Posušje.
Утро. Я просыпаюсь долго и с неохотой - под разгорающееся пение птиц, бубнящие издалека из домов голоса и шум машин на шоссе…
а потом сажусь рывком, прислоняюсь спиной к дереву – и смотрю на неожиданно яркий, светло-зеленый в пронизывающем свете лес, и темный мох на разбросанных гниющих деревяшках, и стрельчатый ковер папоротника.
сверху, за трепещущей на ветру листвой, мигает солнце...
умывшись остатками воды из бутылки, мы собираем рюкзаки, и (я все же выкуриваю сигарету, наслаждаясь напоследок покоем) – встаем, выходим на шоссе
и идем прочь от городка, ради удовольствия ходьбы, по расчерченному шевелящимися на ветру тенями веток асфальту, наслаждаясь утром, приятным нежарким солнцем - мимо домов, покрытых серой ноздреватой штукатуркой, огороженных невысокими сетчатыми заборами, из-за которых пахнет свежеполитой травой –
откуда, распрямившись в удивлении, на нас смотрят домохозяйки с шлангами в руках, выбравшиеся повозиться с утра в саду, пока нежарко – провожающие нас взглядами…
шоссе упирается в круговой разворот и развилку с обозначенной меловой разметкой обочиной – на которую я рывком ставлю рюкзак – сажусь на него сам и разворачиваю на коленях карту…
вроде, ехать осталось недолго.
* * *
Posušje – Grabovica – Livno.
прошлое, вернее, память о нем, похоже на дорогу под колесами – иногда, отличное сцепление, я действительно вижу этих женщин с шлангами – и дома, их серые стены, и по краю стены бороздка выдавленного простого орнамента – и заборчики, из-за которых в этом искусственном слепке мира, созданном памятью, выглядывают почему-то всегда розы - садовые столики под навесами и обязательная на Балканах садовая печка-мангал, с обмазанной глиной трубой –
а потом провал, бессильно скользящая по льду резина, и я все пытаюсь вспомнить - кто увез нас с той полосатой обочины? ведь увез же кто-то –
потому что потом мы вдруг уже на боковой дороге, куда свернули по ошибке с шоссе, а когда разобрались, было уже поздно –
почти пустой дороге, вдоль смирного канала, и я сильно жалею что забыл налить в бутылку воды, потому что очень жарко, и мало машин – а те, что остановились для нас пару раз, едут недалеко, до ближайшей деревни, на трассу не надо никому – надо же так глупо застрять! – потом, вспышка ясности заканчивается…
но помню все же:
(три девушки в маленькой машине, мы с трудом втискиваемся –и, болтая о том о сем, доезжаем до выезда)
снова на трассе – широкая обочина возле автобусной остановки из изувеченных, гнутых железных листов… пыль…
(крепыш в бейсболке, пытающийся разговаривать со мной про футбол)
сорок минут ожидания на повороте, у озера – разглядывая самодовольные, буржуазные дома - дорогой декоративный камень, стекло, черный кот-флюгель… мужчина с затейливо подстриженными усами, вышедший в сад с садовыми ножницами в руках и – косой недовольный взгляд – наверное, наши рюкзаки неприятно прислонены к его забору…
устав стоять, мы идем в кафешку, берем по кофе, и садимся за уличным столиком, в тени – десять минут украденной южной лени и прохлады –
и снова на дрожащую в горячем воздухе дорогу, рассекающую полынные заросли, за которыми – озеро и пляж и запах жарящегося мяса… детский визг и гулкие вскрики купальщиков…
(хорватская мама с дочками из Швейцарии, на новой пахнущей кожей машине – мама доброжелательна и говорит об удивительной Боснии, где все дешево; и еще об отдыхе на побережье; дочки в ущерб родному хорватскому говорят друг с другом по-немецки, и самая младшая, сидящая с нами позади – кажется, нас побаивается)
распаханные поля – зеленые невысокие холмы – аккуратные беленые дома с яркими крышами - сады с гипсовыми зайцами, гипсовые оленьи рога над дверьми… Щиты с рекламой хорватского шоколада KRAS.
* * *
Livno.
… из Ливно в Босанско Грахово, в семидесяти километрах, никто не ездит. И, похоже, сильно удивляются, что кому-то туда вообще надо. Поэтому я, поначалу занятый утешительными подсчетами – вот, семьдесят до Грахова, потом пятнадцать в горы – и все! – после двух часов ожидания и удивленных взглядов понимаю, что мы здесь надолго… Соседний дом, сад и забор изучены в совершенстве; и я сижу на рюкзаке – стою, облокотившись о забор – хожу туда-обратно, усеивая асфальт разбросанными концентрически окурками – рассматриваю в тысячный раз карту…
. .
… настоящее древнее чудище! Старый грузовик, похожий на колхозный ЗИЛ, с открытым кузовом и хлопающими облезлыми бортами –
из которого высовывается совершенно колхозного же вида небритая рожа в кепаре и орет:
«У Грахово? Може, може… Хаjде - улази!»
- подтянувшись за борт и оттолкнувшись от колеса, рывком – в кузов.
* * *
Livno – Босанско Грахово.
Юля, уставшая от долгого стояния под солнцем, спит, положив голову на рюкзак – несмотря на тряску мчащегося подпрыгивающего на колдобинах грузовика –
а я, привстав, высовываюсь из-за кабины - ветер рвет волосы и холодит лоб - присев, прячусь в полосе смирного воздуха за кабиной, но там скучно - и снова встаю, держась за бортик
каменистая степь и горы позади…
. .
… через несколько километров богатая, распаханная, скучная Герцеговина кончается – и начинается Босния – придвинувшаяся синеватыми горами, пахнувшая дымом, дикостью, а у деревень - и навозом. Желтая степь, покачиваясь на извилинах дороги, свистя в ушах, все заваливается назад, туда, где смыкается рассекаемый грузовиком воздух… я пытаюсь прикурить на хлопающем ветру сигарету… не получается…
мимо пробегают несколько деревень; пару раз пятнами пожелтевшей свалявшейся шерсти мелькают овечьи стада, возле которых идет/сидит на камешке/опирается на старый велосипед пастух; потом деревни становятся редки и начинаются
просторные безжизненные пространства, поросшие бурьяном и усеянные каменными россыпями…
(скорость, треплющий ветер и восторг движения)
… мертвые дома. Разрушенные, выжженные, давно оставленные… Разметенная кирпичная кладка, повисшие остатки взъерошенных взрывами черепичных крыш, голо торчащие в небо печные трубы – без исчезнувших стен…
долгие степи…
и снова - тонущие в разросшихся и одичавших садах развалины …
. .
за столиками из красного пластика, под выцветшим пепси-кольным навесом сидят несколько мужчин в майках и с бутылками «Нектара», оборачиваются на нарастающий рев нашего мотора. Грузовик медленно заезжает на обочину, останавливается, пару раз взрыкивает, вздрагивая крупной дрожью – и затихает.
все вылезают из кабины и подходят к сидящим, с размаху хлопают друг друга ладонью о ладонь - Шта има?
мы тоже спрыгиваем, размять ноги.
через дорогу от корчмы самодельная табличка с надписью: Црни Луг.
под ней источник - вмазанный цементом в каменную глыбу кусок трубы, из которого течет очень вкусная на вид вода -
набрав бутылку, я подставляю затылок холодной воде, потом поворачиваю голову и даю струйке, задевая вспыхнувшие ломотой зубы, заполнить рот…
и, подняв голову, встречаюсь взглядом с дедом из нашей машины, в кургузом пиджачке, совсем седым…
«Добра jе», говорю я, кивая на источник…
«Добра… Разумеш наш, jел? Коjег си порекла?»
«Рус»
«Ма да!?!», дед взволнованно хмыкает и быстро уходит к остальным – они оживленно что-то обсуждают, потом к нам подходит другой дед и торжественно говорит: «Здравствуj, товариш!»
«Здраво», обреченно отвечаю я.
. .
мы стоим у грузовика, окруженные толпой желающих обсудить Путина и еще этого, как его, ма како се зове, jеби га? – Ельцина. Все очень знакомо - все же, деревенские сербы очень похожи на наших, русских, и с ними легко – такие грубоватые зычные (вся Югославия потешалась над босанцами и их привычкой громко орать) мужички - я рассказываю им про путинаельцина, потом про какхолоднозимойвроссии и так далее - потом мы собираемся ехать, и вот опять –
трясучий и подпрыгивающий грузовик, плавно раскачивающие долины, и ветер, и страшные ощеренные провалы крыш – мертвая долина, разбомбленная, сожженная, одичавшая, неуютная и…
* * *
Босанско Грахово
я просыпаюсь от того, что движение прекратилось, и от громких голосов – мотнув очумелой со сна башкой, подхватываю рюкзак и прыгаю вниз.
«Ево ти Грахово»...
несколько деревенских домов, перекресток, чуть поодаль придорожная кафана, куда идут уже наши деды… на прощание махнув рукой: «Тамо, тамо jе центар, директно овим улицом…»,
мы идем показанным улицом, на самом деле не улицей еще, а просто дорогой сквозь лес – с одной стороны лесопилка, с другой склон и сосняк, такой чистый, желто-ствольный и радостный, что я примечаю его на всякий случай, ночевать, если сегодня не доберемся –
через десять минут мы доходим до пятиэтажек, с немногими целыми окнами, но чаще разваливающихся, обугленных – за выбитыми дверьми некогдашнего подъезда склад картонных коробок, на которых сидит-покуривает группка молодняка тщедушного, но разбойного вида; у дороги старый киоск, сваренный из железных листов, давно закрытый, но за прутьями решетки и осколками стекла пожелтевшие листы белградской «Политики»,
дальше площадь с пустым торговым центром, с заросшими травой ступенями и без крыши, еще полуразрушенная пятиэтажка с магазином; людей почти не видно; в центре площади, среди потрескавшегося старого асфальта выделяется новый прямоугольник металлической площадки, к которой приварен памятник с хорватской шаховницей и именами погибших при завоевании города – и ему, едва живому, но все же выжившему городу - ощутимо чужой.
мы заходим в магазин, очень такой деревенский, со сваленной на полках разной всячиной – купить в горы табака, еды, пластиковой пленки на случай непогоды, и пива на прямо сейчас - и так же по-деревенски легко разговариваемся в продавщицей – теткой в буколических кудряшках, потом с мужичком топчущимся у ящиков с пивом – все уверяют, что дождей не будет еще недели две, потому что невиданная засуха и вообще народные приметы –
(у входа в магазин небольшой памятный камень с именами пяти хорватских солдат, пристреленных на этом месте при захвате города – на нем веточка пластмассовых цветов)
дальше по улице, через несколько изувеченных домов, уютная кафешка со столиками на улице – помедлив около которой (прочитав зачем-то пришпиленный к тополю плакатик кириллицей, и несколько поминальных листков с широкими православными крестами) – мы садимся за ближайший столик, под зонтиком с рекламой «Нектара», заказываем еды, пива…
услышав русскую речь, соседи – трое мужчин, сидящих за ближним столиком, оборачиваются к нам…
и совсем скоро уже, прихлебывая из бокала, я рассказываю про путиноельцина, самовары и медведей.
* * *
Босанско Грахово – маленький городок на западе Боснии, где, исторически, сербы всегда были в большинстве (95% согласно Википедии), после распада Югославии стал частью боснийской Республики Сербской. Летом 1995-го года началось хорватское наступление, имеющее целью отрезать Сербскую Краину от сербских земель в Боснии, и хорватская армия заняла Грахово… Население фактически полностью бежало в Республику Сербскую, а сам город был включен в состав Мусульмано-Хорватской Федерации…
После окончания войны сербы стали потихоньку возвращаться в Грахово, потому что хорваты его завоевать – завоевали, а заселить так и не смогли, и теперь снова там в большинстве. Но экономическое положение города очень тяжелое, помощи из хорватского Ливно - центра кантона город не получает, работы никакой нет, и все как-то застыло в состоянии «сразу после войны»…
(использована Википедия (сербская, хорватская, английская версии))
* * *
Босанско Грахово – Преодац.
а мне уже никуда не хотелось, это были Балканы, самое оно - и мне очень все нравилось: и забавные сербы, которым можно безнаказанно рассказывать всякое (я, охотник на медведей, выбравшийся ненадолго из сибирской тайги повидать братский сербский народ, щас позырю че у вас как – и назад, а то по осени-то – самый медведь идет, не, по любому назад надо), и выражение простодушной грубоватой симпатии на лицах (странной исторической загогулиной вызванное, но – все таки) – и этот тихий городишко так напомнивший Пакрац, две тыщи населенья, считай, деревня, которому лишь война и разрушения (разрушив, заодно, и обыденность) придали значительности; в общем, не хотел я сегодня никуда ехать, а – давай останемся здесь, и потом, если никто не позовет к себе, заночуем в ближайшем сосняке, давай, а?
но давай не получается - Юле здесь скучно и хочется быстрей в горы, и мы встаем и снова идем назад по лесной улице-дороге, выходим на пустынный перекресток, и стоим и ждем, я еще немного пьян и мне досадно –
но совсем скоро, около нас останавливается маленький «ретро-ситроен», за рулем которого понурого вида немец – и уже снова хочется движения.
вперед, по узкой асфальтовой дороге - мимо пустых полей - холмов – потом вверх, уже в настоящие горы - и с замиранием в груди вниз - вверх, вниз, вверх, вниз – дальше дорога становится грунтовой, и каменистой, и езда замедляется и превращается в трясучку, и вокруг уже леса, и сосны, и боже благослови Боснию за то, что здесь так мало людей и есть такие горы – за перевалом, переваливаясь колесами по торчащим из дороги валунам, вниз – и снова леса, а потом каменистые луга и безжизненные домики - а вон один с целой крышей, и девчушка возится у ворот в пыли, и овцы –
поворот в заросшую травой колею – и самодельный паркинг, огороженный жердями, где стоят несколько десятков машин и автобусов с иностранными номерами.
* * *
#_66.jpg
кстати, поводом нашего путешествия сквозь Боснию был международный фестиваль в горах недалеко от Грахова – который, сам по себе, интересен был мало, но давал возможность спокойно и бесплатно пожить в горах, куда иначе не попадешь - побродить по округе и соседним деревням… Я рассчитывал, оставив рюкзак, налегке, заглянуть в парочку окрестных городков, и вообще походить/поездить по горным дорогам.
рассказывать про фестиваль я не вижу особого смысла - там было красиво, такая вытянутая среди гор долина – и выстроенный на скорую руку иллюзорный мир, в который, вскорости, многие даже начинают верить.
* * *
через несколько дней начались дожди, заставившие меня не раз вспомнить сербские народные приметы – послушавшись советов, пленки мы так и не купили, и пришлось наскоро прилаживать к нашему тенту брошенные соседями куски пластика. И, если до дождей я успел все-таки прогуляться пару раз в магазин - ближайший, в Грахове, восемь километров пешком вверх до перевала, потом еще парочку до перекрестка – и остальное вжжик машиной; – то теперь мы застряли крепко – и, незаметно как-то прошли аж две недели… каждый день, скользя по раскисшей глине, мы спускались со склона горы, где устроили себе стоянку на потайной незаметной снаружи площадке…
и шли гулять, или глазеть на хиппи, преимущественно западноевропейского происхождения, обсуждающих энергетику этого места (все сходились на том, что энергии витающие в местах сих – beautiful, т.е. прекрасны); а также свое, хиппи, положительное влияние на исцеление ран нанесенных войной – that’s a healing gathering, brother, we were called here to heal… (мы призваны сюда, дабы исцелять) - местное население исцелялось усердно и с удовольствием – продавая ракию, сигареты, молоко, сыр, сметану по невиданным ценам.
а местного населения было немного. В долине осталось несколько брошенных домов, некоторые из которых хиппи использовали под стоянки, а вблизи лагеря жили только дед с бабкой, одинокие (единственную дочку их убили при взятии Грахова) – и очень бедные, в доме у них не было даже электричества, отрезанного во время войны, да так и не восстановленного. Дед Никола был растрепан, неряшлив и, в основном, нетрезв; встречал меня воплем «Михаjло!!!», немедленно тащил за стол пить ракию, и вообще выказывал все обычные проявления сербско-русской дружбы; правда, не забывая о попытках что-либо с моей переводческой помощью продать; впрочем, тягу его к наживе я считал справедливой и помогал чем мог – одна беда, понимал я деда с трудом, из-за странного деревенского говора – типичная для боснийцев привычка в разговоре орать тоже не способствовала.
неподалеку от деда отстраивал себе дом Боро, Борислав из Белграда, приходившийся деду какой-то сложной родней, энергичный горожанин в шортах – который тоже частенько зазывал на ракиjу –поговорить про историю и политику, выдвигая удивительные теории – про эскадрильи и дивизионы русской бронепехоты, стоявшие, в 1999-м, уже в полной боеготовности к вылету в Косово – когда б американцы не подкупили Ельцина… Особенно прекрасно было наблюдать, как Боро и дед Зоран (еще один соседский дед) собирались у Николы за столом… Для начала, учитывая присутствие дружественного гостя международного значения, Бора выдвигал тему для беседы, например (вертя в руках стопарик сливовицы): «А знаш ты, Зоро, колико Рус погинуло jе у Другом Светском Рату? [16]Знаешь, Зоран, сколько русских погибло во Второй Мировой войне?
» обращаясь при этом всегда к деду Зорану, более способному к городской умной беседе, чем дед Никола, лишь уважительно покрякивавший… А мне постоянно мерещилось, что все это не взаправду, и я как-то умудрился попасть внутрь старой югославской комедии.
* * *
снова дождь. Стоянка под растянутым между соснами большим пятиметровым тентом, под которым жмутся от стекающих по краям холодных капель несколько человек. Я разливаю из котелка чай.
“Wanna have some tea, folks? Got a cup?”, спрашиваю я подошедшую и робко стоящую в стороне парочку, но в ответ: непонимающий взгляд парня со спокойными и тонкими чертами очень молодого лица. Отвечает девушка: with pleasure, но с таким знакомым смешным акцентом, что я чувствую толчок ностальгической радости:
“Un petit te, vous voulez ? voila… Asseyez-vous, on pleut pas mal la dehors... »
Жан-Батист (tu vois, mes parents etait vraiment Cato! [17]Мои родители были серьезными католиками! - Жан-Батист (Jean-Baptiste) по-французски Иоанн Креститель, совершенно немодное имя в современной Франции
) и Манон, французская еврейка, которую из-за семитского типа лица я поначалу принял за марокканку deuxiemegeneration [18]второе поколение – дети приехавших в шестидесятые-восьмидесятые арабских гастарбайтеров, уже сильно отличающиеся от родителей – растеряв арабские традиции, они либо превращаются в французов, либо, чаще, вливаются в приблатненное население гетто в новостройках.
, оба из Тулузы, заехали сюда из любопытства, к хиппи отношения не имели (чем сразу расположили к себе), но явно были путешественниками небуржуазного типа - и вообще мне понравились, такие очень молодые и не по возрасту серьезные (но без занудства), умные (но без снобизма), тихие, говорившие негромко и немного, что нехарактерно для французов вообще-то... Видимо, симпатия эта была взаимной, потому что, когда я сказал, что мы скоро едем дальше, все равно куда, Жан-Батист предложил доехать до Сараево вместе, на их микроавтобусе, старом мерсе, в котором были сколоченная из досок кровать, газовая плитка, мойка, в общем, все что нужно для путешествия – и все это тоже было очень умилительно и ностальгично!
В общем, на следующий день, мы спустились на паркинг, запихали рюкзаки в автобус - и вот уже снова дорога и горы и долина-прерия, отмеченная, там, где прошла в 1995-м хорватская танковая колонна, остовами сгоревших крестьянских домов – разворачиваются в обратном направлении…