Корнелиус Каррингтон отправился в Кембридж на поезде. В Британской железной дороге есть что-то устойчивое, неизменное, гармонирующее с той сладостной тоской по прошлому, которая была отличительным признаком его программ. Он сидел в вагоне-ресторане, пил крепкий — и такой традиционный! — чай, раздумывал о неожиданном приглашении сэра Кошкарта и разглядывал попутчиков. Поезд задребезжал мимо многоэтажек и фабрик Хэкни и Пондер-Энда. Каррингтон поспешно отпрянул от окна — отпрянул от вульгарности реальной жизни — и задумался: а не попросить ли еще чаю с тостом. Каррингтон предпочитал жить в собственном, отгороженном от реальности мирке. Мирке, где царили пастельные тона, неопределенность, неуверенность. Однако, ораторствуя на телеэкране, он и впрямь казался Иеремией, хотя и исполненным кротости. Передачи его выходили нерегулярно, но всегда очень кстати. В них он гневно обрушивался на панельные многоквартирные дома, порицая их с моральной и эстетической точки зрения, и пел хвалу затейливым мостовым и причудливым особнякам в псевдотюдоровском стиле: по его мнению, они воплощали чистоту нравов в предместьях. Но крестовый поход Каррингтона не ограничивался архитектурой. С истинно религиозным жаром, но без малейшего намека на какую-то конкретную религию он призывал к достижению недостижимых целей. Не один бедняга, пристрастившийся к денатурату благодаря программе Каррингтона, прославился своими алкогольными наклонностями на всю страну, а несколько наркоманов, испытывавшие ломку на глазах съемочной группы и миллионов зрителей, сами не подозревали, что их корчи имеют такое общественное значение. Программы Каррингтона позволяли нескольким миллионам зрителей, не выходя из дома, почувствовать себя филантропами, а это, что ни говори, очень приятное чувство. И как-то так выходило, что все в этом мире хорошо, хотя все из рук вон плохо. О чем бы ни шла речь, Корнелиус Каррингтон всегда ухитрялся сочетать обличительный пафос с развлекательностью, и если и сгущал краски, то вслед за тем немедленно успокаивал перепуганных зрителей. Он был прямо-таки создан для этого: его облик, манеры могли успокоить кого угодно. Он олицетворял саму надежность и человечность британского образа жизни. Пусть полицейских убивают на каждом углу (а послушать Каррингтона — их отстреливали сотнями), все равно закон защитит честных британцев.

Словом, всезнающий Корнелиус Каррингтон был для телезрителей тем же, что плюшевый мишка для перепуганного малыша.

Итак, Каррингтон сидел в вагоне-ресторане, любовался мелькавшим за окном пейзажем Броксборна и пытливая мысль его, отвлекшись от пирожных, вновь обратилась к причинам приглашения сэра Кошкарта, слишком неожиданного, чтобы быть чистосердечным. Каррингтон с любопытством выслушал рассказ генерала о недавних событиях в Покерхаусе. Вообще он старался не иметь дела с колледжем: у него, как и у сэра Богдера, были связаны с этим местом неприятные воспоминания. Но Каррингтону показалось, что перемены, которые порицал сэр Кошкарт в других колледжах и от которых хотел уберечь Покерхаус, могут стать темой передачи о Кембридже. «Университет глазами старого студента» — заманчиво. Однако он отклонил приглашение генерала и прибыл в город инкогнито, как разведчик. Конечно, в Покерхаус он наведается, но остановиться лучше в «Бельведере». Никто не скажет потом, что Корнелиус Каррингтон укусил руку, которая кормила его. Журналист и доехать не успел до Кембриджа, а в голове его уже складывался сценарий программы.

Вокзал — отправная точка. Попробуем извлечь из нее мораль. Вокзал построен в 1845 году далеко от центра городка — по требованию университетского начальства. Почему? Они боялись его пагубного влияния. Разумная предусмотрительность или же тупой консерватизм? Решать зрителю. Каррингтон беспристрастен. Следующие кадры — ворота колледжа, геральдические звери, полуразбитые статуи, часовни, позолоченные шпили башен. Мантии. Мостик Вздохов. Сырой материал, но в умелых руках он заиграет всеми цветами радуги.

Каррингтон взял такси до «Бельведера». Но это был уже не тот, привлекательный своей старомодной пышностью отель, что в годы его студенчества. На месте прежнего отеля вырос современный монстр, кричащий, безвкусный памятник торгашескому духу XX века. Каррингтон рассвирепел. Ну теперь-то он точно сделает передачу о Кембридже! С возмущением отряхнул он с ног обезличенный прах «Бельведера» и поехал к «Синему кабану» на Тринити-стрит. Здесь тоже многое изменилось, но снаружи гостиница выглядела прилично, как в XVIII веке, и Каррингтон успокоился. Не быть, но казаться. Видимость — главное в жизни.

***

Раньше Кухмистер с готовностью подписался бы под этим изречением, но теперь, когда Райдер-стрит угрожала опасность, а репутация колледжа страдала от презервативной лихорадки Ректора, ему было не до видимости. Он затаился в привратницкой, не приветствовал членов Совета своим обычным грубовато-почтительным «Доброе утро, сэр», угрюмо встречал смельчаков, забегавших к нему за почтой и пресекал всякую попытку завязать разговор. Уолтер, младший привратник, находил, что с Кухмистером стало тяжело. Легко, положим, не было никогда, но за последние дни Кухмистер довел его до белого каления. Часами старший привратник сидел, уставившись на газовый рожок, и размышлял о своих обидах. «Права не имеют!» — взрывался он вдруг, да так яростно, что Уолтер подскакивал на табуретке.

— Какого права? — неосторожно спросил он в первый раз.

— Не лезь, — огрызнулся Кухмистер, и у Уолтера пропала всякая охота выяснять у старшего привратника, что же его так раздосадовало.

Даже не отличавшийся чуткостью Декан обратил внимание на состояние Кухмистера, когда тот, как побитая собака, приплелся к нему с ежеутренним докладом, остановился со шляпой в руках около двери, пробормотал: «Происшествий никаких, сэр» — и бочком выбрался из комнаты. Декан углядел в этом скрытый упрек и думал было поставить привратника на место, но сообразил, что его сбило с толку сравнение с собакой: как ни крути, а Кухмистер все-таки человек. У Декана остался неприятный осадок от этого, посещения. Ну, раз нельзя поставить привратника на место, может, пришла пора лишить его места, отправить на покой? А то он, чего доброго, запятнает какой-нибудь новой бестактностью свою безупречную репутацию. Впрочем, Декану некогда было беспокоиться о слугах, хватало хлопот с Ректором.

Но если Декану Кухмистер и раньше не оказывал должного почтения, то по отношению к другим членам Совета он просто распоясался. Особенно страдал от него Казначей. «Вам чего надо?» — злобно встречал его Кухмистер, когда Казначей по неотложному делу заходил в привратницкую. Не вызывало сомнений — единственная просьба, которую Кухмистер с охотой исполнит, это — «Будьте так добры, подбейте мне глаз», а почту приходилось выпрашивать или чуть ли не отнимать силой. Она регулярно опаздывала дня на два, телефон не соединялся, короче. Казначей очутился в полной изоляции. Казалось, только сэр Богдер рад видеть его, и Казначей укрывался в доме Ректора и коротал там время в бесконечных совещаниях, стоически перенося общество леди Мэри и стараясь не замечать ее выпадов. Так он оказался между Сциллой в лице Кухмистера и Харибдой в обличье супруги Ректора, не говоря уж о том, что приходилось ему выносить, обедая с коллегами. И сэр Богдер тоже не подарок. Он упорно отказывался верить, что его прожекты невыполнимы… Что финансовое состояние Покерхауса не позволяет… Как-то раз в одном таком споре Казначей упомянул о новой выходке Кухмистера:

— А ведь он обходится нам в тысячу фунтов. Немного больше, учитывая плату за квартиру на Райдер-стрит. Значит, все служащие колледжа — приблизительно в пятнадцать тысяч ежегодно.

— Кухмистер не стоит таких денег, — решительно сказал Ректор. — И поведение его невыносимо.

— Да, он невежлив, — мягко согласился Казначей.

— Дело не только в этом. Он ведет себя так, будто он здесь хозяин. Надо его уволить.

В принципе. Казначей ничего не имел против. В Покерхаусе легче будет дышать, если убрать из привратницкой этого невозможного человека.

— Ему скоро на пенсию, — сказал он. — Осталось недолго терпеть.

— Мы не можем позволить себе ждать. Это непозволительное разбазаривание наших и без того скудных средств. Зачем держать двух привратников?! Зачем держать на кухне дюжину дебилов, хватило бы одного толкового официанта!

— Но Кухмистер уже стар… — робко сопротивлялся Казначей. Перед ним замаячила жуткая перспектива — необходимость сообщить Кухмистеру, что Покерхаус не нуждается в его услугах. Миссия не для слабонервных.

— А я что говорю? — Сэр Богдер был непреклонен. — Кухмистер стар, а Уолтер молод. Нам не до сантиментов. Казначей. Известите Кухмистера. Пусть поищет себе другое занятие. Что-нибудь да найдется.

— Давайте подождем до продажи Райдер-стрит, может, денежные дела колледжа поправятся, — начал было Казначей, но Харибда поглотила его.

— Наймите на его место женщину, — предложило чудовище. — Работа-то — принимать гостей, и все. Долой отжившие традиции!

Сэр Богдер и Казначей оторопело переглянулись.

— И нечего глаза пялить.

— Дорогая моя… — начал сэр Богдер.

Но леди Мэри и слушать не желала:

— Привратница — это как раз то, что необходимо современному колледжу.

— Но в Кембридже никогда не было привратниц… — лепетал Казначей.

— Не было, так будут.

Вмешательство леди Мэри все испортило.

Невозможно стало тянуть с увольнением Кухмистера, пока привратник либо образумится, либо восстановит против себя всех членов Совета. Перепуганный до смерти Казначей напрасно метался в поисках выхода. Обратиться к Декану? Нет, Декан не простит измены, мосты сожжены, нельзя второй раз менять фронт. Казначей вернулся к себе в кабинет. Переговорить с Кухмистером лично или написать? Официальное письмо — самое простое решение. Но лучшие чувства восторжествовали над природной робостью. Казначей набрал номер привратницкой. «Разделаюсь — и гора с плеч», — думал он, терпеливо дожидаясь, когда Кухмистер подойдет к телефону.

Вызов в кабинет Казначея застал Кухмистера в редком настроении уныния и раскаяния. Уныние не было редкостью, но на этот раз Кухмистер думал не о себе, а о колледже, который падал с каждым годом все ниже и ниже. Но напрасно он нападал на членов Совета. Не могли они стакнуться с Богдером, не могли. Один Ректор в ответе, остальные — лишь жертвы.

— Интересно, что ему понадобилось? — пробормотал Кухмистер, постучав в дверь Казначея.

— А, Кухмистер! — У Казначея вспотели ладони. — Хорошо, что вы пришли.

— Вы вызывали меня? — Кухмистер переминался с ноги на ногу.

— Да-да, садитесь.

Кухмистер присел на деревянный стул.

Казначей судорожно перебирал бумаги на столе.

— Даже не знаю, как начать, — сказал он, обращаясь к дверной ручке.

Но Кухмистер неспособен был оценить подобную деликатность:

— Что такое?

— Понимаете, Кухмистер, финансовое положение колледжа основательно пошатнулось…

— Знаю.

— Так вот. Мы уже давно подумываем необходимости кое на чем экономить.

— Не на кухне, надеюсь.

— Нет. Не на кухне.

Кухмистер задумался.

— Не трогайте кухню, — попросил он. В Покерхаусе всегда была хорошая кухня.

— Уверяю вас, я говорю не о кухне, убеждал Казначей дверную ручку.

— Вы-то, может, и не о ней, а Ректор нее добирается. Ишь что придумал! Самообслуживание! Он же говорил об этом на Совете.

Тут Казначей взглянул на Кухмистера:

— Не знаю, откуда у вас подобные сведения…

— Неважно. Это правда.

— Ну… может быть. Может, что-то такое

— Так вот, — перебил Кухмистер, — это не дело. Не позволяйте ему.

— Откровенно говоря. Кухмистер, речь идет о кое-каких изменениях в системе обслуживания.

Кухмистер нахмурился:

— Я же говорил.

— Но не будем обсуждать…

— Обратитесь к выпускникам Покерхауса. Они помогут колледжу. Вы небось еще не обращались?

Казначей покачал головой.

— Богатые джентльмены не перевелись, сэр, — заверил его Кухмистер. — Они не допустят перемен в столовой. Они спасут нас от самообслуживания. Попросите их.

Казначей уже и не знал, как вернуть Кухмистера к главной теме разговора:

— Придется сэкономить еще кое на чем.

— Продать Райдер-стрит, что ли?

— Ну… Да… И…

— Лорд Вурфорд такого не допустил бы.

— А что остается? Денег нет… — мямлил Казначей.

— Всегда деньги. Все валят на деньги. — Кухмистер встал и пошел к двери. — Значит, если у Вас нет денег, надо продавать мой дом? Права не имеете! Прежде такого не случилось бы!. — Он хлопнул дверью.

Казначей сидел за столом, смотрел вслед привратнику и вздыхал. «Придется написать ему», — думал он в отчаянии. Удивительно, почему он боится Кухмистера? Так прошло минут десять, вдруг в дверь постучали и на пороге вновь выросла фигура старшего привратника.

— Да, Кухмистер? — спросил Казначей.

Кухмистер сел на деревянный стул.

— Я думал о том, что высказали.

— В самом деле? — Казначей пытался вспомнить, что он сказал. Кухмистер ведь не дал ему и рта раскрыть.

— Я готов помочь колледжу.

— Вы очень любезны, Кухмистер, и все же…

— Не очень много, но больше у меня нет, — продолжал Кухмистер. — Только вам придется подождать до завтра, пока я схожу в банк.

Казначей вытаращил глаза:

— Уж не хотите ли вы сказать?!.

— Это принадлежит колледжу. Лорд Вурфорд оставил их мне. Всего тысяча, но…

— Это в самом деле… Ну, это необыкновенно благородно, но… я… мы… не можем принять такой дар… — заикался Казначей.

— Почему?

— Ну… Нет, невозможно. Деньги вам самому нужны. Они вам понадобятся. Вот уйдете на пенсию…

— Я не собираюсь на пенсию, — твердо заявил Кухмистер.

Казначей поднялся. Дело грозило принять скверный оборот. Надо гнуть свою линию.

— Как раз о пенсии я и хотел с вами поговорить, — сказал он, как в воду прыгнул. — Вам лучше поискать другую работу. Это вопрос решенный. — И Казначей отвернулся к окну.

Кухмистер обмяк.

— Уволен, — недоверчиво охнул он.

Казначей замахал руками.

— Вовсе не уволены, Кухмистер, — бросился успокаивать он. — Не уволены… просто… ну… для вашей же пользы… для нашей общей пользы… поищите другую работу.

Кухмистер обжег его таким взглядом, что Казначей перепугался вконец.

— Вы не имеете права, — объявил Кухмистер и встал. — Никакого права.

— Кухмистер… — одернул его Казначей.

— Меня — на улицу? — взревел Кухмистер, и его побледневшее было лицо налилось кровью. — После стольких лет, что я отдал колледжу…

Привратник навис над столом. Казначею показалось, что Кухмистер раздувается до устрашающих размеров, заполняет кабинет, угрожает ему.

— Ну-ну, Кухмистер…

Кухмистер пристально посмотрел в лицо Казначею, а потом повернулся на каблуках и бросился вон из комнаты. Казначей без сил рухнул в кресло.

***

Ничего не видя вокруг, спотыкаясь. Кухмистер пересек двор, пронесся по узкому коридору и остановился у двери в кладовую, в изнеможении прислонившись к косяку. Сорок лет, сорок пять лет он служил колледжу верой и правдой. Он был уверен, что необходим колледжу, как фундамент зданию, что вечно будет привратником Покерхауса. И вот эта уверенность его покинула — вернее, покидала. С трудом спустился он в старый двор и побрел в привратницкую, к своему излюбленному местечку у газового рожка, проскользнул мимо Уолтера и тяжело опустился на стул, все еще пытаясь уразуметь слова Казначея. Лорд Вурфорд говорил — Кухмистеры служили колледжу со времен основания, такая длинная-длинная шеренга Кухмистеров — и вдруг… Обрыв, пропасть, бездна. Кухмистер очнулся от своих размышлений. Да нет, быть этого не может. Приглушенно, как из-под воды, слышал он шаги бродящего по привратницкой Уолтера.

— Сэр Грязнер, лорд Подл! — вполголоса взывал Кухмистер к своим святым. Взывал машинально, снедаемый душевной болью.

— Вы что-то сказали, мистер Кухмистер? — отозвался Уолтер. Но Кухмистер не ответил, и Уолтер вскоре ушел, предоставив своему принципалу бормотать себе под нос и таращить глаза на огонь. «Крыша едет у старого ублюдка», — без всякого сочувствия подумал он.

Но Кухмистер вовсе не сошел с ума. Просто, когда он наконец осознал, что за несчастье на него обрушилось, гнев, копившийся со времени назначения сэра Богдера ректором, хлынул через край и от былой почтительности не осталось и следа. Теперь этот гнев владел всем его существом. Сорок лет, целых сорок лет он терпел нахальство и дерзости привилегированных сопляков и лебезил перед ними. Зато теперь он свободен. Он все помнил, помнил все назаслуженные обиды, все унижения, копил их, как скряга золотые монеты. И они пригодились, он расквитается с Покерхаусом, навсегда расквитается. Он свободен! Свободен? Ну уж нет. Это не правильно.

Машинально Кухмистер продолжал исполнять обычные обязанности. Студент пришел за посылкой, и привратник покорно поднялся, вынес ее, положил на стойку, но спокойно, без затаенной злобы раба, который дергает и не может порвать свою цепь. Внешне Кухмистер казался безобидным, враз одряхлевшим стариком, который шаркает в котелке по привратницкой и бормочет что-то себе под нос. Но внутри у него все кипело. Впервые за долгую жизнь Кухмистера его личные интересы и интересы колледжа разошлись, он разрывался на части, он роптал на выпавший ему жребий.

В шесть часов вернулся Уолтер, и Кухмистер надел пальто.

— Ухожу, — буркнул он и вышел, оставив ошеломленного Уолтера дежурить вне очереди.

Кухмистер повернул на Тринити-стрит, к церкви. Поколебался на углу, у «Сочного филея». Нет, не подойдет. Лучше «Лодочник Темзы», там ничего не изменилось, все как в добрые старые времена. Он прошел Сиднистрит, повернул на Кинг-стрит. Давно он здесь не был. Кухмистер заказал ирландский портер, сел за столик в углу и закурил «рубку.