Произошло всего и столько – от весенней Германии до выжженной солнцем уже в мае Андалусии, южней которой - только Африка, а потом французский Нант, где я встретил старых друзей и понял, что останусь там надолго, с этими атлантическими серыми стенами и косыми крышами, и остался – в мире, расширившемся от России до совершенно чудесного многообразия… в общем, когда наша трехмесячная виза закончилась, мы решили на это внимания не обращать.
… а еще через несколько месяцев Алик (музыкант и мой старый приятель, проживший в Западной Европе нелегально пять лет и потом получивший наконец французскую carte de sejour [29]вид на жительство
, а с ней – и свободу выехать с Запада) решил проехаться по Восточной Европе, но сначала - на Балканы, осмотреться че-как, и поучиться местной музыке. В машине у него нашлось место и для меня.
выглядело это в нашем воображении так: проезжаем Хорватию и Боснию, и – в Сербию, играть музыку на улицах разрушенного американцами Белграда, все очень романтично и вообще. Как-то так.
за неделю мы, втроем, не спеша, проехали Францию, Германию и Австрию, останавливаясь вечерами на пешеходках городов, наиграть денег на бензин (волынка, кларнет и мандолина, я же, музыкально неодаренный, продавал публике компакт-диски)…_
и, наконец, на подъезде к словенской границе, вспомнилась досадная подробность: а ведь виза-то моя - того, кончилась… Стало страшновато.
Граница между Австрией и Словенией.
Машина замедляет ход и останавливается…
«Guten Tag! Ihre Passeporten, bitte!»
Я смирно лежу на полу, между сиденьями, прикрытый спальником и всякими набросанными тряпками, стараясь не дышать, и не шевелиться. Торчащий посреди валик впивается в бок. Очень неудобно, кстати.
“Bitte schon!”. Кажется, Алик тоже немного волнуется.
помедлив, штемпель с металлическим лязгом дважды впивается в паспорта… Неужели все? Но я с ужасом слышу, как
!!! - задняя дверь открывается! чувствую, как чужой взгляд шарит по моей спине, под ставшим вдруг невидимым спальником…
«Und hier – was haben Sie [30]А тут - что это у вас?
?”
«Эээ… sac de couchage, quoi [31]Ну… эта… спальный мешок!
!!” – говорит Алик, от волнения, по-французски.
чудовищно долгая пауза.
“Gute Reise [32]Счастливого пути!
”
дверь хлопает, и машина, взбормотнув мотором, трогается с места…
. .
наконец-то! Я шевелюсь, пытаясь вылезти и размять наконец онемевшую поясницу, но Алик говорит: «Лежи спокойно! Еще словенский пост не проехали!»
Ах, да. Словенский.
. .
“Dober dan!” – «Добрый день»…
Поговорив о чем-то с пограничником, Алик уходит, надолго. Незаметно склонившись назад, Бабаджян объясняет мне: «Визы надо покупать – тут, на границе… Алик пошел деньги менять. Лежи, короче».
Я лежу. Двадцать минут, обливаясь потом, от жары и беспокойства, боясь пошевелиться… Наконец: бубнеж голосов – thank you – have a nice time in Slovenia – дрожь ожившей машины – ну же!
. .
рр… - ровно гудит мотор и маленькие аккуратно окрашенные домики проносятся мимо – на самом деле все это мало отличается от только что покинутой Австрии – кроме надписей на домах и рекламных щитах, понятных, славянских – и моего восторга – ПОБЕДА! Над тупым кретинизмом границ и виз! Над идиотами в форме, считающими, что у них есть право говорить мне где и сколько находиться... – О-ХРЕ-НЕННО!!!
…через некоторое время до меня доходит, что я снова нелегал – на этот раз в Словении.
* * *
Ljubljana.
Алик идет по улице, покачивая головой, с мечтательной улыбкой, и говорит:
«Вон, смотри, все понятно, написано: ulica… pivo Zlatorog…menjačnica – это где деньги меняют, да?»
полный восторг – какой только может быть у человека, прожившего безвылазно в чужих землях пять лет. «Давай подвиснем здесь на денек, тут – круто!»
барочные завитушки, костелы – средняя Европа. Вечерние городские огни чуть потусклей, чем на Западе, зато: взрывы смеха, гуляющие по центру города толпы... симпатичная славянская расхлябанность…
но я думаю: а ведь отсюда до Хорватии всего час на машине… «Слушай… Это - еще так… Поехали на юг! Увидишь, будет еще круче: там - настоящие Балканы!»
Мы останавливаемся у Тримостья – центра старого города, расчехляем инструменты – и очень скоро собирается толпа живых, отзывчивых слушателей – и, потом, подсчитывая деньги (много, хватит и на бензин, и еду, и еще на потом) – ну, что, за пивом? Три бутылки Златорога, и – гулять по вечернему городу…
Словения – самая западная из всех югославских республик, что-то вроде нашей Прибалтики. Самая развитая экономически в бывшей Югославии. Словенцы говорят на отличном от сербско-хорватского, хотя и близком, языке, и всегда были несколько – отдельны. Поэтому, наверное, и отделение от Югославии было почти бескровным…
* * *
Хорватия, август 1999
На хорватской границе прятаться я не стал… И правильно: словенцы просто махнули нам издали рукой – проезжайте, ага; на хорватской стороне - дзиньк! в моем паспорте отпечатывается штамп, лишающий меня, наконец, призрачной противозаконности…
вздохнув с облегчением, мы готовимся отъехать от кабинки пограничника, но дорогу нам преграждает надменный ариец-таможенник, желающий тщательно обыскать машину на предмет изъятия незаконных веществ, да и вообще, потому что мы неприятные какие-то… И начинает с тевтонской дотошностью обшаривать сваленное в багажнике нашего «опеля» барахло, по большей части не особо чистое – вскрывая пачки макарон; прощупывая швы штанов; не брезгая и грязным – но, не добираясь и до середины (славянская лень побеждает!) с раздражением машет: э, езжайте отсюда u pičku maternu!
да не вопрос.
. .
В придорожной забегаловке, под полосатым навесом, маленькими глоточками растягивая kavu sa ŝlagom… стряхивая пепел со второй уже Kolumbo… Вдыхая воздух, в котором - уже немного Адриатики, уже недалеко! И музыка из динамика, буц-буц-! такая дурацкая, но все равно приятно – а потом радио, знакомо растягивая слова: vrijemenska prognoza… - а за соседним столиком два дальнобойщика, протяжно свистнув вслед проходящей женской фигурке – “Ma jebo te, čovjeće, neee mogu - voolim ja cure! [33]А-ху-еть!!! Слышь, брателло – гибну я с этих баб!
”
ну вот, снова на Балканах. Не ожидал…
* * *
граница Словении – Rijeka - Krk
«Главное – про войну не заговаривать, а если начнут сами – лучше просто слушать и своего мнения не высказывать - ну, на всякий случай, а то психов тут после войны много… Там, где бои шли, в лесу ночевать опасно – мины… Русских тут недолюбливают, так что лучше, того… не афишировать – тем более что у номера нас французские», уже который час обучаю я Алика с Бабаджяном технике безопасности, повторяя, в основном, то, о чем нам говорили на инструктаже в Пакраце, и немного важничая, конечно – фиг ли, знаток местных обычаев...
(через пару дней, в Сплите, Алик подходит к газетному киоску и громко спрашивает: «Сербия! Имеете карту Сербии? Проше бардзо!» - дернувшейся от удивления тетке (Ne držimo!”) – и я, со страшным шепотом: «Ты чего?!?», начинаю оттаскивать его за рукав – сейчас мне это кажется уже смешным, но тогда еще слишком помнились эти инструкции из 1995 года…)
… остановившись наиграть денег в Риеке – ну, так себе город, с массивным итальянским центром, похожим на скучный Милан – где даже главная улица называется Корсо – потому что раньше этот город и был по большей части итальянским, и назывался Фиуме, по-итальянски тоже «река» - и именно здесь Великий Бард д’Аннунцио поднял восстание против славянских властей, создав просуществовавшее полгода анархическое государство, первую республику под управлением поэта, для каждого гражданина которой обязательным было изучение музыки – кончилось, как всегда, плохо; сейчас, индустриальная жлобская Риека, в которую без надобности лучше не заезжать;
дальше, по побережью, и – вот она, Адриатика! с маленькими выгнувшимися по кромке залива городками, с причалами в ожерелье покачивающихся на волнах лодок и яхт;
мост, соединивший остров Крк с материком… за которым:
полынные пустоши с развалинами пастушьих изгородей, сложенных когда-то давным-давно из камней; горы на горизонте; горький запах южных трав, врывающиеся с раскаленным ветром в открытое окно…
… не доезжая Старой Башки, мы останавливаемся на нашем с Вероник месте – там, где обочина над обрывом становится чуть пошире, как раз припарковаться - я вылезаю и смотрю вниз, с удовольствием: за три года ничего не изменилось.
захватив необходимое, мы спускаемся по крутой тропе к дикому, изогнутому подковой пляжу, за которым начинается узкая горная долина, заросшая деревьями инжира…
* * *
Два дня покоя.
Днем, от Старой Башки, на пляж тянулись вереницы туристов, в основном немцев и чехов, со своими полотенцами, шезлонгами, обожженными спинами и крикливыми детьми (удивительная разница: в годы войны, иностранцы ездить сюда боялись и на километр побережья мы с Вероник были совершенно одни) – зато вечера были наши: мы выбирались на пустой пляж, разводили яркий костер из смоковничных ветвей, и сидели на берегу плещущей Адриатики…
на следующий день ожидалось солнечное затмение. К которому мы подготовились, закоптив на костре бутылочные стеклышки, безопасно смотреть на солнце. Берег заполнился галдящей толпой – неподалеку на пляже устроилась немецкая семья, расставив шезлонги лицом к ожидаемому развлечению, с банками пива в руках.
затмение: черная выщербина, коснувшаяся солнечного диска и поползшая дальше – вдруг повеяло холодом, поднялся жутковатый ветерок – и затихло все: насекомые, птицы, и даже самые недогадливые - люди. Несколько минут сумерек, полной тишины и оцепенелого ужаса, а потом, счастье – брызнувший из-за края черного шара солнечный свет!
первое неуверенное стрекотание кузнечика – нарастающий радостный гомон птиц – и, шш-чк! звук открываемого пива.
* * *
Krk - Dalmacija.
целый день вдоль побережья на юг – дорога то приближается к маленьким адриатическим городкам, то возносится по срезанным динамитом в скалах террасам высоко – вспышка темноты туннеля – слепящая вспышка солнечного света - и вдруг, уже с высоты, промельк пятнистой морской лазури и изгиб бухты – тотчас заслоненные скалой…
… за Задаром - первые взорванные дома, развалины, мертвые деревни…
… белый мрамор Сплита – и, пока остальные играют на пешеходке, я ухожу на часок пройтись снова по широким вытертым плитам римского города возле дворца императора… э, то ли Диоклетиана, то ль Максимилиана - да и просто чтобы немного побыть одному, наедине с городом – белой сказкой…
…
… рр! – на север, в горы, в Боснию.
* * *
Босния и Герцеговина, август 1999
Вот куда мне всегда хотелось. Во-первых, потому что большинство ее городов я знал уже по рассказам вараждинских беженцев. Во-вторых, такое бешеное смешение культур – это интересно. Ну, и вообще – название красивое.
но поначалу Босния от Хорватии отличалась до обидного мало – верней, не Босния, а плоская Герцеговина, куда мы въехали после границы, в начале войны ставшая непризнанным государством боснийских хорватов Герцег-Босной – она и теперь усердно доказывала свою хорватскость, теми же рекламой, флагами, и теми же (футбол, политика и просто глупость) надписями на стенах...
но, дальше от границы, стало бедней, дичей и свободней – стало по-другому
С жадным любопытством я смотрел на острые иглы мечетей, торчащие в горных деревнях…
началась Босния.
* * *
Сараево.
… мы въезжаем на проспект мертвых небоскребов – построенных когда-то для сараевской Олимпиады. Многие из них изуродованы, с закопченными стенами, покрытыми россыпью осколочных отверстий, пустыми окнами… Все это я видел раньше, но никогда – такой, целый город разбомбленных многоэтажек…
Центр оказался тоже раздолбанным, но – живым. Бросив машину на одном из проспектов, мы идем дальше пешком, расспрашивая про centar Starog Grada…
Башчаршия была еще относительно малолюдной – хотя появились уже и полезные продавцам сувениров посетители, с большими фотоаппаратами, но большинство иностранцев в тогдашнем Сараево были военными UNPROFOR-овцами и служащими миссий ООН. А многие местные еще носили военную форму. В остальном, все было обычно – музыка из кафан, громкое хихикание проходящих школьниц...
. .
неудобство общения с музыкантами в том, что, в общем-то, кроме музыки, их мало что интересует. Так что, погуляли мы совсем немного: «А че, сейшенить-то когда будем?»
«Слушайте», говорю я. «А давайте-ка я не буду тут дисков продавать»
«А чего?»
«Да ну, не хочется».
… одно дело Франция или Австрия, и даже вполне себе сытая Хорватия, но в Боснии…ну, в общем, не хотелось и все тут.
а продавать ничего и не понадобилось.
. .
потому что за те несколько минут, что они успели поиграть (звук волынки звучал в Сараево очень странно), выставленный кофр от мандолины наполнился деньгами чуть ли не наполовину – сразу собралась толпа – надо же, к нам приезжают теперь не только военные… Такого живого отклика я не помнил за все время путешествия…
короче, на нас обрушился неожиданный денежный поток конвертибельных марок (КМ) Боснии и Герцеговины…
а через пятнадцать минут нас арестовали.
. .
вышедший из-за угла человек в гражданском, старавшийся держаться неприметно, встал рядом и вполголоса сказал: «Так, теперь… все собираем и следуем за мной!»
не особо обеспокоенные (а чего такого-то?), но немного огорченные все-таки, потому что неожиданный денежный поток - это приятно, мы собираем вещи и инструменты, и идем вслед. Все мои попытки поговорить с непонятным человеком за жизнь и музыку и вообще - ничем не кончаются.
. .
«Тааак!», говорит толстый полицейский в расстегнутом мундире, и заправляет лист бумаги в немыслимой ветхости печатную машинку. Будет писать протокол задержания, значит. По факту незаконной трудовой деятельности иностранных граждан на территории Боснии и Герцеговины.
ух ты, печатная машинка.
Алик с Бабаджяном сидят смирно в углу, а я говорю уже несколько минут, с выражением – указывая на вопиющую нецелесообразность трудовой деятельности на территории Боснии и Герцеговины граждан, прибывших с территории Французской республики. А также – на благородный характер нашей миссии: играть музыку для граждан Сараево, дабы поддержать морально – и так далее.
не обращая на меня особенного внимания, полицейский сочиняет на машинке протокол – причем, делать этого явно не умеет, мучительно медленно отстукивая текст одним пальцем.
по ходу расследования выясняется, что у Бабаджяна документов при себе нет – и он отпущен к машине.
чак! … чак! … - медленно создается протокол. Сделав какую-то ошибку, полицейский с раздражением вырывает из машинки листок, и начинает по новой.
“Ovako… Kako se zove ova… kutija od mandoline, koju vi ste postavili na ulice, da bi ljudi su bacali tamo pare? [34]Итак… Как называется эта коробка от мандолины, которую вы поставили на улице, чтобы люди бросали в нее деньги?
”, уточняет он у меня.
“Pa… kutija od mandoline! [35]Ну… коробка от мандолины!
”, подумав, говорю я.
чак! чак! - «… и поставили коробку от мандолины на мостовую…»
из соседних комнат заходит второй полицейский, посмотреть на нас – и, довольно добродушно, спрашивает: «Ну что, музыку играли, значит?» - «Играли», сознаюсь я.
протокол закончен – осмотрев его с тщательностью, полицейский остается доволен, кладет листок на стол и сидит, сложив руки. Бабаджяна нет.
через полтора часа второй полицейский опять заходит в комнату, спрашивает про Бабаджяна, и остается с нами. Оба сидят и смотрят на нас, и без всяких уже следов добродушия – а уж вам-то, голубчики, никуда не сбежать – и вообще, с боснийской полицией шутки плохи, понял?
еще через полчаса появляется Бабаджян, вида бледного и расстроенного:
«Чуваки, у нас машину спиздили!!!»
Нормаально. Арестованы, в Сараево, сидим под угрозой жуткого протокола, без денег, частично без документов, а теперь и без машины. И еще – если хорошенько приглядеться к штампам в моем паспорте…
Я скороговоркой объясняю полицейским: ну надо же какое несчастливое стечение обстоятельств! Наша машина была только что похищена неизвестными лицами, из-за чего и произошла досадная задержка и невозможность удостоверить личность…
«А где машина-то стояла? А, ну так понятно. Pauk…»
Что еще на хрен за паук!?!
. .
«паук» оказался эвакуатором, увезшим нашу машину за неправильную парковку. А полицейские, подшив куда-то протокол, сразу же нас отпустили, дав адрес эвакуационной площадки, и, кажется, даже пожелали успеха в борьбе с пауком.
освободить «опель» стоило двести марок – то есть, все деньги, включая оставшееся после Германии и Австрии… Заправив на последнюю пригоршню мелочи машину, мы едем на север, решив, что Сараево нам, пожалуй, хватит…
* * *
Tuzla.
Все-таки Босния для путешествующих музыкантов – золотое дно…
к вечеру, мы оказались в Тузле – где было гораздо спокойней - по широкой пешеходке, с красиво подсвеченными мечетями, ходили группки гуляющих – а злобной полиции не было заметно.
на всякий случай мы встаем в начале, где народу чуть поменьше – но очень скоро вся улица оказывается запружена толпой – деньги падают в kutiju od mandoline с удивительной частотой, и за час где-то у нас уже набирается на бензин, еду, и бутылку хорватского вина Vranac…
«Ну, что – заночуем в Сербии?»
«Ну».
* * *
Tuzla – Биjељина – граница Сербии.
Ну и денек… С тех пор, как мы въехали в Боснию, время так уплотнилось, и впечатлений в голове скопилось столько, что она не выдержала, и я засыпаю, на всю дорогу до сербской Боснии…
от поста на границе Республики Сербской, где мы пытаемся выяснить, какие тут ходят деньги («Любые!», машет рукой полицейский-серб), до границы, собственно, Сербии, около часа езды – в темноте, боясь разогнаться на неосвещенной дороге – я совсем просыпаюсь и с любопытством гляжу в окно, рассматривая непривычную кириллицу на указателях и пытаясь разглядеть в редких домах что-то особенное… да нет, дома как дома.
… с боснийской стороны, пограничники-сербы, увидев наши паспорта, оживляются:
«Здравствуй, товарищ!» (ну почему по всей Восточной Европе уроки русского языка начинались с этой идиотской фразы!?!). Я спасаюсь, переходя на сербский, и минут пять мы разговариваем за дружбу, потом нам советуют заправиться на этой стороне – Сербия под санкциями, проблемы с бензином; зовут «на кафу» -
«Срећан пут!»
в отличном и несколько торжественном настроении мы подъезжаем к табличке Савезна Федеративна Република Jугославиjа...
но там нас встречают куда спокойней: взглянув в паспорта и расспросив, с какого это перепугу мы с французскими номерами, пограничники уходят куда-то звонить, и потом возвращаются...
«Требате визе за улазак у Jугославиjу… Извините…Не можемо вас да пустимо …»
кажется, наш героический замысел сорвался…
* * *
граница Сербии - Биjелина – Брчки коридор.
2 часа ночи. Мы едем назад, на запад, и очень хочется спать. Дорога узка и плохо освещена, за окном спящие деревни или поля – подходящих съездов не видать.
на околице одной из деревень стоит кто-то с поднятой рукой.
„Смотри, автостопщик! Останавливаемся!“
проскочив на скорости мимо, тормозим.
„До следећег села...“
совсем молодой парнишка лет семнадцати, кажется, очень удивлен тому, что остановил посреди ночи непонятно кого. Под глазом у него нормальных таких размеров фингал.
„Да это я... с дискотеки, короче...“
С дискотеки – понятно. Молчим... Похоже, разговаривать он то ли опасается, то ли просто не особо умеет. Ладно, едем дальше.
через какое-то время мне приходит в голову спросить:
„Слушай, а где у вас можно переночевать? Не в гостинице, а так? Лесок какой около вашей деревни есть?“
„Ночевать?... Можно... Вон у нас за деревней на холме... Ночуйте...“
Вообще-то, я надеялся, что он позовет к себе, но, видать, родители заругают. Ну, холм, так холм.
Высадив парня в деревне, мы пытаемся найти обещанный холм, но теряемся в темноте – и, в конце концов, ткнувшись в какой-то съезд, попадаем на поле. Ни деревца, ни тени на утро, но – все. Сил больше нет. Мы молча разбираем спальники, находим восток, откуда с утра встанет солнце – я заранее прячусь от него за машиной – Алик ложится внутри - а Бабаджян ставит над головой раскрытый зонтик - изобретение, которым он чрезвычайно горд…
* * *
где-то около Брчко
просыпаюсь я от звука голосов – невнятный бубнеж – лежу какое-то время, надеясь, что скоро уйдут (спать после вчерашнего хочется ужасно) – но голоса не стихают, и я заставляю себя встать – черт бы подрал любопытных пейзан…
около машины стоят трое, и смотрят на нас (а картинка престранная – вокруг машины барахло, выброшенное из машины вчера в поисках спальников, ящик с продуктами – а чуть в стороне зарывшийся носом в спальник Бабаджян с нелепо веселеньким зонтиком у головы). Смотрят так - и ничего не говорят.
«Добро jутро!», говорю я как могу жизнерадостней.
Один из мужчин неуверенно кивает, остальные продолжают мрачно смотреть…
«Ми смо Руси!», сообщаю я на всякий случай. «Русские. Просто, переночевать остановились. Сейчас вот остальные проснуться, и дальше поедем»
«А чего не в гостинице?», наконец открывает рот один из них.
«А мы… это… гостиницы не любим!»
«Не любите, ага».
молчание.
так, надо что-то делать.
«А не скажите, где тут у вас в селе можно домашней ракии купить? Любим, значит, сербскую ракию!»
общее оживление.
«Ракию? А, да, ракию можно. Пойдешь вон в селе третий дом налево, спросишь деда Николу. Има он баш добру ракиjу! Као суза! (как слеза!)»
«Хвала лепо», говорю я и начинаю кивать, показывая, что вот сейчас все проснуться, и мы, сразу – за ракией!
Помедлив, они уходят. Залезть, что ли, обратно в спальник? Нет, все-таки странные они были какие-то… И я решаю разбудить остальных и побыстрей убраться от греха.
Разбудить – ага, как же! Я долго тормошу два тела, стонущих, бессвязно бормочущих и пытающихся заныкаться от меня (навязчивого несчастья) в спальники поглубже…
посмотрев же случайно назад, в сторону деревни, я понимаю, что предполагаемые неприятности приближаются – виде двух профессионально крепких мужчин, в сопровождении толпы мужичков похлипче.
«Српска милициjа… Шта радите овде, господине?»
Я начинаю снова объяснять – про совершенно благонадежных русских, которым необходимо было переночевать - но тот, что начальственного вида, обрывает меня, протягивая руку:
«Молим, пасоше!»
Я достаю из бардачка паспорта и протягиваю. «А еще нам бы ракии…»
полистав паспорта, и показав остальным обложки с двуглавым орлом, он возвращает их, и говорит, уже вполне дружелюбно:
«Больше глупостей не делайте. Постучались бы в любой дом, вас бы пустили…»
«Да поздно было, не хотелось будить…»
«А мы-то думали, вы мусульмане, пришли на свое кладбище. Хотели вас маленько… это… побить».
Я оглядываюсь, и только тут замечаю странного вида каменные плиты - некоторые стоящие, некоторые разбитые и поваленные на землю. Ночь на кладбище – романтично…
а второй из милиционеров, парой слов успокоив собравшуюся толпу, говорит:
«Вон, видите пластиковую ленту? Дальше - мины. Кладбище заминировано. А за кладбищем, вон, за теми кустиками – уже мусульмане… Пичку их матерну!»
. .
коридор Брчко – место, где в 1992-м году шли особо жестокие сражения за узкую полоску территории, соединяющую восточную и западную части Республики Сербской. В результате победы сербских войск, западная часть Республики Сербской, до того оказавшаяся в состоянии блокады, была соединена с ее восточной частью, и получила выход к Сербии… В самых узких местах ширина коридора была не больше 2-3 километров. До самого окончания войны войска мусульман и хорватов неоднократно пытались отбить у сербов этот коридор. Здесь всегда были сосредоточены особо крупные силы враждующих сторон, и очень много чего было заминировано.
в таком вот месте – на заброшенном мусульманском кладбище, в ста метрах от минных полей - мы и решили переночевать…
. .
а к деду Николе мы таки заехали, потому что ракии на дорогу купить действительно хотелось. Дед вытащил здоровенную пузатую бутыль литра на полтора и продал ее нам за пять марок – но вначале основательно ее совместно с нами употребив.
… позже, в Венгрии, мы напоили этой ракией знакомого ирландца Шохди, что имело печальные последствия – здоровенный, бородатый и крайне драчливый ирландец, напившись ракии, принялся долго и основательно бить по лицу тщедушного шотландца Диана, обосновывая это давними межэтническими разногласиями: «You fuckking Englishman pretending to be Scottish!! [36]Ты – ебучий англичанин, прикидывающийся шотландцем!
” – хрясь в ухо! – «Don’t be violent to mee! [37]Пожалуйста, не проявляй ко мне насилия.
” (Диан) – хрясь… - и нам, чувствовавшим моральную ответственность за спаивание Шохди, было несколько стыдно, но укротить Шохди было подобно попытке остановить разбушевавшийся асфальтовый каток, нереально… - но это уж совершенно другая история.
* * *
на хорватской границе, то ли из-за нашего чумового и несколько пьяного вида, то ли просто из зловредности, нас не пускают, отправляя в Сараево за визой. Никакие пояснения, что в Хорватии мы уже были, не помогают. В Сараево не хочется. Сербские пограничники с боснийской стороны советуют ехать до следующего пограничного перехода, на основную дорогу – попытаться там – а то тут, знаете ли, место такое – коридор…
и, через час пути по раздолбанному шоссе, вдоль маленьких, но частых деревень (половина домов, видимо, мусульманские или хорватские, разрушены или разбиты или расписаны нехорошим) мы выезжаем из Республики Сербской в Мусульманско-Хорватскую Федерацию – в ее, очевидно, хорватской части…
на большую автотрассу, в Хорватию, в сторону Осиека – с хорошим асфальтом, рекламой, заправками INA и хорватскими флагами, горделиво веющими и так далее –
на границе, никто особо внимания на нас не обращает, равнодушно щелкнув штампом о паспорт – и, evo ti, Hrvatska…
очень, кстати, было жаль уезжать из Боснии.
Хорватия.
через северную Хорватию, наискосок, к венгерской границе – по такой знакомой и милой глазу Славонии – и вот уже перекресток, и я смотрю в сторону указателя Daruvar – Pakrac… Но Алик спешит, через две недели ему надо быть во Франции – значит, Венгрия, ну, ладно… Но вначале нужно денег на бензин.
в Осиеке, на набережной, мы стоим и, собственно, эти деньги добываем. Под звуки кларнета и мандолины, я обхожу толпу с коробкой компактов, приклеив на лицо вежливо-умилительную улыбку – а за мной по пятам ходит дед и занудно бубнит, мешая русские и хорватские слова: «Русские… недобро! Русские… любят… Срба!». Я мысленно наделяю деда свойствами абсолютных прозрачности и невидимости – не очень-то помогает…
И вот: полчаса до границы, и – конец Балканам.