Итак, некогда маленький, жалкий паренек из Леркара-Фридди, теперь в возрасте тридцати пяти лет, возглавил самую фантастическую преступную ассоциацию в мире. Следует отметить, что его отличала определенная скромность. Он постоянно заботился о том, чтобы никто из членов организации не захватил в ней единоличную власть, не стал диктатором. В том числе и он сам.

После того как дона Сальваторе Маранзано с почестями предали земле и могилу его украсили венками прибывшие на похороны в «кадиллаках», как и соответствовало их рангу, гангстеры, главари различных преступных объединений собрались в Чикаго, куда их пригласил Аль Капоне, чтобы отпраздновать освобождение от деспотической власти, господствовавшей в мафии, и отметить начало нового, либерального режима.

Естественно, что мафия продолжала быть грозной силой, но, сотрудничая с еврейскими, неаполитанскими, ирландскими, немецкими шайками, помимо своих внутренних законов, она вынуждена была теперь подчиняться законам, общим для всех.

В Нью-Йорке в то время существовало пять семей мафии. Лаки Лучиано, как истинный сицилиец, остался доном семьи Массериа. Джозеф Бонанно, Джозеф Профачи, Винсент Мангано, Гаэтано Гальяно возглавляли четыре другие семьи. Томми Луччезе осуществлял постоянную связь с девятнадцатью крупными семьями мафии, разбросанными по другим районам Соединенных Штатов Америки. Таким образом, Лучиано был не более чем обыкновенным доном, равным среди равных, что устраняло основную причину возникавших ранее конфликтов из-за власти. Оставаясь в тени, умудренный опытом Джонни Торрио снабжал его полезными советами.

В Чикаго Мейер Лански горячо настаивал на том, чтобы совещание не заканчивалось, пока все его участники, оставаясь свободными в выборе решений, не почувствуют себя объединенными, связанными добровольно взятыми на себя обязательствами. Он предложил образовать новый сицилийский союз». Лучиано сухо отклонил это предложение, сказав, что с сицилийскими глупостями покончено. По его мнению, название «синдикат» не подходит, поскольку существует много других синдикатов, которые осуществляют самую различную деятельность и находятся под его контролем. Лучиано решительно заявил:

– Это будет просто организация. Основываясь на многочисленных свидетельствах, которые стали нам доступны, приведем высказывание специального следователя полицейского управления Нью-Йорка Ральфа Салерно:

– «На совещании Лучиано провозгласил: „Отныне никогда не будет ни главного вождя, ни высшего главы. Будет директория, коллективное руководство. Никто не приобретет в дальнейшем власти над другими, не сможет стать диктатором. Каждая группа сохранит свою полную автономию, и каждый должен будет уважать права и независимость других групп, даже соперничающих. Мы откажемся от дурацких баталий и будем отныне сотрудничать друг с другом“.

Все это предполагало возможность деятельности на принципах федерации. Каждый при этом действовал самостоятельно, по своему усмотрению, согласно собственным желаниям, но если того требовали общие интересы, то следовало либо отказаться от определенного вида деятельности, либо объединиться с другими шайками в целях большей надежности.

По существу, после смерти Маранзано и совещания в Чикаго, когда возникала конфликтная ситуация, она разрешалась путем переговоров, но без применения автоматов Томпсона. Это принципиальное решение, принятое в 1932 году, четко и неуклонно выполняется и до наших дней, то есть почти полвека спустя!

Ральф Салерно раз сказал нам: «Лучиано никогда не позволял себе грубо навязывать свою волю главарям других преступных групп. Они в свою очередь оказывали ему полное доверие, поскольку его престиж оставался непререкаемым. У него всегда спрашивали совета, прежде чем предпринять какое-либо важное дело, и в большинстве случаев принимали во внимание его мнение. Он не отдавал прямых приказов, но другие главари рассматривали его как своего рода высшего судью, пользующегося моральным (!) авторитетом. Ведь этот человек сумел организовать их так, что они стали получать больше денег, не проливая при этом крови. Таким образом, он превратился в государственного преступника номер один Соединенных Штатов, а стало быть, и всего мира».

В эту пору Лучиано, как никогда элегантный, одевавшийся столь изысканно, что это полностью удовлетворило бы покойного Арнольда Ротштейна, поселился в «Уолдорф тауэрс» под именем Чарльза Росса. «Тауэрс» считался самым шикарным отелем Нью-Йорка, но в период кризиса те, кто располагал средствами, чтобы поселиться в нем, не страдали от перенаселения и не толкались в лифте. Поэтому дирекция закрыла глаза на то, кем являлся на самом деле господин Росс, хотя об этом достаточно красноречиво свидетельствовали многочисленные претензии респектабельных клиентов и слишком приметные телохранители этого господина.

Лучиано мог бы обойтись и без них, но Багси Сигел предупредил его:

– Ты знаешь, что Винсент Колл – Бешеный пес – получил тридцать пять тысяч долларов от Маранзано, чтобы прикончить тебя? То, что Маранзано отправился на тот свет, не только не освободило его от заключенного контракта, а, скорее, наоборот – обязало выполнить его во что бы то ни стало. Это дело чести, а Бешеный пес дорожит своей репутацией. Следовательно, он намерен с тобой расправиться. Будь осторожен…

И Чарли Лучиано был осторожен.

У него были и другие заботы. В 1932 году кризис вступил в свою высшую фазу. Отчаявшиеся американцы винили в этом весь белый свет, но в первую очередь своего президента Герберта Кларка Гувера, неспособного управлять штурвалом корабля под названием Соединенные Штаты Америки. Так как приближались президентские выборы, организации нужно было приготовиться к тому, чтобы сыграть при этом определенную роль: надо было получить серьезные гарантии на будущее от новых властей.

Республиканская партия переживала спад, в стане демократов оставался давний приятель синдиката – Аль Смит, несший как тяжкий крест свою принадлежность к католической церкви. Лучиано уже начал зондировать почву в отношении Франклина Делано Рузвельта, губернатора-демократа штата Нью-Йорк, когда в его номере раздался телефонный звонок, вызвавший у него бурную радость. Звонил его преосвященство кардинал Догэрти из Филадельфии. Он говорил без обиняков н, обращаясь к Лучиано как правоверному католику, дал ясно понять, что в Ватикане очень надеются на поддержку кандидатуры Аль Смита, как это и было ранее. Лаки согласился взять на себя это дело и получил благословение кардинала. Повернувшись к Костелло, который слушал разговор через отводную трубку, Лучиано пошутил:

– Лучше согласиться, чем получить пулю 38-го калибра.

Однако для мыслящих голов преступного синдиката Аль Смит, пользовавшийся глубоким уважением за его умение держать слово, не представлял собой личности, имевшей шансы на успех. Ставка на него означала огромный риск для этих игроков, привыкших всегда выигрывать во что бы то ни стало. Но с другой стороны, и у Рузвельта не было стопроцентной гарантии. Чтобы сохранить надежду на удачу, ему требовалось получить поддержку большинства в своем штате. В книге «Завещание» Лучиано вспоминал:

«Рузвельт не мог рассчитывать на то, что город Нью-Йорк проголосует за него, не заключив соглашения с Таммани-Холл, а в 1932 году лица, заправлявшие Таммани, контролировались Фрэнком Костелло и мной. Именно на это мы и надеялись. У меня было странное предчувствие в отношении Рузвельта. Я очень любил Смита, и именно его мне хотелось бы видеть президентом, но он говорил еще хуже, чем я, и мне все-таки было бы неприятно видеть вступающим в Белый дом субъекта с таким выговором, словно он только что выбрался из Лоуэр Ист-Сайда. Мне тогда казалось, что Рузвельт, возможно, будет иметь некоторое преимущество перед Смитом. Я относился к нему с уважением, так как он принадлежал к высшему обществу, с представителями которого у меня наладились весьма дружеские отношения в Палм-Бич и в Саратоге и которые отличались образованностью. Но кое-что меня настораживало в отношении Рузвельта. Я рассказал об этом Костелло и Лански, но они подняли меня на смех. Костелло сказал: «Чарли, ты не представляешь, о чем говоришь. Я общаюсь с этими политиками по двадцать четыре часа в сутки и знаю их лучше, чем ты. Я тебе уже сейчас могу сказать, что господин Рузвельт, желая стать президентом, будет делать все, что хоть сколько-нибудь сможет ему помочь».

Лучиано постепенно начинал понимать смысл рассуждений Костелло и в конце концов пришел к выводу, что Рузвельт для достижения своей цели должен будет обосноваться в Таммани-Холл, а следовательно, войти в контакт с организацией.

В это время от политических замыслов Лучиано отвлекла одна нелепая история, о которой уместно вспомнить, так как спровоцировал ее человек, в отношении которого Багси Сигел справедливо заметил, что он в своих устремлениях будет идти до конца, – Винсент Колл (Бешеный пес).

Колл эпизодически выполнял задания банды Шульца. После убийства Маранзано он похвалялся, что у Чарли Лучиано, приговоренного Маранзано к смерти, нет никаких шансов спастись и что одновременно с жизнью он потеряет свое прозвище «Счастливчик». Узнав об этом, Шульц заявил, что со смертью Маранзано перестали существовать «все обычаи прошлого» и что, пока Лаки не допустит серьезной оплошности по отношению к организации, он остается неприкосновенным. Шульц обещал позаботиться об этом лично.

Оскорбленный Винсент Колл незамедлительно решил истребить банду своего патрона. Для начала он попытался склонить к мятежу одного из лейтенантов Шульца, но Барелли, к которому он обратился, решительно отверг это предложение. Разъяренный Коля расправился с ним, а заодно и с его любовницей.

Обостряя обстановку до предела, он разместил свою контору в ста метрах от резиденции Шульца. Из оставшихся без работы после совещания в Чикаго «курков» он сколотил банду, которая совершала пиратские нападения на конвои, доставлявшие спиртное бутлегерам, грабила питейные заведения в округе, без разбора убивая при этом сопровождающих и владельцев.

Месть Шульца была чудовищна: он похитил брата Винсента, Питера Колла, хладнокровно прикончил его в районе Гарлема, а Винсенту отправил записку, озаглавленную: «Ордер на получение падали», в которой было указано место, где среди мусорных ящиков покоился труп его брата.

И без того возбужденный до предела, Винсент Колл на этот раз совершенно потерял контроль над собой. Несколько его отчаянных попыток осуществить свою угрозу провалилось. Лучиано, как и Шульц, находился под надежной охраной. Тогда он перенес свою ярость на их друзей – Оуни Маддена, Джека Даймонда и людей, входящих в состав их групп рэкета. Сражения вспыхивали то тут, то там. Снова лилась кровь… Резня достигла апогея, когда Винсент Колл похитил Георга Биг Френча Деманжа. Этот смышленый и добродушный француз организовал поставку спиртного со своих складов на островах Сен-Пьер и Микелон. Биг Френч стал большим другом и компаньоном Маддена. Колл запросил за освобождение француза тридцать пять тысяч долларов. В ответ на это Шульц пообещал пятьдесят тысяч за шкуру живого или мертвого Колла.

Ситуация стала напоминать ту, что была в пору междоусобной войны между бандами, и Мейер Лански добился проведения первого заседания высшего совета организации. На нем присутствовали: Лучиано, Костелло, Торрио, Лански, Сигел, Анастасиа, Бухалтер, Луччезе, Бонанно, а также Шульц.

Шульц, уже немного успокоившийся, по-прежнему оставался противником всякого рода вмешательства. Он напомнил, что на совещаниях, состоявшихся в Атлантик-Сити и Чикаго, четко условились о том, что Каждая семья, каждая банда, представители каждого вида рэкета, входящие в состав организации, должны самостоятельно решать вопросы в рамках своей сферы деятельности и что никто не вправе вмешиваться в их внутренние дела.

– Бешеный пес работал на меня, но он меня предал. Он убил Валери, моего человека, и еще нескольких моих друзей. Следовательно, он принадлежит мне… И я не нуждаюсь ни в чьей помощи, чтобы ободрать его паршивый скелет.

Джонни Торрио попробовал убедить Шульца тем, что Колл угрожает жизни Чарли, их «мозговому тресту», что весьма немаловажно… Шульц оборвал его, не дав закончить фразы:

– Я никому не позволю поднять руку на этого поганца…

Шульц не относился к тем личностям, с которыми можно было вести продолжительные беседы. Слово взял Лаки:

– В данном случае Шульц недалек от истины. Только он не должен забывать, что отвечает за прекращение беспорядков, парализующих нашу деятельность и дающих богатую пищу для газет. Это стимулирует активность некоторых судей, например этого чертова Сэмюэля Сибэри. Хочу напомнить, что действительно высший совет организации призван рассматривать и решать споры между членами совета, но любое решение должно приниматься большинством голосов, и ни один член совета не может уклониться от его выполнения, принятого его коллегами. Всякий смертный приговор может быть вынесен только «судом Кенгуру», который создан специально для этого. Исполнение приговоров осуществляет исключительно «Мёрдер инкорпорейтед» («Корпорация убийств»). Она находится в ведении Анастасиа, Сигела, Рильза… Что касается Колла, пусть Шульц нас немедленно от него избавит. Эта история слишком затянулась, скоро нас поднимут на смех…

Шульц, которого раздражали длинные разглагольствования, покинул заседание. Вернувшись в свое логово, он создал два отряда, поручив им травить Винсента Колла и днем и ночью. Один из отрядов, возглавляемый Джо Рао, в который входили Анатоль Гейм и Барт Лэнк, отправился 12 июля 1932 года патрулировать 107-ю Восточную улицу, где и столкнулся с Коллом, отличавшимся звериной осторожностью. Вместо того чтобы скрыться, Коля на своем «паккарде» устремился им навстречу. Охотники стали дичью. Приблизившись на достаточное расстояние, Колл открыл стрельбу из своего автомата. Увы! Улица оказалась заполнена занятой играми ребятней. Отряд Шульца, привыкший к такого рода инцидентам, тут же укрылся за стоявшими неподалеку автомобилями. Под обстрел, проводившийся по всем требованиям военной тактики, попали дети. Пятеро мальчиков были тяжело ранены, один скончался от раны в живот.

Еще раз все газеты сравнивали Колла с бешеной собакой, которую нужно немедленно прикончить. Однако один из лучших адвокатов воровского мира Нью-Йорка, Сэмюэл Лейбовиц, взялся защищать его. Чтобы иметь возможность заплатить адвокату, Колл, все еще находившийся на свободе, совершил два вооруженных ограбления и одно похищение. Лейбовиц добился оправдания своему подзащитному. Обезумевший от радости, уверовавший в свою непобедимость, Винсент Колл, хотя и слыл женоненавистником, а может быть, именно поэтому женился на своей любовнице, хористке по имени Лотти Крайсбергер.

Желая хорошо обеспечить свою супругу, Бешеный пес решает сделать очередную долларовую выжимку из Оуни Маддена, который уже дважды позволял опустошить свой карман. На этот раз Колл пригрозил прикончить жену Оуни, если тот в условленное время не выложит сто тысяч долларов.

Просчитался Колл только в одном: он забыл, что Джо Рао, оказавшийся в дурацком положении во время событий, жив и горит желанием отомстить. Как-то, проезжая в машине по одной из улиц в сопровождении четырех «курков», Рао заметил, как Колл вошел в кабину телефона-автомата. Остановив машину, Рао выставил автомат из открытого окна и дал очередь. Надеясь спастись, Колл завопил в смертельном ужасе, прыгая во все стороны. Ему никак не удавалось вытащить свой пистолет. Джо Рао подошел к нему и со словами: «Подожди, сейчас я тебя успокою…» – нажал на курок. В общей сложности в голову и грудь Колла попало пятнадцать пуль. Скорчившись, он затих на осколках стекла. Джо Рао по привычке неторопливо обшарил его карманы. Набралось чуть больше ста долларов.

– Немного… для заупокойной службы по бешеной собаке.

Событие могло показаться безобидным, если бы неподкупному судье (которого в Таммани-Холл не захотели поддержать как кандидата от демократической партии на пост губернатора) Сэмюэлю Сибэри не было поручено вести официальное расследование случаев коррупции среди чиновников.

На основе таких материалов, как убийство ни в чем не повинных детей на 107-й Восточной улице, оправдание Винсента Колла, расправа над ним в телефонной будке, Сибэри удалось создать себе репутацию беспощадного обвинителя. Он явно упивался разоблачением очевидных связей мэра Нью-Йорка Джеймса Уолкера с Лучиано, Костелло, Шульцем и Бухалтером. Сэмюэль Сибэри дошел до проведения серьезных расследований случаев оказания давления на высших судебных, административных и политических должностных лиц, чьи банковские счета сохраняли тенденцию к повышению, тогда как страна переживала свой худший период… На протяжении всего 1932 года он с интервалом в два дня бомбардировал Джимми Уолкера грозными обвинительными заключениями. Фрэнк Костелло с присущим ему сарказмом заметил по этому поводу:

– Этот бедняга Джимми каждое утро находит перед своей дверью бутылку молока и газету. И чем белее молоко, тем чернее касающиеся его новости. Этот сумасшедший Сибэри скоро подложит нам большую свинью. Пусть Мейер им займется и хорошенько его «подмажет».

Мейер Лански не поскупился. С истинно дипломатической ловкостью Костелло использовал свой талант, чтобы в конфиденциальной беседе убедить Самюэля Сибэри в том, что, кроме общепризнанной независимости суждений, ему необходимы соответствующие средства для борьбы с преступностью, этой язвой современного мира… Что немного отдыха и развлечений позволит ему с удвоенной силой вступить в борьбу. Итак, в кабинете номер 12 клуба «Кантри» он найдет сумку для гольфа с двумя миллионами долларов мелкими, уже использованными купюрами… На следующий день судья опубликовал в «Нью-Йорк таймс» заявление о попытке всучить ему взятку. Его расследование шло полным ходом, сокрушая достойные сожаления методы, освоенные политиками.

Неожиданно под воздействием нарастающей паники Таммани-Холл раскололся на два лагеря. Джимми Хинес дал понять, что он будет поддерживать Рузвельта; глава Таммани-Холл Альберт Маринелли оставался верным экс-губернатору Аль Смиту. Адвокат М. Д. обратился с просьбой… организовать его встречу с Чарли Лучиано и Фрэнком Костелло, заявив, что у него финансовые затруднения в связи с проведением предвыборной кампании по выдвижению Рузвельта на пост президента и что в случае, если организация поможет склонить чашу весов на выборах в их пользу, многие ее проблемы смогут быть решены. Первое соглашение было заключено. Так как за услугу полагается платить услугой, то две недели спустя в своей речи в Олбани губернатор Рузвельт, возмущаясь коррупцией, царящей на всех уровнях администрации, дал ясно понять, что, солидаризируясь с усилиями судьи Сибэри, он должен тем не менее признать легковесность обвинений, выдвинутых против мэра Джеймса Уолкера и Джимми Хинеса. Таким образом, общественное мнение удалось несколько сбить с толку. Лучиано, Костелло и Мейер Лански поспешили шумно отпраздновать это событие: близок локоть, да не укусишь… Организация провела работу среди своих банд, отказала Аль Смиту в поддержке и помогла продвинуть Франклина Делано Рузвельта, на пост официального кандидата от демократической партии на президентских выборах.

Первой заповедью хорошего политика остается обязанность забыть не только о своих обещаниях, но и об обещаниях других. Поэтому сразу же после его утверждения кандидатом на пост президента Рузвельт потребовал от Сибэри приложить энергичные усилия к продолжению расследования в целях оздоровления обстановки и наведения порядка в нью-йоркских судебных, административных и политических органах власти.

Судья Сэмюэль Сибэри только этого и ждал. Он незамедлительно вызвал к себе зарвавшихся политиков и их сотрудников. На допросах судья потребовал объяснить происхождение их накоплений и источников доходов.

Мэр Джеймс Уолкер сломался первым. Он ушел в отставку со всех своих постов и под руку со своей любовницей, очень привлекательной танцовщицей Бетти Комптон, отбыл на первом же теплоходе, отправлявшемся в Европу. В Америку он вернулся лишь много лет спустя…

Сразу же поднялась паника среди его ближайших соратников. Брошенные шефом, стараясь сохранить свое положение и избежать тюрьмы, они наперебой рассказывали судье о самых гнусных махинациях. Продажные политики из Таммани-Холл разбежались, полицейских чиновников препроводили в тюрьму Синг-Синг, Джимми Хинес скрылся. Но и он в один прекрасный день оказался за решеткой.

Аль Смит обедал с глазу на глаз с Лучиано:

– Чарли, ты совершил самую большую ошибку в своей жизни. Ты помог Рузвельту обосноваться очень высоко. Если ему удастся победить на президентских выборах, он не забудет тебя в своих молитвах и заполучит твою шкуру, чтобы доиграть до конца свою благородную роль. Уверяю тебя: первым его важным шагом будет установление свободной и законной торговли спиртными напитками…

До Лаки наконец дошло, что он допустил крупную оплошность. Но он не растерялся и вскоре попытался ее исправить. Уже в конце 1931 года преступный синдикат начал давать отпор нововведениям, используя целый отряд опытных экспертов по налоговым делам. Дело в том, что неуязвимый Аль Капоне, которому не могли предъявить никакого обвинения, несмотря на сотню с лишним приписываемых ему преступлений, многие из которых он совершил собственноручно, Аль Капоне – гангстер, считавший себя выше закона, потерпел поражение от судьи Уилкинсона, начавшего против него дело по обвинению в уклонении от уплаты налогов. С первых же шагов Уилкинсон дал понять, как он намерен действовать: «Обвиняемый умышленно не ведет ведомости поступающих доходов, не открывает личного банковского счета, чтобы не оставлять следов поступления доходов. Он оградил себя буквально каменной стеной, и, чтобы уличить его, правительству достаточно выявить факты…»

И факты заговорили. Они были весьма красноречивы. Подсчитали число предприятий, яхт, комфортабельных автомобилей, снятых в аренду этажей роскошных гостиниц; торговцы засвидетельствовали перед судом, что Аль покупал у них обувь из крокодиловой кожи по две дюжины пар одновременно, черного, коричневого и бежевого цвета, что он платил по 150 долларов за каждую шелковую рубашку, приобрел целый склад поясов с пряжками из чистого золота, инкрустированными бриллиантами, в том числе и таких, которые не могли охватить его объемистую талию… Торговец нижним бельем, раскрасневшись от волнения, поведал судье, что Аль приобрел у него целую партию очень тонких кальсон из итальянского щелка, используемого для изготовления прекрасных дамских перчаток. После всего этого, наконец, подсчитали сумму расходов Аль Капоне. Общий итог достиг такой высоты, от которой могла закружиться голова у самого преуспевающего банкира.

В результате многочисленных судебных заседаний судья вынес приговор: «Одиннадцать лет тюремного заключения, пятьдесят тысяч долларов штрафа и тридцать тысяч за судебные издержки…» Зал суда онемел от изумления, а адвокаты Аль Капоне не стесняясь говорили, что доказательств для вынесения приговора явно недостаточно. Подали апелляцию. 3 мая 1932 года приговор был подтвержден, и некий Элиот Носс скрупулезно проследил за тем, чтобы регистрационный номер 40866 прибыл без приключений на свое новое место жительства, в мрачные казематы тюрьмы в Атланте. Комичен сам факт, что человека, носившего шелковые кальсоны, назначили подручным портного. Его заставили кроить брюки из грубой шерстяной ткани и платили семь долларов в месяц.

Лучиано всегда делал выводы из происходящего. По его приказу главари основных видов рэкета с помощью новой армии «палачей цифр» завели декларацию о доходах и предприняли ряд дополнительных махинаций, чтобы не попасться в руки этого неожиданного умелого вымогателя – налогового ведомства.

Затем произошло то, что и должно было произойти, – Франклин Делано Рузвельт стал президентом Соединенных Штатов Америки, отчасти благодаря помощи организации.

Пророчество Аль Смита не замедлило сбыться. За несколько дней до рождества новый президент поднес бутлегерам «ядовитый подарок», положив конец «благородному эксперименту». «Сухой закон» отжил свой век, а их ожидали довольно трудные времена, так как невозможно было сразу перестроиться.

Костелло же прекрасно вышел из положения. Оставаясь в полной тени, он тайно руководил действиями одного торговца спиртным, некоего Ирвинга Хэйма. Этот малый при поддержке некоторых влиятельных лиц сумел создать ассоциацию распределителей, акционерное общество по сбыту различных сортов спиртного, получившее исключительное право на реализацию двух сортов виски – «Хаус оф лордз» и «Кингс рансом», производимых известной английской фирмой «Уитли компани». Фил Кастел тут же начал сбывать различным заведениям свой товар, отныне разрешенный к свободной продаже, тем самым утвердив новый вид весьма доходного рэкета.

В свою очередь Лучиано, Лански, Сигел, Адонис стали с помощью подставных лиц акционерами общества «Кэпптал уайн энд спирит», обладавшего исключительными правами на распространение лучших вин, шампанского и крепких спиртных напитков французского производства.

Якоб Бронфман, компаньон Льюиса Розенталя, взял на себя контроль над «Шенли энд Сигрэмс».

Организация также держала под своим контролем законную торговлю алкоголем, требуя от владельцев ресторанов, кабаре, ночных кафе и баров, чтобы они приобретали спиртное только у нее. Такая практика сохранилась и до наших дней. Какие-то темные личности продолжают тайную торговлю алкоголем, чтобы избежать уплаты установленных налогов.

Мейер Лански тоже приторговывал через посредническую фирму «Моласка компани» алкоголем, вырабатываемым с применением патоки, что значительно снижало его себестоимость. Он проделывал свои операции тайно, скрывая это даже от своего постоянного компаньона Багси Сигела. К великому стыду Лански, вся эта жульническая затея раскрылась, как только федеральные агенты (видимо, кем-то предупрежденные) разгромили принадлежащие ему склады и помещения… Мейер Лански получил хорошую взбучку от Лучиано за то, что пытался наживаться в тайне от других, но на этом все и кончилось. Высший совет, или попросту «большая семерка», видел, что его члены постоянно совершенствуют работу своих организаций. Помимо процентов, получаемых практически со всех видов нелегальной деятельности, «большая семерка» распределила и сферы влияния на будущее.

Чарли Лаки Лучиано – контроль за проституцией; торговля наркотиками через Вито Дженовезе, капо семьи Массериа.

Фрэнк Костелло – контроль за азартными играми; право установки игровых автоматов на всей территории; через Фрэнка Эриксона контроль над всякого рода пари (на скачках, спортивных матчах и т. д.); контроль рэкета в Луизиане через Дэнди Фила Кастела; глава всякого рода отношений с внешним миром, распорядитель «смазного банка», ответственный за связь с политическими деятелями.

Мейер Лански – постоянный компаньон Багси Сигела в различных видах рэкета; управляющий «смазным банком»; постоянный советник Лучиано; финансовый эксперт преступного синдиката. В последующем – организатор индустрии гостиниц, особенно азартных игр и казино в Гаване, а также на других островах Карибского моря.

Бенджамин Багси Сигел – руководитель (вместе с Альбертом Анастасиа) исполнительной службы «суда Кенгуру» пресловутой «Мёрдер Инкорпорейтед»; главный контролер рэкета ночных заведений; руководитель легального снабжения алкоголем всего Восточного побережья страны.

Альберт Анастасиа – основной инспектор портов и побережья; глава профсоюза докеров; исполнитель приговоров «суда Кенгуру», ответственный совместно с Сигелом за «Мёрдер инкорпорейтед».

Джо А. Адонис – контроль за всеми видами преступной деятельности в районе нью-йоркского Бродвея; помощник Анастасия в организации забастовок в порту; руководитель операций по хищению грузов; специалист по кражам и нападениям на ювелирные магазины и мастерские.

Лепке Бухалтер – рэкет профсоюза изготовителей текстильных и меховых изделии, хлебопекарен и булочных, кинотеатров; шантаж всех видов; вымогательство.

Так приблизительно можно охарактеризовать организационную схему деятельности преступного синдиката к началу 1933 года, после отмены «сухого закона». Разумеется, иногда сферы активности и направления деятельности членов преступного сообщества пересекались.

Необходимо отметить также, что Датч Шульц держался несколько в стороне, пытаясь сохранять своего рода автономию с определенной свободой действий. В равной степени это можно отнести и к Бенджамину Багси Сигелу, полагавшему, что ему отведена слишком скромная роль. Все это не могло не иметь последствий.

Столицей преступного синдиката оставался Нью-Йорк. А его бывший мэр, «славный» Джеймс Уолкер, вынужденный уйти в отставку после разоблачений судьи Сибэри, дабы избежать справедливого наказания, путешествовал со своей возлюбленной по Европе. Новым мэром назначили Фиорелло Ла Гардиа. 31 декабря в здании городского муниципалитета он принес присягу.

«Подходящая физиономия для мафиозо», – отозвался на это событие Эрнест Хемингуэй. Так оно и было. Коротконогий, светлокожий, с блестящими волосами и круглым брюшком, этот маленький бочонок немало удивлял своих сотрудников, отдавая приказы столь резким и высоким голосом, что казалось, он неминуемо должен поперхнуться. Свое первое распоряжение Ла Гардиа провопил, стуча толстым коротким пальцем по массивному столу:

– Арестуйте немедленно всех этих мерзавцев… Ему отвечали, что сделать это не так-то просто.

– Найдите мне хорошего начальника службы расследования и арестуйте всех этих подонков… И не старайтесь пользоваться только законными средствами.

Множеству руководителей полицейских подразделений пришлось принять это к сведению. Ла Гардиа, которого немедленно прозвали Фиорелло («У этого типа кличка, как у крали», – ворчал Лучиано), требовал, чтобы ему добыли шкуры Фрэнка Костелло и его компаньона Фрэнка Эриксона. Почти ежедневно он обращался по радио с призывами. Слова: «Надо избавить город от этих паразитов» – стали его девизом.

Лейтенант Маклоглин, которому поручили эту трудноосуществимую миссию, рассказывал о своих столкновениях с этими господами, которых для начала надо было выселить из «Уолдорф Астория», чтобы заставить их забеспокоиться:

– Сначала я разговаривал с ними вежливо. Это тут же подействовало на Эриксона. С тех пор я его ни разу не видел. С Костелло все обстояло иначе, он продолжал появляться ежедневно. Каждый раз я ему ясно говорил: «Послушайте, вы же знаете, что у меня приказ. Вы не должны больше приходить сюда» Это не имело никакого эффекта. Глядя на меня, он отвечал без всякого смущения: «Завтра вы меня больше не увидите». Этот маленький спектакль повторялся некоторое время. Каждый день он меня заверял, что завтра его не будет, но опять был там. Однажды я не выдержал: «Слушай, мерзавец, если я еще раз увижу твою поганую рожу, ты свое получишь. Я тебе сказал, чтобы тебя здесь больше не видели». Он продолжал стоять с невозмутимым видом. Все-таки я в то время был неопытным юнцом, тогда как он уже успел стать большим заправилой. Он ограничился тем, что посмотрел на меня, как обычно, и сказал, что завтра его здесь не будет. Двадцать четыре часа спустя, он вновь был там.

Фиорелло Ла Гардиа все пронзительнее выкрикивал свои проклятия. Наконец, доведенный до ярости, он предпринял прямую акцию против Костелло, главаря огромной армии «одноруких бандитов», как стали называть его игровые автоматы. «Однорукие бандиты», которых насчитывалось уже более двенадцати тысяч, продолжали совершенно безнаказанно выплевывать свои ментоловые конфетки в обмен на миллионы долларов. Все это делалось под прикрытием судебного решения, вынесенного судьей Верховного суда Селом Стронгом. Решение запрещало. сотрудникам полиции изымать безобидные автоматы, которые всего лишь раздавали ментоловые конфетки. Наглядный пример того, что «смазной банк», как это ни парадоксально, позволял наживаться и весьма респектабельным людям.

Поэтому, когда новый мэр Нью-Йорка отдал полиции распоряжение действовать, не обращая внимания на предписание судьи Стронга, граждане полагали, что дело ограничится болтовней и, более того, что это просто отвлекающий маневр.

Их ждал большой сюрприз.

Ла Гардиа собрал работников радио, хроники, прессы и перед остолбеневшими представителями средств информации напялил на свою голову пожарную каску и вооружился топором. Цветочек лично сломал с полдюжины «одноруких бандитов». Более сотни других, изъятых из различных мест, были сброшены в Ист-Ривер.

Не веря в происходящее, Фрэнк Костелло воскликнул:

– Ну и времена. Действительно сплошное беззаконие…

Костелло решил предпринять свои меры. Для начала он припрятал игровые автоматы на сумму более миллиона долларов в секретных хранилищах, оставшихся после «благословенных» времен бутлегерства. Затем отправился в Луизиану к своему старому приятелю Хью Лонгу, с тем чтобы сменить обстановку я бросить своих «одноруких бандитов» на завоевание новой империи. Уж на юге-то им раздолье! Именно в Иовом Орлеане появились самые первые симптомы существования мафии, каморры, а затем и «сицилийского союза». Впоследствии эти формы организованного гангстеризма еще более укрепились. Но это было ничто по сравнению с оригинальным режимом, установленным не менее оригинальным губернатором штата Луизиана.

Нелегко придется всякому, кто пожелает нарисовать точный портрет Хью Лонга. Он не скрывал своего крестьянского происхождения, но был принят тем не менее в высшем обществе, находившем особенно пикантным контраст между его неотесанностью и изысканностью их патрицианских жилищ. Закоренелый почитатель спиртного, он приводил в восторг трезвенников. Он решительно и публично заявил, что будет первым диктатором Соединенных Штатов и растопчет безвольную демократию, дабы раздать народу накопленное корпорациями добро. Его политическое кредо можно сформулировать в нескольких словах: «Я запрещу любому гражданину иметь доходы, превышающие миллион долларов в год. Излишки будут распределяться поровну между всеми».

Во время избирательной кампании при встрече со своим конкурентом в самом шикарном клубе, «Сэнд пойнт», ему ничего не стоило публично помочиться под ноги ошеломленному сопернику со словами: «Вы – стена, которая не устоит под моим натиском». Так оно и вышло. В 1928 году Хью Лонга избрали губернатором штата Луизиана. Затем ему удалось добиться избрания сенатором еще до истечения срока полномочий на посту губернатора. Поклонники дали ему прозвище Зимородок, очевидно, за его умение выходить сухим из воды; еще его звали Кингфиш, что означает на арго «главарь». На самом деле главарем он стал после того, как начал частенько посещать во время своих затяжных загулов одну забегаловку в Нью-Йорке, принадлежащую Фрэнку Костелло. Старый лис «большой семерки» быстро сообразил, что в интересах синдиката неплохо бы иметь на руках такой козырь. То, что тот не откажется от участия во всякого рода махинациях, у Костелло сомнений не вызывало. Чтобы удостовериться в этом окончательно, Фрэнк послал к Лонгу одну очаровательную девицу из числа принадлежащих к индустрии Лаки Лучиано, уроженку Венеции с золотистыми волосами Ванессу Л. Хью мгновенно влюбился. Затем все их свидания незаметно и скрупулезно фотографировали. Когда Хью передали негативы, он выбрал тот, где его мужественность не вызывала сомнений, и положил его в портфель, но не удержался, чтобы не заявить посыльному:

– Я уверен, что мой друг господин Костелло, как джентльмен, уничтожит эту коллекцию и не пустит ее по рукам.

Формальные заверения в этом он получил.

Разумеется, Лонг имел и свои планы на этот счет. Вскоре, подобно нашествию саранчи, тысячи «одноруких бандитов» обрушились на Новый Орлеан, получив официальное приглашение от губернатора Хью Лонга развлечь его подчиненных. «Все мы взрослые, и кто предпочитает опустить свои монеты в игровые автоматы, вместо того чтобы смотреть, как они протирают дыры в карманах, имеет на это полное право…» – не колеблясь заявил губернатор.

Было организовано акционерное общество «Луизиана минт компани», а для избежания неприятностей, случившихся в Нью-Йорке, Хью Лонг позаботился о подкупе судей, с тем чтобы они признали законность мероприятия. Что они и сделали.

Фил Кастел по кличке Дэнди руководил этим делом с помощью четырех родственников Костелло (Дэдли, Джерома, Гарольда и Уильяма Гейгерманов), а также Джека Лански, брата Мейера. Эти господа объединили свои усилия в «Пеликан новелти компани», которая отпочковалась от «Луизиана минт компани», чтобы не нарушать установленных законом требований.

Из своего кабинета в отеле «Рузвельт» в Новом Орлеане Фил Кастел успешно руководил и многими другими делами. А на первом этаже Сеймур Уисс, человек Лански, наблюдал за залом, где велась крупная игра. В конце каждого месяца губернатор Хью Лонг приходил получить свою часть от общей суммы барышей, полученных преступным синдикатом в его штате. Он действовал как настоящий диктатор, но при этом ухитрялся пользоваться уважением и доверием со стороны своих подчиненных. Вот один из тысячи примеров.

Одна частная фирма, видя, что администрация штата не намерена заниматься строительством моста, сложного, дорогостоящего сооружения, призванного соединить город с озером Понтчартрейн, что стало жизненно необходимым, решила взять подряд на выполнение работ. Операция представляла интерес из-за системы пошлин за пользование мостом после завершения строительства. Хью Лонг дал разрешение на строительство, а когда работа была закончена, принял участие в церемонии открытия. После этого он приказал приступить к строительству нового моста, в двух километрах от уже построенного, за счет налогоплательщиков, но без последующей транзитной платы. По всей длине пролетов вывесили восторженные плакаты, что лишний раз способствовало росту его популярности.

Однажды, когда губернатор Хью Пирс Лонг заставил себя посетить палату представителей штата Луизиана в «Батон-Руж», он столкнулся в холле с одним ларингологом, любимчиком городских дам, доктором Карлом Уиссом, который принялся яростно упрекать его в отвратительных замашках закоренелого демагога, а затем, исчерпав все аргументы, всадил ему в живот пулю 45-го калибра. Тут же телохранители Лонга открыли ответный огонь. Можно себе представить, что осталось от тела Уисса. Поскольку в городе продавался швейцарский сыр «Уисс», то эта ситуация дала повод для не совсем уместных шуток и сравнений. Хью Лонг умер только через сорок восемь часов, в течение которых он не переставал молить всевышнего: «Боже, не дай мне умереть, мне еще так много надо сделать…» Видимо, в бреду он путал бога с дьяволом. Ему не исполнилось и сорока двух лет, когда 10 сентября 1935 года он скончался.

Меньше чем за три года губернатор Хью Лонг получил, по подсчетам тайной бухгалтерии синдиката, три миллиона семьсот пятьдесят тысяч долларов. Благодаря ему, однако, преступный синдикат располагал хорошо отлаженной организацией, охватывавшей весь штат Луизиана. И она продолжала постоянно развиваться. Хью Лонг, отличавшийся тем, что никогда не останавливался на половине пути, долго и упорно добивался того, чтобы представить Лучиано и Костелло своего большого друга Уильяма Гелиса, он же Золотой грек, накопившего миллионы долларов и являвшегося основным махинатором генерал-майора Гарри Оуэна, человека влиятельного в Белом доме и приближенного президента.

Фил Кастел вел свои дела с удивительной сноровкой. Леонард Катц утверждает, что один из судей Нового Орлеана сказал о Филе Кастеле: «Он был необычным человеком. Его нельзя было назвать красивым, он не отличался ни экспансивностью, ни особым блеском, но зато он оставлял впечатление человека поразительно умного и как делец не имел себе равных. Все, что я о нем знаю, дает мне основания утверждать, что он вполне мог бы возглавить один из лучших американских ресторанов: надо было видеть, как он вел дела в клубе „Беверли“. Все его очень ценили. Он не был снобом и не сторонился людей, как, впрочем, и братья Гейгерманы. Они пользовались уважением в округе. Они затем и приехали в Новый Орлеан, чтобы расположить к себе людей, стать их друзьями, и они своего добились». Главные заправилы организации казались многим согражданам весьма привлекательными личностями. Поддался этому чувству и судья, говоривший о Филе Кастеле, хотя он не мог не знать, что Дэнди собственноручно убил семнадцать человек, из них двух женщин, пользуясь при этом ножом, металлическим стержнем или пистолетом. Этот список могут пополнить еще двадцать имен «вероятных» жертв. При всем этом убийства не являлись специальностью Кастела и не входили в сферу его деятельности.

Наверно, имело значение и то, что в годы, последовавшие за отменой «сухого закона», американцы считали, что бутлегеры делали доброе дело, предоставляя им возможность выпить. Вот почему и Фрэнку Костелло удалось так легко обосноваться в Луизиане, избегая преследования со стороны Фиорелло Ла Гардиа.

Но мэр Нью-Йорка на этом не остановился.

* * *

Чиновники из федеральной налоговой службы, которых Костелло щедро «смазывал», предупредили его, что Шульцу необходимо принять меры предосторожности. Молодой помощник федерального атторнея по одному из районов Нью-Йорка, Томас Е. Дьюи, начал преследовать его. Дьюи прослыл человеком, к которому следовало относиться довольно серьезно. Ему удалось привлечь к ответственности за уклонение от уплаты налогов Джека Даймонда и самого Уэкси Гордона. Синдикат не смог помешать ему нанести этот удар. Это ли не основание для тревоги?

Лаки решил принять соответствующие меры предосторожности, окрестив себя «профессиональным игроком». Он сделал заявление, что последние пять лет ого годовой доход составлял двадцать пять тысяч долларов. При этом он не переставал ворчать:

– Это не правительство, а сборище мерзавцев. Оно облагает налогом доходы, приобретенные мошенническим путем, и делает вид, что не замечает нарушения законности. У этих людишек нет ни логики, ни морали, ни правил. Они жрут в две глотки.

Таким образом, Лаки становился неуязвимым, поскольку правительство могло легально избавиться от гангстеров, лишь уличив их в уклонении от уплаты налогов.

А вот Шульц оказался в щекотливом положении. Довольно быстро молодому государственному атторнею удалось привлечь к нему внимание и объявить его преступником помер один. Газеты подхватили это определение.

К этому времени Шульцем, чье положение по отношению к синдикату оставалось на уровне независимого союзника, овладела ненасытная жадность. Он сохранял исключительное право на распределение поставок пива, рэкетировал оптовых поставщиков мяса, а также оптовиков пищевых продуктов и общедоступные рестораны. Одновременно он контролировал азартные игры, но никто не мог предъявить ему какие-либо претензии. Он был единственным, кто не гнушался извлекать и незначительную выгоду из запрещенных лотерей, проводимых в бедных кварталах, а также из лотерей «чисел». Он имел своего «Мейера Лански», которого звали Отто Берман, он же Аббадабба (название детских конфет, которые он все время жевал), чьи финансовые таланты затмевали самых изощренных в математической гимнастике лиц. Благодаря ему Шульц держал в своих руках банкиров преступного мира – Уилфреда Брандера, Александра Помпеза, Генри Миро, Джо Изона. Сумма доходов Шульца только от жалких лотерей достигала тридцати пяти тысяч долларов в сутки. К 1933 году он уже имел два миллиона долларов. Под давлением Дьюи федеральное Большое жюри обвинило Шульца в сокрытии доходов за период 1929–1931 годов. Тайная торговля алкоголем, как установил суд, принесла ему 481 637 долларов и 35 центов, из которых он должен был передать в казну 92 103 доллара и 34 цента. Шульцу ничего не стоило заплатить и в десять раз больше, но к штрафу могло добавиться тюремное заключение сроком до 43 лет…

– Если бы я оставался Артуром Флегенхаймером, – любил он повторять, – газеты не печатали бы так часто мое имя на первых полосах, тогда как имя Шульц с них не сходит…

В это время его имя действительно не сходило с газетных страниц. Шульц, против которого Дьюи добился вынесения постановления о штрафе, был вынужден скрываться у своих друзей. Он буквально метал громы и молнии, когда в одной из газет обнаружил свою фотографию и текст, в котором имя Шульц, напечатанное крупными буквами, сопровождалось не очень лестными эпитетами.

Фиорелло Ла Гардиа, как уже говорилось, не остановился, а продолжал разворачивать свои действия. Он отстранил от должности шефа нью-йоркской полиции за проявленную снисходительность по отношению к установленным случаям коррупции среди полицейских, находившихся в его подчинении, и за нерасторопность в деле очистки города от антисоциальных и нежелательных элементов.

Его заменил Льюис Д. Валентайн, основной задачей которого стало найти Датча Шульца любыми путями и средствами. В Вашингтоне в это время образовалась коалиция, в которую вошли, в частности, министр финансов Генри Моргентау и несколько политических деятелей от республиканской партии, движимых идеей нанести сокрушительный удар по преступному миру. Подталкиваемый ими, Эдгар Гувер, шеф Федерального бюро расследования, официально провозгласил Датча Шульца врагом нации номер один и направил лучших своих людей на его розыск.

С этого момента началось своеобразное соревнование между людьми Гувера и Валентайна за первенство в деле представления на суд общественности связанного по рукам и ногам Шульца.

Новому мэру Нью-Йорка Ла Гардиа с каждым днем все больше импонировал помощник федерального атторнея. К Дьюи он очень благоволил. Тридцатилетний, невысокий, но атлетически сложенный, элегантный, с небольшими и тщательно подстриженными усиками, придававшими ему довольно бравый вид, с густыми каштановыми волосами, аккуратно зачесанными назад, Дьюи производил хорошее впечатление. Истинный рыцарь без страха и упрека, видевший свое назначение в том, чтобы обезглавить многоголовую гидру преступности.

Его сын, Том Дьюи, в настоящее время адвокат, Рассказал нам, при каких обстоятельствах его отец оказался втянутым в это опасное мероприятие, сделавшее его самым блистательным героем, как он создал отряд «неподкупных», стал губернатором штата Нью-Йорк, а затем в 1944 и 1948-годах был кандидатом от республиканской партии (оба раза неудачно) на пост президента США:

– Все началось с того, что мой отец, который испытывал большое влияние своего приятеля, судьи Медайи, уступил его настоятельным рекомендациям стать помощником федерального атторнея. Судья обнаружил у отца непримиримую вражду к преступному миру убийц, контрабандистов, рэкетиров и рассудил, что молодой адвокат способен держать всех их в ежовых рукавицах. В 1931 году отец начал борьбу против организованной преступности. В эти годы волна гангстеризма и взяточничества буквально захлестнула Нью-Йорк. После истечения срока службы в аппарате федерального атторнея отец вернулся к своей адвокатской практике. Но в 1935 году, да и в последующие годы, ситуация была настолько драматичной, что общественность настоятельно потребовала от властей принятия самых суровых мер…

Чарльз Брейтель, судья Верховного суда Нью-Йорка, любезно позволивший нам познакомиться со своим архивом, вспоминал:

«Верховный суд Нью-Йорка потребовал от Герберта Лехмана, губернатора штата, назначить специального атторнея, которому будут переданы особые полномочия для борьбы с преступностью. Юристы, которым предлагали занять эту должность, отказывались, но единодушно предлагали кандидатуру Дьюи. Подверженный политическому давлению, губернатор поначалу медлил, но требования Верховного суда были так настойчивы, что он наконец не выдержал и назначил Томаса Дьюи специальным атторнеем. Тот в свою очередь организовал специальный отдел при помощи своего бывшего патрона Джорджа Медайи. Отобранных помощников Дьюи разместил в служебных помещениях, арендованных в „Уолворт билдинг“. Он их хорошо знал, все они были опытными профессионалами. Их было двадцать человек, четверо выполняли обязанности заместителей Дьюи. Эти четверо работали под его началом в аппарате федерального атторнея еще в те времена, когда сам Дьюи был заместителем атторнея…»

Вот как Ла Гардиа представил Дьюи нации при помощи радио и кинохроники:

Ла Гардиа: «Господин Дьюи, вам доверили решение трудной задачи. Вам предстоит взять население города под защиту. В чем мы могли бы вам оказать содействие?»

Дьюи: «Мне необходим отряд следователей, способных работать как никогда до этого. Они должны быть уверены, что находятся под постоянной и личной защитой мэра и шефа полиции».

Брейтель, судья Верховного суда, восхищался, вспоминая о прошлом:

– Таким образом, мы могли рассчитывать на сильную группу молодых и честных сотрудников полиции. В качестве примера приведу следующее их правило: если полицейский имел какие-либо отношения с одной из политических партий, его не принимали.

На самом деле Томас Дьюи не доверял никому из занимающих любые посты на всех ступенях полицейской иерархической лестницы. Он знал, что «смазной банк» делает сговорчивыми даже самых неподкупных, что разложение с каждым днем все больше распространяется из-за безнаказанности, которой пользуются заправилы уголовного мира.

Со своей стороны Ла Гардиа потребовал от шефа полиции Льюиса Валентайна предпринять необходимые действия для укомплектования кадров надежными людьми. В результате была образована антирэкетовая группа, в которую принимали только тех, кто успешно проходил суровые испытания.

В бюро по борьбе с рэкетом особенно выделялся Аль Скотти. Джон О'Коннэл, руководитель следователей специального атторнея Дьюи, также добился существенных результатов. Они нам рассказали, на чем основывались их новые методы:

– Как только Дьюи был назначен в 1935 году на пост, он ясно понял, что прежние методы ведения расследования полностью непригодны. Исходя из этого, мы приняли решение не предпринимать никаких акций против кого-либо из вожаков гангстеров, пока у нас не будет достаточного числа свидетелей, не только готовых свидетельствовать, но и уже связанных свидетельскими показаниями, данными под присягой. Итак, одна из основных проблем заключалась в том, чтобы заставить людей давать свидетельские показания. Зная о тайных связях, существующих между главарями преступного мира и продажными политиками, многие просто опасались за свою жизнь, боялись быть избитыми, похищенными или стать жертвой нападения или ограбления.

Мы старались внушить людям веру в неподкупность нашей организации, в ее честность, несмотря на всевозможное давление… Мы вынуждены были использовать в ходе расследований технические новинки, такие, как подслушивание телефонных разговоров, механику которого мы сами и разрабатывали. Телефонный шпионаж стал для нас важным источником получения доказательств… Еще одно нововведение: мы изымали деловые книги у предпринимателей, с которых преступный мир драл три шкуры. Предпринимателя просили показать порядок заполнения книг, и он должен был немедленно подчиниться. Наши бухгалтеры являлись в сопровождении полицейских и на месте производили анализ изъятых книг. Доскональный разбор записей помогал нам обнаружить следы сумм, выплаченных шантажистам. Если после всего этого предприниматель отказывался сотрудничать с нами, его привлекали к уголовной ответственности. Таким образом, он находился перед альтернативой: либо рассказать всю правду, либо отправиться в тюрьму за клятвопреступление или за отказ от дачи показаний.

Читая свидетельства непосредственных участников событий, можно представить себе масштабы террора, развернутого рэкетирами. Их засилье проявлялось во всех сферах торговли: любая коммерческая деятельность оказывалась опутанной густыми сетями преступного синдиката.

В то время как набирала обороты машина, предназначенная для уничтожения Шульца, первого из главарей, с которыми вступил в сражение донкихотствующий Томас Дьюи, обреченный отсиживался в подполье. Он был прекрасно осведомлен о происходящем благодаря постоянным визитам Джимми Хинеса, лидера Таммани-Холл. Этот славный Джимми, ко всему прочему, имел свои акции во многих предприятиях Шульца.

Собравшиеся в «Уолдорфе» Лучиано, Лански и Костелло провели небольшой «военный совет». Было ясно, что помочь Шульцу они ничем не могут. Костелло заметил, что Шульц, считая себя самым хитрым, никогда, по сути дела, по-настоящему не поддерживал синдикат. Это уже попахивало разрывом отношений. Лански, который был дальновидней остальных, сказал:

– В наших же интересах, чтобы Шульц оставался на свободе как можно дольше. Мы должны помочь ему скрыться, а также подыскать лучших адвокатов. Ведь, помогая ему, мы прежде всего помогаем себе, так как, пока преследуют его, оставляют в покое нас…

Эта мысль всем показалась разумной. Предложение Мейера Лански было принято. Лучиано со своей стороны дал понять Томасу Дьюи через Альберта Маринелли, что упрятать Уэкси Гордона удалось благодаря его, Лучиано, содействию.

Ответ был коротким:

– Передайте Лучиано, что я рассчитаюсь с ним за это во время судебного заседания, когда наступит его черед…

Лаки нахмурился:

– Черт возьми! Ну и циник же этот тип…

При участии Лучиано, Лански и Шульца прошла конфиденциальная встреча, на которой Шульц заявил, что он поручает своему первому лейтенанту Бо Уайнбергу руководить своей бандой со всей полнотой власти, но под контролем организации. Свою же судьбу он вверяет Ричарду Дэвису, или Дикси, как его называли друзья. Дикси, считавшийся личным другом всех боссов организации, имел славу одного из самых блистательных адвокатов молодого поколения. Скорее эпикуреец, чем гедонист, он считал высшим наслаждением для себя навещать самых очаровательных певичек и танцовщиц Бродвея. Это было очень удобно, так как подобного рода заведения контролировались его друзьями. Дикси был, помимо прочего, еще и игроком и поэтому с удовольствием отдавал свой замечательный талант и отличное знание права организации целых бюро при всех нью-йоркских судах для оказания помощи преступникам, обвиняемым в организации запрещенных азартных игр или пари. В то же время этот пройдоха имел прекрасные отношения с Джимми Хинесом. Шульцу эти повадки не нравились, и он высказал свои опасения: «Я не люблю таких типов, которые пытаются усаживаться сразу на два стула», намекая тем самым, что он предпочитает людей, принадлежащих либо к клану, обязанному блюсти законность, либо к тем, кто хочет закон обойти.

Однако именно Дикси незадолго до этого консультировал Шульца, с тем чтобы тот смог таким образом поставить свой рэкет, чтобы держать под неослабным контролем всех независимых, всех посредников, всех мелких держателей пари. Последние работали в гуще самой разношерстной публики и, выманивая у тысяч мальчишек ставки, не превышающие нескольких центов, сколачивали приличные барыши.

Кандидатуру адвоката одобрил и Аббадабба Борман. Датч Шульц был удовлетворен этим решением, хотя Дикси все же и внушал ему некоторые опасения. Отличаясь чрезмерной скупостью, Шульц был огорчен первым же решением адвоката предложить сто тысяч долларов казне, чтобы погасить свою задолженность перед государством. Однако Моргентау с высокомерием отказался принять эту сумму, заявив:, «С преступниками не торгуются».

Гангстер ясно понял, что на этот раз дело принимает серьезный оборот. Он опасался также действий ФБР. Люди Гувера, всегда готовые потренироваться на живой мишени, привыкли первыми открывать огонь. Их жертвам не было числа. Они шли вперед с девизом Генри Моргентау: «С преступниками не торгуются». Единственная плата, удовлетворявшая их, – смерть.

Поэтому из соображений благоразумия было решено сдаться властям Олбани, чтобы, находясь в тюрьме под защитой подкупленных надзирателей, подготовить вместе с Дикси непробиваемую защиту. Когда по истечении нескольких недель Шульц счел, что все готово, он выложил залог в размере семидесяти пяти тысяч долларов и вновь очутился на свободе.

Основной целью Шульца стало избежать судебного процесса в Нью-Йорке, где общественное мнение под воздействием прессы достигло высшей степени возмущения и враждебности по отношению к людям такого сорта.

Дикси удалось сделать чудо, добившись переправки дела из Нью-Йорка в Сиракьюс, небольшой городок в штате Нью-Йорк. Досье, собранное сотрудниками Дьюи за два с небольшим года, представляло собой гору неопровержимых улик. Но эта гора родила мышь.

В апреле 1935 года, когда начался процесс, обвинение поддерживал заместитель генерального атторнея Гомера Камминтса Джон X. Макэверс, человек честный и добропорядочный. Однако за три часа он был уничтожен атаками со стороны адвокатов Шульца, которые доказывали, что только они одни виноваты в случившемся: в течение нескольких лет они советовали своему постоянному клиенту не объявлять о налогах, так как его доходы были результатом незаконной деятельности и, следовательно, не подлежали обложению. Они издевались, злословили по поводу уже забытого бутлегинга, который возник и мог существовать лишь как следствие пуританского закона. Получалось так, что их клиент сам оказался жертвой, причем дважды, вначале пострадав от дурных советов, которые они ему давали, а затем – от несправедливого закона. Суд принял их доводы. Шульца оправдали.

Моргентау, подталкиваемый Дьюи, немедленно подал апелляционную жалобу. Дьюи собирался тем временем раздобыть вещественные доказательства того, что за три дня до начала процесса в Сиракьюсэ Шульц собственноручно в присутствии свидетелей из своей банды убил одного из своих лейтенантов, Жюля Мартэна…

Памятуя об одной сицилийской пословице, что нельзя дважды поймать голубя на одно и то же семечко, Шульц пришел к выводу, что дело нужно передать в другой судебный орган, который разберется в нем еще лучше сиракьюсского. Его требование удовлетворили. Власти штата назвали город Малон, на севере, неподалеку от канадской границы, а также точную дату – 10 июля 1935 года.

Шульц тут же отправился в этот маленький городок, тихо влачивший свое незаметное существование. Очень скоро он сделался кумиром завсегдатаев баров, каждый раз угощая присутствующих за свой счет. Он превратился в некоего богатого дона, щедро раздававшего пожертвования на нужды местной прессы, сиротам полицейских, матерям-одиночкам, обществам охоты и рыболовства. Он даже подарил городу прекрасную ультрасовременную пожарную машину. Сам мэр города Малона неоднократно приглашал его участвовать в различных местных торжествах. Однако Шульц не перестал быть скупердяем, он допустил одну большую оплошность, не сделав ни единого пожертвования местным церквам. Духовенство крепко на него обиделось и потребовало от государственных властей положить конец его гнусному влиянию, которое стало буквально разъедать городок, отличавшийся ранее тишиной и спокойствием. Дьюи не заставил себя ждать, и Шульц тотчас же очутился в мрачной тюрьме, где ему и предстояло дожидаться начала своего процесса. Местные жители, лишенные его щедрот, естественно, судачили о несправедливости и беззаконии и требовали, чтобы им вернули их благодетеля.

В такой вот атмосфере и начался второй судебный процесс над Шульцем.

Войдя во вкус, Дикси Дэвис решил повторить трюк, проделанный в Сиракьюсе:

– Господа судьи, господа присяжные, прежде всего я хочу сказать вам: в любом случае, каково бы ни было решение, которое вы примите по велению совести, даже если оно будет несправедливым, что кой клиент больше всего стремился выполнить свой долг добропорядочного налогоплательщика. Как известно, он готов внести в государственную казну сто тысяч долларов, хотя и маловероятно, что он их ей должен с точки зрения закона…

В битком набитом зале судебного заседания безденежные жители города, облагодетельствованные Шульцем, подняли невероятный шум, свистом выражая свою признательность за необыкновенную щедрость их нового кумира.

Суд присяжных обдумывал свое решение двое суток. К исходу сорок девятого часа глава присяжных Леон Шапен поднялся, чтобы объявить:

– У нас сложилось мнение, что правительству не удалось доказать, что обвиняемый должен ему хотя бы доллар налога, и, основывая наше решение на этом убеждении, мы объявляем обвиняемого невиновным…

Зал буквально взорвался восторженными криками, предвкушая количество и качество дружеских попоек, которые устроит старина Шульц…

Что касается федерального судьи Фредерика X. Брайанта, то он не скрывал своего негодования.

Обращаясь к Леону Шапену и другим присяжным, он сказал суровым тоном:

– Ваше решение может подорвать веру порядочных людей в честность и неподкупность. Все, кто следил за этим процессом, будут уверены, что вы вынесли свое решение, основываясь не на фактах, а на соображениях, которые к ним никакого отношения не имеют. Вы должны быть удовлетворены, если только это вас удовлетворит, тем, что нанесли тяжкий удар по правосудию, поскольку оказали поддержку людям, попирающим его. По всей вероятности, они не поскупятся на выражение вам своей признательности и благодарности. Что касается меня, я не хочу в этом участвовать.

Окончательный оправдательный вердикт по очень серьезному обвинению в уклонении от уплаты налогов удивил даже Дикси Дэвиса. Шульц без лишних сборов отправился в Нью-Йорк, где его, однако, поджидал сюрприз, и пренеприятный. Во время его отсутствия заправилы преступного синдиката поделили между собой его владения. Отличавшийся необузданным и диким нравом, Шульц на этот раз не стал торопиться и решил придумать какую-нибудь уловку. Хитрость состояла в том, чтобы не ввязываться в открытую борьбу, заведомо обреченную на поражение, а сделать вид, что ничего не произошло. Он не стал вопить о предательстве и хвататься за пистолет. С самым естественным видом он потребовал отчета и объявил, что снова берет бразды правления в свои руки.

Шульц встретился с Лучиано, организатором всей этой операции, которого непредвиденное возвращение Щульца поставило в затруднительное положение. Хитрый Лаки, однако, выкрутился на удивление легко:

– Чтобы соблюсти твои интересы в случае длительного тюремного заключения, которого вполне можно было ожидать, и с согласия организации мы решили поделить различные секторы твоего бизнеса между несколькими нашими членами именно с той целью, чтобы никто не стал слишком влиятельным и не смог в один прекрасный день стать тебе поперек дороги. Костелло и Лански взяли на себя лотереи, «числа» и запрещенные игры; Адонис – пиво и алкоголь; Томми Луччезе и Бухалтер – рэкет мяса и транспорт; Цвиллман и Уилли Моретти опекают Джерси-Сити. Ты понимаешь?

– Как же, как же… И я в благодарность первым приглашаю всех парней на пирушку. Устрой это, Лаки, я хочу это дело вспрыснуть и все расходы беру на себя.

Так закончилось свидание; но пока Шульц пересекал холл «Тауэрса», возвращаясь к своей машине, его убежденность окончательно окрепла: организация похоронила его заживо, и это не могло произойти без ведома Бо Уайнберга, его первого лейтенанта, полностью ответственного в отсутствие Шульца за сохранность вверенного имущества.

Шульц нанес визит своему министру финансов, Аббадаббе Берману. Счета, которые тот представил, полностью подтвердили его предположение: Бо Уайнберг его предал, бесстыдно присвоив себе большую часть, считая, что песенка Шульца спета. Но теперь-то Шульц всем покажет, что по-прежнему хозяин он. С огромными предосторожностями, избегая слежки людей Валентайна или Гувера, которые отныне не имели другой возможности прижать его, как только за убийство Жюля Мартэна, он начал с наведения порядка в секторе, который вот-вот грозил выйти из подчинения, – Джерси-Сити.

С помощью своих информаторов Шульц смог собственными глазами убедиться, что Бо Уайнберг со всевозможными хитростями проник в резиденцию Цвиллмана. Сделка была доказана полностью. Бо Уайнбергу не суждено было выйти оттуда живым.

Когда Бо выходил, из темноты перед ним внезапно возник Шульц. Бо, крепко сложенный, напоминал кетчиста. Однако даже его физические возможности не позволили оказать сопротивление неистовой ярости Шульца, который, по словам одного из свидетелей, схватил его за горло и «с таким исступлением впился в него, что у того затрещали позвонки». Этот же свидетель помог залить тело Бо Уайнберга цементом, чтобы он уже никогда не мог подняться со дна Гудзона.

Дьюи тем не менее не собирался отступать. Его добыча ускользнула и с полной безнаказанностью совершала новые репрессии. Поэтому он вновь поднял на ноги свои отряды, хотя и испытывал давление со стороны Хинеса, «покровителя» бандитских шаек Шульца и Дэвиса. У Дьюи возникла идея назначить помощником своего заместителя, Виктора Гервитца, одну негритянку – Юнис Картер, присвоив ей звание помощника заместителя окружного атторнея. Остроумная выдумка позволила через Юнис собирать информацию непосредственно у проживающих в Гарлеме темнокожих, весьма не доверявших белым полицейским. Результаты не заставили себя ждать. Льюис О., один из самых заметных держателей пари на «числах», во время одного из обычных допросов, которым подвергала его Картер, доверившись ей, рассказал о том, какие насильственные меры использует Шульц, чтобы включить их в свой рэкет.

Томас Дьюи не откладывая составил обвинительное заключение, отправил своих «неподкупных» по следам Шульца и сумел арестовать одного бухгалтера. Обещая освобождение от ответственности, его удалось уговорить раскрыть секреты тайной бухгалтерии.

Казалось, что на этот раз Шульц не сможет отвертеться. Хотя он и пытался использовать свои связи с Таммани-Холл, но политики, напуганные тем размахом, который придал делу Дьюи, не решились себя скомпрометировать и покинули Шульца.

Тогда Шульц решил воспользоваться своим правом на покровительство организации и обратиться к своим соратникам с требованием уничтожить этого кровопийцу Дьюи.

В преступном синдикате мнения разделились. Сигол, Лански, Анастасиа, Дженовезе высказались «за», Лучиано и Костелло – «против». Воздержался один Джонни Торрио.

– Оставим, сам сгниет, – сказал он.

– Вместе со мной, – взбунтовался Шульц.

В конце концов Анастасиа поручили изучить обстановку, с тем чтобы потом вынести окончательное решение.

В течение месяца, так, что ни один полицейский, ни сам Дьюи ничего не заметили, около тридцати наемников следило за ним круглосуточно, фиксируя все его привычки. Наконец они нашли подходящее средство. Анастасиа зажег красный сигнал.

Вот что рассказывал нам об этих событиях сын Дьюи:

– Они имели наблюдателя, которого никто никогда не видел и который каждое утро следил за отцом и отмечал мельчайшие факты и жесты, когда тот выходил из дома. Отец имел привычку обязательно заходить завтракать в драгстор на противоположной стороне улицы. Затем, допив последний глоток кофе, он шел к телефону-автомату и звонил в контору. Но вот в четверг утром, когда они решили действовать, отец был впервые в жизни настолько занят, что не пошел в драгстор, а отправился прямо к себе в бюро…

Слишком старавшиеся неукоснительно следовать указаниям Альберта Анастасиа и никогда не осмеливавшиеся проявить инициативу, убийцы даже не шелохнулись.

Узнав эту удивительную новость, Лучиано, будучи очень суеверным, увидел в этом недобрый знак и велел аннулировать «заказ» на убийство Дьюи. Руководители синдиката тотчас же собрались в «Уолдорф тауэрс», чтобы принять новое решение.

Лучиано подчеркнул, что убийство Дьюи поднимет полицейских и население против них всех. Дьюи успел стать национальным героем с тех пор как объявил войну бандам гангстеров. Лепке разделял это мнение. Костелло тоже. Анастасиа отделался шуткой:

– Мое мнение заключается в том, чтобы не иметь собственного мнения; я здесь для того, чтобы просто понять то, что еще неясно.

Датч с иронией заметил:

– Под предлогом, что с первого раза не вышло, все окончательно сдрейфили. Так вот что я вам скажу. Пустопорожние собрания, вроде сегодняшнего, мне ни к чему. Дьюи, в конце концов – это мое личное дело. Я без промедления им займусь и сведу с ним свои счеты. Можете обо мне не беспокоиться…

Сказав это, он вышел. Присутствовавшие несколько растерялись. Лучиано воспользовался этим:

– Шульц сваляет дурака, это ясно. Он с самого начала не хотел подчиняться нашим законам. Если дать ему волю, все полетит к черту. Этого нельзя допустить.

Повернувшись к Анастасиа, он продолжал:

– Альберт, ты хотел очистить место? Я предлагаю тебе… прикончить Датча, если, конечно, все с этим согласны.

Присутствовавшие приподняли свои шляпы, более или менее проворно, более или менее явно, в знак согласия.

Только Джонни Торрио не пошевелился.

– В чем дело, Джонни? – поинтересовался Лаки.

– В чем дело? Я думаю, что вы все, а ты особенно, собираетесь совершить огромную глупость… Как только Шульца не станет, надо будет кого-нибудь другого бросить в пасть замечательному атторнею Дьюи. Кого он выберет ради продолжения своей карьеры, кого он схватит за горло, чтобы оказаться на высоте? Ты знаешь кого, Лаки? Он выберет тебя, и мне останется пожелать тебе приятного отдыха. Но ты нам нужен. Ты на честных условиях прекрасно держишь в руках организацию. С тобой все дела пошли в гору – доходы, отношения между нами. Вы делаете дьявольскую глупость. Дайте Датчу прикончить Дьюи, если у него это получится. Только он сможет вынести все последствия этого перед общественным мнением. Может быть, он избавит нас от типа, который со дня на день может прикончить нас самих…

Произнесенные мудрым Джонни Торрио слова произвели некоторый эффект, но надо учесть неудержимую алчность присутствовавших, для которых превыше всего были их личные интересы. В данном случае, если бы предложение о ликвидации было принято, многие из них присоединили бы к своему богатству часть барышей Датча.

И решение было принято.

Приговор Шульцу представили на «суд Кенгуру» в «Корпорацию убийств». Анастасиа под давлением Лаки назначил руководителем операции Чарли Уоркмана, постоянного шофера Лучиано во время крупных налетов, что было свидетельством большого доверия к нему. Баг взял с собой Алли Танненбаума, он же Пигги, которому надлежало выполнять обязанности водителя, и Мэнди Вейса как ответственного за прикрытие.

Подходящий случай подвернулся 23 октября 1935 года, когда находившийся под постоянным наблюдением в течение месяца Шульц направился со своей братией в «Палас шоп хаус энд таверн». Его сопровождали банкир Аббадабба Берман и два лучших «курка» – Лулу Розенкранц и Эйб Ландау.

Не успели они и четверти часа пробыть в «Паласе», как дверь открылась, чтобы впустить Бага и Мэнди.

Крепко стоящий на широко расставленных ногах Уоркман держал обеими руками свой «Смит-вессон» 45-го калибра. С рекордной быстротой он всадил пулю в сердце Эйба Ландау, славившегося своей расторопностью, еще две – в плечо и лоб Лулу Розенкранцу, пытавшемуся вытащить оружие. Аббадабба Берман в ужасе рухнул на стол, обхватив голову руками. Это, однако, его не спасло: Уоркман выстрелил ему прямо в затылок. Недоставало основного объекта этой кровавой расправы – Шульца.

Невозмутимый Чарли Уоркман направился в глубину коридора, ведущего к туалетам. Именно там и находился Шульц. На шум открывающейся двери он оглянулся и тут же получил две последние пули, оставшиеся в барабане. У него была сломана рука, задет бок и пробита грудь, когда ему удалось выползти в общий зал, где его и обнаружила полиция еще живым.

Его доставили в госпиталь, где инспекторы пытались выяснить у него имена палачей. Их усилия оказались напрасными. Не помог даже грубый шантаж. Шульц, обращенный в католическую веру и строго соблюдавший обряды, умолял привести священника.

Диалог был следующим.

– Услуга за услугу, – потребовали полицейские, – ты нам укажешь имена мерзавцев и тогда получишь духовника.

– Нет! Нет… Вы не имеете права… – прохрипел Шульц, – я добропорядочный христианин… Я не в обиде на них. Я прощаю… Я не хочу, чтобы у них были неприятности, только бог им судья… Пригласите ко мне священника.

Растроганный этим, следователь, сержант Махонни, ирландского происхождения и истинный христианин, уступил. Шульц получил, таким образом, отпущение грехов по установленным канонам и скончался с миром.

* * *

Лучиано потребовалось не так много времени, чтобы убедиться, что Джонни Торрио говорил не ради красного словца и что его советы следует ценить на вес золота. Лучиано не прислушался к словам Торрио и потому оказался беззащитным под ударами Томаса Дьюи, потеряв щит, каким служил для него до сих пор Шульц.

ФБР, нью-йоркская муниципальная полиция, полиция штата и специальные отряды налоговой инспекции – все устремились по его следам. «Мозговой трест» организации, Лучиано таким образом построил свою империю, что она напоминала коммерческий трест со сложной организационной структурой. Разделенная на огромное количество мелких ассоциаций, где ответственными являлись подставные лица, выглядевшие честными гражданами, она казалась почти неуязвимой.

Бесперебойное снабжение наркотиками, находившееся под контролем Вито Дженовезе, объем которого рос с каждым днем, осуществлялось с такими предосторожностями, что вряд ли могло быть вообще раскрыто. Это же было характерно и для алкогольного бизнеса, запрещенных игр, махинаций с рабочими профсоюзами и рэкета.

Все подчинялись приказам Лаки, зачастую даже не зная, от кого они исходят, настолько многочисленными были передаточные звенья.

Правосудию это было известно. Равно как и прессе. Для них было ясно, что главный босс – Лучиано. Прижать этого неуловимого, после того как Шульц сошел с арены, стало для Дьюи делом первостепенной важности. С небывалым рвением он преследовал его по всем направлениям преступной деятельности. Но… безрезультатно.

А справились с Лаки женщины, точнее, одна из них.

После перенесенной венерической болезни, сознательно приобретенной, чтобы избежать воинской повинности, Лучиано презирал женщин. Однако он постоянно окружал себя изысканными, элегантными девушками, чтобы затем переправлять их людям, известным своей развращенностью. Среди них были и политики из Таммани-Холл. Они первыми и пострадали.

Дьюи пришел в ярость, узнав, что его враги, ко всему прочему, отняли у него и Шульца. Тогда со свойственным ему фанатизмом он направил свои усилия в войне против преступных банд на продажных государственных деятелей. Его секретарша, госпожа Росс, поведала нам:

– Вся эта история (с Шульцем) заставила Дьюи переключиться на политическую коррупцию, что привело его в первую очередь к расследованию деятельности Джими Хинеса, которому вскоре и было предъявлено обвинение. Обвинительное заключение основывалось на выписках из банковских счетов, на фактах получения им подарков от людей, замешанных в различного рода вымогательствах, а также на фактах неоднократного участия в застольях с отъявленными гангстерами.

Разоблачение всемогущего Хинеса прозвучало как гром среди ясного неба. Скандал разразился с такой силой, что адвокат, защищавший Шульца, ловкач Дикси Дэвис, сбежал, прихватив с собой свою любовницу Хоуп Дарэ, в прошлом чемпионку по укрощению диких лошадей. Их сопровождал Джордж Уайнберг, бывший, как и его брат Бо, лейтенант Шульца.

Дьюи вынес постановление об аресте этой парочки, пообещав приличное вознаграждение. Вскоре об их местопребывании донесли, и они были арестованы в Филадельфии. Едва очутившись в камере, Дикси Дэвис пришел в полное отчаяние. Он стонал, плакал, умолял, чтобы ему позволили повидаться с Хоуп Дарэ. Блистательный адвокат, лишившись своей подруги, пал духом. Дьюи предложил ему рассказать все, что ему известно, в обмен на разрешение пребывать в ночное время в камере вместе с возлюбленной. Дикси не колебался ни секунды. Это был самый благонамеренный болтун, какого когда-либо приходилось выслушивать агентам ФБР. Благодаря фактам, полученным от адвоката, Джордж Уайнберг сдался и также стал свидетелем обвинения. Эти двое сообщили все необходимые сведения, указали, где и как можно получить доказательства.

Хинес был в западне. Дьюи начал еще усерднее преследовать Лучиано, ставшего крайне уязвимым. Выше мы говорили, что добили Лаки женщины. Сейчас мы убедимся, что это именно так.

Чтобы упростить рассказ об этом запутанном деле, мы попросили четырех непосредственных участников событий изложить их версии, в некотором роде официальные, которые мы впоследствии прокомментируем. Вот их имена: Чарльз Брейтель (судья Верховного суда Нью-Йорка), Джон О'Кониэл (глава следователей Дьюи), госпожа Росси (секретарь Дьюи) и Джозеф Кейтц (официальный представитель при профсоюзе докеров).

«С самого начала наших расследований дел о рэкете было ясно, что Чарли Лучиано замешан в этих грязных делишках. Он посещал боссов преступного мира, жил как паша в „Уолдорф тауэрс“, внушая всем страх и уважение, несмотря на свой безучастный вид и стыдливо опущенные глаза, словно он разглядывает свои лакированные туфли.

Мы поняли, что Лучиано имел связи с миром проституции, причем, со «средним» его слоем. Речь идет о тех, кем обычно распоряжаются менеджеры шоу-бизнеса. Для этих целей имелось около восьмидесяти заведений, открытых двадцать четыре часа в сутки в Манхэттене и в Бронксе. Некоторым помощникам отряда следователей удавалось заполучить информацию, позволявшую предположить, что в случае задержания проституток в Нью-Йорке тотчас же задевались дела тайной организации.

Юнис Картер была единственной женщиной-юристом в нашем отряде. Ей удавалось не только добывать успешнее других конфиденциальную информацию из Гарлема, но после того, как она несколько ночей провела в архивах местных судов, именно ей удалось обнаружить, что все проститутки, защиту которых в суде осуществлял определенный адвокат, каким-то образом избегали тюремного заключения даже в самых бесспорных случаях. Ей первой удалось, что называется, выманить зверя из норы: как только одна из этих девиц оказывалась в руках полиции, появлялся человек, который вносил залог, и она тотчас оказывалась на свободе и уходила в сопровождении известного адвоката по имени Эйб Карп, который потом осуществлял ее защиту в суде. Все судебные дела были изъяты; в результате их тщательного изучения было обнаружено, что подопечные Эйба Карпа практически всегда избегали даже мизерного тюремного заключения. Удалось установить, что все это происходило благодаря прекрасно налаженной преступной организации, где каждая девушка отчисляла часть доходов в пользу нескольких главарей. Последние заставляли девушек и владельцев заведений передавать свои отчисления тому, кого прозвали «Кубышка». Деньги предназначались якобы для уплаты штрафов и для предотвращения арестов. Согласно обычаю преступников, в случае ареста кого-либо необходимо было возможно быстрее добиться его освобождения, чтобы он не успел проговориться. Ведь если он останется в тюрьме надолго, то риск, что он начнет закладывать остальных сообщников, значительно возрастет, а некоторые признания могут позволить постепенно добраться и до верхушки организации.

Сама организация имела четкую структуру: девушки подчинялись содержателям, те в свою очередь поставщикам, а они кому-нибудь из хозяев, одним из которых был Бэтилло, бывший телохранитель Капоне. Бэтилло был настоящим убийцей. Его задача состояла в том, чтобы поддерживать спокойствие в организации. Для этого он располагал целым отрядом, настоящим полицейским аппаратом преступного мира. В случае нападения на заведение пли поставщика отряд Бэтилло самыми безжалостными методами расправлялся с обидчиками. Одним из лидеров этой ударной группы считался Пиноккио, он же Томми Ле Торро, который часто оставался в тени.

Со своей стороны мы установили аппаратуру по подслушиванию на телефонных линиях всех публичных домов и довольно скоро узнали, кто есть кто и кто чем занимается. Без работы никто не сидел. Все члены команды Дьюи – двадцать юристов, десять экспертов-бухгалтеров, десять следователей и шестьдесят пять полицейских – были брошены на это дело и работали беспрерывно.

Основные детективы взяли под наблюдение наиболее крупных содержателей, в течение тридцати шести пли сорока восьми часов следили за ними, а затем в назначенный час всех их одновременно арестовали. Однако прессу об этом в известность не поставили.

В тот же вечер Томас Дьюи собрал всех руководителей служб, приказал им оставаться на своих местах и на всякий случай не планировать на эту субботнюю ночь никаких мероприятий. Это выглядело странным, но никто не прореагировал. Все уже выбились из сил и считали, что в течение сорока восьми часов предстояло поработать больше, чем обычно. Настоящая всеобщая мобилизация на местах и под секретом.

В 20 часов 30 минут того же вечера собрали сто пятьдесят детективов, одели их в униформу, разбили на группы по двое, причем старались, чтобы в одну команду не попадали приятели. Каждой паре выдали но запечатанному пакету, в то время как руководителям операции, собравшимся у Дьюи, неожиданно приказали:

– Немедленно отправляйтесь вместе с вашими людьми и арестуйте в 22 часа пятнадцать главарей в пятнадцати обследованных секторах.

В тот же день, 1 февраля 1936 года, был предпринят массовый рейд по восьмидесяти публичным домам. В подкрепление нам выделили сотню полицейских, которые никогда до этого не работали с нами, но считались более или менее надежными. Во время облавы надо было взять девиц и сводников, но без их клиентов. В результате переловили персонал только сорока заведений из восьмидесяти. Всю ночь их допрашивали. У нас было предчувствие, что все это в конце концов приведет нас к Лучиано… Мы хотели доказать арестованным, что наша цель состоит не в том, чтобы осудить их, а в том, чтобы уничтожить вымогательство. Удача наконец улыбнулась нам. Под утро показания стал давать один сводник. Он раскрыл структуру всей организации, объяснил, как она функционирует, в частности рассказал о своей обязанности немедленно докладывать непосредственно Чарли Лаки в случае крупных неприятностей. Это первый случай, когда было названо конкретно его имя. Никто из нас даже и не надеялся на это».

Затем отправились за Дьюи. Он понадобился лично, так как одна проститутка указала на Лучиано как на главного хозяина синдиката разврата. Другие обвиняемые потребовали освободить их под поручительство. Однако Дьюи потребовал таких залогов, что все остались в тюрьме.

Мало-помалу некоторые девицы, преодолев свой страх, разговорились и согласились дать показания. Затем «раскололись» три содержательницы и выложили буквально все, назвав главарей этого вида рэкета:

Давид Бэтилло – официальный патрон;

Джимми Фредерико – организатор и руководитель системы; Ник Монтана и Ральф Лигуори, возглавляющие отряды вербовщиков; Том Пиноккио – казначей; Эйб Уоркман – глава отдела запугивания; Мейер Беркман – ответственный за выплату залогов.

Но во всех показаниях лейтмотивом звучало одно и то же имя – Чарли Лаки Лучиано. 1 апреля 1936 года Дьюи всем этим лицам предъявил обвинение как организаторам синдиката разврата, а вместе с ними – Питеру Балитцеру, Давиду Маркусу, Элу Уинеру, Джэку Элленштейну, Джесси Джакобсу, Бенни Спиллеру. И как разорвавшаяся бомба прозвучала последняя фраза: «Я объявляю вышеупомянутого Чарли Лучиано государственным преступником номер один в штате Нью-Йорк. Я обвиняю его в создании этой гнусной организации, недостойной рода человеческого и нашего цивилизованного общества…»

Лаки надлежало явиться и ответить на девяносто девять пунктов обвинения в принудительном сводничестве.

Великий Чарли не стал ждать и сбежал в Хот-Спрингс (штат Арканзас) в компании со своей любовницей Гай Орловой. Ник Розен информировал его о ходе событий. Оуни Мадден поспешил к нему, чтобы отвести очередной удар, так как Дьюи направил губернатору Арканзаса категорическое требование о выдаче Лаки. Но мировой судья Сэм У. Гэррет, однако, поспешил освободить его под смехотворный залог – пять тысяч долларов.

Тотчас же Томас Дьюи организовал пресс-конференцию, чтобы заявить: «Я не понимаю, как судья мог освободить этого человека под подобный залог. Лучиано признан самым крупным преступником Нью-Йорка, если не всей страны, и речь идет об одном из самых важных видов рэкета и об одном из самых гнусных преступлений, совершавшихся когда-либо». Дьюи публично обвинил губернатора Футрелла, которого журналисты окрестили «несокрушимым оплотом гангстеризма». Футрелл дрогнул и приказал арестовать Лучиано. Чувствуя, как тиски начинают сжиматься, Чарли пригласил в свою камеру в Хот-Спрингс представителей печати:

– На фоне моего дела начинают вырисовываться грязные политические интриги. Я отнюдь не претендую на звание самого добродетельного и безупречного человека. Но никогда, повторяю, никогда я не опускался до того, чтобы способствовать проституции. Никогда я не был замешан в вещах, настолько отвратительных.

Ситуация весьма осложнилась, когда генеральный атторней штата Бейли, который обычно без церемоний брал взятки, испугавшись напористости Дьюи, одним махом реабилитировал себя, сделав следующее публичное заявление:

– Необходимо доказать, что честь штата Арканзас и его властей не продается. Всякий раз, когда опасный преступник в этой стране хочет избежать сурового законного наказания, он направляется в Хот-Спрингс. Мы должны продемонстрировать, что Арканзас не может служить им убежищем.

Губернатор Футрелл уже не смог отказать в выдаче преступника.

Лучиано пришлось отправиться в Нью-Йорк в наручниках. Ему официально предъявили все пункты обвинительного заключения и установили размер залоговой суммы – триста пятьдесят тысяч долларов. Рекордная величина по тем временам.

Спустя некоторое время его адвокат Полакофф внес залог, и Чарли вновь обосновался в апартаментах «Уолдорф тауэрс», где Джонни Торрио организовал новое сборище с участием Лански, Сигела, Костелло, Адониса, Луччезе и Анастасиа.

Торрио не мог удержаться, чтобы не напомнить еще раз, как он был прав, возражая против убийства Шульца, которому, напротив, следовало оказывать всяческую поддержку, чтобы как можно дольше, отвлекать внимание Дьюи.

Анастасиа, поднявшись, со злостью заявил:

– Как бы не так! Прав был главным образом Шульц. Уж кого следовало прикончить, так это Дьюи, иначе Чарли погорит. Я лично этим займусь. Надеюсь, моя винтовка избавит нас от этого маньяка. Я хочу сделать это для Чарли, который так много сделал для всех нас.

Чарли казался растроганным, во всяком случае, он не стал возражать против решения, предложенного верным Альбертом. Только Фрэнк Костелло в своем углу пробубнил хриплым голосом:

– Мы никогда не отказываемся от ранее принятого решения. Все мы однажды договорились, что никогда не будем уничтожать важных персон из полиции, городских властей и прессы, чем бы они нам ни угрожали. Ты же первый и предложил это, Чарли, не так ли?

Лаки с неохотой согласился:

– Я это говорил, и мое мнение не изменилось. Этот вариант надо отбросить.

– Почему ты но хочешь признать его виновным во всем, что случилось с тобой? – воскликнул Анастасиа.

Это несколько развеселило присутствующих. Багси Сигел, любивший изображать веселого малого и Дон Жуана, разбивавшего сердца самых популярных кинозвезд и даже дам из высшего общества, позволил себе беззлобный выпад в адрес Лаки:

– Лучше признайся, что ты вляпался из-за своих подружек. Видимо, ты немногого стоил, если они все разом на тебя ополчились…

Никого, однако, эта шутка не развеселила. Если Багси и забыл, то другие помнили, что Чарли Лаки особенно раним именно в этой интимной сфере. У него даже поползло вниз левое веко, полностью закрыв черный глаз. Сигелу стало не по себе.

Лучиано не только не поддержал шутки, но навсегда запомнил нанесенное оскорбление.

* * *

Штат Нью-Йорк привлек гражданина Лучиано к судебной ответственности 13 мая 1936 года. Он предстал перед Верховным судом, где на этот раз председательствовал Филип Маккук, юрист, католик, абсолютно лишенный чувства милосердия. Он не скрывал своего отвращения при виде обвиняемых.

Томас Дьюи был возбужден. Его аккуратно подстриженные усики, казалось, были намазаны гуталином. Армия помощников передавала своему предводителю материалы следствия, сложенные в папки, как снаряды в ящики, приготовленные для артобстрела, способного стереть в порошок всех этих негодяев. Без лишних слов, что еще больше усиливало впечатление, Дьюи разъяснил присутствующим, что, разумеется, проституция всегда существовала в Нью-Йорке, – принося незначительные доходы жалким сводникам. Но однажды подручный Лучиано, Давид Бэтилло, взял весь рынок в свои руки. Он заставлял девушек заниматься своим ремеслом по двадцать четыре часа в сутки, разрушая тела и калеча души несчастных. Синдикат разврата, контролируемый Бэтилло, располагал более чем двумястами публичными домами в Манхэттене, Бруклине, Бронксе, Куинсе и Гарлеме, эксплуатируя при этом от четырех до пяти тысяч женщин и получая, только по установленным данным, более двенадцати миллионов долларов в год Указывая пальцем на Лучиано, атторней утверждал:

– С тех пор как Лучиано прибрал к рукам эти дела, индустрия разврата превратилась в организацию в высшей степени доходную и функционирующую с точностью хорошо отлаженного механизма. Будет доказано, что Лучиано находился на вершине этой пирамиды, воздвигнутой в Нью-Йорке. Никогда ни сам Лаки, ни кто-либо из других обвиняемых сегодня не вступали лично в контакт с проститутками и не получали с них установленной платы. Лучиано, однако, был всегда в курсе всех деталей осуществляемых операций. Мы вам продемонстрируем, какова была настоящая роль этого человека, слово которого было приказом для тех, кто заставлял функционировать индустрию разврата. Остальные обвиняемые только выполняли его распоряжения.

Хитрость Дьюи заключалась в том, что он сразу дал понять, как ему трудно с доказательствами; и действительно, у него не было никаких вещественных улик для того, чтобы добиться осуждения Лучиано, и Лаки это было известно. К тому же он был не один.

Позднее, в узком кругу, он признался, что потратил добрый миллион долларов, чтобы выпутаться из этой западни. Его адвоката, Моэ Полакоффа (друга еврейского клана и Мейера Лански), отличала редкая хитрость. Чтобы поддержать защиту, он пригласил Фрэнсиса У. X. Адамса, который ушел в отставку после того, как унаследовал пост Томаса Дьюи в качестве федерального атторнея по южному округу Нью-Йорка, и Джорджа Мортона Леви, наиболее известного из нью-йоркских адвокатов.

Поэтому Лаки чувствовал себя весьма уверенно. Секретарша Дьюи, госпожа Росс, так оценивает увиденное: «Он вел себя нагло, уверенный в том, что в силах повернуть ход событий и что у Дьюи нет против него никаких улик. Он ни в чем не признавался и вообще напоминал верховного правителя». Его адвокат Леви в предварительном обращении к присяжным заверил, что Лаки незнаком ни с кем из обвиняемых, что он видит их в первый раз, за исключением Бэтилло, с которым он встречался два или три раза по чистой случайности. Тактика Леви состояла в том, чтобы опровергать утверждения свидетелей, доказать, что они не имели с Лаки никаких отношений, и заставить их изменить свои первоначальные заявления. Почти так и вышло.

Тогда в связи с отсутствием прямых улик против Лучиано Дьюи предпринял новую атаку, предусматривающую два момента: он доказал, что другие обвиняемые были действительно руководителями рэкета в сфере проституции, а затем – что Лучиано находился с ними в тесном контакте. В течение двух недель Дьюи демонстрировал суду невероятную вереницу проституток и содержательниц публичных домов. Выряженные, как на парад, Дженни Фэктори, Коки Фло, Мэгги Рулетт, Люси Пран Тон Тан, Лили Фуэтоз, Дебби Рафаль, Нэнси Петит Мэн, Флавия Ривьер и другие повторили под присягой свои показания о деятельности синдиката разврата. Естественно, адвокаты Лучиано потребовали отвода столь недостойных свидетелей, «хотя бы потому, что они сами замешаны в этом».

Дьюи приготовился к решительному броску и вызвал свидетелей, работавших в отеле «Уолдорф». Молодая горничная, убиравшая апартаменты Лаки, дала весьма невыгодные для него свидетельские показания. Она признала в некоторых обвиняемых (даже в тех, кого Чарли действительно никогда не видел) людей, регулярно посещавших его.

Ситуация еще более обострилась 24–26 июня, когда Дьюи нанес последний удар с помощью самых убедительных свидетельств. Милдред Харрис, жена Питера Балитцера, лейтенанта Бэтилло, содержательница публичного дома, утверждала, что ее супруг хотел оставить рэкет, но, получив отказ Бэтилло, отправился в «Уолдорф» к Лучиано, чтобы тот предоставил ему свободу, но Лаки также ответил отказом.

Впервые имя Лучиано выдвинулось на первый план.

Вторая свидетельница, Коки Фло Браун, любовница Джимми Фредерико, рассказала, что она принимала участие в важных совещаниях синдиката разврата, в ходе которых все главари постоянно ссылались на босса, Чарли Лаки Лучиано.

Третья свидетельница – Нэнси Катастроф Прессер, подвизавшаяся в Гарлеме в публичном доме Джеймса Руссо, показала, что проституцией стала заниматься с тринадцати лет и за это время была любовницей наиболее влиятельных босов: Уэкси Гордона, Шульца, Чиро Террановы, Джо А. Адониса. Нэнси утверждала также, что неоднократно навещала Лучиано в «Уолдорфе». Однако это вызвало затяжную перепалку между нею и адвокатами Лаки, наотрез отрицавшими этот факт.

В довершение всего один из свидетелей Дьюи, Фрэнк Браун, директор отеля «Барбизон плаза», от которого надеялись услышать, что он признает в Бэтилло, Лигуори, Пиноккио и в других гангстерах тех, кого видел вместе с Лучиано, заявил под присягой:

– Я, разумеется, хорошо знаю Лучиано. Он наш клиент. У меня превосходная профессиональная память, однако я утверждаю, что никогда не видел никого из тех господ вместе с ним, тем более не видел никого из них лично в нашем отеле.

Государственный атторней попытался обернуть дело в свою пользу и предъявил список телефонных вызовов, выписанных из книг в «Уолдорфе». Но они в большинстве своем были адресованы на секретные номера Чиро Террановы и Аль Капоне, а также на «Челентанос», ресторан в Лоуэр Ист-Сайде, резиденцию синдиката разврата. Это только повредило Дьюи, так как он не имел возможности доказать свои утверждения.

В тот же вечер, после судебного заседания, Лаки устроил изысканный ужин для своих адвокатов и некоторых друзей. Гай Орлова неожиданно заплакала, а Лаки признал, что его дела совсем плохи.

На следующий день Джордж Леви ринулся на штурм, пытаясь добиться оправдания для своего подзащитного:

– Я не обвиняю Томаса Дьюи в подкупе свидетелей, однако утверждаю, что он вместе со своими помощниками сфабриковал сценарий и набрал подходящих актеров, пытаясь выдать это все за правду. Том Дьюи не представил никакого доказательства, которое могло бы привести к осуждению моего подзащитного. Он рассчитывал добиться этого осуждения только благодаря предубеждениям, истерии, шумихе в прессе, всему тому, во что заставил поверить публику этот необычайный постановщик. Он рассчитывал добиться этого на основе давних правонарушений Лучиано: он пустился в побег, он солгал, чтобы иметь возможность носить оружие. Он рассчитывал добиться осуждения потому, что Лучиано обманул, утверждая, что был только торговцем алкоголем и профессиональным картежником.

Со своей стороны Дьюи мастерски отработал обвинительную речь и направил ее против уловок защиты, напичкав неуемной демагогией и пылкостью. В заключение своей речи он в неистовом порыве ярости кричал, указывал пальцем на Лучиано:

– Этот тип клятвопреступничал с отвратительным фарисейством на протяжении всего процесса, в ходе которого, я уверен, ни у кого из вас не осталось сомнения в том, что перед вами не только профессиональный игрок, не только букмекер, но и самый большой бандит Америки.

Дьюи говорил семь часов без перерыва, и у него еще оставалось что сказать. Судья Маккук, которому надлежало завершить дискуссию, не удержался от того, чтобы не обратиться к присяжным со следующим напутствием:

– Если кто-нибудь получит деньги, добытые проституцией, даже если они будут переданы не непосредственно от занимающихся ею, или если эти суммы будут предназначены для поддержания проституции, этот человек с точки зрения закона будет считаться преступником. Преступления, которые вменяются в вину этим людям, считаются самыми гнусными и самыми низкими, и тот, кто пытается их поддерживать или оказывает пособничество в таких злодеяниях, не имеет права занимать место среди добропорядочных граждан.

Присяжные заседатели удалились в 20 часов 35 минут в субботу 6 июня 1936 года, чтобы огласить свой вердикт только в воскресенье 7 июня в 5 часов 25 минут.

Эдвин Адерер, глава присяжных, зачитал усталым голосом:

– Лучиано признан виновным по всем пунктам обвинения.

Затем последовали обвинительные вердикты другим подсудимым.

18 июня все обвиняемые предстали перед судьей Маккуком для оглашения приговора и тот с нескрываемым удовольствием обратился к Чарли Лаки:

– Суд присяжных, мужественных и проницательных, признал вас виновным в том, что вы возглавили заговор или преступную организацию, орудовавшую в широком масштабе в Нью-Йорке и имевшую ответвления в смежных графствах. Это дает основания признать вас ответственным как с точки зрения закона, так и с точки зрения морали в каждом акте жестокости или оскорбления, так же как и в незаконных поборах, сопровождавших их, в которых признаны виновными ваши соучастники. Я здесь не для того, чтобы читать вам нотации, поскольку вашему поведению нет никакого оправдания и нет никакой надежды на ваше исправление, а для того, чтобы объявить вам о наказании. Суд присяжных признал вас виновным по восьмидесяти семи пунктам обвинения и потому я приговариваю вас к общему наказанию от 30 до 50 лет тюремного заключения…

Лучиано, пока произносился этот приговор, самый тяжкий из всех ранее вынесенных, тем более что он был за сводничество, постарался приподнять веко, чтобы получше рассмотреть своего судью.

Луис Бэтилло получил от 25 до 40 лет лишения свободы.

Том Пиноккио – 25 лет за рецидив.

Джеймс Фредерико – 25 лет за рецидив.

Эйб Уоркман – от 15 до 30 лет тюрьмы.

Ральф Лигуори – от 7,5 до 15 лет тюрьмы.

Джесси Джакобсу, Бенни Спиллеру, Мейеру Беркману была назначена пробация – условное осуждение.

Джек Элленштейн, Питер Балитцер, Эл Уинер, Давид Маркус, признавшие себя виновными, получили незначительные сроки, от 2 до 6 лет тюремного заключения.

Хотя они и обратились с апелляционной жалобой, суд отказал осужденным в возможности освобождения под залог.

Естественно, судебный процесс широко комментировался. С точки зрения строгого соблюдения законности приговор, вынесенный Лучиано, был, несомненно, противозаконным, так как ни одно серьезное обвинение против него не было по-настоящему доказано. С другой стороны, свидетельства, полученные против него, вызывали бесконечные подозрения как манерой изложения, так и сомнительными достоинствами свидетелей.

Мы попросили компетентных лиц высказать свое мнение по этому поводу.

Мюррей Гурфейн (председатель федерального суда в Нью-Йорке): «Это дело обросло комом слухов, распространяемых приспешниками Лучиано, которые хотели бы заставить поверить, что против него был составлен заговор, что существовал тайный сговор между Дьюи и свидетелями… Не мы выбирали этих свидетелей. Они приходили к нам сами».

Джозеф Кейтц (официальный представитель при профсоюзе докеров): «Многие говорили об этом даже мне самому. Мол, мы оказывали давление. Это неправда. Мы использовали только те способы, которые Разрешал закон. Свои свидетельские показания они подтвердили впоследствии перед апелляционным судом, затем перед верховным; ничто не могло поколебать уверенность последнего».

Джон О'Коннэл (бывший глава следователей государственного атторнея Дьюи): «Когда был поставлен вопрос о новом процессе, некоторые свидетели отказались от своих показаний. Судья, проводивший первый процесс и приговоривший Лучиано, пригласил их всех и допросил по отдельности. Все они подтвердили, что их показания во время первого процесса были точными».

Ник Гейфес (журналист из «Нью-Йорк таймс», специализировавшийся по вопросам мафии): «Невелик труд подсказать проституткам, отличающимся непостоянством, что от них хотят услышать в суде…»

Чарльз Брейтель (судья Верховного суда штата Нью-Йорка): «Суровость приговора, вынесенного Лучиано, объяснялась желанием убедить людей в том, что с командой Дьюи шутки плохи».

Следует признать достоверным и другое. Лучиано мог получить за свои прочие преступления наказание куда более значительное. Электрический стул уже притягивал его в свои вполне заслуженные объятия. Но все-таки обвинения, предъявленные Дьюи Лучиано, были ударом ниже пояса, и в действительности наказание было вынесено на основании практически несуществующих улик.

Но Дьюи хотел получить шкуру Лучиано, и он ее получил. Цель оправдывает средства. Поговорка, которую Лучиано со своей стороны проводил в жизнь постоянно и безжалостно.

Впрочем, в своем заявлении для журналистов, последовавшем за его «подвигом», Дьюи сознавался в этом со всей определенностью:

– Разумеется, и вы это поняли, процесс не был направлен против нарушителей моральных норм. Он был направлен против рэкета. Контроль за всеми формами организованной проституции в Нью-Йорке для осужденных представлял лишь второстепенный интерес. Рэкет проституции использовался лишь как средство, которое позволило нам засадить их за решетку. Я убежден, что некоторые из основных обвиняемых по этому делу, так же как и другие преступники, находящиеся в подчинении у Лучиано, преуспевают в контроле объединений по производству наркотиков, запрещенных вещевых лотерей, ростовщичества, итальянских лотерей, укрывателей краденых товаров и некоторых индустриальных видов рэкета.

На это Лучиано вынужден был ответить:

– Естественно, я прочел заявление Дьюи от первой до последней строки… Он наказал меня за все, за исключением того, в чем меня обвиняли. Я уверен, что ему известно о моей полной непричастности к проституции и о том, что я никогда не видел этих женщин.

Но Дьюи сам такой же гангстер, гангстер в законе: он подошел ко мне сзади и нанес удар в спину. Если бы меня судили за то, что я действительно совершил, например за соучастие в убийстве, я бы принял это как мужчина. Но с того момента, как я услышал, что сказал Дьюи после окончания процесса, во мне начало расти нечто напоминающее нарыв. В один прекрасный день этот нарыв прорвется и, так или иначе, я возьму реванш…

18 июня 1936 года Лучиано перевели из тюрьмы Томбс (Нью-Йорк) в исправительную тюрьму города Даннеморы, на самом севере штата. Он уже выполнил все установленные формальности, когда главный надзиратель ему сообщил:

– Вы прикомандированы к прачечной. Чарли ответил довольно сухо:

– Меня самого неплохо бы запустить в машину и отстирать.

Его проводили в камеру.

Лучиано овладел собой и, день за днем, постепенно стал снова прибирать к рукам контроль над синдикатом. В глубине своей камеры он обмозговал свою месть и ошеломляющее повторное появление, которое поможет ему в один прекрасный день вновь стать первым в преступном синдикате.

Основной заботой Лаки с того момента, как его упрятали в тюрьму Даннеморы, было, как бы половчее добиться пересмотра дела. В этом он видел единственный шанс вырваться из западни «от 30 до 50 лет тюремного заключения». Чтобы реализовать свой план, он воспользовался услугами нового адвоката, Джорджа Вольфа. Он вручил ему чековую книжку, где все чеки были уже подписаны без указания суммы, и следующую инструкцию:

– Я знаю, что шлюхи врали. Их надо найти. Это не так сложно, у нас есть подходящие люди. Когда это будет сделано, не надо их запугивать или оказывать на них давление, иначе дело обернется против меня при первой же жалобе от любой из них. Ваше дело – дать им понять, в чем их личный интерес. Время идет, и все проходит. О них скоро все забудут, кроме меня. Но если они публично скажут правду, ничего кроме правды, они не будут иметь никаких забот до конца их поганой жизни…

Полакоффу и Вольфу понадобилось более двух лет, чтобы напасть на след Коки Фло Браун, Милдред Балитцер и Нэнси Прессер. Основные «обвинительницы» буквально испарились. Наконец в декабре 1938 года один человек из синдиката, проникший в тщательно охраняемые служебные помещения государственного атторнея Дьюи, смог перефотографировать письмо Коки Фло Браун, адресованное Солу Гелбу, одному из помощников Дьюи. Вот его содержание в общих чертах: «Девочек (речь идет о Милдред, Нэнси и т. п.) и меня крепко надули. Мы оказались идиотками, когда поверили твоему шефу. Поверили, что соглашение с вами окажется крепче бетона, а оно из папье-маше. Вам хорошо известно, что нам хотелось обосноваться здесь окончательно, но как мы можем заниматься своим делом, когда все эти ваши типы днем и ночью торчат у нас за спиной, якобы для нашей безопасности? Кроме того, платежи становятся все более и более скудными, совсем не такими, о которых мы договорились. Так больше продолжаться не может. Раз вы заключили соглашение, то и соблюдайте его. А если у нас нет ни денег, ни настоящей свободы, мы готовы сделать кое-что, что будет явно не по душе Дьюи». Письмо было отправлено из Парижа.

Полакофф связался с Костелло. Вместе они снарядили группу из гангстеров-джентльменов, принадлежавших к клану картежников, смышленых, абсолютно уравновешенных и не грубых. Их отличали наблюдательность, терпение, склонность к психологии. Они очень быстро нашли «девочек», смогли наладить с ними отношения. Вскоре девицы легкого поведения, отнюдь не напуганные, а лишь возмущенные обманом генерального атторнея, поспешили поставить свои подписи под законными документами, в которых признавали, что их свидетельские показания были сфабрикованы в конторе Дьюи под воздействием грубых угроз и обещаний, не выполненных и наполовину. Все они имели дело с непосредственными сотрудниками Дьюи, особенно с Гелбом и Гурфейном.

– У нас не оставалось выбора, – говорили они, – надо было делать, что нам говорили, либо получать максимальные сроки за проституцию, наркоманию и оскорбление общественной морали. Иначе говоря, на нас просто не стали заводить уголовного дела, купили билеты в Европу и обещали пожизненное обеспечение.

Адвокаты ликовали, тем более что из тюрьмы Синг-Синг некий Джо Бендикс написал Полакоффу, что люди Дьюи его одурачили: он все еще в тюрьме, несмотря на обещание, что его освободят досрочно. А он ведь подписал полностью выдуманную ими историю и прочел ее в судебном заседании для обвинения Лучиано.

Перед апелляционным судом Томас Дьюи разыграл негодование. Как можно сомневаться в его порядочности? Кто его обвиняет? Висельники и негодяи! Разве он не предупреждал: синдикат разврата будет оказывать всевозможное давление на свидетелей обвинения… Пожалуйста! Все так и произошло. Неужели суд позволит себя одурачить? Разве не видно, что происходит гнусное надувательство? Следует ли выпускать из клетки хищника, посаженного на цепь в тюрьме Даннеморы, чтобы он мог продолжать безнаказанно калечить людей и в дальнейшем?

Судьи прислушались к его словам, за исключением одного, который нашел наказание Чарли Лучиано «слишком длительным, слишком суровым, просто непомерным, если учесть неубедительность представленных улик…». В результате наказание осталось в силе. Лаки Лучиано предстояло провести в тюрьме от 30 до 50 лет, иначе говоря, пробыть там до конца своей жизни.