Глава шестая

Подрядчик беседует с Францем

Многие рабочие строительной фирмы Хёльблинга виделись друг с другом только по пятницам, когда получали зарплату: Хёльблинг обычно распределял людей по нескольким мелким объектам.

Правда, можно было ездить на ту или иную стройку прямо от здания фирмы вместе с подрядчиком или десятником, но те, кому это было неудобно, старались добираться до работы из дому, чтобы не терять времени попусту.

Франц был того же мнения. Поэтому первое, что он купил себе перед началом учебы, был подержанный мопед. Но месяц назад он уже обзавелся новым.

Сейчас, после рабочего дня, Франц сидел на опрокинутой тачке перед складом строительной фирмы Хёльблинга. Он ждал первой настоящей зарплаты за неделю. Но пока что он ждал, когда один из рабочих кончит мыть под шлангом свои резиновые сапоги. Франц тоже хотел помыть сапоги, но сперва кельмой счистил с подошв комья грязи.

— Вурглавец! Вурглавец! — крикнул из окна конторы Шмидраднер.

Стоявший рядом рабочий удивился, что Франц не реагирует.

— Ты что, не слышишь?

— Чего это он именно меня вызывает, — отвечал Франц, — тут много народу дожидается.

Франц полагал, что Шмидраднер зовет его получать деньги. И крикнул в ответ:

— Что?

— Телефон! — заорал Шмидраднер. — Давай скорее, междугородный, какая-то девица из Парижа вызывает.

Когда Шмидраднер отошел от окна, рабочие захихикали.

Звонила Эрна, из магазина.

— У меня зуб болит, — сообщила она, — ты отвезешь меня к врачу?

— Ну конечно, — пробормотал он, удивленный ее сухостью и поспешностью.

— Тогда в два, у «Шторхенвирта», — сказала она. — Идет?

— Ну конечно.

Пока он говорил по телефону, подсобный рабочий Своссиль получил свои деньги и Шмидраднер повел его наверх в контору Хёльблинга. Просто сказать Своссилю, чтобы он туда поднялся, Шмидраднеру показалось недостаточным.

Шмидраднер занимался в фирме денежными расчетами, а следовательно, точно знал, сколько рабочих часов за год пропустил Своссиль. Не по болезни, а потому, что был пьян или валялся в вытрезвителе при жандармерии.

Шмидраднер уже давно выгнал бы Своссиля, но подрядчик явно души не чаял в этом пропойце. Если Своссиль не был пьян в стельку, подрядчик мог поставить его на любую работу: Своссиля назначали мыть машины в конце недели или помогать при очистке выгребных ям, а не то посылали его ставить заборы.

Когда Шмидраднер возвращался от подрядчика через сени, Франц как раз выходил.

Шмидраднер окликнул его.

— Раз уж ты здесь, зайди ко мне!

— А что тебе надо?

— Не задавай дурацких вопросов! — сказал Шмидраднер.

Франц, понятно, знал, что тому от него надо: выдать зарплату.

Шмидраднер положил перед ним ведомость и велел расписаться на квитанции. Когда Франц увидел цифры, стоявшие в ведомости, он чуть не лишился дара речи.

— Но это же, — пробормотал он, — это же с ума сойти можно! Тут ведь вычетов больше тысячи шиллингов, значит, я получу почти столько же, сколько получал учеником.

— Мне ты можешь этого не говорить, — одернул его Шмидраднер, — не я это выдумал, а кроме того, тебе надо сейчас же подняться к шефу.

— Я тороплюсь домой.

— Он хочет сказать тебе несколько слов, — пояснил Шмидраднер.

Быстро расплатившись с теми, кто еще не получил денег, Шмидраднер закурил сигарету. Выглянув в окно — посмотреть, кто еще остался во дворе, — он не поверил своим глазам.

Там в машине сидел Бетрай. Но уже не так, как утром, стыдливо прячась за кустами, а нахально, у самого въезда. Шмидраднер видел, что Бетрай через открытое окно машины разглядывает каждого идущего по двору рабочего, и ему показалось, что Бетрай кого-то ждет.

«Теперь не хватает только, — подумал он, — чтобы Бетрай открыл дверцу, а кто-нибудь из наших людей сел к нему — и поминай как звали».

Надо, чтобы старик это видел!

Подрядчик сидел в своей конторе и рассказывал Своссилю историю про человека, сманивающего рабочих, так, как он слышал ее от Шмидраднера. Он спросил Своссиля, не может ли тот сперва все разузнать. Потом подвел его к окну, чтобы показать, где сегодня утром якобы стояла машина вербовщика.

— Чего вам еще, — сказал Своссиль, — вон он опять там стоит, — и указал на машину у ворот.

— Кто? — удивился подрядчик.

— Да Бетрай же, — отвечал Своссиль, — вон там, в «эскорте». С ума сойти, как он его надраил.

— А откуда тебе известно, что это он и есть? — поинтересовался подрядчик.

— Так ведь я ж его знаю.

— Лично? — спросил Хёльблинг.

— Нет, — ответил Своссиль и рассмеялся: очень уж недоверчиво прозвучал вопрос.

Раздался стук в дверь. Подрядчик весьма неприветливо отозвался:

— Войдите.

Вошел Франц и остановился у двери. Он старался понять, о чем говорили эти двое.

Явно не о пустяках. Хёльблинг яростно что-то втолковывал Своссилю, а Своссиль то и дело кивал головой, становясь, однако, все решительнее.

Когда Хёльблинг стал развивать свой план, который намеревался тут же осуществить, Своссиль вдруг заявил:

— У меня есть идея.

— Тогда хватит болтать! — Подрядчик обрадовался, что наконец расшевелил Своссиля, — Иди и сразу берись за дело! — Он полез в нагрудный карман, вытащил тысячешиллинговую бумажку и сунул в руку Своссилю.

— Вот тебе для начала, — сказал Хёльблинг, — а когда выставишь отсюда эту скотину, получишь еще столько же. И не забудь, что я тебе говорил: никакой уголовщины!

Своссиль вышел, а подрядчик встал у окна.

— Поди-ка сюда, — подозвал он Франца. — Интересно, стоит ли Своссиль таких денег.

Какое-то время Франц тоже смотрел в окно, но, так как Своссиль не показывался, он сказал:

— Вы меня звали!

— Ах да, — проворчал подрядчик, — только обожди еще минут пять.

«Но не больше, — подумал Франц, — и я хочу поспеть домой к обеду. И потом мне надо переодеться, не могу же я в таком старье ехать с Эрной к зубному врачу».

Тут наконец показался Своссиль. Он толкал перед собой тачку, полную песка, а в песке торчала лопата.

Приблизившись к воротам, он с молниеносной быстротой стал швырять песком в машину. Внутрь попало не больше трех лопат песка, так как Бетрай, который все время наблюдал за рабочими, сразу дал полный газ и укатил.

Подрядчик рассмеялся. Дружески хлопнув Франца по плечу, велел ему сесть. Затем сел сам, долго ерзал на стуле, пока не устроился поудобнее, и приветливо взглянул на Франца.

— У нас еще есть время, правда? — спросил он.

— Да, — коротко отвечал Франц. Он боялся, что подрядчик здорово его задержит.

— А если уж у людей есть время, — продолжал Хёльблинг, — то надо им когда-нибудь и поговорить друг с дружкой, по личному делу, я хочу сказать.

— Да, — согласился Франц.

— Потому что по работе, — заметил подрядчик, — по работе мне не к чему придраться. Ну а если кто хочет строиться, тогда дело касается не только работы. Тогда надо знать, что человек об этом думает. Верно я говорю?

— Да-да, — отвечал Франц.

— Ну вот, мне представлялось, что со временем ты выбьешься в люди.

— А почему бы и нет? — сказал Франц.

— Вот видишь! — с довольным видом констатировал Хёльблинг. — А если ты хочешь выбиться в люди, стать десятником к примеру, то надо спросить себя: какие у меня на это шансы.

— Ну, конечно, — сказал Франц, — но в данную минуту не так уж важно, когда я стану десятником.

— А что для тебя важно в данную минуту? — поинтересовался подрядчик.

Франц не посмел сказать, что в данную минуту он больше всего хочет уйти.

— Не надо стесняться, — сказал Хёльблинг, — можешь спокойно сказать: самое важное — деньги. Они для всех важны, и стыдиться тут нечего. Для меня это так же важно, как для тебя. И о деньгах можешь говорить со мной вполне откровенно. Хотя, — произнес он протяжно, — есть ведь еще и завтра.

— Да, разумеется, — сказал Франц.

— Ну вот, — продолжал подрядчик, — если ты честно спросишь себя, где у тебя в будущем есть шанс, то вынужден будешь ответить себе, что не там и не там, а тут, у Хёльблинга. Хорошо! А если я хочу дать тебе этот шанс, то не могу же я подходить к этому вопросу односторонне, понимаешь?

— Нет.

— Нет! — сердито повторил Хёльблинг. — Что значит «нет»? Я уже сказал: в таком случае надо знать, что человек по этому поводу думает.

— А что я тут должен думать? — удивился Франц.

— Боже ты мой, — вздохнул подрядчик, — я имел в виду: как ты себе все это представляешь хотя бы в ближайшем будущем.

— Знаете, — сказал Франц, — я, по правде говоря, еще об этом не думал.

Хёльблинг понял, что надо менять тактику. Поскольку сейчас, это он знал по опыту, психологического воздействия уже недостаточно. Тут уж, худо ли, хорошо ли, надо пускать в ход деньги.

— А что ты скажешь, если я буду тебе больше платить? — заявил он.

— То есть как? — спросил Франц.

— Очень просто, — отвечал подрядчик. — Я буду платить тебе больше, предположим, на пятьдесят грошей, уже со следующей недели.

— Спасибо, — сказал Франц, раздумывая, как бы ему сформулировать то, что вертелось у него на языке.

— Ну, теперь мы наконец друг друга поняли, — с облегчением произнес подрядчик.

— Но это не больно-то много, — проговорил Франц.

— Что?

— Пятьдесят грошей.

Подрядчик задумался.

— Шиллинг, — продолжал Франц, — один шиллинг в час, это уже кое-что.

— Ладно, — сказал подрядчик, — шиллинг так шиллинг.

— Со следующей недели? — уточнил Франц.

— А как же иначе? — И немного погодя: — Теперь мы понимаем друг друга?

— Я никогда не говорил, что мы друг друга не понимаем, — вывернулся Франц.

Подрядчик был раздосадован тем, что ему не удалось поймать Франца в ловушку. И все-таки он сделал еще одну попытку.

— Ты, конечно, понимаешь, что не каждый получит такую надбавку. Это, так сказать, доверие авансом.

«Аванс», — подумал Франц. Вся эта торговля вдруг показалась ему подозрительной. И он решительно заявил:

— Я не просил никаких авансов.

— Доверие авансом! — подчеркнул подрядчик.

— Вот оно что! — произнес Франц.

— Это значит, — пояснил Хёльблинг, — что ты можешь на меня рассчитывать. И я, надеюсь, тоже могу рассчитывать на тебя.

Франц кивнул. Мысль, что он у хозяина на хорошем счету, обрадовала его.

— Ну вот, — сказал Хёльблинг. — Значит, мы друг друга поняли. — Только теперь он действительно в это поверил. — А как дела дома? — спросил он.

— Дома меня уже больше часа ждут к обеду.

«Только лишний раз убеждаюсь, — подумал подрядчик, — что никак не могу войти в доверие к этому парню».

А вслух сказал:

— Чего же ты молчал, я не собираюсь тебя задерживать.

Не успел он договорить, как Франц уже был за дверью.

 

Глава седьмая

Бетрай и его сообщник

После того как Своссиль сыпанул ему в машину песку, Бетрай сразу же поехал к бензоколонке. В Сент-Освальде была только одна колонка, да и та находилась не в самой деревне.

Арендатор, молодой механик из Маттерсбурга, открыл рядом с колонкой еще станцию обслуживания и торговлю подержанными автомобилями, но дела его шли хуже, чем он рассчитывал… Итак, арендатор Мерль, стоя за стеклянной витриной своего заведения, сразу же узнал машину Бетрая.

Мерль никак не рассчитывал, что Бетрай свернет к колонке, ведь он уже заправлялся сегодня утром. Кроме того, они условились, что Бетрай не станет появляться у него чаще, чем это необходимо. Дела Мерля и так шли неважно, и он боялся: если в деревне станет известно, что он якшается с Бетраем, это вызовет недовольство.

Сообщничество их основывалось на том, что Мерль давал информацию, а Бетрай — деньги. Информацию, которую поставлял Мерль, Бетрай мог за те же деньги получить и в другом месте. А значит, он мог не опасаться, что Мерль прекратит с ним сотрудничать.

Бетрай подъехал к колонке. Открыл дверцу и широким жестом пригласил Мерля полюбоваться кабиной.

— Это мы в гараже сделаем, — сказал Мерль, отвел машину на станцию обслуживания и поспешил закрыть за собой ворота. Только тут он позволил Бетраю рассказать, откуда в машине оказалось столько песку.

На Мерля рассказ Бетрая произвел-таки впечатление, он с удовольствием посоветовал бы Бетраю держаться подальше от фирмы Хёльблинга, да и вообще от Сент-Освальда. Однако в сложившейся ситуации подобный совет не имел смысла.

Черная биржа труда становилась все меньше и вынуждена была ограничиваться лишь частными задачами. Заказчики, в основном крупные строительные фирмы из Вены, не страдали больше от нехватки рабочей силы, как во времена высокой конъюнктуры. Если они теперь и посылали своих вербовщиков, этих нелегальных посредников, то не для массовых поставок рабочей силы, а для того, чтобы выполнить специальное задание. Например, нанять бетонщика, поскольку он необходим в данный момент, или крановщика, или умелого каменщика на сдельную работу.

Мерль прекрасно знал о плохом положении на черной бирже. И Бетрай был не единственным вербовщиком, с которым он поддерживал контакт. Были у него связи и с другими, но дела он делал пока только с Бетраем. Так что тот мог этим гордиться.

Не имело ни малейшего смысла отговаривать Бетрая от Сент-Освальда. Правда, с некоторых пор вербовщикам там почти нечего было делать, и потому Бетрай раньше не включал эту деревню в круг своей деятельности. Но, вступив в связь с Марией, кельнершей из «Шторхенвирта», он стал все чаще туда наведываться, а заодно решил и дельце провернуть. Тем более что у него были кое-какие планы на будущее, связанные с Марией.

Мерль не стал слушать его отговорок, да и сам рта не раскрыл.

Когда они очищали машину от песка, Бетрай спросил:

— Насчет плотников что-нибудь слышно?

— Откуда? — буркнул Мерль, так как Бетрай сегодня утром уже задавал ему этот вопрос.

— Сегодня же пятница, — напомнил Бетрай, — а к понедельнику мне нужны пять плотников. Пять человек! Если не найдем, снова останемся на бобах.

— В Сент-Освальде столько не найдешь, — сказал Мерль.

— А в ресторане мне говорили, что тут есть несколько плотников.

— Есть-то есть, да они не здесь работают. У Хёльблинга их четверо. Но это все старики.

— Тут старики, там старики! — Бетрай начал терять терпение. — Главное, чтоб были плотники.

— С каких это пор? — искренне удивился Мерль. — Ты же говорил: о стариках не может быть и речи.

— Так-то оно так, но я ведь могу заявить: он, конечно, уже старик, зато специалист исключительный.

— А если они догадаются, что ты им втираешь очки?

В эту минуту Бетрай не знал, что ответить. Он обошел машину, Мерль сидел на корточках, щеткой счищая песок с обивки. Когда Бетрай приблизился к нему, Мерль поднялся. Бетрай подошел к нему почти вплотную и сказал:

— Слушай, ты, старый или молодой, втираю я очки или не втираю, но сейчас мы должны брать то, что есть. Тебе известно, что другие фирмы с перевербовкой терпят крах и никто не знает, сколько мы еще продержимся. А от себя за порядочных людей, если ты мне их раздобудешь, я дам тебе двадцать процентов вместо пятнадцати.

«Значит, — подумал Мерль, — Бетрай не так уж крепко держится в фирме, как хочет показать». А вслух сказал:

— Ты же знаешь, для меня это не так просто.

— Для меня тоже, — отрезал Бетрай.

Чтобы разрядить обстановку, Мерль миролюбиво осведомился, не подойдет ли кандидатура Вурглавеца.

— Ну конечно, — отвечал Бетрай уже приветливее. — Ведь почти все твои кандидатуры — первый класс.

— А он уже клюнул? — спросил Мерль.

— Кто?

— Да Вурглавец.

— Тут, увы, помешала эта история с песком, — сказал Бетрай. — Я не отступлюсь, не беспокойся. Даже если придется тащиться к нему домой.

Мерль объяснил Бетраю, где живет Франц Вурглавец, и даже записал его адрес на квитанции.

Франц на мопеде катил домой. Он задержался у подрядчика, о чем, впрочем, нисколько не сожалел; как-никак удалось повысить почасовую оплату на целый шиллинг. Но сейчас у него каждая минута на счету, он хотел вовремя поспеть к ресторану за Эрной.

Так же стремительно, как он ехал по улице, Франц вкатил во двор. Родители, сидевшие на лавочке у дома, тихонько выругались. Они боялись, что это послужит новым поводом к скандалу с Зеппом.

Франц остановился у самой двери. Мать хотела сразу же спросить, где это он задержался, ведь они дожидались его с обедом, но она не успела еще и рта раскрыть, как он уже скрылся в доме.

— Мы так долго тебя ждали, — крикнула она ему вслед, — ну теперь-то у тебя хватит времени пообедать?

Чтобы избежать дальнейших пререканий, Франц, уже в пиджаке и других брюках, выпрыгнул из окна своей комнаты, вскочил на мопед и умчался.

Через двор он проехал быстрее, чем успел опомниться хозяйский сын. И палка, которую вслед ему швырнул Зепп, шлепнулась в нескольких метрах позади мопеда.

Только отъехав на безопасное расстояние, Франц сбросил скорость. Дома он сэкономил столько времени, что мог сейчас спокойно ехать своей дорогой. И все-таки, когда он подкатил к ресторану, было только без пяти два.

Он слез с мопеда.

«А ведь этот «эскорт» я уже сегодня где-то видел», — подумал он. Взглянул на номер, номер был венский.

В задумчивости Франц стал подниматься по каменным ступенькам.

В ресторане «Шторхенвирт» была парадная лестница, но не такая, какие ведут ко дворцам, а довольно-таки скромная. И фасад, каких обычно в деревне не бывает: наружная стена возвышалась над черепичной крышей и выдавалась немного вправо и влево, образуя треугольную арку. От этого здание казалось много больше близлежащих домов.

Поднимаясь по лестнице, Франц думал: «Наверно, что-то с владельцем этой машины нечисто, раз подрядчик с него глаз не спускает».

 

Глава восьмая

Кто угощает Франца и Эрну вином…

Бетрай заметил, что Франц вошел в зал. Он как раз сидел у стойки, а перед ним — остатки обеда и кружка пива. Он удивился, что Франц, с которым он во что бы то ни стало собирался поговорить еще до конца недели, внезапно появился здесь. От него также не укрылось, что Франц довольно-таки бесцеремонно его разглядывает.

«Может, он заправлялся у Мерля и тот что-нибудь ему сболтнул?» — размышлял Бетрай.

Поскольку Франц все еще глазел на него, Бетрай счел свое подозрение вполне вероятным и приветливо ему кивнул.

— Франц!

Это была Эрна. Она сидела за их постоянным столиком, в нише у окна.

— Ты уже здесь?

— И давно, — сказала она.

«А, — подумал Франц, — она боится зубного врача». Эрна сидела какая-то понурая, лишь с трудом заставив себя приветливо улыбнуться.

— Ладно, тогда поехали, — предложил он.

Но Эрна не встала, а отпила из стакана глоток апельсинового сока.

— Может, мне тоже стоит присесть? — спросил он.

— Да.

Когда он сел, Эрна заговорила:

— Зубной врач сегодня уже не принимает. В магазин позвонила его ассистентка. Слава богу, что я сама сняла трубку. Дяде я, конечно же, ничего не сказала.

— Значит, нам сейчас незачем ехать в Маттерсбург? — спросил Франц.

— Нет.

— И ты свободна? — Он не мог поверить, что Эрна не пойдет ни к врачу, ни обратно в магазин. Тогда совершенно неожиданно в их распоряжении окажется полдня.

— Да, — отвечала Эрна, однако без всякой радости.

«Это из-за зубной боли», — решил Франц и предложил ей достать болеутоляющие таблетки. Эрна постаралась уверить его, что зуб у нее уже не болит. Для него это явилось, скорее, разочарованием, так как он не знал, чему же тогда приписать ее подавленность. «Сейчас я исправлю ей настроение», — подумал он и кликнул кельнершу:

— Мария!

При этом он оглянулся, где же она. Мария стояла у столика того человека, которого Франц только что так пристально разглядывал, и о чем-то с ним беседовала. Она кивнула Францу, сейчас, мол, подойду. Хозяина раздражала эта манера кельнерши, но он не мог ей запретить любезничать с Бетраем. Бетрай был не только хахалем Марии, но и хорошим клиентом.

— Ты его знаешь? — спросил Франц свою подружку.

— Только с виду, — отвечала она.

С виду Франц тоже его знал. Бетраю было около тридцати, в общем-то, он был ничем не примечателен, производил впечатление человека скорее слабого, чем сильного.

— Чего желаете? — спросила кельнерша.

— Знаешь, — сказал Франц, — я сегодня вообще ничего не ел.

— Почему? — удивилась Эрна.

— Меня хозяин задержал.

— Хёльблинг? — внезапно заинтересовавшись, спросила Мария.

— Кто же еще? — сказал Франц. — Ну, так чем ты меня накормишь?

Мария пропустила вопрос мимо ушей.

— Трудно тебе с ним?

— Трудно? — повторил Франц и рассмеялся. — Как раз наоборот.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросила Мария.

— Хочу сказать, — ответил Франц, — что я голоден как волк, поскольку ничего сегодня не ел, и мне бы поесть как можно скорее.

Он сказал это очень добродушно, так как Мария была ему симпатична и он не хотел портить с ней отношения, тем более теперь, когда заказывал обед, ведь было уже больше двух.

— А как ты думаешь, кто это тебе будет сейчас обед подавать?

Кухарка заканчивала работу ровно в два.

— Я думаю, — заметил он, — это можешь сделать только ты.

— Надо надеяться, ты не слишком многого ждешь.

Это, собственно, значило, что она все же намерена подать ему обед.

— Ничего себе порядки тут у вас, если ты хочешь меня голодного вытурить.

— Могу принести разве что гуляш.

— Неси, да побольше! — крикнул он ей вслед, потому что она уже бежала в кухню. — Да, а что ж Эрна будет только смотреть, как я ем? Принеси-ка ей сосисок.

— Не надо, — раздраженно сказала Эрна. Болтовня Франца с Марией уже действовала ей на нервы.

— Поди передумаешь еще, — снисходительно проговорила Мария. Она сразу заметила, что с Эрной сегодня что-то неладно.

— Тогда, пожалуй, принеси ей вермут! — крикнул Франц.

— Нет, — отрезала Эрна.

— А мне, конечно, пива, — добавил он, не позволив Эрне сбить себя с толку.

Мария пошла сначала в кухню разогреть гуляш. Франц смотрел ей вслед. «Бабенка — что надо!» — думал он. Его восхищала ее фигура, еще по-девичьи крепкая, хотя у нее уже был ребенок. Восхищали красивые ноги, выставленные напоказ из-под короткой черной юбочки. И пепельные волосы, зачесанные назад и собранные в пучок, и большой наглый рот.

Ему казалось странным, что эта женщина, лет под тридцать, у которой и здесь, в деревне, было немало мужчин, да и до приезда сюда она наверняка жила не слишком целомудренно, до сих пор выглядит такой целомудренной. Кроме того, ему нравилось, что Мария уже месяц как дала отставку Зеппу, хозяйскому сыну.

Эрна не была ревнивой, да и оснований к ревности у нее не было. В другой день она бы не обратила внимания, что Франц так долго глядит вслед Марии. Но сегодня это ее взорвало.

— Сразу видно, что у тебя зуб болит, — заметил Франц.

Ему все еще хотелось именно так толковать поведение Эрны.

— У меня не болит зуб! — вызывающе проговорила она.

— А зачем же ты собиралась к врачу? — спросил он.

Эрна смотрела мимо него.

Он испугался — ее лицо вдруг стало неприступным.

— Сигарета у тебя есть? — спросила она.

— С каких пор ты куришь? — Франц не переставал удивляться.

— Курю раз в год, — сердито буркнула она.

Кельнерша поставила на стол литр вина и два бокала.

«Теперь и эта рехнулась», — подумал Франц и вопросительно взглянул на нее.

— Это вон от того господина, — пояснила Мария, указывая на Бетрая.

Мгновение Франц раздумывал, потом собрался с духом:

— Вот и отнеси это ему!

— Сам отнеси, — тут же нашлась Мария, которая не понимала, почему это она должна позволять Францу кричать на себя.

— Я заказывал вермут и пиво, — напомнил он ей.

Мария принесла вермут и пиво, но вино оставила на столе.

Франц пожалел, что не может принять вино, ведь это неминуемо приведет к тому, что Бетрай рано или поздно подсядет к ним. «Этого нельзя допустить, прежде чем я не выясню отношения с Эрной. Но как это сделать?»

Франц раздумывал: зуб у нее не болит, ссориться они тоже не ссорились, так почему она просто не скажет, что с ней.

В растерянности он взялся за кружку пива, закрыл глаза и сделал большой глоток.

— У меня будет ребенок, — тихонько сказала Эрна.

Франц только проглотил то, что было у него во рту, и поставил кружку обратно на стол. Ему показалось, что не только пиво, но и вся кровь словно отлила от головы.

Когда первый испуг миновал, ему почудилось, что он уже давно знает об этом.

— Когда? — спросил он. — Когда ты ждешь?

— Через семь месяцев.

— Семь месяцев, — сказал Франц и кивнул, — через семь месяцев это же еще не скоро.

Она не поняла его.

— Не скоро? Что?

Францу не хотелось сразу вылезать со своими материальными расчетами. «Ведь ребенок — это не просто что-то, что стоит денег, — думал он, — деньги со временем можно прикопить…»

И в конце концов он сказал, что рад этому ребенку, что лучше всего им сразу обручиться, а вскоре и свадьбу сыграть.

Франц не знал, соответствует ли все это его желаниям, но был уверен, что в настоящий момент лучше всего говорить с Эрной именно так. Она поблагодарила его пожатием руки.

Между тем Франц заметил, что в зал вошел Своссиль с несколькими собутыльниками. У Франца хватало своих проблем, чтобы еще помнить, как сегодня Своссиль по приказанию подрядчика насолил незнакомцу, который тоже сидел сейчас в этом зале.

У Своссиля же, само собой разумеется, в данный момент не было других проблем. На пути в ресторан он то и дело размахивал купюрой, которую ему сунул подрядчик, и каждого встречного приглашал с ним выпить. Он хотел отпраздновать изгнание вербовщика. Своссиль был твердо убежден, что у Бетрая теперь в Сент-Освальде земля будет гореть под ногами и он больше сюда не сунется, разве что тайком, к Марии.

Когда Своссиль и с ним еще несколько человек подошли к ресторану, они увидели машину с венским номером. Ситуация для Своссиля вдвойне неприятная: не только потому, что спутники высмеяли его, но и потому, что он, если не хочет потерять вторую тысячу, должен еще раз иметь дело с вербовщиком. В этот миг ему не оставалось ничего другого, кроме как назвать Бетрая опасным типом, чтобы самому не выглядеть таким уж смешным.

Бетрай увидел компанию со Своссилем во главе, и у него сразу созрело решение: если они приблизятся к нему на два-три метра, удрать через черный ход. Но так как они не обращали на него внимания, он выжидал.

Своссиль сразу же заказал несколько литров вина, чтобы воодушевить остальных. А потом, надеялся он, ему удастся мало-помалу настропалить их и вместе с ними кинуться на Бетрая.

Однако тут он ошибся: чем больше они пили, тем меньше у них было охоты затевать драку. Они даже подтрунивали над Своссилем, что он, мол, еще во дворе говорил про какого-то опасного типа, который на деле оказался довольно тщедушным пареньком.

Эрна и Франц уже настолько смирились с новой ситуацией, что Франц мог наконец сообщить и свою новость. Он рассказал о разговоре с подрядчиком, о прибавке к заработку, об авансе и о том, что Хёльблинг намекал еще на кое-какие возможности.

За разговором Франц выпил свое пиво, а Эрна — вермут. Потом они невольно взялись за вино. Допили они его как раз, когда высчитали, сколько Франц будет получать теперь, когда ему повысили почасовую оплату, и сколько можно из этих денег отложить.

Едва графин опустел, Мария поставила на стол еще один, полный.

Тут только оба сообразили, что выпили вино Бетрая, а так как настроение у них улучшилось, они не отказались и от второго графина. Налили себе по полному бокалу и подняли их за здоровье незнакомца.

А вскоре и сам Бетрай подсел к ним. Они обрадовались возможности отвлечься, так как по горло были сыты своими проблемами.

Бетраю это пришлось весьма кстати. Он давно уже собирался поговорить с Францем и перевербовать его для своей фирмы. Если то, что Мерль рассказывал о Вурглавеце, соответствует истине, значит, Франц именно тот человек, которого поручили отыскать Бетраю: молодой и умелый каменщик.

У Бетрая была еще одна причина подсесть за столик к Францу и Эрне: в присутствии Своссиля и его дружков так он чувствовал себя увереннее.

Франц предложил немедленно отпраздновать помолвку. Он объяснил Бетраю все обстоятельства, приведшие к этой помолвке. Франц считал, что человек, приславший два литра вина, имеет право на эту информацию.

Мария радовалась, что ее друг не сидит больше один, а услышав, что тут даже предполагается помолвка, она еще и от себя поставила литр вина.

Для Своссиля с компанией одного столика оказалось мало. Они составили два вместе, и к ним мало-помалу подсаживались еще гости. В неразберихе разговоров Своссиль снова и снова пытался навести речь на вербовщика, но тщетно.

И тут взял слово человек, который, видимо, недавно появился. Его никто раньше не приметил, во всяком случае в компании Своссиля.

Это был Зепп Хаутцингер.

Он сидел чуть поодаль ото всех и внимательно прислушивался к разговорам. А тут спросил, не страшновато ли Своссилю.

Зеппа вполне устраивало, что никто не заметил, как он вошел, никто, за исключением Марии, которая все время чувствовала, что Зепп преследует ее — с тех самых пор, как она порвала с ним. Хотя он был высокий, сильный и не заметить его было трудно, двигался он спокойно и даже застенчиво, стараясь всегда держаться на некотором расстоянии от других. И если к нему никто не обращался, говорил он тоже редко.

Поэтому вся компания очень удивилась, когда Зепп Хаутцингер спросил, не страшно ли им. Так как Зепп, открывший рот по собственной инициативе, тоже относился к достопримечательностям Сент-Освальда, они не стали отвечать на его вопрос, а только насмешливо осведомились, что это с ним сегодня.

Но Своссиль вдруг увидел возможность все-таки найти серьезного партнера для осуществления своих планов. Так или иначе, но молчаливый Зепп Хаутцингер показался ему более подходящим и даже более сговорчивым, чем другие, которые к тому же здорово напились.

Зепп Хаутцингер не зря спросил, не страшно ли Своссилю. Он хорошо понял, о чем тот говорил.

Ему, Зеппу, это тоже было не безразлично. Но Своссилю об этом знать абсолютно незачем.

 

Глава девятая

Убийство у пруда

Вино развязало Францу язык, и он уже беседовал с Бетраем, как со старым знакомым. Вскоре вербовщик знал все новости: на каком месяце беременности Эрна, и что Франц только сегодня об этом узнал, и что подрядчик Хёльблинг пообещал ему прибавку.

История с прибавкой пришлась кстати, и Бетрай выложил свои карты на стол.

Он откровенно рассказал, чем занимается и что — помимо Марии — ищет в этих краях. Его удивило, что Эрна проявила больше интереса к его словам, чем Франц.

«Ну, эта здорово до денег охоча, — подумал Бетрай. — Так что заполучить Франца — плевое дело».

Однако мнение, составленное Бетраем об Эрне, было слишком поспешным. Она спросила, легко или трудно для человека вроде Франца получить работу в Вене, совсем из других соображений, нежели полагал Бетрай. Она хотела по окончании заочных коммерческих курсов как можно скорее уехать из Сент-Освальда. В Маттерсбург, в Эйзенштадт или даже в Вену. И Франц, конечно, тоже должен уехать.

«Да, — вспомнила она, — но возможно ли это теперь, когда я беременна?» И тут же перестала интересоваться Веной, что заметил не только Бетрай, но и Франц.

— Мне, — сказал Франц во время паузы, — работа далеко от дома вообще не подходит. Куда это годится, если у человека жена и ребенок, а он их видит только раз в неделю?

Бетрай поддакнул ему.

— Это и вправду бесчеловечно. И потом квартира в городе, за которую тоже надо платить. Правда, это моя профессия — посредничество по найму, но таких вещей я никому не предлагаю.

— Не понимаю, — удивился Франц, — почему же ты тогда ищешь людей у нас?

— Слушай, что ты вообще понимаешь! — сказал Бетрай. — У нашей фирмы есть автобус, рано утром он забирает людей, а вечером доставляет их обратно!

— Что-то я этого автобуса не видел, — сказал Франц.

— В нашей фирме пока нет никого из Сент-Освальда, — разъяснил Бетрай. — Потому что своих инвалидов Хёльблинг может оставить при себе. Об исключениях я, разумеется, умолчу.

По опыту Бетрай знал, что людям, в особенности деревенским, нельзя все выкладывать с бухты-барахты, и опять это подтвердилось.

А потому, когда он теперь с чистой совестью уверял, что фирменный автобус будет заезжать в Сент-Освальд даже за одним-единственным человеком, он мог уже рассчитывать на большую заинтересованность Франца. Если предположить, что Франца станут ежедневно возить туда и обратно, то здесь он будет работать или в Вене — это лишь вопрос заработка.

Часть разговора, касающуюся денег, Бетрай никогда не вел без чека и шариковой ручки. А в качестве документа он, как, впрочем, и всегда, предъявил сложенный бланк акционерного общества «Окружное строительство», своего рода предварительный договор. Ведь должен же он, в конце концов, показывать людям хоть какую-то бумажку. На три шиллинга в час больше, чем Франц должен был со следующей недели получать у Хёльблинга, — это Бетрай мог ему пообещать. А чтобы Франц получал удовлетворение от работы и все шло как по маслу, через два-три месяца — еще два шиллинга. Это Бетрай тоже ему обещает. А вот чего он не мог, так это признаться, что Франц тогда будет получать всего лишь обычную для каменщиков фирмы «Окружное строительство» плату. Но чтобы в нынешней ситуации удержаться на этой работе, Бетрай должен был поставлять фирме не только молодых и квалифицированных, но и дешевых рабочих.

Все подсчеты вербовщика Эрна пересчитывала по-своему. Франц был уже несколько навеселе и только довольно кивнул, когда Бетрай назвал ему цифру.

Марии очень не нравилось все, что тут происходило.

Время от времени она, если нечего было делать, подсаживалась на несколько минут к этой троице выпить глоток вина — в честь помолвки, как она заявила хозяину, чтобы снова не раздражать его. Речь действительно шла о помолвке. Но вправду ли Франц с Эрной помолвлены, они и сами не могли бы сказать.

Когда Мария заметила, что Франц держится как зритель, в то время как Эрна и Бетрай обсуждают его дела, она попыталась вмешаться, желая хотя бы заставить Франца еще раз хорошенько все взвесить.

— Нам нужны деньги сейчас, — резко сказала Эрна. — Или, может, ты нам их дашь?

Марии все это уже осточертело. Франц спросил, не принесет ли она еще вина на всех. Но она пошла не к стойке, а в туалет. Тогда Франц принес его сам.

Когда он снова уселся за стол, у него отпала охота пить. Он понимал, что веселого вечера все равно уже не получится. От Бетрая не укрылось, что настроение Франца может круто измениться. Поэтому он стал настаивать, чтобы Франц не торопился с окончательным ответом, желая тем самым доказать, что он корректный партнер и никого надувать не намерен. И тем самым дело выиграл.

Мария мыла руки в помещении перед туалетом. Вдруг кто-то схватил ее сзади за локоть, она вскрикнула.

— Успокойся, — сказал Зепп, — не стоит тебе так уж волноваться, если даже я и ущипну тебя слегка. Бывают вещи куда хуже, из-за которых можно и поволноваться!

— Опять за свое?! — сказала Мария, чтобы помешать ему снова читать ей мораль.

— Нет, — проговорил Зепп. Сейчас он не казался таким обиженным, как обычно, когда она затыкала ему рот каким-нибудь едким замечанием.

— Ну, так чего ты еще хочешь?

— Предостеречь тебя, — сказал он совершенно спокойно. — В первую очередь от той компании, что в зале сидит. Они вас подкараулят, когда ты со своим поклонником пойдешь домой.

Зепп повернулся и деревянной походкой направился обратно в зал совсем как человек, который, сообщив важную новость, выполнил свой долг и может удалиться.

Предостережение Зеппа и вправду не было безосновательным. Он сам дал Своссилю совет подстеречь Бетрая во дворе гостиницы, когда тот пойдет к Марии. Ее комната находилась в пристройке, и попасть туда можно было только через двор.

Зепп выдал этот план Марии, чтобы иметь возможность осуществить свой собственный.

Зеппу Хаутцингеру в его сорок лет так ни разу и не удалось найти женщину, которая вскоре не оставила бы его. Дольше всего он был с Марией, хотя время от времени, когда он ей надоедал, она обманывала его с другими. Он считал ее тогда самой последней шлюхой и ничего уже не хотел, только однажды сказать ей это в лицо, когда застукает ее с другим.

Сегодня это желание могло исполниться. Бетрай и Мария теперь не отважатся пойти к ней в комнату, они отъедут подальше на машине и улягутся на лугу. А он, Зепп, внезапно появится там и сможет наконец сказать ей в лицо все, что так долго копилось в нем…

Своссиль пришел в восторг от совета Зеппа и теперь уговаривал его помочь разделаться с Бетраем. Но Зепп ни за что не хотел в этом участвовать. Он расплатился и ушел.

Своссиль больше не пил. Он целиком сосредоточился на предстоящей стычке. Бетрай тоже сосредоточился на том, чтобы выглядеть по возможности спокойным. Мария, конечно, сразу же рассказала ему о предостережении Зеппа. И они решили на часок-другой уехать и лишь тогда вернуться к ней в комнату, когда Своссилю надоест дожидаться во дворе.

Пока Бетрай расплачивался, Своссиль незаметно выскользнул из зала. Бетрай тоже постарался уйти как можно незаметнее. Но он вышел не во двор, а на улицу. Услышав, что он заводит мотор, Мария, показав хозяину на пустой зал, — посетителей почти не осталось, — быстро сдернула свой белый передник и бросилась к машине.

Своссиль во дворе услышал, как хлопнули дверцы и взревел мотор.

— А, чтоб тебя… — выругался он, не сомневаясь, что это была машина Бетрая.

Он вернулся в зал. Подняв глаза на Франца и Эрну, он решил, что они злорадно над ним посмеиваются. Но они сидели рядышком, перечитывая предварительный договор, подписанный Францем. В ближайший понедельник он должен выйти на работу.

— Если уж менять фирму, — сказал он, — то сразу, а иначе вообще не стоит трогаться с места.

Своссиль в одиночестве брел по деревне, от ярости ударяя кулаком о кулак. Но на ночном воздухе он остыл, слепая ярость прошла, и он смог снова обдумать свой план.

«Ясно, что они хотят переспать друг с дружкой, — думал он, — а значит, наверняка устроились у пруда».

В Сент-Освальде для любовных парочек было лишь одно традиционное место, а именно у пруда, под ивами. Идти туда пешком, да еще пьяному, было не так уж близко. И Своссиль уже на полпути стал раздумывать, не повернуть ли ему назад. Но ярость гнала его дальше.

Зепп Хаутцингер был у пруда задолго до Своссиля. Бетрай с Марией тоже были там. Но, к великому сожалению Зеппа, они вообще из машины не вылезли. Правда, он видел, как они раздевались, а все остальное слышал через открытые окна машины. Но не слишком многое.

Когда Зепп опять что-то услышал и внутренне приготовился к своему выступлению, он вдруг заметил крадущегося Своссиля. Больше всего Зеппу хотелось подойти и дать ему по шее. Но так как он не мог выдать себя, то волей-неволей отступил немного назад. Бесшумно это сделать ему не удалось, а шум напугал не только Бетрая, но и Своссиля.

Выглянув из машины, Бетрай отчетливо увидел, как Своссиль шмыгнул в кусты. Бетрай напряженно вслушивался и все время слышал потрескивание и похрустывание. Услышал он и как похрапывает Мария, заснувшая после любовных утех. Бетрай тихонько вылез из машины. Он раздумывал, что ему делать. Драчуном он не был, но никогда не уклонялся от драки. Потасовка здесь, в темноте, в незнакомом месте, ему вовсе не улыбалась. Чтобы чувствовать себя увереннее, он достал из багажника домкрат — пусть хоть что-то будет в руках, если Своссиль бросится на него с ножом.

И тут он услыхал совсем близко позади себя шаги. Обернулся и нанес молниеносный удар. Своссиль, только еще занесший руку для удара, упал и больше не шевелился. Бетрай стал поспешно искать карманный фонарь.

В свете фонарика он увидел, что угодил Своссилю по голове и рана сильно кровоточит. Бетрай подумал, что Своссиль может быть мертв. Эта мысль повергла его в панику. Он пощупал пульс своей жертвы и услышал, что сердце еще бьется. Но больше никаких признаков жизни не обнаружил.

Он быстро расстелил на лужайке брезент и подкатил к нему тело. Затем достал из багажника все, что было тяжелого, и вместе с домкратом бросил на брезент. Связал все вместе. С трудом подтащил этот сверток к пруду и столкнул в воду.

Зепп все видел.

Между тем Мария проснулась. Когда Бетрай вернулся к машине, на его одежде были следы крови. Увидев его лицо, Мария испугалась. И зажмурилась так крепко, как могла, чтобы больше не смотреть на него.

Бетрай нащупал сигарету. Едва закурив, он положил руку на плечо Марии, чтобы проверить, спит ли она. Его удивило, что тело ее так холодно.

 

Глава десятая

Циркуляр

Супруги Хольтер завтракали и слушали музыку по радио. Ровно в девять передавали новости. Сперва диктор сообщил, что сегодня воскресенье, 25 мая, и пожелал радиослушателям доброго утра. Хольтер кивнул в ответ, словно благодаря за такую учтивость. Теперь он слушал внимательнее, но после первого же сообщения понял, что по сравнению со вчерашними сообщениями по телевидению нет ничего нового.

«Жаль, — подумал он, — как раз когда есть время для политики, ничего не происходит».

Они еще завтракали, как вдруг зазвонил телефон. Звонок в такое время — дело необычное. Они помедлили, а потом инженер попросил жену взять трубку.

С вытянувшимся лицом вернулась она к столу и сказала:

— Секанина.

Доктор Секанина был одним из четырех коллег Хольтера.

Официально ответственный за кадры строительного концерна — в его обязанности входили и вопросы заработной платы, — он предпочитал называть себя «политиком личных дел», тем самым подчеркивая, что политика интересует его больше, нежели личные дела.

Хольтер сразу же, с салфеткой в руке, подошел к телефону.

— Слушаю вас. Что-нибудь случилось?

— Доброе утро, — протяжно сказал Секанина.

Хольтер насторожился и в свою очередь пожелал ему доброго утра. Но ему хотелось бы знать, зачем звонит Секанина. Среди менеджеров строительного концерна было не принято беспокоить друг друга по воскресеньям.

— Очень сожалею, — произнес Секанина, — но этого я не могу сказать вам по телефону. Дело слишком важное. И увы, весьма спешное!

Они условились встретиться сегодня же утром. Хольтер, как младший по возрасту, вызвался посетить коллегу на его городской квартире в Третьем районе Вены. Но Секанина настоял на том, чтобы приехать к Хольтеру в Зиверинг. Ведь, в конце концов, это он нарушитель спокойствия и потому должен взять на себя труд доехать до пригорода.

— Кроме того, — сказал он, — я уже одет. А вы, вероятно, еще в пижаме.

Хольтер согласился.

Жене он сказал только, что Секанина приедет по срочному делу. А подробности ему неизвестны.

— Один приедет? — спросила она.

— Думаю, да.

Когда инженер, побрившись, вышел из ванной, его жена опять сидела за столом и читала газету. Правда, она уже переоделась, но была не так нарядна, как ожидал муж ввиду предстоящего визита. И вдобавок она всем своим видом — хотя это было не в ее стиле — демонстрировала, что рассержена нарушением воскресных планов.

Ни слова не говоря, он прошел в кабинет и пододвинул к окну качалку. Звонок Секанины встревожил его. Он попытался, глядя на красивый пейзаж, вернуть себе обычное спокойствие. Когда с холма, на котором стоял его дом, он смотрел вниз, на виноградники, то эта геометрически расчерченная, обращенная на пользу человека природа доставляла ему больше радости, чем любой другой пейзаж.

«Он уже здесь, — подумал инженер, увидев машину Секанины внизу, на Зиверингском шоссе. — Да, он, видно, поторопился!»

Проследив за машиной, он заметил, что Секанина не так уж быстро едет. Хольтера, уже всерьез обеспокоенного, это раздосадовало.

Он пошел навстречу коллеге и с подчеркнутой сердечностью пожал ему руку. Секанина держался официально. Но направился к кабинету Хольтера, как будто у себя дома.

Секанина был высокий и полный, и если он, как теперь, не позволил себе развалиться в кресле, а сел на краешек стула, держась прямо, как палка, то эта его внушительность действовала устрашающе даже на Хольтера.

— Сегодня нам придется говорить вот об этом, — произнес Секанина, вынул из нагрудного кармана сложенную бумагу и протянул Хольтеру. — Но не о том, что там написано, — продолжал он, — а о том, что позавчера десятки таких же листков были распространены на нашей стройке в Зиммеринге.

О том, что было в этой бумаге, им действительно говорить не стоило, Хольтер знал ее содержание. Это был циркуляр, обращенный «Ко всем членам корпорации строителей», он касался переговоров о коллективных соглашениях в 1975 году — «Поведение в случае забастовки». Там было подчеркнуто, что переговоры федеральной корпорации с профсоюзом по сей день ни к чему не привели, а посему забастовка не исключена. На этот случай строительная корпорация выработала для своих членов следующие руководящие принципы:

«1. Информировать всех руководящих лиц (от десятников и выше).

2. Сообщать на черной доске предприятия о последствиях прекращения работы в случае забастовки (а именно о немедленном снятии с учета в больничной кассе, об увольнении без предупреждения с потерей различных прав, предоставляемых законом или коллективным соглашением, как то: выходного пособия, рождественского вознаграждения, а также с потерей права на пособие по безработице и на возмещение убытков ввиду расторжения договора).

3. Письменно уведомлять всех наемных рабочих об обязанности приступить к работе не позже чем через день после получения уведомления под угрозой немедленного увольнения и связанной с ним потерей законных и предусмотренных коллективным соглашением прав, а также под угрозой требования о возмещении убытков.

4. Письменно уведомлять производственные советы об обязанности приступить к работе не позже чем через день после получения уведомления под угрозой возбуждения ходатайства перед примирительной камерой о санкционировании увольнения данного производственного совета.

5. При непринятии во внимание упомянутого в пункте 3 предупредительного письма высылается письменное уведомление об увольнении, что, согласно § 82 ремесленного устава, означает расторжение договора. А также сравнительный подсчет еще не выплаченной заработной платы наемного рабочего, виновного в расторжении договора, с нанесенным ущербом.

6. При непринятии во внимание предупредительного письма, упомянутого в пункте 4, возбуждается ходатайство перед примирительной камерой, согласно № 120, абзац 1, конституционного закона о труде, о санкционировании увольнения данного члена производственного совета в связи с нарушением обязанностей, вытекающих из трудового соглашения.

7. Согласно предупредительному письму — немедленное снятие с учета в больничной кассе.

8. Уведомление соответствующей корпорации о мерах по борьбе с забастовками.

В случае если бастующими совершены уголовно наказуемые насильственные действия в отношении должностных лиц или оборудования на предприятии, необходимо немедленно поставить в известность соответствующие органы государственной безопасности и возбудить уголовное дело. Правонарушения, могущие возникнуть в ходе проведения забастовки, расцениваются как акты насилия (злостное уничтожение чужого имущества, ограничение личной свободы, шантаж и вымогательство, нанесение телесных повреждений и клевета). В частности, лица, препятствующие тем, кто желает приступить к работе, также подлежат наказанию (§ 3 коалиционного закона).

Мы надеемся, что принесли пользу своим циркуляром, и остаемся с глубочайшим уважением…»

Далее следовали подписи: за корпорацию наряду со старейшиной и секретарем подписался и президент, доктор Секанина.

 

Глава одиннадцатая

Хольтер вынужден признать, что совершил ошибку

Как уже было сказано, Хольтер хорошо знал циркуляр. И потому не понял, зачем Секанина сунул ему эту бумагу.

— А вас не интересует, — спросил Секанина, — как столь секретный документ мог попасть в чужие руки?

— Разве он засекречен?

— Послушайте!

— Понятно, — сказал Хольтер, — однако в таких циркулярах не содержится никаких тайн. Одному богу известно, сколько раз я рассылал подобные бумаги.

— Но никогда еще они не попадали не в те руки! — возразил Секанина.

— Я попросил бы вас, господин доктор, — попытался Хольтер утихомирить коллегу, — должен сказать, что я действительно не вижу никакого… Не знаю даже, как назвать…

— Почему же в таком случае, — перебил его Секанина, — на циркуляре стояла пометка «секретно»? Или вы представителей корпорации считаете какими-то сверхперестраховщиками?

— Нет-нет, — сказал Хольтер, — я же знаю, что такое пометка «секретно».

— И тем не менее циркуляр пошел по рукам, — сказал Секанина. — Теперь нам необходимо дознаться, как это могло произойти!

«А он ведь из упрямых», — подумал Хольтер и приготовился дать отпор в случае, если Секанина захочет немедленно начать допрос. Поэтому он все время старался соблюдать дистанцию.

Секанина заметил это и переменил тон.

— Чтобы вам легче было меня понять, — сказал он, — считайте, что меня здесь нет… Короче говоря, я хотел бы вместе с вами расследовать это дело.

Хольтер не очень понимал, как ему реагировать на эту новую тактику, и потому продолжал делать вид, что не придает случившемуся большого значения.

— Ну что ж, охотно, — сказал он, — только не знаю, какой тут особенный криминал, чтобы надо было производить расследование.

— Давайте говорить откровенно, — предложил Секанина, — я подозреваю, что вы этот циркуляр, который я вам дал на заседании правления… что вы этот экземпляр Рехбергеру… ну, скажем… вы говорили о нем с Рехбергером.

— Нет, — уверенно возразил Хольтер.

Возникла пауза.

Рехбергер, о котором шла речь, был председателем производственного совета концерна «Окружное строительство».

— Я ему давал эту бумагу, — продолжал Хольтер, — но просто так, ни слова не говоря. Чтобы он был в курсе и, если где-нибудь что-нибудь заварится, чтобы ему не пришлось отвечать.

Именно так Секанина все себе и представлял. Но перед Хольтером делал вид, словно все это его несказанно удивляет. Инженер, однако, не дал себя провести.

— Не думаете же вы, — горячился он, — что Рехбергер умышленно распространил эту записку.

— Циркуляр, — поправил его Секанина, чтобы не создалось впечатления, будто речь идет о пустяках.

— Неужто вы действительно в это верите?

— Вы дали Рехбергеру циркуляр, — сказал Секанина, отчеканивая каждое слово, — но при этом не дали ему никаких указаний. Например, чтобы он не распространял его или хотя бы принял какие-то меры предосторожности. Вы ведь этого не сделали, верно?

— Нет, — небрежно произнес Хольтер, ведь он уже уверил Секанину, что ни слова Рехбергеру не сказал.

— Итак, — продолжал Секанина, — итак, Рехбергер не видел оснований класть эту бумагу отдельно от других, попавших к нему в этот день…

— Циркуляр, — перебил его Хольтер.

— Что? — спросил Секанина. Тут он заметил свою оговорку. Но и не подумал поправиться. — Так или иначе, — сказал он, — она попала кому-то в руки. Теперь вопрос: кому? Нам следует выяснить, кто был в конторе Рехбергера.

Хольтер раздумывал, почему Секанина все время ходит вокруг да около. Вообще это не в его обычае. Хольтер ничего не понимал. Поэтому хотел соблюсти осторожность.

— А Бенда не мог там быть?

— Конечно, мог, — согласился Секанина. — Но мог быть и кто-то другой.

Хольтер покачал головой.

— Кто? — спросил он. — Кто-то ведь должен был взять бумагу и размножить ее?

— Это еще надо доказать! — заявил Секанина.

— Ничего нет легче. Завтра я зайду к Бенде, и он все скажет. Насколько я его знаю, он ни перед кем не станет ничего скрывать.

Секанина увидел, что его опасения подтверждаются: вмешательство Хольтера в дела, касающиеся кадров, и так уже привело к неприятностям. Он, Секанина, занятый в последнее время все возраставшими экономическими трудностями, кое-что упустил. Теперь он твердо решил как можно скорее все это снова прибрать к рукам.

Бенда давно был у всех бельмом в глазу. По его мнению, Рехбергер, председатель производственного совета, вместо того чтобы защищать интересы своих коллег, просто поддерживал политику социального партнерства, проводимую правлением профсоюза. На этом основании Бенда вышел из фракции большинства и в качестве беспартийного не без успеха выставил свою кандидатуру на выборах.

Секанина долго ничего не знал о том, что происходит в, так сказать, нижних слоях предприятия, покуда не стали известны результаты последних выборов в производственный совет. На одном из заседаний правления он потребовал, чтобы его проинформировали, и Хольтер с величайшей готовностью все ему разъяснил.

Секанина сразу заподозрил, а вскоре и убедился в том, что Хольтер некоторым образом сотрудничает с Рехбергером.

И теперь он без обиняков спросил его об этом, правда тут же в отеческом тоне присовокупив:

— Но вы не должны воспринимать мой вопрос как порицание. Я только хотел сказать, что в определенных областях, в коих вы не являетесь специалистом… что там вы, я хочу сказать… к некоторым вопросам относитесь несколько наивно.

И Секанина еще раз перечислил эти вопросы, из совокупности которых вытекало «сотрудничество» инженера с председателем производственного совета.

— Бог ты мой, — защищался Хольтер, — уж не знаю, не упрек ли это…

— Нет, ни в коей мере, — заверил его Секанина.

— То-то же, — сказал Хольтер. — Мы ведь годами проповедуем только доброе партнерство. И я считаю, что это правильно. Если вы то, во что нам обходится это партнерство, сравните с тем, что оно нам приносит…

— Да знаю, знаю, — сказал Секанина.

Но Хольтер не дал отвлечь себя.

— Я придерживаюсь этого мнения, — продолжал он, — не только вообще, но и в нашем конкретном случае. Я потчую Рехбергера разве что карамельками, а он за это предоставляет мне полную свободу действий…

— Что вы называете карамельками? — перебил его Секанина. — Если вы выпихиваете арендатора нашей столовой в Зиммеринге и подсовываете аренду жене Рехбергера, то это, пожалуй, больше, чем карамелька.

Упрек ничуть не смутил Хольтера.

— Нет, нет, — возразил он с непривычной горячностью, — с арендой столовой все обстоит совсем иначе, чем вы думаете. Это вовсе не мелкое соглашательство, а крупное дело, которое я наметил и которым смог заняться только теперь, теперь, когда все дрожат за свое рабочее место. И я этим воспользуюсь, чтобы обновить наши кадры, понимаете? Неповоротливых и престарелых — вон, а молодых и дельных — милости просим. Если вы сообразите, что молодой вырабатывает почти столько же, сколько два старика, то можете подсчитать, какая тут получится экономия. Но я хотел бы сколотить здесь еще и бригады сдельщиков из жителей маттерсбургских окрестностей, чтобы, в случае если мы начнем там строить силосные башни, у нас было уже все укомплектовано. И эти же люди после окончания строительства охотно останутся там, если мы решимся открыть филиал в Бургенланде.

Хольтер говорил бы и дальше, но Секанина покачал головой.

— Все это очень мило, — сказал он, — но теперь вернемся к началу нашего разговора. Вспомните о циркуляре, который вы дали Рехбергеру и который был размножен в десятках экземпляров. Понимаете, что я хочу сказать? Во всем том, что вы тут делаете, по меньшей мере один человек не принимает участия — это Бенда. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Итак, по-вашему, то, что я делаю, опасно? — спросил Хольтер.

Секанина кивнул.

— Достаточно, например, коммунистам только пронюхать об этом циркуляре! Они за него ухватятся и тут же вытащат на свет божий все, что там говорится об увольнениях и новом наборе рабочих. Получится скандал. Нам только не хватало дикой забастовки!

Хольтер задумался.

— Да, Бенда не с нами, что верно, то верно… Но должен сказать, что такое дело, как этот циркуляр, я никогда бы ему не доверил.

— Иными словами, теперь вы сами видите, что в данном случае потеряли контроль…

С этим Хольтер никак не мог согласиться. Это был весьма суровый упрек, на который он не мог не возразить.

— Видите ли, — сказал он, — все обстоит не так уж плохо. Необходимо просто принять кое-какие контрмеры. Контрмеры, которые дадут нам возможность снова взять все под свой контроль.

Секанина был доволен этой реакцией. Наконец-то ему удалось поставить Хольтера на место, которое он ему предназначал. Теперь инженер возьмет на себя те инициативы, которые Секанина сочтет необходимыми: временно приостановить увольнения и новый набор рабочих; пойти навстречу пожеланиям рабочих, пока не позабудется инцидент с циркуляром. А кроме того, Рехбергер должен будет объявить этот циркуляр фальшивкой, тоже в листовке, разумеется.

Хольтер и Секанина перешли в гостиную, чтобы выпить чего-нибудь освежающего. Секанина дотронулся до плеча инженера.

— Если не возражаете, я постараюсь помочь вам в этой прискорбной истории.

Хольтер охотно принял его предложение.

— Дел будет больше, чем я думал вначале, — сказал он, — я ведь разослал немало людей, а одного вербовщика отправил как раз в окрестности Маттерсбурга, и что теперь будет, раз нам не нужны новые рабочие? — Он вздохнул. — Хорошенькое получится дельце!

— Ничего не попишешь! — сказал Секанина и с удовлетворением засмеялся — про себя.

 

Глава двенадцатая

В Вене Франц не перестает удивляться

Неважно было на душе у Франца, когда в понедельник, в половине пятого утра, он один как перст стоял на дороге. Не очень-то он верил, что через несколько минут здесь, в Сент-Освальде, к нему подкатит автобус акционерного общества «Окружное строительство».

«Подожду еще с полчаса, — подумал он. — А потом вернусь домой за мопедом и поеду опять на работу, к Хёльблингу».

Но через десять минут автобус все-таки пришел. Значит, Бетрай не зря говорил.

Франц открыл дверцу автобуса.

— Мне надо попасть в Вену, в фирму «Окружное строительство». Я не ошибся?

Шофер нетерпеливо сделал ему знак войти. Когда автобус тронулся, он сказал:

— Там ведь написано!

Франц пропустил замечание мимо ушей, он был рад, что в результате все так удачно вышло с этим автобусом. Он сел и, как все остальные пассажиры, попытался еще немного вздремнуть. Но это ему удалось лишь на какие-то две минуты. Он вдруг испугался несшегося навстречу грузового фургона, который, казалось, неминуемо должен задеть автобус; потом он окончательно проснулся, так как в автобусе был зверский холод.

Он поднял дорожную сумку, в которую уложил свои вещи, и прижал ее к себе в надежде хоть немного согреться. Согреться он не согрелся, но мог хотя бы положить на нее подбородок и постараться заснуть для разнообразия.

Как только автобус подъехал к столице, Франц сразу проснулся. Он хотел видеть улицы Вены, ведущие к месту его новой работы. Он несколько раз приезжал в Вену на мопеде и убедился, что надо запомнить название каждой улицы и каждой площади, иначе из этого лабиринта не выберешься.

Франц бывал здесь слишком редко, чтобы хоть немного ориентироваться в городе. Как-то он был на футболе, потом раз — в Пратере и оба раза плутал и с трудом находил нужное ему шоссе. Поэтому сейчас ему нравилось не самому блуждать по этим улицам, а катить в автобусе. Неприятное чувство, которое он испытал перед въездом в город, порожденное, видимо, страхом перед новой работой и перед новым, незнакомым начальством, совсем исчезло, пока он ехал по городу. Автобус свернул в боковую улицу, откуда видна была часть огромной стройки.

«Вот было бы здорово…» — подумал Франц и только тут сообразил, что даже не потрудился спросить Бетрая, на какой же стройке ему предстоит работать.

Когда автобус миновал и эту улицу и поехал по усыпанным щебнем дорогам среди множества недостроенных зданий — и не каких-нибудь несколько метров, а наверно, с добрый километр, — тут уж Франц и вовсе не поверил, что может быть такая стройка. В первый момент ему показалось, что кругом просто ужасающий хаос.

Удивление его еще возросло, когда он прочитал на большом деревянном щите: «Высотное и подземное строительство. Главный инженер Пошенель».

«Это же совсем не та фирма», — подумал он и представил себе, в какое трудное положение он мог попасть. Но тут он увидел еще один деревянный щит и на нем надпись: «Нова. Строительная компания с о. о. Вена — Грац».

Франц опять поверил, что это и есть нужная ему фирма.

Автобус остановился. Франц начал озираться в поисках щита с надписью «Окружное строительство». И тут с облегчением заметил название фирмы, правда не на деревянном щите, а повсюду: на строительных бараках, грузовиках, на лесах и бетонных башнях, и везде — красные буквы на желтом фоне.

Франц последним шел к выходу из автобуса, чтобы не загораживать дорогу другим. Он хотел спросить шофера, к кому он должен обратиться. Но шофер его опередил:

— Иди вон туда, к бараку. И переоденься. Кто-нибудь за вами придет. Ты тут не один, есть еще несколько новичков.

Франц хотел бы спросить еще кое о чем, но промолчал, вылез из автобуса и пошел к длинному приземистому бараку.

«Есть еще несколько новичков, — подумал он. — Что-то их не видно. Один я».

Он взял себя в руки и решил тут, в раздевалке, вести себя так, словно уже месяц сюда ходит.

В бараке длинными рядами стояли узкие шкафчики, куда рабочие вешали свою одежду. Франц спросил одного из них, кто тут распределяет шкафчики.

— Да их полно свободных, — последовал ответ.

— Но у вас у всех они на замках, — сказал Франц, считавший, что и ему следует получить от фирмы висячий замок.

— Сам должен принести, — пояснил ему рабочий. — А на сегодня запри его ногтем.

Франц отыскал свободный шкафчик и переоделся. Что говорили рабочие, переодевавшиеся рядом, он не понимал. Это были югославы.

— Новенькие здесь есть? — крикнул кто-то.

Франц, ничего не успев убрать, бросился к двери.

— Я здесь! — заорал он еще на бегу и вскинул руку, чтобы его заметили. Он обрадовался, что наконец появился человек, который распорядится им.

— А остальные? — спросил этот человек.

Франц сразу же определил, что это десятник. На нем не было ни спецовки каменщика, ни синей куртки, как у большинства подсобников, а был он одет в обычный потрепанный костюм: коричнево-серый клетчатый пиджак с отвисшими карманами, кожаные бриджи и старую штирийскую шляпу.

— Мы здесь, — раздался чей-то голос из дальнего угла.

— Да идите же сюда, идите! — нетерпеливо крикнул десятник.

Их оказалось трое, все они не успели еще переодеться.

— Значит, вы плотники, верно? — осведомился десятник.

«Пока что дело дрянь», — подумал Франц.

Но эти трое ничего не ответили, только озадаченно переглянулись.

— А может, нет? — напустился на них десятник.

— Мы — разнорабочие, — сказал один из троих.

— А я каменщик, — заявил Франц.

Десятник взбесился.

— Вот задница! Я всегда это говорил! А как мне теперь прикажете опалубку делать без плотников? А?

Франц почувствовал себя обманутым. Он вытащил предварительный договор, который на всякий случай прихватил с собой, и сунул его десятнику под нос.

— Тут же написано, — сказал он, — каменщик!

Десятник опомнился.

— Да знаю, — проговорил он и поднял руки, словно хотел извиниться за свою вспышку. — Знаю, что вы тут ни при чем. Но Бетрай, эта скотина! Хотел бы я знать, долго он еще будет продолжать в том же духе? Но скоро я им все это выложу, все!

Выходя, он продолжал ругаться. Франц держался позади него, хотел в конце концов выяснить, как ему теперь быть. Но десятника это в данный момент нисколько не занимало.

— Иди-ка ты вон туда, к бетонщикам, — сказал он.

«Ну и контора», — подумал Франц и пошел обратно в барак.

Теперь уже в нем закипало бешенство.

Трое новичков поджидали его у дверей.

— Что он сказал? — спросили они.

— Сказал, чтобы я шел к бетонщикам! Но этот номер у него не пройдет! Кроме того, я еще по-настоящему не принят на работу в этой фирме!

— И мы тоже, — сказал один из разнорабочих. — Но это не так уж важно, имей в виду. Важно сразу же приступить к работе. Тогда им будет не так легко нас вышвырнуть.

Второй подтвердил его слова.

— Я один раз хотел начать работу, — сказал он Францу, — меня тогда тоже вербовщик сманил. Три часа я дожидался, чтоб меня приняли по всем правилам, а они опять меня поперли.

Трое разнорабочих все-таки вышли из барака. Франц смотрел им вслед, покуда они не скрылись за кучей лесоматериалов. Сам он не двинулся с места.

Франц все время боялся, что с «Окружным строительством» у него выйдет какая-то неувязка. Но тут уж ему показалось, что неувязок слишком много, и он на все махнул рукой.

Вой сирены возвестил начало рабочего дня. Все рабочие ушли, и трое новичков тоже. Франц остался один. Он сел на верхнюю ступеньку крыльца.

Что представляет собой эта фирма, для него уже не было тайной. Он отчетливо понимал, что не останется здесь, в этом бедламе, где его сперва хотели сунуть в подсобники, а потом вообще о нем и думать забыли. Он решил дождаться автобуса и уехать домой.

Потом стал придумывать, как ему завтра утром оправдаться перед Хёльблингом. Тот наверняка поинтересуется, почему Франц в понедельник не вышел на работу.

Вдруг он услышал свист. Свистел десятник. Большими шагами он приближался к Францу. Франц уже приготовился, что тот опять наорет на него. Но десятник спокойно спросил:

— Ну, что там у тебя?

— Ничего, — отвечал Франц.

— Чего ж ты сюда явился, если не хочешь работать?

— Кто сказал, что я не хочу работать? — возмутился Франц. — Но по-моему, нормально было бы, если бы человека сперва приняли по всей форме. А потом уже дали настоящую работу. Небось если к вам явится плотник, вы его не заставите навоз возить.

— Твоя правда, — сказал десятник, что немало удивило Франца.

Десятник сделал ему знак немного подвинуться, чтобы и он мог сесть на ступеньку. Потом протянул Францу пачку сигарет.

— Давай выкурим по одной, — сказал он, — меня уж сегодня приперло.

— Работы много? — спросил Франц, радуясь такой доверительной беседе.

— Сплошная неразбериха, — отвечал десятник.

— Что верно, то верно, — подтвердил Франц, не замечая, что они имеют в виду не одно и то же.

— Вот хочешь верь, хочешь не верь, — продолжал десятник, — до того уж дошло, что я сам должен подыcкивать нужных мне рабочих. Но ведь не для этого я здесь поставлен, в конце-то концов!

— Дело в плотниках? — поинтересовался Франц.

— Ну да, я ведь над плотниками поставлен.

— А я думал, над каменщиками тоже, — сказал Франц.

— Ах да, — пробормотал десятник, вспомнив, что не только у него, но и у Франца есть проблемы. — Я, собственно, хотел тебе сказать, что ваш десятник бывает здесь, только если известно, что придут новые каменщики. Но сегодня мы ждали плотников. А тебе надо сперва пойти вон туда, в тот каменный барак…

— В тот? — перебил Франц, так как рядом с большим деревянным бараком было еще два каменных. Франц указывал на тот, что поменьше, в отличие от остальных он был чистым, на окнах — цветы и занавески.

— Нет, это инженерный барак, — пояснил десятник. — Иди в соседний, покончишь с бумажной канителью, и тогда кто-нибудь из десятников тебя заберет.

— У вас тут много десятников каменщиками командуют?

— А ты как думал! — Десятник рассмеялся. — Соберись как-нибудь посмотреть, что тут наша фирма делает.

 

Глава тринадцатая

Секанина наводит порядок

Десятник хотел, не сходя с крыльца, показать Францу, сколько жилых домов строит фирма. Но тут он увидел, как по дороге в облаке пыли приближается белый «мерседес». Он вскочил и, уходя, крикнул Францу:

— Это же Хольтер! Вот я ему сейчас все выложу!

Машина подъехала к инженерному бараку. Последние несколько метров десятник бежал бегом, чтобы быть у барака раньше, чем машина остановится.

У двух молодых инженеров, возглавляющих эту стройку фирмы «Окружное строительство» здесь, в Зиммеринге, в Одиннадцатом районе Вены, он не нашел поддержки в своих затруднениях с плотниками и потому хотел воспользоваться возможностью и пожаловаться лично инженеру Хольтеру. Хольтер, это десятник знал по собственному опыту, очень внимательно выслушивал людей, сообщавших ему о непорядках на стройке.

Но на сей раз десятник потерпел неудачу. Оба молодых инженера уже были на месте, когда машина остановилась, и оттеснили его. Вдобавок Хольтер приехал не один. Следом за ним из машины вышел доктор Секанина. Этот бывал на стройке крайне редко, по большей части на закладке первого камня или на официальной сдаче объекта. Поэтому десятник знал его только в лицо, а не по имени.

Когда оба директора правления пошли в барак, десятник еще раз попытался обратиться к одному из молодых инженеров.

— Что вам еще надо? — сердито спросил тот.

— Вы же сами знаете! Мне необходимо поговорить с инженером Хольтером относительно плотников.

— Но не теперь же, Вихалек! — отмахнулся от него молодой инженер. — Вы же видите, Хольтер не один. У него срочное совещание. Потом, когда я вам скажу.

Срочное совещание действительно имело место.

Младший из двух инженеров всякий раз, когда Хольтер проводил совещание на стройке, должен был предоставлять ему свой кабинет. Рехбергер, председатель производственного совета, из-за которого и приехали сюда директора, помогал сегодня младшему. Потом остался один в комнате и стал ждать.

Рехбергер немного тревожился. То и дело вытирал лоб носовым платком, отчего спутались его волнистые, обычно аккуратно зачесанные назад волосы. Потом совсем разнервничался.

Приглашая его на совещание, ему не сообщили, по какому оно будет поводу. Но это он, в общем-то, представлял себе. Предвидел что-то в таком роде, когда в прошлую пятницу ему в руки попал экземпляр циркуляра. Он все время ждал звонка Хольтера. Но чего он уж никак не ждал, так это того, что к делу подключится Секанина.

Рехбергер боялся его не только как «серого кардинала» фирмы, но, несмотря на практиковавшееся у них социальное партнерство, и как политического противника. Секанина, который свою политическую роль в экономике играл, как правило, оставаясь в тени, славился тем, что не спускал инакомыслящим ни малейшего промаха.

Заслышав в коридоре шаги, Рехбергер поднялся с кресла. Когда они здоровались, его поразило, что Хольтер был весьма сдержан, тогда как Секанина приветливо пожал ему руку.

В скором времени Рехбергеру стало ясно, что эти двое приехали сюда вовсе не затем, чтобы сделать ему выговор. Когда речь зашла о секретном циркуляре, который ему дал Хольтер и который он неосмотрительно оставил в своей конторе, так что его мог взять любой, Секанина все-таки держался вполне дружелюбно, Рехбергер заподозрил, что обоим менеджерам что-то от него нужно.

Он оказался прав. Секанина и Хольтер дали ему понять, что он должен исправить свою ошибку, объявив злонамеренной фальшивкой циркуляр, который Бенда уже успел распространить среди рабочих. Рехбергер немедленно согласился. Можно было даже подумать, что он испытывает благодарность за это предложение.

— Все равно я должен что-то предпринять против Бенды! — заверил он их. — Теперь-то я с ним разделаюсь, и уже окончательно!

Но с этим Секанина был в корне не согласен. Он призвал председателя производственного совета рассуждать логически.

— Бенда, — сказал он, — это производственный совет, мы должны это помнить, к тому же, насколько мне известно, он без особого труда собрал сравнительно много голосов.

— Больше он их не соберет! — перебил Рехбергер.

Подобные заверения уже не интересовали доктора Секанину.

— Это вы нам продемонстрируете на следующих выборах, — сказал он. — В данный момент мы должны исходить из того, что у Бенды есть в коллективе немало приверженцев. Если мы атакуем его, он сплотит их вокруг себя, и кто знает, что из этого выйдет.

— Значит, листовка против Бенды отпадает? — несколько разочарованно спросил Рехбергер.

Секанина и Хольтер переглянулись. Секанина подал Хольтеру знак, чтобы тот еще раз растолковал непонятливому Рехбергеру суть дела. Сам он не имел охоты повторяться.

— Ну, почему же, — сказал инженер, — листовка будет заготовлена на всякий случай, только имя Бенды не должно там фигурировать. Если мы станем утверждать, что циркуляр — фальшивка, то это и будет косвенным обвинением против него. Пока этого достаточно.

— А нельзя ли сделать еще что-нибудь, непосредственно против Бенды?

— Видите ли, — продолжал Хольтер, — если мы нападем на Бенду, загоним его в угол, то ему ничего другого не останется, как перейти в контрнаступление. Наверно, лучше всего было бы его каким-то образом изолировать.

Тут до Рехбергера дошло наконец, какую тактику избрали оба менеджера.

— Если нам не удастся обезвредить его, — резюмировал Секанина, — причем так, чтобы никто ничего не заподозрил и сам он не мог поднять шум, то неприятностей мы здесь не оберемся.

Рехбергер кивнул, соглашаясь, но добавил:

— У вас есть и другие средства, если вы хотите от кого-нибудь избавиться.

— Разумеется, — сказал Секанина, — но решать, когда и где применять эти средства, вы уж предоставьте нам.

Рехбергер понял, что его одернули, но нимало не смутился. В настоящий момент он жаждал только конкретного разговора, чтобы иметь возможность подбросить ту или иную идею, как бы утопить Бенду.

— А что, если отнять у него бригаду? — предложил он.

— Разве он бригадир? — спросил Секанина.

Хольтер кивнул.

— Тем лучше, — сказал Секанина. — Тогда надо не отнимать у него бригаду, а постепенно сменить ее, сегодня один человек, потом другой и так далее.

— И Вихалек мог бы это организовать, — заметил Рехбергер.

— Минуточку, — вставил Хольтер, — в таком случае для маскировки пришлось бы перестроить еще несколько бригад. Вихалек может этим руководить, вы правы, за дополнительное вознаграждение, разумеется.

Секанина взглянул на часы.

— Итак, — сказал он, в нетерпении потирая руки, — сделаем это сейчас же, чтобы не терять времени.

Рехбергер не знал, что имеет в виду Секанина. Но Хольтер его понял. Он позвал молодого инженера и велел ему как можно быстрее привести сюда десятника Вихалека.

«Черт подери, — подумал Рехбергер, — они здорово торопятся».

Он предпочел бы еще раз все спокойно обдумать, не потому, что у него были какие-то сомнения относительно Бенды, а потому, что он опасался, как бы Секанина и ему не расставил ловушку. Но он не успел ничего обдумать. В мгновение ока Вихалек был уже здесь. Хольтер хотел его спросить, уж не дожидался ли он на улице, но Вихалека сразу прорвало.

— Господин инженер, — заговорил он, подкрепляя слова энергичными жестами, — я так больше не выдержу! Меня как назначили десятником, так за все годы ни одной жалобы на меня не было. Но теперь… скоро я уже не смогу справляться с этой работой. На сегодня мне было обещано пять плотников, новеньких. И не явился ни один. Вся работа бы остановилась, если б я не взял людей у других десятников. Но, господин инженер, нельзя же от меня требовать, чтобы я просто-напросто побирался в поисках рабочих. А Бетраю хоть бы что. Ведь это уже не первый раз он вместо плотников посылает каменщиков, а вместо каменщиков — разнорабочих. Спросите других десятников — у них дела не лучше.

— Хорошо, — сказал Хольтер, которому жалоба на Бетрая пришлась весьма кстати, — он сегодня же вылетит отсюда.

— М-м-м, — промычал Вихалек, задохнувшись от своей длинной речи. Но тут же вспомнил, что проблема этим не решается. — Да, но ведь нужные нам люди все равно не появятся!

— Я уже сказал, что это моя забота, — вмешался молодой инженер, который привел Вихалека и остался в комнате на случай, если надо будет умерить его пыл.

Но Вихалек, игнорируя слова молодого инженера, продолжал взывать к Хольтеру.

— Вы не должны этого недооценивать, — сказал он предостерегающе, — люди видят, что дело идет к увольнениям, но, с другой стороны, они видят, что рабочих не хватает. У нас сейчас не очень-то спокойно, господин инженер. И если кого-то будут увольнять, а через неделю начнут набирать новых рабочих, помоложе, то разговоров не оберешься. Вот что я хотел вам сказать.

— А вы сядьте, — предложил десятнику Секанина. — Наконец-то нашелся человек, правильно оценивающий нынешнее положение.

Это тоже был камешек в огород Хольтера. Но инженер Хольтер не придал этому никакого значения. Он все больше убеждался, что Секанина, в общем-то, верно оценивает создавшееся положение.

— Мне хотелось бы еще кое-что с вами обсудить, — сказал Секанина. И сказал так, что не оставалось никаких сомнений в том, что именно он намерен вести разговор с десятником и никому не стоит вмешиваться.

— А я пока улажу дело с Бетраем, — заявил Хольтер.

Он выставил из комнаты молодого инженера и Рехбергера, а сам направился в соседний кабинет.

Там Хольтер попросил секретаршу соединить его с Бетраем. Хотя отнюдь не был уверен, что тот дома. Он подозревал, что Бетрай еще в Бургенланде.

— У телефона его жена, — сказала секретарша, передавая трубку Хольтеру.

Фрау Бетрай спросила, очень ли это срочно, так как муж еще спит. Должна ли она разбудить его?

— Нет, нет, пусть спит, — сказал Хольтер. Ему было даже на руку, что Бетрай не взял трубку. В конце концов, это он, Хольтер, сделал Бетрая вербовщиком и использовал его в своих целях. И потому он добавил: — Ничего спешного. Скажите только, что ему не нужно больше являться в фирму. Мы не потерпим, чтобы он непрерывно посылал нам ненужных людей. Документы мы ему вышлем. Всего наилучшего!

Жена Бетрая хотела еще что-то сказать, но Хольтер повесил трубку.

 

Глава четырнадцатая

Опять ситуация, в которой лучше держать язык за зубами

Бетраю удалось заснуть по-настоящему только под утро. Всю ночь его мучил вопрос, знает ли Мария, что он убил Своссиля и бросил тело в деревенский пруд.

Вчера вечером он предупредил жену, что у него важное совещание с людьми, которых он хочет перевербовать для своей фирмы и с которыми может встретиться только в воскресенье. На самом деле он поехал в Сент-Освальд, поскольку не мог больше выносить неизвестности. Ему никак не удавалось отделаться от мысли, что его арестуют.

Однако в Сент-Освальде не только не возникло подозрений в убийстве, но никто даже не заметил исчезновения Своссиля. Кому этот Своссиль нужен?

Он жил у своей старухи матери, и та уже давно привыкла, что сын целыми днями не показывается дома, когда у него начинается запой. Иногда он подолгу пропадал у одной вдовы в Маттерсбурге.

Значит, пока еще никого не может удивить, что Своссиль не вышел на работу.

Конечно же, вчера Бетрай говорил с Марией о Своссиле. он внимательно следил, как она себя поведет. А ночью снова и снова перебирал в памяти каждое ее словечко. И пришел к выводу: Мария все знает.

Бетрай почувствовал, что он у нее в руках.

Еще бы, ведь он обещал на ней жениться да к тому же посулил, что, если «Окружное строительство» будет строить в Маттерсбурге силосные башни, она будет ведать всеми закусочными и буфетами фирмы. А потом они вместе откроют самостоятельное дело.

Бетрай не принимал все это всерьез. Влюбленные вроде них всегда строят воздушные замки.

А что, если Мария всерьез да еще ультимативно заговорит о браке? Что, если захочет поскорее открыть собственную гостиницу?

Когда жена его разбудила, он не сразу сообразил, где находится. Так как заснул он лишь под утро, голова у него была мутная. Но жена не стала с этим считаться, она должна была немедленно сообщить ему то, что сказал ей по телефону инженер Хольтер.

Бетрай отнесся к ее словам с полной апатией.

Жене это показалось странным. Она решила, что он, вероятно, недоволен этой фирмой и уже имеет в виду что-то другое, не менее выгодное. Дело, которым занимался ее муж, было выгодным. Он приносил домой куда больше денег, чем раньше, когда был крановщиком. И страстное увлечение ралли уже не заставляло его влезать в долги.

Бетрай сел в неналитую ванну и подставил голову под душ. Мало-помалу он приходил в себя.

«Наверно, это уже попало в газеты, — подумал он, — Хольтер прочитал и сразу же меня уволил».

Но вскоре в голове у него прояснилось.

«Глупости, — сказал он себе, — в таком случае полиция уже давно была бы здесь».

Он позвал жену. Пусть повторит, по какой причине его уволили.

— Ты посылал не тех людей, — повторила она.

— Именно так он и сказал?

— Да. Непрерывно посылал ненужных людей, именно так он сказал.

— Ладно, — пробормотал Бетрай.

Он задумался. Если он действительно уволен, то, принимая во внимание его планы с Марией, это катастрофа. Но звонок Хольтера показался ему сейчас просто первой гневной реакцией на то, что сегодня вместо пяти плотников явились трое разнорабочих и один каменщик.

Бетрай собирался еще до обеда поговорить с Хольтером, заодно и о своих личных делах, о двух женщинах, которые сидят у него на шее, почему он и вынужден зарабатывать как можно больше — в результате чего иной раз получаются неувязки. Он был твердо уверен, что после краткого разговора с Хольтером конфликт будет исчерпан.

Позвонив в два места, Бетрай узнал, что инженер Хольтер на стройке в Зиммеринге. Он собрался уже ехать туда, как раздался телефонный звонок. Звонила секретарша, с которой он только что говорил.

— Господин Хольтер велел вам сказать, чтобы вы себя не утруждали, если намерены были приехать сюда. Его решение окончательно.

Вот тут Бетрай пришел в ярость.

Со всеми формальностями было покончено в четверть часа. Теперь Франц был официально связан с этой фирмой.

Молодая приветливая секретарша, выдававшая ему анкеты и помогавшая заполнять их, извинилась и на минуточку вышла: она должна дать на подпись шефу удостоверение фирмы.

Францу казалось смешным, что каких-нибудь два часа назад он был всем на свете недоволен и больше всего хотел вернуться к подрядчику Хёльблингу. То, что напугало его поначалу — гигантские масштабы стройки, огромное количество рабочих, — уже почти не смущало его. Просто здесь были другие порядки, совсем не те, которые он знал по стройкам в Сент-Освальде и его окрестностях. Здесь даже в конторе обхождение было мягче и корректнее, чем иной раз Шмидраднера, канцелярской крысы фирмы Хёльблинга. Вернулась секретарша с удостоверением и вложила его в прозрачную обложку.

— Большое спасибо, — поблагодарил Франц, продолжая сидеть.

— Это все, господин Вурглавец, — сказала секретарша.

— Видите ли, — пояснил Франц, — десятник должен зайти за мной.

— Ах вот как.

— Но я могу и на улице обождать, — предложил он.

— Ну зачем же, пока кто-нибудь другой не придет оформляться, вы можете спокойно побыть тут.

Секретарша, сидя в своем конторском кресле, подъехала к шкафу и вытащила несколько листков из картотеки.

— Этого десятника, с которым я говорил, звали, кажется, Вилек или что-то в этом роде.

— Вихалек, вероятно.

— Да, точно.

— Но ведь он десятник у плотников, — удивилась она.

— Знаю, но он сказал, что пришлет кого-нибудь за мной.

— Да я вам верю, — сказала секретарша и улыбнулась ему.

Францу понравилось, что она без всякой причины так приветлива с ним. Он счел это особенностью городских женщин. И пришел к убеждению, что если Эрна поработает в Вене, в какой-нибудь конторе, то и у нее будет точно такая же улыбка.

— Вы все время здесь? — спросил Франц.

— Пока поселок не готов.

— Да, конечно, — сказал он, немного смущенный своим дурацким вопросом.

— Потом мы вернемся в центральное отделение. Того, кто работает на стройке, по окончании опять переводят в город.

— В какой город? — спросил он.

— Это мы так говорим. Ведь сейчас мы работаем довольно далеко от города. А центральное отделение находится во Втором районе. Вон сзади вас висит фотография.

Франц обернулся и посмотрел на фотографию современного офиса.

— Но мне больше нравится здесь. Обстановка в городской конторе меня просто убивает.

— Да? — удивился он.

Он был зол на себя за то, что не знает, о чем говорить с этой милой женщиной. Поэтому он резко встал, буркнув:

— Кто его знает, когда он явится! — И, коротко попрощавшись, вышел.

Скамейка перед конторским бараком — собственно, это была простая доска, положенная на два ящика из-под пива, — оказалась как раз тем, что Францу сейчас было нужно. Тут он и стал дожидаться, хотя ему не хотелось торчать под окнами конторы. Он сел и закурил сигарету.

Вихалек издали что-то кричал ему, бешено жестикулируя. Франц остался сидеть. Десятник подбежал к нему, сдернул его со скамьи и потащил за барак.

— Ты бы еще в шезлонге развалился! — набросился он на Франца. — И ведь именно тогда, когда здесь двое директоров, самых главных в фирме. Теперь все шишки на нас повалятся.

— Я не знал, — оправдывался Франц. — Вы сами сказали, что за мной кто-то зайдет. Где же мне было дожидаться?

— Не знал, не знал, — передразнил его десятник. — Можно было скумекать, если перед дверью стоит «мерседес».

— Скумекать многое можно, — заметил Франц, считавший, что на него накричали несправедливо.

— Ладно уж, — сказал Вихалек, и Франц удивился, как быстро у этого человека меняется настроение. — Придется тебе еще немножко потерпеть, — продолжал десятник. — Дело вот в чем: там, где ты будешь работать, предстоит перегруппировка. Так что можешь пока спокойно покурить. Только уж не садись на самом виду.

Вихалек показал Францу, где ему сесть. Но тому это вскоре надоело, и он вернулся на прежнее место, чтобы получше рассмотреть «мерседес».

Вихалек чувствовал, что к нему предъявили чрезмерные требования: он должен оказать любезность доктору Секанине (за наличные, разумеется) и своему старому знакомому, Рехбергеру. Любезность заключается в том, чтобы обезвредить другого старого знакомого, а именно Бенду.

Десятник, правда, согласился, когда доктор Секанина сделал его, так сказать, исполнителем своих планов, но согласился не по убеждению, а потому, что привык соглашаться, когда начальство, тем паче такое высокое, чего-то от него требует. А вот точно ли он эти требования выполняет, это уже другой вопрос.

К тому же получалось, что Вихалек намерен оскорбить своих товарищей, десятников-каменщиков, и вмешаться в их дела. Реорганизация бригад каменщиков, несомненно, была грубым вмешательством. Даже прикрытие с тыла — доктор Секанина — ничего не могло тут изменить.

Единственным выходом для Вихалека было все без утайки объяснить обиженным товарищам. В первую очередь Бенде и его десятнику.

Итак, Вихалек пошел к этим двоим и сказал им всю правду. Рассказывал он так обстоятельно, что им пришлось выслушать эту историю пять раз, покуда Мерщнигу — так звали десятника каменщиков — и Бенде не уяснились все взаимосвязи.

Бенда сразу же пришел в дикую ярость и грозился все открыть общественности. Он хотел немедленно настрочить еще одну листовку и распространить среди рабочих «Окружного строительства».

Вихалек пока помалкивал. Он хотел услышать, что скажет Мершниг.

— Можно не сомневаться, — начал тот, — если станет известно, что ты нас информировал, ты вылетишь первым!

— Мне все ясно, — сказал Бенда, немного помедлив. — Итак, опять сложилась ситуация, когда лучше держать язык за зубами.

— Хочешь подвести его? — спросил Мершниг.

— Чего зря языком чесать? — возразил Бенда. — Я же сказал, мне все ясно. Мы тоже будем играть в ту игру, которую выдумали хозяева, но так, чтобы они этого не заметили.

— А ты не видишь другой возможности? — спросил Мершниг.

— Вижу, — заявил Бенда. Но потом сказал: — Пока оставим это.

— Видишь ты другую возможность? Да или нет? — беспокойно допытывался Вихалек.

— Нет-нет, — ответил Бенда и похлопал десятника по плечу.

Однако того не устраивало, что Бенда обходится с ним, словно он как раз тот человек, которого надо опасаться.

— Не надо было вообще ничего тебе рассказывать, — кипятился он.

— Не в этом дело, — сказал Бенда, — а в том, что мы позволяем переставлять нас как пешки. Вот что я имею в виду, понятно?

— Но что же ты думаешь делать? — спросил Мершниг.

— А что было бы, если бы Вихалек не раскололся? Где же еще свидетель, а? Рехбергер, что ли?

Вихалек рассмеялся.

— Как же, дожидайся!

— То-то и оно, что вы сами не знаете, что делать с мошенниками из наших рядов. Так как же вы собираетесь воевать с крупными мошенниками? — спросил Бенда.

— Кончай-ка ты сейчас эту бодягу, — перебил его Мершниг, — она ни к чему не приведет.

— Тогда по крайней мере скажи мне, как теперь быть со всей этой перестройкой?

— Это я тебя хотел спросить, — заметил Вихалек, — ведь в первую очередь она коснется твоей бригады.

— Пожалуйста, — сказал Бенда, — пусть. Двое из моей бригады и так собираются уходить, потому что не поспевают за нами. Убери для начала одного, тогда будем говорить дальше.

— Важно было бы, конечно… — начал Мершниг, но не окончил фразу.

— …чтобы я заткнул своим глотки, — сказал Бенда.

— Никто этого не говорил, — защищался Мершниг.

— Брось! — сказал Вихалек. — Но если один человек хочет уйти из твоей бригады, тогда все в порядке.

— У тебя, может, в кармане другой припасен? — поинтересовался Бенда, пытаясь обратить все в шутку.

Но, к его изумлению, Вихалек сказал:

— Да, ты отгадал.

И он рассказал о молодом каменщике из Бургенланда, который сегодня поутру явился с тремя разнорабочими вместо ожидаемых плотников и которого он определил в бригаду сдельщиков Бенды.

— Браво, — сказал Бенда, — а может, он еще и дальний родственник Секанины?

Этот намек разозлил Вихалека. Он повернулся и пошел к конторе, чтобы забрать Франца Вурглавеца. Но того на условленном месте не было.

 

Глава пятнадцатая

Бетрай терпит неудачу

Франц между тем вернулся на площадку перед конторой. Отсюда открывался более широкий вид на объекты стройки. Он прикидывал, где бы ему хотелось работать.

Перед бараком сейчас стояли два лимузина: Секанина приехал в служебной машине Хольтера, велев своему шоферу следовать за ним. В одной из машин были открыты две дверцы. Франц уже собрался заглянуть, как там все устроено внутри, но тут из конторы вышел высокий полный человек, сел в машину и уехал.

Дверцы второго лимузина были закрыты.

Франц хотел уже вернуться к куче досок, возле которой договорился ждать десятника, как вдруг увидел машину, на бешеной скорости мчавшуюся к бараку. За ней вилось облако пыли.

Франц сразу узнал машину Бетрая. И обрадовался: наконец появится кто-то, кого он все-таки знает лучше, чем здешних людей.

Бетрай резко затормозил перед инженерным бараком. Шины заскользили по гравию, и машина остановилась только у самых дверей. Бетрай выскочил и бросился в барак. Франц разочарованно смотрел ему вслед.

Шофер «мерседеса» живо поднял стекла, чтобы пыль не попала внутрь. Потом он вылез, стал позади машины, как в укрытии, не спуская глаз с барака.

Франц тоже почувствовал: что-то должно случиться. Потому что вид Бетрая, опрометью вбежавшего в барак, был весьма далек от нормы.

Сначала ничего не происходило.

Но немного погодя сквозь открытую дверь барака донесся шум. Гул голосов, среди которых отчетливо выделялся голос Бетрая.

— Вы свиньи! Сволочи, преступники!

Его голос стал еще громче.

— Пустите, собаки, трусы!

Голоса приблизились к выходу. В авангарде этого шума в дверях появился Хольтер. Он утратил свою обычную осанку и, похоже, хотел только как можно скорее убраться отсюда. Шофер немедленно подскочил к дверце и открыл ее.

Бетрай, боясь упустить Хольтера, выскочил и побежал что было духу.

Хольтер уже сидел в машине. Едва шофер дал газ, как другая машина загородила «мерседесу» дорогу: Бетрай успел вскочить в свою и с молниеносной быстротой пустить ее наперерез машине Хольтера, словно хотел стукнуть ее. Потом вылез и медленно пошел к «мерседесу». Но остановился чуть поодаль, чтобы не пугать Хольтера. Инженер опустил стекло.

— По крайней мере скажите мне правду! — потребовал Бетрай.

— Вы, кажется, собрались меня допрашивать, — сказал Хольтер.

«Только никаких уступок, — подумал он, — никаких проявлений человечности, надо брать пример с Секанины».

Бетрай заверил Хольтера, что ни о каком допросе и не помышлял, а просто хотел с ним поговорить. Хольтер оставался глух. В конце концов Бетрай понял, что говорить и вправду больше не о чем и что он проиграл.

— Но деньги я хотя бы получу? Восемь тысяч шиллингов комиссионных!

Бетраю пришлось взять себя в руки, чтобы не впасть в просительный тон.

— Это зависит от вас, — сказал Хольтер. — Вы можете прислать нам свои требования. А мы пришлем вам свои. Ибо ущерб, который вы нанесли фирме здесь, в бараке, безусловно, превышает сумму в восемь тысяч шиллингов.

Бетрай сел в машину и уехал. Некоторое время еще было слышно, что он забыл вторую скорость переключить на третью.

Не застав Франца на условленном месте, Вихалек выругался. Но утешил себя тем, что Франца и так уже определили к десятнику каменщиков Мершнигу и ему не придется больше скандалить с парнем. Опять увидев Франца на доске перед конторой, он все же высказал ему свое мнение. Но Франц слушал его вполуха.

Мершниг не стал долго говорить с Францем. Он отвел его к бригадиру, у которого Францу предстояло работать, и сказал:

— Вот это Бенда.

Бригада занималась отделкой фасада. Бенда был еще скупее на слова, чем десятник. Он указал Францу его место на лесах и тут же снова взялся за работу.

На своих новых товарищей Франц произвел впечатление довольно рассеянного человека. И если бы он не работал быстро и безукоризненно, его бы уже через час выгнали из этой бригады. В конце концов, они ведь работают сдельно!

Мысли Франца и вправду были далеко. Он то и дело вспоминал все, что произошло перед инженерным бараком. Во всяком случае, он понял, что Бетрай вылетел из этой фирмы, и ему казалось странным, что именно тот человек, который привел его сюда, больше здесь не служит.

К полудню он достаточно устал и проголодался, чтобы вспомнить и о другом: о завтраке, лежащем в сумке. Когда в обеденный перерыв можно было наконец взяться за еду, он подумал, что пока еще очень мало общался со своими новыми товарищами. И решил наверстать упущенное. Но сделать это было не так уж просто.

У остальных рабочих, разумеется, сложилось свое мнение по поводу странного поведения Франца. А Бенда к тому же направил эти мысли в определенное русло.

— Наверно, это шпик, которого к нам подсадило руководство. И чтоб не сразу провалиться, он предпочитает помалкивать.

Так как Бенда сразу же после разговора с обоими десятниками, Вихалеком и Мершнигом, рассказал своим товарищам, какие меры против него собирается принять руководство фирмы, то его подозрение не показалось нелепым. И потому, когда Франц во время обеда пытался заговорить то с одним, то с другим, они отворачивались.

Бенда внимательно наблюдал за происходящим. Он видел, что новичок настойчиво искал контактов, но все ему давали отпор. Тут Бенда усомнился в своих подозрениях. Под вечер эта двусмысленная ситуация так ему опротивела, что он решил внести ясность. Прервал работу и спросил новичка:

— Ну, так кто ж ты на самом-то деле? Шпик или нет?

Франц своим ушам не поверил. Он подошел к Бенде, больше всего ему хотелось сгрести в охапку этого коротышку и сбросить с лесов.

Бенда заметил, что Франц побагровел от гнева, и, когда тот к нему приблизился вплотную, Бенда схватил его за руку не для того, чтоб защититься, а чтобы его утихомирить.

— Не дури, — проговорил он. — Сперва выслушай меня.

Бенда увел его с лесов и рассказал ему все, что счел необходимым, чтобы Франц понял, почему в нем заподозрили шпика. Стычку с Рехбергером и всю эту профсоюзную канитель, о которой ему поведал Бенда, Франц, конечно, не совсем понял.

Кто-то из рабочих свистнул Бенде, так как они отсутствовали больше получаса.

— Пойдем, — сказал Бенда, — остальное я доскажу за работой.

Бенда попросил каменщика, работавшего с ним рядом, поменяться местами с Францем, так как им надо поговорить. Услышав несколько раз имя Секанины, Франц спросил:

— Это такой высокий, толстый?

— Да.

— Значит, я его видел, — сказал Франц, — и сразу же подумал, что именно он подрядчик, а не второй.

— Какой подрядчик? — удивился Бенда.

— Наш, какой же еще! — взволнованно произнес Франц.

Бенда рассмеялся.

— У нас акционерное общество.

— Ах вот как, — сказал Франц, сделав вид, что теперь-то ему все ясно.

— А кто же был второй? — спросил Бенда.

Франц описал человека, который выгнал Бетрая.

— А, это Хольтер, — ответил Бенда. — Одно время он был довольно популярен здесь. Но он, пожалуй, самый опасный — сначала действует тихо-мирно, а потом вдруг переходит в наступление.

Франц выложил все, что произошло возле инженерного барака между Хольтером и Бетраем.

Бенда был поражен. С его точки зрения, это настоящая сенсация. Он открыл бутылку пива, подозвал нескольких рабочих, и Францу пришлось повторить эту историю. Сенсационным для них было только то, что дело вообще дошло до конфликта. А ведь Бетрай славился как абсолютно надежное орудие в руках инженера Хольтера.

Для Франца еще многие вопросы оставались открытыми. Бенда поведал ему, как Бетрай профессию крановщика сменил на торговлю живым товаром. Затем Бенда, исполненный презрения, описал, как Хольтер пользовался Бетраем, чтобы склонить коллектив на свою сторону.

Ведь именно Хольтер выдвинул идею премиальных под лозунгом: «Высокая плата за высокие достижения»; само по себе это было неплохо, пока люди на собственной шкуре не почувствовали, как им приходится надрываться, чтобы эту премию получить. Но молодых рабочих все же прельщала возможность таким образом заработать больше, чем обычно зарабатывают на стройках в Вене, и прежде всего потому, что тем, кто уже попал в эту систему премий, подбрасывали еще и сверхурочные.

Того же, кто не мог приспособиться к ней по состоянию здоровья или по какой-нибудь другой причине, в полном смысле слова брали измором. Ему не давали сверхурочных, зарабатывал он все меньше и меньше и в конце концов уходил из фирмы.

Задача Бетрая состояла в том, чтобы обеспечивать фирме новых рабочих, которые готовы смириться с этой живодерней. Экстремистская кадровая политика, проводимая Хольтером, шла навстречу хозяйственному кризису, так что теперь ему не было нужды долго шантажировать и выживать людей, ему неугодных, теперь у него была возможность немедленно их увольнять под предлогом отсутствия заказов.

Но именно в этом пункте его план был довольно прозрачен. К примеру, вместо двадцати уволенных Хольтер через посредство Бетрая нанимал десять или двенадцать новых, которые должны были выполнять тот же объем работ, что и те двадцать. Ввиду такой практики весь коллектив чувствовал себя неуверенно, даже рабочие, которые обычно из-за премий не позволяли никому дурного слова сказать о Хольтере и Бетрае.

— А теперь они хоть и задним числом, но поверят в то, что я говорил, — заметил Бенда, и его товарищи это подтвердили.

Бенда стал перескакивать с пятого на десятое и уже почти забыл, почему пустился в столь пространные рассказы: ведь конфликт между Хольтером и Бетрасм должен означать какие-то перемены в стратегии фирмы. Но какие? Может быть, руководство почувствовало что-то в настроении коллектива? Или инженер Хольтер, который дружески здоровался со всеми, приезжая на стройку с проверкой, вдруг заметил, что многие за его спиной грозят ему кулаком? А может, хозяева теперь выдумали что-то новое и Бетрая просто выбросили за ненадобностью? Во всяком случае, по мнению Бенды, надо было считаться с переменой тактики руководства.

До конца рабочего дня разговор то и дело возвращался к этому вопросу, и Франц, с информации которого все и началось, не отставал от других. Так что после обеда он уже несколько сжился с новой бригадой.

Вернувшись вечером в деревню и идя по направлению к дому, он даже почувствовал себя здесь немного чужим. Ему казалось, что за один рабочий день на новой стройке в Вене он пережил больше, чем тут за целый год. И Франц твердо решил как можно скорее вместе с Эрной перебраться в Вену.

 

Глава шестнадцатая

Ссора с подрядчиком Хёльблингом

Эрна несколько раз встречала Франца, когда он фирменным автобусом возвращался из Вены. А он без умолку рассказывал ей о том, что происходит на работе; и Эрне уже казалось, будто там его целый день заводят, точно будильник, а теперь завод кончается. То, что он говорил только о своих впечатлениях и ни слова о ней, ни слова о ее беременности, она могла понять — ну раз, ну два, но не всю же неделю!

Новое место работы, новое окружение, новые товарищи — все это так переполняло его, что Эрна уже начинала ревновать.

И потому в этот субботний вечер — в первую субботу с тех пор, как он переменил место, — она была особенно нежна с ним. В те часы, что они провели в комнате Франца, она не переставала ластиться к нему, пока не почувствовала, что все у них опять так же, как неделю назад. И вправду, Франц в этот вечер ни разу не заговорил о своей фирме, и Эрне это было приятно.

Ее волновали совсем другие проблемы: когда они поженятся, где будут жить и вообще, что будет дальше.

Эти же проблемы занимали Франца, и он даже придумал, как их разрешить. Только еще не отваживался сказать, поскольку его предложение было — переселиться в Вену.

Конечно, сама работа в Вене не слишком отличалась от работы в деревне. Но многое связанное с работой было интересно и ново. Поэтому он считал, что жизнь в Вене ни в коем случае не может быть такой скучной, как в деревне.

— О чем ты думаешь? — спросила Эрна.

— Есть хочу, — отвечал Франц.

Хоть это и было правдой, но думал он о другом.

Они поехали на мопеде в соседнюю деревню, где рядом был лесной ресторанчик. Но Францу кусок в горло не лез. Он хотел еще и выпить для храбрости. После бутылки молодого вина у него наконец возникла идея, как сказать Эрне, что у него на сердце.

— Ну как наш ребеночек? — спросил он.

— Вообще-то никак, только вот по утрам мне всегда плохо.

— Со следующим будет легче, привыкнешь.

— Со следующим? Как тебе такое в голову могло прийти?

Франц не ответил.

— У меня на работе есть один товарищ, — проговорил он наконец, — он приехал из Вальдфиртеля с двумя малыми детьми и теперь живет в Вене. Он говорит, двое детишек — это совсем не плохо.

Франц имел в виду Бенду.

— А что я буду тут в Сент-Освальде делать с двумя детьми? Тут ведь нету даже детского сада! — воскликнула Эрна.

— То-то и оно, — сказал Франц. — Но в Вене-то есть детские сады.

— Скажи уж, тебе охота перебраться в Вену, — недоверчиво сказала она, так как он обычно и слушать не хотел, когда она заговаривала о заочных курсах и о своем намерении устроиться секретаршей в городе.

— А ты что об этом думаешь? — спросил он.

— Да ты не решишься, — вызывающе произнесла Эрна.

— А ты?

— А я уже решилась.

Франц прижал ее к себе. Наконец-то он мог откровенно говорить о том, что его тянет в Вену. Эрна пришла от этого в восторг.

Настроение у нее было чудесное, и она заявила:

— Сегодня я у тебя останусь на всю ночь.

— А что ты завтра скажешь дома?

Когда две недели назад, на троицу, она впервые осталась у Франца на всю ночь, то наплела родителям о приглашении подруги и о домике на Нойзидлер-Зе.

— Ничего не скажу.

Франц был поражен.

— Когда-то же это должно случиться.

— Значит, утром твои родители наверняка явятся к нам.

Эрна не сочла эту причину уважительной. Ей до смерти надоело играть в прятки с родителями, а тут еще они с Францем решили переехать в Вену, и она считала, что пора довести до сведения родителей все эти новости: беременность, предстоящую свадьбу и переезд в столицу.

В воскресенье они проснулись в десять утра. Эрна сразу же вскочила и оделась. По спешке, с какой она одевалась, Франц заключил, что Эрна уже не так спокойно, как вчера, относится к предстоящему скандалу с родителями. Он предложил ей пройтись, пусть хоть немного развеется.

Они вылезли на улицу через окно уборной, чтобы не проходить через кухню.

— Пойдем нашим садом, — предложил Франц.

По дороге он рассказал возлюбленной о договоре между своим отцом и старым хозяином, об участке земли, который должен принадлежать его родителям и который находится здесь, в этом большом, запущенном фруктовом саду.

— Тогда и мы построим себе дачу, — проговорил он с усмешкой. — А перед домом сделаем песочницу для нашего малыша.

Так как лицо ее было по-прежнему серьезно, Франц нарвал травы и посыпал ей голову.

Эрна убежала и спряталась за деревом. Франц поймал ее и завязал ей глаза галстуком. Чтобы Эрне легче было его найти, он криками подманивал ее к своему укрытию.

Она отдала ему галстук, теперь была его очередь «водить». Но ему долго не удавалось обнаружить Эрну, так как она спряталась не за деревом, а в яме. И когда он приблизился к этой яме, Эрна выскочила и со смехом убежала. Франц сорвал с глаз повязку и бросился за ней.

Чтобы доказать ей, что теперь уж ей от него не уйти, он обхватил ее, поднял и, как мешок, перекинул через плечо. Голова ее была у него за спиной, а зад рядом с его головой. Он шлепнул ее в наказание за то, что она так долго от него пряталась. Она смеялась так, что все ее тело сотрясалось.

— А теперь я сброшу тебя в речку! — крикнул Франц и помчался вниз с холма.

Пусть это было сказано в шутку, все равно Эрна сочла своим долгом защищаться. А потому уже не висела, как мешок, а, дрыгая ногами, пыталась выпрямиться.

В этот момент Франц пробегал под деревом.

Раздался глухой удар, и Франца рвануло назад. Он еще смог удержать Эрну. И вдруг она вся поникла. Франц положил ее на траву. И тут заметил, что она без сознания; он страшно перепугался. Поднял ее и понес быстро, как только мог, обратно к своему дому. Вконец измученный, он вошел в кухню и опустил Эрну на диван. Испуганным родителям сказал лишь, что как можно скорее нужен врач, вскочил на мопед и умчался.

Дом врача стоял посреди деревни. Франц позвонил. Поскольку сразу ему не открыли, он стал барабанить в дверь. Наконец жена доктора распахнула окно.

— Мне нужен господин доктор, — крикнул Франц. — Случилось несчастье! Вопрос жизни и смерти!

— Его нет дома, — сказала жена.

— А где он?

— У подрядчика, — отвечала она. — Но должен вернуться с минуты на минуту. Скоро обед. Подожди, я открою…

Но Франц опять уже вскочил на мопед и дал полный газ. Два поворота — и на обочине он увидел машину доктора. Ворота въезда на территорию фирмы были сегодня закрыты. Поэтому Франц бросился к садовой калитке и сильно нажал на звонок. Никто не вышел, и он перепрыгнул через забор.

Франц еще не успел приземлиться, как из дому выскочил подрядчик Хёльблинг, на чем свет стоит ругая бандита, который средь бела дня лезет на чужой участок. Францу это было безразлично.

— Мне нужен доктор! — крикнул он подрядчику.

— Что тебе нужно? — Хёльблинг притворился, что не понял.

— Доктора! — крикнул Франц. — Срочно, случилось несчастье!

— Тумаков тебе нужно! — отвечал подрядчик. Он все еще был взбешен тем, что Франц ушел из его фирмы, несмотря на обещанную ему неслыханно высокую почасовую оплату.

— Вы что, оглохли! — накинулся на него Франц. — Моя невеста тяжело ранена. Ей срочно нужен доктор!

— Вот и привези его из Вены! — закричал подрядчик, указывая Францу на выход.

Франц понял, что нет смысла препираться с этим человеком. Он перешагнул узкую цветочную грядку и ступил на газон, чтобы обойти Хёльблинга.

Но Хёльблинг не дал себя обойти. Он перескочил через грядку, чтобы успеть схватить Франца за рукав, и так сильно его рванул, что Франц налетел на него.

Восстановив равновесие, Франц обернулся и ударил подрядчика по физиономии. Второй, прицельный, удар подрядчик успел отразить, и тут ему даже удалось схватить Франца за руку. В это мгновение из дому вышла жена Хёльблинга. Она стала звать на помощь, да так громко, словно ее мужу угрожала смертельная опасность.

Франц вывернулся из рук подрядчика. Хёльблинг потерял равновесие и всей тяжестью рухнул на бетонное окаймление клумбы.

Он закричал от боли, но Франц его крика почти не слышал. Он бросился к забору, перелез через него и умчался.

Врач, между тем вышедший из дому, оказал помощь своему раненому другу. Рука, безусловно, сломана, это доктор Зеебергер определил с первого взгляда. Сломаны ли ребра, он не мог сказать сразу. Он не хотел долго его здесь осматривать, так или иначе Хёльблингу необходимо в госпиталь.

 

Глава семнадцатая

Франц вынужден строить себе дом в Сент-Освальде

Когда Франц подъехал ко двору Хаутцингеров, он не поверил своим глазам: там взад и вперед, как часовой, ходила фрау Винтерляйтнер. Францу вспомнилась поговорка, что беда редко приходит одна. Он уже собрался без обиняков спросить фрау Винтерляйтнер, что с Эрной. Но мать Эрны отвернулась от него и перешла на другую сторону улицы.

С еще большим беспокойством Франц вбежал в дом.

Эрна лежала на диване — под спину ей была подоткнута подушка — и улыбалась ему. Она как раз пила горячий бульон. Его родители и отец Эрны сидели за столом, перед каждым — чашка кофе и кекс. Все в кухне выглядело еще более мирным, чем обычно.

Франц подошел к дивану, Эрна взяла его руку и положила себе на затылок, чтобы он пощупал, какая большая вскочила шишка. Потом представила Франца своему отцу.

— Я уже все за тебя сказала, — успокоила она его.

— Все? — спросил Франц.

— Все, — подтвердил Винтерляйтнер и произнес это вовсе не враждебно. — Значит, это для вас, помимо ребенка, женитьбы, переселения, еще один сюрприз.

— Нет, — отвечал Франц и вынужденно усмехнулся.

Казалось, разом решались все проблемы.

— Только вот насчет переселения, — сказал Винтерляйтнер немного погодя, — мы могли бы предложить вам кое-что получше.

— Я тоже так думаю, — серьезно сказала фрау Вурглавец.

А ее муж спросил, повернувшись к Францу:

— Ты небось забыл про участок?

— Почему?

— Ну а зачем же ты хочешь уехать отсюда? — сказала мать.

Теперь он понял. Они хотят воспользоваться этим участком как предлогом, чтобы удержать его и Эрну в деревне.

— А что мне с ним делать, с этим участком? — проговорил он. — Разбить на нем палатку для жены и ребенка?

— Не болтай глупостей, — возразила мать, — конечно, надо строиться! Ни о чем другом и речи быть не может!

Франц не мог все это принять всерьез.

— Да-да, — согласился он, — мы с Эрной как раз сегодня говорили, что, когда накопим достаточно денег, построим себе там бунгало. — И добавил: — Если до тех пор вообще он будет, этот участок.

Мать хлопнула ладонью по столу.

— Что значит «до тех пор»! С этим участком уже все на мази. У нас есть вся сумма, до последнего гроша.

Франц хоть и удивился, но с толку это его не сбило.

— Тем лучше, — произнес он, — выходит, я смогу уже сейчас начать строить бунгало.

— Слушай, Франц, — сказала Эрна, толкнув его ногой, — ты понимаешь, что это значит? Мы должны строиться здесь, а не переезжать в Вену. Не так уж это плохо!

«Они уже успели переубедить Эрну, — подумал Франц, — но со мной этот номер не пройдет».

Он поднялся с дивана.

— Ах так, — проговорил он, — строиться. А кто должен строить? И на какие деньги? Я этого не буду делать ни при каких обстоятельствах. Я не желаю после восьмичасового рабочего дня вкалывать еще на одной стройке, у себя дома!

Винтерляйтнер попытался успокоить будущего зятя. Он повторил — а фрау Вурглавец ему поддакивала — то, о чем уже говорил Эрне: как трудно в Вене найти квартиру, как много за нее надо платить, как дорого стоит жизнь в городе, к тому же в Вене некому будет присмотреть за ребенком и Эрна не сможет пойти работать, а на одну зарплату они в городе не проживут; короче говоря, в Вене у них будут уходить большие деньги, и ни на что, потому гораздо разумнее построить здесь домик, и он, Винтерляйтнер, на первых порах окажет им финансовую поддержку в строительстве дома.

Франц взял со стола последний кусочек кекса, Эрна придвинулась к нему поближе и положила руку ему на плечо. Она казалась очень довольной. Он, в общем-то, тоже был доволен, все-таки с Эрной ничего серьезного не стряслось, и встреча с ее отцом тоже проходит мирно. Но все это еще не было для него основанием отказаться от своих планов.

— А как же Вена? — спросил он Эрну.

Она смущенно отвела глаза.

— Опять тебе все сразу подавай! — резко сказала мать.

— Нет! — заявил Франц. — Я только хочу жить в Вене! А своим участком можете хоть подавиться!

Его отцу эта грубость была всего обиднее.

— Скажи-ка честно, — обратился он к сыну. — Тебе что, не нужен этот участок?

Франц задумался.

— Вообще-то я не прочь, — сказал он, ибо не мог сказать ничего другого, чтобы не обидеть отца вторично.

— Вот это было бы прекрасно! — заметила мать.

Тут снова вмешался Винтерляйтнер:

— Подождите, вы еще узнаете, что такое большой город! И тогда порадуетесь, что вам не надо там жить!

— Это мама! — закричала Эрна, указывая в окно.

Винтерляйтнер еще ни словом не обмолвился, что на улице его ждет жена. И стал поспешно придумывать объяснение.

Но Франц уже открыл дверь и пригласил фрау Винтерляйтнер войти. А сам воспользовался случаем и улизнул на двор, так как не хотел снова выслушивать ту же канитель.

Перед хозяйским домом стояли и спорили Зепп и доктор. Франц предпочитал после истории с Хёльблингом не попадаться на глаза доктору. Поэтому он пошел к сараю, чтобы задами выбраться на проселок. Но врач заметил его, прежде чем Франц успел скрыться за сараем.

— Эй, ты! Где твоя раненая? — крикнул доктор Зеебергер через весь двор.

Ничего не попишешь, Францу пришлось подойти к нему и сказать, что рана оказалась пустяковой и его невесте уже лучше.

— Что за невеста? — спросил врач.

— Ну, Эрна.

— Винтерляйтнер? — продолжал расспрашивать врач.

— Да, кто же еще, — сказал Франц, как будто само собой разумелось, что сын батрака женится на дочери секретаря общины.

— Ты, видно, думаешь, что у меня время ворованное, — напустился на него доктор Зеебергер.

— Но она ведь была без сознания, — оправдывался Франц, — а я же не знал, что это несерьезно. — Он не мог удержаться и не добавить: — Если бы случилось что-то серьезное, то уж теперь было бы поздно.

— Если б ты не прибил Хёльблинга, мне не пришлось бы везти его в госпиталь и я давно уже был бы здесь.

— Прибил? Подрядчика? — спросил молодой хозяин, стоявший рядом с доктором.

— Он правда в госпитале? — удивился Франц. Мысль, что Хёльблинг действительно пострадал, здорово его испугала.

— Да-да, мой дорогой, — заверил его доктор Зеебергер. — И это не останется без последствий, будет суд.

Франц побледнел.

— Во всяком случае, спасибо, что пришли, — сказал он и ушел.

Зепп Хаутцингер с удовольствием узнал бы еще подробности, особенно если Францу грозит суд, но у него был более важный разговор с доктором Зеебергером. И потому он попытался оттеснить доктора к дому.

— В чем дело? В чем дело? — сердито говорил тот, когда Зепп стал подталкивать его.

— Туда, ко мне в комнату, прошу покорно, — сказал молодой хозяин и ввел доктора в маленькую, довольно уютно обставленную комнату, служившую Зеппу одновременно спальней и гостиной.

— А теперь быстро говори, что случилось, — потребовал Зеебергер, не обращая внимания на кресло, которое Зепп ему пододвинул.

— Это из-за участка, — сказал Зепп.

— Ах вот оно что.

Доктор Зеебергер сел. Участок — это, конечно, вещь, о которой стоит поговорить.

Речь шла о том самом участке, который был обещан старику Вурглавецу. Зеебергер уже однажды сделал молодому хозяину на этот счет неплохое предложение. Но старый Хаутцингер не пожелал даже разговаривать на эту тему. «Что обещано, то обещано!» Больше он распространяться не стал.

Доктор Зеебергер хотел во что бы то ни стало купить этот участок. Он был замечательно расположен — надо только удалить изуродованные деревья — и потому очень подходил для его целей. Зеебергер собирался открыть там пансион с диетическим питанием, чтобы и выйдя на пенсию иметь приличный доход.

— Так или иначе, ясно одно, — сказал Зепп. — Вурглавец этого участка ни под каким видом не получит. Этого мы себе не можем позволить.

Доктор, конечно, ему поддакнул, он ведь знал, в каком тяжелом финансовом положении находится хозяйство Хаутцингера.

— Я уже говорил отцу, — продолжал Зепп, — или участок перейдет к вам, или я брошу все это к чертовой матери!

— Ну, и он согласился? — спросил доктор Зеебергер.

— А что ему оставалось?

— Значит, теперь я могу получить этот участок?

— Да, конечно.

— Не мог сразу сказать! — с облегчением проговорил Зеебергер. На такой решительный ответ он даже не рассчитывал.

Его, понятно, заинтересовало, как же старик вышел из положения.

— Конечно, он мнется, — сказал Зепп, — надо ведь еще сказать Вурглавецу.

— А он теперь вообще земли не получит?

— Почему же, — ответил Зепп, — получит на краю деревни, там у нас еще клочок. Но за жалкие двадцать тысяч шиллингов я бы и этого не дал.

— Итак, все в полном порядке, — сказал доктор, — ведь старик вряд ли будет строиться.

— Может, сын будет, — задумчиво произнес Зепп, — он же теперь на дочке Винтерляйтнера женится.

— Хорошенькое дело! — засмеялся доктор. — Там, за околицей, я бы не хотел строить дом. Там даже электричества нет, и вообще ничего. Да и кто знает, что из этого брака выйдет.

— Винтерляйтнер уже сидит у них в гостях, — сказал Зепп.

— Погоди, он пока ничего не знает, а Франц так избил Хёльблинга, что тот в госпиталь угодил.