Если говорить о давности контактов Руси со Швецией, то тут надо понимать контакты с последней исключительно лишь Руси Новгородской, история непосредственных отношений которой с северным соседом уходит вглубь веков. О застарелости и прочности этих отношений говорит один уникальный для политической истории нашего государства факт. Даже после окончательного вхождения Новгородской земли в состав Московской державы кремлевские правители оставили за новгородскими наместниками право напрямую сноситься с верховной властью шведского королевства по любым межгосударственным вопросам, будь-то торговым или военным, вплоть до заключения мирных договоров, как с равными партнерами. Этот факт не может не показаться удивительным, потому как Москва еще в период только становления единодержавия, не говоря уже о времени, наступившем после его окончательного утверждения, всегда предельно ревностно относилась к своей власти. И это, в первую очередь, проявлялось в подавлении всяческих зачатков сепаратизма, в уничтожении даже внешних атрибутов местной самостоятельности. И, пожалуй, из всех бывших удельных княжеств прежде всего это касалось Великого Новгорода, дольше других сопротивлявшегося подчинению Москве. Попавший позже остальных под власть московского княжеского дома, а потому и в более поздние времена во многом сохранивший в себе устои былой независимости, Новгород с его вековой тягой к вольности оставался предметом особой заботы кремлевских владельцев. И вдруг этому самому городу с подчиненной ему областью покоривший его силой оружия великий московский князь Иван III дает право непосредственного сношения с иноземной державой, и в дальнейшем это право за Новгородом оставляет и сын, и внук Ивана III. И не странно, что располагавшие таким правом новгородцы по собственной наивности не могли себя не чувствовать на особом положении, ведь их наместник по сути дела уравнивался с коронованными монархами соседнего государства. Конечно, никакой независимости у бывшего вольного города в действительности не было, как не было никакой самостоятельности у новгородской администрации, служившей игрушкой в руках московского властелина. Понятно, что все касающееся русско-шведских отношений решалось в Московском кремле, а вот зачем нужна была кремлевским правителям такая долгая инсценировка с показной внешнеполитической новгородской независимостью, — вопрос, выходящий за рамки рассматриваемого нами предмета. Единственно, что в этом отношении может представлять интерес в плане нашей работы, то это раздражающая шведскую сторону необходимость сношений не напрямую с московскими правителями, а с их чиновниками, причем не столичными, а сидящими на периферии. Не меньший интерес представляет собой и упорство, с каким московская сторона отвергала все стремления северного соседа войти в непосредственный контакт с царем. Так, завершая в канун ливонской эпопеи очередную русско-шведскую войну, король Густав Ваза, минуя новгородские власти и пытаясь наладить прямой диалог с Иваном Грозным, начинает свое послание к нему со следующего обращения:

«Мы, Густав, Божиею милостию свейский, готский и венденский король, челом, бью твоему велеможнейшеству князю, государю Ивану Васильевичу, о твоей милости. Великий князь и царь всея Русския земли!»

Здесь, с одной стороны, перечислением собственных титулов шведский король стремится подчеркнуть свое равенство с московским самодержцем, но с другой — своим челобитьем, то есть низким поклоном, он это равенство отрицает. И дальше это же послание, в целом направленное на скорейшее заключение мира, содержит условие, что в случае договоренности мирное соглашение должно быть подписано монархами обеих сторон, а не так, как было ранее — монархом одной из сторон и новгородскими наместниками с другой. Свою позицию шведская дипломатия подкрепляла тем положением, что «наместники новгородские — люди великие, но холоп государю не брат». На это предложение Иван отвечал не просто отказом. Он буквально унижал владельца шведского трона:

«… Если король свои гордостные мысли оставит и за свое крестопреступление и за все свои неправды станет нам бить челом покорно своими большими послами, то мы челобитье его примем и велим наместникам своим новгородским подкрепить с ним перемирье по старым грамотам,… Если же у короля и теперь та же гордость на мысли, что ему с нашими наместниками новгородскими не ссылаться, то он бы нам и послов не отправлял, потому что старые обычаи порушиться не могут… Наместники новгородские — люди великие: князь Федор Даирович — внук казанского царя Ибрагима; князь Михайло Кислый и князь Борис Горбатый — суздальские князья от корня государей русских; князь Булгаков — литовскому королю брат в четвертом колене; теперь князь Михайла Васильевич Глинский — деда его, князя Михайла Львовича, в немецких землях знали многие; Плещеев — известный государский боярин родов за тридцать и больше. А про вашего государя в рассуд вам скажем, а не в укор, какого он рода и как животиною торговал и в Шведскую землю пришел: это делалось недавно, всем ведомо».

Как видим, русский царь считает шведского короля не только ниже своих бояр, но и ставит вровень с его же шведскими торговыми людьми. Надо думать, что причиной такой заносчивости Грозного стали не неудачи шведов в последней войне, там и у русской стороны особых успехов заметно не было. Здесь попросту начали сказываться особенности натуры Ивана Васильевича, в первую очередь, его ничем не обоснованное высокомерие, которое будет за ним замечаться еще не раз и которое станет причиной многих неудач его царствования.

После смерти Густава Вазы унаследовавший шведскую корону его сын Эрик еще больше, чем отец, не мог равнодушно покоряться устоявшемуся унизительному обычаю, запрещающему ему напрямую сноситься с русским царем. Сразу по восшествии на престол он отправил послов в Москву с требованием, чтобы мирные договоренности, достигнутые Грозным с его отцом и утвержденные с русской стороны новгородскими наместниками и скрепленные их печатями, были скреплены печатями царскими и чтобы впредь шведскому королю ссылаться только с самим царем. На это шведским посланникам в Москве ответили:

«Того себе в мыслях не держите, чтобы государю нашему прародительские старинные обычаи порушить, грамоты перемирные переиначить; Густав-король таким же гордостным обычаем, как и государь ваш теперь, с молодости помыслил, захотел было того же, чтоб ему ссылаться с государем нашим, и за эту гордость свою сколько невинной крови людей своих пролил и сколько земле своей запустенья причинил? Да, то был человек разумный: грехом проступил и за свою проступку великими своими и разумными людьми мог и челом добить; а вашего разума рассудить не можем: с чего это в такую высость начали?… Тяжелее всего на свете прародительскую старину порушить».

В 1563 году, заключая с Москвой семилетнее перемирие, Эрик вновь поднял вопрос о том, чтобы ему без новгородского посредничества сноситься с царем, и снова получил отказ. Несмотря на это, между обеими державами, благодаря общей враждебности к Литве, очень скоро установились дружественные отношения, нарушенные, как мы говорили, уже при новом шведском короле.

А предысторию отношений Руси к Швеции бегло можно осветить так…

Еще со времен княжения в Новгороде Владимира Святославича, будущего киевского князя Красное Солнышко, на русской земле как нередкое явление начинает наблюдаться присутствие скандинавского элемента. Особенно много выходцев с северных берегов Балтики было в рядах княжеских дружин, где они играли не последнюю роль в остром соперничестве князей за власть. Именно благодаря заморским наемникам Владимир вышел победителем в борьбе за киевское княжение со своими братьями, у которых по родовым счетам прав на старшинство было больше, чем у новгородского князя. Та же история повторилась после смерти Владимира, когда великим княжением завладел его сын Ярослав, который своим успехом остался должен наемной заморской дружине. Но мы не можем знать, насколько пришлый контингент дружин новгородских князей был именно шведским. Древние письменные источники называют его варяжским, не дробя и не относя к конкретному племени. Но под варягами на Руси понимались любые северные пришельцы, выходцы из каких угодно задворков Балтийских государств: Дании, Норвегии, Швеции. Всех их одинаково называли на Руси варягами или норманнами.

По-настоящему же тесный контакт именно со Швецией устанавливается у Новгорода во время княжения в нем Ярослава, будущего киевского князя, прозванного Мудрым. Будучи еще при жизни отца наместником в Новгороде, Ярослав пребывал в постоянном общении с северным соседом, где сумел не только приобрести много друзей, но и расположить к себе двор, результатом чего стала его женитьба на принцессе Ингигерде, дочери шведского короля Олава Скетконунга. Одним из условий брачного контракта предусматривалась передача женихом невесте в виде подарка одного из пригородов Новгорода — города Ладоги, расположенного на южном берегу Ладожского озера у места впадения в него реки Волхов. Условие было выполнено, после чего управление Ладогой с окружающей областью перешло в руки одного из родственников невесты, но шведское влияние в крае не стало от этого сколько-нибудь преобладающим. Русский элемент продолжал здесь доминировать, скорее пришельцы, привнося некоторые свои специфические особенности в быт аборигенов, в целом принимали устои последних, постепенно растворяясь среди славянского корня. И такое положение вещей не нарушилось обилием родственных связей русских людей со шведами, когда многие новгородцы, начиная с приближенной к Ярославу боярской верхушки, а затем и рядовых дружинников, последовали примеру своего князя.

Но, безусловно, более памятными для истории остались враждебные отношения Руси со Швецией.

Тут надо отметить, что до последних десятилетий XIII столетия военный контакт новгородцев со шведами оставался весьма ограниченным, не отмеченным регулярностью или постоянством. Дело в том, что в отличие от западных соседей, будь то Литвы, или Ливонии, от Швеции Русь была отделена морем, а потому долгое время новгородские пятины не имели на суше общей границы с владениями шведской короны. На севере владения Великого Новгорода включали в себя восточную часть южного побережья Финского залива, далее, оставляя за собой все русло Невы, они охватывали с западной стороны Ладожское озеро, и затем через земли корелов — племени финского корня условная и призрачная граница доходила до Белого моря. Таким образом, на севере новгородская земля граничила лишь с землями финского племени Емь, переживавшим тогда раннефеодальный период развития, почти не тронутый государственными отношениями. Да и с тем граница проходила только по западному побережью Ладоги, а также по среднему и нижнему течению Невы, оставляя свободным ее устье, то есть выход в море. Отношения новгородцев с народами финских племен всегда были мирными, может быть не столько благодаря дружественному характеру последних, сколько благодаря их слабости, чего нельзя сказать о шведах и о варягах вообще. Но шведам, для того чтобы потревожить новгородские владения, необходимо было пересечь Балтийское море и пройти всей протяженностью Финского залива. И хотя все скандинавы и были великолепными мореплавателями и располагали первоклассным по понятиям того времени флотом, шведские терзания русской земли носили характер редких, кратковременных набегов на почти пустынные берега Невы и Ладоги. Будучи отрезанной от Руси морем, Швеция до поры до времени была не в состоянии организовать сколько-нибудь серьезную военную акцию, позволившую бы ей закрепиться на берегах Невы или в южной части Финского залива, закрыв тем самым русским выход в море. А именно к этому и сходились все помыслы северного соседа Руси, стремившегося к полному господству на Балтике.

Русь довольно успешно пресекала такие поползновения. Нашему соотечественнику наиболее памятной стала победа новгородцев, руководимых князем Александром, в 1240 году на Неве, невдалеке от устья невского притока, реки Ижоры. Это событие ничем не отличалось бы от множества ему подобных и дополнило бы собой длинный ряд других, если бы оно не пришлось на самый тяжелый момент русской истории. Тогда для не успевшей оправиться после Батыева погрома Руси Невская победа стала больше, чем просто поведав

Здесь мы снова, уже в который раз, должны затронуть наше внимание уникальным историческим фактом, остающимся для нас до сих пор загадкой. Это то, что гроза Батыева нашествия не тронула Новгород, не подвергла разорению его обширные и богатые земли. И когда в ожесточенном сопротивлении азиатскому нашествию практически полностью оказался уничтоженным профессиональный военный контингент Древнерусского государства — княжеские дружинники, а вместе с ними значительному истреблению подверглись и их вожди, новгородская земля сохранила свой людской и, следовательно, военный потенциал. Тогда в горниле нашествия погибла добрая половина княжеской фамилии Рюрикова рода, но для будущего России необъяснимое провидение спасло князя Александра.

Агрессия 1240 года пришлась на время правления в Швеции короля Эрика Эриксона, а возглавлялась она зятем короля Биргером. Кроме страстного стремления к единоличному господству на Балтийском море, очередная враждебная акция подстрекалась еще и папскими призывами к крестовому походу против Новгородской земли с целью обращения ее населения в католицизм.

В последних числах июня шведские корабли вошли в Неву и, поднявшись против течения, встали в устье Ижоры. Отсюда Биргер прислал Александру дерзкий вызов: «Если можешь, сопротивляйся, знай, что я уже здесь и пленю твою землю». Целью шведского похода было завоевание не только всего невского побережья, но и южного берега Ладожского озера с захватом города Ладоги, запирающего выход из Волхова в озеро. Таким образом, шведы намеревались одной кампанией забрать в свои руки весь главный путь новгородской торговли с Северо-западной Европой. Их не смущала на этот раз отдаленность театра событий от своих баз и всего прочего, приводившего шведскую сторону к неуспеху в прошлых подобных кампаниях. Противник делал ставку на бессилие Руси после азиатского погрома, смотрел на нее, как на легкую добычу, и просчитался. Надо сказать, Биргер с самого начала показал себя опытным воином. Он не прельстился открытостью мест, их пустынностью, начиная с невских берегов от устья до истоков и далее до устья Волхова. Ведь, казалось бы, добыча сама шла ему в руки. От самого невского устья, что в восточной части Финского залива и до слабо укрепленного городка Ладоги, что на южном берегу озера с тем же названием, причем городка, защищаемого немногочисленным гарнизоном, у русских в этом краю не было никаких воинских сил. Но шведский предводитель понимал, что дойдя до Ладоги и заняв ее, он окажется у русских в глубоком тылу. Новгородцы, собрав силы, легко перережут путь отступления его кораблям в любом месте невского русла, и тогда он окажется в ловушке. Поэтому он решил сначала разделаться с главными силами новгородцев и только в случае удачи, не имея ниоткуда угрозы, продолжить путь к берегам Ладоги. Но при всей своей опытности Биргер совершил один промах. Он не допустил мысли, что новгородцы не станут собирать крупных сил, на что им потребовалось бы время, а потому оказался неготовым к русскому нападению.

Когда в Новгороде узнали о появлении на Неве шведской флотилии, Александр, руководствуясь тем соображением, что время дорого, не только не стал обращаться за помощью к отцу, бывшему тогда великим князем Владимирским, но он не стал даже собирать ополчения с дальних новгородских пригородов и их волостей. С одним только собственно новгородским полком и со своей дружиной он решительно двинулся навстречу врагу, а потому появление его стало для незваных пришельцев полной неожиданностью. Потерпев 15 июля полное поражение, шведы ретировались за море к своим берегам.

Невская победа имела огромное политическое и моральное значение. После пережитого тяжелейшего ордынского удара и охватившего русскую землю уныния малой кровью была одержана блестящая победа над сильным и опасным врагом. Кроме того что на какое-то время исчезла угроза со стороны шведского королевства и победа подняла дух русского народа, она имела и глубокий религиозный смысл. Вся Европа ее восприняла как провал инспирированного папой очередного крестового похода, как поражение «латинства». Русью Невская победа понималась, напротив, как торжество православия.

Какую-то передышку на северном порубежье новгородских владений Невская победа все же дала. Но вот к концу XIII века наступательная активность северного соседа вновь дает о себе знать, и при этом полностью меняется характер его агрессии. От пиратских набегов, не способных повлиять на расстановку сил, противник, оказавшись к тому времени в сухопутном соседстве с новгородскими владениями, действуя теперь с суши, переходит к наращиванию против Руси постоянной и стабильной вооруженной экспансии. Дело в том, что во все предшествующие времена морские набеги шведов на русские берега проходили с одновременным наступлением шведской короны на народы Финляндии. В результате шведы покорили чуть не все финские племена по восточную сторону Ботнического залива. К последней четверти XIII столетия центральная и юго-западная Финляндия оказалась под властью Швеции. Для Руси это значило, что вместо дружелюбного и слабого во всех отношениях финского соседа она вдруг получила сильного, неукротимого и агрессивно настроенного к ней врага. И вот со времени завоевания шведами земель финского племени Емь, в результате чего владения шведской короны вошли в непосредственное соприкосновения с владениями Новгородской феодальной республики, наступает эпоха принципиально новых отношений Руси со Швецией, непримиримо враждебный характер которых не изменится за несколько доследующих столетий.

Надо сказать, что между Новгородской Русью и Швецией никаких официальных соглашений по территориальным вопросам никогда ранее не заключалось. Поскольку на суше эти два государства между собой не соседствовали, то и необходимости в таких договоренностях не было. Александр Невский не позаботился об этом даже после своей крупной победы, дававшей ему хорошие шансы на заключение выгодного соглашения. Но неправильно было бы думать, что новгородский князь был чужд дипломатии. Отнюдь нет, ведь ровно через два года, то есть после разгрома ливонских рыцарей на Чудском льду, он заключит с властями Ордена пространное соглашение, строго оговаривавшее общую границу. Но там речь шла о сухопутной границе, а коль скоро со Швецией таковой нет, то и вопрос о границе не ставился, и это в те времена было свойственно не только для Руси, но и часто замечалось во всей международной практике. Напротив, с финскими племенами, с которыми новгородцы соседствовали на суше, они давно имели строго определенную географическую границу, которая теперь, после завоевания Финляндии, становилась границей между Швецией и землей Великого Новгорода. Эта граница тоже долго не будет утверждена никакими договоренностями, но на практике, видоизменяясь время от времени как следствие успехов или, наоборот, неуспехов в очередном военном конфликте, она просуществует несколько десятилетий. И граница эта проходила с запада на восток несколько севернее русла Невы, пересекая сухопутное пространство между Ладожским озером и Финским заливом Балтийского моря, известное под названием Карельского перешейка.

Захват Карельского перешейка открывал перед Швецией большие стратегические перспективы. Он мог теперь служить плацдармом для наращивания вооруженной экспансии против Новгорода. От перешейка до невского русла оставалось, что называется рукой подать, а именно Нева и выход новгородцев в море больше всего и не давали покоя северному соседу Руси, всеми силами стремившегося прервать русским путь сношений с Западом, а потому расширение наступления на новгородские владения ждать себя не заставило.

В 1283 году шведские корабли вошли в устье Невы, прошли всей ее протяженностью до Ладожского озера и на самом озере до нитки ограбили новгородских купцов, направлявшихся на судах к невским истокам. Такой же подвиг потомки викингов повторили в следующем году. После этого восемь лет на Ладоге, Неве и на их берегах все было спокойно, но вот в 1292 году вновь по Неве от ее устья поднимается отряд шведских кораблей, и карельская и ижорская земли подвергаются разграблению. Все эти пиратские набеги были давно знакомы новгородцам, которые привыкли относиться к ним как к заурядным разбойничьим акциям, не меняющим общей расстановки сил. Но на этот раз дело вышло по-иному. Теперь, когда владения противника вошли в непосредственное соприкосновение с русскими землями, последние его происки стали не просто пиратскими выходками. То была разведка боем в преддверии более серьезных актов агрессии.

В 1293 году на западном побережье Карельского перешейка у устья реки Вуоксы шведы заложили каменную крепость Выборг и сосредоточили в районе ее массы своих войск. Возведение крепости продвигалось необычайно быстро, одновременно при ней строилась гавань, куда из центральных районов Швеции нескончаемым потоком пребывали корабли с военными грузами.

Надо сказать, что здесь русские допустили непоправимый стратегический просчет, который в дальнейшем им будет дорого стоить. Этот просчет, во-первых, состоял в том, что за все предыдущие времена новгородцы не позаботились о том, чтобы как-то самим укрепить границу. Последним укрепленным местом на водном пути в Европу русским людям служил уже упоминаемый нами городок Ладога в устье реки Волхов, а по побережью самого озера и далее по берегам Невы, не говоря уже о самом перешейке, в новгородских владениях не было ни одного даже мало-мальски укрепленного опорного пункта. В результате водный торговый путь, являвшийся основным источником материальных богатств Новгородской вечевой республики, проходил по открытым и пустынным местам, подверженным любым нападениям. При соседстве с финскими племенами такое понять и объяснить еще можно. Не имея вблизи себя реального противника, русские люди считали лишним тратить силы и средства на строительство крепостей и содержание их гарнизонов. Но не унимающаяся шведская экспансия против финских племен, а с ней и приближающаяся опасность иного соседства должны были подвигнуть новгородцев на иной образ действий. Однако этого не произошло, и граница до конца оставалась открытой. Выйдя к этой границе, шведы упредили новгородцев, и закладкой Выборгской крепости они показали себя намного дальновиднее русских. Кроме того, просчет русской стороны состоял в том, что она позволила потенциальному противнику закрепиться на его новых рубежах. Новгородцы не могли не знать о закладке у их северных рубежей новой крепости, следовательно, не могли не сознавать всю исходящую от этого опасность, но, тем не менее, не помешали ее строительству. Иногда на страницах исторической литературы можно встретить объяснение такого попустительства тем, что будучи обремененными внутренними заботами и междоусобными распрями, русские люди не могли тогда отвлекать свои силы на новую пограничную заботу. Думается, что принимать такой аргумент как объяснение того, почему русские люди позволили создать у себя под боком плацдарм для агрессии против них самих, нельзя. Спокойно на Руси не было никогда, но все же именно эти годы не отмечены какой-то особой напряженностью. И не зря во все время строительства Выборгской крепости шведская сторона держала в тех местах крупные контингенты своих войск, ожидая русского противодействия. Выходит, тревожились шведы напрасно. Только когда крепость была уже почти полностью готова, шведское командование, оставив в ней гарнизон, отвело основную массу войск вглубь страны. И вот тогда новгородцы, наконец, совершили поход под Выборг, но безрезультатно. Новый сосед успел к тому времени основательно утвердиться на захваченном рубеже.

Постройка крепости означала окончательное закрепление шведского присутствия в западной части Карельского перешейка, но на этом своем успехе новый сосед новгородцев не думал останавливаться. Через два года он предпринял следующий акт агрессии на новгородском приграничье. Очередной удар пришелся по восточной части перешейка. Здесь в 1295 году шведы захватили городок Корела на западном побережье Ладожского озера. Но тут им закрепиться русские люди не позволили. На этот раз реакция новгородцев была мгновенной, они отбили захваченный шведами город и выбросили неприятеля из восточной части перешейка. Западное Приладожье осталось в русских руках. После этого шведское наступление избирает своей ближайшей целью бассейн Невы, борьба за овладение которым становится основным содержанием всех последующих русско-шведских столкновений и средоточием военных усилий обеих сторон.

Напряженность здесь не будет униматься еще и оттого, что обе стороны прекрасно понимали: с захватом шведами невских берегов главная артерия водного торгового пути на запад ставится под контроль северного соседа Руси, позволяя тому в любой момент парализовать всю внешнюю торговлю, а с ней и в целом экономику Великого Новгорода.

Первая полномасштабная акция шведской агрессии против Новгородской Руси относится к 1300 году, когда в устье Невы в очередной раз вошла армада шведских военных кораблей. Эту кампанию можно считать началом постепенного, методичного, растянувшегося на несколько столетий захвата шведами невских берегов. Источники оставили нам довольно противоречивые сведения о воинских силах неприятеля в том походе, но все они единодушны в том, что вошедший тогда в Неву флот был самым крупным за всю предшествующую военную историю Швеции. Позднейшие исследования показали, что в его составе находилось от 30 до 50 судов. Еще более разноречивые сведения остаются о численности живой силы. Наиболее авторитетные исследователи утверждают, что приводимые некоторыми шведскими источниками данные, согласно которым под королевскими знаменами тогда собралось 1100 рыцарей, вполне реальны. Мы должны понимать, что такая численность армии по меркам того времени считалась огромной. Ведь рыцари составляли только отборную часть войска, в котором на каждого рыцаря приходилось по несколько, а то и по несколько десятков других воинов, о которых в древних источниках упоминать было не принято. То же самое свойственно и русским летописям. Говоря о военных кампаниях, они приводят численные данные, касающиеся исключительно только княжеских дружин, не вспоминая об ополчениях, являвших собой основную массу войск.

Ни в одной из прежних кампаний столь крупный флот не входил в Неву, и никогда ранее не вступали на новгородскую землю такие крупные контингенты вражеских войск. А еще одной, и может быть самой главной особенностью этого вторжения, было то, что при неприятельском войске находились мастера фортификационного дела. Преимущественно это были иностранцы, в частности, источники упоминают об итальянских фортификаторах, считавшихся в те времена лучшими специалистами в Европе по возведению крепостей. Последний факт говорил сам за себя: очередной поход на русские владения не был заурядным разбойничьим набегом, ограничивающим себя грабежом мирного населения с таким же поспешным отступлением. Противник шел сюда с целью закрепиться здесь надолго. Все указывает на то, что шведский поход на Неву 1300 года был тщательно спланированной и детально подготовленной операцией.

Поставленная противником военно-стратегическая задача облегчалась полным отсутствием у русских в этом краю хоть каких-нибудь укреплений. Урок Выборга с запоздалой попыткой ликвидировать опасность новой крепости пропал даром. Новгородцы не сделали должных выводов. За истекшие после неудачной выборгской операции несколько лет они не предприняли ничего для укрепления невских берегов от возможного вторжения. И это обстоятельство во многом сопутствовало первоначальному успеху агрессора.

Источники не оставили нам точной даты прибытия неприятельской эскадры к невским берегам, но шведская хроника сообщает, что отбыла она от главной гавани страны — Стокгольма 30 мая 1300 года. Следовательно, самое большее, через несколько дней она вошла в невские воды. Первой задачей пришельцев было возведение в устье Невы мощной крепости, позволившей бы им надежно закрепиться в крае и взять под полный контроль выход в море. Надо сказать, что место для строительства новой крепости шведы выбрали очень удачное. Можно полагать, что выбор этот случился не теперь, не вдруг. Вся местность вокруг была изучена шведами ранее, возможно, что они, будучи прирожденными моряками, располагали описаниями невского устья и низовий самой реки, и даже картами. Приглядеть место для строительства они могли давно, потому как раз побывав тут, не заметить его было просто невозможно. Местом для новой крепости шведы выбрали устье реки Охты, где она впадает в Неву и где, сливаясь, эти две реки образуют острый угол. Тогда построенная в виде стилизованного треугольника крепость двумя своими сторонами, причем самыми протяженными, будет иметь естественную водную защиту. О том, насколько серьезную преграду являет собой Нева, говорить излишне. Но и Охта в те времена была довольно широка и глубока. Достаточно сказать, что пристань при крепости со всеми ее причалами шведы устроили именно на Охте, а не на Неве. Следовательно, укрепить оставалось только третью, напольную сторону крепости, выходившую в междуречье Невы и Охты. Возглавлявший всю экспедицию тогдашний фактический правитель шведского государства маршал Тюргильс Кнутссон поставил основной своей задачей закончить все строительные работы по возведению крепости в один летний сезон. Он понимал, что новгородцы быстро отреагируют на его приход, для того-то он и привел с собой такую массу войск. Но он понимал также и то, что прокормить такое количество людей в пустынной малонаселенной стране нельзя, как нельзя организовать снабжение такой огромной армии через море. Потому-то он и торопился со строительством, стремясь как можно быстрее привести крепость в полную боевую готовность, чтобы, оставив в ней небольшой гарнизон, освободить основные воинские силы. Надо сказать, что это шведскому предводителю удалось. Правда, крепость была построена из дерева, а не из камня, что, вообще говоря, не свойственно шведскому, да и всему западноевропейскому военному искусству. Но камня в этих и близких к нему местах добыть негде, а возить его издалека, значило недопустимо задержать темпы строительства. Зато леса вокруг изобилие. С южной, напольной стороны крепости выкопали глубокий ров, из добытой земли насыпали вал, на котором и установили бревенчатую стену с восемью башнями. Несколько меньшие укрепления поставили по сторонам обеих рек, поскольку последние сами являлись по сути дела непреодолимой преградой. Новой крепости дали название Ландскрона, что означает «Венец земли».

Появление крупных вражеских сил в русской земле и закладка в ней крепости, грозившей захватом важнейшей артерии новгородской торговли, застало русских людей врасплох, стало для них полной неожиданностью. Впрочем, странного в этом ничего нет. Быть всегда неготовым к чему бы то ни было есть природное, естественное состояние русского человека, которого любое событие, даже самое что ни на есть предвиденное, обязательно застанет врасплох. В данном конкретном случае ситуация усугублялась еще и тем, что на тот момент в Новгороде не было князя, что тоже, кстати сказать, не странно. К тому времени в Новгороде сложилась отличная от других русских областей обстановка, познакомить с которой читателя означало бы создать отдельный фундаментальный труд. А вкратце ее можно охарактеризовать так: князь в Великом Новгороде, городе, который уже давно именовался не иначе как с эпитетом Вольный, не был ни правителем, ни властителем, а играл лишь роль вооруженного наемного слуги. При этом за новгородцами, все более впадавшими в разгул анархии, оставалось право выдворения князя при первом недовольстве им. В конце концов, такое положение вещей обернется для вольного города слабостью его военных сил и, несмотря на обилие материальных богатств, приведет новгородский край к утрате политической независимости и подчинению его Великому княжеству Московскому, уступавшему Новгородской республике как по территориальным, так и по многим экономическим показателям. Но все это случится много позже, а сейчас жители вольного города не в первый раз в своей истории столкнулись с ситуацией, когда они остались без вооруженного защитника. Узнав от местного ижорского населения о происходящих в невском устье событиях, новгородцы собрали ополчение и привычным водным путем по Волхову, Ладожскому озеру и Неве на судах отправились к месту строительства. Видимо силы русских были не малые, ибо высланный им навстречу передовой шведский отряд, расположившийся на Ореховом острове и подкарауливавший новгородцев у выхода Невы из Ладожского озера, при виде новгородской судовой рати не стал вступать в баталию и ретировался вниз по Неве к своим.

О силе русской рати говорит и тот факт, что при ее подходе к неприятельскому лагерю шведы, при всей своей многочисленности, отказались от наступательного образа действий, предпочтя ему глухую оборону. Свои происки на неприятеля русские начали с того, что попытались поджечь стоявшие на Охте шведские корабли. Для этого они пустили вниз по течению зажженные плоты, и если бы те доплыли до сгрудившихся возле строящейся крепости судов и столкнулись бы с ними, флот неприятеля был бы уничтожен огнем. Но шведы сумели предотвратить опасность, перегородив реку длинными сосновыми бревнами, задержавшими пылающие плоты.

Неудача с попыткой уничтожения неприятельского флота была не последней для русских в той кампании. Не меньшей неудачей завершился и штурм новой, к тому же еще недостроенной крепости. Ко времени прихода новгородской рати и их приступа к шведскому лагерю противник успел только прокопать между руслами обеих рек ров и насыпать за ним земляной вал. Возвести же на валу стену еще только предстояло, но и такой позиции оказалось достаточно для того, чтобы отбить русское нападение. Шведская хроника донесла до нас яркое описание того штурма, отдавая должное храбрости и мужеству русских ратников. Согласно ей, в разгар боя штурмующие, преодолев ров, в нескольких местах сумели взобраться на вал и прорвать первую линию обороны. Только ввод шведским командованием в дело своего последнего резерва — тяжеловооруженных рыцарей спасло положение противника. Понесшим большие потери русским пришлось отступить. В ближайшем лесу они разбили свой лагерь.

На следующий день шведы готовили наступательную операцию, но утром обнаружилось, что русский лагерь брошен. Новгородцы не стали ждать продолжения кампании и, убедившись в невозможности взять имеющимися у них силами новую шведскую твердыню, той же ночью ушли.

В объяснениях русской неудачи в кампании 1300 года позднейшими исследователями, вплоть до современных, преобладает тот факт, что новгородцы поторопились и, не собрав достаточно сил, были обречены на поражение. Некоторые историки высказывают даже такое мнение, что не имевшим своего князя новгородцам следовало обратиться за помощью к великому князю Владимирскому. Мы не можем согласиться с такими положениями, потому как любой сбор дополнительных сил, а тем более обращение в иные земли, привело бы к лишней трате времени. А этого только и нужно было противнику, стремившемуся закончить строительство до появления русских. И чем больше новгородцы собрали бы войск под своими знаменами, тем больше бы они потратили на это время, следовательно, тем прочнее была бы новая шведская твердыня. Вспомним, что ровно за 60 лет до этого Александр Невский одержал победу над тем же противником именно благодаря быстроте и стремительности своих действий, когда он отказался от сбора ратных сил даже со своей новгородской земли, на что ушло бы много времени. Хотя тогда можно было и не торопиться, ведь Биргер не собирался возводить в русской земле крепостей. Сейчас обстоятельства в корне изменились. В былые времена и Биргер, и все прочие пришельцы из-за моря не могли доставить на русскую землю крупных контингентов своих войск. Теперь, когда шведские владения простерлись до бассейна Невы, агрессивно настроенному северному соседу стало намного проще появиться под боком у Новгорода с огромной армией и со всем необходимым для строительства. И вот с этих-то пор при любом нашествии с севера русская сторона всегда будет стоять перед проблемой выбора. Или собирать силы, тратя на это самое драгоценное на войне достояние — время, позволяя противнику закрепиться и тем самым обрекая себя на поражение, или, не тратя время на сборы и вообще на подготовку, противостоять врагу силами, имеющимися под рукой, а это всегда малые силы, что одинаково дает мало шансов на успех. Решиться эта проблема могла только одним путем, — это заблаговременным строительством на пограничье своих укреплений. Но этот вариант по-настоящему был уже упущен. За долгое время своего присутствия на невских берегах и в восточной части Финского залива Господин Великий Новгород, располагая несметными материальными богатствами и более чем достаточными людскими ресурсами, не побеспокоился о своей северной границе. Зато шведы отнеслись к этой проблеме совсем по-иному. Сначала Выборг, и вот теперь Ландскрона.

Осенью, завершив полностью строительство новой крепости и оставив в ней гарнизон из трехсот человек, погрузившись на суда, шведское воинство отбыло к своим берегам.

Поражение 1300 года не остановило стремления новгородцев вернуть себе утраченное господство по невскому пути. Возникшая опасность вызвала большое беспокойство, и зимой власти вольного города обратились с просьбой о помощи к великому князю Владимирскому Андрею Александровичу. Русь не могла оставаться безучастной к событиям на северо-западе, и весной 1301 года сын Невского с основными силами великокняжеской рати уже был в Новгороде. Этот факт, как и вся подготовка нового похода под шведскую крепость, показал, что кампания вышла из сферы деятельности только новгородской республики и носила общерусский характер. Кроме всего прочего, потеря Русью невского устья, следовательно, и выхода в море, ставила под угрозу жизненные интересы Любека и всего Ганзейского союза, с которым у Новгорода были налажены тесные торговые контакты. В прошлое лето из-за военных действий, вызванных шведской агрессией, торговое судоходство на Неве было нарушено, что больно ударило по интересам ганзейских купцов, и, поскольку в наступившем году военно-политическая ситуация для торгового судоходства продолжала оставаться во многом неясной, торговые партнеры Новгорода опасались повторения. По этой причине весной в Новгород прибыл гонец из Любека с целью выяснения обстановки. Заморские купцы хотели знать, безопасно ли отправлять с началом навигации торговые караваны в Новгород по невскому пути, дойдут ли они до места назначения или станут жертвой пиратства. Поскольку не благоприятствующие торговле события разворачивались на территории, официально считавшейся русской, то русская сторона была обязана обеспечить безопасность купеческих караванов, и на власти Новгорода ложилась вся ответственность за ее соблюдение. Любекский гонец привез грамоту, содержащую вопрос, гарантируют ли новгородские власти надлежащие условия и должный порядок на невском торговом пути.

Ответить отрицательно, или пусть даже только уклончиво, значило навсегда или, по меньшей мере, надолго потерять выгодного торгового партнера. В Новгороде прекрасно понимали, что отказ в гарантии безопасности оттолкнет западноевропейских купцов от Руси, что кроме потери престижа будет невыгодно Новгороду и в чисто практическом смысле. А потому в Любек немедленно была отослана ответная грамота, в которой наряду с заверениями о необходимости продолжения добрых отношений с Ганзой гарантировалась полная безопасность для ее торговых людей. Нет, новгородцы не приукрашали обстановку и не вводили партнера в заблуждение. Они подтверждали факт того, что их общий враг захватил устье Невы и воздвиг там мощную крепость, перекрыв вход в Неву из моря. Но при этом новгородские власти, как от себя, так и от лица великого князя, клятвенно обещали к летнему сезону очистить свою землю от шведов. Думается, что русская сторона не случайно дала такое обещание торговому партнеру, дабы в предстоящей военной кампании чувствовать на себе больше ответственности и иметь больший стимул к победе. Дав такое слово, проиграть было просто невозможно. Надо заметить, предпосылок для оптимизма у новгородцев было достаточно. К моменту отправки грамоты основные приготовления к походу были закончены. Собранные для кампании силы не шли ни в какое сравнение с теми, что выступали против шведского вторжения в прошлом году. Все это вселяло в русских людей уверенность в победе.

К сожалению, мы не располагаем сведениями о точных сроках русского наступления на неприятельскую крепость и вообще о датах осады от ее начала и до падения Ландскроны. Источники называют только год — 1301. Но по косвенным признакам можно с большой степенью вероятности полагать, что кампания выпала на конец весны. Раньше она вряд ли могла состояться, и причин тому несколько. Во-первых, источники утверждают, что поход был тщательно спланирован и подготовлен, а на это нужно время. И те же самые источники говорят, что великий князь прибыл в Новгород только весной, не уточняя, когда именно, но лишь с его прибытием и началась основная подготовка. Скорее всего, он появился в Новгороде ранней весной. Во-вторых, и это было общим правилом ведения всех войн, поход не мог состояться пока не пройдет время весенней распутицы. Что же касается лета, то оно тоже не могло быть сроком кампании, потому как это слишком поздний для нее срок. На русской стороне, планируя предстоящую операцию, понимали, что до лета со шведской крепостью должно быть покончено. Кроме того что край должен быть очищен до подхода сюда купеческих караванов, оставлять операцию на лето было нельзя еще и по тому соображению, что с приходом лета, а с ним и навигации, силы шведской крепости возрастут. Дело в том, что Финский залив и Нева замерзают, и смена гарнизона Ландскроны, как и доставка туда продовольствия и вообще любая помощь, могут прийти из Швеции, только когда сойдет лед и откроется навигация. А это в тех краях бывает в самом конце весны — в начале лета. Следовательно, с наступлением навигации и прибытием в крепость свежих сил дело, придется иметь с более сильным противником.

Вот это последнее обстоятельство, когда русские войска подошли к крепости раньше, чем гарнизон мог получить помощь с «большой земли», и решило исход кампании. Надо сказать, что к приходу русских под стены крепости ее гарнизон держался из последних сил. Если шведы и успели в прошлом году до наступления холодов завершить все фортификационные работы, то на устройство жилых помещений, а также складских помещений для продовольствия времени и сил уже не хватило. Места в тех краях низинные и болотистые, а потому запасы продовольствия отсырели и сгнили. Суровую зиму люди пережили в сырых землянках, где от голода, холода и от повальных болезней, в первую очередь цинги, многие погибли. Добыть продовольствие в тех местах, среди редкого и враждебно настроенного населения, невозможно, да и у малочисленного гарнизона не было лишних людей для формирования команд фуражиров и совсем не было лошадей. Близость границы мало что давала захватчику, потому как присоединенная силой оружия территория была населена враждебными финскими племенами, да и всякое сообщение в зимнее время, как и ранней весной, крайне затруднено. Надо сказать, что и гарнизон Выборга, стоявший на считавшейся своей земле, испытывал те же самые трудности. Реальная помощь могла прийти только из центральных районов Швеции, и только морским путем. Обо всем этом хорошо знали в Новгороде. Конечно, там может быть и не догадывались об истинном состоянии гарнизона Ландскроны, но то, что с открытием навигации ситуация изменится в пользу противника, не понимать не могли. А потому, основываясь на приведенных размышлениях, можно утверждать, что вся кампания по овладению вражеской крепостью произошла где-то в конце весны.

Но если древние письменные источники не называют дат осады и штурма Ландскроны, то зато они, как шведские, так и отечественные (новгородская летопись), оставили потомкам довольно красочное описание батальных сцен, из которых можно воссоздать картину взятия крепости. Из нее следует, что битвы по овладению шведской твердыней в низовьях Невы были упорные. Можно много говорить о мужестве обоих противников, но все же большой численный перевес одной из сторон и крайняя, доходящая до измождения утомленность другой, решили исход дела. Силой русского оружия крепость была взята, а ее гарнизон перебит.

Итак, в руках победителей оказалась сооруженная врагами крепость, и надо полагать, что после взятия она оставалась в боеспособном состоянии. Эпоха огнестрельного оружия еще не наступила, метательные орудия, по-видимому, русской стороной при взятии Ландскроны не применялись, иначе об этом было бы обязательно упомянуто в источниках, следовательно, если разрушения и были, то небольшие, и могли быть быстро исправлены. Но Русь не воспользовалась возможностью оставить за собой воздвигнутую в чрезвычайно важном стратегическом месте своих владений уже готовую и добытую трудами и кровью твердыню. Вместо этого русские люди остановились на самом нелепом решении. Они разрушили крепость, что, наверняка, стоило гораздо больших трудов, чем ее восстановление, и, оставив освобожденный от врага край безо всякой защиты, ушли. Чем можно объяснить такую позицию новгородцев, остается непонятным. Иногда можно встретить объяснение такой стратегии нежеланием русских людей иметь здесь укреплений, потому как в случае захвата их противником эти же укрепления могли быть использованы против них самих. Но этим можно объяснить нежелание возводить новых крепостей. Но почему нужно разрушать уже готовую крепость, возведенную чужими руками? И как показал опыт, противник на незащищенном русском пограничье за предельно короткий срок может сам возводить крепости, отбить которые потом гораздо сложнее, чем защищать свои. Но новгородцы остались верны своей стратегической линии, и пройдет еще немало времени, наполненного горькими уроками, прежде чем они поймут ее ошибочность.

После кампаний 1300–1301 гг. на русско-шведском пограничье на несколько десятилетий наступает относительное затишье. Нет, северный сосед Новгородской Руси не утратил агрессивности своего характера, и спад его военной активности целиком объясняется внутригосударственным неустройством и кризисом власти. После предшествующего периода стабильности внутриполитическая обстановка в соседнем государстве вдруг резко сменилась острой междоусобной борьбой, продолжавшейся более двух десятилетий. В такой ситуации Швеции стало не до завоеваний, хотя полностью вооруженные столкновения не утихали, и все это время оставалось отмеченным пограничными конфликтами. В первое десятилетие XIV века не проходило ни одного года, чтобы отдельные мелкие отряды шведских судов не проникали в Неву и даже в Ладожское озеро и там не грабили бы новгородских купцов. Беспокойно было и на Карельском перешейке. На все происки северного соседа новгородцы отвечали своими рейдами в землю противника. Наиболее крупной такой акцией стала кампания новгородцев 1311 года, местом действия для которой они выбрали центральные районы Финляндии. Цели этого похода остаются для нас во многом неясными. Присоединенные не так давно к шведской короне, эти земли оставались населенными исключительно народом финского племени Емь, традиционно дружественного Руси. Кроме как нанести ущерб экономической, прежде всего продовольственной базе Швеции, как потенциальному противнику Новгорода, другой цели в той кампании не просматривается. А может быть, она просто стала акцией заурядной мести за такие же нападения шведской стороны на новгородское приграничье. Но в любом случае от этого предприятия больше пострадали народы финских племен, чем шведы, постоянного присутствия которых в этих краях почти незаметно.

Тут надо сказать, что новгородцы никогда не отличались сколько-нибудь острым политическим чутьем, а полуанархический характер их военной организации был способен больше навредить делу, чем помочь ему. В новгородском ополчении зачастую было трудно отделить земскую составляющую от ушкуйников, то есть морских или речных разбойников, привыкших грабить всех без разбора, а именно ушкуйники и представляли основную силу новгородцев при походах на соседей, походах, практически не отличавшихся по сути от разбойных набегов. И не удивительно, что настрой финских племен по отношению к русским мог меняться. Иначе ничем другим нельзя объяснить события, случившегося в 1314 году в Кореле.

Центр одного из финских племен город Корела на западном побережье Ладожского озера уже трудно сказать с каких пор входил в состав Новгородской республики, и его коренные жители, как и аборигены во всей округе, давно сроднились с представителями славянского корня. И вот вдруг в 1314 году эти самые коренные жители подняли восстание против новгородской власти, перебили русских жителей города и призвали шведов. Причины такого поступка аборигенов остались неизвестными, но можно с большой долей вероятности полагать, что их к этому побудила разнузданность новгородских ушкуйников, которые если в Новгороде и поддавались хоть какому-то порядку, то на отдаленной периферии становились совершенно неуправляемыми. Вполне допустимо, что свою роль сыграл и новгородский поход 1311 года в соседнюю землю Еми, в результате которого не мог не пострадать близкий карелам народ.

Шведы не преминули воспользоваться приглашением и в том же году заняли город. Правда, и на этот раз, как и почти 20 лет назад, шведам не удалось закрепиться в восточной части Карельского перешейка. В Новгороде на потерю Корелы отреагировали должным образом. В Западное Приладожье было отправлено срочно собранное для этой цели войско, но еще до его подхода настроение в Кореле вновь переменилось. Может быть оттого, что шведы успели чем-то насолить местному населению, а может быть оттого, что местное население убоялось мести новгородцев за измену, но только при подходе русских войск жители открыли им ворота. Но и после этого шведский гарнизон оказывал сопротивление, пока весь без остатка не был перебит. Русская власть в городе была восстановлена.

После этого шведская сторона больше не предпринимала попыток пробиться к западному побережью Ладоги, но именно с этого времени учащаются ее набеги в бассейн Невы и на южный берег озера. Так еще до захвата Корелы, в 1311 году шведские суда на Неве и на Ладоге ограбили торговые корабли, принадлежавшие ганзейским купцам. Интересно, что на этот раз власти Любека не стали предъявлять претензий новгородским властям, ответственным за безопасность торгового пути. Вместо этого они обратились напрямую к правящим кругам Швеции с требованием возместить убытки и восстановить нормальные условия для торгового судоходства на Балтике и на Неве. Заинтересованной в сохранении добрых отношений с Ганзейским союзом Швеции пришлось пойти на уступки. Но Руси от этого не становилось легче. Впоследствии действительно больше не отмечено нападения викингов на суда иноземных торговых людей, зато весь удар теперь приходился по русским купеческим кораблям и непосредственно по русскому побережью. Так в 1313 году отряд шведских кораблей, пройдя руслом Невы и вдоль южного берега Ладожского озера, вошел в устье Волхова и напал на город Ладогу. Город по естественным причинам, о которых мы говорили выше, оказался неготовым к нападению, защиты не было почти никакой, а потому и результаты нападения были очень тяжелыми. Пришельцы зажгли посад, отчего деревянный город был практически полностью уничтожен огнем.

Как мы уже сказали, после неудачи с Корелой шведы еще больше активизировали свои происки в бассейне Невы и на Ладоге. Самой крупной их акцией стал поход 1317 года, когда они разгромили на Ладожском озере купеческую флотилию из Обонежья, направлявшуюся от устья Свири к устью Волхова для проезда в Новгород. Но все же все эти враждебные акции не выходили из рамок заурядных разбойничьих набегов, давно знакомых новгородцам, и на которые сами новгородцы умели и любили платить той же монетой. Серьезных же военных действий после провала шведской агрессии в устье Невы 1300–1301 гг. со стороны противника не было. Но вот, наконец, снова приходит пора настоящих баталий, и инициатором их к концу второго десятилетия века становится русская сторона.

В 1318 году ухудшение внутренней обстановки в Швеции достигло своего пика. Междоусобная борьба приняла открытый характер. Вряд ли в Новгороде было известно об этом, но именно в этот год, вероятно по чистой случайности, новгородцы совершили большой поход в Финляндию. Пройдя на судах Финским заливом, они захватили столицу племени Емь город Або, где располагалась резиденция шведского наместника. Русским войскам удалось взять главный оплот шведской власти в Финляндии — Абоский замок и епископский замок Куусто, причем в последнем был захвачен церковный налог за пять лет, собранный со всей Финляндии и подлежащий отправке главе католической церкви.

После этой акции борьба с обеих сторон стала набирать обороты, принимая с каждой все более агрессивный характер. К началу 20-х годов внутренняя обстановка в Швеции понемногу стала стабилизироваться. До полного успокоения там было еще далеко, но пик противостояния во внутренних смутах остался пройденным. Пользуясь не столько временной стабильностью внутри страны, сколько очередной передышкой в междоусобной брани, противник решил одной очередной кампанией решить затянувшийся спор об обладании Карельским перешейком в свою пользу. Для этого в 1322 году шведы снова попытались овладеть городом Корела и снова потерпели неудачу. Русские отбили нападение.

Ответная акция новгородцев ждать себя не заставила. И если шведы, прочно утвердившиеся к тому времени в западной части перешейка, тщетно пытались пробиться к Ладожскому озеру и завладеть восточной, где основным опорным пунктом русских оставался город Корела, то новгородцы, напротив, владея восточной частью перешейка, стремились овладеть западной, где главным и единственным препятствием на пути их к полному господству над перешейком был Выборг.

Походу на Выборг предшествовала тщательная подготовка. О том, какое важное значение придавали новгородцы выборгской операции, говорит тот факт, что они вновь, как это бывало только перед самыми ответственными кампаниями, обратились за помощью к великому князю. Бывший тогда великим московским князем Юрий Данилович откликнулся на просьбу, и в том же 1322 году, когда новгородцы еще отбивали неприятеля от стен Корелы в восточной части перешейка, он прибыл в Новгород и лично возглавил всю подготовку и организацию похода.

Надо сказать, что, как и ее северный сосед, русская земля переживала тогда очередную вспышку внутренних распрей и междоусобий. Кстати, в Швеции внутренние конфликты явно сходили на нет, и начиная с 1322 года можно говорить о прекращении там открытой борьбы различных группировок вокруг трона. Скрытая борьба еще оставалась, но все же уже можно было заметить первые шаги к стабильности. На Руси как раз только начинала подниматься очередная волна междоусобия.

Казалось, разворачивающиеся на новгородской земле события пришлись как нельзя некстати, и, конечно же, очень трудно было рассчитывать на то, что в такой ситуации Юрий московский откликнется на просьбу новгородцев. Ведь тогда московский князь окунулся в напряженную борьбу за великое княжение, где главными его соперниками были тверские князья, у которых по родовым счетам прав на старшинство было больше, чем у московского княжеского дома. Но, как видим, вышло все по-иному, московский князь не оставил своими вниманием и заботами вольный город. Загадки тут никакой нет, и только непосвященный в специфику общественных отношений на Руси может удивиться такому, казалось бы, нелогичному поступку князя, когда он, бросив все дела, устремился в не принадлежавший ему северо-западный край Руси. А нелогичного тут как раз ничего нет. Дело в том, что в тяжелой, непримиримой, порой кровавой борьбе за великое княжение каждому борющемуся за него было необходимо заручиться поддержкой многих окраинных земель и в первую очередь богатого и сильного Новгорода. Многие из соискателей великого княжения этого не понимали, полагая, что великое княжение можно получить и удержать только заискиванием перед ордынскими повелителями Руси, и потому проиграли. Московские князья, всегда верно оценивавшие политическую обстановку, в борьбе за великое княжение искали союзников в русских землях и всегда особое расположение оказывали Новгороду и поэтому, в конце концов, вышли победителями. И вот сейчас, стремясь закрепить тесный союз с Новгородом, Юрий московский организовал и возглавил крупную наступательную операцию против главного врага новгородской земли, хотя у самой Москвы, казалось бы, прямой заинтересованности в этом не было.

О походе русского войска 1322 года под Выборг сохранилось достаточно свидетельств, причем наиболее подробные принадлежат шведской стороне, но и они не называют точных дат выборгской операции русских, ограничиваясь годом. Поскольку кампанию возглавлял великий князь, то можно полагать, что в ней приняли участие воинские силы многих русских княжеств. Об этом же свидетельствуют шведские источники, акцентируя внимание на огромных размерах войска, осадившего Выборг. По всей видимости, выборгский поход стал самой крупной военной операцией за все предыдущие и за многие последующие годы русско-шведских военных столкновений, во всяком случае, по количеству сражающихся сил. Но как и первый поход почти 30-летней давности этот также не привел к положительному результату. За тридцать лет существования выборгской крепости шведы сумели настолько укрепить ее, что она практически стала неприступной. Мощная каменная твердыня устояла под русским натиском. Не помогли осаждающим и шесть метательных машин, привезенных под стены крепости и забрасывающих ее камнями. После месяца осады великий князь отступил от Выборга.

Вспомним, что противостояние Руси и Швеции началось с начала 90-х годов XIII столетия, когда земли северного соседа вошли в тесное соприкосновение с владениями Великого Новгорода. Следовательно, после тридцати лет непрерывных баталий, основательно израсходовав силы, ни одна из сторон не добилась перевеса. После выборгской кампании в отношениях между соседями наступает время, которое соперники попытались использовать для урегулирования взаимных споров дипломатическими методами, и на этом поприще они добились успехов больших, чем в сражениях. Но сначала нужно отметить одну особенность, проявившуюся у русской стороны под конец войны и после ее.

Одним из итогов последней войны стал пересмотр новгородцами своей долго доминировавшей стратегической позиции, согласно которой они не строили укреплений как на своих рубежах, так и по невскому торговому пути. Более того, как мы видели, если противник сам пытался возводить укрепления на Неве или в порубежных землях, новгородцы стремились их немедленно разрушить. После завершения новгородско-шведской войны конца XIII — первых десятилетий XIV века новгородцы начинают понемногу изменять такой стратегии. Еще в ходе войны, после неоднократной попытки противника захватить Корелу и укрепиться на западных берегах Ладоги, русские люди, опасаясь того, что шведы и впредь не оставят этого своего намерения, развернули вокруг Корелы грандиозные строительные работы, в результате которых вместо слабых, чисто символических корельских укреплений возвели грозную крепость.

Но, безусловно, самым отличительным показателем новой стратегической линии новгородцев стали закладка и строительство ими в 1323 году мощной крепости в истоках Невы, там, где, вытекая из Ладожского озера, река разделяется на два рукава, образуя остров, именуемый в русских летописях Ореховым. Место для новой крепости было выбрано очень удачное. Насколько удачно в свое время шведы подыскали место в низовьях Невы для Ландскроны, закрывшей выход в море, настолько удачно теперь новгородцы нашли место в верховьях могучей реки, запирающее дорогу из невского русла в озеро, а, следовательно, и во внутренние новгородские области. Примечательно, что изменив стратегии, русские люди не начали с того, чтобы строить крепости в устье Невы, что было бы ближе к морю, но зато в оторванности от своего жизненного центра. Они, напротив, стали наступать от центра к окраинам, что во всех отношениях отвечало общей стратегии борьбы за сохранение выхода к морю и способствовало давно выработанным тактическим приемам ее осуществления. Новой крепости дали имя от названия острова — Орешек. Первоначально оборонительные сооружения возвели из дерева и забили землей. В таком состоянии крепость просуществовала более четверти века, а в конце сороковых годов, во время очередной войны со шведами, после штурма крепости, сопровождавшегося пожаром, остатки полуобгоревших деревянных укреплений стали менять на каменные. Эту работу завершили к 1352 году. До наступления эпохи огнестрельного оружия с использованием тяжелой осадной артиллерии островное положение крепости делало ее почти неприступной, но история новой крепости начиналась отнюдь не с батальных сцен. Политическая биография легендарной впоследствии крепости берет начало с 1323 года, когда сразу после завершения ее строительства она стала местом переговоров и заключения первого русско-шведского договора, вошедшего в историю как Ореховецкий мирный договор.

Согласно статьям Ореховецкого договора, между Швецией и Новгородской республикой устанавливалась и подтверждалась граница, сложившаяся в результате последнего военного противостояния. Русло Невы вплоть до устья оставалось за русской стороной, так что последняя сохраняла за собой выход в море. Но граница проходила в северной части Карельского перешейка, в непосредственной близости от невского русла, что одно только, несмотря на все обоюдные заверения в «вечном мире», которыми изобиловал Ореховецкий договор, способно было вызвать напряженность в регионе и привести стороны к новой войне.

Мир на новгородско-шведском пограничье продержался 14 лет и нарушился попыткой северного соседа в очередной раз захватить и удержать за собой Корелу. Может быть шведская сторона и не пошла бы так откровенно на нарушение договоренностей, если бы местные власти в Кореле, вступившие с врагом в тайный сговор, сами вновь не предложили тому занять город. Соблазн был слишком велик, чтобы шведы от него отказались. Но новгородцы выслали войско и вернули Корелу. Впрочем, это событие не сопровождалось большими баталиями, а после него в том краю еще на одиннадцать лет воцарился покой, пока на новгородскую землю снова не пришла большая война. В 1348 году под знаменем крестового похода Швеция предприняла попытку завоевания невского русла и всех северо-западных русских земель, прилегавших к Финскому заливу. Этот поход связан с именем правившего тогда в Швеции короля Магнуса.

Ситуация на Руси тогда не благоприятствовала успеху во внешних войнах. В тот год великий московский князь Симеон, прозванный Гордым, был занят своими внутренними делами, междоусобиями, сложными, запутанными отношениями с Ордой и, что самое главное, враждой с князем Литовским. Все это отвлекало внимание князя от русского северо-запада и не позволило в нужный момент оказать помощь Новгороду. Напротив, в Швеции обстановка дала противнику возможность сосредоточить максимальные усилия на затеянной кампании. Магнус приходился племянником своему предшественнику, свергнутому в результате заговора шведского короля Биргера, и он же был сыном дочери норвежского короля, а потому, в связи с недавним прекращением норвежской королевской династии, он одновременно становился и королем Норвегии, объединив, таким образом, обе державы династическим союзом. Кроме того, в результате распада Датского королевства, к шведской короне тогда же отошла богатая и многонаселенная датская область Сконе. Все эти внешнеполитические успехи Магнус спешил закрепить большой победой на востоке Балтики.

Новая наступательная операция именовалась крестовым походом и обставлялась необходимостью потрудиться за правое дело обращения язычников в истинную веру — христианство католической направленности. Совершенно очевидно, что это была только маскировка истинных, завоевательных целей шведских властей. По-настоящему эпоха крестовых походов канула в Лету, сама их идея к тому времени стала архаизмом, а в данном конкретном случае следует отметить, что населявшие восточные балтийские берега народы были христианами и давно забыли про языческое прошлое своих предков. Правда, они были христианами православного исповедания, получившие крещение от русских, но для западного агрессора все эти тонкости не имели значения. Он пользовался удобным лозунгом обращения язычников в «истинную веру», не смущаясь его нелепостью, стремясь как-то прикрыть свои захватнические устремления.

Объектом новой кампании, как и всех предыдущих кампаний шведов, стал бассейн Невы, главной водной артерии новгородской торговли, поставить которую под свой контроль и было главной целью предприятия. Но сама операция, особенно в начале, коренным образом отличалась от всех иных.

В начале лета 1348 года неприятельский флот пересек Балтийское море и встал на якоре у западного берега Карельского перешейка, вблизи у Березового острова, что у самой русской границы. Далее, если верить летописи, король предпринял действия, которые не поддаются логике. Вместо того, чтобы, пользуясь внезапностью своего появления у русских берегов и извечной неготовностью Руси к отражению нападения, приступить к военным действиям по захвату ее территории, король вдруг прислал новгородским властям грамоту с совершенно неожиданным, а потому изумившим русскую сторону предложением устроить религиозный диспут на предмет того, чья вера лучше. Биргер просил новгородцев прислать своих богословов в его лагерь и религиозным спором решить давно назревшую территориальную проблему. По мнению короля, тот, кто окажется побежденным, не сумев риторическим способом доказать превосходство своей религии, тот не только обязан будет принять религию победителя, но и уступить тому во всех спорных территориальных вопросах. По всему видно, что шведский король был серьезно настроен одержать большую победу над ставшим уже традиционным противником без применения оружия; он был уверен, что его богословы докажут неоспоримое превосходство католицизма над варварским вероучением православной церкви.

О факте такого неожиданного, если не сказать больше, несуразного, предложения шведского короля, известно только из новгородской летописи. На него ссылаются многие наши историки, но объективная реальность его никогда не подвергалась глубокому исследованию, а потому не может не вызывать у нас серьезных сомнений. Ведь маловероятно, чтобы Магнус и его приближенные могли всерьез рассчитывать добиться крупной политической победы, круто меняющей стратегическую обстановку в важном для обеих сторон регионе, только в результате богословского спора. Тут выдают себя своей нереальностью два момента. Во-первых, уже тогда всем было известно, что никогда никто не признает вероучение, к которому до сих пор был расположен, ошибочным только под давлением потока словесной казуистики. Все известные истории примеры успешного обращения в другую религию обязаны только насилию. Конечно, история знает о добровольных перекрещенцах и ренегатах, но их были единицы, но чтобы в иную религию обратилось население огромного государственного образования, каким была Новгородская республика, представить себе невозможно. Во-вторых, даже если одна из сторон потерпит поражение в диспуте и признает ошибочность своей религии, то чего вдруг на этом основании она поступится своим материальным, в частности территориальным, достоянием. Никогда принадлежность к общей вере не способна была примирить два государства, если только на чем-нибудь сталкивались их интересы, и история полна примеров кровавых войн между народами, исповедующими одну и ту же религию.

Кроме того, знакомясь с некоторыми свойствами тогдашнего шведского короля, нельзя и полностью отрицать факт попытки устройства им такого диспута. В своем религиозном сознании Магнус был крайне фанатичен, что, в общем-то, не странно для эпохи средневековья, но, кроме того, он легко попадал под влияние всякого рода религиозно-мистических натур и прорицателей, попросту сказать шарлатанов, вроде наших юродивых. Так, например, в годы его правления большой известностью в Швеции пользовалась некая христианская подвижница Бригитта, объявленная после смерти святой. Именно она наставляла короля к распространению христианства среди язычников мирным путем, при этом под христианством надо понимать католицизм, а под язычниками — всех приверженцев иных вероисповеданий. Возможно, что под ее влиянием и под воздействием внушенных ею идей король и предпринял столь необычное решение. Зная его умонастроение и вообще некоторую неординарность в поступках, такое его поведение, когда он, располагая преимуществом внезапного нападения, для завоевания чужой земли вдруг отдал предпочтение религиозному диспуту, может и не показаться несуразным. Во всяком случае, очевидным остается то, что Магнус действительно, достигнув со своим флотом русских берегов, вместо того, чтобы их завоевывать, отправил в Новгород посольство с мирными инициативами. Но, скорее всего, там не было и упоминания о каком-то религиозном диспуте. Возможно, что король просто к бывшим договоренностям хотел дополнительных уступок со стороны Руси, а приведенную армаду кораблей использовал как демонстрацию силы, дабы сделать новгородцев сговорчивее.

И хотя русская летопись, рассказывая о королевской инициативе, утверждает именно о диспуте, реакция новгородских властей способна посеять большие сомнения на этот счет и, скорее всего, предполагает со стороны Швеции попытку заурядных мирных переговоров.

Новгородскую власть всегда представляли собой трезвомыслящие политики. Они не могли всерьез воспринять фантастическую идею правителя соседней державы, понимая всю ее нелепость и бесперспективность, и потому, будь она на самом деле, не только не приняли бы ее, но они бы, наверняка, совсем отказались от дипломатического контакта с Магнусом, посчитав его безумным. Тем не менее, поскольку предложение шведской стороны, чего бы оно в действительности не содержало, являлось дипломатическим актом, а Новгород был заинтересован в поддержании с соседом отношений, установленных последним мирным договором, то новгородцы спешно снарядили к Березовому острову ответное посольство. Его целью, как это следует из той же новгородской летописи, было попытаться любым путем предотвратить военные действия, или, по меньшей мере, как можно дольше их отсрочить. Но поскольку та же летопись упомянула о королевском предложении религиозного диспута, то она не могла далее обойти стороной реакцию новгородских властей на эту инициативу. Отправляя в королевский лагерь послов, последним, якобы, на шведское предложение было наказано отвечать: поскольку православие на Руси пошло от Византии, то для выяснения любых вопросов о его правильности или неправильности следует обращаться к главе православной церкви — константинопольскому патриарху. Так что у исследователя должно быть достаточно оснований полагать, что ни о каком религиозном диспуте не было никаких предложений, но в ту эпоху, эпоху острой борьбы православия с католицизмом, причем борьбы зачастую далекой от дискуссионной, новгородскому летописцу нужно было все это придумать.

Посольство отправилось из Новгорода традиционным водным путем по Волхову, Ладоге и Неве.1 Примечательно, что когда оно достигло Орехового острова, состоявший в числе послов новгородский тысяцкий Аврам остался там и не поплыл дальше. Посольство справляли посадник Федор Данилович и архиепископ Василий. Это объясняет многое. Должность тысяцкого предусматривает командование над новгородским ополчением, то есть тысяцкий по сути дела стоит во главе воинских сил республики, и, конечно, новгородские власти не могли пустить его в логово врага, дабы не оставлять военную организацию без высшего руководства, и, скорее всего, его остановка на Ореховом острове была запланированной. Вероятно, что тысяцкий остался в недавно построенной крепости для того, чтобы подготовить ее к осаде, на случай, если посольство не сможет уладить спорные вопросы мирным путем.

Тем временем посольство прибыло в ставку шведского короля, где с ним не собирались вести переговоров ни по светским вопросам, ни вступать в диспут на религиозные темы. Магнус сразу предъявил послам ультиматум, что либо Новгород со всеми своими городами и весями переходит в лоно католической церкви, либо король идет на Русь войной. Послы, не раздумывая, дали королю отрицательный ответ, после чего их не стали задерживать во вражеском лагере, и те спокойно вернулись назад. Через несколько дней королевский флот стоял уже в истоках Невы, неприятельские войска заняли оба берега реки против крепости, а также обосновались на незанятой крепостью части острова. Надо сказать, что первая крепость на Ореховом острове не только была деревянной, но она и не занимала всей территории острова, а потому она только частично защищалась водой, и на самом острове оставалось достаточно места для плацдарма, удобного для наступления на саму крепость.

Началась осада Орешка, одновременно отряды шведских войск, рассыпавшись по окрестностям, приступили к святой задаче насильственного обращения огнем и мечом местного, как они называли языческого, населения, преимущественно ижорских племен, в «истинную веру». Пришельцев совершенно не смущал тот факт, что местное население давно окрещено в христианскую веру по православному обряду. За ижорской пришла очередь соседней с ней земли племени Водь, другая часть неприятельских войск двинулась на север в землю корелов. Военно-политическая ситуация на северной окраине Новгородской республики стала угрожающей, захватчик оккупировал области ижорской, водской и корельской земли и держал в плотной осаде главный форпост Новгорода в этом крае — крепость Орешек. В такой ситуации, не надеясь на свои силы, новгородцы обратились с просьбой о помощи к великому московскому князю Симеону. Но тот, то ли не имея возможности отвлечься от иных своих забот, то ли не придав особого значения разворачивающимся на русском северо-западе событиям, отказал новгородцам в непосредственной помощи. Правда, он послал в Новгород вместо себя своего младшего брата Ивана с большим числом войск, но выбор великим князем себе замены оказался неудачным. Иван показал себя недостойным выпавшей на него чести возглавить все новгородские силы в разразившейся войне. Прибыв в Новгород, он надолго остановился в нем и не спешил на театр событий. В то время новгородцы собирали войска со своих земель, назначив местом сбора Ладогу. Но московский князь не пошел с приведенными с собой дружинами даже к Ладоге. Всем своим поведением он демонстрировал пассивность и нежелание участвовать в новгородских делах. Наконец, когда в Новгород пришло известие о взятии шведами Орешка и, следовательно, об ухудшении всей обстановки, Иван московский покинул новгородскую землю и вместе с приведенными с собой войсками удалился обратно в Москву. Новгородцы оказались брошенными московским княжеским домом на произвол судьбы и могли рассчитывать теперь только на собственные силы. Не помог должным образом Новгороду и его сосед и давний побратим Псков. С Псковом у Новгорода на тот момент был разлад отношений. Правда, псковичи не оставили совсем Новгород в беде, прислали ему на подмогу ополчение, но очень немногочисленное и ненадежное.

Воинские силы Новгорода собрались в Ладоге. Отсюда воеводы принялись рассылать отряды войск в корельскую, ижорскую и водьскую земли для очистки их от шведов. Видимо силы в Ладоге собраны были немалые, ибо источники говорят о том, что только в корельскую область был послан отряд в тысячу человек. В результате шведы оказались вытесненными из многих новгородских провинций. Наибольшее их присутствие наблюдалось в корельской земле, где противник осадил главный ее город, стремясь, уже трудно сказать в который раз, овладеть Корелой. Наиболее тяжелые поражения неприятель понес в водьской и ижорской землях. Так в битве на Жабче поле, где новгородцы одержали самую убедительную победу над шведами, противник только убитыми потерял около 500 человек. Победа на Жабче поле круто изменила ход кампании. После поражения шведские войска оставались только под Корелой, завоевание же ижорской и водьской земель неприятель оставил, вернув войска в королевский лагерь под Орешек, где Магнус, собрав максимум сил, решал Главную задачу войны, направленную на захват новой русской крепости. Надо сказать, что положение ее к тому времени стало критическим.

Осада Орешка длилась шесть недель, и 6 августа 1348 года крепость пала. Оставив в ней гарнизон из 800 человек, король отправился в обратный путь. Приближалась осень, а с ней и конец сезона навигации, который в тех краях очень непродолжителен и обрывается с началом ежегодных осенних штормов на Балтике. Оставаться было бессмысленно, так как прокормить огромную армию в чужом краю, среди далеко недружелюбно настроенного населения было невозможно. С закрытием навигации обрывалась связь с внутренними районами Швеции, откуда, надо полагать, во все время кампании поступало продовольствие для воюющей армии. Теперь армии и флоту короля грозило быть отрезанными от «большой земли» сначала штормами, а потом и ледоставом.

Взятие Орешка, русской крепости в невских истоках, стало крупной военно-политической победой старого противника Новгородской Руси, но отбытие основной массы шведских войск с театра войны резко изменило ситуацию в пользу русской стороны. Новгород приступил к подготовке крупной наступательной операции, имевшей целью возврат крепости. День 15 августа можно считать датой начала новой осады, но теперь уже осады шведского гарнизона русскими силами. В этот день, то есть всего через девять дней после овладения противником Орешком, новгородцы разбили в открытом поле шведский отряд, направлявшийся в крепость, и тем самым прервали сношения гарнизона с внешним миром. Тогда же другая русская рать разгромила крупные силы шведов, уже давно, чуть ли не с начала лета, безуспешно осаждавших Корелу. Теперь можно было все усилия сосредоточить на единственном месте шведского присутствия в русских владениях, на осажденном Орешке.

Надо думать, что шестинедельная осада Орешка королевским воинством принесла существенные разрушения крепости. На этот раз древние письменные источники упоминают об использовании осаждавшими стенобитных и камнеметных орудий. А поскольку король с главными силами армии после своей победы удалился сразу, может быть от силы через несколько дней, то времени у неприятеля на восстановление укреплений не было. Ведь осада крепости русскими началась буквально сразу после отхода с места событий королевских войск. Поэтому можно полагать, что положение оставленного в крепости гарнизона, оказавшегося один на один со всей массой новгородских войск, высвободившихся к тому времени с других участков фронта, было незавидным. Еще как следует не начиналась осень, а первую помощь можно было ждать только с началом новой навигации. Наверняка запасы продовольствия были строго лимитированы. Одним словом, крепость не могла продержаться долго, а потому участь осажденных была решена. Напротив, обстановка в осадном лагере вселяла надежды и оптимизм. На положение осаждавших даже не повлиял тот факт, что в разгар осады псковское ополчение оставило позиции и покинуло театр военных действий. Надо сказать, что отношения между новгородскими властями и руководителями псковского ополчения с самого начала войны были натянутыми и, в конце концов, обострились до крайности. Псков к тому времени, выйдя из административного подчинения Новгороду, обрел полную независимость, а недовольства за многие годы подчинения пригорода «старшему брату» накопилось много. Но на решение псковичей оставить соседа в настоящей кампании сыграл тот факт, что псковская земля сама оказалась под угрозой серьезной агрессии. В ту осень в осадный лагерь под Орешком из псковской земли пришли тревожные вести о нападениях ливонских немцев. Псковичи не могли после этого оставаться у Орехового острова, тем более что их уход сколько-нибудь существенно не повлиял на соотношение сил.

На этот раз осада продолжалась более полугода. Такой длительный ее срок объясняется тем, что новгородцы не хотели тратить лишних сил и проливать лишнюю кровь в кампании, итог которой уже предрешен, а потому осаждавшие отказались от штурма и решили взять крепость измором. Действительно, гарнизон изнемогал, он не мог вынести полной блокады, и в последние месяцы осады шведы держались из последних сил.

В феврале 1349 года новгородское командование пришло к неожиданному решению, ускоряющему окончательную победу, но и не приводящему к лишним напрасным жертвам. На русской стороне поняли, что крепость, такая, какая она есть, сыграла свою роль и оставлять ее в том же виде нет смысла. В любом случае, после изгнания из нее неприятеля нужно будет строить новую из камня. А главное, новая крепость должна будет встать по периметру всего острова, чтобы на нем не оставалось свободного места вне крепости и чтобы вода повсюду служила естественной защитой. В таком случае деревянные стены старой крепости, за которыми сейчас скрывался враг, оставалось только поджечь, что и было сделано. 25 февраля, когда огонь разгорелся, и вся крепость напоминала огромный костер, новгородцы ринулись на приступ и перебили остававшихся в живых защитников. На этом очередную попытку соседа оттеснить русских от моря, отобрав у них невский путь сношений с западной Европой, можно считать окончательно провалившейся. Русская сторона в очередной раз торжествовала победу. Характерной особенностью ее на этот раз стало то, что новгородцы справились с врагом исключительно своими силами, без помощи московского князя.

Потерпев провал в попытке одолеть Новгородскую Русь силой оружия, Магнус развернул кипучую деятельность по организации торговой блокады Руси. Летом 1349 года он предложил союзу Ганзейских городов, главному торговому партнеру Новгорода, прекратить торговлю с русскими. В следующем году королевский наместник в Ревеле, бывшем тогда шведской провинцией, сообщил городскому магистрату о запрещении купцам доставлять товары в Новгород и вывозить товары из него. В том же году Магнус потребовал от Дерптских властей наложить арест на товары купцов, имеющих торговые сношения с Новгородом.

Но помимо торговой блокады, шведский король не оставил идею нового военного предприятия против Руси, и тогда главным адресатом короля стал глава католической церкви папа Климент VI. Магнус посылал тому просьбу за просьбой, моля о помощи в организации нового крестового похода на Русь. Но как королю не удалось организовать торговую блокаду Новгорода, так не удалось ему подвигнуть католическую Европу выступить против иноверной Руси. Правда, папа не остался глух к просьбам шведского короля и издал несколько своих булл, адресованных правителям Скандинавских и других стран Балтики, а также немецким рыцарским Орденам, призывая тех к крестовому походу, но призывы остались призывами, а помощь римского первосвященника — мифом.

Наибольшую надежду в поисках союзника король возлагал на Ливонию. Здесь он рассчитывал на традиционную враждебность Ордена к соседнему Новгороду, однако и тут Магнус не сумел добиться каких-нибудь результатов. Рыцарство не отозвалось на его призывы.

Не получив реальной поддержки, король был вынужден искать мира. Кроме всего прочего, к мирным инициативам его подталкивали наступательные действия русских, к которым они перешли после своей последней победы.

Летом 1349 года новгородцы совершили морской поход от своих самых северных провинций, что на Кольском полуострове, к берегам Норвегии, находившейся тогда, как мы уже рассказывали, под властью шведского короля. Объектом нападения стало норвежское побережье.

Весной 1351 года новгородское войско, возглавляемое тысяцким, совершило поход на Выборг. Подступив к городу, русские уничтожили огнем посад, но островное положение главной цитадели крепости, делавшее ее почти неприступной, не оставляло шансов на полный успех. Понимая это, новгородцы не рассчитывали овладеть крепостью, не готовили ее осады, они даже не брали с собой в поход стенобитных и камнеметных машин и рассматривали всю операцию только как демонстрацию силы, способствующую прекращению войны. Правда, совсем без баталий под стенами Выборга не обошлось. Когда русские вышли к замку, шведы устроили вылазку большими силами, но в открытом бою потерпели сокрушительное поражение, после чего их остатки спешно скрылись за стенами замка. Вернулись новгородцы из похода почти без потерь.

Во время выборгской кампании очередной политический кризис разразился в самой Швеции. Начался он в недавно присоединенной к короне бывшей датской провинции Сконе, население которой выразило явное недовольство королевской властью. При этом движение в Сконе против Магнуса возглавил его зять герцог Мекленбургский. Именно по этой причине король во время русского похода под Выборг не мог послать войск на помощь крепости. Собранные для этой цели силы пришлось направлять в Сконе.

Поход под Выборг стал последней кампанией той войны. В довершение всех неудач в Западной Европе в 1351 году вспыхнула эпидемия моровой язвы, в значительной мере коснувшаяся Скандинавии. В этих условиях Швеции стало совсем не до войны.

Убедившись в безуспешности попыток организовать новую военную акцию против Руси и переживая собственные внутренние неустройства, шведская сторона согласилась на мирные переговоры. Их местом летом 1351 года стал ливонский город Дерпт. Дело в том, что заинтересованное в скорейшем прекращении войны между соседями ливонское правительство, к которому так настойчиво взывал шведский король, подбивая его на военные действия против Новгорода, выступило посредником в предстоящих переговорах и предложило для их проведения свою территорию. В результате переговоров стороны пришли к заключению мирного соглашения, которое повторяло статьи Ореховецкого договора, то есть, между Швецией и Новгородской республикой подтверждалась старая граница по Карельскому перешейку с оставлением невского русла за русской стороной. Этим признавался провал очередной агрессии против Руси.

Поражение Швеции в последней войне привело к острому экономическому и политическому кризису внутри страны и к осложнению ее международного положения. В результате Магнус оказался свергнутым с престола и вынужден был бежать из Швеции. В нашей истории он остался как автор и руководитель последнего крестового похода против Новгородской Руси.

В последующие годы можно говорить об ослаблении шведского государства, в котором на смену некоторой политической стабильности снова пришли раздоры. Занявший после Магнуса шведский трон немецкий князь Альбрехт Мекленбургский не смог улучшить внутриполитическую ситуацию, и при нем королевство продолжала раздирать междоусобная война, а потому участь его очень напоминает участь его предшественника. Недовольство королем привело к его свержению.

В конце XIV века Швеция, Норвегия и практически возродившаяся из пепла Дания создают нечто вроде конфедерации Скандинавских государств под общим протекторатом Дании. Фактически Швеция попадает под власть датской короны, и такое ее положение будет сохраняться более ста лет. Хотя шведское королевство номинально и сохранит собственную автономию, но практически оно перестает вести самостоятельную внешнюю политику, которая станет прерогативой датских королей, к тому же, будучи крайне ослабленной, Швеция больше не попытается возобновить полномасштабную агрессию против Руси, но мелкие терзания новгородского приграничья будут продолжаться еще не одно столетие.

Что же в это время происходит на северо-западе русской земли?

Из наиболее значительных событий, случившихся тогда на русской стороне, прежде всего, следует отметить строительство каменной крепости на Ореховом острове, нового Орешка вместо сожженного старого. Завершилось возведение крепости в 1352 году.

Вторая половина XIV, как и первая половина XV столетий не отмечены сколько-нибудь крупными баталиями на новгородско-шведском порубежье. Небольшие пограничные столкновения, вызванные обоюдными грабительскими нападениями, безусловно, наблюдались, как наблюдались проникновения небольших отрядов с той и с другой стороны на чужую территорию. Все эти незначительные акты агрессии совершались приграничными силами и, скорее всего, без ведома высших властей, как на одной, так и на другой стороне. К, серьезным же военным акциям стороны больше не прибегали, а из мелких надо отметить следующие.

В 1392 году небольшой отряд шведских судов, войдя в Неву, поднялся вверх по реке, не дойдя пяти верст до Орехового острова, и пограбил на пути множество прибрежных сел. Но новгородцы не оставили выходку безнаказанной. Служилый новгородский князь, выходец из Литвы, Симеон Олгердович нагнал уходящих шведов в низовьях Невы и разбил их наголову. В 1395 году шведы покушались на город Ям, но были отбиты. В 1396 году шведские ратные силы, выступив из Выборга, вторглись в корельскую землю, где повоевали несколько поселений, а в 1397 году шведы захватили и разграбили семь сел в окрестностях Яма.

Из наиболее запомнившихся истории нападений русской стороны на владения соседа следует отметить поход новгородских ушкуйников 1375 года в устье реки Оулу на побережье Ботнического залива, где шведами недавно была возведена крепость. Взять крепость не удалось, пришлось довольствоваться опустошением окрестностей, впрочем, ввиду малонаселенности края, поживиться здесь ушкуйникам особенно было нечем.

В 1411 году на русскую территорию из-под Выборга снова вторглось шведское войско, и на этот раз успех у противника был более значителен. Ему удалось захватить укрепленный Тиверский городок, что на Карельском перешейке. Ответ новгородцев ждать себя не заставил. В том же году они с князем Симеоном Олгердовичем двинулись походом на шведское пограничье. Повоевав владения соседа на перешейке, новгородцы вышли к Выборгу, где сумели взять наружные укрепления. Успевшие скрыться за стенами замка нашли там спасение. В том же году подчиненный Новгороду двинский воевода снова ходил морским походом к берегам Норвегии. Начиная с этого похода, эпицентр столкновений русских людей с их северным соседом на несколько последующих десятилетий перемещается из бассейна Невы и с Карельского перешейка на север, в низовья Северной Двины, к берегам Кольского полуострова и Норвегии. Отныне жители самых северных новгородских провинций воюют со шведами преимущественно по берегам Белого моря. Так в 1445 году подданные Новгорода заволоцкие кореляне снова нападали на норвежские земли, а в отместку за это шведы приходили на судах в Двинскую губу, где повоевали несколько посадов. Но новгородцы не дали противнику уйти, собрав силы, они догнали неприятеля, так что только немногие успели погрузиться на корабли и уйти в море.

В 1443 году отмечено нападение шведов на псковские владения. Тогда отряд шведских судов пришел из Выборга в устье Наровы, где неожиданным нападением перебил несколько псковских служилых людей и около трех десятков захватил в плен. Среди последних оказался сын псковского посадника Максим Ларионов, которого сумели выкупить через год.

Но все эти мелкие обоюдные происки были не способны изменить сложившегося баланса сил, отчего на русско-шведской границе еще долго наблюдалось равновесие, попытки нарушить которое не прекращались вплоть до конца существования Новгородской республики.

Вот в связи с прекращением новгородской независимости в истории русского северо-запада наступают иные времена.

Где-то с последней четверти XV столетия в русско-шведских отношениях открывается новая страница, и особенность ее в том, что вместо удельного, независимого Новгорода со шведской стороной теперь будет иметь дело единое централизованное Московское государство, и все обоюдные проблемы теперь будут решаться не с тысяцкими и посадниками Вольного города, а с великим князем Московским, который теперь зовется Государем Всея Руси. За местной же новгородской властью останется только призрачное право утверждения с санкции Москвы межгосударственных актов, что, как мы видели, еще долго будет служить раздражителем шведских королей, вынужденных сноситься с московскими монархами через их слуг.

С присоединением новгородских владений к Московской державе в ее внешней политике встают новые задачи, связанные с балтийской проблемой, в том числе поднимается вопрос об избавлении русской торговли от ганзейского посредничества, и первым шагом на пути такого избавления стало строительство на Балтийском море первого русского города-порта. Утверждение своего присутствия на Балтике московский князь начал с того, что на всякий случай выстроил в Новгороде взамен старой деревянной новую каменную крепость. А в 1492 году в низовьях реки Наровы, почти у самого ее устья началось строительство крепости, призванной стать морскими воротами Московского государства. «Той же весной своим повелением великий князь Иван Васильевич заложил город на немецком рубеже, на реке Нарове, против немецкого города Ругодива на Девичьей горе, и нарек его своим именем Ивангород», — сообщает летопись. Расположенные по соседству Ревель и Дерпт, состоявшие членами Ганзейского союза и благосостояние которых держалось на перепродаже русских товаров, понимали возникшую опасность, которой грозит им московская сторона, если она, располагая своими гаванями, наладит непосредственный контакт с Европой. Но город строился на русской земле, и это лишало соседей оснований для формального протеста, а потому члены Ганзейского союза прибегли к торговой блокаде Руси. Они под страхом сурового наказания запретили своим купцам возить товары в Ивангород, так что возникновение русского порта на Балтике не изменило ситуации.

Своего морского флота, способного совершать далекие плавания, у Руси не было. Весь водный путь внешней новгородской торговли завершался вблизи Невского устья, а вот теперь такой же окраиной могло стать устье Наровы. Заставить же иноземные суда приходить в новый русский порт, минуя посредников, можно было только прорвав ганзейский бойкот. Но прорвать его можно было не иначе как путем войны, и московский князь Иван Васильевич, в конце концов, встал на такой путь. Из всех государств, покровительствовавших Ганзейскому союзу, главным была Швеция, на войну с которой и решился московский князь. Для этого он заручился союзом с давним противником Швеции Данией.

Решительное наступление на Ганзу Иван III начал с того, что отменил все привилегии, которыми с давних пор пользовались ганзейские купцы. Подвергая анализу последний поступок московского властелина, историк H. М. Карамзин приводит на счет этого некоторые соображения. Он пишет, будто бы некоторые историки утверждают, «что Иоанн видел в ганзейских купцах проповедников народной вольности, питающих дух мятежа в Новгороде, и для того гнал их; но сия мысль не имеет никакого исторического основания и не согласна ни с духом времени, ни с характером Ганзы, которая думала единственно о своих торговых выгодах, не вмешиваясь в политические отношения граждан к правительству, и, несмотря на покорение Новгорода, еще несколько лет купечествовала там свободно. Другие пишут, что великий князь сделал то в угоду королю датскому, ее (Ганзы — А. Ш.) неприятелю; что они условились вместе воевать Швецию; что король уступал Иоанну знатную часть Финляндии, требуя уничтожения ганзейской конторы в Новгороде».

Последнее соображение историка ближе к истине, ибо великий князь действительно повелел разгромить в Новгороде Ганзейский торговый двор и тем самым, говоря словами Карамзина, «… в порыве досады разрушил благое дело веков, к обоюдному вреду Ганзы и России, в противность собственному его всегдашнему старанию быть в связи с образованною Европою».

А современный наш историк Н.С. Борисов относительно разрыва великого князя с Ганзейским союзом говорит:

«Разгром Ганзейского двора в Новгороде относится к числу сомнительных предприятий Ивана III. Одни историки считают это решение ошибочным и объясняют его слишком ревностным исполнением пожеланий датского короля Ганса. Другие видят здесь обычную прозорливость «государя Всея Руси» и полагают, что тем самым он нанес сокрушительный удар ганзейской монополии на Балтике, а также окончательно добил строптивое новгородское купечество. За недостатком источников трудно уверенно поддержать ту или другую точку зрения. Заметим лишь, что не следует лишать московского князя права на ошибки и представлять его своего рода машиной для принятия наилучших решений. Давно сложившийся в исторической литературе образ Ивана III как человека медлительного, осторожного, расчетливого, но при этом настойчивого и неизменно достигающего своих целей, грешит явным схематизмом. Ивану не раз случалось испытывать «головокружение от успехов». Он бросал одно предприятие и поспешно хватался за другое, поманившее его призраком небывалой удачи. При всей его опытности и проницательности, он был еще и человеком страстным, подверженным приступам ярости или восторга».

Следующий после разгрома Ганзейского двора в Новгороде свой удар Иван нанес по ближайшему партнеру и покровителю Ганзы — Швеции. К тому времени объявленных военных действий между Русью и ее северным соседом не было полтораста лет, а установленная Ореховецким договором граница не менялась с 1323 года. Если какая и была все эти годы неприязнь, то она гасилась мелкими пограничными конфликтами. И вот теперь, воодушевившись союзом с датским королем, московский князь решился нарушить старую границу. Немало претензий к Руси накопилось за долгие годы и у северного соседа. Достаточно сказать, что с возникновением первого русского порта на Балтийском море конфликт со Швецией стал неизбежен.

Сначала стороны попытались разрешить все споры мирным путем. Но состоявшиеся весной 1495 года переговоры московских и шведских дипломатов об урегулировании территориальных проблем результатов не дали. С начала лета того же года небольшие отряды русских войск стали тревожить принадлежавшую шведской короне землю Карелии. Началась война. Главной ее целью с русской стороны снова, как и более чем столетие назад, стала Выборгская крепость — главный оплот противника на перешейке. В августе 1495 года главное войско под командованием воеводы Д.В. Щени выступило из Новгорода, а 4 сентября оно было У Выборга. Уже который раз в своей истории мощная крепость оказалась в русской осаде. Но выборгская кампания 1495 года замечательна тем, что она оказалась первой, которая пришлась на эпоху огнестрельного оружия. До сих пор успех не сопутствовал русским ни в одной выборгской операции, что и понятно. Мощные укрепления были способны выдержать любой натиск наступавших, если те не поддерживались огнем. Сейчас воеводы возлагали надежды на мощь осадной артиллерии.

Другой чертой, отличающей настоящую выборгскую кампанию от всех предыдущих, было то, что в результате ее решался не просто территориальный вопрос. В случае поражения шведов под Выборгом русская сторона получала весомый шанс на снятие ганзейской блокады с Ивангорода, так что выборгская операция давала Москве возможность реализовать свой проект балтийской торговли через Ивангород, минуя ганзейское посредничество. Насколько московский князь придавал значение взятию Выборга, говорит тот факт, что он сам в разгар кампании прибыл в Новгород, чтобы быть ближе к военным действиям и содействовать их руководству. Но, надо сказать, никакие меры московского правителя по поддержке своих войск и на этот раз не привели к успеху.

Понимая все трудности в овладении крепостью, Щеня тщательно готовился к осаде. Только когда закончились все работы, он приказал начинать бомбардировку. Артиллерийский огонь не прекращался три месяца, и когда, наконец, были разрушены две башни и образовался большой проем в третьей, воевода отдал приказ к штурму. Русские ратники ринулись на приступ, но и на этот раз шведская твердыня устояла. Поначалу успех сопутствовал наступавшим. Им удалось захватить часть стены, но далее гарнизон во главе с комендантом Кнутом Поссе оказал такое яростное сопротивление, что все попытки русских развить успех остались тщетными. В декабре Щеня снял осаду, и его войска, разорив дотла окрестности, вернулись в Новгород.

Неудача под Выборгом не остановила наступательного характера войны. В начале 1496 года русская рать совершила рейд по территории принадлежавшей шведской короне Финляндии. Воеводы выступили из Новгорода в середине января, а в марте, разорив и опустошив южные районы Финляндии и уклонившись от сражения с посланной против них армией, благополучно вернулись в Новгород. Летом 1496 года московские воеводы нанесли по противнику двойной удар. Первый из них, нанесенный по Лапландии с севера, со стороны моря, стал совершенно неожиданным и ошеломляющим. Легкие гребные русские суда, выйдя из Северной Двины и пройдя Белое море, обогнули Кольский полуостров, у берегов которого захватили три шведских корабля, и по рекам Финляндии проникли в ее северные районы. Здесь с судов высадился десант, разоривший окрестности. Второй удар нанесла сухопутная рать по традиционному направлению с юга в район карельского перешейка. Здесь во главе войск вновь стоял большой московский воевода Д.В. Щеня, а собранные для похода силы и значительное количество артиллерии, причем тяжелой, дают основание полагать, что Иван III хотел повторить поход под Выборг, когда вдруг нависшая угроза над Ивангородом заставила московского князя прекратить начатую операцию.

К тому времени шведское командование выработало для себя верную стратегию военных действий, правда, не дающую ему возможности отвоевать что-нибудь из русских владений, но и задачи такой шведская сторона в настоящей войне не ставила, зато позволяющую сорвать любую наступательную операцию русских. Стратегия эта базировалась на том, что шведская сторона располагала первоклассным морским флотом, тогда как у русской стороны флота не было никакого.

И вот в августе того же года, когда русские рати громили внутренние области Швеции, противник внезапно с моря напал на Ивангород. Его эскадра из 70 судов пересекла Финский залив и атаковала только что основанный русский город-порт на Балтике. Осада продолжалась всего одну неделю, после чего совершенно не готовая к обороне крепость пала. Но, взяв и разорив ее дотла, шведы немедленно ушли. Удержать город за собой противник даже не пытался и, услышав, что приближаются крупные силы московских войск, поспешил отплыть к Выборгу. Но свое дело шведское нападение на Ивангород сделало. Противник не ставил целью закрепиться в городе и оставить его за собой, ему нужно было только сорвать русское наступление на Карельском перешейке и возможный поход к Выборгу. И действительно, когда в ставке главного воеводы стало известно о событиях в устье Наровы, он немедленно развернул войска и бросил их на другой театр военных действий освобождать захваченный город. Правда, шведы не дождались подхода главных сил русского войска. Вспугнувшими и заставившими их спешно удалиться были воинские силы соседнего Пскова, до которого скорее дошла весть о драматических событиях в Ивангороде.

Современный историк Н.С. Борисов дает примечательную оценку ивангородским событиям конца лета 1496 года:

«Разгром шведами Ивангорода — символа «русской мечты» на Балтике — едва ли не самая печальная страница отечественной военной истории времен Ивана III. Летописцы рассказывают об этом с горечью и сарказмом. Здесь в полном цвете проявились те пороки, которыми страдала русская армия, — равнодушие далекого «центра», беспечность и трусость местных военачальников, их неумение и нежелание действовать сообща, исходя из интересов дела…

С особым сарказмом летописцы изображают позорное поведение ивангородского воеводы».

Например, пермская летопись оставила нам такой рассказ: «В то же лето пришли свейские немцы (шведы — А. Ш.) с моря в бусах и взяли Ивангород пищалями огненными. А воеводой великого князя был тогда Юрий Бабич, убежавший из города через стену, выпроводив наперед княгиню и награбивши бесчисленно».

Не меньше интереса представляет собой реакция на ивангородские события наиболее из всех русских городов близко расположенного к нему Пскова. Как мы уже сказали, псковичи первыми пришли на помощь терпящему бедствие Ивангороду, но…. давайте послушаем рассуждения на эту тему того же современного историка:

«Поспешный уход шведов из захваченного Ивангорода — пишет Борисов, — объясняется просто: со стороны Пскова на них уже шло войско под началом псковского наместника князя Александра Владимировича Ростовского. Рассказывая об этом походе, псковские летописи приводят некоторые подробности ивангородского дела. Шведы взяли крепость 26 августа, то есть через неделю после начала осады. Расправа с защитниками и мирными жителями была свирепой: «людей мужей и жен и детей мечу предаша, а во граде хоромы и животы огневи предаша». Гонец с вестью о нападении шведов на Ивангород примчался во Псков 22 или 23 августа. (Расстояние от Ивангорода до Пскова — около 200 км. Не слезая с седла и меняя лошадей на ямах, этот путь можно преодолеть за два дня.) Псковский наместник князь Александр Ростовский выступил в поход на третий день после падения Ивангорода — в воскресенье 28 августа. А четыре дня спустя, 1 сентября, из Пскова в сторону Гдова (расположенного на полпути к Ивангороду) выступило и псковское ополчение во главе с посадниками. Поражает медлительность псковичей: они смогли выступить на помощь осажденному Ивангороду только спустя пять дней после получения тревожного известия. (Очевидно, князь Александр Ростовский более других опасался наказания за промедление и потому вышел четырьмя днями ранее основных сил.) Относительно долгие сборы псковичей объясняются прежде всего тем, что приход шведов стал для них полной неожиданностью. Помимо этого, они, вероятно, понадеялись на то, что крепость способна выдержать длительную осаду. В сущности, и здесь, во Пскове, наблюдается та же картина, что и в Ивангороде: беспечность, своекорыстие, низкая мобилизационная готовность».

Итак, поскольку столкновение с сухопутными русскими войсками, ввиду сомнительности надежд на успех, не входило в планы шведов, неприятель оставил разоренный Ивангород и, не приняв боя, ушел в море. Вся ставка в выбранной противником стратегии делалась только на флот. Пока шведы в течение нескольких дней владели Ивангородом, они предлагали его ливонским властям в подарок, но те не рискнули занять город, понимая, какую реакцию это вызовет с русской стороны. Таким образом, захват и разгром Ивангорода, если не считать, что он сорвал московское наступление на перешеек, в котором шансы у русских на успех в овладении Выборгом и без того были мизерными, остался ненужной, бесполезной победой. Обменявшись ударами, противники разошлись с тем, с чем и вступили в войну. Больших успехов не добилась ни одна из сторон, первый русский морской порт на Балтике остался в московских владениях, но прорвать торговую блокаду Ганзейского союза так и не удалось. Московский государь не сумел повернуть путь караванов купеческих судов к Ивангороду, потому как не смог вынудить шведов не препятствовать им на этом пути. В марте 1497 года со Швецией было заключено шестилетнее перемирие. В том же году датский король при поддержке шведской знати захватил Стокгольм и занял шведский престол. Пожалуй, этот факт, когда Ганс уместил на своей голове сразу три короны — Дании, Швеции и Норвегии, и стал главным результатом войны, а что при этом выиграла союзная ему русская сторона, остается только догадываться.

Но если военный спор по балтийской проблеме можно считать закончившемся вничью, то разрыв Иваном III отношений с Ганзейским союзом остался его крупным дипломатическим поражением. Только в 1514 году сын Ивана III, великий князь Василий восстановит Ганзейский двор в Новгороде и возобновит все отношения с Ганзой. Но невозможно подсчитать, сколько убытков понесла за двадцать лет блокады московская казна.

В течение последующего, довольно продолжительного времени между Московским государством и Швецией снова установились мирные отношения, хотя симпатий у обоих соседей друг к другу никогда не было. Но Швеция не вмешивалась в конфликты Москвы с Ливонией, а Русь больше не пыталась нарушить равновесие на Карельском перешейке. В 1508 году уже в княжение Василия Ивановича со Швецией был заключен мирный договор сроком на 60 лет, дважды подтверждавшийся — в 1513 и в 1524 годах.

В 1537 году, во время правления Елены в годы малолетства Грозного был заключен новый мирный договор со Швецией. Согласно ему, правивший тогда в Швеции король Густав Ваза обязывался не вступать в военные союзы ни с Литвой, ни с Ливонией в случае войн последних против Москвы.

Затишье на северном пограничье московских владений было довольно долгим. Мир со Швецией продлился до 1554 года, пока на старых новгородских рубежах снова не вспыхнула война с северным соседом.

Причиной новой русско-шведской войны наши историки называют участившиеся пограничные ссоры. Думается, что это не единственная причина, и не главная. Пограничные ссоры и мелкие конфликты на русско-шведском порубежье не утихали никогда и раньше, но они далеко не всегда приводили к большой войне. Сейчас главным побудителем к военным действиям, надо полагать, стала перемена настроения в кремле. После недавнего успеха на Волге и захвата Казани у владельца московского трона начал появляться вкус к завоеваниям. По-настоящему он проявится в развязывании Ливонской войны, но уже сейчас Грозный был не прочь прощупать на прочность других своих балтийских соседей, возможных союзников Ливонии в будущей войне. Ведь во всех прошлых военных столкновениях с Ливонией, в особенности случавшихся во времена правления деда Грозного, Орден неизменно стремился заручиться союзом со Швецией, равно как и Швеция часто искала заступничества Ливонии в своих многократных войнах против Руси. Близость их балтийских интересов позволяла им легко находить общий язык и видеть в русской стороне общего врага.

Проснувшаяся вдруг в московском царе тяга к завоеваниям исключала возможность поиска иных путей урегулирования пограничных споров. При другом настрое эти споры легко могли быть улажены мирными средствами, но Грозный уже навсегда изменил иному настрою, а вместе с ним и мирным средствам в улаживании внешних конфликтов. Не чужды излишней агрессивности были и шведы.

Своим ходом новая война во многом повторяла все предыдущие. Избегая открытых встреч, противники снова обменялись взаимными ударами по опорным базам каждого. Пользуясь тем, что русские не имеют флота, шведы старались максимально использовать выгоду водного пути. Их эскадра вновь беспрепятственно прошла Финским заливом и всей протяженностью невского русла, достигнув первого русского укрепления на этом пути на Ореховом острове. Здесь противник безуспешно осаждал Орешек, несколько раз приступая к нему, потом снимая осаду, прерывая кампанию и вновь начиная ее после небольшой передышки. То же самое предпринимали русские против Выборга. Пройдя перешейком, где у противника не было воинских сил и где в лесистой, заболоченной местности можно было не опасаться навязанного ему открытого сражения, русское воинство вышло к знакомой шведской крепости и уже который раз в истории повело ее безуспешную осаду. Излишне говорить о том, что окрестности обеих осажденных крепостей были страшно опустошены, и в этом и был главный, да и единственный результат войны. В стратегическом и тактическом смысле он остался нулевым. Стороны не добились для себя ни малейшего успеха. Но нельзя не сказать, что во все время войны, а она продлилась три года, шведская сторона упорно искала союза с Польшей и с Орденом, настойчиво призывая к совместным военным действиям против Москвы. Так и не дождавшись помощи, шведский король первым заговорил о мире. Выдержки из присланной тогда русскому царю шведским королем грамоты мы цитировали в начале этой главы, и они как нельзя лучше передают настроение короля, вернее, его обиду и раздражение необходимостью сноситься не с самим царем, как себе равным, а с новгородскими наместниками. Царь, как мы уже отмечали, не изменил обычаю, но на мирные инициативы короля отвечал согласием: «Мы для королевского челобитья разлитие крови христианской велим унять… также и рубежи велим очистить по старым перемирным грамотам; мы не захотим нигде не взять его земли через старые рубежи, потому что по своей государской справедливости мы довольны своими землями, которые нам Бог дал из старины».

Согласно заключенному тогда договору (1557 г.), шведы могли выкупать из русского плена своих людей, а русских пленных должны были вернуть бесплатно. Кроме того, в договоре уделялось много внимания условиям взаимной торговли и проезда через владения друг друга в другие земли:

«Шведским купцам в вотчину великого государя, в Великий Новгород, в Москву, в Казань и Астрахань ездить вольно, им и послам шведским ездить во всякие государства, в Индию и Китай… гости и купцы отчин великого государя из многих городов говорят, чтоб им в торговых делах была воля, которые захотят торговать в Шведской земле, и те б торговали в Шведской земле, а которые захотят идти из Шведской земли в Любек и Антверпен, в Испанскую землю, Англию, Францию — тем была бы воля и береженье, и корабли были бы им готовы».

Главным же условием договора было подтверждение прежней границы. Таким хрупким миром и завершилось дело, если не считать возобновлявшиеся время от времени просьбы короля сноситься напрямую с царем, на что Москва неизменно отвечала ссылкой на невозможность нарушения древних обычаев. Старина нарушена не была, зато вспыхнувшая на следующий год война за Ливонию нарушила и без того неустойчивое равновесие в регионе. Разглядеть в Швеции потенциального для Москвы противника в новой войне было не трудно. Заинтересованность ее в ливонском побережье и стремление не допустить до него русских не вызывали ни у кого сомнений. Правда, прошло более десяти лет войны, прежде чем Москва скрестила оружие со старым соперником. Сложная, запутанная обстановка, переплетение взаимных интересов и занятость северного соседа войной с другим противником способствовали отсрочке очередного столкновения Москвы со Швецией. Тут дело даже не в мирных договоренностях, которые были заключены прежде и которыми до истечения их сроков были повязаны обе стороны. При других обстоятельствах любая из них нарушила бы мир, не останавливаясь перед химерой дипломатической корректности. Но Швеции необходимо было завершить затянувшуюся войну с Данией, а перед Москвой вырисовался куда более грозный противник, сначала Литва, а с 1569 года и Польша. Поэтому и Швеция и Московское государство легко пошли на заключение в 1563 году семилетнего перемирия. Вспышка же в 1570 году новой войны со шведами объясняется вовсе не окончанием срока перемирия, который просто случайно совпал с завершением войны Дании со Швецией и заключением последней антимосковского союза с Речью Посполитой. Теперь война Швеции против Москвы становилась реальностью. Но даже и сейчас ее инициатива принадлежала московской стороне.

К тому времени прошло уже несколько лет, как русский царь вынашивал идею дать Ливонии статус вассального от Москвы государства, поставив во главе его зависимого от себя правителя. Получив, как мы уже рассказывали, сначала отказ от одного бывшего орденского магистра, затем от другого, Грозный, по подсказке советников, остановил свой выбор на эзельском правителе Магнусе, и выбор этот, как казалось, был очень удачным. Принц Магнус был не только датским подданным, но и членом королевской семьи. А с Данией у Швеции уже несколько лет продолжалась война за северные территории Ливонии. Правда, к этому времени с обеих сторон уже прозвучали мирные инициативы, которые скоро приведут к окончанию войны, но в Москве об этом пока ничего не знали. В этой ситуации вступление в войну эзельского правителя можно было рассматривать как очередную кампанию Дании против Швеции в продолжающейся войне, в которой Москва вроде бы и не принимает никакого участия. Конечно, все это шито белыми нитками, ведь вряд ли можно долго удержать в секрете договор, заключенный в Москве Магнусом с русским царем. К тому же под знаменами датского принца будут стоять русские войска, и их контингент будет преобладающим в войсках эзельского правителя, при этом представить их как наемников не удастся, в Европе всем хорошо известно, что русские ратники не используются в качестве наемной вооруженной силы. Одним словом, рассчитывать на то, что можно влезть в войну под чужой маской и не быть при этом опознанным, было бы слишком наивно, но наивность как раз та черта, которой Грозный царь лишен не был. А главное, он при этом ничего не терял, ведь война со Швецией сделалась неизбежной, так почему было не попробовать использовать такую маскировку.

Но Грозный не был бы сам собой, если бы не испортил все в самом начале. Еще до подступа его войск под знаменами Магнуса к Ревелю преданные ему ливонцы стали сноситься с ревельскими жителями, подбивая тех податься на сторону московского царя. Содержание прелестных писем можно передать выдержкой одного из них:

«Что представляет Ливония в течение двенадцати лет? Картину ужасных бедствий, кровопролитий, разорений. Никто не уверен ни в жизни, ни в достоянии. Мы служим великому царю московскому, но не изменили своему первому, истинному отечеству, коему хотим добра и спасения. Знаем, что он намерен всеми силами ударить на Ливонию: выгнать шведов, поляков и датчан. Где защитники? Германия о вас не думает: беспечность и слабость императора вам известны. Король датский не смеет молвить царю грубого слова. Дряхлый Сигизмунд унижается, ищет мира в Москве, а своих ливонских подданных только утесняет. Швеция ждет мести и казни: вы уже сидели бы в осаде, если бы жестокая язва, свирепствуя в России, не препятствовала царю мыслить о воинских действиях. Он любит немцев; сам происходит от Дома баварского и дает вам слово, что под его державою не будет города счастливее Ревеля. Изберите себе властителя из князей германских: не вы, но единственно сей властитель должен зависеть от Иоанна, как немецкие принцы зависят от императора — не более. Наслаждайтесь миром, вольностию, всеми выгодами торговли, не платя дани, не зная трудов службы воинской. Царь желает быть единственно вашим благодетелем!».

Не станем подвергать разборке все эти увещевания и обещания прелестей, даваемых русским царем чужеродным и иноверным людям, царем, который в это самое время вырезает целые города своих людей. Зададимся только вопросом, зачем после таких воззваний нужен камуфляж с датским принцем. Но ревельцы, как мы видели, не поддались ни на обещанные прелести безмятежной жизни под московским царем, ни на маскировку московской агрессии под датское вмешательство. Очередная авантюра кремлевского самодура с треском провалилась. Вслед за тем в Москве узнали о мире шведского короля с датским.

Война за обладание Ливонией входила в свою последнюю стадию. Но прежде чем русские люди скрестят в ней оружие с северным соседом, Москва будет вынуждена испытать страшной силы удар с юга.