Меня поддерживают, не давая упасть, выводят в коридор. Кто-то просит меня подождать, отовсюду бегут люди в комбинезонах. Я прижимаю к груди рюкзак, как спасательное одеяло. Вокруг нарастает суматоха. Веревку обрезают, Райм опускают на пол. Появляется каталка. Когда ее провозят мимо меня, я узнаю́ веревку, которой все еще обмотана шея мертвой: платье, в котором она так красиво выглядела вчера, с привязанной к нему простыней.

Меня выворачивает наизнанку, из глаз брызжут горячие слезы. Я оплакиваю ее, себя, мне горько, что под фасадом высокомерия я не разглядела ее отчаяния. Неужели то, что я закончила последний письменный тест раньше срока, стало последней каплей? Вдруг ее спасло бы одно доброе словечко?

– Сия?

Я моргаю. Оказывается, д-р Барнс держит меня за плечи, заглядывает в глаза. Я стараюсь больше не реветь, но тошнота не проходит. Я киваю, давая понять, что слышу его.

– Тебя переселят в другую комнату. – Он приваливается к стене рядом со мной. – Хочешь об этом поговорить?

Не хочу, но придется. Я тихо рассказываю про высокомерие Райм, про ее сегодняшние насмешки, про свою реакцию, про то, как я попросила у нее прощения. Даже про кукурузные лепешки и про свои опасения, что они могут быть отравлены. Он умеет слушать, его умные карие глаза смотрят прямо в мои без малейшей укоризны, он кивает, поощряя меня продолжать, ни разу не оглядываясь на людей, то входящих в мою комнату, то выходящих в коридор, моющих рядом со мной пол, тихо переговаривающихся о том, куда нести вещи Райм.

Выговорившись, я чувствую пустоту, но это все же лучше, чем грызущее чувство вины. Д-р Барнс уверяет меня, что я не виновата в гибели Райм. Мы уже обсуждали опасность стресса. Люди по-разному его переносят. Некоторые не могут есть, другие лишаются сна. Райм лишила себя жизни. Это, конечно, трагедия, но для всего населения Содружества лучше знать, что она не справилась бы со стрессом, с которым могла столкнуться в будущем. Это прискорбное событие, но Испытание уже принесло пользу и продолжит идти своим чередом. Он надеется, что решение Райм выбыть из числа кандидатов не повлияет на мои результаты.

Выбыть из числа кандидатов? В моем животе разливается холод. Сотрудник в пурпуре докладывает, что моя новая комната готова, и д-р Барнс дружески меня обнимает. Я с улыбкой заверяю его, что пришла в себя, что от нашей беседы мне стало гораздо лучше. Надеюсь, он не заметит обмана. Он говорил со мной утешающим тоном, но слова выдавали безразличие. Для него это всего лишь экзамен. Некая Райм провалилась. Если я расслаблюсь, то тоже провалюсь.

Новая комната расположена в конце коридора. Ее стены выкрашены в желтый цвет и напоминают мне о платье, в котором Райм со мной знакомилась. Сотрудник спрашивает, не возражаю ли я, что буду в комнате одна. Если меня не устраивает одиночество, то одна из сотрудниц охотно заночует на свободной кровати.

Нет, я не хочу быть одна. Бодрствуя, я все время буду видеть мертвые глаза Райм. Во сне меня будут преследовать кошмары. От мысли, что весь этот ужас мне предстоит переживать в одиночестве, мне хочется съежиться и исчезнуть.

Но в памяти всплывают слова д-ра Барнса. Испытание – это не только то, что происходит в классе. Просьба о помощи ночью будет расценена как слабость. Лидеры – не слабаки. Испытание – это поиск лидеров.

Поэтому я благодарю сотрудника и говорю, что не возражаю против одиночества. Он советует предупредить дежурную, если я передумаю. Если мне будет трудно уснуть, мне могут дать снотворное. Сказав это, сотрудник выходит и закрывает за собой дверь.

Я оглядываю комнату. Она не отличается от прежней ничем, кроме цвета стен. Из-за стен доносятся приглушенные шаги и голоса: кандидаты расходятся по комнатам после ужина. Я раздумываю, не сходить ли мне к друзьям. Улыбка Зандри, рукопожатие Томаса, даже спокойный взгляд Малахии помогли бы прогнать грусть. Но я не открываю дверь, потому что даже это сочли бы слабостью. Вместо этого я принимаю душ, переодеваюсь в пижаму, стираю нижнее белье и вешаю его сушиться.

Лежа в постели, я таращусь в потолок, пытаясь сосредоточиться на приятных воспоминаниях. Все что угодно, лишь бы не зрелище Райм, висящей на люстре! Мне трудно избавиться от мысли, что мой отец стал на Испытании свидетелем чем-то похожего. Вдруг его мозг создал еще более страшное воспоминание об Испытании взамен ужаса, испытанного наяву? Сейчас мне кажется, что именно так и произошло.

Наступает тишина. Все улеглись и уснули, чтобы быть готовыми к тому, что произойдет завтра. Но я бодрствую. Я не гашу свет, как ни тяжело это для глаз. Битва со сном уже почти проиграна, когда мое внимание привлекает что-то маленькое, круглое, поблескивающее в углу под потолком, похожее на то, что я видела в глиссере.

Камера!

Я очень стараюсь сохранить на лице безразличное выражение. Что удивительного в том, что камера фиксирует наши банальнейшие занятия, вроде сна и одевания? Но я все равно удивлена. Может быть, наблюдение установлено только в этой комнате? Из-за Райм? Эту догадку я тут же отбрасываю. Если под наблюдением одна комната, значит, камеры есть во всех. Это наводит на такие страшные мысли, что мне становится трудно дышать. Раз камеры есть во всех комнатах, значит, кто-то наблюдал, как Райм стягивала с кровати простыню, связывала ее со своим платьем, выбирала, где и как все это привязать. Наблюдал, как она отталкивает стул, как бьется в конвульсиях, как просовывает под петлю пальцы, чтобы сохранить жизнь, как повисает, как жизнь покидает тело…

Ее могли бы спасти, но не спасли, а дали умереть.

Изображая спокойствие, я иду к выключателю и погружаю комнату в темноту. Не хочу, чтобы наблюдающие за мной видели мой ужас. После этого я накрываюсь с головой, по привычке прижимая к себе рюкзак. Вот бы знать, снится ли людям, сидевшим у экрана, смерть Райм. Это негуманно с моей стороны, но я надеюсь, что она является к ним в кошмарах – как мне.

Меня преследует во сне покрытое красными пятнами лицо Райм и ее налитые кровью глаза, ее голос напоминает мне о моих неудачах. Она предлагает мне кукурузные лепешки, и в этот раз я беру одну и съедаю. Просыпаясь от страха, я заставляю себя лежать неподвижно, не метаться, молчать, а не звать на помощь. Я не высовываю голову из-под одеяла на случай, если камере не мешает темнота, и очень стараюсь прогнать из головы все ужасы, прежде чем опять провалиться в сон.

Когда звучит побудка, я с облегчением вылезаю из-под одеяла. В ванной я изучаю себя в зеркале. У меня усталый вид, но не больше, чем прошлым утром. Приняв это за добрый знак, я одеваюсь, причесываюсь и при этом ищу в ванной признаки слежки. Здесь камеры нет – во всяком случае, я ее не вижу. Наверное, Испытателям нет дела до наших гигиенических привычек. Я оставляю волосы распущенными в надежде, что это отвлечет внимание от моего усталого вида, беру рюкзак и иду завтракать.

Томас и близнецы уже за столом. При моем появлении Томас облегченно переводит дух и, не давая мне сесть, заключает меня в крепкие объятия. Когда я сажусь, он удивленно смотрит на мою тарелку. Стараясь выглядеть нормально, я навалила себе бекона, яичницы, картошки, фруктов, сладких бубликов. Чтобы не отвечать на вопросы о вчерашнем, я тороплюсь отправить себе в рот ломтик бекона. Это срабатывает, пока не приходят Зандри и Малахия со своими соседями. Когда все рассаживаются, Томас спрашивает:

– Все в порядке? Вчера вечером мы ждали, что ты вернешься.

Все ждут моего ответа. Я проигрываю в голове слова д-ра Барнса. Может, он хотел, чтобы я молчала? Решив, что вряд ли, я отвечаю:

– Райм умерла. Вчера вечером она покончила с собой.

Кандидаты из Пяти Озер выказывают разную степень удивления. Близнецы вздыхают и понимающе переглядываются:

– Мы догадывались, что произошло что-то в этом роде. Наш учитель предупреждал нас о давлении. Он сам два года работал Испытателем и рассказывал, что в каждом экзаменационном потоке происходит по два-три самоубийства.

Итак, Райм – первая. Не могу не задаться вопросом, кто будет следующим. Судя по молчанию моих друзей, они думают о том же.

Немного поговорив на эту тему, мы сосредоточиваемся на еде. Я делюсь едой с Малахией, набравшим за последние три дня веса, и сую в свой рюкзак бублик. Не знаю, можно ли выносить из столовой съестное. Если нет, то мое поведение наверняка заметили люди за экраном, и меня остановят. Но этого не происходит.

Звучит объявление. Мы собираемся у лифтов. Нас направляют в лекционный зал. Перед нами снова д-р Барнс. Он, улыбаясь, ждет, пока мы рассядемся, потом поздравляет с окончанием первого тура Испытания.

– Сейчас наши сотрудники проверяют ваши результаты. Мы знаем о ваших уникальных способностях, поэтому к каждой группе предъявляются отдельные требования по набору проходного балла. После обеда мы встретимся с абитуриентами и сообщим, прошли ли они в следующий тур или их Испытание завершено. Оставшееся до обеда время вы можете провести по своему усмотрению: в своих комнатах, в столовой, в обозначенных местах снаружи.

Снаружи! Меня вдохновляет мысль о свежем воздухе. Д-р Барнс объясняет, что все, кто выйдут из здания, не должны заходить за ограду Испытательного центра. Нарушители автоматически лишаются права продолжать Испытание.

Кандидаты уже ерзают, готовясь устремиться к двери, когда выражение лица д-ра Барнса меняется на грустное. Я готова к тому, что сейчас прозвучит, но все равно перестаю дышать и слезы, кажется, вот-вот брызнут из глаз.

– С прискорбием сообщаю, что вчера вечером абитуриентка Райм Рейнольд покончила с собой.

Кто-то в зале ахает, кто-то вскрикивает, кто-то даже хитро улыбается: «Одной меньше». Я на всякий случай пытаюсь запомнить эти улыбающиеся лица.

– Знаю, какой это трудный процесс, – продолжает д-р Барнс, – но, надеюсь, те из вас, кто останется, в случае, если напряжение станет невыносимым, обратятся ко мне или к кому-то из сотрудников. Мы здесь для того, чтобы помочь. А теперь отдыхайте. Пусть сегодняшний день принесет вам удачу!

В зависимости от того, где кандидаты желают провести эти несколько часов, они идут к одному или к другому лифту. Левый поднимает на пятый этаж, где наши комнаты. Все мы, кандидаты из Пяти Озер, выбираем правый.

За стенами сияет солнце, благоухает зеленая трава, дует легкий ветерок. У дверей дежурят два «пурпурных» сотрудника, но просторный, обнесенный забором двор Испытательного центра целиком в нашем распоряжении. Мы любуемся освещенными солнцем корпусами Университета, до некоторых из них рукой подать. Эти корпуса, копилки премудрости, служат напоминанием, зачем я здесь.

Прогуляться решили только десятка три кандидатов. Большинство из них плюхается в траву прямо перед входом, поэтому наша четверка из Пяти Озер бредет на задний двор. Там несколько высоких деревьев в цвету, прудик и три скамейки перед ним. Сияние чистой прозрачной воды и отражение солнечных лучей возрождают меня к жизни. Остальные садятся на скамейки, а я разуваюсь, стягиваю носки, закатываю штанины и вхожу в воду. В воде тянутся какие-то трубы.

Фонтан? Я подхожу ближе. Действительно, фонтан. Я бреду на другую сторону пруда и нахожу среди камней блок питания. Судя по положению рубильника на нем, фонтан включен. Почему же он не работает? Или это очередная проверка?

Я кидаю на землю рюкзак и достаю ножик – один из двух личных предметов, которые я захватила с собой. Открываю отвертку, снимаю с блока крышку и заглядываю внутрь. Все провода и соединения в порядке. Никаких почернений, могущих свидетельствовать о перегрузке или замыкании, все соединено правильно. Проблема, наверное, в насосе.

Вернувшись на середину пруда, я нагибаюсь и вглядываюсь через прозрачную воду в насос. Он невелик и с виду не поврежден. Я готова вынуть его из воды, но меня останавливает мысль, что рядом есть кое-кто, кому лучше было бы доверить эту задачу. Недаром он установил на отцовской ферме всю оросительную систему.

Томасу не терпится покинуть скамейку и залезть в воду. Зандри и Малахия со смехом наблюдают, как мы возимся с насосом, но со временем увлекаются беседой и оставляют нас с Томасом в покое.

По мнению Томаса, проблема может заключаться в рабочем колесе насоса, а по-моему, виноват мотор. Мы решаем достать насос и выяснить, кто прав. Томас моей отверткой откручивает насос от станины, и мы выносим его на сушу. Через несколько минут крышка снята. Я издаю победный крик. Колесо в порядке, а на моторе отошла клемма. Повозившись, я устраняю неисправность. Томас ставит на место крышку и возвращает насос в пруд. Проходит несколько минут – и в воздух начинают бить струи, вымочив нас обоих.

Проблема устранена.

Мы сушимся, лежа на траве. Мне хочется сохранить чувство счастья, которое охватывает меня, когда я заставляю работать барахливший прежде механизм. Я верчу на запястье браслет, вожу по нему ногтем и ищу застежку. Мы вчетвером обсуждаем наши семьи и гадаем, что в данный момент происходит в Пяти Озерах. У Зандри в глазах тоска – она скучает по дому. Я тоже соскучилась и не могу не думать о том, что, возможно, завтра нас здесь уже не будет.

Кажется, я нащупала, где расстегивается мой браслет, но тут нас зовут на обед. Подцепив кончиком ножа второе металлическое звено, я слышу щелчок и убеждаюсь, что права. Хочется поделиться своим открытием с остальными, но они уже спешат на зов. Я аккуратно застегиваю браслет, обхожу пруд и выключаю рубильник. Фонтан булькает и перестает бить. Тут явно напрашивается усовершенствование, которое позволило бы экономить электричество, но приобретенное за многие годы мастерство тоже надо расходовать экономно, расточительство вредно везде. Меня поджидает Томас, и я ускоряю шаг. Он смотрит на меня одобрительно – еще один повод для радости.

Ужин накануне и сегодняшний завтрак сопровождались веселой болтовней, но за обедом все присмирели. У ребят напряженные взгляды, все то и дело посматривают на часы над столом с блюдами. Никто точно не знает, когда начнется собеседование по результатам экзаменов, но всем ясно, что ждать остается недолго. Никто не доедает обед. Я сую в рюкзак яблоко, близнецы пытаются поднять настроение за столом шутками. Все делают вид, что им весело.

Наконец, громкоговоритель откашливается.

– Просим всех разойтись по своим комнатам. Когда назовут ваше имя, быстро покиньте комнату со своими вещами. Сотрудник проводит вас в помещение, где вам будут сообщены ваши результаты. Желаем удачи!

Скрип стульев, кандидаты расходятся. Наш стол делает это последним. Я вглядываюсь в лица. Томас. Малахия. Зандри. Николетт. Бойд. Уилл и Джил. У всех нас совсем немного шансов пройти в следующий тур. Мы молчим. Пожелание друг другу удачи ничего не изменит – что сделано, то сделано, результаты уже определены. Поэтому мы просто обмениваемся рукопожатиями и говорим, что увидимся позже, отлично зная, что это неправда.

Я сижу в своей комнате, слушая, как громкоговоритель называет имена, дожидаясь своего и стараясь не вспоминать сказанного отцом. Трудно не задуматься, почему никто не говорит о том, что происходит с кандидатами, потерпевшими неудачу на Испытании. Что с ними стало? И что станет с нами?

Я слышу незнакомые имена. А потом звучит фамилия Малахии, вскоре после него – Томаса. Время замирает, хотя часы доказывают обратное. Наконец, у меня перехватывает дыхание: вызвали меня. Я выхожу из комнаты, и женщина в красном молча ведет меня к лифтам, нажимает кнопку «2», двери закрываются. Когда они открываются, очередной сотрудник приветствует меня кивком и приглашает следовать за ним по длинному белому коридору с темными деревянными дверями. Он открывает дверь с левой стороны и отходит в сторону. Я вхожу в комнату одна.

Она маленькая, с одним блестящим черным столом и двумя черными стульями. Стены в комнатушке белые. Брюнетка за столом предлагает мне сесть. Я подчиняюсь и украдкой вытираю о штаны потные ладони. Мы встречаемся глазами, она молчит. У меня выпрыгивает из груди сердце. Я судорожно сглатываю и приказываю себе не ерзать на стуле.

Наконец она улыбается.

– Поздравляю. Вы прошли первый этап Испытания.

Меня наполняет чувство облегчения. Я выдыхаю – не знала, что сидела, затаив дыхание. Она советует мне хорошенько отдохнуть перед следующим туром. Сотрудник ведет меня обратно к лифтам. Двери открываются на третьем этаже. Я вхожу в лекционный зал и сразу попадаю в крепкие объятия.

– Поздравляю, партнер, – шепчет Томас. – Я знал, что ты не оплошаешь.

Потом я попадаю в робкие объятия Малахии. Из компании за нашим столом в столовой трое пришли сюда первыми. Через пару минут появляется довольный Бойд. Они с Малахией стукаются поднятыми ладонями, и Малахия при этом с трудом удерживается на ногах. Зал начинает понемногу заполняться. Вот красная от гордости Николетт. Мы наблюдаем из глубины зала за дверью, ожидая свою остальную компанию. Вот нахально улыбающийся Уилл. Мы машем ему руками, он широко улыбается и спешит к нам. Обводя глазами наши лица, он перестает улыбаться. Подбежав к нам, улыбается опять, но я догадываюсь, что ему это стоит усилий. Я помню, как из громкоговорителя раздавались имена. Уилл, должно быть, слышал имя того, кто теперь не вернулся в зал. В нашей группе невернувшихся всего двое.

Проходит еще пять минут – и вбегают последние два человека, за ними входит д-р Барнс. Одна из этих двоих – Зандри. Она озирается и, увидев нас, расплывается в улыбке и переходит на бег. Первым к ней в объятия попадает Малахия. Наша группа поздравляет ее, но я подхожу к Уиллу, не отводящему глаз от двери. Он понимает, что его вторая половина уже не вернется.

Д-р Барнс просит нас сесть и поздравляет оставшихся кандидатов. Мне приходится вести Уилла к скамье. Он садится между мной и Томасом и начинает дрожать. По их с Джилом рассказам я знаю, что им еще никогда не приходилось разлучаться больше чем на два часа. Бывало, один начинал фразу, а другой ее заканчивал. Непонятно, как одна половина выживет без другой.

Уилл цепляется за мою руку, как за спасательный трос. Тем временем нам объясняют, что второй тур Испытания начнется завтра утром, сразу после завтрака. Это будет первый этап практических экзаменов, в которых мы должны продемонстрировать ум, уникальные навыки и умение решать проблемы. Потом д-р Барнс предупреждает:

– Если какая-то часть задания вам не понятна или вы не знаете, как быть, ни в коем случае не гадайте. Поднимите руку и дайте знать сотруднику, дежурящему в классе, что у вас не получается. Лучше оставить задачу нерешенной, чем дать неверный ответ. За неверные ответы полагается наказание.

Он выдерживает паузу, чтобы до всех дошел смысл сказанного, еще раз нас поздравляет и распускает.

Мы с Томасом пытаемся растормошить Уилла. В столовой Уилл говорит нам, что его брат, видимо, сознательно провалил Испытание, чтобы вернуться домой, к своей девушке. За ужином он уже способен шутить, но время от времени поглядывает влево, как будто ждет, что брат закончит его мысль, но потом спохватывается, что остался один.

Мы рано расходимся по своим комнатам, чтобы подготовиться к тому, что ждет нас следующим утром. Мне снится Райм с самодельной петлей на шее: она предлагает свои кукурузные лепешки Джилу, улыбается мне, когда он берет одну. Потом Джил падает мертвый.

Утром я упорно мою лицо холодной водой, чтобы прийти в себя, и бреду на завтрак. К компании за нашим столом я прихожу последней. У всех приподнятое настроение, особенно у Уилла, напропалую заигрывающего с Николетт. Она сидит с алыми щеками и кончиками ушей и с деланым безразличием потягивает апельсиновый сок. Судя по ее улыбке, его старания не напрасны. Надеюсь, что он не пользуется ею, чтобы компенсировать отсутствие брата. Стресса и без того хватает.

Звучит объявление, и мы бежим к лифтам, везущим нас на третий этаж, в лекционный зал. Д-р Барнс, прячущий в седой бороде улыбку, наблюдает, как мы рассаживаемся. Потом сообщает, что нас осталось 87, напоминает, что сегодня начинается второй тур Испытания, и просит не забывать, что в этом туре за неверные ответы следует наказание.

Нас вызывают группами по шесть человек. Я удивлена, что в одной группе со мной Малахия и Уилл. Мы бредем через холл за сотрудником. В экзаменационном классе стоят двумя рядами – три спереди и три сзади – шесть рабочих столов высотой нам по пояс, за каждым столом табурет. В левом углу каждого стола маленький вымпел – символ кандидата. Посередине каждого стола – большая деревянная коробка.

Седовласая Испытательница просит нас подойти к своим столам. Мой – центральный задний, Малахия сидит впереди, справа от меня, Уилл в одном со мной ряду, слева. Заметив мой взгляд, он подмигивает.

Испытательница велит поднять руку, когда будет готов первый тест. После этого коробку заберут. Когда все шестеро покончат с первым заданием, принесут новое. В отведенное время надо сделать максимум заданий. Перерыва на обед не будет. Испытательница повторяет инструкции Барнса: поднять руку, если не знаешь, как завершить задание, а не пытаться угадать ответ. Первая задача заключается в том, чтобы открыть коробку и следовать инструкциям внутри.

С виду просто, но я все равно волнуюсь. На Испытании простота должна вызывать подозрение. Я рассматриваю коробку и вижу краем глаза, как остальные вертят свои. У моей мамы была шкатулка-головоломка – изделие ее дедушки, – в которой нужно было отодвигать стороны в определенном порядке, иначе было не открыть.

Я медленно поворачиваю коробку и разглядываю ее со всех сторон. Она сделана из качественной гладкой древесины, украшена красивыми узорами. Уверена, Зандри определила бы технику нанесения узоров, но мне не до красоты, мне бы открыть эту штуковину.

В нижнем углу я замечаю нечто вроде изъяна в узоре: такого кружка больше нигде нет. Кнопка? Я нажимаю на кружок кончиком указательного пальца и чувствую внутри коробки движение. Боковую стенку коробки можно снять. Я откладываю ее в сторону и вынимаю из коробки листок с инструкцией.

«Проверить растения внутри на съедобность. Отделить съедобные от ядовитых». И опять предупреждение: «Если не знаете ответа, не гадайте, отложите незнакомое растение в сторону».

Я улыбаюсь: это задание как раз по мне!

В коробке восемь растений, шесть из них я узнаю сразу. Белые цветочки в виде зонтика – ядовитая цикута. По словам отца, она была ядовитой даже до того, как озера отравили биохимическим оружием. Темно-зеленые листья с красными прожилками, думаю, тоже ядовитые. Во всяком случае, листья ревеня, растущие неподалеку от нас, несъедобны. Ветка темно-зеленых овальных листьев с бурыми соцветиями – наверное, буковый орех. Я уверена, что узнаю также сассафрас, дикий лук и крапиву – любимое лакомство разных букашек в нашей колонии.

Насчет еще двух растений я не уверена.

Нюхаю первое – большой заостренный зеленый лист. Улавливаю легкий цветочный аромат. Вижу место на стебле, где недавно рос цветок. Лист мягкий, сразу вспоминается цветок, который мне показывал отец несколько лет назад, – не выведенный им, потому что цветок был ядовитый, а его работа состояла в том, чтобы выводить культуры, поддерживающие жизнь. Но то растение он счел ценным из-за его красоты. Оно ли это? Если нет, то по крайней мере родственное ему. Я откладываю его к ядовитым и беру последнее – темный волосистый корешок с белыми, похожими на цветки листиками наверху. Я скребу корешок ногтем и нюхаю. Запах сладкий, не как у свеклы или моркови, но что-то знакомое. Вспоминается рассказ отца о различных корнеплодах, уцелевших на землях южных колоний. Один, под названием цикорий, Зин хотел испытать у нас, чтобы использовать при выведении нового сорта картофеля. Итак, передо мной цикорий или что-то близкое. Я вполне уверенно кладу его вместе со съедобными растениями и поднимаю руку.

Остальные кандидаты смотрят на меня, Испытательница проверяет мою работу и спрашивает, уверена ли я в результатах. Я вытираю ладони о штаны и проверяю растения еще раз. Да, уверена. Она с улыбкой чиркает в блокноте, забирает несъедобные растения и предлагает посидеть, пока закончат остальные.

Через десять минут все готовы. Испытательница убрала то, что они забраковали как несъедобное, и сделала пометки в блокноте. Напоследок она спрашивает, не желает ли кто-нибудь изменить свои ответы, и требует, чтобы на этот вопрос ответил каждый. Все шестеро дают отрицательный ответ.

– В таком случае, – радостно произносит она, – вы можете без опаски попробовать каждое растение, которое сочли съедобным.

В классе воцаряется абсолютная тишина. До меня доходит только сейчас.

Ну да, ответивший неверно понесет наказание. Головокружение. Тошнота. Галлюцинации. А то и смерть.

Я оглядываю столы и убеждаюсь, что на всех лежат разные растения. Сравнить ответы не получится. Не ошиблась ли я? Парень передо мной как будто уверен в своей правоте и не медлит откусить от каждого своего растения. Уилл рядом со мной тоже пробует все четыре растения. Я делаю глубокий вдох и ем буковый орех, кусочек сахаристого корешка, принятого за цикорий, и остальные три растения. Все растения, которые я отбраковала, имеют замедленное действие. Придется подождать, не ошибся ли кто-нибудь из нас.

Времени тревожиться за происходящее в моем организме нет, потому что Испытатели приносят следующую коробку. Она устроена сложнее, приходится догадываться, как одновременно сдвинуть крышку и все четыре боковины. Внутри большой импульсный радиопередатчик и набор мелких инструментов. Требуется вернуть радио в рабочее состояние.

Говорят, до Войны связь во всем мире осуществлялась через приборы, подававшие сигналы на космические спутники. Не знаю, что произошло со спутниками: может, они по-прежнему летают в вышине, а может, врезались в землю и разбились. Страшные землетрясения повредили все подземные кабели. После Войны ученые решили использовать для восстановления связи повышенную концентрацию электромагнитного излучения. Так родилось импульсное радио, способное передавать не только голоса. При наличии правильного приемника импульсное радио может передавать, в дополнение к звуку, изображение. Оно записывает большие объемы информации и генерирует импульсный сигнал, передаваемый на приемник. Мой отец при помощи такого радио поддерживает связь с другими колониями и с Тозу-Сити, так что с этим устройством я знакома. Отец даже разрешал мне заглядывать внутрь. Поэтому мне нетрудно найти неправильно соединенные провода, исправить моторчик, работающий от солнца, и передатчик. Перед каждой операцией я делаю паузу и, стараясь унять сердцебиение, определяю, не становится ли мне плохо после съеденного. При любом признаке недомогания я намерена вызвать рвоту и очистить желудок. На яд, уже попавший в кровь, это не повлияет, но лучше сделать хоть что-то, чем вообще ничего.

Работая, я замечаю несколько проводков, гнезд и втулок, которым в таком приборе не место. Дома я бы разобралась что к чему, а здесь делаю только то, в чем твердо уверена.

Я привинчиваю к прибору крышку и собираюсь поднять руку, но вижу, что Малахия качается. Усталость или действие яда? Вспоминая свои растения, я соображаю, могло ли какое-то из них вызвать такую реакцию. По его лицу стекает пот, руки дрожат, он возится с теми контактами внутри передатчика, которые я оставила без внимания. Знаю, помощь соперникам не предполагается, но его болезненный вид подсказывает мне, что съеденное мешает ему мыслить рационально. Я уже открываю рот, чтобы посоветовать ему не трогать ничего лишнего.

Но поздно. Мгновение – и в глаз Малахии вонзается шуруп, и он падает на пол как подкошенный.