Недавно почта доставила мне объемистую рукопись — воспоминания моего знакомого полковника-чекиста, который уже года четыре находится в отставке по выслуге лет.

К рукописи было приложено письмо. Полковник сообщал о том, что... Нет, я не стану задерживать ваше внимание пересказом, а лучше позволю себе привести несколько выдержек из письма.

«…….

Дорогой друг! Ты, конечно, в курсе, что за последние годы у нас в стране вышло немало книг, повествующих о делах и судьбах советских чекистов, а имя нашего выдающегося разведчика Рихарда Зорге облетело весь мир...

Я лично приветствую публикацию материалов (в любой форме) о героических подвигах нашего брата, так как ранее о бойцах «незримого фронта»... обычно молчали...

В этих воспоминаниях речь идет о моих друзьях-чекистах, о временах, которые я пережил вместе с ними, о достоверных событиях, навечно запечатлевшихся в моей памяти. Только изменены все фамилии...

Особо хочу тебе пояснить, как и откуда я знаю чекиста бурята Чимита Мэргэнова (его фамилия, понятно, тоже изменена), на котором сосредоточено, если можно так выразиться, все мое внимание. О его делах мало кто знает. О его беззаветной работе в органах надо было бы давным-давно поведать людям.

Познакомился я с ним в начале 1933 года, на второй день после его поступления на работу в ЧК. Ему, сыну байкальского рыбака, комсомольскому работнику, тогда было всего двадцать лет, а мне...

И вот, несмотря на разницу в возрасте, на разницу в служебном положении, между нами вскоре установились очень теплые товарищеские отношения. Потом мы стали и друзьями, близкими, верными. Признаться, я очень любил и люблю Чимита...

Я рассказываю об этом для того, чтобы ты учел все при работе над моими воспоминаниями. Ведь я тебе даю полное право по своему усмотрению распорядиться ими и буду бесконечно рад, если ты, хоть в самой малой мере, используешь их в своей литературной работе...

…….»

...Дочитав письмо, я загорелся неуемным желанием тут же ознакомиться с содержанием рукописи. Несколько страниц, признаюсь, прочел бегло, а затем... Затем даже не заметил, как наступили сумерки, а когда перевернул последнюю страницу и отложил рукопись в сторону, над городом уже властвовала глубокая светлая ночь.

Остаток ее я провел в глубоких размышлениях. Все думал о жизни, о делах и судьбах тех чекистов, о которых поведал мой знакомый полковник.

 

1. Боевое крещение

Апрельским утром тысяча девятьсот тридцать третьего года Чимит Мэргэнов приехал в Иркутск. Он вышел на привокзальную площадь, подошел к постовому милиционеру и спросил адрес Полномочного Представительства ОГПУ.

Постовой оказал ему весьма любезное внимание, и Чимит, поблагодарив его, не спеша зашагал к понтонному мосту.

Заметно поднимавшееся над городом солнце обдавало приятным теплом. Однако на самой середине понтона Чимита вдруг обняла весенняя прохлада, а в лицо ударил влажный ветерок.

— Это Ангара со мной здоровается! — улыбнулся Чимит.

Он подошел к перилам и, любуясь ледоходом, прошептал:

— Она дочь Байкала, а я — его сын. Вот и встретились брат с сестрой!..

Река с яростью набрасывалась на серебристо-белые глыбины. Они, проиграв безумную схватку, стремительно уносились вниз по течению и исчезали под мостом.

Как-то невольно Чимиту вспомнилась вся его жизнь: и босоногое детство, и отцова рыбачья лодка, на которой бороздил седые волны Байкала, и то, как после школы его избрали секретарем комсомольской ячейки родного рыболовецкого колхоза, а вскоре еще и возложили обязанности заведующего улусной избой-читальней. А потом Улан-Удэ — работа в обкоме комсомола, вступление в партию, советско-партийная школа и наконец... наконец...

Чимит резко оттолкнулся от перил и, словно перед ним был собеседник, громко произнес:

— Словом через час-два увидим, как дело обернется.

Бросив прощальный взгляд на Ангару, он твердой поступью зашагал в сторону города.

Незаметно подошел канун первомайских праздников. На залитых солнечным сиянием улицах, набирая силу, зеленела молодая травка. В газетах появлялись сообщения о трудовых победах рабочих и колхозников края. Чувствовалось, что и город готовится к предстоящей традиционной демонстрации.

В оперативном отделе Орлова работали опытные чекисты. Каждый умело выполнял свои обязанности и лишь одному Мэргэнову поручали самые разные мелкие задания. Да и с теми он не очень справлялся.

С того дня, как он был принят на работу, прошло около двух недель. Кое-кто о нем уже стал высказывать довольно категоричное мнение:

— Что-то не клеится у парня. Не выйдет, по всему видно, не выйдет из него чекиста.

Всем бросалась в глаза какая-то непонятная робость в поведении Мэргэнова. Получив, например, пустяковое задание — разнести и вручить оперативным работникам секретные документы, он входил в кабинеты с такой нерешительностью, будто доверили ему это дело ошибочно, по недоразумению.

Мэргэнов мучительно переживал это. Не раз он приходил к такому выводу:

— Просто я попал не в свою, как говорят, тарелку. А раз так, то остается написать рапорт об увольнении.

Но именно в эти тяжелые минуты в его памяти всплывал образ солидного человека с тремя ромбами в петлицах, и Чимиту сразу становилось стыдно за свою слабость.

Нет, он просто не мог пойти с таким рапортом к начальнику отдела Семену Федосеевичу Орлову, первая встреча с которым так глубоко запала ему в душу.

Встреча эта произошла на второй день после выхода Чимита на работу. В свое второе чекистское утро Мэргэнов явился в приемную начальника отдела еще до начала рабочего дня. Узнав у секретаря, что Орлов занят и до обеда не освободится, он обескураженно спросил:

— Что же мне теперь делать?

Секретарь сочувственно взглянул на него и, продолжая разбирать почту, спокойно ответил:

— Посиди пока, закаляй выдержку. Она чекисту, как воздух, нужна. Подвернется удобный случай, и я доложу о тебе. Или к заместителю, может, зайдешь?

В это время раздался негромкий звонок, и секретарь поспешно вошел в кабинет Орлова. Через приоткрытую дверь Чимит услышал, как он коротко произнес:

— Слушаю вас, Семен Федосеевич.

Послышался мягкий степенный голос:

— Еще вчера отдел кадров направил к нам новичка. Вы не знаете, где он сейчас?

— Здесь, у меня сидит, Семен Федосеевич, — живо ответил секретарь. — К вам на прием просится.

— Вот и скажи ему, что я его обязательно приму. Только после обеда.

— А до обеда ему что делать?

— Если хочет, пусть прогуляется по городу, — произнес Орлов.

После обеда Мэргэнов первым зашел к Орлову. Просторный, светлый кабинет был скромно обставлен: диван, два кресла, боковой столик и плотные ряды стульев вдоль стен. За массивным письменным столом, заставленным пятью телефонными аппаратами, сидел плотный человек.

— Здравствуйте! — неожиданно громко произнес Чимит. — Меня отдел кадров практикантом к вам направил.

Орлов отодвинул от себя бумаги, внимательно оглядел вошедшего, спросил:

— Товарищ Мэргэнов?

— Да, — ответил Чимит.

Лицо Орлова осветилось еле заметной улыбкой и он, словно рассуждая про себя, произнес:

— Ничего, хорош.

Семен Федосеевич привстал со стула, протянул Чимиту руку.

— Ну что ж, будем знакомы. Орлов.

Усадив молодого человека на диван, Орлов расспросил его о самочувствии и о том, где и кем он работал ранее.

— Самое главное, что меня сейчас интересует, — выслушав Чимита, заговорил Семен Федосеевич, — насколько велико ваше желание работать у нас?

Орлов пристально взглянул в глаза Чимиту и потом уже как-то душевно произнес:

— Вы, пожалуйста, отнеситесь к себе сейчас попристрастней, построже. Вам, прежде всего вам самому, важно проверить себя и окончательно утвердиться в своем решении, чтобы потом не пришлось раскаиваться.

Чимит не находил, что сказать.

— Не волнуйтесь, — заговорил Орлов, — естественно, на вас действует новая обстановка, точнее, вас просто сковывает и пугает сейчас полная неосведомленность о работе наших органов.

— Совершенно справедливо, — ответил Чимит. — Если признаться честно, я мечтал посвятить себя комсомольской, а в будущем партийной работе.

— И похоже, что вы сейчас разочарованы?

— Этого я пока сказать не могу. Не могу, потому что на беседе я Буробкоме партии, которым я был рекомендован на работу в ЧК, мне сказали, меня уверили, что чекистская работа — сугубо партийная работа.

— Правильно, товарищ Мэргэнов, вам в обкоме партии сказали, — поддержал Орлов. — На органы ЧК партия возложила самое важное дело — стоять на страже завоеваний пролетарской революции. Страна находится в капиталистическом окружении, империалистические заправилы, провалившись с прямой интервенцией, возлагают сейчас свою надежду на разные белоэмигрантские контрреволюционные организации, как, например, — РОВС. Вы слышали о такой организации?

— Нет.

— РОВС — это Русский общевоинский союз, — расшифровал Семен Федосеевич. — Штаб его находится в Париже. Филиалы этого союза имеются в ряде других капиталистических стран, в частности, в гоминдановском Китае. По существу, РОВС в настоящее время является мировым штабом всех контрреволюционных белоэмигрантских сил, мечтающих о свержении Советской власти и реставрации царского строя. Империалисты при помощи этих наемников засылают в нашу страну шпионов, диверсантов и террористов, посылают специальных агентов по вербовке агентуры из числа советских граждан, по созданию на нашей территории контрреволюционных организаций и групп, вооруженных бандитских выступлений против Советской власти.

Кстати, по одному из районов нашего края мы имеем данные о наличии там контрреволюционной группировки, которая ставит своей целью свержение Советской власти в Сибири. Очень возможно, что в этот район, являющийся местом ссылки социально-опасных лиц, попали агенты РОВСа. Сейчас тамошний райотдел ОГПУ проводит тщательную проверку и изучение членов этой группировки. Завтра туда выезжает наш старший оперуполномоченный товарищ Зоткин. Вы его не видели?

— Нет, но если нужно, познакомлюсь, — живо откликнулся Чимит.

— Между прочим, — задумчиво продолжал Орлов, — Зоткину будет трудно: ему дано задание установить второстепенных участников этой группировки. Это нам важно сделать не только для того, чтобы кого-то из них использовать для наших целей, но и для того, чтобы помочь им освободиться от ошибок и заблуждений. Запомните, что нам нельзя ставить знак равенства между матерыми врагами Советской власти и лицами, попавшими под их влияние. Мы не имеем права всех стричь под одну гребенку. Если первых мы караем и караем беспощадно, то с последней категорией лиц мы проводим, как требует от нас партия, кропотливую работу по перевоспитанию.

— Теперь вы видите, что за работа чекиста?

Орлов помолчал немного и вдруг спросил:

— У вас имеются какие-нибудь вопросы ко мне?

— Нет, никаких вопросов у меня нет, — отозвался Чимит.

Семену Федосеевичу, видимо, понравился ответ Мэргэнова и он, улыбнувшись, начал рассказывать о себе.

Чимит узнал, что Орлов родился на Волге, в Самаре. Работал, как и отец его, грузчиком в речном порту. Там, вскоре после Октябрьской революции, его мобилизовали в ВЧК, а примерно через два года перевели в Москву — в центральный аппарат. Работая в Москве, Орлов не раз присутствовал на совещаниях, которые проводил Феликс Эдмундович Дзержинский. В Иркутск же его перевели начальником отдела, и здесь, в этой должности, он работает уже пятый год.

«Чекист с гражданской войны! — восхищенно подумал Чимит. — Какой должно быть у него богатый опыт!»

— Без того, чтобы не громить контру, особенно в первые годы Советской власти, и дня не проходило, — встав с дивана и направляясь к столу, сказал Семен Федосеевич.

Чимит тоже встал и, не зная куда девать руки, неуверенно вымолвил:

— А я какую буду выполнять работу?

Орлов чуть задумался, а затем ответил:

— Зайдите сейчас к Зоткину, побеседуйте с ним. Потом приступайте к знакомству со всем хозяйством, которое имеется у секретаря отдела. Он в курсе. А после праздников посмотрим, куда вас определить. Если вопросы какие возникнут, сомнения, то заходите ко мне, и в любое время. Договорились, товарищ Мэргэнов?

— Понятно, товарищ начальник! — отчеканил Чимит и проворно вышел из кабинета.

Коротко переговорив в приемной с секретарем отдела и узнав, в каком кабинете занимается Зоткин, Чимит направился к последнему.

— Сходи, сходи, познакомься, — напутствовал его секретарь. — Грамотный чекист и прекрасный товарищ. Возможно, работать с ним вместе будешь.

Зоткин слыл в отделе одним из лучших чекистов. Ему было лет двадцать семь. Высокий, стройный, энергичный, он, казалось, никогда не знал усталости. Днем и ночью его видели за работой. Иной раз Зоткин часами просиживал над какой-нибудь страницей. Внимательно вчитывался в каждую фразу, стараясь схватить то, что говорилось между строк. Глубоко изучив весь фактический материал, начинал строить самые разные, совершенно неожиданные, на первый взгляд, версии, одна из которых, как правило, находила свое полное подтверждение.

Товарищем он был отличным. Стоило только обратиться к нему за каким-нибудь советом, как Зоткин тут же отрывался от своего дела, внимательно выслушивал, часто давал такие рекомендации, которые в последующем решали весь успех дела.

— Я практикант Мэргэнов, — представился Чимит Зоткину, войдя к нему в кабинет. — К вам от начальника отдела.

— От Семена Федосеевича? — приветливо улыбнулся Зоткин. — Новый, значит, товарищ. Очень приятно. Какой вас интересует вопрос?

— Товарищ Орлов сказал, чтобы я побеседовал с вами, — ответил, робея, Чимит.

Тот подумал немного и сказал:

— Семен Федосеевич, видимо, хотел, чтобы мы познакомились, но, к сожалению, у меня нет сейчас времени для обстоятельного знакомства.

— Товарищ Орлов предупредил меня, что вы завтра уезжаете в командировку, — скороговоркой пояснил Чимит.

— Ах, вот как даже, — удивился Зоткин. — В таком случае я введу вас сейчас в курс поставленных передо мною задач. Только будет ли это вам интересно?

И, когда Чимит выразил свое горячее желание послушать его, Зоткин увлеченно и очень подробно рассказал о тех делах, которые предстоит ему исполнить.

— Было бы просто замечательно, если бы вы поехали вместе со мной в этот район, — заметил он после небольшой паузы. — Это была бы для вас настоящая, прямо скажу, боевая практика.

— А вы, товарищ Зоткин, возьмите меня с собой, — нерешительно попросил Мэргэнов.

— Я с удовольствием взял бы вас, — улыбнулся тот, — но, понимаете, вам прежде всего, хоть немного, необходимо освоится с работой здесь.

— А если я сейчас схожу к товарищу Орлову и он разрешит мне поехать с вами? — настаивал Чимит.

Зоткин изучающе посмотрел на него и задумался.

— Нет, не тревожьте его понапрасну, — посоветовал он немного погодя. — Все равно вас никто не отпустит сейчас в командировку. Всему бывает свое время.

— Когда же оно для меня наступит? — разочарованно протянул Мэргэнов.

— Наступит, — утешил юношу Зоткин и вдруг весело подмигнул Чимиту. — Вот что я вам порекомендую. Где-то в первой декаде мая Семен Федосеевич должен будет приехать к нам для принятия окончательного решения по этой самой группировке. Так вы тогда и попроситесь поехать с ним.

— А он так же, как и вы сейчас, ответит: «С удовольствием бы, да всему бывает время».

— Вот увидите — возьмет. Только вы настойчиво проситесь, — заверил Зоткин. — Ну, а пока желаю вам успехов. Будьте здоровы. До встречи! — и он крепко пожал руку Чимиту.

Первомайским утром Мэргэнов, узнавший о том, что ему вместе с Орловым и двумя другими товарищами предстоит дежурить в праздники, явился почти на целый час раньше.

Поздоровавшись и увидев, что сменяющиеся дежурные заняты подготовкой документов к сдаче, он отошел в сторонку и присел на стул.

«Точно, точно это Орлов сам порекомендовал меня назначить своим помощником, — размышлял Чимит. — Но как он решился? Ведь в праздничные дни не каждого назначают дежурить. Выходит, что он надеется на меня и не знает о моих плачевных делах. Ну и номер... А вдруг, — Чимит весь встрепенулся, — я не сумею сегодня выполнить какое-нибудь задание и подведу его?... Что тогда ему скажут?.. Ясно, не похвалят. Так зачем же мне допускать, чтобы его отругали из-за меня?.. Нет, нет, я обязан, я должен сразу же поставить его в известность и рассказать ему обо всем, что творится со мной в эти дни...»

Появился Семен Федосеевич и все встали.

— С праздником Весны и Труда, товарищи! — поздравил Орлов и крепко пожал всем руки. Подойдя к столу, поинтересовался: — Есть что-нибудь из Братска?

— Ни слуху, ни духу. Как в воду канули.

Орлов расписался в приеме дежурства и, обратившись к своему первому помощнику, сказал:

— Не перед грозой ли затишье?.. Ну, я буду у себя в кабинете. В случае чего звоните сразу.

— Ясно, есть! — откозырял тот и после того, как Орлов вышел, объявил: — Душа-человек! Хоть сейчас бы в отдел к нему перешел.

«Может подняться к нему в кабинет? — спрашивал себя Мэргэнов. — Но разве у меня не было возможности зайти к нему раньше, хотя бы даже вчера?.. Почему я должен беспокоить его своими треволнениями в праздничный день?»

Но когда Чимит все же решился подняться к Орлову, его отправили на телеграф сдать срочную депешу.

Поручения посыпались градом, и у Чимита не оставалось ни минуты времени. Зато трудился он так старательно, что утром Орлов в рапорте о сдаче дежурства отдельным пунктом записал «Прошу руководство ПП ОГПУ по Востсибкраю за безупречное несение дежурства в день Международного пролетарского праздника 1 Мая практиканту Мэргэнову Ч. Д. объявить благодарность».

— А если бы я вчера побывал у него, то появились бы эти строки сегодня? — задал себе вопрос Чимит, покидая вслед за Орловым дежурную комнату.

Погода стояла чудесная. Город утопал в солнечном сиянии. По улицам, задорно напевая, шагала молодежь. На площади играла гармоника, вихрилась лихая пляска...

— Ты, Мэргэнов, знаешь, что сегодня после дежурства нам положен отдых? — спросил Орлов.

— Знаю, Семен Федосеевич.

— Устал, чувствуется, за сутки-то?

— Не спал всю ночь.

— И волновался чего-то сильно?

— Было немного.

— Это худо. Надо в любой обстановке прежде всего спокойствие сохранять.

— С непривычки, по-видимому, Семен Федосеевич.

— Тоже может быть, да привыкать надо смелее. Ну, а сегодня как время провести думаешь?

— Отосплюсь сначала, а потом «Анну Каренину» дочитать мне нужно.

— Так, так... А я, знаешь ли, в этом доме живу. Вон тот мой подъезд, — и, назвав номер квартиры, Орлов пригласил:

— Может, придешь ко мне вечерком, часов в шесть. Праздник отметим.

— Могу, конечно.

— Приходи обязательно! Ну, до вечера!..

Ровно в шесть Чимит тихо постучал в квартиру Орлова. Дверь ему открыла симпатичная женщина лет тридцати.

— Проходите, пожалуйста, — звонко сказала она.

— Я к Семену Федосеевичу... — начал было объясняться Мэргэнов, но женщина перебила его.

— Меня зовут Мария Петровна, а вас?

— Чимит Мэргэнов, — ответил он после небольшой паузы.

— А отчество ваше можно узнать? — тут же спросила Мария Петровна.

— Меня еще никто и никогда не величал, — уже пройдя в комнату и как бы оправдываясь, произнес Чимит.

— И поэтому вы не хотите назвать его мне?

— Извините меня, Мария Петровна. Я, видно, сказал не то что следовало, — смутился Чимит. — Мое отчество: Дашиевич.

— Значит, Чимит Дашиевич. Правильно?

Мария Петровна улыбнулась, обнажив свои белые ровные зубы.

— Вот, видите, мы и без мужа познакомились, — весело объявила она и добавила: — Что же вы стоите? Садитесь, пожалуйста, и будьте как дома.

— А Семен Федосеевич где? — спросил Чимит, присев на диван.

— Он с обеда на работе, — ответила Мария Петровна. — Но я ему позвоню сейчас. Время-то — ужинать пора.

Она тут же подошла к телефону, сняла трубку, назвала номер и, подождав немного, заговорила:

— Это ты, Сеня?.. Что же ты не идешь?.. Ужин у меня готов... Что, что ты сказал?.. Ах, ребят?!.. Они оба ушли: Аллочка на каток, а Борис в школу... Чимит Дашиевич? На диване сидит, скучает... Идешь, значит. Только не задерживайся больше. Ждем.

Мария Петровна начала накрывать на стол. Не успел Мэргэнов перелистать «Огонек», как пришел Семен Федосеевич.

— Извини за опоздание, — сказал он Чимиту. — Заработался и времени не заметил.

Мария Петровна пригласила мужчин к столу.

— Садись, Чимит, — подхватил Семен Федосеевич и, когда тот занял место за столом, весело воскликнул: — С праздником вас! Желаю тебе, товарищ Мэргэнов, чтобы в скором будущем ты стал отличным чекистом!

— И я за этот тост, за ваше здоровье, Чимит Дашиевич, выпью, — чокаясь, поддержала Мария Петровна.

«Словно родные», — подумал Чимит, глядя на добрые, ласковые лица хозяев.

— Спасибо вам, Семен Федосеевич и Мария Петровна, за ваше внимание ко мне. Большое вам спасибо. За ваше здоровье! — сказал он, привстав, и выпил рюмку до дна.

Ужин подходил к концу, когда Чимит неожиданно для себя начал разговор о своих первых впечатлениях, о своих сомнениях.

Орловы внимательно выслушали его длинные и сбивчивые объяснения. Семен Федосеевич, вместо ожидавшихся Чимитом поучений и нотаций, вдруг стал рассказывать жене о том, какой отличный Чимит стрелок, как успешно он овладевает приемами самбо. Мэргэнову стало совершенно ясно, что своим признанием он ничего нового Орлову не открыл...

От Орловых Чимит ушел около двенадцати ночи. Дома он долго не мог заснуть.

«Какие они хорошие люди!» — думал Мэргэнов.

Потом, уже часа в три, его разбудил резкий стук в дверь.

— Кто там? — недовольно выкрикнул Чимит.

— Товарищ Мэргэнов! — послышался голос за дверью. — Срочно на работу! Орлов вызывает.

Когда Чимит прибежал в приемную отдела, она уже была полна сотрудников. По сосредоточенным лицам, по тишине, которая стояла в комнате, он догадался, что произошло что-то серьезное.

— Разве Орлов не пришел еще? — шепотом спросил Мэргэнов у кого-то из работников.

— Он у руководства, — ответил тот.

— А что случилось?

— Сейчас вернется Семен Федосеевич и узнаешь, — последовал ответ. — Впрочем, можешь начинать готовиться в командировку. Поедем выполнять важное задание.

С рассветом Орлов во главе оперативной группы спешно выехал в Братский район, где в эту ночь произошло бандитское вооруженное выступление. Всю группу очень беспокоило то обстоятельство, что уже вторые сутки не давали о себе знать ни начальник райотдела, ни находящийся там в командировке старший оперуполномоченный краевого аппарата ОГПУ Зоткин.

Прибыв на территорию района, Орлов разослал опытных чекистов в разные населенные пункты. До наступления сумерек они должны были собрать полные данные о практической деятельности бандитов, о количестве и местах их сосредоточения, о людях, являющихся главарями банды.

Несмотря на таежную весеннюю распутицу и бездорожье (местами лежал еще снег) все посланцы возвратились с задания к указанному сроку. Семен Федосеевич подробно переговорил с каждым из них, а затем, обобщив сведения и набросав наметки плана по разгрому и ликвидации банды, в ночь созвал совещание

— В результате проведенной нами разведки, — докладывал он на совещании, — мы установили все те села и деревни, которые захвачены бандитами. Обстановка такова.

Выступление банды последовало внезапно. Толчком к нему послужило раскрытие районными работниками ОГПУ тайного склада с оружием.

Всей бандой верховодит штаб, состоящий из активных в прошлом контрреволюционеров. Этот штаб проводит в занятых бандой населенных пунктах массовые митинги, на которых главари обращаются к населению с призывами к свержению Советской власти. Штабом выпускаются воззвания и листовки. В них возводится несусветная клевета на советскую действительность и распространяются разные провокационные измышления. Так, например, в одной из листовок говорится о происходящих якобы по всей нашей стране вооруженных выступлениях, о захвате японцами Владивостока, о подходе их к Иркутску.

Численность бандитов ориентировочно — шестьсот человек. Они разбиты на сотни, взводы и отделения. В занятых селах выставляют караулы, а перед наступлением, как правило, проводят разведку.

На пути своего движения бандиты учиняют зверскую расправу над партийно-комсомольским и советским активом, грабят сельские кооперативы, имущество и скот, принадлежащий колхозам. Помимо этого они, угрожая смертной казнью, проводят мобилизацию населения. Однако подавляющее большинство жителей убегает от них и скрывается в тайге.

Враг, как видите, жесток и беспощаден. Я, товарищи, с глубоким прискорбием должен сообщить вам, что бандитами расстреляны начальник райотдела ОГПУ, директор Шумиловской судоверфи и наш любимец — товарищ Зоткин.

— Сволочи! — выкрикнул кто-то из присутствующих.

Орлов, взглянув в сторону откуда раздался голос, нахмурил брови и заметил:

— Прошу, товарищи, без эмоций!.. Сегодня нам, как никогда, необходимы полное хладнокровие и выдержка. — Он сделал паузу... — Не забывайте слова Феликса Эдмундовича: «Чекистом может быть только тот, у кого холодный рассудок и горячее сердце».

Сидевший со сжатыми кулаками Чимит втянул голову в плечи.

— Извините, отвлекся немного, — заговорил снова Орлов и, взяв в руки исписанный лист бумаги, встал. — Сейчас я доведу до вашего сведения те конкретные оперативные мероприятия, к осуществлению которых мы должны приступить сразу же после совещания.

Он не спеша зачитал все пункты плана, назвал фамилии непосредственных исполнителей. Затем, оглядев всех, спросил:

— Что и кому, товарищи, неясно? Пожалуйста, задавайте вопросы.

Чимиту показалось странным продолжительное молчание.

— Разрешите, — поднялся он, не вытерпев.

— Прошу, товарищ Мэргэнов, — произнес Орлов и сел.

От наступившей тишины Чимит чуть-чуть растерялся.

— Как же так? — поймав ускользнувшую было мысль, загорячился он. — Бандиты чинят зверства, расстреливают наших советских людей. Зоткина расстреляли, а мы будем спокойно наблюдать за ними, даже хуже — некоторые из нас должны находиться где-то в тайге и на побережье Ангары, на каких-то сторожевых постах. Мне кажется, нам нечего терять время на всестороннее, как вы, товарищ Орлов, сказали, изучение главарей банды, на распропагандирование рядовых бандитов и тому подобное. Я вношу предложение: немедленно напасть на их штаб, захватить его и ликвидировать всю бандитскую сволочь. Я лично готов сию же минуту принять участие в такой операции и не хочу отсиживаться в какой-то избушке бакенщика. Вот у меня все.

Не успел Чимит сесть, как тут же поднялся его сосед.

— Можно, Семен Федосеевич, — обратился он к Орлову и, когда тот согласно кивнул головой, заговорил: — Я считаю, что высказанный сейчас Мэргэновым вопрос — это его частный вопрос. А поэтому, чтобы действительно не отнимать у всех время, прошу вас поручить кому-нибудь из опытных наших товарищей дать Мэргэнову подробные разъяснения, но только на досуге.

«Правильно!»... «Точно!»... «Верно!»... — раздались одобрительные возгласы со всех сторон.

Орлов выждал немного, потом встал и, попросив Мэргэнова остаться после совещания, сказал:

— Поскольку вопросов больше нет и, по-видимому, всем все ясно, то в заключение, я прошу вас, товарищи, о следующем. Выполняйте свои задания разумно, с учетом реальной обстановки и ваших возможностей. Проявляя, где это необходимо, собственную инициативу, ни в коем случае не допускайте произвола. В экстренном случае, если у вас не будет никакой возможности воспользоваться указанными способами связи, разрешаю являться лично. Но это, повторяю, только в особых, экстренных случаях...

Одинокая избушка, где жил старый бакенщик Куприян Еремеевич Буслаев, стояла на пологом берегу Ангары, почти на самом стыке двух районов — Братского и Усть-Удинского.

В Ангаротехническом участке, в непосредственном подчинении которого находился Буслаев, о нем отзывались, как о примерном коммунисте, а среди жителей округи он слыл добродушным, душевным, отзывчивым человеком. И все, от мала до велика, называли его с особой теплотой, по-родственному: «дядя Куприян».

В тот день, когда дядя Куприян, отгуляв праздники, возвратился в сторожку, ему стало известно о вооруженном выступлении бандитов.

«Вишь, Советская власть им поперек горла встала!» — гневно подумал он и выругался:

— Глотки таким злодеям повырывать надобно!

Через день, узнав о прибытии отряда ОГПУ, дядя Куприян, не раздумывая, направился к месту его дислокации в надежде, что чекисты не откажут и возьмут его в свои ряды. Но его не взяли.

— Спасибо вам, Куприян Еремеевич, за вашу заботу о Советской власти, — поблагодарил Буслаева Орлов. — Не беспокойтесь, пожалуйста: у нас своих сил хватит. К тому же вот-вот подойдут наши специальные подразделения. — А вот, если вы приютите, конечно, на время, одного нашего товарища, то мы будем вам очень признательны.

— Об этом деле никак разговору быть не может, — ответил дядя Куприян. — Коли вам чо потребуется, так не сумлевайтесь, все будет сделано.

И вернулся он в сторожку уже вдвоем с Мэргэновым.

Прошло три дня, как Чимит жил у Буслаева.

«Ты же по Байкалу плавал, а на Ангаре и подавно с лодкой справишься, — часто вспоминались ему слова Семена Федосеевича. — Главное так вникни в работу Куприяна Еремеевича, чтобы мог заправским бакенщиком выглядеть».

Не мог Мэргэнов забыть о разговоре, который состоялся у него с Орловым после памятного ночного совещания. Тогда Семен Федосеевич очень подробно и терпеливо растолковал, почему оперативная группа должна была временно воздержаться от захвата бандитского штаба. Ему хорошо запомнились доводы Орлова. «Я же информировал вас о том, — спокойно говорил тот, — что главари банды возлагают надежду на поддержку из других районов, в частности, из Усть-Удинского. И если они не лгут, не обманывают рядовых участников, то выходит, у них имеются сообщники в этих районах, с которыми они поддерживают связь. Следовательно, возникает прямая необходимость проверить эти данные. Подтвердятся они — перед нами встанет новая задача: выявить всех этих сообщников и связников...

Твоя же задача заключается в повседневном наблюдении и своевременном информировании нас о появившихся на твоем участке подозрительных лицах или о групповых передвижениях...»

— О чем ты, сынок, все думаешь? — обратился однажды дядя Куприян к Чимиту. — Али по родным, али по зазнобушке своей?

— Работы нет, — ответил Чимит. — Вот и переживать приходится.

— Как так? — удивился старый бакенщик. — С раннего утра до самой ночи по горло со мной занят и работы нету?

— Я о своей, чекистской, работе говорю.

— А-а-а, — протянул Куприян Еремеевич. — Таперича понял... Ну, а ежели бандиты к нам-то наведаться трухают, тогда чо ж, силой погоним их сюда, что ли?.. Они, видать, чуют, нюхом чуют, что мы тут с тобой всю шкуру с них посымаем.

Чимит улыбнулся и не то серьезно, не то в шутку сказал:

— Не будь вас, дядя Куприян, я бы сбежал отсюда. Честное слово, сбежал бы.

— А куды?.. До своего дому?

— Не до дому, а к Орлову, к своим.

— Это, поди, к тому, который самый главный у вас?

— Точно, к нему.

— Ну, так он же при мне сказывал, что будешь жить у меня, пока его приказу не получишь воротиться.

— Сказать-то он так сказал — это верно. Но когда рядом бой, а тут душа изнывает от безделья — разве не обидно?

— Э-э-э, куда ты хватанул, паря, — усмехнулся Куприян Еремеевич. — Горяч ты, вижу, горяч. Да токо вроде приказ-то един для всех быват. А с горячих-то вдвойне опосля спросют.

Привыкнув за эти дни к безобидным шуткам старого бакенщика, Чимит безошибочно уловил сейчас в словах Буслаева явное осуждение и удивленно посмотрел на него.

— По вашему Орлов прав, послав меня сюда загорать?

Дядя Куприян, как ни в чем ни бывало, вынул из кармана кисет, не спеша свернул цигарку и закурил.

— Что до меня, — заговорил он затем после глубокой затяжки, — то начальника- то вашего я раньше не встречал. Из рабочих он родом али из крестьян, о том не ведаю, токо глаза у него насквозь человека видют и голова шибко ладная. Чую, маху он не даст. Во как начальник-то ваш на моей памяти крутится опосля разговору-то с ним.

«Смотри-ка какого мнения об Орлове остался», — заметил про себя Чимит и задумался.

Буслаев выжидательно посмотрел на него, потом затянулся пару раз и продолжил:

— Ну чо болтать-то попусту. Вот завтрашний день, ежели не потревожут нас злодеи, бакена заплывем ставить. Погода-то, вишь, эти дни ясная, теплая — льду почти не видать стало. А ты-то, паря, как думаешь?

— Думаю, что пришла пора, — ответил Мэргэнов. — Завтра начнем ставить.

На рассвете одиннадцатого мая, когда Куприян Еремеевич и Чимит, проплыв вдоль берегов и погасив огни в бакенах, возвратились в сторожку позавтракать, к крыльцу неожиданно подъехал всадник.

— Здравствуйте, товарищи! — поприветствовал он вышедших ему навстречу хозяев. — Как живете? Что у вас нового на Ангаре?

Верховой, одетый в крестьянскую одежду, был незнаком Буслаеву, и Куприян Еремеевич уклончиво ответил:

— Бакенщики мы. И по части новостей окромя бакенов и створных знаков другого не ведомо. Токо кажий божий день по воде, как утки...

Чимит, опознав во всаднике сотрудника из оперативной группы, перебил дядю Куприяна.

— А вы почему нарушаете порядок связи? — обратился он к верховому. — Кто вам позволил?

— Не волнуйся, товарищ Мэргэнов, — улыбнулся тот. — По личному указанию Семена Федосеевича объезжаю посты, расположенные на Ангаре, — и, соскочив с коня, представился: — Я нарочный на-сегодня.

— Значит, свой, — оживился Куприян Еремеевич. — А я-то за чужака было принял. Не встречал из местных-то таких, вот и подумал, что из ссыльных кулаков гражданин, на которых банда держится. Да что мы стоим-то. Айда, зайдем к нам, товарищ нарочный. Гостем будешь, чайком угостим, а посля отдохнешь с дороги- то.

— Спасибо, папаша, за приглашение. Спешу очень, — проговорил тот и, показав на толстое бревно, лежащее возле сторожки, сказал: — Вот на нем и посидим, давайте.

— Что-то срочное, по-видимому? — настороженно спросил Чимит, присаживаясь рядом с ним.

Нарочный спросил:

— Значит, вы, товарищи, и вправду еще ничего не слышали?

Чимит недоуменно пожал плечами, а Куприян Еремеевич, с хитринкой взглянув на нежданного гостя, произнес:

— Чую, брюхом своим чую, новость агромадную, а про чо она, никак уразуметь не могу.

— Чутье у вас, папаша, есть, — заметил нарочный. — Вчера, к вечеру, бандитов разгромили!

— Правда?.. — вырвалось у Чимита. — Что, бой сильный был?

— У нас-то потери есть? — забеспокоился дядя Куприян.

— Никаких потерь не имеем, — заговорил гость. — А насчет боя сами рассудите. Как дали мы, больше для острастки, пару очередей из пулемета, так они тут же, побросав оружие, разбежались в разные стороны. Нам только догонять их пришлось.

— Здорово! — с восхищением отозвался Куприян Еремеевич и спросил: — А чо вы таперича с ними делать будете?

— А вы бы, папаша, что предложили?

Дядя Куприян внимательно посмотрел на гостя и решительно объявил:

— Посля такого ихнего зверству и грабежу главарям по пуле надобно выдать, иных злодеев в каталажку загнать, а тех, которые в воровстве и убивстве замешаны не были, кнутьем по мягкому месту при всем честном народе отодрать.

— Да, — после глубокого раздумья вымолвил нарочный. — Сейчас уже точно известно, что бандитами были расстреляны тридцать три человека партийно-советского актива, в том числе несколько женщин...

— Вишь ты, даже бабьей кровью тешились, гадюки, — выругался Куприян Еремеевич и, помолчав немного, проговорил: — Тут ишо о том, ребята, подумайте, как в семьях-то, у которых злодеями убивство содеяно, наигоршие слезы льются.

— Судить, папаша, их всех будут, и на суде, конечно, во всем разберутся, — сказал нарочный и, забросив поводья на шею коня, занес ногу в стремя.

— Вы куда? — подскочил к нему Чимит.

— Как куда?.. Дальше поеду, — ответил тот, плотно усевшись в седле. — И так сколько времени с вами потерял.

— Ну, а мне-то как быть? В отряд возвратиться?

Нарочный изменился в лице и строго произнес:

— Приказа сняться с постов я, по-моему, не передавал. Все остаетесь по местам до особого распоряжения.

— Вы шутите, — взмолился Чимит. — Ведь тут мне делать больше нечего.

— Выполняйте задачу, которая была поставлена перед вами, — отрезал нарочный: — Дело в том, что мы еще должны захватить бандитский штаб, который в составе пятнадцати человек скрылся в тайге.

— Как?.. — вспыхнул Чимит. — Штаб упустили?..

— Поймаем, товарищ Мэргэнов. Не сегодня, так завтра поймаем, — заверил нарочный и стремительно выехал на дорогу.

Давно нарочный скрылся за поворотом, а Чимит, словно окаменев, все еще продолжал стоять на месте.

«Как это мог уйти штаб? — размышлял он, сжав кулаки. — Орлов просмотрел что-то...»

— Пошли, сынок, завтракать, — позвал его Куприян Еремеевич. — Самовар-то, поди, совсем простыл.

Чимит молча вошел в сторожку, молча занял свое место за столом и также молча, выпив стакан чаю, встал.

— Ты чо, паря? — удивился дядя Куприян. — Али хвору какую прихватил?

— Не пойму, никак не пойму одного, — задумчиво проговорил Чимит, — как только бандитский штаб мог ускользнуть из наших рук?.. Предлагал же я сразу напасть и захватить его, так меня тогда на смех подняли. А сейчас что получается? Получается, что по тайге за ними придется гоняться. Да прежде на след еще нужно напасть.

— Ничо, сынок, не печалься. Таперича без войска-то какой уж из них штаб, — твердо произнес Куприян Еремеевич. — Полтора десятка убивц, никуды уж не денутся. Считай, день-два — и настигнут, захватют их наши-то...

«Все же Семен Федосеевич, чувствуется, чрезмерную осторожность проявил, — уже не слушая дядю Куприяна, с досадой подумал Чимит. — Он же хотел все без лишней людской крови обойтись. Вот и обошелся. Да и как только он мыслил без оружия их взять? Они же не дети...»

— Ты думаешь испужают они таперича кого? — продолжал говорить Куприян Еремеевич. — Али смуту, думаешь, опять каку подымут?.. Ничо не выйдет! Не бывать уж больше таким страстям! Люди-то сами таперича, как повстречают их, так едино в гроб сразу же загонют.

Он взглянул на Чимита и, поняв, что парень вовсе не слушает его, легонько подтолкнул Мэргэнова в бок:

— Ну чо, Чимит, на рыбалку пошли. На радостях-то ушицу из свежей рыбки отведаем.

Тот рассеянно посмотрел на дядю Куприяна и почти беззвучно прошептал

— Не хочется что-то сегодня.

— Кажись, лень на тебя напала, — будто не понимая истинной причины, из-за которой расстроился парень, промолвил старый бакенщик. — Возьми-кось физкультурой займись.

Но Чимит только вздохнул.

— Ну, не хошь рыбалить, матке бы своей, чо ли, письмишко накатал, — не унимался Куприян Еремеевич. — Глядишь, матке радость бы агромадная была.

— Верно, дядя Куприян, — согласился Чимит, но затем, подумав, сказал: — Матери, конечно, обязательно надо написать, да теперь скоро в Иркутск вернемся. Оттуда и напишу.

Куприян Еремеевич живо подхватил:

— А ты помнишь, когда про родных-то своих мне сказывал, то хотел еще про молодку с Байкала сказ поведать. Да токо таймень в ту пору нам попался и забыли об этом.

— Про молодку? — недоуменно переспросил Чимит.

— Ну. Ты еще сказывал, что это токо давным-давно было.

— Вспомнил теперь, вспомнил. И что же?

— Коли вспомнил, то зараз и сказывай про нее-то.

— Ну и хитрый же вы, дядя Куприян. — рассмеялся Чимит. — Да что с вами поделаешь, придется рассказать.

— Начинай, начинай, — поторопил его старый бакенщик. — Я уже слухаю.

Чимит откашлялся и заговорил нараспев:

— Когда и от кого я слышал об этой красавице, не помню. Звали ее Бальжит и жила она на берегу Байкала, в своем родовом племени. Понятно, что сородичи очень гордились ею, и молва о красе Бальжит разнеслась далеко-далеко вокруг. Докатилась она и до манчжуро-монгольского князя Тайджи. «Хочу посмотреть, что за красавица такая, — сказал князь однажды своему военачальнику. — Возьми каких тебе нужно конников и доставь мне эту Бальжит со всем ее родом». Тайджи не терпел неповиновения и манчжуро-монгольские воины на другой день покинули его владения.

Лошади у них были быстрые, так что они и не заметили как доскакали до Байкала. Разыскав ее племя, военачальник выкрикнул: «Эй! Где ваша Бальжит? Пусть подойдет ко мне!»

Когда девушка подошла к нему, он объявил о приказе князя Тайджи и предупредил: «Головы всем вам поснимаем, если кто-нибудь посмеет ослушаться. Собирайтесь все сейчас же!»

Закручинилась Бальжит. Ведь ее нареченный Гомбо-Батор уплыл в море рыбачить. «Что он подумает, что скажет про меня, когда вернется?»— обратилась она к сородичам. И те ей ответили: «Ты подумай, Бальжит, где окажутся наши головы, если ты сбежишь к нему». Тогда Бальжит сжала свои тоненькие пальчики в кулачки, помолчала, обдумывая что-то, но потом высоко подняла головку и сказала военачальнику князя Тайджи: «Оставь здесь одного из самых лучших коней и мы тронемся с вами». Тот сначала удивился, услышав Бальжит, но затем, решив, что это прихоть красавицы, согласился выполнить ее просьбу.

По прибытии во владения князя Тайджи, Бальжит сразу же повели в княжеские покои. Обрюзгший, с пучком волос на самой макушке, Тайджи, увидев Бальжит, словно сумасшедший бросился к ней. «Ты будешь моей женой, — восторженно залепетал он. — Я всю жизнь мечтал только о такой красавице и ты сама явилась ко мне. Ох, как мы будем счастливы с тобой! Я озолочу тебя с ног до головы...» Но Бальжит презрительно скривила тонкие губы и гордо ответила ему: «Нет, я никогда не буду твоей женой!»

Князь Тайджи, у которого Бальжит должна была стать пятой женой, изо дня в день терпеливо продолжал уговаривать девушку. Наконец, на десятые сутки, получив все тот же отказ, разгневанный князь приказал заточить Бальжит в темницу, а род ее всячески изводить и притеснять.

«За что же изводить и притеснять моих сородичей?» — горевала красавица по дороге в темницу. Горе придало невероятную силу ее нежному голосу и девушка издала такой отчаянный зов, который долетел до берегов Байкала. Гомбо-Батор услышал его. Не медля ни секунды, он вскочил на оставленного ему коня и быстрокрылой птицей примчался во владения князя Тайджи. Увидели Гомбо-Батора люди его рода, воспрянули духом, разоружили стражу и освободили свою красавицу.

Когда о случившемся доложили князю Тайджи, Бальжит со своими сородичами была уже у русской границы. Разъяренный князь сам возглавил погоню. Гомбо-Батор, услыхав погоню, сказал своей возлюбленной: «Скачи со своими родичами к родному Байкалу. За меня не беспокойтесь, я догоню».

Вскоре погоня настигла его. Гомбо-Батор в открытом бою наповал сразил князя Тайджи. Люди князя обратились в бегство, и нареченный Бальжит, весело напевая, тронулся догонять своих. Он был так захвачен думами о своей любимой, о скорой встрече с ней, что не слышал, как догнал его сын Тайджи — Ty-Мин. Подкравшись со спины, Ty-Мин выхватил свой меч и снес Гомбо-Батору голову.

С тех пор буряты стали говорить так: «Будучи храбрым и мужественным, всегда помни, что враг твой не дремлет и что он коварен».

Куприян Еремеевич нетерпеливо спросил:

— А чо с Бальжит-то опосля стало?

— С Бальжит? — переспросил Чимит. — Ty-Мин настиг ее на самом берегу Байкала и, не долго думая, предложил ей выйти за него замуж. А когда она отвергла это предложение, он казнил ее. Ту-Мин отрезал ей груди и выбросил их в Байкал. От этого и вода в Байкале стала такой прозрачной, какой нет еще на всем белом свете.

— Гляди-ка, какие у бурят красивые сказы, — восторженно заметил Куприян Еремеевич. — Ну, а таперича пойдем, порыбалим малость.

— Пойдем, пойдем, — согласился Чимит.

Прошла неделя после отъезда нарочного. В этот день Чимит был в сторожке один, чистил к обеду картофель.

Неожиданно открылась дверь, и порог переступила женщина, невысокая, полная, ядреная, лет сорока пяти.

«Это, по-видимому, и есть тетя Мариша», — подумал Чимит, не раз слышавший рассказы Куприяна Еремеевича о всем его семействе.

Он не ошибся.

— А где же мой-то красавец? — поздоровавшись, бойко спросила гостья. — Поди, на печи ишо дрыхнет?

— Почему вы так думаете? — с некоторой обидой за дядю Куприяна произнес Чимит.

— А чо?.. Он сам мне сказывал про помощника-то свово. «Всю работу мою, говорит, он делает. Смотреть на него любо!» Это про вас, видать, и есть?

— Наверное, про меня, — улыбнулся Чимит. — Только дядя Куприян преувеличил сильно. Сам он, как видите, и сейчас на реке, воду замеряет. Мне такого дела он не доверяет. Боится, как бы я ошибку не допустил. Там ведь чуть ошибся, то потом пароходы на мель могут сесть.

Тетя Мариша заметила:

— Про него мне неча сказывать. Считай, скоро тридцать лет ужо вместях-то живем. Знаю я, что он, белоголовый-то мой, и сейчас других молодых за пояс заткнет.

— Вот это правильно, — весело отозвался Чимит и спросил: — А вы, тетя Мариша, в гости к нам пожаловали или по делу?

Она отвернулась и кончиком головного платка смахнула неожиданно блеснувшие слезы.

«Что с ней, отчего? — взволновался Чимит. — Какая-то, по-видимому, неприятность у нее произошла».

— А ты ишо долго здесь жить-то будешь? — вдруг спросила тетя Мариша. — Али ишо не всех злодеев пымали?

— Сказать вам честно, сам не знаю, — признался Чимит. — Каждый день жду приказа явиться в отряд и все дождаться никак не могу.

— Ну, да чо спешить. Живи, пока живется. Дай-кось я картошку-то почищу и обед вам сготовлю, а ты бы уж пока за моим сбегал.

— Пожалуйста, — с готовностью согласился Чимит и уже от дверей объявил: — Мы сейчас, быстро.

Она только успела поставить кастрюлю на плиту, как возвратились мужчины.

— Чо, мать, в гости-то со слезами приходишь? — присев к столу, спросил обеспокоенный Куприян Еремеевич.

Та, всплеснув руками, заплакала навзрыд.

— И человека-то совсем не стыдно, как маленькой реветь, — добродушно заметил дядя Куприн: — Ну, буде, буде слезы-то лить. Сказывай, чо у тебя случилось?

— Ох, горе ты мое горе, — запричитала тетя Мариша. — Васек-то наш ногу сломал... Ночью, с поля возвращаючись, в яму угодил и сломал, — сквозь слезы проговорила тетя Мариша. — В больницу же ему надо-ть, а председатель наш говорит, что лошадей у него свободных нет.

— А ты бы у бригадира попросила али у животновода, — подсказал муж.

— И у них была, токо все равно без толку. «Пошто с вечеру, говорят, заявку не подала? Где мы тебе сейчас лошадь возьмем. Сама знаешь, посевная идет». Тьфу, язви их всех возьми! Будто знать должна была я, что Васек ночью-то ногу сломат...

— Это тот ваш сын, который сеяльщиком работает? — уточнил Чимит у дяди Куприяна.

— Он самый, — ответил Куприян Еремеевич и, обращаясь уже к жене, спросил: — И как же его угораздило?

— Так ты чо, за мной пришла чо ли? — спросил Куприян Еремеевич.

— А ты токо и понял вроде, — всплеснула руками тетя Мариша и уже нетерпеливо сказала: — Ну, айда, айда быстрее до дому. Васютку-то хоть на себе, а в больницу доставишь.

Дядя Куприян взглянул на Чимита.

— Что ж, схожу-ка я, наведаю сынка-то, — проговорил он. — Може, денька два задержусь, так ты, паря, меня ужо не теряй.

— Не беспокойтесь, дядя Куприян. Без вас я бакена переставлять не стану, а в остальном все будет в порядке, — заверил Чимит и проводил их до дороги.

К вечеру, откуда ни возьмись, набежали тучные, громоздящиеся друг на друга, черные облака. Скрылось солнце. Дохнуло сыростью.

Чимит посмотрел на часы. Еще не было и шести, но в наступившей тьме уже невозможно было отчетливо рассмотреть бакены на реке.

«Надо, пожалуй, зажечь огни», — решил он и направился к реке. Легко столкнув лодку с берега, он погнал ее против течения.

Обойдя все бакены, Мэргэнов причалил к берегу. Закрапал дождь, и Чимит поспешил в сторожку. Вскоре налетел ураганный ветер, блеснула молния, раздались оглушительные раскаты грома, и разразился ливень.

«Вот это гроза!.. Когда она стихнет?» — улегшись в постель, подумал Чимит.

Утро выдалось солнечное. И, как всегда бывало после грозы, все вокруг сверкало, пело и светилось.

Чимит, погасив огни в бакенах и позавтракав, отправился на берег, захватив свою неизменную удочку. Легкий, свежий ветерок ласково обдавал его скуластое, смуглое лицо.

Рыбалка оказалась на редкость удачной. Почти каждую минуту Чимит вытаскивал из серебристой реки трепещущую добычу.

«Опять хариус. О, какой славный!»... «Вот и ленок попался. Тоже славненький!..» «А, ельчик. Ну, чего ты только мешаешься тут...» — приговаривал он каждый раз, откидывая рыб в корзину.

Клев все усиливался. То тут, то там высоко в воздух выпрыгивали хариусы и ленки. Невозможно было не заглядеться на эту картину, но Чимит все же заставил себя встать. Ему предстояло произвести очередной осмотр местности. Этого требовала ориентировка, полученная на днях от Орлова.

Обежав глазами горизонт, Чимит уже было махнул рукой, как вдруг заметил что из-за поворота вынырнули два всадника. Они скакали по дороге, ведущей в Усть-Удинский район.

«Кто же такие? — спросил себя Мэргэнов. — Может опять из своих кто, а может, колхозники?»

Соблюдая предосторожность, он присел и продолжал наблюдать за верховыми до тех пор, пока не увидел, что они свернули в его сторону, Чимит быстренько повернулся лицом к реке, взял удочку и снова закинул ее в воду.

Минут через пять Мэргэнов услышал, как оба всадника, подъехав к нему почти вплотную, остановились.

— Вы что тут делаете, товарищ? — громко спросил один из них.

Чимит оглянулся.

— Хаба, оказывается, сидит, — произнес тот, что был поменьше ростом, и смело соскочил с коня. — Давайте, я их стреножу, Степан Иванович.

Оскорбительное «хаба» задело и насторожило Чимита, и поэтому, когда к нему подошел тот, кого назвали Степаном Ивановичем, Мэргэнов, стараясь выдать себя за глупца, ломаным языком проговорил:

— Рыба, рыба ловить охота... Шибко кушать рыба охота.

— Ну и как она ловится? — поинтересовался Степан Иванович.

По стройной подтянутой фигуре, по горделиво-высокомерному выражению лица незнакомца Мэргэнов определил, что этот пожилой человек когда-то был военным.

— Мал-мал поймал, — заговорил Чимит. — А смотри, как она выскакивает из воды. Во!.. Во!.. А смотри, а смотри!..

— Здорово плавится! Загляденье одно! — подтвердил Степан Иванович: — Это после ночной грозы она так играет. Ну, а наловили-то сколько?

Чимит указал на корзинку. Незнакомец скинул с нее мешковину и воскликнул:

— Ух, сколько! Килограмм двадцать, если не больше! Какая чудесная уха будет!..

Потом Степан Иванович огляделся вокруг и, остановив взгляд на сторожке, спросил:

— Вы бакенщик? В этой хибарке живете?

— А правильно говоришь, — ответил Чимит и добавил: — А смотри, вон мой бакена стоит.

— Ну-ну, вижу, — произнес Степан Иванович. — Вы тут что, один живете?

— Пошто один? Два.

— А второй кто?

— А старик.

— Почему-то не видно его?

— А вчера ушел. Больница нада.

— Заболел, что ли?

— А сын нога ломал, больница нада его, конь нету, — ответил Чимит и наивно спросил: — А ты хахой-тахой нашальник будешь?

В этот момент подошел второй всадник.

— Тебе не все равно, что ли? — впиваясь глазами в Чимита, отрезал он. — Видать, сильно начальство любишь!..

— Поспокойнее, Зверев, — перебил того Степан Иванович и, обращаясь уже к Мэргэнову, заговорил: — Я начальник геолого-разведочной партии. Мы тут недалеко от вас находимся. Бурение ведем. Это, знаете, нелегкое дело. Не приходилось сталкиваться?

— Такой дела не видал, — ответил Чимит, усиленно припоминая от кого и где он слышал фамилию — «Зверев».

«Фамилия эта была упомянута в ориентировке Орлова, — неожиданно мелькнуло в мыслях. — Неужели бандиты?»

Тут его отвлек Степан Иванович.

— Хибарка ваша не протекает? — спросил он. — Нет. Хорошо. А нас всех до единого насквозь гроза промочила. Двое рабочих даже заболели. И, как нарочно, медикаменты у нас вышли. Может, у вас найдутся жаропонижающие порошки?

— Хахой поршок? — переспросил Чимит.

— Ну, сказать иначе, от высокой температуры.

— A-а, тахой нету, нихахой поршок нету.

— Балбесина, — усмехнулся Зверев.

Степан Иванович недовольно и строго поглядел на него. Потом снова обратился к Чимиту:

— Вы не сделаете нам одолжение, не приютите наших больных, хотя бы до утра?

— Пошто нельзя?.. Пажалста, хоть два, хоть три ночь.

— Спасибо вам за любезность, — поблагодарил Степан Иванович и, взглянув на Зверева, сказал: — Сейчас же поезжайте и привезите сюда больных.

Зверев, не сказав ни слова, мигом направился к лошади. Когда он, поймав, растреноживал ее, к нему быстро подошел Степан Иванович и они заговорили так тихо, что Чимит не мог расслышать ни одного слова.

«Кажется, бандиты!» — полыхнула мысль. Мэргэнов снова закинул удочку в воду.

— Узнать бы фамилию Степана Ивановича, — настойчиво билась мысль. — Не Лабунцев ли?.. Приметы, указанные в ориентировке, очень схожи. Помнится, в ней также говорилось:

Лабунцев. Степан Иванович — главарь банды, 52-х лет, уроженец Москвы, происходит из дворян, бывший полковник колчаковской армии, окончил Тифлисское юнкерское училище, выслан сюда в 31-м году за антисоветскую деятельность, работал... Кем же он работал?.. Кажется, нет не кажется, а точно: работал уполномоченным по самозаготовкам на Шумиловской судоверфи.

А о Звереве было сказано коротко: «Начальник хозчасти банды. Присвоил вымышленную фамилию. Темная личность».

Да, да. В ориентировке были перечислены и остальные тринадцать членов бандитского штаба, с указанием их примет. Но что конкретно говорилось о каждом?.. Неужели я забыл?.. Нет, начинает припоминаться. Так, так:

Кравцов, Григорий Захарович — начальник штаба банды, 40 лет, одессит, прапорщик колчаковской армии, служил вместе с Лабунцевым. В 21-м году эмигрировал в Китай, вступил и принимал активное участие в так называемой контрреволюционной организации РОВС. Позднее оттуда выехал в Париж, где имел неоднократные встречи с руководителями РОВСа, в частности, с Савинковым и Кутеповым, получил от них задание возвратиться в СССР для организации вооруженных выступлений против Советской власти. В 31-м году был осужден на восемь лет. Работал счетоводом на Шумиловской судоверфи.

Галепов (имя, отчество не вспоминались) — командовал бандразведкой, 45 лет, москвич, бывший офицер царской армии, участник контрреволюционного мятежа в Москве. Был выслан в 30-м году за антисоветскую деятельность. Вместе с Кравцовым — незаменимый помощник Лабунцева. В последнее время работал прорабом по постройке барж на Шумиловской верфи.

Менов-Дожин — командовал сотней, 32-х лет, уроженец Киевской области, в прошлом арестовывался как активный участник банды Махно. Был выслан в Братский район за попытку поджога помещения сельского Совета. Работал рабочим ручного бурения в геолого-разведочной партии. Характеризуется как анархистски настроенная личность.

Лозов — командовал сотней, 40 лет, уроженец Ростова, нет указательного пальца правой руки. Имеет три судимости за кражи. Хорошо знаком с Галеповым. Ранее вместе работали на Яндинском лесозаводе Усть-Удинского района...

Занятый своими думами, Чимит не слышал, как подошел к нему Степан Иванович.

— Вы что, задумались? — произнес тот громко. — Смотрите, поплавок-то у вас рыба потащила.

Мэргэнов вздрогнул от внезапно раздавшегося голоса и так дернул удочку, что хариус сорвался.

— Эх, жалко! Такого красавца упустили, — сочувственно проговорил Степан Иванович.

— Мал-мал заснул я, — оправдываясь, вымолвил Чимит и, вскочив с места, ринулся к лодке.

— Вы куда это? — выкрикнул Степан Иванович и заложил руку в карман.

Чимит, словно не расслышав окрика, прыгнул в лодку, прошел к корме и, нагнувшись, окунул голову в воду. Затем вернулся обратно и объявил:

— Солнце голова шибко жарила.

— Хе-хе-хе-хе, — рассмеялся Степан Иванович. — Шляпу, шляпу обязательно нужно одевать. А иначе и солнечный удар получить ничего не стоит.

Наступил уже вечер, а Чимит все еще не мог принять никакого решения.

Его подозрения, что перед ним находится сам главарь банды Лабунцев, возрастали час от часу. Все настойчивее являлось желание сию же минуту схватить этого человека и доставить в отряд.

Желание это сдерживали слова Орлова о том, что подозрения не всегда подтверждаются. На самом деле, какой может разразиться скандал, если Степан Иванович действительно окажется начальником геолого-разведочной партии. Какой тогда будет стыд и позор! Как будут смеяться над ним товарищи из оперативной группы...

Положение Чимита усугублялось тем, что у него не было никакой возможности отлучиться до тайника и дать знать своим о создавшемся положении. Степан Иванович не отступал от Чимита буквально ни на шаг.

«И надо же было Васюку сломать ногу, — злился Мэргэнов. — Ведь не уйди дядя Куприян домой, будь он сейчас здесь, мы бы уже давно обмозговали это дело... Но что же, что же мне предпринять?.. И почему, интересно, до сих пор не возвращается Зверев? Почему он не везет тех больных, о которых так заботился Степан Иванович?..»

Наконец его осенила догадка:

«Вот как поплыву зажигать огни в бакенах, тогда обязательно выберусь и во всех трех тайниках оставлю по сообщению, — подумал он. — Еще попрошу, чтобы кого-нибудь из опытных товарищей ко мне прислали... А возможно, вполне даже возможно, что Семен Федосеевич, получив мое сообщение, сам подъедет...»

Но не суждено было сбыться и этой надежде. Когда Чимит объявил о необходимости сплавать и зажечь огни в бакенах, Степан Иванович бесцеремонно уселся в лодку.

— Теперь давайте будем уху варить, — сказал он Чимиту, когда они вернулись в сторожку. — И поджарить штук десяток не мешало бы.

Сам он ни одним пальцем не прикоснулся к рыбе и только, беспрестанно поглядывая на часы, поторапливал Мэргэнова.

Когда уха была готова и Чимит дожаривал последнюю партию хариусов, у избушки раздался пронзительный свист. Ему ответил точно такой же. Затем донесся конский топот и, немного погодя, послышались невнятные голоса. Степан Иванович распахнул дверь и крикнул с порога:

— Ведите, Зверев, сюда ведите. Да живее, живее. И потом не забудьте часового выставить.

Он прошел к столу, а следом за ним ввели, держа под руки, больных.

— Я думаю тебе, Григорий Захарович, будет удобнее на этой кровати, — заботливо произнес Степан Иванович, указав пальцем на кровать дяди Куприяна. — Она помягче.

— Мне все равно, — проговорил тот и пробежал глазами по избушке.

«Кравцов! Он, он! — узнал Чимит. — Значит, бандиты!»

Его охватило страшное волнение и, чтобы не выдать себя, он отвернулся к плите.

«Надо любой ценой сообщить своим...» — стал соображать Мэргэнов, но тут его хлопнули по плечу и над самым ухом раздался голос главаря банды:

— Давай, приятель, начинай угощать гостей!

Чимит оглянулся и увидел теснящихся за столом бандитов.

— Разворачивайся, хаба, поживее, — повысив голос, произнес Зверев. — Жрать сильно охота, а главное, видишь, четверти уже на столе стоят.

— В хахой посуда разливать не знай, — пробормотал Чимит растерянно. — А стольхо ложка где взять?

— У тебя, налим, глаза есть? — злобно оборвал его молодой мужик со шрамом во всю правую щеку. — Не видишь что ли, на столе вся посуда готова, тебя дожидается!

«Менов-Дожин!» — чуть не выкрикнул Чимит, а тот угрожающе шипел:

— Видишь или не видишь?

— Вижу, — ответил Мэргэнов и начал разливать уху.

— За твою поправку, Григорий Захарович, и за твою, Галепов, тоже, — поднялся главарь со стаканом водки в руке. — Всем вам желаю бодрости духа и верной службы на благо свободной жизни без коммунистов и Советской власти. Сегодня мы одиноки, но, верьте, завтра нам улыбнется счастье, и раскрепощенный нами народ вознесет нас до небес.

За нашу стойкость, за беспощадную борьбу с коммунистами, друзья мои!

Он выпил залпом. Вслед за ним выпили все остальные.

Пили еще и еще. Вскоре взамен опустевших четвертей появились две новые. Уже нельзя было разобрать кто, с кем и о чем говорит.

Чимит, которому тоже пришлось выпить «за компанию», нетерпеливо ждал той минуты, когда он перевяжет перепившихся головорезов. Однако его сильно беспокоил оставленный на улице часовой.

«Надо прежде посмотреть на него», — решил он и, шаг за шагом, осторожно, стал продвигаться к двери. Он уже ступил на порог, как его окликнул Менов-Дожин.

— Ты куда, налим?.. Что, пить с нами не хочешь? Коммунистам продать нас решил?.. Учти — не выйдет! Ты у нас никуда не уйдешь!

Все сразу уставились на Мэргэнова. Наступила жуткая тишина.

— А тошнит, сильно блевать хочет, — растерянно произнес Чимит и прикрыл свой рот ладонью.

— Ты брось мне притворяться... — обругал Менов-Дожин Чимита. — Иди сюда, выпей вот, а я посмотрю, как тебя тошнит.

— Не можу, не можу, никак не можу, — заговорил Мэргэнов, медленно подходя к нему. — Голова прямо на куски трещит.

— На, пей! — махновец протянул ему эмалированную кружку, до краев наполненную водкой. — Пей, пей и голова трещать не будет!

«Придется выпить, — подумал Чимит, видя вокруг возбужденные лица с осоловелыми глазами. — Иначе все дело можно испортить».

Он посмотрел на предназначенную ему кружку и, прежде чем взять ее, произнес:

— Чесно слово, я выпил, много выпил. Больше никак не можу.

— Не может человек и не надо, — неожиданно раздался голос колчаковского полковника. — Нам же больше останется.

Несколько бандитов дружно поддержали своего главаря.

— Тогда пусть этот налим мне з... поцелует, — в пьяном угаре выкрикнул Менов-Дожин.

Дикий смех потряс избушку.

— Только смотри, не кусайся, — расстегивая ремень, предупредил махновец. — Укусишь — голову снесу!

«Будь что будет, а дам ему сейчас пинка!»— твердо решил Чимит.

— Ну, давай, налим, быстрее! — требовал Менов-Дожин. — Сколько еще буду ждать!

Мэргэнов решился было уже пнуть его, как в это время послышался возмущенный голос:

— Это дикость! Хулиганство! Верные защитники России должны ратовать за культуру...

Махновец бесцеремонно перебил его:

— А я чихать хотел на культуру и на тебя, Кравцов, вместе с ней! — Вот поцелует налим мою з... и все культурно будет.

Дерзкое непочтение Менова-Дожина к Кравцову, видимо, задело главаря.

— Подними, Менов, штаны, — строго произнес он, — и извинись перед Григорием Захаровичем.

Менов-Дожин послушно натянул штаны и, повернувшись к Лабунцеву, запальчиво выкрикнул:

— Хватит командовать! И если хочешь, поцелуйся с Кравцовым сам. У меня нет такого желания.

Все притихли.

Главарь подошел к махновцу и впился в него глазами. Прошло несколько тяжких минут. Наконец, желая, видно, разрядить атмосферу, Зверев робко произнес:

— Выгнать его, Степан Иванович, и пусть себе идет на все четыре стороны.

— Меня не запугаете! Уйду, хоть сейчас уйду! — огрызнулся Менов-Дожин и потянулся к своим вещам.

— Смутьян! — заорал Галепов. — Извинись лучше, а то потом поздно будет!

— Ты мне будешь еще указывать! — процедил махновец и обложил Галепова гнусной бранью.

— Безобразие! — вымолвил Кравцов. — Пусть убирается куда ему любо, только чтобы духу его здесь не было.

Менов-Дожин, накинув на себя плащ, направился к выходу, но путь ему преградил Лабунцев.

— Говоришь, что я накомандовался? — спокойно спросил он. — Ты хорошо продумал свои слова?

Махновец попытался молча обойти главаря, но тот сказал:

— Постой, голубчик. Сначала сдай оружие.

— Если оно тебе нужно, то возьми сам, — осклабился Менов-Дожин.

Лабунцев обшарил его одежду, вытащил два нагана, а затем кратко произнес:

— Зверев и Лозов! Отведите его на Ангару и расстреляйте!

Менов-Дожин мгновенно опустился на колени и начал вымаливать у Лабунцева прощение. Видя, что главарь пропускает мольбы мимо ушей, он подполз к кровати, на которой лежал Кравцов.

— Простите меня, Григорий Захарович, — целуя его руку, запричитал махновец. — Простите меня, я виноват...

Но Кравцов не стал его выслушивать.

— Я прощаю, — презрительно произнес он и отвернулся к стене.

Рыдая, Менов-Дожин снова подполз к главарю. Тот оттолкнул его и приказал:

— Вон стоит та самая кружка, которую ты приготовил для бурята. Встань и выпей ее сам.

— Выпью, Степан Иванович, выпью, — с надеждой залепетал махновец, поднимаясь с пола. — Все сделаю, Степан Иванович, все, что прикажете.

— Ну, ну, быстро, — дружелюбно торопил главарь и, когда Менов-Дожин выпил, не меняя тона, закончил: — Прошу привести приговор в исполнение.

Менов-Дожин снова повалился на колени, ухватился за ноги главаря, стал целовать сапоги, но Зверев и Лозов схватили бандита за руки и вытащили из избушки. Немного погодя где-то рядом раздался выстрел.

— Царство ему небесное, — прошептал Кравцов и, помолчав немного, попросил:

— Налейте мне вина.

— Мне тоже налейте, только водки, — сказал Лабунцев, когда возвратились Зверев и Лозов.

И снова зашумела попойка. Мэргэнов, боясь, что за ним снова следят, опасался выходить на улицу.

«Сам погибну, но не выпущу ни одного бандита отсюда, — думал он, прижавшись к плите. — Эх, только бы часового снять...»

Лишь перед самым рассветом, когда все бандиты забылись в беспробудном пьяном сне, Чимит тихо, на цыпочках, вышел из сторожки.

— Ты куда, парень? — окликнул часовой, но Чимит бросился на него, сбил с ног и мгновенно заткнул ему рот кляпом.

Часовой не сопротивлялся. Он как-то странно крутил головой, словно стараясь указать Чимиту на что-то. Мэргэнов внимательно посмотрел на него. Часовой еще сильнее закивал головой, указывая на свою правую ногу. «Нога у него будто бы невредима, — соображал Чимит. — Видно, на карман свой кивает». — И он провел рукой по карману часового. Вынув оттуда листок бумаги, Чимит развернул его и прочитал:

«Товарищ Орлов!

Гроза, которая была сегодняшней ночью, до нитки промочила нас всех. Крав. и Гал. сильно простудились. У них высокая температура, а никаких медикаментов нет.

Лаб. сказал, что пойдем заметать следы в У-У р-н. Сначала он поехал со Звер., но этот вернулся один. Говорит, нашли неплохое место, поживем дня два. Еще, говорят, рыбы там много и что теперь надо достать водки побольше.

Когда будем на новом месте сообщу, пока не знаю, где будем.

Сейчас труднее захватить Лаб., так как Крав, и Гал. болеют. Разговаривал с двумя, но они боятся его. Говорят, что он «волк в овечьей шкуре»...

На этом письмо обрывалось, но Чимит, вспомнив, что в ориентировке Орлова был указан человек, на которого можно при случае положиться, освободил часового от кляпа и тихо спросил:

— Как ваша фамилия? — услышав ответ, он тут же развязал часовому руки и сказал: — Ну, Петр Петрович, сейчас будем арестовывать их. Только сначала придется каждого обшарить, отобрать все оружие. Потом свяжем.

— Вдвоем, что ли? — удивился тот.

— Время не терпит. Надо действовать, — решительно произнес Мэргэнов. — Сейчас зайдем в сторожку, и вы останетесь на пороге с пистолетами в обеих руках. А я все остальное доделаю. Если придет нужда, то стрелять начнете только после моей команды. Поняли?

— Ясно, — прошептал тот. — Пошли.

Через полчаса Мэргэнов и Петр Петрович вывели из избушки тринадцать связанных бандитов.

— Скачите, Петр Петрович, к Орлову и доложите, что бандитский штаб ликвидирован, — оглядывая тупые, опухшие лица арестованных, приказал Чимит. — Не будь, скажите, больных, мы бы их сами доставили.

— Ясно! — откликнулся тот и, вскочив на лошадь, с места рванул в карьер.

Когда из-за поворота показался ходок с парой запряженных лошадей и несколько человек верховых, Чимит вдруг почувствовал, как сильно забилось его сердце.

«Орлов! Семен Федосеевич едет, — восторженно подумал он. — Вот будет встреча, так встреча!»...

Но к его огромному удивлению Орлов, сойдя с ходка, даже не спросил, не поинтересовался тем, как это он, Чимит, сумел без единого выстрела захватить весь штаб. Семен Федосеевич только молча подал ему руку и прошел к арестованным.

«Может Петр Петрович необъективно ему доложил», — успел подумать Мэргэнов, как увидел вышагивающего от ходка сутуловатого, седоголового бакенщика.

— Вы откуда, дядя Куприян? — изумился Чимит.

— Из Братска, — ответил Куприян Еремеевич. — Васюка-то в больницу положили, а меня ваш начальник с собой захватил.

В это время послышался голос Орлова:

— Лабунцев?

— Да, — ответил главарь банды.

— Имеете ли претензии по вопросу вашего задержания? — спросил Семем Федосеевич.

— Имею, — процедил Лабунцев, продолжая сидеть на бревне.

— Встаньте, Лабунцев, если желаете разговаривать, — подсказал ему кто-то из оперативных работников.

Лабунцев встал.

— Слушаю вас, — сухо произнес Орлов.

— Претензия у меня одна, — заговорил бандитский главарь, — ваш сотрудник, бурят, дерзкий и невыносимый наглец. Было бы вам известно, что я от природы человек весьма гуманный, и вот он, воспользовавшись моей гуманностью, жестоко обманул меня...

— Прошу покороче и поконкретнее, — заметил Орлов.

— Хорошо. Вы понимаете, что он так подло разыграл меня... Не вызвал ни малейшего подозрения. Я не могу простить ему этого. Вот, собственно, все.

— Разве это претензия? — усмехнулся Орлов.

Налитые кровью глаза Лабунцева впились в Мэргэнова.

— Сволочь! — проскрежетал он зубами. — Как не раскусил я тебя вчера и не пустил тебе в лоб пулю?..

Опросив всех задержанных и не услышав ни единой претензии, Орлов обратился к своим работникам:

— Что ж, товарищи, доставим их в Братск. Больных на ходок посадите.

— А вы, Семен Федосеевич, как же? — спросил Чимит.

И только тут Орлов, широко улыбнувшись, ласково посмотрел на него и ответил:

— Поеду верхом, дорогой мой. Молодцом, товарищ Мэргэнов. Лабунцев-то, смотри, и на том свете тебя не забудет.