Они сидели на кухне по разные стороны стола, и женщина говорила, говорила ровным и мягким грудным голосом почти без пауз.

- А где мой брат? - неожиданно спросила Кира.

Мать осеклась, спросила испуганно:

- Как ты узнала?

- Ты сама написала.

- Я?..

- Мне в милиции показали твое письмо, ты просила не давать мне адреса, писала, что у тебя муж и сын.

- Ох, Кирочка… Разве так сразу про все расскажешь?

Киру окликнули, и она, переложив узелок с вещами с колен на табурет, ушла. Когда вернулась, мать рассматривала распашонки.

- Почему ты с этим пошла открывать?

- Думала - цыганка. Нищенка.

Мать покачала головой, заплакала негромко.

- Я и есть нищая. Просить пришла. Не куска хлеба - слова доброго.

- Отчего ты ушла от папы? - не глядя на нее, спросила Кира.

- От какого папы?

- От Леонида Петровича. И меня бросила.

- Ох, Кирочка, не знаю, как ты правду поймешь, а выдумывать… Столько навыдумано было, не могу больше. Тебе лгать не могу. Я за Леонида Петровича из-за тебя вышла. Профессия хорошая, врач, и человек добрый, детей любил. А у тебя отца не было. Я и решила: дам тебе отца.

- И отниму мать, - невольно продолжила Кира.

- Ох нет, дочка, нет, я навсегда хотела. Если бы раньше с ним сошлась… А он сразу предложение сделал. Я и не знала, какой он мужчина. Неловко говорить, Кирочка, старая я уже, а сказать надо, иначе как ты меня поймешь? Ночи мои… Погладит по голове, как ребенка, поцелует в щеку, скажет: «Спи, Тасенька, спи…» Неделями так. Пока его ласки дождешься, черная ходишь. И такая злость на него, к любому мужчине кинулась бы. Я жадная была до мужчин, и это не вина моя, это природа во мне бушевала. Может, и ты такая, ты поймешь, Кирочка, мы же одной крови.

Кира покраснела до слез, голову опустила.

- Это не стыдное, - сказала мать. - Это самое сильное, что есть в природе.

- Сильнее материнского чувства? - с горечью спросила Кира.

- Я не в поле тебя бросила, я тебя хорошему человеку оставила, он тебя, как родную, любил, разве неправда, Кирочка?

Кира кивнула.

- А я… куда мне было? Город маленький, все друг друга наперечет знают. Я в гостиницу работать пошла. Там и с ним познакомилась. И обо всем забыла. Только бы вместе. А ему уезжать… - Она помолчала, заново переживая давнее. - А меня молодую ты помнишь, Кирочка? Ты красивая, а я куда лучше была, ярче, жизнь во мне так и играла каждой жилкой. Он и позвал меня с собой. Сам моложе на восемь лет был. О тебе я и заикнуться не посмела. О муже сказала. И возраст свой скрыла.

Уехала с ним. Счастливая была, грех правду не сказать. Только сильно боялась ему разонравиться. Беременная ходила - затягивалась. Открылось в конце концов. Он ничего, обещал жениться.

Родился Сережа. А тут запрос из милиции подоспел. Я и написала то слезное письмо. Ты устроена была, Кирочка, а у меня последнее рушилось. Ты понять должна, тоже ведь женщина.

- Я дочку не бросила бы, - сказала Кира.

- Не зарекайся, Кирочка, в жизни и не такое бывает. Страсть человека жгутом крутит, до пепла сжигает.

Из комнаты раздался дружный смех.

- Праздник у вас какой сегодня? - спросила мать.

- У товарища сын родился. Рассказывайте, мама.

- Письмо, значит, пришло…

- Вы про письмо рассказали.

- Так я и отказалась от тебя, Кирочка. Ну и наказана была тоже, не думай. Пошли мы расписываться. Тут он и увидел впервые мой паспорт, узнал и про возраст мой и про ребенка. И - все, Кирочка. Как отрезало. Если, говорит, ты могла столько лет меня обманывать и дочку родную бросить, от тебя любой измены ждать можно. На возраст, говорит, не посмотрел бы, а обмана никогда не прощу. Ушел от меня и из города уехал. Деньги, правда, слал. Из разных городов я получала, может, проводником устроился, разъезжал, не знаю. Два года получала деньги. А потом сам явился. Говорит, Сереже отец нужен, поженимся. Я чуть с ума не сошла, Кирочка: сына-то у меня тогда уже не было…

На кухню заглянул Алька, разрумянившийся, вспотевший.

- Мама, а я… - и замолчал, уставился на чужую женщину.

- Иди ко мне, Ал^нька,- сказала она, легко, по девичьи, повела плечами и встала ему навстречу,

- Вы меня знаете? - удивился Алька.

- Иди в комнату, - быстро и строго сказала Кира.- Ты хозяин, должен быть с гостями.

Мальчик вышел, и Кира поплотнее закрыла за ним дверь.

Мать с укором посмотрела на нее.

- Не разрешаешь мне внука обнять… Или скрывать решила?

- Рассказывайте, мама. - И напомнила: - Он вернулся, а Сережи нет.

- Да… - Мать пригорюнилась. - Самое трудное, жгучее самое рассказывать. Ну да из песни… Я ведь еще молодая была, Кирочка, когда он меня оставил. Не могла долго одна. А с мальчиком… Я и сдала его в детдом, и расписку с меня взяли, что отказываюсь от ребенка. Когда отец Сережи приехал, я туда кинулась, на колени встала: отдайте сына! Не можем, говорят, отдать, взяли вашего мальчика в хорошую семью, из города увезли. Я бы за Сережей на край света полетела - не дали адреса.

Все потеряла - и мужа и сына. Чуть руки на себя не наложила. И с того дня совсем не та стала. Надломилась внутри и чувств таких уже ни к кому не испытывала больше.

А Сережа теперь уже паспорт получил, - сказала она, помолчав. - Только ему, наверное, имя другое дали. Попробуй, найди. Я на твоего мужа сильно надеюсь, Кирочка. Только милиция разыскать может.

- Вадим не станет искать, А как ты наш адрес узнала?

- К Леониду Петровичу поехала, повинилась, уплакала. Он и дал. Не сразу, правда, но дал, добрый он человек. Ты не отказывайся от меня, Кирочка, не делай моей ошибки, оставь при себе. Я тебе и готовить, и стирать, и за детьми. Развяжу тебе руки.

Кира вся залилась краской, но ничего не сказала.

- Я и на кухне спать могу. Не отсылай меня, доченька, мне без тебя на рельсы, другого пути нет.

- В нашем возрасте…-с усилием начала Кира,- трудно чужим людям жить вместе.

- Ох, Кирочка, какие мы чужие!

- Трудно характерами притираться.

- Нет у меня характера, Кирочка, никакого собственного характера нет.

Кира молча разглаживала на коленях распашонку.

- Или муж не разрешит?

- Не в нем дело.

- Я и перед ним повинюсь. Куда ниже павших женщин прощали, Кирочка, за большую страсть многое человеку простить можно. А я тебе мать. Не отсылай. Другие матери, бывает, в жизнь вмешиваются, этого - слово тебе даю, Сережей клянусь, - не будет. Соглашайся, Кирочка, деточка моя, мне больше идти некуда.

Эту ночь мать спала на кушетке в большой комнате. А уже на следующий день Кира повела ее на квартиру. Сняла комнату, денег на жизнь оставила. Разрешила приходить в гости.

- Что же я тебя грабить буду! - Мать заплакала. - И за комнату плати, и на жизнь давай, а меня даже за прислугу взять брезгуешь.

Кира смутилась. Мать нашла точное слово: именно чувство брезгливости руководило всеми действиями Киры в отношении этой женщины. Чистое полотенце, которым она вытерла руки, Кира тут же бросила в корзину. Постель, на которой спала мать, собрала так осторожно, словно с нее сыпалось, а подушку в напернике вынесла на балкон проветрить, прожарить на солнышке.

- Я на работу пойду, Кирочка. В бюро услуг всегда люди нужны. Я ведь и квартиру убрать, и с детьми - все могу. Только ты меня к детям своим не допустила… Нет, Кирочка, я обижаться не вправе, а денег от тебя не возьму больше и эти верну, как зарплата пойдет… А мужу ты про Сережу сказала?

- Сказала.

- И что?

- Мы оба несогласны, мама. В семью взяли, столько лет воспитывали…

- Как не взять! Красивый, удачный был мальчик, у нас в роду все красивые.

- Он любит их, они его любят. Нельзя разбивать…

- Мне бы повидать только. Я, может, и сдержалась бы, не открылась ему. Посмотреть бы только, какой стал. А, Кирочка?

- Нет, мама, - твердо сказала Кира. - Я и сама рада бы иметь брата, но тут иначе решить нельзя.

Гости разошлись в двенадцатом часу» Вадим думал, что Алька давно спит, но сын окликнул его, и он вошел в спальню. В темноте присел на кровать.

- Та тетя все еще с мамой на кухне? Она останется ночевать? - зашептал Алька. - Я здесь буду спать, с вами.

- Тебе уже постелено на раскладушке.

- Там свет, я все равно не засну, пока тетя не ляжет. Давай поговорим, папа, все равно время зря пропадает.

- Хочешь, я тебя перенесу?

Вадим знал, для сына особая радость, когда он берет его, как маленького, на руки. Однако на этот раз Алька отказался. Он крепко держал руку отца, чтобы тот не ушел. Ему не терпелось поговорить.

- Откуда берутся нарушители, папа?

- Из людей, к сожалению.

- А как?

- Как?.. Растет мальчик. В школу ходит. Еле-еле на «тройки» тянет. Трудно ему? Вначале - нет. Просто лень учить. Не понимает, что это его долг. А долг надо выполнять хорошо. Потом, когда столько уже пропущено, не пройдено, и трудно становится. Каково ему в пятом, если он за первые четыре класса ничего толком не знает?

- Я про взрослых спрашиваю.

- Все взрослые были детьми, Алька. Нарушителями сразу не становятся. Это только с вышки в море прыгают сразу.

- С какой вышки?

- Съездим с тобой летом к морю, увидишь… А тут, как я себе представляю, целая лестница. Стоит паренек наверху - все настоящие люди наверху стоят. И вот - пропускает уроки, не учит. Это значит, он уже спустился на одну ступеньку вниз. Шатается по городу без дела, в карты играет на деньги…

- Еще ступенька?

- Сначала у матери просит - вроде бы на мороженое, на кино. Врет.

- Еще ступенька.

- Да. Потом ему этих денег уже не хватает. Он и берет их из дому - без спросу.

- А дальше?

- Мать прячет от него кошелек, и он в троллейбусе в чужой карман залезет…

- У тебя получается, папа, что всякий, кто плохо учится, станет нарушителем.

- А он уже нарушитель, Алька. Школьные законы нарушает.

И обязательно станет вором?

- Вором не обязательно. Но хорошим человеком ему трудно будет стать. Без посторонней помощи трудно. Он уже необязательный… Нет у него обязательств, ни перед собой, ни перед людьми. Сначала нет понимания, что он должен учиться. Вырастет и не будет у него понимания, что он должен работать. Хорошо работать. Станет увиливать, ловчить, приспосабливаться, как бы это жить получше, а людям давать поменьше. Брать - и не давать.

- А если я пропускаю буквы и по письму у меня тройка?.. Это уже ступенька?

- Нет, Алька. Без трудностей ничего не дается. Старайся быть внимательным. Воспитывай себя внимательным, настойчивым. Так и лепится характер. Усилие всегда необходимо.

- А если бы мама проверила, как я написал, у меня было бы «отлично».

- Да, было бы, - согласился Вадим. - Без твоих усилий. Такая пятерка ничего не стоит, сын… Ты не согласен со мной?

- Вообще-то согласен, но у всех ребят дома уроки проверяют… Папа, а что такое равенство? Это когда все равны, правда?

- Вот ты куда гнешь…

В комнату вошла Кира, склонилась над Надюшкой и осталась так. Смотрела на дочку, прислушивалась к разговору.

- Я не только про уроки, я про завтраки. Вовка никогда не приносит завтрак в школу.

- Значит, он не голоден, - сказала Кира.

- Погоди, Кируша, - остановил ее Вадим.

И формы у него нет. И сандалии порванные.

- При коммунизме, Алька, у каждого будет все, что ему нужно.

- Почему же сейчас у одного все есть, а у другого нет?

- От заработка зависит. Меньше заработает человек - меньше своим детям купит.

Только сейчас Вадим понял смысл того, что произошло утром. Кира протянула сыну пакет - завтрак в школу. «А что там?» -спросил Алька. «Ты прежде никогда не спрашивал. И теперь будешь есть, что дам». «Ты мне вчера пирог дала. Я больше не возьму в школу пирог». «Перестань командовать, Алька». «И апельсин не возьму. Дай мне хлеб с маслом».

Вадим торопился на работу, обжигался чаем. Не вник.

- Я говорю, пускай всем одинаково платят, - повторил Алька, заметив, что отец задумался.

- Разве это будет справедливо? Один на совесть работает, а другой волынит.

- Где бы не работать, лишь бы не работать, да?- Алька засмеялся.

- Откуда ты это взял? - встрепенулась Кира.

- Слышал.

- От кого?… От кого, я тебя спрашиваю?

- Разве же будет справедливо такому человеку платить столько же? - погромче жены сказал Вадим.

Кира поджала губы. Вышла из комнаты.

- А при коммунизме это будет справедливо?

- При коммунизме такого лентяя вообще не будет,

- А когда будет коммунизм?

- Когда не будет людей, живущих по принципу «где бы не работать, лишь бы не работать».

- А когда их не будет?

- Когда каждый будет делать все, чтобы их не было.

- И я?

- И ты.

- А как?

- Прежде всего себе не прощай лени, тогда у тебя появится право и от других требовать. От товарищей своих… Все, Алька, теперь спать.

- Постой, папа!.. Скажи, у меня больной мозг?

- Это еще что! - удивился Вадим.

- А у тебя? А у мамы?… А Валентин сегодня сказал, что у человека больной мозг.

- Ты, наверное, не понял его, У здорового человека здоровый мозг.

- А Валентин говорит, что здоровый мозг у обезьяны.

- Ты чего-то не понял, сын.

- Нет, он сказал, что совершенно здоровый мозг реагирует только на то, что есть сейчас. Обезьяна не помнит ни про вчера, ни про позавчера, она помнит только про то, что сейчас.

В передней зазвонил телефон, непрерывно и длинно.

- Междугородняя! - закричал Алька, сорвался с кровати, босиком, путаясь в длинной байковой .рубашке, побежал к телефону. Торопливо закричал: - Алле! Бабушка, это я!

Кира стояла в дверях кухни, недовольно смотрела на Вадима. Сказала:

- Возьми же у него трубку!

Звонила мать из Днестрянска. Встретила автобус, как было условлено, но Зина не приехала. Не случилось ли чего?

- У этой особы сто пятниц на неделе, - ответил Вадим.

- А может, у нее еще какие-нибудь злоключения, - ввернул Алька.

- В кровать сейчас же!- приказала Кира.

Алька прошлепал было в спальню, но Вадим вернул сына, и тот неохотно присел на раскладушку.

- А может, Зина - обезьяна и никаких обещаний не помнит? - лукаво спросил Алька.

- Ложись, ложись, - рассеянно проговорил Вадим, думая о Зине: и на работу не пошла, и в Днестрянск не поехала, теперь жди новой беды.

Алька улегся, смотрел на отца. Отец хмурился, не понравились, наверное, его слова о Зине.

- Я пошутил, - сказал Алька. - Человек про все помнит. Даже как маленьким был, и совсем не потому, что у него нездоровый мозг, а потому что именно здоровый. Знаешь, папа, я помню, как ты был долго-долго в командировке, и мы с мамой тебя ждали.

Вадим тревожно взглянул на сына.

- Ты приезжал ко мне в садик, а домой совсем не приезжал, и мама плакала.

- Так получилось…- невнятно пробормотал Вадим. Что это вдруг Валентин рассказывал про обезьян?

- Не-ет, он про людей. Про переживания. А у обезьяны нет переживаний, потому что она ни про что не помнит. Голодная - хвать банан…

В комнату вошла Кира, не то смущенная, не то раздосадованная и сдерживающая досаду. Сказала резковато:

- Двенадцать часов, а ребенок не спит.

- Это из-за меня, Кирочка, - виновато проговорила стоявшая в дверях женщина.

- Повернись на правый бок и спи сейчас же! - прикрикнула на сына Кира.

Алька неохотно повиновался, уткнулся носом в подушку.

- Неужели, Вадим, тебе не ясно, что ребенок давно должен спать?

- Я сам не хотел! - закричал Алька, садясь на постели.- При чем тут папа! Ты всегда так!

Вадим положил руку на плечо жены, сказал, улыбаясь:

- Интересный разговор был. Сын из психологии, похоже, вопросы мне задавал, а я не сумел ответить. Сегодня из психологии, завтра из высшей математики…

Кира благодарно взглянула на него, сказала негромко, без раздражения;

- Ложись, Алька. И вы, мама, ложитесь.

- Вы моя бабушка?!

Алька во все глаза смотрел на женщину, а она стояла подле его раскладушки, не зная, можно ли ответить, не смея обнять внука. Томительная неловкость охватила всех. Кира закусила губу и быстро вышла из комнаты.

- Это твоя бабушка, - сказал Вадим.

И в то же мгновение женщина легко, по-цыгански плавно склонилась к мальчику, схватила его на руки и, крепко прижав к себе, начала торопливо, исступленно целовать.

- Не надо, не надо, - повторял Алька, закрывая лицо руками, испуганный внезапным страстным порывом этой женщины. - Не надо!..

В комнате снова появилась Кира, и Алька, ощутив, что его уже не так крепко держат, скользнул в постель, отвернулся к стене.

Наконец, все улеглись, потушили свет. В квартире стало тихо, дыхания не слышно, слишком тихо, чтобы поверить, что люди спят. Только одна Надюшка дышала ровно и глубоко.

Мать Киры лежала на спине, закинув руки за голову, широко открыв глаза. Все, о чем она рассказала сегодня, проходило перед ней сейчас и казалось таким близким - еще не поздно вмешаться, остановить себя, молодую, повернуть по-иному жизнь. Она снова пережила тот горький и хмельной час, когда, словно в беспамятстве горячки, бежала за любимым, оставив свою девочку, отрезав от себя ту жизнь, в которую сейчас так страстно желала войти. Но даже сейчас она отчетливо сознавала, что, повторись все сначала, она поступила бы так же. Она вздохнула горько и счастливо, не осуждая себя, завидуя себе - прежней, испытавшей великую страсть. Сердце ее колотилось, глаза горели жарко и сухо, во рту пересохло. Заворочался Алька, и она вернулась от минувшего в сегодня. Перебрала в памяти все подробности встречи с дочкой, вновь ощутила в своих руках теплое тело внука, и глаза ее увлажнились, защемило на сердце. «Господи, - мысленно произнесла она, - не дай им от меня отвернуться…» Она неслышно спустила ноги на пол, приблизилась к раскладушке, встала перед ней на колени. Глаза уже привыкли к темноте, и она силилась рассмотреть неясно светлевшее лицо внука. Ей почудилось, что он не спит, смотрит на нее большими, испуганно блестящими в темноте глазами, и она отпрянула в сторону, легла и руку положила на сердце, чтобы как-то унять его, чтобы не так громко билось в полной тишине ночи.

Не спали и Вадим с Кирой, но не признавались друг другу в этом. Вадим ощущал рядом напряженную спину жены, знал, что ее мучает, и жалел ее - надо бы Кире проще отнестись к случившемуся, но говорить с ней об этом было бесполезно, да и свои мысли одолевали его. В ушах все еще звучал голос сына: «А я помню, как ты был долго-долго в командировке, и мы с мамой тебя ждали». Сколько лет было Альке, четыре? И четырех не было… Казалось, совсем кроха, ничего не понимает. А может быть, он многое понимал уже в три, в два года? Живет рядом кроха, и родители не задумываются над тем, что в этой маленькой голове совершается своя большая работа. Задумывался ли он?..

У него, Вадима, с самого начала все пошло не так, как надо. А как надо было? В идеале ясно: жениться по большой любви на женщине, духовно близкой. В идеале… У многих ли получается так, как должно быть в идеале?.. В идеале! Выпал бы ему на долю оптимальный вариант, так и думать не о чем. А вот как следовало поступить ему?.. Любил Светлану, и надо было, наверное, на ней жениться, и бороться за нее, и помочь ей стать лучше, принципиальней, строже к себе и другим… Он этого не сделал. Первая ошибка. За ней - вторая. И не в том ошибка, что женился на Кире, а в том, что не сумел наладить жизнь, позволил себе слабость - уйти, оставить дорогого ему человека и, главное, сына оставить. Сын помнит об этом, и ранка в душе его не затягивается.

Он не был мальчишкой, когда женился, и все-таки не очень задумывался перед женитьбой, не очень задумывался и после. Все, по его разумению, должно идти хорошо у хороших людей, само собой должно идти…

«Мы тоже будущие родители», сказали ему ребята. Да, будущие родители, и не думать об этом нельзя. Уже сейчас необходимо готовить старшеклассников к семейной жизни. От того, насколько серьезно отнесутся молодые люди к женитьбе, к замужеству, зависит будущее таких мальчишек, как его Алька. Обо всем нужно сказать старшеклассникам уже сейчас, даже о таких, казалось бы, мелочах, как помощь друг другу в быту, о том, как это важно - с первого часа супружества создать в семье атмосферу взаимного уважения и заботы. Не надо «ломать» характер ни ему, ни ей. Быть терпимым, не стремиться «переделывать», грубо влиять на склонности, привычки. Если я думаю о жене больше, чем о себе, она невольно ответит мне тем же. Добро вызывает добро. Упреки, сцены, скандалы… Стоит молодым супругам только один раз позволить это и - пойдет… Он, Вадим, хорошо помнит это.

Беречь семью с первого часа… Беречь жену, детей… Беречь близких и неблизких. Беречь человека, его жизнь - разве это не связано теснейшим образом? С малолетства и навсегда ребенок должен усвоить: са-мая большая ценность - человеческая жизнь. Если кого-то обижают, бьют, ребенок должен воспринимать это остро, как величайшую несправедливость, и активно реагировать на нее. Будь так повсеместно, не случалось бы у нас ни драк, ни насилия одного человека над другим, ни убийств.

Профилактика преступлений… Многие думают, что это дело одной милиции. Нет! Люди в погонах и без погон, все общество должно воспитывать Человека в человеке и никому не позволить попирать великие святыни, которые есть у нас и должны быть восприняты подростками именно как святыни. У Глицерина не было ничего святого - ни любви к матери, ни любви к Родине. Именно потому он и стал…

- Спи, Вадим, - прошептала Кира, и ее теплая рука обвилась вокруг его шеи.- Спи,- повторила она, как бы преграждая себе этим словом путь к разговору, но не сдержалась и начала сбивчиво рассказывать о матери, о своих сомнениях, которые он, Вадим, должен был разрешить.