В этой главе мы продолжаем исследовать адекватность родителей в их родительской роли. Рассматривая три случая нарушения половой идентичности, мы сможем проследить влияние родителей на ее формирование. Несмотря на то, что все эти случаи представляют собой клинические перверсии, они являются ярким контрастом по сравнению со случаями пациентов с невротическими сексуальными расстройствами, демонстрирующими менее серьезные проблемы с половой идентичностью, в работе с которыми необходимо понять и интегрировать их скрытые потребности. У подобных пациентов такие симптомы, как латентный гомосексуализм, эпизодический трансвестизм, садомазохистские фантазии или использование фетишей в гетеросексуальной половой активности, могут быть связаны с конфликтом внутренних объектных отношений и идентификаций – как это было в случаях, описанных ниже. (Для примера можете рассмотреть случаи Эммы и Боба в главе 7.)

Пациенты, о которых мы будем говорить, боролись с проблемами половой и гендерной идентичности, вызванными ранними отношениями с обоими родителями. Проблемы в отношениях родителей, которые должны разрешаться внутри супружеской пары, были сосредоточены на ребенке. Во всех трех случаях критическое влияние на развитие ребенка оказала интрузивность и несостоятельность родителей.

Два случая гомосексуальной идентификации

Перед нами не стоит цель подробного обсуждения происхождения гомосексуализма у мужчин или женщин. По поводу относительной важности влияния доэдипальной матери, в сравнении с ранними эдипальными попытками получить компенсацию за счет отца, не существует единого мнения. Однако можно с уверенностью сказать, что в гомосексуальной идентификации, как правило, участвуют и мать, и отец, и, помимо эдипального периода, важную роль также играет опыт, полученный в первые два-три года.

В гомосексуализме, как и в других перверсиях, необходимым компонентом взрослой сексуальной экспрессии становится проявление остаточной детской сексуальности. Индивид использует этот ее фрагмент, чтобы дать проявиться другим, более угрожающим догенитальным компонентам и объектным отношениям, без этого подвергаемым вытеснению. (В перверсиях это называется механизмом Захса.) Кернберг и Сокаридес отмечают, что гомосексуализм может выражать четыре основных типа интернализованных объектных отношений, которым соответствуют определенные организации Эго:

Эдипальный: пациент использует гомосексуализм как отражение подчинения инфантильной самости доминирующему родителю того же пола.

Доэдипальный, более высокий уровень: гомосексуальный объект частично представляет самость, частично – доэдипальную мать.

Доэдипальный, более низкий уровень: гомосексуальный объект в чистом виде является репрезентацией грандиозной самости. Отношения, как правило, непродолжительны, в них невелика или вовсе отсутствует забота об объекте как таковом.

Шизо-гомосексуальность: имеет место сосуществование гомосексуализма и шизофрении, при этом самость практически не отделена от объекта. Психотик утрачивает внутренние репрезентации объекта и пытается заполнить пустоту проходными, безличностными отношениями.

Много расхождений во мнениях существует и по поводу констелляции семейных отношений, способствующей формированию гомосексуализма. Бибер и его сотрудники обнаружили, что у мужчин с тяжелым вариантом гомосексуализма присутствует семейный паттерн, включающий в себя враждебного, отвергающего отца и подавляющую мужа мать-соблазнительницу, вовлекающую сына в чрезмерную близость. Он полагает, что наличие любящего, адекватного отца способно предупредить развитие гомосексуализма у сына.

Таким образом, если семейные отношения серьезно нарушены и проблемы в родительских отношениях оказываются сфокусированы в гомосексуализме сына, в этом присутствует значительная доля влияния обоих родителей. Отношения сына с матерью отличаются близостью, но при этом амбивалентны, и мальчику не удается избавиться от ранней идентификации с ней, чтобы сформировать адекватную идентификацию с отцом. Сокаридес предполагает, что трудности возникают, когда нужды родителей начинают преобладать над потребностью ребенка в автономии на стадии сепарации – индивидуации. Это хорошо согласуется с мнением Колба и Джонсон о том, что явный гомосексуализм развивается в том случае, если он находит поддержку и подкрепление со стороны сознательных и бессознательных процессов родителей.

В случае, приведенном ниже, между матерью и сыном имели место сексуально окрашенные отношения, в которых присутствовал элемент соблазна, в то время как отцовская фигура была слабой, пассивной, а в дальнейшем отец и вовсе покинул семью, поэтому у мальчика не было подходящей модели для идентификации. Он не знал, как должен вести себя мужчина, поэтому и не пытался выйти из тени вездесущей матери. Вместо этого он выработал паттерн чувственных отношений с мужчинами, в котором в значительной степени присутствовала тема кастрации и защиты от нее.

Ричард (26 лет) мечтал о том, чтобы стать гетеросексуалом, одна ко с подросткового периода его привлекали только мальчики, обычно в возрасте около 12 лет. Счастливее всего он был, когда заботился о них в роли вожатого в лагере, хотя испытывал при этом чувство вины за свои попытки соблазнить их, – как правило, не доводимые им до конца. Однажды он убедил двенадцатилетнего мальчика позволить сделать себе фелляцию.

Через год после начала терапии Ричард встретил Марию. Она была терпеливой и понимающей и пробудила в нем желание стать мужем и отцом, которое было абсолютной противоположностью его сексуального влечения к мальчикам. Но когда он попытался заняться с Марией любовью, ему не удалось поддерживать эрекцию достаточно долго, чтобы осуществить половой акт.

В прошлом Ричарда присутствовали проблемы, связанные с обоими его родителями. Его отец был слабым, пассивным человеком, с энтузиазмом водившим бой-скаутов в походы и недоступным для Ричарда. Когда мальчику было 12 лет, мать отказалась жить с отцом, и в течение следующего года он не виделся с ним. Свою мать Ричард описывал как властную и самодостаточную женщину, мало интересующуюся другими мужчинами, кроме своего сына. После отъезда мужа у нее был только один друг – человек старше нее, который долгие годы раз в несколько месяцев приходил к ним обедать. Видимого сексуального интереса в этой связи не присутствовало. Наиболее сильное подростковое воспоминание Ричарда было о мастурбации у себя в спальне, сопровождавшейся постоянным страхом, что мать ворвется и обнаружит его.

За три года терапии удалось выяснить, что в трудности Ричарда были вовлечены оба родителя. В его отношениях с матерью присутствовало чувство пустоты, при этом он испытывал навязчивое влечение к ней и страх, проявившиеся, в частности, в его воспоминании о мастурбации в подростковом возрасте, когда он хотел, чтобы она появилась, и одновременно боялся этого. Однако отвержение ею мужчин и разрыв с его отцом пугали его. Стало ясно, что в качестве компромисса в этой амбивалентной ситуации он стал искать первичную любовь у отца, и тот отвечал ему взаимностью. В отце он нашел человека с шаткой маскулинной идентичностью, на которую Ричард едва ли мог опереться в своей защите от «атак» матери на его мужественность. Желание любви со стороны отца оказалось недостаточным, чтобы сохранять отношения с сыном после развода, и его уход в то время, когда у Ричарда только начался подростковый возраст, сопровождающийся особой ранимостью, внес свой вклад в бессознательную идентификацию Ричарда с молодыми мальчиками, которые всегда были объектом любви отца. Он идентифицировал свое желание любви в возрасте 12 лет с 12–13-летними подростками, которых он домогался. С появлением Марии в его жизни возник объект, дающий поддержку и не несущий угрозы, а терапевт-мужчина дал ему возможность для новой идентификации, и Ричард почувствовал, что способен измениться.

Историю Ричарда можно сравнить со случаем Боба (глава 7), у которого были похожие проблемы, однако, скорее всего, другие предрасположенности и другой доэдипальный объектный баланс. Несмотря на то, что Боб стал относиться к отцу с огромным вниманием, как к доэдипальному объекту, его отец, вероятно, был менее пассивным, чем отец Ричарда. Он смог идентифицироваться с ним, чтобы противостоять доминированию матери. Отец Боба представлял собой лучшую модель для идентификации, и потому эдипальная ситуация разрешилась позитивно, а у отца Ричарда это не получилось. Хотя Ричарда можно рассматривать как проявление негативной эдипальной картины, как обращение к отцу в качестве девочки, все же в его аффективной жизни преобладала идентификация с отцом, любящим молодых мальчиков и проявляющим о них заботу. В этом случае будет уместно использовать термин «инвертированная эдипальная констелляция» (схема 7.2), чтобы показать, что он вел себя, как мальчик, имея отца в качестве либидинального объекта. Таким образом, он переменил ситуацию и привел пассивное желание в действие (проективная идентификация), взяв на себя роль, которую хотел поручить отцу, в отношении мальчиков, получивших роль его самого. Такая идентификация с мальчиком представляет собой защиту против унижения матерью его мужественности, которое стало проблемой больше на эдипальном, чем на доэдипальном уровне. Хрупкость его маскулинной идентификации, проявлявшаяся в избегании женщин до начала лечения, укреплялась возможностью лучшей родительской идентификации.

Перенос, развившийся у Ричарда в процессе лечения, включал усиливающуюся идентификацию с его терапевтом-мужчиной, олицетворявшим одновременно эффективного мужчину и ненавязчивую мать. С позиции этой новой идентификации он смог противостоять угрозе, которую несла для него привязанность к женщине, и начать длительные гетеросексуальные отношения. К моменту окончания лечения, случившегося преждевременно из-за переезда терапевта, у Ричарда еще оставались некоторые сомнения в своей компетентности и чувствах к Марии, что выражалось в периодически случавшихся эпизодах импотенции.

Гомосексуализм у женщин во многом похож на мужской, однако он несет на себе отпечаток свойственной женщинам более сложной истории прохождения «фаллически-нарциссической», или «первой эдипальной», стадии развития, описанной в главе 7. Как и у мужчин, гомосексуальная идентификация у женщин включает смесь доэдипальных и эдипальных проблем в виде нарушения отношений как с матерью, так и с отцом.

Сэгир и Робинс отмечают, что существует огромное разнообразие паттернов, приводящих к гомосексуализму у женщин: одни вырастают в семьях с «враждебной, доминантной матерью и отстраненным, не уверенным в себе отцом», в то время как другие вступают в «интенсивные, окрашенные соблазном отношения с отцами, а матери их отличаются нарциссизмом и отстраненностью». Бывают случаи, в которых имеет место сильное соперничество с братом. Выраженного семейного паттерна может и вовсе не быть. Исследователи полагают, что распространенным скрытым фактором является «присутствие в семье сильного антигетеросексуального паттерна».

По мнению Сокаридес, лесбиянка бежит от мужчин из-за детского чувства вины перед матерью и страха разочарования и отвержения отцом, если она отважится обратиться к нему. Она может одинаково бояться того, что отец удовлетворит ее потребности (мазохистская угроза), и того, что он отвергнет ее (нарциссическая травма). Вместо того, чтобы решать эту дилемму, она обращается к ранее идеализируемой матери. Это может сопровождаться параноидными доэдипальными страхами, что преследующий объект разрушит идеализируемый объект.

Большинство авторов обращают особое внимание на недостаточность раннего общения с матерью и недоступность отца для компенсации этого дефицита. В результате возникает сильнейшее неосознаваемое амбивалентное отношение к обоим родителям, и девочка либо непосредственно ищет хорошую мать, с которой она могла бы идентифицироваться, либо в поиске матери идентифицируется с отцом. В следующем примере показано, как формировалась сексуальная ориентация пациентки и ее выбор объекта.

Ивонне 31 год. Некоторое время назад она оставила попытки завязать отношения с мужчиной и объявила своей семье, что она – лесбиянка. Она живет со своей подругой Сэмми, работающей тренером по теннису в женском колледже.

Ивонна – третий ребенок в семье, у нее есть старшие сестра и брат. Сестра склонна к кокетству, при этом крайне застенчива, брат – очень властный и стремящийся все контролировать – очень успешно управляет отелем. Их отец души не чаял в старшей дочери и обожал сына. Мать, по словам Ивонны, была двуликой и отрицала и искажала ее чувства. Ивонна чувствовала, что любые ее жизненные неприятности мать сможет представить так, как будто ничего страшного не случилось. Мать обожала своих родственников, даже своего отца (дедушку Ивонны), который сексуально эксплуатировал ее младшую дочь – несколько раз сажал ее к себе на колени в период, когда девочке было от 4 до 7 лет, и использовал ее тело для достижения оргазма через одежду.

Став старше, Ивонна превратилась для своей семьи в «мальчика на побегушках»: в ее обязанности входило таскать чемоданы и стричь газон. Даже сейчас ее родители звонят ей, чтобы дать какие-то мелкие поручения.

Ивонна застряла на раннем фаллически-нарциссическом, или первом эдипальном, уровне – «маленький мальчик» в семье. Ее брат был большим мальчиком, а сестра – любимицей отца (в эдипальном смысле). Чувство, что мать хочет держать ее в роли безобидного мальчика на фаллической стадии, отказ отца признать в ней девочку на эдипальной стадии, соперничество с братом и сестрой – все это накладывало отпечаток на ее движение к женской идентификации. В итоге она смирилась с ролью мальчика, чтобы нравиться и отцу, и матери. То же самое она делала в отношениях со своей подругой, для которой играла мужскую роль. На работе же, напротив, она вела себя как мать мальчиков, будучи диетологом в начальной школе для мальчиков и отыгрывая доэдипальную ласку, которую ей хотелось получать в роли «маленького мальчика», – таким образом, она частично сохраняла женскую идентичность. Хотя привязанность Ивонны к ее матери и к женщинам можно описать как вторую стадию негативной эдипальной констелляции, ее привязанность к отцу в роли мальчика соответствует лишь первой стадии, фаллически-эдипальной привязанности к отцу (схема 7.2). Составляющие привязанности Ивонны и те преграды, с которыми пришлось столкнуться ее Эго в попытке сохранить целостные отношения со своими объектами, не менее сложны, чем те смешанные послания, которые она получала от родителей в ходе своего развития.

Пациент, нуждавшийся в операции по смене пола

Пациенты, обращающиеся к хирургу с желанием сменить пол, как правило, отличаются дефицитарной личностной организацией на пограничном, нарциссическом или даже психотическом уровне. Хотя Роберт Столлер полагает, что существуют настоящие транссексуалы, с самого детства чувствующие, что он или она действительно относятся к противоположному полу, и не характеризующиеся значительными психическими нарушениями, большинство авторов соглашаются с тем, что у так называемых «настоящих транссексуалов» и у расширенной группы индивидов, стремящихся сменить пол, были серьезно нарушены ранние отношения с обоими родителями. Расстройства гендерной идентичности оказывают более тяжелое воздействие на ядерную идентичность по сравнению с большинством гомосексуальных расстройств, но, как и последние, своим происхождением они обязаны родителям, подрывавшим первичные основы идентичности. Мать транссексуала-мужчины, к примеру, с рождения воспринимает его как представителя мужского пола, но вместе с тем вовлекает его в тесный симбиоз, в котором делает его женственным, не признавая этого. Отец обычно отсутствует и не может остановить эту тенденцию, либо оказывается некомпетентным в отцовской роли.

Пациент из приведенного ниже примера начал с трансвестизма и возбуждения от женской одежды, затем перешел к ношению одежды противоположного пола и, наконец, захотел полностью стать женщиной. Проблемы, обсуждаемые здесь, могут пролить свет на наших пациентов, переживающих менее тяжелые нарушения сексуальной идентичности.

Пациент, Оливер (или Оливия) Винчестер, был военным водолазом в отставке и отцом четверых детей. Ему было 35 лет, и он выглядел, как очень мужественный «стареющий трансвестит». За помощью он обратился через полгода после третьей женитьбы – на этот раз на женщине, склонной к зависимостям и раньше имевшей проблемы с алкоголем. Будучи косметологом, она помогала Оливеру в его переодеваниях и ценила присущие ему материнские качества в сочетании с мужественностью и способностью защищать. Она предлагала ему сохранить брак даже после операции по смене пола, однако ее навязчивость заставляла его чувствовать себя в западне и вызывала депрессию и суицидальные мысли.

Он расторг брак и начал усиленно требовать ускорить операцию. Сменив имя на «Оливию», он начал жить как женщина и устроился на новую работу. После долгих и настойчивых поисков ему удалось найти хирурга, который осуществил операцию, и теперь он живет в женском обличье и чувствует себя удовлетворенным и осуществившим то, чего ему так хотелось. Следует отметить, что он продолжает адекватно выполнять свои родительские функции после нескольких месяцев перерыва, потребовавшегося для операции.

В первые два года жизни Оливера его мать страдала депрессией и была для него практически недоступна. Отец, добрый и искренний человек, работал за границей и, как впоследствии узнал пациент, увивался за женщинами. После возвращения отец продолжал заводить любовниц, а мать не выходила из состояния депрессии. На более поздних этапах они стали жить в «открытом браке».

В семейном альбоме есть фотография полуторагодовалого Оливера, одетого в платьице с оборками. В девять лет он время от времени надевал одежду своей матери, но в 19 лет женился, завел четверых детей, несколько лет служил во флоте водолазом, а затем работал водолазом на строительстве мостов. Он был надежным отцом и преданным мужем, несмотря на неверность его жены. Носить женскую одежду он начал в 28 лет – после того, как она умерла от лейкемии. Когда второй и третий браки закончились провалом, он все настойчивее стал требовать операции по смене пола, уверяя, что не чувствует свой пенис и сможет самореализоваться только как женщина.

Этот пациент смог поддерживать уровень, характерный для позитивного эдипального варианта, до тех пор, пока не лишился жены, игравшей для него роль матери в ранних симбиотических отношениях. После этого его бисексуальная идентичность начала меняться с нарастающей скоростью, пока не сформировался паттерн, который можно было бы рассматривать как негативную эдипальную констелляцию.

Очевидно также, что произошедший у пациента сдвиг к иной половой идентичности, проявления которой ему прежде удавалось сдерживать, возник как реакция на то, что его покинула интернализованная симбиотическая мать. Она была умиротворена его отказом от гипермужественной деятельности, когда он обратился за компенсаторной материнской заботой к доэдипальному отцу, – то есть стал, таким образом, женственным объектом его сексуальной заботы.

Исследования происхождения трансвестизма пока внесли мало ясности в изучение вопроса. В первый раз переодевание нередко навязывается мальчику женщиной с целью унизить его: таким образом она нападает на его установившуюся мужскую идентичность и стремится сделать его фаллическим продолжением своего тела. В дальнейшем переодевание начинает возбуждать его, приобретает оттенок фетишизма. Фетиш является репрезентацией материнского фаллоса. В переодевании может принимать участие и женщина. Очень распространены истории адекватного мужского и даже чрезмерно мужского развития.

Хотя описанные паттерны трансвестизма и гомосексуализма мало напоминают сценарии развития сексуальной симптоматики у большинства пар, обращающихся за помощью, нередко можно наблюдать последствия ранних проблем половой и гендерной идентичности и выбора объекта, отражающие нормальный уровень человеческой бисексуальности. Например, групповой секс может представлять собой скрытую попытку установления связи с гомосексуальным объектом, чтобы уменьшить тревогу, возникающую в гетеросексуальном союзе. Другим примером могут быть пациенты вроде Боба (глава 7), страдающие от угнетающего влияния тайных конфликтов половой идентичности на сексуальные отношения. А у детей типа Джеки и Тома (глава 6) мы можем in statu nascendi наблюдать формирование искаженной половой идентичности в попытке разрешить основной конфликт детско-родительских отношений.