Из окна пустой спальни на втором этаже дома викария Ева Уилт наблюдала, как святой отец Джон Фрауд задумчиво шел по дорожке в направлении церкви. Как только она потеряла его из виду, она спустилась вниз, в кабинет. Нужно снова позвонить Генри. Раз его нет в техучилище, значит, он дома. Она подошла к столу и уже готова была снять трубку, как увидела плющ. О Господи, она совсем позабыла про плющ и оставила его там, где викарий непременно должен был его увидеть. Как все неприятно. Она набрала 34 Парквью и подождала. Никто не ответил. Тогда она набрала номер техучилища. Одновременно она не сводила глаз с кладбищенской калитки, чтобы не прозевать возвращение викария:

— Фенлендское художественно-техническое училище, — услышала она голос телефонистки.

— Это опять я, — сказала Ева — Мне нужен мистер Уилт.

— Очень жаль, но мистера Уилта нет.

— Где же он? Я звонила домой и…

— Он в полицейском участке.

— Как вы сказали? — переспросила Ева.

— Он в полицейском участке, помогает полиции в расследовании…

— В расследовании? В каком расследовании? — спросила Ева пронзительным голосом.

— Разве вы не знаете? — спросила девушка. — Во всех газетах писали об этом. Он убил свою жену и…

Ева отняла телефонную трубку от уха и в ужасе уставилась на нее. Девушка еще что-то говорила, но Ева уже не слушала. Генри убил свою жену. Но ведь его жена — она. Это же бред какой-то. Ее не могли убить. На какой-то момент Ева почувствовала, что теряет рассудок. Затем снова приблизила трубку к уху.

— Вы меня слушаете? — спросила девушка.

— Но я — его жена, — закричала Ева. Последовала длинная пауза, и она услышала, как на другом конце провода девушка говорила кому-то, что звонит какая-то сумасшедшая, которая утверждает, что она миссис Уилт, и спрашивала у кого-то, что ей отвечать.

— Говорю вам, я миссис Ева Уилт, — закричала она, но в трубке послышались короткие гудки. Ослабевшей рукой Ева положила трубку. Генри в полицейском участке… Генри ее убил… Господи! В этом мире все сошли с ума. И она здесь в чем мать родила в доме викария… Ева не имела представления, где она находится. Она набрала 999.

— Справочная слушает. С кем вас соединить? — спросила телефонистка.

— С полицией, — ответила Ева. — Послышался щелчок и затем мужской голос.

— Полиция слушает.

— Это миссис Уилт, — сказала Ева.

— Миссис Уилт?

— Миссис Ева Уилт. Правда ли, что мой муж убил… Я хочу сказать, что мой муж… Господи, я не знаю, что сказать.

— Вы говорите, что вы миссис Уилт, миссис Ева Уилт? — спросил мужской голос.

Ева кивнула и сказала:

— Да.

— Так-так, — сказал мужчина с сомнением. — Вы совершенно уверены, что вы миссис Уилт?

— Конечно, я уверена. Я потому и звоню.

— Можно поинтересоваться, откуда вы звоните?

— Не знаю, — сказала Ева. — Понимаете, я в этом доме, и у меня нет одежды… О Господи! — Викарий возвращался по дорожке к дому.

— Дайте мне ваш адрес.

— Я больше не могу говорить, — сказала Ева и повесила трубку. Чуть поколебавшись, она схватила плющ и выбежала из комнаты.

* * *

— Говорю вам, не знаю я, где она, — сказал Уилт. — Наверное, вы могли бы найти ее в списке пропавших лиц. Из сферы реальности она переместилась в сферу абстракции.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — спросил инспектор, протягивая руку за чашкой кофе. Было уже воскресенье, одиннадцать часов утра, но Флинт стоял на своем. Оставалось двадцать четыре часа, чтобы добиться правды.

— Я всегда предупреждал ее, что трансцедентальная медитация таит опасности, — сказал Уилт, пребывая в смутном состоянии между сном и бодрствованием. — Но она продолжала.

— Что продолжала?

— Трансцедентально медитировать. В позе лотос. Может, на этот раз она зашла слишком далеко. Возможно, произошла метаморфоза.

— Мета что? — подозрительно спросил инспектор.

— Превратилась каким-то чудесным способом во что-то другое.

— Уилт, ради всего святого, если ты опять про этот свиной паштет…

— Я имел в виду что-то духовное, прекрасное, инспектор.

— Сильно сомневаюсь.

— Да вы сами подумайте. Вот я сижу здесь с вами, в этой комнате, и все это проистекает от моих прогулок с собакой и мрачных мыслей об убийстве своей жены. В результате пустых мечтаний я приобрел репутацию убийцы, не совершив никакого убийства. Кто возьмется утверждать, что Ева, чьи мысли были однообразно прекрасны, не заработала равнозначно прекрасного вознаграждения? Как вы любите говорить, инспектор, что посеешь, то и пожнешь.

— Я уповаю на это, Уилт, — сказал инспектор.

— Да, но где же она? — спросил Уилт. — Объясните мне. Тут нужны не просто предположения, а…

— Мне тебе объяснить? — заорал инспектор, опрокинув чашку с кофе. — Это ты знаешь, в какую дыру ты ее засунул, в какой смеситель для цемента или инсинератор.

— Я говорил метафорически… то есть риторически, — сказал Уилт. — Пытался представить, во что бы превратилась Ева, если бы ее мысли, какие ни есть, стали реальностью. Я в душе мечтал стать безжалостным человеком действия, решительным, плюющим на мораль и угрызения совести, Гамлетом, превратившимся в Генриха Пятого, только без той патриотической страсти, которая заставляет предполагать, что он бы не одобрил Общий рынок, Цезарем…

С инспектора Флинта было довольно.

— Уилт, — прорычал он, — плевать я хотел на то, кем ты собирался стать. Мне нужно знать, что случилось с твоей женой.

— Я как раз собирался об этом сказать, — заметил Уилт. — Сначала надо разобраться, что я за человек.

— Я знаю, что ты за человек, Уилт. Проклятый болтун, жонглирующий словами, шибанутый убийца логики, лингвистический Гудини, энциклопедия никому не нужных сведений… — На этом метафоры у инспектора Флинта кончились.

* * *

— Блестяще, инспектор, просто блестяще. Сам бы лучше не сказал. Убийца логики, увы, не своей жены. Разумно рассуждая, Ева, несмотря на ее прекрасные мысли и медитацию, на самом деле так же мало изменилась, как и я. Потустороннее ее избегает. Нирвана ускользает у нее из рук. Красота и правда ей не даются. Она носится за чистотой с мухобойкой в руке и посыпает антисептиком унитазы самого ада…

— Ты говоришь об этом антисептике, наверное, уже в десятый раз, — сказал инспектор, внезапно обеспокоенный новым ужасным подозрением. — Ты не…

Уилт отрицательно покачал головой.

— Вы опять за свое. Совсем как бедная Ева. Буквальный ум, который стремится поймать мимолетное и ухватить фантазию за несуществующее горло. Вот вам Ева. Ей никогда не танцевать в «Лебедином озере». Ни один режиссер не разрешит ей залить сцену водой и водрузить там двуспальную кровать. А Ева будет стоять на своем.

Инспектор встал.

— Так мы ничего не добьемся.

— Абсолютно точно, — согласился Уилт, — совершенно ничего. Мы все такие, какие мы есть, и, что бы мы ни делали, нам этого не изменить. Форма, в которой отливались наши характеры, остается целехонькой. Назовите это наследственностью, назовите это случайностью…

— Назовите это кучей дерьма, — закончил инспектор и вышел из комнаты.

В коридоре он встретил сержанта Ятца.

— Был телефонный звонок от женщины, которая выдает себя за миссис Уилт, — сообщил сержант.

— Откуда?

— Она не говорит, где она, — ответил Ятц. — Говорит, не знает… и что она голая…

— Господи, опять одна из этих чертовых психопаток, — сказал инспектор. — Что ты у меня зря время отнимаешь? Как будто у нас без того мало хлопот.

— Я подумал, вы захотите узнать. Если она еще позвонит, мы засечем номер.

— Мне без разницы, — сказал Флинт и заторопился прочь, в надежде наверстать упущенное и поспать.

* * *

День у святого отца Джона Фрауда выдался беспокойный. Осмотр церкви ничего не дал. Не было никаких признаков, что там был совершен какой-либо непристойный ритуал (святому отцу пришла на ум черная месса). Возвращаясь в дом, он с удовлетворением отметил, что небо над проливом Ил было чистым и что все презервативы исчезли. Как и плющ с его стола. Он мрачно оглядел стол и налил себе виски. Он мог поклясться, что, когда он уходил, ветвь плюща лежала на столе. К тому времени, когда он прикончил бутылку, в его голове роились всякие фантастические мысли. В доме было на удивление шумно. Слышался какой-то скрип на лестнице и непонятные звуки наверху, как будто кто-то или что-то там осторожно передвигается. Когда же викарий поднялся на второй этаж, чтобы посмотреть, в чем дело, звуки внезапно прекратились. Заглянув во все пустые спальни, он снова спустился на первый этаж и постоял в холле, прислушиваясь. Затем прошел в кабинет и попытался сконцентрироваться на проповеди. Но ощущение, что он в доме не один, не проходило. Святой отец сидел за столом и размышлял, не могут ли это быть привидения. Происходило что-то странное. В час дня он пошел на кухню пообедать и обнаружил, что из буфета исчез пакет молока, а также остатки яблочного пирога, который миссис Снейп, приходящая убираться, приносила ему дважды в неделю. Ему пришлось довольствоваться бобами и тостом, после чего он поплелся наверх вздремнуть. В этот момент он впервые услышал голоса. Вернее, один голос. Казалось, он доносился из кабинета. Святой отец сел в постели. Если уши не обманывали его, а в связи с утренними сверхъестественными событиями он вполне допускал, что такое вполне могло быть, он мог поклясться, что кто-то пользовался его телефоном. Он встал и надел ботинки. Кто-то плакал. Он вышел на лестничную площадку и прислушался. Рыдания прекратились. Он спустился вниз и заглянул во все комнаты, но кроме того, что исчез чехол с одного из стульев в гостиной, которой он не пользовался, ничего не обнаружил. Он уже хотел снова подняться наверх, как зазвонил телефон. Святой отец вошел в кабинет и снял трубку.

— Дом викария в Уотеруике, — пробормотал он.

— Фенлендское полицейское управление, — сказал мужской голос. — К нам только что поступил звонок с вашего номера. Звонившая назвалась миссис Уилт.

— Миссис Уилт? — спросил викарий. — Миссис Уилт? Боюсь, здесь какая-то ошибка. Я не знаю никакой миссис Уилт.

— Звонили с вашего номера, это точно, сэр.

Святой отец Джон Фрауд немного подумал.

— Очень странно, — сказал он. — Я живу один.

— Вы — викарий?

— Разумеется, я викарий. Это дом викария, и я викарий.

— Понятно, сэр. Не назовете ли ваше имя?

— Преподобный Джон Фрауд. Ф…Р…А…У…Д.

— Ясно, сэр. И у вас точно нет женщины в доме?

— Разумеется, у меня нет женщины в доме. Я нахожу это предположение крайне неприличным. Я…

— Прошу прощения, сэр, но мы должны были проверить. Позвонила миссис Уилт. По крайней мере, она так назвалась. И звонила она с вашего телефона…

— Кто такая эта миссис Уилт? Никогда не слыхал о миссис Уилт.

— Понимаете, сэр, миссис Уилт… несколько сложно все объяснить. Предположительно она убита.

— Убита? — переспросил святой отец. — Вы сказали «убита»?

— Давайте скажем, что она исчезла из дома при странных обстоятельствах. Мы сейчас допрашиваем ее мужа.

Святой отец Джон Фрауд покачал головой.

— Вот не повезло, — пробормотал он.

— Спасибо за помощь, сэр, — сказал сержант. — Извините за беспокойство.

Святой отец задумчиво положил трубку. Мысль о том, что он находился в доме с недавно убитой и расчлененной женщиной, пришла ему в голову, но делиться ею со звонившим ему не захотелось. Он и так был достаточно широко известен как эксцентричный человек, и ему вовсе не хотелось усиливать это впечатление. С другой стороны, то, что он видел на катере в проливе Ил, если хорошо подумать, здорово смахивало на убийство. Возможно, каким-то странным образом он оказался свидетелем уже свершившейся трагедии, эдакого посмертного спектакля, если можно так сказать. Разумеется, если мужа допрашивают, значит, убийство произошло до того, как… в этом случае… Святой отец с трудом пробирался сквозь целую серию предположений, в которых фигурировали само Время и призывы о помощи из потустороннего мира. Может быть, он должен рассказать полиции об увиденном? Он колебался и раздумывал, как лучше поступить, когда снова услышал рыдания, и на этот раз очень четко. Они раздавались из соседней комнаты. Он встал, собрался с духом при помощи глотка виски и открыл дверь. В центре комнаты стояла крупная женщина, спутанные волосы в беспорядке распущены по плечам, жалкое лицо. На ней было что-то вроде савана. Святой отец Джон Фрауд с ужасом уставился на нее. Затем опустился на колени.

— Давайте помолимся, — хрипло прошептал он.

Жуткий призрак тяжело упал на колени, прижимая к груди саван. Хором они начали молиться.

* * *

— Проверить? Что, черт побери, ты собираешься проверять? — сказал инспектор Флинт, которому здорово не понравилось, что его разбудили в середине дня, когда он пытался хоть немного поспать после тридцати шести бессонных часов. — Сначала ты меня будишь, чтобы сообщить какую-то бредовину насчет викария по имени Зигмунд Фрейд…

— Джон Фрауд, — поправил Ятц.

— Плевать, как его зовут. Все равно это неправдоподобно. Если этот чертов парень говорит, что ее там нет, значит, ее там нет. Что я теперь должен делать?

— Просто я подумал, может, послать патрульную машину и проверить. Вот и все.

— Почему ты думаешь…

— Мы знаем точно, что женщина, назвавшаяся миссис Уилт, звонила с этого номера. Она уже дважды звонила. Второй разговор мы записали на пленку. Она сообщила некоторые подробности о себе, и они выглядят правдоподобно. Дата рождения, адрес, место работы Уилта, даже как зовут собаку и что у них в гостиной желтые занавески.

— Ну это тебе любой дурак скажет. Достаточно пройти мимо дома.

— И имя собаки. Ее зовут Клем. Я проверял, все сходится.

— А она случайно не сказала, где пропадала всю неделю?

— Она сказала, что была на катере, — ответил Ятц. — И повесила трубку.

Инспектор Флинт сел в постели.

— Катер? Какой катер?

— Она положила трубку. Да, она еще сказала, что носит обувь десятого размера. И это правда.

— Мать твою за ногу, — сказал Флинт. — Ладно, сейчас приеду. — Он вылез из постели и начал одеваться.

* * *

Уилт лежал в своей камере, уставившись в потолок. После стольких часов допроса голова у него гудела. Как вы ее убили? Куда вы спрятали труп? Что вы сделали с орудием убийства? Бессмысленные вопросы, единственной целью которых было сломать его. Но Уилт не сломался. Он взял верх. Единственный раз в своей жизни он знал, что был абсолютно прав, тогда как другие — совершенно неправы. Раньше он всегда испытывал сомнения. Может, штукатуры из второй группы правы, и в стране действительно слишком много иностранцев? Возможно, если снова начнут вешать, это послужит сдерживающим фактором? Уилт так не думал, но он и не был абсолютно уверен в своей правоте. Здесь время судья. Только в деле «Королева против Уилта» по обвинению его в убийстве миссис Уилт не было никаких сомнений в его невиновности. Даже если его будут судить, признают виновным и приговорят. Уже ничего изменить нельзя. Он невиновен, и если его приговорят к пожизненному заключению, то эта грандиозная несправедливость только усилит его сознание собственной невиновности. Впервые в жизни Уилт почувствовал себя свободным. Так, как будто ему отпустили его первородный грех — то, что он. Генри Уилт, проживающий в Ипфорде на Парквью 34, преподаватель гуманитарных наук в Фенлендском техучилище, бездетный муж Евы Уилт. Все неудобства, связанные с собственностью, привычками, зарплатой, общественным положением, тщеславием, с которым они с Евой оценивали себя и других, — все это ушло. Запертый в камере Уилт был свободен. И что бы ни случилось, никто никогда больше не сможет заставить его стушеваться. После открытого презрения и ярости инспектора Флинта, после целой недели унижений и оскорблений он не нуждается в их одобрении. В гробу он его видал. Уилт будет держаться своей линии и использует свой явный талант нелогичности. Давайте ему пожизненное заключение и прогрессивного начальника тюрьмы, и он за месяц доведет беднягу до психушки своим мягким, но необоснованным отказом подчиниться тюремным правилам. Даже если его посадят в одиночную камеру или на хлеб и воду, если такое наказание еще существует, это его не остановит. Дайте ему свободу, и он применит свои вновь приобретенные таланты на благо училища Он с удовольствием будет принимать участие во всех заседаниях и доводить их участников до бешенства, неизменно поддерживая точку зрения, диаметрально противоположную той, которой придерживается большинство. В конечном итоге, жизнь — не гонка по кратчайшей к цели, а неудержимый бег в логический вакуум, и жизнь была суматошной, хаотичной и полной случайностей. Правила устанавливались только для того, чтобы их нарушать, и человек с разумом кузнечика всегда был на один прыжок впереди других. Установив этот новый закон, Уилт повернулся на бок и попытался уснуть Однако сон не шел. Он попробовал перевернуться на другой бок, но заснуть все равно не удавалось. Мысли, вопросы, бессмысленные ответы и воображаемые диалоги лезли в голову. Он попробовал пересчитать овец, но обнаружил, что думает о Еве. Милая Ева, чертова Ева, беспокойная Ева полная энтузиазма Как и сам Уилт, она стремилась к чистоте, к вечной истине, которая избавила бы ее от необходимости мыслить самостоятельно. Она пыталась обрести это через занятия керамикой, трансцедентальную медитацию, батут, дзюдо и, самое нелепое, восточные танцы. В конце концов она попыталась найти это в сексуальной эмансипации, женском движении и таинстве оргазма, где она бы смогла навек потерять себя. Что, надо заметить, ей и удалось сделать. Прихватив с собой этих мерзких Прингшеймов. Что ж, ей придется потрудиться и все объяснить, когда она вернется. Уилт мысленно улыбнулся, представив себе, что она скажет, когда обнаружит, к чему привело ее последнее увлечение бесконечностью. Уж он постарается, чтобы она жалела об этом до конца своих дней.

* * *

Сидя на полу в гостиной викария, Ева боролась с возрастающей уверенностью, что ее смертный час давно пробил и ничего с этим не поделаешь. Все, с кем ей приходилось сталкиваться, думали, что она умерла. Полицейский, с которым она говорила по телефону, никак не хотел верить ее утверждению, что она жива и относительно в порядке, и настойчиво требовал, чтобы она доказала, что она — это она. Ева ретировалась с пошатнувшейся уверенностью в своем существовании, и реакция святого отца Джона Фрауда на ее появление в его доме была последней каплей. Его страстные призывы к Всемогущему Богу спасти душу недавно усопшей, некой Евы Уилт, невинно убиенной, и вызволить ее из нынешней ненадежной оболочки, произвели на Еву сильное впечатление. Она опустилась на колени на ковер, а викарий тем временем смотрел на нее поверх очков, закрывал глаза, возвышал дрожащий голос в молитве, снова открывал глаза и вообще вел себя так, как будто хотел нагнать мрак и уныние на мнимый труп. Когда же он сделал последнюю отчаянную попытку заставить Еву Уилт, усопшую, занять подобающее ей место в небесном хоре и, прервав молитву относительно того, что «человеку, рожденному от женщины, отведено мало времени для жизни, полной невзгод», с дрожью в голосе приступил к псалму «Следуй за мной», Ева не смогла больше сдерживаться и проникновенно запричитала псалом «Быстро спускается тьма». Когда они добрались до «Твое присутствие нужно мне каждое мгновение», святой отец Джон Фрауд придерживался совершенно противоположного мнения. Шатаясь, он вышел из комнаты и скрылся в кабинете. За его спиной Ева с энтузиазмом, с каким она в свое время занималась керамикой, дзюдо и батутом, потребовала, чтобы ей сообщили, «где жало смерти есть и где ты ждешь, моя могила».

— Откуда мне, черт побери, знать, — пробормотал святой отец и потянулся за бутылкой, но обнаружил, что она пуста. Он опустился на стул и закрыл уши ладонями, чтобы заглушить эти ужасные звуки. Вообще-то, с псалмом «Следуй за мной» он слегка погорячился. Следовало бы выбрать «Зеленые холмы вдали». Этот псалом труднее истолковать двусмысленно.

Когда наконец псалом подошел к концу, он посидел, наслаждаясь тишиной, и уже было собрался пойти поискать еще одну бутылку, как раздался стук в дверь и вошла Ева.

— Святой отец, я согрешила, — пронзительно воскликнула она. Святой отец Джон Фрауд уцепился за подлокотники кресла и попытался проглотить комок в горле. Это было нелегко. Затем, преодолев весьма обоснованные опасения относительно внезапного появления у него симптомов белой горячки, он нашел в себе силы говорить.

— Встань, дитя мое, — обратился он к Еве, извивающейся на ковре у его ног. — Я выслушаю твою исповедь.