Один день, одна ночь.

Брату Тимуру и всем, кто дождался

  - Рыбалка тут знатная, нечего сказать.

  Человек, который произнес эти слова, раскатав резиновые болотники, поглубже зашел в воду неширокой речки. Качнул тальниковым удилищем, наспех обструганным, с клочками сочной коры, забросил крючок со свежим червяком подальше. Пробковый поплавок запрыгал на мелкой ряби.

  - Правда, рыбешка мелковата. Вот, помню, под Курском...

  Договорить он не успел, леска дернулась раз и два, поплавок ушел под воду. Ловко, не торопясь, человек повел удилищем. Схватил широкой ладонью бьющегося карася, выдрал крючок, бросил рыбу на траву.

  - А этот, смотри-ка, даже не с мизинец. Ну, будет у нас с тобой уха!

  - Уха - это хорошо, - отозвался второй человек, неподвижно сидящий на берегу. Он притушил окурок папиросы, бросил его в маленький костерок. Хрустнул суставами, потянувшись длинно, с удовольствием. - Уха, можно сказать, пища богов.

  Рыбак собирался закинуть наживку еще раз, но вдруг прислушался. Рука с удилищем замерла. Он вышел из воды, поскрипывая мокрой резиной сапог, выдернул заправленные под ремень полы брезентового пыльника, надетого поверх армейского кителя.

  - Так-так, - сказал, ни к кому не обращаясь. Бросил удилище под куст и принялся снимать пыльник.

  Невдалеке послышался шум мотора, и на поляну, подскакивая на кочках, влетел запыленный "виллис", погромыхивая сочленениями. Машина еще не успела остановиться, как из нее ловко выскочил молодой лейтенант с офицерской планшеткой на боку. Подбежал, четко козырнул.

  - Товарищ полковник...

  - Чего там у тебя? - резким жестом руки прервав его доклад, буркнул полковник Иванцов. - Давай уже.

  Лейтенант, запыхавшийся от усердия, козырнул еще раз и протянул полковнику пакет. Иванцов нетерпеливо, с хрустом плотной бумаги, вскрыл его, пробежался глазами по строкам.

  - Хрен нам с тобой в обе руки, а не уха, - досадливо дернул он щекой. - Митрохин!

  - Я! - отозвался шофер "виллиса".

  - Рыбу прибери, понял? Вечером что-нибудь сообрази там...

  - Сообразим, - шофер лязгнул дверцей, достал откуда-то небольшое жестяное ведерко и принялся собирать еще трепыхавшихся на траве карасей.

  - Поехали, - полковник мотнул головой, бросил пыльник на руки лейтенанту.

  - Сейчас. Костер только потушу, - отозвался Степан Нефедов.

  * * *

  Полковник Иванцов прошелся по комнате.

  Под подошвами хромовых сапог противно поскрипывала кирпичная крошка. Армейская разведка наспех расположилась в приземистом одноэтажном здании, которое осталось целым после яростных артобстрелов и штурма городка Рутцендорф - помогли толстые, на совесть положенные кирпичные стены. Старик сторож, которого отыскали тут же, в подвале, бормотал, что в здании раньше находился детский приют, но Иванцов, впервые перешагнув порог, понял это и сам. Остро, в самое сердце его кольнул вид разломанных железных кроватей детского размера, наваленных в углу небольшого зала. Виду полковник не подал, только сильнее нахмурился, вспомнив о своей больной дочке, оставшейся в Москве.

  Из бывшего приюта тоже пришлось выбивать немцев - и, судя по всему, не только пехоту. Одна стена зала была оплавлена до самого кирпича и жирно, стеклянисто блестела. Вошедший вслед за Иванцовым старшина Нефедов бросил короткий взгляд на стену, и, походя, мазнул кончиками пальцев по кирпичам. Понюхал пальцы, хмыкнул.

  - Что? - спросил полковник, перешагивая какое-то тряпье. - Огнеметом шарахнули?

  - Шарахнули, да не огнеметом. Это "торсхаммер", рунический квадрат. Кто-то не пожалел себя, вложился как надо, аж до сих пор отдает. В этот угол лучше не садиться и ничего тут не делать, а то можно нахвататься всякого...

  - Слышал? - кивнул Иванцов сопровождавшему их капитану. Тот покосился на Нефедова, заметил знак Охотника на гимнастерке, коротко кивнул - уважительно, соглашаясь.

  - Распоряжусь.

  Полковник толкнул скрипнувшую дверь, вошел в небольшую комнату - видимо, кабинет директора или распорядителя приюта - остановился у тяжелого, приземистого дубового стола с ножками в виде резных львиных лап. На прожженном зеленом сукне была разложена карта городка и окрестностей, над которой склонились трое. При виде полковника двое выпрямились и встали по стойке "смирно", третий же не переменил позы, оставшись как был - почти навалившись грудью на карту, просыпая на нее папиросный пепел. Только блеснул стеклами круглых очков на Иванцова.

  - Бросай курить, Владимир Иваныч, прокоптился уже весь, - гуднул тот, пожал руки всем троим. - Степан, иди сюда.

  Нефедов молча кивнул каждому из троицы, подошел к карте, машинально провел большими пальцами под ремнем, заправляя складки гимнастерки. Отступил к стене, привалился плечом.

  - С чего начнем? - спросил полковник. - Товарищ майор, давайте-ка, докладывайте.

  Майор Полторацкий, назначенный комендантом Рутцендорфа, кашлянул в кулак.

  - Значит, так, - сказал он. - Обстановка в городе спокойная, дома и улицы зачищены. Немцев из числа военных нет. Ни людей, ни... - он запнулся, глянул на Нефедова. - ...ни альвов, никого. Последний огневой контакт был вчера, выкурили из подвала ополченца. Старый дед, из ума совсем выжил. Разведка сумела его взять живьем, отобрали старую берданку, навтыкали по шее и сдали в особый отдел. Комендатура работает, ведется фильтрация. Саперы прошли, мин не обнаружено. С местным населением бойцы ведут себя аккуратно. Все спокойно. Только вот...

  - Что "только вот"? - резко спросил Иванцов. - Майор, докладывайте четко!

  Полторацкий снова закашлялся, жилы на худой шее выступили резко, набрякли. Видно было, что майор нездоров, но держится.

  - Только вот мы не получили доступа в район кирхи, - негромко сказал он.

  - Как, то есть, не получили? - переспросил Иванцов, недоуменно дернув плечом. - Вам что, немцы особый доступ должны предоставить? Что за ерунда?

  - Товарищ полковник, разрешите мне, - вступил в разговор капитан Чирков из военной разведки.

  - Давай. Что там у тебя? - полковник, как всегда, когда раздражался, стал говорить громко и сухо, каждым словом будто подчеркивая свое недовольство происходящим.

  - Здесь, рядом с площадью, на карте обозначена кирха с примыкающим к ней кладбищем. Местные жители говорят, что городу лет четыреста, и кирха построена одной из первых. Стояла тут всегда. И кладбище было с тех пор, как начали селиться в этих местах. На карте есть. А так - нет. Пропали. Как корова языком слизала, по-другому не сказать.

  - Пропали? Чирков, это тебе что - портянка, что ли, или кисет? Как они могли пропасть? Это же кирха, а не записка от... беглой жены, понимаешь! Кладбище тоже, не на бумажке нарисовано!

  - Так точно, товарищ полковник. Пропали. Сначала разведка, потом патрули докладывают одно и то же. Говорят, что улицы, которые должны упираться прямо в кирху, почему-то выводят обратно на площадь. Как только ни пробовали - и пешком и на машинах. Даже на танке прокатились, танкистов попросили подбросить. Так и проскочили до самой площади, вылетели на нее, на полном ходу, чуть бабку-немку не задавили. А кирхи нет. И кладбища. И что хуже всего - вчера на одной из тех улиц пропал один из патрулей, три бойца и сержант. Ни следов, ни крови, ни оружия.

  - Твою мать... Местные что говорят?

  - Все местные, проживающие в ближних к месту районах, опрошены, - от карты разогнулся человек в круглых очках. - Все опрошены по нескольку раз. Вразумительных ответов не добились, кроме одного. Некий Рудольф Шульце, бывший наборщик из городской типографии, на допросе рассказал, что кирху и кладбище "спрятал" некий лысый эсэсовец. Вот, сами послушайте, я прочитаю.

  Очкастый Владимир Иванович, он же командированный из Москвы по особым делам товарищ Гартунг, достал из папки лист бумаги с машинописью и прочел:

  "Этот лысый из СС там всеми командовал. Он велел зарезать Марту, школьную учительницу, чтоб использовать ее кровь. Я прятался и все видел. Звание? Нет, просите, господин офицер, я не разбираюсь в эсэсовских погонах. Но этот лысый там командовал всеми. Я слышал, как он приказал сделать что-то, чтобы иваны... извините, господин офицер, чтобы ваши солдаты не нашли кирху, пока кладбище не будет полностью готово. С ним был еще один в черном балахоне, перепоясанном поясом из металла. Мне показалось, что серебряным. Этот черный был очень высокий, очень. Почти на три головы выше всех солдат. И очень худой, с бельмом на глазу. Страшный, как сатана, половина лица будто сварена, как сырое мясо... Он расправился с Мартой, это он... Пока кладбище не будет готово..."

  Владимир Иванович сунул лист обратно в папку, обвел всех глазами, потом пожал острыми плечами.

  - Дальше ничего вразумительного этот Шульце не сказал, понес полную ахинею, впал в истерику. Пришлось сдать его в госпиталь, понятно, под охраной. Впрочем, соседи Шульце говорят, что он много пьет, почти не просыхает. Ухитрялся даже под обстрелами доставать где-то спиртное и напиваться до полусмерти. Правда, эта Марта, учительница, действительно пропала, так и не нашли. Но мало ли, кто сейчас где пропадает?

  - Та-ак... - протянул Иванцов, уперевшись сжатыми кулаками в карту. - Хорошенькое дело. Бредятина. И что это вообще, к черту, значит?

  - Это значит, что под боком у нас сейчас - улей.

  Все обернулись на голос. Степан Нефедов оттолкнулся плечом от стены и шагнул вперед. Взглянул на карту без всякого выражения, стукнул об стол картонным мундштуком "казбечины".

  - Что... - начал, было, Полторацкий, но полковник Иванцов поднял широкую ладонь, и майор осекся.

  - Говори, старшина.

  - Кирха и кладбище - место особое. Такие людские места альвы называют Ма"Ллар - вроде как "место, где много", если перевести грубо. То есть, место, где можно творить магию, не тратя своих сил. Почти. А если ее подкрепить кровью - то магия усиливается во много раз. Никуда эти ваши кирха с погостом не делись, там они, на месте. Только в таком пузыре, что ли... Объяснять долго. Важно другое - что будет, когда пузырь лопнет.

  - Ерунда какая-то, - не выдержал капитан Чирков. - Пузырь лопнет? И что тогда?

  - Тогда Рутцендорфу кранты придут, - спокойно ответил Нефедов. - И всем здешним жителям тоже. Потому что все кладбище встанет и пойдет.

  * * *

  На мгновение в кабинете установилась мертвая тишина - такая, что стало особенно хорошо слышно, как в соседней комнате трещит пишущая машинка, а где-то далеко еле слышно бухает артиллерия.

  - То есть как? - севшим голосом спросил Полторацкий. - Куда пойдет?

  Иванцов не слушал его. Он впился в лицо Нефедова острым, тяжелым взглядом. Старшина не отводил глаз

  - Уверен? - наконец спросил полковник. - Степан, ты уверен?

  - Я, может быть, и нет. А вот он - да, - Нефедов чуть отодвинулся в сторону.

  Капитан Чирков горлом издал неопределенный звук, Гартунг вздрогнул и поправил очки. За спиной старшины Нефедова стоял альв. Откуда он появился, никто из присутствующих сказать бы не смог. Дверь кабинета, плотно закрытая, не скрипнула, окно было зарешечено и крест-накрест заклеено полосками бумаги. Но альв был здесь. Черными, без зрачков глазами он поглядел на карту, потом перевел взгляд на Иванцова.

  - Сарт"ла висс, Маэн, - сказал Ласс.

  - Привет и тебе, Ласс, - отозвался полковник, кивнув головой. На прочих альв не обратил внимания, словно в комнате больше не было ни одного человека. Бесшумно двигаясь в своей кожаной одежде, он подошел к карте и положил узкую твердую ладонь на бумагу. Посмотрел на старшину. Нефедов кивнул.

  - Ласс и Тэссер уже побывали в том районе. Они говорят - кирха там. Мы-то ее не видим, наши глаза не для этого. Тычемся, как слепые. А еще они сказали, что кладбище просыпается. Скоро. Ночью.

  - Ёшкин малахай... - пробормотал Чирков. - У нас тут гарнизон-то, хрен да маленько...

  - Гарнизон тут не поможет, - сказал Нефедов, не поглядев на него. - Знаю я того лысого, сдается мне. И второго хмыря в балахоне видал, запомнил на всю жизнь.

  Он чуть улыбнулся, блеснув железной коронкой во рту. Полковник Иванцов тяжело опустился на заскрипевший под ним стул, сжал губы. Подумал, достал портсигар, щелкнул им. Закурил, продолжая молчать.

  - Это... как тебя? Ласс? - заговорил Полторацкий. - Сколько их там? Солдат сколько?

  - Говорить с вами, товарищ майор, он не будет, - холодно отозвался Степан Нефедов. - Только со мной. Это сейчас неважно. Товарищ полковник, - старшина чуть повысил голос. - Я прошу Карту Ноль!

  Иванцов молчал, дымя папиросой. Альв замер неподвижно: казалось, еще немного, и он сольется с тенями, растворится в них полностью. Гартунг снял свои очки и протирал их носовым платком, щурясь на свет из окна.

  - Понимаешь, что это значит? - спросил Иванцов, и в голосе его впервые за все время прозвучала страшная усталость.

  - Так точно, - Нефедов согласно кивнул. - Только я еще лучше понимаю, что будет, если этого не сделать. Хоронить будет некого, а сюда придется бросать с фронта войска в таком количестве, что представить трудно. Потом ровнять все с землей и заливать сверху алкагестом, как минимум. Жить после этого ни здесь, ни на сорок верст вокруг будет нельзя. Никому и никогда. Как в Луцке.

  Чирков вздохнул, почти всхлипнул. Он воевал в тех местах, и Луцк запомнил хорошо. До сих пор перед глазами капитана стояло дымное, подсвеченное багровым облако, в котором крутилось что-то чудовищное, невообразимое человеческим разумом. Немецким магам, которых не успели вовремя блокировать, попала в руки книга, о которой думали, что ее не существует. Тогда они, жертвуя собой, провели последний ритуал, и реальность в городе лопнула, как яичная скорлупа.

  Луцк переродился - даже дома превратились в то, перед чем пасовало человеческое зрение, не в силах воспринять геометрию других измерений. Что стало с жителями, он не хотел вспоминать. Потом город был стерт с лица земли в буквальном смысле - на эту войсковую операцию потребовалось огромное количество людей. И танков, артиллерии, авиации... Последними по искрошенным в пыль руинам шли особые группы саперов, домолачивая все, что хотя бы отдаленно напоминало остатки домов. Шли - и гибли, не выдерживая невидимой смерти, висевшей над мертвым Луцком. Сгорали обереги, в кожу вплавлялись нанесенные специальным порошком защитные знаки, лужами металла разливались танки, свернувшие не туда.

  Теперь на месте Луцка оставалась круглая черная плешь. Население окрестных сел и деревень было отселено подальше, дороги огибали гиблое место. Виной всему была одна, всего одна проклятая книга!

  Чирков невольно передернулся от гнева и отвращения.

  - Луцк вспомнил, капитан? - на него глядели спокойные глаза Нефедова. - Правильно вспомнил. Здесь, конечно, труба пониже и дым пожиже, но примерно то же самое будет. Если не успеем.

  - Должны успеть! - рубанул воздух ребром ладони Иванцов. - Иначе с нас всех не только погоны, головы поснимать надо! Степан, - он посмотрел на Нефедова, - кто тебе нужен?

  - Мои, - коротко сказал старшина. - Обойдусь без танков, да и волкодавы из военной разведки мне здесь не нужны. Хотя, знал я одного... Таманцев бы не помешал, да.

  Степан вновь усмехнулся углом рта.

  - Нет уже Таманцева, - буркнул Иванцов, - сам же знаешь. А твои и так у тебя. Будет тебе Карта Ноль. Надеюсь, что не понадобится.

  - Знаю. В общем, мне нужны мои. И... - старшина с силой потер лоб рукой и закончил жестяным, без выражения голосом:

  - И один ребенок. Девочка. Сирота.

  * * *

  Девочку отыскали быстро. Помог все тот же старый сторож, который проводил отряженных Чирковым бойцов в дом фрау Гертруды Зиблих, где временно укрывались приютские воспитанники. Сама Фрау Зиблих, добрая, необъятных размеров женщина, когда-то была поварихой в этом самом приюте, и теперь громко сокрушалась, видя, как русские солдаты уводят девочку прочь. Слезы текли по ее широкому лицу, а руки бессильно мяли оборки серого платья. Успокаивать ее никто не стал, только Чирков через переводчика коротко пояснил: девочку хотят расспросить по важному делу. Фрау Зиблих не поверила, но возражать не осмелилась, только всхлипывала часто.

  Девочка, которую, как выяснил капитан, звали Ангела, была тихой и робкой. Молча, не сказав ни слова, она взяла свой узелок, так же молча пошла вместе с Чирковым и двумя бойцами. На вид ей, тощенькой, было лет десять, не больше. Вначале капитан попытался с ней заговорить, но на все вопросы Ангела только вздрагивала испуганно.

  Поглядывая на нее, бредущую рядом, Чирков ощущал острую, почти невыносимую жалость. Он был военным, а значит, человеком дисциплинированным, и приказы начальства выполнял точно. Но внутри его грызла мысль о том, что эту девочку ожидает что-то ужасное. Капитан вспоминал Нефедова, его невыразительный голос, знак Охотника на гимнастерке. Он, как и все, слышал про Охотников, и, хотя ни разу не видел их в работе, но сталкивался с результатами этой самой работы не один раз. Они появлялись там, куда никто другой не сунулся бы ни за какие коврижки. Потом так же незаметно исчезали. Сколько их погибало в схватках с Тьмой, никто не знал. Знак Охотника, словно каменная стена отделял человека от всех прочих, ставил его особняком, лишал семьи, личной жизни, детей. Лишал жалости к себе и к другим.

  По тому, как с Нефедовым, который был простым старшиной, разговаривал полковник Иванцов, было понятно - таких Охотников, как он, можно пересчитать, пожалуй, по пальцам одной руки, да и тех хватило бы с избытком. Вот только от этого на душе у капитана было еще тяжелей.

  - Прибавить шаг! Времени мало, - скомандовал он бойцам, чтоб хоть как-то заглушить в себе эту непрошеную жалость к чужому ребенку. Ангела, спотыкаясь, брела рядом.

  Нефедов в эти самые минуты ничего такого не чувствовал. Он был занят и предельно сосредоточен. Старшина плел "руненшутц" - сложный охранный оберег, вязать которые умели только единицы. Обережное заклятье включало в себя слова, да еще рисованные на куске кожи руны и внешне выглядело совсем просто - россыпь четко начерченных знаков, идущих по спирали. Квадрат кожи мог бы спокойно уместиться в ладони ребенка. Правда, у того, кто осмелился бы взять его в руки, через миг ладони не осталось бы совсем. Как не осталось бы и самого смельчака. Руненшутц подчинялся только тому, с кем был связан плетением, или тому, кого связавший указал бы в качестве носителя.

  Пот заливал лицо Степана, гимнастерка на спине давно промокла насквозь. Сидя посредине подвальной комнаты без окон, он медленно, по миллиметру, вырисовывал последнюю руновязь. Снаружи дверь в комнату стерегли Ласс и Тэссер. Нефедов чувствовал, как воздух вокруг него становится горячим и вязким, как кисель. Вдыхать его было мучительно трудно.

  Все! Он провел последнюю черту. Оберег затрещал, вспыхнул на миг и тут же покрылся толстым слоем инея. Этот иней не таял в руках и не мочил пальцы, но пронизывал холодом до самых костей, оставляя на коже ожоги мороза. Степан аккуратно положил его в кожаный чехол на ремешке, потом повесил на шею, чувствуя, как холод проникает через три слоя дубленой кожи.

  Дверь отворилась, в комнату бесшумно вошли альвы.

  - Я готов, - сказал старшина, поднимаясь на ноги.

  * * *

  - Ангела, значит, - повторил Нефедов вслед за Чирковым. - Ясно. Спасибо, товарищ капитан. Теперь наше дело, вы не мешайте. Хотите, будьте рядом. Но чтоб ни вздоха, ни слова. Понятно? За этот круг не выходить.

  - А что... - начал, было, Чирков, но Нефедов не дал ему договорить.

  - То, что сейчас будет - необходимо. Никак без этого, понимаете? Хотим людей спасти, надо торопиться. Все!

  Он подошел к девочке, которая стояла у дверей в подвал и испуганно смотрела вокруг. Шею и плечи Ангела кутала в старенький платок, придерживая его на груди рукой. Ее глаза, и без того большие на худеньком лице, стали совсем огромными, когда она увидела Ласса, статуей застывшего в углу.

  - Bitte entfernen Sie... das Kopftuch, - коротко, подбирая слова, сказал ей Нефедов. Девочка посмотрела на него с ужасом. Тогда старшина присел на корточки, взял ее за свободную руку двумя ладонями и тихо, ласково сказал что-то, что Чирков не расслышал. Ангела закивала, попыталась улыбнуться и разжала вторую руку. Платок упал на пол и остался лежать у ее ног.

  Дальше все случилось почти мгновенно. По обе стороны от девочки выросли Ласс и Тэссер, которые схватили ее за руки и развели их в стороны. Нефедов одним плавным движением переместился ей за спину. Он сорвал с шеи кожаный мешочек и выхватил из него белый, искрящийся под лампой, квадрат. Лицо старшины дернулось от боли, он выкрикнул какую-то непонятную фразу и вдавил квадрат прямо в спину Ангеле, между лопаток.

  Девочка закричала. Это был крик невероятной муки, вибрирующий визг смертельно раненого животного. Ее худенькое тело выгнулось в дугу, так, что она почти достала затылком до собственных пяток. Внезапно вой оборвался на самой высокой ноте, и девочка рухнула прямо на руки белому как мел Нефедову, стиснувшему в зубах костяную пластину амулета.

  - Да что ж ты делаешь, сволочь! - не выдержал Чирков. Он рванулся было, чтобы остановить, прекратить - но тут же что-то швырнуло его назад, впечатало в шершавую стену. Совсем рядом оказалось нечеловеческое лицо с черными глазами, в подбородок уперлось острие костяного ножа. Чирков замер, глядя в глаза альву.

  - Отпусти его, Тэссер, - голос Нефедова звучал устало. - А ты, капитан, охолони малость. Тебе только что жизнь спасли. Вышел бы ты из круга - и пока, суши портянки на тот свет.

  - Зачем с ней... так... - хрипло, с ненавистью проговорил капитан.

  - Все с ней в порядке, - сказал старшина. - Спит девчонка. Проснется и даже не вспомнит ничего. Нам ее с собой взять придется, а без руненшутца она и пяти шагов не пройдет. Теперь вокруг нее защита такая, что не позавидую тому, кто к ней с дурной мыслью сунется. За тебя-то спокоен, вон ты как вскинулся, чисто Аника-воин.

  Он внимательно глянул на Чиркова.

  - Что, товарищ капитан? Нелюди мы, Охотники?

  - Нет... - растерянно пробормотал Чирков. - Я просто... не ожидал такого.

  - Бывает, - Нефедов уже думал о чем-то своем. - Все. Теперь до вечера готовимся.

  Закат навалился на Рутцендорф как-то сразу, будто в небесах разлили ведро багровой краски. Солнце стремительно упало за горизонт, и сумерки вступили в свои права. Городок жил тихой жизнью - проходили по своим маршрутам военные патрули, изредка проезжала машина, местные жители сидели по домам, соблюдая комендантский час.

  Степан Нефедов, одетый в черный комбинезон, устроился на куче щебенки у стены полуразрушенного дома, глядя туда, где пустая улица давала крутой поворот. На ремне у старшины висел "парабеллум" в потертой кобуре и нож в простых серых ножнах. Рядом стоял высокий светловолосый парень. Это был Никифоров, маг из Особого взвода

  - На самом деле, там никакого поворота нет, - сказал Нефедов капитану Чиркову, который подошел и теперь, прищурившись, пытался рассмотреть улицу в полумраке.

  - А что там? - спросил Чирков.

  - Кирха там. И погост ихний. Только глаза всем заморочены. И не просто заморочены, а даже сдвинулось все кругом. Если сейчас туда пойдете, товарищ капитан, то выйдете к площади, которая у нас за спиной. Такая вот геометрия, понимаешь, - усмехнулся Нефедов. Тут же посерьезнел и тихо спросил у парня:

  - Никифоров, что видишь?

  - Почти ничего, - отозвался светловолосый. - Вроде есть какие-то очертания. Ясно, что туда надо идти. Если бы время было, как следует подготовиться...

  - Если бы нашей бабушке, да дедушкин... прибор, - отозвался Нефедов. Посмотрел на Чиркова. Капитан заметил, что глаза у старшины тоже стали черными, как у альвов - две бездонные дыры.

  - Все, капитан. Попрыгали, понеслись. Ждите сигнала. Какого - не знаю, но ты точно не пропустишь. Давай, как договорились - следите. Чтоб здесь и мышь не проскочила, а главное, чтоб не шлялся никто. Всем оглобли заворачивай.

  Он встал, взял за руку безмолвно стоящую в тени Ангелу, тут же отпустил, погладил по голове. Девочка серьезно, уже без страха посмотрела на него, кивнула и медленно пошла по улице.

  - Warten Sie, - негромко окликнул ее Степан. Девочка послушно остановилась.

  - Слушай, старшина, - спросил Чирков, радуясь хоть малой отсрочке, после которой, как он ясно понимал, спрашивать будет некогда и не у кого, - а зачем ты ребенка-то с собой тащишь?

  - Ты волком только на меня не смотри, - Нефедов ухмыльнулся. - Давай покурим напоследок, потому как непонятно, доведется ли потом покурить.

  Они закурили, каждый свое.

  - С собой ее тащу, потому что в том заклятье, которое они вокруг кирхи и кладбища сплели, есть только одна уязвимая щель. Напролом туда идти - можно хоть на танке, все без толку будет. Да ты сам видел, как тут танкисты гарцевали, опять на ту же площадь и приехали. А щель здесь такая, что пройти сквозь нее можно, но только поводырь должен быть особенный.

  - Как она? - Чирков посмотрел на Ангелу.

  - Как она. Девочка, да еще и сирота. Отрезанный ломоть. Объяснять всего не буду, только одно запомни - ей сейчас ничто не грозит. Если в нее выстрелить из пушки, то снаряд в стволе разорвется. Если из пулемета - в нем патрон переклинит. А если вдруг найдется ухарь, который с ножом кинется, он сам себя и зарежет. За ней пойдем, она нам откроет дорогу. А дальше уже наша забота, мы тоже вроде как не от мира сего.

  - Прямо как в сказке, - удивился капитан.

  - Такие сказки в гробу бы виделись, - сплюнул Нефедов. - Ладно, хорош трепаться. Пора.

  Он бросил окурок под ноги, наступил на него подошвой шнурованного парашютного ботинка, и, прежде чем Чирков успел что-то сказать еще, исчез в тени, кивнув Ангеле. Девочка вышла на середину улицы и пошла вперед, зябко кутаясь в платок. Вслед за ней, нога в ногу, след в след, как волки, двинулись три темные фигуры.

  "Нефедов... Никифоров... третий кто?" - подумал Чирков. Третьего он не знал, но это точно был кто-то из Особого взвода, большая часть которого невидимо и неслышно притаилась в развалинах вокруг. Уважение к Охотникам, щедро смешанное со страхом, еще возросло у Чиркова, когда несколько часов назад он увидел смертный обряд. Особый взвод отпевали живьем. Причем, и по-христиански, и по совсем древним, языческим обычаям. Каждый из Охотников становился живым мертвецом, уже не имевшим ничего общего с обычными людьми.

  - Часто вы так? - спросил тогда капитан у Степана Нефедова.

  - Каждый раз, - усмехнулся в ответ старшина.

  - А как же ваши альвы?

  - Им незачем, они и так стир"къялли.

  - Кто?

  - Это значит - Все равно, что мертвые. Клан их считает мертвецами, неуязвимыми.

  Теперь эти стир"къялли ушли вперед, и ждали людей где-то там, рядом с вероятным проходом. Чирков еще раз глянул на светящийся циферблат часов, вздохнул и приготовился ждать. На всякий случай он проверил обойму в пистолете, хотя совершенно непонятно было, понадобится ли ему "ТТ", если из открывшейся вдруг дыры на него попрет непонятно что.

  * * *

  Шаг в шаг. След в след. Еще раз. Еще раз. Двести шагов. Триста. Четыреста.

  Улица по бокам стремительно чернела, мир распадался на хлопья, подобные горелым обрывкам черной бумаги. Эти хлопья кружились и дергались, застилая все поле зрения. Чувствуя, как начинает болезненным током пронизывать зубы сунутая под язык пластинка оберега, Нефедов аккуратно двигался вслед за еле виднеющейся в сумятице черных хлопьев фигуркой Ангелы. Девочка двигалась безжизненно, как автомат, не прибавляя шаг.

  Позади дышал Никифоров - долгий вдох, три коротких выдоха. Транс.

  Старшина не видел, но знал и чувствовал, что их малая группа входит сейчас, словно узкий острый клинок, в тело сплетенного вражескими магами заклинания, раздвигая и разрезая руновязь. Где-то там, вокруг защиты, которой сейчас прикрывала их, сама о том не зная, Ангела, бесновались такие силы, которые могли бы превратить в лужи кипящего металла целую танковую дивизию, испарить озеро или город. Но внутри руненшутца стояла мертвая тишина, нарушаемая только звуком шагов и дыханием.

  Глядя в спину Ангеле, старшина видел, как постепенно тает иней, покрывающий ее платье между лопаток. Руненшутц отдавал свою силу без остатка.

  Внезапно вокруг будто лопнул невидимый гигантский пузырь. Хлынули звуки - безжизненный хор тянул литанию на латыни, что-то скрежетало, щелкало в такт.

  Они прорвались внутрь.

  - Ложись! - шепнул Нефедов, сильным толчком свалил Ангелу на землю и зажал ей рот. Девочка, которую до сих пор прикрывало охранное заклятье, заворочалась протестующе, ее зубы впились Нефедову в ладонь.

  - Тихо, тихо... - прошептал он. - Аккуратно.

  Девочка слабо простонала что-то непонятное.

  - Спи, - сказал Степан. Рисковать было нельзя, поэтому он не стал произносить Слово Силы, а вместо этого легонько царапнул Ангелу по шее острым костяным шипом, который вынул из наплечного кармана. Девочка моментально обмякла, задышала медленно и почти неразличимо, потом слабое дыхание и вовсе прекратилось. Степан приложил два пальца к тонкой шее. Пульса не было.

  Хорошо.

  Мартаан, альвский яд, состав которого не был известен даже Нефедову, гарантированно превращал любого человека в труп. Но только ночью и только до восхода солнца. Пока в небе царило Солнце Мертвых - Луна - такой человек не дышал, его сердце не билось. С восходом солнца он просыпался, чувствуя тяжелую слабость, но больше никаких неприятных последствий для организма не было.

  Хорошо. Теперь даже те, кого может исторгнуть из себя кладбище, примут Ангелу за мертвую, сродни себе, а значит, никакого интереса не проявят.

  Нефедов осторожно положил Ангелу на траву, огляделся вокруг. Пение лезло в уши, но пока что никого не было видно. Группа оказалась на самой окраине кладбища. Прямо на Степана слепо уставился замшелый, изъеденный временем и дождями каменный ангел на чьем-то покосившемся надгробии. Сзади из темноты вынырнул Никифоров, набросил на тело девочки плащ-палатку, обшитую лоскутами ткани. Теперь, даже вблизи Ангелу нельзя было отличить от заросшего травой могильного холмика.

  Впереди мигнул огонек. Ласс. "Никого. Можно", - понял Степан. Под языком нестерпимо саднило, лютая горечь стояла во рту. Он выплюнул истончившуюся пластинку амулета, скрипнул зубами.

  Через кладбище они пробирались, чувствуя, как под ногами шевелится земля. Там, в глубине, под каменными плитами, в истлевших гробах все сильнее ворочались те, от кого должен был остаться только прах. Но сила, которая звала их наружу, была сильнее смертной. Кости срастались с корнями. Прах замешивался с глиной. То, что вскоре должно было вырваться на свободу, ничего общего с приличными немецкими покойниками уже не имело.

  Пение нарастало. Нефедов почувствовал, как в виски будто вворачивают тупые коловороты. Покосился на Никифорова и Турухая - те тоже выглядели в неестественном полумраке, будто мертвецы. Только Ласс и Тэссер двигались свободно - никто не знал, почему, но на альвов не действовала смертная магия, хотя руническая накрывала так же, как людей.

  "Вперед. Быстрее!" - жестом показал он всем. Альвы кивнули и тут же исчезли. Никифоров и Турухай наддали ходу, передвигаясь от надгробия к очередной плите, зигзагами. Степан искал глазами часового - он ожидал увидеть все, что угодно. Но никого не было, только светились всполохами узкие окна кирхи.

  Почуяв опасность, он дернулся в сторону, отмахнулся выхваченным ножом. Тварь, которая спикировала сверху, истошно завизжала, падая в траву, занялась ярким, коптящим пламенем, растопырив длинные многосуставчатые конечности.

  - В душу мать! - рыкнул Нефедов, наступив на бесформенную шипастую голову кованым ботинком. Таиться не было смысла. - Ласс, Тэссер, держи фланги!

  Дверь кирхи, точно выбитая залпом из орудия, вылетела наружу и взорвалась острыми щепками. Одна из них вспорола комбинезон старшины, но не задела тело, сломалась об каменный крест позади. Из двери дунуло гнилью. И - поползла Тьма.

  Кладбище взбугрилось, смялось, точно лист мокрого картона. Слева и справа сухо стукнули винтовки альвов, щелкнули затворы, еще два дымных факела занялись у самых стен кирхи. Никифоров вдруг повалился на спину, крестом раскинул руки. Но глаза его были открыты, он выкрикивал обрывки слов, казавшихся бессмыслицей. Поморские наговоры, Степан знал их хорошо. Визг донесся из-за ближайшего надгробия, повторился в дальнем углу погоста, отразился и словно вывернулся наизнанку.

  Потом из дверной тьмы выскочил и кинулся к Степану черный силуэт. Похожий на голого, дымящегося человека, он несся вперед скачками, дергаясь, словно марионетка. Пальцы раскинутых рук твари на глазах удлинялись, скребли по земле, как полутораметровые ноги огромного краба, вздымая буруны земли и вырванной травы.

  Выстрел - силуэт разлетелся черными хлопьями. Еще один... Выстрел. Еще... До выбитых дверей, из которых толчками выплескивалась тьма, было уже подать рукой, но сверху огромным невидимым колоколом рушилось страшное, глушащее молчание. Из тьмы вышла еще одна фигура, ступила на гравий дорожки.

  Винтовка в руках Тэссера разлетелась на куски, альв едва успел отбросить ее от себя. Степан замер, глядя на фигуру.

  Сросшаяся как-то боком, двухголовая, она шла враскачку, цепляясь одной из рук за стену кирхи. Две лысых головы, с сочащейся из черных провалов глазниц слизью, вихлялись на трубчатых шеях. Черный балахон и кожаное пальто с погонами СС сплавились комьями. Увидев Нефедова, фигура остановилась и разинула два широченных рта с обломками зубов. Сообразив, что сейчас случится, старшина метнулся вбок, но не успел. Вой, вылетевший из ртов вместе с брызгами крови, ударил его, словно молотом, швырнул на фигуру каменного ангела, тут же развалившуюся пополам.

  Боль полыхнула внутри, но Степан уже рванул карман, сжал в кулаке оберег. Тело тут же онемело, словно прихваченное сильным морозом. Боль ушла вглубь. Нефедов навскидку выстрелил из "парабеллума", серебряные пули канули в глазницах твари, но ничего не случилось. А со всех сторон уже поднималось кладбище, и валились, рассыпаясь, кресты и статуи.

  Внезапно фигура резко замерла, прекратив выть. Перед ней стояла невысокая худенькая девочка, зябко стянув на груди серый платок.

  - Ангела?!? - не своим голосом крикнул старшина Нефедов. "Быть не может! А как же мартаан?" - пронеслось у него в голове. Немецкая девочка шагнула к замершей твари и вытянула вперед руки.

  В черное небо с горизонтом, стянутым краями невидимого пузыря, ударила ослепительная молния, целое ветвистое дерево, замершее, как показалось старшине, на целую вечность. Стены кирхи потекли, плавясь пузырящимся кирпичом. А потом грохнуло и полыхнуло так, что Нефедов мгновенно оглох и почти ослеп. Кладбище на долю секунды превратилось в белую, без оттенков, равнину, изрезанную угольными тенями. Потом все погасло.

  Перевалившись на бок и плюнув кровью на каменную плиту, Степан сел и помотал головой. Кирха превратилась в груду оплывшего камня, из которой торчал скрученный в спираль крест. Двухголовая фигура исчезла, и на ее месте булькала, шипя, воронка, заполненная чем-то вязким.

  Потом Нефедов увидел Ангелу. Девочка неподвижно лежала в центре выжженного до асфальтовой твердости круга диаметром в десяток метров. Пока Нефедов ошеломленно смотрел на нее, Ангела пошевелилась и чуть слышно застонала.

  - Сейчас... Сейчас! - старшина поднялся на ноги, не обращая внимания на вновь вспыхнувшую боль, и побежал к девочке.

  - Живая? - он взбросил ее на руки, всмотрелся в измученное лицо. Детское тело было горячим, как печь, оно обжигало руки даже сквозь одежду.

  - Ласс, Тэссер, ко мне! - Нефедов кивнул появившимся альвам. Оба были целы, несмотря на то, что кожаная одежда висела клочьями.

  - Ласс, к Никифорову, быстро. Тэссер, сообрази что-нибудь из своего, чтоб можно было ей в рот влить...

  Ласс дернулся было, чтоб исполнить приказ, но вдруг остановился, словно ткнувшись в невидимую преграду. Тэссер молча глядел куда-то за плечо Нефедову. Очень спокойно Степан положил девочку на твердую спекшуюся землю. Потом поднялся с колен и поглядел туда же.

  Перед ними стояло разбуженное кладбище. Но здесь больше не было когда-то похороненных бюргеров, солидных банкиров, отцов семейств. Не было героев войн и уважаемых бургомистров. На краю круга, подступая все ближе, шевелилась жуткая масса исковерканных заклятьем останков, не имеющая никакого подобия людей. Издавая тягучий стон и скрежет, эта масса придвигалась все ближе.

  И вдруг - как по команде, неупокоенные остановились. Потом двинулись в обратную сторону. Расширяя круг, отходя дальше от замершей группы. Нефедов все понял и похолодел. Пузырь, который теперь уже не сдерживала руновязь, вот-вот должен был лопнуть, открывая тварям доступ в мир живых. Они чувствовали это и шли на зов, которому не могли противиться.

  Степан провел пальцами по ремню, но там болтались лишь пустые ножны. Тогда старшина выхватил у Ласса костяной нож и упал на колени. Понимая его без слов, оба альва согнулись над ним, изо всей силы, до хруста давя на плечи невероятно тяжелыми для изящных тел руками. Нефедов вспорол ножом рукав комбинезона и вытянул вперед руку. А потом изо всей силы полоснул по ней узким белым лезвием, проводя черту от плеча к запястью, погружая клинок почти наполовину. Кровь хлестнула струей.

  - Карта Ноль! - закричал Нефедов, срывая голос.

  Мир остановился.

  Перед глазами у старшины висели шарики крови - неподвижные, словно все происходило во сне. Он поднялся на ноги, освободился от хватки альвов, так и замерших в неестественных позах. Ярко-алый бурун крови так и остался висеть в воздухе, постепенно поднимаясь вверх, рассеиваясь в воздухе на мириады кровяных крошечных иголок. Заполняя небо, кровь нависла над погостом. Сейчас где-то там, снаружи, за границами пузыря, жители целого города и все солдаты валились с ног, как сбитые кегли, теряя сознание от мгновенной слабости. Отдавая, сами не зная того, часть жизненной силы. Карта Ноль, последний козырь, крайнее средство.

  - Карта Ноль, - без всякой интонации повторил Нефедов. Откинулся назад и стал падать - медленно, будто сквозь резину. Прикрывая глаза, он еще успел увидеть, как стремительно светлеет небо и багровая, висящая в воздухе кровавая взвесь рушится вниз, иглами сокрушая все, что не было живым.

  * * *

  - Нет, рыбалка тут все-таки так себе, - полковник Иванцов поморщился, выбрасывая на берег очередного карася-недоростка. - Никакого удовольствия!

  Степан Нефедов, который помешивал варево в котелке над костром, зачерпнул оттуда деревянной ложкой, подул, попробовал. Причмокнул губами.

  - Не скажите, товарищ полковник. Уха что надо.

  - Сиди уж. Знаток! - отмахнулся Иванцов, выбираясь на берег. - Есть можно хоть?

  С этим вопросом он зачем-то обратился к Лассу, который неподвижно стоял на берегу. Альв озадаченно посмотрел на него, перевел взгляд на котелок и обратно.

  - Ну ладно, ладно. Вы такого не едите, - проворчал полковник. Подвинулся поближе, сам попробовал уху на вкус.

  - М-да. А ведь точно, есть можно...

  Старшина пружинисто поднялся на ноги, поморщился, скрипнул зубами. Иванцов сурово покосился на него.

  - Чего скачешь козлом? Герой... Сядь, я сказал. Как руки себе пластать, так это его приглашать не надо. А как ухи поесть по-человечески, так он торопится.

  - Ангелу хочу проведать в госпитале, - отозвался Степан.

  - Проведать... А ты не торопись! Я ведь, между прочим, тоже не деревянный по пояс. В порядке твоя Ангела, спать до вечера будет. Вечером проведаешь, никуда не сбежит.

  Иванцов помолчал, потом признался все так же ворчливо, точно его уличили в чем-то непотребном или стыдном.

  - Я ведь, слышишь, Степан, думаю ее забрать к себе. В Москву отправлю, к дочке. И той веселее будет, врачи рекомендовали ей прогулки, а в одиночку гулять не здорово...

  - Это хорошо, - кивнул головой Нефедов.

  - Сам знаю, что неплохо. Ты мне лучше вот что скажи... Как она так смогла, а? Ведь был же этот самый альвский яд...

  - Не знаю я, товарищ полковник, - через силу признался Нефедов. - Всю голову себе сломал. И Ласс с Тэссером не знают, я спрашивал.

  - М-да. Мистика какая-то. Ведь если бы не она, то... - полковник, не договорив, махнул рукой.

  - Я за ней присмотрю, - сказал старшина. - Пока могу.

  - Присмотрит он... За тобой, похоже, тоже в оба глаза нужен присмотр.

  Молчали долго, хлебали уху. Потом Иванцов отвалился от костра и поглядел на небо.

  - Ясно завтра будет.

  Подумал и покачал головой.

  - А рыбалка тут все-таки с нашей не сравнится. Вот, помню, под Курском...

(Продолжение следует)