Он вошел в кабинет с криком:
- Не имели права сажать! Я психический! Требую в психбольницу, никто не чешется! Кто передачи мне будет носить? Сестра, байстрючка, не принесет. Меня в грязной рубахе взяли, переодеться не дали! Ну пускай я неграмотный, но человек же! Пусть отсидел, но ведь как все. А что мне клеют?
- Сейчас расскажу, не спешите поперед батька в пекло.
Ивакин поднял телефонную трубку:
- Володина, пожалуйста.
Вошел Роман. Подстрижен, побрит, на черной вельветовой куртке ни пылинки. Сказал громко:
- Здравствуй, Глицерин.
- Ну-ну.
Батог пятерней вытер заросшее черной щетиной лицо, точно умылся.
- Володин, расскажите, какое участие в кражах принимал Леонид Батог.
Роман заговорил быстро, весело. Батог перебил его на половине фразы:
- Какой еще Боря? Не знаю никакого Бори.
Володин продолжал рассказывать.
- У вас понятия далекие,- перебил Батог,- не понимаете, что меня нельзя садить в камеру на цемент и тюльку.
- Кража в общежитии,- перечислял Володин.
- В грязной рубахе взяли, козлом воняет, я что, не человек?
- Не прикидывайся, Глицерин,- одернул его Володин.
- Сестра-байстрючка принесет мне вещи, я про это хочу знать! Пусть она принесет мне вещи, ничего другого знать не хочу! И Бори никакого не знаю.
- А эту записку вы кому писали?
Ивакин расправил на ладони грязный клочок бумаги, прочел вслух: «Смотри, если к вам в камеру кинут взрослого, никогда не говори правду. Борик, говори так, что я спал, а Роман и Лариска продали и мы выпили. Скажи, что я Роману дал сто пятьдесят».
Володин так и взвился:
- Что ты хитришь, Глицерин? Ты мне давал какие-то деньги?
- Про это вопше не было.
- Как не было?-возразил Ивакин.- Я же читал вашу записку.
- Мало что я там в записке пишу! Для чего-то писал, надо было.- И снова пятерней умылся.
- Это я угрожал Боре, я заставил его квартиру свою ограбить?-наступал Володин.
- Я могу сам на себя все взять, большое дело.
- Не закрывай амбразуру своим телом.
- Вы неправильно ведете себя, Батог, - заметил Ивакин.
- Говори правду, Глицерин! Я когда-нибудь разберусь с тобой без начальника, ты у меня узнаешь и кофе и какао.
- Что ты вмешиваешься в наш разговор? Я вопше никаких показаний давать не буду. Можете меня сажать, а показаний от меня не услышите. Я вполне серьезно говорю.
- Кто разбил окно в квартире Якименко?-спросил Ивакин.
- Я и Борик. Вы что, спрашиваете у меня показания? Я вам ничего не дам. Я требую в психбольницу. На цементе и тюльке сидеть не согласен.
- Он разбил стекло и первый влез в квартиру,- сказал Володин.
- Вы меня подбиваете, чтобы паровозом пошел, на дальничок. А я написал, что ты взял сто пятьдесят, и конец.
- Я взял?
- Ну, я хотел, чтобы так думали. И что? И ничего страшного. А что, я на себя должен брать? Человек предложил, пойдемте выпить к нему, выпили. Продать - продали. Его же вещи!
- И дамская кофточка - его личная вещь? - спросил Ивакин.
- А я разбираю! Голубое и голубое, может, кальсоны, а не кофта. Женское, мужское - большое дело!
- Вы говорили прежде, что Володин предложил взять пальто, чтобы продать.
- Я не говорил так! Кто писал?
- Лейтенант милиции.
- Какого еще лейтенанта приплетаете? Тот, что брал показания? Так он врет, я не говорил так.
- Ваша подпись стоит.
- А я читал?
- Зачем же подписывать, не читая.
- А мне все одно.
- Ну, так кто предложил продать вещи, я? - спросил Володин.
- Не ты! Кто говорит, что ты. Якименко. Борик. Дайте закурить!
- После очной ставки.
- А я терпеть не могу!
- Потерпите.
- Та за кого вы меня держите! Я вам мальчик? И вопше хватит. Всё, что говорит Роман, верно, это я на словах говорю, а подписывать ничего не буду. И на следстве и на суде все другое будет, я вам вполне серьезно говорю.
- Вы подтверждаете показания Володина?
- Ничего я не хочу подтверждать. Я в психбольницу хочу, у меня на почве нервной системы припадки. Что? Сейчас ставка, потом следство, дальше суд, тюрьма и будь здоров манечка.
- Я спрашиваю: было так или не было? - повторил Ивакин.
- Я подтверждай, а вы меня потом в дураках оставите! И вопше я не знаю этих подельников, а мне их клеют!
- Что вы кричите, Батог?
- Я кричу?!
- Ларису Перекрестову знаете? Нет? А она говорит, что жила с вами «за боюсь».
- Лариска? А я вопше кого пальцем тронул? Пришла и пришла, ушла и ушла: Мне нет дела.
- Вы давали ей адреса квартир, а она наводила. О каких квартирах шла речь?
- Вы что, спрашиваете у меня показания? А вы спросите, кто мне передачу принесет! Вы что, не понимаете, когда от человека воняет? И вопше я требую психбольницу, я не хочу на тюльке сидеть!
Ивакин отпустил Володина. Положил перед собой чистый лист бумаги, сказал:
- Придется отвечать. Без крика. Я беседовал с капитаном Бойцовым. Три года назад вы вели себя так же.
- А что на суде было?
- Ваша ложь не помогла вам.
- Ну, спрашивайте, спрашивайте. Я на себя все могу взять, как вам хочется.
- Пока вы велели Якименко взять на себя кражу в закусочной.
- Я велел? А ну докажите! Он в тюрьме сидит, а я в КПЗ, как я мог ему велеть!
- Вы еще по улицам тогда гуляли. Борис застирал майку с вашим посланием, да чернила остались.
- Это я ему передачу делал?-взъярился Батог.- Я? Что вы меня на пушку берете!
- Не кричите, Батог. Вторая ваша записка у меня в столе.
- Опять на пушку берете?
Ивакин слегка выдвинул ящик стола, не доставая записки, прочел вслух: «Борик, привет. Боря, смотри не забудь сказать, что Лариска вещи продала, а я ничего не продавал, был рядом. Этим всем спасусь, дадут три-четыре года строгого, а иначе особый-пять лет. Если поймут на суде, что я подсказывал, то точно пять лет особого. Лариска подсказывала, ты это говори уверенно, чтобы верили. Борик, запомни, что паровозом пойдет Лариска».
Ивакин задвинул ящик, посмотрел на Леонида.
- Ладно, пишите,- сказал Батог.
Он отвечал на вопросы уже без крика и подписал все листы не читая.
- Я вопше малограмотный.
Ивакин начал читать протокол вслух.
- Ничего не хочу слушать! - закричал Батог, прижимая к ушам ладони.- Вы заставили, я подписал.
- Как же это я вас заставил?
- Сейчас про что говорить!-Он опустил руки.- Сейчас я подтверждаю, что все правильно. Только на следстве и на суде по-другому будет. И вопше я от всего отказываюсь, никаких подельников не знаю,- он быстро перегнулся, протянул руку через стол, но
Ивакин успел забрать протокол, спрятал в ящик.- Дадите еще подписывать, все листы разорву, это я вам серьезно говорю. На мне дело строите! Не имеете права! В грязной рубахе взяли, или я не человек? Клеют всякое!..
С Леонидом Батог по кличке Глицерин Ивакин встретился впервые, но историю его - и его, и отца его - знал.
Батог-старший дезертировал с фронта, служил полицаем у немцев. Особой жестокостью отличался. Когда село освободили, он уже успел скрыться. Жену с дочерьми бросил, вестей о себе не подавал. Жил по чужим документам, Батог не его фамилия, присвоенная. Женился вторично. Когда и вторая жена пришла из роддома с дочерью, избил до полусмерти, девочке повредил ножку, на всю жизнь калекой осталась. Пообещал жене: «Еще родишь девку, убью».
Родился сын. Жена с дочкой впроголодь жили, чуть не в тряпье ходили. Сын рос барчонком. Все на нем новое, добротное: шубка меховая, сапожки, свитерочки, костюмчики. Отец покупал. В закусочные с собой водил, с пятилетним водкой чокался: «Расти мужчиной».
С восьми лет к Леньке приросла его кличка. Забавлялся мальчик, катышки из глицерина с марганцем женщинам в карманы, в сумки совал, и не было для него большей радости, чем испуганный крик жертвы: «Горю!»
Отец избивал жену и дочь и сына приглашал: «А ну дай! Еще дай!» Пока жили в своей хибаре, матери и сестре спасенья от них не было. Хибару снесли, семью переселили в многоэтажный дом, и отец присмирел: соседи. Но со звериным в себе так и не смог справиться.
Почуяли соседи - падалью несет, с каждым днем сильней запах. Поискали и нашли в одном из подвалов более двадцати трупов разорванных кошек. Проследили. Оказалось, что это отец с сыном развлекаются. Задумались: фронтовик, орденом награжденный-и на такое способен? Здесь что-то не так. Позвонили в милицию. Невинная, как думал Батог, забава привела его к гибели. Потянули за одну ниточку и вытянули наружу все прошлое. Возили его в родное село, жена и односельчане опознали: он, вешатель!
Отца расстреляли. Леонид в тот день вернулся домой пьяный, сказал: «Я за батьку остался»,- и так избил мать, что угодил в тюрьму. Отбыл срок, вернулся, узнал: мать умерла. Хромая сестра замуж так и не вышла. Увидела его, стала собирать вещи.
- Оставайся,- разрешил Леонид.- Опирать мне будешь готовить. Не трону.
И не тронул больше. Уходил на весь день, возвращался среди ночи пьяный, гремел на весь дом: «Жрать!» Вызвали его в милицию, предупредили: выселят ив города как тунеядца. Пошел работать на обувную фабрику. Выносил заготовки. И еще кражи за ним числились. Второй раз сел в тюрьму.
Два месяца назад вернулся. Денег нет, сестра кормит, а на выпивку не дает. Разыскал старую свою знакомую Ларису Перекрестову. Лариса в кафе его повела, познакомила с Борисом. У Бориса он и пасся нередко. Вел себя осторожно, у сестры ночью появлялся, забирал, что хотел, и уходил сразу, было у него секретное место. Одна Лариса да еще Толька-молокосос о нем знали. Впрочем, Толька в счет не шел - паренек верный.