История происхождения нашего государства уходит в глубину веков. В течение столетий на обширном пространстве Восточноевропейской равнины шел процесс, который впоследствии всех мастей историками будет трактоваться становлением

Российской державы. Вот уже более десятка поколений деятелей отечественной исторической науки рассказывает нам о массе больших и малых доподлинно известных событий, случившихся в далеком прошлом нашего отечества, о многих исторических персонажах, среди которых были незаурядные общественные и военные деятели, о подъемах и упадках экономической и культурной жизни на землях, на которых впоследствии и образуется то, что назовут Русским государством, но вся эта история, если провести аналогию с зарождением и появлением на свет человека, будет аналогом вынашиванию его в материнской утробе. А вот временем самого рождения нашего государства, если продолжить ту же аналогию, непосредственным появлением его на свет следует считать последнюю треть XV столетия, когда многовековой период вынашивания наконец завершился мучительными, но благополучными родами. Именно тогда на территории массы удельных княжеств образуется единое централизованное государство, правитель которого теперь зовется Государем Всея Руси. Точную дату рождения Московской державы назвать, безусловно, нельзя, ибо этот процесс растянулся на многие годы и занял чуть ли не все время великого княжения Ивана III.

Пожалуй, самой специфической особенностью процесса создания нового государства стало полное подчинение Московскому княжеству, послужившему в этом процессе ядром нового государственного образования, ранее независимых от него удельных земель, а отсюда быстрый рост территории владений московского князя. И как заметил по этому поводу К. Маркс, «изумленная Европа, в начале царствования Ивана (III — А.Ш.) едва замечавшая существование Московии, зажатой между татарами и литовцами, была огорошена внезапным появлением колоссальной империи на ее восточных границах». При этом ничто так не послужило приросту территорий, как включение Иваном III в свои владения Новгородских и, можно с некоторыми оговорками сказать Псковских земель, хотя полное формальное вхождение в Московскую державу Псковских владений произойдет только при сыне Ивана III, но уже сейчас независимость Пскова оставалась чисто условной. Обширные пространства новгородско-псковских уделов превосходили своими размерами само Московское государство, каким оно было до присоединения Новгорода и Пскова, даже с учетом того, что под власть московского правителя к тому времени уже попали чуть ли не все другие удельные княжества. Собственно говоря, приведение великим князем под свою власть Новгородско-Псковской вечевой феодальной республики, этого последнего оплота независимости и сепаратизма на русских землях, и стало по сути дела последней вехой в создании Московской державы.

Но помимо того что вновь присоединенные земли на северо-западе более чем в два раза увеличивали территорию владений московского княжеского дома и, трудно сказать во сколько раз, преумножали его богатства, самым характерным следствием нового приобретения стало то, что Москва при этом получила новое для себя и далеко не дружелюбное соседство. До сих пор это соседство в полной мере давало о себе знать лишь жителям новгородских и псковских земель, и когда говорят о знакомстве и давних отношениях русских людей с соседними им прибалтийскими народами, в первую очередь с ливонскими немцами, то имеют в виду именно псковичей и новгородцев. Москва не имела непосредственного контакта с Ливонией, и новгородские владения были чем-то вроде санитарного кордона, отделявшего центральные области русских земель от западного соседа. Теперь Московское государство становится правопреемницей всей предыстории отношений многих поколений псковичей и новгородцев с их соседями и вынуждена будет продолжить их застарелую вражду теперь уже у своих новых северо-западных границ.

А предысторию этих отношений вкратце можно осветить так…

Край, получивший в нашей истории наименование Ливонского, примкнул к самому северо-западному рубежу восточнославянского расселения и чуть ли не по всему своему очертанию исторически был наделен природой естественными водными границами. С запада и с севера он омывается соответственно Рижским и Финским заливами Балтийского моря, с востока рекой Великой, затем водами Псковского и Чудского озер и реки Наровы, с юга Западной Двиной (Даугавой). И только на юго-востоке, в междуречье рек Великая и Западная Двина, приблизительно от русского города Опочка на Великой и до города Дюнабурга, что на Западной Двине, ливонский край граничил по суше со славянскими землями, входившими в состав Полоцкого княжества, позже попавшими под власть великих князей Литовских.

До второй половины XII века историческая жизнь слабо касалась этих мест, остававшихся вне бурь политических страстей и событий. Вяло текущая колонизация новгородцами прибалтийских земель не имела следствием острой, непримиримой вражды с соседями. Правда, выяснения отношений выходцев с берегов Волхова с аборигенами ливонского края иногда доходили до применения оружия. Но в те времена, когда над другими русскими землями бушевали междоусобные войны, помноженные на борьбу с кочевой степью, пограничные стычки на северо-западе с полудикими племенами не могли претендовать на достойное место в историческом процессе и сколько-нибудь отчетливо записаться на скрижалях истории. На фоне полномасштабных феодальных военных столкновений и одновременно ордынских терзаний, высасывающих все жизненные и людские ресурсы Руси, вражда русских людей с северо-западными соседями оставалась малозаметной. Да и вражда эта сводилась лишь к редким взаимным нападениям мелких отрядов на лежавшие в приграничной полосе поселения. Причем все такие нападения неизменно разбивались о первое же встречное более или менее укрепленное место. К тому же и само понятие пограничной полосы было весьма и весьма условным.

Северо-запад Руси и Ливония в XVI в.  

И все же при таком, можно сказать, пассивном противостоянии русское превосходство постепенно сказывалось все ощутимее и все больше и больше давало о себе знать. Не очерчивая строгих границ, Русь настойчиво распространяла свое влияние вглубь чужеплеменных земель. Наконец, шагнув за реку Великую, русские люди начинают закладывать там свои города, что может считаться попыткой колонизации края. Еще в XI столетии киевский князь Ярослав Мудрый, во владениях которого тогда находился и Новгород, основал на территории, принадлежавшей одному из прибалтийских племен — Чуди — город, назвав его своим христианским именем — Юрьев. Позже на самой восточной окраине ливонской земли псковичи ставят города Изборск и Себеж. Но в целом попадание местного населения под влияние более развитого в экономическом и культурном отношении славянского соседа протекало вяло и даже не отмечено сколько-нибудь заметным распространением среди прибалтийских племен православия.

Такое прозябание продолжалось до тех пор, пока Прибалтийский край не подвергся иного характера колонизации, — с запада на него нахлынула волна уже по-настоящему серьезной вооруженной экспансии. В самом конце XII столетия в Ливонию вторглись немецкие завоеватели.

Это время было эпохой апогея крестовых походов христианской Европы. Вторжению в Ливонию предшествовала такая же агрессия немецких и датских феодалов, а за ними колонистов и миссионеров на южное побережье Балтийского моря, приведшая к онемечиванию обитавших там западнославянских племен. После них очередь дошла до народов, обитавших по восточным берегам Балтики. Торговцы из немецких земель освоили сюда путь еще раньше. Уже с начала XII столетия их суда приставали не только к морскому побережью Ливонии, но и хорошо изучили нижнее течение Западной Двины. Торговые люди с запада видели слабость заселявших эти края племен, в лучшем случае кое-где достигших раннефеодального уровня. Сведения об этих землях и населявших ее народах, погрязших в варварском язычестве, распространялись далеко на запад и не могли не воодушевить тамошних ревнителей христианства, не подвигнуть их на много обещавшее соблазнительное предприятие. И вот к концу XII века к балтийским берегам, омывавшим ливонские земли, наряду с торговыми, стали причаливать армады судов с вооруженными до зубов людьми. Начался захват рыцарями восточно-прибалтийских земель. Местное население оказало пришельцам упорное сопротивление, но захватчики умело воспользовались главной слабостью аборигенов — разрозненностью их племен. Подробности завоевания Ливонского края немецкими крестоносцами выходят за рамки нашей работы, а потому не станем на них останавливаться. Отметим только, что в процессе этого завоевания захватчикам удавалось иной раз даже заручаться поддержкой русских князей. А последние до поры до времени смотрели на происходящее вполне равнодушно, наивно полагая, что вся миссия Запада ограничится приобщением местного населения к Христианской религии, в чем сама Русь за многие годы своего влияния здесь преуспела мало. Христианская Русь считала крещение язычников благородной миссией, даже несмотря на насильственные методы, не воспринимавшиеся во времена средневековья как что-то предосудительное, особенно если речь шла об обращении в «истинную» веру.

Наша историография иногда отмечает тот факт, что истинные, сугубо захватнические цели западных пришельцев долго не попадали в поле зрения тогдашних русских политиков. Думается, что это не совсем верно, ибо русские люди не могли не видеть, как немцы ставят на захваченных землях замки, возводят крепости, основывают новые и укрепляют старые города, то есть, ведут себя не как временные пришельцы и христианские миссионеры. Скорее всего, невмешательство Руси в происходящие события следует объяснить отсутствием у нее возможности повлиять на складывавшееся положение вещей. Что могла Русь, захлебывавшаяся в избытке собственных проблем, противопоставить немецкому наступлению на ее соседей? Наверно, именно поэтому пока захватчики не беспокоили непосредственно русских владений;, их правители не без сожаления, но и не проявляя излишней воинственности, вынуждены были в целом пассивно отнестись к потере своего влияния в Прибалтике? Вообще говоря, история запомнила участие русских ратных сил на стороне местных племен в их борьбе с завоевателями. Но это участие не отмечено широким размахом, контингент таких сил был не велик, а главное, эти силы не представляли собой какого-то определенного княжества как государственного образования, а потому не поднимали над собой в этой борьбе знамени какого бы то ни было князя. Судя по всему, такие выступления русских людей в союзе с прибалтийскими аборигенами вызывались энтузиазмом, а сами выступавшие напоминают наемных кондотьеров.

Христианизация и оккупация края продолжались, и, наконец, в 1188 году с благословения Римского папы в нем учреждается Ливонское епископство, подчиненное Бременскому архиепископу. После этого рыцари из рук нового епископа начинают получать в завоеванном краю земельные владения, принадлежавшие ранее племенной знати, а насильственное обращение в Христову веру, получив статус государственной политики, пошло еще интенсивнее. Немецкие колонисты уже основывают в завоеванном крае города. В 1201 году в устье Западной Двины появляется город, которому суждено будет сыграть заметную роль не только в истории этого края, но и в истории всей нашей государственности, — Ригу. Новый город становится местом пребывания Ливонского епископа, но перед оккупационными властями для большей определенности своего положения встает вопрос о придании завоеванным землям статуса государственного образования. Формой такого образования мог быть монашеский рыцарский орден, возглавляемый магистром. И вот тогдашний Ливонский епископ Альберт совместно с верхушкой рыцарства под протекторатом главы Римской церкви составляют план и устав такого ордена наподобие тех, что существовали в Палестине после первых завоевательных крестовых походов. В 1202 году папа Иннокентий III утверждает новый орден, дав ему статус государственного образования и присвоив наименование Ордена Меченосцев. По уставу нового ордена его магистр, являющийся по сути дела светским главой государства, назначается епископом. Резиденцией магистра, а, следовательно, столицей Ордена стал недавно построенный пришельцами замок Венден на реке Гойве.

Придание завоеванным землям статуса государственного образования не привело, да и не могло привести к миру в завоеванном крае. Движение сопротивления местного населения пришельцам продолжалось, но в силу своей неорганизованности было обречено на неудачу. Зато новый статус снимал всякие ограничения со средств, применяемых завоевателями в деле покорения новоприобретенных подданных. Племена ливов и эстов, населявших северные районы Ливонии, стали последними, попавшими под оккупацию. Когда в 1211 году под ударами крестоносцев пала крепость Феллин, что в чудской земле, в восточной Прибалтике установилось окончательное господство немецкого рыцарства. Наконец, продвижение завоевателей на восток достигло всегда считавшейся условной западной границы русских земель.

Тогда, в первые годы XIII столетия, когда Русь представляла собой не имевшую даже основ единства феодальную чересполосицу, с ливонскими владениями, захваченными и покоренными силой немецкого оружия, граничили два русских княжества: с северной и центральной Ливонией — Псковское, а с южной — Полоцкое. Именно через эти два княжества распространение немецкого завоевания Ливонии и привело к враждебному столкновению с Русью.

Первыми силу немецкого рыцарства испытали на себе полочане. Причиной поражений полоцкого князя стала не столько слабость его княжества, сколько умение противника пользоваться обстоятельствами. Полоцкие князья пребывали в постоянно тлеющей вражде с соседней Литвой, не позволившей им все силы сосредоточить против новоявленного агрессора. Орденские власти, хорошо понимая опасность для себя со стороны Литвы, ловко играли на полоцко-литовском противостоянии и, в конце концов, добились от русского князя выгодного для Ордена соглашения, по которому немецким торговым людям предоставлялась свобода провоза товаров в Полоцк и далее в Смоленск. Полоцкий князь оставался до такой степени недальновидным относительно возраставшей с запада опасности, что даже помогал Ордену в его борьбе против эстов в северной Ливонии своей военной силой. И все же в результате долгого трехстороннего противоборства Полоцкая земля сумела выстоять от натиска крестоносцев, но зато наряду со многими другими уделами бывшей Киевской Руси вынуждена была на долгие времена попасть в зависимость от Литвы. Но все это произойдет еще очень не скоро, а сейчас, в результате немецкого наступления на земли чуди и эстов, в непосредственный и далеко недружеский контакт с немецкими завоевателями вошли псковичи.

Первая большая битва союзных псковичей и новгородцев, возглавляемых новгородским посадником Твердиславом и князем Владимиром Мстиславичем с крестоносцами произошла в 1217 году у города Оденпе (в русских летописях Медвежья Голова), в чудской земле. Немцы потерпели полное поражение и вынуждены были сдать победителям город, ранее захваченный крестоносцами у аборигенов. В следующем году новгородцы совершили большой поход вглубь Ливонии и, нанеся рыцарям ряд тяжелых поражений, дошли до их столицы и осадили Венден. Осада обещала быть долгой, а нападения литовцев на оставшиеся без защиты новгородские области заставили русских людей прекратить поход и, сняв осаду, удалиться за свои рубежи.

Последние успехи русских толкнули орденские власти на отчаянный и рискованный шаг. Не, рассчитывая удержать за собой завоеванный край, они обратились за военной помощью к Дании. Датский король откликнулся на призыв, но обращение к нему было большой политической ошибкой Ордена; помощь короля обернулась не той стороной. В 1219 году датский военный флот подошел к северным берегам Ливонии, и новые пришельцы завладели прибрежньпй городом Ревель, с которого и началась оккупация северной Эстонии датчанами. Когда немцы спохватились, поняв свой просчет, датчане успели объявить оккупированные земли территорией Датского королевства с учреждением в ней своего епископства. Таким образом, вместо слабых во всех отношениях чуди и эстов, покорение которых было предрешено, а также новгородцев и псковичей, не претендовавших на эти земли и ограничивавших свое влияние на них редкими нашествиями, немцы, стремясь ускорить процесс завоевания, сами того не желая, поделились завоеванным с другим захватчиком. Правда, не надолго. Вскоре, пользуясь тяжелыми обстоятельствами при датском дворе, Ливония освободилась от датского владычества; земли, оккупированные Данией, вновь оказались под властью Ордена.

Последним стремлением Ордена на Ливонской земле было полностью освободить ее от русского присутствия. А оно, это присутствие, заключалось во владении новгородцами городом Юрьевым, построенным, как мы рассказывали, еще Мудрым в чудской земле на реке Эмбах, несколько западнее от Чудского озера.

Летом 1224 года большое немецкое войско обступило Юрьев. Началась осада города, сопровождавшаяся непрерывной работой метательных орудий, бросавших в город камни, раскаленное железо, стрелы. Гарнизон Юрьева составляли всего две с половиной сотни русских и столько же эстой, но на все предложения осаждавших сдать город и свободно покинуть ливонскую землю защитники отвечали решительным отказом. Осажденные надеялись на помощь своих, и действительно в Новгороде собиралось большое войско, но помощь опоздала. Когда в результате жестокого штурма город пал и из его защитников в живых не осталось никого, шедшее на помощь войско не дошло даже до Пскова, а, узнав о падении Юрьева, повернуло обратно. В том же году орденские власти заключили с властями Новгорода и Пскова мир, согласно которому все земли к западу от Чудского озера признавались владениями ливонских немцев. Город Юрьев сразу после его завоевания новые владельцы переименовывали в Дерпт, а папская курия в том же 1224 году образовывала Дерптское епископство, еще одно в завоеванном Ливонском крае после Рижского.

Попытка реванша за потерянный Юрьев последовала со стороны Руси только через десять лет. В 1234 году новгородский князь Ярослав Всеволодович отправился походом в Ливонию с крупными силами. Новгородское войско дошло до Юрьева и под его стенами выдержало грандиозную битву, в результате которой рыцари были опрокинуты, часть их спасалась за стенами крепости, часть бежала вглубь Ливонии. Но новгородцы не решились на осаду; возвращение в свое лоно бывшего владения, оказавшегося теперь в глубине чужих земель, не сулило больших перспектив. Овладение городом могло быть только сиюминутным, русские люди понимали, что им не удержать Юрьева, и они ограничились заключением с Орденом соответствующей договоренности. Кроме того, Новгород, как в свое время и Полоцк, вынужден был проявлять уступчивость ввиду явно разраставшейся опасности со стороны Литвы. Поэтому, ограничив свои владения на западе Чудским озером и рекой Наровой, Новгородская Русь установила с Ливонией вполне приемлемые отношения, хотя и нарушаемые время от времени вспышками агрессивности западного соседа. Но все же несравненно большую угрозу для Руси начинает представлять Литва.

Уже к концу XIII — началу XIV столетий у западных границ русских княжеств возникает серьезная опасность в лице нового государственного образования — Великого княжества Литовского. Становление феодальных отношений в Литве прошло все те же стадии, что и на Руси, но с некоторым запаздыванием, так что формирование государственности отмечено там несколько поздним временем. Но, несмотря на это, уже со второй трети XIII века литовским князьям удаются захваты западных русских земель, в результате чего под их владычество попадают Гродно, Пинск, Берестье и др. Правда, последнее происходит в обстановке тяжелейшей борьбы русского народа с азиатскими завоевателями. И в то время, когда русские княжества гибли под ударами ордынского нашествия, литовские князья сумели нанести поражение степному агрессору при попытке того проникнуть в пределы Литвы. Не меньшую опасность Литва являет и для Ордена, положение которого в завоеванном крае становится очень неустойчивым. Русь, растерзанная с востока азиатским нашествием, ограничивает свой контакт с Ливонией сугубо оборонительными мерами, в то время как южная, наиболее открытая граница Ордена — граница с Литвой, постепенно становится все большей его заботой. Нет, Литва не проявляет явно завоевательного характера, но ее вдруг возросшее к этому времени могущество не может не беспокоить ее нового северного соседа. Завоевавшие край немцы понимают, что и Дания не оставила своих притязаний на часть бывшего восточно-прибалтийского наследства. Раз побывав тут и почувствовав себя в роли владельца, она не скоро и не так легко отступится от своих устремлений. А в то же время приток крестоносцев из германских земель прекратился, что и понятно. Свободных земель в мизерной по территории Ливонии немного, и все их уже давно успели расхватать первые пришельцы. Одними христовыми призывами потрудиться за веру рыцарей не воодушевишь, а потому военная помощь Ордену иссякла. Тогда, понимая свое хрупкое положение и довольно шаткое состояние своего нового государства, Ливонское рыцарство предпринимает следующий, воистину исторический шаг. Оно объединяется с другим Орденом, и оба создают единую рыцарскую общину.

Еще в 1198 году в Палестине немецкие крестоносцы основали монашеско-рыцарский Орден, получивший название Тевтонского. Глава его носил звание гроссмейстера. Вскоре за свои ратные и духовные подвиги, благодаря покровительству ряда европейских монархов и расположенности самого папы, Тевтонский Орден получает во владение земельные наделы в Италии, Германии и даже в Польше. Власти последней рассчитывали использовать военные силы тевтонцев для борьбы с прусскими язычниками и предложили Ордену во владение находившиеся под протекторатом польской короны Кульмскую и Любавскую области. То, что поляки не только не отличались элементарной дальновидностью, но и не обладали чувством самосохранения, история покажет очень скоро. Тевтонцы действительно славились повышенной христианской ретивостью и особой воинственностью против язычества. Надежды поляков они оправдали, и прусские язычники испытали на себе все те же прелести крещения огнем и мечом, с которыми рыцари Ордена Меченосцев познакомили прибалтийские народы в Ливонии. Не учли поляки другого, а именно того, что Тевтонские рыцари не меньшими своими врагами, чем язычников, считали всех славян, независимо от вероисповедания. Но это поляки прочувствуют на себе чуть позже, когда тевтонцы основательно обживутся в их землях, а сейчас, пока рыцарство занялось прусскими язычниками, к нему обратился магистр Ливонского Ордена Меченосцев с предложением объединения. В результате долгих переговоров, не без участия главы Римской церкви папы Григория IX, такое объединение, наконец, состоялось. Это случилось в мае 1237 года. Причем это объединение, по сути, явилось вхождением Ордена Меченосцев в Тевтонский Орден, поскольку Ливонские рыцари принимали полностью тевтонский устав, а их магистр одновременно становился ландмейстером Тевтонского Ордена.

Объединение Орденов в одну рыцарскую общину упрочило положение немецких завоевателей в Ливонии, благодаря ему рыцари смогли полностью завершить покорение коренных народов Прибалтики. А для нашей истории этот факт замечателен еще и тем, что с него берет свое начало отсчет активного наступления крестоносцев на северо-западную Русь.

Важным обстоятельством для последующего хода событий стало то, что нахлынувшая в те же годы с востока на Русь волна ордынского нашествия не коснулась ее северо-западных земель. Известно, что история полна загадок, и одна из них — почему Батый оставил в покое новгородские и псковские владения. Почему его полчища, все сметая на своем пути, остановились, не дойдя около ста верст до Новгорода, и повернули обратно? Слабые попытки объяснения этого, иногда встречаемые на страницах исторической литературы, звучат малоубедительно, и мы так никогда и не узнаем истинных причин произошедшего. Но для нас в настоящей работе более важен факт: Новгород и Псков не испытали ужасов, постигших Южную и Северо-восточную Русь, сохранили свой людской и военный потенциал, что и имело решающее значение в последовавших событиях. Так что успех отражения западной агрессии объясняется тем, что ее удар пришелся как раз по тем областям, которые не пережили азиатского погрома, и именно эти области через спасшее их провидение оставались единственно на тот момент боеспособными из всех русских княжеств.

В 1240 году рыцари объединенного Ордена неожиданным нападением на Псковскую землю захватили в ней город Изборск. Вышедшие им навстречу псковичи потерпели поражение, что позволило пришельцам осадить сам Псков. Повоевав псковские владения, рыцари распространили свое нашествие далее на восток, далеко углубились в новгородскую землю и даже заложили в ней крепость. Успехи крестоносцев объясняются рядом причин. Во-первых, их нападение свершилось тогда, когда новгородцы вместе со своим князем Александром воевали против шведского вторжения на берегах Невы, и псковичи остались без союзника, предоставленные своим силам. Во-вторых, вслед за вторжением Ордена в псковские владения подобное нападение совершили литовцы на новгородские уделы, но главное в том, что после Невской победы Новгород остался без князя, не выдержавшего ссоры с Вольным городом и уехавшим в Суздальскую землю. Только когда опасность вынудила новгородцев просить князя обратно, тот, вернувшись, выправил дело.

К тому времени немцы овладели Псковом, но Александр отбил город назад, полностью очистил новгородские и псковские владения от пришельцев и разорил строящуюся немцами на русской земле крепость. Не останавливаясь на этом, новгородский князь двинул полки в Ливонию. Передовые отряды русских под предводительством некоего Домаша Твердиславича совершили рейд к западу от Чудского озера, но, потерпев неудачу при встрече с главными силами Ордена, отступили назад к озеру. В южной его части, там, где Чудское озеро сливается с Псковским, они перешли по льду на восточный берег и соединились с главными силами князя Александра, выманив за собой преследовавших их рыцарей.

5 апреля 1242 года на льду Чудского озера, в самом его юго-восточном углу, вблизи русского берега, состоялась решающая битва новгородско-псковских дружин с главными силами Ливонского рыцарства. Эта битва, вошедшая в нашу историю как Ледовое побоище, закончилась полной победой русских, после которой новгородский князь заключил с Орденом мир, согласно которому Ливония отказывалась от всяких притязаний на псковские области, а русская сторона оставляла за немцами Юрьев и все земли к западу от Чудского озера. Таким образом, между Новгородско-Псковским княжеством, представлявшим тогда единый государственный организм, и Ливонским Орденом устанавливалась государственная граница, приблизительно совпадавшая с природной границей, издревле отделявшей русские земли на северо-западе от земель прибалтийских племен. Эта граница, если ее прочертить с юга на север, пролегала на расстоянии в несколько десятков километров к западу от русла реки Великой, проходя вдоль ее поймы и оставляя на русской стороне города Себеж и Изборск, далее по водам Псковского и Чудского озер, соединявшихся между собой широкой протокой и, наконец, по реке Нарове, вытекающей из Чудского озера и впадающей в Балтийское море.

Но ни один мир из заключенных между соседями не был сколько-нибудь прочным и оказывался способным только несколько отсрочить продолжение военного противостояния. И теперь с появлением нового западного соседства в лице двух объединившихся Орденов новгородцы и псковичи вынуждены были окунуться в долгую, затяжную борьбу с ним, чередуя военные вспышки с условным миром, дающим возможность накопить силы для грядущих боев. Чаша весов в этом противостоянии долго не хотела склоняться в чью бы то ни было сторону, и прошло более двух столетий, прежде чем она отдала предпочтение русской стороне. Тому были объективные причины и основных из них две.

Первая причина та, что Орден постепенно пришел к своему упадку. Время рыцарства постепенно кануло в Лету. Покрытое полулегендарной дымкой и овеянное романтизмом, оно растаяло, растворилось, как мираж, и исчезло вместе с эпохой ранней готики. Дело, конечно, не в романтизме, а в том, что рыцарские Ордена себя изжили. Эта форма государства со всеми ее атрибутами стала нежизнеспособной. Идеи, некогда объединявшие рыцарей, вроде идеи постоять за веру, стали архаизмами, а новых идей свято чтившее свои уставы рыцарство выдвинуть не смогло. Формы хозяйствования, характерные для монашеской общины, не стали отвечать требованиям времени и привели экономику к развалу. Перестала отличаться былой мощью и военная составляющая Ордена, являвшая собой наследственную аристократию, а как вооруженная сила представлявшая исключительно один род войск — конницу. В свое время рыцарство, которое под влиянием церкви осознавало себя принадлежностью к единому международному военному ордену, сумело выработать нравственный и эстетический идеал воина, ценность которого позже во многом оказалась растраченной. С завершением эпохи крестовых походов рыцарству все труднее становится осознавать себя вне конкретного государства, вне подчинения его властным структурам и по-прежнему относить себя к какому-то давно ставшему гипотетическим и полумифическим военному ордену. Позиции церкви ко времени позднего средневековья оказываются сильно поколебленными, и ее всесилие начинает отступать перед светским началом. А потому даже при ее поддержке на данной конкретной территории государственная власть берет перевес над общинной, что еще больше способствует упадку рыцарства. Преобладание пехоты, как рода войск, над конницей, появление принципиально новых видов оружия и создание на основе этого постоянного войска привели к полному вырождению рыцарства как военной силы, превратили его в заурядное, хоть и привилегированное с политической точки зрения сословие.

Второй и, конечно, самой главной причиной перевеса русской стороны стало то, что в результате образования единого централизованного Московского государства, в состав которого вошли Псковские и Новгородские области, Ордену теперь противостоял совсем другой, более мощный противник. Но это произойдет еще не скоро, а пока и еще долго на псковско-ливонском порубежье будет не утихать то едва тлеющее, то временами ярко вспыхивающее противоборство.

Но четверть столетия относительного спокойствия мир, заключенный Александром с ливонцами, все-таки гарантировал. Именно относительного, потому как мелкие взаимные стычки на пограничье не прекращались никогда. Но вот снова пришло время больших баталий, и теперь оно стало связанным с именем псковского князя Довмонта. 1268 год стал отмеченным большой военной кампанией, инициатива которой на этот раз исходила с русской стороны. Новгородцы сумели сплотиться союзом с семью русскими князьями, в основном из соседней Тверской земли, но костяк войска, вступившего в пределы Ливонии, составляли новгородские и псковские полки во главе с князем Довмонтом. Рать двигалась по чудской земле в направлении города Раковора, когда в семи верстах от него на берегу реки Кегола 18 февраля повстречалась с ливонским рыцарством. Немцы собрали большие силы и при приближении русских приняли боевой порядок. Как отмечает летописный источник, «полки немецкие стояли, как лес дремучий». Русские, однако, не смутились, смело переправились через Кеголу и прямо с марша выстроились против неприятеля. Посредине, прямо против «великой свиньи», стал новгородский полк, на правом фланге стали псковичи с князем Довмонтом, на левом фланге расположились тверичи. Не ожидая нападения враждебной стороны, противники двинулись навстречу друг другу и обоюдным столкновением открыли битву. Сражение было жестоким, по упорству сражающихся не уступающим Ледовому побоищу, и, как отметил летописец, такого не видели «ни отцы, ни деды». Обе стороны несли большие потери, павших было столько, что конница не могла пробиться по трупам. Наконец, русским удалось сломить «железный» полк рыцарей, что и решило исход битвы. Немцы дрогнули, сначала подались назад, еще сохраняя какое-то подобие строя и боевого порядка, но постепенно преимущество русских становилось все отчетливее. Немцы повсеместно отступали, пока отступление их не переросло в беспорядочное бегство. Русские гнали неприятеля семь верст до самого Раковора. Возвратившись из погони, победители вдруг обнаружили, что на месте сражения остался целый немецкий полк, стоявший в засаде и так и не вступивший в битву. Теперь, пользуясь тем, что русские воины увлеклись погоней, немцы захватили новгородский обоз. Наступила ночь, и русские князья решили отложить дело разбирательства с оставшимися силами противника до утра, но ночью немцы ушли, бросив обоз и не пожелав испытывать судьбу в новом сражении. Простояв по обычаю победителя на месте сражения, русские войска повернули в сторону своих границ, но Довмонт с одной своей псковской дружиной продолжил кампанию. Он прошел всю Ливонию до балтийского побережья, а на обратном пути разгромил встретившийся ему немецкий отряд из восьмисот человек, возвращающийся из псковских владений, где, пользуясь отсутствием русских воинских сил, успел повоевать несколько сел.

Поражение немцев под Раковором не умерило воинского пыла рыцарства, а, напротив, побудило его к реваншу, и в 1269 году войска Ливонского Ордена, возглавляемы самим магистром Ордена Отто фон Роденштейном, вторглись на Русскую землю и осадили Псков. Псковичи собрались в главном соборе города, храме Святой Троицы, на торжественное богослужение, моля Всевышнего даровать им победу и отстоять город от посягательств врага. Вместе с горожанами горячо молился и псковский князь, положив перед алтарем свой меч. После богослужения священник благословил князя на брань. А далее, выведя дружину за городские стены, князь внезапным нападением на неприятеля нанес ему сокрушительное поражение. Потерпев большой урон, враг отошел от Пскова, а когда на следующий день пришла весть, что на подходе к Пскову воинские силы Новгорода, магистр приказал своему рыцарству, не останавливаясь, убираться восвояси.

Победы Довмонта под Раковором в 1268 году и под Псковом в 1269 году имели для северо-западной Руси то же значение, что и разгром рыцарей на чудском льду в 1242 году князем Невским, их результатом стала та же многолетняя гарантия спокойствия. После Псковской кампании 1269 года ливонцы тридцать лет не отваживались на серьезные происки против западных рубежей Руси. Мелкая война, сопровождающаяся обоюдными нападениями с той и с другой стороны и разграблением приграничных сел, не прекращалась, но идея крупного похода, способного нарушить сложившееся равновесие и изменить соотношение сил, была захватчиками надолго забыта.

Только в 1299 году ливонское рыцарство в очередной раз вторглось на русские земли и, внезапно подступив к Пскову, в котором все еще княжил уже престарелый Довмонт, осадило город. Время для агрессии было выбрано как нельзя более неудобное для псковичей. Постоянные их союзники, новгородцы, всегда выступавшие с псковичами единым фронтом, сейчас вели тяжелую войну со Швецией в бассейне Невы и ничем не могли помочь соседу. Псковичи мужественно встретили нашествие, отбили несколько яростных приступов, нанесли большой урон живой силе орденского воинства, но опытный воин князь Довмонт понимал, что одной обороной решающей победы он не добьется. Осада грозила стать затяжной, ресурсы города были ограничены, а на помощь извне рассчитывать не приходилось. И в этой ситуации князь решил попытать счастья в открытом бою за стенами города и не просчитался. Собрав все, какие были в Пскове, силы, он вывел их из города и неожиданно для неприятеля напал на него. Внезапность удара да еще правильно выбранное его направление решили исход баталии. Никак не ожидав от русских такой дерзости, немцы долго не могли прийти в себя. Целью удара Довмонт выбрал позиции главного полка орденского комендора. Искусный полководец не мог не усмотреть слабость комендорской позиции, расположенной на крутом берегу реки Великой и не имевшей прочного тыла. Псковичи прижали комендорский полк к реке и в яростном скоротечном бою разбили его наголову. Сам комендор, раненный в голову, едва уцелел. Остатки комендорского рыцарства спасались бегством, увлекая за собой другие полки. За несколько часов пространство вокруг еще недавно осажденного города очистилось. Рыцари в очередной раз без славы покинули русскую землю.

Очередной мир был нарушен в 1322 году, когда немцы перебили у себя псковских купцов, а заодно, напав на рыболовов на Нарове, убили некоторых из них. В отместку псковичи, привыкшие не оставлять безнаказанным не один такой происк соседей, прошлись огнем и мечом до самого Ревеля. После таких взаимных акций большая война стала неизбежной, и весной следующего же года Орден явился под стенами Пскова со всей силой. Конная рать противника подступила к Пскову с суши, пешая подошла на судах по Чудскому озеру. Были привезены камнеметные орудия (пороки), подвижные защитные сооружения от обстрела из крепости, осадные лестницы. Все говорило о том, что неприятель твердо решил взять крепость приступом. Осада продолжалась 18 дней, в течение которой пороки непрерывно забрасывали город камнями, а штурмующие по приставным лестницам пытались взобраться на стены. Ожесточенное сражение не стихало ни на один день, при этом псковичи не переставали слать просьбы о помощи в Новгород. Но занятые своими проблемами новгородцы не спешили, как вдруг помощь неожиданно явилась с другой стороны. К изнывающему под осадой русскому городу подошел с дружиной литовский князь Давыд. Совместными силами рыцарей прогнали за Великую.

Война возобновилась в 1341 году, и поводом для нее на этот раз стало убийство в Ливонской земле псковских послов. И снова, как и в предыдущей войне, новгородцы не откликнулись на призывы о помощи, и псковичи оказались предоставленными самим себе. Немцы поначалу имели успех, они сумели поставить на границе с псковскими владениями новый замок — Нейгаузен, и осадили передовой оплот псковской земли — город Изборск. Но рыцари тщетно пытались разрушить укрепления города стенобитными машинами, бесплодными остались и все попытки приступов. Встретив упорное сопротивление осажденных и опасаясь удара в тыл со стороны Литвы, немцы сняли осаду и отступили от города. После этого война продолжалась еще три года. Псковичи, несмотря на то, что воевали в одиночку, завершили ее с честью, но нельзя не отметить, что во многом им посодействовали события в самой Ливонии. Именно во время той войны по Северной Ливонии прокатилось самое крупное восстание местных народов против рыцарей, приковавшее к себе все внимание орденских властей и отвлекшее на себя основные воинские силы Ордена. Внутренние неурядицы и позволили псковичам достойно завершить очередную войну.

Победа в следующем крупном псковско-ливонском конфликте связана с именем легендарного серпуховского князя Владимира Андреевича Храброго, двоюродного брата Дмитрия Донского. В 1369 году немецкое рыцарство, предводимое магистром Вильгельмом Фреймерзеном, разорило многие северо-западные земли Руси, вновь осадило Изборск и, наконец, подошло к Пскову. И вновь ситуация усугублялась тем, что псковичи находились тогда во вражде со своим ближайшим соседом — Новгородом — и одними своими силами не могли дать отпор агрессору.

Здесь надо отметить, что неприязненные отношения между старыми побратимами — Псковом и Новгородом, начавшие проявляться где-то с начала XIV столетия, к его второй половине, становятся все явственнее. Причиной разлада двух вечевых общин стало стремление Пскова к самостоятельности, политическому обособлению, в том числе и в религиозной области. Пскову наскучила роль Новгородского пригорода, «младшего брата», он стремится выйти из вассалитета, обзавестись собственной епископией, в то время как до сих пор псковская церковь подчинялась Новгородской кафедре. Новгород, напротив, стремился к сохранению своей власти над пригородом. Но все меры «старшего брата» по пресечению зачатков псковской самостоятельности сводились, как мы видели на последних примерах, к неоказанию военной помощи при орденских нападениях на Псков.

Но в последнем случае, то есть при нападении рыцарей 1369 года, Псков выходит победителем благодаря другой особенности рассматриваемой эпохи. К этому времени Великое княжество Московское уже сделало свои первые шаги на пути объединения русских земель в единый государственный организм. До полного объединения еще очень далеко, и оно (произойдет более чем через сто лет. Тогда же в состав единого централизованного государства попадут все земли Новгорода и Пскова. Но уже сейчас московское княжество окрепло настолько, что его правитель может оказывать помощь далеким окраинам русской земли. Вот и в 1369 году московский князь Дмитрий Иванович поручает защиту Пскова своему двоюродному брату, бросая серпуховского князя на самый западный рубеж русской земли.

Прибытие Владимира Андреевича с дружиной на театр военных событий резко изменило на нем всю обстановку. Прежде всего, князь сумел примирить новгородцев с псковичами, а затем общими силами сначала отбросить рыцарей от Пскова, а нанеся им поражение под Изборском, снять осаду с города. В том же 1369 году при содействии серпуховского князя псковичи заключили с Орденом, трудно сказать какой по счету, мир.

Но здесь же следует сказать и еще об одной специфической особенности русско-ливонских отношений, ставшей заметной с тех же лет. Они теперь перестают быть двусторонними, и в застарелом противостоянии все более заметным становится присутствие третьей стороны — Литвы.

Влияние Литвы ощущалось уже с первых шагов немецкой колонизации Восточной Прибалтики. Литовских князей не радовало появление у них под боком агрессивных и воинственных соседей, пришедших на смену полудиким племенам. Недружелюбие, постепенно переросшее в непримиримую вражду, определилось сразу. Но в то же время Литва была и заинтересована в близком присутствии немцев как в противнике Руси, с которой у нее также никогда не было дружбы. Каждая из трех сторон пыталась использовать вражду двух других в своих целях. Так, например, Литва не упускала ни одного случая напасть на русские земли во время походов новгородцев и псковичей в Ливонию. То же самое она делала и по отношению к Ордену, когда его силы отвлекались на подобные мероприятия в сторону Руси. Пользовалась той же стратегией и Русь. Но нельзя не отметить, что как с русской стороны, так и со стороны Литвы войны с Орденом носили сугубо оборонительный характер, и все походы вглубь ливонских владений имели целью не захват их, а пресечение агрессии со стороны соседа на будущее. А потому до поры до времени всем трем удавалось поддерживать хоть и хрупкое, но равновесие. Оно обеспечивалось одинаковым стремлением к централизации на русской и на литовской стороне, а отсюда равенством успехов объединения как русских княжеств, так и литовских владений. И равновесие это долгое время не нарушалось даже тем, что в результате захвата литовскими князьями западных русских областей в составе Литвы стал преобладать славянский элемент.

Агрессивная активность Ордена в отношении Литвы в особенности становится заметной к концу XIV столетия. Достаточно сказать, что за вторую половину века Орден совершил около ста походов на литовские земли. Именно это обстоятельство подтолкнуло литовские власти к союзу с Польшей и даже положило начало их полному государственному объединению. Брак великого князя Литвы Ягайло, ставшего основателем знаменитой династии Ягеллонов, с польской королевой Ядвигой и Кревская уния 1385 года имели следствием постепенное создание единой Польско-Литовской державы. Это объединение будет иметь негативное влияние на успехи Руси в ее противостоянии с Литвой, но все-таки прежде следует отметить положительное значение этого факта истории. Совместные усилия Польши, Литвы и входящих в состав последней русских княжеств окончательно остановили продвижение крестоносцев на славянский восток, поставили точку на его гегемонии в этом регионе.

Решающим ударом, окончательно предопределившим конец рыцарскому влиянию в Восточной Европе, стал разгром Тевтонского Ордена в 1410 году объединенными силами Польши, Руси и Литвы под Грюнвальдом. Как отметил известный русский историк С.М. Соловьев, «Грюнвальдская битва была одной из тех битв, которые решают судьбы народов; слава и сила Ордена погибли в ней окончательно, покорители разъединенных пруссов встретили громадное ополчение из трех соединенных народов Восточной Европы, пред которым силы, мужество, искусство рыцарей оказались недостаточными; военное братство, существовавшее для борьбы, не имело более ни средств, ни цели для борьбы; силы его поникли пред соединенными силами трех народов христианских, в ополчении врагов Ордена не приносилось более языческих жертв, в нем раздавалась христианская молитва… Орден был предоставлен собственным средствам: потерянные силы не восполнялись более толпами рыцарей из разных краев Европы, потому что Орден не вел более войн с неверными, следовательно, и существование это после Грюнвальдской битвы представляет только продолжительную агонию».

В особенности эта агония во всей силе сказалась на восточной половине Ордена — на Ордене Меченосцев в Ливонии. Так, летом 1406 года, то есть еще до Грюнвальдского погрома на земли псковичей приходил сам магистр со многими силами и две недели разорял крестьянские села и слободы, пока вооружившиеся жители псковского пригорода Велья внезапным нападением не нанесли пришельцам полного поражения. Осенью того же года псковичи отправились с ответной акцией в немецкую землю, дважды обратили в бегство пытавшиеся заступить им путь орденские войска и, набрав множество добычи, благополучно вернулись обратно. В следующем году псковичи совершили удачный рейд за реку Нарову, где повоевали много погостов и вернулись с добычей, какой по выражению летописца не помнили со времен Довмонта. Однако вскоре дела переменились. В следующем году немцы появились под самым Псковом с крупными силами, псковичи вышли из города и дали пришельцам большую баталию, но без успеха. В битве погибло до 700 человек с русской стороны, из них три псковских посадника. Потери у немцев были не меньше, так что после битвы противники разошлись в разные стороны, не выявив между собой победителя. Но в это же время другая псковская рать, отправившаяся на происки в орденские владения за Нарову, потерпела там серьезное поражение. Орденскими нашествиями без особых последствий отмечены и все последующие годы, пока, наконец, в 1420 году на реке Нарове с немецкими послами не был заключен «вечный мир».

Мир этот продлился до 1444 года, ибо в том году немцы вторглись уже в Новгородскую земли, дойдя в ней до города Ямы, где пожгли посад и повоевали окрестности. В ответ новгородцы в том же году пошли за Нарову и повоевали ее западный берег от Чудского озера до устья, подвергнув особенному разорению окрестности Нарвы. За это магистр снова на следующий год объявился в новгородских владениях, осаждал Яму, но взять города не мог, а потому, разорив окрестности, удалился. Более мелкие столкновения проходили ежегодно, и один перечень их занял бы много места. Однако все они в застарелом противостоянии не изменяли сложившейся расстановки сил. А из крупных событий следует отметить поход 1448 года псковичей и новгородцев во главе с новгородским князем Александром Васильевичем Чарторыйским. Тогда часть русских сил отправилась сухим путем за Нарову, а часть на судах морем к северным берегам Ливонии. Сухопутная рать одержала большую победу на Нарове, побив много рыцарей. В то же время успех сопутствовал новгородцам и на море, где им удалось одолеть вышедшую навстречу немецкую флотилию. Тогда же другой немецкий отряд, вторгшийся в новгородские владения с тыла, потерпел тяжелое поражение под Ямою. Последние победы русских заставили немцев быть посговорчивее, и в следующем году они заключили с новгородцами и псковичами мир на 25 лет на выгодных для русской стороны условиях. Мир этот соблюдался до 1458 года, то есть 9 лет, и снова был нарушен орденской стороной, после чего обоюдные нападения вновь наблюдаются почти ежегодно.

Но вот в непрекращающихся стычках противник все больше и больше начинает ощущать тяжелую руку Москвы. Стычки проходят на порубежье, русские рати по-прежнему не углубляются на орденскую территорию, и по-прежнему костяк этих ратей составляют новгородские и псковские полки. Но все чаще вместо выборных посадников эти полки возглавляются князьями московского княжеского дома, как правило, из близких великокняжеских родственников. Сюда они присылаются самим великим князем, отзывающимся на первую же просьбу новгородцев или псковичей о помощи. Князья прибывают к театру событий со своими дружинами, отчего удельный вес московских ратных сил в составе новгородско-псковских войск от кампании к кампании неуклонно растет. И все это вместе с начавшимся процессом упадка рыцарской общины, процессом, который после Грюнвальда стал необратимым, способствует тому, что чаша весов в русско-ливонском противостоянии медленно, но верно склоняется в русскую сторону.

В 1460 году новгородцы и псковичи заключают с Орденом очередной мир. Казалось бы, в этом событии нет ничего особенного, таких договоров и раньше заключалось много, тем более что этот последний заключен на как никогда короткий срок, всего на пять лет. Но, тем не менее, это не обычный договор. В нем на этот раз участвует Великий Московский князь. Договор, кроме властей Новгородско-Псковской земли, с одной стороны, и Ордена — с другой стороны, подписывает полномочное лицо Великого князя как посредника в противостоянии. Немцы понимают, что это значит. Московский правитель берет под свою опеку новгородские и псковские владения, обязуясь на будущее их защищать.

Выше мы отметили, что в противостоянии Руси, Литвы и Ордена, где каждая из трех сторон была противником двух других, долгое время преобладало определенное равновесие. Но вот где-то ко второй половине XV века сложившийся баланс сил начинает нарушаться. Причина тому — появление на политической карте Восточной Европы двух мощных в территориальном и экономическом смысле государственных образований — Московской державы и Великого княжества Литовского. Превращение каждого из двух, ранее малозаметных, удельных княжеств в огромное государство привело к тому, что Ливония перестает играть самостоятельную роль в политической жизни региона. На фоне двух новых политических центров — Москвы и Вильно — погрязшая в собственном архаизме, полуразвалившаяся рыцарская община начинает выглядеть жалко. Но зато она становится объектом притяжения двух других сторон, вражда которых теперь, помимо всего прочего, будет враждой не только за влияние, но и за свое присутствие в Прибалтике.

История перехода вражды русских и литовцев с ливонскими немцами, вражды, долгое время остававшейся с русской и литовской стороны сугубо оборонительной, в непримиримую вражду между самими русским и литовцами, причем вражды с обеих сторон наступательной, не ограничивающей себя оборонительными мерами, неотделима от истории становления обоих централизованных государств. При этом вражда Московской Руси с Литвой, если ее рассматривать под углом зрения участия в ней ливонской стрроны, прошла две стадии. Первая — это стремление главных сторон заручиться поддержкой, а если возможно, то и союзом с Орденом против соперника. Здесь единоверная Ордену, перешедшая к тому времени в католицизм Литва преуспела намного больше Москвы. Вторая — это борьба Москвы с Литвой за земли самого Ордена, когда Ливония из некогда грозного противника становится объектом захвата, и судьба ее как государственного образования решена другими, а ей остается только ждать того, под чье владычество она попадет. Вот эта вторая стадия вся целиком и состоит в Ливонской войне, к событиям которой мы и стремимся подвести наш рассказ.

А истории становления обоих государств-соперников очень подобны одна другой. О создании единого централизованного Московского государства у нас сказано и написано много. В продолжение чуть ли не двух столетий изнывающая под азиатским гнетом Русь по крупицам собирала свои земли в нечто целое. Определяющей в этом процессе стала вторая четверть XIV века — время княжения на московском столе внука Александра Невского, князя Ивана Даниловича, прозванного Калитой. Именно при нем процесс формирования Московской державы путем объединения удельных независимых земель стал необратимым, а владельцы московского княжеского дома больше не выпускали великого княжения из рук своей фамилии. Уже к середине XIV века первенство Москвы перед прочими русскими уделами становится неоспоримым, что проявляется в ее превосходстве над остальными буквально во всех сферах общественной жизни. Политическое устройство крепнувшей, набирающей силу Московской державы сказывается во всех областях государственного строительства и, в конце концов, возводит ее мощное здание.

Совершенно аналогичные процессы совершались тогда же и у западного соседа Руси. Литва успешно преодолевала тот же путь становления своей державы. Характерно, что одно и то же время отмечено появлением у обоих соседей правителей, одинаково прославившихся объединением и укреплением подвластных им земель. Когда консолидацией русских уделов вокруг Москвы занимался Иван Калита, тем же самым в Литве отличился знаменитый Гедемин. И именно эти двое положили тогда начало пока еще незримому противостоянию двух великих княжеств — Московского и Литовского. Продолжатели их дела очень скоро, уже через два поколения, приведут свои державы к острой, открытой конфронтации. Застарелый спор двух соседей, их соперничество за обладание спорным наследством, с перерывами и передышками, продлится несколько столетий и закончится чуть ли не в самом конце XVIII века. Но все это уже выходит за границы рассматриваемого здесь предмета, мы же продолжим рассказ об этом пюре только в плане интересующего нас аспекта — участия в нем ливонской стороны.

Итак, те задачи, что решались в Москве по созданию и укреплению централизованного государства, одновременно решались и за его западными границами. Результат такого до поры до времени незримого соперничества мог быть только один, и историк Иловайский так обозначил его неизбежность: «Собиратель Западнорусских земель, Гедемин был современником Ивана Калиты, собирателя Восточной Руси. Рано или поздно Литовский и Московский великие князья должны были встретиться на этом пути собирания. Но при Гедемине серьезной встречи еще не могло произойти. Их разделяла еще целая полоса самостоятельных областей, Тверских, Смоленских, Чернигово-Северских… Но если не вооруженное столкновение, то явное соперничество с Москвою обнаружилось уже при Гедемине по поводу их отношений к северным вечевым общинам, Новгороду и Пскову, где Литовское влияние выступало, при случае, противовесом более сильному и более постоянному влиянию Московскому».

Мы не станем вдаваться в детали военной истории и приводить подробности, касающиеся непосредственно военных действий между двумя соседями. Все это относится к предмету из другой области, осветить которую мы попытаемся чуть позже. Сейчас же постараемся только показать некоторые стороны этого противостояния, показывающие участие в нем ливонской стороны и, в конце концов, приведшие к самой продолжительной в нашей истории войне.

Очередной пик русско-литовского противостояния пришелся на последние годы правления в Москве великого князя Ивана III (14621505). Именно в годы его княжения обширные Новгородские и de facto Псковские владения вошли в состав Московской державы, после чего Москва вынуждена своими силами обеспечивать оборону края от ливонских нападений. С этой целью в 1492 году великий московский князь заложил каменную крепость в устье реки Наровы, прямо против ливонской крепости Нарва, расположенной на другом берегу реки. Крепость должна была служить опорным пунктом в случае войны с немцами; в честь великого князя ее назвали Ивангородом. Орденские власти хорошо понимали опасность новой крепости, воздвигнутой русскими на самой границе, они не могли не видеть угрозу со стороны поднимающегося Московского государства, сделавшегося после присоединения Пскова непосредственным соседом Ордена. Не надо было обладать большой политической дальнозоркостью, чтобы понимать, что новая крепость — это только первый шаг в наступлении на Ливонию. Но что мог противопоставить издыхающий Орден нарастающему московскому могуществу? Немцы видели, как первыми на возникновение Ивангорода отреагировали шведы. Русские поставили крепость на своей земле, и здесь у северного соседа не могло быть претензий, но Швеция ревностно относилась к своему господству на Балтике, а возникновение нового русского города-порта означало рождение новой морской державы. До этого русские на занимаемом ими балтийском побережье не рубили городов, а потому Швеция не посягала на имевшийся в русских владениях морской берег. Теперь отношение шведов к московскому присутствию на Балтике стало иным. Но русско-шведская война 1495–1497 гг., разгоревшаяся именно из-за возникновения первого русского порта на Балтийском море, закончилась для Москвы успешно, и новый русский город на Балтике остался в ее владениях.

Ливония ждала нового случая, сулящего неуспехом Москве, и он, как показалось орденским властям, скоро представился.

В 1500 году вспыхнула Русско-литовская война. Потерпев в кампании первого года войны сокрушительное поражение, литовский князь развернул кипучую дипломатическую деятельность, пытаясь создать коалицию против Москвы, и на этом поприще добился более заметных успехов, чем на полях сражений. Прежде всего, он склонил к войне на своей стороне Ливонский Орден, что сделать было нетрудно. Весной 1501 года Орден вступил в войну против Руси и на первых порах добился успеха. Немецкие войска во главе с самим магистром Вальтером фон Плеттенбергом появились у Изборска. Не ожидавшие с этой стороны удара, русские потерпели поражение в открытом сражении, но отбили все приступы врага к городу. Довольствуясь разорением окрестностей, немцы отступили. Осенью того же года русская сторона предприняла ответную акцию, организовав большой поход в Ливонию. Возглавлял поход знаменитый полководец эпохи Даниил Щеня. Противник попытался, было, остановить его и 24 ноября под Юрьевым навязал московскому воеводе упорное сражение, но не выстоял перед натиском и отступил, после чего рыцари заперлись в замках и не высовывались оттуда во все время рейда русских по Ливонии. Обходя укрепленные места, московские полки дошли до Ревеля, а от него вдоль побережья до Ивангорода, страшно опустошая все на своем пути.

Активные действия возобновились в следующем году. Весной Орден повел наступление на Ивангород, но под его стенами был разбит. Следующее крупное наступление немцев отмечено осенью. На этот раз его целью вновь стал Псков. В сентябре орденские войска, возглавляемые великим магистром, подошли к Пскову, и в который раз в своей истории западный форпост Руси оказался в осаде. Под стенами города разгорелись ожесточенные бои, а тем временем из Новгорода на выручку Пскову во главе крупных сил московских войск шел Даниил Щеня. Немцы не стали ждать его появления в ближних окрестностях осажденного города. Чтобы не ставить себя под удар с двух сторон, магистр выдвинулся навстречу московскому воеводе, оставив под Псковом лишь небольшой отряд для отражения попыток вылазки гарнизона из крепости. Встреча ливонского воинства с полками главного русского воеводы произошла у озера Смолина, приблизительно в 25 верстах от Пскова. Численное превосходство было на стороне русских, но преимущество противника в артиллерии позволило магистру выстоять в разыгравшемся сражении. Кроме того, на этот раз из рук вон плохо сработала русская разведка. Передовые дозоры Щени не выполнили главной задачи — не выяснили действительной обстановки в стане неприятеля и приняли обманное движение орденских войск за отступление. Получив от разведки донесение об отходе противника, воеводы передового полка бросились вперед. За ними самовольно последовали и некоторые части других полков. Захватив немецкий обоз, разрозненные русские отряды беспорядочно преследовали отступающих и когда полностью расстроили свои ряды, то вдруг наткнулись на главные силы ливонцев. Неорганизованную атаку русских отразил огонь вражеской артиллерии. Подошедшие главные силы пытались помочь своим передовым частям, но и они вступали в битву разрозненно, небольшими группами. В результате противник отбил все атаки, что вызвало в русских рядах сильное замешательство. Наконец, когда на месте баталии собрались все русские полки, Щеня сумел восстановить строй, привести в порядок все свое войско и возобновить нападение. Воеводе удалось найти слабое место в боевых порядках орденцев и сосредоточить на нем все усилия. Однако решающего успеха достичь не удалось. Сражение у Смолина завершилось «вничью». Немцы сдержали натиск московских полков, противники к концу сражения оставались стоять на своих исходных позициях. Но присутствие крупного контингента московских войск и понесенные орденцами потери заставили магистра снять осаду с Пскова и отвести свои войска за границы Ордена. В этом смысле кампания для русских может считаться успешной. Тем более что основным в той войне для русской стороны был литовский фронт, и там московским воеводам удалось добиться больших успехов, вынудивших литовскую сторону пойти на мирные переговоры. После этого и Ливония не могла оставаться в одиночном соперничестве с Москвой, и заключенный в 1503 году между Орденом и русской стороной мир был выгоден для Руси. В подтверждение последнего положения достаточно будет сказать, что одним из условий мира 1503 года было обязательство Ордена выплачивать Руси дань, взимаемую с Дерптского епископства.

Правда за все последующие годы ливонская сторона не заплатит ни одной копейки, что и станет в свое время поводом к большой войне. Но сам факт согласия с таким условием в 1503 году говорит о слабости Ордена. Тогда, в начале века, он шел на любые условия мира, лишь бы выйти из войны с Москвой.

Мир 1503 года замечателен еще и тем, что после него более чем на полвека на русско-ливонском пограничье воцарился покой. Причиной тому, надо полагать, явился не факт очередного договора, своим содержанием не отличавшимся от всех подобных. Их и раньше заключалось великое множество, но не один из них не приносил прочного мира. Причиной умиротворения стала немощь Ордена, приведшая к спаду его воинственную активность. В свою очередь, русская сторона, никогда и ранее не проявлявшая агрессивности, теперь вполне довольствовалась сложившимся положением вещей. Только через полстолетия, изменив своему сугубо оборонительному характеру давних отношений, Москва развяжет здесь несправедливую, наступательную войну и тем самым нарушит устоявшийся баланс сил.

Вот в связи с последним обстоятельством в предыстории русско-ливонского противостояния обнаруживается новый момент…

Трудно сказать, сколько столетий заняли выяснения отношений русских людей с обитавшими в ливонском крае до прихода завоевателей аборигенами, ибо начало этих отношений уходит во тьму веков. Отношения же с захватившими край немецкими пришельцами, если считать на момент начала XVI века, продолжались ровно три столетия. И как одну из самых специфических особенностей многовекового противостояния как с теми, так и с другими на русско-ливонском порубежье следует назвать не стремление русских людей к морю, полное равнодушие к нему. Еще в своих частых походах на земли полудиких, слабых во всех отношениях прибалтийских племен, Русь лишь ставила целью предотвращение подобных акций со стороны соседей на будущее. Та же цель просматривается и в более поздние времена, уже в нашествиях на орденские владения. В войнах и с теми и с другими русские ратные силы неоднократно доходили до морского побережья, но никогда не сделали даже попытки на нем закрепиться. Тем самым русские люди с головой выдавали свою сугубо континентальную сущность. Вся внешняя политика Руси, как и военная стратегия, направленная на ее осуществление, всегда неизменно демонстрировали континентальную психологию русского человека. Последнее обстоятельство подчеркивается и тем, что долгие годы (новгородские владения включали в себя довольно значительную прибрежную полосу в юго-восточной части Финского залива. Она простиралась от устья реки Сестры до устья реки Наровы. После присоединения Иваном III Новгорода к своим владениям Московское государство становится, таким образом, морской державой. Великий князь основывает там даже новый город, назвав его своим именем, но за многие годы владения морским побережьем, причем заметим, годы мирные, Москва не предпринимает ни малейшей попытки освоить прибрежную полосу и хоть как-нибудь обустроить ее. Прибрежные владения Руси остаются пустынными.

Можно найти много объяснений такому положению вещей для времени, когда полоска морского побережья принадлежала удельному Новгороду. Но после создания единого централизованного Московского государства равнодушие русских людей к морю объяснить трудно. Ведь у кремлевских хозяев не могло быть сомнений в выгоде морского пути для улучшения своих позиций на западе. Правители Руси прекрасно понимали значение моря для упрочнения экономического и политического положения своей державы. К XVI столетию важность владения торговыми путями, которые пролегали по Балтийскому морю и которые соединили бы между собой страны Восточной и Западной Европы, была ясна всякому, даже не очень искушенному в политике человеку. Однако отношение московских властей к морю остается прежним, и долгое время с их стороны не заметно попыток освоения удобных торговых путей. В то же время не заинтересованный в усилении Москвы Запад сохранял постоянную готовность к недопущению ее до этих путей. Об этом известный наш историк Б.Н. Флоря говорит следующее:

«Когда в XV–XVI веках начался интенсивный рост промышленного производства и городов в ряде стран Западной Европы, здесь возрос спрос на продукты сельского хозяйства, которые во все большем размере поступали на европейский рынок из Восточной Европы. Если на протяжении всего Средневековья главными предметами торговли на Балтике, поступавшими с Востока, были почти исключительно воск и меха, то теперь на Запад по Балтийскому морю везли более разнообразные товары: из Прибалтики — хлеб, из Великого княжества Литовского и Польши — хлеб и «лесные товары», из России — кожи, сало, лен и пеньку. Резко возрос товарооборот, возросли и доходы, которые приносила эта торговля. Однако эти доходы, которые могли бы обогатить русскую казну, оседали в прибалтийских портах — тех перевалочных пунктах, где потоки товаров переходили с морских путей на сухопутную дорогу. Сами купцы этих городов активной торговли не вели (судоходство на Балтике к этому времени находилось главным образом в руках голландских купцов), а пополняли свою казну благодаря установлению принудительного посредничества: они не позволяли русским купцам ездить за море, а западноевропейским купцам проезжать через Ливонию на территорию России; в самих же прибалтийских портах и те и другие могли заключать сделки только с местными купцами. В итоге торговая прибыль оседала в карманах ливонских купцов, а торговые пошлины — в карманах ливонских властей. Когда в 1557 году вырабатывался мирный договор со Швецией, «гости и купчины отчин великого князя из многих городов» просили правительство добиться у шведского короля, чтобы им была предоставлена возможность ездить «из Свейской земли в Любок, и в Антроп и во Ишпанскую землю и во Англию и во Французскую землю… и корабли бы им были готовы». Таким образом, русское купечество хорошо понимало, какие выгоды могло принести ему установление прямых связей со странами Западной Европы, и пыталось побудить свое правительство добиваться достижения этой цели.

Власти Ливонии также хорошо понимали, что проводившаяся ими экономическая политика наносит ущерб интересам России, и поэтому предпринимали различные меры, чтобы не допустить чрезмерного усиления Русского государства. Одной из таких мер был запрет ввоза в Россию оружия и цветных металлов (олова, свинца, меди), которые могли быть использованы для производства вооружения. Кроме того, ливонские власти препятствовали приезду в Россию мастеров и ремесленников, которые могли бы принести в русское общество какие-либо новые знания. В конце 40-х годов XVI века русский агент саксонец Шлитке с разрешения императора Карла V нанял в Германии на русскую службу 120 мастеров самых разных специальностей. По дороге в Россию Шлитке был арестован и несколько лет провел в тюрьме, а нанятые им мастера должны были вернуться домой».

Таким образом, история многовекового русско-ливонского противостояния прошла все стадии от заурядных обоюдных терзаний, неспособных кардинально повлиять на исторически сложившуюся расстановку, до такой ситуации, когда перевес одной из сторон мог существенным образом изменить баланс сил во всем восточноевропейском регионе. Овладение ключами от морских торговых путей, которые попадали бы в руки Москвы в случае утверждения ее в Прибалтике, в корне меняло бы политическую и экономическую обстановку в огромном регионе в пользу Руси. А потому не только для издыхающей Ливонии, но и для всей Западной Европы, понимающей потенциальное могущество Московской державы, необходимо было сохранение Ордена как щита ее восточных морских ворот от посягательств поднимающейся Руси. И на это была направлена политика Запада. Тот же Б.Н. Флоря об этом повествует так:

«Такая политика, наносившая явный ущерб интересам могущественного соседа, могла успешно проводиться лишь с позиции силы, но Ливонский Орден — некогда мощная централизованная структура, созданная специально для ведения агрессивной войны, находился в состоянии глубокого упадка. К середине XVI века он представлял собой довольно рыхлое объединение собственно владений Ордена, епископств и городов. Военные вассалы-ленники и Ордена, и епископств превратились $ землевладельцев-дворян, занятых в своих имениях производством хлеба на европейский рынок, чтобы обеспечить жизнь по достаточно высоким для того времени жизненным стандартам. Их военные обязанности стали формальностью, настаивать на их выполнении власти Ордена были не в состоянии. Положение усугублялось тем, что во главе Ордена, находившегося под покровительством папы, стояли рыцари-монахи, а большую часть горожан и дворян Ливонии к середине XVI века составляли протестанты, отвергавшие сам институт монашества.

Слабость Ордена, становившаяся с течением времени все более очевидной, была, несомненно, дополнительным фактором, побуждавшим русские власти изменить невыгодное для России положение вещей».

Но поскольку немощь Ордена была не тайной и для западных недоброжелателей Руси, а заинтересованность их в недопущении русских купцов к морским путям оставалась актуальной задачей, перспектива, в случае попытки захвата Русью ливонских владений, вырисовывалась одна: Запад не оставит Ливонию один на один с московским могуществом.

Но вот вопрос: насколько Русь осознала для себя к тому времени необходимость моря и насколько для того, чтобы осваивать морские пути, ей нужно было завоевание Ливонии?

Вообще говоря, новгородцы издавна были знакомы с морем и вели морское сношение с Западом. Но дело даже не в том, что их по каким-то причинам не притягивал путь в Европу по Западной Двине и они предпочитали старый, давно освоенный путь в Финский залив по реке Луге или по Волхову через Ладогу и Неву. А дело в том, что и здесь они начинали морские походы из континентальных глубин и завершали их в ближайших портах Балтики. Так что, скорее, это были не пути по морю, а пути к морю. Основная их протяженность пролегала по рекам и озерам. И все частые войны новгородцев, а позже и Московского государства со Швецией, были войнами не за саму Балтику, а лишь за выход в нее. Русь стремилась сохранить за собой только бассейн Невы и ее устье. Последнее ей, пока она не изменила оборонительной стратегии, удавалось. Но русские люди при этом не пытались основать порт не только на морском берегу, но даже и на Неве. Последняя пристань на пути из Новгорода в Балтийское море была в городе Ладога, что недалеко от впадения реки Волхов в Ладожское озеро. Позже, после основания новгородцами крепости Орешек, последняя пристань будет в истоках Невы. Об истории борьбы русских людей со шведами за сохранение выхода в Балтийское море, выхода, который русские люди потеряют в результате Ливонской войны, мы в свое время будем вынуждены рассказать, а сейчас вернемся в начало XVI столетия к событиям, на которых мы остановились.

Итак, участие Ливонского магистра Плеттенберга в русско-литовской войне на стороне князя литовского в первые годы XVI столетия стало последним столкновением Руси с Ливонией вплоть до начала Ливонской войны второй половины XVI века. Теперь на последующие полвека русско-ливонское порубежье, как мы сказали, становится непривычно спокойным, где с трудом можно будет различить едва тлевший огонь былой вражды. Взаимная неприязнь соседей, конечно, останется, и никакие мирные договоры будут не в состоянии ее искоренить. Немецкое рыцарство никогда не примирится со славянской расой, но открытая вражда сходит на нет, и после мира 1503 года на старой псковско-ливонской границе не замечено будет хоть каких-нибудь, пусть даже самых мелких баталий. Все это время, набирая силу, будут продолжаться русско-литовские войны, при этом литовская сторона всякий раз снова попытается склонить к союзничеству с собой ливонского магистра, но всякий раз безуспешно. Причину падения военной активности Ордена мы называли — это его слабость. Рыцарская община вступила в последнюю фазу своего упадка, и она не рассчитывает на успех в борьбе с Москвой даже в союзе с могущественным Великим князем Литовским. Сил у Ордена нет даже защищаться, и это покажут первые же события Ливонской войны. Но это будет еще не скоро, это случится только через несколько десятков лет, а сейчас ливонские власти охотно заключают с Москвой мирные договоры, всякий раз выгодные для русской стороны, как, например, договор 1509 года. В нем ливонская сторона даже оговаривает условие, которого от нее и не требует Москва: Ливония, обязуется на будущее не вступать в военные союзы с Литвой, иными словами, не воевать против Руси.

В таком непривычном для истории России тихом и мирном состоянии пребывали ее северо-западные рубежи во все время великого княжения Василия III, при котором псковские владения, наконец de jure, становятся принадлежностью Московской державы, я также в первые годы правления его сына — Ивана IV. Затем мирному полувековому затишью в этих краях суждено было смениться четвертьвековой бурей, ураганная сила которой еще была неведома московскому обывателю.