Детство
колько себя помню, я постоянно слышала от матери одну и ту же фразу: «В чем провинилась я перед Всевышним, что он наградил меня дочерью?»
Эта фраза, слышать которую было невыносимо, ста, ла ее любимой жалобой. Мне же было не из чего выбирать, я ничего не могла поделать, кроме как оставаться девчонкой. Теперь, когда ее зловещее причитание превратилось в чуть слышный далекий отзвук, я горжусь тем, что смогла преодолеть разрушительную силу этих больно ранивших слов.
То, что я родилась девочкой в семье исповедующих ислам алжирцев, определило мою судьбу с первых мгновений жизни. Сколько потребовалось времени и сил, чтобы отвоевать свою свободу, чтобы стать личностью! Зато теперь я горжусь женщиной, которой стала!
Самия Шарифф Еще в раннем детстве я узнала, что быть девочкой нежелательно, но не знала почему. Когда мне исполнилось пять лет, я захотела это выяснить.
- Мама, почему ты меня не любишь?
Мать бросила на меня презрительный взгляд.
- И ты еще спрашиваешь! Будто сама не знаешь, почему родители предпочитают дочерям сыновей, - ответила она категорично и заставила меня сеть рядом.
Момент, видимо, был важным, коль меня удостоили такого внимания.
- Видишь ли, Самия, матери не желают иметь дочерей, потому что от дочерей их семьям нечего ожидать, кроме позора и бесчестья. Матери должны их кормить и постоянно следить за тем, чтобы дочери вели себя достойно. Пока этим не займутся их мужья. Дочери - источник постоянной заботы.
Я была заинтригована: почему всех матерей на свете так тревожит слово бесчестье.
- Что значит бесчестье?
- Тихо ты! Беду накличешь! Тебе еще рано думать об этом. Сейчас ты должна слушать мать и хорошо себя вести. Только и всего. Придет время - я все тебе объясню. А пока будь умницей. До тех пор, пока не выйдешь замуж.
- Замуж? Но я не хочу замуж, мама. Я хочу вырасти и заботиться о вас с папой, когда вы станете старенькими.
- Это невозможно. У нас четверо сыновей, а если захочет Господь, будет еще больше. Они позаботятся о нас. Ты девчонка. Твой долг заботиться о муже.
В мусульманских странах появление на свет мальчика считается благословением свыше, рождение же девочки, Паранджа стало быть, проклятием. В нашей семье это было особенно заметно. Девушка-мусульманка не знает, что такое свобода выбора. На протяжении всей жизни за нее будет отвечать мужчина. Сначала отец, потом муж. Для родителей она просто обуза. И так из поколения в поколение, отчего девушка-мусульманка сама воспринимает себя как ходячее наказание за грехи. Таким наказанием для семьи была и я - средний ребенок в семье. Между двумя старшими и двумя младшими братьями.
Мои родители, иммигранты-алжирцы, приехали во Францию в конце пятидесятых и поселились в относительно благополучном пригороде Парижа. Здесь я родилась и провела первые годы жизни. Мой отец был богатым фабрикантом, сделавшим состояние на текстиле. Имел он интересы и в ресторанном бизнесе.
Мою единственную подругу звали Амина. Ее родители - тоже иммигранты с алжирскими корнями, только бедные. Отец Амины работал мусорщиком. Считая эту семью недостойной нашего высокого социального статуса, моя мать приходила в ужас от того, что я хожу в гости к подруге. Мне было шесть, когда я поняла, что завидую Амине: несмотря на нужду, ее окружали любовь и внимание родителей.
Как-то раз за игрой в куклы Амина затеяла спор о значении наших имен.
- У меня имя лучше, чем у тебя!
- Нет, у меня лучше, - тут же ответила я.
Говоря по правде, я не любила свое имя. Оно казалось мне старомодным и грубым для моего возраста.
Но не могла в этом признаться, поскольку не желала оставлять первенство за подругой. Мое имя красивее. Мама выбрала его, потому что так звали ее лучшую подругу, которая живет в Тунисе.
Она хотела, чтобы я была такой же красивой и умной.
Мама сказала, что я обязательно стану такой! - торжественно продолжала Амина.
- Нет, мое! Моя мама тоже назвала меня не просто так, - сказала я, убежденная в собственной правоте.
Чтобы не отстать от подруги, пришлось выдумывать.
Амина сказала правду - я чувствовала это и решила разобраться в этом вопросе.
Возбужденная мыслью узнать происхождение своего имени, я поспешила к матери.
- Мама, расскажи, пожалуйста, как я родилась?!
- Нечего рассказывать. Это был самый ужасный день в моей жизни! - угрюмо ответила она.
Мне стало ее жалко.
- Я знаю, мама, тебе было больно из-за меня!
Мать сдвинула брови и поглядела на меня с напряжением. • - Больно? Еще бы. Но больнее было душе. В день, когда ты должна была появиться на свет, твой отец заключал выгодную сделку, и вместо него в больницу меня повезла соседка. Когда доктор сказал, что родилась девочка, мне показалось, что небо обрушилось на голову.
Я предчувствовала разочарование твоего отца, боялась испортить ему настроение после подписания выгодного контракта. Поэтому я попросила соседку выбрать тебе имя.
- Как было бы хорошо, если бы ты сама назвала меня.
Как мою подругу. Мама сама назвала ее Аминой.
- Это не важно. Главное, что теперь ты любишь свое имя, - равнодушным тоном заключила мать.
Мои иллюзии были развеяны. «Я ненавижу свое имя!» - сквозь слезы твердила я самой себе.
Однажды, когда я была в гостях у подруги, ее отец принес красивую куклу с длинными светлыми волосами, которую он отыскал в каком-то мусорном баке. От радости Амина бросилась к нему в объятия.
- Ну как, довольна? - спросил он с улыбкой.
- Да, папа. Ты самый лучший на свете. Смотри, Самия, какая у меня красивая кукла.
- Она очень красивая, Амина, а твой папа самый лучший на свете.
Возвращаясь домой, я думала о том, что моей подруге очень повезло. Я только переступила порог, как мать схватила меня за ухо.
- Где ты таскаешься?
- Я была у Амины. Смотрела куклу, которую принес ее отец. Я не сделала ничего плохого.
- Еще бы ты что-то сделала! Но мне не нравится, что ты ходишь в дом к мусорщику. Держу пари, что он нашел ее на свалке… Или я не права?
- Права, но кукла совсем чистая. Мать Амины хорошо ее вымыла.
- А ты бы стала играть куклой, которую нашли среди объедков?
- Если ее даст мне отец, если она будет такой же красивой, - да, я буду ею играть.
- Отец никогда не унизится, чтобы подарить тебе подобную игрушку, - высокомерно заявила мать.
Она отвернулась от меня, возвращаясь к прерванным делам. Услышанное сбило меня с толку, поэтому я пошла следом. 16 - Почему он никогда не дарит мне подарки? Ведь он может мне что-то купить, чтобы доставить удовольствие.
- Удовольствие? Тебе? А ты… что сделала ты, чтобы доставить удовольствие своему отцу?
- Я послушная и хорошо себя веду.
- Знаешь, что действительно доставило бы ему удовольствие?
- Нет! Пожалуйста, скажи мне!
- Если бы ты вообще никогда не рождалась, - раздраженно ответила мать.
В тот вечер я решила попросить у отца куклу и рассказала об этом Малеку, своему младшему на год брату.
Он попытался отговорить меня от подобной затеи, ведь по вечерам отец всегда выглядел уставшим.
- Давай лучше играть с моим гаражом! - предложил он с готовностью.
Но ничто другое меня не занимало. Одна только идея - тоже показать свою куклу подруге.
Вернувшись с работы, отец прошел в гостиную и удобно устроился в своем любимом кресле. Каждый вечер мать приносила тазик, наполненный теплой водой, в которую отец окунал уставшие ноги.
Когда я вошла, он сидел закрыв глаза, а мать стоя на коленях мыла ему ступни. Не самое удачное время приближаться к отцу - он мог рассердиться и, чего доброго, ударить меня.
Я вернулась в свою комнату и написала ему о своем желании: «Папа, я тебя люблю и хочу куклу. Ты самый лучший папа на свете!» Записку я сунула отцу под подушку. Ложась спать, я надеялась, что отец все-таки подарит мне вожделенную игрушку.
Некоторое время спустя в комнату вошла мать.
- Это ты написала?
- Да, - ответила я R полусне.
- Что ты ему написала?
- Что прошу у него куклу.
- Ты разве не знаешь, что он не читает по-французски? Или думаешь, если умеешь читать, можешь насмехаться над отцом?
- Нет, мама. Я думала, что папа умеет читать на многих языках.
Само собой разумется, мои действия были истолкованы превратно и меня заподозрили в злом умысле, а ведь я всего-навсего написала коротенькую записку с просьбой о кукле. Брат сказал мне, что не следовало этого затевать: по мнению отца, все куклы были от лукавого, и ни в одном благочестивом доме не потерпели бы присутствия подобных игрушек.
Как-то утром меня разбудили радостные крики братьев. Я подхватилась и поспешила в кухню, откуда доносились голоса. Мои четверо братьев под присмотром матери приводили в порядок свою одежду. Возбужденные, они сообщили мне, что примут участие в открытии нового отцовского ресторана. Не желая оставаться в стороне, я пошла в свою комнату одеваться.
- Что ты делаешь? - поинтересовалась мать.
- Одеваюсь, чтобы пойти в ресторан.
- Ты не пойдешь. Туда имеют право идти только мальчики.
- Почему? Я тоже хочу пойти.
- Ты не мальчик. Вот когда у тебя появится пенис, тогда и поговорим. А до тех пор ты останешься дома, - категорично заявила она.
- Тогда я тоже хочу пенис. Пусть мне его купят! - решительно потребовала я.
Мать пришла в бешенство. Схватив кусок горького перца, она резко провела им мне по губам. От невыносимой боли я едва не упала и шагнула к раковине, чтобы вымыть губы, пылавшие огнем, но мать потащила меня в комнату и заперла на ключ.
- Мама, мне больно! Мне нужна вода! Пожалуйста! - исступленно кричала я.
Отчаявшись, я умолкла и услышала через дверь, как мать что-то напевает в глубине дома. Она осталась равнодушна к моей боли и, игнорируя меня, как ни в чем не бывало занималась хозяйственными делами. К счастью, была зима, и я воспользовалась инеем, покрывавшим окно, чтобы смочить губы. Мало-помалу боль утихла, и я заснула.
Наступило Рождество, праздник, который правоверные мусульмане считают языческим. Тем не менее во Франции многие родители-мусульмане дарят своим чадам подарки, чтобы те не чувствовали себя неловко рядом с немусульманскими детьми. Год был удачным, и отец каждому из нас купил подарки. Мои братья получили огромное количество чудесных игрушек и разрешение пригласить в гости приятелей.
А у меня появился Лапуля - красивый толстый бурый медвежонок с круглыми глазами, которого я полюбила сразу, как только увидела. Я была счастлива. Ведь это был мой первый подарок. Хотелось повиснуть на шее у отца, как это делала Амина, но я сдержалась. В нашей семье воспитанная девочка не должна вести себя подобным образом, чтобы не вызвать неудовольствия родителей.
С медвежонком в руках я побежала к подруге. Наконец-то я могла похвастаться первым купленным отцом подарком.
- Амина, посмотри, какой у меня мишка! Это мне папа купил. Правда, он красивый?
- Очень красивый, - с готовностью разделила мою радость подруга.
Отец Амины подарил ей пару симпатичных куколокнегритянок. Но Лапуля был лучше всех игрушек, потому что его подарил мне отец. Куда бы я ни шла, я всегда брала медвежонка с собой. За исключением школы, конечно, но тем радостнее было возвращение к нему по вечерам. Он стал моим товарищем по играм, моим доверенным лицом. ' У -!
Отрочество
Однажды вечером мать позвала меня и моих братьев в гостиную. Там мы узнали, что наш отец сделал состояние во Франции и теперь решил вернуться в Алжир, чтобы заняться другими, не менее выгодными проектами. Мои братья пришли в восторг от открывшихся перспектив увеличить семейный капитал.
- Ух ты! Скоро мы будем еще богаче! Мы вернемся домой! К солнцу и морю! Вот это жизнь! - хором кричали они.
Каково мне было сообщать эту новость подруге? На следующий день Амина с матерью пришла к нам и узнала о предстоящем переезде.
- Нас никто не сможет разлучить, потому что я навсегда останусь в твоем сердце, - говорила Амина, сжимая мои ладони. - Всякий раз, когда будешь разговаривать с мишкой, помни: он умеет телепатически передавать все моим куклам, а они расскажут мне. Когда тебе станет скучно, скажи об этом Лапуле, и я тебе отвечу.
Паранджа СТРАХА s*s 21 Нас обеих огорчала мысль о предстоящей разлуке, ведь мне было немногим более семи лет.
На рассвете мать разбудила меня.
- Быстро одевайся. Мы поплывем на пароме. Ну давай же, шевелись!
- Но я еще не попрощалась с подругой!
- Забудь про Амину! Одевайся и выпей молоко. Мы и так уже опаздываем. Не зли своего отца!
Я быстро оделась и залпом выпила стакан молока, надеясь успеть попрощаться с Аминой перед отъездом.
Но на пороге мать схватила меня за ворот.
- Иди сюда, мерзавка! - крикнула она строго. - Сейчас только пять часов утра! Амина спит.
Лапуля в который раз утешил меня, и я отказалась от идеи сказать «прощай» своей лучшей подруге.
Братья выбежали на улицу вслед за отцом, а мать все торопила и подталкивала меня. Вручив мне корзину, она выхватила из моих рук Лапулю и зашвырнула его на верхнюю полку шкафа.
- Я не хочу, чтобы ты тащила с собой еще и это пугало. У тебя и так полная корзина.
- Мама, пожалуйста! Верни мне медвежонка! - закричала я сквозь слезы.
Я рыдала, но мать осталась неумолимой. Она вытолкала меня из дома, заперла дверь и потащила меня к соседке, матери Амины, отдавать ключ. Та увидела на моих глазах слезы и спросила:
- Что с тобой, милая Самия?
- Она не хочет уезжать, не попрощавшись с приятельницей, - объяснила мать.
- Подожди, Варда! Это важно. Я разбужу Амину.
Я продолжала плакать, требуя обратно своего медвежонка, пока не появилась Амина. Она бросила на мою мать полный ненависти взгляд. ^ - Я здесь, не плачь. Я здесь, - твердила она тоном защитницы.* Я зашлась еще сильнее.
- Лапуля остался в коридоре, в шкафу. Я не могу его забрать, я больше ничего ему не расскажу, он ничего не сможет передать телепатически твоим куклам. Как мы будем общаться?
- Если сейчас же не пойдешь, ты сильно пожалеешь, - пригрозила мать.
Амина успела дать мне слово отыскать Лапулю и позаботиться о нем, и я ушла опустив голову, не желая ничего видеть.
Я села в красивую новую машину отца. Только Господь знал, как мне было плохо без моей подруги. Теперь у меня не было даже Лапули, который мог бы меня утешить.
Едва простившись, я уже скучала по Амине, вспоминая наши игры и все, что нас связывало. Как же несправедлива ко мне жизнь!
Как я буду жить там, в стране, которой совсем не знаю?
Вокруг все улыбались, а моя печаль казалась безграничной.
Братья взволнованно обсуждали, что ждет их в Алжире.
Родители, сидя на передних сиденьях, говорили о нашем новом доме на берегу моря, строили планы. Все так или иначе представляли себе будущее, и только я думала о прошлом, горевала о нем. Мысль о моем будущем в новой стране вселяла лишь смутное беспричинное беспокойство.
Спустя сутки мы поднялись на борт огромного парома, который должен был доставить нас в Алжир. Я не покидала каюту, которую занимала вместе с младшими братьями. В полдень, когда они носились по палубе, в каюту спустилась мать и принялась уговаривать меня пообедать в шикарном ресторане наверху, но я отказывалась. Мать разозлилась. Склонившись надо мной, она схватила меня за плечо.
- А ну вставай! - заорала она и занесла руку для удара.
Я прикрыла лицо, но мать, к моему большому удивлению, сдержалась.
- Знаешь ли ты, почему мы покидаем Францию? - внезапно спросила она.
- Нет, - искренне ответила я.
- Мы поступаем так ради наших детей. И особенно ради тебя.
Ее голос звучал очень торжественно.
- Ради меня?
- Да! Франция не та страна, где можно воспитывать детей, особенно девочек. Мы хотим воспитать тебя как благочестивую мусульманку.
Я не знала, что означали слова благочестивая мусульманка, но догадывалась, что скоро узнаю.
Вечером все разошлись по каютам. Мать уложила братьев, велела мне укрыться, что было немедленно выполнено, и, погасив лампу, вышла.
- Самия, как ты думаешь, в Алжире очень жарко? - спросил Камель, самый младший в семье.
- Думаю, жарко.
- А люди? Они там хорошие? - не унимался он.
- Да, они очень хорошие. Там живут наши дедушки и бабушки. Увидишь, как они будут нас баловать. Спи, братишка.
Закрыв глаза, я представила Амину, которая, должно быть, уже отыскала моего мишку в глубине шкафа. Уве24 ренная, что Лапуле больше ничего не угрожает, я спокойно заснула.
Утром нас разбудил резкий голос матери.
- Быстрее вставайте! У нас всего два часа, чтобы позавтракать и собраться. Самия, помоги Малеку одеться.
И бегом в ресторан.
Мать помогала Камелю, я - младшему меня на год Малеку.
- Я тебя люблю, - совершенно серьезно заявил Малек. - Мне не нравится, когда мать начинает сердиться на тебя. Когда я вырасту, буду тебя защищать, и никто не сможет тебя ударить.
- Спасибо, Малек. А теперь поторопись, а то матушка рассердится.
Громко смеясь, мы побежали по корабельному коридору искать остальных, а потом каждый занял свое место за столом.
И вот настало время ступить на землю наших предков.
- Проезжайте! Проезжайте! - кричал капитан.
Наш большой сверкающий автомобиль съехал на алжирский берег. Мы разглядывали людей нашей новой страны, которые сильно отличались от знакомых прежде французов. Чумазые дети играли на набережной, рядом стояли одетые в джелабы* взрослые. Мой брат спросил, почему здешние мужчины носят длинные платья. Мать улыбнулась.
- Это не платья. Люди вынуждены так одеваться, чтобы им не было жарко.
Джелаба - накидка или плащ до земли с длинными рукавами и капюшоном, который в мусульманских странах носят как мужчины, так и женщины. {Примеч. авт.)
Увидев женщину, с головы до ног завернутую в белое покрывало, так что были видны только глаза, я вздрогнула.
- Это что, привидение? - испуганно спросила я.
- Вот балда! Так одевается каждая благочестивая мусульманка. Через несколько лет так будешь одеваться и ты.
Мать оглянулась на отца, словно спрашивая его одобрения, и тот строго посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Помню, что именно в тот момент я дала себе слово никогда так не одеваться, благочестиво это или нет.
Мы ехали по улице, и мне становилось все неуютнее.
Грязь повсюду. Невыносимая жара. Вокруг все говорят по-арабски. Благочестивые мусульманки, мужчины, одетые в длинные рубахи, наводнявшие улицы дети. Малыши играли с мячом и юлой едва ли не на проезжей части, не обращая внимания на проносившиеся мимо автомобили. В запряженных ослами повозках перевозили овощи и фрукты. Камель, впервые увидев осла, испугался и заплакал. Чтобы успокоить брата, я погладила его по щеке и объяснила, что осел - животное очень спокойное, совсем как лошадь. Мы продвигались дальше, и декорации менялись: здесь улицы были более просторными, тенистыми и менее оживленными. Мы покинули центр Алжира* и двинулись к пригороду.
Наконец машина оказалась на маленькой улочке, на которой находился наш особняк. Он был большим и красивым. Никогда не видела ничего подобного. Только по телевизору. Вместе с братьями я побежала в сад, чтобы осмотреть все вокруг. Мы были взволнованы, наши щеки горели, а глаза излучали восторг. Выплеснув часть переполОдноименная столица Алжира. В русском языке эти названия звучат и пишутся одинаково. {Примеч. пер.) 26 СамиЯ Шарифф нявшей нас энергии, мы вошли в этот впечатляющий замок с белыми стенами и большими и светлыми комнатами.
Никогда раньше я не видела таких светлых помещений.
Братья разбежались по дому, горя желанием поскорее выбрать себе комнаты. Я остановила свой выбор на той, которая особенно понравилась мне своим убранством.
- Вот моя комната! - крикнула я так, чтобы услышали все.
- Нет, эта комната будет моей, - возразил мой брат Нассим. - Она очень большая. Здесь как раз поместится моя железная дорога.
- Нет, моя. Я первая увидела ее, - настаивала я.
В спор вмешалась мать.
- А ну хватит, - сказала она как отрезала, и, отстранив меня, взяла брата на руки. - Это будет твоя комната, мой сладкий. Тебе хватит места для твоего электрического поезда. Ты, Самия, займешь комнату дальше по коридору, рядом с комнатой твоего младшего брата Камеля. Если он начнет плакать, ты всегда сможешь быстро его успокоить.
Ложась спать, я думала о том, что мне досталась самая крошечная комнатушка в доме. Сначала я сердилась, но мысль о том, что у меня все равно нет ничего такого, что бы можно было размещать в комнате, даже моего медвежонка, успокоила меня. У меня были только воспоминания, но они не требовали места.
Лежать одной в кромешной тьме было страшно, и новый дом перестал мне нравиться. Я укрылась одеялом с головой и попыталась подумать о чем-то приятном.
Обняв вместо Лапули подушку, я мурлыкала песенку, которую когда-то пела вместе с Аминой.
Внезапный плач Камеля заставил меня вскочить с постели. Я пошла в комнату в конце темного коридора и, включив лампу, приласкала брата.
- Успокойся, малыш. Все хорошо, я с тобой.
Я обняла брата и стала напевать колыбельную, которую когда-то слышала от матери. Он успокаивался, но всякий раз, когда я собиралась подняться и уйти, снова начинал плакать. Не зная, что делать, я решила отнести брата к матери, но в темном коридоре малыш испугался еще больше и разревелся.
- Тише, Камель, тише. Мама услышит, - приговаривала я.
И вдруг я увидела ее. Резким движением, чуть не отшвырнув меня к стене, мать выхватила брата.
- Почему он плачет?
- Не знаю. Он давно начал. Я пыталась его успокоить, но не вышло.
- Идем в твою комнату! Я скажу тебе кое-что. Вперед! - И она толкнула меня в сторону моей комнаты.
Я молча повиновалась, так как уже хорошо изучила мать. Когда она в гневе, лучше помалкивать.
- Садись и слушай! И глаза опусти! - приказала она.
Я потупила взгляд.
- Ты… ты умудряешься постоянно портить нам жизнь.
Ты не способна даже успокоить маленького мальчика без того, чтобы не переполошить среди ночи весь дом. Уверена, ты сама его разбудила, потому что тебе было страшно одной. Слишком уж хорошо я тебя знаю, маленькая дрянь. Теперь можешь задохнуться под одеялом и навсегда исчезнуть из моей жизни. Когда же Аллах призовет тебя к себе?!
Я завернулась в одеяло и сжалась в комок, чтобы только не злить ее больше. Обвинив меня во всех грехах, мать вышла. Под одеялом было жарко, и я быстро вспотела.
Когда терпеть не стало сил, я высунула голоду из укрытия, с облегчением вздохнула и, успокаиваясь, принялась 28 СамгаШарифф молиться Богу за себя, но еще больше за Амину и медвежонка Лапулю.
Утром ко мне вошел Малек. Он был очень взволнован.
- Поднимайся, быстро! Надо осмотреть сад. Вдруг мы найдем клад?!
Эта была прекрасная идея. Разумеется, мы ничего не нашли, но долго бегали по высокой траве сада, и совершенно случайно Малек меня толкнул. Я упала на осколки бутылочного стекла и поранила колени. Увидев кровь, брат испугался и побежал к матери, но вид моих окровавленных коленей нисколечко ее не взволновал.
- Так тебе и надо. Не будешь больше носиться как угорелая с мальчишками. Сидела бы спокойно, как подобает настоящей девушке, и этого не произошло бы.
Лечи себя сама, - сказала она сухим, лишенным сострадания голосом и как ни в чем не бывало вернулась к домашним делам.
Кто-то из братьев смочил кусок бумаги и приложил к моей ране. Потом Фарад, самый старший брат, перемотал мое колено и посоветовал вернуться в дом.
Несколько дней спустя начались занятия, и шофер отца развез нас по школам. Братья были определены в ПэрБланк*, чтобы продолжать обучение на французском языке; я - в частную школу для девочек с обучением только на арабском. Я совсем не умела писать на этом языке, поэтому постоянно выслушивала нарекания со стороны преподавателя, который обзывал меня , вызывая смех у одноклассниц. Разумеется, подобная репутация только отдаляла меня от других девочек.
Мне было тяжело. Подруг я себе так и не нашла, ведь все считали меня задавакой, которая корчит из себя богатую французскую барышню. Теперь-то я понимаю: мне не могли простить того, что я была не такая, как все, но тогда я была неопытна и никак не могла взять в толк, почему во Франции мне ставили в упрек арабское происхождение, а в Алжире обзывали французской фифой.
Каждый новый день был хуже предыдущего. Однажды, лежа в постели, я решила, что больше не пойду в школу. На занятия меня привозил шофер, поэтому, выйдя из машины, я быстро смешалась с толпой, а затем незаметно покинула это проклятое место. Я больше не желала быть изгоем в классе.
До конца занятий я бродила по улицам без пищи и воды, а потом вернулась к школе, обманув таким образом шофера. Я прогуливала три дня, пока из школы не пришло письменное уведомление. Оно было написано на французском языке, поэтому отец позвал на помощь Фарида. Почувствовав, что надвигается большая буря, я спряталась в комнате и ждала. Ждала самого худшего.
Я услышала, как отец поднимается по лестнице. Звук каждого его шага заставлял мое сердце биться все сильнее и сильнее. Я могла только молиться: «Господи, защити меня! Господи, помоги мне!» Я забралась на кровать с ногами и схватила подушку, как спасательный круг.
Дверь отворилась, и на пороге появился разгневанный отец с ремнем в руке.
- Неблагодарная тварь! Я из кожи вон лезу ради тебя!
Я выбрал частную школу, чтобы научить тебя читать, дать достойное образование, такое, как дают другим 30 ^ T Самия Шарифф твоим сверстницам! И вот что я получил взамен! - И принялся хлестать меня ремнем.
Удары сыпались и сыпались до тех пор, пока я не потеряла сознание. Очнулась я от того, что мать протирала мне лицо прохладной водой. Ее голос звучал как в тумане.
- Видишь, что ты натворила? Довольна? Теперь ложись и отдыхай. Завтра посмотрим.
На следующее утро в комнату пришел Малек и сообщил, что я могу оставаться в постели.
Вскоре отец все-таки устроил меня во французскую школу, которая славилась строгими порядками. Руководили ею представители католической общины.
Освоилась я быстро и даже подружилась с двумя девочками, говорившими по-французски, - Набилой и Рашидой. Между нами было много общего. Набила происходила из такой же богатой семьи, как и моя. Рашида была из семьи среднего достатка, но для своего единственного ребенка родители ничего не жалели. Они хотели, чтобы дочь преуспела в жизни, поэтому готовы были даже залезть в долги, но дать ей хорошее образование.
Вместе мы придумывали разные истории, от которых покатывались со смеху. Наконец-то я полюбила школу.
Когда мать спросила, почему я с такой радостью иду туда, я ответила, что у меня теперь есть две подруги, с которыми приятно общаться. Мать сказала, чтобы я пользовалась случаем, так как мое обучение наверняка будет недолгим. Но я предпочла не придавать значения ее словам - не хотелось портить настроение перед встречей с подругами.
Как-то получив плохую отметку, я должна была показать дневник родителям, чтобы они в нем расписались.
На следующий день подруги поинтересовались, какова была их реакция. Я солгала - сказала, что меня наказали, запретив смотреть телевизор. На самом деле, в отличие от других родителей, моим было все равно, какие оценки я приношу домой.
- Для женщины, целиком зависящей от мужа, учеба не главное, - любили повторять они.
Благодаря подругам этот период жизни был для меня самым счастливым. По крайней мере, во время школьных занятий. Мне не разрешали ходить к подругам в гости или принимать их у себя, потому что мать была уверена: подруги плохо на меня повлияют. Они ведь могли общаться с мальчиками, а это совершенно непозволительно для добропорядочной девочки. Мне запрещали даже думать о существовании мальчиков - этих носителей зла, которым ничего не стоит обесчестить меня, а заодно и мою семью. Я должна была остерегаться их.
Говоря по правде, я вообще не виделась с мальчиками: в школу и домой меня отвозил шофер. Иногда в гости к братьям приходили приятели, но всякий раз, когда это случалось, мать требовала, чтобы я оставалась с ней до самого ухода гостей, чтобы никто не смог заговорить со мной или, упаси Бог, прикоснуться.
За это время мать родила еще одну девочку-очередное разочарование для родителей. Я полюбила свою маленькую сестричку, ведь теперь я была не одинока.
Теперь нас двое, а значит, мы стали вдвое сильнее. Несмотря на девятилетнюю разницу в возрасте, я не сомневалась: мы с ней отлично поладим.
Ей было около года, когда она стукнулась головой о стул. Я как раз успокаивала ее, когда в комнате появилась мать. 3Z AT Самия Шарифф - Что я вижу! Два убожества держат друг друга в объятиях! - воскликнула она саркастически и добавила: - Раз ты старше, ты в ответе за сестру. Ты должна служить ей достойным примером для подражания. Если ты станешь благочестивой мусульманкой и хорошей супругой, уверена, сестра последует твоему примеру. И наоборот.
Понимаешь, о чем я?
Я кивнула.
Вот так - ответственность за будущее сестры полностью возлагалась на мои плечи. Если я не хочу, чтобы она страдала из-за меня, я должна приложить все усилия, быть тихоней, слушаться родителей, стать примерной девочкой и как результат - благочестивой мусульманкой.
К десяти годам мать в корне пересмотрела мой гардероб. Теперь я должна была носить широкие длинные платья. Если же я надевала штаны, то только с длинной, закрывавшей ноги до колен кофтой. Волосы я должна была закалывать или убирать, чтобы не привлекать взгляды мальчишек.
Однажды, когда я вернулась из школы, мать окликнула меня. Мне уже шел тринадцатый год.
- Подойди, чтобы я лучше тебя рассмотрела.
Я повиновалась. Мать внимательно осмотрела мою грудь.
- За какие только грехи я заслужила такое наказание, - вздыхала она, глядя на меня с видимым отвращением. - Смотри, у тебя уже растет грудь. Если твой отец это заметит… А ну, иди за мной!
И быстро повела меня в ванную комнату. Я едва держалась на ногах от страха. Мать приготовила широкий пояс и сняла с меня кофту.
- Надо перемотать и сильно стянуть, чтобы твой отец ничего не заметил. Если он заметит, как сильно ты изменилась, мне влетит, - сухо объяснила она.
Теперь я понимаю причины ее страха. За каждую мою шалость вина ложилась и на мать, полностью отвечавшую за мое воспитание. Наказав меня, отец вымещал зло на матери: избивал ее в свое удовольствие.
Пояс сжимал меня так, что трудно было дышать, но мать и слышать не хотела никаких возражений.
- Если я расслаблю повязку, твоя грудь станет заметной. Нужно терпеть. Думай о последствиях. Перепадет и тебе, и мне.
Очень скоро я узнала, что это были за последствия!
- Каждое утро перед школой будешь приходить ко мне. Я помогу тебе с бандажом. Позже ты научишься надевать его без посторонней помощи.
Бандаж пришлось носить очень долго, очень.
В четырнадцать лет у меня начались первые месячные.
При виде крови меня охватила паника. Ведь кровь означала потерю девственности, со всеми вытекающими последствиями для чести моей семьи. Не сказав домашним ни слова, я решила посоветоваться с Набилой. Подруга высмеяла меня, а потом объяснила, что это самая обычная менструация, которая случается каждый месяц со всеми девочками нашего возраста, и я должна рассказать обо всем матери.
Вечером я старалась определить настроение матери, чтобы сообщить ей новость. Я знала, это ее не обрадует.
Собравшись с духом и приняв виноватый вид, я выпалила:
- Мама, у меня месячные.
Мать глянула так, словно я сообщила ей о конце света.
- Ты хоть знаешь, что это значит?
- Нет, - ответила я, вконец обеспокоенная. - Это значит, что ты можешь забеременеть в любой момент.
Как всегда, мать думала только о чести семьи.
- И что теперь с тобой делать? Одно хорошо - тебе уже четырнадцать и скоро ты выйдешь замуж. А пока ты должна быть очень осторожна. И чтобы никаких секретов. Ты должна рассказывать мне обо всем, что с тобой происходит.
Я успокоила ее, заверив, что мне нечего скрывать и что вся моя жизнь - сама осторожность.
Из моего окна был виден соседский дом, принадлежавший относительно пожилому мужчине, который жил там со своей семьей. Из дома он выходил в военной форме в сопровождении молодого человека, окно которого находилось как раз напротив моего - несколько раз я видела, как он ходит по комнате. Высокий, стройный, с тонкими черными усиками на загорелом лице. Ему очень шел военный мундир. Часто он сидел возле окна с книгой, время от времени поворачиваясь в мою сторону. Смущенная, я делала вид, что он совсем мне неинтересен. Однажды, когда молодой человек удостоверился в том, что я за ним наблюдаю, он поднялся, чтобы лучше меня разглядеть. Я испугалась, но в то же время почувствовала, что хочу узнать, понравилась ли я ему.
В этот момент в комнату вошел брат. С невинным видом я захлопнула окно.
- Чего тебе?
Брат направился к окну, но я преградила ему путь. Он попросил помолчать, потому что ему нужно было поговорить с приятелем, который играл на улице в мяч. Я молила Бога, чтобы мой сосед исчез. Когда брат ушел, я выглянула и облегченно вздохнула. В окне напротив никого не было.
Я отправилась в кухню, потому что мать хотела научить меня печь пироги.
- Хорошая жена должна знать, как накормить супруга, - сообщила она.
- Я не хочу быть хорошей женой. Я хочу выучиться и работать.
Мать иронически усмехнулась.
- Я и не знала, что родила мальчика!.. Нет, ты будешь делать так, как велю я. Я хочу, чтобы все потом говорили, что Варда воспитала прекрасную дочку. Чтобы я гордилась тобой, ты должна быть послушной, стать прекрасной женой, достойной человека, который женится на тебе. Ты мне еще спасибо скажешь за то, что я научила тебя всему этому. Давай! Положи пирог на противень и добавь масла.
В это время я пыталась понять отношение матери ко мне. Почему она не любила меня? Почему она никогда не обнимала меня, как другие родители обнимают своих детей? И почему при этом она так баловала моих братьев?
Иногда мне казалось, что я приемный ребенок. Просто не могла понять, как родители могут до такой степени ненавидеть собственную родную кровинку, не уделять ей никакого внимания. Я завидовала своим одноклассницам, когда за ними приходили их родители, восхищались ими, спрашивали, как прошел день. Я бы все отдала, чтобы хоть на короткое время оказаться на их месте.
Приближались каникулы. Увидев мой табель с отметками, мать сказала, чтобы вечером я показала его отцу. 36 Самия Шарифф - Он хочет кое-что тебе сказать, - объявила она.
- Что именно? - спросила я заинтригованно.
- Вечером сама узнаешь.
Я ушла в свою комнату посмотреть на соседа. В это время он всегда сидел у окна. Но может ли быть, чтобы он поступал так специально? Я не верила, чтобы такой симпатичный парень мог мною заинтересоваться. Красавицей я не была. Кроме того, он был намного старше.
Потребность для кого-то хоть что-то значить, собственно, и заставила меня затеять эту невинную игру в соблазнение, привносившую толику пикантности в мою пресную жизнь. Перед тем как выглянуть в окно, я распустила волосы, чтобы казаться немного привлекательнее. Волосы были моей гордостью: черные, густые и длинные. Впрочем, чаще я носила их заколотыми или собранными в узел, как и обещала матери.
- Ты должна их расчесывать только в моем присутствии или перед мужем, - часто повторяла она.
Услышав в коридоре шаги, я быстро закрыла окно и собрала волосы в.узел. За мной пришел Малек. Его прислал отец.
«Господи, помоги! Если уж отец посылает за мной, значит, дело очень важное, но вряд ли приятное для меня». Опустив глаза, я подошла к отцу, который смотрел телевизор, и замерла. Сердце выпрыгивало из груди, отчего стало трудно дышать.
Наконец отец соизволил заметить меня и пригласил сесть рядом. Произошло что-то серьезное: никогда раньше он не позволял мне сидеть во время разговора. Обычно он просто отдавал приказания, не допуская мысли о возражениях со стороны матери или с моей. Но теперь.,.теперь он разрешил мне присесть! «Что же произошло? Боже, сделай так, чтобы он^не сделал мне ниче37 го плохого, помоги мне!» - шептала я про себя. Отец встал и принял торжественный вид.
- Я буду краток. Фарид объяснил мне, что написано в твоем табеле. Скоро тебе исполнится пятнадцать. Ты получила среднее образование, значит, ты умеешь читать и писать. Мой отцовский долг перед тобой выполнен. Настала твоя очередь исполнить долг. Хватит тратить время на школьные глупости. Когда закончится учебный год, ты будешь сидеть дома, а твоя мать научит тебя всему тому, что поможет стать хорошей женой. Я хочу услышать, как будут говорить о тебе люди: «Посмотрите, какая хорошая дочь у господина Шариффа». Тогда я буду знать, что сделал все как надо, и смогу умереть спокойно. Ты должна быть готова - скоро ты познакомишься со своим будущим мужем.
- Но, папа…
- Что, папа?! - перебил он. - Заткнись! Я больше не хочу тебя слушать. Вместо того чтобы без толку сидеть в комнате, иди и помоги матери по хозяйству. Или проводить время подобным образом тебя научили в школе?
Я поспешила удалиться, а вдогонку мне несся нескончаемый поток упреков. Мне так хотелось сказать, что я не хочу замуж, что мне нет и пятнадцати, что я хочу учиться дальше, чтобы самой зарабатывать на жизнь.
Увы, характер отца не располагал к такого рода беседам.
На кухне, увидев в моих глазах слезы, мать посмотрела угрюмо.
- Ты никак не можешь сдержаться и не раскрывать свой противный рот, - сказала она холодным, под стать выражению глаз, тоном. -Что-то я не вижу на твоем лице готовности сказать отцу спасибо за то, что он позволил тебе посещать одну из лучших школ. Он дал тебе возможность стать образованной, возможность, которой 38 СампяШарпфф не было у твоей матери. В благодарность ты должна слушать его и делать все, чтобы выполнить его заветное желание - готовить себя к роли респектабельной замужней женщины. Глаза открой, мерзавка! Теперь из-за тебя отец будет отыгрываться на мне.
В который раз мать возлагала на меня ответственность за свои беды, но в полной мере я осознала это лишь много лет спустя. Мысль, что отец бил мать за ее «промахи» в моем воспитании, заставляла меня страдать. Как бы там ни было, я любила ее и не желала ей зла.
- Что я должна сделать, чтобы папа на тебя не сердился?
- Раньше надо было думать и не перечить отцу! Теперь поздно, глупость сделана! Прочь с моих глаз, дрянь!
Я не хочу тебя видеть. Будь проклят тот день, когда я родила тебя на свет!
Пристыженная и опустошенная, я вернулась в комнату, где мне совершенно нечего было делать. Мне просто хотелось умереть. Что хорошего ожидать от будущего? Ничего. Абсолютно ничего. Единственная отрада - школьные подруги, но и с ними меня скоро разлучат.
В комнату вошли Фарид с Камелем - старший и младший братья.
- Хочешь, я поговорю с отцом? - предложил Фарид с сочувствием.
Но я боялась, что так он только навредит, и попросила не делать этого.
- Хотел бы я навсегда распрощаться со школой, - мечтательно сказал Камель.
- Не плачь, сестренка. Все образуется, вот увидишь, - добавил Фарид.
Он редко разговаривал со мной, поэтому его слова немного подбодрили меня. v
- Не понимаю я отца, - удивлялся он. - Ему ли не знать, что добиться успеха могут только образованные люди!
- Ерунда! - возразил Камель. - Папа почти не ходил в школу, но он очень богат.
- Да, богат, но он не может без посторонней помощи читать свои бумаги.
Я была согласна с ним, но все же решила прекратить спор, потому что нас могли услышать. Братья отправились в свои комнаты, и я снова осталась одна со своим горем.
Я пыталась представить реакцию родителей на мою смерть.
Не уверена, что моя мать заплакала бы, а отец пожалел бы о своих поступках. Скорее наоборот: они были бы счастливы избавиться от меня, источника постоянной заботы.
Тяжелым камнем я висела на шее у родителей, поэтому они так спешили выдать меня замуж. Сами собой мысли переключились на моего будущего мужа: «Вот если бы им оказался тот молодой человек…»
На следующее утро во время одевания мать сказала, что раз уж со школой скоро будет покончено, мне не нужно больше носить бандаж и стягивать грудь.
- Выходить из дома ты не будешь, поэтому никто из посторонних не увидит, что ты стала женщиной. Даже твой отец,- когда поймет это, не станет сердиться. Ты будешь сидеть дома до самого замужества, значит, и риска никакого.
Подруги с нетерпением ждали меня в школе. Они хотели обсудить учебное заведение, которое будут посещать в следующем году. Рашиду и Набилу записали в колледж Святой Женевьевы - солидное заведение с хорошей репутацией для лучших учеников из богатых семей.
- Надеемся, Самия, что ты тоже будешь там учиться.
Втроем мы станем друзьями на всю жизнь, - воскликнула Рашида взволнованно.
- Мне очень жаль, но я не смогу учиться вместе с вами в «Святой Женевьеве», - грустно сказала я.
- Но почему? - удивилась Набила.
- Отец не хочет, чтобы я училась дальше.
- Но ты успеваешь гораздо лучше нас!
- Родители считают, что с меня достаточно.
Многие состоятельные родители в Алжире забирают дочерей из школы, полагая, что обучение письму и чтению - не самое главное в жизни. «Для благочестивой мусульманки существует три священных места: родительский дом, дом мужа и могила, - любила повторять мать. - А умение писать и читать им ни к чему!»
- Что же ты будешь делать? -со слезами на глазах спросила Набила.
- По воле отца буду сидеть дома в ожидании замужества.
- Замужества! Почему? Ты еще слишком молода для этого!
- Набила, твои родители уже говорили с тобой о свадьбе?
- Ну да. Только сначала я должна получить полное образование.
- И я, - добавила Рашида.
- Почему же это происходит только со мной? Почему я должна вас покидать? Вы лучшее, что есть в моей жизни!
И мы заплакали. Проходившая мимо директриса поинтересовалась причиной наших слез.
- Отец Самии забирает ее из школы. Она будет сидеть дома, - рыдая, ответили подруги.
- Странно. Он показался мне вполне рассудительным человеком. Самия, хочешь, я поговорю с твоим отцом?
Я попросила не говорить ему ничего, потому что это могло только ухудшить мое положение. После обеда я грустно обняла подруг. Казалось, весь мир восстал против меня. Это было несправедливо. Я завидовала подругам и радовалась, что им выпала другая, не такая, как у меня, судьба.
Как всегда, на выходе из школы меня ждал шофер.
Заметив, что у меня красные глаза, он спросил участливо:
- Ты плакала?
- Нет. Что-то в глаз попало… У вас есть дети?
- У меня три дочери. Двадцати, семнадцати и двенадцати лет.
- Двадцати лет? Она замужем?
- Еще нет.
- Еще нет? Почему?
- Она учится. Мы небогаты. Поэтому я хочу, чтобы мои дети могли рассчитывать на собственные силы. Сейчас трудные времена.
Я все бы отдала за то, чтобы мой отец рассуждал, как этот человек. Его дочери могли спокойно жить, а не пребывать ежеминутно в страхе.
- Им очень повезло с отцом.
- И тебе тоже, моя дорогая. Иметь такого отца, как господин Шарифф!
- Да, я знаю, - пробормотала я.
Вернувшись домой, я думала о словах шофера. Он сказал «моя дорогая». Впервые кто-то назвал меня так.
Очень часто я задавала себе одни и те же вопросы: «Чем руководствуется Всевышний, отдавая ребенка тем или иным родителям? Может, это зависит от характера ребенка? Может, он думает, что этот ребенок заслуживает большего счастья, а тот нет?» Я искренне хотела разобраться в происходящем со мной, но, как ни ломала голову, не могла найти ответа.
Глядя на свою сестричку, эту кроху, я спрашивала себя, какое будущее уготовано ей. Родители казались Такими бессердечными по отношению к этому хрупкому созданию! Когда она падала или просто ударялась, мать даже бровью не вела, чтобы успокоить малышку и посмотреть, насколько серьезно та ушиблась. Всегда спешила я. Мы должны были держаться друг друга - две девушки-мусульманки из одной семьи.
На прощание я решила что-нибудь подарить подругам.
Собираясь в последний раз в школу, я выбрала две самые любимые грампластинки, чтобы вручить подругам на память о себе, но на выходе отец остановил меня.
- Куда ты идешь с пластинками? - спросил он, схватив меня за руку.
- В школу, - испуганно выпалила я.
- Значит, в школу. У вас в школе теперь танцуют? - язвительно спросил он.
Я отрицательно помотала головой.
Два раза больно стиснув мне предплечье, он велел возвращаться в комнату и ждать. Я подчинилась и, заливаясь слезами, ожидала, каким будет приговор. Я не понимала, за что меня накажут ив чем моя вина. Пришел отец с длинной палкой, специально предназначенной для наказаний.
Палка или ремень - это единственное, что я могла выбирать. Я умоляла его не бить меня, обещая быть послушной и навсегда забыть о музыке. Но все было напрасно.
- Комедиантка! Единственное, что ты умеешь, так это разыгрывать спектакли, - ревел он. - В последний раз спрашиваю: ремень или палка?! , Дрожа от страха, я указала пальцем на ремень его брюк, и он сильно ударил меня с дюжину раз. Казалось, он по43 лучает от этого удовольствие. Затем он разбил пластинки и вышел, громко хлопнув дверью. Я услышала, как он крикнул матери:
- Твоя дочь носит в школу пластинки! Вот они, эти современные школы: одни танцы на уме! Ну ладно, ты у меня тоже потанцуешь! Обещаю!
В школу я больше не ходила. Земля для меня перестала вращаться: я лишилась единственной возможности выходить в мир, потеряла подруг. Мне даже не позволили с ними попрощаться. Жизнь для меня остановилась.
Даже написать прощальные письма им я не могла - у меня не было их адресов. Что они подумают обо мне?
Что я бесчувственная эгоистка?
Отрезанная от внешнего мира, я в одиночестве оплакивала свою судьбу. Но вскоре я почувствовала необходимость хоть с кем-то поделиться своим настроением, и как-то после обеда отправилась в кухню к матери с намерением выговориться. Вместо утешения мать, заметив мои красные от слез глаза, стала потешаться надо мной:
- Мадемуазель плачет! G чего бы это? Ах, ну да. Тебе ведь уже не надо рано вставать и идти в эту дурацкую школу. Но ведь ты сама виновата. Зачем ты потащила в школу пластинки? Вытри сопли и прекрати разыгрывать комедию! Когда-то ты еще спасибо скажешь мне и отцу за то, что мы правильно тебя воспитали. Ты еще молодая и глупая. Сама не знаешь, что творишь.
Неужели это и было правильное воспитание?
По хозяйству матери помогали две служанки. Одну из них, девушку лет семнадцати, звали Салима. Она мне сразу понравилась, и мы часто болтали о всяких пустяках.
- Как тебе повезло, Самия! У тебя одной целая комната. А я сплю с семью братьями и сестрами в одной комнате размером с твою, - тараторила Салима во время уборки у меня.
- Ошибаешься. Чего-чего, а везения у меня нет. Да, у меня есть своя комната, но у меня нет главного.
- Что еще может быть главнее того, чтобы есть досыта, жить в прекрасных апартаментах и не работать на других?
- Этр не главное, поверь мне. Что с того, что у меня есть, если я не могу выйти из дома, как ты, не могу работать, как ты, не могу общаться с разными людьми?
- Тебе нельзя выходить?! Ничего себе!
- Нельзя выходить, нельзя одеваться, как хочется, нельзя носить прическу, которая нравится.
- Почему?
- Я должна стать хорошей женой и благочестивой мусульманкой. Ни один мужчина не имеет права смотреть на меня. Я должна беречь себя для мужа.
- Этого требуют твои родители? - удивилась она.
- Да. И по-твоему, это счастье?
- Не хотела бы я оказаться на твоем месте. Мне очень жаль тебя, правда. И ты ни разу ни в кого не влюблялась?
- Тише, не так громко, услышат. Ну, не знаю… может быть… раз.
- Ага, маленькая скромница! И кто же он?
- Он смотрел на меня из окна.
- Как романтично! А как его зовут? Сколько ему лет?
И как вы встречаетесь, если тебе нельзя выходить?
- Забавно, но я не знаю ни его имени, ни возраста.
Мы ни разу не разговаривали. Все, что я знаю, - это то, что он военный, ему около тридцати.
Салима рассмеялась.
- Ты не знаешь его имени, ни разу с ним не разговаривала. Тогда с чего ты взяла, что он в тебя влюблен?
- Просто знаю и все, - уверенно заявила я. - Он садится у окна в одно и то же время и постоянно смотрит в мою сторону. Это так волнительно.
- Мечтать не вредно. Вот только в жизни все иначе.
Поверь мне, главное - это реальные шаги. Хочешь, я передам ему записку?
- Нет. Это слишком опасно. Если родители узнают, они меня убьют.
- Неужели они такие строгие?
- Поверь. Честь для них превыше всего.
- Ты никого не обесчестишь, если поговоришь с тем парнем, - возразила моя собеседница.
- Тебе кажется, что в этом нет ничего особенного, но мои родители смотрят на мир несколько иначе, Я должна быть покорной.
- Бедняжка! Извини, но я должна продолжить уборку. Захочешь еще поболтать - всегда к твоим услугам.
Договорились?
- Спасибо, Салима. Так хорошо, что ты здесь. Я больше не чувствую себя такой одинокой.
Я выглянула наружу, но, увы, в окне напротив никого не было. Жаль! Видеть его было для меня спасением.
Я воображала страстные разговоры о любви с моим прекрасным принцем. Это был способ ненадолго забыть о жестокости, окружавшей меня. На несколько секунд я поверила, что счастлива.
Постепенно я привязалась к молодой домработнице, но мать не видела ничего хорошего в нашей дружбе.
- Никогда не забывай, что ты дочь господина Шариффа, а дочь господина Шариффа не станет знаться с прислугой. Она может плохо повлиять на тебя. Надо чтобы никто не сбил тебя с пути истинного и не испортил твоей репутации. Ты невинна и должна такой и остаться.
Вот когда выйдешь замуж, тогда и будешь встречаться с подругами, если только муж позволит.
Я продолжала общаться с Салимой, но втайне, лишь в те минуты, когда она убирала мою комнату. Она была единственным человеком в доме, который знал, что лежит у меня на сердце.
Прошло несколько дней, и мать сообщила приятную новость - на каникулах я поеду во Францию, в гости к тетушке по отцу, а остальная часть семьи будет отдыхать на нашей вилле на берегу моря, неподалеку от Барселоны.
- Довольна?
- Конечно, мама. Я так соскучилась по Франции!
Я была совершенно искренней. Детские воспоминания поглотили меня. Какое счастье снова увидеть Амину, мою лучшую подругу! Давно я не испытывала подобного счастья. Впрочем, вскоре это чувство сменилось тревогой.
С чего бы это мои родители, которые не разрешили мне продолжать обучение, отправляют меня туда, где не смогут контролировать? Надо расспросить мать.
- Отец хочет сделать тебе приятное. Разве непонятно? - пояснила она. - А ты должна быть паинькой и делать все, что велит тебе тетка.
- А что она велит?
- Не лезь ко мне с расспросами. Узнаешь на месте.
Что-то странное было в этой затее, но я решила не ломать над этим голову. Не хотелось омрачать радость, которую мне доставляла мысль о предстоящем путешествии на свою родину. Может, таким образом отец хотел загладить передо мной свою вину? Ах, если бы это было правдой!
Мать помогала мне упаковывать вещи.
- Тебе понадобится это милое красное платье.
- Разве ты не говорила мне никогда больше его не носить из-за слишком свободного ворота?
- Да ладно тебе. Только идиоты никогда не ошибаются. Бери. Оно тебе обязательно понадобится. Не забудь туфли к нему.
Утром в день отъезда меня разбудил Камель.
- Повезло тебе. Вместо того чтобы ходить в школу, ты едешь во Францию. Как бы я хотел оказаться на твоем месте!
- Какое там везение! Что-то явно готовится у меня за спиной. Ты слышал, как в последний раз со мной разговаривала мать?
- Нет. Я слышал только, как она выговаривала тебя за общение с Салимой. Но это не мешает мне завидовать тебе. Во Франции здорово.
Он взял чемодан и спустился вниз, к родителям. Увидев меня, отец велел переодеть штаны, которые слишком обтягивали, подчеркивая форму ног. Я подчинилась, не желая его злить. Попрощалась с братьями, поцеловала сестричку. Матери, казалось, было безразлично происходящее.
- Поступай так, чтобы тобою гордились. Слушайся тетку. Она будет держать меня в курсе. Теперь иди, не заставляй отца ждать.
В первый раз в жизни я уезжала из семьи. Когда я садилась в машину, мне вдруг стало грустно. Как мне хотелось, чтобы мать обняла меня на прощание! Но с самого рождения я не слышала от нее ни одного нежного слова. Только: «Самия, слушай мать. Самия, слушай отца». И теперь вот: «Самия, слушай тетку». А кто когда слушал или слушает меня? Встретившись взглядом
с отцом в зеркале заднего вида, я отвела глаза. Он воспользовался этим для очередного предостережения.
- Если ты едешь во Францию одна, не думай, что все тебе будет позволено. Знай: у твоего отца везде есть глаза.
Я сидела молча, словно завороженная. «Что же такого я могу сделать во Франции? Чего они опасаются?» У меня не было ни малейшего представления. Я хотела увидеть подругу детства, пожать ей руку - только и всего.
Хотела побывать в квартале, где я родилась и выросла, потому что считала, что мое детство было гораздо счастливее юношеских лет. Я растерялась. С одной стороны, хотелось освободиться от беспрестанного контроля и давления, с другой - угнетала мысль, что, отослав подальше, от меня просто хотят избавиться.
В аэропорту, где туда-сюда сновали люди разных национальностей, отец проводил меня до места регистрации билетов и велел ни на шаг не отходить от него, пока не объявят мой рейс. Я заметила, как какой-то молодой человек, проходя мимо, взглянул на меня.
- И ты еще смотришь на это ничтожество! - грозно заговорил отец. - Чем дольше ты будешь сторониться мужчин, тем лучше! Поверь мне! Ну как можно быть спокойным? Один Аллах ведает. Я должен постоянно следить за тобой, а потом настанет очередь твоей сестры. Если бы у меня были только сыновья! Я не хочу страдать из-за тебя, слышишь?! А теперь ступай. Посадка уже началась.
И не забывай: у твоего отца везде есть глаза. Ты только подумаешь что-то натворить - я уже все буду знать.
Возле турникета я оглянулась сказать отцу «до свидания», но он был уже далеко. По пути к самолету я старалась не поднимать головы, пряча лицо: мне казалось, что все таращатся на меня и уже сейчас за мной следят всевидящие глаза моего отца.
В самолете соседнее кресло занимал пятидесятилетний мужчина. Он был намного старше меня, а значит, это вряд ли рассердило бы моего отца. В момент взлета я закрыла уши руками, чтобы не слышать гула турбин.
- Впервые летишь на самолете? - приветливо спросил сосед.
- Нет, не впервые, - скромно ответила я.
Что было впервые, так это разговор с незнакомцем, и я до полусмерти боялась, как бы он не решил, что я ненормальная.
- Раньше бывала во Франции?
- Это моя родина, мсье. Я прожила там первые семь лет, а теперь возвращаюсь после восьмилетнего отсутствия.
- Тогда ты должна радоваться. А чем занимаешься в Алжире? Ходишь в школу?
Я поняла, что не смогу сказать правду. По национальности он, скорее всего, был французом и вряд ли понял бы, почему такой девочке, как я, запретили ходить в школу.
- Я с отличием окончила среднюю школу, - ответила я уклончиво.
- Браво. Люблю прилежных детей. А я преподаю в колледже. Твои родители, наверное, гордятся тобой и подарили тебе эту поездку в награду за твои труды, не так ли? На их месте я сделал бы то же самое.
Вести беседу мне было трудно: я избегала тем личного характера и все время переводила разговор в другое русло либо сама задавала вопросы о нем самом. Он сказал, что работает преподавателем в Алжире уже пять лет и очень любит эту страну. Четыре раза в год он ездит во Францию навестить супругу.
Полет длился два часа. Время в компании интересного собеседника пролетело быстро.
- Уважаемые господа, пристегните ремни, - объявила стюардесса. - Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Орли-Южный.
Самолет шел на снижение, и я прильнула к иллюминатору: как приятно снова увидеть проплывающие внизу знакомые картины, так не похожие на алжирские.
Мой приятный спутник на прощание пожелал удачной учебы и больших профессиональных успехов в будущем. Если бы он только знал, что я испытывала в тот момент! Но я никогда бы не доверилась незнакомцу.
Поблагодарив его за приятную компанию, я пожелала счастливого свидания с супругой.
Выражения на лицах попадавшихся навстречу людей заметно отличались от тех, что я видела в алжирском аэропорту, - они излучали спокойствие. Жизнь во Франции казалась размеренной и умиротворенной.
В зале ожидания меня ждали тетушка и ее муж.
- Дорогой, - сказала она супругу, - посмотри, она действительно стала красивой девушкой! - Потом она повернулась ко мне: - Мать будет гордиться тобой, потому что из тебя выйдет очень красивая невеста!
- Но я не собираюсь замуж! - воскликнула я.
Тетушка рассмеялась, словно я сказала невесть какую глупость.
- Все девушки когда-нибудь выходят замуж, дорогая.
А что им еще делать?
- Они могут трудиться, зарабатывать себе на жизнь и ни от кого не зависеть, - убежденно ответила я.
- Но только не дочь господина Шариффа, моя дорогая. И где ты всего этого набралась?
Забрав багаж, мь! поехали в дом к дяде. Я с восторгом рассматривала попадавшиеся на нашем пути громадные здания и сгорала от нетерпения поскорее сообщить Амине о своем приезде. Мне так хотелось ее увидеть.
- Как дела у твоих родителей?
- Спасибо, тетя, хорошо.
- Твоя мама рассказывала, что ты выросла, но я и представить не могла насколько. Это сколько тебе уже?
- Скоро пятнадцать.
- Мы обязательно отпразднуем твой день рождения, - пообещала она слащавым голосом. - Будешь умной и послушной, будешь относиться к нам с почтением, тогда мы купим тебе очень хороший подарок.
Будешь относиться к нам с почтением - что означают эти слова? Разве я не относилась с почтением к своим родителям? От тетушкиных речей у меня комок подступил к горлу. В голове один за другим стали возникать вопросы. Затевалась какая-то интрига! Но я гнала дурные мысли, чтобы насладиться своим пребыванием во Франции.
Когда мы приехали, я познакомилась с двумя двоюродными братьями, которых никогда не видела раньше.
Они жили в Алжире, пока мы были во Франции, и переехали сюда, когда мы покинули страну.
- Заходи, моя дорогая, чувствуй себя как дома.
- Спасибо, тетя.
- Вот твоя комната, - сказала она, показывая комнату, которую уступил мне один из ее сыновей. - Распаковывай вещи и присоединяйся к нам в кухне.
- Можно я позвоню Амине?
- Амина г- это дочь мусорщика?
- Да, это она.
- Лучше поешь сначала. Ты наверняка проголодалась.
- Ну пожалуйста, тетя, - взмолилась я. - Позволь мне позвонить. Я восемь лет ждала этого!
- Ну ладно. Только быстро и сразу приходи обедать.
Я по памяти набрала номер Амины. Сердце выпрыгивало из груди, когда я повторяла про себя: «Только бы она была дома!» И вдруг я услышала голос моей подруги.
- Амина?
- Да, я.
- Это Самия, - сказала я дрожащим голосом, не в силах совладать с эмоциями.
Мне так много нужно было ей рассказать: о том, как трудно жить в Алжире, как мне не хватало ее поддержки все эти годы, пока мы были в разлуке. Но рядом находилась тетушка, которая слышала каждое мое слово и могла все передать моей матери! Поэтому я попросила Амину перезвонить мне через час, после того как поем.
- Расскажи, что происходит в Алжире, - попросила тетушка. - Как твои школьные успехи?
- Блестяще. Вот только я не смогла закончить учебу…
- Не расстраивайся, - перебила она. - Главное - ты умеешь писать и читать. Сегодня вечером нам нужно обсудить одно очень важное дело.
«Вот как! Значит, я была права насчет интриги! Отправляя меня во Францию, мой отец преследовал некую скрытую цель».
- О каком деле?
- Вечером узнаешь. Но ты не беспокойся. Речь идет исключительно о твоем благополучии.
Амина позвонила через час, как и было условлено.
Тетушка, как только поняла, что звонит дочь мусорщика, недовольно буркнула: -
- Не говори долго. Ты ведь знаешь отношение к ней твоей матери. Ей не понравится, что ты общаешься с этой девчонкой.
Я проигнорировала ее замечание, ведь я так соскучилась по своей подруге. К сожалению, я не могла поведать ей всего, потому что тетушка все равно была поблизости и слышала разговор. Перед тем как повесить трубку, я пригласила ее в гости, поскольку и здесь меня лишили права выходить из дому одной.
На мой вопрос, каким образом Амина может плохо на меня повлиять, тетушка заявила, что, по ее мнению, моя подруга опозорила своих родителей, заведя дружбу с парнем-французом. Я же была поражена ее храбростью! Она по-прежнему делала все, что сама считала нужным. Но я, разумеется, не стала говорить об этом тетушке. Вечером она пришла ко мне в комнату.
- Спишь?
- Нет, тетя.
- Вот и хорошо, потому что я хочу с тобой поговорить. Это очень важно!
Я поняла, что вплотную приблизилась к тому, чтобы узнать истинную причину моего приезда во Францию.
- Слушаю, тетя.
- Мне кажется, правильно было бы, если бы ты услышала все от твоей матери. Ты уже выросла и стала красивой девушкой. Я и твои родители решили, что настало время подыскать тебе хорошего мужа, который сделает тебя счастливой. И вот после долгих поисков мы нашли тебе замечательного молодого человека.
- Замечательный он или нет, а замуж я не пойду! - заключила я. - Мне не нужен молодой человек, чтобьГ стать счастливой. Мне еще нет пятнадцати, и я вполне счастлива со своими родителями.
- Знаешь ли ты, что в пятнадцать лет твоя мать уже родила твоего старшего брата?
- Это было другое время, другая эпоха. Теперь не выходят замуж в пятнадцать лет.
Я не смогла сдержать слез и расплакалась.
- Твои родители очень огорчатся, узнав о твоих речах.
Ты должна руководствоваться не только эмоциями, но и рассудком. Выбора все равно нет. Ты должна подготовить себя ко встрече с будущим мужем, чтобы выказать почтение родителям, подарившим тебе жизнь и окружившим заботой.
Она говорила, говорила: что я должна и чего не должна делать, когда молодой человек придет знакомиться со мной. Казалось, она волнуется больше, чем будущая невеста. В какой-то момент она поняла, что я ее не слышу и она разговаривает сама с собой.
- Ну ладно, спи. Утро вечера мудренее.
В ту ночь я так и не смогла уснуть. Мысли путались.
Я была зла на родителей. Так поступить со мной! Разве я их не слушалась? Все эти годы я старалась быть послушной и незаметной, чтобы не сердить их, Гнев постепенно рассеялся, и на смену ему пришло чувство безысходности.
Почему они решили избавиться от меня именно так? Я хотела, чтобы кто-то объяснил мне все это, утешил. Мне так нужна была моя подруга, хотелось выговориться, попросить совета. Но я осталась наедине со своей бедой.
Кто этот молодой человек? И как вообще он может жениться на девушке, которую никогда не видел? Несколько позже у нас с тетушкой состоялся странный разговор, который я помню до сих пор.
- Тетя, можно у тебя кое-что спросить?
- Конечно, невеста.
- Мне не нравится, что ты меня так называешь.
- И то верно - ты еще не невеста, но за этим дело не станет.
- Что будет, если я откажу этому человеку?
- Отказывать не в твоих интересах, моя дорогая. Буду с тобой откровенна: у тебя нет выбора. Твои родители знают этого человека, он представляет интересы твоего отца здесь, во Франции. Он тоже алжирец, как и ты.
Абдель Адиб - честный парень. Отец доверяет ему целиком и полностью.
- Вот и пусть поступает с ним по своему усмотрению, - возмутилась я. - Это не повод заставлять меня выходить за него замуж!
Я возражала, но понимала, что все напрасно. Чем больше я думала об этом, тем безвыходнее казалась мне эта ситуация-Утром стало еще беспокойнее. Видимо, не всегда утро мудренее вечера.
- Подъем! - скомандовала тетушка. - Надевай красивое красное платье и туфли, которые подобрала к нему твоя мать, и спускайся ко мне.
«Красивое красное платье! Значит, мать купила его специально для этого случая!» Моему возмущению не было предела. Все были в курсе, кроме меня. Впервые увидев платье, я не могла дождаться случая надеть.его, теперь же оно казалось мне ужасным - оно стало символом заговора против меня. Я чувствовала себя куклой, на которую надевают яркие тряпки, чтобы поскорее сбыть на рынке.
Увидев меня, тетушка воскликнула:
- Вы только посмотрите на эту красавицу! Жених будет просто очарован. И уж конечно заплатит более высокую цену. О какой цене вы говорите?
- Он должен подарить тебе дорогое украшение. Ведь жениться на дочери господина Шариффа - это очень
большая привилегия. Может, и мне кое-что перепадет в благодарность за труды.
В этом водовороте событий я, главное заинтересованное лицо, была лишена права голоса. Мне позволялось слушать и выполнять, что велят. Единственное, что мне оставалось, - молить Господа, чтобы я не понравилась этому мужчине и он отказался от женитьбы.
Когда в дверь позвонили, меня охватила паника. Я должна была ждать в кухне часа, когда нужно будет подавать кофе.
- Не забудь поздороваться, - напомнила тетушка.
От страха меня бросило в холодный пот, и я поняла, что не смогу надлежащим образом вынести поднос с чашками. Я позвала тетушку, но та выслушала меня рассеянно и без сочувствия.
- Знаю я эти твои комедии. Твоя мать меня предупреждала. Немного холодной воды на лицо, и все пойдет хорошо. Это все от волнения.
Она придирчиво осмотрела меня со всех сторон. Наверное, я была слишком бледна, потому что она вынула тюбик с губной помадой. Я опешила.
- Что ты делаешь? Мать убила бы меня, если бы узнала, что я пользуюсь помадой!
Тетушка улыбнулась и стала подкрашивать мне губы.
- Об этом не переживай. Мать просила, чтобы ты была красавицей и твой будущий муж принял тебя с первого раза. Приготовься, скоро твой выход. Сделай так, чтобы твои родители гордились тобой. Я иду в гостиную, а ты жди, скоро позову тебя.
Спустя несколько минут я услышала ее голос.
- Самия, детка! Предложи нашему гостю кофе.
Ноги стали ватными, казалось, я вот-вот упаду в обморок. «Господи, помоги», - молила я. И как ни странно,
мысль о том, что обо всем, что я сейчас делаю, узнает мать, придала мне уверенности. Зайдя-в гостиную, я поставила поднос на стол и, не поднимая глаз, поздоровалась с присутствующими. Единственное, что я смогла рассмотреть, - это начищенные до блеска туфли.
Я так поспешно вернулась в кухню, словно за мной ктото гнался. Опустив голову на колени, я заплакала от бессилия и злости одновременно. Я не видела гостя, но вполне могла представить, как он оценил меня с головы до ног, прикидывая, стоит ли покупать предложенный-товар.
Мне так хотелось поговорить с Аминой, но телефонный аппарат находился в гостиной, а туда мне ход заказан. Я сидела одна и ждала. В гостиной разговаривали и смеялись, а мне казалось, что весь мир развлекался за мой счет.
- Как это он сказал «да», - возмущалась я, когда гость ушел. - Я не знаю даже, как он выглядит! Я ни разу не взглянула на него!
- Сама виновата. У тебя была возможность на него посмотреть. Теперь поздно. Но в любом случае, он сказал «да» и пообещал прийти с подарком. Он так счастлив, что ты будешь его невестой!
- Думаю, что он женится на мне по расчету, ведь я - дочь его шефа. Если я не права, то почему он согласился жениться на девушке, которую видел впервые в жизни?
- Какой смысл гадать, Самия? Нужно поставить в известность твою мать. Надеюсь, я смогу ей сказать, что и ты согласна?
Неужели я могла не согласиться? Не дожидаясь моего ответа, тетушка позвонила матери и подробно рассказала о визите, делая особый акцент на согласии претендента.
Жестом она показала, что все-таки ждет, что я скажу.
- Скажи ей, что я согласна, - сдалась я и побрела в комнату оплакивать свою судьбу.
Эта свадьба означала, что семье безразлично, буду ли я счастлива: они попросту отказались от меня. Отныне я не могу рассчитывать ни на кого и ни на что. Жизнь была закончена."Но неужели я не имела права на свою собственную судьбу и на счастье?
- Хочет ли невеста узнать, что ей передала мать? - беззаботно поинтересовалась тетушка, закончив разговор с матерью.
Для меня быть невестой означало то же самое, что быть покойницей.
- Вы убьете меня сегодня! - заорала я в приступе истерики.. •,
- Тихо! Беду накличешь! Убить? С чего бы это? Сама сказала, что принимаешь предложение этого человека.
Сама не знаешь, чего хочешь, красавица. Бедная твоя мать: иметь дочь с таким характером! Нет, ты не заслужила услышать то, что она сообщила.
Осознав, что вышла за рамки допустимых приличий, я извинилась и попросила разрешения позвонить подруге.
- Знаю, почему ты просишь извинения, - язвительно заметила тетушка. - Хочешь меня подкупить, чтобы я позволила тебе поговорить с приятельницей, с этой потаскушкой! Я не разрешаю тебе этого. И твоя мать тем более. Будет лучше, если ты ее забудешь.
- Ну пожалуйста, позволь мне увидеться с ней хотя бы разочек, - взмолилась я. - Это моя подруга детства.
Я не допущу, чтобы она на меня хоть как-то влияла, обещаю.:
- Дай слово, что больше не будет никаких проблем с замужеством?
- Даю,тетя.
Амина откликнулась на приглашение в тот же вечер.
В памяти я сохранила ее образ - образ человека, кото59 рый утешал меня и играл роль старшей сестры. Теперь она превратилась в красивую и элегантную девушку. Мы бросились друг другу в объятия, и я вцепилась в нее, как утопающий в спасательный круг. Так я поступала не раз в те далекие годы, когда нам было по шесть. Тетя предложила нам пройти в гостиную.
Подруга сразу заметила мое настроение.
- Рассказывай, что случилось?
- Они хотят выдать меня замуж, - прошептала я сквозь слезы.
- Ничего себе! Тебе ведь только пятнадцать лет. А кто этот человек, который хочет жениться на юной девушке?
- Он работает на моего отца. Приходил сегодня днем.
- Ты его хорошо знаешь?
- Ты что? Я даже не осмелилась на него посмотреть.
- Надеюсь, ты не примешь его предложение.
- Они не оставили мне выбора. Если я стану перечить отцу, он меня убьет.
- И ты это позволишь? - не унималась Амина.
- По-другому нельзя, поверь мне! Мне очень страшно.
Видя, в каком состоянии я нахожусь, Амина предложила остаться со мной на ночь. К моему изумлению, тетушка согласилась - правда, при условии, что я больше никогда не увижу Амину и не стану отказываться от замужества. Я готова была обещать все что угодно, лишь бы как можно дольше побыть с подругой. Теперь мы могли наговориться вдоволь.
- Моя бедная Самия, - сочувствующе проговорила Амина. - Зачем тебе соглашаться? Замужество - это очень серьезно. Ты будешь чувствовать себя несчастной и связанной на всю свою жизнь, если выйдешь замуж без любви. Ты не знакома с этим человеком, значит, ничего не знаешь ни о его достоинствах, ни о недостатках.
Боже мой, это же твоя жизнь, твоя, а не их! Скажи им все, что ты об этом думаешь. Скажи им, что ты ошиблась и не хочешь связывать свою жизнь с человеком, которого не выбирала. Так выходили замуж во времена наших родителей, но не в 1978 году. Я знаю, что нужно сделать.
Я расскажу о тебе своему куратору из службы социальной помощи, и она освободит тебя от их когтей, - сказала Амина, гордая тем, что нашла правильное решение.
- Не вздумай, Амина. Я не хочу проблем со своей семьей! Они способны на все. -г- И ты называешь их семьей? Неужели ты не понимаешь, что они готовы похоронить тебя заживо?!
- Знаю, Амина. И все понимаю. Но прошу тебя ничего не предпринимать. Давай не будем о проблемах. К тому же я обещала тете не менять своего решения. Все, ни слова об этом. Расскажи лучше о себе.
- Ну ладно. Я меня есть любимый парень. Когда-нибудь мы поженимся, но пока я живу с родителями, мы встречаемся с ним несколько раз в неделю. Мы влюблены друг в друга как сумасшедшие.
- Завидую я тебе. Ты влюблена и счастлива! У меня такого, наверное, уже не будет.
- Ты никогда ни в кого не влюблялась?
- Я не была знакома ни с одним мальчиком. Мне это запрещали. Но может быть, я и влюблена, если это можно так назвать. Мне очень нравится один мужчина, которого я вижу из своего окна.
- Это не любовь. Это только влечение. Желаю тебе по-настоящему влюбиться хоть раз в жизни.
- Я не знаю, как можно влюбиться, постоянно находясь под присмотром родителей, а потом с мужем.
А мне так хотелось выйти замуж за человека, которого я полюблю!
Мы болтали и смеялись всю ночь, как девочки-подростки, кем, собственно говоря, и были. Утром пришла тетушка.
- Девочки, поднимайтесь. Амина, твоя мама сказала, чтобы ты была дома к восьми часам. У тебя осталось время только на то, чтобы умыться и собраться.
Тетушка ушла, и Амина спародировала ее голос и мимику. Мы рассмеялись, как две заговорщицы.
Пока Амина была в ванной, тетушка поинтересовалась, говорила ли я подруге о своей свадьбе. Я покачала головой.
- Ну и правильно. Она наверняка бы стала тебе завидовать. Ведь ты выходишь замуж раньше ее! Держись от нее подальше. Помни, ты обещала больше с ней не встречаться.
- Конечно. Тем более что послезавтра она уезжает в Лион навестить свою тетю.
- Скатертью дорога. Замечательно. Как у нас говорится: закрой дверь, через которую дует ветер. К тому же я уверена, что она едет не к тете, а куда-то со своим французским ублюдком. Я говорила, что она потаскуха.
При появлении Амины тетушка умолкла. Мы молча позавтракали, каждая думая о своем, а на прощанье взялись за руки.
- Замужем или нет, я всегда здесь. Если ты еще раз приедешь, не стесняйся: звони, приходи.
Ее слова были для меня бальзамом на сердце. Обняв меня на прощание, Амина ушла.
Во второй раз я расставалась с лучшей подругой против своей воли. Я тоже хотела, как и она, быть свободной, поступать по собственному разумению, учиться и любить того, кого выбрала сама. Как и все девушки моего возраста, я мечтала о большой и прекрасной любви. Не судьба. Жизнь распорядилась иначе. Или точнее - иначе распорядились родители.
Прошла неделя каникул, и тетушка объявила о предстоящем визите жениха. Он должен будет подарить мне свадебный подарок: дорогой перстень и часы.
- Как же он мог подобрать мне перстень, не зная размеров моих пальцев? - удивилась я.
- Я сказала ему, что твои пальчики тонкие, как карандашики. К тому же ты всегда можешь подправить перстень в ювелирной мастерской. Ты рада?
- Чему я должна радоваться? Перстню? У меня их дома полно. У меня нет ни малейшего понятия о человеке, который хочет на мне жениться. Я его не знаю и не люблю.
- Сама виновата,- в который раз упрекнула меня тетушка. - Не разыгрывай оскорбленную невинность.
В любом случае ты увидишь его на свадьбе. У тебя впереди вся жизнь, чтобы научиться его любить.
Тетушка желала подбодрить меня, но ее слова еще больше испугали меня: все произошло так, как планировали мои родители, и я ничего не могла поделать.
После обеда новоиспеченный жених пришел с визитом.
Он разговаривал с тетушкой и смеялся. Слушая его голос, я все больше и больше его ненавидела. Как только он ушел, тетушка с радостными ю-ю* принесла мне подарок.
- Ю-ю… ю-ю… прими мои поздравления, дорогуша!
Разверни пакет! Горю от нетерпения увидеть перстень, достойный Самии Шарифф.
- Не хочу. Я у него ничего не просила. Сама открывай, если тебе так хочется.
Как маленький ребенок, сгорающий от любопытства, она неуклюже развернула пакет. Внутри был перстень с изумрудом и золотые часы. С восхищением тетушка протянула подарки мне.
- Упакуй аккуратно. Покажешь матери, когда вернешься домой. И береги эти вещи. Ты будешь носить их всю жизнь, а сейчас можешь померить.
- Может, позже. Сейчас не хочется.
- Вот еще, опять недовольна! Современным девушкам не угодишь.
Чтобы не слышать ее обидных слов, я удалилась в свою комнату. Тетушка никак не желала понимать, почему мне были безразличны эти драгоценности. Ей не понять, что для меня даже примерка была равнозначна пожизненной кабале. Я хотела, чтобы меня оставили в покое, но желанного покоя оставалось все меньше и меньше. Свадьба Пои так называемые каникулы закончились, настала пора возвращаться в Алжир. Я желала оказаться как можно дальше от моего жениха и всего с ним связанного. Махнув рукой тетушке с дядюшкой на прощание, я поспешила в самолет. Хотелось поскорей забыть все случившееся на этой неделе! Я была готова встретить в штыки неминуемые расспросы матери. «Или она думает, что я буду прыгать от радости? Отличная перспектива - выйти замуж за человека, которого мне выбрали! Как бы не так! Родители, должно быть, счастливы, потому что нашли человека, который возьмет за меня всю ответственность. Они могут больше не бояться бесчестья по моей вине. Теперь-то они будут спокойны», - рассуждала я.
Встреча с родителями представлялась мне все более опасной. Но к счастью, отец был занят, и в аэропорту меня встречал шофер.
- Здравствуй, Самия. Хорошо провела время в Париже?
Я разыграла роль нормальной девушки, которая пробела интересные каникулы, и сообщила ему, что мне было весело и теперь я скучаю по Парижу. Если бы он только знал правду! Но рассказать о том ужасе, который довелось пережить, я не могла. Как и большинство людей, он был уверен, что все девушки из богатых семей живут счастливой и интересной жизнью, потому что у них есть красивый дом и все, что они пожелают. Даже человек, приближенный к нашей семье, не догадывался о том кошмаре, в котором я жила.
У меня было трудное детство, а теперь я оказалась за шаг от того, чтобы стать женщиной, так и не испытав радостей, доступных моим сверстникам.
Увидев меня, мать взяла мои ладони в свои. Странно!
Первый раз в жизни она сделала это.
- Браво, девочка! - воскликнула она. - Вот теперь я узнаю свою дочь. Мы с отцом гордимся тобой.
- Чем именно вы гордитесь? - спросила я, отважно выдерживая ее взгляд.
- Не смотри на меня так, - добавила мать более прохладным тоном.
Я опустила глаза.
- Слушаю. Что ты там хочешь сказать?
- Ради любви к Всевышнему, не заставляйте меня выходить замуж за человека, которого я никогда не видела.
- Так почему же ты на него не посмотрела? - рассмеялась мать. - Мы с отцом затем и отправили тебя в Париж, чтобы ты увидела его. И прекрати поминать всуе имя Божье, лучше слушай, что тебе говорят родители. Ибо это и есть воля Всевышнего. Нам не в чем себя упрекнуть, мы выполнили свой родительский долг. Да знаешь ли ты, что даже не заслуживаешь такого жениха?
Он слишком для тебя хорош. Угораздило же его выбрать такую поганку, как ты!
- Я не хочу выходить замуж!
Мать залепила мне пощечину.
- Я смотрю, во Франции тебе удлинили язык, раз ты осмеливаешься возражать матери! Знай, что жизнь - это не кино о любви, которое показывают по телевизору.
Отцу лучше не знать, что ты мне наговорила. Знаешь ли ты, что может тогда произойти?
Я молча посмотрела на мать.
- Он выберет на кухне самый тупой нож и перережет тебе горло на моих глазах.
Страх пронзил мое тело, и с того дня я часто представляла, как к горлу мне приставляют лезвие.
Мать пожелала посмотреть подарки, и я с безразличным видом протянула ей пакет. Я хотела одного - уйти к себе.
- Становись взрослее! Тебе пятнадцать лет, и скоро ты будешь жить с мужем. Что он подумает о нас, узнав, как ты себя ведешь в этом возрасте? Теперь можешь идти.
Как мне не хватало моей комнаты! Это было мое укрытие, здесь я чувствовала себя в относительной безопасности. Разложив вещи, я выглянула в окно, но, к моему разочарованию, окно напротив было занавешено. Какая досада!
Пришел Камель справиться о своих французских приятелях, но о них мне нечего было рассказать, и я поведала ему о своих злоключениях. Брат стал расспрашивать о моем женихе.
- Кто он? Ты познакомилась с ним там?
- Как бы не так! Он управляющий рестораном отца.
- Теперь я понимаю, почему отец с матерью так радовались, отправив тебя туда. Мы с Фаридом подозревали что-то неладное.
Вскоре пришел и Фарид. Он хотел расспросить меня о жизни в Париже, но младший брат дал понять, что момент не самый удачный.
- Что случилось, Самия? - все-таки спросил Фарид. - Ты что-то натворила? В таком случае, не хотел бы я оказаться на твоем месте.
- Замолчи, - перебил Камель. - Ничего она не натворила - ее хотят выдать замуж.
- Как это выдать замуж? Ты ведь еще юная. И кто этот счастливчик?
- Я его не знаю, и даже не решилась взглянуть на него, когда он приходил посмотреть на меня.
- Ты согласилась? - спросил Камель испуганно и удивленно одновременно.
- Мое «да» или «нет» никому не интересно. Все уже решено за меня: свадьба состоится. Они хотят избавиться от меня как можно скорее, отправить меня подальше от вас.
Я заплакала, словно мне предстояло покинуть братьев уже сегодня.
- Неразрешимых проблем не бывает, - подал надежду Фарид. - Я поговорю с матерью и заставлю ее прислушаться к голосу разума.
Братья пошли в свои комнаты, когда вернулся отец.
Сердце выпрыгивало из груди - я боялась встречи с ним, будто на самом деле совершила какой-то проступок. Спросит ли он, как прошла поездка? Или как прошло сватовство? Что мне ему ответить? Разговор с отцом для меня был равносилен разговору с Богом. Я осмотрела себя, проверила, не растрепались ли волосы, как я одета. Отец всегда требовал, чтобы я скрывала от всех, что я женщина, а теперь позаботился о том, чтобы я стала замужней женщиной.
Как обычно, он сидел за столом один и ждал, пока мать, словно его личная служанка, подаст ужин. Я подошла, чтобы поцеловать его, но он не позволил, ограничившись рукопожатием, как с чужим человеком.
- Как прошла поездка? Надеюсь, что это был первый и последний раз, когда платил за тебя я. Все последующие поездки будет оплачивать твой супруг.
- Да, папа, спасибо, - ответила я сдержанно.
- Надеюсь, ты слушалась тетку?
- Да, папа. Я делала все, что она мне говорила.
Он собирался сделать мне знак удалиться, как вдруг передумал. От страха я втянула голову в плечи.
- А ну-ка посмотри на меня.
Сердце бешено забилось. Я подняла голову.
- Ты красишь ресницы тушью?
Моя душа ушла в пятки.
- Нет, отец! Я совсем их не крашу. Клянусь, я никогда не прикасалась к туши для ресниц.
- Подойди и вытри глаза платком. Сейчас посмотрим, говоришь ли ты правду.
Взяв платок, я протерла глаза. Я знала, что платок останется чистым, ведь под страхом наказания никогда не пользовалась макияжем.
- Хорошо. Я удовлетворен. А то было подумал, что ты стала нарушать мои запреты. Иди и позови мать, мне нужно кое-что у нее уточнить.
Он вернулся к еде, а я пошла за матерью. Мать немедленно отложила яблоко, с которого срезала кожицу, и отправилась к отцу. Из кухни я услышала их разговор.
- Перескажи мне, что говорила тебе Самия, - потребовал отец.
- Она была очень довольна и особенно благодарила тебя. Все-таки в глубине души наша дочь признательна за то, что мы желаем ей только добра.
- Что она думает об Абделе?
- Только хорошее. К тому же она уверена: все, что решит ее отец, для нее хорошо. Поверь, она послушная, когда хочет. Она знает, что ты не выбрал бы для нее кого попало.
- Это в ее интересах. Нам, можно считать, повезло, что мы нашли такого солидного человека, который согласился жениться на Самий без каких-либо предварительных условий. Теперь рассчитываю на тебя: ты должна сделать ее женщиной, достойной носить имя мужа.
До свадьбы год. Ты покажешь ей, как содержать в порядке дом, как готовить еду и ухаживать за одеждой. Пусть усвоит, что жена должна слушаться и уважать супруга.
Я хочу ходить с высоко поднятой головой перед нашими земляками во Франции. Когда она выйдет замуж, мы перестанем быть за нее в ответе, эту эстафету примет муж. Я сыт ею по горло. Как это утомительно - иметь дочь! Это такой позор. А ведь подрастает еще одна. - Тяжело вздохнув, отец замолчал.
Я пошла в комнату, размышляя о своей судьбе после услышанного. Ну что ж, я была только проклятием, карой, ниспосланной свыше на головы моих родителей.
В течение следующего года служанки обучали меня работам по дому, а мать - приготовлению пищи. Когда я готовила блюда сама, отец критиковал их, ругал меня как не способную ни на что. По его словам, если я буду потчевать своего будущего мужа этим, тот отошлет меня обратно после первого года совместной жизни. Если бы так произошло на самом деле, вряд ли я об этом жалела бы.
Оставшиеся до свадьбы дни я считала, словно последние в моей жизни. Потеряв аппетит, осунулась. Мать сердилась, думая, что я отказываюсь от пищи умышленно, чтобы вынудить жениха отказаться от тщедушной некрасивой женщины, и заставляла меня есть всеми известными ей способами.
Весь год я часто болела, отчего стала слабой и малоподвижной. Потеряла двенадцать фунтов*, учитывая, что и до этого я не считалась девушкой в теле. Часто не могла заснуть и ночи напролет, представляя свою жизнь с чужим мужчиной. А мысль о предстоящих физических контактах приводила меня в панику.
Я никогда не находилась наедине с парнем, не считая братьев. Родители, приучившие меня сторониться всех представителей мужского пола, теперь сами бросали в объятия незнакомого мужчины. Меня словно вывернули наизнанку.
Мать вместе с тетушками готовились к свадьбе. Они хотели, чтобы праздник получился грандиозным, достойным семьи Шариффов. Сколько бы это ни стоило, родители собирались поразить гостей, так чтобы о моей свадьбе еще долго говорили в городе. Были заказаны великолепные ткани, сделанные лучшими мастерами с Аравийского полуострова.
По нашей традиции новобрачная должна несколько раз проходить перед гостями, каждый раз меняя платья.
Богатство семьи невесты оценивалось по качеству и цене нарядов. Чем больше роскоши, тем большего уважения заслуживала семья.
Мать заказала у портных двенадцать самых лучших платьев, одно роскошней другого, в том числе официальное свадебное платье, которое мать ждала откуда-то из Италии.
Роскошные наряды и дорогие украшения были достойны принцессы, но мне это больше напоминало грандиозные похороны, которые готовили для меня родители. Закрывая глаза, я повторяла про себя, что это сон, кошмарный сон, но я проснусь - и все закончится. Однако ночь проходила, а кошмар оставался.
В Алжире свадебному празднованию придают большое значение. Чем семья богаче, тем больше должно быть роскоши. Мои родители, помешанные на репутации, собирались закатить пир на весь мир.
В приготовлениях я участвовала лишь в случае крайней необходимости: продолжала худеть, поэтому наряды подгонялись по фигуре в самый последний момент.
Вокруг меня все вертелось, суетилось, а я была как сомнамбула.
По мусульманской традиции мои тетушки и двоюродные сестры повели меня в хаммам - турецкие бани, где невесту очищали горячим паром, сопровождая мой путь традиционными народными песнями и пронзительными ю-ю. Считается, чем пронзительнее ю-ю, тем больше радость, тем удачнее церемония. Радости у меня не было, зато уши закладывало от шума.
Тетушки и кузины не понимали, почему я так мрачна.
- Счастливая! У тебя платье, о котором можно только мечтать, роскошные наряды, а жених просто идеальный. 72 Самия Шарифф Вот бы оказаться на твоем месте! Не делай такой скорбный вид.
После хаммама шофер отвез нас домой. По дороге он встревожено поглядывал на меня в зеркало заднего вида, но я хранила молчание. Когла я выходила из автомобиля, он подал мне руку.
- Поздравляю вас! Вы молодая и красивая невеста!
От всего сердца желаю: будьте счастливы!
- Спасибо, - ответила я взволнованно. - Вашим дочерям в самом деле повезло с отцом.
На пороге меня встретила мать, поздравила и проводила в комнату.
В арабских странах будущая невеста всегда ходит с сопровождением и делает только то, что ей говорят. И так до тех пор, пока ее не передадут жениху. Кроме того, невеста должна остерегаться дурного глаза. Мусульмане верят, что среди окружающих всегда найдется завистник, желающий зла, поэтому принимают меры предосторожности.
- Из комнаты ни на шаг, - напомнила мать. - Я принесу тебе поесть, только на этот раз постарайся, чтобы тарелки остались пустыми. Твой муж подумает, что мы морили тебя голодом.
Я попросила ее задержаться немного.
- Мама, я не хочу никуда уезжать. Я боюсь жить с ним одна. Пожалуйста, не позволяйте увозить меня далеко!
- Ну чего ты боишься? Я знала, что ты захочешь сорвать свадьбу. Ты терпеть не можешь счастливых людей вокруг себя. Ты постоянно перечишь. Мы с твоим отцом потратили столько времени и сил, чтобы подготовиться к празднику, а ты желаешь все испортить? Сядь и успокойся. Хоть раз будь взрослой. Позволь нам насладиться этим долгожданным днем. Когда ты нас покинешь, мы хотим не поминать тебя лихом.
- Я боюсь жить далеко от дома с мужчиной, которого совсем не знаю.
- Послушай, - спокойно продолжала она. - Постараюсь убедить тебя на примере. Перед тобой две тарелки: в одной суп, приготовленный твоими родителями, в другой - жаркое сомнительного происхождения. Что ты выберешь?
- Я выберу тарелку, которую приготовили вы, но ведь речь идет не о супе или жарком, а о моей жизни! Неужели она для вас ничего не значит?
- Самия, угомонись, - нетерпеливо перебила мать. - Ты поедешь с ним. Мы же выбирали тебе не палача, который поведет тебя на эшафот. Я тоже не была знакома с твоим отцом до нашей первой ночи, но я же не умерла. Посмотри теперь, как я живу. Уверена, ты тоже будешь жить так же хорошо, как и я. Да, мы выбрали Абделя, поэтому если у тебя с ним возникнут проблемы, мы всегда сможем помочь. Заклинаю тебя Господом, не позорь нас перед гостями, улыбайся, пожалуйста…
И, оставив меня наедине с моим горем, мать ушла.
Раздались пронзительные ю-ю - пришла старшая сестра матери и объявила о прибытии ханайи для третьего, заключительного этапа покраски.
Ханайя - женщина, которая при помощи цветной пудры на основе хны наносит на тело невесты специальные рисунки, которые символизируют чистоту невесты, и только самые близкие гости и родные имеют право прикоснуться к такому рисунку-талисману. Работа эта занимает три дня, в течение которых ханайя постоянно сопровождает невесту, куда бы та ни направлялась.
Чем гуще хна, тем дольше на теле держится краска.
Хну я никогда не любила, а перед свадьбой тем более.
Никак не могла избавиться от чувства, что меня метят, как скотину. Мне так хотелось стать некрасивой и отталкивающей, чтобы жених от меня отказался, а когда я о нем думала, у меня начинались колики…
Голос ханайи вернул меня к действительности.
- Ну почему у тебя такое грустное лицо? - спросила она. - После покраски и эпиляции мы поедем к Амире.
Она лучший парикмахер в стране. Скажу тебе честно, такая грандиозная свадьба, как твоя, - редкость. Все наряды выбраны с большим вкусом. Что ты сделаешь со своим свадебным платьем после церемонии?
- Понятия не имею, - честно ответила я. - Спросите у матери. Она его покупала.
- Я бы хотела подарить его своей дочери, если это возможно. Надеюсь, ей повезет так же, как и тебе. Поверь, то, что сейчас с тобой происходит, - это сказка!
Для меня это было сказочным несчастьем. Я готова была все отдать, чтобы родиться в другой стране и в другой семье!
Подошло время делать полную эпиляцию. На теле невесты-мусульманки не должно остаться ни единой волосинки за исключением бровей, которые просто прореживали. Раньше я никогда ничего подобного не делала, но меня предупредили, что будет больно, ведь для эпиляции применялся воск. Во время процедуры я плакала от боли, не зная, какая сильнее: физическая или душевная. К тому же мастер все время смеялась над моими слезами!
Оценивая результат, мать поморщилась.
- Чересчур тонкие брови. Отец будет недоволен.
Ханайя возразила.
- Он мог бы немного и ослабить вожжи. Как-никак дочь уходит к мужу.
«Горе мне, если и мужу окажутся не по нраву выщипанные брови», - подумала я.
Обе женщины рассмеялись. Я стояла рядом, словно живая кукла.
- Теперь можно и к парикмахеру, - сообщила ханайя. - Госпожа Шарифф, вы пойдете с нами?
- Нет, я должна остаться здесь. С невестой пойдут две кузины. Я сейчас принесу накидку для Самии и предупрежу шофера.
Проведя большую часть последних трех дней в комнате, я воспользовалась случаем, чтобы взглянуть на белый свет, но поскольку в обед ничего не ела, я чувствовала слабость.
Садясь в автомобиль, я заметила сочувствие на лице шофера.
- Можете включить музыку? - попросила сопровождающая. - Мы готовимся к свадьбе, а не к похоронам.
Чтобы доставить мне удовольствие, шофер выбрал музыку, которая нравилась мне в те времена, когда он возил меня в школу. Но он не знал, что эта же мелодия была записана на грампластинке, разбитой отцом в конце учебного года. Она лишь напомнила мне о несчастье.
Выходя из машины, мы попросили шофера забрать нас через три часа.
Парикмахер оглянулась в поисках следующей клиентки.
- Это вы? -г справилась она у моей спутницы.
- Я бы с удовольствием, но теперь очередь малышки Самии, а я помогаю ей.
- Сколько тебе лет?
- Шестнадцать, мадам.
- Выглядишь как четырнадцатилетняя. Тебе точно шестнадцать? Хотела бы я поговорить с твоей матерью, чтобы в этом убедиться, - говорила она, разглядывая меня, словно я была раненым животным. - Какую ты хочешь прическу? У тебя прекрасные волосы, и не хотелось бы стричь их коротко.
Она говорила со мной так, как говорят с детьми, настолько ей было трудно представить меня в качестве невесты.
- На ваше усмотрение, мадам. Я в этом ничего не понимаю.
Парикмахер более не настаивала. Она подняла и собрала волосы наверх - получился большой шиньон, в два раза шире моей головы. Когда она приступила к макияжу, я попросила сделать его легким, поскольку по моему лицу беспрестанно текли слезы. Рассеянно выслушав пожелания счастья, я села в машину. Шофер улыбнулся.
- Как ты красива, девочка! Пусть Бог никогда не оставит тебя без помощи.
Я промолчала. Поездка оказалась слишком короткой, а мне хотелось, чтобы она продолжалась бесконечно.
- Будьте смелее! Выше нос! - подбодрил шофер и церемонно пожал мне руку.
У него на глазах проступали слезы, я была тронута его сочувствием, но надо было идти, потому что невеста не должна останавливаться перед дверью.
Все женщины, находившиеся в тот миг в доме, включая мать, собрались вместе и принялись рассматривать меня со всех сторон. Издавая радостные крики, все поздравляли мою мать. Всеобщее ликование.
- Видит Господь, какая она красивая, наша Самия!
Какая красивая у вас дочь!
Мать тоже смотрела на меня с гордостью, а когда мы остались наедине, сказала:
- Посмотри, как ты изменилась! Ну просто красавица! Такой подходящий момент побыть красивой. Ты еще больше понравишься своему мужу. Когда я выходила замуж, у меня не было всего того, что есть у тебя. Почувствуй себя счастливой, дочь! Через час ты уже не будешь мадемуазель Шарифф, ты станешь мадам Адиб.
Мать ушла, и я снова расплакалась, потому что все больше и больше боялась того момента, когда увижу своего будущего мужа. Какие слова я буду ему говорить?
На какую вообще тему могут разговаривать два абсолютно чужих человека? Ведь мужчины, с которыми мне доводилось общаться до сих пор, были либо мои братья, либо пожилые люди, такие как мой отец.
Мне сказали, что скоро ко мне придут спрашивать, согласна ли я выйти замуж. Ответив утвердительно, я должна буду поставить свою подпись в регистрационном журнале. Лицо мое при этом останется закрытым.
Через десять минут я услышала голос - кто-то читал Коран. Затем наступила полная тишина. Приближался решительный момент. В дверь постучали. Я закрыла лицо накидкой, как меня учили. Дверь распахнулась - на пороге стоял лучший друг и врач отца.
- Здравствуй, моя девочка! Приподними накидку, я хочу увидеть твои прекрасные глаза.
Я послушалась.
- Твой отец назначил меня главным свидетелем, чтобы подтвердить твое согласие, прежде чем передать тебя Абделю. Ты согласна, девочка?
- Посмотрите на меня, дядя Али. Неужели вы думаете, что я рада тому, что сейчас происходит?
- Что ты хочешь сказать? Ты не согласна?
Я подтвердила кивком головы.
- Зачем же ты позволила родителям поступить так, если ты не согласна? - продолжал он задавать вопросы.
- Умоляю вас, дядя Али, пожалейте! Не дайте насильно выдать меня замуж! Я готова покончить с собой, чтобы избежать этих мук. Готова на это, даже если никто после этого не будет меня оплакивать.
- Что же мне сказать твоему отцу? Сейчас же поговорю с ним.
Я поняла, что должна пойти на попятный, иначе в который раз испытаю на себе гнев отца, и я остановила дядю Али.
- Самия, я вижу, что ты не согласна. Я тоже против того, чтобы тебя выдавали насильно. Ты приносишь себя в жертву, но я должен предпринять попытку предотвратить это. Успокойся, я сделаю все, что в моих силах.
И он вышел из комнаты. Слезы еще не высохли на моих щеках, как я уже раскаивалась в сказанном, упрекая себя в том, что испортила такой важный день для моих родителей. Проклиная себя, я сильно ударила себя по щеке.
Раздались шаги отца. Когда открылась дверь, я увидела его полные ненависти глаза и, затаив дыхание, закрыла лицо руками.
- Если у нас сегодня не будет праздника, я перережу тебе горло и выпью твою кровь, проклятая девка! - исступленно заорал он. - Ты не моя дочь, не моя кровь!
Сатанинское отродье! Ты всегда отравляла мне жизнь.
Не можешь удержаться в последний день, который проведешь в моем доме! Тебя направляет дьявол, вот кто!
А теперь ты закроешь свою пасть и покорно выйдешь замуж. Так я навсегда избавлюсь от тебя. Даже если тебя будут рвать собаки, я не пошевелюсь, чтобы тебе помочь. Ты поняла?
- Да, отец, я раскаиваюсь, что так поступила.
- Не реви, меня твои крокодиловы слезы не трогают.
Он вышел, хлопнув дверью. Слезы лились в три ручья.
Дядя Али попросил свою жену Кариму утешить меня, но, увидев меня, она сама залилась слезами.
- Что они с тобой сделали? Не плачь, я буду с тобой до последней минуты.
Карима рассказала, что ее тоже выдали замуж против воли, но дядя Али оказался хорошим человеком, и со временем она полюбила его. Возможно, мне тоже повезет, как и ей.
- Подожди, я поищу что-нибудь, чтобы подправить твой макияж. От слез у тебя остались разводы.
Меня уже ждали в зале для торжеств. Приведя в порядок макияж, она помогла мне надеть свадебное платье.
Я вышла из комнаты, которая больше мне не принадлежала. Я покидала свой маленький кокон навсегда.
Какой тяжелой ни была моя жизнь дома, уйти отсюда нелегко. На пороге я задержалась, чтобы в последний раз окинуть взором и запомнить это место навсегда.
Женщины толкались, чтобы увидеть меня в наряде, а я искала глазами мать. Она не двинулась с места.
- Давай, девочка. Спускайся, - напутствовала тетя Карима, и я продолжила свой путь.
Мне покрыли голову и лицо плотной вуалью, в которой я должна была пройти в автомобиль.
Лицо новобрачной следует скрывать от глаз публики до тех пор, пока ее не привезут в зал для торжеств. Чтобы никто не сглазил. Мать была убеждена в истинности этого поверья: если в дом приходит беда, это всегда последствие сглаза недоброжелателей, которые завидуют твоему счастью. А сегодня, в столь знаменательный день, нужно было соблюдать особую осторожность.
Алжирская традиция требует, чтобы отец невесты поднял руки над парадной дверью дома. Новобрачная, переступая порог, проходит под вытянутыми руками отца, который в последний раз целует дочь. Этот ритуал - залог будущей беззаботной жизни невесты. Когда я проходила под руками отца, он прошептал вместо поцелуя:
- Ты не заслуживаешь, чтобы я сказал тебе «прощай».
И снова по щекам покатились слезинки.
Машина для невесты была роскошной - черный автомобиль класса люкс, украшенный многочисленными лентами и белыми цветами. Недавно получивший водительские права Фарид в роли шофера был очень серьезен.
В сопровождении нескольких женщин я села внутрь.
С меня сняли плотную вуаль, под которой я чуть было не задохнулась, оставив только легкую прозрачную белую фату из той же ткани, что и платье. Брат не видел меня три дня, поэтому с нежностью поглядывал на меня и улыбался, но я никак не отреагировала. Тетя Карима крепко сжала мою руку.
- Приехали, - торжественно провозгласил Фарид.
Снова надев мне на голову плотную накидку, меня отвели в специальный зал для новобрачных. Стояла ужасная жара, и я поспешила избавиться от этой хламиды.
Заиграла музыка, и в зале стали появляться гости.
Тетя Карима справилась, как я себя чувствую.
- Как приговоренная к смерти, - выдохнула я слабым голосом.
- Не говори так, девочка. В день свадьбы не говорят о несчастье.
Меня усадили в кресло на возвышении, так, чтобы всем было видно, и вручили коробочку с кольцом, кото81 рое я должна буду надеть жениху на палец. От одной только мысли, что я буду это проделывать на глазах у толпы гостей, меня бил озноб.
Ю-ю стали пронзительнее, настойчивее: в зал вошел жених. Все повернулись в его сторону, и я воспользовалась случаем, чтобы наконец рассмотреть его. Среднего роста, широкоплечий, он производил впечатление сильного человека. Темные глаза и густые черные усы.
Жених подошел к креслу, стоявшему рядом с моим.
Я опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом.
- Настало время искупления за все твои глупости, - прошептала мать и отошла в сторону. - Будь любезна, Самия.
Жених сидел рядом, а мне казалось, что вот-вот я упаду в обморок. Но не случилось. Я выдержала. Певчие выводили рулады в мою честь, публика аплодировала.
Пришло время для торжественного дефиле в двенадцати платьях, подобранных матерью. Женщина, выполняющая обязанности свадебного распорядителя, отвела меня в специальную комнату. Дефиле началось. Я надевала одно платье, проходила в нем до своего места, садилась на пять минут, после чего вставала и уходила.
Надевала следующее и снова возвращалась… Я чувствовала себя неловко, расхаживая туда-сюда, но так у меня появлялась возможность быть подальше от жениха.
После двенадцатого наряда я вновь облачилась в свадебное платье, в котором чувствовала себя, как в робе смертника, и мать с улыбкой подала жениху знак, что настало время обменяться кольцами.
Жених повернулся ко мне, требуя протянуть руку.
Впервые он обратился ко мне. Глаза гостей были прикованы к нам, и я обвела взглядом присутствующих в поисках сочувствия. Мать жестом потребовала быть внимательнее к тому, что происходит. Тетя Карима печально показала на свой палец. Я поняла - настала моя очередь.
Доставая кольцо из коробочки, я уронила его, и Абделю пришлось наклоняться за ним. Я аккуратно взяла кольцо, и хотя пальцы тряслись, вторая попытка оказалась удачной. Никогда раньше я не касалась руки постороннего мужчины. Это взволновало меня.
Обменявшись кольцами с женихом, я почувствовала облегчение, правда, на короткое время. Я знала, самый тяжелый момент впереди. Около восьми часов грянула прощальная песня, и Абдель повел меня к выходу. Тетя Карима шла рядом.
- Я здесь, Самия, не беспокойся. Я буду сопровождать тебя до дома твоего дяди. Там пройдет ваша первая брачная ночь..:.;
Я попросила ее надеть на меня накидку. Не хотелось, чтобы посторонние видели мои слезы.
И в сопровождении Каримы я прошла к автомобилю для женщин.
Эта «прекрасная» первая брачная ночь!
Пой муж - теперь у меня был законный муж - должен был присоединиться ко мне в нашу первую ночь.
Тетя Карима проводила меня в комнату для новобрачных, достаточно просторную даже в сумрачном свете. В центре стояла широкая кровать с атласным покрывалом, отороченным кружевами, и с раздвинутыми занавесками балдахина. Я почувствовала, что покрываюсь гусиной кожей - настолько мрачным мне показалось увиденное.
Тетя Карима без устали твердила, что все идет хорошо.
Вскоре хозяйка дома, моя тетушка по матери, объявила, что новобрачный уже на подходе, поэтому тетя Карима должна проститься. Я бросилась к ней.
- Пожалуйста, не оставляйте меня! Мне страшно!
Не оставляйте меня с ним! Заберите меня!
- Я буду в соседней комнате. Ты сможешь меня позвать, если понадобится.
Тетя Карима ушла, оставив меня наедине с моими слезами и страхом. Некоторое время спустя дверь раскрылась, и походкой заходящего в гарем паши в комнату вошел мой муж. Постояв немного на пороге, он медленно приблизился. Я ждала, затаив дыхание.
- Фу, наконец-то мы остались одни, - язвительно начал он. - Посмотри на меня.
Я не смела поднять голову, и он пальцами взял меня за подбородок. Впервые я посмотрела в лицо мужа. Я уже знала, что ему тридцать лет, хотя выглядел он значительно старше. Черты лица были правильные, но жесткое выражение делало его суровым. Его можно было бы назвать даже красивым, если бы он почаще улыбался.
Сев рядом, муж осмотрел меня с головы до ног, потом стал гладить руками, с каждым движением все сильнее нажимая. Я вскрикнула.
- Только не строй из себя святую невинность. Никогда не поверю, что ни один парень никогда тебя не касался.
А то я вас, девок, не знаю! Только прикидываетесь, чтобы набить себе цену, но я-то не дурак! - Он рассмеялся. - Ну-ка, иди ко мне! Увидишь, как это будет со мной!
Он стал мне отвратителен. Я не хотела видеть его лицо, не хотела его прикосновений. Мать была права, называя мужчин воплощением зла. Но почему же ее нет рядом, чтобы помешать этому злу?! Я была совсем одна с этим проголодавшимся волком. Он велел раздеться, но я замотала головой, тогда он повалил меня на кровать и стал с силой срывать с меня одежду.
- Кричи, если хочешь. Мы одни в доме. Кроме нас, здесь никого нет. Чем громче ты кричишь, моя ягодка, тем больше заводишь меня.
Я поняла, что он получает удовольствие от происходящего, но все равно сопротивлялась, цепляясь за платье. Вдруг он ударил меня по лицу.
- Получи, - выдохнул он. - Это заставит тебя одуматься.
Я схватилась рукой за щеку, а он, воспользовавшись моментом, вырвал платье и стал меня рассматривать.
- Целый год я гадал, как ты выглядишь без одежды.
Знаешь, а ты совсем не похожа на женщину, которой я тебя представлял. У тебя же совсем нет груди. И что мне теперь делать с этим набором костей? Вырастет она со временем или я всю жизнь буду довольствоваться тем, что есть?.. Ага, тебе не нравится заниматься любовью?
Давай, не стесняйся, и ты увидишь, какой огонь пылает в твоем мужчине.
Теперь я понимала, какой мужчина мне достался.
Абдель был неистовым. Чтобы избежать побоев, мне нужно было подчиниться. Я выполнила его требование, оставшись полностью голой. Мне было стыдно. Хохоча, он щупал меня, чем внушал все большее отвращение.
Потом спросил, точно ли я девственница. Конечно, я была девственницей.
- Ну что, развлечемся? - добавил он с вызовом.
Схватив меня за плечи, он навалился сверху и резко попытался проникнуть в меня. От боли я закричала, прося остановиться, но чем громче я умоляла, тем больше боли он мне причинял. Уснуть мне так и не удалось, поскольку всю ночь он не прекращал своих попыток проникнуть в меня. И каждый раз я плакала и выла от боли. Утро застало меня рядом с громко храпящим мужчиной.
Поднявшись, я побрела в ванную комнату. Оказалось, мы действительно были одни в большом доме. Проходя мимо зеркала, я посмотрела на свое отражение: некрасивая, потрепанная и несчастная. Приведя в порядок волосы, я села на пол и положила голову на колени: всегда так садилась, когда испытывала страх и хотела уберечься от неприятностей. Перед глазами стояли ночные унижения, которые подтверждали предательство моих родителей, а именно моей матери, которая позволила выдать меня за сексуального маньяка (хотя тогда я еще не знала этого термина). Если бы у меня был выбор, я бы предпочла умереть.
Вдруг из-за двери донеслись звуки шагов и оборвались перед ванной. Это был Абдель. Он постучал.
- Самия, открой!
Я не подчинилась, и тогда он заорал:
- Открой дверь или я ее высажу и разобью тебе голову.
Испугавшись, я открыла.
- Так ты хочешь заняться любовью прямо в ванной, маленькая вертихвостка? - поинтересовался он.
Желая закончить начатое ночью, он швырнул меня на пол и стал целовать, высовывая язык, словно испытывающая жажду собака. Я заорала и, к своему удивлению, тут же услышала шаги. Муж зажал мне рот, а из-за двери послышался голос тетушки:
- Что там происходит у наших маленьких голубков?
Абдель поднялся и быстро оделся.
- Голубков, скажешь тоже! Самия кто угодно, но только не голубка. Скорее уж ворона, которая ни с кем не хочет делиться сыром.
Он вышел в коридор, и я услышала, как он о чем-то шепчется с тетушкой. Вскоре внизу хлопнула входная дверь, и я поняла, что муж ушел из дому злой как черт.
Тетушка поглядела на меня с упреком.
- Где ночная рубашка, которую тебе положили у изголовья?
- Висит на спинке кровати.
- Идиотка! Ты испортила свою брачную ночь!
- Не понимаю. Как я испортила брачную ночь?
- У тебя текла кровь после близости с ним?
- Нет. Просто мне было очень больно. И сейчас больно.
- Видимо, мне говорили правду: ты ничего не умеешь, можешь только плакать. Твоя мать мне часто об этом говорила, да я ей не верила. Бедная Варда, да придет ей на помощь Аллах! Послушай меня, Самия. Это вопрос чести, с таким не шутят. Почему это после близости у тебя не было кровотечения? Или он не лишил тебя девственности?
- Я не знаю! Знаю одно - было очень больно, когда он дотрагивался. Больно и страшно.
- Речь не об этом. То, что тебе было страшно, это не важно. Важно доказать, что ты была девственницей.
Что мне теперь сказать твоей несчастной матери? Что этой ночью ничего не было? Может, у него что-то не в порядке с пенисом? Если ничего не произошло по его вине, это меньший позор для чести семьи Шариффов, чем другое. Понимаешь?
- Я ничего не понимаю. Мне было больно всякий раз, как он ко мне прикасался. Не позволяйте ему! Мне казалось, будто он раздирал меня на части всю ночь! Я боюсь его. Тетушка, не оставляйте меня. Заберите меня отсюда!
- Куда я тебя заберу? Постой! Я приготовлю тебе поесть, и тебе станет лучше. Через это проходят все женщины, не только ты. Пока никто не умер после брачной ночи. Главное сейчас - подтвердить твою ность. В следующий раз, когда у вас будет близость, положи под себя ночную рубашку так, чтобы на ней осталась кровь. Так твои родители подтвердят, что честь семьи не запятнана. Да твоя мать плясать будет с твоей ночнушкой! Давай, девочка, будь достойна рода Шариффов.
Я немного перекусила, надеясь, что мужа не будет долго. Увы, как только тетушка ушла, Абдель вошел как тень и набросился на меня, повалив на пол на живот; всем весом он навалился на мою спину. Потом развернул и задрал ночную рубашку. Он был разгневан и больше не слышал ни плача, ни мольбы.
- Ты теперь моя, и я не хочу, чтобы меня считали неполноценным. Я слышал, о чем ты тут сплетничала с теткой, и сейчас докажу, что я мужчина, настоящий мужчина. И не когда-то там в следующий раз, а прямо сейчас! Твои родители узнают, кто я. Меня возбуждает лишь мысль, что я могу делать все что угодно с дочерью своего шефа!
Он вонзил в меня пенис так, словно это был кинжал.
От боли я потеряла сознание, а когда пришла в себя, поняла, что по-прежнему лежу на полу. Только накрытая покрывалом. Моя тетушка с гордым видом держала в руке ночную рубашку в пятнах крови, словно это военный трофей.
- Браво, моя девочка! - сказала она, помогая мне подняться. - Я сейчас же отнесу рубашку твоей матери, чтобы она показала ее толпе. Собравшиеся только этого и ждут. Ты подтвердила честь рода, Самия! Мы все гордимся тобой. Прими мои поздравления! Теперь отдыхай.
Ты стала женщиной, и я желаю тебе много детей, прежде всего прекрасных мальчиков!
Мне хотелось есть. Тетушка принесла чашку кофе с круассаном и поставила рядом, но у меня не было сил дотянуться до них. Хотелось выспаться, пока рядом не было Абделя. Я чувствовала себя израненной, униженной и оскверненной. Я не хотела, чтобы он возвращался. Тем временем моя мать танцевала перед гостями «танец спасенной чести». Танцевала долго? пока не упала в изнеможений.
Насилие со стороны мужа не прекращалось.
Через четыре дня ко мне в гости пришла мать. До нашего отъезда во Францию оставалось два дня, и она решила узнать, что из одежды я возьму с собой. Мне было все равно, и я попросила ее выбрать на свой вкус.
- Перед тем как расстаться, в последний раз послушай меня, Самия. Теперь ты должна слушаться мужа и выполнять все его требования. Он все будет решать за тебя. Если он будет делать тебе замечания - это его право. Даже если они покажутся тебе несправедливыми, все равно будь терпеливой и говори себе, что все это делается для твоего блага. Если он поднимет на тебя руку, знай, что он имеет на это право, потому что воспитание жены - прямая обязанность мужчины. Твоя тетя рассказала мне, что муж дал тебе пощечину во время первой брачной ночи. Не переживай, ведь он сделал это, потому что любит тебя и желает тебя. Понимаешь?
- Когда любят, не бьют!
- Откуда ты знаешь? Разве ты уже любила? Или думаешь, что раз мы с твоим отцом били тебя, то не любили? Ошибаешься. Когда человека любят, то делают все, чтобы помешать ему ступить на неверный путь. Меня бьет твой отец, но разве он меня не любит? Наоборот, я благодарна. Ведь именно благодаря ему я стала уважаемой в обществе женщиной. Я живу жизнью, о которой всегда мечтала. Такой жизни я желаю и тебе, но ее надо заслужить послушанием и благодарностью к мужу.
Я слушала ее и думала: «Моя мать учит меня искусству выживать во время войны! Войны длиною в жизнь…»
Слушать мужа. Собрать в кулак смелость и терпение.
Позволить ему командовать тобой. Быть убежденной, что он всегда поступает тебе во благо. Он - хозяин, ты - рабыня! Вот главное правило для несчастных дочерей строгих родителей-экстремистов, которые постоянно твердят о суровых религиозных правилах: отец знает все, отец - это Закон!
Отправляясь домой паковать чемоданы, мать дала мне еще один совет - повторять одну и ту же фразу всякий раз, когда между мной и мужем возникнут трения: «Я должна быть покорной и быть достойной рода Шариффов».
- Поднимайся в комнату и приведи себя в порядок, если не хочешь, чтобы твой муж заглядывался на других девок.
Я осталась одна рассматривать стены. А когда отправилась приводить себя в порядок, он грубо схватил меня за плечо. И как только он умудрялся совсем не производить шума при ходьбе? Волк, настоящий волк, хватающий свою добычу!
- Идем в спальню, моя хорошая! Я научу тебя любви.
Я хочу видеть тебя абсолютно голой, пусть даже сейчас твое тело оставляет желать лучшего. Тебе надо поправиться, чтобы твоя грудь стала больше. Это меня не устраивает.
Ударив за то, что я отказывалась его целовать, он взял меня силой.
- Надеюсь, мне не придется бить тебя всякий раз, когда я захочу тебя взять? - проревел он. - Похоже, ты безбожница. Долг правоверной мусульманки - удовлетворять своего мужа. Отказываясь от этого, ты потеряешь место в раю. Я твой муж, и ты должна уважать меня и слушаться. Таковы наши законы. Мужчинам Господь сказал: «Вы пастухи, а женщины - скот, который вы пасете!» Если не веришь, могу показать тебе эту суру из Корана.
Все же я осмелилась усомниться в его словах и сказала, что трудно представить, чтобы Господь говорил подобные речи. Муж разозлился, в очередной раз поволок меня к кровати и изнасиловал.
- Надеюсь, теперь ты поняла, кто пастух, а кто скотина. Можешь спросить у своего отца, но я уверен, что он подтвердит мою правоту. Он ревностный мусульманин и законы шариата знает намного лучше меня. Послушай меня, смирись с этой мыслью, иначе ты серьезно осложнишь свою жизнь. Мне не нравится строптивая супруга. Когда я голоден, ты должна накормить меня, когда хочу спать, ты должна укрыть меня одеялом, когда я захочу женщину, ты будешь удовлетворять меня. И мне плевать, хочешь ты сама этого или нет.
Два дня пролетели как мгновение, настала пора отправляться в путь. В последний раз я пришла в родительский дом проститься с семьей. Мать приготовила мне два чемодана с вещами, которые сама собрала, и не преминула прочитать мне целую лекцию, повторив свои предыдущие инструкции. Правда, на этот раз она не уточнила, что я при необходимости могу рассчитывать на них.
Я пошла к отцу - тот как всегда сидел один перед телевизором - и села, сделав вид, что заинтересовалась передачей.
- Зачем ты пришла? - спросил отец, удивленный моим молчанием. - Хочешь денег? Сколько тебе?
Я ответила, что мне не нужны деньги, что я просто хочу в последний раз посидеть рядом с ним. Я хотела сказать, что нуждаюсь в его поддержке, в его благослове Самия Шарифф нии, но не нашла в себе сил это сделать. А так хотелось услышать, что даже после того как он выбрал для меня мужа, он все равно отвечает за все, что со мной происходит, и всегда готов меня защитить. Я так нуждалась в этих словах. Но знала, что отец мне этого никогда не скажет.
Сначала я поцеловала сестричку, потом братьев. Плакал только Малек. В последний раз я посмотрела на дом и на родных. Мать помахала мне, и этот простой жест согрел душу. Я уезжала, зная, что мое сердце все равно останется там.
Я уезжала далеко, вместе с бешеным животным, и никто больше не позаботится обо мне. Казалось, всем так хотелось, чтобы я поскорее уехала, словно я могла заразить их чумой. С человеком, который отныне управлял моей жизнью. Он сел на переднее сиденье рядом с моим отцом - отец должен был отвезти нас в аэропорт. Я устроилась сзади и принялась осматриваться по сторонам.
Хотелось навсегда запечатлеть в памяти картинки, плывущие передо мной, словно я видела их в последний раз.
От этой мысли на глаза накатили слезы, которые заметил отец.
- Почему ты плачешь? Ведь ты уезжаешь в страну, в которой родилась! У тебя есть муж, он позаботится о тебе. Каждое лето я буду оплачивать тебе билеты на самолет, чтобы ты могла навещать нас. Полно тебе, будь взрослой, перестань. Будь достойной супругой и дочерью. Уважай наши обычаи, дочка, никогда не позволяй, чтобы французская культура заставила тебя отказаться от наших религиозных традиций. Впрочем, твой муж позаботится об этом. В Париже сейчас жилищный кризис, поэтому в качестве свадебного подарка я купил для вас хороший дом с мебелью. Тебе понравится. Это все, что я хотел сказать. А теперь покажи, что ты рада!
Я улыбнулась. Я в самом деле была рада: ведь наконецто он заговорил со мной спокойно и сделал подарок, чтобы доставить мне удовольствие. Но он даже не догадывался о том, что было у меня на сердце, о том страхе, который я испытывала в тот день, представляя, что во Франции останусь наедине с Абделем. Я уже догадалась, что за мужчина стал моим мужем - мужчина, который знает, какую власть имеет надо мной. Я знала, что он будет помыкать мною и делать все, что ему заблагорассудится.
У меня было несколько причин, чтобы бояться собственного будущего во Франции. Я смотрела на сидевших спереди мужчин, которые говорили о делах. Мужчин, от которых зависела вся моя жизнь. Сегодня отец передавал эстафету Абделю. Хорошо, наверное, снять с плеч тяжелый груз ответственности и передать его другому,., В аэропорту муж засуетился. В какой-то момент они повернулись ко мне спиной, но я увидела, как отец передал ему стопку купюр. Абдель сразу повеселел. Жестом он велел мне следовать за ним. Двое мужчин с чемоданами шествовали впереди, а я замыкала процессию.
Я шла за ними, как ребенок идет за взрослыми. Мне казалось, что они могут забыть обо мне. Перед таможенным контролем отец помахал Абделю, но когда я потянулась поцеловать его, не позволил мне этого, как обычно, ограничился похлопыванием по плечу и напоминанием о том, что я должна заботиться о себе, но еще больше заботиться о муже.
- Надеюсь, - добавил он, - твой муж никогда не будет на тебя жаловаться. Ну а если у тебя возникнут проблемы с ним… вы люди взрослые, сами во всем разберетесь. Ступай и будь достойна своего отца!
Абдель дал мне знак поторопиться - казалось, ему хочется быстрее покинуть это место. Самия Шарифф Мой отец заплатил за билеты первого класса.
- Возле иллюминатора сяду я, - заявил муж и, заняв желанное место, приказал сесть рядом с ним. Возвращение в Париж все больше пугало меня.
- Готова к вечеру? - спросил он.
- В смысле?
- В том смысле, что я собираюсь провести хороший интимный вечер в компании с тобой.
Я молчала, не зная, что ответить. Он нахмурился.
- Ты что, фригидная?
- Я не знаю, что означает слово «фригидная». Объясни мне.
- Фригидная - это когда шлюха вроде тебя корчит из себя святую! Держу пари, что ты строила глазки парням, а мне только пыль в глаза пускала насчет своей девственности. Скорее бы оказаться дома. Там я тебе преподам урок, мало не покажется.
Я знала, что от него можно ожидать чего угодно, но до этого момента даже представить не могла, насколько мерзким он может быть.
«Любовное гнездышко»
Через два часа мы благополучно приземлились в Париже. На этот раз город уже не вызвал восторга - теперь Париж стал для меня символом неизвестности и неуверенности в своей жизни в качестве замужней женщины.
Прохожие казались счастливыми. Они улыбались, суетились, болтали. Довольные собой, они куда-то спешили, и только я, брошенная в новую жизнь, которой так хотела избежать, чувствовала себя изгоем. Мы пошли забирать багаж, и Абдель велел держаться рядом.
Внезапно он развернулся и грубо дернул меня за плечо.
Я спросила, почему он так сделал, и его ответ поразил меня до глубины души.
- Думаешь, я не вижу твоего спектакля? Я обратил внимание, как на тебя смотрел тот тип с коричневым чемоданчиком. Так тебе нравятся такие?
Убежденный в своей правоте, муж накручивал себя больше и больше. - Хорошенькое начало, - продолжал насмехаться он. - Ну да ладно. Думаешь, я буду спокойно смотреть, как ты превращаешь брачное ложе в проходной двор?
Ошибаешься. Если узнаю, что ты хоть раз мне изменила, я перережу тебе горло, чтобы очиститься твоей кровью.
Подобные угрозы были не в новинку: сначала подобное заявлял отец, потом мать и теперь вот муж.
Религиозные фанатики утверждают: попасть в рай можно только с незапятнанной честью. Если же тебя опорочили, позор можно смыть, лишь убив виновного.
Из аэропорта домой мы ехали на такси. Абдель молчал, бросая на меня презрительные взгляды. А я разглядывала окрестности с частоколом небоскребов и нескончаемым потоком машин. Так я мысленно пыталась отсрочить прибытие.
Купленный отцом дом •»- большой, четырехэтажный - я осматривала с большим любопытством. Не спеша я обошла вокруг него: здесь было все зелено, много цветов, особенно роз различных оттенков. А еще абрикосов и вишен с плодами. Как это было замечательно!
На миг я почувствовала себя счастливой, но Абдель грубо вернул меня к действительности.
- Папина дочка довольна? - презрительным тоном спросил он. - Нашей фифочке понравился дом? Не понимаю, зачем нужно было покупать такую громадину?
Или ты думаешь, мы заделаем целую кучу детишек?
Спорю, что ты не только фригидна, но и бесплодна.
- Я никогда не была папиной дочкой. Да и маминой тоже.
- Пойдем открывать дворец! Удовлетворит ли он мадам принцессу? - желчно бросил он.
Мы стали вносить чемоданы в дом.
Внутреннее убранство полностью соответствовало вкусу моего отца. На первом этаже находились кухня в стиле модерн и гостиная окнами на просторную террасу, окруженную розовыми кустами. Выше большой салон и обеденный зал. Посреди сада чуть покачивались от дуновения ветерка детские качели - раньше здесь жила семья с маленькими детьми. Странно, но это делало дом еще уютнее. На третьем этаже располагалась большая спальня с ванной комнатой, две комнаты поменьше и еще одна ванная. На самом верху находились еще две большие комнаты и третья ванная. Я понятия не имела, что буду со всем этим делать.
Восхищение улетучилось, стоило мне вспомнить о муже. Я сразу ощутила себя потерянной. Он воспользовался моментом и потащил меня к кровати с требованием раздеться. Складывалось впечатление, что у супруга было некое устройство, позволявшее ему точно определять момент, когда я чувствовала себя наиболее слабой и уязвимой. Позже я поняла, что умение безошибочно определять эти моменты он использовал, чтобы еще больше унизить и подчинить меня. Это была игра, доставлявшая ему истинное наслаждение - так проявлялась его сущность садиста, радовавшегося страданию других.
- Давай чуть позже, я что-то, не в форме.
- О! Мадам принцесса плохо себя чувствует, когда нужно удовлетворить мужа? Но ведь надо как-то освятить это место, моя куколка. Снимай. Быстро! - последнее слово он рявкнул. - Или ты, сука, думаешь, что я не заметил твои фортели в такси?
- Фортели? О чем ты? Клянусь, я ничего не делала. - Рассказывай кому-нибудь другому, куколка! Стоит, наверное, позвонить твоему папаше и рассказать, как ты строишь глазки мужчинам при муже. Я-то думал, что беру в жены порядочную девушку из хорошей семьи, а оказалось, что женился на потаскухе!
Муж швырнул меня на кровать и разорвал платье.
Надругавшись надо мной, он как ни в чем не бывало пошел в кухню и оттуда крикнул, открыв холодильник:
- А твой старый хрыч позаботился о продуктах. Холодильник полный! Иди есть, если хочешь!
Я сказала, что не голодна, но он притащил меня в кухню за руку, потребовав в таком случае накормить его.
- Приготовь мне чего-нибудь на скорую руку. В шкафу есть консервы, да и в холодильнике много чего.
- Хочешь, сварю макароны?
- Надеюсь, макароны не единственное блюдо, которое ты знаешь. Еслиты еще и готовишь так же, как занимаешься любовью, я отправлю тебя туда, откуда ты явилась. То-то мой шеф обрадуется!
И он зашелся истерическим смехом.
- Когда будешь готовить, не забывай время от времени подходить ко мне и целовать!
Со слезами на глазах я приготовила томатный соус, делать который меня научила мать, и поставила варить макароны. Пока я готовила, муж принуждал меня целовать его, хватая за волосы и притягивая к себе.
Проглотив первый кусочек, он швырнул в меня тарелкой. Та разбилась, а ее содержимое разлетелось в разные стороны, забрызгав меня. То там то тут по кухне растекались большие красные пятна. В страхе я присела на корточки и закрыла голову руками. Муж схватил меня за волосы и поволок е спальню, где еще раз изнасиловал.
Когда он заснул, я спустилась вниз. Хотелось побыть одной, а заодно позвонить матери, чтобы пожаловаться на супруга за побои и насилие.
Мать не захотела меня слушать, сказав, что ни о каком насилии со стороны мужа не может быть и речи, потому что муж имеет над женой безграничную, неоспоримую власть, и попросила больше не звонить и не жаловаться.
Она-де устала от капризов маленькой испорченной девочки и не собирается говорить об этом отцу. Я понимала, что снова осталась одна в своем несчастье, и положила трубку. Тогда я вспомнила о парижской тетушке, но она была сообщницей моих родителей.
Я должна сама сделать так, чтобы мой муж не относился ко мне грубо. Однако для этого был только один способ - безропотно потакать всем его желаниям.
Можно было позвонить подруге детства - она единственная меня поняла бы, ия набрала номер тетушки.
Я попросила дать мне номер телефона семьи Амины под тем предлогом, что я хочу сообщить о своем приезде, но тетушка отказала. Я была настойчива, и она уступила, посоветовав не приглашать подругу домой, поскольку Абдель знал о ее скверной репутации.
Когда я вешала трубку, на лестнице показался муж.
- Кому ты звонила? - голосом инквизитора спросил он.
- Своей тетушке.
- Я тебе не верю. Ты разговаривала с любовником!
Теперь я понимаю, почему ты не хочешь со мной спать.
Не помня себя от гнева, он схватил меня за волосы, швырнул на пол и как обезумевший зверь овладел моим телом. Я умоляла его поверить, что не знаю никакого другого мужчину, но он, видимо, был убежден в обратном. - Твой любовник трахается лучше? - ревниво повторял он.
Я не могла защитить себя, - Абдель был намного сильнее.
В первые недели замужества я часто думала о смерти.
Несколько раз позвонила матери в надежде найти хоть какую-то поддержку и понимание у родителей, но мать палец о палец не ударила, чтобы сообщить отцу о поведении человека, которого он выбрал мне в мужья. Правда, она сказала, что я могу на них рассчитывать, если будет совсем худо, но я понимала, что это была не более чем дежурная фраза! Теперь, вспоминая пример матери с двумя тарелками, я ощущала во рту горький привкус - суп, предложенный моими родителями, был приправлен ядом!
Через пару месяцев я поняла, что беременна. Абдель грозился отправить меня домой заказной бандеролью, если я не забеременею в течение трех месяцев. Такой ультиматум больше не страшен: я не бесплодна! Господь подарил мне ребенка! Как только беременность подтвердили, я первым делом сообщила об этом матери. Новость ее на удивление обрадовала.
- Я вне себя от радости! Уверена, твой муж тоже будет счастлив! Давай, девочка, подари нам славного мальчугана.
«А если будет девочка? Как это воспримет муж? А родители? Еще больше будут меня игнорировать?» Я не желала своей дочери испытать то, что пережила сама. Конечно, я хотела родить мальчика, но разве это от меня зависело? К приходу мужа я приготовила вкусный ужин, помогла ему удобнее устроиться в любимом кресле, сняла с него туфли, как меня учила мать, и произнесла торжественно:
- Абдель, ты станешь папой.
- Папой? Что за чушь? - спросил он, и его глаза округлились от удивления.
- Я беременна.
- Но почему именно сейчас? Один ребенок у нас в доме уже есть. Зачем нам еще? Думаешь, я много зарабатываю, чтобы содержать такую ораву?
- Я думала, ты мечтаешь о ребенке! Ты считал меня стерильной, даже срок давал три месяца, чтобы я понесла. Я уже ничего не понимаю.
- Повторяю, ты сама еще дитя. Набитая дура из богатой семейки, которая испортила мне жизнь. Теперь ты хочешь испортить еще больше своим ребенком. В таком случае, дорогуша, позвони своему папаше и сама попроси, чтобы удвоил сумму…
- Какую сумму? Он что, посылает тебе деньги?
- Конечно, посылает. Как только втюхал мне тебя.
Не только же тебе пользоваться денежками твоего дорогого папаши. И представь, мне он дает побольше, чем тебе. Спросишь, зачем это ему? Да потому что я должен терпеть тебя всю свою оставшуюся жизнь. Он платит мне, потому что я избавил его от тебя, чтобы он мог жить спокойно. Папенька купил себе спокойствие. Он так торопился, чтобы больше не лицезреть тебя возле себя.
А теперь я тяну эту лямку.
Разговор кончился тем, что он опять утащил меня в спальню для своего наслаждения, сообщив, что намерен провести тест, чтобы узнать, такая ли крепкая у ребенка голова, как у его матери. Всю ночь, пока он беззаботно храпел, меня била дрожь - настолько велико было отвращение.
Первые семь месяцев беременности прошли в постоянном насилии - как только я находила в себе сме102 СамияШарпфф лость сопротивляться супругу, на меня обрушивались побои.
На восьмом месяце, после очередных побоев, когда Абдель был особенно жесток, у меня началось кровотечение, и я обратилась к врачу. Во время осмотра доктор спросил, что произошло. Я соврала, сказав, что поскользнулась, спускаясь по лестнице. Кровотечение не прекратилось, сильно болел живот. В любой момент могли начаться преждевременные роды, и я опять обратилась к матери с просьбой о помощи. Наверное, потому что одновременно со мной ей позвонил и муж, мать вылетела на следующий день, первым же рейсом.
Схватки тем временем усиливались. Не предупредив меня, Абдель уехал домой, поскольку, как он сказал медсестре, у него разболелась голова, и попросил позвонить, когда все закончится. Я осталась одна в больнице, вотвот готовая родить. Акушерка и медсестра уверяли, что все идет хорошо. Они делали все, что могли, чтобы компенсировать отсутствие рядом близких мне людей. Мне было очень больно!, и я попросила медсестру позвонить тетушке, которая приехала сразу же.
- Бедняжка, я знаю, каково тебе сейчас. Я тоже прошла через это. Как только почувствуешь сильную боль, начинай дышать глубже, а чтобы не прикусить губу или язык, держи во рту платок. Это тебя успокоит. Думай о своих родителях и муже. Как они будут гордиться тобой и твоим маленьким мальчиком!
- Перестаньте мне говорить о мальчике! Мне плохо, тетя! Господи, помоги мне!
Схватки длились семнадцать часов. Семнадцать долгих, нескончаемых, жестоких часов. А мне было только семнадцать лет, и никаких моральных сил. Рожала я естественным путем, потом я была совершенно измотана.
Когда показалась головка ребенка, акушерка попросила тетушку удалиться.
- Надеюсь, ты справишься с болью и родишь здорового сына, - сказала тетушка на прощание, полагая, что эти слова подбодрят меня.
Акушерка велела мне тужиться. Вагина была уже у головки ребенка, и я получила множество разрывов, как внутренних, так и наружных. Накладывая швы, акушерка говорила, что разрывы - явление обыденное и волноваться по этому поводу не стоит.
У меня родился прекрасный мальчик, темноволосый и смуглый, немного тщедушный, оттого что появился на свет на месяц раньше срока. Я взяла сына на руки и дала ему грудь. Он был такой маленький, такой крохотный!
Потом его отнесли в инкубатор - там он проведет несколько дней, но в часы кормления мне обещали приносить его.
С радостными ю-ю в палату ввалилась тетушка. Она поздравила меня с рождением сына и сказала, что сейчас же сообщит эту новость моей матери - долгожданный мальчик родился! Мужу она уже позвонила. По ее словам, он обрадовался рождению здорового сына. Вскоре он тоже пришел.
- Как ты? - спросил он спокойным голосом.
- Хорошо. Только немного неудобно. Мне накладывали швы.
Он сразу разозлился.
- Специально так подстроила - со швами. Не хочешь, чтобы я к тебе прикасался! Тебе это так не пройдет! Погоди! Где мой сын? - - В соседней палате, в инкубаторе, - спокойно ответила я.
- Он что, больной? - обеспокоился он.
- Почему больной? Просто немного недоношенный.
Он родился раньше времени.
- Ты даже не способна родить здорового ребенка, как всякая нормальная женщина! Мало того, что ты прошита вдоль и поперек, так еще и ребенок недоношенный!
Моя мать родила шестерых здоровых детей, твоя мать семерых. И ни у кого не было швов, из-за которых они уклонялись бы от исполнения супружеского долга!
Чего еще от тебя ожидать! - все больше и больше распалялся он.
Услышав его вопли, в палату вошла медсестра и, бросив презрительный взгляд на мужа, спросила, в порядке ли я. Муж пристально смотрел на меня, и я сказала, что чувствую себя хорошо.
- Если что, не стесняйтесь, зовите меня, - сказала медсестра и вышла.
Муж смотрел на меня с угрозой.
- Конечно, ты можешь сказать, что не желаешь меня видеть, и тогда, чтобы отстоять свое право, я буду вынужден пробираться сюда, применяя силу. Ну, погоди у меня! Посмотрим, будет ли доволен твой отец, если он узнает. Да, и не забывай: через несколько часов приедет твоя мать!
Уверенным шагом он покинул палату и направился посмотреть на своего сына. Наконец я смогла перевести дух.
Попрощалась и тетушка.
- Аллах велик, доченька, он послал нам мальчика! Он прислушался к нашим молитвам. Завтра мы с твоей матерью навестим тебя. Ей, конечно, не терпится увидеть внука. Давай ему грудь, чтобы он вырос таким же сильным, как его отец и дедушка.
Я лежала, наслаждаясь давно забытым чувством. Позади муки родов. Позади переживания, которые я испытывала во время беременности, боясь ударов, которые вместе со мной ощущал и ребенок. Теперь я могла не беспокоиться о себе. Главное, чтобы малыш был здоров.
Я проспала до следующего кормления, а потом медсестра показала, как правильно держать ребенка, чтобы ему было удобно сосать. Он был такой хрупкий, что я боялась его раздавить. Однако молоко он сосал легко, со знанием дела.
Я знала, что материнское молоко очень важно для здоровья ребенка, и гордилась тем, что могу кормить его грудью. В первый раз я стала кому-то нужна, в первый раз от меня зависел кто-то, за кого я была ответственна.
У меня появился по-настоящему близкий человек. Человек, достойный называться Амиром, то есть принцем.
Я держала Амира на руках, когда в палату вошел муж с улыбкой до ушей. Я испытала шок.
- Сюрприз!
И в палату вошла мать, вернее, влетела - так она спешила!
- Дорогая моя, спасибо, спасибо, - повторяла она без конца. - Господь услышал мои молитвы. Ты просто молодчина, Самия. Ты стала настоящей женщиной!
Больше года мы не виделись с нею, но, как и прежде, она не обняла меня, не поцеловала. Ее интересовал только ребенок (он уже был у нее на руках). Кажется, весь мир для нее ужался и сосредоточился только на ребенке.
Она разговаривала с ним, как со взрослым, спрашивала, не голоден ли он, хорошо ли Самия заботилась о нем в ее отсутствие.
Я к месту напомнила, что как раз кормила его и еще не закончила.
- Сомневаюсь, что у тебя достаточно молока, чтобы досыта кормить ребенка. Твоя грудь совсем плоская!- Вполне нормальная, - уверенно возразила я. - Медсестра сказала, что на третий день молока будет вдоволь. Отдай его, пожалуйста, я продолжу кормление.
- Имей уважение к матери, - вмешался муж, прикрикнув на меня. - Она приехала издалека не для того, чтобы ты ее вычитывала. Ей нечему у тебя учиться. Это твоя мать, и о детях она знает побольше, чем ты.
- Успокойся, дорогой зять. Самия молода и не думает, что говорит. Это же ее первый ребенок!
- Я научусь ухаживать за ним, мама. Ты покажешь мне, как менять ему подгузники и пеленать. Он кажется таким хрупким, я боюсь раздавить ему голову или поранить.
- Думаю, что ты еще слишком молода, чтобы дать ребенку все, в чем он нуждается, - провозгласила она с высоты своего опыта. - Ребенок - большая ответственность. Пока можешь кормить его сама. Как выйдешь из роддома, будешь докармливать из соски, потому что твоего молока будет недостаточно, чтобы он наелся.
Иди к Самии, мой маленький принц. Завтра я снова приду обнять тебя. А ты заботься о нем и давай ему грудь сразу, как только он проголодается.
Я забрала ребенка. Так было хорошо остаться с ним наедине! То, как вела себя со мною мать после года разлуки, обидело меня. Для нее я просто была неким существом, родившим ей мальчика. Я ничего не понимала.
Произведя на свет желанного мальчика, я, по крайней мере, сделала то, чего она от меня ожидала. Я надеялась, что это сблизит нас и она будет признательна за такой подарок. Почему же я чувствовала себя такой малозначимой? На глаза опять навернулись слезы. Я была разочарована - никто не видел во мне личность. Казалось, меня просто использовали, чтобы получить мальчика.
Но плакать нельзя. Я где-то читала, что это может отразиться на ребенке, а еще слезы высушивают материнское молоко! В который раз я сдерживала эмоции, повторяя себе, что теперь я мать и не должна допускать, чтобы что-то плохо повлияло на сына.
За шесть дней, проведенных в роддоме, малыш набрал нужный вес. Я была рада тому, что мать останется еще на некоторое время после моей выписки. Мне казалось, что ее присутствие немного усмирит Абделя.
Похищение Забирая меня домой, Абдель вдруг спросил о самочувствии. Подобная обходительность была мне в диковинку.
- Хочу побыстрее оказаться дома и заботиться о сыне.
Муж помог мне собрать вещи и запеленать ребенка. Его предупредительность вызывала лишь опасения. С Амиром на руках я села в автомобиль. Малыш тихонько заплакал, и Абдель спросил, что это с ним. Я не знала, что ответить, и он, рассердившись, назвал меня ни к чему не способной.
Да, недолгим было хорошее настроение мужа! А ведь я надеялась, что с рождением сына он станет спокойнее.
- Не знаешь даже, отчего плачет ребенок, - проворчал он.
Ничего решительно не изменилось. Я постаралась успокоить сына, но он продолжал плакать. Казалось, он тоже боится ехать домой. Может, ему передалось мое волнение?
Мать вышла навстречу внуку. Взяла его на руки и, поздравив меня с возвращением, ушла в дом.
- Возьми сумку, хватит строить из себя больную, - приказал муж.
Усталость валила меня с ног, поэтому я уединилась в комнате и моментально заснула. Через пару минут мне на лицо плюхнулась сумка, которую я оставила на полу у кровати: пришел мой муж и заставил подняться.
- Хватит притворяться больной. Испокон веков женщины рожали и сразу же приступали к выполнению своих обязанностей. Ты расслабляешься уже шесть дней и хочешь, чтобы так было и дальше? Вот чего ты добиваешься, красавица. Погоди до вечера, я помогу тебе расслабиться.
А теперь вставай и иди к ребенку! Веди себя как мать!
Засыпая на ходу, я медленно поднялась по лестнице - давали о себе знать наложенные швы. Мать перепеленывала малыша.
- Подойди, я покажу тебе, как это делать.
Я внимательно следила за действиями матери. Потом, когда настало время кормления, мать посоветовала покормить его из бутылочки с соской, сказав, что это намного легче.
- Может быть, позже, мама. У меня прибыло молоко, и мне будет легче, если он его высосет. Он наверняка голоден.
Мать помрачнела, но продолжала держать ребенка. Мне пришлось настаивать, чтобы она передала мне Амира.
- А теперь мама даст тебе грудь. Мама знает, что ты хочешь кушать.
- Иди, мой маленький Амир, покушай с Самией и возвращайся скорее. Я так хочу снова взять тебя на руки, мой малыш, - ворковала мать, бросая на меня недобрые взгляды. но - Мама, для ребенка я никакая не Самия. Я мать, в которой он нуждается, - сказала я не без вызова.
Она захохотала, как сумасшедшая. Я поднялась к себе, чтобы накормить ребенка в тишине. Несколько минут спустя появился муж и стал выговаривать меня за непочтительное отношение к матери, которая столько для меня сделала. Снова посыпались упреки, обвинения.
- Научусь со временем, - горячо возразила я. - Матерями не рождаются. Ими становятся. Я вполне способна воспитать своего сына, как и любая другая мать.
- Ты не способна позаботиться о себе и своем муже, а хочешь взвалить на себя еще и ребенка!
Услышав крики, появилась мать, чтобы поддержать Абделя. Теперь приходилось отбивать нападки с двух сторон.
- Я не была слишком молода, когда ты насильно женился на мне! Тогда ты считал меня способной вести хозяйство и заботиться о муже. Или ты не знаешь, что когда люди женятся, у них, как правило, появляются дети?! Ну да ладно! Теперь у меня есть ребенок, и я буду воспитывать его правильно.
- Это не только твой ребенок! - орал муж. - Я тоже имею право голоса и уверен: ты не в состоянии справиться с ним одна.
Весь этот балаган начал нервировать Амира. Я успокоилась, представив, что нахожусь в некой изолированной капсуле наедине с малышом, и продолжила кормление.
Абдель с матерью вышли. Мне стало не по себе, когда я услышала, как они о чем-то перешептываются. Переступив порог дома, я чувствовала, что буду жить с двумя заговорщиками, плетущими интриги за моей спиной.
Пришел вечер. Ребенок, сытый, в сухом подгузнике, спал, сжав кулачки. Полностью вымотанная, я тоже легла.
«111 Рядом спал муж. И тут как нарочно без какой-либо видимой причины Амир расплакался. Абдель толкнул меня.
- Вставай быстрее, пока он не перебудил всех!
Я взяла малыша на руки, но он не успокаивался. Тогда я проверила, не мокрый ли он, дала ему грудь, но и это не помогло. Я отправилась на кухню приготовить ребенку бутылочку с соской, так как моя мать приучила его к соске в перерывах между кормлением грудью. Муж последовал за мной и, закрыв двери, ударил по лицу с такой силой, что я упала на пол.
- Ребенок плачет, потому что знает: у него плохая мать, которая не может позаботиться о нем! Ты ничего не умеешь: не умеешь удовлетворить потребности сына, не умеешь удовлетворить потребности мужа. На кой ты вообще нужна в нашем доме? Усложнять мне жизнь? Да не родилась на свет еще та женщина, у которой это получится. Я просто убью ее! Еще чуть-чуть, и ею станешь ты! Я убью тебя! И никто не пожалеет.
Он принялся бить меня ногами в живот и по лицу.
Я звала на помощь мать, но та находилась слишком далеко и не могла меня услышать. Мне оставалось только кричать от боли.
Абдель вел себя, как буйнопомешанный. Ничего не видя, он бил изо всех сил. Меня в полусознательном состоянии он отнес в комнату, швырнул на кровать. Ребенок разрывался от плача, а я повторяла себе, что не должна терять сознание, должна выжить, потому что нужна ему.
Казалось, он слышит мои мысли, потому что его крики становились все пронзительнее. Теряя сознание, я чувствовала, как Абдель сдирает с меня пижаму.
- Ты принадлежишь мне. Я имею право на свое.., Очнулась я в больнице от жуткой боли в области вагины. Лицо и живот были сплошь в синяках и кровоподтеках - казалось, что у меня не осталось ни одной целой косточки. Рядом находились мать и медицинская сестра, котрые сообщили мне, что у меня разошлись швы, что я была жестоко избита. Последнее я знала и без них.
Меня успокаивали, повторяя, что теперь я в надежных руках. Пришел врач и спросил мать, что случилось, но она не знала, что ответить. Зато я знала и заплакала.
Не столько от физической боли, сколько от осознания того, что мать не помогла мне, хотя наверняка слышала крики.
Врач сел на край кровати.
- Как вы себя чувствуете? Вы меня хорошо видите?
- Вижу хорошо. Голова очень болит.
- Жалобу подадите сейчас или подождете до завтра?
За спиной врача мать отрицательно замотала головой и замахала руками, потом заговорила по-арабски:
- Только не это! Не заявляй на мужа! Не разлучай наши семьи! Если ты это сделаешь, я больше тебе не мать, а ты мне не дочь. Твой сын лишится отца с первых дней жизни. Что хочешь выдумывай, но не говори, кто это с тобой сделал.
Ее слова окончательно меня добили. Это было хуже, чем удары мужа. Превыше всего семья и семейная честь.
А я… я просто не существовала, никто не брал меня в расчет. Самое ужасное, что с некоторых пор этими идеями стала проникаться и я.
- Ну, чего ты ждешь, делай, как я говорю!
Чтобы покончить с этим, я выдумала историю о падении с лестницы, добавив, что не стану подавать заявление.
- То есть вы хотите, чтобы я поверил в то, что все это - результат падения с лестницы? А разрывы в промежности? А швы, которые теперь придется накладывать заново? Это тоже результат падения? Мы прекрасно знаем, кто именно изувечил вас. Но без вашей помощи мы ничего не сможем сделать. Помогите наказать его за все.
Он обратился к моей матери с просьбой повлиять на меня, убедить изменить решение, но само собой разумеется, это не помогло. Мать только подтвердила мои слова о неудачном падении. Врач снова повернулся ко мне.
- Знаю, мадам, вы просто боитесь, - сказал он, внимательно глядя мне в глаза, - но поверьте, если он сделал это сегодня, завтра он поступит гораздо хуже. Мне бы не хотелось еще раз видеть вас в подобном или еще худшем состоянии, но, увы, именно так и происходит в большинстве случаев.
- Я не стану подавать жалобу, но буду внимательнее в следующий раз.
В разговор вклинилась мать, снова заговорив по-арабски, но теперь она говорила более мягким тоном:
- Ты правильно поступила, Самия, спасибо. Я позвоню Абделю. Скажу, чтобы он навестил тебя. Он очень переживает. Знаешь ли ты, что рождение ребенка вносит в семейную жизнь много изменений, мужья часто становятся нервными. Это нормально. Через это проходят все женщины.
Когда мать ушла, врач еще раз попытался убедить меня изменить решение, но я стояла на своем, потому что не хотела, чтобы мои родители отреклись от меня.
В то время я была слишком молода и наивна. Я не представляла, как это - жить одной. Еще я очень боялась отца, который мог отыскать меня и во Франции и отомстить.
Врач, будучи человеком западного, немусульманского образа мыслей, понять меня не мог. Для западного менталитета недопустимо, чтобы один человек жил в постоянном страхе и зависимости от другого человека.
Мои родные были не просто религиозны. Их вполне можно было назвать религиозными экстремистами.
Только теперь я поняла, настолько отличны наши традиции и нравы. Мусульманская женщина всю свою жизнь зависит от мужчины: сначала от отца, после от мужа. В отсутствие мужа или отца она будет подчиняться авторитету брата, в отсутствие брата - авторитету дяди. Она никогда и ничего не решает сама. Согласно исламу женщина не способна мыслить так же трезво, как мужчина, поэтому может принять опасное решение. Я росла, боясь думать, боясь что-то для себя решать. В наши дни девушкам-мусульманкам с рождения прививается комплекс неполноценности, который они сохраняют на всю жизнь.
Если же мусульманка вдруг решит взять все в свои руки, ее действия сочтут опасными как для ближних, так и для нее самой.
Несколькими минутами позже мать, связавшись перед этим с моим мужем, вернулась ко мне.
- Как тебе повезло с супругом, моя девочка! Он такой добрый. В отличие от большинства мужчин, которые бьют своих жен, Абдель по-настоящему сожалеет о своем поступке. Разговаривая по телефону, он плакал.
Я нашла в себе смелость, чтобы возразить:
- Он меня не бил - он меня убивал: просто у него не получилось довести это до конца. Неужели ты не видишь разницы?! И почему ты не вмешалась? Не говори, что не слышала моих криков!
- Да, я слышала. Но я не имею права вмешиваться в ссору мужа с женой. Это неправильно! Как бы я выглядела в таком случае?,- Ты выглядела бы просто как мать, которая защищает своего ребенка. Я умоляла тебя прийти, мне было больно. Он мог меня убить.
- Никогда удары мужа не убьют его жену.
Тогда меня еще можно было убедить в этом, хотя мое избитое тело свидетельствовало об обратном.
- Ты не первая и не последняя женщина, которую избил супруг. Меня тоже били, и мою мать, мою сестру и всех знакомых женщин моего круга. Ни одна пока не умерла.
Я тебе повторяю: это нормально, что муж бьет жену.
Ничего плохого в этом нет. На твоем месте я была бы счастлива, что муж от тебя не отрекся.
Значит, я должна быть счастлива, что меня всего лишь унизили, избили и изнасиловали. Если бы муж отрекся от такой супруги, было бы во сто крат хуже. Что бы стало со мной тогДа? Где я могла бы спрятаться? У родителей? Невозможно. Тогда где? Наверное, я должна благодарить мужа за все, что он сделал. Вся моя жизнь была порочным кругом, а я как хомяк, запертый в клетке, бегала по кругу сутки без надежды найти выход. Иногда я задавалась вопросом: а не кажутся ли мне все мои несчастья большими лишь оттого, что я слишком много о них думаю? Я понимала, в каком положении нахожусь, а будь я глупой, может, и не в такой мере осознала бы тот ужас, которым окружили меня близкие люди. Почему они так поступали со мной?
Так размышляла я, пока не ощутила прикосновение руки матери к моему лицу.
- Самия, посмотри, какой сюрприз преподнес тебе Абдель!
Улыбающийся Абдель вошел с огромным букетом цветов в руках.
- Мне очень жаль, что все так получилось, - удрученным голосом принялся заверять он, - но этот ребенок it/-U6 Самия Шарпфф вывел меня из себя. А я так тебя хочу! В моей голове все перемешалось, я растерялся. Обещаю, в следующий раз я буду себя сдерживать. Мне следовало бы быть благодарным тебе за то, что первый подаренный тобою ребенок - мальчик. Ведь у большинства моих друзей девочки. Извини меня. Обещаю, что не буду домогаться тебя в постели, пока ты окончательно не поправишься.
Я не верила своим ушам! Мать поставила цветы в вазу, принесенную медсестрой.
- У медсестры челюсть отвисла, когда она увидела букет, - гордо заявила мать. - Ее поразили его размеры. Хорошо, что она пришла проверить, кому именно его подарили. Пусть знают, что наши мужчины тоже дарят нам цветы, как это делают на Западе.
Мать и Абдель рассмеялись в один голос. Чего стоил лишь вид этих заговорщиков! Они напоминали мне двух гиен, собравшихся над добычей. При первом же неосторожном движении они бросятся на тебя и разорвут на кусочки.
- Где мой ребенок? Его надо покормить. Мои груди лопаются от молока.
- Спит в коляске. В коридоре. За ним присматривает мой приятель Али, - ответил Абдель.
- Принесите его мне, пожалуйста!
Мать подошла к моему супругу и что-то прошептала ему на ухо. Абдель пошел за ребенком, а мать помогла мне принять позу, удобную для кормления, насколько это было возможно в моем состоянии. Малыш припал к груди с наслаждением, ведь дома Абдель пытался кормить его из бутылочки.
- Но он не очень-то хотел брать соску, - посмеивался Абдель. - Думаю, мсье предпочитает грудь своей матери. Значит, он точно мой сын.
Моя мать нашла его замечание остроумным и не упустила случая заметить, как повезло ее дочери с мужем, у которого такое замечательное чувство юмора. Я промолчала. Закончила кормление, и мать забрала ребенка, сказав, что отвезет его домой, потому что Абдель оставил дома подгузники.
- Мы заберем тебя завтра после обеда, если врач отпустит. Не позволяй никому влиять на тебя во всем, что касается твоих обязанностей матери и жены. Ты дочь своих родителей и знаешь теперь, что означает быть матерью. До завтра можешь отдохнуть, - наставляла мать перед уходом.
Это правда - теперь я мать. Я ощущала это каждой клеточкой своего тела^ Я любила своего ребенка безусловной любовью, вне зависимости от его пола. Быть матерью для меня означало любить и защищать свое дитя, а для своей матери я была только препятствием и обузой. Разве я виновата в том, что родилась девочкой?
Имела ли право на существование девочка в семье Шариффов? Извини меня мама, что я все еще живу.
В детстве мне казалось, что я какой-то уродец, от которого все хотели избавиться. До сих пор меня не покидало ощущение, что в глазах других я бесполезная молодая женщина, от которой в то же время многого ожидают. Я находилась в центре ужасной дилеммы: с одной стороны, я была ничтожеством, с другой - я всем что-то должна и думала, что в таком положении проживу всю жизнь до последнего вздоха. Сейчас я ненавижу себя за то, что так долго позволяла себя разрушать. Но тогда я не видела другого выхода. Желая поспать, я хотела использовать для отдыха этот удобный случай - я одна и в безопасности - и старалась ни о чем не думать. Но стоило закрыть глаза, как в голове возникала тысяча и одна мысль. Ни о чем не думать было еще сложнее.
На следующее утро я проснулась от ощущения дискомфорта - моя грудь набухла от молока. Сочувствуя мне, медсестра принесла приспособление для сцеживания молока, которым потом кормили других грудных младенцев. И я охотно им воспользовалась.
Из-за наложенных накануне швов я поправлялась медленно, но, скучая по моему малышу, хотела как можно скорее выписаться из больницы. Наконец в палату вошли муж с врачом, который поинтересовался, собираюсь ли я домой или желаю остаться у них еще на некоторое время.
- Я хочу поскорее оказаться дома* и увидеть сына, - совершенно искренне ответила я. - Как я вам обещала, в следующий раз я буду осмотрительнее.
Врач попросил мужа оставить нас на несколько минут, но Абдель отказался.
- Ваша супруга имеет право на собственное мнение, - пояснил врач.
Для него было вполне нормальным поинтересоваться мнением женщины, но он не знал, что у нас мужчины имеют на все мнения эксклюзивное право. Они решают за женщин.
- Скажи ему еще раз, что ты об этом думаешь, - потребовал Абдель.
- Это правда, доктор. - Я была убедительна. - Я хочу покинуть больницу как можно скорее. Я хочу увидеть своего сына.
Медсестра прикатила кресло-каталку, чтобы помочь мне добраться до автомобиля.
- Едем быстрее, - торопил Абдель. - Надеюсь, доктор, ваша помощь нам больше не понадобится.
- Я на это тоже надеюсь, - ответил врач.
С помощью медсестры я села в салон.
- Если это повторится, - прошептала она на ухо, - немедленно сообщите нам. Мы вам поможем.
Когда мы остались в машине одни, муж проговорил:
- Надеюсь, ты им ничего не рассказывала!
В его голосе звучал и вопрос, и явная угроза.
- Ничего я не рассказывала. Да и рассказывать нечего.
- Вот это хороший ответ. Наконец-то ты начинаешь понимать. Жаль, что это произошло во Франции. В нашей стране ни перед кем не нужно отчитываться. Во Франции нас контролируют, потому что это их страна, и нам хотят помешать нормально жить с нашими женами. Мужчину, который избивает жену, ждет тюремное заключение. Французы хотят изменить данные Богом законы! За это они будут навсегда прокляты, ничтожества. Все, что я сейчас хочу, так это оказаться наедине с тобой и наслаждаться, как прежде.
- Как прежде не получится. Не забывай, что нужно заботиться об Амире.
- Завтра у тебя больше не будет ребенка! - восторженно воскликнул он. -^ Как не будет ребенка?! - закричала я. - Где Амир?
- Никогда больше не повышай на меня голос, женщина, - с горячностью сказал муж. - Твой сын сейчас дома, но завтра он отправится с твоей матерью в Алжир.
Тревога охватила меня: моему малышу грозила опасность. Я чувствовала, как страх сжимает внутренности.
У меня хотят отнять ребенка, мою кровь и плоть! Я оказалась на грани безумия и больше не понимала, что происходит. Я была тотова зубами и ногтями защищать того, кто был частью меня. Это был мой ребенок, и никто не имел права забрать его у меня.- Это невозможно. Я поговорю с ней. Она знает, что означает быть матерью. Ты лжешь! Никогда моя мать не поступит со мной так! Какой бы она ни была, но она мать! Она никогда не сделает плохо моему ребенку. Моя мать!
Я произносила эти фразы, но во мне поднималась волна сомнений. Что, если моя мать окажется неспособной понять чувства дочери и решит не обращать внимания на ее страдания? Что тогда? Постепенно я осознала всю призрачность ее поддержки, бесполезность ожидать многое - иллюзий я больше не питала.
Но можно было попробовать повлиять на решение мужа и надавить на его отцовские чувства.
- Ребенку всегда будет нужна мать. Она его кормит и заботится о нем. Еще ребенку нужен отец. Сможешь ли ты без него? Разве мы производили на свет ребенка, чтобы его отдать?
- Он не будет ни в чем нуждаться. Твои родители будут любить его и давать ему деньги.
Я была в отчаянии: мир вокруг меня рушился.
- У нас он тем более не будет ни в чем нуждаться.
Я дам ему гораздо больше любви, чем кто-либо другой.
В деньгах он тоже не будет нуждаться.
- Ему будет лучше у твоего отца, - настаивал Абдель, безучастный к моему горю. - Он получит большое наследство. Его доля будет даже больше, чем твоя. Вообрази, каким я стану богатым! Забудь о своем сыне. Твоя мать позаботится о нем. Она ему не чужая.
Его непостижимое безразличие к моему горю и к судьбе собственного ребенка шокировали меня. Продолжать спор было бессмысленно: супруг думал только о деньгах.
Было больно осознавать, что в борьбе за сына у меня не было поддержки. Нужно поговорить с матерью. Я не могла поверить Абделю и все-таки надеялась на понимание с ее стороны.
Оказавшись дома, я взбежала по лестнице настолько быстро, насколько это позволяло мое состояние. Я услышала, как где-то в глубине дома плачет мой ребенок, и поняла, что он находится не в той комнате, где стояла его кроватка.
- Я здесь, сейчас я пожалею тебя, мой малыш! - И поднялась на верхний этаж.
Амир был на руках моей матери и… о ужас! Она пыталась дать ему свою грудь! До сих пор я храню в памяти эту картину в деталях - настолько я была шокирована.
Она хотела кормить его, как я! Она хотела занять мое место! Это было очевидно.
Мой приход ее нисколечко не обескуражил.
- Смотри, Амир, пришла Самия, - сказала она моему сыну.
- Иди к маме, мой любимый сынок, - позвала я, протянув руки к сыну, чтобы взять его себе.
- Нет, Самия! Не мама! - воскликнула она, вконец сбив меня с толку. - Ты еще слишком молода, чтобы заботиться и о ребенке, и о муже. Ты и о себе не можешь позаботиться. Амир будет несчастен с тобой.
- Отдай моего ребенка, мама! Он мой, его надо покормить. Позволь мне, я его мать. Я умру, но все сделаю для него. Вспомни, ты тоже была молода, но научилась нас воспитывать. Раз в жизни имей ко мне хоть каплю жалости! Ты же говорила, что теперь я стала матерью. Я понимаю, насколько это меня обязывает. Я не смогу жить без него. Он часть меня, как твои дети - часть тебя.
- Ты - худшая часть меня, - выпалила она со злобой. - Ты из той части, которой я до сих пор стыжусь, от которой всегда хотела избавиться, как от раковой опухоли. Знаю, ты будешь позорить меня до конца i-юих дней.
Твой муж, отец этого ребенка, решил отдать его мне.
Решение принято. Нам с ребенком больше нечего тебе сказать.
Мать не оставила мне даже права говорить. Меня разрывали на части противоречивые чувства: страх, отчаяние, бешенство и бессилие, а из моей груди сочилось молоко.
- Можно я покормлю его? Пожалуйста!
Взгляд матери был полон презрения.
- Он не голоден. Я кормила его из соски. А свою грудь даю, чтобы он успокоился.
- У меня болит грудь. Ребенку нужно материнское молоко!
- Твое молоко, твое молоко! Да что там может быть полезного в твоих сиськах? Ребенок может вырасти на коровьем молоке, и ты ему для этого совсем не нужна.
Успокойся или обратись к врачу, если у тебя что-то болит. Этой ночью ребенок останется со мной. Пусть привыкает к моему запаху. Он будет расти со мной. Я позабочусь о нем. Он забудет о своей матери. Не беспокойся, я буду относиться к нему, как к прочим своим сыновьям и даже лучше. Чего еще тебе желать?
Мало того что мать бросила меня в беде, она заняла мое место рядом с моим сыном. А я ведь рассчитывала на то, что она сможет повлиять на мужа. Вдруг я поняла, что именно она решила отобрать Амира. Она купила его у моего мужа, а тот с радостью продал сына. Вместо того чтобы поддержать меня и научить правильно ухаживать за ребенком, как поступили бы на ее месте большинство женщин, моя мать решила отнять мое сокровище, мой смысл жизни. Одинокая и беспомощная перед матерью и мужем, я плакала над утратой, плакала от бессилия и отчаяния, осознавая, насколько сильно моя мать ненавидит меня. Спустившись вниз, я заплакала как дитя. Пришел муж, сел напротив и начал говорить, что это наилучшее решение для всех, в том числе для меня и для ребенка, попытался убедить в том, что если у меня родится еще один ребенок, я быстро забуду эту историю. Но сердце подсказывало мне, что один ребенок никогда не заменит другого.
- Очень важно, чтобы мать была довольна тобой!
Она полюбит тебя еще больше, если ты согласишься доверить ей своего сына.
Эти слова разрывали мою душу в клочья - он нашел самую чувствительную точку. Абдель знал, что я тщетно искала способы угодить матери, заставить ее полюбить меня. Он пытался манипулировать мною, а была слишком молода и не понимала этого. Он ставил передо мной дилемму, в которой оба выхода меня не устраивали: либо я отказываюсь от сына, чтобы сделать приятное матери; либо оставляю его себе, но в этом случае я испорчу с ней отношения навсегда. Я оказалась в ловушке, из которой, учитывая мой возраст и воспитание, я не могла найти выхода.
- Все, дискуссия окончена. Эта чертова история начинает мне надоедать. Чувствую, что мое терпение скоро лопнет. Я бы хотел отдохнуть сегодня вечером и не слышать плача и причитаний, - сказал он, беря меня за руку.
Прикосновение человека, способного продать собственного сына, было мне омерзительно. Чувствуя необходимость побыть одной, я ушла в другую комнату.
Как я могла продолжать спокойно жить без своего малыша, которого произвела на свет? Ради него я пережила трудные месяцы беременности, с нетерпением ожидая его рождения. Теперь я жалела, что родила его. Жалела, что он уже не внутри меня: в тепле и безопасности. У меня не было сил сдерживать рыдания. Не было сил и смелости? СамияШарифф чтобы пойти наперекор семье. Я чувствовала себя слабой и беспомощной против них, особенно теперь, когда мой муж- перешел на их сторону. Бой предстоял жестокий и бескомпромиссный; я не уверена, что вышла бы из него невредимой. Я теряла своего ребенка, теряла любовь, теряла единственный смысл жизни. У меня не оставалось ни единого шанса жить со своим ребенком, видеть, как он растет, как делает успехи. Все было против того, чтобы я жила нормальной жизнью, как другие женщины. Я стала женщиной, у которой вырезали часть сердца. Я стала просто Самией для своего сына, а она, моя мать, стала его матерью. Жизнь так несправедлива, но у меня были связаны руки; Какой это был кошмар!
Часть ночи я провела в гостиной, сцеживая молоко при помощи специального устройства. Это было очень непросто. Мать не поддавалась на мои уговоры разрешить мне покормить Амира. Потом пришел муж и потребовал вернуться в спальню, потому что ему стало скучно. Я не могла понять его поведения. Как можно быть таким бессердечным, слыша плач своего ребенка?
Я отказалась, поскольку не желала делить с ним что бы то ни было, и он ударил меня, обозвав сучкой и матерью ублюдка. После его слов мне захотелось выброситься из окна.
Сегодня я часто задаю себе вепрос, как я могла вынести столько страданий и не сойти с ума?
Муж, изрыгая проклятия и ругательства в мой адрес, пошел прочь. Амир снова заплакал, и я решила подняться и еще раз поговорить с матерью.
- Что тебе надо, Самия? Все уже было сказано вчера вечером. Иди спать.
- Я хочу накормить его в последний раз перед отъездом. У меня ужасно болит грудь.
В моих словах мать услышала нотки смирения и кивнула.
- Так и быть, корми. Пользуйся случаем этой ночью.
Завтра пойдешь к врачу, пусть он сделает так, чтобы молоко не прибывало.
Как только Амир оказался у меня на руках, он успокоился и стал искать грудь. Казалось, он понимал, что происходит, и сжимал грудь своими маленькими пальчиками, словно не хотел расставаться. Наевшись, малыш уснул как ангелочек.
Мать поспешила прервать эту идиллию, отобрав у меня сына.
- Как бы там ни было, завтра ты его увидишь. Ну и два раза в год, когда будешь приезжать в гости в Алжир.
- Обещай мне заботиться о нем и никогда не заставлять его плакать или страдать.
- Он никогда не будет страдать, об этом не беспокойся. Обещаю заботиться о нем. Это маленький красивый мальчик, которого будут обожать и твой отец, и твои братья. Он станет нашим любимцем. Я регулярно буду посылать тебе фотографии, так чтобы ты ощущала его близость. Ты не будешь ссориться с мужем из-за детского плача, перестанешь вскакивать по ночам, чтобы покормить его и сменить подгузники. Видишь, в конечном счете выигрываешь ты. А я буду мучиться вместо тебя.
Ты же, если захочешь, сможешь родить своему мужу еще одного малыша.
- Хватит, мама. Ты прекрасно знаешь, что один ребенок не заменит другого. Я люблю своего сына. Вы делаете мне очень больно. С детских лет я чувствую себя все несчастнее и несчастнее. Я не смогу вынести новых страданий. 126* ^ Самия Шарифф - Страдания нам посылает Всевышний, каждому по широте его души. Значит, у тебя широкая душа, Самия.
До сих пор твои страдания были не очень велики, поверь мне. В том, что я забираю у тебя сына, Господь посылает тебе новое испытание, вернее, он посылает тебе благословение, раз уж посоветовал мне взять ребенка, чтобы оградить тебя от еще больших страданий.
- Значит, Господь послал мне маленькое страдание в том, что я в шестнадцать лет оказалась замужем за неуравновешенным мужчиной? Абдель уничтожает меня у тебя на глазах, но никто не желает прийти мне на помощь. И вы пользуетесь этим, чтобы отнять у меня единственную отраду.
- Я вынуждена была согласиться на твое замужество* чтобы выжить. Твой отец постоянно сердился на меня за то, что ты становилась все более зрелой. Он считал, чем дольше ты живешь с нами, тем больше вероятность, что ты принесешь нашему роду позор и бесчестье. Расплачиваться за тебя приходилось мне. Я никогда не рожала бы девочку по собственной воле, ты это прекрасно знаешь. И не тебе меня учить! Я больше не хочу говорить об этом. Малыш спит, утро вечера мудренее. Спокойной ночи, Самия!
- Всю свою жизнь я только и слышу про эту мудрость…
Мать больше не желала меня слушать. Я ушла в гостиную и легла на софу, но сразу заснуть не получилось - я была слишком расстроена своим бессилием. Я рассматривала положение с разных сторон в поисках выхода, но напрасно: Только под утро, выплакав все слезы, я задремала, а через несколько часов мать разбудила меня.
- Как тебе не стыдно! Оставила мужа спать одного!
Я бы не удивилась, если бы он пришел и убил тебя! Идем, поможешь мне собрать детские вещи.
Сил на дальнейшее сопротивление у меня не осталось.
Сердце истекало кровью, когда я складывала одежду, которую в течение месяцев покупала для малыша вместе с подругой. Никогда я не увижу, как он играет игрушками, которые я выбирала для него; как хватает погремушку; как у него прорежется первый зубик; как он ползает, ходит на четвереньках, как пытается стоять, как произносит «ма-ма»… Это все будет знать моя мать. Самия - это пустышка, не нужная никому, даже себе самой.
Уровень моей самооценки опускался все ниже и ниже.
Мать торопилась уехать. Она вела себя настороженно, как вор, который желает поскорей исчезнуть с украденной добычей. Еще она напоминала мне львицу, готовую прыгнуть при первом неосторожном движении, чтобы защитить своего детеныша. Но разве не я должна была стать такой львицей? Почему я не защитила своего ребенка? Почему допустила такое бесстыдство? Почему не настояла на том, чтобы взять его на руки на несколько минут и ощутить его запах? Почему? Меня снова принуждали вернуться к роли маленькой забитой девочки, какой я была всю свою жизнь. Я чувствовала, что проиграла битву, даже не попытавшись начать ее.
- Я хочу поехать с вами в аэропорт, - сделала я последнюю попытку.
- Нет, Самия. Ты избавишь нас от многих проблем, если останешься здесь, - угрюмо ответил муж.
- Оставайся дома и настраивайся на правильный лад.
Как только я приеду в Алжир, отец тебе позвонит. За малыша не беспокойся, я люблю его, как собственного сына, - поддакнула ему мать.
- Ты видишь, Самия, - опять подключился муж,
«успокаивая» меня. - Мать любит тебя, как всякая мать любит своего ребенка.; Каждый месяц тебе будут сообщать обо всем, что происходит с ребенком. Как тебе повезло! Иметь такую мать!
Последние слова Абделя обескуражили меня. Я опять засомневалась в себе. Я уже не знала, кто из нас сумасшедший - я или мои родственники. Перед отъездом отец предупредил, что видит меня везде, как бы далеко я ни находилась. И я верила, что он способен на такое! Я проклинала свою семью, потому что понимала: я не смогу помешать им совершить преступление.
Хлопанье дверцы автомобиля вернуло меня к действительности. Мать села в машину и посмотрела на меня своим излюбленным взглядом, исполненным презрения.
- Абдель, садись! - крикнула она. - Самолет ждать не будет!
- Подождите, я хочу взглянуть на ребенка в последний раз.
- Хорошо, только быстро.
Амир спал, сжав кулачки. Я нежно погладила их, стараясь не разбудить малыша, с замирающим сердцем вернула его матери и со всех ног побежала в дом.
Глядя из окна вслед уезжающей машине, я теперь знала, какую боль испытывают матери, когда теряют ребенка из-за болезни или похищения. И оплакивала своего сына.
Жизнь без сына Яне могла оставаться одна. Нужно было срочно поговорить с кем-то, и я вспомнила о подруге детства. Абделю не нравилось, что я общаюсь с ней, но сейчас я решила воспользоваться его отсутствием.
Трубку поднял муж Амины, и я услышала, как он сказал ей:
- Это твоя подруга Самия. Мне кажется, она плачет.
Амина быстро подошла к аппарату.
- Самия, что случилось?
- Приезжай, Амина! Ты нужна мне! Они забрали моего ребенка!
- Кто забрал твоего ребенка?
В двух словах я обрисовала ей ситуацию, и через пятнадцать минут она уже звонила в дверь.
К этому времени Амина вышла замуж за своего парня-француза, хотя ее родители были против. Она казалась счастливой и влюбленной, потому что вела такую жизнь, какую хотела, - как свободная арабская женщина. Меня восхищали ее храбрость и способность противостоять мнению окружающих. Я всегда хотела быть похожей на нее, а в тот момент желала этого как никогда. В детстве Амина вдохновляла меня поступать так, как она, но когда мы выросли, я поняла, что мне недостает ее храбрости. Надо сказать, что воспитана она была совсем по-другому.
Амина обняла меня, и я почувствовала, что успокаиваюсь. Я рассказала ей все, что произошло.
- Я говорила тебе, что твоя мать - это дьявол во плоти. Если я не права, тогда почему она причинила тебе столько боли? Если сейчас же позвонить в полицию, твою мать перехватят раньше, чем взлетит лайнер.
Я остановила ее жестом. Реакция моей семьи могла быть непредсказуема для цивилизованного, нормального общества. Такие, как она, «во имя блага» могли убить: перерезать горло или утопить в реке. «Очищаясь кровью обидчика, можно попасть на небеса». Поэтому я не могла позволить Амине звонить в полицию. Боялась, что, если пойду наперекор их воле, подпишу себе смертный приговор. В то время я была запугана и глупо верила всем этим угрозам. Какой же наивной дурочкой я была!
- Амина, мы говорим о моей матери! Я не могу позволить ее арестовать! Даже не думай! Мой отец так рассердится, что решит меня убить!
- Главное сейчас - не мнение твоего отца, а успеть перехватить твоего сына, чтобы ты могла убежать вместе с ним. Полиция обязательно тебя защитит.
- Как долго она сможет меня защищать? Год или, может быть, два? А после? Пойми, я не могу так поступить. Это действительно так. Я очень переживаю, у меня перед глазами стоит мой сын, но я ничего не могу сдеСТРАХА 131 лать. В моей груди продолжает прибывать молоко, и от этого тоже больно.
- Не понимаю, почему ты так боишься своей семьи?
Как им удалось принудить тебя выйти замуж в шестнадцать лет? Как им удалось так быстро отобрать у тебя ребенка? На улице конец семидесятых! Это не начало века! Ты не в Алжире, ты во Франции, где все люди, независимо от пола, имеют равные права!
- Ты не понимаешь. Моей семье все равно, где они - в Алжире или во Франции. Родители уверены, что сохраняют свои права на меня, ведь у них с моим мужем полное взаимопонимание, как у ярмарочных воров.
- И все же я не понимаю, почему ты делаешь все, что они велят? Тебе почти семнадцать лет, к томуже ты сама мать. Я никому не позволила бы помыкать мною, даже мужу, которого очень люблю.
- Я завидую тому, что у тебя муж; которого ты любишь. Как бы мне хотелось тоже самой распоряжаться своей жизнью!
- Это зависит только от тебя, Самия! Ты можешь жить, как захочешь и с кем захочешь. Посмотри на себя!
Ты красивая, женственная, милая, у тебя есть все качества, которые мужчины ищут в женщинах.
- Я не уверена в своих силах, ты же знаешь. Мой муж неустанно твердит мне, что я не такая красивая, как те, которых он знал раньше, и что во мне нет ничего привлекательного для мужчин. Если верить ему, то мне повезло с ним, поскольку ни один другой мужчина не захотел бы со мной жить.
- Твой муж ревнив. Он унижает тебя, потому что не хочет, чтобы другие мужчины засматривались на тебя. Тебе просто не хватает уверенности в себе, поэтому ты и уступаешь всем его требованиям. Удели чуточку внимания своей прическе, макияжу и научись одеваться по-друтому. Хочешь, я отведу тебя к своему парикмахеру и помогу выбрать одежду, которая подойдет такой симпатичной женщине, как ты?
- Не думаю, что Абдель согласится, потому что он сам выбирает, во что мне одеться и как следует укладывать волосы.
- Теперь он, раньше были твои родители! Когда же ты начнешь решать сама? Это уже надоедает. Я пытаюсь тебя понять, но правда не получается!
- Согласна, это понять непросто. Для этого надо-вырасти с моими родителями! Я живу в надежде, что когданибудь вырвусь из этого, но пока не знаю, когда и каким образом.
Через два часа вернулся муж. Недовольный присутствием Амины, он молча прошел мимо.
- Мне надо бежать. Дай мне знать, когда захочешь пойти к врачу или за покупками, - сказала подруга на прощание.
- Ошибаешься, Амина! - заорал мой муж. - Самия не пойдет с тобой ни к врачу, ни по магазинам! Она пойдет туда со мной! Уходи! Быстрее! Вон из моего дома!
Я стояла, словно парализованная, и смотрела, как моя подруга молча выходит из дома. Через окно я увидела, как она сделала мне знак перезвонить ей.
- Значит, ты воспользовалась моим отсутствием, чтобы еще раз проявить непослушание! - заревел Абдель, хватая меня за плечо. - Сколько раз тебе повторять: я не хочу видеть в своем доме эту шлюху!
Ударив меня по лицу и отшвырнув к стене, он приказал приготовить ему кофе. Нужно ли говорить, что тем вечером мне не удалось избежать того, что давно уже стало обыденным в нашем доме: ударов, издевательств й»ЛЭ X CAVS 133 и оскорблений. Он повторял, что вынужден был отдать своего сына моим родителям из-за моей беспомощности, называл меня отбросом, потому что я не могу удовлетворить мужчину. Под конец он заявил, что если бы не он, я бы так и сгнила со своими родителями.
Мне очень не хватало моего сына. Я постоянно звонила матери, чтобы справиться о нем, пока однажды под предлогом, что звонки беспокоят ребенка, она не сказав ла ждать, когда сама позвонит мне.
Тянулись скучные и угрюмые дни. Я обслуживала мужа, в благодарность за что он избивал и насиловал меня по нескольку раз в день, так что никому и не снилось. Моя жизнь зависела от его настроения, ия получала на всю катушку, безмолвно страдая. В конце концов я пришла к тому, что стала желать ему несчастья. Когда он уходил, я молилась, чтобы он больше не возвращался, но вечером он все равно приходил. Скрежет ключа в замочной скважине заставлял меня вздрагивать: я знала, что за этим последует.
Мое тело было сплошь в синяках. Выходя на улицу, я надевала темные очки и одежду, закрывавшую всю тело, чтобы избежать косых взглядов прохожих.
Если я хотела высунуть нос наружу, то должна была спрашивать у Абделя разрешения и объяснять причину.
Случалось так, что он сначала разрешал, потом забывал об этом. Наказание в этом случае было суровее, чем обычно: ведь я не послушалась его и вышла без разрешения. Часто он будил меня посреди ночи, потому что ему вдруг хотелось заняться любовью или просто по какой-то причине избить меня. Он мог, например, обвинить меня в том, что я делаю вид, что сплю и увиливаю от исполнения супружеского долга. Бывало, я думала, что не доживу до утра, потому что он принимался душить меня подушкой.
Несколько раз я пыталась убедить мать повлиять на Абделя, но все напрасно. Я могла сколько угодно говорить, что он может меня убить, что моя жизнь в опасности, но мать винила во всем меня и просила не беспокоить - я сама должна была сделать так, чтобы он меня не обижал. Она всегда повторяла мне, что я его жена, а он мой муж, и я должна его уважать.
Как-то утром, готовя завтрак, я увидела подписанный моим отцом чек на кругленькую суму, выданный на имя моего мужа. Этот был уже третьим, виденным мной за последние три месяца. Я попросила у мужа объяснений.
- Это в знак благодарности, - туманно ответил он.
- Благодарности за что?
- Во-первых, за то, что я избавил его от обузы, взвалив на себя ответственность за тебя. Во-вторых, за то, что Амир живет с ним.
- Если я правильно понимаю, мой отец платит тебе за то, что ты на мне женился, и за то, что ты отдал нашего сына? - переспросила я с замиранием сердца.
- В самую точку! Ты можешь быть умной, когда захочешь.
- Как долго они будут тебе платить? Если я умру, твои доходы уменьшатся?
Я высказала недвусмысленный намек на его постоянные угрозы убить меня.
- Не говори о несчастье! И потом, это твои проблемы. Ты просто не выносишь, когда все идет хорошо!
Хочешь меня довести? Если будешь продолжать в том же духе, то доведешь! - вдруг заорал он, желая покончить со спором.
Частенько он говаривал:
- Я тебя убью и сбегу в Алжир. А твоим родителям скажу, что у тебя был любовник и я отомстил за свою поруганную честь., Я чувствовала, что он способен исполнить эту угрозу, мало того - понимала, что родители ему поверят. Он унижал меня, позорил на глазах у всех так, чтобы в случае чего быть оправданным. Я жила в атмосфере террора, не в силах что-либо изменить.
В какой-то момент я стала чувствовать, как меня одолевает усталость и сонливость. Амина предположила, что я беременна.
- Тебе надо проконсультироваться с врачом! Но я уверена, что уже могу поздравить тебя, - весело заметила она.
- Я уже не знаю, что и думать, Амина. С одной стороны, я, конечно, рада, а с другой - я боюсь этой беременности, боюсь кошмаров, которые могут повториться.
- Желаю тебе девочку. Чтобы ты окружила ее той любовью, которой'не было у тебя, - добавила подруга искренне.
Всем сердцем я желала девочку. Пусть даже моя семья станет презирать меня. Я думала о себе. Моя дочь никого не будет интересовать и поэтому останется со мной.
Я клялась, что она никогда не узнает того, что испытала я.
Врач подтвердил беременность в четыре недели. Вечером я объявила новость супругу.
- Надеюсь, это тоже будет мальчик. Я уже начинаю скучать по моему сыну. Но этого я буду воспитывать сам, какую бы сумму мне за него ни предложили.
- Почему ты не хочешь вернуть сына, если тебе его не хватает?
Самия Шарифф - Ты это… не указывай, что я должен делать, а что нет. У меня есть две причины не забирать назад сына.
Во-первых, нам дают хорошую сумму. Часть я посылаю своей матери, часть остается у нас. Во-вторых, ты еще не созрела для воспитания сына. В любом случае, я могу наделать столько пацанов, сколько захочу!
Мой муж даже представления не имел, чего стоит выносить и родить ребенка!
- Кто тебе сказал, что будет мальчик?
- Потому что я знаю это! Не в твоих интересах рожать девочку, такую же испорченную, как и ты! Я не хочу мучиться, как мучился из-за тебя твой отец!
В глубине души я знала, что родится дочь. Меня тянуло покупать одежду для девочек, которую я сразу прятала, чтобы не вызвать гнев у мужа. Когда я отправилась делать УЗИ, муж пошел со мной - «увидеть сына и удостовериться, что с ним все в порядке».
В тот день я дрожала от страха, боялась, что он вспыхнет от гнева прямо-в кабинете врача, когда увидит, что я ношу девочку. Он тоже волновался, как студент перед экзаменом. Я легла на смотровую кушетку.
- У вас ведь уже есть мальчик? - улыбаясь, спросил врач. - Вторым ребенком у вас будет девочка, такая же симпатичная, как ее мама.
Услышав новость, муж вышел из кабинета, не пророк нив ни слова.
- Кажется, ваш супруг не очень доволен результатом!
Зато была довольна я, несмотря на то что знала, какой прием ожидает меня дома. Муж уехал из больницы, не дождавшись меня. Плохой знак. Я позвонила матери объяснить ситуацию, но она с трудом дослушала меня до конца, проворчав, что я-де не даю ей спать своими историями и склонностью к преувеличениям.
- Возвращайся к мужу и скажи, что доктора не могут знать. Только Аллаху известно, кто в животе у матери.
Скажи ему, что мне снилось, что у тебя родится второй мальчик.
- Как там Амир, мама?
Помолчав несколько секунд, которые показались мне вечностью, она ответила, что он уже лучше сидит на стульчике и ест с большим аппетитом. Матери не нравилось, что я интересуюсь сыном, но запретить мне это окончательно она не решалась. Как-никак, я тоже была частью семьи. Но я находилась далеко, запертая в доме мужа, и теперь, когда у них был мой сын, мои вопросы их раздражали. Счастлива я или нет, никого не волновало.
Домой я вернулась на такси. Вошла в дом на цыпочках, надеясь проскочить незаметно. Ожидавший меня муж с ненавидящими глазами походил на голодного медведя гризли. Я хотела сразу рассказать ему о сне, который видела моя мать, но только открыла рот, как его удар кулаком свалил меня с ног. Крича, что не хочет в доме еще одной маленькой ублюдочной твари, как ее мать, что он не уверен в своем отцовстве, он принялся пинать меня в живот. Устав, он потащил меня за волосы в спальню, чтобы надругаться.
Подобные сцены не раз повторялись до самых родов.
Моя мать приехала помочь на несколько дней, но без Амира. Она не захотела беспокоить его.. До последней минуты она надеялась, что будет второй мальчик.
Но Господь услышал мои молитвы - после семнадцати часов мучений я родила маленькую симпатичную девочку. Я была счастлива: никто не заберет ее у меня, пусть даже я буду единственной, кто будет ее любить. Я дала себе слово защищать ее и любить так, как я хотела, чтобы любили меня. Она не будет страдать, как страдала я! 138 ста т ста «та т Самия Шарифф Мать навестила меня вместе с моим мужем. Внимательно рассмотрела внучку.
- Стоило так мучиться, чтобы родить вот это, - проговорила она со злобой. - У нее лицо ангела - может быть, Господь быстро возьмет ее к себе?
- Господь дал мне ее, и не заберет назад. Господь добр, он знает, как я хотела дочку, чтобы любить ее и утешать.
- Ты увидишь, какой это адский труд - воспитывать дочь. Господь не мог выдумать худшего наказания.
- Моя дочь не наказание, а скорее награда за мое терпение. Сбылось мое желание.
Сбитая с толку ответом, мать повернулась к моему мужу.
- Слышишь, Абдель, как твоя жена разговаривает с матерью? Разве ты этому ее учил?
- Я ее этому не учил. Твоя дочь забыла все, чему ее учили. Придется напомнить. Когда она стала жить во Франции, она словно на крыльях летает.
- Послушай меня, Самия. Где бы ты ни жила, в Алжире или во Франции, это ничего не меняет. Мне стоит шепнуть только одно слово твоему отцу, и ты увидишь, что случится. И никто не будет тебя оплакивать. Даже твои дети.
Мать вернулась в Алжир еще до того, как я выписалась из больницы. На этот раз ей некого было увозить. Через пять дней я возвращалась домой с тяжелым сердцем.
Я не хотела туда возвращаться. Мне страшно было показаться с дочерью на глаза супругу. Другие матери, покидая больницу со своими малышами, казались счастливыми, но я бы многое отдала, чтббы пробыть там как можно дольше - только там я чувствовала себя в безопасности.
Тогда мне казалось, что я единственная на земле женщина, которая несет подобный крест. Я не предполагала, что другие женщины тоже могут подвергаться насилию.
Муж увез меня из больницы на автомобиле.
- Надеюсь, на этот раз у тебя нет швов?
- Немного есть. Но меньше, чем после прошлых родов.
- Ты специально это подстроила. Тебя ведь это устраивает, не так ли? А мне что делать? Может, найти любовницу? Но я набожный и боюсь прогневить Всевышнего, поэтому не хочу допускать подобного греха.
Я знала, что он прибегает к услугам доступных женщин, но легко принимала это. Даже с радостью, потому что после таких случаев могла спать спокойно. Ревности не было.
Мы приехали домой, и муж бросил меня одну - с ребенком и кучей пакетов, которые я сама должна была один за другим перенести из машины в дом.
Дочь я назвала Норой, что в переводе с арабского означает свет. Долгие годы моя дочь являлась и является до сих пор светом, озарявшим мои слова и поступки, помогает мне двигаться вперед…
Малышка Нора росла. Я не могла нарадоваться ее красоте, ее подвижности, ее уму, ее доброте и многим другим качествам. Она была для меня всем: моим избавлением, первой в жизни победой, моими планами на будущее и моей тихой гаванью. Я делала все, чтобы она не испытывала на себе переменчивого настроения отца, старалась устроить все так, чтобы она не знала о насилии, жертвой которого я была, предпочитая страдать в одиночестве.
Редко, но случалось, что она становилась свидетелем издевательств, которым подвергал меня муж. Я вспоминаю один вечер, когда Абдель вернулся расстроенный проблемами на работе. Он был крайне напряжен.
Нора играла перед телевизором, а я готовила на кухне соус. Я взяла в руку стакан с водой, когда муж без предупреждения толкнул меня. Я упала на пол, стакан разбился, и кусок стекла вонзился мне в ладонь. Я закричала от боли, хлынула кровь, а муж, не обращая на это внимания, принялся меня насиловать и избивать! Я пыталась уворачиваться от ударов, как вдруг услышала испуганный крик дочери.
Малышка смотрела на нас и плакала, умоляя папу остановиться, потому что мама была вся в крови. Ничего не видя вокруг себя, Абдель продолжал меня колотить.
Я делала все возможное, чтобы мои дети не видели, как отец в бешенстве насилует и избивает мать. Абдель же не ведал, что творил: он забыл о ребенке, утратив контроль. И с каждым ударом я чувствовала, что следующего могу не пережить.
Наконец, почувствовав себя значительно лучше, он скатился с меня. Ни угрызений совести, ни жалости ко мне он не испытывал. Я была для него лишь средством для выброса накопившегося за день гнева.
Поехать со мной в больницу из-за раны на руке он отказался, боясь расспросов врача. Тогда я сама перевязала руку потуже, но больше всего меня беспокоило то, что дочь стала свидетелем ужасающей сцены. Она, которая уже боялась крови, видела кровь своей матери. Спала она очень беспокойно, и я всю ночь просидела у детской кроватки, что дало мужу повод обвинить меня в том, что я умышленно не легла с ним.
Я пыталась понять его поступки и его восприятие реальности, но не могла. Казалось, он был зациклен на сексе, а мнение партнера его не волновало.
Шли годы, я жила только для дочери. Издевательства со стороны мужа изливались на меня нескончаемым потоком. Когда я начинала думать о самоубийстве - несколько раз такое случалось, - я вспоминала о дочери, и это заставляло меня жить дальше. Что станется с ней без меня? Моя девочка, если меня не будет, превратится, в козла отпущения для этих изуверов.
Я выходила из дому только на прогулку с Норой в парк.
Когда она пошла в школу, я встречала и провожала ее.
Так я познакомилась с несколькими женщинами - они стали моими подругами. Благодаря им мне удалось узнать много нового.
Понемногу я начала делать макияж и ухаживать за волосами - это позволило мне почувствовать себяувереннее. Даже Абдель заметил изменения. Как-то утром, когда я, подкрашенная и причесанная, выходила из ванной, он остановился и посмотрел на меня.
- Ты для кого так прихорашиваешься? Кто он? Если я увижу тебя с любовником, я зарежу тебя, как овцу, у всех на глазах, пусть даже меня посадят в тюрьму. Или нет.
Лучше я расскажу об этом твоему отцу и братьям, и они сами расправятся с тобой. Зарежут тебя на моих глазах, и ты не увидишь больше своих деточек.
Я была запугана, просто скована страхом. От этих угроз меня пробирала дрожь. Конечно, я знала, что таким образом он старается сделать меня покорной - каждую неделю я слышала это слово зарезать\ Даже сейчас, стоит его услышать, неважно в каком контексте, следующую ночь меня будут мучить кошмары. Удивительно, до какой степени простые угрозы могут влиять на нашу жизнь!
Ко мне в гости тайком от мужа приходили новые подруги, чаще других две. Как-то он вернулся домой раньше обычного, и подругам стало не по себе от того, как я-испугалась. Они хотели уйти, но, к моему удивлению, муж повел себя с ними довольно вежливо и даже настоял, чтобы они посидели еще, потому что у него есть дела.
Я спрашивала себя, что скрывается за всем этим. Слишком хорошо я знала его и не спешила радоваться раньше времени.
Я завидовала своим приятельницам, которые встречают мужей и детей без страха, завидовала их размеренной жизни. Вечером снова появился Абдель в хорошем, почти радостном настроении: он покачал Нору на коленях, что делал крайне редко, а когда подруги ушли, спросил меня, как их зовут.
- Одну зовут Сорейя, другую Сальма, - ответила я с тревогой.
- Первая куда ни шло, а вот другая больше похожа на шлюху. Я не хочу, чтобы ты встречалась с женщиной, которая выглядит как проститутка. Поняла?
- Хорошо. Я больше не буду с ней видеться.
Как, не называя истинной причины, я должна была объяснить своей подруге, что муж запретил мне встречаться с ней? . •» •*, • -* Третья беременность • - V - ^ арактерные признаки усталости дали мне знак, ^^ что я забеременела в третий раз. Не дожидаясь, J ^ когда живот станет заметным, я рассказала об f 1 этом мужу, полагая, чем раньше он узнает, тем лучше. Его реакция была относительно спокойной, чего не скажешь о моей матери, которая снова разразилась потоком нравоучений.
- Надеюсь, на этот раз ты подаришь мужу сына. Что ты приобрела, родив дочь? Еще больше презрения с его стороны?
- Куда уж больше? Он презирал меня и до рождения Норы. Моя дочь ни в чем не виновата, - горячо возразила я. - Этот желанный ребенок озаряет мою жизнь.
Я люблю дочь и не променяю ее на всех мальчиков в мире.
Мать обиделась.
- Что-то за последнее время твой язык стал слишком длинным. Слава Богу, мой внук Амир избавлен от твоего влияния. Я правильно сделала, что забрала его, ведь ты просто ничтожество. Ты не заслуживаешь правоверного, который живет с тобой под одной крышей. Если ты носишь девочку, я желаю, чтобы вы обе не пережили родов.
Как всегда, моя мать видела в девочках лишь кучу проблем. Я никогда не могла переспорить ее. Что-то подсказывало мне, что я никогда не пойму ее отношения к жизни и способа наладить отношения не существует в принципе. Я привыкла, что мать действует согласно одному и тому же ритуалу: оскорбления, ненависть и унижения. Привыкла скорее потому, что ничего другого и не знала.
Родить я должна была зимой, после чего, как было условлено, поеду в Алжир навестить родных. Я хотела увидеть сына, познакомить его с сестрой и новорожденным ребенком. Я соскучилась по сестре и братьям, но предполагала, что сейчас, став взрослыми, они могут повести себя иначе. Подъем исламского фундаментализма в Алжире повлек за собой изменения как в стране в целом, так и в моей семье в частности. Выходить на улицу женщины должны были только в сопровождении мужчины, надев никаб*. Мои родные стали ярыми экстремистами, а отец - религиозным фанатиком. Он и раньше был жесток и суров со мной, а теперь я с тревогой думала о том, как повлияли на него эти изменения.
И все равно я очень хотела увидеть страну, в которой выросла, но особенно рвалась увидеть сына.
Моя вторая дочь Мелисса была красивым ребенком с большими карими глазами, такими же, как у ее старшей сестры. После третьих родов муж стал еще грубее и жестче.
Обращаясь ко мне, он все чаще называл меня женщиной, а не Самией.
- Ну, ты! Женщина, иди сюда! Ты, женщина, сделай это!
Стены нашего дома слышали только приказы, упреки, звуки ударов и оскорбления. Любовь и взаимопонимание царили лишь между мной и дочерьми.
Я мечтала о дне, когда мы станем свободными - мы трое подальше от свирепого Абделя. Эта призрачная надежда спасала меня от безысходности и помогала переносить жизненные трудности. Несколько раз мне снилось, что я живу в большом доме вместе с дочерьми без мужа и родственников. Мы смеялись, танцевали, никого не боясь. Проснувшись, я вспоминала, где я на самом деле, и плакала, пытаясь уснуть снова.
Отец прислал билеты для меня и дочерей, а я разрывалась между страхом ехать и желанием увидеть родных.
Всю жизнь я должна была расплачиваться не зная за что, а за каждой хорошей новостью следовала плохая. Поэтому я стала бояться радостных событий. Однако сейчас я надеялась, что игра стоит свеч, потому что благодаря поездке я могла на некоторое время избежать общества Абделя, чтобы не слышать его непрекращающихся требований, могла навестить сына.
С нетерпением ожидая поездку, я безропотно выполняла все требования супруга, чтобы он не дай бог не изменил решения. Мать часто повторяла, что женщина должна слушать мужа, если хочет получить благословение от родителей. Это была моя плата за предстоящую маленькую порцию счастья. Я чувствовала себя ребенком, которому обещают конфетку за хорошее поведение. Хотя до отъезда было еще много времени, я уже была готова.
Муж предупредил, что не желает долго оставаться один и отпускает меня только на пятнадцать дней. Как дорого бы я заплатила за то, чтобы продлить пребывание в родительском доме! Обещая уложиться в срок, я заверила его, что родители проследят за тем, чтобы я не задерживалась. В этом я не сомневалась.
Как всегда, после двухчасового перелета мы приземлились в аэропорту Алжира. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, как все здесь изменилось. Невероятное количество женщин, носивших никаб, - теперь они одевались как иранские женщины, полностью закрывая лицо куском грубой ткани темного цвета. Мужчины одевались как афганцы: они носили длинные халаты-туники, белые или темные, покрывавшие широкие штаны в тон или контрастного цвета, а темная жилетка завершала наряд истинного мусульманина. Большинство мужчин носили бороды.
Что произошло с этой страной, с тех пор как я ее покинула, то есть вышла замуж? Я едва узнала старшего брата, который приехал меня встречать в своем алжирском одеянии. Когда-то он одевался, следуя последнему писку моды. Я была счастлива, что с ним приехал и наш кузен, вместе с которым я росла. Я протянула ему руку, но тот отказался ее пожать, сказав, что истинный веру-ющий не должен прикасаться к руке женщины, потому что это все равно что поддаться дьявольскому искушению. Если он это сделает, то свернет с пути, начертанного Аллахом.
- Но ты же мне как родной брат! Не вижу, чем я прогневлю Господа!
- Самия, ты искажаешь слова Аллаха! - с обидой в голосе воскликнул старший брат. - Даже живя во Франции, ты должна помнить нашу религию и не сворачивать с пути, предначертанного для правоверной мусульманки! И одеваться ты должна иначе. Отцу это может не понравиться.
То, что изменился отец, я понимала. Но что произошло с моим старшим братом? Когда-то он выступал за равенство полов, любил развлечения. Как он мог отказаться от радостей, которые дарит нам жизнь? А кузен, которого я знала, сколько себя помнила, отказался дотронуться до моей руки, потому что я являюсь дьявольским искушением? Уму непостижимо! Может быть, не стоило приезжать в Алжир? Я гнала эту мысль. Прежде всего я приехала повидаться со своим горячо любимым сыном.
Очутившись в доме моих родителей, Нора со всех ног побежала вверх по лестнице. Я вспомнила себя в ее возрасте на этой лестнице. Уже несчастную.
Нора бросилась в объятия своего старшего брата. Они были очень рады наконец-то познакомиться. Потом Амир подошел ко мне.
- Здравствуй, Самия, - сказал он.
Слышать, как мой сын называет меня по имени, было обидно.
- Не Самия, а мама.
- Вот еще, мама - вмешалась моя мать. - Тебе не кажется, что мама - это та, которая постоянно заботится о ребенке?
- Здравствуй, мама, - сказала я, чтобы не начинать спор при сыне.
- Здравствуй, дочь. Как доехала?
- Девочки были беспокойными. Они не привыкли к путешествиям.
- Ничего странного. Они ведь пошли в мать, - парировала она, явно стараясь подлить масла в огонь. - 148 ^ СампяШарифф Вот когда мы брали Амира в поездку по Италии, он всегда оставался спокойным. Верно, что мальчики более спокойные, более сообразительные и более ответственные, чем девочки.
Ее слова больно ранили меня, но начинать битву было не время. Как-никак, я находилась на вражеской территории, где результат сражения предрешен заранее. К нам вышла моя младшая сестра Амаль. Ей уже исполнилось двенадцать, и я с трудом ее узнала. Зато сразу обратила внимание на отблеск печали в ее глазах. Когда она родилась, я спросила мать, что значит ее имя. Ответ был вполне в ее духе.
- Это значит «надежда». Я назвала ее так в надежде не иметь больше девочек.
Я нежно обняла свою сестру, почувствовав, как она нуждается в этом. Так хотелось узнать, как ей живется!
Я сказала, что могу спать в ее комнате, на что она с радостью согласилась.
Настало время поприветствовать отца. Он постарел, осунулся, черты его лица стали более резкими.
- Здравствуй, отец!
- Здравствуй, Самия, - сухо ответил он.
Я села, надеясь на большее внимание. Он как обычно смотрел телевизор.
- Почему ты не уходишь? Тебе надо денег?
- Мне ничего не надо. Просто хочу знать, все ли у тебя в порядке.
- Не беспокойся. Со здоровьем проблем нет. Чем дальше от меня ты с мужем и чем меньше я о вас слышу, тем лучше себя чувствую.
Я не настаивала. Понимание между нами, даже самое призрачное, было невозможно в принципе. Я поднялась, но отец велел мне задержаться.
- Надеюсь, ты совершаешь молитву пять раз в день* и слушаешься мужа!
Я не молилась, но признаться в этом не осмелилась.
- Как хорошая супруга, я слушаюсь мужа и делаю все, что он требует.
- Это хорошо. Сейчас ты в Алжире, дома, и одеваться ты должна соответственно. Пока ты живешь во Франции, я не вмешиваюсь, но здесь отвечаю за тебя перед Богом. Закрывай лицо, когда будешь выходить на улицу.
Я кивнула и поспешила в кухню, боясь, что он опять станет расспрашивать о молитве. В кухне при виде играющего с сестричкой Амира мое сердце согрелось! Я села на свое прежнее место за большим столом, и воспоминания нахлынули на меня.
Здесь, в отчем доме, я прошла через многие испытания, но все-таки не такие жестокие, как те, которые выпали мне с мужем. Жизнь казалась более спокойной и легкой вдали от Абделя. Каким бы ничтожеством ни считали меня родители, здесь я могла спокойно спать до утра.
Унижениям и насилию, которым подвергал меня Абдель, не было предела, а мать твердила, что тем самым он выполняет свои обязанности, и если я умная, то только выиграю, позволив ему это. В чем-то она и была права, но мое тело импульсивно вздрагивало, когда муж прикасался ко мне. Я не любила Абделя, а он требовал заниматься с ним сексом днем и ночью. Я не имела права заснуть первой и проснуться позже него. Я должна была догадываться, когда же мсье захочется заняться любовью, и оставаться в его распоряжении всю ночь * Пятиразовая молитва, посвященная пяти устоям, поддерживающим религиозную жизнь у адептов ислама: символу веры, ритуальной пятиразовой молитве, посту в месяц Рамадан, паломничеству в Мекку хотя бы раз в жизни и ритуальной раздаче милостыни. (Примеч. авт.) 150 Самия Шарифф напролет. Поступая так, я получала право на титул послушной жены и на место в раю. Надо было свыкнуться с мыслью, что, обслуживая мужа и бегая перед ним на задних лапках, я попаду в рай! Но я не хотела бегать на задних лапках ни перед мужем, ни перед родителями, ни перед кем бы то ни было еще.
Мне так хотелось обладать силой воли и волевым характером, но максимум, что я могла сделать в данной ситуации, так это наблюдать. Мне не хватало духу. Я много думала, но мало делала, потому что много делать просто не могла.
Вечером моя сестра рассказала мне о своей несчастной жизни. Впрочем, родители относились к ней терпимее, чем ко мне, о чем я ей сказала. Например, ей позволяли приглашать в дом подруг, тогда как мне это было заказано.
- Даже если ты не согласна с их поступками, надо просто забыть о плохом и сделать вид, что во всем с ними согласна! - говорила моя сестра - более прагматичная, она избежала многих испытаний* выпавших на мою долю.
День пролетел быстро: я пользовалась каждой минутой, проведенной с моим сыном и семьей.
Теперь религиозные обряды исполнялись с особым рвением. По пятницам* отец с моими братьями облачались в белые джелабы и шли молиться. Каждый день, когда наступало время молитвы, отец собирал всю семью.
Я присоединялась к родным, стараясь не привлекать внимания. По вечерам он читал нам проповеди, во время которых мужчины сидели впереди, а женщины сзади.
Отец говорил, что Аллах определил каждому свою роль в жизни. Лично я понимала это так: мужчина исполняет роль властелина женщины, а женщина - роль рабыни. Роли распределены Творцом, который решил, что отцы и мужья отвечают за дочерей и жен, часто за многих жен.
Чтобы не надевать никаб, я предпочитала оставаться дома. Пятнадцать дней я не высовывала нос наружу, вела себя как маленькая послушная девочка, какой всегда и была. Сын называл меня Самией, и я принимала это, потому что не могла не принимать. По мнению моей матери, я не имела права решать, как воспитывать моего сына, то есть уже ее сына.
Мой отец - мог ли он повлиять на мужа, чтобы тот позволил мне спокойно спать по ночам? Я не решалась затевать подобный разговор, боясь его реакции. Впрочем, терять было особо нечего, и я осмелилась попробовать.
Отец занимался расчетами. Увидев меня, он отложил карандаш в сторону.
- Чего тебе?
Я ответила, что в моей семье есть проблемы и я хочу попросить его помощи в поисках решения. Он снял очки и велел подойти ближе. Говорила я легко. Рассказав, что происходит между мной и мужем, я смело закончила:
- Я бы хотела, отец, чтобы вы сказали моему мужу больше не бить меня ночью и позволить мне спать.
- Почему он тебя бьет? - серьезно спросил он.
- Чтобы разбудить. Он говорит, что я не должна засыпать раньше, чем будет выполнен мой супружеский долг.
- Да как ты смеешь говорить с отцом о ваших с мужем сексуальных проблемах! Ты опустилась дальше некуда! - И наотмашь ударил меня по лицу. - Можешь на меня не рассчитывать. Если я и вмешаюсь, то только для того, чтобы поощрить его к более решительным действиям относительно твоей дисциплины. Кажется, я напрасно относился к тебе слишком мягко, - распалялся он, обзывая меня последними словами.
Настало время возвращаться во Францию. Исполненная печали, я выходила из родительского дома, ведя дочерей и таща чемоданы. Я покидала плохой сон ради кошмаров. Но я не могла ни радоваться, ни грустить. Был бы у меня выбор, я бы не выбрала ни то ни другое. Я мечтала об абсолютно другой жизни для меня и моих детей в мире без проблем и угнетения.
Реальность была иной. За время пребывания в семье я четко усвоила одно: чтобы справиться с ситуацией, я должна рассчитывать только на себя. Никто из моих близких меня не поддерживал.
Я часто думала о будущем своих девочек: хотела, чтобы они вышли замуж за мужчин, которых будут любить. Для этого я должна защитить их от дискриминации, которой подвергаются многие мусульманские женщины.
Муж встречал нас в аэропорту. В тот момент мне так хотелось испариться с моими дочерьми навсегда! Взяв Нору за руку, он склонился к моему уху и пробормотал:
- Я так по тебе соскучился, дорогая! Сегодня вечером будет праздник!
Я не скучала ни по чему. И в особенности по нему.
Уложив детей спать, я распаковывала чемоданы в нашей комнате, как вдруг увидела по полу возле кровати гигиеническую прокладку. Предъявив доказательство, я обвинила Абделя в измене, а он, не в состоянии отрицать очевидное, приказал мне заткнуться и набросился на меня с обвинениями.
- Ты сама там встречалась с другим мужчиной! Это из-за него ты не хотела возвращаться? Ты там ноги кверху задирала, не так ли? Скажи мне, как вы это делали?
У кого из нас член больше? У меня или у него?
Я сникла, а в нем закипала ревность. В таком состоянии он всегда становился агрессивным. Он накручивал себя, а потом взрывался, разрушая все, что его окружало.
- Ты просто извращенная шлюха, потому что встречаешься с другими мужчинами, - изрыгал ругательства он.
- Не разбуди детей, пожалуйста, - умоляла я. - Я никуда не выходила одна. Позвони моим родителям, если хочешь. Умоляю, не бей меня. Можешь делать со мной, что хочешь, но только не бей, ради Бога!
- Мне смешно: шлюха вспоминает о Боге! Хочешь посмотреть, как мужчины поступают с сучками вроде тебя?
И бросил меня на кровать. Раздев донага, он связал мне руки и ноги, а рот заткнул тряпкой. Всю ночь он проделывал со мной разные мерзости, беспрестанно избивая, и пил спиртное бутылку за бутылкой, пока не упал на пол пьяный и не заснул. Я так и лежала связанная - мне было холодно, а тело ныло от побоев.
Среди ночи я услыхала плач Мелиссы, но не могла ее успокоить, и малышка, проплакав полчаса, уснула.
Абдель очнулся утром. Увидев меня связанную, он понял, что натворил, и с извинениями отвязал. Не поднимая на него глаз, я залезла под одеяло. Я не хотела ни его, ни той жизни, которой жила. Тогда я часто задавалась вопросом, почему мужчины так жестоки, почему так извращенно относятся к своим женам. Отвечая себе, я обвиняла в этом религию. Сегодня, слава Богу, я смотрю на вещи под другим углом. Со временем я поняла: религия тут ни при чем, просто многие мужчины видят в женах только продолжательницу рода и прислугу. В то утро Абдель ушел раньше обычного, не сказав ни слова. «Может, осознал, что зашел слишком далеко? Может, это изменит его в лучшую сторону?» Я сомневалась.
У его неистовства крепкие корни: он видел, как его отец избивает и унижает его мать.
История повторяется из поколения в поколение. Бедные мы: матери, сестры и дочери. Хорошо хоть в наши дни есть хотя бы надежда. Положение женщины улучшилось, но некоторые мужчины с этим не согласны и сейчас.
Час спустя я поднялась с постели, потому что Мелисса попросила есть. После ночных истязаний у меня возникла острая необходимость с кем-то поделиться. Разговаривать с матерью было бесполезно. Может быть, Амина?
Но ее реакция тоже была известна. Она очень переживала за меня и поэтому принялась бы убеждать подать заявление на мужа и убежать с малышками, а я в очередной раз отказалась бы, боясь последствий. Когда я виделась с ней, мне было плохо - я завидовала ее энергии и ее размеренной жизни с любимым человеком, отчего моя жизнь казалась мне еще хуже.
Почему я не имела права на счастье, как все? Зачем звать на помощь? Чтобы в очередной раз мне прочитали мораль, которую я не понимала или, скорее, отказывалась понимать? Я пыталась убедить себя в том, что должна рассчитывать только на себя в поисках выхода.
Но я бездействовала. И долгие годы принимала этого мужчину, думая о детях. Я слушала его обидные выпады. Его и своих родственников. Я смирилась с их требованиями. Мне приказывали - я повиновалась. Все вокруг меня зиждилось на одних и тех же принципах, и только я думала иначе. Но изолированный от мира человек не допускает мысли, что окружающие могут ошибаться. Поэтому мне казалось, что я просто сошла с ума. Или в лучшем случае - имею неправильные суждения.
Я любила детей, поэтому открыла частный детский садик, которым сама стала заведовать. Ко времени, когда Норе исполнилось четырнадцать, мой садик посещало тридцать детей. Я почувствовала себя полезной и получила возможность общаться со взрослыми, родителями.
Учреждение процветало, но все месячные поступления оказывались в карманах моего мужа, а если я протестовала, Абдель свирепел.
Я была убеждена в своем праве. Выполняя работу, я должна получать вознаграждение или хотя бы какуюто часть. Это было бы нормально. Муж же убеждал меня в том, что ему нужны деньги для инвестиций в Алжире.
Мой отец был в курсе происходящего, поэтому, отстаивая свою точку зрения, я обратилась к нему.
- Твой муж вкладывает инвестиции в ваше же с ним будущее. Ты хочешь просто держать деньги в карманах только потому, что они твои? Твои деньги - это и его деньги: добропорядочная мусульманка должна отдавать свои деньги мужу, чтобы попасть в рай. Тебе что, так нужны эти деньги? Не хватает тех, которые я тебе посылаю?
- Я заработала эти деньги. Отдавать их Абделю, чтобы он вложил неизвестно во что, я не хочу.
- Но это же для будущего вашей семьи! Пройдет некоторое время, и вы вернетесь в Алжир, потому что ваше будущее тут, а не во Франции. У тебя две дочери, и поверь мне, Франция далеко не идеальная страна для их воспитания. Недавно у меня с твоим мужем и твоей матерью был долгий разговор. Они отметили, как сильно изменились твои взгляды на мир, с тех пор как ты живешь во Франции. Я не хочу, чтобы эти взгляды пустили-корни в сознании твоих детей. Твой муж начинает крупное дело в Алжире, и как супруга ты должна поддержать его и воспитать девочек как благоверная мусульманка.
Сказать было нечего. В который раз мои родители и муж что-то затевали за моей спиной, не спросив меня.
Как сообщить детям об отъезде? Как отреагирует Нора, моя старшая четырнадцатилетняя дочь, на известие о том, что нужно покинуть родину, школу и подружек ради жизни в Алжире, где для женщин нет ни свободы, ни будущего. Если здесь мы находились под неусыпным контролем, то что же ожидает нас там?
В последнее время муж сильно изменился: отпустил бороду и каждый день по пять раз читал молитву, запретил мне выходить одной - всегда возил меня на автомобиле. Он запретил мне носить джинсы, требуя надевать платья ниже колен. При этом продолжал издеваться надо мной, утверждая, что речь идет о послушании перед Богом. Сам он, однако, был не очень послушным, так как продолжал пить. Употребление алкоголя в исламе - один из самых тяжких грехов. Он напивался, а расплачивались мы.
Прошло несколько лет после моей поездки в Алжир, и нравы в стране еще больше ужесточились. Набирал обороты терроризм, отчего все больше местных жителей становилось ретроградами, а отец с братьями стали еще набожнее. Я не хотела, чтобы мои дочери вели такой образ жизни. Я поделилась с мужем своим желанием остаться во Франции ради дочек, но у него на этот счет было свое мнение: он сказал, что убьет меня, если я откажусь следовать за ним, а сам с детьми убежит, и пожаловался отцу на то, что я потеряла религиозное чувство и уважение к нашим традициям.
Отец немедленно мне позвонил. Он был вне себя.
- Слушай меня, Самия! Если ты не поедешь с мужем в Алжир, я сам отправлюсь во Францию и зарежу тебя, даже если потом придется остаток лет провести в тюрьме. Когда Абдель будет готов, ты должна последовать за ним.
Я откладывала объявление новости детям, потому что боялась их реакции, особенно реакции старшей дочери. Я ненавидела себя за неспособность сопротивляться, неспособность помешать отъезду. А ведь я так хотела быть примером твердости духа для своих дочерей. Я предпочитала врать, чтобы не быть избитой.
Узнав о решении отца, Нора разрыдалась и принялась уговаривать меня отпустить отца одного. Она была уверена/что мы сможем жить втроем. Боже, если бы я могла так поступить, я бы сделала это без колебаний, но я не чувствовала в себе сил. Порой я даже проклинала себя за то, что позволяла родителям и мужу растаптывать мои надежды, уничтожать меня и пытаться уничтожить детей.
В Алжире отец приобрел нам дом неподалеку от своего.
Делать покупки во Франции было выгоднее, поэтому я решила прикупить кое-что из вещей, в том числе и предметы мебели, и отправить в Алжир. Это заняло много времени. За каждую покупку я расплачивалась своими собственными деньгами, но все равно товары выписывала на имя мужа. Говорить с моими родителями было бесполезно, их ответ был известен заранее: деньги мусульманки принадлежат ее мужу, если она хочет попасть в рай. Несогласная с этим считается нечистой, и никто из мужчин не возьмет на себя ответственность за нее. Приближающийся отъезд я воспринимала очень болезненно. На что мы втроем могли надеяться, живя рядом с родственниками? На самом деле ни на что.
Я просто боялась страданий, не имея сил к сопротивлению. Я покорилась, чтобы обрести покой!
Несколько раз у меня появлялись мысли обратиться за помощью к французским властям, но мой пресловутый страх перед последствиями не позволял этого сделать. Всепоглощающий страх перед родственниками и мужем мешал мне рассуждать здраво. Я никогда не принимала решений самостоятельно и до сих пор не считала себя способной на это. Я по-прежнему оставалась маленькой, контролируемой родителями девочкой.
Нора была очень обеспокоена предстоящим отъездом, она не желала покидать страну, которую по праву считала своей родиной. Она была привязана к подругам и не хотела отказываться ни от привычек, ни от спокойной жизни во Франции. Я ведь не посвящала ее в свои проблемы и делала все для того, чтобы ее жизнь как можно больше походила на жизнь ее сверстниц. По возможности я старалась не говорить мужу о том, что иногда позволяла дочери. Не без последствий для себя, потому что он винил меня в проступках дочерей.
Теперь из школы Нора возвращалась в слезах. Ее подруги умоляли не уезжать, они не понимали, как девочку ее возраста могут принуждать следовать за семьей! Я видела, что Нора похожа на меня: даже если она была не согласна, все равно поступала так, как решили ее родители.
Восьмилетняя Мелисса не придавала большого значения переезду.
- Останемся мы здесь или будем жить там - какая разница. Все будет хорошо, - говорила она с улыбкой. - Мы одна семья, я заведу себе новых друзей. И там мы сможем чаще видеть дедушку и бабушку.
Самые близкие подруги обвиняли меня в том, что я не осознаю опасности терроризма в Алжире середины девяностых. Почему я была так безответственна? Когда я думаю об этом теперь, мне кажется, что террор, царивший в моей жизни, просто не позволял мне видеть того, что свирепствовал в стране. х a»vs х е/лэ x г/ло x г/лв x. ылэ x слэ x uva 4 с/л» 4 e«s 4. «W» x г^э Возвращение в Алжир Тринадцатого июля, в пятницу, мы отправились из Франции в Алжир на пароме. Это была моя вторая поездка таким путем. Как и в прошлый раз, мне казалось, что я плыву прямо в ад!
- Пятница, тринадцатое, - повторяла Нора. -Это принесет нам несчастье, мама!
- Ничего с нами не случится, моя хорошая. Мы возвращаемся на землю наших предков, и я сделаю все возможное, чтобы ты была счастлива. Ты сможешь посещать -респектабельную школу и жить той жизнью, о которой мечтала.
Я давала ей красивые обещания, не будучи уверена в их исполнении. Я была уверена лишь в одном - любой ценой я буду защищать свободу моих девочек.
Чтобы избежать лишних упреков, я как добропорядочная мусульманка на оставшиеся собственные деньги купила роскошное авто на имя мужа, которое он тут же назвал машиной своей мечты. Плавание длилось сутки.
Мы приближались, и от этого становилось страшнее. Дочерям я представляла картинку прекрасной жизни, но…
Я наблюдала, как они играли на палубе, когда со мной заговорила молодая женщина.
- Здравствуйте, меня зовут Амира, я еду в Алжир в отпуск. Кажется, что страна охвачена огнем и залита кровью. Стоимость жизни возросла вдвое. Да пребудет Господь с нашими братьями и сестрами! Надо быть очень смелым, чтобы жить там.
- Здравствуйте, Амира. Я - Самия. Очень скоро я сама узнаю эту жизнь. Если у вас есть время, могу рассказать, как можно в нее попасть.
- Вы останетесь в Алжире? - удивилась женщина.
- Увы, да, Амира! Мой муж решил вернуться, а я следую за ним. Вопреки своему желанию, должна вам признаться.
- Что значит вопреки желанию? В наши дни нас больше не принуждают делать что-то вопреки.
- У меня очень жестокий муж, отец еще хуже. Я живу в страхе. С самого рождения моя жизнь под постоянным контролем.
- Если вас так контролировали во Франции, в Алжире будет в тысячу раз хуже. Пока не поздно, возвращайтесь с дочерьми во Францию. В Алжире можно убить женщину, и никому не будет до этого дела. Во Франции власти придут вам на помощь, но только не в Алжире.
- Знаете, я не осознавала, что все стало настолько опасным. Как я могу быть уверена в безопасности моих девочек? Что теперь делать? Максимум через час мы прибудем. Теперь я начинаю понимать, как глупо было соглашаться на переезд, но чувствую себя такой беспомощной перед ними.
И я расплакалась. Благодаря собеседнице я поняла масштаб своей безответственности. Я следовала «за». Я находилась в капкане. Я жалела, что ничего не предприняла.
Боже, какой же я была наивной и беспомощной перед семьей! Соглашаясь ступить на алжирскую землю, я оказывалась в-ответе за все, что случится с моими детьми!
- Оставьте мне свои координаты. После отпуска я вернусь во Францию и подумаю, что можно сделать для вас и ваших девочек. Меня взволновал ваш рассказ. А пока держитесь. Да поможет вам Бог.
Амира подарила мне крупицу надежды. Если будет совсем плохо, она нам поможет. Я ей оставила координаты моих родителей, потому что своего собственного адреса пока не знала, но обещала послать сразу же, как только он станет мне известен. Она тепло попрощалась со мной, и я поняла: моя история глубоко тронула ее.
Отступать было поздно. Я могла только идти вперед, но осторожно. А тем временем мой муж разыскивал меня повсюду, поскольку с минуты на минуту паром должен был пришвартоваться.
- Можешь походить в этой одежде еще день, - язвительно заметил он. - Скоро ты скажешь «прощай» джинсам и милым коротким платьицам.
Приятное начало! Добро пожаловать в Алжир - землю ислама, терпения и мира!
Я обожаю свою религию - ислам, - потому что это вера смирения, заслуживающая уважения. Я критикую лишь тех, кто по-своему толкует и искажает отдельные части сур Корана, касающиеся женщин. Бедные мы, бедные - мусульманские женщины!
Паром причалил, и можно было выгружать автомобиль.
Абдель с гордым и важным видом сел за руль. Сначала мы заехали к моим родителям. Мелисса торопилась поскорее увидеть бабушку и старшего брата, а я с Норой шла позади. Отсутствие воодушевления у нас не осталось незамеченным Абделем.
- Чувствуешь себя не в своей тарелке, не так ли? - Проницательности ему было не занимать. - Ты теперь в стране справедливости, в которой действуют истинные исламские законы. Ты должна внимательно следить за своим поведением и особенно манерой говорить. Подвешенный язык может привести к большим проблемам.
Мы с Норой медленно поднимались по лестнице, держась за руки. Я улыбалась, чтобы успокоить ее, а заодно и себя. Она улыбалась в ответ, но я знала - за этой улыбкой скрыта печаль. Увидев нас, мать взяла на себя труд одарить нас дежурной улыбкой. Я приветливо улыбнулась ей и поздоровалась со своим пятнадцатилетним сыном, красивым послушным юношей. Он уже достиг возраста, когда можно было складывать впечатление о человеке.
С гордостью показав свою комнату, он пригласил меня присесть. Что-то его волновало.
- Я принял решение, Самия, - решительно заявил он. - Я не пойду с тобой в ваш новый дом. Я хочу остаться с мамой Бардой.
- Слушай, Амир! Я твоя мать, а Барда - моя, то есть твоя бабушка, - в который раз уточнила я.
- Нет, Самия! Моя мать та, которая растила меня с рождения, а не та, которая просто носила меня в животе. Ты мать моих сестер, но я не испытываю к тебе никаких чувств.
Я поняла, что моему сыну промыли мозги. Он верил, что я оставила его на попечение бабушки с самого рождения, а теперь и слышать не хотел моих объяснений.
В его глазах я была дискредитирована, и он не верил ни единому моему слову. - Амир, я никогда не заставлю тебя делать что-то вопреки желанию. Просто знай: у тебя есть свой дом, в этом доме у тебя есть собственная комната, в которой ты всегда будешь чувствовать себя дома. Знай, что я тебя люблю не меньше, чем твоих сестер.
С сожалением я покинула его и вернулась в гостиную.
Мать поглядела на меня как инквизитор, но я не собиралась сводить с ней счеты. Я видела, как она поцеловала Амира, после того как он что-то шепнул ей на ухо. Она могла гордиться собой: мать оказалась хорошей воспитательницей, ее ученик правильно усвоил урок послушного сына. В его сердце не было для меня места. Для него я была одной из женщин, не более. Отныне нас связывала только его привязанность к сестрам.
Муж тем временем разговаривал со своим тестем в соседней комнате. Мне не терпелось увидеть дом, в котором я буду жить, хотелось отдохнуть с дороги. Вдруг Абдель позвал меня, сказав, что надо кое-что прояснить.
Должно быть, что-то важное, если мне позволили принять участие в беседе, что было исключением. Я ждала наихудшего. Отец выдержал паузу, пристально рассматривая меня, и продолжил:
- Самия, говорю тебе в присутствии твоего мужа, чтобы он слышал, чего именно я требую от тебя. Он должен будет следить, чтобы ты выполняла все требования. Забудь, как ты одевалась раньше. Я хочу, чтобы ты носила хиджаб начиная с сегодняшнего дня. Твои дочери не должны носить ни броской одежды, ни слишком коротких платьев. Их спины не должны быть голыми. Я хочу, чтобы ты воспитала их согласно нашим обычаям и в уважении к нашим религиозным традициям.
Если ты ослушаешься, наш закон позволяет мне и твоему мужу наказать тебя, и никто не станет за тебя заступаться. Вы не во Франции! Если не будешь знать, как поступить, мы рядом, чтобы направить тебя.
Я потеряла дар речи, а отец все говорил, говорил. Я стала узницей в замке без надежды на спасение. В этой стране - в моей стране - девушкам и женщинам не позволялось жить свободно. Абдель отвез нас в новый дом, который находился в зоне повышенного военного присутствия, рядом с кварталами, где свирепствовал терроризм. Дом, построенный в колониальном стиле, был потрясающим.
Комфортабельный дом класса люкс, но его стены кричали о том, что теперь я живу в золотой клетке. Я знала, что родственники были настроены против меня. С каждым днем я чувствовала, как ужесточается их отношение: они полагали, что я несознательно ищу дурное, прокладывая себе дорогу в ад. А моего мужа считали набожным человеком, который все делал для того, чтобы я избежала Страшного суда. Мои родные предоставили мужу все полномочия направлять меня на путь истинный, вне зависимости от того, чего я заслуживала и добивалась. Если же мужу не удастся заставить меня, мы отправимся в ад вдвоем. Я - потому что этого заслуживаю, он - потому что не смог помешать мне делать ошибки.
Для Абделя все способы были хороши, чтобы показать мне свою власть. Как-то он проснулся в четыре часа утра и, схватив меня за грудь, вышвырнул из постели. Моя вина заключалась в том, что я уснула, не выполнив супружеский долг. Несколько дней у меня болели бок и грудь.
Муж становился все суровее. Каждый вечер он возвращался домой пьяный. Насиловал и избивал меня. Когда в замочной скважине поворачивался ключ, мне казалось, что голодный волк возвращается в свое логово. Каждый день я просила Бога сделать так, чтобы мужа арестовал патруль или чтобы в него попала шальная пуля. Мое воображение рисовало, как приходят военные и сообщают, что муж убит. Мы ужасно его боялись. Я была на грани нервного срыва: ведь теперь страдали и мои дочери. Больше не удавалось скрывать от них отношение их отца ко мне. Они хотели помочь мне, отчего стали неспокойно спать. По нескольку раз за ночь девочки вставали с постели и прохаживались мимо моей спальни, делая вид, что идут в ванную комнату, расположенную рядом. Услышав звуки ударов или мой плач, они вмешивались, усмиряли отца, насколько это было в их силах.
С каждым днем ситуация становилась все безвыходнее.
Я предупредила мать, что моя жизнь находится в опасности.
Как-то раз муж связал меня и заклеил скотчем рот, чтобы я не кричала. Он смотрел на меня с ненавистью, и я решила, что пришел мой последний час.
- Я убью тебя, сука! Твои ублюдки не услышат и не смогут нам помешать. Надеюсь, ты поймешь, что я твой хозяин и здесь распоряжаюсь я!
Он бил меня, пока не обессилел.
- Ты усвоила урок? - спросил он как строгий ментор и грубо сорвал скотч с моих губ.
- Я усвоила все, развяжи меня, пожалуйста. Мне нужно в туалет.
Развязав меня, он последовал за мной. Когда я свернула к комнате девочек, он схватил меня за волосы и резко притянул к себе, но я успела ударить ногой по двери детской. Разбуженные шумом дочери бросились на отца и повалили на пол, а затем схватили меня за руку, затащили в комнату и закрыли дверь на ключ.
- Откройте, ублюдки! - кричал их отец. - Вы трое, вы совершаете самую грубую ошибку в своей жизни: вы отправитесь в ад! Я помогу вам побыстрее туда попасть.
Я оболью дом бензином и подожгу. Вы все сгорите!
Я умываю руки перед Богом и людьми. Я не хочу нести ответственности. Порожденье дьявола к нему и отправится!
- Нора, позволь я выйду. Он может исполнить угрозу. Я боюсь за вас!
- Нет, мама. Ты останешься здесь. Ничего он не сделает. Это только сотрясающие воздух слова. Ты не одна, мы вместе, и у него нет права нападать на нас, иначе он ответит. Кстати, в округе полно военных, которые придут нам на помощь. Если бы ты была одна, он мог бы оклеветать тебя, сказать, что ты обесчестила его, но, к счастью, есть мы - свидетели. Никто не покинет этой комнаты.
Я гордилась своей дочерью. Она была такой смелой.
Я была счастлива ошибиться: ведь я считала ее своей копией, склонной всегда уступать, и вдруг открыла в ней сильную женщину, способную преодолеть страх и противостоять произволу отца, способную на то, чего я никогда не решилась бы сделать.
Ночь прошла. Абдель так и не привел свою угрозу в исполнение - Нора оказалась права. Утром она осторожно вышла, чтобы убедиться, что отца нет. Путь был свободен, мы могли выходить.
На тот момент мои родители отправились путешествовать, и я рассказала о происшедшем своему старшему брату. Он отказал мне в помощи, уверенно заявив, что я сама во всем виновата - довела мужа до белого каления. Что можно было сделать? Я боялась возвращения Абделя. Я не хотела, чтобы он снова появлялся в доме, я не хотела его видеть. Мои дочери были со мной заодно.
Взвесив все «за» и «против», я решила просить защиты у полиции и, надев хиджаб, отправилась с дочерьми в ближайший комиссариат.
- Я хочу подать жалобу, - робко проговорила я полицейскому.
Не уверенная, что поступаю правильно, я должна была попытаться - в опасности были наши жизни.
- Еще одна, - насмешливо воскликнул он. - И что вам сделал ваш муж? Избил?
- Избил и изнасиловал. И еще грозился сжечь нас живьем.
- Госпожа, это только угрозы, слова, чтобы вас напугать. Это ерунда по сравнению с теми проблемами, которые обрушились на нашу страну. Если мы станем арестовывать мужей, которые бьют жен, все алжирские мужчины окажутся в тюрьме.
Он смотрел на меня с насмешкой;
- Я не думаю, что все мужья избивают своих жен.
Я пришла к вам, потому что верю: вы защитите меня, потому что наша жизнь в опасности.
- Вы полагаете, что ваш муж террорист? - спросил полицейский более серьезно на этот раз.
- Он интегрист*, но вряд ли он замешан в терроризме.
- В таком случае, госпожа, вопрос исчерпан! Возвращайтесь домой и улаживайте супружеские недоразумения самостоятельно. Один маленький совет: в следующий раз, когда будете надевать хиджаб, надевайте правильно, так, чтобы волосы не выглядывали. Носите его достойно либо не носите вообще.
Я не привыкла носить хиджаб, поэтому он соскользнул, открыв волосы. Поправив его, я спросила:
- Значит, сначала вы подождете, когда меня убьют, и только тогда вмешаетесь?
- Когда вас убьют, пусть одна из ваших дочерей нас вызовет, - надменно ответил полицейский, и я еще раз убедилась, что ничего другого от него ждать не стоит.
Слабый лучик надежды погас. В очередной раз я почувствовала себя приговоренной. Идя по улице, я замечала, насколько все изменилось! Прохожие, догадываясь, что мы не местные, что мы эмигранты, чуждые им по мировоззрению, беспардонно глазели на нас.
Нам на пути повстречались два бородача в афганских одеждах, которые громко переговаривались, и я, расслышав слова: французы, эмигранты… чувствовала себя во все большей опасности.
Конечно, еще оставались люди, которые одевались на западный манер, но и они волей-неволей должны были приспосабливаться к мировоззрению соотечественников, одевавшихся иначе.
Мы ускорили шаг. Дома первым делом я избавилась от вуали, и теперь нам предстояло решить, как быть дальше.
- А если нам просто уехать из страны, как думаешь? - предложила Нора. - Я не хочу больше здесь оставаться.
- Хорошая мысль, но как это сделать?
- Возьмем с собой минимум вещей, только самое необходимое. Чтобы передвигаться быстро. У нас есть 170 e*8e*? СамгаШарифф паспорта и деньги на дорогу. И прощай Алжир. Решайся, мама. Это самый лучший выход.
- Хорошо. Как бы там ни было» можем попробовать.
Я закажу билеты на первый утренний рейс до Парижа по телефону.
- А если он опять начнет вечером, мама? - спросила Мелисса. - Если он подожжет нас, когда мы будем спать? Мне страшно!
- Не бойся, детка. Я буду с ним предупредительна и сделаю все, что он захочет. А завтра, когда он пойдет на работу, мы закончим приготовления и улетим.
Дочери исполнились решимости оставить все и как можно скорее уехать. Теперь меня тоже занимала лишь одна мысль - мысль о свободе. Ради нее я чувствовала себя готовой рискнуть жизнью. Я заказала билеты на одиннадцатичасовой рейс, и наш план обрел более конкретные черты. Целый день мы ждали возвращения Абделя с замиранием сердца. Он пришел как завоеватель. Его красные воспаленные глаза внушали страх. Ему нравилось производить на нас впечатление: это была его манера демонстрировать нам свою власть.
- Самия, зайди в комнату: нам надо поговорить. Вы, девочки, подождите. У меня есть важное дело к вашей матери.
Тон Абделя не допускал возражений. Да и возражений у меня не было. Я молча молилась.
- Послушай меня, - торжественно начал Абдель, - ты должна пойти к нотариусу и переписать дом на мое имя. Я не знаю ни одного мужчины, который жил бы у своей жены. Какой же я мужчина, если так долго мирился с подобным порядком вещей!
Абдель давал отличный повод для отсрочки до следующего дня. В первый раз за нашу совместную жизнь он хоть в чем-то зависел от меня. Довольно мягко он просил отдать ему мой дом, чтобы господин чувствовал себя в нем полноправным хозяином, как другие мужчины. Я с облегчением вздохнула.
- Я не говорю «нет», но предпочла бы подождать возвращения моих родителей, чтобы попросить у них разрешения. Вспомни, дом мне подарил мой отец.
- Ты права. Подождем, когда они вернутся. Но ты действительно согласна с моей идеей?
- Да, согласна. Ведь всякая женщина принадлежит мужчине, - ответила я как можно смиреннее, неожиданно открыв в себе способности к актерской игре.
Мой ответ его удивил и обрадовал одновременно, ведь я полностью разделила его мнение.
- Ты права, - сказал он, удовлетворенно кивая головой, - все, что твое - мое. В глубине души ты все-таки хорошая супруга, и я больше не жалею, что на тебе женился.
Он вышел, а я присоединилась к дочерям, которым не терпелось узнать, как все прошло. Я рассказала о намерениях Абделя касательно дома. Нора возмутилась, что отец, вместо того чтобы извиниться за вчерашнее поведение, думает о материальных благах.
- Давайте лучше осуществлять наш план. Собирайте вещи, но только необходимое: спальные и туалетные принадлежности.
- Я бы хотела взять своего медвежонка Балу, - с мольбой в голосе проговорила Мелисса.
Мне стало грустно: я вспомнила, как мать вырвала у меня из рук Лапулю.
- Конечно, дорогая. Балу обязательно поедет с нами.
Услышав, как к кухне подходит муж, я жестом попросила девочек молчать и сменила тему разговора. - Завтра начинаются занятия. Надеюсь, вы с удовольствием пойдете в школу в вашей новой стране? Как и во Франции, вы будете готовиться к будущему. Вы научитесь любить Бога, научитесь хорошим манерам, которые должны иметь все хорошие девочки.
- Я хочу завтра гордиться вами! - входя, добавил муж. - Я хочу, чтобы, показывая на вас, люди говорили:
«Эти хорошо воспитанные девочки - дочери господина Абделя Адиба».
Моим детям повторяли те же слова, которые в свое время говорили мне. Как ужасно слышать то же самое, только в другую эпоху и адресованное моим дочерям!
Нет, я не хотела, чтобы все повторилось снова! Мы должны бежать! Я хочу покинуть эту угрюмую страну вместе с детьми. К чертям семейную честь, страх мужа и отца!
К чертям эту страну! Больше я ничего не боюсь! . С надеждой в сердце мы разошлись по комнатам, чтобы выспаться. Мой муж был так удовлетворен перспективой получить дом, что не приставал ко мне ночью.
Утром Нора разбудила меня.
- Мама, вставай. Он уехал.
Улыбка играла на ее губах. Придя на кухню, я увидела, что завтрак накрыт. Приятный сюрприз.
- Спасибо, девочки! Это чтобы отпраздновать нашу победу?
- Нет, наша победа еще впереди. Если будет угодно Господу.
- Ты права, праздновать преждевременно, Нора. Попросим у Господа помощи в нашем деле.
После завтрака мы собрали все вещи в один рюкзак и поехали в аэропорт на такси. Когда подошла наша очередь на таможенном досмотре, чиновник спросил нас устало:
- Мадам, покажите документы, пожалуйста.
Пролистав паспорта, он внимательно посмотрел на меня, так что я едва не упала в обморок.
- Мадам, покажите подписанное отцом девочек разрешение на выезд из страны..
- У меня его нет. Их отец сейчас во Франции. Наш отпуск закончился, поэтому мы возвращаемся к нему.
- Вам обязательно нужно иметь разрешение на выезд, подписанное отцом детей. Если он не в стране, вы можете связаться с ним через посольство.
Это был провал! Мелисса заплакала и прижалась к моей груди.
- Не плачь, Мелисса, - успокаивала ее Нора, - это нам не поможет. Теперь надо искать другой выход.
Мелисса расплакалась еще сильнее. Ничто не могло успокоить ее. Нора обняла сестру, а я лихорадочно соображала. Какой-то служащий таможни обратил на нас внимание и, скромно став рядом и не глядя на меня, тихо сказал:
- Вот мой номер телефона, мадам. Думаю, я могу вам помочь. Позвоните мне. Сейчас не говорите ничего.
Не надо, чтобы нас заметили. Завтра жду вашего звонка.
И удалился. Не медля более ни минуты, мы вернулись домой. Никто так и не узнал, что мы едва не уехали. Вещи были разобраны, следы неудавшегося побега уничтожены. Кроме номера телефона. Звонком постороннему мужчине я рисковала испортить свою репутацию.
Как же поступить? Бесполезно сейчас ломать голову, надо было подождать, чтобы знать больше. Мой муж вернулся домой в дурном расположении духа - настроение этого человека всегда было непредсказуемо и могло меняться каждую минуту, я никогда не знала, чего от него ожидать в тот или иной момент. - Меня сегодня чуть не подстрелили, - заявил он расстроенно.
- Что случилось?
- Я ехал по дороге, как вдруг увидел патруль. Хотел остановиться, но в последнюю минуту понял, что это не солдаты, а террористы. Я проскочил на полной скорости, а они стреляли по машине, но не попали. Я ушел.
Да… здесь в самом деле стало очень опасно.
- Так давай вернемся во Францию.
- Значит, вы хотите вернуться во Францию, вот как!
Получить свободу и жить как француженки, забыв свою религию и корни. Даже и не думайте! Мы останемся здесь навсегда! В любом случае убийц скоро поймают, религия победит терроризм, а мы мирно заживем в своей стране по исламским законам.
Ну что ж, мой муж решил остаться в Алжире! Тем хуже для него. Я с дочерьми приняла другое решение и была готова на все, чтобы бороться за свою свободу.
Ложась в постель, Абдель еще раз спросил меня, попрежнему ли я согласна отдать ему дом. Я напомнила, что мы должны дождаться возвращения родителей, потом уступила всем его прихотям, потому что не хотела, чтобы таможенник увидел синяки на моем теле, и думала только о предстоящем телефонном разговоре.
Как только муж ушел, я сразу позвонила тому человеку.
- Здравствуйте! Вы помните меня? - спросила я.
- Конечно. Вам нужна помощи чтобы покинуть страну?
- Разумеется. Любой ценой!
- Тогда мы договоримся. За двадцать тысяч французских франков я смогу вам добыть разрешение, которое поможет вам уехать.
- Хорошо. Где и во сколько?
- Сегодня, если возможно. Деньги принесете в кафе на углу площади Одэн. Сможете быть там в два часа дня?
- Время меня устраивает. Когда я получу бумаги?
- Я передам деньги знакомому комиссару полиции, который подготовит документ. Он будет у вас через два дня..
- Спасибо, господин. Я буду в кафе к двум часам.
Я сообщила дочерям, куда направляюсь, и попросила их отправиться со мной. Встречаться одной с незнакомцем в кафе было рискованно: моя жизнь подвергалась опасности.
В указанное время, надев вуаль (это был тот случай, когда это было необходимо), я вызвала такси. Таможенник ждал меня за столиком, дымя сигаретой.
- Сразу к делу. Я должна быть уверена, что разрешение, которое вы мне сделаете, действительно отвечает всем требованиям. Я хочу гарантий, что мы сможем покинуть страну.
- Не беспокойтесь. Я не в первый раз занимаюсь этим. Мне нужны имена, даты рождения ваших детей, данные их отца, и через два дня все будет готово.
Я сообщила все, что требовалось, и мы договорились созвониться в понедельник, чтобы условиться о месте встречи, где он передаст мне фальшивый документ.
- Я доверяю вам. В любом случае выбора у меня нет. Вы моя последняя надежда.
Я дала ему двадцать тысяч франков, что составляло около пяти тысяч канадских долларов*. Я отдавала ему большую часть денег, которые хотела увезти во Францию. Но, даже если у меня останется мало средств, я не собиралась отступать, ведь для меня свобода цены не имела. Я заберу с собой все драгоценности, чтобы выжить.
Исполненные надежды, мы вернулись домой. Однако я напомнила дочерям, что радоваться еще рано. Мои родители как раз вернулись домой, и Абдель счел необходимым сразу же отправить меня поговорить с ними о дарственной на дом. Я не могла откладывать, чтобы не вызвать либо подозрения, либо гнева. Родители ждали меня на следующий день. Каждый раз, надевая хиджаб, я чувствовала, что мне не хватает воздуха. Похожее чувство я испытывала, находясь рядом с матерью: у нее был дар душить людей. Я имею в виду - морально. Она всегда находила такие слова, от которых сжималось сердце.
- Как дела у твоей семейки? - иронически поинтересовалась она. - О каких еще несчастьях ты пришла рассказать, чтобы тебя пожалели?
- Ни, о каких. Абдель послал меня спросить о моем доме.
- Твоем доме или вашем? - уточнила она, не давая мне объяснить.
- В том-то и дело. Это и есть причина моего визита.
Он хочет, чтобы я переписала дом на его имя. Сделала ему дарственную.
- Зачем это? Ты ему причинила какое-то зло? Он что, чувствует себя гостем в этом доме? Если это так, отец не очень-то обрадуется, узнав об этом.
- Я не делала ничего плохого, мама. Просто три дня назад он попросил переписать дом на его имя. И каждый день об этом напоминает. Я сказала, что спрошу у вас.
Что ты думаешь?
- Скажи ему, что дом и так принадлежит вам обоим и кусок бумаги здесь ничего не изменит. Ты должна вести хозяйство так, чтобы Абдель чувствовал себя полноправным хозяином, - если нет, отец будет суров с тобой.
- Я бы предпочла, чтобы вы сами об этом сказали вашему зятю. Если это скажу я, он разнервничается и потеряет контроль над собой.
- Прекрати свою истерику! Абдель хороший муж и отец. Он хорошо относится к дочерям и никогда тебя не упрекал за то, что ты родила ему двух дочерей, как мог бы на его месте поступить любой другой. Научись ценить свое счастье и живи с ним. Ты просто не способна оценить то, что дарит'тебе Господь. Успокой своего мужа! Скажи ему, что все твое - его и все, что его - его.
Хорошая, добропорядочная мусульманка не имеет ничего, когда сама принадлежит мужу.
Что осталось нам, мусульманкам? Ничего! Кроме глаз, чтобы плакать!
Я вернулась домой в замешательстве, не зная, как повторить все это супругу. Сняла ужасную вуаль, под которой в сорокапятиградусную жару просто задыхалась.
Как поведет себя Абдель? Я боялась его, потому что знала, на что он способен. Скрежет ключа возвестил о возвращении мужа: момент истины близился!
- Самия, я хочу с тобой поговорить тет-а-тет, без твоих соглядатаев, - приказал он вместо приветствия и втолкнул меня в комнату.
Я поняла: что-то произошло, и забилась в угол, как маленькая перепуганная девочка.
- Я знаю, что твои родители не одобрили мою просьбу отдать мне дом. Они думают, что все эти годы я терплю тебя только за красивые глаза? Слушай меня, грязная шлюха! Если ты оставишь дом себе, я с тобой разведусь. Я брошу тебя к порогу твоих родителей, и ты будешь как годая в пустыне. Думай и делай выбор! Или ты отдаешь мне дом и я остаюсь с тобой, или слушаешься их, и тогда мразь вернется к мрази.
- Услышав это, я вспыхнула и вскочила на ноги. Кровь прилила к лицу. Впервые я почувствовала храбрость и способность свернуть горы! Я могла противостоять мужу!
- Я не мразь! И мои родители никогда не были мразью! - заявила я, глядя прямо ему в глаза. - Хочешь уйти - скатертью дорога! Лучшего и не придумать, чем развод с тобой.
Его глаза налились кровью, и он ударил меня так сильно, что я не удержалась на ногах, а потом схватил за шею и принялся душить. Я отбивалась, безуспешно пытаясь позвать на помощь. Задыхаясь, я чувствовала, что силы покидают меня. Вдруг в комнату ворвалась Нора и бросилась на отца, стараясь оттащить его, но ей это не удалось. Тогда она побежала в кухню и вернулась с большим ножом в руках.
- Вставай или я убью тебя! - потребовала она сквозь слезы.
Хватка на моей шее ослабла, и я закашлялась. Трудно было восстановить дыхание; двигаться сил не было.
- Послушай меня в последний раз, - произнес он голосом, исполненным злобы, - я не в силах больше тебя контролировать. А твоих девок тем более. Ты дочь сатаны, и мой долг бросить тебя. Но сначала я должен очиститься от скверны! Все эти годы ты заставляла меня верить в то, что я прихожусь отцом твоим двум ублюдкам. Я снимаю с себя всякую ответственность за них и трижды отрекаюсь от тебя. Я отрекаюсь от тебя, я отрекаюсь от тебя, я отрекаюсь от тебя! С этого момента ты мне больше не жена. Ты мне больше не принадлежишь. А если хочешь получить официальный развод, твои родители должны выплатить мне компенсацию за все испорченные годы, проведенные с тобой.
В странах ислама, когда муж хочет избавиться от жены, ему стоит лишь три раза произнести «отрекаюсь». С этого момента она считается разведенной и он не несет за нее ответственности.
В считанные минуты Абдель собрал в большой рюкзак одежду, личные вещи, деньги, драгоценности, словом, все, что было ценного в доме. С порога он посмотрел на Нору в последний раз и зло прошипел:
- Ты и твоя сестра больше не дочери мне. Вы - ублюдки!
Он уже выходил из дому, когда Нора крикнула ему вслед:
- Я рада быть байстрючкой! Только бы не твоей дочерью! Уверена, Мелисса согласна со мной! - И разрыдалась от переполнявшей ее ненависти.
Он вышел. Я горячо надеялась, что никогда больше его не увижу.
Нора успокоила меня и помогла прийти в себя. Куда девалась моя храбрость? Теперь мне стало стыдно. В нашей стране жена, проклятая мужем, - конченая женщина. Она больше ничья, ее словно не существует.
Немного отдышавшись, я позвонила родителям и сообщила о происшедшем. Они поспешили ко мне. Отец выглядел огорченным и злым на меня. Он приказал 180 Самия Шарпфф детям выйти, потому что не хотел, чтобы они слышали наш разговор.
- Такого явления, как развод, для Шариффов не существует, - заявил он. - Не позорь мои седины своими ошибками. Я не желаю, чтобы ты позорила род! Ты найдешь Абделя и попросишь его вернуться. Отдашь ему дом, если понадобится. Я хочу, чтобы он принял вас всех.
- Он сказал, что мы мразь, и вы с мамой тоже.
Я не хочу отдавать ему дом. Рано или поздно он все равно нас бросит, потому что не любит и считает своих детей ублюдками.
- Нет дыма без огня! - прервал меня отец.- Может, он знает вещи, о которых мы не догадываемся! Если это так, мы зарежем тебя, и пусть воздух очистится твоей кровью. Куда пошел Абдель?
- Не знаю, отец. Может, к родителям?
- Я сам позвоню ему и все улажу. Будь уверена, ты проведешь свою жизнь с этим человеком в горе или в радости.
Снова на кону стояла честь рода Шариффов! Вернее, честь господина Шариффа. Но впервые я не собиралась уступать этому решению. Я не хотела позволять им решать за меня. Я знала: задача будет нелегкой, риск высоким, но я была готова. Однако мне следовало скрыть свои намерения от родителей. И снова их отношение ранило и разочаровывало меня.
Я поделилась мыслями с дочерьми.
- Я полностью с тобой согласна, - сказала Нора, - тем более что завтра у тебя будет разрешение.
Мы сможем покинуть эту страну и наших родственников. Все останется в прошлом, как давно забытый кошмар.
Паранджа СТРАХА ^W 181 - Всем сердцем на это надеюсь.
С нетерпением я ждала следующего дня. Время подгоняло. Мы должны были уехать до того, как мой муж согласится вернуться. Я не желала больше его видеть.
Я хотела стать свободной. Свободной от унижений, которые сносила целых семнадцать лет. Больше я не могла.
На следующий день начинались занятия в школе.
Тем лучше для девочек. Школа развеет их страхи, а они займутся тем, чем свойственно заниматься детям в их возрасте. В первом часу я позвонила таможеннику, но он не ответил. После нескольких попыток я наконец услышала, как на том конце провода подняли трубку.
- Здравствуйте, мадам, как дела? - спросил равнодушный голос.
- Будут лучше, когда у меня окажется разрешение.
- Дело в том, что я не смог его получить. Мой человек в комиссариате не хочет рисковать за двадцать тысяч франков. Он требует больше.
- Как больше?! Вы сами назвали цену! Я не хочу вам платить больше. Мой муж забрал все деньги и ушел из дома.
- Попросите у вашего отца. Он богат.
- Не могу. Мы в ссоре. Если я попрошу у него денег, он догадается о моих планах.
- Я вам еще раз повторяю: хотите получить разрешение - доплатите!
- Я вам уже дала двадцать тысяч франков! Мы должны покинуть страну как можно скорее. Пожалуйста, помогите нам!
- Комиссар хочет больше, мадам. Найдите деньги, и вы получите ваш документ через два дня, - снова пообещал он. 182 «"» + да С/л» X d/лЭ Самия Шарифф - Тогда верните мне мои деньги. Они мне понадобятся.
- Смеетесь, мадам? Я вам ничего не должен. Эти деньги - компенсация за беспокойство комиссара.
- За беспокойство комиссара! Он ничего не сделал!
Мне нужны мои деньги. Если нет…
- То что? Вы мне угрожаете? Я сам могу вас выдать, - парировал он. - Если вы что-нибудь предпримете против меня, я сообщу вашему отцу и мужу о вашем намерении бежать.
Он дал отбой. Какой наивной я была! Дать такие деньги без всякой гарантии! Какую глупость я совершила!
Я осталась без средств к существованию. Бежать было не на что. Кроме того, вернется мой муж, и все начнется сначала. В это время позвонил отец.
- Какой стыд! - выпалил он вместо приветствия. - Твой муж поставил меня перед неприемлемым выбором. Чтобы вернуться, он просит десять миллионов алжирских динаров*. Если я откажусь, он заберет детей себе, а ты будешь жить со мной. Я в тупике, потому что не хочу, чтобы ты возвращалась ко мне. В то же время я не хочу ему платить. Поговори с ним сама, если, конечно, хочешь жить с дочерьми. О том, чтобы я дал ему денег, и речи быть не может. Ищи другое решение.
Он бросил трубку, не дожидаясь ответа. Я оказалась перед неразрешимым выбором: не хотела, чтобы он возвращался, но и не хотела расставаться с дочерьми.
Как решить эту головоломку? Денег, чтобы уехать из страны, у меня больше не было. Девочки сейчас придут из школы, наверное, думая, что к их приходу у меня уже будет разрешение. Но реальность так жестока, намного хуже, чем они рассчитывали. Я была очень расстроена, когда девочки пришли из школы, и Нора сразу это заметила. Рассказав им обо всех свалившихся на нас неприятностях, добавила:
- Я никогда с вами не расстанусь. Лучше умереть!
- Мы тоже хотим остаться с тобой. Не сдавайся, мама; Это твоя жизнь, - подбодрила меня Нора.
- Я готова бороться.
Эти слова придали мне храбрости, необходимой, чтобы противостоять трудностям.
- Я не хочу, чтобы мне навязывали свою волю, за что я буду расплачиваться всю жизнь! Я хочу развестись и спокойно жить с вами без чьего-либо давления и контроля. Я не позволю раздавить себя. Мне больше тридцати лет, и я уже достаточно взрослая, чтобы ни перед кем не отчитываться.
- Ты можешь всегда рассчитывать на нас. Правда, Мелисса?
- Конечно, - подтвердила младшая дочь. - Я боюсь, что с тобой что-то случится и нас заставят жить с отцом.
- Я буду очень осторожна, дорогая! Никто нас не разлучит.
Мы пошли спать. Я пыталась заснуть, но одна мысль не покидала меня: способен ли мой отец отдать моих дочерей зятю?
Следующим вечером отец по телефону сообщил об изменении ситуации. Абдель по-прежнему требовал десять миллионов динаров за свое возвращение, а в случае отказа теперь не хотел забирать дочерей, поскольку не верил в свое отцовство. - Что мне теперь делать с вами тремя?! - кричал отец. - Я не позволю вам жить со мной до конца моих дней! Лучше уж заплатить.
- Мы не станем для тебя обузой! - заверила я. - Я сама буду заниматься дочерьми и никогда не запятнаю твоей репутации. Ты никогда не пожалеешь, поверь мне.
- Никогда! Ни за что! Что подумают люди, узнав, что моя дочь одна воспитывает детей? Что я не следую канонам нашей почитаемой веры? Лучше убить вас троих, чем пережить такой позор!
- Я уважаю вас, отец, но послушайте меня: даже если вы дадите Абделю деньги, которые он требует, жить с ним я не буду. Отец, не забывайте, что он три раза от меня отрекся. По исламским законам я больше не жена ему!
- Так вот как ты теперь отвечаешь! Мадам решает сама! - не без доли сарказма сказал отец. - А что думают о твоем решении дети?
- Дочери хотят остаться со мной. С отцом они несчастны.
- Хорошо, - сказал отец, закрывая спор, - больше я не хочу тратить свое время на тебя и твоих детей.
Я не могу содержать вас до конца своих дней! Не для того я выдал тебя в шестнадцать лет замуж, чтобы снова забрать через семнадцать. Я не должен тебя воспитывать. И твоих дочерей тем более. Вы больше не входите в круг моих обязанностей. Я слишком стар, чтобы начинать все сначала.
- Не хочу быть для вас обузой, но Абдель трижды отрекся от меня, перед тем как уйти. Перед Всевышним я больше ему не жена. Я сама в состоянии достойно воспитать дочерей так, чтобы вы ими гордились! звольте нам жить возле вас. Я могу работать, если понадобится.
Я слышала, как голос отца становится все более напряженным.
- Никому не рассказывай, что от тебя отреклись.
Повторяю: в роду Шариффов не разводятся. Мы с твоей матерью отправляемся в Испанию. За время нашего отсутствия ты должна уладить проблему со своим мужем.
К нашему возвращению все должно быть как прежде.
Это все, что я могу тебе сказать.
Он закончил разговор. Я не смогла убедить отца, но сумела отстоять свою точку зрения и гордилась собой.
Его слова больше не имели надо мной прежней силы.
Я начала самоутверждаться перед семьей, твердо решив покинуть свою тюрьму, в которой находилась с рождения. Надо было испробовать все средства, чтобы уехать из страны вместе с дочерьми. Я хотела, чтобы они жили как свободные женщины, свободные от страха и насилия.
Мои родители едут в Испанию. До их возвращения у меня было время, чтобы найти выход.
В то время в Алжире одинокая женщина с двумя молоденькими девочками без сопровождения мужчины вызывала интерес и желание показывать на нее пальцем.
- Вот она! Вот она! - бормотали, видя нас на улице.
Напряжение возрастало.
- Двери по-прежнему открыты? - спросил меня незнакомый молодой человек, явно решивший покрасоваться перед своим приятелем.
- Не понимаю. В каком смысле? - спросила я с любопытством. - В то смысле, что проход открыт. Я могу зайти к тебе в гости, и никто не набросится на меня1, защищая свою честь.
- Предупреждаю: по соседству живут четверо моих братьев, и не советую тебе приближаться ни ко мне, ни к моим детям.
Я знала, что он не единственный, кто рассуждает подобным образом. В Алжире женщину, живущую без мужчины, не воспринимают. Быть одинокой значит быть доступной. На такую всегда будут показывать пальцем. Значит, теперь, выходя из дому, мы должны быть очень осмотрительны. К тому же город кишел террористами, которые охотились за красивыми целомудренными девочками. Я запретила Норе и Мелиссе выходить из дому одним, потому что каждый день на улицах Алжира похищали девушек. Одной, без защиты, девушке на улице находиться было опасно.
Встреча Как-то после обеда, когда я вместе с дочерьми пошла за покупками, к нам подошел молодой военный.
- Вы местные? - спросил он.
- Нет, мы из Франции, - ответила я.
- Здесь неспокойно. Вам лучше обойти это место по другой улице, - предупредил он. - Так будет безопаснее для вас и ваших сестер.
Мы рассмеялись, чем сильно озадачили его.
- Ничего смешного. Это ради безопасности, - настаивал он.
- Вы не поняли. Вы развеселили нас тем, что приняли моих дочек за сестер.
Он очаровательно улыбнулся.
- Тогда прошу прощения. Но вы так молодо выглядите. Слишком молодо, чтобы быть матерью таких взрослых девушек.
Мы хотели идти дальше, но он снова задержал нас. - Можно мне угостить вас кофе?
Теперь он озадачил меня.
- Я не могу. Если меня увидят в вашем обществе, пойдут слухи. Мои родные живут в этом квартале.
- Понимаю. Тогда давайте я оставлю вам номер своего телефона, а вы мне позвоните, если захотите. И никто не узнает о наших отношениях. Что скажете?
Краем глаза я взглянула на девочек. Нора улыбалась, показывая жестом, чтобы я соглашалась.
- Хорошо, только быстрее.
Офицер протянул мне визитку и, улыбнувшись, пожелал счастливого пути. Удаляясь, он несколько раз оглянулся. У него была приятная улыбка. Звали его Хусейн. Вечером я позвонила ему, и мы проболтали до рассвета. Спать совсем не хотелось, а разговаривать с ним было одно удовольствие. Перед тем как проститься, мы договорились созвониться следующим вечером.
Перебирая в памяти сказанное, я вспоминала его улыбку и думала, какой будет наша следующая встреча.
Хусейн был стройным, хорошо сложенным молодым мужчиной. Он сразу заинтересовал меня. Мне понравилось его лицо, его многозначительный приятный взгляд с озорными искорками, появлявшимися всякий раз, когда он улыбался, его густые с рыжинкой усы. Подобное я чувствовала впервые и, может быть, поэтому не понимала толком природу этого влечения. Может, это было следствием юношеских воспоминаний о том военном в окне напротив, а может, просто потому, что Хусейн не был похож на Абделя. Так или иначе, но я летала в облаках.
Приготовив завтрак, Нора пришла ко мне. Я лежала с закрытыми глазами, когда почувствовала, как она коснулась меня рукой.
- Вижу, ты долго вчера говорила по телефону, - предположила она насмешливо.
- Не стоит разговаривать с матерью подобным тоном, - улыбаясь, ответила я.
- Он тебе нравится?
- А как ты думаешь?
- Думаю, он симпатичный. Ну ладно, хватит говорить о нем. Давай, поднимайся с постели.
Я размышляла, стоит ли продолжать отношения. Что со мной будет, если об этом узнает моя семья? Ведь официально я оставалась замужней женщиной. Но даже страх перед отцом не мог вынудить меня отказаться от приятного общения с молодым человеком. Для меня он стал идеальным мужчиной. Вечером во время очередного телефонного разговора он назначил мне свидание, предупредительно выбрав место за несколько километров от моего квартала. Нора и Мелисса радовались за меня и охотно согласились сопровождать. Хусейн ждал нас в назначенное время в своем автомобиле. Мы поехали на прогулку на уютный пляж, который находился на территории военной части и поэтому хорошо охранялся.
Наши отношения развивались сами собой. Рядом с ним я испытывала влечение, и это было так приятно.
Впервые в жизни я смотрела мужчине прямо в глаза, и нежность, которую я в них видела, кружила мне голову. Он был таким обходительным, таким деликатным.
Раньше я думала, что все мужчины грубы и властны, а любовь существует только в кинофильмах или во сне.
Ах, если бы я познала это счастье до того, как вышла замуж, и жила бы этой любовью. Сколько времени потеряно! Тогда я видела в Хусейне человека, с которым хотела жить вместе. На прощанье он признался, что я первая женщина, к которой он испытывает подобное чувство, и высказал страстное желание увидеть меня снова.
Мы стали встречаться тайком. Выходя из дома и отправляясь на свидание, я каждый раз умирала от страха.
Во-первых, я боялась своей родни, во-вторых, боялась нарваться на засаду террористов, тем более что Хусейн был военным, а всех военных террористы считали безбожниками и предателями. Себя же террористы называли спасителями веры. Схватив военного, они убивали его на месте и нападали на его семью. Я знала, чем рискую, но зов любви был сильнее страха умереть.
Теперь я понимаю, насколько эта любовь ослепила меня. Я наивно полагала, что все будет просто, верила, что когда мои родные, узнав о претенденте на мою руку и сердце, который хочет взять на себя ответственность и за моих дочерей, успокоятся. Как плохо я знала своего отца!
Однажды один из соседей увидел, как Хусейн сажает нас в машину возле нашего дома. Он остановился и внимательно посмотрел на нас, отчего девочки испугались, а я запаниковала. По дороге мы с Хусейном обсудили сложившуюся ситуацию. Он сказал, что нужно все рассказать моему отцу, когда тот вернется из отпуска, и что он сам придет к нему просить моей руки.
- Позвони мне вечером и ничего не бойся. Я с тобой.
Мы будем жить долго и счастливо. Я никому не позволю обижать тебя и твоих дочерей. Поняла?
- Да, Хусейн. Я позвоню тебе вечером. Пожелай мне удачи!
От страха сердце выпрыгивало из груди - я была уверена, что соседи обязательно расскажут об этом моим родителям. Никто не умел хранить секреты. Новости распространялись быстро, люди почему-то радовались несчастью других, словно видели в этом свое собственное превосходство.
Когда мы вернулись с прогулки, мне показалось, что в курсе была вся округа. Наши загорелые лица вызывали подозрение и выдавали нас с головой, поскольку женщине не разрешалось выходить одной из дома; легко было предположить, что на пляже с нами был мужчина. Этого было достаточно, чтобы мне перерезали горло. Я сама уже поверила, что перешла границы дозволенного. Родные никогда не простят мне подобного. Я вообразила самый худший сценарий развития событий, и только дома я почувствовала себя в относительной безопасности. Нора предложила мне самой все рассказать отцу, опередив соседей. » - Я сделаю это, как только они вернутся! По телефону как-то неловко вести подобные разговоры.
В тот вечер я долго разговаривала по телефону с любимым. Старалась объяснить ему причины страха перед своим отцом. Когда я заговорила о религиозных принципах, Хусейн успокоил меня, сказав, что он практикующий мусульманин, а значит, у моего отца нет причин ему отказывать.
- Ты военнослужащий, Хусейн, то есть грешник с точки зрения экстремистски настроенных «правоверных» мусульман. Сотрудничая с правительством, ты попираешь веру. Мой отец - экстремист, и он, уверена, откажет нам.
- У меня дар убеждать людей. Поскольку я хочу тебя перед Богом и людьми, то буду еще убедительнее. Не вижу ничего предосудительного в нашем браке.
- Моя семья считает позорным все, что я делаю. Их гнев не знает границ.
Хусейн успокаивал меня, повторяя, что любит меня и будет заботиться обо мне и моих детях. Что еще было нужно? Меня любили, я больше не была одинока. Я что-то значила для другого мужчины, поэтому чувствовала себя в безопасности. Эта любовь, так или иначе, стала мне наградой за потерянные годы. Если бы это могло длиться вечно!
В полдень к нам пришел мой младший брат и сказал, что отец прервал отпуск и хочет меня видеть как можно быстрее вместе с дочерьми. Что-то произошло. Девочки только что вернулись из школы, поэтому я сказала, что пойду одна.
- Отец уточнил: «ты и твои дочери»!
- Хорошо. Тогда мы придем через полчаса. Возвращайся домой и предупреди отца.
- Нет. Папа сказал, чтобы я без вас троих не возвращался.
- Тогда присаживайся. Пусть дети пообедают, а мне надо кое-что сделать.
Я воспользовалась моментом и предупредила Хусейна по телефону о предстоящей встрече с отцом.
- Не волнуйся,' - успокоил он меня. - Позвони мне вечером. Если ты не вернешься, я сам пойду к ним.
Я попросила девочек взять с собой школьные ранцы и надела вуаль. Мы были готовы, но когда мы садились в машину, Мелиссу стошнило: она была впечатлительным ребенком, и даже испуг вызывал у нее приступ тошноты. Я вытерла ей рот, а она схватила меня на шею.
- Мама, я боюсь, - прошептала она мне на ухо. - Я боюсь бабушки с дедушкой. Я чувствую, случится чтото ужасное. Я боюсь за тебя, потому что знаю: они не любят тебя.
- Не беспокойся, дорогая. Это же твои дедушка с бабушкой. Они никогда не сделают ничего плохого своим внучкам.
Пока мы ехали в машине, я гладила Мелиссу по волосам, чтобы успокоить ее. Я осознавала, что ситуация складывается серьезная. Этот непредвиденный визит не сулил ничего доброго. Я уже придумала, что скажу им насчет моих отношений с Хусейном, и еще раз проговаривала про себя все слова. Когда-то я должна сказать им все.
Выходя из автомобиля, я посмотрела на дом - тот выглядел мрачно как никогда. По телу пробежала дрожь, но я не хотела показывать свой страх дочерям. Держа их за руки и молясь Богу про себя, я переступила порог.
В гостиной, где собралась вся семья, стояла напряженная и опасная тишина. Все молча глядели на нас. Мелисса бросилась в объятия к своей бабушке, но та резко оттолкнула ее. Мелисса упала. Это было слишком. Гнев охватил меня, и я решила, что сейчас же скажу все, что о них думаю. Но сначала нужно помочь дочери подняться. Я нагнулась, и в этот момент меня схватили за волосы и быстро потащили в небольшую кладовую, в которой хранились продукты. Словно скотину, меня и моих дочерей по очереди затолкали внутрь. Я упала на пол, не понимая, что происходит. Мелисса громко плакала и звала меня. Нора застыла в углу как статуя. Инстинктивно мы потянулись друг к другу, помогая прийти в себя. Что могла означать эта агрессия? Зачем надо было запирать со мной девочек? Мать, словно верховный главнокомандующий, подбоченясь стояла в дверном проеме.
Рядом с ней застыли двое моих братьев.
- Вынесите отсюда морозильную камеру, мальчики, - приказала она. - Мясо, которое там хранится, может испортиться рядом с этой падалью! С самого рождения, дочь, ты была падалью и родила падаль - таких же двух шлюшек, как ты сама! Точные копии тебя! Ну, хорошо!
Они разделят твою судьбу. Шлюхи погибнут, как шлюхи! Двери закрылись. Мы остались одни в сырой прохладной кладовой. Обычно чем богаче семья, тем больше подобная комната, тем больше продуктов в ней можно поместить. Но в доме моего отца кладовая для хранения продуктов была относительно небольшой. Посреди комнаты стоял круглый столик. На полу лежали три тюфяка.
В комнате было темно, лишь под потолком тускло горела лампочка; окна здесь не было, поэтому она должна была гореть постоянно: если ее выключат, мы окажемся в кромешной тьме.
Мелисса, прижавшись ко мне, продолжала плакать, а Нора, сохраняя спокойствие, о чем-то думала. Я с ужасом понимала, что мы оказались на краю пропасти. А Мелисса своими вопросами нагоняла на меня еще большего страху, который я не должна была показывать.
- Что случилось? Почему мы стали пленницами и не должны никого видеть? Почему они так поступают с нами?
- Я не знаю, моя дорогая, но скоро мы узнаем.
- Бабушка так злилась на меня. Я всего лишь хотела ее поцеловать, - продолжила Мелисса с грустью.
- Знаю, дорогая. Бабушка, наверное, устала. Она нервничала, вот и потеряла терпение. Не огорчайся, моя маленькая. Я здесь и буду защищать вас до последнего вздоха. Клянусь. Не забудьте, Хусейн знает, где мы. Он придет на помощь, я уверена.
Дверь распахнулась, отчего у меня перехватило дыхание. Мне показалось, что настала моя последняя минута.
Словно сеющее ужас чудовище, появился мой отец.
- Встань, несчастная. Ты замарала честное имя своего отца грязью, теперь надо мной все потешаются. Из-за тебя моя честь запятнана. Ты еще не развелась, а.уже гуляешь по пляжу с военным. Да еще осмелилась взять с собой двух маленьких сучек, которых называешь дочерьми. Где, по-твоему, ты находишься? Во Франции, где бабы творят, что хотят, на глазах у честных людей? Напоминаю, если ты забыла: здесь Алжир, страна мусульман с прочными традициями и верой. Мы заставим тебя уважать наши обычаи. Я убью тебя, и твоя кровь очистит меня.
Он двинулся вперед, но Нора преградила ему путь, защищая меня. Оттолкнув ее к стене, он схватил меня за руку и потянул вверх. Мелисса вцепилась в мое платье, но отец грубо ударил ее по рукам, и она испуганно отступила назад. Он сначала поднял, а потом ударом ноги в живот припечатал меня к полу и стал снимать ремень. Он не в первый раз избивал меня ремнем, но никогда раньше в его глазах не было столько жестокости. В голове промелькнула мысль: это конец, отец не сможет себя сдержать.
Он принялся меня избивать. Удары сыпались один за другим. Вымещая на мне свой гнев, отец только распалялся. На смену ремню пришли ноги - он бил без разбору по всему телу. Я уже не чувствовала боли.
В комнату вошла мать.
- Не утруждай себя, Али. Она не стоит того, чтобы ты пачкал руки. Ее братья с удовольствием заменят тебя, они только и ждут возможности отомстить за свою честь. Идем со мной, а их оставим гнить в собственных нечистотах.
Нора попыталась затащить меня на матрас, но поняла, что я никак не реагирую.
- Воды! - что есть силы закричала она. - Мама потеряла сознание! Срочно!
Мой сын, ее родной брат, вошел в комнату и, не глядя в мою сторону, протянул ей бутыль с водой.
- И как тебе не стыдно, - с отвращением выпалила Нора. - Это тебе должно быть стыдно. Наш род опозорен!
- Пошел вон, предатель! Ты мне больше не брат, я не хочу тебя видеть!
Вода привела меня в чувство. Положив мою голову себе на колени, Нора стала слегка покачивать меня, как мать качает своего ребенка.
- Все будет хорошо. Хусейн придет на помощь.
Не беспокойся, мама!
Боль пронзала все тело. Последний удар ногой пришелся по голове. Я старалась сконцентрировать взгляд на потолке, но не получалось. Мысли тоже растекались, как вода. Когда я была маленькой, мать посылала меня сюда за продуктами, лежавшими на полках, а теперь я находилась здесь как пленница и с трудом верила в реальность происходящего, настолько все было ужасно. Семья решила нас наказать, решила усложнить нам жизнь. Они считали, что я стала для них источником бесчестья. Разве любовь - это преступление? Мои мысли вернулись к Хусейну, который теперь стал нашей единственной надеждой на спасение.
Вечером мать огласила нам условия.
- Ты собиралась уничтожить нас, но не смогла. Мы заставим тебя заплатить за все зло, что ты нам причинила, - начала она голосом, исполненным ярости и презрения. - С сегодняшнего дня вы будете находиться здесь постоянно. Выходить будете только в туалет. Для этого вы должны постучать в дверь, и вас проведут. Вам нельзя мыться - вы все равно грязные, такими и оставайтесь. Амир будет приносить вам еду, но только одну тарелку на троих. Чтобы выйти отсюда, вам нужно всего-то позвонить главе вашей семьи и согласиться на все его требования. Уйти вы сможете только с ним. О посещении школы девочками не может быть и речи. Вы будете смотреть, как ваша мать получает свое возмездие.
Если хотите помочь ей, уговорите ее позвонить вашему отцу, чтобы он пришел за вами!
Мать вышла так же быстро, как вошла.
В голове не укладывалось, как родители могли причинить столько горя своему собственному ребенку - ни угрызений совести, ни чувства вины. Пусть я буду грешницей, если они так решили, но я не заслуживала подобного обращения.
Отсутствие родительской любви и скверное отношение могли заставить меня решиться на самоубийство или свести меня с ума, но мои дочери привязывали меня к жизни. Они были моим лучиком надежды, моей путеводной звездой. Они не давали мне опустить руки. До последнего вздоха я должна была отвечать за них. Что будет с ними, если со мной случится несчастье? Они нуждались во мне, так же как я нуждалась в них. Ни в коем случае я не должна была позволить этим людям уничтожить себя. Людям, которых не считала больше своей родней. Во имя дочерей я должна была найти в себе смелость и стать сильной как никогда.
Несколько часов спустя в полной тишине Амир поставил тарелку с пищей и бутылку воды и, ни на кого не глядя, удалился. Мы бросились к тарелке, словно не ели несколько дней.
- Мама, я тут подумала, - вдруг сказала Мелисса. - Будет лучше, если сначала поем я, потом Нора и только тогда ты. Они могли положить снотворное в еду, чтобы отнять нас с Норой у тебя и отдать папе. Я не хочу, чтобы нас разлучили. Я хочу все время быть рядом с тобой.
Мелисса едва не плакала.
- Возможно, она права, надо быть осторожнее, - поддержала Нора. - Хорошо, девочки. Я буду есть последней, только оставляйте мне поменьше.
Мы рассмеялись. Это разрядило обстановку и на несколько секунд заставило нас позабыть о наших бедах.
Должна ли я буду заплатить и за этот смех? Счастье всегда доставалось мне по капле, и всегда я расплачивалась за него.
В тот день я поклялась вырвать дочерей из порочного круга несчастий. С рождения они следовали за матерью в страданиях и бедах. Разве они заслужили разделять эту темную, мрачную жизнь со мной? Вместо того чтобы быть пленницами в гнусной каморке, они должны были сидеть за школьной партой. Я единственная взрослая, так или иначе ответственная за все это, и должна была положить конец кошмару. Я пообещала им начать новую жизнь в другом месте, подальше от этих безжалостных людей. Но как это сделать? Мне - беззащитному существу без денег и без поддержки? Мне, которая всю жизнь повиновалась приказам, нужно было стать взрослой и принимать решения самостоятельно. Я сделаю все, чтобы выйти оттуда, но хватит ли мне сил?
Время тянулось медленно, а мы все лежали, вытянувшись на тюфяках, и только по приносимой тарелке с едой ориентировались во времени. Дневной свет мы видели, когда шли в туалетную комнату, разумеется, если это случалось не в темное время суток.
Два или три дня спустя, когда мы с Норой разговаривали, а Мелисса спала, скрежет ключа раздался в неурочный час. Что-то происходило. Мы насторожились.
Дверь распахнулась - на пороге стояли мои родители.
В руках они держали какие-то предметы, но рассмотреть, что это и для чего предназначено, я не смогла из-за плохого освещения.
Испуганно посмотрев на меня, Нора уселась рядом. Теперь мы представляли единый фронт перед пришедшими.
- Я слышала, как вы недавно смеялись, - проговорила мать. - Что ж, вам будет не до смеха. Приступаем к серьезным наказаниям. Самия, подойди ко мне и стань на колени! Пора кончать с этим!
Нора встала между мною и матерью.
- Только через мой труп вы сделаете больно моей матери! - крикнула она.
Мелисса тут же проснулась. Увидев моих родителей, она с плачем бросилась ко мне.
- Оставьте нас в покое! Когда-нибудь Господь накажет вас за все зло, которое вы нам причинили! Отпустите нас, пожалуйста, - со слезами просила Нора.
Мы даже не догадывались об истинных намерениях моих родителей, но понимали, что происходит что-то ужасное. Непроизвольно я стала вздрагивать от пронзавших тело нервных спазмов.
Мать подходила все ближе. Растолкав девочек по углам, она схватила меня за запястье и швырнула к ногам отца.
Скомандовала:
- Сиди смирно!
- Уведите меня в другое место, умоляю вас. Я не хочу, чтобы мои дети видели все, - попросила я сквозь слезы.
Дочери тоже плакали и умоляли остановиться. Нора предлагала взять ее вместо меня, Мелисса обращалась к деду, но тот, казалось, был глух к ее мольбам. Я не хотела, чтобы в это вмешивались дети, и просила их оставаться на местах. Какое наказание было уготовано мне?
Наконец я разглядела в руках у отца ножницы и опасную бритву, а у матери - флакон с коричневатой жидкостью.
Неужели они хотят привести в исполнение угрозу убить меня? Осмелятся ли они проделать это на глазах у детей? Только не это! Не перед девочками! Я запаниковала и стоя на коленях стала жалобно просить родителей:
- Если пришел мой последний час, умоляю, не заставляйте моих детей видеть это! И позвольте мне приготовиться.
Мать ответила насмешливо.
- Ну, до этого еще не дошло. Пока мы хотим лишить тебя возможности соблазнять других мужчин. Ты позабудешь о роскошных волосах, которыми так гордилась и которые помогали тебе быть соблазнительной. Наклони голову, мы будем тебя брить!
- Остановитесь, остановитесь!- просили девочки.
- Вы, двое, замолчите! - зло крикнула мать.
- Не плачьте, дорогие, успокойтесь. Это всего лишь волосы! Это не страшно! - приговаривала я.
Мать схватила меня за голову и крепко зажала ее руками, словно тисками. Я не могла даже пошевелиться, а только вращала глазами и плакала. Я слышала, как щелкают ножницы в руках отца, и видела, как один за другим падают на пол отрезанные локоны. Длинные черные волосы всегда были моей гордостью, я знала, как лучше расчесывать их, чтобы подчеркнуть свою привлекательность. Они были частью меня, моей личности и истории моей жизни.
Чем больше становилась куча волос на полу, тем ущербнее и униженнее я себя чувствовала. Девочки плакали, и я знала, как они понимали меня, мои чувства, потому что сами были маленькими женщинами.
Отложив ножницы, отец принялся сбривать остатки волос. Неловко обращаясь с бритвой, он несколько раз порезал мне голову под наш с девочками плач.
Когда с бритьем было покончено, я хотела подняться, но мать, удержав меня, вылила на голову коричневатую жидкость. Я решила, что меня подожгли. Боль была невыносимая, казалось, еще немного, и голова взорвется.
Я выла и качалась по полу, но родители не делали ничего, чтобы облегчить мои страдания. Уходя, мать удосужилась объяснить:
- Отныне ты не сможешь соблазнить ни единого мужчину. Ожог скоро заживет, об этом можешь не беспокоиться, но твои волосы не отрастут никогда.
Нора с Мелиссой дули на обожженную голову, чтобы облегчить мои страдания. * - Мама, у тебя вся голова красная, - с сочувствием проговорила Нора. - Мне так тебя жалко!
- Не обращай внимания. Главное, что мы вместе, все трое, - говорила я, хотя в душе чувствовала себя оскверненной.
Мои родители проделали со мной такое на глазах у детей! Я отказывалась верить в происходящее, в то, что они были способны на такую низость, на такую жестокость.
Хотелось убедить себя в том, что это просто ночной кошмар, который закончится, как только я проснусь, но жуткая боль не позволяла окунуться в мечты.
Ночью я спала очень плохо. Никак не удавалось выбрать положение, в котором голова не болела бы. Мелиссу, казалось, тоже мучили кошмары. Утром я проснулась от легкого прикосновения к моей голове. Мелисса протянула мне небольшую косынку, которую имела привычку носить на .шее и которая оказалась в ее школьном рюкзаке.
- Спасибо, моя взрослая, - поблагодарила я ее позже. - Голова больше не болит, я чувствую себя лучше.
С помощью твой косынки я смогу спрятать свою уродливую лысину!
- Они все равно не победят нас, - добавила Нора.
- Нет, малышка! Не победят. Мы найдем способ бежать, обещаю. Прошло еще несколько суток. Мои родители продолжали унижать и избивать меня, приговаривая своим внучкам:
- Если хотите избавить вашу мать от страданий, потребуйте, чтобы она вернулась с вами к вашему отцу. В противном случае пощады не ждите.
А я без устали умоляла девочек быть терпеливыми, уверенная в том, что найду способ выбраться на волю.
Нора держалась прекрасно, чего не скажешь о Мелиссе: она скучала по сладостям, по школе, хотела побегать.
Чтобы ее развлечь, мы играли в игры: ходили друг за другом вокруг стола. Я выдумывала развлечения, но идей оставалось все меньше и меньше.
Многого нам не требовалось. Подышать свежим воздухом, полюбоваться небом в течение нескольких минут было достаточно, чтобы воспрянуть духом. Я восхищалась своими дочерьми. Чем дольше мы находились в заточении, тем прочнее становилась их решимость. Они поддерживали меня, не позволяли опустить руки и выбросить белый флаг перед родителями. Они были со мной заодно - мы были как пальцы одной руки.
Я часто вспоминала о Хусейне, который обещал не оставлять нас. Где он был все это время?