Далеко к югу от нее Альберт проспал полночи на замаранном ковре, потом, обнаружив, что открыть дверь гостиной не может, а ключи от дома загадочно исчезли у него из кармана, упал на обитый синтетикой диван, прихлебывая из бутылки «Шивис Ригала», найденной на полу. В четыре утра он уже отчаянно хотел добраться до своей кровати, но еще более отчаянно он жаждал облегчиться.

— Белинда, — всхлипывал он пьяно снова и снова. — Белинда, сука, выпусти меня.

В конце концов, не справившись с пуленепробиваемыми оконными рамами тройной тонировки, он довольно неметко швырнул в них две пустые бутылки из-под виски, многократно проклял Белинду и напоследок сильно порезался, пытаясь нашарить в баре бутылку покрепче. Осознав, что ему нужно оказать себе первую помощь, если он не хочет истечь кровью до смерти, Альберт кое-как перемотал руку носовым платком.

Голова и рука еще ныли, хотя другую свою нужду он утолил, помочившись в горшок с гигантским папоротником, который Белинда установила в углу гостиной, и тут в дверь позвонили. Он с трудом встал на ноги и собрался открыть входную дверь, но вспомнил, что его заперли в гостиной, а ключей у него нет. Альберт глянул на экран домофона — узнать, кто пришел в гости, — но тот не выказывал признаков жизни. Однако и без домофона Альберт услышал, кто там. Вера вопила:

— Впусти меня, впусти!

Можно было и догадаться, что Вера прибудет проверить, все ли ладно с ее чертовым недорослем любви. Если у него такой бодун, страшно подумать, какой он у Эсмонда. Лучше и не пытаться открыть дверь. Вера же не будет стоять на пороге весь день. Она станет названивать, а он не снимет трубку. Через полчаса она стала, а он не снял. Ему было некогда — он вышибал двери гостиной.

Вера заключила, что ее брат и душка сын отправились поработать на стоянку Понтсонов, и пошла туда пешком. Но было воскресенье, гараж оказался закрыт. Ни с чем она потащилась обратно к дому Понтсонов, обошла его кругом, попыталась войти с заднего крыльца и даже попробовала заглянуть через тонированные окна. Безуспешно. Стук в окна тоже оказался без толку, зато в ответ прозвучала очередь — выстрелы рикошетили от пуленепробиваемых стекол. Вера сползла по стенке в совершенной панике. Она удвоила громкость воплей, но ответа — если не считать пальбы — не последовало.

Впервые в жизни пришлось отдать Хорэсу должное. Он всегда говорил, что ее братец — гангстер и наступит его день возмездия. Судя по звукам, этот день наступил. Веру не слишком заботила судьба Альберта. Но ее душка Эсмонд явно угодил в передрягу вроде перестрелки в «Коррале О.К.», и от этого с Верой случилась истерика: ей было невдомек, что беспокоиться не о чем.

Меж тем Альберт Понтсон, сидя взаперти, наконец понял, как ему выбраться в кухню, и высадил обойму автоматического кольта 45-го калибра в замок. Однако, обнаружив, что и задняя дверь тоже закрыта, взбесился настолько, что начал палить куда попало; пули рикошетили от дорогих кухонных приборов, пробили несколько сковородок из нержавейки, хранившихся в буфете, а также «кенвудовский» миксер.

Услышав новый взрыв пальбы, Вера решила действовать. В доме происходит нечто ужасное, а ее душка Эсмонд — внутри. Она выскочила на улицу и с мобильного позвонила в полицейский участок.

— В доме моего брата перестрелка, — завопила она в трубку.

Полиция проявила минимум интереса.

— Серьезно? А кто ваш брат?

— Альберт Понтсон. Его убивают.

— А вас как зовут?

— Миссис Ушли, Альберт — мой брат.

В участке новость восприняли спокойно. Чей-то голос в глубине произнес, что этот хмырь наконец получил свое.

— Адрес?

— Который из? — переспросила Вера, совершенно запутавшись.

— Ваш, разумеется. Где гараж Аля Понтсона, мы и сами знаем.

Но Вериному терпению наступил предел.

— Говорю же вам, перестрелка у него дома, в Понтсон-Плейс, а не у меня. Ради бога, скорей. С ним мой душка сын.

— Ваш кто?

— Мой душка сын Эсмонд. Я вчера оставила его у Альберта, так безопаснее, а тут эта стрельба…

Но инспектор далее слушать не пожелал. Он прикрыл трубку ладонью и передал ее сержанту:

— У нас чокнутая на линии, болтает, что сдала своего душку сына Эсмонда под охрану нашего местного Аль Капоне.

Сержант послушал пару секунд, после чего торопливо положил трубку на рычаг.

— Эта истеричка говорит, что в Понтсон-Плейс перестрелка, — доложил он констеблю. — Дай бог, чтоб так оно и было. Давайте живо. Хоть поглядим, что у этого ублюдка в крепости запрятано.

Пять минут спустя, с подвывающей Верой в арьергарде, инспектор, сержант и констебль, а также подкрепление из двух других полицейских — никогда не знаешь, чем дело кончится, если связываешься с Понтсонами, — колотили в дверь и требовали, чтобы Альберт ее открыл.

Да он бы с радостью — если бы замок работал, но куда-то не только делись ключи от задней двери — весь дом теперь был во мраке: Белинда отрубила всю электрику.

Впервые в жизни Альберт проклял металлические пластины, которыми обшил двери и ставни — чтобы воры не пролезли, а любопытные соседи не подсмотрели за его оргиями, которые он называл гулянками. Он расстрелял весь боезапас, чтобы пробраться через кухню в гараж, но там обнаружил, что двери на электронном замке наглухо закрыты и поднять их невозможно. «Астон-мартина» тоже на месте не было. Этот автомобиль — предмет его личной гордости и радости, он ценил его больше прочих. Все произошедшее явно указывало, что тут действует преступная группировка и, судя по всему, пахнет похищением людей или хуже того — убийством.

Голова гудела, но Альберт все равно попытался ею подумать. Если Белинду и Эсмонда похитили или убили, вмешательство закона ему совсем ни к чему. В замочную скважину Альберт, лишь слегка успокоившись, увидел, как его чертову сестру запихивают в машину «скорой помощи» пятеро ражих полицейских.

Через десять минут перед коттеджем Понтсонов к коллегам присоединился старший инспектор. Он взялся уговаривать Альберта выйти, но в ответ услышал лишь обвинения в идиотизме. Неужели непонятно, что он не может выйти, потому что электронные замки не работают. И даже если бы идиотские замки работали, идиотских ключей-то все равно нету.

Старший инспектор попробовал воззвать к его голосу разума:

— Никто вас ни в чем не обвиняет. Мы лишь хотим выяснить, что произошло.

— Да, едрить его, произошло вот что: меня заперли в собственном, едрить его, доме, хрен тупой. Сколько раз повторять? — заорал Альберт в ответ. — И какой-то козел угнал мой «астон-мартин».

Старший инспектор решил зайти с другого конца:

— В доме кто-нибудь открывал огонь?

— В доме что кто-нибудь открывал? — завопил Альберт, все еще похмельный и совершенно замороченный. Вымороченный, вернее сказать.

— Стрелял ли кто-нибудь в доме?

Альберт с трудом задумался.

— Да, — сказал он наконец. — Я расстрелял замок в гостиной.

— Понятно, — соврал инспектор. После долгой паузы продолжил: — А зачем?

— Потому что какой-то козел не хотел, чтобы я выбрался.

— Какой козел?

— Который запер эту конченую хрень.

— Какая именно конченая хрень оказалась заперта? — спросил инспектор, воодушевившись догадкой, что, быть может, где-то внутри кончили человека.

— Не знаю. Тут глаз выколи, я ж вам сказал.

— То есть вы стреляли по замку и кого-то по ту сторону двери прикончили.

— Да нет же. Я поглядел и в кухне никого не увидел. Да и не мог — там темнотища. Я вам говорил.

— Так с чего вы тогда утверждаете, что там был кто-то конченый?

Тут здоровенный грузовик загудел трактору, чтоб тот уступил дорогу, сержант потерял нить беседы и решил сосредоточиться на эпитете «конченый». Понятие «козел» ему не помогло.

— Так вы признаете, что застрелили человека, который запер вас в гостиной? — спросил он.

Альберт попытался изобрести невинный ответ:

— Я не знал, что там кто-то был, за дверью. Я и замок-то не видел. Все на ощупь. Тыкал пальцем, пока не нащупал, потом приставил дуло и спустил курок. Я никого не собирался убивать.

У сержанта эстафету допроса принял старший инспектор:

— Откуда вы знаете, что «астон-мартин» угнали?

— Потому что его нет в гараже.

— А дверь между кухней и гаражом разве не заперта?

— Теперь уже нет.

— И вы говорите, машину угнали? Откуда вы знаете?

— Потому что ее нет на месте. Я все ощупал, ее нету.

— Если можно попасть в кухню через гараж, нам остается только вызвать бульдозер и оторвать дверь гаража.

В полной темноте Альберт Понтсон замер от ужаса.

— Нельзя, — пискнул он. — Вы обрушите весь фасад.

— Мы только дернем, чтоб открылось. Дверь, конечно, испортим, но…

— Вы не понимаете. Если вы дернете или нажмете, весь фасад рухнет.

— Вся передняя стена дома? Это вряд ли. Вы просто не хотите, чтобы мы проникли внутрь. Вы там явно что-то прячете.

— Например?

— Например, труп. Например, вашего племянника, о котором талдычит ваша сестра.

— Да вы рехнулись! — заорал Альберт. — Я его пальцем не трогал.

— Тогда почему он молчит? Если он с вами, пусть скажет что-нибудь — если, конечно, еще жив.

— О господи, о боже мой, я с ума схожу, — застонал Альберт.

— Вы это в суде станете говорить? Что вы сошли с ума, что вы маньяк-убийца? И где миссис Понтсон? Тоже мертва?

Альберт осел на пол и взвыл, плюхнувшись в полной темноте в лужу масла. За дверью старший инспектор и сержант радостно улыбнулись и ушли.

— Похоже, прижали мы этого ублюдка, — злорадствовал старший инспектор. — Я столько ждал этого дня. Ему пришьют пожизненное, вернее некуда.

— Почему в доме света нет, как думаете? — спросил сержант. — Ерунда какая-то.

— Эта кошелка, которую мы отправили в больницу, похоже, права. Она и впрямь слышала выстрелы. Небось тогда-то он и пришил мальца. Потом, видимо, вытащил труп из дома, где-нибудь бросил, вернулся, прострелил электрический кабель — организовать себе какое-никакое алиби. Ковер в крови, значит, ему надо было его выкинуть подальше от трупа. В реку или типа того.

— А машина? Что он с ней сделал?

— Да что и с ковром, — а может, впарил кому, — ответил старший инспектор. — На ней тоже наверняка кровь.

Их разговор прервал бульдозер, тарахтевший к дому. Полицейские вернулись к гаражу.

— Цепляй крюк за верх, — скомандовал старший инспектор.

Изнутри гаража раздался вопль:

— Умоляю, не дергайте вы эту херовину, я ж говорил вам, весь фасад рухнет. То есть весь дом.

— Не понимаю, с чего бы ему. Мы ж только ворота сдернем. Цепляй давай за верх, всем разойтись, ребята.

Бульдозер двинулся, крюк на цепи потянул металлическую створку ворот. Альберт заорал еще отчаяннее:

— Дверь вмонтирована в стену, богом клянусь.

— Тяни! А ты, Аль, жулик, — прокричал сержант в ответ. — У тебя там что-то спрятано.

Бульдозер сдал назад, цепь натянулась, и стало ясно, что Альберт Понтсон не врал. Вся передняя часть дома подалась вперед. Секунду спустя крыша накренилась, стена рухнула в сад, а за ней — и кровля.

Когда стена сдвинулась с места, Альберт почуял, что надо бежать на зады коттеджа, и теперь лежал под кроватью рядом с колонной, на которой покоились две стальные балки, ранее поддерживавшие крышу. Над Альбертом темнело небо, предвещавшее дождь. Когда крыша наконец обрушилась, он выполз из убежища, контуженный грохотом, ошалевший от цементной пыли и пуще всего — от разрушения дома его мечты. Ужас происходящего усугубился тем, что в ванной аккурат над его головой прорвало несколько труб и вода полилась прицельно ему в лицо. Альберт открыл было рот позвать на помощь, одновременно стараясь выпутать левую ногу из каких-то проводов, — и тут же понял, что рискует захлебнуться. Следом до него дошло, что кто-нибудь из этих дуболомов-полицейских может додуматься врубить электричество и тогда его еще и убьет током.

С отчаянным, если не сказать паническим, усилием Альберт выпростал ногу и отпихнул от себя провода. Выбравшись из разбитого теперь окна, он отполз по кустам и спрятался под могучей вечнозеленой изгородью. Попытался успокоить трясущиеся конечности и вдруг вспомнил, что в сейфе под ковром в спальне у него хранится капиталец.

Черт с ним. Назад он не поползет — по крайней мере, пока вокруг толчется полиция. Придется дождаться, пока они уберутся отсюда.

Он слышал, как чертов бульдозер, все еще нагруженный воротами, связанными крюком и цепью со здоровенной частью передней стены, пытается стряхнуть ее, но, судя по металлическому скрежету, ему это не удается.

Измотанный и ошарашенный разрухой собственного дома, Альберт Понтсон отключился.