Черная сова, неподвижно сидевшая на ветке, встрепенулась.
Едва только между смертными зашла речь об ангелах, как чары, сдерживавшие их истинные чувства, начали таять прямо на глазах.
Ревность, желание причинить боль… это было то, что надо! И, не дожидаясь, пока они спохватятся, не задумываясь о том, почему вдруг ослабела защита, не заботясь уже и о выборе первой жертвы, ведьма дала полную волю своей накопившейся за ночь злобе и нанесла удар сразу по всем четверым. Кого-нибудь да зацепит, а потом…
Она уж доведет дело до конца!
* * *
– А в ту свою девушку вы влюбились, не зная, что она ангел? И думаете, встреть я Меченого на улице, я приняла бы его за обыкновенного человека?
Вроде бы ничего такого она и не сказала, разве что тон был чуточку сварливым. Но капитан Хиббит вдруг побледнел, и по спине у Вероники немедленно пополз холодок.
– Простите, – поспешно добавила она.
И, кажется, сделала это напрасно.
– За что? – с каменным лицом спросил Кароль, гася сигарету. – Я сам дурак… доверился вам, не ожидая почему-то, что вы приметесь обсуждать мои личные дела прилюдно. И неоднократно – кажется, это уже входит у вас в привычку, мидам? И мне тоже пора начинать привыкать к вашей бестактности?
– Я не хотела… – покаянно начала Вероника, но ее перебил Антон.
– Полегче, капитан! Не надо так разговаривать с нею!
– Отцепись! – бросил тот через плечо. – Конечно, уж со мной-то можно разговаривать по-всякому! Что такое капитан Хиббит? – мальчик на побегушках, пижон и недоучка! Стоит ли с ним считаться? Разве у него могут быть какие-то чувства?
Вероника вспыхнула.
– Вы несправедливы, капитан!
– Я несправедлив? Я и половины еще не сказал…
Тут, почуяв неладное, очнулся от своей дремоты Овечкин.
– Эй, эй, – предостерегающе произнес он, приподнимаясь на локте. – Ребята, вы что это?..
Но его никто не услышал.
– Вот и помолчи, – заявил Каролю Антон. – Придержи вторую половину при себе. Я не позволю…
– Да пошел ты к черту!
– Друзья мои! – повысил голос Овечкин. – Вы забыли…
– Не перебивайте, – не глядя отмахнулась от него Вероника, и Михаил Анатольевич с ужасом понял, что опоздал – хищники Броселианы успели пустить в ход свое черное колдовство!.. – Дайте нам наконец объясниться! С чего вы взяли, капитан Хиббит, будто с вами не считаются?
– Я, по-вашему, клинический идиот? – ядовито осведомился Кароль. – Вы же всю дорогу пинаете меня, как щенка, – и того я не знаю, и этого не умею!.. Ваш приятель тоже держит меня за человека второго сорта – указывает, что я должен делать… и не только делать, но и чувствовать! С какой, интересно, стати? Да, я, конечно, не ангел, в отличие от некоторых, но…
– Еще одно слово, – резко сказал Антон, вскакивая, – и я… к черту уйду!
– Вали по холодку!
…Встревоженный Михаил Анатольевич больше не пытался образумить своих спутников. По отчужденным лицам их было понятно, что это бесполезно – его попросту не видели и не слышали! Он и опоздал-то, возможно, всего на несколько секунд, но то единственное, что могло противостоять завладевшему ими наваждению, – внутреннее спокойствие – они утратили безвозвратно. Способа отвести чары не существовало… все, что он мог теперь, это лишь попытаться каким-то образом нейтрализовать нанесшего удар врага. Но где же этот враг?!..
Антон скрипнул зубами.
– Пользуешься тем, что я не могу тебя ударить?
– Да, пользуюсь! Так же, как ты пользуешься положением старого друга, защитничек!
Вероника, не выдержав, тоже вскочила на ноги.
– Прекратите немедленно! Антон, что происходит? О чем вы говорите, капитан?
– О чем? Что ж, расскажу, пожалуй! Ваш неутомимый рыцарь вообразил, будто я – представьте себе, я, ничтожество! – возымел какие-то виды…
– Если ты не заткнешься, я действительно уйду, – Антон сжал кулаки.
– Я уже сказал – вали!
– Ника… пусть он заткнется.
– Нет уж, пусть договаривает, – возразила она. – Я хочу знать, чем ты его обидел.
– Ладно же, – сказал Антон.
Он развернулся и стремительно зашагал прочь, не разбирая дороги. Гордо вскинутая голова его вспыхнула на мгновение золотым огнем, когда он вышел из тени на солнце; еще миг – и, вломившись в высокий кустарник по другую сторону тропы, он исчез из виду вовсе.
Михаил Анатольевич колебался недолго. Надвое не разорваться… Но капитан Хиббит, в конце концов, тоже маг… вдруг да опомнится… а вот Антона оставлять одного слишком рискованно!..
Вероника посмотрела вслед Овечкину, бросившемуся догонять ее друга. Что-то неправильное было в том, что они уходят. Что-то нехорошее, чего нельзя допускать… Но тут Кароль запальчиво сказал:
– Антона я, кстати, понимаю куда лучше, чем вас, Вероника Андреевна, – и, забыв о них обоих, она снова повернулась к капитану Хиббиту.
* * *
Ведьма-оборотень с трудом сдерживала ликование. Чувства, владевшие смертными теперь, доставляли ей огромное наслаждение. Но расслабляться было еще рано.
Это не конец, далеко не конец! Ударить посильнее, подпитать их злобу своей, заставить ненавидеть друг друга… вот тогда они окажутся в полной ее власти! И познают страх, и хозяин получит свою пищу…
Жаль, что двое ушли, но ничего. Далеко не уйдут. Ее еще ждет сегодня славная охота!
* * *
Капитан Хиббит тоже соизволил наконец подняться на ноги.
– Что я вам сделал? – спросил он сквозь зубы. – Оскорбил вас? Убил любимого котенка? Назвал дерьмом ваши сказки? Что? Почему вы позволяете себе обращаться со мной так, будто я виноват перед вами по гроб жизни?
– Вы ведете себя не лучше, капитан, – снова вспыхнув, сказала Вероника. – Постоянно даете мне понять, что это я виновата перед вами… а мне надоело быть виноватой!
– Скажите пожалуйста! Я не могу отвечать за все, что вам мерещится. Я делаю свое дело, исполняю ваши желания…
– Можете не исполнять. Вы свободны, мне не нужен никакой драконовидец. Отправьте меня домой.
– Вот как? Драконовидец, стало быть, нужен мне? А вам теперь подавай ангела?
– А хоть бы и так!
«Боже, что я говорю? – пронеслось вдруг у нее в голове. – Зачем?»
– Так я и думал, – Кароль даже задохнулся на мгновение. – Я понял это еще в Тариане…
– Ваша проницательность делает вам честь. Отчего же вы еще в Тариане не сказали об этом?
– Потому что вы хозяйка, а я слуга, – он гаерски расшаркался. – Хотите в Квейтакку – нате вам Квейтакку. Хотите в Броселиану – нате вам Броселиану. Хотите ангела – что ж, добудем и ангела! Только на кой черт нам теперь Феркаэль?!
И опять какая-то тревожная мысль промелькнула в сознании Вероники – Броселиана… Феркаэль… что-то не так…
– Перестаньте паясничать, – услышала она собственный голос, как со стороны. – Я всегда подозревала, что вам нельзя верить. Вы не воспринимаете всерьез ни меня, ни мои желания и вполне способны забыть обо мне, увлекшись собственными делами, как это было в Тариане…
– Вы долго еще будете издеваться надо мной?
– Я – над вами?
– Вероника Андреевна… вы что, действительно дура? Или притворяетесь?
– Это уже слишком, капитан Хиббит! Отправьте меня домой, немедленно!
– С удовольствием, – сказал он сквозь зубы. – К дьяволу все обратные эффекты! Моя жизнь так мало значит для вас, что и мне она становится в тягость. Покончим разом…
Голова у Вероники закружилась. Господи, что он говорит?
Капитан принялся рыться в карманах.
– Где этот чертов пробиватель?..
– Постойте, – сказала Вероника, изо всех сил борясь с головокружением. Мысли у нее путались, перед глазами все плыло. – Погодите, Кароль…
– Что еще такое? – раздраженно спросил он.
Что-то главное… никак не сообразить… она вдруг отчетливо ощутила чье-то чужое присутствие, чужую волю, завладевшую ее сознанием, ликующую злобу, которая принадлежала кому-то другому, не ей, и в следующее мгновение вдруг все поняла и ощутила такой ужас, какого не испытывала никогда в жизни.
– Чары, – кое-как выговорила она непослушным языком, глядя капитану за спину. – Берегитесь…
Кароль резко обернулся и чуть не упал.
Ноги отчего-то отказались ему повиноваться. Они словно приросли к земле, налившись свинцовой тяжестью… но разворачиваться и не пришлось – дряхлая, сгорбленная старуха, которую он успел мельком увидеть позади, в следующую секунду оказалась уже стоящей прямо перед ним.
Для этого ей пришлось оттолкнуть Веронику. Та отлетела в сторону, ударилась о ствол дерева, под которым они провели ночь, но на ногах кое-как удержалась. И с ужасом уставилась на старуху.
А капитан Хиббит, при виде столь бесцеремонного поведения очередной гостьи забыв о пробивателе, выдернул руки из карманов и расправил плечи.
– Эй, что это ты делаешь, благородная дама? – сердито вопросил он. – Можно ведь было попросить посторониться – к чему такие крайности?
– Крайности? – проскрежетала лесная ведьма, окидывая его жадным, горящим взором. – Это не крайности. Крайности ты еще увидишь, гаденыш…
– Ну, уж это и вовсе лишнее, – сказал капитан Хиббит и шагнул к старухе.
Вернее, попытался шагнуть, и опять чуть не упал.
Что за черт… Он опустил глаза и остолбенел.
Ноги его до колен являли собой камень. Серый, искусно вырезанный – с сохранением каждой, самой мелкой складки на бывших кожаных сапогах, каждого переплетения нитей в узоре брючной ткани, – тяжелый, неподвижный камень…
Кароль вскинул взгляд на ведьму.
– Что… – Голос у него сорвался.
Задавать вопросы не имело смысла. Защиты больше не существовало – вот что это значило. Понимание было мгновенным, и мгновенно пришло отрезвление… но было уже поздно.
И магического уменья, чтобы справиться с этой новой напастью, у него недоставало. Никто и никогда еще не пытался превратить капитана Хиббита в каменную статую, и его учителя почему-то не предусмотрели такой возможности…
– Да, – мелко закивала головой старуха, читая его мысли. – Поздно, как тебя там… капитан, что ли?.. и уменья маловато! Раньше надо было думать, прежде чем с девкой лаяться. А теперь ты мой!
Она злобно захихикала, и Кароль помертвел. Однако все же сумел подавить приступ паники и спешно принялся собираться с мыслями. Сделанного не поправишь, надо как-то выкручиваться…
Он бросил быстрый взгляд на Веронику – может быть, та уже сообразила, что пора бежать отсюда со всех ног? Догонять Антона с Овечкиным и выбираться из чертова леса… Нет, кажется, не поняла. В столбняк впала.
Что ж, придется отвлекать внимание, пока не опомнится… И Кароль, с трудом взяв себя в руки, заговорил с лесной ведьмой – самым смиренным тоном, на какой только был способен в эту жуткую минуту.
– Похоже, ты права, благородная дама… твой навеки! – Он даже сделал попытку улыбнуться. – Готов служить, чем смогу. Должен заметить, однако, ты напрасно утруждала себя сотворением чар – я и без того сделал бы все, что ни попросишь!.. Так чего же ты хочешь, почтеннейшая? Слушаю тебя внимательно…
Изрытое глубокими морщинами лицо старой ведьмы сморщилось еще сильнее.
– Не пытайся обмануть меня пустой болтовней! – прорычала она. – Ты прекрасно знаешь, чего я хочу, а я знаю, каково тебе на самом деле – напуган до смерти… только вот думаешь не о том! Надеешься спасти ее? – Она мотнула головой в сторону Вероники. – Побеспокойся о себе! Твоя жизнь почти кончена, слизняк ты этакий, почти… я еще повеселюсь, глядя на твои слезы. И девчонка от меня не уйдет!
Капитан Хиббит невольно передернул плечами.
Ведьма была права – ее чудовищные чары и собственная беспомощность пугали его до такой степени, что, когда бы не сознание опасности, угрожавшей и Веронике, он, пожалуй, утратил бы всякое самообладание. Чего, собственно говоря, проклятая тварь и добивалась.
Но он не мог позволить себе его утратить. Вероника все еще стояла, хлопая глазами, под деревом, дожидаясь беды… Даже тайным заклинанием своим, обезвредившим вампира Конкайта, он не мог воспользоваться, ибо, учинив хоть какое-то насилие над живым существом здесь, в Броселиане, рисковал навсегда сделаться слугой Мат Мара!
Кароль заставил себя изобразить на лице обиду.
– Зря ты обзываешься, почтеннейшая! Я этого не заслужил. И уж совсем не понимаю, на кой ляд тебе сдалась моя жизнь? Мы, кажется, незнакомы, дорогу друг другу не переходили…
– Все ты понимаешь, гаденыш, – старуха оскалилась. – Куда больше, чем надо бы! Но ничего, сейчас тебе будет не до кривляний!
Глаза ее зажглись зловещими красноватыми огоньками. Лесная ведьма уставилась на капитана в упор и зашевелила губами.
…Действие второго заклинания, в отличие от первого, которого в пылу ссоры со сказочницей он и не заметил, Кароль на этот раз прочувствовал полностью – каменный холод пополз по живой плоти, поднялся выше колен… добрался до середины бедер, затем наступило онемение… Ног как будто не стало вовсе.
Он смахнул выступивший на лбу пот. И с нервным смешком сказал:
– Все, все, мне уже не до кривляний, благородная дама! Я понял, что тебе нужно… но, может быть, мы сумеем договориться? – Он снова бросил взгляд на Веронику. Когда она наконец опомнится?.. – Скажи, что представляется тебе достойным выкупом за жизнь… такого жалкого слизняка, как я?
Старуха зарычала, взбешенная наглостью своей жертвы.
– Ты не унялся? Ладно же! Посмотрим, как тебе понравится то, что я сделаю с нею…
И, отвернувшись от капитана, она устремила горящий взор на Веронику.
Кароль зажмурился.
Все напрасно!.. Перед этим чудовищным, алчущим только чужих страданий существом, которое невозможно ни обмануть, ни подкупить, ни соблазнить никакими благами, он бессилен и беспомощен. Как беспомощна и женщина, на чью голову сейчас обрушатся дьявольские чары, – маленькая, хрупкая, не владеющая магией вовсе…
…В следующий миг он услышал злобное шипение ведьмы. Открыл глаза, страшась того, что ему предстоит увидеть.
И увидел… что Вероника, пока еще целая и невредимая, стоит в центре защитного круга, где они провели ночь. И что лицо ее спокойно и на губах играет легкая улыбка.
Сам не зная отчего, он вдруг ощутил облегчение. Не боится…
А потом она заговорила – так же спокойно, продолжая улыбаться. И Кароль перестал дышать, боясь поверить внезапно вспыхнувшей надежде. Ей удалось восстановить защиту?!
Каких усилий это стоило Веронике, знала только она одна.
…Капитан Хиббит ошибался относительно ее состояния – если она и впала при виде лесной ведьмы в столбняк, то очень ненадолго. Привела ее в себя сама же ведьма, оттолкнув с дороги. А потом…
В памяти вихрем пронеслись все предупреждения Гемионы, и Вероника ужаснулась снова, поняв, что они с Каролем натворили. Разрушили свою единственную защиту! Вернуть душевное равновесие теперь, когда в голове бушевала сумасшедшая круговерть мыслей, а в груди – круговерть чувств, не имевших со спокойствием ничего общего, казалось совершенно невозможным. Поди возьми себя в руки, когда хочется одновременно бежать отсюда сломя голову и броситься на мерзкую старуху с кулаками!..
Но тут Кароль принялся отвлекать ведьму, и на какой-то миг ощущение в сознании чужого присутствия, давления чужой воли сделалось немного слабее. «Доброта способна противостоять любому нападению», – вновь зазвучал у Вероники в ушах голос Гемионы, заглушив приказывавшие бежать голоса отчаяния и страха.
Доброта!.. Она только покачала головой, в смятении глядя на бесновавшуюся перед капитаном Хиббитом старуху. Добрые чувства это исходившее злобой горбатое, уродливое существо могло внушить разве что ангелу… у Вероники же оно по-прежнему вызывало лишь сложное, смешанное с безумным страхом желание вцепиться в глотку и придушить, и искать в себе хоть какой-то проблеск симпатии или сочувствия было делом заведомо бесполезным.
Страх – справиться хотя бы с ним, перестать трястись!
Только об этом она и думала, а вовсе не о том, чтобы бежать, как назойливо, перебивая все прочие мысли, принялся твердить вновь оживший голос отчаяния. Бежать – еще чего не хватало! Бросить Кароля?..
Как вдруг, к немалому своему удивлению, она узнала этот голос. Срочно уносить отсюда ноги и догонять Овечкина ей приказывал… Кароль! Это он столь настойчиво требовал: «Беги»! А не страх, и не отчаяние!
Вероника растерялась. И, начав прислушиваться к тому, что твердил ей мысленно капитан, неожиданно обнаружила нечто странное. Нечто такое, чего с нею никогда не бывало прежде, – одновременно с голосом Кароля она слышала в своей голове еще и голос лесной ведьмы, читала и ее мысли! Более того, Вероника и чувствовала то же, что они оба… Разобраться, кому принадлежат кипящие в едином водовороте беспокойство, злоба, бешенство, страх, было бы совершенно невозможно, не понимай она, что должен на самом деле испытывать каждый из них. Так вот откуда эти противоречивые желания!..
– …Мы, кажется, незнакомы, – говорил в это время вслух капитан Хиббит, – дорогу друг другу не переходили…
И Веронике вдруг стало дурно – это ведьму затошнило от его деланно непринужденного тона так, что хотелось завыть… Но старуха лишь оскалилась.
– Все ты понимаешь, гаденыш!..
А потом Вероника похолодела от ужаса – и собственного, и того, который испытал Кароль, когда ведьма принялась читать заклинание во второй раз. Сразу же следом ее окатила волна острого наслаждения, охватившего ведьму при виде мук смертного человека… И тут она начала кое о чем догадываться.
И когда Кароль снова крикнул ей мысленно: «Беги!» и заговорил со всем присущим ему нахальством о выкупе, а ведьма, зарычав, в бешенстве повернулась к Веронике, та уже знала, что делать.
Возможно, она ошибалась. Но проверять догадку времени не было. Неимоверным усилием воли заставив себя отрешиться от всех не принадлежавших ей чувств, она шагнула в центр защитного круга, надеясь, что тот как-нибудь да поможет, и бесстрашно взглянула прямо в яростные глаза старухи.
«Я сильнее, – заявила про себя, – потому что никому не желаю зла!»
Ведьма зашипела, будто обжегшись, и попятилась.
Это подбодрило Веронику. И, улыбнувшись, вслух она сказала:
– Благородная дама, не трать свои силы на меня понапрасну. Все, что я могу тебе предложить – это мир!
Догадка оказалась верной!
Старуха взвизгнула. Ее скрючило так, словно тело свело внезапной судорогой, потом затрясло. Но… выпрямилась она уже через секунду и, тяжело дыша, процедила сквозь зубы:
– Надеешься справиться со мной, человечье отродье? Ну-ну!
Вероника и сама еле устояла на ногах, ощутив, какую боль причинила ведьме своим стоившим немалого труда бесстрашием.
На смену боли вновь явилось жгучее желание напасть, убить на месте проклятую тварь… но это было не ее желание. Оно принадлежало противнице. И бороться с ним оказалось куда трудней – теперь, когда все внимание ведьмы сконцентрировалось на одной Веронике…
Кажется, она взвалила на себя непосильную задачу. Но отступать было некуда.
Сказочница бросила короткий взгляд на капитана Хиббита, следившего за ними обеими с напряженным вниманием, и выпрямилась тоже. Закрыла глаза, чтобы не видеть искаженного злобой лица старухи. Сосредоточилась.
…Не так уж много прожила она на свете, но что такое радость бытия, знала очень хорошо. Столько чудесного было на веку – солнце, цветы, друзья… вдохновение. Звонкий смех сына. Нежность матери… Можно только пожалеть несчастную, обреченную жить в одиночестве и ненависти. Вряд ли та когда-нибудь…
Вероника снова услышала пронзительный визг:
– Прекрати!.. – но не открыла глаз.
…Вряд ли та хотя бы понимала, что это значит – заливаться слезами над книгой. Радоваться удаче друга. Ждать гостей, убрав к празднику свой дом. Танцевать…
Старуха визжала все громче.
Для служительницы Мат Мара каждая картинка, возникавшая в воображении неустрашимой смертной женщины, была подобна капле раскаленного свинца. Обжигала плоть и сводила с ума… Вероника, поневоле чувствуя то же, что и она, и едва сдерживаясь, чтобы не кричать, даже ощутила на мгновение искреннюю жалость к ней, но это только усилило мучения ведьмы. И сказочница все же вскрикнула, не стерпев жгучей боли, и мысли у нее разбежались.
Открыв глаза, она увидела, что старуха, корчась, катается по земле.
Ей и самой хотелось скорчиться и упасть… Но, борясь со слабостью, она повернулась к Каролю.
– Бегите! – сказал он, как только они встретились взглядами.
– Как вы… вам очень плохо? – быстро спросила она вместо ответа.
– Нет. Не беспокойтесь обо мне, спасайте себя!
– Сейчас! Неужели вы думаете, что я вас брошу?
– Мне уже не помочь… бегите же!!!
Визг прекратился, и Вероника торопливо развернулась к ведьме.
Та, сотрясаясь всем телом, поднималась на ноги, и в глазах ее пылало нечеловеческое бешенство.
Злоба прислужницы Мат Мара пересилила даже телесную муку, так жалила ее забота смертных друг о друге!.. И пока Вероника отчаянным усилием подавляла вновь вспыхнувшее в душе желание убить, в голове у нее пронеслась неожиданная мысль – не служит ли сейчас Мат Мару и она сама, причиняя боль живому существу? Ведь бросельянскому злу приятно и желанно любое страдание! Вдруг она станет такой же ведьмой…
Додумать она не успела. Старуха перевела свой пылающий взгляд на Кароля. Вновь зашевелила губами…
Капитан только простонал негромко, когда каменная тяжесть поднялась ему до пояса.
И Вероника, забыв о Мат Маре и обо всем на свете, бросилась к нему и загородила собою.
– Нет! – вскрикнула она. – Не трогай его! Вот я… делай что хочешь, но только со мной, не с ним!