Вера Ушли, накачанная успокоительными в отделении экстренной помощи, к прибытию начальника полицейского участка оправилась окончательно. Она села на кровати и потребовала вернуть ей одежду. Начальник участка велел дежурному врачу переместить Верину кровать в отдельную палату, и врач подчинился — немедленно и с удовольствием. Остальные пациенты в палате зааплодировали. Всех уже тошнило до смерти от воплей миссис Ушли, чтоб ей вернули ее душку и дитя любви, Эсмонда.

— Кто этот Эсмонд? Ваш муж? — спросил начальник участка, которому только что позвонил старший помощник министра внутренних дел, сообщил, что работа полиции на любом уровне — арестовывать преступников, а не рушить их дома, и на этом закончил разговор, не дожидаясь ответа. — Он мне сказал: «Эти дела пусть творит „Аль-Каида“», — поделился он с Верой.

— Если вы про моего брата, то фамилия у него не Каида. Его зовут Альберт Понтсон. Куда он девался? Я оставила на него Эсмонда, и Альберт должен был его беречь от моего мужа, который пытался его убить.

— Какая жалость, что у него не получилось, — пробормотал начальник участка, которого вся эта семейка основательно достала, но тут же пожалел о сказанном. Вера соскочила с кровати и кинулась на него с разбегу. Стул вместе с ним рухнул на пол, попутно приложив начальника участка головой об угол прикроватной тумбочки. Врач и две медсестры отвезли его на каталке в отделение неотложной помощи и наложили десять швов.

Старший инспектор наблюдал за тем, как силами нескольких полицейских Веру снова водворили на кровать и заковали в наручники на щиколотках.

— Попробуете еще раз вскочить с кровати — эти штуки вам все ноги переломают, — предупредили Веру.

Та откинулась на подушки и заплакала:

— Я хочу знать, что мой брат Альберт сделал с Эсмондом. Мой муж пытался убить его. Я вам говорила.

— В смысле, он пытался убить мистера Понтсона. Зачем?

— Потому что он сказал, что его трое.

— Трое? У вашего мужа есть брат-близнец? В смысле, два брата-близнеца, они тройняшки? Вы это хотите сказать? В таком случае, откуда вы тогда знаете, с которым из них спите?

— Не понимаю, о чем вы вообще! — завопила Вера.

— Теперь нас таких двое. А, ну конечно, ваш муж попытался убить троих Понтсонов. Что ж, я его понимаю. Одного жулика Аля хватило бы.

Вера полоумно вытаращилась на него.

— Я этого не говорила. Не надо вкладывать в мои уста лишнего, — заныла она, желая, чтобы кто-нибудь вложил туда нелишнее.

Старший инспектор приложил все усилия, чтобы прояснить собственное сознание, и начал заново:

— Скажите мне одно: кто пытался убить двоих? Больше я ничего не хочу знать.

— Хорэс.

— И Хорэс — это ваш муж?

— Конечно. Мы женаты двадцать лет.

— Хорошо. Понял. Сейчас он чем-то болеет и, как вы утверждаете, попытался убить Эсмонда. Эсмонд — ваш единственный сын?

— Да. Он кидался на него с разделочным ножом.

Старший инспектор задал ей вопрос, который счел совершенно уместным:

— А Эсмонд — в самом деле ваш сын? В смысле, может, ходили налево и булочка-то в духовке запеклась от другого?

Таких выражений Вера прежде не слышала.

— Это как? Я ужин готовила в тот момент.

— Я имел в виду, что у вас, может, случился роман на стороне, а не с мужем, и вы забеременели, когда он в вас эякулировал?

— Когда он в меня что? — уточнила Вера, чьи романтические чтения ограничили ее словарь.

— Когда он в вас слил.

— Слил? В смысле?

— Ладно, скажем — когда вы занимались любовью.

— Если б даже мы и занимались, он должен был быть там. Но мы и не занимались.

— Ладно-ладно, забыли. Я пытаюсь разобраться, почему ваш муж хотел заколоть вашего сына. Вот и все. Должна же быть какая-то причина.

— Он сказал, это оттого, что Эсмонд — вылитый он.

— Я бы предположил, что это как раз гарантирует ему, что вы не изменяли ему с другим мужчиной, — сказал старший инспектор.

— Я же вам сказала — я не такая. Я всегда была абсолютно верна.

Старший инспектор запросто готов был в это поверить. Даже сексуальный маньяк не положил бы глаз на Веру Ушли. И муж у нее, скорее всего, страшилище. На этой ноте он закончил беседу и отправился поглядеть, как себя чувствует начальник участка. Никак. Швы легли плохо, пришлось переделывать.

— Ад и ужас. Еще немного, и я сам слечу с катушек.

— Да и я тоже. В деле чуднее мне разбираться еще никогда не приходилось.