Стол отодвинули, стулья взгромоздили на него. На освободившемся пятачке танцевали шейк. Каждый по-своему. Тома словно дирижирует: плечи, кисти рук, пальцы в грациозном и плавном движении, ноги, как маятник,- прыг вперед, прыг назад. Гриша ногами шаркает на одном месте, будто о половик вытирает. Плечи, как у цыганки, вперед выставил, играет ими. Глаза закрыл. Пальцами щелкает, как трещоткой. Балдеет от удовольствия. Валентин пригнулся вперед, колени полусогнуты, руки сложены сзади, на пояснице. Смешно танцует шейк Костя: худой, длинный, он словно скачет на коне и все на месте, плечами в о^ну сторону виляет, бедрами в другую. Алеша размахивает руками, как солдат, только руки согнуты в локтях. Раз - шагнул вперед и руку выбросил, два - назад. Прыгает и хохочет Алька. Тома перекрикивает магнитофон - себя перекрикивает (на ленте ее голос записан):

Напрыгались, надергались, водворили стол и стулья на свои места.

- Не лучшие инстинкты пробуждает в людях шейк,- заметил Алеша.

- Что же ты танцуешь?

Он широко улыбнулся.

- За компанию. Но я говорю сейчас не о шейке в домашних условиях, я о танцплощадках говорю. Мы добиваемся, чтобы площадок было больше - и спортивных и танцевальных. Проблема свободного времени… А на танцах шпарят шейк, только шейк. Сыграют для приличия один вальс или танго, ребята ждут, почти никто не танцует.

- Они и вальс, как шейк, танцуют,- сказала Тома.- И танго.

- А джазовики и певцы, будто нарочно…- начал Алеша.

- Визжат, рычат и вся танцплощадка подхватывает звериное «тр-р-р-р!»

В спальне заплакал ребенок, и Алька сорвался с места, побежал к сестренке. Закричал:

- Мама, скорее! Она уже!..

- У меня кофе убежит,- отозвалась из кухни Кира.

Тома вошла в спальню, но Алька сказал свое «я сам» и выпроводил ее.

Когда Кира подошла к малышке, та уже спала. На перилах кроватки висела мокрая пеленка.

- Что же ты меня не обождал, Алька?

- А как бы ты ждала мокрая?

- Ты чистую пеленку подложил?

- Ясное дело.

Когда они вернулись в комнату, Ленца уже налила всем кофе. Чашки были разных цветов, Ленца безошибочно поставила перед каждым «его» чашку. Только черная - ничейная - снова пустовала. Алька давно говорил, что ее нужно разбить. Валентин кофе не пил, читал вслух стихи - его всегда просили об этом, и он не отказывался. Ленца держала в руке красную чашечку и, позабыв о кофе, не отводила взгляда от Валентина и беззвучно шевелила губами.

- Это же обо мне, о нас написано,- проговорила она тихо.- Глаза ее потемнели и казались вишневыми.- Вот мы сегодня спорили… А все равно, я правильно сказала. Нет, вы подумайте, что они видят дома? Что слышат? Хмельную отцовскую дичь, это точно сказано. И вот - курят, обжимаются в парадном, выпить - почему бы нет? А на «выпить», ла курево и дружков денег надо. Вот и стащишь - сначала дома, потом у соседей, потом… Так и пойдет. А что мы другого видели интересного? Вот с этого и начинать надо, чтобы интересно было другое, чтобы отцовскую «дичь» из головы выбить. Другую жизнь показать, на их, домашнюю, непохожую. Я это лучше вас всех понимаю, сама такая была! А как попала в этот дом… Чтобы у нас простыни белые, наволочки?.. Спали вповалку на засаленном матраце и будто так и надо. Людмила Георгиевна, когда первый раз пришла, спрашивает: где ты спишь? Я показываю на тюфяк.- А мать? Я на тот же тюфяк киваю.- А отчим? Я опять… Все будто нормально, не стыдно даже. Это потом, уже у вас, Кира Леонидовна…- Ленца отставила чашку на подоконник, возле которого сидела, повернулась к Кире.- Олова не доходят, показать - это надо. Меня в другую жизнь сунули, быстренько поняла. И каждый так. Не идиоты же они, подростки, лучшее всегда за лучшее поймут, если только увидят его, если такое счастье выпадет. Я про себя скажу.- Она посмотрела на Валентина, и уже все время, пока говорила, смотрела на него одного.- Пришла - книги, книги. И мальчонка чистенький. И муж говорит жене «Кируша», а не «ты, б…»

- Ленца!-предостерегла Кира, кивнув на Альку.

- Словно на свежий воздух попала из преисподней. И самой захотелось так - постель белую и книги и мужа.

Вокруг засмеялись, а Ленца, сверкнув вишневыми своими глазами, продолжала громче:

- Да, и мужа хорошего, ласкового, что тут такого? Всего этого сразу захотелось и вернуться домой уже не могла, вспомнить и то противно. Я это все к чему? Чтобы вы поняли: слова - их не увидишь, не понюхаешь, на них не поспишь. Кто другой жизни не видел, и понять их не может. Слова и слова. А сунуть человека в другую жизнь с размаху, с головой, как в чистую воду…

- Почему же из интернатов убегают?-перебила Тома.- И простыни там, и наволочки, и книги, и телевизор даже.

- А черт их знает,- отозвалась Ленца.- Я в интернате не была.

- И еще ты не была мальчишкой.

- Я был в интернате и был мальчишкой,-сказал Валентин.- Бегают, потому что учиться не хотят. Это первое. И еще вот что: те, кого отдают в интернат в первый класс, не бегают. А смотрите, что получается: до пятого, к примеру, пацан живет, как дикая кошка - куда хочу, туда хожу, школу пропущу, на чердаке заночую.

- Да, да, да!-поддержала Тома.- Это же из таких семей, где порядка - ни в чем. Да, да, да, Валя верно говорит. До какого-то класса болтался и разболтался совсем, а тут его - в интернат. Вставать по часам, в класс идти, потом уроки учить, спать по часам. Вот и убегает, чему тут удивляться? Дело в том, что поздно! Надо у таких мамаш детей маленькими забирать, вовремя, такими, как Надюшка,- она кивнула на закрытую дверь спальни.- А потом уже многое упущено, поздно потом.

- По-твоему, поздно, так руки сложить?

- Что ты, Гриша, чушь несешь! Руки сложить-: разве это по-моему?

- Так получается. Если мальцом не взяли, значит, и работать с ним бессмысленно.

Заговорили, зашумели все сразу.

- А Сеня как!-кричала Тома.- Сеня каких перековал! Всего год ходил в вожаках, и что? В вечернюю школу пошли. На заводе работают.

- Подсылать вожаков - и решено дело, так у тебя получается?- спросил Алеша.

- Я этого не говорю, но и это иметь в виду не мешает.

- Вадим Федорович говорил в исполкоме насчет стадиона для подростков,-сказала Кира, радуясь, что Вадим рассказал ей об этом, и она может принять участие в общем разговоре.

- И что?

- Выделяют площадку. Строить - самим.

- И верно! Если своими руками… Вадим Федорович пришел?-Тома выглянула в коридор.- Он самый!

Вошел Вадим, порозовевший от быстрой ходьбы, ладный в темно-зеленом свитере крупной вязки. Алька бросился к нему:

- Мы уже столько переговорили, переделали всего, а тебя нет и нет!

Вадим отдал сыну свернутую в трубку газету. В ней оказалось несколько красных, уже распустившихся гвоздик с ярко-зелеными, чуть Приоткрытыми и розовеющими изнутри клювиками бутонов.

- Свеженькие, горяченькие,- сказал он Альке.-: Поставь в воду, пока не остыли.

Алька захохотал, прошелся по комнате, подрагивая, покачивая бедрами, помахивая воображаемой юбкой. Подмигнул отцу: никто, мол, не понимает.

- Ужинать будешь?-спросила Кира.

- Кофейку бы.

Ленца вскочила, бросила на ходу: - Я налью вам,- и выбежала на кухню.

Алеша, Тома и Костя потеснились, и Вадим уже устроился было рядом с ними на кушетке, но Кира сказала неумолимо: - Мой руки.- И он, притворно повздыхав, отправился на кухню. Вернулся с чашкой в руках. Следом за ним вошла Ленца, поставила на стол вазочку с гвоздиками.

- Что Люды нет?-спросил Вадим, усаживаясь.

Ребята переглянулись.

В дверь позвонили.

- Может, это она?-сказал Вадим.

Тома ринулась открывать, но Кира остановила ее:

- Сиди, я знаю, кто это.

Утром приходила цыганка с грудным ребенком на руках, просила детские вещи, и Кира велела ей прийти вечером. Сейчас она достала из шкафа узелок с распашонками и ползунками Надюшки, из которых она уже выросла, и пошла открывать.

Перед ней стояла незнакомая пожилая женщина. Черноглазая, чернобровая, смуглая. Пестрый платочек на голове. Небольшой чемодан у ног. Кира уже собралась спросить: «Вы к кому?» - но не спросила, непонятно взволнованная появлением этой женщины. И женщина ни о чем не спрашивала, стояла, не двигаясь, смотрела черными тоскливыми глазами на Киру.

- Мама?.. - едва слышно выговорила Кира.