Карандашом заштриховал я пустоту И маркером границы обозначил, Я знаю точно – это много значит Для тех, кто часто покоряет высоту. Глаза твои я нарисую на песке И постараюсь, чтобы море их не смыло, Забыть нетрудно, но ведь всё же это было, Я понял это с сединою на виске. Твою улыбку буду мелом рисовать, И до тех пор, пока асфальт не моет ливень, Не стану я, как прежде, зол и агрессивен, А ты не будешь к моей совести взывать. Я вспоминал, как будто что-то пропустил И не заметил, что весною осень стала, Ты не смогла, ты только повод лишь искала, И я за это тебя так и не простил. Моей душе уже давно неведом страх, Прошли давно совсем ненужные обиды, Быть матадором трудно даже для корриды, Или лжецом с застывшей правдой на устах.

Извини, но сложность жанра Не оставила мне шансов, Я не буду в роли мавра В дополнительных сеансах. И типичности концовка, Предугаданная залом, Как похмелье от перцовки, Будет мне позором малым. Суета и безразличие В жизни, как на этой сцене, Унижение, величие В комплиментах Мельпомене. Как уйти не попрощавшись? Как зайти и не снять обувь, Сотни раз, не извинившись, Попросить занять в дорогу. И играть концовку скучно, И в репризах отличаясь, Просто жанр мне несподручный, Я не вру, я извиняюсь.

Пустые звуки просто обязательны При встречах и, конечно, при прощаниях, Они порой настолько проницательны, Что не нужны слова и обещания. И тем сложнее ракурс восприятия, Чем вызванная паузой нелепость, Так становясь из друга неприятелем, Беззвучием мы воздвигаем крепость. И без предупредительного выстрела Стреляем сразу мы на поражение, Молчанием, увы, порой убийственным, Без всяческих эмоций искажения. Но для поступков и для понимания Достаточность безмолвия сомнительна, Пустые звуки – как для расставания, Так и для встреч, с эффектом поразительным.

Меня пугает пропорциональность И независимость от множества причин, Когда со взглядами меняется тональность И вдох от выдоха едва лишь различим. Подвластно всё математической стихии, И кратность дел определяет наш успех, Черты неравенства мечты и ностальгии Распространяются всегда, везде, на всех. Ошибки юности стираются сквозь годы, Рубцы оставив незаметно на сердцах, Терзая сон при переменчивой погоде, Что, соответственно, вселяет в души страх. Но, к сожалению, всему свои пределы, И бесконечность только в теоремах есть, Пессимистический прогноз, как шаг умелый, Как тест – реакция на будущую месть.

И вот, не попрощавшись, ты ушла И никогда потом не возвращалась, Хотя Земля, как прежде, все вращалась, Ты даже в снах ко мне не подошла. Предательски молчал твой телефон, И было мне совсем не безразлично, Что остальное стало всё вторично, Хотя для нас и надрывался саксофон. Случилось так, что я прожил всё без тебя, Так было нужно для кого-то в этом мире, Я проиграл на этом рыцарском турнире, Хотя любил того, кто смог жить не любя. Неинтересным стало то, кем стала ты, И от кого ты для себя детей рожала, Дела свои все мыслью ты опережала, Лишь для того, чтоб достигать своей мечты. Ну, а в итоге – сожаления и грусть, Сомнений прошлых неизмеренное поле, Тебя забуду я, не нужно это боле, Хотя тревожно это, грустно, ну и пусть.

Я в горах не искал что-то новое, Я за прошлым поднялся над миром, Не бывает там солнце багровое, И не видно нигде конвоиров. Там понятно становится многое, Там дышать можно не опасаясь, Познаётся цена там дороги, И просить можно всё не стесняясь. Всё осталось здесь как при создании, Неподвластно сомнение времени, Здесь не стыдно за жизни незнание, Несмотря даже на поколение. Не имеют значения месяцы, И года тут не сильно меняются, Бесполезны карьерные лестницы, Принадлежности растворяются. Эхом жизнь тут навеки наполнена, И что было здесь, вновь повторяется, Тут всегда вспоминается Родина И понятия не подменяются. Я не зря поднимался над миром, Здесь узнал настоящие ценности, Обозначенные ориентиром, В состоянии безмятежности.

Возможно, это просто совпадение, Но жизнь всегда диктует свои правила, Всегда защита лучше нападения, Когда ошибка результат исправила. И попросить о милости заманчиво, Иначе не исполнятся мечтания, Сомнения – они, когда обманчиво, Где нет границ от знания к незнанию. Простить такое можно только искренне, И потому забвению не придано, Всё потому, что было это издревле, Всё потому, что это всё невиданно. И радость превалирует в сознании, И бездна от мечты до совершения, Мы все больны тем вирусом незнания, До времени итогов оглашения.

Какой бы ценной ни была награда, Я знаю точно, что такому не бывать, Туда, где пошлости не стоят даже взгляда, Где невозможно про тактичность забывать. Я не умею прятать все свои желания, Когда и гордость-то не стоит даже грош, Туда, где признаки ушедшего сознания, Неосязаемы, пока всё не поймёшь. Дарует всё и ничего твоя улыбка, Но не наградою я многократно рад, И слов прощение – как грубая ошибка, И для значимости – словесности парад. Приходят трудности, и хочется обидеть, И невозможно всё забыть, что не простить, И даже зрячему не можно то увидеть, Когда до краю можно всё и вся испить. Так пожалей меня, пришедшая усталость, И для свободы не смыкай на челе век, Ты для меня вся жизнь, увы, такая малость, Прожить которую обязан человек.

Память – лучший склад тревог, Где востребованность – фактор, Уходящих вдаль дорог, Вдоль полей, где пашет трактор. Вдоль застенчивой мечты И надуманного блага, Где играешь роль не ты, Без отечества и флага. Замечая только фарс, Издевательства и силу, Слуги ждут команду: «Фас» И готовят всем могилу. Нет там пошлости и сна, Там давно исчезли слёзы, Не наступит там весна, И слова там – только грёзы. Я оттуда, просто так, Заглянул лишь за ответом, Почему мой лучший враг Мстит мне каждый день за это? Что желания влекут, И обязанность, и сила, Что трактовка там и тут, Для того лишь, что красиво. Не для праздности спросил: «Ты пришёл, чтобы остаться?» Не хватило моих сил, Чтобы взглядом повстречаться. И не смог ответить я, И не смог позвать с собою, Там в цене только друзья, Те, которые с мечтою. Трудно мне и трудно Вам Вспоминать о том, что честно, Потому что в тех словах Только то, что слуху лестно. Память – лучший склад тревог, Чтобы там с собой остаться, Чтобы множество дорог, Чтоб уйти и не прощаться.

История без всяких повторений, Ключом разгадки тайны мироздания, Не может быть заложником решений, Где меряют ошибкою незнание. Там истина – всеобщее мерило, Там грубость восприятия – не в моде, Там всех однажды верой озарило И привело к неведомой свободе. Писать об этом как-то неприлично, Ведь счастье – это хрупкая химера, Поступки, что бывают нелогичны, Во всём не знают значимости меры. И подразумевается нелепость, Истории без всяких повторений, Разрушенная проблесками крепость, Не требующих жертвенных решений.

Давать советы – очень сложная работа, Ведь выбор сделанный решает всё порой, Или распахивает в таинства ворота, Или захлопывает их перед тобой. Я в ситуациях таких помощник скверный, Вникать в нюансы даже силой не хочу, Хотя мой трезвый ум порядочности верный, Но не могу уподобляться палачу. Порой развилками стирают предпочтительность, Аргументированно в плюс идут года, Неверный шаг – итог примеров поучительных, И нерешительность в сомнениях всегда. При всём при том, что тупиков нет в ситуациях, И совершая выбор, смысла нет гадать, При всех возможных безупречных вариациях, Советы просто лучше вовсе не давать.

Прошедший ливень в темноте не стал испугом И породил мои сомнения и страх, В тот миг он был мне и врагом, и лучшим другом, И всё хорошее – теперь лишь только в снах. Уходит робость, ведь теперь я беззащитен, И на атаки все отвечу лишь потом, Тогда не бойтесь вы, а просто трепещите, Срывая маски под спасительным мостом. Там ливень меньшее из зол оставил миру, Там имитация спасения от бед, Подобно выпитому на ночь эликсиру, Который меньше лечит, чем даёт ответ. И всё, конечно, проникает прямо в душу, Туда, где капли с неба порождают мрак, Туда, где море чувств окатывает сушу, И где понятнее, кто друг, а кто мне враг. Хотя случается такое только летом, Когда сильнее день и безупречна ночь, Мне очень часто вспоминается всё это, Когда не хочется и некому помочь.

Обычность импульсов инстинктов недосказанных, На что потратилась веками эволюция, Мы заковали в цепь событий очень связанных, И независимых от правил контрибуции. След уходящих тех событий поступательных, Не приносящих в жертву память и сомнительность, Катализатором процессов обязательных, Вдруг обернётся как простая снисходительность. Но по шаблонам трудно мерить исключительность, И понимание при всяких обстоятельствах Имеет шансы на успех и поучительность, При невозможности подлога и предательствах. Пророком трудно быть без имени и отчества, Когда не связан ты порядочности правилом, Любой рецепт полезен в муках одиночества, Когда ошибка всё же может быть исправлена. Тогда, возможно, недосказанность – доскажется, И для инстинктов, может быть, всё образуется, Пусть всё неправильное – правильным окажется, А все желания – материализуются!

Стал разглядывать с рассветом То, во что вчера влюбился, Следуя друзей советам, Не ушёл, остановился. Закружил, теряя разум, Целовал, теряя силу, Смог воспользоваться сразу, Ты об этом ведь просила? Не дождавшись разговора, Думал не душой, а телом, Подчинился всему скоро, Очутившись под прицелом. Ночь – как пуля пролетела, Сном накрыла наши лица, Ты уйти не захотела, Чтобы навсегда проститься. И сложилось, как хотелось, И хотелось, чтоб навеки, Чтоб друг к другу прикипелось, Чтобы не смыкались веки. Я разглядывал с рассветом То, во что я так влюбился. С добрым утром, ты ведь Света? Ты прости меня за это, Что давно тебе не снился.

Мы как в театре, где начало – в гардеробе, В пальто и в шляпе ведь нелепо слушать Баха? В дань в Лету канувшей изысканной породе, Пусть зачеркнёт восторг и инстинктивность страха. По принуждению рождалась в муках мода, И стиль нелепый изумлял лишь дилетантов, Никто не думал, что для зрелищ, для народа, Взрастить пытались мы непризнанных талантов. И вкусом горечи, с глотком вина в антракте, В недоумении, предсказанном в финале, Улыбкой вежливости, взрощенной на такте, Сюжет пытались оценить в оригинале. Невольно строишь временные параллели, И мысль не может оценить всё адекватно, Наброски таинства мазками акварели Как безвозвратны, так и маловероятны. Я просто вглядывался и не видел слёзы, Я просто слушал и ловил фальшь в криках «Браво!» Для гениальности болезненны прогнозы, И исключительность – простительное право.

Исчерпав запасы слов И совсем забыв про жесты, Стал бояться странных снов, В них лишь горе и невесты. В платье чёрном, без фаты, Из цветов – две красных розы, Без людей, в тишь пустоты, На глазах – испуга слёзы. И без музыки, без танцев, Без улыбок и тостов, Под восторги голодранцев — Разрушителей мостов. Без колец и без бокалов, На ногах – лишь сапоги, И дыхание вокзалов Да с горохом пироги. И мгновенная разлука, И любовь – не аргумент, На лице – сплошная скука, В обречённость пациент. И всё глупо, непонятно, На стене висит ружьё, Кажется, что безвозвратно, И кружится вороньё. Без присутствия мотива И без радости побед, Тупиковость перспективы — Для готовности, для бед. Я уснуть хочу в покое, Не хочу с намёком снов, Как же может быть такое? Как жить дальше без основ? Кто-то гонит нас отсюда, Залезает к нам в постель, Быть свободным – это чудо, Только ведь – не как теперь.

Как убедительны порою доказательства Несовершенства интеллекта для познания, Притом, что все фальсификации – предательства, От наших дней и до истоков мироздания. Мне непонятно, почему простые истины, В облагороженной оправе достоверности, Лишь потому для гениальности убийственны, Что подчиняются не всем закономерностям? И понимание, что мысли отражение Парадоксальностью лишь может быть проверено, Обречено на изначальность поражения, Где глубина его не может быть измерена. И проводя для убедительности опыты, Мы изначально будем побеждать сомнения, Хотя, по правде, – эмпирические хлопоты, Лишь для иллюзий бесполезного кормления.

Мне захотелось улыбнуться на рассвете И всё забыть, что не давало ночью спать, Вдохнуть хорошего, и много, так, как дети, И безвозвратно оптимистом сразу стать. Не слышать грубости и позабыть обиды, Не видеть слёз от горя иль от неудач, Чтоб никогда не появлялись инвалиды И чтобы дома редким гостем был бы врач. Не знать о подлости, предательстве и гневе, Забыть о жадности и злости насовсем, И сосчитать все звёзды в нашем мирном небе, И подарить их по одной, но чтобы всем. Познать любовь такую, чтоб не разлюбилось, Друзей таких, которым всё бы рассказал, Хочу, чтоб это всё и с вами так случилось И чтобы мир такой от нас не исчезал.

А за ошибки иногда бывает стыдно, И очень сложно в прошлом что-то изменить, Сомнений груз меняет то, что очевидно, И невозможно это к жизни применить. Хотя способность забывать свои обиды Не измеряется ни силой, ни умом, В любой душе есть всё же правила Фемиды И справедливость с невозможностью вдвоём. Какие действия – такие и итоги, Какой вопрос – такой же будет и ответ, Как остановки, так и долгие дороги Нам позволяют жить с бедою и без бед. При всём желании итогов не предвидеть, И запись в очередь на самый главный суд Нас убеждает, что не нужно ненавидеть, И это, может быть, наш самый важный труд.

Нарисуй на небе бесконечность И забудь, чему учили столько лет, Это просто, если знать, что значит вечность, Это нужно, чтоб запомнить как ответ. Если путь сомнений не приносит, Если разум не умеет жить без бед, Просто надо быть готовым: кто-то спросит — Для чего ты приходил на этот свет? И тогда, конечно, сбудутся тревоги, И тогда для всех откроется секрет, Что не просто так нам выпали дороги, Что не просто их на картах мира нет. И не деньги, и не сила правят миром, И совсем порой бессмыслен тот обман, Ложность ценностей, указанных кумиром, Как бездарно кем-то созданный роман. Я не думаю, что будет только хуже, Я не знаю, сколько нам осталось лет, Если ты рождён, так значит, ты здесь нужен, В этом, может быть, и есть ответ.

Стучала ложка где-то по стакану, И плакал мальчик тихо лет семи, Мы отправлялись от перрона на вокзале, Я на чужбину вёз три горсточки земли. И что тут дивного? – Пора, видать, настала, И нет сомнения, что этот ритуал, Как на могиле корка хлеба на стакане, Так горсть земли родной на холм, где дед мой пал. Случилось это в день тринадцатый в апреле, И год победный был, последний на войне, В местечке Пайербах под Веной, свято веря, Что он родных спасал и всех-всех на Земле. И даже падая, пронзённый в сердце пулей, Он видел мать, отца, жену и всех детей, И славный сад, и поле, пчёл, летящих в улей, Свою страну в цветах, где нет уж лагерей. Он падал, зная, что их подвиг не забудут, Он закрывал глаза как в сладком добром сне, И горсть земли легла на сотни разных судеб, И это надо было деду, как и мне. Пускай напишут для истории другое, Но память выжечь невозможно никогда, Ведь день Победы – это навсегда святое, И не изменят нас прошедшие года.

Из лучших слов, порою, строятся обиды, И лучше нет желаний, чтобы никогда Не возвращались на весы самой Фемиды Ни наши действия, ни прошлого года. И равновесие, скорей всего, не чудо, Но на весах порой не важен слова вес, Как мысли смысл, пришедший к нам из ниоткуда, Как взор прощения, пришедший из небес. Простые истины – как молодости сила, И опыт жизни – как экзамен навсегда, В котором все вопросы время уж спросило, Расставив на свои места твои года. Про сожаления никто уже не спросит, И понимать труднее станет с каждым днём, Свой вклад в решение пусть соразмерно вносит, Кто не пугается дружить с таким огнём. Трудней всего в конце желанного дождаться, И всех увидеть с доброй грустью на лице, И ни на что и никогда не обижаться При расставаниях на жизненном крыльце.

Меня использовали не по назначению, И потому срок моей годности истёк, Пришла пора услышать все разоблачения, И это самый непредвиденный итог. В моей инструкции записано о радости И о возможности её всем подарить, Но получалось лишь пособие для жалости, Которым было невозможно возразить. Там также было о правдивости и верности, И это главное, что важно соблюдать, Ведь это в шаге от преступности и мерзости, Что в жизни нашей очень трудно оправдать. Особый пункт об испытаниях и трудностях, И об умении всё искренне прощать, О невозможности высказываться в грубостях, Как невозможность беспричинно восхвалять. Ещё там сказано о вере и о совести, И про родителей, про Родину, про стыд, Про смерть и горе, и про то, что будет вскорости, Про то, кто вечно будет жить, а кто забыт. Тот список долгий и не требует оценок, И трудно сделать, чтобы было всё как в нём Неповторимость – уникальности оттенок, Мы с тем приходим и, наверно, с тем уйдём

Всегда сочувствую всем тем, кто на подъёме, Ведь на вершинах тяжелее сделать вдох, И пусть неискренность на жизненном приёме, Как соразмерности, заставшие врасплох. Недооценка, как причина поражения, Всегда имеет обстоятельности шанс, И недостаточно порою лишь везения, Чтоб завершить достойно начатый сеанс. И неизменно лишь условие задачи, По вертикали отложить весь свой успех, Чтобы проекции на линию удачи Было достаточно для будущности всех. И пусть масштабность соблюдаема условно, Я непременно повторяю вновь и вновь: При всех победах, совершаемых дословно, Важнейшей самой есть и будет лишь любовь.

Самостоятельность пронизана сомнением, И вероятно, что цена ему не грош, Простой задачи с предсказуемым решением, Где неизвестны только истина и ложь. При турбулентностях привычного течения Особый смысл обретает пустота, И неуверенность возможного прощения, И постулат, что всё прощает красота. По истечении отмеренного срока Парадоксальностью меняется итог, И что того, что в этом очень мало проку, Капризный случай не хотел и не помог. Расклад приборов в сервировке мироздания Не так изменчив, как угрозой ставший быт, Причиной ставшей совершенное незнание, И, как расплата за содеянное, стыд. Героев много отдающих нафталином, И неуместно славить одой их дела, Их благородство заливают формалином, Как точно так же заливают их тела. И толку нет в самостоятельности тоже, Как в новых лозунгах, где смысла больше нет, На ширму истина становится похожа, А ложь для правды – очень скудный, но ответ.

На дне свои законы – как в стакане, В осадок выпав раз – тебя сольют, И предадут публично, на экране, И в душу непременно наплюют. Пусть выбор мал, но с трезвостью проблемы, И неизбежность ставит всё на кон, Неверный шаг – условие дилеммы, Как верный путь – возможностей закон. Для выдержки всегда найдётся место, И вдох оценит чудный аромат, Возникший из дубового ареста, Как неизбежность, много долгих лет назад. И будут и восторги, и ухмылки, И трепет губ, и вкусовой букет, И томные глаза, жар тела пылкий, И утро, всё сведущее на нет. И только обязательность похмелья Расставит по своим местам сюжет, В котором есть задачи и решения, Но выхода оттуда всё же нет. На дне свои законы, как в стакане, И не определить – кто виноват? Сгорают судьбы на костре желаний, Как было много долгих лет назад.

Мне не с кем поделиться хромосомами Как минимум последних восемь лет, Хоть ночи все проходят и со стонами, А нужного хранилища всё нет. Я поиски расширил основательно, От стоек баров до библиотек, Сменил меню и имидж основательно, Перелопатил кучу картотек. В процессе понял, что нужна блондинка С размером главным около пяти, В глазах зелёных чтоб была грустинка, И весом, чтобы мог я унести. Здоровый дух в здоровом чтобы теле, И зубы чтоб блестели белизной, Чтоб шлюхою со мной была в постели, А в остальное время – преданной женой. Я рассчитал параметры дотошно И в поиск ввёл их, чтоб наверняка, Для претенденток адрес свой нарочно Оставил и сел выпить коньяка. Ответ читал с надеждою во взгляде, Предчувствуя во члены кровь приход: «Чтобы иметь такую тётю, дядя, Ты должен предоставить свой доход».

И день, и ночь на ней оставили печати, Так получилось, но контраст тот взгляду мил, И стройность стана, и предчувствие печали Создатель с нежностью в неё для всех вселил. И превосходство красоты над совершенством, И преклонение, всегда лишь для души, Для русских духом, как безумное блаженство, И как призыв – добро ты должен совершить! Меняет жизнь пейзажи, брезгуя рассудком, Но никогда не изменить, что было вновь, Берёзок чистый шёпот в сердце каждом чутком, В котором вера есть, надежда и любовь.

Ассортимент твоих услуг заставил вздрогнуть, Хотя прожил я много славных, долгих лет, Начав читать, я прейскурант хотел захлопнуть, Но любопытство стало ждать на всё ответ. Происходило всё как в тренажёрном зале, Был задан ритм и скорость, чтобы всё успеть, Вопрос технически был подготовлен в идеале, Хотелось плакать, ну а больше всё же петь. Мои стеснения остались где-то в прошлом, Не возникал вопрос: «А как же без любви?» И всё казалось не таким уж страшно пошлым, И слух готов был, чтоб запели соловьи. Но пролетела пятьдесят одна минута, Оставив в памяти трагический финал, Где ты играла роль забытую как будто, А я в ладоши хлопать не переставал. И, как в театре, труд актёра стоит денег, Пусть недоигранной осталась красота, Ты опускаешься на несколько ступенек, Где пахнет дурно и приходит тошнота. Оставим тезисы о поиске причины, Оставим критику и правильный совет, Плохое в жизни оставляет лишь морщины И, как пощёчину, неправильный ответ.

Маниакальность кроет матом все приличия, И каждый третий тем диагнозом клеймён, Когда нетрезвый ум не чувствует отличия, Стирая пласт историй, жизней и имён. Жить без ума и принимать притом решения Не тяжело, когда похмелье навсегда, Для отрицания, для мысли отрешения, Предать забвению истории года. И в пустоте, рождённой приступом бессилия, Всегда рождается немыслимый урод, Так было в прошлом, от Блаженного Василия, Так есть и будет, несмотря на век и год. И креативность бестолковой ситуации Лишь порождает то ли слабость, то ли стыд, Давая повод для любых инсинуаций, Народу, что навеки может быть забыт.

Устал объектом быть стороннего вмешательства, Где слоем лжи сокрыты подлость, зло и страх, Где подгоняют всё под жизни обстоятельства, Забыв о совести и правде на устах. Менять советами моё мировоззрение Не удалось, но каплей дёгтя иногда Вносили правки в сущность важного решения, Что часто портило мне лучшие года. И пусть эмоции всегда мутили разум, Когда сомнения – пустой и лишний труд, Не удавалось мне по совести ни разу Себя испытывать на пряник и на кнут. И это слабое, конечно, утешение, Когда подвержен ты атаками извне, Последствий трудное для веры дуновение, При неприятии поклонам новизне.

Всем в жизни хочется немножечко тепла, Чтоб без обид друзей года копили радость, Чтобы размеренно кровь в теле всём текла, И чтобы горечь никогда не стала в сладость. Всем в жизни хочется не плакать, не болеть, Чтоб сердце билось чаще только от удачи, И чтобы проще всё, чтоб многое успеть И без проблем решить все нужные задачи. Всем в жизни хочется любимым быть всегда, И чтобы раз и навсегда, без изменений, Чтоб вместе жить, не расставаться никогда, Растить детей и никогда не знавать сомнений. И умереть без боли, в доме, где покой, Долги свои все погасить сполна, до срока, И слёзы радости смахнуть с щеки рукой, Что не узнал, какой бывает жизнь жестокой. Простить врагов и замолить чтоб все грехи, Не сомневаться, что тебя уж все простили, И прочитать на память лучшие стихи, И с миром в мир иной с поклоном отпустили.

Судить других нельзя, пусть даже есть причины, И пусть сомнений груз по жизни не забыт, Прощение всегда – предчувствие кончины, Осадком лишь на дне, когда бокал испит. Пусть думы о себе сравнимы с наказанием, Которое когда-то, пусть с болью, пережил, Но выводы для тех, кто с логикой незнания Последствия в себе, не осознав, сложил. Ошибки иногда последствия недуга, И несомненно то, что всё не изменить, Но жизнь она всегда – неверная подруга, И то лишь потому, что некого винить. Простое, как восторг, не выразить словами, И взгляд не панацея и не помощник такт, Пространство совершенства, не познанное нами, Не признаётся чувствами, как нерушимый факт. И только суд причины, над следствием вершимый, И только неподсудность, как непрощённый грех, И в добром стаде есть душок овцы паршивой, Который непростителен для большинства утех. Меняя на ходу перчатки после встречи, Нельзя не до конца приветствовать итог, Судить других нельзя и сквернословить в речи, Всё потому, что есть всему всегда порог.

Исчезает ровно в полночь грань меж завтра и вчера, Для кого-то – это помощь, для меня – лишь вечера. Я не сплю сейчас помногу, боюсь что-то пропустить, Чаще стал молиться Богу, реже стал кому-то льстить. И встаю я тоже рано, чтобы свежесть мне в лицо, Чаше ноют сердца раны, избегать стал подлецов. Зависть редким гостем стала, а недавно умер друг, Люди смотрят все устало, чаще радости – испуг. Всё невольное на воле, и звучит всё реже смех, Мне б добром засеять поле, урожай раздать на всех. И тогда не будет граней и уместным будет всё, Что хотел порою ранней и что старость принесёт.

Очень просто в дождь весной гулять по крышам, Люди спешно прячут взгляды под зонты, И не думают о главном, и не слышат, Как под небом исполняются мечты. Пусть закрыли тучи свет и бесконечность, И затихли птицы, чтобы слушать мир, Пусть знакомый, пусть не безупречный, Где вошедший – просто пассажир. И внимая каплей стук на остановках, Вспоминая о забытом и былом, Понимаем, всё вокруг – транспортировка, Неизведанным, единственным путём. И смывается ненужное с крыш в землю, Где гуляю я, пока забыт для всех, Просто то, что с неба первый всё же внемлю, Не задумываясь – может, это грех? И не знаю, может, я давно здесь лишний, И улыбки мои людям невпопад, Я сегодня осознал, что всех их выше, Потому что не боюсь любых преград.

Мы жизнь сознательно меняем на фрагменты Их сортируем очень тщательно потом, Подальше пряча неприятные моменты И маскируя так: «Не нужно о былом». В активе – радость и успех, за что не стыдно, А посему – там только нужный позитив, И это выглядит смешно и безобидно, Притом, что многое идёт, увы, в пассив. И, согласитесь, так ведь легче и понятней, Зачем тревожить разум свой ошибкой той? Когда и так в архиве много и невнятно, Того, что было предназначено судьбой. А опыт жизни учит нас всему и сразу, И опирается он только на пример, Как погружаемая в повседневность фраза, Где не имеет смысла громкость и размер. И избирательная, в совершенство, прихоть, И поступательность, и совращённый дух Такую вносят в жизни ритм неразбериху, Что каждый третий стал по жизни слеп и глух. Тогда зачем ошибки призваны судьбою? Тогда зачем так часто сердце гложет грусть? Не проще ль быть всегда везде самим собою? Без сортировки, так, как в жизни, наизусть.