Иоганн Кунце (Cunthius), силезский городской старейшина, вошел в историю под прозвищем «Силезский вампир». Об этом случае вампиризма со слов силезского врача и философа Мартина Вейнриха (1548–1609) также рассказывает английский философ и поэт Генри Мор (1614–1687) в своей книге An Antidote against Atheism, or an Appeal to the Naturall Faculties of the Minde of Man, whether there be not a God («Антидот против Атеизма, или Воззвание к Естественным Способностям Человеческого Разума в вопросе существования Бога», Лондон, 1653); как и рассказ о сапожнике из Бреслау, эта история вошла в Schlesisches Historisches Labyrinth («Силезский исторический лабиринт», Лейпциг-Бреслау, 1737) Христиана Штифа (Stieff), а затем и в сборник легенд немецкого библиографа и собирателя народных преданий Иоганна Грассе (1814–1885) Sagenbuch des Preufischen Staates (1868–1871). Грассе относит изложенные ниже события к 1592 г. Перевод выполнен по второму, дополненному изданию сочинения Мора, кн. III, гл. IX (1655).

Еще одна весьма достопамятная История об Иоганне Кунце, Жителе Пентша в Силезии

В отношении другой рассказываемой им Истории, он <Вейнрих> является не единственным Повествователем (хотя эти события произошли в его эпоху и, как я понимаю, спустя некоторое время после изложенного выше, на что указывают, судя по всему, некоторые подробности его Рассказа); но он узнал ее от человека, каковой жил в тех краях и вдобавок часто сталкивался с зловредными деяниями этого беспокойного Привидения, причинившего столько бедствий месту своего обитания. Сообщение его довольно велико, и я сокращу его, насколько возможно.

Иоганн Кунце, Житель Пентша в Силезии, почти шестидесяти лет от роду и один из Старейшин того Города, человек весьма достойного вида и всю свою жизнь, по мнению горожан, отличавшийся безупречным поведением, будучи послан в дом Мэра (в качестве лица понимающего и искусного в коммерческих делах) для разрешения одного спора между некими Возчиками и Купцом из Паннониии покончив с этим затруднением, был приглашен Мэром на ужин; но сперва он отправился домой, чтобы заняться кое-какими делами, произнеся на прощание: Будем веселиться, покуда можем, ибо несчастья подстерегают нас всякий день.

У этого Кунце имелись в Конюшне пять крепких Меринов, одного из которых он велел привести; увидев, что подкова его расшаталась, он привязал его к столбу, и затем Хозяин со Слугой попытались поднять коню ногу и осмотреть подкову; но взбешенный конь тотчас швырнул обоих наземь, причем Кунце получил большую долю ударов; стоявший рядом помог им обоим подняться. Не успел Кунце встать на ноги и прийти в себя, как воскликнул: Горе мне, как я горю, я весь в огне! И слова эти он повторял снова и снова. Но когда женщин удалили из комнаты и осмотрели те части тела, на какие он более всего жаловался, не нашли на них следов ударов или ссадин. Говоря вкратце, он сразу же заболел и прискорбным образом повредился в уме, и громко жаловался, будто совершил такие грехи, что не мог надеяться на прощение, и что меньшая доля их превышает все грехи остального мира, однако не допускал к себе Священнослужителей и не признавался никому в своих грехах. Ходили слухи, что якобы однажды он сказал одному из сыновей — но которому из них и когда, никто не знал — что заключил Сделку с Дьяволом и тому подобное. Все видели и достоверно знали, однако, что он сделался так богат, как никто и ожидать не мог, и что за четыре дня до этого несчастного случая, будучи восприемником Ребенка, он сказал, что то его последнее крестное дитя.

В ночь, когда он умер, с ним оставался старший сын. Он испустил Дух примерно в третьем часу ночи, и в это время черная Кошка, открыв створку окна когтями (поскольку она была закрыта), подбежала к его постели и принялась так дико царапать его лицо и перину в изголовье, словно хотела силой стащить его с того места, где он лежал. Но после Кошка вдруг исчезла, и едва она скрылась, как он испустил свой последний вздох. Священнику тамошнего Прихода рассказали вымышленную историю, и с разрешения городского Магистрата он был похоронен с правой стороны Алтаря, за что его друзья щедро заплатили. И тотчас по смерти Кунце поднялась страшная Буря, каковая продолжалась почти до конца его Похорон, и порывы ветра несли снег, так что тела людей дрожали и зубы стучали у них в головах. Но как только его похоронили, все внезапно стихло.

Не пролежал он и день или два, как по городу поползли слухи о Spiritus incubus или Эфиальте в образе Кунце, каковой якобы совершил насилие над женщиной. Произошло это еще до того, как он был похоронен. После похорон указанный Призрак разбудил одного человека, спавшего в своей гостиной, говоря: Я с трудом могу удержаться, чтобы не забить тебя до смерти. И голос его был голосом Кунце. Равно и городские стражники заявили, что каждую ночь слышали превеликий шум в доме Кунце, звуки падающих и переворачиваемых вещей, и что поутру иногда видели распахнутые настежь ворота, хотя на ночь их всегда тщательно запирали. Его кони также вели себя беспокойно в Конюшне, и по всему Городу слышен был необычный лай и завывание Собак. Но все эти подозрения были лишь прелюдией к дальнейшим событиям, которые я изложу по возможности кратко.

Служанка одного из Жителей Пентша (в то время, как в Городе столь часто происходили эти Трагедии и треволнения) услышала вместе с другими, лежавшими в своих постелях, шум и топот, будто кто пробирался по дому и наконец стал биться о стены с такой силой, что весь дом затрясся, точно должен был вот-вот упасть, а в окнах замелькали сполохи света. Хозяин дома, которому сообщили об этом, вышел утром за ворота и увидал в снегу отпечатки странных ног, не похожие на следы Лошадей, либо Коров, либо Свиней или любого известного ему Существа.

В другой раз, около одиннадцати Часов ночи, Кунце явился одному из Друзей, каковой был восприемником его Ребенка, заговорил с ним и просил его держаться храбро, ибо пришел он лишь побеседовать с ним об очень важном деле. Я оставил, сказал он, младшего сына Джеймса, которому приходишься ты Крестным. У моего старшего сына Стивенса, Жителя Егердорфа, имеется ларец, куда положил я четыреста пятнадцать Флоринов; это говорю я тебе для того, чтобы твоего Крестника не лишили этих денег, ты же должен присматривать за ними, а если будешь пренебрегать этой своей обязанностью, горе тебе. С этими словами Призрак скрылся и направился в верхние комнаты дома, где передвигался с таким грохотом, что дом весь дрожал и крыша проседала от его тяжелых шагов. О том Друг Кунце день или два спустя рассказал Священнику того Прихода и клялся, что говорит совершенную правду.

Но этот Кунце совершал и другие печально знаменитые подвиги. Так, он нередко требовал, чтобы Служанка, которая лежала со своей Хозяйкой, то есть с его вдовой, уступила ему место, ибо таково его право, а если она противилась, пытался свернуть ей шею.

Он топотал, как своенравный конь, во Дворе своего дома. Не раз видели, как он мчался, причем не только по улицам, но и в долинах среди полей, или в Горах, и бежал так быстро, что высекал ногами из земли огненные искры.

Он оставил следы побоев на теле Ребенка одного Кузнеца и сделал его кости такими мягкими, что тело стало податливым, точно перчатка.

Он ужасно колотил целую ночь Еврея, который купил его Постоялый Двор в Городе, и подбрасывал его вверх и вниз в комнате, где тот ночевал.

Он навел страх на Возчика, своего старого знакомца, когда последний работал в конюшне, изрыгнул огонь, дабы запугать его, и так жестоко укусил его за ногу, что оставил хромым.

Дальнейшие события, как я намекал выше, связаны с самим Рассказчиком, который был Священником того Прихода; однажды эта Фурия так сдавливала и душила его во сне, что он проснулся совсем обессиленным и слабым, но не мог уяснить причину этого. И пока он лежал, размышляя, в чем же дело, вновь возвратился Призрак, сжал его так, что он и пальцем не мог пошевелить, и принялся катать его по кровати взад и вперед, что продолжалось довольно долго. То же случилось в другой раз с его Женой, каковую Кунце, проникнув сквозь створы окна в обличии маленького Карлика, так крутил и тянул, что вырвал бы ей горло, если бы две ее Дочери не пришли ей на помощь.

Он соединил вместе губы одного из сыновей этого Теолога, так что их с трудом удалось разжать.

Это буйное Привидение настолько досаждало всем в Доме, что Слуги старались ночевать вместе в одной комнате, лежа на соломе и ожидая появления зловредного Чудовища. Но как-то Служанка, превосходившая других храбростью, захотела ночью лечь в свою постель и отделилась от других. И вот Кунце, найдя ее в одиночестве, нападает на нее, сбрасывает покрывало и собирается унести ее; но она, еле сумев от него отбиться, прибежала к остальному Семейству и здесь осветила его горящей свечой, вслед за чем он сразу же исчез.

В другой раз он заявился в Покои самого Хозяина, производя шум подобно свинье, что жует зерно, весьма громко причмокивая и хрюкая. С ним заговорили, но не сумели прогнать; но стоило им зажечь Свечу, как он исчез.

Однажды Вечером, когда этот Теолог сидел с женой и детьми, упражняясь по своему обыкновению в Музыке, они внезапно ощутили ужасающую вонь, какова мало-помалу распространилась по всем углам комнаты. Тогда он произнес молитву, предавая себя и свою семью в руки Господа. Тем не менее, запах усилился и стал таким тлетворным, что ему пришлось подняться в свои покои. Но не пролежали они с женой в постели и четверти часа, как почувствовали в спальне такое же зловоние; и пока они жаловались на него друг другу, из стены выступил Призрак, подобрался к кровати и дохнул на него чрезвычайно холодным и таким невыносимо смрадным и болезнетворным дыханием, что даже вообразить и описать невозможно. В итоге Теолог, эта добрая душа, сильно захворал и должен был оставаться в постели; его лицо, живот и внутренности раздулись, словно он был отравлен, дыхание же было затруднено; к этому прибавилось гнойное воспаление глаз, по причине которого он долго еще плохо видел.

Но оставим бедного Священнослужителя и вернемся к тому, что мы опустили, а такового больше, чем до сих пор рассказанного. Как например, Мерин Кунце дрожал и покрывался пеной, а тот досаждал ему день и ночь. Свечи гасли, когда близилось Привидение Кунце; он пил молоко из молочников, бросал в него помет или превращал молоко в кровь; он выдергивал из земли сваи, глубоко вкопанные и такие тяжелые, что и два дюжих Носильщика с ними бы не справились; с несколькими встречными обсуждал дела Возчиков; хватал детские Колыбельки или вытаскивал из них Детей. Он нередко пытался совершить насилие над женщинами; испортил воду в Купели и испещрил Покров на Алтаре грязными кровавыми пятнами с той стороны, что выходила на его могилу; он ловил на улицах Собак и вышибал им мозги, колотя их о землю; досуха высасывал Коров и заплетал им хвосты, подобно хвосту Коня; пожирал Птиц, а Коз связанными бросал в Кормушки; привязал Коня к пустой Кадке в Конюшне, так что тот грохотал ею, а заднюю ногу другого привязал к его же недоуздку; выглядывал из окна невысокой Башни и затем внезапно превратился в длинный посох; бранил одну Матрону за то, что заставила свою служанку мыть посуду в Четверг, во время чего притронулся к ней рукой, которая, как она сказала, была холоднее льда; забросал камнями одну из женщин, омывавших по смерти его тело, притом с такой силой, что отпечатки Глыб, которые он бросал, были видны на стене; другую попытался снасильничать, и когда та просительно сказала: Но Кунце, ты же видишь, какая я старая, морщинистая и уродливая, и насколько не гожусь я для таких затей, внезапно в голос рассмеялся и исчез.

Но мы не должны на этом останавливаться; добавим лишь несколько слов об одном довольно примечательном обстоятельстве. Его надгробный камень накренился набок, и видны были несколько отверстий в земле, размером с мышиную нору, которые доходили до самого его Гроба; и когда их ввечеру забрасывали землей и сверху заравнивали, они на следующее утро оказывались открытыми.

Подробный рассказ обо всем этом и изложение Истории со всеми Деталями были бы слишком утомительны. Закончим на том, что частные набеги сей беспокойной Фурии причиняли немалые бедствия, и горожан либо жалели, либо презирали; никто не желал останавливаться в их Городе, торговля пришла в упадок, и Жители обнищали по причине постоянных бед и треволнений, что учиняло буйное Привидение.

И пусть Атеист, возможно, станет насмехаться над ними как над людьми, обманутыми собственной Меланхолией и игрой воображения либо, не исключено, проделками злых соседей, он поймет, если даст себе труд поразмыслить над рассказанным здраво, что многое нельзя объяснить такого рода Предположениями; то же, что я сейчас поведаю, сделает их и вовсе негодными.

Итак, коротко говоря, не находя покоя и не придумав лучшего средства, горожане выкопали тело Кунце и несколько других, которые были похоронены как до, так и после него. Но похороненные после и до него настолько разложились и сгнили, Черепа их так провалились и Сочленения так разошлись, что их едва можно было узнать, ибо они превратились в своего рода груды земли и грязи; но с Кунце дело обстояло иначе: его Кожа была гладкой и цветущей, Суставы не застыли, но оставались гибкими и подвижными, и когда ему в руку вложили палку, он быстро охватил ее пальцами; Глаза его также сами собой то открывались, то закрывались; на Ноге у него вскрыли вену, и потекла кровь, такая же свежая, как у живых; его Нос оставался целым и округлым, а не заострившимся, как бывает у смертельно больных или умерших, тогда как тело Купце пролежало в могиле с 8 Февраля по 20 Июля, то есть почти полгода.

Нетрудно было понять, кто повинен во всех бедах. Однако ничто не совершалось поспешно — были собраны Судьи, оглашен Приговор в отношении трупа Кунце, каковой (будучи воодушевлены похожим случаем, произошедшим за несколько лет до того в той же провинции Силезии; как я полагаю, имеется в виду Бреслау, где было сожжено тело Сапожника) решили они предать огню.

Для этого Каменщикам потребовалось проделать отверстие в стене у Алтаря, чтобы вытащить тело, которое стали было волочить на веревке, и оно оказалось таким тяжелым, что веревка порвалась, а тело едва удалось пошевелить. Но когда его вытащили и положили снаружи на Повозку, то Конь, каковой некогда лягнул Кунце (весьма крепкая Лошадка) и должен был везти ее, принялся раскачиваться взад и вперед, и то и дело готов был упасть, и весь запыхался, пытаясь сдвинуть столь невыносимую ношу; и несмотря на это, вскоре после того способен был бежать, в то время как в той же Повозке сидели двое мужчин, таким незначительным казался их вес в сравнении с его силой.

Тело, положенное на огонь, так же не желало гореть, как ранее быть сдвинутым с места, и потому Палачу пришлось извлечь его, воспользовавшись крючьями, и разрезать на куски, дабы сжечь. И когда он разрезал тело, кровь, весьма чистая и насыщенная на вид, брызнула ему в лицо; но наконец, не без помощи двухсот шестнадцати больших поленьев, все было обращено в пепел. Его старательно собрали, как и в предшествующей Истории, и бросили в Реку, после чего Призрак более не появлялся.

Должен признаться, что я никак не могу догадаться и даже представить себе, какую увертку или объяснение может измыслить Атеист, столкнувшись со столь ясными и убедительными Доводами.