30 апреля, четверг

Иван бежал по лестнице. Он бежал так быстро, как только мог, он очень торопился. В какой-то момент просто взлетел над ступенями и наконец увидел свою дверь. Ключ! Замок! Все!! Девочка лет, наверное, пяти, очень знакомая, выглянула из комнаты и закричала: «Мама, он приехал!» Откуда-то из глубины квартиры (неужели у него такая огромная квартира?) вышла женщина с пронзительно синими глазами. На руках у нее агукал веселый малыш – сын. Иван протянул руки…

– Наш самолет произвел посадку в аэропорту Шереметьево. Просьба до остановки двигателей оставаться на своих местах.

Опять. Иван видел этот сон уже не впервые. Женщина… Он ее откуда-то знал, но не мог вспомнить. Мелькали отрывочные образы, вернее, даже не образы, а намеки на них – тонкая рука в черной перчатке, чашка с голубой розой, движение плеча… После того, как это приснилось в первый раз, Иван мучился целую неделю, хотя нет, пожалуй, не мучился, а впал в странное, полублаженное состояние. Ему казалось, что вот-вот случится какое-то чудо, ну если не чудо, то что-то непременно хорошее. Он все время оглядывался, как будто эта женщина могла оказаться рядом с ним, в Берлине, но натыкался только на нейтральные – корректные – взгляды или на дружелюбные, дежурные улыбки. В Германии не принято выказывать свои чувства незнакомым людям. Он перестал озираться только после того, как особист посольства вызвал его к себе и указал на странное поведение. Хотя чувство предвкушения чуда оставалось еще долго.

Стюардесса открыла люк самолета, можно выходить. Иван, вежливо улыбаясь, попрощался с попутчицей, которая во время всего полета не проронила ни слова и не взглянула на Ивана, просто неподвижно сидела в кресле с открытыми глазами. Женщина улыбнулась: «Вы, наверное, решили, что я ненормальная? Я просто очень боюсь летать». Иван еще раз улыбнулся, теперь уже ободряюще, и, подхватив свой плащ, двинулся по тесноватому проходу к выходу. Он проспал обычные объявления о температуре воздуха за бортом и стал надевать плащ еще в салоне, но, ступив на трап, тотчас же снял его. Было жарко, ярко светило солнце, и день обещал летние дачные радости, или, кому выпало быть на работе, офисную духоту и ожидание теплого вечера. А в Берлине шел мелкий дождь, небо было надежно упаковано в серенькие плотные облака, летом там и не пахло.

Таксисты толпой ринулись к Ивану. Он был один, никто его не встречал, и багажа у него было, по теперешним меркам, много – чемодан и два портпледа. Иван ехал в отпуск. Самый шустрый таксист в кепке, как-то особенно лихо посаженной козырьком назад, схватил чемодан и понес его бодро и быстро к машине. Со стороны могло показаться, что Иван приехал именно к нему и ни к кому другому в этом городе. Иван усмехнулся – таксисты всего мира похожи друг на друга повадками и даже внешне. Делать было нечего, надо идти за чемоданом. Остановились около бледно-голубой «Волги». Водитель протянул Ивану руку – «Аркадий». Иван пожал протянутую пятерню и представился.

– У-у-у, – протянул разочарованно Аркадий, – а я думал, ты иностранец.

– Ну какой же я иностранец? Я коренной москвич в десятом поколении. – Иван сел на переднее сидение, пристегнулся ремнем безопасности. – Поехали?

– Ты погоди, может, еще кого-нибудь возьмем, – в глазах Аркадия было столько лукавства и доброжелательности, что Иван неожиданно для себя кивнул.

Аркадий неторопливой рысцой побежал к выходу из аэровокзала. Иван закрыл глаза. Вот он в Москве, как будто и не уезжал. Сейчас приедет к себе на Смоленскую, зайдет в квартиру, посмотрит в окно, и все вернется. Счастливое, по-настоящему счастливое детство ушло, юность тоже где-то далеко. Пришла молодость, скорее уже зрелость, средний возраст, и что? Где все, что положено иметь взрослому мужчине, где? Жена только намечалась, дети… да, вот с детьми, очевидно, придется подождать (этакая банальная киношная фраза), так как кандидатка в жены моложе почти на 10 лет, и ей надо начинать делать карьеру. И вообще, эта наша кандидатка…

Задняя дверь «Волги» открылась, Иван оглянулся:

– Здравствуйте, давно не виделись, – сказал он весело.

На заднем сидении ерзала, устраиваясь удобнее, его «воздушная» соседка.

– Здравствуйте-здравствуйте, а я почему-то так и думала, что мы с вами непременно сегодня увидимся.

Иван удивился, что это она? Голос ее звучал игриво. Иван не собирался ничего такого предпринимать, что бы могло ее обнадежить. Да и не тот у него был настрой.

– Взял по пути, тебе ведь на Новослободскую?

– Так, я выхожу, – Иван решительно отстегнул ремень и попытался открыть дверь. Дверь была заблокирована. – Открой дверь сейчас же.

– Погоди, ты что, не на Новослободскую?

– Да ты меня вообще не спрашивал, куда ехать. Эх, только время потерял.

– Подождите, это я выйду, – подала голос девушка с заднего сидения, – я же позже пришла.

– Да сидите вы, все уедем, всех довезу, – это уже Аркадий вмешался.

Кто же хочет пассажиров потерять, да еще отвоеванных в честной борьбе?

«Волга», скрипя и свистя на каждой кочке, неторопливо ехала по асфальту. Иван всматривался в проезжающие машины, в строения на обочине и думал о том, что, в принципе, земля везде одна, а пейзаж зависит только от того, как к этой самой земле приложены руки. Вот в Германии или Франции, к примеру, места гораздо меньше, чем на наших необъятных просторах, оттого этим местом и дорожат, и не устраивают мусорных свалок на обочинах, и стараются везде, где можно, посадить или травку декоративную, или цветочки, поставить яркие информативные знаки-указатели, которые ну просто не дадут ошибочно повернуть не в ту сторону, потому что стоят задолго до места поворота.

Пассажирка на заднем сидении опять завозилась, Иван видел боковым зрением, что она как-то пособачьи роется в сумочке. Наконец, после продолжительных изысканий она достала сигарету и зажигалку.

– Кошмар, – подумал Иван, – еще не хватало, чтобы она тут дымила.

– Вы не возражаете, если я закурю? Ну хотя бы разрешения спросила. – Возражаю и не советую.

Водитель покосился на него очень неодобрительно, дамочка сзади (так ее мысленно окрестил Иван) дернула недовольно плечиком, но сигарету все же убрала.

– Странный вы народ – мужчины. Если сами не курите и не пьете, то считаете, что никто не должен курить.

Диалог продолжать не хотелось ввиду его бессмысленности. И дамочка была неинтересна своей банальностью, и понятны и прогнозируемы все ее дальнейшие ходы. Иван прикрыл глаза. Да, Москва. Москва. Его родной город, его Город. Когда он был совсем маленьким, в своей комнате под новыми, очень яркими обоями с детским – мишки и шарики – рисунком он обнаружил совсем другие – серенькие в мелкий цветочек. Это привело его в восторг. Это был чей-то другой мир. Он тщательно оторвал кусочек обоев в углу, и, понимая, что это не тот поступок, которым родители, особенно мама, будут восхищаться, замаскировал участок стены, придвинув к нему ящик с игрушками. Он придумал себе целый мир, в котором жил другой мальчик, другие мама и папа и играл в этом воображаемом мире, наверное, целый год. Не потому, что ему было плохо в его собственной реальности, а потому, что это была История. Потом был Двор около дома со своими правилами и загадками, старый московский двор. В те годы машины во дворах не ставили, и места для игры было много. И жители были разные. В их доме, например, жил народный, очень любимый, артист, а еще министр, только Иван не помнил, чего. Он был очень подвижный, веселый, но, по мнению Ивана, глубокий старик, хотя был тогда самым молодым членом правительства. И жил в доме, на первом этаже, дворник Ильдар с семейством. Детей у него было так много, что Иван никак не мог их сосчитать. И еще он помнил, что почему-то дворниками во времена его детства почти всегда были татары, а чистильщиками обуви в обувных будках – армяне. И это было, пожалуй, единственным национальным «неравенством», на которое никто не обращал внимания. Иван рос в семье, где все любили друг друга. Он был единственным сыном у мамы и папы и единственным ребенком у многочисленных папиных родственников. Он был единственный маленький, и все подчинялось ему, крутилось вокруг него и во имя его. Даже странно, что он вырос не избалованным от этого всеобщего обожания. Его отец был известным ученым, имел кафедру в МГИМО, был членом нескольких академий, почетным доктором нескольких университетов Европы. Он был старше мамы на 20 лет. Мама была певицей. У нее было яркое, звенящее меццосопрано, и все оперные партии, написанные для этого голоса, маленький Иван знал наизусть. Он был своим в Большом театре, актрисы его закармливали конфетами, а знаменитые басы здоровались за руку, обдавая запахом хорошего кофе и коньяка. Иван любил этот запах и как-то, уже в Европе, в маленькой кофейне, вновь ощутил его, когда к нему за столик неожиданно подсел хозяин заведения и заговорил на чистейшем русском языке. Это был бывший оперный певец, хорист из Большого театра, уехавший во времена перестройки на Запад и переквалифицировавшийся в ресторатора. Они поговорили о Москве, вспомнили маму, и Иван поднялся – надо было идти. Он вышел из кофейни, немного постоял перед стеклянной витриной, а хозяин все сидел за его столиком, глядя перед собой.

Машина ехала медленно, то и дело останавливаясь в пробках. Ехали молча, разговаривать Ивану не хотелось. Водитель то включал радио, то напевал какой-то незамысловатый мотивчик. Раньше на поездку из Шереметьева до Смоленской требовалось значительно меньше времени. Они с отцом часто ездили встречать из дальних стран то маму с гастролей, то дядю с симпозиума, то другого дядю с выставки ювелирных изделий. Три брата Горчаковы были хорошо известны в Москве. Старший папин брат Глеб был физиком. Он так стремительно защитил обе диссертации, так быстро возглавил престижную физическую лабораторию в крупном закрытом институте, что дед, занятый проблемами младшего сына, как-то в разговоре с журналистом назвал Глеба младшим научным сотрудником и с удивлением узнал от того же журналиста, что его сын, оказывается, представлен к Государственной премии как руководитель крупного направления в ядерной физике. Младший брат Петр, по мнению всей родни, не удался. Он не то чтобы плохо учился в школе, но закончил ее не с золотой, а только с серебряной медалью. Да и ВУЗ выбрал какой-то невнятный. Дед страдал оттого, что не мог похвастаться младшим сыном так, как при случае хвастался старшими. Он все пытался повлиять на Петеньку, подсказать ему, чем надо заняться, чтобы не уронить чести фамилии, но тот вдруг после очередной успешной сессии бросил институт и поступил, страшно сказать, в ПТУ. В общем, Петр стал ювелиром. Сначала он сам делал из золота кольца и браслеты, потом организовал мастерскую, а в девяностых годах появилась сеть крупных мастерских и элитных ювелирных салонов сначала в Москве и Питере, а затем по всей стране и в дальнем зарубежье с названием «Горчаковъ». Самые знаменитые музыканты, олигархи, депутаты, просто состоятельные люди считали своим долгом отметиться в магазинах «Горчаковъ» заказами дорогих гарнитуров женам и любовницам. Петр стал богатым человеком, но не растерял своего простодушия и доброжелательного интереса к друзьям. Он поздно женился на своей школьной подруге Анечке, которая ждала его все годы, любила, верила в его талант и была ему опорой и поддержкой. Глядя на эту счастливую пару, люди удивлялись их непритязательной несветскости. Они не посещали модные тусовки, не «светились» на экранах телевизоров, а жили уединенно, строго. Анечка очень любила театр. Они ездили в Большой и Малый, в Сатиру, во МХАТ. Это было их почти единственным публичным развлечением. Больше всего супруги любили дачу и племянника Ванечку, которого, за неимением своих детей, считали сыном, баловали, как все родственники, и после смерти его родителей полностью опекали. Полгода тому назад Петра Ивановича и его жену убили. Иван приехал в Москву, чтобы вступить в права наследования.

К тому моменту, как Иван увидел свой дом, он успел основательно проголодаться. Очень долго въезжали во двор, почти ощупью подъехали к подъезду – столько машин. Въезд во двор был перегорожен – вот новость – шлагбаумом. Ивану пришлось выйти из машины и долго объяснять охраннику, что он тут живет, а пропуска у него нет, потому что его долго не было в стране. Наконец, Иван расплатился с Аркадием (ну и цены тут у вас!) и подошел к багажнику. Дамочка с заднего сидения открыла дверь и пересела на его место. Иван попрощался и, не оглядываясь, пошел в подъезд.

– Мужлан, – услышал он приговор, брошенный ему в спину. Почему-то сразу стало весело, Иван оглянулся и подмигнул отъезжающей «Волге», а в лифте засмеялся.

Квартира была убрана, пахло борщом, котлетами с гречневой кашей, на вешалке в прихожей висел его плащ, как будто и не было этих длинных месяцев разлуки с домом. Телефон зазвонил ровно в ту минуту, когда он зашел в комнату:

– Ваня, ты приехал? – смешнее вопроса придумать было нельзя. Конечно же, приехал, иначе кто бы взял трубку.

– Приехал, приехал.

– Еда в холодильнике и на плите. Пожалуйста, поешь.

– Лидка, привет, я тебе подарков привез кучу и лекарство Марии Геннадьевне.

– Вот спасибо! Когда увидимся?

– Завтра я не могу, целый день расписан по минутам, а…

– А послезавтра у тебя прием в посольстве, а послепослезавтра – раут в Кремле, знаем.

– Нет, завтра не могу, а послезавтра жду тебя часам к двум. Буду дарить подарки и интересоваться твоей жизнью.

– О-хо-хо, чего ей интересоваться, беспросветная моя личная жизнь, как собачья песня. Ладно, договорились.

Лидка была дочерью маминой, как теперь бы сказали, «кутюрье». Мама никогда не покупала платья в магазине, всегда заказывала у одной, проверенной, портнихи, которая шила для нее с удовольствием, благо фигура у мамы была отменная. Как-то портниха привела с собой, извиняясь, – не с кем оставить – дочку.

– Ванечка, будь кавалером, – сказала мама девятилетнему Ивану.

Иван насупился. Во-первых, он уже не маленький, чтобы при девочке, при девчонке, его называли Ванечкой. Он – Иван, это все знают. А во-вторых, ему было некогда, он обещал деду выучить двадцать английских слов, а выучил всего семь. Но делать было нечего.

– Пошли уж, – сказал Иван девчонке. – Меня зовут Лидка.

– Ты что, не знаешь, как надо представляться? – удивился Иван. – Надо говорить не «меня зовут Лидка», а «меня зовут Лидкой».

– Фу, какие глупости, а я знаю, как тебя зовут – Ванечкой.

– Вот уж это самые настоящие глупости, потому что меня зовут Иваном. Запомнила?

– Чего тут не запомнить? У меня дядя тоже Иван. Пока длилась примерка, Иван показывал новой подружке свои сокровища: глобус, привезенный дедом из Англии, на котором все надписи были на английском языке, подзорную трубу, компас, двухцветные карандаши, макет брига «Товарищ». Наконец, пришла довольная мама и освободила Ивана от, прямо скажем, приятной обязанности. Лидка смотрела Ивану в рот, ловила каждое его слово и была благодарным собеседником, потому что молчала.

В следующий раз они встретились, наверное, года через два, на новогодней елке в Кремле. Мама подарила Марии Геннадьевне билет на елку для дочери. Ивана привела тетя очень рано, только начали запускать первых зрителей. Она долго объясняла Ивану, где будет ждать его после представления, подробно спрашивала у милиционера, во сколько закончится елка, и наконец отпустила его руку. Иван неторопливо и солидно, как папа, прошел в ворота Кутафьей башни, дошел до Дворца съездов и предъявил билет на контроле.

– Мальчик, ты с какой группой? – спросила его веселая молодая билетерша.

– Я один.

– Ну, если ты один, иди за мной.

И она повела Ивана к дальнему прилавку длинного гардероба.

– Ты запомни, пожалуйста, где будешь раздеваться. Здесь тебе будет нужно получить пальто.

– Спасибо, – сказал Иван, – я бывал здесь уже неоднократно.

– Ух ты, – удивилась девушка, – да ты совсем взрослый, ну ладно.

Лидка была в воздушном, летящем длинном платье розового цвета, в таких же туфельках, с розовым бантом в русых волосах. Иван сначала ее не узнал, но она сама подошла к нему. Она, видимо, пришла сразу после него, и ее к гардеробу провожала пожилая неприветливая женщина. Она что-то быстро прокричала Лидке прямо в ухо и ушла. Лидка сняла шубку, сапожки и осталась в своем розовом платье. Иван уставился на нее, у него даже глаза заболели: столько розового цвета он никогда не видел. В этот момент она и подошла к нему.

Нельзя сказать, что они дружили, но интересовались жизнью друг друга и в некоторой степени приятельствовали. Лида неудачно сходила замуж и теперь жила с мамой в двухкомнатной квартире где-то на Юго-Западной. О личной жизни на такой жилплощади можно было забыть, поэтому, когда Иван уезжал надолго, он оставлял квартиру на Лидино попечение, плату за это не брал, но, когда приезжал, квартира была в полном порядке: холодильник был забит готовой едой и полуфабрикатами Лидкиного изготовления, постель застелена чистым бельем. В общем, о том, что в его отсутствии здесь кто-то жил, ничто не напоминало. Это устраивало обоих. Когда-то давно, Иван уже и не помнил, когда, Лидия вдруг начала его обхаживать, но он, поняв цель ее экзерсисов, очень быстро и необидно ее отшил. Больше она к нему в близкие подруги не лезла, видимо, давнего урока хватило.

Иван заглянул во все комнаты, прошел на кухню. В холодильнике – да, точно, борщ. На плите сковорода с теплыми еще котлетами, в кастрюле, укутанной кухонным полотенцем, гречневая каша, тоже еще теплая. Это он съест, конечно, но сегодня есть еще несколько неотложных дел, придется мотаться по городу, вернется он, наверное, поздно, хотелось бы позаботиться о легком ужине. Есть на ночь борщ или котлеты он решительно не мог. В холодильнике был стаканчик сметаны, изрядный кусок сыра, два вида колбасы, яйца. Это не годилось. Нужны были йогурты, нежирная ветчина, зерновой хлеб и обезжиренное молоко.

Иван сварил себе кофе, намазал маслом кусок бородинского хлеба, положил сверху ломтик сыра, поел. Немного посидел за столом, потом вымыл посуду, принял душ, переоделся (свежая сорочка, отглаженный костюм, строгий галстук) и пошел пешком в МИД. Идти было недалеко, приятная прогулка освежила, воспоминания наплывали, сменяя друг друга, как волны на море.

Сразу после окончания МГИМО он работал в одном из отделов МИДа, а через два года получил назначение в Посольство России во Франции, за ним последовало назначение в Грецию. Последние три года Иван работал в Посольстве Российской Федерации в Федеративной Республике Германии. Несмотря на то, что он ехал в отпуск, посол дал ему несколько конфиденциальных поручений, одно из которых следовало выполнить быстро.

В МИДе он пробыл около двух часов, выйдя оттуда с чувством выполненного долга перед Родиной и одновременно с легким чувством освобождения – начинался отпуск.

Наталья заканчивала доклад на утренней конференции большой московской клиники. Перед ней выступали дежурные педиатры, а она – анестезиологреаниматолог – завершала отчет. Вопросов задали мало, доклад был подробный. Наталья, предвидя коварный интерес кафедральных мэтров, всегда готовилась очень тщательно и в ходе доклада проговаривала возможные ответы. Только бы сегодня все это не затягивалось. Рабочая смена заканчивалась официально в восемь часов, но расходились обычно позже – трудно было сразу перестроиться на вольный лад, поэтому пили чай, передавали следующей смене какие-то упущенные в ходе доклада, казалось бы, мелкие детали о состоянии больных, делились семейными новостями, просто хохотали над новыми анекдотами. Наталья эти посиделки любила и при случае не без удовольствия принимала в них участие. Правда, это случалось редко, так как дел у Натальи было много – она была матерью-одиночкой. Это определение своего статуса она неожиданно услышала в отделе кадров в прошлом году, когда пришла просить какую-то нужную бумагу в Полинин детский сад. Полинины дела занимали много времени, но Наталья ими не тяготилась.

Конференция закончилась на удивление быстро, даже начмед не стал зачитывать очередные устрашающие приказы. Наталья еще немного поговорила со Славиком – доктором, который будет лечить ее больных в течение суток, – и пошла в раздевалку. В сумочке затренькал сотовый телефон – Машка, больше некому.

– Да, Маш!

– Ты что, уже уходишь? – Машка всем своим голосом выражала негодование. – А поговорить?

– Некогда, у Полины завтра день рождения, мы поедем на дачу, надо купить продукты и подарок. А подарок надо еще спрятать.

– Какие продукты, а Толя на что? Ты будешь таскать эти тяжести?

– Толя уже на даче, надо кое-что докупить по мелочам. Ты, кстати, завтра приедешь?

– Ага, гости съезжались на дачу.

– Не будет никаких гостей, только свои, тем более что поеду я завтра не с утра, а ближе к обеду.

– Это почему это?

– Это потому это, что завтра утром приедет племянник Петра Ивановича, и мне надо отдать ему ключи от квартиры.

– Слушай, а почему ключи у тебя, а не у его родственников?

– Да я и сама об этом думала. Видимо потому, что я соседка покойных, и потом ведь я прибиралась в квартире после всего. И с милицией эту квартиру опечатывала.

– Ты мне позвони, когда поедешь, я к тебе пригребу. – Ты лучше прямо с дежурства ко мне пригребай, вместе и поедем.

– Да ну-у, – протянула Машка, – у меня и голова немытая будет, и перышки не почищенные, и одежда не дачная. Нет, я лучше пулей домой, а потом к тебе.

– Знаю я, как ты пулей. Ладно, вечерком звони. Целую.

– Я тебя тоже.

Новенькая машинка – подарок братьев к восьмому марта – сверкала лаком. Наталья подошла и полюбовалась блестящими крыльями, вытянутыми фарами. Нажала на кнопку брелока, и машинка пискнула, приветствуя и радуясь встрече. Так, теперь надо осторожненько выехать со стоянки. Езда задним ходом удавалась Наталье плохо, ну не то что совсем плохо, но не так хорошо, как вперед. На этот раз все обошлось, и Наталья, победно сверкнув фарами сторожу, выехала за ворота клиники. Садовое Кольцо уже вовсю трудилось – неслись машины, ехали троллейбусы, по тротуарам деловито шли пешеходы. Наталья любила Москву. Она знала и понимала этот огромный город с его радостями и ужасами, с его талантливыми и умными людьми и проходимцами всех мастей, с приезжими и коренными москвичами. Это была ее судьба. Она родилась на Урале, в большом промышленном городе. Ее сестра Ольга была старше на целых восемь лет и воспринимала ее рождение как наказание. Ольга была талантлива. Она пела, не просто напевала, а имела Голос. Понятно, что родители занимались старшей дочерью значительно больше, чем младшей. Ее надо было водить в музыкальную школу, возить на концерты, шить специальные концертные платья, покупать умопомрачительной красоты туфельки на высоких каблуках, ею надо было гордиться и восхищаться. Поэтому Наталья, которая никакого особенного таланта не имела, росла сама по себе лет до четырнадцати. Ольга к тому времени блестяще закончила московскую консерваторию по классу вокала и была принята с испытательным сроком в московский театр оперетты, отслужила там один сезон и поступила по конкурсу в Большой. В зимние каникулы Наталью отправили к сестре в Москву. Москва стала для Натальи родной не сразу. Она долго не могла разобраться в хитросплетениях московских улиц, плутала в переходах метро. А потом как-то забрела в тихий переулочек в самом центре, и сразу стало уютно и очень по-домашнему спокойно. Падал неторопливый снег, стоял низенький дом с колоннами, улица была пустынной, и тут Наталье вдруг все стало ясно. Она поняла, что Москва – это просто город, в котором живут люди. Они только делают вид, будто все время торопятся, на бегу читают, едят, даже спят, а на самом деле они живут, когда оказываются вот в таких переулочках. Здесь они останавливаются и смотрят на снег, на дом с колоннами, отдыхают и бегут дальше играть в постоянную нехватку времени.

С сестрой отношения складывались непросто. У Ольги была сдача спектакля, и она металась между репетициями и примерками костюмов, которых меняла по ходу действия целых шесть. Никак не удавался грим. Было испробовано уже несколько вариантов, но тот образ, который нравился Ольге, решительно отвергался режиссером, а тот, который устраивал режиссера, не бралась выполнять ни одна гримерша, потому что он делал Ольгу лет на пятнадцать старше.

Решение родителей отправить младшую сестру на каникулы Ольгу возмутило. У нее спектакль и вообще личная жизнь. Что она будет делать с этой пигалицей в новогоднюю ночь? А как же Павел, как быть с ним? У нее однокомнатная квартирка, в которую ну вот совсем никак не вписывалась эта девчонка. Но деваться было некуда, ведь она сама принимала участие в подарке на тридцатилетнюю годовщину свадьбы вскладчину с родственниками, которые вручили ее родителям путевку в Чехию на католическое Рождество. На вокзал Ольга приехала с тяжелым чувством. Поезд приходил в половине седьмого утра. Накануне репетиция затянулась далеко за полночь, квартира осталась неубранной, и в холодильнике – какие-то жалкие сосиски и йогурты. Чем она будет кормить сестру? Чем вообще кормят детей? Ладно, можно будет быстренько сбегать в супермаркет и купить каких-нибудь салатов, что ли.

Она ожидала увидеть этакую провинциальную нескладеху, но из вагона выпорхнула красивая, хорошо одетая девушка с ладненькой фигуркой. Ольга с трудом узнала младшую сестренку, только по синим, как у мамы, глазам. Это был первый приятный сюрприз. Второй, не менее приятный, ждал ее дома, когда Наташа стала разбирать чемодан. Большую часть чемоданного пространства занимала домашняя еда – пирожки с мясом, большой кусок буженины с упоительно хрустящей корочкой, соленые огурчики, плюшки, жареная курица.

– Наташка, как ты это все довезла? – Довезла вот.

– Давай рассказывай, что там дома, как мама, как папа?

– Уехали, – вздохнула Наташа, с недоверием уворачиваясь от объятий сестры.

Две недели пролетели быстро. Новый год встретили в шумной компании молодых артистов. Наташа сестре не мешала, даже наоборот. Теперь утром Ольгу ждал завтрак, а вечером – красиво накрытый вкусный ужин. Сестры подружились, и когда пришло время выбирать ВУЗ, Наташа выбрала Московский медицинский институт. Ей было, где жить, было, с кем дружить. А потом она осталась одна…

Подъезжая к Дому игрушек, Наталья четко знала, что купит Полине в подарок. Три дня тому назад она специально приводила сюда дочку, чтобы подсмотреть, какую игрушку та захочет больше всего. Оказалось, что Полине нравится игрушечная кухня, которая красовалась в отделе кукольной мебели. Дороговато, подумала тогда Наталья, но, в конце концов, решилась на такую трату, ведь Полине ни в чем нельзя было отказать. Пока проверяли содержимое большой, принесенной грузчиком со склада коробки, выносили и грузили ее в багажник машины, прошло около часа. Надо еще купить продукты на дачу, вспомнила Наталья. Да где же этот листочек, на котором записано, что купить? Листка не было. Содержимое сумочки было вывернуто на сидение, каждый предмет отдельно прощупан (при этом обнаружилась квитанция, безвозвратно потерянная две недели назад), карманы тоже подверглись тщательнейшей проверке – листка не было. С обреченным видом Наталья заглянула в бардачок, обыскала сидения и пол – листка не было. Придется ехать домой и искать, потому что, если звонить Толе, он, наверное, не вспомнит все, что надо купить, или обязательно чтонибудь забудет. Вот незадача!

К дому Наталья подъехала уже около полудня. Квартиру в этом доме купила Ольга незадолго до своей гибели. Вернее, были куплены две квартиры одна над другой, согласована перепланировка, сделан дорогой ремонт, привезена итальянская мебель, развешены красивые шторы, расставлены безделушки, прописаны в квартире Наталья и Полина. А потом был этот злополучный авиарейс, который закончился катастрофой для всей семьи: папа и Ольга погибли, мама слегла с инфарктом, из которого не выбралась, и Наталья с Полиной остались вдвоем.

Наталья кивнула охраннику и въехала во двор. У нее было свое место на стоянке, но сегодня она оставила машину перед подъездом. В вестибюле было прохладно, пахло свежемолотым кофе и духами.

– Здравствуйте, Наталья Сергеевна, с дежурства? – поприветствовал ее охранник, не тот, который на воротах, а другой, из подъезда.

– Здравствуйте, Андрей, вы мне не поможете? – Наталья знала их всех по именам.

– Конечно, Наталья Сергеевна, только позову Мишу, пусть посидит.

Миша, напарник Андрея, вышел из каморки, улыбаясь Наталье, и тоже спросил:

– С дежурства?

– Да, Миша, с дежурства.

– Как сегодня, удалось отдохнуть? – И да, и нет, как обычно.

Миша сочувственно пощелкал языком. Это у него очень ловко получалось, Наталья пробовала, даже просила научить, но у нее ничего не выходило. Это у них была обычная шутка со щелканьем, поэтому Наталья от души засмеялась.

Ящик с кухней был благополучно донесен до лифта, поднят на пятый этаж и внесен в квартиру. Теперь его надо было спрятать так, чтобы любопытная Полина не нашла раньше времени. Куда же его спрятать? Раньше такая проблема не стояла – можно было позвонить в квартиру напротив и укрыть там хоть булавку, хоть слона. Но теперь сургучная милицейская печать закрывала туда доступ. Наталья вздохнула и по полу поволокла ящик в комнату для гостей. Быстренько перекусить и ехать за продуктами. Кстати, найти листок тоже не мешало бы. Но для начала – в душ. Эта жара в конце апреля в Москве не предвещала ничего хорошего. Распустились листья на деревьях, на клумбах высажены тюльпаны и нарциссы, люди ходят в летней одежде, но не факт, что завтра все останется по-прежнему. Подует холодный ветер, примется моросить мелкий нудный дождик – и все, кончилась лафа. Половина населения простудится и пойдет на больничный, другая половина простудится тоже, но на больничный не пойдет, а будет поджидать первую половину, чтобы подарить ей свои, выращенные в условиях сниженного иммунитета, микробы и вирусы, чтобы жизнь после больничного не казалась малиной! А пока Москва нежилась в лучах жаркого солнца днем, отдыхала от жары ночью и имела очень довольный вид.

Душ освежил, но сказалась бессонная ночь. Захотелось спать так, что Наталья, еле успев поставить будильник на 14:30, сразу рухнула поперек кровати.

Алексей с хрустом потянулся и нажал кнопку телевизионного пульта. Можно понежиться в постели – имеем два законных выходных. Перед майскими праздниками это была неслыханная роскошь, но вчера лично заместитель Министра внутренних дел пожал ему – майору Пронину (наградил же Бог фамилией) – руку и, подмигнув, сказал, нет, приказал начальнику отделения милиции полковнику Сухомлину предоставить герою (он так и сказал – «герою») два выходных дня в награду за разработку и выполнение особо опасного задания. Короче, Алексей и его отдел поймали целую группу жестоких убийц, которые действовали скрытно, исчезали с места преступления молниеносно и следов не оставляли. Жертвами их были очень состоятельные люди в Москве, Санкт-Петербурге, Владивостоке, Пензе и других городах. Дело было на контроле у самого Министра. Не было ничего, за что можно было бы зацепиться. Занимались им важняки с Петровки. Алексей вошел в это дело случайно – получил наводку от одного из своих осведомителей о намечающемся ограблении банка. Тогда никто не связал эти сведения с бандой, орудовавшей в это время где-то за пределами Москвы. Человечек указал и время, и место предполагаемого преступления. Но что-то подсказывало Алексею, что это липа, и решено было сделать вид, будто основные силы отделения выдвигаются именно туда, куда указал осведомитель, а убойный отдел стал следить за человечком, который и вывел на банду. В общем, было даже смешно. Никто из бандитов не успел не то что пистолеты вынуть, а штаны надеть. Взяли их в бане, где они дружненько расслаблялись перед очередным налетом. Вот сегодня по этому случаю и образовался выходной, а еще и завтра тоже выходной, а послезавтра – там уже суровые будни, но это еще только послезавтра. По телевизору симпатичные ведущие с очень жизнерадостными голосами исполняли утренний ритуал – будили население перед рабочим днем. И все у них получалось очень ладно. Как будто бы они не знали, кто это придет к ним сегодня и что он такое скажет. Поэтому встречали гостя студии радостно, задавая как бы неожиданные вопросы и с неподдельным интересом слушали тоже как бы неожиданные ответы. Потом появился повар в колпаке с полотенцем, засунутым за пояс, и стал показывать, как нужно запекать мясо в фольге. Вот этого Алексей вынести никак не мог. Сразу засосало под ложечкой, есть захотелось так, что даже свело раненую руку. Алексей насторожился. Рука ныла всегда, предупреждая об опасности, не реагируя ни на изменение метеоусловий, ни на обезболивающие таблетки. В отделе об этом знали и перед важными задержаниями всегда интересовались состоянием конечности. Сейчас рука ныла как-то очень настойчиво, не похоже, что от голода, и Иван на всякий пожарный позвонил в отдел. Вроде бы ничего особенного не произошло: два бытовых убийства, один неопознанный труп бомжа. Но рука ныла.

Надо поесть, решил Алексей и быстренько соорудил яичницу из пяти яиц с тертым сыром, сметаной и кусочками поджаренного хлеба. Кофеварка уже булькала, в экстазе выдавливая последние капли кофе. Вкуснотища! Занятий особенных не было. Надо было дойти до прачечной, сделать маломальскую уборку в квартире, хотя почему маломальскую, можно и генеральную, потом у него было деловое питье пива со знакомым участковым. Да, деловое. Бывает же деловой обед, а у них – деловое пиво.

На одевание ушло ровно три минуты – сказывался милицейский опыт, еще пятнадцать минут Алексей шел быстрым шагом до прачечной, минут десять пререкался с приемщицей, которая никак не могла найти пакет с простынями, еще пятнадцать минут шел назад, а рука все болела.

Да что же это такое? Алексей еще раз позвонил в отдел, опять все нормально. Да и что может случиться за полтора часа? Надо взять себя в руки, где у нас тут швабра, тряпки, всякая моющая химия, ведро и прочая канитель? Все-все-все, это просто нервы, запоздалая реакция со вчерашнего дня. Все будет хорошо.

– Все могут короли, все могут короли, и судьбы всей земли вершат они порой, – заголосил он фальшиво, сразу полегчало.

Жена ушла от него через три месяца после женитьбы, не выдержав его совсем не светских манер и постоянного безденежья. Причем он ее честно предупреждал, что у него работа такая – ненормированный рабочий день, отсутствие всяких там выходных, как у нормального населения, ночные телефонные звонки, иногда в самый неподходящий момент, а зарплата – фюить в первую же неделю. Надо экономить. Хорошо, что квартира у Алексея была – трехкомнатная в центре, досталась от бабушки. Лидия, жена, попыталась было оттяпать часть жилплощади, но друг Алексея Петя Девятов как-то ловко спровадил ее к маме в Тамбовскую область, причем никаких претензий бывшая жена уже не имела.

Алексей жил в спальне. Там у него стоял раскладной диван, телевизор, там же помещался шкаф с одеждой. Остальные комнаты Алексей посещал редко. Понятно, что, когда вдруг приходили гости, накрывался парадный стол в парадной комнате, находилась даже скатерть, а к ней салфетки, но это бывало очень редко. А с друзьями посиделки устраивались обычно на кухне – и раковина близко, и холодильник – вот он, не надо далеко за пивом ходить. В третьей комнате у Алексея был склад не склад, но хранилище. От бабушки осталось много вещей – картины, статуэтки, письма, перевязанные веревочками и тесемочками, видимо, в зависимости от степени важности, фронтовые ордена деда и еще много всего, что Алексей не решался выбросить. Поэтому уборка – генеральная, конечно, – заняла не очень много времени, но почему-то Алексей устал.

Даже странно, подумал он, ведь на работе теряешь гораздо больше сил, а усталость приходит только тогда, когда добираешься до дивана. Видимо, все дело в мотивации: домашняя работа – это такой вид насилия над человеческой психикой (не хочется, но надо), а любимая работа – это любимая работа.

Желудок сигнализировал, что пора обедать, но холодильник, отомстив за утренний пищевой разврат, виновато продемонстрировал пустые полки. Надо было идти в магазин. Алексей прикинул, куда идти – на стоянку за машиной или сразу в магазин. Если брать машину, то надо потом ставить ее обратно. А если тащиться с сумками без машины, то много из-за больной руки не утащишь. Придется идти за машиной. Раньше его машина стояла себе под окном и была к услугам двадцать четыре часа в сутки. Но после серии поджогов Алексей предпринял все меры к тому, чтобы обезопасить себя от подобных сюрпризов и обзавелся местом на охраняемой стоянке. Стоянка была в двух кварталах от дома, магазин – в одном. Ладно, решил Алексей, пойду пешком. Он быстро собрался и неспешно двинулся в сторону магазина.

Будильник звенел, телефон тоже надрывался, Наталья спала. Каким-то усилием сонного сознания она услышала трезвон и открыла глаза. Часы показывали 14:45. Кошмар! Надо было быстро вставать, делать все намеченные на сегодня дела, ехать за Полиной в детский сад. Пришлось срочно менять план. Сначала она сделает уборку, в это время будет крутиться стиральная машина, потом заберет Полину из детского сада, и они вместе поедут за продуктами. Но не тут-то было! Телефон! Наталья схватила трубку:

– Але!

– Наталья Сергеевна, это Марина Анатольевна из детского сада. Извините, что не успели вас утром предупредить. Дело в том, что сегодня короткий день, и мы работаем до 15 часов. Вы сможете забрать Полину?

– Ох! – Наталья села, скорее, упала на стул. – Да, конечно, только я задержусь минут на десять.

– Ну, мы вас ждем.

Так. Одеться, накраситься, нет, краситься некогда, сойдет и так, закрыть квартиру и бегом. На лестнице стоял мужчина, курил и говорил что-то по телефону. Наталья возмущенно взглянула на него – курить в подъезде запрещено. Некогда вглядываться, некогда отчитывать, быстрее за Полиной. В будке охраны никого не было. Странно, но возможно. Наталья вышла из подъезда и, прежде чем сесть в машину, подошла к охраннику на воротах:

– Сергей Васильевич, в нашем подъезде посторонний на лестнице курит, а Андрея и Миши на месте нет, не посмотрите?

– Конечно, Наталья Сергеевна, посмотрю, давайте выезжайте, я закрою и пойду в ваш подъезд.

Наталья выехала на улицу и увидела в зеркало заднего вида, как Сергей Васильевич закрывает шлагбаум и направляется к дому.

Полина встретила мать ликующим криком и вскочила на нее, как обезьянка, ухватив руками за шею.

– Мамочка, ты сегодня не пойдешь на работу? А у меня завтра день рождения или еще послезавтра? А ты мне подарок купила? А мы на дачу сегодня поедем? А куда мы сейчас пойдем?

– Ох, Полина, ты бы вопросы по очереди задавала, что ли.

– А Марина Анатольевна говорит, что я лучше всех соображаю, только жалко, что у нас семья неполная. Мама, а что такое неполная, худая, да?

Марина Анатольевна заливалась густой краснотой:

– Наталья Сергеевна, вы извините, пожалуйста, вырвалось невзначай.

– Полина, пошли, – Наталья взяла девочку за руку и повела ее к выходу, а воспитательница все шла за ними и говорила:

– Простите, простите…

– Да не переживайте вы так, Марина Анатольевна, у нас на самом деле неполная семья. До свидания, хороших праздников.

Настроение было если не испорчено, то требовало, скажем, психологической коррекции – большую шоколадку или пирожное, или, на крайний случай, пепси-колу или фанту. Это было их с Полиной ноу-хау – снимать стресс сладким. Она знала, что миллионы людей именно так и поступают в тяжелых ситуациях. И ее личный опыт подтверждал – это на самом деле действенный метод.

– Полинка-Малинка, мы едем в супермаркет, а потом будем кутить.

– Что мы будем делать? – Ну, праздновать. – Что праздновать?

– Завтра Первое мая, вот мы и будем его праздновать.

– Смешной праздник. – Почему смешной?

– Потому что мая, а не июня, или какие там месяцы еще бывают, или всегда, когда бывает первое надо праздновать?

– Ох, Полина, ты кого угодно запутаешь.

Магазин был любимый и проверенный. Много раз Наташа закупала тут такое количество еды, что можно было накормить ею небольшой симфонический оркестр. В дачном поселке магазинчик был так себе, да и цены там кусались. Почти до верха загрузив тележку, Наталья пошла было к кассе, но тут выяснилось, что Полина, все время вертевшаяся около нее, куда-то исчезла. Наталья не испугалась. Девочку в магазине все знали, охрана ни за что бы ее не выпустила без мамы, тем более, охранник на выходе знал Наталью в лицо и много раз помогал грузить тяжелые сумки в багажник. Наверное, она подошла к своей любимой витрине с игрушками. Обычно в супермаркете никогда игрушки не покупались, но посмотреть было очень интересно.

– Полина, ты где? Полина!

Около игрушек девочки не было. Не было ее и в кондитерском отделе.

Да где же она?

Иван вошел в знаменитый Смоленский гастроном. Он помнил его другим – с прилавками, кассами, перед которыми закручивалась причудливыми спиралями длиннющие очереди, с постоянно толкущимися перед витринами людьми. Здесь часто «давали дефицит», было много приезжих, и Иван этот гастроном не любил. Он в детстве чаще ходил в другой магазинчик – за углом. Там было тихо, даже сонно, почти никогда не было народу, и продавщица (ее все так и называли – «продавщица») Анна Петровна с удовольствием отпускала Ивану нехитрую снедь, за которой его обычно посылали родители: молоко, мягкие, только что испеченные, булки, голландский сыр (порезать или кусочком?), сочную докторскую колбасу (опять же порезать или кусочком). Сейчас того магазинчика не было. На его месте было какое-то кафе в стиле ретро. Иван в один из приездов заходил туда из любопытства, но, оглядевшись, ушел. Не понравилось.

Горы продуктов высились на стеллажах, лежали в корзинках, красовались в витринах. Покупателей было немного – дорого. Иван огляделся. В Берлине его любимый магазин выглядел менее богато, хотя так же респектабельно. Так, йогурт, круассаны, хороший кофе, останкинская сметана, пармская ветчина…

– Скажите, вы мой папа?

Перед Иваном стояла маленькая девочка в голубеньких брючках и яркой футболке.

– Я? – удивился Иван, – даже не знаю. А ты кто? Где твоя мама?

– Будем знакомы, – малышка протянула ему ладошку, – меня зовут Полина Голицына. Мне скоро будет пять лет. Я живу там (неопределенный кивок в сторону). Иван осторожно взял ее ладошку в руку:

– Меня зовут Иваном, очень приятно

– Полина, ты где? – женщина, нет, скорее, девушка быстро шла и оглядывалась. Перед собой она катила полную тележку продуктов.

– Мама, я здесь, смотри, кого я нашла!

– Ох, Полина! Извините ее, пожалуйста, эти ее вечные фантазии…

Женщина подняла на Ивана глаза. Иван на мгновение перестал дышать. Бог мой, это ведь она, из снов. Конечно! Глаза, движения… Она! Что делать? Познакомиться? А как? Предложить донести продукты, а он даже не на машине. Глупая идея – не взять машину. Девочка доверчиво втиснула маленькую ручонку в его ладонь. Они теперь стояли вдвоем напротив ее мамы. Иван совсем растерялся. Что делать с девочкой, надо, наверное, что-то ей сказать. Вообще, как разговаривают с детьми? И потом эта малюсенькая ручка в его ручище, что с ней делать?

Конечно же, она сразу его узнала и даже не успела удивиться. Хотя через минуту удивилась тому, что он-то ее и не узнал, хотя они провели с ним целый вечер и часть ночи. Нет, не узнал. Или притворился, что не узнал? Это было настолько странно, что Наталья растерялась. Знакомиться, что ли, снова? Глупо и нелепо как-то. Но завтра он придет забирать ключи от квартиры, что тогда? Так, а, может быть, у него амнезия? И, кроме того, ей показалось, что он «повелся», решил за ней поухаживать, что ли. Это было уж совсем странно. Из ступора ее вывел подходивший к ним человек.

– Наталья Сергеевна, здравствуйте! – Наталья повернулась на голос и увидела Алексея (ах, отчество забыла) Пронина, милиционера, который ее допрашивал, вернее, опрашивал, когда обнаружили мертвых соседей.

– Здравствуйте, Алексей… извините, отчество ваше забыла.

– Можно без отчества. А где дочурка?

– Да вон, очередного мужчину на роль папы примеряет.

Алексей пристально посмотрел женщине в лицо: ей подобные высказывания, как ему казалось, были несвойственны. Что у нее произошло, что она за иронией прячет? Горечь, досаду, отчаяние? Полина тоже увидела Алексея, вызволила руку и вприпрыжку подбежала к нему:

– Привет!!! Как поживаешь? Ты с нами будешь кутить?

Алексей подхватил девочку здоровой рукой и посадил на плечи. Полина победоносно глядела сверху на мать, на незнакомого Ивана, на какого-то мальчишку и его бабушку, которые стояли около витрины с молочными продуктами и выбирали сметану. Так они и подошли к кассе. Наталья кивнула Ивану издали, и ее закрыла какая-то массивная женщина. Сразу после того, как они вышли из магазина, Алексею позвонил дежурный и сообщил, что найден убитым участковый милиционер, оружие похищено, и Алексею надо сию минуту прибыть на место происшествия. Вот тебе и рука! Алексей с сожалением опустил Полину на асфальт:

– Вы извините, Наталья Сергеевна, служба. Он исчез так же быстро, как и появился.

Иван опешил. Вот только что эта необыкновенная девушка была с ним, и вдруг ее увели, а она даже не оглянулась. Иван пошел за ней, но касс было много, и, пока высматривал ее, она, видимо, уже оплатила покупки и ушла. Ивана охватило отчаяние и досада на этого мужика, который так некстати встрял между ним и незнакомкой. Хотя почему незнакомкой? Иван теперь знал, как ее зовут – Наталья Сергеевна. Сколько может быть женщин с таким именем в Москве? Так, а девочка сказала ему, что она – Полина Голицына, значит, ее маму зовут Наталья Сергеевна Голицына, если, конечно, она не осталась на девичьей фамилии. Ничего нет проще. Какое-то смутное воспоминание свербило мозг: рука с кружевным платочком, взгляд изпод вуали (господи, какая еще вуаль?), фамилия эта – Голицына – откуда он все это знает? Откуда он знает, как она говорит, слегка наклонив голову, как смотрит прямо в лицо? Иван покрутил головой.

– Пожалуйста, – девушка на кассе удивленно и нетерпеливо постукивала пальцами по прилавку.

Иван поставил корзинку с продуктами, и она быстро начала считать товар.

– С вас семьсот тридцать три рубля семнадцать копеек. Дисконтная карточка есть?

Иван виновато развел руками.

– Увы, а оплату кредитными картами вы принимаете?

– Да, любыми.

Иван подал кассирше карточку Дойче банка. Она бросила на него заинтересованный взгляд, но не сказала ни слова – профессиональная этика. Через минуту он выходил из магазина с пакетом, в котором аккуратно были уложены продукты. По привычке сунул руку в карман за ключами от машины, но вспомнил, что он, видите ли, гуляет, поэтому сейчас потащит через всю улицу этот нелепый пакет, особенно нелепый в сочетании с его внешним видом. Дипломат с авоськой. Хорошо, что Наталья Сергеевна Голицына его не видит.

А Наталья сидела за рулем машины и наблюдала, как Иван вышел, как он крутил головой, видимо, разыскивая кого-то, может быть, ее. Когда он сунул руку в карман и сразу же вынул ее, Наталья поняла, что он без машины, но забыл об этом. Скорее всего, он человек привычки. Она много знала о нем из рассказов Анны Дмитриевны. Для Натальи он был почти членом семьи. Анна Дмитриевна показывала Ванечкины фотографии: вот он только родился – смеющаяся молодая, очень красивая, мать с белым кулечком на руках, вот он пошел в детский сад, вот он в первом классе, а вот в десятом. Это он на приеме в Кремле, это – с президентом, это – с послом. Да, это был совсем другой мир, где царствовала Политика, и Наталье до этого мира было как до Луны. У нее были Полина, братья, тяжелая работа и подруга Машка, без которой она никак не могла долго обходиться. Что-то она давно не звонила, кстати, наверное, запарка на работе. Как же Иван Ильич Горчаков мог ее не узнать?

…На отпевание он опоздал – задержался самолет, и на кладбище приехал с какой-то девицей. Родственники – очень старенькая женщина в норковой шубе до пят и мужчина неопределенных лет с массивной тростью – рванулись к нему, если можно было так назвать мелкую семенящую одышливую ходьбу. Он обнял их, что-то шепча в утешение, очень нежно взял женщину под руку и повел к могиле. Девица цеплялась к нему с другой стороны, но схватиться ей было не за что – обе его руки были заняты. Около могилы он стоял как каменный, без единого движения, без слов и без слез. Кто-то из друзей покойных подходил к нему, говоря приличествующие случаю слова утешения, он вежливо кивал.

Наталья стояла недалеко. Когда стали бросать землю на гробы, он отвернулся, тогда она подала ему горсть земли, чтобы он тоже бросил. Он встретился с ее глазами. В этом взгляде было столько печали, что Наталья едва удержалась, чтобы не погладить его, как маленького, по голове. Все закончилось. Несколько человек сказали надгробные слова, служащие закопали могилу, поставили один, общий, крест, засыпали холмик цветами, отошли к машинам. Девица, которая приехала с Иваном, хлопотала около капота «Волги» с шашечками, доставала бутылки с водкой, выставляла подносы с пирожками, раскладывала бумажные салфетки.

– Подходите, помянем усопших, – говорила она каждому, кто оказывался в поле ее зрения, наливала водку в пластиковые стаканчики и указывала на пирожки. Иван стоял один, отрешенно глядя на всю эту суету. Уже никто ничего не говорил, брали стаканчики, выпивали, морщась, закусывали, отходили, давая место другим. Наталья взяла Ивана за рукав, подвела к «Волге»:

– Выпейте, а то замерзнете.

Он неловко взял стаканчик, расплескав половину водки, выпил и стал оглядываться, куда его выбросить. Наталья вложила в его руку пирожок, взяла пустой стаканчик и выбросила его в мешок для мусора.

Поминки продолжили в кругу близких друзей. Наталья к этому кругу, без сомнения, принадлежала, но идти не хотела. А потом как-то сразу передумала и, забежав на минуточку в свою квартиру, пришла, уже без шубки, к соседям. Было непривычно тихо. Настя, домработница, поправляла невидимые складки на скатерти. На подставке для цветов стоял семейный портрет Петра Ивановича и Анны Дмитриевны, перехваченный траурной лентой. Наталья вдруг осознала, что их нет. Они могли бы еще жить, радоваться, печалиться, но их нет. Иван сидел в любимом кресле Петра Ивановича и смотрел перед собой. Людей было немного: Иван с девицей, Наталья, деловой партнер Петра Ивановича, трое его сослуживцев, две школьные подруги Анны Дмитриевны, какая-то женщина, видимо, жена одного из приглашенных. Старушки и господина с тростью не было: поездка на кладбище тяжело им далась, и на поминки они не пришли. Как-то так получилось, что Наталья пригласила всех к столу и первая, глотая слезы, сказала о том, какие это были хорошие люди – Петр Иванович и Анна Дмитриевна, и как она их любила. Девица с удивлением и некоторой даже брезгливостью смотрела на нее, Иван сидел молча, все остальные одобрительно кивали головами. Выпили за помин душ усопших, поели, потом стали говорить все подряд, мужчины вышли на лестничную клетку покурить, а Наталья пошла на кухню – помочь Насте. На кухне был какой-то странный беспорядок: пирамиды грязных тарелок, стаканы и рюмки стояли на столах, подоконнике и даже на стульях. Никогда бы Анна Дмитриевна не допустила такого безобразия. Но самым странным было то, что тут был Иван. Он смотрел в окно, опираясь на подоконник, плечи его вздрагивали. Когда он вышел из-за стола, Наталья не заметила.

– Вы поплачьте, – сказала Наталья, – легче будет. Он оглянулся и вдруг зарыдал, сдавленно, сдерживая слезы, пытаясь унять дрожь в руках. Это ему никак не удавалось, и он старался не смотреть на Наталью – было стыдно. Наталья силой усадила его на табурет, принесла в стакане минеральной воды, он все рыдал. Одной рукой она обхватила его шею, а другой пыталась втиснуть край стакана между плотно стиснутыми губами. Он, наконец, дал себя напоить и глухо сказал:

– Это были мои последние близкие люди на земле, – и отвернулся от нее – снова зарыдал.

– Я знаю, – сказала Наталья, – для меня они тоже были близкими людьми.

Он пытался взять себя в руки, перестать рыдать, но не мог. Тряслась челюсть, ходуном ходили плечи, лились слезы. Он понимал, что это истерика, несколько раз задерживал дыхание, чтобы прекратить это, но ничего не помогало. После минералки стало на минуту легче, затем все повторилось. Он с трудом поднялся:

– Мне надо выйти.

Наталья открыла балконную дверь, взяла его за руку и потянула. Он чуть не упал, сделал несколько шагов и оперся рукой о ее плечо. Выходить было страшно. Наталья шагнула на балкон и, взяв его за лацкан пиджака, втащила его за собой:

– Ничего сделать нельзя, их не вернешь. Надо попробовать жить без них, ты понимаешь?

Он машинально отметил это «ты», но ничего не сказал. А она все что-то говорила, даже крутила руками перед его лицом, потом подошла к нему вплотную и обняла, крепко прижав свою голову к его груди. Ему стало спокойно и тепло, перестали трястись плечи. В ее позе было что-то умиротворяющее, что-то такое, чего он не мог объяснить словами. Пахло женским теплом, чуть заметно – духами. Ее руки крепко обнимали его, он тоже ее обнял. Стояла тишина, кажется, даже было не слышно голосов во дворе.

– Вот ты где! Я тебя ищу-ищу, а ты… Иван, ты меня слышишь? – девица теребила его за рукав, – все уже расходятся, ты же хозяин, выйди, попрощайся с людьми.

Иван нехотя расцепил свои руки, Наталья тоже отстранилась.

– Сейчас приду, – сказал он, – иди, Лида.

Лида, как-то очень выразительно шевельнув бровью, ушла. Иван поцеловал Наталье руку:

– Спасибо. – Не за что.

– Мы еще увидимся? – Не уверена.

– Я бы хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали для моей семьи, – тон Ивана сделался сам собой официально вежливым.

Наталья моментально уловила эту перемену. Так: неловкость, досада на себя, что не смог удержать в ее присутствии слезы и, наверное, страх перед девицей. Кстати, кто она ему? Очень разные люди, очень странная пара. Как будто он ее подцепил случайно на панели. Короткая юбка, ботфорты, яркая боевая раскраска на лице, слишком громкий голос, слишком любопытный взгляд, слишком, все слишком.

– Вот вы и поблагодарили, а насчет денег обратитесь к моему брату Анатолию Дмитриевичу. Вот его визитка, – Наталья достала визитку из обшлага траурной перчатки, которую достала из кармана.

Иван неловко взял визитку:

– Да-да, конечно, деньги, я как-то о них совсем забыл, простите.

– Иван, тебя ждут, – раздался уверенный громкий голос, в котором явно слышалось: «Когда эта от тебя отстанет?».

– Иду, – Иван оглянулся на мгновение и шагнул вглубь кухни.

Наталья постояла еще немного, послушала шум города, посмотрела на копошащихся внизу людей и вернулась в квартиру. В прихожей шелестели голоса – прощались. Ей хотелось уйти незаметно, но выйти через черный ход она не решилась, тем более что Настя куда-то делась. Надо ее найти. Наталья обошла квартиру. Насти нигде не было. Она набрала номер ее мобильного – телефон абонента был недоступен. Что за чудеса? Настя никогда такого себе не позволяла. Горы посуды продолжали стоять на кухне без всякой подвижки, из крана капала вода, горел свет. Слышался уже спокойный голос Ивана. Наталья еще раз обошла комнаты внизу и поднялась на второй этаж. В спальне был обычный порядок, пахло духами Анны Дмитриевны, на покрывале лежала ее театральная сумочка. Дверь в кабинет Петра Ивановича была чуть приоткрыта, из дверной щели вырывался тусклый свет. Наталья опасливо открыла дверь, свет погас, мимо нее пронеслась какая-то тень, послышался грохот чего-то упавшего в кабинете. Наталья закричала:

– Помогите!

Как-то сразу не стало сил. Она сползла по стене на пол и взялась за голову – видимо, тот, кто выбежал из кабинета, ударил ее. Вдруг стало тихо, потом послышались шаги, на втором этаже зажегся свет, и на лестнице показалась сначала голова Ивана, а потом весь Иван.

– Что с вами, вам плохо, может быть, скорую вызвать? – он участливо склонился над ней, неудобно встав на колени.

– Помогите мне встать.

– Да-да, конечно, может быть, воды?

– Не надо воды, давайте зайдем в кабинет. По лестнице поднимались Настя и девица.

– Что там такое опять? – это, конечно, девица.

– Наталья Сергеевна, что случилось, вам плохо? – это Настя.

Наталья некоторое время смотрела на них, потом спросила:

– Настя, где ты была?

Настя стояла, потупившись, и молчала. Почему она молчала?

– Это что, допрос? – встрепенулась вдруг девица. – Что происходит, я не понимаю.

– Настя, где ты была? – настаивала Наталья.

– Простите, Наталья Сергеевна, жених мой приезжал на два дня, сегодня мы с ним совсем не виделись, а ему уезжать, вот я и вышла с ним попрощаться.

– А вы где сейчас были? – Наталья повернулась к девице.

– Иван, почему ты позволяешь этой командовать в твоем доме? – взвизгнула девица. – Кто она такая вообще?

– Что случилось? – спросил Иван Наталью, рукой отсекая девицу.

Наталья помолчала, потом решительно заговорила:

– Какой-то человек находился в кабинете. Когда я зашла, он пробежал мимо меня и свалил, наверное, стул. Мне бы хотелось знать, кто это был.

– А ты зачем сюда поперлась? Ты кто, член семьи? Прислуга? Кто ты такая? – вдруг заорала девица, норовя достать до Натальиной головы (волосы, что ли, решила рвать? )своей лапкой.

Иван оттащил ее от Натальи, которая продолжала спокойно стоять перед дверью кабинета.

– Лидка, ты что? Уймись сейчас же! Стыдно!

– Чего я должна стыдиться? Я твое добро охраняю, а то много тут всяких.

Наталья наконец вышла из ступора, вызванного неожиданной атакой Лидки, открыла дверь в кабинет и, пошарив рукой по стене, включила свет. Конечно же, валялся стул с высокой спинкой, на котором лю-била сидеть Анна Дмитриевна. Он всегда стоял очень неудобно для входящих, лицом к письменному столу, за которым работал Петр Иванович. Анна Дмитриевна сидела на этом стуле и смотрела на мужа. Теперь стул лежал на полу. Иван подошел и поднял его, но поставил не так, как он стоял, а к стене. Наталья нарочито спокойно взяла стул за спинку и переставила его на место.

– Странно, – сказал Иван, – а я и забыл совсем. Он с интересом посмотрел на Наталью. – Так вы и есть знаменитая соседка?

– Да, я соседка, уж не знаю, чем знаменитая, но это была и моя семья тоже. Извините, мне надо идти.

В кабинете был, на первый взгляд, порядок, но створки книжного шкафа распахнуты настежь, альбомы с фотографиями лежали на столе Петра Ивановича. Чего-то недоставало. Чего? Картины? Нет, с ними все в порядке. А ведь в коллекции Горчаковых были подлинники Поленова, Левитана, других, менее известных живописцев. Картины были точно все. Книги? Старинные фолианты на верхних полках – все тут, да и остальные, похоже, не взяли. Тогда кто и для чего рыскал в темноте, что искал?

В прихожей ее догнала Настя.

– Наталья Сергеевна, вы только не волнуйтесь, я все вымою и приберу. Если не успею сегодня, приду завтра, ведь до конца месяца заплачено. И еще я хотела спросить насчет постелей: перестилать чистым или так оставить?

– Настя, я не знаю, спроси у хозяина. – Да он, вроде, пока не в себе. – Ну тогда завтра решим.

Ночью ей не спалось, хотелось пить, в постели было неудобно, болела голова. Наталья вставала, перебирала пачки и бутылочки, доставала таблетки, и, наконец, выпила одну. Боль отступила, в голове странно прояснилось, и она, кажется, вдруг поняла, что именно искали. Наверное, альбом с фотографиями, на которых были изображены личные драгоценности Анны Дмитриевны. Она незадолго до гибели показывала его Наталье и сказала тогда, что ювелиры много дали бы, чтобы хотя бы краем глаза заглянуть даже на однуединственную страничку. Такие удивительные украшения были на фотографиях. Но кто это был? Никого постороннего в квартире не было. Настя? Она жила в этом же доме, снимала квартиру у генеральской вдовы, которая после обретения квартирантки обитала где-то в новостройках у замужней дочери. Что о ней, Насте, известно? Приехала в Москву поступать в МГУ на географический факультет, но не прошла по конкурсу. Решила остаться в Москве и учиться на подготовительных курсах. Родители посылали ей какие-то деньги, но для Москвы этого не хватало. Случайно она встретила во дворе Анну Дмитриевну, случайно разговорилась и случайно получила необременительную работу за неплохие деньги. Случайно или не случайно? Девушка была, по словам Анны Дмитриевны, услужлива, чистоплотна, честна и сноровиста. Только хозяйка успевала о чем-нибудь ее попросить, оказывалось, что уже все сделано. Конечно же, она знала о семье все или почти все. А ведь в квартире хранились драгоценности, деньги, просто дорогие вещи. Так Настя? И где она на самом деле была – с женихом или в кабинете? Опять же, украсть она могла и в более комфортной обстановке, когда в квартире никого не останется. Ведь никто, кроме нее, точно не знал, где что лежит и какую ценность представляет.

Потом эта девица, как ее, Лида. Откуда она взялась, как раз и неизвестно. Что, если это она бродила с фонариком по кабинету? Тем более, этот воинственный настрой. Интересно, если бы ее не удержали, она кинулась бы на Наталью или все же нет?

Вдруг Наталья услышала звонок в дверь. На часах была половина первого. Страшно не было. Дом охраняется, у нее перед дверью – камера видеонаблюдения, и на мониторе хорошо просматривается вся лестничная площадка. Звонили настойчиво. Может быть, комунибудь из соседей плохо? Наталья спустилась из спальни на втором этаже, на ходу запахивая полы халата. На экране она увидела Ивана, который стоял перед дверью и протягивал руку, чтобы позвонить еще раз. Она открыла дверь.

– Добрый вечер, – не слишком уверенно произнес Иван, – я вас не разбудил?

– Конечно, разбудили, – Наталья постаралась придать голосу как можно больше строгости.

– Тогда извините за вторжение. Спокойной ночи. – Нет уж, заходите.

Он вошел в прихожую, снял пальто, шарф и поглядел на нее вопросительно.

– Ботинки снимать не надо, – она слегка улыбнулась.

Он тоже улыбнулся. Она провела его в гостиную, предложила чаю.

– Нет, спасибо, я на минуточку. Пожалуйста, расскажите мне, как вы оказались в кабинете и что на самом деле произошло. Для меня это очень важно.

– Кранты, – подумала Наталья, – это он из-за девицы переживает, думает, что я ее засекла.

Почему-то когда она думала о чем-то плохом, в ее голове мысли формулировались именно такими, или подобными им, словами. Она не могла этого объяснить, потому что почти никогда не произносила их вслух. Ну а мысли, мысли у каждого свои. Коротко, раздумывая над каждым словом и стараясь говорить ясно, она рассказала ему все, что видела. Он внимательно ее выслушал, немного посидел, потом очень задумчиво посмотрел на нее и сказал:

– Еще раз спасибо вам за все. Я хочу оставить у вас ключи от этой квартиры. Завтра ее опечатают до моего приезда. Но мало ли что, пусть ключи будут у вас.

Наталья растерялась:

– Ну хорошо, если вам так удобнее.

– Разрешите мне записать ваш номер телефона или дайте мне ваш мобильник, я позвоню с него на мой, и у вас тоже будет возможность со мной связаться.

Наталья пошла в спальню, взяла телефон и только тогда взглянула на себя в зеркало. Ужас, ужас, ужас! Волосы всклочены, из-под халата торчат легкомысленные пижамные штанишки, а сам халат распахнут на груди и являет взору кружева пижамной кофтенки. Наталья заметалась по спальне и не нашла ничего лучшего, как просто снять пижаму и надеть халат на голое тело. Волосы она причесала пятерней, потому что никак не могла найти расческу.

Когда она спустилась с телефоном, Иван стоял перед Ольгиным парадным портретом.

– Это вы? Мне кажется, портрет делает вас старше. – Нет, это не я, – Наталья протянула ему мобильник.

Он быстро набрал комбинацию цифр, зазвучала нокиевская мелодия. Интересно, как он запишет ее данные? Наталья впервые подумала о том, что она его знает, а он ее ведь нет, их никто не представил.

– Все, – сказал Иван, – извините за поздний визит. Спокойной ночи.

Она закрыла за ним дверь и посмотрела на экран монитора. Он пошел к лестнице. Тогда Наталья быстро побежала к кухонному окну. Ей хотелось посмотреть на его машину. Она увидела, что он вышел из подъезда и подошел к такси. Это было совсем не то, что Наталья хотела увидеть. Она считала, что машина очень много может рассказать о ее владельце.

– Мама, мы сегодня что, кутить не будем?

Это Полина возвращала ее к сегодняшнему дню.

– Будем, обязательно будем, – улыбнулась Наталья. Похоже, Полине пришлось по душе новое слово, что же она расскажет в детском саду, вставляя его в свою речь?

Ситуация Алексею очень не понравилась. Участковый Петр Петрович Фомин, сорокалетний капитан милиции, был знающим, осторожным, не каким-нибудь рохлей, а крепким физически, прошедшим огонь, воду и все, что к ним прилагается. Убить его сзади (а именно так он, судя по всему, был убит) было почти невозможно – его феноменальная интуиция известна всему отделу. Он работал на своем участке много лет «за квартиру». Участок был спокойным: центр города, никаких тебе бомжей, никаких разборок. Полно патрульных машин, постовые на каждом углу, люди на участке солидные, все больше пожилые, много бывших военных. Участкового знали в лицо, доверяли ему семейные тайны и называли только по имени-отчеству. Такое уважение испытывали.

Петр Петрович был найден в закутке между тремя домами, примыкающими друг к другу. Нашел его, как чаще всего бывает, собачник, который вывел свою таксу погулять днем, во время обеденного перерыва, потому что не успел хорошо выгулять ее утром. Следов никаких не было – асфальт, никто ничего не видел – все на работе или в продуктовых магазинах, или еще где. Публика в этих домах не имела привычки пялиться в окно без дела. Капитан был убит из пистолета. Самого оружия при нем не оказалось. Не оказалось его и в мусорных бачках, и в канализационных колодцах. Если только бросили в Москву-реку, но тогда его не найти.

Следователь, немолодой уже, лысоватый, полнеющий, был Алексею хорошо знаком. Работать с ним было приятно, глупых поручений он не давал, оперов жалел, все версии отрабатывал досконально, дела доводил до логического конца, то есть до суда. Увидев приближающегося Алексея, он пошел ему навстречу, выставляя ладошку для рукопожатия.

– Николаич, привет! – сказал он. Алексей пожал протянутую руку.

– Ты же вроде в отпуску, или разведка неправильно донесла?

– Здравствуй, Сергей Иваныч, и в отпуску и не в отпуску. Было два отгула, да, чувствую, сплыло.

– Ох-ох-хо, – привычно-притворно заохал Сергей Иванович, – такая наша доля.

Эта незатейливая игра повторялась при каждой их совместной работе и обоим нравилась, потому что как-то их объединяла.

– Что тут? – Алексей поднял угол простыни, что ли, или просто тряпки, которая прикрывала труп.

– Огнестрел, смерть около часа или чуть больше, остальное – после вскрытия, – опять же привычный ритуал. Следователь или опер должен спросить, мол, что тут, а судебный медик сказать, что подробности после вскрытия. Это было ясно и можно было не спрашивать, но надо как-то вползать в происшествие, за что-то хвататься, искать, опрашивать, выстраивать версии, докладывать и так далее. В общем, рутина.

Алексей тоскливо огляделся. Неподалеку, не решаясь подойти, маялся лейтенант Некрасов из его отдела. Алексей поманил его рукой:

– Кто из наших тут?

– Да все: я, Пестров, Вадим, Мальцев. – Что, других дел нет?

– Не могу знать, но, кажется, дело на контроле у… – Некрасов красноречиво поднял брови верх.

Алексей задрал голову:

– У Господа Бога, что ли?

Некрасов вмиг покраснел, вспотел, достал из кармана большой носовой платок и стал вытирать шею.

– Жарко сегодня, – неуверенно сказал он, явно стесняясь своей красноты.

– Ладно, не потей, выползем. А где все-то?

– Пестров по домам ходит, Вадим с дворником общается, Мальцев в опорный пункт пошел.

– А ты?

– А я для связи с вами оставлен.

– Ладно, ты, Миша, сходи пока за пирожками, что ли, а то я сегодня пообедать не успел, – протянул Алексей подчиненному пятисотку.

Что делается? Почему все происходит вокруг Натальи Сергеевны Голицыной? Участковый, тот, которого сегодня убили, звонил ему позавчера, попросил встретиться по делу об убийстве супружеской четы Горчаковых. Договорились сегодня попить пивка, как раз сейчас Алексей должен был звонить Фоме (так Фомина звали за глаза в отделе).

– Это хорошо, что не в праздник, хочу в выходные на дачу съездить, петрушку-морковку посадить, – сказал ему тогда Фомин, – а перед этим надо еще раз поговорить с Натальей Голицыной, с соседкой. Она точно знает больше, чем говорит.

– Почему ты думаешь, Петр Петрович, что она должна что-то важное знать? – удивился Алексей.

– Да потому что она в тот день им звонила дважды. Алексей от удивления не нашелся, что ответить и замолчал. Петр Петрович расценил его молчание как прекращение разговора.

– Ну, бывай, – сказал – и нажал отбой.

Вот теперь надо вызывать эту Наталью на беседу, или можно самому, в рамках розыскных мероприятий, прийти к ней домой и завести, как бы невзначай, разговор о том, что же она такое знает по делу об убийстве соседей и почему она не сообщила, что звонила им в день убийства. Ведь тогда он еле убедил следователя, что она непричастна. Следователем был назначен Терехин из Московской областной прокуратуры – мужик вредный, завистливый, жадный до дел тухлых или громких. А это дело как раз было очень тухлым – убит известный, известнейший, московский ювелир, да еще на даче, да еще с женой. Лучше бы, конечно, с любовницей, но и так сойдет. Терехин прямо-таки сиял: распоряжался громким начальственным голосом, давал интервью, напускал туману, фотографировался, в общем, сумел создать общественный резонанс и стал активно примерять близких друзей на роль убийцы. Почему-то Наталья Голицына ему сразу не понравилась. А вот Алексею она как раз сразу понравилась. Она ему показалась очень красивой, он таких всегда опасался. Женщины с броской внешностью казались ему надменными и неприступными. Он с ними старался не иметь никаких дел. Но Наталья странно не соответствовала этому, придуманному им, образу. Она была доброжелательна, не смотрела на него, как на тупого мента, а разговаривала человеческим языком, пытаясь помочь в расследовании: вспоминала знакомых, которые могли что-то знать, показывала дачу, участок, баню. Чувствовалось, что она хорошо знала чету Горчаковых, бывала на этой даче, пользовалась их доверием. Вот это и насторожило Терехина. Он привязался к одной версии и не хотел слушать ни о чем больше. Чуть не применил к Наталье меру пресечения в виде заключения под стражу. Еле тогда уговорили, что это бред: не было у Натальи Голицыной мотива, скорее наоборот, она много потеряла. Все в доме знали, как старики любили и Наталью, и ее дочку Полину. Наталья и сама рассказывала, что могла оставить девочку у соседей хоть на день, хоть на вечер. Полина даже ночевала у Горчаковых, когда болела ее няня, а Наталья дежурила ночью в больнице. Но Терехин не хотел ни о чем слушать до тех пор, пока Алексей не приволок ему копию завещания, в котором Наталье доставался только жемчужный гарнитур с бриллиантами, а все остальное – племяннику. Терехин нехотя отпустил тогда Наталью и переключился на племянника, которого и в стране-то не было, не то что в Москве. Да, на этих днях как раз полгода после убийства, и племянник должен вступить в права наследования. А тут новое убийство, и опять каким-то образом замешана Наталья Голицына.

– Пирожки, Алексей Николаевич, – Миша протягивал сверток, – осторожно, еще горячие.

Алексей развернул бумагу, выбрал пирожок и застонал от удовольствия – так было вкусно.

– Жениться тебе надо, Николаич, – это уже Сергей

Иванович принял эстафету обычных банальных фраз. Насчет женитьбы Алексея не шутил только ленивый, да еще, по молодости лет, Миша Некрасов. Алексей уже привык жить один. Он все умел, все знал. Женщины, если появлялись в его жизни, были для него только объектом недолгосрочных ухаживаний с легкими постельными отношениями без последствий. Так что жениться он пока не собирался и на шутки не обижался.

– Надо, надо, надо, – скороговоркой проговорил он, потому что в этот момент увидел, как перед оцеплением стоит Наталья Сергеевна Голицына и отчаянно препирается с милиционером, жестами показывая в сторону своего подъезда. Руки у нее были заняты тяжеленными сумками, и она, показывая на подъезд, их приподнимала. Со стороны смотреть на это было совершенно невозможно. Ей же тяжело! Алексей рванулся к оцеплению.

– Что у вас? – обратился он к милиционеру.

– Да вот гражданка утверждает, что живет в этом подъезде, – козырнул тот.

– Так пропусти.

– Есть. Проходите.

Наталья сверкнула глазами в сторону милиционера. – Полина, быстро за мной!

Алексей огляделся. Полины рядом не было.

– Наталья Сергеевна, подождите, а где Полина? Наталья обессилено опустила сумки на асфальт. – Господи, где же она? Полина!! Полина, ты где?! – Мама, что ты кричишь? Я папу тебе веду.

Полина важно вышагивала, ведя за руку капитана Пестрова. Его щеки горели. Он как-то даже упирался, но шел.

Что же это у меня за отдел такой, подумал Алексей, все, как красны девицы – румянцем заливаются.

– Полина, придется мне за тебя взяться, – сказал строго Алексей. – Разве можно подходить к незнакомым людям, тем более, мужчинам? Ты что у нас, дикая совсем?

Он развернулся в сторону Натальи, которая чуть не плакала от досады.

– А вы, мамаша, совсем не занимаетесь воспитанием дочери, придется вами тоже заняться.

Наталья хотела уже что-то ответить этакое дерзкое, острое, но, посмотрев на Алексея, увидела, что глаза его смеются.

– Спасибо, Алексей Николаевич, заходите чаю попить.

– До свидания, Наталья Сергеевна, зайду непременно завтра около девяти ноль-ноль.

Наталья удивленно посмотрела на него. Это не было похоже на любезность, он ее предупреждал, что есть о чем поговорить, и завтра он придет не чай пить, а по делу.

Все собрались вокруг начальства разом. Саша Мальцев, маленький, шустрый, похожий на подростка, пожал Алексею руку.

– Здрассте, товарищ майор! В общем, в опорном пункте ничего особенного. Сегодня он освободил полдня, сказал, что у него важная встреча и чтобы его не искали. С кем встреча, не сказал. Веселый был, собирался на дачу морковку сажать. В календаре у него запись на сегодня только одна: 16:00 – Пиво. Я по компу пробил, наших клиентов с такой кличкой нет.

Вот это да! Алексей опешил, а потом сказал вкрадчиво:

– Знаешь, как это называется? – Что?

– Да то. Это называется профессиональная деформация личности. Пиво – это слабоалкогольный напиток, который готовится из хмеля, а вовсе не бандитское погоняло. И это пиво мы должны были с ним сегодня пить по случаю моих отгулов. Я даже уборку дома сделал.

Глаза у Саши моментально сделались круглыми и печальными.

– Эх, жалко мужика!

– Не то слово – жалко, мне бы только этого гада найти, который его…

Выговорить, что именно, Алексей не смог. Горло перехватило, и он испугался, что, не дай Бог, разревется, вот будет потеха! Не убойный отдел, а институт культуры на сельхозработах – девочки, не садитесь на землю, простудитесь!

Положение спас Сережа Пестров, который уже пришел в себя после Полининой выходки, и теперь вышагивал немного в стороне, ожидая, когда начальство освободится. В отличие от Мальцева, он был высоким, около двух метров, и вообще большим. Типичный русский богатырь. У них с Мальцевым было общее прозвище – два капитана. Они были очень разными, эти два капитана: Мальцев – компанейским, острым на слово, очень подвижным, а Пестров – абсолютно невозмутимым, даже, казалось, флегматичным, медлительным. Но это только казалось. В исключительных случаях он становился быстрым, молниеносно принимал решения, движения его становились порывистыми, речь походила на испорченную азбуку Морзе – без падежей и лишних слов. Например, однажды, при задержании опасного вооруженного рецидивиста, он, водя пистолетным дулом, скороговоркой произнес такую речь: «Я – чердак, ты – окно, пистолет-глушитель, ты – звонить». Было понятно, что двое его подчиненных разделялись: один страховал под окном, второй в это время вызывал по телефону подкрепление, а преступник вооружен пистолетом с глушителем. Сейчас Пестров подошел к Алексею и, шумно вдохнув и выдохнув, сказал:

– С женщиной его видели. Несколько человек. Молодая, стройная, волосы светлые, в джинсах и голубой кофточке. В четырнадцать ноль пять или четырнадцать ноль семь.

– Откуда такая точность?

– Дама по телефону звонила и смотрела в окно. На телефоне два времени вызова. Только она не помнит, сразу или при повторном звонке.

– И что? Куда они пошли, что делали? Давай говори, не тяни душу, сконцентрируйся уже!

– Стояли, разговаривали, смеялись. Она отошла от окна.

– Кто отошел?

– Дама из пятнадцатой квартиры, – сказал медленно Сережа, подумал и добавил, – которая их видела.

– Что была за женщина, твоя дама ее не узнала?

– Говорит, видела ее когда-то, но не может вспомнить.

– Так, ее показания надо оформить под протокол, давай, Пестров, действуй. Еще что-нибудь интересное узнал?

Пестров отрицательно покачал головой. Алексей достал из кармана мобильник, набрал номер Вадима Игнатьева.

– Слушаю, товарищ майор! – Ты где, что у тебя?

– Сейчас приду и доложу.

Через минуту или две Вадим Игнатьев, старший лейтенант, уже подходил быстрым шагом к Алексею. Вот кто был настоящим милиционером: выправка, подтянутая фигура, стать, стрижка, одеколон, вечная папочка, исполняющая роль портфеля. А еще знание законов на зубок и эрудиция – идеальный типаж. Вадим всегда охотно разговаривал с потерпевшими, умел заставить их вспоминать, а еще находил слова утешения, что тоже важно при такой безжалостной работе.

– Здравия желаю, товарищ майор! – Привет, Вадим! Ну что?

– Дворник видел Фомина сегодня трижды: утром около восьми, в одиннадцать и в тринадцать.

– Разговаривал с ним?

– В восемь поговорили о погоде, Фомин еще спросил про мальчишку из двадцать седьмой квартиры. Пацан в переходном возрасте, дерзит всем, матери грубит. Она боится, как бы с компанией дурной не связался. Отец у него в длительной командировке то ли в Африке, то ли в Америке. В одиннадцать он приходил в десятую квартиру к Голицыной этой, ну, той, которая по делу Горчаковых проходила, но ее не застал. Дворник сказал, что она около тринадцати подъехала с объемистой коробкой. Коробку эту охранник ей помогал затаскивать. Потом ее тоже видели, выскочила из подъезда около трех, взъерошенная, не накрашенная, заскочила в машину и уехала.

– Так, а в тринадцать?

– А в тринадцать он опять приходил в десятую квартиру, – это он дворнику так сказал, но туда не пошел, а долго о чем-то разговаривал с охранником в подъезде. Все записывал в блокнот, вышел веселый и довольный, звонил кому-то по телефону, но, похоже, не дозвонился, потому что номер несколько раз набирал, но при этом молчал.

– Так, стоп! Про охранника твой дворник откуда знает?

– Так это не дворник, а напарник того охранника. – Охранника, кстати фамилия его как, допросить под протокол. О чем беседа и так далее. Ты с ним уже поговорил?

– Пока нет, он ненадолго отошел, скоро будет.

Все это напоминало угадайку, впрочем, как почти любое расследование. Всего было много, но ничего конкретного не было.

Иван подошел к следователю:

– Сергей Иванович, был при убитом блокнот? – Блокнот? Нет, не было, хотя давай посмотрим.

Следователь надел резиновые перчатки и стал доставать из пакета вещи.

– Ну вот, смотри: носовой платок, ключи на связке с брелоком в виде лебедя, дешевая шариковая ручка, две пластинки жевательной резинки, сторублевая бумажка, расческа, список продуктов на листочке бумаги. Все.

– А вокруг хорошо смотрели? Может быть, блокнот вылетел из кармана, когда он падал? А папка его где? А телефон где?

– Все, Николаич, больше ничего не было, – следователь неодобрительно пожал плечами, мол, не учи ученого.

Телефон можно было прозвонить. Алексей быстро нашел нужный номер, нажал кнопку и приготовился слушать. Конечно, вне зоны. Сейчас преступники умные пошли – сразу симку выкидывают.

Загадок стало еще больше. Впрочем, по условиям игры так и должно быть: чем банальнее кажется вначале дело, тем большим количеством непоняток оно обрастает, хотя в конце всему находится объяснение. Надо было сесть где-то в укромном местечке и подумать.

Иван с удовольствием обедал. Принесенные продукты были аккуратно сложены в холодильник, а он с аппетитом съел борщ и сейчас принимался за котлеты. По мере того, как его желудок наполнялся, а по телу разливалось приятное тепло, Иван ждал, что вот-вот наступит состояние послеобеденного покоя, но на душе было как-то… не очень. Он был недоволен собой. Чтото брезжило в отголосках памяти, как будто он снова видел сон. Опять вуаль, рука в перчатке, еще тонкий запах духов, голос. Когда это было? И где? Что за провалы памяти? Может быть, пора к врачу обратиться? К невропатологу, нет, наверное, к психиатру. Давно надо было сосредоточиться и вспомнить эту женщину, эту руку и, надо же, господи, вуаль!

Вуаль была надета на мамину траурную шляпу, когда хоронили папу. Все его воспоминания в последнее время – это похороны: кладбища, венки, запах развороченной земли, звуки похоронной музыки, которая въезжает в сознание чувством невосполнимой потери. Помнится, на похоронах дяди и тети соседка сказала ему, что тяжело терять близких, но надо себя взять в руки. Он не стал с ней спорить. Что она может понимать в этой жизни? Она же не знает, как терять одного родного человека за другим. У него в жизни было именно так. Папа умер, когда Иван готовился к последнему выпускному экзамену в институте. В квартире было тихо – когда Иван занимался, все ходили на цыпочках. Родители собирались на дачу. Мама вдруг громко и счастливо засмеялась, видимо, какой-то шутке отца. Иван выглянул из своей комнаты, чтобы посмеяться вместе с ними. В полумраке прихожей отец завязывал шнурки на ботинках, но вдруг стал валиться на пол. Скорая не успела. Мама пережила отца на два года и умерла, наверное, от горя. Она не болела, только жизнь из нее ушла. Вечером она пожелала Ивану спокойной ночи, как-то особенно долго обнимая и лаская его, как маленького, а утром он нашел ее в постели мертвой.

Он тогда никак не мог себе представить, что это все – их нет. Он, Иван, остался один. Дядя и тетя переехали к нему жить, и он, иногда по утрам слыша привычное, как при маме, звяканье посуды на кухне, забывал, что ее нет, и вскакивал с ощущением уюта и покоя, но через миг сознавал, что у него теперь другая жизнь, которая отличается от той, счастливой, и он теперь один. Как-то на кладбище, стоя над могилами родителей, он понял, что вся их жизнь была прощанием. Мама знала, что отец уйдет первым, и отец тоже это знал. Они никогда не говорили об этом, но, может быть, именно поэтому относились друг к другу с такой всепоглощающей нежностью.

Дядя и тетя не могли заменить родителей, но были очень близкими людьми, и теперь их не стало сразу обоих. Убийство… Когда Иван услышал это от следователя, он сразу не понял, о чем речь. Как же это? Это не могло случиться с его родными. Убийства показывают по телевизору, о них можно прочитать в книгах, но чтобы это касалось его семьи? У него респектабельные законопослушные родственники, и их нельзя убить. Это не про него. Но это оказалось как раз про него, потому что дотошный следователь подробно вызнавал про его алиби, проверял и прикалывал в папку с надписью «Дело» многочисленные справки из посольства, расспрашивал соседей на предмет его отсутствия в Москве в это время и вообще развил вокруг его персоны суетливую деятельность. Особенно эта деятельность стала бурной после того, как в его руки попала копия завещания, по которому вся движимость и недвижимость, а также счета в банках, ценные бумаги и прочее и прочее переходили в руки племянника, то есть Ивана Ильича Горчакова.

…Да, было что-то не так, правда, не ясно, что. В квартире было тихо, через закрытые окна доносился глухой уличный шум, как ворчание большой доброй собаки. Тихо… Тихо?! Телефон! Он забыл включить телефон, когда вышел из самолета. Ему должны звонить, причем сразу несколько человек! Силуэт психиатра реально маячил и не на горизонте, а в непосредственной близости. Телефон он не забывал включать никогда. Видимо, это был первый случай в его жизни. Это, наверное, из-за того сна, вернее, из-за женщины, которая ему опять приснилась. Он целый день о ней только думает, да еще эта встреча в гастрономе. Где же телефон? Так, надо вспоминать. В Берлине было холодно, в самолет он садился в плаще, плащ снял, остался в рубашке и джемпере. Телефон, вроде, был в руках. Потом он услышал предупреждение на трех (вот как, на трех!) языках о том, что пользоваться на борту самолета электронными устройствами категорически запрещено, и выключил телефон. А включить, как выяснилось, забыл. Странно на него действует Москва. Рубашку он выбросил в корзину с грязным бельем, телефон может быть там. Первый случай в жизни Ивана, когда он вынимает свой дорогущий смартфон из кучки грязного белья! Вау! Телефон укоризненно моргнул экраном, зазвучала знакомая мелодия, Иван облегченно вздохнул. Жизнь возвращалась, захотелось надеть пиджак, повязать галстук и вообще вернуть миру привычные очертания, запахи, звуки. Нельзя расслабляться: завтра ответственный, наверное, даже тяжелый, день. Экран телефона тревожно мигал: двадцать три непринятых вызова. Двадцать три! Кому же он так понадобился? Ландыш, еще Ландыш, опять Ландыш! Ландыш – это не цветок, а его невеста! Девятнадцать звонков от нее. Надо позвонить, а то с нее станется: может и с милицией его разыскивать. Иван нажал кнопку вызова – короткие гудки. Пожалуй, надо подождать, когда она сама позвонит.

Полное имя невесты было Ландыш Юсуповна Мирзоева. Иван познакомился с ней три года тому назад в аудитории МГИМО, где его друг, преподаватель международного права, со скучающим видом листал ее зачетку и, по всей видимости, ничего хорошего в ней не наблюдал. Девушка мялась, вглядывалась с удивлением в свой листочек, на котором что-то было написано, невнятно что-то бормотала, а Василий – так звали приятеля, уже заносил ручку, в смысле, перо, чтобы поставить неуд. Девочка была симпатичной, даже красивой, хорошо одетой, носик ее подрагивал от всеобщей несправедливости. Ивану стало ее жалко. Он подмигнул Василию и подсел к столу:

– Ну, что у вас тут? – спросил он грозно.

– Да вот, студентка Мирзоева ничего не знает, – подыграл Василий.

– Васи-илий Семенович, – укоризненно заскулила студентка.

– Что Василий Семенович? Почему лекции не посещали, – Василий заглянул в зачетку, – Ландыш Юсуповна?

Имя и отчество он произнес, тщательно выговаривая, почти по буквам. На Ивана имя студентки произвело впечатление, он даже перестал напускать на себя грозный вид.

– Придете через неделю, – сказал Василий (Василий Семенович, конечно, – он же преподаватель), захлопывая зачетку.

– Я не могу через неделю, – тихим, но очень твердым голосом ответила Ландыш Юсуповна.

– Это почему же, позвольте спросить, – у Василия от возмущения сорвался голос, и он потянулся за бутылочкой с минералкой, которая стояла на столе.

– Это личное.

– Ах, личное? Ну, тогда тем более. Придете. В Удобное. Для. Вас (большая буква была подчеркнута особенной интонацией). Время.

Барышня, сопя от возмущения, собирала листочки, ручку, что-то искала под столом, в общем, суетилась. Иван сразу все понял. Папа, наверное, нефтяной магнат – не олимпиаду же она выиграла, чтобы поступить в самый престижный вуз страны. Дочка, может быть, и не единственная, но избалованная – вон с какими капризными интонациями разговаривает. Денег, судя по одежде и украшениям, немеряно. Именно поэтому и не учится нормально, что денег немеряно, знает, что богатый папочка все равно пристроит на теплое местечко или хоть вон замуж. Ничего интересного. Сейчас пойдет звонить папе, расскажет ему, как злобный препод засыпал ее вопросами не по программе и вообще завалил от зависти к ее красоте и уму.

Барышня, наконец, убралась, и они с Василием сразу заулыбались, пожали друг другу руки, а потом, от полноты чувств, крепко обнялись. Был составлен план действий – столик в ресторанчике, позвонить Васькиной жене, чтобы тоже собиралась, Ваське заехать домой переодеться, а Ивану – поставить машину и приехать в ресторан на такси – предполагалось употребление спиртных напитков. Иван свою часть плана выполнил быстро, уселся за заказанный столик и стал изучать меню. Ресторан был почти пуст. На маленькой эстрадке пианист тихонько наигрывал мелодию популярного шлягера, официанты наводили последний лоск. Метрдотель, важный, солидный господин в смокинге и галстуке-бабочке, излучал гостеприимство и радушие.

– Будете сейчас заказывать или подождете друзей? – Подожду с вашего позволения. – Тогда, может быть, аперитив? – А что вы предложите?

Метрдотель сделал движение головой, и к столику подошел тоже важный господин в галстуке-бабочке, только моложе.

– Это наш сомелье, – пояснил мэтр, – официанты подойдут, как только вы пожелаете.

Сомелье развернул винную карту и наклонился над столом:

– Предложу вам вот это, это и это, – ворковал он, водя наманикюренным ногтем по строчкам.

– Ну хорошо, я посмотрю и выберу.

Сомелье моментально исчез, как будто растворился в воздухе. Иван углубился в карту вин. Все было серьезно. Названия вин написаны на языке страны-производителя, марочные вина выделены особым шрифтом. Цены – в у.е. – тоже очень серьезные. Иван только недавно приехал из Франции. Регулярное посещение французских ресторанов входило в программу его тогдашнего пребывания в стране, поэтому он невольно сравнивал. Сравнение было в пользу Москвы. Интересно, каково оно будет с гастрономической точки зрения? Но подумать об этом он не успел, потому что за соседним столиком стала собираться компания, и он невольно прислушивался к молодому трепу и присматривался к молодым людям. Они все были хорошо одеты и беспардонно молоды – лет по двадцать – двадцать пять. Отмечали, похоже, окончание сессии, делились планами на каникулы. Когда приехали его друзья, компания была уже прилично «навеселе».

Василий был из тех близких людей, с которыми можно не видеться годами, а начать говорить с той фразы, которой закончили при последней встрече. Иван его очень любил. Они созванивались нечасто, при встречах больше молчали, но думали всегда в унисон.

Разговор велся, в основном, вокруг его карьеры. Он только что получил новое назначение – в Берлин. Василий все расспрашивал, а его жена Татьяна много смеялась, кокетничала, рвалась танцевать, ела, пила, веселилась от души. Ивану она нравилась. Не красавица, но очень обаятельная и милая, Татьяна была настолько органична в своем нежданном веселье, что Иван ей искренне завидовал.

Он хорошо помнил тот момент, когда за соседним столиком произошло какое-то движение, и к ним не совсем уверенной походкой стала пробираться Ландыш Юсуповна собственной персоной. Иван замер от изумления, а Ландыш Юсуповна неожиданно для Василия схватила его сзади за воротник пиджака и стала тянуть на себя. Движение было выполнено с молодецким размахом, но силенок у девушки не хватило, и Василий, дернув шеей, легко освободился от ее хватки. Поскольку она была за его спиной, он ее не заметил и продолжал разговор. Тогда Ландыш Юсуповна вдруг пискнула:

– Стоять, когда с вами женщина разговаривает!

Василий недоуменно повернул голову, увидел барышню, и на его лице появилось свирепое выражение.

– Девушка, идите к себе, еще не хватает тут скандала!

Тихий голос преподавателя подействовал на Ландыш Юсуповну магически. Она, как кролик под взглядом удава, пошла, только не вперед, а стала пятиться назад, глядя при этом прямо в глаза Василию. Иван вскочил со своего места и поддержал ее, иначе она налетела бы спиной на официанта, балансирующего с подносом тарелок.

– Ах, и вы тут? – удивилась барышня.

Иван добродушно, как ему показалось, улыбнулся ей:

– Не отчаивайтесь, сдадите!

– Да как вы не понимаете? Если я не сдам это проклятое право, отец мне не купит путевку в Куршавель.

– Ну, это не смертельно, – сказал рассудительно Иван, в следующий раз будете лучше готовиться.

Вечер встречи друзей продолжался с небольшими переключениями на соседний столик. Был объявлен белый танец, и Ландыш Юсуповна пожелала танцевать непременно с Иваном – хорошо воспитанный человек не может отказать даме в такой малости, как танец. Потом куда-то делся ее кавалер, и Иван поехал ее провожать – не оставлять же даму, тем более, не совсем трезвую, одну ночью. Таксист никак не мог взять в толк, что Иван провожает девушку только до квартиры, а не остается у нее ночевать. Он просил заплатить, не желая ждать Ивана, а потом с облегчением вздохнул, когда тот, не прошло пяти минут, вышел из парадной. Утром выяснилось, что в его телефоне появилась новая запись, и запись эта была – Ландыш. Игра началась – они стали встречаться.

С ее именем была беда – поначалу он не знал, как ее называть. Ну, странное же имя! Какое-то мужское! Тогда она сказала:

– Называйте меня Ландышкой, так меня мама зовет.

Свидания были раз от раза продолжительнее, а действия все откровеннее, и, когда Ивану пришло время уезжать, она всплакнула и предложила ему познакомиться с родителями. Он тогда отговорился нехваткой времени, но, уехав, вдруг стал о ней скучать, часто звонить, в общем, проявлять все признаки влюбленности. Ландышке это льстило: он был уже взрослым, при деле, не то что ее малолетние сверстники. Знакомство с ним и так подняло ее в глазах подруг, а уж когда во время лекции раздавался зуммер ее мобильника, и она, закатив глаза (ну что я могу поделать, если он так влюблен), громким шепотом просила его перезвонить, был вообще триумф! С ее папой он познакомился прошлой осенью, когда приезжал на похороны. Папа уважительно пожал Ивану руку, выразил соболезнование, спросил, чем может помочь. Помочь было не надо – уже все сделала незаметная соседка, которую он даже не запомнил, а вот знакомиться в таком подавленном состоянии тоже не следовало. Ивана все раздражало. Ландыш была неестественно оживленной, ее отец – излишне гостеприимным, а мать – совершенно незаметной. Иван даже сначала принял ее за прислугу. За столом – да, был же стол, весь уставленный восточными блюдами – говорил только Юсуп Ильдарович. С первых слов стало ясно, что его, Ивана, прочат здесь на роль зятя, иначе бы не принимали столь торжественно. В конце вечера Юсуп Ильдарович, проникнувшись к Ивану доверием, с потаенной гордостью демонстрировал близость к сильным мира сего, называя известных политиков по именам, вспоминая забавные случаи, коим он был свидетель. На Ивана эта эскапада впечатления не произвела, что, впрочем, отца семейства не огорчило, и монолог он закончил в роли добродушного дядюшки, покидающего молодежь, дабы дать ей отдохнуть от стариков. Прощаясь, он назвал Ивана сынком и, как бы между прочим, сказал, что для дочери не жалеет и в дальнейшем не пожалеет ничего, а будущего зятя устроит на такую должность, о которой любой молодой человек может только мечтать. Игра продолжалась.

Сейчас, собственно, игра заканчивалась, потому что Иван приехал не только вступить в права наследования, он приехал жениться. Ландыш окончила институт, ее семейство ожидало официального предложения, хотя и так было ясно, что Ивану не отвертеться. Он ее, пожалуй, любил, только очень уставал от постоянной опеки. Как-то так получилось, что теперь она стала инициатором телефонного общения, и он иногда раздражался от постоянной вибрации в кармане пиджака. Он не всегда мог ответить, так как бывал занят, поэтому чаще включал телефон в режим «без звука». Она злилась, требовала от него постоянного подтверждения любви, звонила ему ночью, чтобы проверить, один ли он. Как Иван от этого всего устал! Решение жениться было принято и из этих соображений тоже. Он надеялся, что, став женой, Ландыш успокоится, займется чем-нибудь полезным и перестанет его третировать своими звонками. Хотел ли он жениться? Он теперь и сам не знал ответа на этот вопрос, просто старался не задумываться. Посоветоваться было не с кем. Дядя и тетя умерли. Он так и не решился им ее представить, когда они были живы, откладывал на потом. Анна Дмитриевна догадывалась, что у Ивана кто-то есть, и несколько раз предлагала ему привезти подругу на дачу, но он чего-то ждал. Казалось, это не окончательно, хотелось какой-то другой любви, чище, что ли. Мнилась совсем другая девушка рядом, хотя бы отдаленно похожая на маму. Ландыш на маму была не похожа совсем. Внешне это была восточная красавица, внутренне – вулкан страстей. Иван подозревал, что без него она крутит головы молодым людям, влюбляя их в себя просто из спортивного интереса. При нем она демонстрировала полную преданность ему, единственному, ни на кого не смотрела, слушалась его беспрекословно. Стоило ему намекнуть, что пора уходить с вечеринки, какой бы веселой она ни была, Ландышка тут же начинала собирать вещи, суетясь и обязательно заглядывая под стол – была у нее такая привычка. Так что все было как у людей, и свадьба была логическим завершением периода романтически-постельных отношений. Телефон встрепенулся и зазвонил громко и обиженно. Иван взял трубку:

– Да, дорогая!

Наталья и Полина кутили. На столе стояла бутылка «Фанты», которую обе очень любили, но пили только в исключительных случаях. Во-первых, это была сплошная химия, а во-вторых, сплошные калории. Сегодня случай был как раз такой исключительный, что можно было позволить себе и «Фанту», и пирожное, и даже копченую колбаску. Полина уже напилась и наелась вдоволь и теперь сидела на диване и смотрела по телевизору мультики про дядю Федора.

А Наталья пыталась дозвониться до Машки. Машка почему-то все время сбрасывала вызов. Хоть бы телефон тогда выключила, что ли, а то кто его знает, что там, на дежурстве происходит. Наталья вроде все оставила в относительном порядке. Дети на ее половине были стабильными, то есть помирать на утро не собирались. Специфика отделения реанимации новорожденных – это сплошные неожиданности, чаще неприятные, которые случаются сплошь и рядом. Особая головная боль врачей и сестер – недоношенные дети с экстремально низкой (до одного килограмма) массой тела. Это те дети, которые родились в срок двадцать пять-двадцать восемь недель беременности. Им бы еще расти и расти под надежной защитой маминого животика, ан нет! Сбой механизма может произойти от всяческих причин, и возникает, как говорят акушеры, преждевременная родовая деятельность. Рождается абсолютно не готовый к самостоятельной жизни человечек с очень маленькими ручками, ножками и головкой. Он не может самостоятельно сосать – и кормить его приходится через зонд, введенный в желудок. Его легкие не могут нормально дышать – и приходится подключать аппарат искусственной вентиляции. Сердечко бьется так часто, что его приходится дополнительно подкармливать глюкозой, которую необходимо вводить внутривенно. Да, еще этот человечек не умеет жить в обычных условиях – и его помещают в кювез с повышенной до тридцати шести градусов температурой и высокой влажностью. И, находясь в таких парниковых условиях, малыш может в любой момент перестать усваивать кормление или подхватить инфекцию, которая для взрослого человека или даже новорожденного, только доношенного, вообще не опасна, а для него смертельна.

Наталья этих детей любила, жалела и очень старалась выхаживать. Каждый день утром она вслушивалась в сообщения врачей. Вот самый маленький мальчик в отделении прибыл за ночь на восемь граммов. Очень хорошо! Да еще у него появились какие-то рефлексы – совсем здорово! А эта девочка почему-то перестала прибывать. Значит, надо разбираться, делать анализы, вызывать узких специалистов, менять лечение. Дежурство было до краев заполнено этими проблемами. Иногда Наталья не могла даже позвонить няне и узнать, как Полина – просто не было времени. Машка обычно, если дежурство удавалось, звонила ей днем, а потом еще вечером и рассказывала, как детишки, кого приняли, кого перевели, что происходит в больнице. Они обе получали удовольствие от таких разговоров, потому что это было хоть и виртуальное, но присутствие в отделении. Машка была Натальиной подругой с первого курса института. Она была одна такая, не похожая ни на кого. Наталья ее заметила еще перед вступительными экзаменами. В аудитории, где проходила консультация по биологии, стояла девушка с русой косой до середины спины в белой кофточке и черной юбке. Наталья тогда подумала, что у мамы есть такая фотография – тоже белый верх, черный низ. Мама была запечатлена на ней на фоне школьной доски, когда ее принимали в комсомол. Девушка стояла в проходе, спокойно оглядывая собравшихся абитуриентов, не обращая внимания на толчки проходящих мимо нее людей. Ее взгляд на мгновение задержался на Наталье, и она пошла к ней так, как будто они были давно знакомы. С тех пор и дружат. Уже нет косы и черной юбки, хотя белый верх сохранился. Машка обожает белые кофты и жакеты. У нее даже шуба белая! И работать они пошли вместе, и слава Богу, что их обеих приняли, потому что Наталья теперь и представить себе не могла, что бы она делала без Машки. С личной жизнью у подружек не заладилось. Ну, у Натальи-то понятно – объективные причины в лице Полины. Но у Машки! Такая красавица, умница, рукодельница и вообще созданная для семейных радостей, Машка все время попадала в какие-то истории с мужиками. В институте она влюбилась в преподавателя анатомии, который был старше ее лет на тридцать, прочно женат, дважды отец и дважды дед. Об этой любви знала только Наталья. Страданиями неразделенной страсти Машка упивалась целых два семестра, потом разлюбила, при этом анатомию знала, как никто на курсе. Так что любовь была, в некотором роде, со знаком плюс. Потом она влюбилась в курсанта какого-то военного училища, и Наталья стала задумываться над своей дальнейшей судьбой: вдруг Машка выйдет за него замуж и уедет в глухую Тьмутаракань, куда посылают всех новоиспеченных офицеров. Но и эта любовь вскоре закончилась, а Наталья вздохнула с облегчением. Был еще модный артист, который играл в кино обычно умных немногословных сыщиков, а в жизни был не в меру разговорчив и не слишком умен. Эта любовь была со знаком минус, потому что Машка стала смотреть все фильмы «критически», то есть больше следя за игрой актеров, чем за сюжетом. Следом за артистом кино случился художник, с которым они расстались совсем недавно, и у Машки по этому поводу бывали приступы меланхолии, от которых ее надо было спасать, уговаривать, кормить и обещать, что вот уж в следующий раз с кавалерами точно повезет. Сейчас Наталья опасалась, что как раз наступил такой меланхолический период, и Машка просто не хочет с ней разговаривать. Можно, конечно, позвонить Славику – доктору, который дежурит с Машкой в паре, но с ним разговаривать не хотелось – Наталья его не любила. «Доктор хороший, человек – барахло», – так про него говорил их заведующий. Наталья с ним была не согласна. Не может быть человек-барахло хорошим доктором! Не может! Потому что врач – это не профессия, это образ мыслей, образ жизни, стиль поведения, в общем, это такое длительно текущее состояние. А если стоит диагноз «барахло», то и врачом этому человеку быть не надо. Можно пойти в строители, быть хорошим инженером, даже летать в космос, но лечить людей нельзя! Так вот, Славик был не то чтобы совсем барахло, но и звонить ему без острой надобности не хотелось. Придется ждать. Время тянулось медленно, хотя его Наталье всегда не хватало. Пожалуй, надо разобрать продукты: отложить те, что куплены домой, а те, что на дачу – рассортировать и разложить по пакетам. Хорошо бы сегодня Полину пораньше уложить, завтра вставать рано. Нет, надо, пожалуй, еще раз попробовать набрать Машку. Наталья взяла трубку домашнего телефона и набрала номер отделения. Длинные гудки прервались сбившимся голосом кого-то из медсестер:

– Реанимация!

– Добрый вечер, это Голицына. Можно Марию Викторовну?

– Добрый вечер, Наталья Сергеевна, сейчас посмотрю, только Мария Викторовна была занята.

– Я подожду.

Было слышно, как девочка (интересно, кто это, по голосу не узнать) шла быстрым шагом по паркету, спрашивала у кого-то, видели ли Марию Викторовну, и наконец Наталья услышала родной голос.

– Але!

– Машка, это я. Ты почему не звонишь, случилось что-то?

– Да как тебе сказать? И случилось, и не случилось. Машка перешла на трагический шепот. – В общем, наркотики пропали из сейфа.

– Когда?! – выдохнула Наталья. Это было понастоящему неприятно.

– Похоже, утром, когда смену сдавали. У нас сегодня и работы-то, как следует, нет, все на допросы таскаемся.

– Господи, только этого не хватало! А кто обнаружил?

– Сейчас иду, – сказала уже не в трубку Машка, а в трубку прошептала: – заведующий, я тебе после позвоню.

Что заведующий? Пропажу обнаружил, или ее, Машку, позвал для чего-то? Всегда эта Машка влипает в истории.

– Мама, что случилось? – это Полина – ушки на макушке – все хочет знать.

– Потерялись лекарства.

– И чем ты теперь малышек лечить будешь? – заволновалась Полина.

– Не знаю, наверное, другие лекарства дадут. – Кто даст, аптека?

– Да, наверное, аптека.

– Ты, мамочка, тогда не расстраивайся. Волноваться вредно.

Наталья обняла дочку. Как она выросла! Уже может давать советы, смотри-ка, «волноваться вредно». Наверное, в садике воспитатели так говорят. Кстати, сегодняшний случай надо все-таки, без конкретных имен, довести до заведующей, еще не хватало, чтобы в детском саду обсуждалась ее личная жизнь.

За окнами, между тем, стемнело, из открытого по случаю хорошей погоды окна потянуло прохладой. Полина стала тереть глаза – верный признак того, что хочет спать.

– Давай-ка я тебя уложу.

– А правда, что завтра у меня день рождения? – Правда.

– И будут гости?

– И гости, и подарки, только завтра, а сейчас кроватка твоя уже скучает, спрашивает, когда Полина придет спать.

Да, надо спать, день был тяжелый.

В конце дня оперативники устроились в кабинете РОВД. Уже были допрошены свидетели – дама из пятнадцатой квартиры, охранник Андрей и другой охранник – Сергей Васильевич. Уже появился первый подозреваемый – тот самый ушедший ненадолго охранник Миша, с которым разговаривал участковый Фомин. Его мобильный не отвечал, самого его никто не видел, а одежда висела в каморке на плечиках – куртка, рубашка с коротким рукавом, светлые брюки, светлые же туфли. Дома, в Ногинске, он уже два года не был, где жил в Москве, никто не знал. В охранном агентстве, которое обслуживало этот дом, о Михаиле Коваленко говорили неохотно. Он ни с кем не дружил, особенного рвения к службе не выказывал, но работу выполнял добросовестно и, что называется, замечаний не имел. Адрес? Да, адрес был записан при приеме на работу, вот и адрес, пожалуйста, только он говорил, что оттуда съехал, а куда, пока не уточнил. Старший лейтенант Игнатьев слетал на квартиру, с которой, по сведениям, Михаил съехал, и получил подтверждение, что, да, съехал еще перед Новым годом, расплатился полностью, и побольше бы таких аккуратных жильцов. Никаких зацепок, где искать этого Мишу, не было. Служебная собака со странной кличкой Никитич взяла было след, но, помотав группу по лестницам подъезда, заскулила, как только оказалась во дворе. Это было совсем не нужное действо – собака, но надо было что-то делать, и вот следователь Сергей Иванович придумал вызвать кинолога, чтобы хоть как-то оживить расследование. Жители всех квартир в домах были опрошены, но никто ничего подозрительного не видел, выстрела не слышал, и все дружно жалели убитого. Женщина из пятнадцатой квартиры тоже ничего интересного, кроме того, что стояли двое и разговаривали, не сказала. Мало ли, о чем мог участковый разговаривать с женщиной? Может быть, она у него дорогу спрашивала, заблудилась и искала какой-то дом? И охранники тоже ничего не знали, потому что Петр Петрович попросил их выйти. А Миша потом исчез так стремительно, что они решили, будто участковый дал ему какое-то поручение.

Алексей уже поговорил с сослуживцами, которые встречались с Фоминым в последние дни. Видимо, Петр Петрович вел свое расследование, потому что много времени проводил в архиве, интересовался кражами драгоценностей в Москве и Питере, доставал Терехина вопросами по делу об убийстве Горчаковых. Вот и с Алексеем он тоже об этом хотел поговорить, заодно и пивка попить, но не успел. К его жене поехал полковник Сухомлин, но пока еще не вернулся. Понятно, что не с расспросами поехал, хотя она может что-нибудь знать – они жили дружно и, возможно, Петр ей рассказывал о своих делах. Тело увезли в морг, вскрывать будут завтра, а может быть, и не завтра, ведь в праздничные дни патологоанатомы не работают. А сегодняшний день стремительно улетал, уже и сумерки, и нормальные люди спешат домой или на дачи. За город надо непременно успеть уехать сегодня, потому что завтра все равно центр города будет занят демонстрациями, половину улиц перекроют, а на другой половине весь транспорт будет стоять в пробках.

Все заметно устали. Не было того азарта в глазах, который всегда бывает в начале расследования, когда есть надежда на раскрытие по горячим следам. Сидели, вытянув ноги, попивали чай с вареньем, которым регулярно снабжала отдел теща Сережи Пестрова. Разговаривать не хотелось. Алексей перед тем, как идти к себе, попросил еще раз обойти два дома, еще раз оглядеться во дворе. Поэтому чай пили медленно и с чувством, оттягивая, по возможности, момент вставания из-за стола.

– Завтра собираемся в одиннадцать, – сказал Алексей и вышел, прикрыв за собой дверь. В его кабинете был армейский порядок. Форма висела в шкафу на плечиках, горшки с чахлыми цветами стояли строго по линеечке, стул был придвинут к центральному столу ровно посередине. Алексей сел не за свой, а за длинный стол – обычное место сотрудников во время совещаний, закрыл глаза и задумался. Так, что мы имеем? Позавчера участковый Фомин попросил его встретиться, чтобы о чем-то рассказать. Он хотел что-то уточнить сегодня у свидетельницы Голицыной и, должно быть, уточнил, раз не стал отменять пивную встречу. В четырнадцать ноль пять или ноль семь он разговаривал с неизвестной женщиной, а потом – с охранником Михаилом Коваленко, который после этой беседы исчез, не переодевшись.

Его размышления были прерваны деликатным стуком в дверь.

– Открыто, – сказал Алексей.

В кабинет заглянула Марина Всеволодовна Ильинская – начальник криминалистической лаборатории.

– Алексей Николаевич, разрешите? – Входите, Марина Всеволодовна.

– Вот что я хочу сказать, – начала Марина Всеволодовна, устраиваясь на краешке стула, – думаю, это важно. Петр Петрович приходил ко мне на той неделе и просил показать результаты экспертизы по делу Горчаковых. Вы, наверное, помните, там была бутылка бальзама. Так вот, отпечатки пальцев на ней были тщательно уничтожены, а в самой бутылке был найден курареподобный яд. Получалось, что вино из этой бутылки само собой налилось. Но на дне был обнаружен стертый отпечаток большого пальца, который условно пригоден для идентификации. Так вот, позавчера он мне на экспертизу принес металлическую коробку и тоже с отпечатком большого пальца для сравнения с отпечатком с бутылки. Я понятно объясняю?

– Продолжайте, Марина Всеволодовна, очень интересно.

– Ну, в общем, я сравнила эти два отпечатка и могу с уверенностью сказать, что они принадлежат двум разным женщинам. Мне сделать официальное заключение?

– Он сказал, чей это отпечаток?

– Нет, он только просил сравнить, я сравнила.

– Спасибо, Марина Всеволодовна, оставьте эту коробку пока у себя, заключение, возможно, понадобится позже.

После ухода эксперта остался запах незнакомых духов и еще одна загадка. Отпечатки принадлежат разным женщинам. Все-таки женщинам. Марина Всеволодовна никогда не ошибалась в определении половой принадлежности. Значит, он кого-то тайно дактилоскопировал и притащил эту коробку, чтобы сравнить отпечаток с отпечатком предположительного убийцы. Какую женщину? Почему Фомин по телефону не сказал сразу, что накопано? Кстати, ведь в опорном пункте наверняка есть компьютер. Может это что-то прояснить или не может? Мысли стояли в голове как-то в раскоряку, не шевелясь, сталкиваясь друг с другом и не давая места свежим идеям. Что-то он еще забыл такое важное? Да, Наталья Сергеевна Голицына. Ее надо допросить в первую очередь. Для начала с ней нужно просто поговорить. Может быть, она знает, для чего участковый собирался сегодня к ней. Что это были за телефонные звонки соседям в день убийства, о которых она не рассказала следователю? Алексей посмотрел на часы, висящие для солидности на стене кабинета. Звонить одинокой женщине с ребенком домой в двадцать один час пятнадцать минут можно или уже поздно? Женщине можно, но с ребенком поздно. Но нужно. Алексей взял мобильник, нашел номер, немного подумал и нажал кнопку вызова.

– Да, Алексей Николаевич!

– Наталья Сергеевна, можно я к вам не завтра, а прямо сейчас приеду?

– Это по поводу участкового? – Да.

На том конце стало тихо. Алексей отодвинул трубку от уха и посмотрел – вызов удерживался. С кем она там советуется, что ли? Но тут телефон ожил.

– Конечно, приезжайте. Я смотрела, уснула ли Полина, а то она поговорить не даст.

– Хорошо, я буду минут через пятнадцать.

Алексей быстро собрался: ключи от машины, мобильник, закрыл кабинет на ключ. Дежурному сказал на ходу:

– Я к Голицыной, если буду нужен, пусть звонят. Он прекрасно знал, что никто из его отдела не ушел домой, все пошли выполнять поручения, так что, если вдруг он понадобится, то всегда пожалуйста.

Наталья заметалась по комнате. Быстро убрать следы их с Полиной кутежа у нее как-то не получилось. Сначала Машка с сенсацией насчет наркотиков, потом Полину купала, потом спать укладывала, а это процесс долгий. Вот и стояли на столе стаканы с недопитой фантой, чашки с остатками чая, валялись конфетные бумажки. На Полине был надет, по случаю безгостевого вечера, легкомысленный халатик, скорее похожий на мужскую рубашку и покроем, и длиной. Макияж смыт, о волосах и говорить нечего. А времени всего пятнадцать минут. Сначала одеться, потом уборка, потом раскраска лица. В итоге, когда раздался звонок в дверь, Наталья стояла перед зеркалом с одним готовым и вторым почти готовым глазом. Экран монитора в прихожей показал стоящего перед дверью Алексея, который переминался с ноги на ногу, но позвонить второй раз, видимо, не решался. Наталья с некоторой задержкой – на раскраску глаза – открыла дверь.

– Добрый вечер, Алексей Николаевич.

– Здравствуйте еще раз, Наталья Сергеевна. Извините за поздний визит.

– Проходите, сейчас я вас чаем напою.

Она быстро постелила на стол салфетки, поставила вазочку с вареньем, достала из хлебницы мягкий белый хлеб, отрезала большой ломоть и положила его на тарелку. Потом быстро соорудила бутерброд с колбасой, сыром и кусочком яблока и сунула его в микроволновку. Через минуту по кухне пошел такой упоительный дух, что Алексей сглотнул накопившуюся слюну. Чай был свежим, крепким, сладким, бутерброд – горячим и вкусным. Алексей все это быстро съел, ему стало теп-ло и уютно, и на какое-то время расслабился, уселся на стуле вольготнее и никак не мог начать разговор, ра-ди которого пришел. За столом напротив него сидела молодая красивая женщина и задумчиво помешивала чай в чашке. Она только что накормила его ужином, и это его почему-то волновало. Ему вдруг показалось, что он пришел домой после тяжелого дня, а жена (он так и подумал «жена») встречает его вкусной едой, и сейчас он поцелует ее, пойдет в душ, а потом…

Что будет потом, он уже совсем не мог думать, поэтому поерзал на стуле, сел прямо, отодвинул чашку и сказал:

– Спасибо за чай, Наталья Сергеевна. Я, конечно, к вам по делу.

И он рассказал ей, как ему звонил Петр Фомин, который сегодня был убит около ее дома. И, главное, что он хотел поведать Алексею что-то о ней, Наталье Голицыной.

Она сидела молча, внимательно слушая его рассказ. Потом поднялась, достала из ящика комода какой-то блокнот и стала его листать. Наконец, нашла то, что искала, и протянула блокнот Алексею. На чистой страничке в самом верху было написано красивым, почти каллиграфическим почерком, единственное слово – «берлитион».

– И что это значит? – спросил удивленно Алексей.

– Берлитион – это препарат, который применяется при заболеваниях печени, – неторопливо начала Наталья каким-то очень докторским тоном, – Анна Дмитриевна мне доверяла как врачу и советовалась по поводу этого препарата. У маленьких детей это лекарство не применяют, и я проконсультировалась у своего однокурсника, который работает в гастроэнтерологии, а после этого позвонила Анне Дмитриевне, чтобы рассказать о результатах этой консультации. Я понятно объясняю?

Алексей обалдело взглянул на нее: что-то с ним, видимо, не в порядке, раз сегодня уже вторая женщина спрашивает, понимает ли он, о чем она говорит.

– Понятно. Только почему вы следователю об этих звонках не сказали?

– Да потому, что, если бы я ему рассказала об этих звонках, то он меня обязательно бы засадил, куда там сажают. В кутузку, что ли? Он и так мне почти открытым текстом говорил, что это я их убила. А еще звонки! Да у него руки чесались наручники на меня надеть!

Голос у нее дрогнул, и Алексей перепугался. Вдруг она сейчас заплачет, что он тогда будет делать? Ну и денек сегодня! А так все хорошо начиналось. Он поспешно спросил:

– А откуда, интересно, участковый узнал об этих звонках?

– Ну, вам это лучше знать, вы же милиция. Мне кажется, можно взять распечатку на телефонной станции, наверное, там все фиксируется.

– Ну да, ну да. А, кстати, откуда и почему вы звонили два раза?

– Ну, звонила-то я из ординаторской около одиннадцати часов: детей посмотрела, назначения на первую половину дня сделала и позвонила. Первый раз я поговорила с Анной Дмитриевной конкретно о берлитионе, и она сказала, что ей его обещали достать. Я еще удивилась, потому что сейчас ничего «доставать» не надо, стоит только в справочную службу аптек позвонить. Но Анна Дмитриевна сказала, что в аптеках его сейчас нет, а у одного человека есть, и он ей должен принести. Я удивилась еще больше и позвонила нашему больничному фармакологу. Она подтвердила, что препарата временно нет в аптечной сети, но есть хороший – даже лучше – заменитель, который называется тиоктацид. Тогда я позвонила Анне Дмитриевне снова и рассказала ей про тиоктацид. Она обрадовалась и попросила меня поузнавать в аптеках, где его лучше купить. Вот, собственно, и все.

Она на минуту задумалась.

– Странно, я только сейчас об этом вспомнила. Я ведь напугана была, когда следствие шло, и вообще много чего забыла. А про тиоктацид я узнать не успела, потому что дежурство было тяжелое. Утром мне про убийство охранник в подъезде рассказал, а через полчаса пришли вы. Ну, дальше вы уже все знаете. Я же в главных подозреваемых ходила.

Она помолчала, потом сказала весело, пристукнув кулачком по столу:

– Кстати, встретила сегодня в гастрономе племянника Горчаковых, а он меня не узнал.

Алексей мысленно ругнул себя так, как никогда не рискнул бы сказать вслух, да еще при даме.

– А я все думал, где я видел этого мужчину, которого Полина на роль папы примеряла, как вы изволили выразиться.

Теперь была понятна ее ирония: на самом деле странно, что он ее не узнал. Всем было известно, что похороны организовывала Наталья, кстати, на деньги своего двоюродного брата.

– А деньги он вам отдал?

– Какие деньги? – удивилась Наталья. – Похоронные.

– А, это? Да, я ему сразу дала Толину визитку, и он, то ли на следующий день, то ли через день, с ним расплатился. Кстати, он очень тяжело их смерть пережил.

Собственно, говорить больше было не о чем. Надо было вставать и уходить, но хотелось сидеть и смотреть, нет, любоваться этой женщиной, которая как-то особенно разговаривала, наклоняла голову, когда слушала, и была очень красивой.

– Может быть, еще чаю?

Алексей набрался наглости и сказал:

– Не откажусь.

Она вышла из-за стола, включила электрочайник, сполоснула чашки под струей воды, вытерла их, заменила грязные блюдца на чистые. Все у нее получалось ловко и радостно, как будто ей были приятны эти нехитрые хлопоты. Она, не переставая что-то делать с чайником, повернула к нему лицо:

– На завтра мы договорились с Иваном Ильичом, что он в половине девятого заберет у меня ключи от квартиры.

– Может быть, мне тоже прийти? – спросил Алексей.

Вовсе не надо было приходить, но хотелось еще раз с ней увидеться. А это как раз повод – передача ключей от квартиры, в которой проживали убитые Горчаковы. Да и на племянника посмотреть еще раз не мешает. Он теперь будет богатым, как Крез: ювелирные фабрики – три, нет, четыре, магазины – штук пять в Питере, три в Москве и еще несколько на просторах Родины, недвижимость за границей, счета в банках, двухэтажная квартира размером с теннисный корт. Что еще? Ах, да, дача в Дубках с участком в несколько гектар. Что он будет делать с этой дачей? Наверное, продаст. Отдыхать там теперь жутковато. По сведениям, добытым его ребятами, Иван Горчаков должен вот-вот жениться на дочери известного то ли газового, то ли нефтяного короля. На похоронах он был не с невестой, а со своей давнишней подружкой. Подружка, кстати, она ему в прямом, не постельном, смысле слова.

– Так может быть, все-таки прийти завтра?

Наталья поставила перед ним чашку дымящегося, пахнущего какими-то травами чая.

– Может быть, и прийти, – сказала она задумчиво, – я ведь при опечатывании квартиры была, у меня и ключи были, так что… Да, приходите, Алексей Николаевич.

Когда Алексей выходил из подъезда, его догнал Андрей – охранник, напарник Михаила.

– Нашли Мишку? – спросил он.

– Пока нет. А ты не знаешь, где он может быть?

– Он мне приятелем не был, он вообще был сам по себе.

– Не нравился он тебе?

– А почему он мне должен нравиться? Мы тут полжизни проводим, в этих подъездах, всех жильцов наизусть знаем: кто когда уходит, кто к кому приходит, кто на чем ездит. Инструкции у нас всякие насчет конфиденциальности, потом этикет – этому тоже учат. Не принято жильцов обсуждать, лишние вопросы им задавать. Если сами хотят поговорить, то пожалуйста, а так – парень задумчиво почесал кончик носа, – а Мишка ко всем лез, все высматривал, выспрашивал, а потом по телефону по полчаса трепался.

– Что, про жильцов трепался?

– Я не слышал, потому что он выходил, но получалось, что про них. Как с кем-нибудь на лестнице поговорит, так сразу за телефон и ля-ля-ля по часу. Его не любил никто из наших. Как с ним дежуришь, так из будки не отойти.

– В смысле?

– Ну, мы же по очереди сидим. Один сидит в подъезде, другой в это время может покемарить, если, конечно, на улице все нормально. А с ним все время в подъезде, потому что его нет никогда: то ему в поликлинику надо по-быстрому, то он потащится на ворота поболтать, то за сигаретами.

– А что же вы терпели?

– Да мы не терпели, сколько раз начальству жаловались, только без толку.

– Интересно, почему?

– Людей, что ли, обученных не хватает, а он из спецназа пришел. Такие приемчики показывал, закачаешься.

Андрей мечтательно закатил глаза, видимо, впечатленный «приемчиками».

– А девушка у него была? Или, может, он женатый был?

– Нет, жены точно не было, а девушки, да, были. – Ты их знаешь?

– Нет, видел только. Последняя приезжала на такси. Постарше его, такая, – парень развел руки на уровне груди, потом провел по воображаемой линии бедер. Картина, судя по жестикуляции, получалась впечатляющая.

– А где она работает, не знаешь?

– Нет, про это он ничего не говорил. – А про что еще говорил?

– Да про жильцов все сплетничал. Вот когда Горчаковых убили, то он все богатство их считал.

– Много насчитал? – Миллиона четыре. – Рублей?

– Наверное, а чего же еще?

Алексей усмехнулся. Состояние Горчаковых исчислялось миллионами долларов, причем, четыре – было явно маловато.

– Ну а еще о чем говорили?

– Да с ним особенно разговаривать не о чем было. На футбол и хоккей он не ходил, телевизор не смотрел, книжек не читал. Скучно с ним было. Деньги, богатство, сплетни, сколько машины стоят. Я от него сразу убегал.

– А ты сам почему охранником работаешь?

– Это я деньги на учебу коплю. Пока в армии был, всю школьную программу повторил, но в институт не прошел по конкурсу, сейчас вот снова повторяю, билеты достал, учу все свободное время.

– В какой институт поступаешь?

– В МФТИ.

– Серьезная контора. Ну, удачи тебе, бывай. – До свидания.

Машина – старенький «Вольво» – мигнула приветственно фарами. Алексей посмотрел вверх на Натальины окна. Ему показалось, что она махнула ему рукой. Махнула? Или показалось? Надо было сразу посмотреть, а потом с охранником разговаривать.

На улице было тепло, тихо, спокойно. Ночь уже вступила в свои права, и в глубине двора было совсем темно, только в освещенной фонарем беседке сидели пацаны. У одного из них была в руках гитара, и он тихонько перебирал струны. Алексей немного подумал и подошел к ним.

– Добрый вечер.

– Здравствуйте, добрый вечер, – послышалось вразнобой.

– Вы здесь живете?

– Послушайте, мы вам мешаем? Мы же тихонько сидим, спиртные напитки не распиваем, наркотики не употребляем, лично вас не трогаем, – сказал кто-то довольно мирно.

Да, зашугали молодежь, если она в ответ на простые вопросы сразу занимает глухую оборону.

– Нет, нет, нет, не мешаете. Я из милиции, ребята. Хочу спросить, может быть, кто-нибудь из вас видел или слышал что-то. Я про убийство Петра Петровича Фомина.

В беседке стало тихо. Гитара как-то тоскливо тренькнула и тоже замолкла. Потом один из ребят, видимо, лидер, встал со скамейки и подошел к Алексею.

– Мы как раз об этом говорили. Никого из нас днем во дворе не было, мы все в школе учимся. Наши родные тоже ничего не видели, если бы видели, сказали бы.

Все заговорили разом. – Не было никого.

– Фомин нормальным мужиком был, нас понимал. – Это он заставил ЖЭК скамейки и беседку поставить, чтобы было, где посидеть.

Снова вступил лидер:

– Понимаете, в последнее время к молодым относятся, как к потенциальным преступникам. А он с нами разговаривал, как со взрослыми людьми, просил помочь, когда надо было. Мы помогали.

– А в чем он вас просил помочь?

– Ну, мы недавно смотрели по вечерам, кто приезжает на такси и к кому. Но отдать записи не успели, должны были сегодня встретиться.

– Записи у вас с собой? – А вы кто?

Алексей достал удостоверение, мальчишки сгрудились вокруг него, уважительно разглядывая документ.

– Леха, дай блокнот, – после некоторой паузы сказал лидер.

Тот, кого назвали Лехой, очкастый, неуклюжий, типичный «ботаник», протянул Алексею файловую папочку с отпечатанным на компьютере текстом.

– Учтите, господин майор, – сказал он сердито, – у меня в компьютере все сохранилось и еще на нескольких носителях.

– Конечно, конечно, – поспешно ответил Алексей. – Не волнуйся, Леха, я не злодей и не оборотень в пагонах, я на самом деле майор милиции, начальник убойного отдела Пронин Алексей Николаевич. А ваш участковый был мне хорошо знаком и уважаем. Поэтому я все силы приложу, чтобы его убийцу найти.

Алексей достал визитку и протянул ее Лехе.

– Это вам, ребята, если что-нибудь еще вспомните, звоните. Там внизу и мобильный мой есть. Спасибо за помощь. До свидания.

Алексей пожал всем руки и пошел к машине. Боковым зрением он видел, как ребята стоят полукругом в беседке и смотрят ему вслед. В машине он вытер со лба пот. Оказывается, разговор с подростками нелегко ему дался. А еще он подумал, что молодежь бывает разная, вот эти мальчишки, например, очень даже неплохие.

Иван подъехал к дому Ландышки около половины восьмого. Подниматься не хотелось, но он понимал, что было бы невежливо не встретиться с ее родными. Поэтому он закрыл машину и позвонил в домофон. Ему тотчас же открыли. Он поднялся пешком на пятый этаж. Дверь была приоткрыта, прислуга ждала его появления. Он разочарованно поздоровался. Вообще-то, он думал, что его встретит сама Ландышка, ведь они не виделись почти полгода. Но горничная провела его в гостиную и ушла, сказав, что Ландыш Юсуповна сейчас будут. Иван остановился напротив окна, постоял немного, потом сел в кресло, огляделся. В прошлый свой визит он не разглядел эту комнату. На стенах были обои «под мрамор», стояла массивная темная мебель, на окнах висели тяжелые темные портьеры. Гостиная походила на декорацию к какому-то советскому фильму начала пятидесятых годов про товарища Берию. Особенно почему-то раздражали обои.

Послышался звук шагов, и в гостиную неторопливо вошла Ландышка.

– Привет, противный, – сказала она манернокапризным голосом, – ничего не хочу слышать про твой телефон. Хорошие мальчики так не поступают со своими кисками.

Иван удивленно уставился на нее. Что-то новое было в ее поведении. Какие киски, какие мальчики? Что за тон? Она что, не понимает, что он совсем не этого от нее ждет? Странные манеры, а еще очень странная одежда. Одежду, кстати, он сначала не заметил, а сейчас начал разглядывать. Длинная хламида, изпод которой торчали шаровары. Правда, настоящие шаровары, как в кино. На голове – платок, как его, хиджаб. На ногах – парчовые туфли с загнутыми носками. Стиль – восток модерн.

– Здравствуй, Ландыш, что у нас сегодня за образ? – И сегодня, и всегда. Я же мусульманка, институт закончила, теперь можно одеваться так, как я хочу, а не как этикет требует.

– Куда пойдем?

– Что-то не хочется никуда, давай дома посидим. – Ну давай посидим.

Иван сел в кресло, посадил ее на колени и попытался поцеловать. Она уклонилась.

– Ты мне ничего не хочешь объяснить? – спросила она искусственно безмятежным тоном.

– Что я должен объяснять?

– Почему ты не позвонил, когда прилетел? Где ты был весь день? Почему не позвонил, когда вспомнил про телефон? Почему вся инициатива исходит от меня?

Потому что я тебя разлюбил, вдруг подумал Иван, а сказал, конечно же, совсем другие слова.

– Ну, прости меня, я в последнее время такой рассеянный, видимо, устал. Обещаю исправиться.

Она сразу успокоилась. Они целовались уже довольно много времени, когда в гостиную зашел Юсуп Ильдарович.

– Не смущайтесь, молодежь, – сказал он тоном все того же доброго дядюшки, – я только поздороваться. Ну-ка, покажись, как там за границами наших джигитов кормят-поят-ублажают?

Иван смущенно протянул руку. Рукопожатие было, как всегда, излишне крепким. Не приветствие, а демонстрация силы.

– Чем завтра занимаешься? А то к нам, на дачу, милости прошу.

– Завтра я получаю ключи от квартиры на Новом Арбате, наверное, буду уборкой заниматься. Да и вещи там надо посмотреть, кое-что к себе перевезти.

– Ну конечно, дело прежде всего. С Ландышкой поедешь?

– Думаю, нет. Квартира долго стояла, там пылища, наверное. Не хочется ее в грязь приводить.

– Разумно. А на послезавтра я вам организовал сюрприз. Достал два билета в Большой театр на вечер памяти… певицы, как ее, ну, в катастрофе погибла.

Ландыш запрыгала вокруг отца, захлопала в ладоши, радостно завизжала. Иван как-то не понял, хорошо или плохо, что он пойдет в Большой театр. Наверное, хорошо, потому что в Большом он не был уже давно, но с другой стороны…

– Я, наверное, не смогу, – твердо сказал он.

Ландыш перестала прыгать и визжать и посмотрела на него, как на ненормального.

– Ты соображаешь, что говоришь? Вся Москва будет, жена президента обещала присутствовать, а ты не можешь. Откладывай все свои дела, а то…

Она не договорила, видимо, вовремя остановилась. А Иван подумал, что странно получается: ему все равно, что «а то».

– Да, Иван, я тебя прошу сопроводить дочку, иначе ей одной придется идти. Я в Кремле на правительственном приеме буду занят.

Тяжелая артиллерия подоспела, и город был с боем взят.

– Хорошо, я отложу свои дела. Во сколько за тобой заехать?

Во время разговора он стоял вполоборота, а когда повернулся, увидел, что отец и дочь обменялись тяжелыми взглядами, в которых было что-то неприятное. Хотя в тот же момент на их лицах появились улыбки: доброго дядюшки – у папы и лукавая – у дочки.

– Ужинать с нами, – предложил Юсуп Ильдарович. – Нет, спасибо, устал, не выспался, поеду домой. – Ну-у, – протянула Ландышка, – уже поедешь, а поговорить?

– Успеете еще наговориться, видишь, человек устал, дай отдохнуть, – сказал Юсуп Ильдарович, подталкивая при этом Ивана к передней.

Прощание было скомкано. Иван только успел узнать, что второго мая надо заехать за Ландышкой в шесть часов, потому что вечер в Большом начнется в семь. Прийти надо пораньше, чтобы на всех посмотреть и показать новое платье и новую, необыкновенной красоты сумочку. Ивану надлежит быть в смокинге и при деньгах, так как будет еще, наверное, коктейль-бар. Про деньги могла бы не говорить, Иван не первый раз в театре с дамой.

Отъехав на приличное расстояние от дома Мирзоевых, он вдруг понял, что больше появляться в этой семье не хочет. Ему не нравится фальшь, которой пронизаны стены квартиры, не нравятся взгляды, которыми обмениваются за его спиной отец с дочерью, не нравится добродушно-приторный тон, скомканное прощание, и вообще все не нравится. Он туда больше не поедет. И не пойдет ни в какой театр.

Очень недовольный собой, Иван подъехал к дому. Надо было сделать еще один звонок. Он снял пиджак, распустил узел галстука, скинул туфли и прошел на кухню. Телефон в его руке укоризненно молчал. Надо было позвонить Ландышке и доложить, что он дома, дома один, и что он сейчас почистит зубы и ляжет спать. Эту традицию он не нарушал уже почти два года. А вот не будет он ей звонить, а лучше найдет номер соседки и договорится о встрече на утро. Как же он записал ее номер? Придется листать весь список. Как ее зовут, он записал ее по имени или как-то по-другому? Как же ее зовут? Иван не помнил. Он вообще мало что помнил с того дня, только кладбище и свою истерику. Он нашел номер, когда уже совсем отчаялся его найти. В телефоне было написано «Подруга», и он думал, что это кто-то из женщин, бывших на поминках, и набрал этот номер, чтобы спросить, может быть, эта самая подруга поддерживает связь с соседкой. В телефоне вдруг зазвенел молодой голос:

– Добрый вечер, Иван Ильич, хорошо, что вы позвонили. А то я уже сама собиралась. Как доехали? Во сколько завтра встречаемся?

– Э-э, – протянул Иван, – здравствуйте. Я хочу завтра пораньше подъехать. Можно к девяти?

– И к девяти, и к восьми можно. Я буду ждать. В трубке замолчали. Иван подумал и спросил:

– Как вообще дела?

– Хорошо, спасибо. До свидания. Послышались короткие гудки.

День, начавшийся в Берлине, закончился в Москве в квартире на Смоленской площади. Конечно, Иван не думал, что будет ночевать сегодня один, но сейчас был этому рад. Завтра, все завтра…

 

1 Мая, пятница

Алексей не знал, что делать с этой папкой. Надо же, участковый возился с подростками, строил для них скамеечки, слушал, наверное, простенькие гитарные песни и занимал их делом. Пожалуй, надо снова встретиться с ребятами, познакомиться поближе и поговорить. Для чего участковому нужно было знать, кто приезжает на такси. Где-то он сегодня уже слышал именно про такси. Ах, да, Андрей сказал, что девушка Михаила приезжала на такси. И что? На такси ездит половина москвичей. Те, которые торопятся, ездят, конечно, на метро, но есть и такие, которые предпочитают стоять часами в пробках.

«Ботаник» Леха подошел к заданию творчески, сводную таблицу сделал на компьютере. Лист был разграфлен, обозначены число и время, номер машины, в какой подъезд зашел пассажир, а также указано, кто приехал: свой, то есть жилец дома, или гость. Справа стояли повторяющиеся фамилии. Видимо, это были фамилии ребят, которые в это время «дежурили». Алексей посидел над таблицей, выпил рюмку водки, закусил соленым огурцом и подумал, что завтра он отдаст эти листочки старшему лейтенанту Игнатьеву. Пусть изучает, может быть, найдет повторяющиеся номера. Что из этого выйдет, Алексей пока не знал. Как всегда, в процессе расследования возникает масса ненужной макулатуры, но также известно, что отрицательный результат – это тоже результат. Ведь для чего-то Фома просил ребят последить за тачками. Для чего? Кого он хотел поймать именно на такси? Как это связано с его убийством? Как это связано с убийством Горчаковых? Сильно кольнуло где-то с левой стороны груди. Алексей помнил, что там, кажется, расположено сердце. Кольнуло, потому что он вдруг почувствовал страшную вину перед Петром Фоминым. Надо было назначить встречу сразу же, как только он позвонил, сразу, а не через двое суток. Надо было чаще встречаться и разговаривать, ведь ясно было, что Фомин тянется к Алексею. Все времени не хватало. А когда оно будет, время-то?

Алексей посмотрел на циферблат наручных часов. Ноль двенадцать. Начались следующие сутки. С Первым мая, дорогие товарищи! Ур-р-р-а-а-а! Мимо трибуны Мавзолея проходит колонна прославленного завода по изготовлению чего-то. На заводе трудятся столькото Героев социалистического труда и столько-то ударников! Ур-р-р-а-а! Мир, труд, май, июнь, июль, август. Хороший был праздник! Алексей ходил на первомайские демонстрации с мамой – Ольгой Владимировной. Отца у него никогда не было. А мама была. Она была до одиннадцати лет, а потом умерла. Он этот день очень хорошо запомнил, потому что это был ее день рождения. Они с бабушкой накануне долго рисовали открытку – готовили сюрприз, прятали ее в шкафу с одеждой и весь вечер переглядывались с видом заговорщиков. Утром Алексей слышал, как мама собиралась на работу, как целовала его сонного в щеку. Ему не хотелось вставать – начались каникулы, и он отсыпался за весь год. Вечером бабушка, дед и он ждали ее с работы за накрытым столом. В центре стола, между традиционным оливье и селедкой стояла открытка. Когда прошел час «от расчетного времени», дед начал злиться и говорить, что о семье тоже надо думать. А потом пришла ее сослуживица и сказала, что маму переехала машина, и ее увезли в Склифосовского. Дед поехал туда, а когда вернулся, почти ночью, бабушка, посмотрев на него, заорала дурным голосом. Алексей остался со стариками. Иногда он слышал их перешептывания о том, что надо найти этого подлеца, пусть хоть деньгами помогает, вон, сколько парню надо. Алексей понимал, что они говорят об отце, и было страшно, что его отдадут какомуто незнакомому мужику. Но дальше разговоров дело не шло. О маме Алексей думал часто. После ее смерти он сразу повзрослел, с каникул вернулся в свой класс совсем другим человеком и поглядывал на одноклассников с превосходством много повидавшего старика. В школу милиции он пошел не раздумывая. Решил и все тут. Потом закончил заочно юридический факультет, отказался от службы в Министерстве внутренних дел и остался «на земле», в своем районе. Милицейская служба ему нравилась. К пренебрежительному «менты» он относился снисходительно. Ну, хочется людям представлять его тупым «ментом», ну и пусть. Только если случается настоящая беда, не сосед соседа по пьяни бутылкой по голове, а настоящая, то население сразу бежит за помощью в милицию. А оборотни в погонах – да, они, наверное, есть так же, как убийцы в белых халатах. Но в любой профессии есть свои оборотни и убийцы, пусть даже убийцы идеи. Так что милиционеры ничем не лучше и не хуже других, только уязвимее для ножа и пули – преступник сейчас пошел вооруженный.

…Уже засыпая, на грани яви и сна, он понял, что надо делать. Он должен пойти по следам Фомина, то есть заняться расследованием убийства супругов Горчаковых.

Наталья проснулась от вопля Полины. Дочка сидела на кровати, теребила ее за плечо и кричала:

– Мама, ты мой день рождения проспала!! У меня день рождения, а ты спишь!!

Наталья приоткрыла один глаз. Полина в своей ве-селенькой пижамке с зайцами и утятами и сама была веселенькая, свежая, выспавшаяся. Волосики всклоченные, глаза блестят, в руках любимая игрушка – мишка, которому сегодня исполнилось как раз четыре года. Его подарили Полине Натальины однокурсники на первый день рождения. Интересно, сколько времени? Будильник, кажется, не звонил, значит, меньше семи. Ну и Полина! В будние дни ее не добудишься, а по воскресениям встает чуть свет.

– Доброе утро, доченька, с днем рождения тебя. Я тебя люблю.

– И тебя тоже с днем рождения. Я тебя тоже люблю, а где мой подарок?

– Подарок будет после завтрака, а еще лучше – на даче.

– А сейчас?

– А сейчас умываться, завтракать, убирать постельку. – Нет, у меня же день рождения, кто в день рождения умывается?

– Ну, большие девочки как раз в день рождения умываются особенно хорошо, чтобы быть еще красивее.

Полина недоверчиво посмотрела на Наталью. – Ты правду говоришь?

– Взрослые всегда говорят правду, – отрезала Наталья и откинула одеяло.

Надо вставать. На часах было шесть часов пятнадцать минут. Кошмар! Уснуть удалось только под утро. Столько всего навалилось! Ночью позвонила Машка – ей-то что, она все равно на дежурстве – и плачущим голосом начала рассказывать, как ей сегодня досталось от заведующего, который придрался к листу назначения больного Иванова. Наталья слушала Машку и улыбалась. Она всегда так выражалась: «больной Иванов, больная Петрова», а больной Иванов на самом деле был малюсеньким мальчишечкой, который лежал себе в кювезе и набирал вес. Родился-то он совсем крошкой, всего шестьсот граммов, а сейчас уже весит семьсот семнадцать, того глядишь, и целый килограмм наберет. Вставлять ремарки в Машкину речь было не обязательно, надо было только слушать. Иногда Наталья просто клала трубку рядом, а сама занималась делами. Машка всегда рассказывала «с подробностями», поэтому кое-что можно было пропустить. Хотя вчера, то есть сегодня ночью, Машка, поохав насчет назначений, вдруг перешла с плачущего тона на боевой и рассказала, как пропали наркотики. В восемь часов утра старшая сестра стала проверять сейф с сильнодействующими и наркотическими средствами, которые получила накануне на все праздничные дни. Сложность заключалась в том, что в сейф было положено не обычное количество этих самых наркотиков, а двойное, с расчетом на непредвиденные обстоятельства, которые всегда могут возникнуть в праздники. Это все знают, даже не имеющие отношения к медицине. В праздники дежурит усиленная бригада, ведущие хирурги «взрослых» больниц всегда начеку, особенно не пьют, потому что в любой момент коллегам может потребоваться их помощь. В детских больницах к праздникам относятся проще, хотя тоже бдят, вот и наркотиков больше выдают. Но старшая до сейфа не дошла, потому что ее окликнула фармаколог больницы и попросила проверить, хватит ли на праздники антибиотиков и не надо ли выдать еще. Пока это все выясняли, сейф неоднократно открывали дежурные сестры, которые пришли на смену: брали остродефицитные и дорогостоящие препараты для лечения «своих» больных. Короче, к девяти часам, когда старшая открыла сейф, наркотиков – всего запаса – уже не было, хотя она это не сразу поняла, потому что коробки стояли на месте, только без ампул. Кто-то вынул ампулы из коробок и стибрил, а коробки для маскировки оставил. Вместе со старшей сестрой к сейфу подошла дежурная медсестра, которой надо было развести реланиум для микроструйного введения. Она достала пустую коробку, тут-то все и выяснилось. У старшей случилось повышенное давление, и ее спасали всей бригадой. Некоторое время надеялись, что наркотики найдутся, искали в другом сейфе, считали, сколько ампул вчера потратили, но бесполезно. Наркотики исчезли. То есть, строго говоря, там были не сплошь наркотики, а еще и сильнодействующие препараты, но для краткости их всегда называли одним понятным словом, подчеркивая опасную важность. На самом деле возиться с ними никто не любил. Одно-единственное введение седативного препарата для снятия, предположим, судорожной готовности у ребенка вызывало целый ряд действий. Сначала дежурный врач, причем не любой, а только имеющий специальный допуск к работе с наркотическими веществами, делал назначение в листе назначений ребенка. Потом он же записывал в истории болезни, с какой целью, в какое время и в какой дозе вводился препарат. Затем в специальном бланке опять же врач записывал то же самое, что в истории болезни, только по графам. Медицинская сестра писала на другом бланке, что она ввела этот препарат ребенку (время, доза, роспись) и давала этот лист врачу на подпись. Еще был специальный журнал учета наркотиков, куда медицинская сестра делала еще одну соответствующую запись, а потом они с врачом дружно расписывались. И это еще не все. Утром после окончания смены врач шел к начмеду и сдавал пустые ампулы, опять же расписываясь в еще одном, наверное, самом главном, журнале, записи в котором делал сам начмед. Уф! Это что касается врачебного учета, а ведь есть еще сестринский: прием, учет, списание, отчетность и прочее, и прочее, и прочее. В медицине вообще хватает бумажной работы, и не дай Бог ее сделать небрежно: сразу следуют штрафные санкции, причем достаточно серьезные, по крайней мере, в материальном плане.

Машка продолжала свой рассказ, и вдруг Наталья уловила изменение интонации и начала прислушиваться.

– Ну и, в общем, я ему сказала, что никто из постоянных работников этого сделать не мог, потому что за столько лет никогда ничего подобного не случалось. Ты меня слушаешь или уже уснула? – вдруг заорала Машка, и Наталья вздрогнула.

– Слушаю, конечно, очень интересно. А тебя-то по какому поводу вызывали, ты же к сейфу не подходишь?

– Всех вызывали. Следователь такой… – Машка задумалась, видимо, подбирая слово поточнее, – противный: усы как палки, а на голове лысину носит. Представляешь?

– Красота, наверное.

– И одеколон у него такой, – Машка опять задумалась, – сексуальный.

– Господи, Маш, давай уже по делу, а то спать хочется.

– Зачем тебе спать, у тебя еще завтра и послезавтра выходные, выспишься.

Вот и выспалась. Две бессонные ночи – это круто. Когда погибли ее родные, Наталья вообще не могла спать. Она сидела целыми днями на стуле в спальне и раскачивалась из стороны в сторону. С Полиной возилась Машка. Жизнь к Наталье возвращалась долго, почти год. Она машинально ходила в институт, сдавала сессию, ездила в положенные дни на кладбище, растила Полину, водила ее в поликлинику на ежемесячные осмотры – все на автомате, практически без чувств и мыслей. Ее навещали однокурсники, братья бывали каждый день: Толя привозил продукты, Саша гулял с Полиной, отчитывал няню за непедагогичные методы воспитания, помогал Наталье с учебой. Потом Наталья неожиданно получила из Большого театра Ольгину зарплату почти за два года. Это были огромные деньги. Она сразу предложила их Анатолию, потому что понимала, что он ее практически содержал: платил за квартиру, давал деньги на одежду, оплачивал няню. Анатолий категорически отказался. Тогда Наталья положила эти деньги на имя Полины в банк, и они стали жить на проценты с этого вклада. Почему Ольга не получила эти деньги сама, Наталья так и не узнала.

Ольга работала в Большом театре, исполняла сольные партии в главных оперных постановках уже пять лет. После премьеры в театре оперетты ее заметил главный режиссер Большого и пригласил к себе. Ольга, не раздумывая, перешла в главный театр страны и ни разу об этом не пожалела. Сразу появились деньги, поклонники, быстро пришла слава. Появились хвалебные статьи в музыкальных, а затем гламурных журналах. Ее стали приглашать в зарубежные оперные театры, и за год до своей гибели она спела несколько партий в знаменитом Ла Скала. Родители купались в лучах ее славы, собирались переезжать в Москву. Но папа не мог оставить свой бизнес, а мама – свою больницу. Ольга посылала им билеты на все премьеры, они прилетали на один-два дня и были счастливы.

Потом Ольга объявила, что, наверное, скоро выйдет замуж. Кто был ее избранником, она не сказала. Семья взволновалась и стала готовиться к свадьбе, но потом все утихло. Оказалось, свадьбу пришлось отложить на неопределенный срок «по семейным обстоятельствам жениха». Родители погоревали, но потом решили, что так даже лучше. Что-то не совсем ясно с этим женихом. Кто он такой, так и не известно. Кто его родители? Чем он занимается? Начали приставать с вопросами к Наталье. Она тоже не могла им ничего рассказать – не знала. Ольга продолжала петь. Голос ее приобретал все новые краски, обогащался обертонами, и уже ценители со всего мира признавали, что на мировой сцене царит русская оперная звезда – Ольга Трубецкая.

Когда стала заметна ее беременность, она взяла отпуск и уехала к родителям – рожать. Полина родилась первого мая, а в конце августа они летели в Москву. Ольга хотела приступить к репетициям первого сентября, а Наталье надо было в институт. Папа поехал их проводить, заодно повидаться с племянником Анатолием, с которым у него были совместные дела. Самолет, на котором они летели, казалось, благополучно сел, но загорелся. Места у всех были в хвосте, а Ольгу с дочкой, еще при посадке, устроили перед кабиной пилотов. В середине полета она попросила Наталью поменяться местами – хотела отдохнуть. Наталья перешла к Полине. Вот теперь они с Полиной живы, а папа и Ольга задохнулись тогда в дыму. Мама умерла через две недели. Наталья оформила сначала опекунство, а через год удочерила Полину. Очень помогли деньги Анатолия, которые волшебным образом уничтожали все препоны на пути. Теперь у Полины было свидетельство о рождении, в котором в графе «Мать» была записана Наталья Сергеевна Голицына. Правда, в графе «Отец» стоял прочерк.

Натальин тогдашний молодой человек, с которым она встречалась почти два года, сказал ей:

– Зачем нам эта обуза? У нас с тобой свои дети будут. И еще неизвестно, кто ее отец. Вдруг у него генетический порок?

Он был, конечно, очень умным, и жизнь у него удалась, но уже без Натальи.

Телефонный звонок прозвенел около семи. Натальин двоюродный брат Саша ехал на дачу и предлагал забрать Полину. Полина обрадовалась и начала быстро и, главное, самостоятельно, собираться. Когда Танюша, жена Саши, зашла за Полиной, та уже была полностью готова: курточка на всякий случай взята с собой, рюкзачок в виде зайца, держащего в лапах морковку, надет, шнурки на кроссовках завязаны.

– Привет, Натик, – с порога заулыбалась Танюшка, – я соскучилась. Полина, как ты выросла, – сказала она, в то время как Полина уже прыгнула к ней на руки, – а какая красивая стала, прямо как мама.

Танюша опасливо посмотрела на Наталью поверх Полининого плеча, а Наталья вздрогнула.

– Это я потому красивая, что умылась хорошо, видишь, как щечки блестят, – продемонстрировала Полина результаты своих трудов.

– Тань, ты, может быть, пройдешь, чаю попьем?

– Да ты что? Сашка меня потому послал одну, чтобы чаи не разводить, а сразу ехать. А ты во сколько приедешь?

– Как только отдам ключи соседу.

– Зря ты связалась с этими ключами. Вдруг там чтонибудь пропало, а ключи только у тебя.

– Я уже двести раз раскаялась, что в эту авантюру вляпалась, но что теперь поделаешь? Хотя там печать висит и еще охрана в подъезде, и еще другая, вневедомственная, охрана, так что пропасть ничего не может. Да ладно, сегодня отдам ключи, и точка.

– Поехали, поехали, – канючила Полина.

– Сейчас поедем, только у мамы выясним, не нужно ли чего с собой захватить.

– Так, продукты у меня упакованы, салат я сделала, только заправить, ну, это перед употреблением. Хотя можете забрать. Скорее бы сосед приехал, что ли. Ключи отдать, Машку сбоку в машину пристроить и свобода!

– Машку тоже берешь?

– Конечно, а куда же я дену ее в праздник?

– Ну давай вытаскивай, что там в нашу машину, и мы в путь.

Оказалось, что вещей довольно много, и пока грузили, устраивали продукты и сумку с вещами «на все случаи жизни» в багажнике, усаживали Полину на заднее сидение, а рядом с ней мишку и еще куклу Аленку, целовались и махали руками, оказалось, что уже почти половина девятого. Надо быстро позвонить Машке и договориться, где ее подобрать. А потом навести порядок на кухне, смолоть кофе и ждать соседа и еще милиционера Алексея. Как-то вчера странно было с ним разговаривать. Воздух в гостиной был, кажется, заполнен электричеством, исходившим от этого приятного мужчины. Приятного, конечно, приятного. Он понравился Наталье при первом знакомстве. И было понятно, что она ему тоже понравилась. Правда, они были по разные стороны расследования: он, ясное дело, «за наших», а она, получается, «за злодеев». Только она была тоже «за наших», но этого никак не мог понять противный следователь Терехин. Уж он ее допрашивал, допрашивал, и в алиби не верил, и все проверял. Даже очевидные вещи его не устраивали, и он снова проверял. А когда стало совсем ясно, что она никак не могла быть причастна к убийству, Терехин стал прикидывать ее на роль соучастника, еще неплохо бы – организатора. Наталья не могла понять, за что он к ней прицепился. Ведь кроме нее с убитыми контактировала масса народу, как из России, так и из всяких зарубежий. Да и работа у Петра Ивановича была, что называется, не рядовой, и доход она приносила солидный. И всетаки именно ее, соседку и человека, которого убитые любили и опекали, Терехин выбрал на роль первой подозреваемой. Алексей ее всячески защищал, и это было заметно не только Наталье. Идя по коридорам на допрос, Наталья чаще, чем было возможно по теории вероятности, встречала Алексея, который с невыносимо деловым видом проходил мимо. Он всегда останавливался, здоровался и перекидывался парой-тройкой ничего не значащих фраз насчет погоды, Полины или работы. А однажды, когда уже совсем нечего было сказать, он вдруг спросил, что ему выпить «от головы». Вот это было смешно, потому что Наталья тут же достала из сумочки таблетки, которыми пользовалась изредка сама, прикинула на глаз его вес, подумала и оторвала две. А потом! Потом она заставила его эти таблетки тут же выпить, да еще принесла ему стакан с водой, который выпросила у дежурного. И он безропотно глотал таблетки и запивал их водой, смешно крутя шеей на виду у всего личного состава. Изредка она встречала его в городе, ну, это было вполне возможно, потому что они жили в одном районе. Да еще Полина с навязчивой идеей заполучить себе папу всячески старалась с ним почаще встречаться, а уж если встретилась, то попользоваться им на всю катушку: и на шее посидеть, и побегать наперегонки, и в прятки поиграть. Надо сказать, что в этом поиске Полина была очень разборчива: мужчин она подбирала рослых, красивых, хорошо одетых. Наталья должна была строго за ней следить, потому что, стоило отвернуться, как Полина тут же находила подходящий объект и тащила его за руку знакомиться. Пока им везло: ни один мужчина не сопротивлялся, а некоторые всерьез предлагали дружбу. Хорошо, что сегодня Полины не будет дома, когда придут целых двое симпатичных молодых мужчин.

Машка сразу ответила на звонок, хотя и шепотом. – Сейчас сдам дежурство и позвоню.

Вот и хорошо. Если сейчас быстро отдать ключи и открыть квартиру без осложнений, можно будет скоренько подъехать за Машкой, и за город. А там, наверное, уже бассейн наполнен, и вода искрится на солнце, и пахнет землей и летом, и цветы вылезают тоненькими стебельками, и трава в каплях росы, хотя к тому времени, когда они приедут, росы уже не будет. Зато будет длинный летний день с шашлыками и всякой вкуснятиной, ленивые разговоры, лежание в шезлонге, а потом еще длинный вечер с камином и легким вином. Красота! Осталось совсем чуть-чуть подождать.

Иван никак не мог проснуться. Он несколько раз поднимал голову, смотрел невидящими глазами на экран своего телефона, потом снова погружался в полудрему, пытаясь понять, сколько сейчас времени. Какое время стоит на дисплее: среднеевропейское или московское? Телефонный звонок выдернул его из этого смутного состояния. Звонила его, как бы поточнее выразиться, вчера еще невеста и предлагала «встретиться и кое-что обсудить». Встречаться и обсуждать не хотелось.

– Скажи, Ландыш, сколько времени? – Ты что, еще спишь? – Сплю.

– Ну ты в своей Европе избаловался!

В ее голосе слышалось искреннее возмущение. – Так сколько времени?

– Московское время восемь часов десять минут, – сказала Ландыш «дикторским» голосом. Ты просыпайся и скажи, мы сегодня встретимся?

– Не знаю, как получится, а что, по телефону нельзя обсудить?

– По телефону нельзя. Хочешь, приезжай ко мне. – Нет-нет, – поспешно отказался Иван, – давай на нейтральной территории. Вообще, я не понимаю, что мы должны…

Он не успел договорить, потому что она быстро сказала: «Я тебе позвоню попозже», – и нажала отбой.

Хорошо, что прояснилось со временем. Имеем минут сорок на личные нужды. Душ, яичница, бритье, парфюм. Надо поторапливаться. Едем к женщине, наверное, цветы-конфеты купить по дороге. А может быть, она предпочитает спиртное? Коньяк, шампанское, виски, содовую, шипр, тройной. Боже, как занесло! Надо бы еще доехать до дачи, посмотреть, как там дела. Сторожу заплачено до июня, чтобы присматривал, но хозяйский догляд всегда надежнее. Вообще-то он планировал поехать на дачу с Ландышкой, предвкушались всяческие утехи, в том числе гастрономические, но после вчерашнего планы придется поменять. А вот взять и пригласить эту самую соседку! Он никак не мог вспомнить ее лицо. А может быть, она уродина? Вроде нет, уродину он бы запомнил. Тогда красавица? Тоже нет, красавиц он не пропускал. Помнится, у нее был ребенок. Сын, дочь? Тетя что-то говорила про ребенка, правда, он не слушал. У него тогда была первая стадия влюбленности в Ландыш Юсуповну, и другие девушки его не интересовали. Да, с женитьбой, похоже, облом. Почему-то стало себя жаль. Ведь старался, отпуск просил, вез белый смокинг, галстук-бабочку, рубашку с пластроном и все напрасно. Хотя, наверное, хорошо, что свадьба не состоялась: и трепета душевного не было, и думать об этом не хотелось, да и невесту он не так часто, как раньше, вспоминал. А может быть, он просто стар для женитьбы? Все надо делать вовремя: родиться, учиться, жениться. А он пропустил все сроки. И теперь ему тридцать три года – возраст Христа. У друзей уже дети резвятся, а ему чужие предлагают стать папой. Он улыбнулся, потому что вспомнил вчерашнюю девочку. А женщину эту – Голицыну Наталью Сергеевну – можно найти. Завтра, нет, четвертого мая, он позвонит своему другу, который работает в Департаменте внутренних дел Москвы, и попросит помочь. А потом заявится к ней домой с букетом и игрушкой для девочки, и кто знает, может быть, у них что-то сложится. Хорошо бы, если бы она была свободна. Правда, на горизонте имеется этот мужик с рельефной мускулатурой, который ее увел из Смоленского, но, помнится, он ее называл по имени и отчеству, значит, близким другом не был. И таким образом подняв себе настроение, Иван закончил свой завтрак и приступил к процессу одевания. На улице было плюс восемнадцать градусов, значит, днем будет очень тепло. Рубашку, стало быть, надеваем с коротким рукавом, джинсы, само собой, что сверху? Ветровку? Жарко. Так идти? Прохладно. Свитер, пуловер? Туфли летние светлые или мокасины под джинсы? Вдруг он вспомнил, что не надо придерживаться в одежде протокольных правил: он в отпуске, и еще он в Москве, на Родине и в известном смысле свободен. Подумав об этом, он быстро оделся и вышел из квартиры, наказав себе не забыть про букет.

Алексей уже подъезжал к дому Натальи, когда в кармане летнего пиджака зазвенел телефон. Номер был не знаком. Алексей нажал кнопку.

– Слушаю.

– Алексей Николаевич, это дежурный старший лейтенант Бехтерев. Я со своего мобильного звоню, потому что городской занят.

– Слушаю, старлей, говори.

– Вам тут экспертиза из города с курьером пришла. – И что? Распишись и положи в сейф, я подъеду к одиннадцати.

– Не могу, он требует лично вас.

В этом «вас» была явственно слышна большая, очень большая, уважительная буква В. Алексей улыбнулся.

– Дай ему трубочку, если можешь.

– Але, – послышался в трубке молодой голос. – Майор Пронин. Представьтесь, пожалуйста.

– Лейтенант Погорелов. Должен передать почту лично в руки, приказ генерала.

– Хорошо, сейчас приеду.

Чертыхаясь, он стал разворачиваться, нарушая все правила движения. Сразу развернуться не получилось, и Алексей с интересом наблюдал, как водители встречных машин вертели у виска пальцами, что-то, к счастью, не слышное, орали через закрытые стекла, чудом выворачивая руль. Наконец, он развернул машину и, уже в потоке машин, едущих в «правильную» сторону, набрал номер Натальиного телефона.

– Наталья Сергеевна, доброе утро. Извините, я немного опоздаю, служба.

– Доброе утро, Алексей Николаевич, надеюсь, ничего серьезного?

– Нет, просто ненадолго надо в отделение заехать. Я уже был около вашего дома, когда мне позвонили.

– Я так понимаю, что нам надо вас дождаться, самим не входить?

– Я бы вас очень об этом попросил.

– Хорошо, я подожду, приезжайте скорее. – Постараюсь.

Да… Как это она сказала: «Я подожду, приезжайте скорее»? Я. Подожду. Приезжайте. Скорее. Лучше бы, конечно, не приезжайте, а приезжай. Но и так звучит как музыка. Я подожду. Интересно, будет она так говорить, когда они поженятся? Или произойдет обычная метаморфоза, как со всеми женами оперативников? А кто сказал, что она согласится выйти за него замуж? Рехнулся парень! Опять стало неудобно, как вчера за чаем, опять пришлось подвигаться, встряхнуться, даже головой повертеть. Это же надо, как его зацепило! Не иначе влюбился. Как-то надо взять себя в руки, иначе черт знает что можно напридумывать.

Курьер, долговязый, нескладный парень, в плохо сидящей форме, ерзал на скамеечке в коридоре. Дежурный с мстительным выражением лица сидел за стеклом и пил кофе. Курьеру он кофе, видимо, не предложил. Алексей подошел к столу дежурного и жестом позвал курьера. Расписаться за этот пакет мог хоть дворник Федя, никакой ценности он не представлял. Но видимо, у генерала было веселое настроение, если он послал курьера в праздничный день, да еще приказал передать пакет начальнику убойного отдела лично. Или это проверка бдительности? Расписавшись в журнале, Алексей взял пакет, унес в свой кабинет и положил в сейф. Распечатывать он его не стал, вот приедет к одиннадцати часам, тогда и распечатает.

В дверь Натальи Голицыной он позвонил в девять часов шестнадцать минут. Дверь сразу открылась. На пороге стоял Иван Горчаков с глупым выражением лица.

– Вы, наверное, Алексей Николаевич? Проходите, Наталья Сергеевна сейчас будет.

Алексей протянул руку. – Пронин. – Горчаков.

Рукопожатие было сильным, коротким, в общем, мужским. Алексей с удивлением посмотрел на Ивана. Он много мог сказать о человеке по тому, как тот здоровается.

– А где Наталья Сергеевна?

– Сейчас придет, ей кто-то позвонил, и она вышла поговорить. Не думаю, что это надолго.

– Ключи у вас?

– Нет пока, я только перед вами пришел.

Какая досада, подумал Алексей, можно было с ней целых полчаса наедине провести.

– Еще раз доброе утро, Алексей Николаевич!

Наталья спускалась по лестнице со второго этажа, на ходу закрывая телефонную крышечку.

– Извините, что заставила ждать. – Это вы меня извините.

Сплошной Версаль, подумал Алексей. На Наталью он смотреть почему-то не мог, видимо, из-за своих недавних мыслей. Вот почему сосед на нее не смотрит, было непонятно. Да еще красный до кончиков ушей. Что у них произошло, пока его не было? Наверное, ему неудобно, что он ее вчера не узнал. Ладно, воспользуемся ситуацией, будем давить противника на всех фронтах. Алексей придал голосу как можно больше меда.

– Вы давно в Москве? Ах да, мы же вчера виделись в гастрономе. Вы, наверное, все детали обсудили?

Наталья удивленно посмотрела на Алексея, ведь она же вчера ему сказала, что Иван ее не узнал. Алексей продолжал, как ни в чем не бывало:

– Конечно, приятно встретить старую знакомую. – К моему стыду, я вчера Наталью Сергеевну не узнал.

Алексей сделал вид, что очень удивился.

– Не узнали? Наталью Сергеевну? Она вроде бы не изменилась за эти полгода. Ну ладно, – сказал он уже другим, деловым, тоном, – к делу.

Наталья вынула из того же ящика, из которого вчера доставала блокнот¸ связку ключей и передала их Ивану.

После этого они как-то все дружно столпились у входной двери. Просто стояли. Когда она наконец решила эту дверь открыть, выяснилось, что в ручку намертво вцепился Иван, и повернуть ее нет никакой возможности.

– Руку, – сказала Наталья.

– Пожалуйста, – ответил с готовностью Алексей и подставил ей свою ладонь, как будто приглашал на танец.

– Да нет, вы, – она ткнула палец в грудь Ивану, – вы руку уберите.

Иван, как ужаленный, отскочил от двери.

Что это с ним, думал Алексей, неужели из-за Натальи? Влюбился? Ох, не дай Бог. Мне с ним не тягаться, он же у нас «миллионэр».

Наконец, дверь общими усилиями открыли и гуськом направились через площадку к двери напротив. Дверь как дверь, только опечатанная. Печать была на месте, сургучная, с четким оттиском. Бумажка, которой была заклеена дверь, тоже на месте. Надо бы понятых, подумал Алексей.

– Иван Ильич, вы не против, если мы пригласим понятых?

– Понятых? Я не знаю, приглашайте, если надо.

Понятыми были приглашены охранники, которые приветливо поздоровались с Натальей и спокойно стали ждать, когда снимут печать и бумажку. Дверь открыли. В коридоре у самого входа на полу, неудобно прислонившись к стене, сидел пропавший охранник Михаил. Он был давно и безнадежно мертв.

Первым вошел в квартиру Иван на правах хозяина, сняв печать и полоску бумаги, закрывающую замочную скважину. Пахло какой-то гнилью, неужели продукты не убрали после поминок? Было темно, он привычным движением пошарил по стене и нашел клавишу выключателя. Вспыхнула люстра под потолком. Человека у стены Иван увидел сразу и сразу же понял, что тот мертв. За своим плечом он почувствовал шевеление и увидел боковым зрением, как в квартиру протискивается Наталья. Входить ей было некуда, потому что он перегородил дверь. Он повернулся и, обняв ее за плечи, вышел вместе с ней на лестничную площадку.

– Там, – сказал он, и Алексей, как-то вдруг став выше и значительнее, что ли, достал из кармана носовой платок и приоткрыл дверь.

– Никому не входить, – приказал он.

Охранники топтались на площадке, не понимая, что произошло. Алексей вышел, прикрыл дверь и отвел их в сторону.

– Мужики, – сказал спокойно, – один из вас остается здесь и сторожит дверь до приезда опергруппы, другой идет вниз, и чтобы ни-ни.

– А что там? – спросил тот, который встал к двери. – Труп, – коротко ответил Алексей, набирая номер дежурного.

Группа приехала быстро. Дежурный следователь, молодой паренек, похожий на воробья, толково расспросил Алексея, как и почему он оказался на месте убийства. Судебный медик пробормотал что-то насчет отравления, но сказал, что окончательные выводы после вскрытия. Осмотр места происшествия проводили в присутствии понятых – все тех же охранников. Вокруг трупа была засохшая лужа рвотных масс, вот почему в квартире пахло гнилью. Труп имел жуткий вид: глаза открыты, пальцы скрючены. Даже несведущему в медицине человеку было понятно, что смерть была мучительной, скорее всего, от удушья. Странгуляционной борозды на шее не было.

В квартире все вещи были закрыты целлофановой пленкой, на которой лежал тонкий слой пыли. Местами пленка была разорвана и разрезана. Следы были везде, создавалось впечатление, что кто-то в панике бегал по квартире, открывал двери комнат, распахивал дверцы шкафов, выбрасывал вещи. И везде оставлял отпечатки пальцев. Непонятно было, как он попал в квартиру. Сразу было высказано предположение, что дверь распечатали, а потом вновь опечатали. Все прояснилось, когда появился кинолог с собакой Никитичем. Никитич, брезгливо обнюхав труп, рванул в сторону кухни и встал перед шкафом, царапая дверь когтями. Дверь шкафа открыли и обнаружили, что она маскировала другую дверь, ведущую на черную лестницу. Черный ход, как же об этом никто не подумал! Дверь на черный ход была заперта ключом, но следов вокруг замка и на полу было много. Приехала бригада санитаров из судебного морга, труп поместили в специальный мешок и увезли. Стало как-то свободнее дышать. Открыли окна, запах стал ощущаться меньше. Алексей смотрел на работу группы как бы со стороны. Получается, он сам был свидетелем. Хорошо, что он напросился вчера открывать квартиру. Кстати, рука вчера болела и тогда, когда нашли труп участкового, и вечером, и даже после рюмки водки. А сейчас перестала. Глупо, конечно, полагаться на какую-то там руку, но Алексей знал, что все – больше трупов не будет. Теперь надо осторожно выяснить у следователя, что он собирается делать с Голицыной. По уму, надо брать подписку о невыезде, ведь ключи были только у нее. Кстати, а у Горчакова ключи были или нет? Об этом надо было поговорить в первую очередь. Да и вообще с этими ключами непонятно: зачем он их отдавал соседке? У него есть друзья, родственники, да невеста есть, в конце концов – дочка магната. Или дочке магната нельзя ключи от квартиры, где деньги лежат, доверить, умыкнет? Что-то трупы размножаются, как лягушки. Почему-то сразу, как увидел труп в квартире, он подумал, что надо обеспечивать охрану Наталье Голицыной. Да, охрану ей и ее дочке. Или лучше вывезти их куда-нибудь, где надежно, только куда? Где надежно? Получалось, нигде. Самому, что ли, тут поселиться? От этой мысли стало жарко, пришлось прибегнуть к проверенному способу – повертеть головой. Так, сейчас надо доложить начальнику отделения и постараться объединить эти два убийства. Тогда с нормальным следователем будем работать. Телефон уже несколько раз звонил, он сбрасывал вызов. Что звонить? Уже давно весь его отдел должен быть здесь, а не просиживать штаны в кабинете. Как будто подслушав его мысли, в комнату заглянул лейтенант Некрасов.

– Товарищ майор, мы на квартиру к Андрею поехали, напарнику этого убитого. А Пестров дворника допрашивает насчет ключей от черного хода. И еще дворник сказал, что в этом же доме проживает бывшая домработница Горчаковых. У нее тоже ключи от квартиры были, и от черного хода, наверное, тоже. Вадим к ней пошел, только ее, наверное, дома нет, праздник ведь.

И на самом деле праздник, а он забыл. Половину личного состава забрали на охрану демонстраций, правда, их отдел оставили в покое, предвидя всякие неприятности, видимо, по опыту прошлых лет. Вот отдел и собрался по первому писку начальника. Кстати, где остальные?

– Миша, где Мальцев?

– Мальцев уехал на убийство на Зубовской. – Что, еще убийство?

– Да, бытовуха, следователь попросил, чтобы Мальцев с группой поехал, мало ли что.

В квартире уже было так много народу, что можно было потихонечку уйти. Подъехал следователь прокуратуры Михайлов, который был известен аналитическим складом ума. Он обычно долго и пристально осматривался на месте, очень внимательно работал со свидетелями, при этом никаких версий не озвучивал, а потом с блеском, как фокусник из шляпы, вытаскивал на белый свет преступника с убийственным набором неопровержимых улик. Дежурный следак сразу сник. Наверное, он надеялся раскрыть это дело самостоятельно, а вот и нет. Заберет прокуратура, как пить дать.

Михайлов поздоровался за руку с Алексеем, остальным кивнул. Такая у него была манера. Он выбирал в группе одного человека и разговаривал только с ним, остальные для него не представляли интереса.

– Привет, Алексей Николаевич, ты тут как оказался, я слышал, ты труп и обнаружил?

– Не я, но я был рядом. – А кто обнаружил?

– Хозяин квартиры, который сегодня вступает в права наследования.

– Так, может быть, он и того?

– Не похоже, он убитого сегодня первый раз, и то мертвым, видел.

– А время смерти установили?

– Да, приблизительно около пятнаднадцативосемнадцати часов вчерашнего дня.

– Алиби у хозяина на это время есть? – А его не спросишь, он дипломат.

– Эка! Вот что я не люблю, так это с дипломатами и депутатами дело иметь. Уж лучше с бомжами.

– Ну ты сравнил!

– Знаешь, Алексей Николаевич, пойди-ка ты с ним поговори. Ну, аккуратненько так, дипломатично, может, что и расскажет.

– Под протокол сам будешь его допрашивать? – Да, сейчас и допрошу, если согласится.

– Там еще соседка, Голицына Наталья Сергеевна, у которой ключи от квартиры были. Ее, может быть, тоже сразу допросить, а то у дочки день рождения сегодня, и так пропал у человека день.

– Молодая? – Кто?

– Соседка.

– Да, молодая.

– А ты что это краснеешь?

– Ничего я не краснею, просто жарко тут. – Жарко ему, видишь ли. Красивая? – Что?

– Да соседка же!

– Наверное, красивая.

– Ладно, давай я ее первую допрошу.

– Где допрашивать будешь? В прокуратуре?

– А что, можно и в прокуратуре. Хотя на своей территории надо допрашивать подозреваемых, а свидетелей можно и на нейтральной. Тут недалеко опорный пункт, вот туда и приводи своих свидетелей. Часикам к двенадцати, я пока еще тут поброжу.

Наталья с Иваном сидели в ее гостиной и молчали. Разговаривать не хотелось. Было ясно, что сейчас повторится ужас полугодовой давности, когда Наталью почти каждый день допрашивал следователь, и она не знала, вернется с очередного допроса домой или нет. Полина тогда жила у Саши и Тани, и Наталья тосковала по дочке.

– Простите меня, это я вас втянул. И зачем только я ключи вам отдал?

– Ну что ж теперь? Что случилось, то случилось. Парня этого жалко, я его знала немного.

– А как же он в квартиру попал? Ведь печать на месте была, и дверь закрыта. Вы ему ключи не давали? Ну, может быть, водопроводчики или кто там еще приходил?

– Ключи я не давала никому. Они вообще в сейфе у моего брата хранились, я их только в среду забрала – знала, что вы приезжаете. Кошмар! У дочки сегодня день рождения, а я тут сижу. Думаю, нас сегодня вообще никуда не отпустят.

– Вы простите меня. – Да ладно вам!

– Нет, вы меня вообще простите. Я ведь вас вчера не узнал, глупо так получилось. Я на похоронах был, – он задумался, – не в себе, что ли. Я понимал, что похороны, но все время оглядывался – искал глазами дядю Петю и тетю Аню. А потом истерика эта. Вы меня простите.

– Не за что прощать, но если вам так угодно, прощаю.

На лестничной площадке послышался шум. Иван поднялся.

– Наверное, опергруппа приехала. Нам что делать? – Сидите пока, я думаю, за нами сейчас придут. Кофе хотите?

– Хочу, только сам варить буду, я хорошо варю. – Пожалуйста, варите.

Наталья повела его к варочной поверхности, которая оказалась здесь же, в гостиной. Иван сразу не заметил, что гостиная одновременно была и кухней, как теперь принято в хороших европейских домах. Надев фартук и вооружившись кофемолкой, Иван сразу почувствовал себя лучше: было дело, которое он умел делать хорошо. Это его всегда приводило в хорошее расположение духа. Кофемолка была точно такая же, как у него дома. И в Берлин он тоже привез кофемолку из Москвы, и она была такой же. Наверное, он был консервативен в своих пристрастиях, а может быть, просто хотелось жить как при маме. Кофе получился отменным: крепким, сладким, ароматным. Иван достал тоненькие фарфоровые чашки, блюдца, позолоченные ложечки и, стараясь не упустить пену, аккуратно налил кофе из джезвы. Он не любил кофе из кофеварок. Ему казалось, что в кофеварке никогда не добиться такого насыщенного аромата, как в джезве.

Наталья с изумлением наблюдала за тем, как Иван, который с порога начал заливаться краснотой до кончиков ботинок, вдруг преобразился. Он нюхал кофе в банке, крутил рукоятку кофемолки, сыпал порошок ложечкой – видимо, проводил какой-то неведомый Наталье тест на сыпучесть. Все это с хитрым, точно, хитрым выражением лица, как будто он один на свете знал какую-то тайну. Все это было странно. Наталье он казался вообще инопланетянином из Кремля, никак не меньше. А ничего подобного, вид у него был горделивый: вот как кофе варит, не каждый так умеет. Когда он достал из буфета ее парадные чашки, Наталья не решилась возразить, хотя эти чашки доставались два раза в год: на Пасху и в Новый год, да и то не всегда. Кофе был разлит, ложечки уложены, салфетки красиво раскинуты веером, отодвинут стул для Натальи – можно пить. Наталья села, взяла чашку в ладони, вдохнула. Иван одобрительно хмыкнул. Действительно, прежде чем сделать первый глоток, настоящие кофеманы вдыхают аромат напитка. Наталья, стало быть, не промахнулась, поступила правильно и набрала первые очки. Почему-то она именно так определила линию поведения с Иваном – набирать очки. Какие очки, для чего их набирать, Наталья пока не решила.

– Ну как? – не удержался Иван.

Конечно, не надо было спрашивать, надо было ждать, когда она изумится и сама начнет хвалить, тогда можно было бы скромно потупиться… Господи, какие глупости лезут в его голову! Иван улыбнулся собственным мыслям и впервые посмотрел прямо на Наталью. Глаза были точно из его сна. И глаза, и вся она. Видимо, он ее запомнил на похоронах подсознательно, а потом мозг и выдал этот образ.

– Вкусно, – сказала она, наслаждаясь напитком. – Вам можно в кофейне работать.

Он захохотал.

– Я как-то не думал о себе в этом ракурсе, – сказал он, когда прошел первый приступ смеха, – но это интересное предложение.

И он захохотал снова.

Ничего смешного она, кажется, не сказала. По крайней мере, в ее отделении такие шутки постоянно выдают и врачи, и сестры, и ничего особенного. А он хохочет! Аж голову запрокидывает! Да, видимо, у дипломатов совсем другой уровень юмора, наверное, рангом повыше. Интересно, они вообще шутят или нет? Может быть, спросить?

Но спросить не удалось, потому что зазвонил дверной звонок, и Наталья с обреченным видом открыла дверь. На пороге стоял милиционер в форме капитана и показывал свое удостоверение.

– Капитан Погребельный. Разрешите войти?

Наталья молча посторонилась, пропуская капитана в прихожую. Он снял фуражку, вытер пот со лба и прошел в гостиную.

– Хотите кофе? – спросила Наталья. – Кофе? Не откажусь.

Иван почему-то обиделся. Он варил кофе специально для Натальи, чашки доставал самые красивые, а она теперь этот кофе какому-то капитану предлагает!

– Я сейчас сварю, – сказал Иван.

Он зарядил кофеварку и подставил под отверстие самую простую чашку, которую взял с кухонного стола. Наталья наблюдала за этими манипуляциями с веселым изумлением. Надо же, какие мы трепетные: мента поить элитным кофе не хотим.

– Так, граждане, – сказал в это время «мент», разложив на столе свои бумаги. Документы у кого-нибудь имеются?

Наталья принесла паспорт, Иван достал из кармана куртки дипломатический паспорт.

– Вы дипломат?

В голосе милиционера было столько изумления, что Иван сам засомневался. Он взглянул через плечо капитана на свой паспорт. Фотография и фамилия – точно его.

– Дипломат.

– Вот черт, – вырвалось, видимо, непроизвольно, у капитана, – так вас и допрашивать нельзя, получается?

– Получается, нельзя.

– Тогда вы, гражданка, ответьте на мои вопросы. – Спрашивайте.

Наталья села за стол напротив капитана. В это время снова дзинькнул звонок. Иван пошел открывать.

– Он вам кто? – почему-то шепотом спросил капитан.

– Он мне никто, – тоже шепотом ответила Наталья. – Тогда почему он в вашей кухне распоряжается? – спросил капитан уже в полный голос.

– Кофе хороший варит, – усмехнулась Наталья.

Оказалось, что пришел Алексей. Капитан вскочил со своего места – приветствовать старшего по званию. Алексей жестом посадил его на место. Иван зашел следом за Алексеем и прислонился к стене.

– Иван Ильич, я знаю, что вы дипломат, – сказал Алексей, но я должен с вами побеседовать. Тонкостей дипломатических я не знаю, но если вам нужен адвокат, то мы можем пригласить дежурного, или вы сами можете. Из МИДа или откуда полагается.

– Да нет, адвокат мне не нужен, я на территории своей страны, так что давайте побеседуем.

– Можно под протокол?

– Можно и под протокол, все равно, мне вам сказать нечего. Вы все сами видели.

– Да уж! – сказал Алексей серьезно. – Наталья Сергеевна, вы пока одевайтесь, к двенадцати часам надо подойти в опорный пункт милиции, знаете, в переулке. Вас там следователь прокуратуры Михайлов Константин Петрович допросит. Я думаю, это ненадолго. Потом поедете к дочурке на дачу.

– А откуда вы знаете про дачу?

– Догадался вчера в гастрономе по количеству и набору продуктов, а про день рождения я всегда знал.

Наталья посмотрела на него внимательно. Что он знал про день рождения? Это намек? Или он просто ее биографию изучил по долгу службы?

Как всегда, некстати зазвонил мобильный. Машка радостно сообщала, что уже готова, и ее можно забирать от метро.

– Маш, придется подождать, у меня тут труп, и я должна еще побыть.

– Подожди, какой труп? Ты же не работаешь. – Да не труп, а труп в квартире напротив.

– Вот, я тебя предупреждала, чтобы ты эти чертовы ключи не брала. Что теперь делать? Ты подожди, я сейчас приеду.

И Машка отключилась. Ну понятно, сейчас пойдут танки и минометы. Машка приедет, будет на всех орать, а Наталью как раз спасать. Только этого сейчас не хватало!

– А меня когда и где допрашивать будут? – заинтересованно спросил Иван. – Мне бы тоже на дачу съездить. – И вас тоже в опорном пункте, только позже, а пока я с вами побеседую.

– Ну, раз так, я тогда пойду, – радостно сказал капитан Погребельный, допивая кофе, – кофе вы, правда, хороший варите.

Наталья поднялась наверх, а двое мужчин уселись друг напротив друга. Алексей разглядывал своего визави. Что тут скажешь? Красавец. Видимо, на дипломатическую службу подбирают в том числе и по внешним данным. Рослый, плечистый, явно следящий за физической формой, Иван был к тому же хорош лицом. Высокий породистый лоб, красивой формы нос, благородные черты лица. Да, наше государство знает, кого посылать для представительства. И, наверное, умен. Он, Алексей, и десятой долей его достоинств не обладает. Только бы Наталья в него не влюбилась! Хотя у него же невеста.

– Скажите, Иван Ильич… – начал Алексей. – Можно просто Иван.

– Ну хорошо. Скажите, Иван, в квартире ваших родственников были какие-нибудь ценности?

– Раньше были, а в последний год – я не знаю. По-моему, все ювелирные изделия хранились у дяди в офисе. Там было сделано что-то вроде банковского сейфа с безотказной системой сигнализации, кроме того, постоянно дежурили охранники, причем начальник охраны – очень надежный и порядочный человек. Он у дяди уже лет пятнадцать работает. Дома могли храниться только личные вещи тети Ани, но, по-моему, я их в прошлый раз не видел.

– А вы их вспомнить можете?

– Конечно, могу. Значит, гарнитур платиновый: кольцо, серьги и кулон с бриллиантами и алмазной россыпью. Кулон такой… – Иван надолго задумался, – так фотографии же есть у тети Ани в альбоме.

– В альбоме? А он где хранится?

– Этот, – Иван выделил голосом слово, – этот альбом хранится в кабинете Петра Ивановича, в книжном шкафу на средней полке. Там у него стоят все альбомы с фотографиями ювелирных изделий. То есть как только что-то изготовлялось, тут же снималось на фотокамеру, делалась фотография, и в альбом. У тети Ани был собственный альбом, с фотографиями ее украшений, но хранится он в кабинете. Кстати, – Иван задумался, – а ведь на поминках было какое-то происшествие, причем именно в кабинете. Я тогда значения этому не придал. А Наталья Сергеевна отнеслась ко всему очень серьезно. Она вам ничего не рассказывала?

Мне Наталья Сергеевна вообще выдает информацию какими-то минимальными порциями, подумал Алексей. А, впрочем, я с ней вчера первый раз нормально поговорил насчет убийства. Нормально, когда она не подозреваемая, а человек, случайно оказавшийся в гуще странного стечения обстоятельств.

– Нет, не рассказывала. Надо сегодня спросить.

Наталья спустилась вниз, уже одетая, с сумочкой в руках.

– Вы документы взяли, Наталья Сергеевна? – спросил Алексей.

Она только глянула на него, как на придурка, мол, не учи ученого. Она уже столько раз за последние месяцы ходила на допросы, что можно было не напоминать, он просто так сказал.

В дверь деликатно постучали. Алексей знал, что так стучать может (при наличии звонка, заметьте) только один человек на свете.

– Наталья Сергеевна, я, с вашего позволения, открою, это Миша Некрасов, мой подчиненный.

Миша стоял, вытянувшись по стойке смирно, а на лестничной площадке был нешуточный шевележ. Приехало начальство. Начальство, полковник Сухомлин в парадном мундире, видимо, с какого-то праздничного мероприятия, с грозным видом оглядывал стены подъезда.

– Что тут? – спросил он. – Труп.

– Знаю, что труп. Чей труп? Как он туда, – было указано кистью руки, куда, – попал? Говорят, ты лично его нашел? А тебя каким ветром сюда занесло?

Полковник снял фуражку, вытер платком лоб и уже другим, задушевным, тоном сказал:

– Жениться тебе надо, Пронин. Тогда не будешь трупы у барышень находить.

– Ну, если быть точным, труп не у барышни, а у дипломата, что его тоже не украшает, – поспешил вступиться за приятеля Михайлов, – но жениться ему на самом деле надо, а то отощал.

Михайлов постучал костяшками пальцев по груди Алексея.

– С дипломатом этим кто-нибудь разговаривал?

– Да, он согласен дать показания под протокол, – ответил Алексей.

– А с барышней?

– А барышню я сейчас пойду допрашивать в опорный пункт, – это опять Михайлов подал голос.

– Константин Петрович, вы что, это дело в прокуратуру забираете?

– И это, и по убийству Фомина, и по убийству Горчаковых. Вчера принято решение, правда, никто не знал, что еще один труп будет.

– Ну добро, держите меня в курсе, жениха нашего подключите, толковый мужик.

Наталья была в раздумьях. Как быть? Она сейчас поедет на допрос, а что делать с Иваном? В своей квартире что ли оставить? Не идти же ему в его квартиру, после трупа-то. Выручил Алексей. Он отправил Наталью на допрос, а Ивана увел: надо было помочь при составлении описи в его квартире.

Следователь Михайлов удобно устроился в кабинете. По случаю праздника в опорном пункте милиции находился только один лейтенант, который со скучающим видом решал какой-то замысловатый кроссворд. Он охотно уступил кабинет, а сам вышел на улицу и присел на скамеечку.

Наталья лихо остановила машину около самых ног лейтенанта. Он проворно вскочил на скамейку, испуганно глядя на ее маневры.

– Вы что, гражданка, на пятнадцать суток захотели? – заорал он, неловко слезая. – Я вам мигом устрою.

– Где тут у вас следователь Михайлов? – спросила Наталья.

На его угрозы она просто не обратила внимания. Ее сейчас заботило, не получит ли она совершенно другой, реальный срок. И как следователь к ней отнесется?

– Следователь там, а вы хотя бы извинились.

– Извините, – бросила Наталья, открывая дверь. Допрос длился полчаса, Наталья подробно рассказала, как Иван Горчаков попросил ее подержать у себя ключи от квартиры убитых родственников, как она отвезла эти ключи в банковскую ячейку известного банка, которым руководил ее двоюродный брат, как забрала у него позавчера вечером эти ключи и передала их Ивану. И как она хотела войти в квартиру, потому что почувствовала запах рвоты, а Иван ее не пустил.

Потом подписали протокол на двух страницах – каждую по отдельности, и следователь пожелал Наталье счастливого дня рождения.

Опять Алексей, подумала Наталья, это он рассказал про день рождения. Нуи ладно, можно ехать на дачу, только Машку забрать. Она вышла из опорного пункта и увидела лейтенанта, который с возмущенным видом ходил вокруг ее машины, а когда ее увидел, стал записывать что-то в блокнот. Она с вороватым видом запрыгнула на водительское сидение, завела мотор и очень медленно, нарочито дисциплинированно, тронулась. Подъехав к своему дому, она увидела, как со стоянки выезжает машина Ивана, должно быть, на допрос.

Машка сидела в холле первого этажа перед будкой охранников с обреченным видом. Когда Наталья вошла, Машка вскочила, схватила ее за руки и стала их трясти, как будто они не виделись целый год.

– Тебя отпустили? – орала она. – Я их всех тут чуть не порвала. Они меня в твою квартиру не пропускают, представляешь? А этот, противный такой у них, – она показала, какой именно противный, – таким медовым голосом мне говорит: «Ваша подруга скоро вернется, я вам обещаю», представляешь?

– Маш, пойдем наверх, я переоденусь, и поедем уже.

– Пойдем, только этот противный велел тебе ему на глаза показаться обязательно. Взял с меня страшную клятву.

Машкины глаза сделались круглыми и выпученными. Наталья засмеялась.

– Ты что, смеешься?

Машка от возмущения ткнула ее в бок. – Я поклялась девичьей честью.

Наталья от удивления тоже ткнула ее в бок, они посмотрели друг на друга и сначала захихикали, а потом захохотали.

Алексей услышал девичий смех и успокоился. Ничего, все образуется. Сейчас надо сказать Наталье, чтобы была предельно осторожной. Он вышел и встал на лестничной площадке, опершись на перила и глядя вниз. Две девчонки, конечно, девчонки, молодые, красивые, веселые, вприпрыжку поднимались наверх и смеялись. Вот здорово! Только что Наталья была растеряна, а эта ее подруга, как ее, Мария Викторовна Егорова – он проверял документы – орала как припадочная, и вот теперь они хохочут. Девчонки увидели, наконец, его и замолчали.

– Алексей Николаевич, вы хотели со мной поговорить? – невыносимо интеллигентным голосом заговорила Наталья.

– Да, Наталья Сергеевна, всенепременно, – таким же голосом ответил Алексей, – только без свидетелей.

Последние слова он произнес сухо и официально, подчеркивая отсутствие вариантов.

– Маша, иди пока чаю попей, – сказала Наталья, отдавая подруге ключи от квартиры.

Маша, сверкая глазами и нарочито брякая ключами, выражая всем видом крайнюю степень возмущения, пошла открывать дверь.

– Что еще, Алексей Николаевич?

– Вот что, Наталья Сергеевна, придется вам на некоторое время уехать из Москвы вместе с Полиной. Вам здесь находиться небезопасно. Похоже, убирают свидетелей. И я не исключаю, что вы тоже свидетель, хотя, может быть, и не догадываетесь об этом. У вас есть, куда уехать?

– Могу в Екатеринбург, но только не сегодня и не завтра. Сегодня у Полины день рождения, – она покосилась на Алексея, – а завтра в Большом театре вечер памяти моей сестры Ольги Трубецкой.

Так, вечер памяти, этого нам как раз и не хватало. Публичное мероприятие, потом ресторан, шампанское.

– Кто с вами будет?

– В смысле, как – кто?

– Ну, кто? Кавалер у вас есть? – спросил Алексей и покраснел.

– Нет, кавалера у меня нет. Пойдут мои родственники: двоюродные братья Анатолий Дмитриевич и Александр Дмитриевич с женами. Не то чтобы с женами, то есть Саша женат, его жену зовут Таней, а Толя не знаю, с кем пойдет, у него подруг много. А я пойду с Полиной, с середины вечера ее няня заберет.

В голове у Алексея уже крутился план, но он никак не мог решить, сказать ей или нет.

– Может быть, вы не хотите, чтобы я шла на вечер памяти моей сестры? Мы с Полиной одни без нее остались.

– Я знаю, – сказал Алексей. – Вы только не обижайтесь, но я вам хочу предложить себя в качестве кавалера. Только на этот вечер, не волнуйтесь, пожалуйста, – добавил он торопливо.

Она изумленно уставилась на него, он не знал, куда девать руки, переминался с ноги на ногу, как двоечник у доски.

– Знаете, Алексей, – вдруг сказала она решительным тоном, – только вы теперь не обижайтесь. Вам обязательно надо демонстрировать профессиональную принадлежность?

– Да нет, у меня есть штатский костюм, почти новый.

– Почти новый штатский костюм не подойдет, это великосветское мероприятие, поэтому, если вы согласитесь меня сопровождать, придется надеть смокинг, причем не просто смокинг, а белый смокинг. У вас, я полагаю, белого смокинга нет.

У Алексея вообще не было никакого смокинга, он никаких таких мероприятий не посещал, повода не было. Он был мент с «земли» и обходился парадной формой, а если надо, у него было целых два костюма, один совсем новый, а другой не очень новый. Это он от смущения сказал, что костюм «почти» новый, на самом деле он совсем новый.

– Так вот, – продолжала Наталья, как ни в чем не бывало, – я вам предлагаю в качестве компенсации за доставленные неудобства сейчас поехать и купить для вас смокинг и все, что к нему прилагается.

– Ну уж нет – я подарков не беру, – сказал Алексей обиженно.

– Да я не подарок вам предлагаю, а спецодежду.

За это слово Алексей ухватился, как Ариадна за нить. Точно, спецодежда. Надо озадачить Сухомлина, пусть ищет для него подходящий прикид на завтрашнее мероприятие в рамках расследования особо тяжкого преступления. И машину не помешало бы классом выше, чем у Алексея.

– Нет, Наталья Сергеевна, я сам оденусь, вам за меня стыдно не будет. Только как я в Большой театр без билета попаду?

– Почему без билета? У нас, в смысле у семьи, две ложи и билеты пригласительные на два лица каждый, так что вы пойдете со мной по одному билету.

Алексей прикинул, что можно в Большой театр взять с собой парочку оперативников, и остался доволен.

– Как мы с вами завтра встретимся? – спросил он Наталью.

– Я думаю, вам не завтра, а сегодня со мной надо встретиться, чтобы с братьями познакомиться. Вы можете приехать к нам на дачу?

Поездка на дачу совсем не влезала в забитый делами день, когда передвижение по городу затруднено, а по некоторым направлениям и вовсе невозможно. Но отказаться от такого предложения Алексей не мог – это было выше его сил.

– Так, пишите адрес, направление, если можно, план дачного поселка, явки, пароли. Приеду, как только смогу.

– Ну что? Мне долго воду в чайнике варить? Кто-то еще хочет чаю или уже нет?

Это Машка приоткрыла дверь и высунула голову. – Все, Маша, сейчас едем.

Алексей усадил подружек в машину, проследил, чтобы пристегнулись. Перед этим он минут десять стоял во дворе и разглядывал окна, крутил головой во все стороны, потом инструктировал Вадима Игнатьева.

Наконец, Наталья выехала со двора. Следом за ней, на расстоянии видимости, двигалась машина Вадима Игнатьева – Алексей начал мероприятия по охране свидетеля.

Осмотр квартиры занял много времени. В кабинете обнаружили: преступники пытались вскрыть сейф. Что преступник был один, поняли сразу – по следам. Какое-то время сомневались в причастности Михаила. Вариант, что он заметил преступника на лестнице черного хода и вошел в квартиру следом за ним, чтобы препятствовать краже, просуществовал до обнаружения отпечатков пальцев на книжных полках, с которых сбрасывали книги, видимо, в поисках драгоценностей. Альбома с фотографиями личных драгоценностей Анны Дмитриевны не было ни в библиотеке, ни в кабинете, нигде. Самих драгоценностей тоже не было.

Ивана допросил следователь прокуратуры Михайлов, ничего нового не узнал. Домработницы Насти в Москве не оказалось – уехала на праздники домой. Обходить жителей дома было бесполезно: уже вчера обошли. В общем, глухо, как в мобильнике без батареек.

Алексей озадачил полковника Сухомлина проблемой белого смокинга и двух, а лучше трех пригласительных билетов в Большой театр. С одеждой все решилось быстро, и завтра в девять майору Пронину было приказано явиться в спецателье на Мясницкой для получения искомого костюма. А с билетами оказалось труднее, поэтому трех «хлопцев» определили во внутреннюю охрану мероприятия, им тоже надо было одеться в униформу: черные костюмчики, галстуки, как положено. На инструктаж в Большой поехал Михаил Некрасов. У Алексея образовалась временная пауза, поэтому он заехал домой, надел «совсем новый» костюм, начистил ботинки и порулил к Наталье на дачу. По дороге купил нарядную коробку конфет и маленький букетик цветов для Полины. На другой подарок он не решился, просто не знал, что можно подарить ребенку, которому исполнилось пять лет.

Иван был расстроен. Во-первых, потому что Наталья уехала, не попрощавшись, во-вторых, получилось, что он ее подставил, а в-третьих, он не ожидал никаких препятствий для вступления в права наследства. То есть он знал, что существуют определенные формальности, которые необходимо выполнить, но не думал, что на этом пути будут какие-то незапланированные трудности. Он вообще представлял себе поездку в Москву как череду праздников: Первомай, потом посещение ювелирной империи, а потом, он надеялся, свадьба. Свадьба отпала как-то сразу. Теперь вот труп. Было еще что-то, кроме трупа, ах, да – неприятный осадок от встречи с соседкой. То есть осадок как раз приятный, только он сам оплошал. И не осадок, а встреча приятная. Что-то он совсем запутался, что приятное, а что нет. В общем, соседка у него – очень красивая женщина, и ему нравится, а он – дурак. Надо же было не узнать ее при встрече! Вот она, наверное, обиделась. Тетя Аня про нее столько рассказывала! А он, идиот, не слушал. И не запомнил ее во время похорон! А ведь все могло сложиться по-другому, если бы он с ней раньше познакомился. А то выбрал себе цветок садовый! Вот, кстати, этот цветок ему сейчас звонит.

– Иван, мне нужно с тобой встретиться сейчас же. – Здравствуй, Ландыш, я сейчас не могу, некогда, я устал, мне надо прийти в себя.

– Иван, мне НУЖНО! – Ну хорошо, ты где?

– Я около твоего дома, а ты где? – А я только что подъехал.

Еще въезжая во двор, он увидел около шлагбаума ее машину, лексус, конечно, другую папа не мог ей выбрать. Он помнил, что все, что связано с этим семейством, его страшно раздражало. Машина, конечно, тут ни при чем, но и машина тоже раздражала!

Ландыш вышла из машины и помахала ему рукой. Одета она была совсем не по-мусульмански. Между джинсиками и топом обозревалась плоско-выпуклая и, прямо скажем, аппетитная полоска загорелого животика. Босоножки с причудливыми ремешками были украшены стразами, которые переливались на солнце.

– Привет, – сказала она нормальным голосом, не как вчера, – рад меня видеть?

– Привет, – ответил Иван. – Так рад или не рад?

– Я не знаю, что тебе сказать, я очень устал. Возможно, при других обстоятельствах был бы очень рад.

– Да, дипломат ты, должно быть, хороший. А я вот рада.

Она подставила ему щеку для поцелуя, он осторожно ее погладил.

Она усмехнулась и не стала настаивать.

– Нам надо поговорить, может быть, ты пригласишь меня в квартиру?

– Приглашу, конечно.

Пока поднимались по лестнице, открывали дверь, входили, проходили в комнаты, оба молчали и не смотрели друг на друга.

– Что? – спросил Иван, когда они уселись друг против друга за овальным столом в гостиной.

– Мне надо с тобой серьезно поговорить. – Я это уже слышал. – Ты стал грубым.

– Возможно. Я летел сюда с другим настроением. – Ты мне не позвонил.

– Ландыш, все, мы уже выяснили, что я совершил преступление, давай, быстрее выноси приговор, я устал как собака.

– Фу, как ты выражаешься.

– Теперь мы выяснили, что у меня ненормативная лексика. Что дальше?

Она села, строго сложив руки на коленях. Поза никак не вязалась с ее внешним видом. Загорелая полоска тела должна была все время привлекать взгляд. Но Иван почему-то опять раздражался.

– Я хочу тебе сделать предложение. – Ты? Мне? Предложение?

Иван на самом деле удивился.

– А почему ты так удивляешься? Мы знакомы уже достаточно давно, ты со мной спишь, я закончила институт, мне надо определяться, почему нет?

– Ты уверена, что хочешь за меня замуж?

Она захохотала, откинувшись на спинку стула, полоска тела стала совсем неприличной.

– Да я не замуж тебе предлагаю, то есть не жениться. Я тебе предлагаю совместный бизнес.

– Какой еще бизнес?

– Ну, детали ты с папой обсудишь. Ты в принципе согласен или нет?

Он почему-то обиделся.

– А замуж ты, стало быть, за меня не хочешь?

– Сейчас, по крайней мере, нет. Мы с тобой хорошо проводим время, оба довольны, от постели получаем удовольствие, поэтому…

– Но это же безнравственно. Мне кажется, твоему папе это не может нравиться.

– Папе нравится все, что я делаю. Да и потом, у него столько любовниц, сколько у тебя за всю жизнь быть не может.

– Что случилось, Ландыш, мне кажется, ты за меня замуж все-таки собиралась?

– Ничего не случилось, просто я стала взрослой. А у тебя что случилось?

– Да ничего у меня не случилось, кроме кучки трупов и всяческих неприятностей, в которые я втянул совершенно постороннего и, главное, совершенно не причастного человека.

– Этот человек – женщина?

– Да, это соседка моих родственников, я оставлял ей ключи от их квартиры.

– И что, из квартиры что-то пропало? – Да, пропало.

На ее лице вдруг вспыхнула победоносная улыбка, как будто молния сверкнула.

– Так это она и взяла то, что пропало. У нее ключи были? Были. Войти она в любой момент могла? Могла. Что где лежит, знала? Знала. Когда войти, тоже знала? Да знала же. Вот и соблазнилась. И не говори мне ничего, ты тоже прекрасно знаешь, что это она. А то, видите ли, ах, соседка, ах, похороны организовала, ах, красавица! Никакая она не красавица, а просто воровка. Мать-одиночка, мадонна, блин! С кем-то ребенка нажила, чтобы в тюрьму не посадили!

Иван медленно встал со стула, подошел к разъяренной подруге, приподнял ее вместе со стулом – прикасаться к ней было противно – и понес в прихожую.

– Уходи!

Она соскочила со стула и сказала:

– А вот не уйду! Ты сам не знаешь, чего хочешь. Ты забыл, как меня у Аркашки отбил? Я бы сейчас уже в Париже жила, как сыр в масле, каталась, ни в чем отказа не знала.

Иван понятия не имел, что отбил ее у Аркашки. Кто такой этот Аркашка? Разговор приобретал статус скандала. Вот чего Иван не умел вовсе, так это скандалить. Поэтому он выставил перед собой руки ладонями вперед (успокаивающий жест, как учили) и сказал:

– Ты знаешь, я думаю, нам надо на некоторое время расстаться: мне кажется, что любовь притупилась. Это уже не то чувство, которое занимало все пространство в тебе и во мне. Да, нам надо не расстаться, а просто поменять стиль общения, посмотрим, что будет.

– Как ты это представляешь?

– Пока не знаю, думаю, надо больше видеться на нейтральной территории, разговаривать, а то у нас все сводится к…

Она не дала ему договорить.

– Ну хорошо, только завтра, я тебя прошу, сходим в Большой. Я тебе билет пригласительный принесла.

Она достала пригласительный билет. На первой странице была фотография певицы, памяти которой посвящался вечер – Ольги Трубецкой. А сам портрет он видел. Это был тот самый портрет, который висел в гостиной Натальи Сергеевны Голицыной.

На даче было весело. Когда Наталья заехала на территорию, к ее машине сразу подбежала жена младшего брата в разноцветном колпачке.

– Что вы так долго? – спросила Танюша, – Мы уже совсем заждались, и кушать очень хочется.

– Вы что, не ели? – ужаснулась Наталья, – А Полину кормили?

– Да ели уже два раза, и Полину, конечно, кормили, только до шашлыка дело не дошло – вас ждали.

– Ну, вот мы и приехали, – певуче протянула Машка, выдвигаясь на первый план, – где именинница?

– Именинница набегалась, напрыгалась и угомонилась, спит.

– Спит? – удивилась Машка, – А подарок как же? – Да не волнуйся ты, проснется, обрадуется подарку, вообще все классно: в бассейне вода такая… бодрящая. Заметь, я не говорю «холодная».

Наталья доставала коробку с подарком и никак не могла ее вытащить. Как же ее туда запихнул этот милиционер? Ах, да, надо же предупредить, что он приедет на дачу. Родственники, наверное, не обрадуются.

– Мальчишки, Наталья приехала, – орала в это время Танюша, – разжигайте мангал!

– Тань, скажи Саше, чтобы помог коробку достать. И как ее туда только запихнули?

– Ты сама, что ли, запихивала? – Да нет, знакомый один помог.

Татьяна хитренько посмотрела на Наталью.

– Уж не соседушка ли, миллионер наш новоявленный?

– Нет, конечно, скорее, нищий борец за идею, – улыбнулась Наталья.

– Ты знаешь, нам борцы за идею, тем более, нищие, не нужны, нам одного, – Татьяна обняла мужа, подходящего к машине, – хватает.

– Девчонки, опять меня обсуждаете? – спросил Саша добродушно, только скажите, в каком плане: положительном или отрицательном.

Он смешно подбоченился, принимая позу бодибилдера, при этом стало видно, какой он худой. Девчонки засмеялись.

– Охохошеньки, как же ты эту коробку вытащишь, Шварцнеггер ты наш? – с выражением глубокой озабоченности спросила Машка.

– Не боись, старуха, все будет как в лучших домах. Интересно, подумала Наталья, смеялся бы с нами сосед над нашими домашними шутками или счел бы это дурным тоном? Почему-то он ей сейчас вспомнился некстати. Она задумалась и не заметила, как коробка благополучно была вытащена и поставлена на траву.

– Слышишь, подруга, – обращаясь к сестре, спросил Саша, – а как ты эту коробищу доволокла до квартиры?

– Охранник помог.

Тут Машка, как-то подозрительно долго молчавшая, вдруг встрепенулась и, перебивая сама себя, перескакивая с одного на другое, рассказала и про труп, и про убийство участкового, и про то, что Наталью теперь будет охранять начальник убойного отдела, который, она сама видела, в нее, Наталью то есть, влюбился!

Саша и Танюша стояли как громом пораженные. Именно такое сравнение пришло на ум Наталье при взгляде на притихших и растерянных родственников. Танюша вдруг легла на траву и заплакала. Все бросились ее утешать.

– Ты что, Танечка, не плачь, я никуда не денусь.

Наталья присела перед золовкой на корточки и пыталась разнять ее руки, между которыми лились слезы.

– Я прошу тебя, ничего не случилось. Ты же знаешь, Машка всегда преувеличивает. А ты, Машка, могла бы подождать со своим рассказом.

– Как же, подождала бы, а тут, может быть, снайпер под кустом сидит.

Все невольно оглянулись, причем, именно на кусты сирени, в которых, как предполагалось, затаился коварный снайпер.

– Мария, уймись, какой снайпер? Нас всю дорогу машина милицейская пасла.

– Откуда ты знаешь, что она милицейская? Может, это бандюги были?

– О, Машка, Машка, – только и смогла выговорить Наталья, укоризненно качая головой.

Танюша перестала реветь, села на траву, поджав ноги, и сказала решительно:

– Ну, пока ты под нашим присмотром, мы тебя в обиду не дадим. А Полина у нас поживет, я ее в садик водить не буду, у меня есть шесть отгулов еще с прошлого года.

– Ты что, у Полины программа в саду, как она будет занятия пропускать?

– Я тебя умоляю, какие занятия? Я с ней по своей оригинальной методике буду заниматься, она у меня трехзначные числа в уме будет складывать. Ладно, пойдемте. У Толи там такая краля новая.

– А сам он как?

– Как барон, ногу в гипсе выставил, все об нее запинаются.

– Интересно, как он с гипсом завтра в театр пойдет? – Так и пойдет, с костылем.

Видимо, все представили брата с костылем, потому что посмотрели друг на друга и засмеялись.

Саша снял темные очки, отчего его синие глаза сразу стали беззащитными, покрутил указательным пальцем у виска и строго сказал:

– Совсем вы свихнулись, бабы. Только что рыдали, а теперь хохочете, как лошади.

Это он зря сказал, потому что «бабы» совсем зашлись смехом, сгибаясь пополам и держась за животы. Он постоял, посмотрел на них, махнул рукой, взгромоздил коробку на плечо и пошел в дом.

Они еще немножко посмеялись, потом обнялись, огляделись вокруг, ничего подозрительного не увидели и так, обнявшись, вошли в дом. Полина еще спала в мансарде, а на веранде, в тенечке, сидел старший двоюродный брат – Анатолий Дмитриевич. Правая нога была в гипсовой повязке, хотя, когда Наталья пригляделась, оказалось, что повязка из поливика, то есть легкая. И нечего было изображать из себя страдальца: в этой повязке фиксация отломков такая же надежная, как в гипсе, а вес ее раз в пять меньше. Но Анатолий сидел в кресле, а нога его покоилась на стоящем рядом стуле с подложенной подушкой. На полу рядом с креслом сидела молодая девушка – новая краля, надо полагать. Краля была, конечно, длинноногой блондинкой с глуповатым лицом. Ноги, и правда, были хоть куда. Волосы крашеные, это понятно. А где он их находит, таких глупых, для Натальи всегда было загадкой. На людях, то есть на серьезных тусовках, Анатолий со своими ундинами никогда не появлялся, предпочитая выводить «в свет» сестру.

– Представляешь, как удобно, – говорил он Наталье, – вот объявляют: «Директор банка Голицын Анатолий Дмитриевич», а потом добавляют: «Голицына Наталья Сергеевна», и все думают, что ты моя жена, и никто на меня из женщин не претендует. Кого хочу, того и осчастливлю. А если бы знали, что я холостяк? О-ой!

В этом месте Анатолий всегда хватался за голову с самым трагическим выражением лица. Конечно, он был ловелас, охотник за блондинками, но Наталья знала: это оттого, что он пока не встретил свою женщину. Она также знала, что он привязан к родным, и семью хочет создать по подобию родительской – счастливой. Родители умерли от старости. Анатолий и Александр были поздними детьми, к счастью, удавшимися. Саша был моложе брата на девять лет, и в прошлом году женился. Танюша вошла в семью просто, как будто всю жизнь жила вместе с ними. Саша любил жену трепетно, Наталья предполагала, что Анатолий будет так же любить свою.

– Привет, сестренка, – Анатолий сделал вид, что приподнимается с кресла.

Надо было сказать, мол, не вставай, подойти, вернее, подбежать, изображая крайнюю озабоченность состоянием его конечности. Ничего этого Наталья делать не стала.

– Привет, братишка! А что сидим, почему не тренируемся в ходьбе по пересеченной местности? Как ты завтра в театр поедешь?

Анатолий, поняв, что халява кончилась, насупился. – Ну кто так с больными людьми обращается?

– Давай, воспитывай его, – вступил Саша, который уже отдышался после перемещения груза и теперь встал в двери, – а то он меня не слушает. А смотрите, девчонки, какую я повязочку сотворил – шедевирь!

Машка подошла и постучала по повязке.

– Тук-тук! Здравствуйте, господин банкир, а что, с нами, бедными девушками не хотите поздороваться?

– Как же-с, как же-с, Мария Викторовна? И поздороваться, и ручку позвольте!

Он неожиданно вскочил со своего кресла и вцепился в Машкину руку. Она от неожиданности руку не отняла. Раздался смачный поцелуй. Анатолий с победным видом вытирал воображаемые усы. Потом все с тем же видом уселся в свое кресло и с помощью крали устроил ногу на подушку. Машка покраснела как помидор.

Плохо дело, подумала Наталья. Не хватало, чтобы Машка в ее братца влюбилась. Ведь не оклемается потом от этой любви.

– Маш, пошли переодеваться, – сказала немедленно Наталья и дернула подругу за рукав.

Они переодевались долго, рассматривая друг друга на предмет лишнего жира. Жира как такового не было, но Машка на всякий случай решила сесть на диету.

– Ты не представляешь, как все быстро нарастает. Вот съешь, кажется, малю-юсенький кусочек торта, и через сутки он уже осел на самых выдающихся местах.

Машка выразительно похлопала себя по тощим ляжкам.

Наталья уже давно переоделась и ждала подругу, а та все поправляла шорты, прилаживала на волосы ободок, чтобы не лезли в глаза, в общем, прихорашивалась. Уже не первый раз Наталья замечала за Машкой такой ступор. Он случался всегда, когда в окружающей природе наблюдался светлый образ ее старшего братца.

– Ну все, Маш, пойдем уже. Жарко, искупаться хочется.

– Ты что? Татьяна сказала, что вода холодная.

– Заметьте, не она это сказала, – Наталья удачно спародировала любимого артиста, – она сказала, что вода «бодрит».

Наконец, выбрались из дома, разложили в шезлонгах полотенца, осторожно ступая босыми ногами, дошли до края бассейна, уселись на бортик и стали пробовать воду: бодрит или холодная. Решили, что бодрит, и прыгнули. Вода показалась сначала ледяной, потом привыкли и плескались долго – вылезать не хотелось. Ложились на спину и смотрели на синее, ни облачка, небо, на ярко-желтое, будто июльское, солнце. Слушали, как Саша что-то тихонько говорит Татьяне, разжигая угли в мангале.

Наталье почему-то казалось, что, пока она в бассейне, все неприятности сами собой рассосутся. А вот как только она вылезет, так сразу все на нее навалится.

Машка плавала от края до края с видом чемпионки мира, погружая лицо в воду, поворачивая его и хватая воздух – тренировалась, сгоняла лишний жир.

Мимо бассейна решительным шагом прошел Саша. – Саш, ты куда?

– Около ворот стоит какая-то машина, я в мониторе видел, и мужик в костюме расхаживает.

– Ой, – стала выбираться из воды Наталья, – это же майор Пронин приехал, а мы с тобой тут не только мокрые, но и голые! Давай вылезай!

– А чего мне вылезать? Он к тебе приехал, ему до меня дела нет, – говорила, хватаясь за перила лестницы и выпрыгивая из воды, Машка.

Наталья завернулась в полотенце на манер парео и в нерешительности – идти переодеваться или всетаки встречать гостя – топталась, не попадая ногой в тапочку.

Было слышно, как на территорию въехала машина, хлопнула дверца, зашуршали шаги по гравийной дорожке. Перед бассейном остановился Саша, приглашая того, кто приехал, жестом. Наталья уселась в шезлонг, чтобы немедленно вскочить, так как на площадку перед бассейном торжественно вступил, именно вступил, человек в легком летнем костюме и светлых туфлях.

– Здравствуйте, Наталья Сергеевна, разрешите представиться, Прохоров Виталий Феклистович, компаньон вашего брата.

Наталья опешила. Компаньон – это круто, а она-то думала, что приехал Алексей. Жалко, что не он. Ну, надо здороваться.

– Здравствуйте, извините, что в таком виде. Разрешите представить: моя подруга Мария Викторовна Егорова.

Последовало целование мокрых ручек, усаживание гостя – сюда не садитесь, здесь мокро – на относительно сухой шезлонг, а потом стало не о чем разговаривать. Машка уставилась на гостя во все глаза. На самом деле, было на что посмотреть. Виталий Феклистович был строен, молод, видимо, успешен, потому что держался достаточно раскованно, а костюмчик был из натурального льна – видно по характерным помятостям. Мария Викторовна должна была месяца два-три работать за такой костюмчик.

Наверное, кому-то нравятся красивые мужчины, ну, как, к примеру, известные певцы, которые обвешиваются драгоценными безделушками, следят за волосами, делают макияж, надевают театральные костюмы. Наталье такие мужчины решительно не нравились. То есть не то чтобы не нравились, но не привлекали. Мужчина должен быть мужественным. У него должно быть чувство юмора, хорошая стрижка и чистые носки. По отношению к женщине он должен быть великодушен и щедр. Совершенно не надо делать дорогие подарки, то есть, кто хочет, может делать, Наталья не возражала, но щедрость должна быть обязательно. Можно дарить эмоции, интересные поездки, да хоть в какую-нибудь Пихтовку за десять километров, лишь бы интересно было. Вот такого мужчину Наталья хотела бы когда-нибудь встретить.

– Да, – сказал Виталий Феклистович, которому, видимо, надоело сидеть под пристальными взглядами подружек, – да. Пойти, что ли, к Анатолию Дмитриевичу? Он где?

– А он на веранде, вас проводить? – Спасибо-спасибо, я сам найду.

Он поспешно встал и ретировался. Наталья посмотрела на Машку, и они опять – который раз за день – засмеялись.

Алексей подъехал к воротам дачи около восемнадцати часов. Наталья так толково нарисовала в его блокноте план, обозначив пароли и явки, что он ни разу не засомневался, куда повернуть на очередном перекрестке. Вот и ворота были как раз те, которые нужно. Он нажал на кнопку звонка, и сразу, будто его ждали, послышался голос Натальи, заглушаемый веселым смехом (сколько их там?):

– Это кто к нам приехал? – Майор Пронин.

– Это не серый волк? – раздался тоненький голосок. – Нет, это майор Пронин – страшный медведь.

– Сейчас открою, – отстраняя дочку от домофона, сказала Наталья.

Он подождал немного, потом ворота открылись, и Алексей увидел, как Наталья, упираясь, удерживает половинку тяжелых кованых ворот, противостоя порыву ветра. Что же, автомата у них, что ли, нет?

– Есть у нас автомат, только мне самой захотелось открыть, – будто угадав его мысли, сказала Наталья.

На ней был какой-то легкомысленный сарафанчик до колен, на ногах – шлепанцы. Ох, промахнулся он с одеждой! Совсем новый костюм на даче, наверное, будет выглядеть нелепо. Хотя, если пригласят остаться, можно переодеться: в багажнике есть шорты, майка и кроссовки.

– Алексей Николаевич, проезжайте, пожалуйста, а то мне тяжело держать.

Алексей быстро заехал, вышел из машины и решительно закрыл ворота.

– Что, кроме вас, в доме нет никого? Никто не мог открыть? – спросил он строго.

– Ой, я что-то не то сделала?

– Вам надо быть осторожнее. Вы вообще понимаете, во что вляпались? Там, где крутятся деньги, большие, чем сто тысяч баксов, игры заканчиваются.

– Я поняла, Алексей Николаевич, только у меня просьба: не надо никого здесь пугать.

Алексей опешил:

– Как это, не надо пугать? Я для чего сюда приехал? – Ну я вас прошу. У нас праздник, мы так редко собираемся вместе, погода хорошая. Кстати, вы в бассейне купаться хотите?

– Наталья Сергеевна, дело серьезное, убийца убирает свидетелей – это не шутки. Вам нужна охрана, я буду вас охранять, но вы сами должны проявлять благоразумие. Понятно?

– Да. Обещаю выполнять все ваши требования, – она лукаво улыбнулась, – в разумных пределах. То есть в шпионку с пистолетом играть отказываюсь.

Ничего она не понимает. Три года назад за гораздо более мелкую сумму было убито пять человек, ни в чем не повинных граждан, которые только косвенно соприкасались с убийцей. А эта барышня жила на одной площадке с убитыми Горчаковыми, знала убитого участкового и вела разговоры с убитым же охранником Мишей.

– Наталья Сергеевна, – начал он своим занудным голосом, которым разговаривал с совсем тупыми людьми, – я вас прошу…

– Вот вы где, а вас уже все потеряли. Машка, как всегда, пришла на помощь.

– Да, Алексей Николаевич, пойдемте, все уже вас заждались.

Наталья решительно взяла его под руку и повела в беседку за дом, где было оборудовано место для летней трапезы. Машка подумала-подумала и взяла букетик и коробку, а также пакет, которые как-то сиротливо лежали на капоте, забытые Алексеем. Любой бы забыл, если бы его под руку повела такая женщина!

Полина, только что стоявшая перед воротами, теперь восседала во главе стола. По одну сторону от нее стояло два свободных стула. По другую сторону сидел глава клана, – так Алексей определил статус плотного высокого мужчины с глазами, похожими на Натальины. Рядом с ним притулилась блондинка с длинными платиновыми волосами. Рядом с блондинкой помещался картинно красивый молодой человек в фирменной футболке с какой-то – Алексей не разглядел – иностранной надписью. И еще двое – мужчина и женщина – сидели в торце стола, тесно прижавшись друг к другу.

– Знакомьтесь, – представила его Наталья, – это мой друг Алексей Пронин. А это моя семья: это мой брат Анатолий, это его подруга, – она остановилась в смущении, ведь имени подруги она так и не узнала.

– Анжелика, – сказала подруга, подавая Алексею руку для поцелуя.

Он взял руку и осторожно пожал.

– Это мой младший двоюродный брат Саша и его жена Таня. А это, – Наталья указала на красавчика, – Виталий Феклистович Прохоров – компаньон Анатолия.

– Присаживайтесь, сказал Анатолий, пожав руку Алексею. Вы, наверное, прямо с торжеств? Может быть, вам шорты дать? Наташ, достань там шорты.

– Нет, спасибо, у меня есть. Я хочу именинницу поздравить.

Полина уже вылезла из-за стола и дергала его за брючину. Он подхватил ее на руки.

– Полина, поздравляю тебя с днем рождения. Расти умницей и хорошей девочкой. Вот тебе от меня букетик и конфеты. Он взял из рук Маши подарки. Полина завизжала от радости.

– Вот, – выставив перед собой букет, говорила она Анатолию, – вот какой букетик мне был нужен, как у принцессы, а ты купил как для большой женщины.

– Полина, а кто будет говорить спасибо? – встрепенулась Наталья.

– Спасибо, Алексей забылавашеотчество, – проговорила Полина.

– Отчество у Алексея – Николаевич, – строго сказала Наталья, при этом глаза ее смеялись.

– Спасибо, Алексей Николаевич!

– Алексей, вы, наверное, хотите переодеться? Я вас провожу, – предложила услуги Машка.

– Да, если можно.

– Можно, можно, у нас все можно.

Машка увели гостя в дом, Анатолий вопросительно посмотрел на Наталью:

– Это кто, Наташ? – Это милиционер.

Таня, отцепившись от мужа, подавшись вперед, указала на дом:

– Это он? – Он.

– Кто он, я ничего не понимаю, – спросил Анатолий.

– Это Наташкин телохранитель, – нарочито естественным тоном ответил Саша, – она у нас теперь звезда криминальной хроники.

– Так, – грозно сказал старший брат, приподнимаясь со своего кресла и, видимо, забыв про больную ногу, – что ты теперь натворила?

– Я. Ничего. Не натворила. Я – свидетель.

– Почему я никогда не бываю свидетелем? – развел руками Толя. – И почему со мной ничего такого не случается, а ты за год уже во второй истории?

– В третьей, – мрачно поправила брата Наталья. Виталий Феклистович, с интересом и опаской наблюдавший за разыгравшейся сценой, вдруг встрепенулся и, посмотрев на часы, сказал:

– У-у, времени-то… Мне, пожалуй, пора. Анатолий Дмитриевич, спасибо за великолепный день, но мне пора. Я думаю, мы третьего числа встретимся и обо всем договоримся.

– Ну, раз пора, не смею задерживать. Кстати, вы Анжелику до города не подбросите? Ей только до метро.

Анжелика вопросительно посмотрела на Анатолия: уезжать с вечеринки, ставшей такой интересной – убили же кого-то – явно не входило в ее планы. Анатолий, однако, смотрел как бы сквозь нее, поэтому она быстро встала и пошла переодеваться. Саша пошел провожать гостей. Все с интересом наблюдали, как по дорожке, ведущей к стоянке машин, ускоренным шагом шел компаньон, за ним еле поспевал Саша с огромной дорожной, видимо, Анжелики, сумкой, и замыкала цепочку сама Анжелика на высоких каблуках с сумкой поменьше.

– Трусоват компаньон, – сказал язвительно Анатолий, – впрочем, я это всегда знал.

– Я что-то не поняла, для чего ты его пригласил? – Хотел, чтобы у тебя завтра приличная оправа была, парень-то как картинка.

– Ну, Толька, ты и дурак!

Вернулись Алексей и Маша. Они были серьезны и молчали. Алексей был уже одет по-летнему. Сразу стало видно, какой это сильный, тренированный человек.

– Ну, давайте рассказывайте, – обращаясь к Алексею, попросил Анатолий.

– Подожди, дай человеку поесть, – сказал решительно Саша, ставя перед Алексеем тарелку с мясом.

Алексей и в самом деле проголодался. – Да, если можно, я бы поел.

– Конечно, простите, я просто волнуюсь за сестру. – Я быстро.

Но быстро не получилось. Ели шашлык с зеленью, запивали его красным вином, боржоми. На тарелках красовался свежий лаваш, сыр сулугуни соседствовал с виноградом. Чувствовалось, что собравшиеся за столом любят поесть и знают в еде толк. Стол накрыт как в Грузии: глиняные тарелки, миски, массивные стаканы для боржоми и кубки для вина. Не хватает только традиционного рога, из которого пьют, передавая по кругу.

– Я никогда в жизни не ел такого шашлыка, – сказал Алексей, с сожалением отставляя тарелку.

– Ешьте, ешьте, шашлыка много, еще приготовим, – подкладывая на тарелку аппетитные куски мяса, говорила Танюша.

– Спасибо, надо бы еще поговорить.

Все сразу отставили тарелки и стали слушать. Он говорил, не торопясь, осторожно подводя к самому главному: Наталье грозит опасность, ее надо отправить из Москвы вместе с Полиной. Слушали внимательно, не охая и не давая воли чувствам. Хотя Алексей понимал, что это не от эмоциональной бедности, а от воспитания. Он закончил рассказ, и все задвигались, налили вина, придвинули тарелки.

– Понятно, – сказал, Анатолий, – Наталью отправим за границу. Ты куда хочешь?

– Я никуда не хочу.

– Я сказал: поедешь, не возражай. Полина поживет у Саши с Таней.

– А почему Полину нельзя отправить вместе с Натальей?

Анатолий посмотрел на Алексея длинным изучающим взглядом:

– Потому что у Полины нет соответствующих документов. Все, – он сделал протестующий жест, – это не обсуждается. Единственное препятствие к поездке завтра – это вечер в Большом театре.

– В Большом все решено, – сказал Алексей, – я буду охранять Наталью в ложе, а трое моих людей – в самом театре и при входе. Но послезавтра Наталья должна выехать из Москвы, это тоже не обсуждается.

– А что я скажу на работе?

– Напишешь заявление, я отнесу. По семейным обстоятельствам, – опять Машка летит на выручку.

– Пойдемте купаться, сказала Наталья Алексею. – Нет, спасибо, – с сожалением отказался он, – мне еще до города пилить.

– Оставайтесь, места много, – пригласил Анатолий, заодно и за Натальей приглядите.

Анатолий как-то очень по-мальчишески подмигнул Алексею. Алексей моментально смутился, поправил тарелку, переложил вилку, покрутил головой.

– Думаю, что здесь она в безопасности. Меня смущает скорее ее место работы. Даже к квартире опасности практически нет – охрана в подъезде, хотя…

Он задумался, а потом быстро засобирался.

– Где мы встречаемся завтра? Во сколько вообще этот спектакль?

– Вечер с семи. Нас с Полиной может привезти водитель Анатолия, так что можем встретиться перед входом в театр.

Анатолий представил себе лестницу Большого театра и толпу людей перед входом.

– Нет, я заеду за вами в шесть пятнадцать. Как вы будете добираться завтра?

– Мы выедем рано, часов в одиннадцать. – Что вы еще делаете?

– Ну, я иду в парикмахерскую к тринадцати, потом буду дома.

– А нельзя организовать парикмахера на дом?

– Конечно, можно, – сказал решительно Анатолий, – приедет мой кауфер и все сделает в лучшем виде.

– Так, с вами решено. А как быть с Полиной?

– Полину заберет няня около двадцати часов. Их увезет мой водитель домой. Я могу выделить свою охрану.

– Да, это нелишнее. Ваша охрана плюс мой хлопец. Все будет нормально. Собственно, с Полиной просто перестраховка. Кстати, а где она?

– Они с Танюшей играют новой кухней. Это я подарила, – с гордостью сказала Наталья.

– Тогда я пойду скажу ей, что уезжаю, – сказа Алекей. Наталья посмотрела на него с удивлением: Полина – маленькая девочка, а он «пойдет скажет ей, что уезжает». Почему-то стало тепло на душе. Он не совсем мент, он просто хороший человек.

Перед воротами Алексей поцеловал ей руку. Она потом целый вечер гладила ее, вспоминая прикосновение его губ.

Все-таки она затащила его в постель. Да и усилий особенных прилагать не надо было. Он ее практически выгнал, но уходя, уже в дверях, она подвернула ногу. Ноге, наверное, было больно, он начал искать бинт, чтобы наложить тугую повязку, потом эту повязку неумело накладывал, потом понес ее на диван, чтобы ей было удобнее. Она его при этом слегка обнимала, касалась волос, упоительно пахла духами. Мозг упирался, упирался, а потом отключился, и начало действовать тело. И всего-то!

Радости никакой не было, только опустошенность, как после тяжелого гриппа. Ландыш, напротив, повеселела, стала игривой, как будто в нее вдохнули энергию. Как вампир, подумал Иван. Кошмар какой-то: он, молодой, тренированный мужчина, не может руки поднять, а она носится, прихрамывая, как известный персонаж на метле. Хоть бы он курил, что ли. Сейчас бы выкурил сигаретку и, может быть, стер из памяти ее запах и ощущение ее прикосновений. И зачем только он?..

– Милый, я ухожу, вечером позвоню.

Ландыш, похорошевшая, с румянцем во всю щеку стояла в дверном проеме и шевелила пальчиками поднятой руки – прощалась.

– Пока, я завтра заеду в шесть, – он тоже поднял руку и пошевелил пальцами.

– Не забудь.

Как будто ничего не случилось. Фу, как мерзко на душе! Сколько же сейчас времени? Он посмотрел на часы и не понял: то ли одиннадцать тридцать, то ли без пяти шесть. Ничего не хотелось выяснять. И есть не хотелось тоже. Иван встал, обмотался простыней и пошел в ванную. Стоя под холодным душем, он думал, что все: надо начинать новую жизнь прямо с завтрашнего дня. Вот съездит в театр и начнет.

Алексей пробирался «огородами» к своему переулку: центр Москвы гулял. По улицам, во всю их ширину, ходили нарядные люди, несли на плечах детей – праздник. Разноцветные шары, какие-то флажки и флаги парили над толпой – праздник. Звенело бутылочное стекло, сминались жестяные банки из-под пива – праздник. На тротуарах стояли парами мужчины в форме – усиленные наряды милиции – праздник.

Алексей кое-как, на каждом шагу предъявляя удостоверение, доехал до автостоянки, аккуратно пристроил машину на место и, не торопясь, отправился – нет, не домой – в отделение.

Надо было подумать. Что-то они упустили в самом начале. Где-то близко ходит убийца, подбираясь к самой сердцевине. Сердцевине чего? Алексею почему-то представилась воронка на бурной реке, в которую засасывается все: щепки, бревна, песчинки, даже потоки воды. Вот в такой водоворот попали люди, каким-то образом связанные с ювелиром Петром Горчаковым. И эту воронку надо непременно раскрутить назад, разобрать по частичкам, заставить воду течь спокойно, и тогда на поверхности обязательно окажутся факты, на которые никто не обратил внимания, из них и сложится ясная картинка, как в кино: когда, зачем и, главное, кто. А пока надо работать: еще раз уточнить круг общения Горчаковых, пройтись по второстепенным персоналиям, отработать сотрудников Петра Ивановича, допросить домработницу. Особенно тщательно, по минутам, разобраться с последним днем жизни убитых. Стало досадно: из-за этих праздников столько времени теряется – никого не найти.

Алексей дошел до отделения, поприветствовал дежурного, прошел в кабинет и, присев на краешек своего кресла, набрал внутренний номер Миши Некрасова.

– Лейтенант Некрасов. – Ты дежурный, что ли? – Нет, жду.

– Чего ждешь?

– Когда вы позовете. – Зову.

Через минуту Миша Некрасов стоял на пороге кабинета.

– Разрешите войти?

– Входите, присаживайтесь.

Алексей изучающе посмотрел на подчиненного.

– Ну, что-нибудь за сегодняшний день нарыли?

Миша, «присевший» на край стула, сразу вскочил, Алексей жестом усадил его обратно.

– Вадим какую-то закономерность нашел в записях мальчишек. Седьмой, что ли, – он достал из кармана форменных брюк блокнот, – да, точно, седьмой таксопарк чаще всего светился в искомом подъезде.

– В каком подъезде?

– Ну, в этом. В том, в котором охранника убили.

Алексей улыбнулся. Миша по молодости лет старался выражаться канцеляритом, у него это получалось плохо, вот как сейчас с «искомым» подъездом.

– Миша, чему я тебя учу?

– Чему? – насторожился Миша.

– Книги хорошие надо читать, тогда речь будет правильной, русской. Что ты сейчас читаешь, например?

– Уголовное право.

– Уголовное право надо читать на работе, а дома, перед сном, надо классику читать. Понятно?

– Есть читать классику, – вскочил и вытянулся по стойке смирно.

– Да сядь ты, – с досадой приказал Алексей, – что ты тут упражнения по шагистике демонстрируешь?

Миша присел на краешек стула.

– Ел ты сегодня? – уже другим, мирным тоном спросил Алексей.

– Ел. И завтракал, и обедал и даже ужинал. Сережина теща такой огроменный пирог с капустой испекла, мы его целый день с чаем ели.

– Пирог, это хорошо. Расскажи про Большой театр. Миша опять вскочил. Это уже напоминало какую-то игрушку – Ваньку-Встаньку. А вот не стал Алексей его усаживать. Пусть теперь стоит.

– Значит, так. В театре нам надо быть в пятнадцать часов. Уже одетыми.

– Что с костюмами?

– Дадут в театре, полковник договорился. Нам дадут средства связи, расставят на посты в зале. Оружие можно взять свое.

Он немного подумал и добавил:

– Там начальник службы безопасности – бывший мент, подполковник, молодой еще, но толковый. Лишних вопросов не задавал, спросил только, куда нас поставить. Я же не знаю, где подо… подопечные будут сидеть, поэтому назвал их фамилию, и он нас прямо около ложи поставил. Сегодня, кстати, репетировали, кто где встанет. Наши ребята тоже все были.

– Это все? – Все.

– Вот что, когда меня завтра увидите, сразу руки к козырьку не вскидывайте. Я там на работе, но как бы кавалер с дамой. Понятно?

– Да уж что тут понимать? – улыбнулся Миша.

– Так, – Алексей досадливо покрутил головой, – свободен.

Миша повернулся на сто восемьдесят градусов и строевым шагом вышел из кабинета. Цирк, да и только.

Алексей, оставшись один, попил невкусной, теплой воды из чайника, потрогал листья чахлого кактуса (собственно, цветок назывался, наверное, по-другому, но для него все домашние растения были кактусами), взял чистый лист бумаги и начал чертить схему. Вверху он нарисовал круг и написал: «Петр Горчаков», от круга протянул налево стрелку, нарисовал ромбик и написал: «Иван», справа от круга поместил в столбик список: Наталья, сотрудники, домработница Настя, друзья Ивана, друзья семьи. Посидел минутку и напротив слова «Наталья» нарисовал причудливый «кактус», похожий на тюльпан. Потом взял второй лист и начертил таблицу: четыре колонки, пять строчек В левую колонку столбиком вписал: Иван, Наталья, домработница, компаньон, неизвестный. В верхней строчке написал: Горчаковы, Фомин, Михаил. Отложил таблицу в сторону и снова занялся схемой. Вглядывался в нее долго, чертил на другом листе стрелки, ставил крестики – работал.

Сам собой напрашивался вывод о том, что последние два убийства напрямую связаны с приездом наследника ювелирной империи. Кстати, называется она «Ювелир-холдинг». Либо до его вступления в права наследования преступник, или преступная группа, хочет что-то украсть, либо… Либо его хотят лишить возможности получить это самое наследство. Кому выгодно? Лишить наследства, то есть (будем называть вещи своими именами) убить, может только тот, кто сам на это наследство претендует. А ведь биографию-то Ивана Горчакова с родословной никто как следует не изучал. Терехину что ли это нужно? Да ничего ему уже давно не надо, он в телевизоре показался, орлиный взор негодующий народонаселению продемонстрировал, а дело, ну что же, бывают преступления, которые раскрывают через несколько лет. А пока идет вяленькая работа: ходят его ребятки по фирме, опрашивают уже много раз опрошенных сотрудников, протоколы подшивают – и все. У Терехина сейчас другая заботушка – дело об убийстве криминального авторитета.

Так вот, насчет родословной. Что, если у Ивана имеется какой-нибудь брат, или не у него, а у самого Петра Ильича есть сын или дочь? Внебрачные, конечно, в браке других детей не было, это точно. И вот этот, никому не известный, наследник хочет заполучить богатство, которое, как он считает, принадлежит ему по праву. И убивает, убивает, убивает! А вот, кстати, если бы не было завещания, после первого убийства все богатство досталось бы прямому наследнику – сыну или дочери, коли таковые имеются. Племянник бы не получил ничего. Только мешает это «бы»: если бы да кабы. По теперешним данным, прямого наследника нет, есть племянник, и он получает все. Поэтому его тоже надо охранять! Алексей набрал номер телефона Ивана – длинные гудки. Где он, черт его побери?! Еще не хватало! Ну где ты, где? С пятого или шестого – Алексей сбился со счета – раза он дозвонился. Иван не сразу понял, что от него хочет Алексей. Наверное, на десятой минуте разговора он, тщательно подбирая слова, как на официальных переговорах, пообещал, что будет осторожен, по возможности, не будет пускать домой посторонних и, без крайней надобности, не будет выходить из дома. Без охраны. Охрану он организует себе сам. Он уже сегодня подписал все бумаги, и теперь начальник службы безопасности фирмы подчиняется ему, как, собственно, и вся фирма. А потом он понес какой-то бред, что в пробках бутылок со спиртными напитками, которые стоят в его баре уже, может быть, вторую тысячу лет, дырочки, какие бывают, если пробку проткнуть иголкой. А раньше никаких дырочек не было. И пить ему коньяк или не пить, он не знает.

– Не пей ничего и вообще ни к чему не прикасайся! Я сейчас к тебе с группой приеду, с криминалистами, понял? Ты меня слышишь? Не пей ничего!

– Слышу, не ори, – сказал Иван нормальным, не дипломатическим, тоном. – Ты только быстрее приезжай, а то мне что-то совсем фигово.

А на даче было сонно, тепло, вода в бассейне мерцала, высвечивая лунную дорожку. Звенели комары, стрекотали кузнечики, прямо лето. Полина уже крепко спала в своей комнате, взрослые сидели на ступеньках веранды, в шезлонгах – кто где – и слушали ночь. Было тихо. Изредка доносился отдаленный звук проезжающей электрички. Участок был огромный, соседи друг с другом не виделись неделями. Забор надежный, охрану Анатолий организует круглосуточную, и не надо никакой заграницы. Надо жить на даче. Так еще утром, вернее, днем, решила Наталья, и никто ее не переубедит. Машка что-то притихла. Она вообще была сегодня на редкость молчаливой. Взгляды, которые она бросала украдкой на Анатолия, выдавали ее с головой. Ох, не надо ей этого, думала Наталья, ох, не надо. Машка не блондинка, ноги у нее вполне нормальной длины, и гламура никакого в помине нет – нормальная женщина. Да еще трудящаяся! Труд у них с Машкой был – не дай Бог каждому! Работали они на ставку с четвертью, восемь – девять суток в месяц. Можно было работать каждый день по восемь часов и еще дежурить, но это было муторно. А так – отдежурил свои двадцать четыре часа, и свободен сорок восемь, а иногда и семьдесят два. Столько можно всего сделать! Мужчины исхитрялись еще и подрабатывать. Летом, правда, вкалывали по одиннадцать – тринадцать суток. Это был очень жесткий режим. Хотя Наталья слышала от одной их однокурсницы, которая уехала к себе на родину – в какую-то из республик на Урале, – что она работает по двенадцать суток в месяц зимой и по пятнадцать суток летом. Представить это себе было невозможно! Жизни, стало быть, никакой, особенно летом, когда все нормальные люди наслаждаются солнышком, теплом, купаются в речке, а тут сплошная работа. Если бы за компьютером сидеть или бумаги перекладывать! Больные дети – это тяжелая, изнуряющая и тело и душу работа, постоянный стресс. Ладно бы дети, а еще есть их родители, которые с первых минут общения ищут виноватых в том, что именно их долгожданный ребенок родился нездоровым. Их тоже надо уметь выслушать, постараться направить энергию в мирное русло, заставить любить ребенка, даже больного, заставить слушать и слышать врача, заставить жить. Мужчины, кстати, долго на такой работе не выдерживают – срываются, начинают грубить, некоторые – пить. Самые «умные» уходят на теплые местечки, ну, например, Госмеднадзор. Классное место, хорошая зарплата, и никаких тебе мыслей типа «как там Иванов, набрал ли он свои граммы, как там у Петровой анализы». А спишь каждый день в своей постели – неслыханная роскошь. Можно еще и подрабатывать – на полставки. Класс! Пришел, отбыл номер, ушел! И далее в своей любимой конторе просиживаешь портки! Наталья не могла себе представить врача на бумажной работе. Врач должен лечить. Да, есть врачи, которые со студенческой скамьи мечтают попасть на работу, не требующую ответственности, и идут врачами-статистиками, заведующими кабинетом профилактики или на другие подобные должности. Живут и больных в глаза не видят. Для них больной – статистическая единица, а врач – другая статистическая единица, которая должна оказывать первой определенный набор услуг. Наталья в эти дебри не вдавалась, лечила своих больных, старалась это сделать как можно лучше. И Машка – Мария Викторовна Егорова – тоже. Так что гламурности у Машки было столько же, сколько у самой Натальи – ноль целых, ноль десятых. Они, конечно, ходили по магазинам, но эти походы были только, как Машка говорила, «по нужде». Как-то она заявила Наталье при большом стечении народа в ординаторской: «Наташ, мне надо завтра по нужде, джинсы совсем закончились. Пойдешь со мной?». Народ долго лежал в осадке, переваривая эту новость.

И еще Наталья никому не сказала, но утром ей позвонил заведующий – Владимир Федорович – и попросил выйти третьего, а не четвертого, мая: у одного из докторов заболела жена, и маленькую дочку не с кем оставить. Можно было отказаться, но в отделении все друг другу помогали в форс-мажорных обстоятельствах, и Наталья согласилась.

Тишина. Танюша вдруг насторожилась.

– Чей-то телефон звонит. Наташ, не твой?

Наталья привстала со ступеньки. Телефон на столе веранды и звонил, и светился, и подпрыгивал. Она схватила трубку, открыла крышечку:

– Але!

– Наталья, у вас все в порядке? – Да, а кто это?

– Это Алексей. Мы сейчас у вашего соседа находимся. У вас точно все в порядке?

– Да, а что с ним? – С кем, с Иваном?

– Ну да! Говорите уже, не томите!

– С ним все в порядке, благодаря его наблюдательности. Я вам завтра расскажу.

– А я могу с ним поговорить?

Произошла некоторая заминка, потом в трубке раздался мужской, но другой, голос:

– Добрый вечер, Наталья Сергеевна! Как ваши дела?

– Наши дела хороши, а у вас что-то случилось? Вы не ранены?

Наталья не заметила, что вся семья окружила ее на веранде и с тревогой вслушивается в разговор.

– Нет, не ранен, даже не болен. – Тогда что случилось?

Трубку опять перехватил Алексей:

– Ничего не случилось, а вы будьте осторожны. Завтра к восьми часам к даче подъедут мои люди на милицейской машине для сопровождения. Не пугайтесь.

– Мы так рано не встаем.

– Ничего, подождут. До свидания, кстати, с праздником вас!

– И вас.

– Так, шоу продолжается! Что опять произошло? – устраивая – в который раз – больную ногу на скамейку, с издевкой проговорил Анатолий.

– Да погоди ты! – досадливо осадил его Саша. – Что, Наташ?

– Милиция у соседа. Что-то про бдительность говорили. Только я не поняла, где «у соседа»: в нашем подъезде или где у него там еще квартира. Если в нашем подъезде, тогда прямо смешно: там вроде такие меры безопасности приняли, не пройти, не проползти! Или он нашел у себя в квартире что-нибудь, уличающее преступника? А?

Когда Наталья это говорила, то смотрела почему-то Машке в лицо, и получалось, что именно у нее спросила. Машка озабоченно повертела головой, никого за своей спиной не нашла и неуверенно сказала:

– Ну, может быть, и нашел что-то, теперь убийцу найдут, и не надо никуда ехать.

Почему-то Машка тоже была уверена, что ехать не надо. Тут Наталья вместе со всеми, а за границей… кто его знает? Купит преступник билет на тот же самолет, что и Наталья, пройдет мимо нее и уколет миорелаксантом. И все! Кураре – это, кстати, миорелаксант короткого действия: парализуются все мышцы, в том числе дыхательные. Нет дыхания – нет кровообращения. Спасти человека может только сразу же начатая искусственная вентиляция легких. А где в самолете дыхательный аппарат со всеми причиндалами? Нету.

Все сразу задвигались, заговорили.

– Да что это делается? Что за милиция у нас? – запричитала Танюша, – как теперь жить вообще? Надо тебе срочно уезжать! Может быть, ты завтра не пойдешь в театр?

– Да ладно вам, бабы, – как-то неуверенно сказал Саша, – все образуется.

Анатолий достал из кармана шорт мобильник, набрал номер и властно приказал:

– Герман, обеспечь с сегодняшней ночи, вот прямо сейчас, охрану моей кузине и ее дочке. Мы на даче. Да, на даче. Нет, на территорию заходить ночью не надо, но периметр и подъезды охранять. Завтра на мероприятии быть всем, до этого провести рекогносцировку на местности. Да что тебя учить? Короче, ей угрожает опасность. Я тебе дам номер опера, который дело об убийстве ее соседей распутывает, ты с ним свяжись. Он парень толковый, все объяснит.

Он еще покивал трубке, помычал что-то типа «угу» и, видимо, довольный результатами разговора, убрал телефон в карман.

– И как мы раньше без мобильной связи обходились? – с иронией в голосе сказала Машка.

– Так, рота, отбой! – Анатолий решил покомандовать. – Завтра день трудный.

«Рота» немного покочевряжилась – уж больно хорош был вечер – и тихонько засобиралась спать.

Анатолий долго вставал со скамейки, явно пытаясь привлечь внимание Марии к своей персоне: кряхтел, охал, сгибался и разгибался, как будто безуспешно пытаясь встать. Наталья глядела на эти телодвижения с изумлением: и его, что ли, проняло? А Машка, невозмутимо поведя плечиком, шагнула куда-то в темноту и появилась через пару секунд с костылем. И где она его взяла? Видимо, заприметила еще днем, а теперь он и пригодился. Костыль Машка пристроила рядом с Анатолием, пожелала всем спокойной ночи и походкой манекенщицы отправилась в дом – спать. Анатолию ничего не оставалось, как встать – без стонов и оханий – и спокойно отправиться вслед за всеми.

Такой квартиры Алексей еще не видел. Комнаты были большие, окна высокие, под потолок, хотя снаружи выглядели как обычные, стандартные. Он так и не понял, как это сделали. В центре парадной – «большой», как назвал ее Иван, гостиной стоял белый, правда, белый рояль. Диваны и кресла у стены, очевидно, предназначались для слушателей и сразу обозначились в мозгу Алексея как зрительный зал. На рояле лежала стопка нот. Пыли не было. Еще в комнате стояла ухоженная раскидистая пальма в большой кадке. Или у него домработница, или он эту пальму на время отсутствия кому-то отдает, подумал Алексей.

– Мне тоже эта пальма нравится, – сказал тихонько Иван, который, как приклеенный, ходил за ним по квартире.

– Как она у тебя выросла, такая большая? У меня даже в кабинете все кактусы засыхают, хотя их уборщица тщательно поливает и вообще следит.

– А, ты в смысле, что меня дома нет? Так у меня тут Лидка живет – это моя детская подружка. Подружка, а не любовница, – уточнил Иван, наткнувшись на иронический взгляд Алексея.

– Подожди, то есть, ты уезжаешь, а она… как ее? Лидка тут живет? Ты приезжаешь, и она что? Она сейчас где?

– Не знаю, наверное, у матери. Она здесь живет, потому что у них с матерью двухкомнатная квартира, и туда кавалеров водить как-то несподручно.

– А она вообще кто? В смысле, где работает?

– Где работает? По-моему, в каком-то таксопарке или в автопредприятии.

– Ты это знаешь или предполагаешь?

– Ну, – Иван задумался, – я ее никогда не спрашивал, но, когда были похороны, приехала она на такси, еще две машины привезла с собой, и они целый день с нами провели. А потом я спросил, сколько надо заплатить, и она сказала, что им оформлен наряд на целый день от предприятия. Я почему-то подумал, что это таксопарк.

– Машины были какие, не припомнишь? – Была одна «Волга», это точно помню. А остальные две? По-моему, иномарки недорогие, что-то из серии «Логан» или «Киа».

Опять такси. Такси. Алексей напрягся, вот где-то близко разгадка, хотя… Это раньше, давно, такси были какой-то, ну, если не экзотикой, то событием. «Мы нанимали такси», – говорила его бабушка, чтобы подчеркнуть важность поездки. Теперь такси на каждом шагу.

– Скажи, пожалуйста, – спросил он Ивана, – а эта самая Лидка была знакома с твоими родственниками?

– С родителями – да. Ее мать шила для моей мамы. Хотя с папой – пожалуй, нет. Его никогда не бывало дома, когда приходила портниха на примерку – мама так подгадывала. С остальными родственниками тоже нет – не было случая ее представить.

– С тетей и дядей убитыми не была знакома? – Надо вспомнить, – Иван наморщил лоб, потер переносицу. – Да, может быть. Один раз я ее просил отвезти им посылку. Я прилетел из Франции, а на другой день нужно было улетать в Германию. Времени не было совсем, поэтому я позвонил дяде Пете и объяснил ситуацию. Он хотел прислать своего помощника, но Лидка сказала, что ей без разницы, где на троллейбус садиться, и отнесла. Но познакомилась она с ними или нет, я не знаю.

– То есть в квартире их она была?

– Получается, была. Тетя Аня – человек воспитанный, не стала бы держать гостью, пусть она даже на минутку зашла, в прихожей.

– А на их даче она была?

– Не знаю, можно спросить.

– Вот что, Иван, – сказал Алексей строго, – ничего ни у кого спрашивать не надо. И никаких частных расследований прошу не вести. Ты меня понял?

– Понял.

– Да. Есть у тебя ее фотография? – Какая фотография? – Подружкина.

– Лидкина? Есть где-нибудь. Она фотографироваться любит.

Он куда-то ушел, через минут пять вернулся и принес коробку из-под ботинок, доверху набитую фотографиями. Фотографии были черно-белые и цветные, явно сделанные любительским фотоаппаратом. На одной из них была изображена девушка в ярко-синем летнем платье с ромашкой в руке. Она стояла, прислонившись спиной к стволу березы, и задумчиво смотрела вдаль. Фотография была хорошего качества, явно постановочная. Так же явно девушка позировала. Алексей пригляделся: лицо было видно достаточно четко. Криминалисты из этой фотографии извлекут массу информации.

– Тебе ее вернуть надо или…

– Оставь себе. А хочешь, познакомлю? – засмеялся Иван. – Она такие борщи варит, пальчики оближешь. Или ты женат?

– Я тебе сам могу такой борщ сварить, что ты не только пальчики, ты поварешку съешь!

– Да я вообще-то люблю куриную лапшу.

Они оба уставились на фотографию. Нельзя сказать, что девушка на ней была красавицей. Она была миловидна, фигуриста, с полной грудью. Приятная, решил Алексей, только имя подкачало. Имя Лидия для него было как красная тряпка для быка.

– Знаешь, меня занимает один вопрос. С чего ты решил, что вино отравлено?

– Голову включил, – усмехнулся Иван, – сначала выключил, а потом включил. Понимаешь, я все думал, как же так получилось, что моих непьющих родственников отравили? А потом вспомнил, что иногда тетя Аня наливала себе и дяде Пете в чай бальзам. Всего по чайной ложечке. Они так поддерживали жизненный тонус. Рекламу смотрел? И они смотрели тоже. Вот и поддерживали. И кто-то знал, что они этот самый бальзам употребляют. А я после работы иногда люблю рюмку спиртного, причем, разного: вчера сухое красное, завтра – глоток, именно глоток, виски. Ну а сегодня у меня вообще день был кошмарный, да еще…

Иван надолго замолк, Алексей тоже сидел, помалкивая, давая человеку собраться с мыслями.

– Ну, в общем, мне захотелось выпить, даже не выпить, а напиться, назюзюкаться, нахрюкаться в стельку. Я взял из бара первую попавшуюся бутылку и обнаружил, что пробка вставлена не так крепко, как я обычно ее вставляю. Присмотрелся – точно, бутылку открывали. Подумал, что это Лидка. Но у Лидки ключа от кабинета, где бар, не было. Я, конечно, филантроп, но до определенных пределов. Мне не хочется, чтобы в моем баре кто-то посторонний хозяйничал. Потом я просмотрел все бутылки: на неоткрытых были крошечные дырочки – проткнуты пробки, ну, я тебе уже говорил. Пить мне расхотелось сразу, и я собирался тебе звонить, а тут ты сам позвонил.

– А что ж ты трубку не брал? – спросил изумленный Алексей.

– Тут вопрос сложный. Я думал, что это звонит один человек, с которым мне не хотелось разговаривать. По логике вещей, это никто другой быть не мог, поэтому я и занимался самодеятельной криминалистикой, а на звонки внимания не обращал. А потом подошел посмотреть, кто же это мне названивает, и увидел посторонний номер. И ответил.

– Кто-то еще мог зайти в квартиру во время твоего отсутствия? Вспомни, как ты уезжал.

– Как я уезжал. Погоди, надо подумать. Значит, на другой день после похорон я был у нотариуса, вечером у… у одного человека, потом у Анатолия Голицына, который деньги дал на похороны. Я ему сразу всю сумму привез, взял у бухгалтера холдинга. Дома никого не было. Я Лидку тогда не успел задолго предупредить, что приеду, сказал ей об этом только накануне, и она съезжала вместе со своим бойфрендом прямо при мне. Я когда приехал, он еще в домашних шлепанцах ходил. Ну, она его очень быстро куда-то отправила, а со мной на кладбище поехала.

– Дверь в кабинет была закрыта?

– Да все в порядке было. Она обычно две комнаты занимает: спальню для гостей и малую гостиную, в других только уборку делает. А кабинет всегда закрыт. Так вот, насчет отъезда. Вечером я был один. Нет, погоди-ка. Приходил нотариус с завещанием, а с ним – юрист и начальник службы безопасности холдинга. Но их я принимал в этой гостиной, с роялем.

– Вы что-нибудь пили?

– Пили коньяк, но не из бара, а из моего кейса. Я привозил из Франции, то есть в дьюти фри купил в аэропорту. Больше посетителей у меня не было. Утром я рано в аэропорт уехал, машина была из МИДа, они же мне и билет организовали на самолет.

У Алексея уже звонил телефон, но он не хотел прерывать Ивана. Как только возникла пауза, он поднес трубку к уху. Звонили из криминалистической лаборатории, куда эксперт-криминалист срочно доставил две бутылки из бара Ивана.

– Товарищ майор, тут какой-то цианид, одного миллилитра хватит, чтобы слона свалить.

– Это точно?

– Точно, как в аптеке. Заключение сейчас напечатаю предварительное, после праздников – окончательное, с химической формулой и количеством до микрограммов.

– Спасибо.

– Служу Советскому Союзу, – бодро отрапортовал совсем молоденький, судя по голосу, эксперт.

– Ну вот и тебя чуть не отравили, – нарочито спокойно сказал Алексей, глядя прямо в глаза Ивану.

Непонятно было, испугался Иван или нет. Да, выдержку продемонстрировать ему удалось – ничто в лице не дрогнуло. Хотя, наверное, неприятно, что кто-то хочет тебя, родного, убить!

– Так, а сегодня ты на этой территории с кем встречался? – спросил Алексей, скорее для порядка, потому что времени, как он полагал, у Ивана для встреч не было.

Иван смутился.

– В общем, у меня была… То есть есть… Нет, была невеста, не невеста, а подружка, но не школьная, а подруга, – он выразительно повел глазами в сторону.

Алексей с удивлением наблюдал эти ужимки. Что он, мальчик, что ли? Или у него обет безбрачия? А, может быть, у него тайная жена в Париже?

– И она сегодня приходила, – продолжал Иван, – но пробыла недолго. Ногу подвернула, я повязку накладывал.

– Ты все ее передвижения по квартире контролировал?

– Нет, у меня все силы пропали после… постели. Она некоторое время сама по себе была.

– Какое время? Ты вообще время замечал?

– Я ничего не замечал, – угрюмо сказал Иван, – у меня женщины полгода не было. Я как с цепи сорвался.

– Значит, не замечал, – задумчиво сказал Алексей. – Вот что, драгоценный наш миллионер, давай вызывай охрану, сажай их перед дверью, и пусть стерегут. Прямо сейчас. Кстати, заявление напиши в прокуратуру обо всем, что случилось, с именами, фамилиями, адресами. И давай бодренько двигай в свою заграницу, чтобы завтра духу твоего в Москве не было.

– Завтра я не могу, иду в Большой театр на вечер памяти.

– Черт вас всех побери! – выругался Алексей. – Вся Москва, что ли, на этот вечер собирается?

– Вся, не вся, а я иду, это не обсуждается.

– Ну я понимаю Наталью Голицыну, это ее сестра, а ты тут при чем?

– Я ни при чем, но моя тетя Ольгу Трубецкую обожала, квартиру ей нашла рядом с собой, потом опекала ее сестру с ребенком, кстати, мать-одиночку. Так что я, получается, тоже «при чем». И пойду обязательно, хоть с охраной, хоть без.

Последние слова он произнес воинственно, на высокой ноте, Алексей подумал почему-то, что он сейчас достанет из ножен меч-кладенец и начнет им махать. Меча он, правда, не достал, но руками размахивать начал.

– У меня вся жизнь по-другому сложиться могла, если бы я тетины рассказы слушал внимательно, – говорил он, производя правой рукой рубящие движения. – Я мог бы с цветами вообще не связываться. А то теперь увяз совсем.

Насчет цветов было непонятно, но что-то Алексея насторожило. Иногда какая-то мелочь из прошлого проясняла настоящее до слюдяного блеска.

– А что тебе тетя рассказывала?

– Она мне много про сестер Голицыных рассказывала, только я не слушал. То есть я слушал, но не слышал. Это я умею делать.

А я вот не умею, подумал Алексей. Я вообще много чего не умею. И денег у меня столько никогда не будет, сколько уже сейчас есть у этого дипломата. И не достанется мне Наталья, а достанется миллионеру. Подумал и испугался: с какой стати он о Наталье Сергеевне так думает? Она – свидетель, он милиционер – вот и все отношения.

Алексей дождался, когда приедет охрана с фирмы, еще раз проверил холодильник на предмет отравленных продуктов, написал на листочке бумаги свои номера телефонов (рабочий, домашний, сотовый) и уехал на служебной машине домой – спать. Когда он вошел в квартиру, голос из радио, которое работало в квартире круглосуточно, создавая иллюзию неодиночества, оповестил тех, кто не спит, что московское время – два часа пятнадцать минут.

 

2 мая, суббота

Наталья проснулась рано. На даче она почему-то всегда просыпалась ни свет ни заря. Наверное, организм не хотел терять драгоценные минуты отдыха от городской суеты. Небо было таким голубым, что непременно хотелось тут же броситься в него, как в море. Птицы пели свои любовные весенние песни. Солнце уже встало и начало пригревать, но еще было знобко, хотелось закутаться во что-нибудь теплое. В шкафу висел Ольгин старый халат. Его Наталья надевала очень редко, только когда хотела вспомнить сестру. Запах духов, который остро напоминал Ольгу, давно выветрился, но иногда казалось, что она садится рядом и обнимает Наталью.

Два года тому назад Полина тяжело заболела ветрянкой. Сначала все было нормально: она была усыпана прозрачными пузырьками, их раскрашивали зеленкой, рисуя то флажок, то слоника. На третий день поднялась температура, появилась интоксикация, и стало понятно, что Полину надо везти в инфекционную больницу и непременно госпитализировать. Наталья металась по квартире, собирая Полинины вещи, Анатолий договаривался с врачом скорой, чтобы Полину везли не в дальнюю, а в Морозовскую больницу, в боксированное отделение, где работала Натальина и Машкина однокурсница, которая как раз сегодня дежурила. Полине было совсем плохо. Она стонала, металась. Температура угрожающе лезла вверх по шкале градусника. Наталья покидала вещи Полины в сумку, потом вспомнила, что и для себя надо взять удобную одежду, схватила первый попавшийся халат – Ольгин. В больнице Полину сразу унесли в реанимационное отделение. Какой ужас! Она сама реаниматолог, лечить девочку стали сразу, как только появился первый пузырек, температура повысилась два часа тому назад, а состояние ухудшалось так стремительно, что сделать она ничего не успела. Ей казалось, что она только и делала, что собиралась. В реанимацию ее, конечно, не пустили. И правильно. Какая мать выдержит то, что делают с ее ребенком в первые минуты пребывания в отделении интенсивной терапии? А делают все сразу. Ребенка осматривает врач, причем, с точки зрения родителей, поверхностно, то есть быстро. Это обманчивое впечатление, потому что сначала врач-реаниматолог должен определить, насколько значительно повреждены основные, жизненно важные, функции организма и в каких неотложных мероприятиях нуждается ребенок. Тщательно он осмотрит его через несколько минут, когда будет сделано все, чтобы сохранить ребенку жизнь. Одновременно выполняется пункция вены, устанавливается катетер для введения лекарственных препаратов. Это, как правило, делает квалифицированная медсестра. Другая медсестра ставит катетер в мочевой пузырь для постоянного контроля выделительной функции почек. Приходит лаборант и забирает анализы. Может быть вызван рентгенлаборант для рентгенографии грудной клетки. Потом приходит специалист, чтобы сделать ультразвуковое исследование внутренних органов. В это время уже начато лечение: введены препараты первой помощи и, если надо, антибиотики, поставлена капельница, крутится дозатор, при помощи которого ребенок получает постоянную порцию строго дозируемых лекарств. Если ребенок без сознания, в желудок вводят постоянный зонд для профилактики аспирации рвотных масс (так на медицинском языке обозначается захлебывание). На грудную клетку устанавливаются электроды для контроля электрокардиограммы, на плечо – манжета для измерения артериального давления, на коже – датчик для подсчета пульса и насыщения тканей кислородом. Для далекого от медицины человека это кажется жутким. Однако все происходит именно так. Чем быстрее начато лечение, тем больший шанс имеет ребенок на выздоровление без последствий.

Так вот, Полину унесли. Наталья представляла в деталях, что там происходит. Ей хотелось быть рядом с дочкой. Она бы не совалась в действия врачей, просто смотрела бы на Полину и знала, что она жива. Не пустили. Постоянно звонил ее телефон: Толя и Машка пытались узнать, что с Полиной. Наталья не могла говорить, только молчала в трубку. Машка тогда наорала на нее, велела взять себя в руки, Наталья попыталась и не смогла – руки никак не хотели принять на себя ее боль.

Когда погибли папа и Оля, она никак не могла понять, за что ей это. За что? Потом умерла мама. Инфаркт случился сразу, как только она услышала в «Новостях» про катастрофу самолета, на котором летела вся ее семья. Наталья тогда металась между похоронами и больницей. Полина была на попечении Анатолия. Потом мама умерла. Когда Наталья приехала с маминых похорон, братья ее не узнали – так она изменилась. Это были ужасные дни. Горя было столько, что, казалось, оно заполнило все пространство вокруг Натальи. Уже потом она поняла, что значит выражение «почернела от горя». На самом деле, она не чувствовала запахов, не видела красок, не ощущала вкуса еды. Был какой-то отрезок времени, когда она обвинила во всем Полину. Ведь все случилось именно потому, что Ольга уехала из Москвы рожать. Если бы она не была беременна, то жила бы себе в Москве или в Амстердаме, или в Неаполе, и не было бы этого самолета. Они с папой поехали бы поездом. Ехали бы себе, смотрели в окно на пролетающие мимо города и деревеньки, ели курицу, пили чай с сахаром и печеньем, спали, читали под стук колес, и все были бы живы. Потом она ужаснулась собственным мыслям, но прошло довольно много времени, когда она стала считать Полину дочкой. Месяцев в семь Полина начала активно выделять ее среди окружающих. То есть и до этого она улыбалась Наталье, тянулась к ней, но тянулась и к Машке, и к Саше. А тут вдруг начала капризничать, когда Наталья передавала ее няне. Однажды, когда каприз как-то особенно затянулся, Наталья вдруг поняла, что ей самой тяжело расставаться с дочкой. Она так и подумала – «с дочкой». Пришло пронзительное чувство родства, материнства. И сразу же появился страх за этого маленького человечка. Она стала постоянно звонить няне, чтобы удостовериться, что дома все в порядке. Она долго и вдумчиво выбирала детский сад. Надо было, чтобы он был непременно в тихом дворе – транспорт опасен, чтобы воспитатели были внимательны и добры – дети бывают так неосторожны, чтобы врач, отвечающий за здоровье детей, был квалифицированным – инфекций в детском коллективе хватает. Единственный человек, с которым Наталья не боялась оставить Полину, была Анна Дмитриевна. Это была женщина необыкновенной доброты. Она этой добротой светилась, делилась со всеми, кто оказывался в поле ее зрения. Полину она любила, как дочку или, по возрасту, как внучку. Полина ее тоже любила и с радостью оставалась, когда Наталья дежурила в клинике.

…Вышла ее однокурсница, господи, как же ее зовут, она тогда забыла, взяла Наталью за руку и увела в ординаторскую.

– ИТШ, – сказала после того, как усадила Наталью на продавленный диван.

– Не может быть.

– Да, ИТШ – инфекционно-токсический шок. Давление у нее шестьдесят на сорок. Сейчас будут много капать, если ночью будет хуже, подключат к аппарату.

Подключить к аппарату, значило начать искусственную вентиляцию легких. Значит, дело совсем плохо. Ведь еще утром было все нормально.

– Меня не пустят? – сделала еще одну попытку Наталья.

– Нет, поезжай домой. – Можно я тут посижу?

– Сиди, только по коридору особенно не маячь. Хотя… У тебя есть халат?

– Халат? – какая-то надежда забрезжила, будто от того, есть у нее халат или нет, зависела жизнь Полины.

– Есть, есть халат, вот он, – Наталья вытащила из сумки Ольгин халат.

– Тогда переодевайся, и пойдем в приемный покой, я тебя сейчас оформлю как будто вместе с ребенком.

Ночью Наталья на какое-то время забылась коротким, тяжелым сном. Ей приснилась Ольга, которая сидела рядом с Полиной и говорила ей, Наталье:

– Ты разве не видишь, что дочке холодно? Отдай ей мой халат, а себе другой купишь.

Наталья вскочила с кресла, в котором спала – да и спала ли? – и побежала бегом в реанимацию. Она встала у двери, не решаясь позвонить в звонок. Было три часа двенадцать минут. Она тихонько постучала. Странно, но ее услышали. Вышла медсестра с серым от усталости, измученным лицом, посмотрела на Наталью и сказала:

– Она сейчас спит, давление поднялось, дыхание спокойное, сердце работает лучше. Вы приходите утром, с врачом тогда поговорите. Он сейчас в другой корпус ушел, там какому-то ребенку плохо.

– Ей не холодно? Возьмите вот халат, накройте ее. Медсестра совершенно спокойно – видимо, ко всему привыкла – взяла халат, сказав только, что утром Наталья сможет его забрать, и унесла. Наталья все думала потом, куда она его дела: укрыла дочку или бросила где-нибудь на стул. В реанимацию много всякого передают.

Утром Наталья опять стояла около закрытой двери. Мимо нее проходили врачи, спешащие на смену, сестры, болтающие о своих делах, санитарки с тележками. Никто не выходил, чтобы рассказать о Полине. Наконец, к ней подошла девушка, по виду, сестричка, дала одноразовый халат, маску, шапочку и бахилы, и велела идти за ней. Реанимация была детская, но дети были старше года – гулливеры по сравнению с Натальиными лилипутами. Полина лежала в отдельной палате, вся увешанная проводами. Она не спала, но в лице было еще мало жизни. Глаза смотрели на Наталью безразлично.

– Она что, под седатацией? – спросила Наталья сопровождающую медсестру.

– Ой, я не знаю, я тут на практике. Вы зайдите в ординаторскую.

– А можно сюда врача пригласить? – Ой, я не знаю, я тут на практике. – Ну так спросите.

Практикантка вышла, а Наталья приоткрыла одеяло, которым была укрыта дочка. Под одеялом лежал Ольгин халат, надежно защищая маленькое тельце от боли и беды. Когда подошел врач, Наталья стояла на коленях перед кроватью и тихо плакала.

– Вы что, мамаша? Видите, ребенку лучше стало? Если будете здесь слезы лить, мы вас больше не пустим.

– Вы ее загружаете? – решила не поддаваться Наталья.

– Что значит, загружаете? – Она под седатацией? Он слегка оторопел. – Вы врач?

– Да, я анестезиолог-реаниматолог, работаю в реанимации новорожденных.

– Тогда другой разговор.

И врач толково изложил Наталье диагноз, план лечения и предполагаемый прогноз. Наталья мысленно выдохнула – малышка попала в руки профессионалов.

– Одна просьба, – сказала Наталья, уходя, – оставьте ей халат, которым она укрыта. Это наш талисман.

…Ольгин халат согревал и давал надежду. Стало тепло, спокойно. Как-то надо выдержать сегодняшний вечер, не заплакать, не поддаться общему настроению поминок. Надо держаться, тем более что рядом будет такой мужчина. Хотелось бы все-таки, узнать, в чем он будет. Если придет в темном костюме, сразу выделится из их команды. Ведь они решили, что не будут сегодня надевать траур. Толя даже скомандовал, в нарушение всего дресс-кода, что мужчины, то есть он и Саша, будут в белом, а женщины: Наталья, Полина и Танюша – в ярких вечерних платьях. Поэтому для Полины куплен розовый наряд, для Татьяны – яркокрасный, а для Натальи – синий.

Братья относились к Наталье как-то теплее, что ли, чем к Ольге. Может быть, потому что они хорошо знали ее, когда она была ребенком. А Ольга была всегда где-то в заоблачных далях оперного искусства, которое совсем не принадлежало народу, а было доступно только избранным.

Ольга с гордостью приводила Наталью на спектакли, всегда усаживала на лучшие места. Машка была от Натальиной сестры в восторге. После того, как Ольга с ней познакомилась, она стала брать по две контрамарки на премьеры. На поклоне она всегда отыскивала глазами подружек и посылала им воздушный поцелуй. Сегодня вечер ее памяти.

Так, что-то вчера было под конец дня неприятное. Ах да, наркотики. Как могло случиться, что никто не догадался, куда они делись. Это же элементарно, Ватсон. Почему люди не видят того, что лежит у них под ногами? Допрашивали врачей, которые не имеют доступа к сейфу, сестер, которые сами за этот сейф отвечают, охранников на воротах, которые впервые услышали про то, что в каком-то сейфе хранятся наркотики, и никто не догадался подойти к…

– Вот ты где.

Наталья подняла голову и увидела Машку, торчащую из открытого на втором этаже окна.

– Машка, осторожно, выпадешь. – Не выпаду. – Выпадешь.

– А вот не выпаду! – Выпадешь!! – Нет!!!

– Девчонки, вы что орете? Спать хочется.

Анатолий прокричал это, высунув голову в форточку. Машка такой случай упустить, конечно, не могла.

– Как ваше драгоценное здоровье, Анатолий Дмитриевич? Как ваша костяная ноженька: шевелится ли?

– Шевелится, у меня все шевелится, Мария Викторовна.

Девчонки зашлись смехом. В их отделении шутить надо было осторожно, тщательно отбирая слова. Например, один раз их заведующий на очередной большой разборке, которую он устраивал для персонала примерно раз в год – клочья летели – грозно выдал следующее, имея в виду стерильность при обращении с венозными катетерами:

– Девочки, вы, когда за конец-то беретесь, руки мойте.

Сказал и сам испугался, потом смеялся вместе со всеми.

Так что Толино «шевеление» в отделении бы тоже пошло на ура. Они не были пошляками, просто специфика тяжелой работы была такова, что все научились радоваться, пусть даже незамысловатым шуточкам, смеяться по-доброму друг над другом, и находить в этом отдохновение для души. Иначе продержаться на такой работе было невозможно.

– Что вы смеетесь постоянно? – обиделся Анатолий.

– Ладно тебе, вылезай из своей берлоги, тут такое солнышко светит, сразу твою ногу вылечит. Какаяникакая, а физиотерапия.

Наталья посмотрела на брата и увидела, что он, задрав голову, внимательно смотрит на Машку.

Машка и в самом деле была хороша. Волосы в разные стороны, глаза блестят и щурятся от солнца, щеки румяные, стан изогнут на манер амфоры. Да уж! Есть на что посмотреть! Вот Толька и пялится. А Мария-то Викторовна на него и не взглянет. То плечиком поведет – это она умеет, то волосы рукой поправит. Не нравилось это все Наталье. То есть вот было бы здорово, если бы Толя Машку полюбил! Только полюбил, а не поиграл в любовь, а то ведь…

– Купаться кто-нибудь будет?

Из-за дома появился Саша в плавках с полотенцем на шее.

– Даже не вздумай! Холодно! – Танюша широко разводила руки, не давая ему пройти к бассейну.

Саша легко поднял жену, мимоходом поцеловал и поставил позади себя.

– Эх! О-го-го! Ура! – заорал он все сразу, прыгнув в воду.

Оттуда раздался визг, именно визг, потом урчание, а потом довольные похрюкивания. Видимо, вода основательно остыла за ночь.

Завтракали долго, с удовольствием. Вчерашний шашлык на поджаренном хлебе с зеленым лучком и укропчиком показался вкуснее, чем накануне.

– Это потому, что он выстоялся, – сказал Анатолий, ни на кого не глядя. – Мужчина тоже должен выстояться для женитьбы. Выгуляться, а потом выстояться.

– Как конь, – в тон ему подтвердила Машка.

– Вот что, Мария Викторовна, – задумчиво проговорил Анатолий, критически оглядывая ее фигуру, – какой вы носите размер?

– Размер чего? – спросила деловито Машка, пережевывая кусок шашлыка.

Толька почему-то смутился:

– Размер верхней одежды, ничего прочего я не предполагаю.

– Вы мне шубу изволите со своего плеча пожаловать, Анатолий Дмитриевич? – приняла эстафету Машка.

Наталья смотрела на них, открыв рот. Вот ведь какие театры на дому разыгрываются – Шекспиру не снилось!

– Я вам платье хочу купить на сегодняшний вечер в Большом театре, у меня билетик лишний есть.

Машка оскорбилась, поперхнулась, закашлялась, и между приступами кашля заорала:

– Я вам кто, содержанка? Я, между прочим, сама зарабатываю и одежды у меня полно на все случаи жизни, а платье я могу себе любое купить! А вы меня спросили, пойду я с вами на лишний билетик или не пойду? Что это, зря кралю свою отпустили, не с кем сегодня идти, а тут я подвернулась?

Толя молчал. Потом неожиданно легко встал, подошел к Машке, опустился перед ней на одно – здоровое, к счастью, колено, отчего нога в повязке вытянулась на манер удава в коме, и сказал задушевным голосом:

– Простите меня, Маша, я не подумал, что вы обидитесь. Прошу вас быть, – он выдержал эффектную паузу, во время которой все затаили дыхание, – моей спутницей на сегодняшний вечер и, возможно, если вы захотите, на последующие вечера тоже.

Легко встал, отряхнул колено, отошел от Машки, сел на свое место и с интересом стал ждать, что она ему ответит.

Машка откусила очередной кусочек шашлыка, запила его минералкой и сказала:

– Ладно.

Зрители в партере – Наталья, Саша и Танюшка – захлопали в ладоши. В это время со второго этажа раздался вопль:

– Мама, я утро проспала!

Это проснулась Полина, надо было бежать, целовать, вести умываться, выслушивать рассказы о том, что она видела во сне, высказывать свое мнение о чистоте щечек, еще и еще целовать. Как хорошо, что у нее есть дочка!

Алексей опаздывал на примерку спецодежды. Оказывается, на Мясницкой шла какая-то акция, об этом вчера трубили все средства массовой информации, а он не знал. Машину пришлось оставить на задворках, правда, под присмотром двух курсантиков милицейской школы, и теперь он пробирался сквозь толпу пешком, глядя на часы и досадуя на собственную непредусмотрительность. Мог поинтересоваться хотя бы в своем отделении, какие улицы будут сегодня перекрыты.

Иван Исаакович, любимый, известнейший московский милицейский портной, уже вышагивал в нетерпении перед манекеном, на котором красовался снежнобелый смокинг.

– Иван Исаакович, простите, опоздал.

– Не прощаю, вы – человек военный, опаздывать не должны. Но амнистирую по случаю вашей свадьбы.

Так, что ему наговорил Сухомлин? Как теперь выкручиваться?

Иван Исаакович хитренько поглядывал на растерянного Алексея:

– Будем сегодняшнее мероприятие считать репетицией. Барышня-то хоть хороша?

– Барышня – да, только у меня функции совершенно другие, отличные от жениховских.

– Функции функциями, а жизнь жизнью, – произнес философски портной, подняв указательный палец.

Одевание и инструкции по поводу того, за чем нужно следить, когда носишь смокинг, длились довольно долго, причем в служебной примерочной – без зеркал. Видимо, это было наказанием за опоздание. Наконец, одетый в смокинг, фрачную рубашку, галстук-бабочку, в белых туфлях, Алексей был торжественно выведен из примерочной и поставлен перед зеркалом в фойе. Сказать, что он себя не узнал – это ничего не сказать. На него смотрел из зазеркалья красивый статный мужчина в белоснежном – правда, можно под венец – наряде. Именно, наряде, потому что то, что на нем было надето, никак нельзя было считать просто одеждой. Интересно, понравится это Наталье или нет?

– Не сомневайтесь, ваша барышня будет в восторге, – сказал Иван Исаакович, смахивая невидимые пылинки с плеча, что-то поправляя сзади и приглаживая лацкан смокинга. – Нравится?

– Нравится.

– И не может быть по-другому! С такой-то фигурой и фактурой! Вам надо постоянно смокинги носить и барышень на коктейли сопровождать. Вы вообще приличный костюм имеете?

Алексей вспомнил совсем новый костюм, который сидел на нем почему-то не так красиво.

– Есть пара костюмов. – Кто шил? – Ширпотреб.

– Ну, дорогой мой, всегда надо иметь хотя бы два штатских костюма, которые сшиты специально для вас. Заходите, когда будете свободны, я такой костюм смастерю, что ваша барышня сама вам предложение руки и сердца сделает.

– Спасибо, Иван Исаакович, зайду.

Смокинг был помещен в чехол на вешалке, туфли – в специальную коробку, еще и еще раз сказано, как и что надевать. Можно было идти. Алексей расписался в какой-то ведомости, забрал все это великолепие и вдруг услышал совершенно серьезный голос портного:

– Вы, майор, под пули не подставляйтесь, храни вас Господь.

Алексей повернулся к нему лицом:

– Постараюсь.

– Да уж, постарайтесь, смокинг-то новый, не надеванный еще, – улыбнулся Иван Исаакович. Глаза его при этом были совершенно серьезными.

Иван этой ночью почти не спал. Охранники – двое крепких молодых людей в черных костюмах с пистолетами и автоматом – одним на двоих, прибыли в сопровождении начальника службы безопасности около часа ночи. Масленников Григорий Владимирович, начальник службы безопасности холдинга, был знаком Ивану давно. Он работал у дяди, наверное, лет пятнадцать. Ивану пока было не до кадровых расстановок, он предпочитал оставить все так, как было. Поэтому, когда юрист холдинга лез к нему со своими бумажками, он отправлял его к исполнительному директору, которого назначил Совет директоров холдинга до вступления Ивана в права наследства. Начальник службы безопасности был вне конкуренции.

Григорию Владимировичу, когда он начал работать в этой должности, было пятьдесят четыре года. Он служил в свое время в спецназе, потом демобилизовался из-за ранения. Тут его и нашел Петр Иванович. Масленникову было организовано хорошее лечение в лучших клиниках России, отдых элит-класса на заграничных курортах, что дало отличные результаты. Григорий Владимирович полностью восстановил свое здоровье и стал служить в холдинге не за страх, а за совесть, получая при этом очень неплохую зарплату. Когда произошло убийство супругов Горчаковых, его проверяли. Он и сам не мог себе простить, что не доглядел, не обеспечил безопасность своего босса. Хотя Петр Иванович относился к своей персоне небрежно, считая охрану ненужной игрушкой. Вот холдинг, его секреты, его идеи охранять надо, а его лично… Да кому он нужен?

Ночью Григорий Владимирович обошел квартиру с Алексеем, выкинул все продукты из холодильника, предварительно отсыпав, отлив и отрезав от каждого понемногу для экспертизы, кому-то позвонил, и через полчаса открыл дверь, впустив троих мужчин. Один из них стал тестировать квартиру на предмет «жучков», другой привез продукты и аккуратно разложил и расставил их по полкам кухонного шкафчика и холодильника, третий просто прошелся по квартире, прикидывая, где лучше расположить камеры наблюдения. «Жучков» обнаружилось восемь, причем поставлены они были совсем недавно – не позднее двух-трех дней тому назад. Значит, установить их могли два человека – Лидка и Ландыш. Больше некому, если только у Лидки в это время не жил какой-нибудь очередной ухажер. Иван не мог себе представить, чтобы Лидка ползала по квартире и устанавливала шпионскую аппаратуру специального назначения. Вот Ландыш, та вполне могла. Тогда оправдан вчерашний натиск, желание непременно попасть в квартиру, подвернутая нога и даже постельная гимнастика с последующими неконтролируемыми передвижениями по квартире. Эх, как он влип! Как он влип, как он попался на удочку! Хотя встреча с Ландыш на экзамене в аудитории МГИМО, конечно, была случайной, вечер в ресторане – тоже. А вот потом? Примерно через шесть месяцев после знакомства он рассказал ей о богатом дяде – ювелире, когда подарил на Новый год ожерелье авторской работы. Что-то тогда изменилось, он сейчас не вспомнит, но что-то точно изменилось. Кажется, она тогда стала его уговаривать уйти с дипломатической работы и помогать дяде. Он посмеялся и сказал, что да, придется уйти, но только тогда, когда дядя и тетя умрут, то есть очень нескоро. У него похолодело в груди: неужели это он убил родственников, правда, чужими руками? Неужели? Ландыш никогда ни в чем не нуждалась, деньгами сорила, покупала только самую дорогую одежду, косметику, обедала в самых крутых ресторанах, отдыхала на заграничных курортах. Может быть, ей денег не хватало? Иван был более осмотрителен в тратах. Он не считал себя богатым человеком. Не беден, но и не богат. Средний класс. И жил соответственно. Если можно было избежать ненужных трат, он их не делал. Он любил театр, но никогда не покупал билеты у перекупщиков за бешеные деньги, любил хорошую кухню, но никогда не стал бы платить за кусок мяса, приготовленный под каким-нибудь изысканным соусом, сумму, равную месячной зарплате учителя. Он не мог экономить на одежде, но не позволял себе траты сверх установленного лимита. Ландыш этого не могла понять. Как это он не может воспользоваться дядиной любезностью, если тот предлагает оплатить отдых в Испании на двоих? Почему нельзя обустроить дачу поевропейски? У него удобства на улице. Почему он подарил только ожерелье, хотя мог и полный гарнитур?

Влип. Что теперь делать? Кто поставил прослушивающую аппаратуру? Кто сторожит все его передвижения, разговоры, личную жизнь. Иван подумал: а вдруг это не она, а, предположим, только предположим, Лидка? Что же тогда слушали во время его постельной баталии с Ландыш? Он не сдерживался, да и она стонала и вскрикивала от души. Да, прав Алексей: кому-то надо о нем знать все, чтобы устранить. Григорий Владимирович забрал ключи от машины, сказал, что сегодня ее внимательно осмотрят специалисты, а его будет возить персональный водитель на персональной же машине холдинга. Грустно и печально, как говорил его дед, когда ругал за невыученные английские слова или неправильные интонации.

– Дипломат не должен говорить на иностранном языке кое-как, он должен знать его лучше родного, чтобы не попасть впросак. Ты знаешь, что обозначает выражение Ich habe die Nase voll? Это аналогично русскому «сыт по горло». А один наш действующий политик произнес эти слова, выражая собеседнику благодарность за комплимент. Представляешь, что было?

Поэтому Иван учил и учил английский, немецкий, итальянский, французский, испанский. Все это под пристальным контролем деда. Зато теперь он владеет свободно европейскими языками, хорошо образован, делает блестящую карьеру. Правда, у него нет семьи, и его хотят убить.

В половине десятого позвонила Ландыш:

– Привет, дорогой, как ты спал?

– Привет, нормально, как ты спала? Совесть не мучила?

Сказал и сразу пожалел об этом – оба: и Алексей, и Григорий Владимирович запретили даже намекать на то, что он знает о прослушке.

– Совесть? Ты о чем? – кажется, искренне удивилась Ландыш.

– А, это ты, Ландыш? Я думал, это Лидка, она у меня чашку разбила, – попытался исправить положение Иван.

Было не понятно, поверила Ландыш или нет, но, кажется, поверила или сделала вид:

– Ну ты и бессовестный. Надо же, меня не узнал! Прощаю. Едем сегодня?

– Конечно, мы же договорились.

– Да-да, предварительные договоренности. Я тебя жду в восемнадцать часов, не опаздывай. Там еще повышенный контроль будет в целях обеспечения безопасности, так что прибыть надо вовремя.

«В целях обеспечения безопасности» она постаралась выделить особой – иронической – интонацией, хотя Иван теперь относился к безопасности с серьезным вниманием.

– Хорошо, буду в восемнадцать.

Во время разговора слышался какой-то шум: то ли улицы, то ли кафе, – Иван не понял. Ландыш никогда не вставала по выходным раньше двенадцати часов, считала этот день своим, старалась выспаться. Где она так рано, с кем? Может быть, с убийцей? Господи, какие мысли лезут в голову! Иван подумал-подумал и не нажал кнопку отбоя. Вышел из спальни и сразу наткнулся на охранника, который сидел на стуле в коридоре. Охранник вскочил:

– Доброе утро, Иван Ильич!

– Доброе утро, вы знаете, мне тут был странный телефонный звонок, наверное, надо с вашим шефом связаться. Я звонок удержал.

– Хорошо, я сейчас все сделаю, не беспокойтесь. Иван пошел в ванную, потом сделал себе яичницу, подумал и позвал охранника – завтракать. Охранник отказался:

– Спасибо, я на службе, перед обедом меня сменят. Было непривычно завтракать, ходить по квартире, зная, что в ней посторонний человек. Иван чувствовал себя полным идиотом. Надо будет спросить у Григория Владимировича, как они дядю охраняли, неужели так же навязчиво? Правда, слово «навязчиво» не очень подходит: сидит себе человек с пистолетом в коридоре и сидит, Ивана не трогает, ничего не хочет. Надо предупредить его, что Лидка должна прийти, пусть выйдет на лестничную площадку, что ли. И вообще, как теперь Лидка тут жить будет?

Передислокация в город прошла без осложнений. Как только вереница машин отъехала от забора дачи, перед ней оказалась машина охраны банка, а сзади – милицейская, с мигалкой. Так и ехали, не нарушая порядок в строю. Зато доехали быстро. Наталья вышла из машины, вывела Полину и сразу вошла в подъезд. Обычно Полина просила покачаться на качелях, но сегодня ее заранее обработали, еще на даче, Танюша и Машка, и она безропотно дала себя увести домой. Машка ехала в машине с Сашей и Танюшкой. Ей еще предстояла покупка платья. Вот ведь дуреха, предлагал Толя ей платье купить, так нет. Теперь надо ехать самой, тратить деньги, еще договариваться с парикмахерской, делать прическу, макияж, а это дорого.

В подъезде дежурил Андрей.

– Добрый день, Наталья Сергеевна, что-нибудь помочь донести?

– Спасибо, Андрюша, мы сегодня без вещей.

Наталья шагнула к лифту, потом, вспомнив о курящем мужчине в подъезде, вернулась.

– Андрей, не помните, позавчера, когда Миша исчез, около трех часов дня, никто посторонний в подъезд не заходил?

– Около трех?

Андрей задумался, потом достал журнал посетителей, внимательно его просмотрел.

– Вот, Наталья Сергеевна, в квартире под вами не работал телефон, они вызывали мастера. Приходил из телефонного узла связист, но в квартиру не заходил, потому что хозяев не было, нашел повреждение в коллекторе. Хотел у них бумагу оформить, что поломка устранена, а они его, видимо, не дождались.

– У Федорчуков, что ли, телефон не работал?

– Да, у них. Они, должно быть, в этот день на дачу уехали, потому что я их больше не видел. Но предупреждали, что мастер придет.

– Подходили?

– Нет, звонили к нам в охрану. – Ты разговаривал? – Нет, Мишка.

– А телефонист в форме был?

– Вот этого я не помню, кажется, в форме. Ящик с проводом у него был точно, а форма? Нет, не помню.

– А кто его сопровождал?

– Никто не сопровождал, потому что Мишка уже пропал, а я в соседний подъезд побежал, у них на чердаке кто-то лазил. Правда, никого не нашли, только измазались. Там, видимо, окно открылось, и рама при ветре стучала, вот жильцам с последнего этажа и показалось, что кто-то по чердаку ходит.

Как-то странно все совпадало: Миша пропал, Андрей ушел в соседний подъезд, в это время пришел телефонист, а жильцов, которые его вызывали, и след простыл. Интересно, кого она видела с дымящейся сигаретой?

– Спасибо, Андрей, вы это следователю не забудьте рассказать.

– Следователю? Конечно, если спросит.

– Даже если не спросит, все равно расскажите.

– Хорошо, Наталья Сергеевна, только можно вас тоже спросить?

– Спрашивайте.

– Что происходит? За что Мишку убили? Петра Петровича за что? Все из-за ювелира? Я что-то ничего не понимаю.

– Я сама пока ничего не понимаю, Андрей, но, кажется, начинаю догадываться.

Полина начала проявлять нетерпение, дергать ее за руку и канючить:

– Мама, ну пойдем, пожалуйста, ну я домой хочу! Наталья строго взяла дочку за руку и повела к лифту. В лифте она начала воспитательный процесс:

– Полина, ты разве не знаешь, что нельзя перебивать взрослых, когда они разговаривают?

– Знаю, но ты тоже не права. Нельзя оставлять ребенка без присмотра – его могут обидеть чужие люди.

– Ты была рядом со мной, то есть под присмотром.

– Ничего себе под присмотром: я пять раз могла убежать, ты бы не заметила.

Убедительный аргумент, подумала Наталья.

В квартире было привычно чисто, уютно. В который раз Наталья благодарно вспомнила об Ольге. Все предусмотрела ее сестренка, и когда случилось это роковое несчастье, Наталья переехала в квартиру. Не было никаких проволочек с завещанием и переоформлением. Просто они с Полиной начали здесь жить, и все.

В три часа придет парикмахер – «куафёр», как назвал его Анатолий. Пока есть время, надо заняться хозяйством, да еще няне позвонить. Няня была готова приехать хоть сейчас, но Наталья договорилась с ней на восемь часов вечера. Она будет ждать в фойе Большого театра. Наталья выведет Полину, и они с охраной поедут в Сашину квартиру. Там малышка будет жить дней десять, на это время нянины услуги не понадобятся. Наталья платит няне помесячно, так что ей без разницы, сколько находиться с девочкой. Пока надо еще Полинины вещи собрать.

– Полина, давай-ка приготовь игрушки, которые ты заберешь с собой.

– Мама, но ты же ненадолго уедешь, или надолго? Мне все игрушки брать или можно не все?

– Ты бери все, которые хочешь, а потом мы посмотрим, без чего можно обойтись, хорошо?

– А книжки?

– Вот книги бери все, которые хочешь, и мультики не забудь.

– И мультики? Значит, ты надолго?

– Я не знаю, доченька, как получится.

– А кто меня из садика будет забирать? Дядя Саша?

– Ты в садик не будешь ходить, пока я не приеду. – Ура!!

И Полина побежала собирать игрушки. Детский сад может быть ультрасовременным, самым лучшим. В нем может быть много игрушек, а воспитатели – ласковые и заботливые. Но никакие блага коллективного воспитания не заменят ребенку семью. Наверное, поэтому все дети так радуются, когда можно остаться дома в будний день.

В сумочке надрывался телефон. Звонил Алексей, спрашивал, как добрались, не поменялись ли планы. Еще он спросил, когда она уезжает из Москвы.

– Алексей Николаевич, вы только не ругайте меня, но я никуда не поеду, – как можно спокойнее сказала Наталья. – Я не вижу в этом смысла. Вы понимаете, меня же не так просто убить. Во-первых, я целые сутки на работе, во-вторых, в моем подъезде охрана, а в квартире – видеомонитор, в-третьих, мне обещали персонального телохранителя, в-четвертых, я не хочу никуда ехать. Тем более что завтра мне придется выйти на работу.

Алексей обалдело молчал.

– Вы, Наталья Сергеевна, понимаете, что говорите? Вас могут убить не за понюшку табака, а вы кочевряжитесь – поеду, не поеду.

– Я не кочевряжусь, просто не вижу в этом смысла. Убить меня могут везде, если это кому-нибудь нужно. По-моему, я для убийцы не представляю никакого интереса. Вот кого надо охранять, так это Ивана Ильича. Он – самая настоящая мишень, а я в этом деле вообще никто. Я не поеду. Бесполезно со мной спорить.

– Какого телохранителя вы имеете в виду?

– Анатолий из банковских охранников пригласил. – Так, одно условие. Вы переезжаете жить ко мне, в смысле, в мою квартиру.

Теперь Наталья замолчала надолго.

– Вообще-то, я могу переехать к Анатолию. У него квартира такая же, как у меня – дом охраняется, мышь не проскочит.

– Именно там вас и будут искать, если что.

Выражение «если что» Наталья считала глупым. Что «если что»? Но сейчас она его не заметила.

– Ваша квартира – тоже не лучший вариант.

– Я как раз думаю, что лучший. Я вам не любовник, не брат, не сват – совершенно посторонний человек. Подумать, что вы будете жить в моей квартире, не может никто. Мы с вами до настоящего времени знакомы не были. Обычно милиция сама ночует в квартирах охраняемых. Так что, вы согласны?

– Нет, Алексей Николаевич, однозначно, нет. Я привыкла жить одна, не люблю, когда мою свободу ограничивают, и сама ничью свободу ограничивать не собираюсь. Так что буду жить, как жила. Тем более что телохранитель уже есть. Вот я смотрю в окно, он сидит в машине.

– Хороший телохранитель – в машине сидит.

– Не ворчите, Алексей Николаевич, лучше скажите, во сколько вас ждать.

– Как договорились, четверть седьмого.

Разговор был закончен. Наталья задумчиво постукивала телефонной трубкой по подбородку и не знала, что Алексей, стоя в своем кабинете, точно так же стучит трубкой телефона по лицу.

В двенадцать часов в кабинете майора Пронина проходило совещание убойного отдела. За ночь в районе было совершено два убийства: одно бытовое, другое – странное. Странность заключалась в том, что произошло самоубийство по неосторожности. Сейчас разбирались как раз с этим случаем. Докладывал старший лейтенант Игнатьев. Доклад был четким, немногословным, но емким. Вадим Игнатьев всегда выстраивал сообщения так, что даже не присутствовавшие на осмотре места преступления имели четкую картинку, могли представить себе детали и вообразить, что произошло. Случай был, конечно, из ряда вон. Жена, вернувшаяся с вечеринки под утро, обнаружила мужа, прикованного к батарее парового отопления за запястье правой кисти и удавленного галстучной петлей, хитро привязанной к той же батарее. Она вызвала скорую и милицию, но никаких попыток освобождений шеи из петли не сделала. А повешенный, видимо, петлю затянул случайно сильнее, чем планировал, и от нехватки кислорода потерял сознание. В общем, до приезда скорой мужчина умер. Два доктора реанимационной бригады отцепить труп от наручника не смогли, поэтому проводили непрямой массаж сердца «на весу», завести его не сумели и констатировали смерть. Судмедэксперт, осмотревший труп, только присвистнул: такого «свежачка» давно не было. То есть смерть наступила только что, в пределах нескольких минут. Если бы мужика сразу, как обнаружили, вынули из петли или хотя бы ее ослабили, он был бы жив. Кстати, ключ от наручников нашли под трупом. Видимо, самоубийца положил его так, чтобы сразу можно было достать. Следователь еще не решил, будет привлекать жену трупа к уголовной ответственности за неоказание помощи лицу, находящемуся в беспомощном состоянии, или не будет. Игнатьев так и сказал: «жену трупа». Жена эта, со слов ближайших соседей, наставляла трупу рога, как только появлялась малейшая возможность. Вот он и решил, видимо, ее напугать.

Алексей думал о том, что жизнь – и без семейных трагедий – сложна и трудна. И если Бог наградил тебя этим чудом – жить на земле, живи, живи и живи, сколько отмерено. «Не умирай прежде смерти», – сказал кто-то из классиков, кажется, Евтушенко. Вот и не умирай. Умрешь, когда придет срок, а пока живи. Радуйся солнцу, дождю, слякоти, безденежью, большим деньгам, любви и ненависти. Это все жизнь. И насколько она хрупкая, что закончиться может в один миг.

Перешли ко второму вопросу. Собственно, он был единственно важным на сегодня, но решили не нарушать порядок: сначала о происшествиях за сутки, потом о текучке. День предстоял трудный. Миша Некрасов, Вадим Игнатьев и Саша Мальцев командировались в театр. Они должны были подойти к пятнадцати часам, пройти инструктаж, получить форму, рации, встать на свои места. Перед этим – плотно пообедать. Понимая, что в театральном буфете на зарплату не поешь, Алексей выдал всем талоны на обед в ближайшее кафе. Хозяина этого кафе он как-то мимоходом спас от пьяного бандита, который полез выяснять с ним денежные отношения, размахивая заряженным пистолетом. Бандит сидит, а хозяин иногда выручает Алексея вот такими гуманитарными акциями вроде сегодняшней. Понятно, что Алексей служебным положением не злоупотребляет, но раза два в год пользуется.

Самое деликатное поручение, не считая Алексея, конечно, было у Сережи Пестрова. Он должен был сопровождать дочку Натальи Сергеевны вместе с няней в квартиру Александра Голицына и находиться там до приезда хозяев. Был разработан план, по которому Полину надо было вывезти из театра тайно, не привлекая внимания почтеннейшей публики. Для этого и предназначался «незаметный», под два метра ростиком, капитан Пестров.

Алексей волновался. Начала побаливать рука, и он с ужасом думал, что же такое плохое еще может случиться. Второе мая было праздничным днем. У всего населения выходной день, только не у Алексея с ребятами, хотя каждый из них мог бы провести этот день гораздо приятнее, чем приходится. Сережа Пестров, например, давно семейный человек. Его дочке уже пять лет, но видит она своего папулю нечасто. Сережина жена – человек терпеливый. Она умеет как-то устраивать так, что все свободное время муж обласкан, накормлен и чувствует себя главой семьи. Хотя все в отделе знают, что главный человек в этом семействе – теща – Зинаида Николаевна, женщина дородная, властная, с громовым голосом. Зятя она обожает, как и всех его сослуживцев. Почти на каждый праздник посылает «мальчишкам» пироги собственного изготовления размером с колесо и домашние соления. А жена у Сережи тоненькая, стройная, маленькая, как подросток. На свадьбе молодой муж носил ее на руках, говорил, что ему так проще ее перемещать, а то он делает один шаг, а она – три. Алексей им не завидует, нет, радуется, что все у них так хорошо получилась.

Саша Мальцев тоже женат, только бездетный. То ли не хочет его жена иметь детей, то ли, может быть, болеет. Саша, в отличие от Сергея, частенько приходит на работу голодным. Видимо, дома не все хорошо. Алексей никогда не спрашивает, а Саша делиться своими неприятностями с товарищами не спешит. Когда звонит его жена, он всегда выходит из кабинета, а если выйти невозможно, то перезванивает потом сам.

Вадим Игнатьев живет с родителями. Он милиционер по призванию. Когда его направили в отдел, Алексей был не в восторге. На этой работе нужны, как он считал, сильные, волевые, способные быстро принимать решения, спортивные и тренированные молодые люди, полностью отдающиеся работе и не думающие о своем внешнем виде. Вадим пришел в отдел в отглаженном костюме, белой рубашке с нарядным галстуком, в начищенных туфлях. Эти туфли тогда потрясли Алексея до глубины души. Он понимал, что парень нарядился для первого дня работы, чтобы произвести благоприятное впечатление, но чтобы туфли так сияли, он должен был начищать их не меньше получаса. Алексей на такие мелочи времени не тратил. Туфли у него были чисты ровно настолько, чтобы не казаться грязными. Ничего, парень прижился, туфли по-прежнему чистил, галстуки менял, одеколоном брызгался, но от этого его деловые качества не ухудшались. Полковник Сухомлин всегда ставит его в пример, когда говорит о внешнем виде. Вадиму поручают аналитическую работу, требующую кропотливости и вдумчивости. Он находит в материалах те зацепки, которых никто не замечает. Да и работе отдается полностью. У него, кажется, даже и девушки-то нет по причине отсутствия свободного времени.

А Миша Некрасов работать только начал, еще неловок в общении со старшими по званию, краснеет, но Алексею очень нравится. Миша напоминает ему его самого, когда он только пришел в отдел. Выйдет из него толк, выйдет. Он не прячется за спины товарищей, поручения выполняет ответственно, свои заслуги не выпячивает, ведет себя как мужчина. Все будет у него хорошо.

Вот только бы сегодня ничего не случилось в театре. Почему-то он очень опасался театра, самого действа, когда все глаза устремлены на сцену. Именно в это время удобно незаметно уйти после убийства, скрыться, спрятавшись за кулисами. Ведь там столько народу ходит: артисты, кордебалет, хор, всякие служащие. И все или в гриме, или в форме. Форма вообще обезличивает. Как лучше всего спрятаться, скажем, в больнице? Правильно, надеть халат и маску, взять в руки какой-то предмет медицинского назначения – и добро пожаловать в наш дружный коллектив. То же самое с преступниками, маскирующимися под работников коммунальных служб. Нужно, чтобы был чемоданчик с инструментами. А удостоверений у слесарей-сантехников никто не спрашивает.

Алексей думал, а ребята по очереди докладывали. Сделать успели немного, но кое-что все-таки успели. Оказывается, такси к подъезду убитых Горчаковых чаще всего приходили, на самом деле, из службы «Таксисервис», которая базировалась в основном на территории бывшего седьмого таксопарка. Вадим Игнатьев в этот таксопарк пока не совался, но обратился к смежникам. В ДПС, или как эту службу по старинке называли, ГАИ, у него служил друг, который подсказал, как можно в этот парк наведаться, не привлекая особого внимания. Он выдал ему несколько бланков расследования заявлений граждан по случаям, связанным с транспортными средствами. Ну например, идет себе женщина по тротуару, а ее обливает грязной водой из лужи следующее мимо на полном ходу транспортное средство. А женщина зорким глазом видит номерной знак, записывает его для памяти в специальную книжечку и, придя домой, сообщает об этом инциденте в службу ДПС по телефону. Для верности пишет заявление, отправляет его письмом и ждет ответа как соловей лета. Вот такое «заявление» пойдут расследовать Вадим Игнатьев с другом. Понятно, что в заявлении будут фигурировать те номера машин, которые чаще мелькают в сделанной добровольными помощниками покойного Фомина таблице. А дальше уже – дело техники. Водители все расскажут: куда ездили, зачем и с кем. Таксисты помнят, когда и куда ездили. У них память особенная. Они помнят адреса, время и некоторых пассажиров. Всех не запоминают, только тех, которые чем-то удивляют: или чаевых много дал, или не дал вовсе, или рассказывал о чем-то интересном, или молчал как сыч. Так что таксисты – кладезь информации, только надо уметь ее вытащить. Тем более, вытаскивать информацию в милиции умеют.

Что еще он успеет сделать до вечера? Да, надо позвонить Ивану Горчакову. Где тут у нас его номер? А вот он, этот номерочек, сейчас мы… Странно, городской телефон молчит. Ведь он приказал Ивану никуда без охраны не выходить. Ну-ка, мобильный. Послышалось сообщение на английском языке, означающее, видимо, что телефон абонента недоступен. Еще не легче. Алексей набрал внутренний номер и вызвал Мишу Некрасова.

– Миша, поедем к Горчакову на квартиру, возьми оружие.

– Ребят предупреждать? – Да, и быстро.

Алексей закрыл кабинет, пошевелил рукой, пристраивая поудобнее наплечную кобуру, и быстрым шагом вышел из отделения. Миша стоял около его машины. Алексей пристроил на крышу «мигалку», и они поехали. Что случилось, почему он не отвечает? Не дома? Тогда почему сотовый недоступен? Дома? Тогда почему трубку не берет? Что случилось? Да еще рука болит! Ой, не дай Бог!

Бегом они влетели на седьмой этаж. Квартира закрыта, на лестничной площадке все спокойно, это радует. Звонок выдал какую-то приятную мелодию, дверь сразу отворилась. На пороге никого не было. Вот так, никого. Проходите, люди добрые, а там мы вас и сцапаем. Миша собирался уже шагнуть, но Алексей отодвинул его рукой, шагнул вперед и сказал:

– Спокойно, милиция.

Из-за двери вышел мужчина в черном костюме с портативной рацией в руке.

– Документы есть у милиции?

Алексей и Миша дружно развернули свои удостоверения.

– Проходите.

– А где Иван Ильич? – Дома, сейчас позову.

Иван уже выходил откуда-то из глубины коридора. Увидев Алексея, он заулыбался и протянул руку:

– Добрый день.

– Добрый. Что у тебя с телефоном? Ты забыл, что я тебе вчера насчет связи говорил? Что с телефоном?

Алексей орал и сам понимал, что зря беспокоился. Иван растерянно развел руками.

– А что с телефоном? Все нормально.

Он пригласил их жестом пройти, снял трубку с аппарата, который стоял в малой гостиной.

– Гудков нет, – удивленно сказал он.

Алексей выхватил трубку, гудков на самом деле не было.

– Ну ладно, городской не работает, а мобильник на что? Или ты его зарядить забыл?

– Нет, мобильник увез охранник, мне с утра звонок был неизвестно из какого места. Хочу узнать, откуда.

– Ты, детектив хренов! Какого черта ты лезешь туда, куда тебя не просят? Ты кто? Дипломат? Вот и занимайся своими дипломами. А я милиционер, и буду заниматься…

– Своими милициями, – подсказал Иван. – Чего ты орешь? Случилось что?

– Я не ору пока, это я только примеряюсь поорать, ты еще не слышал, как я ору. Почему я все время должен опасаться за твою драгоценную шкуру? А у тебя все время то телефон не работает, то ты трубку не берешь. Кстати, – сказал он вполне нормальным тоном, – а что с телефоном?

– Не знаю, вчера работал. – Миша, – позвал Алексей.

Миша выдвинулся на передний план.

– Познакомься, Иван, это Михаил Некрасов, лейтенант, тоже работает по делу. Миша, позвони в отдел, пусть пришлют эксперта-телефониста, надо разобраться, почему телефон молчит.

Миша достал мобильник и начал нажимать на кнопки.

– У тебя вообще какая-нибудь связь есть? – спросил Алексей.

– У охранника есть.

– У охранника… А у тебя? – У меня, получается, нет.

– А где твой мобильный, я что-то не понял?

– Увезли к начальнику охраны холдинга, чтобы узнать, откуда звонили.

– Ты хочешь сказать, чтобы узнать, кто звонил?

– Звонила моя любовница – Ландыш. Только я не понял, откуда. Она звонила рано, что ей несвойственно, слышался шум. Стало интересно, вот я и попросил узнать, откуда.

– Ну, это глупости. Узнать, кто звонил, можно. Но узнать, откуда звонили, если звонок специально не отслеживать, нельзя. Это надо с сотовым оператором связываться через милицию.

– Значит, напрасно я трубку в чужие руки отдал? – Значит, напрасно. Вообще, я тебя просил без самодеятельности? Просил. А ты что делаешь?

– Понимаешь, у тебя сейчас дел по горло, а у меня собственная охрана, – с некоторой гордостью сказал Иван, – вот я и решил, что займу ее, охрану, то есть, – уточнил он, – делом.

Подошел Миша.

– Сейчас приедет, – сказал он, – только еще спросили, может, телефон за неуплату выключен?

– За неуплату? Это вряд ли. Лидка все квитанции сохраняет. Можно посмотреть. Да она сама с минуты на минуту явится, я спрошу.

– Кто явится?

– Лидия, подруга, которая в этой квартире живет, когда я за рубежом работаю.

– Ты с ней заранее договорился? – Да, еще позавчера.

– Позавчера, значит, – сказал Алексей задумчиво, – позавчера.

В дверь позвонили, охранник привычным движением выхватил пистолет.

– Ты, парень, расслабься, – сказал ему Алексей, выходя в коридор, это наш сотрудник, наверное.

Глазка в двери не было, пришлось спросить, кто. – Служба связи, – сказал в ответ мужской голос. А службу связи мы не вызывали, кажется. Алексей сделал знак охраннику, чтобы тот спрятался за дверь, знаком отправил Мишу в малую гостиную, а Ивана – на кухню. Сам открыл дверь и посторонился, пропуская в квартиру мужчину с ящиком, в котором лежал моток провода. Провод был не телефонный, это однозначно. Мужчина был накаченный, в надвинутой на лоб кепке, рабочих брюках, клетчатой рубашке и тяжелых «солдатских» ботинках.

– Ты, что ли, хозяин? – спросил он Алексея.

– Я, – ответил тот, – только я никого не вызывал. – А я вот пришел, – сказал «связист», резко выхватывая из ящика продолговатый предмет.

Баллончик с газом, подумал Алексей. Воспользоваться им налетчик, конечно, не успел, потому что сразу оказался в горизонтальном положении, да еще с вывернутой рукой. Обалдело обводя глазами собравшихся вокруг него мужчин, он тихонько ругался матом, боясь пошевелиться под мощным телом охранника холдинга.

Алексей вызывал следственную группу.

– Ты что, Пронин, носом преступления чуешь, что ли? – удивленно спросил его дежурный, – как куда ни поедешь, блин, так труп.

– Не труп, а преступник пойманный.

– Тогда чего следственную группу на место вызываешь? Тащи его в обезьянник, потом следователь допросит.

– И то верно, видимо, я заработался.

Наталья не находила себе места. До прихода парикмахера оставалось еще около часа, а ей, кажется, нечего делать. Полину она с трудом уложила спать, пообещав ей, что точно, честное слово, даст ей побрызгаться своими духами перед выходом в театр. Конечно, как же можно спать, когда столько дел: игрушки собрать в сумку, туда же сложить мультики и книги, а еще пластилин и фломастеры! И не все, что дома есть, а только некоторые! Выбирать надо. Поэтому обычное дневное укладывание превратилось в настоящее приключение с длинными уговорами и обещаниями.

Наталья еще раз просмотрела вещи Полины. Кажется, ничего не забыли. Конечно, не страшно, если и забыли что-нибудь, всегда найдется возможность недостающую вещь переправить в квартиру родственников. Полина там ни в чем не будет нуждаться, да и скучать Танюша ей не даст – это факт. А как она сама будет без дочки целую неделю, непонятно. Почему-то она определила для себя этот срок – неделю. А там – кто его знает? Может быть, преступника поймают уже сегодня или завтра, а может быть, никогда не поймают. Позвонить, что ли, Ивану Ильичу? Почему-то позвонить очень хотелось. Что она ему скажет? Спросит, как у него дела? Интересно, он примет ее за ненормальную или нет? Глупости, не будет она ему звонить. Или все-таки позвонить? Ведь у него вчера что-то произошло? Позвонить! Она решительно достала мобильник. Ни один номер не ответил. Жаль. Он так ей нравился! Она смотрела на его фотографии, которые с гордостью показывала Анна Дмитриевна, и представляла себя рядом с ним. Особенно ей нравилась та, на которой Иван был изображен на фоне Эйфелевой башни. Одна рука у него свисала вдоль тела, а другая лежала на стволе дерева. Как раз под этой рукой Наталья бы уютненько уместилась. И эти мечты о нем постоянно подпитывались рассказами Анны Дмитриевны, которая в племяннике души не чаяла. Истории о нем были настолько красочны, что, кажется, Наталья его всегда знала, даже когда еще сама не родилась. Он ей даже снился. Иван был ровесником Ольги, и Анна Дмитриевна, видимо, питала тайную надежду на то, что они с Ольгой познакомятся, понравятся друг другу, и, кто знает, может быть, поженятся. Но судьба как-то не складывалась. Они с Ольгой ни разу нормально не встретились. Когда Иван был в стране, Ольга оказывалась на гастролях, а когда она возвращалась, он уезжал. Так и не получилось у них ничего. Иван, конечно, не догадывался об этих тайных планах своей тетушки, а если бы даже и догадался, наверное, не бросил бы свою невесту. Или не было у него тогда никакой невесты, она, кажется, только недавно появилась? Анна Дмитриевна с неодобрением рассказывала Наталье о том, что она узнала про увлечение племянника какой-то очень не подходящей для него девушкой. То есть совсем не подходящей. Наталья относилась к этим рассуждениям скептически. Что-то такое она предполагала. Девушка, которая появилась в жизни любимого племянника без ведома тетушки, никак не могла понравиться. Ну просто никак. Ведь Ванечке нужна была совершенно особенная, без изъянов, девушка. А таких на свете просто не существует. Потом она узнала, что девушка из очень богатой семьи, учится в МГИМО, Иван проводит с ней все свободное время, когда бывает в Москве. И Наталья решила перестать о нем думать. Для чего ей о нем думать, если он – практически женатый мужчина? Она и не думала, только иногда в ее мозгу вдруг возникал какой-то странный выплеск образов событий, которые могли бы быть, но не случились. Она представляла себя рядом с ним. Это был какой-то старинный дом, сад, дети, он рядом. Она по-хозяйски поправляет ему галстук, он целует ее в оба глаза. Такая семья, как у родителей. Она даже советовалась по этому поводу со своим однокурсником, который работал в психушке в отделении для алкоголиков. Он ей тогда сказал, что, в принципе, психическое здоровье – вещь очень относительная. Абсолютно здоровых, с точки зрения психиатра, людей нет. И поэтому, если она, Наталья, не кидается на окружающих и не впадает в длительно текущую депрессию без видимых на то причин, то может считать себя здоровой. А эти фантазии – результат пляски гормонов. И вообще, надо идти замуж, рожать детей и заниматься чем-нибудь менее сложным, чем реанимация новорожденных. Однокурсник был, кстати, не женат, к ее просьбе отнесся как к поводу завязать с ним отношения и еще почти месяц звонил ей домой, напрашиваясь на кофе. Машке это надоело, и она его отшила. Наталья потом долго мучилась оттого, что они обидели такого хорошего человека.

Мысли Натальи были прерваны звонком охранника, который предупреждал, что к ней поднимается парикмахер.

Иван ждал Лидку. Они договорились встретиться в два часа, но было уже четверть третьего, а она все не шла. После того, как Алексей увел мнимого телефониста, Иван быстро навел в коридоре порядок, напоил своего телохранителя кофе и стал ждать. Он, как обычно, привез подарки: Лидке – косметику, кожаную курточку и сумку к ней, а ее маме – целый пакет лекарств. Лидкину маму он не любил почему-то, но помнил, что она шила для его мамы платья, то есть прикасалась к ней, была с ней связана, и поэтому считал своим долгом помогать, чем мог. Вот лекарства привозил из Германии. Там пока подделок не было. Телефонист из милиции нашел обрезанный в подъезде телефонный провод и быстро устранил неполадку. Телефон бодро звякнул и тут же зазвонил. Лидка, подумал Иван, снял трубку и услышал голос Алексея.

– Пришла к тебе твоя подружка? – Нет еще.

– А ты с ней можешь связаться и перенести встречу?

– Я номер ее сотового наизусть не помню, надо в мобильнике смотреть, а его нет.

– Черт! А домашний помнишь? С кем она проживает?

– Проживает, как ты изволишь выражаться, она с матерью, но и домашний я тоже не помню.

– Тогда слушай сюда. Дверь не открываешь, сидишь смирно.

– Ты это серьезно? – Иван удивился так, что на самом деле сел.

– Серьезнее быть не может.

– Хорошо. А если я найду номер телефона, что сказать?

– Это ты сам придумай. В Воронеж срочно уезжаешь.

– Какой Воронеж?

– Ну ты и дебил. Если не в Воронеж, то Пензу. Придумай что-нибудь!

– А если встречу переносить, то на завтра? – Нет, я тебе потом скажу.

И Алексей отключился. Что же такое получается? Все-таки Лидка? Это она, что ли, мужика с нетелефонным проводом подсылала, чтобы его убить? Зачем? Что он ей плохого сделал? Срочно надо искать номер телефона. Иван зашел в мамину комнату. Здесь все оставалось так же, как при маме. Потом он зайдет сюда еще, а пока открыл ключиком в виде нательного креста, который всегда висел у него на шее, мамину шкатулку. На самом верху лежала записная книжечка. Иван открыл ее на букве П – портниха. Бисерным маминым почерком было написано: портниха Мария Геннадьевна, дочка Лида. Далее шли две даты, видимо, дни рождения. Мама всегда так делала – записывала дни рождения знакомых людей, чтобы не забыть их поздравить. В конце года она покупала ежедневник на будущий год и аккуратно отмечала в соответствующих числах дни рождения и памятные даты.

А в нижней строчке книжки был домашний адрес и номер телефона. Судя по почтовому индексу, портниха жила на Юго-Западе. Иван подумал, что мама, должно быть, всегда оплачивала ей такси.

Трубку долго не брали, наконец раздался негромкий голос Марии Геннадьевны:

– Слушаю!

– Мария Геннадьевна, это Иван Горчаков, здравствуйте!

– Ванечка, здравствуйте, вы из Берлина? – Нет, я в Москве.

– В Москве? А где же Лида? С вами? Она мне ничего не говорила.

– Нет, Мария Геннадьевна, Лида не со мной. Я бы хотел спросить, у вас есть номер ее сотового телефона?

– Да, есть где-то, сейчас я поищу.

Трубка брякнула, должно быть, Мария Геннадьевна положила ее на стол. Иван удивился: уже все имели радиотелефоны, трубки таскала обычно за собой. Неужели Лидка так бедствует, что не может сменить телефонный аппарат? Или ей наплевать на то, в каких условиях живет ее мать? А кстати, в каких она живет условиях? Иван ни разу не был в Лидкиной квартире. Вообще, что он о ней знал? Только то, что она – дочь Марии Геннадьевны. Ни фамилии, ни места работы, ни паспортных данных, на всякий случай! Ничего! Что за беспечность? Наконец трубка опять ожила:

– Ванечка, записывайте.

И Мария Геннадьевна, сбиваясь и путаясь, продиктовала ему двенадцать цифр номера. Иван, тоже медленно, повторил номер, поблагодарил женщину и с облегчением нажал отбой. Разговаривать было некогда. Быстро набрав номер Лидки, он с нетерпением постукивал костяшками пальцев по столу. Маму этот жест раздражал, она считала его признаком невоспитанности. Но сейчас было не до политесов.

– Але, кто это?

– Лида, привет! Извини, мы не сможем сегодня встретиться, я должен быть в другом месте.

– Да я уже близко, через минут тридцать буду.

Иван с облегчением вздохнул – ничего не надо было выдумывать.

– Я ждал тебя в четырнадцать часов, как мы договорились. Сейчас уже почти половина третьего. На четырнадцать сорок пять у меня назначена другая встреча. Я ухожу тотчас.

– Я тебе звонила раз пять, что опоздаю. Ты и правда не можешь меня подождать?

– Все, Лида, я даже разговаривать уже не могу. Я тебе позвоню.

– Блин, ты все испортил!

В ее голосе было столько досады, что он опять засомневался: может быть, не она? Конечно, не она. Да, Лидка была, что называется, не его круга. Но именно потому она не могла придумать многоходовую комбинацию, какой представлялось сейчас Ивану дело об убийстве его родственников. Тем более, эти «жучки»… Где она их могла взять? Если только она не резидент японской разведки. Хотя, может быть, и резидент. Кому первому пришла в голову идея оставлять квартиру на Лидкино попечение? Вот только не Ивану. Кажется, она ему позвонила и попросилась пожить месяца на два-три. Это было… Когда же это было? Года два или три тому назад. Странно, что он решился на это, ведь всегда дорожил своим личным пространством, берег его от посягательства, даже с той же Ландышкой предпочитал встречаться на даче. Как он мог допустить постороннего человека в квартиру своих родителей? Кажется, главным аргументом тогда была так поразившая воображение милиционера Алексея пальма. Он просто не мог оставить ее без ухода, ведь это было мамино любимое растение. Они покупали эту пальму с папой совсем маленьким росточком, тряслись над ним, поливали, опрыскивали, укрывали от солнца летом и ставили к батарее зимой, пересаживали, подкармливали, в общем, любили. Дай Бог, все закончится благополучно, он никогда больше никого не пустит на свою территорию. А пальму можно будет отвезти к Наталье Голицыной. А почему нет? Квартира у нее большая, красивая, места много. Вот в гостиной на первом этаже – самое для нее место. И навещать ее, пальму, конечно, будет можно. А нужна ей эта пальма и он сам с ней вместе? Ведь рассказывала ему тетушка про девушку, которая осталась одна с ребенком, а он не слушал. И не то что намекала, а прямо говорила, что эта девушка для него – пара, а Ландыш – не пара. Откуда она узнала про Ландыш, он не догадывался. Но откуда-то узнала. Вообще, столько событий прошло за это время! Он приехал в Москву позавчера. Почти сразу встретил Наталью в Смоленском гастрономе и не узнал. Через пять минут потерял! Утром следующего дня ее нашел и сразу наткнулся на труп. Вечером обнаружил в собственной квартире отравленное вино, а приехавшая опергруппа вытащила из разных мест его жилища восемь «жучков». В его личном пространстве поселилась охрана. А сегодня его приходили, похоже, убить. Почему? Надо включать мозги! Он это умел делать. Да, еще ведь была встреча с Ландыш, вернее, две: одна – у нее дома, другая – у него. От этих свиданий остался отвратительный осадок, этакий гадкий привкус. Видеть Ландыш не хотелось. Но сегодня он пойдет с ней в Большой театр по двум причинам: вопервых, потому что хотелось встретиться с Натальей, а во-вторых, вспомнить ее сестру – Ольгу. Он ее знал, но мало. Тетушка все время пыталась его с ней познакомить. Однажды они даже сидели рядом за столом на дядином дне рождения, но ничего не вышло. У него не было настроения знакомиться «по наводке», и она не проявила никакого интереса. Когда он узнал, что она беременна, все как-то решилось само собой. Потом она погибла. Тетушка и дядя очень тосковали, стали заботиться о ее дочке и сестре. Кстати, Полина, кажется, дочь Ольги. Но почему-то она называет мамой Наталью, да еще активно ищет для себя папу. Он в этом убедился. Надо кого-нибудь спросить, как это случилось. А где ее настоящий отец? Или это очередной «погибший летчик»? Очередной «подлец, бросивший беременной доверившуюся ему девушку»? Но Ольга, судя по всему, не была наивной простушкой и могла за себя постоять. Что же случилось? Да, столько загадок сразу он еще никогда не решал. Действительно, надо включать мозги. Времени до театра осталось около трех часов. Надо съездить пообедать и одеваться. А до этого узнать, что там с его сотовым телефоном.

Наталья сидела перед зеркалом. «Куафёр» только что закончил ее причесывать. Получилось элегантно и очень красиво. Отражением в зеркале она была довольна. Кажется, ничего больше делать было не надо, но Анатолий позвонил и сказал, что минут через двадцать прибудут косметолог-визажист и няня. Няня заранее не планировалась, но Толя решил, что она не помешает. Когда Полина проснется, она должна быть под присмотром, для этого и нужна няня. А за полчаса до него позвонила Машка и заявила, что платье она купила, но на оплату покупки ушли все ее наличные деньги, и она сейчас заедет к Наталье, чтобы та одолжила ей тысяч пять на прическу и макияж. Наталья все решила по-другому. Она просто задержала парикмахера. Он причешет Машку, а Анатолий за все заплатит. Это будет справедливо.

Визажист, няня и Машка с платьем приехали одновременно. Платье было роскошное: ярко-зеленое, под Машкины глаза, длинное, с разрезом по подолу до бедра. Машка сразу села на Натальино место перед зеркалом. Парикмахер – молчаливый мужчина с красивыми черными глазами и ухоженными руками – от удовольствия только крякал: волосы у Машки были роскошные. У Машки вообще все было роскошное: глаза, волосы, кожа. Ноги, правда, не длинные, а вполне нормального размера. Как это Анатолий решил ее пригласить? Вот теперь думай, как у них сложится. Наталья села поудобнее, приготовилась меняться. Она, конечно, накладывала на веки тени, красила губы, но это было самодеятельностью. Перед важными мероприятиями ее лицом всегда занимался профессионал. Наталья обычно сразу закрывала глаза, а когда открывала, ахала от удовольствия – так себе нравилась. Но сейчас отключиться не удалось. Сначала проснулась Полина, увидела няню и шумно обрадовалась. Все должны были разделить ее восторг. Потом Машка начала рассказывать, как выбирала платье. Названия бутиков перемежались с перечислением знаменитых фирм, цветом и длиной одежек. Наталья, которая терпеть не могла длительных походов по магазинам, моментально запуталась и попыталась переключить мысли на что-нибудь более понятное, но Машка проявила бдительность и не позволила ей отойти от темы.

– Ты только послушай, – почти орала она, пытаясь перекричать шум фена, – я захожу, а они – ни малейшего внимания. Болтают о каком-то Артурчике. Я, конечно, иду себе, разглядываю вешалки с платьями. Потом спрашиваю, вежливенько так, сколько стоит. А одна повернулась, обдала меня презрением и говорит:

– Женщина, вы это не потянете.

Ну, я завелась. Потребовала старшего продавца, заставила эту презрительную извиниться, потом перемерила у них штук десять разных платьев, во всех нашла изъяны и отбыла в очень довольном состоянии духа.

– Что-то я не поняла, а где ты все-таки платье купила? – робко влезла в словесный Машкин поток Наталья.

– Ты меня не слушала, что ли? – Машка от удивления резко повернула голову и ойкнула, обожженная плойкой.

– Да я слушала, только не поняла.

– Ну и не буду тебе больше ничего рассказывать, – обиженно сказала Машка, потирая покрасневшее ухо.

– Да ладно, не сердись, – сразу предложила помириться Наталья, – я правда не поняла.

Машка оживилась, встрепенулась и повторила рассказ с новыми подробностями.

Наконец, головы и физиономии были приведены в порядок, всем зеркалам в квартире уделено должное внимание, платья разложены по креслам, выбраны аксессуары, даже отрепетирована походка на высоченных каблуках. Можно было обедать и одеваться. В это время позвонил Анатолий.

– Наташ, ты не знаешь, где твоя подруга? В его голосе звучала настоящая тревога. – Знаю.

Наталья совсем не хотела его успокаивать, пусть понервничает. Уже так давно он ни о ком не заботился, кроме них с Полиной. Пусть помучается!

– Ну? – торопил ее братец. – Что? – Где? – Кто?

Их разговор напоминал беседу двух придурков. Но Наталья могла себе это позволить, ведь Анатолий был для нее по-настоящему близким человеком.

– Наташка! – угрожающе заревел он как медведь. Она нисколечко не испугалась. – Ты имеешь в виду Машу? – Да, да, да!!

– А, Ма-ашу? Она у меня. Мы только что подчепурились и сели обедать.

– Дай ей трубку.

Наталья протянула трубку Маше. Та взяла ее двумя пальчиками, как опасный предмет, и вышла в другую комнату.

Интересно, подумала Наталья, интересно. Толя – человек свободный, богатый, раскованный, ему тоже хочется пожелать счастья. Именно счастья, а не мимолетного удовольствия, коим он бездумно заполняет свое личное пространство.

Машка вернулась в комнату с нарочито деловым видом, подошла к столу и стала переставлять тарелки, перекладывать ножи и вилки, двигать стаканы.

– Машка, сядь уже, – попыталась привести подругу в сознание Наталья.

Машка счастливо улыбнулась и присела на краешек стула. Все будет хорошо.

Следователь Михайлов оказался в городе, поэтому прибыл в отделение довольно быстро. Алексей дожидался его в кабинете. Задержанного поместили в обезьянник под присмотр дежурного. Там, кроме него, обитали двое бомжей и девица сомнительного вида, взятая «на кармане». По горячим следам расколоть «телефониста» не удалось, хотя разговаривали с ним серьезные люди. Удалось выяснить, что его наняла молодая женщина для того, чтобы выключить хозяина квартиры на двадцать-тридцать минут. А потом – впустить в квартиру человека и уйти. Когда начали детально опрашивать по приметам женщины, «телефонист» замкнулся и разговаривать перестал. Вот сейчас с ним должен был поговорить Константин Петрович.

Было почти пять часов. Как бы не опоздать! Все ребята уже в театре, отзвонились и доложили. А он решил не рисковать. Как только получил сведения о женщине, которая заказала преступление, быстро позвонил Ивану Горчакову и предупредил об опасности, которая, возможно, исходит от его подруги Лидии. Насчет Ландыш Мирзоевой позаботится Вадим. В его задачу теперь входит слежка за Иваном и его любовницей в театре и по дороге домой. Кроме того, рядом с Иваном в театре будет телохранитель холдинга – об этом Алексей тоже позаботился. Ну а третью женщину, которая постоянно путается в этом деле, – Наталью Голицыну – он берет на себя.

Три женщины. Каждая из них может быть причастна к преступлению. Две из них знакомы с Иваном давно, зато третья почему-то постоянно оказывается в гуще событий. Если бы «телефонисту» заказал Ивана мужчина, Алексей вздохнул бы с облегчением. Ан нет! Женщина! Ищите женщину. Конечно, Наталья не похожа на преступницу, но Алексей был не склонен особенно доверять внешним данным. Его бывшая жена тоже, в то время, когда он за ней ухаживал, была похожа на ангела во плоти. А одна дамочка, которая долго водила все отделение за нос, и тоже, кстати, имела внешность невинной жертвы, в конце концов оказалась самой настоящей убийцей трех человек. А мотив убийства был самый прозаический – квартира в Москве.

А почему только эти три женщины? Может быть, есть четвертая? Или пятая? Короче, еще одна? Надо сесть и подумать. А пока – срочно ехать домой, собираться.

Почему-то он очень волновался. Последний взгляд, брошенный, уже на ходу, в зеркало, подтвердил, что одежда сидит идеально. Он себя таким не знал. Бабушка покупала ему немаркие добротные вещи на вырост, а он всегда мечтал носить одежду по размеру. Поэтому, когда заработал первые деньги, пошел в магазин мужской одежды и выбрал брюки и пиджак на свой вкус. Хотя оказалось, что это все те же практичные вещи. А этот костюм был скроен как-то так, что ладно облегал его фигуру и делал ее красивее, что ли. Главное, чтобы костюмчик сидел. Наталье должно понравиться. Хотя, может быть, по ее понятиям, он одет не так, как надо? Вообще, что за фантазия – белый смокинг? По всем канонам, мужская одежда в вечернее время – только черная. Или не так? Водитель шевелил губами, видимо, что-то тихо говорил ему. Алексей, уже в который раз, убедился в предусмотрительности полковника Сухомлина: он просил только подходящую для имиджа машину, а ему выделили автомобиль с водителем. У водителя топорщился пиджак – наплечная кобура. Все под контролем.

– Вы, товарищ майор, меня не слушаете? – Теперь слушаю, извините, отвлекся.

– Вы с дамой выйдете не у главного входа, а во дворе. У нас пропуск. Там вас встретит ваш подчиненный и проведет в ложу. Временной интервал – всего пятнадцать минут, потом двор будет закрыт. Поэтому, пожалуйста, предупредите даму, чтобы была готова.

Алексей набрал номер телефона Натальи. Трубку она взяла сразу.

– Наталья Сергеевна, я прошу вас быть готовой, мы будем через пятнадцать минут.

– Алексей Николаевич, а можно, Машка с нами поедет и няня тоже?

– Не получится, у нас пропуск на три лица и водителя для проезда во двор театра.

– Как же быть?

– А Мария Викторовна с кем должна была ехать? – С Анатолием, только она пришла ко мне, и я думала, что она с нами поедет.

– Может быть, вы такси вызовете? – Да, придется.

– Все, готовность номер один через… – посмотрел на часы, – двенадцать минут.

Иван твердо решил не заходить в квартиру Мирзоевых, просто позвонил из машины, что скоро будет около подъезда. Но, когда водитель остановился, из парадной вышел консьерж и доложил, что господина Горчакова ждут. Не объяснять же незнакомому человеку, что он не хочет покидать суверенную территорию, какой представлялась ему сейчас машина с водителем и бодигардом. Кстати, на небольшом расстоянии за ними следовала еще одна машина, набитая под завязку телохранителями. Бодигард вопросительно взглянул на Ивана, тот кивнул. Начался спектакль с названием «Прибытие важной персоны на свидание с бывшей невестой». С переднего сидения выскочил телохранитель, оглядел окрестный пейзаж бдительным взглядом, уделяя особое внимание окнам и чердакам стоящих во дворе зданий. Водитель тоже вышел, обошел машину, огляделся, открыл Ивану дверь и почтительно отошел. Когда Иван покинул пределы автомобиля, тот бодигард, который с переднего сидения, пошел перед Иваном, а тот, который водитель, стал усиленно прикрывать тылы. Все очень серьезно.

Ландыш стояла перед зеркалом в передней. Перед ней, стоя на коленях, расположилась ее мать, которая что-то делала с подолом роскошного длинного платья. Увидев Ивана, она с трудом поднялась и прикрыла нижнюю половину лица платком. Чудеса! А дочка одета совсем по-европейски: декольте, открытые туфельки, сумочка, духи.

– Здравствуйте, Малика Габдулхаковна, – почтительно, прижав левую руку к сердцу, поздоровался Иван.

Она кивнула.

– Ладно, иди, мама, – сказала Ландыш, – здравствуй, Иван.

– Здравствуй, хотя мы здоровались утром.

– Это было несерьезно, – сказала она быстрым шепотом и, воровато оглянувшись, подставила щеку для поцелуя.

Он прикоснулся губами к душистой щеке, отстранился и деловито взглянул на часы.

– Мы опоздаем.

– Никуда мы не опоздаем. Ты же знаешь, такие мероприятия обычно не начинаются вовремя: то родственники опоздают, то вип-персоны не приедут. Так что расслабься и получи удовольствие.

Она засмеялась своей сомнительной шутке и, приглашая его подурачиться вместе с собой, подвела к огромному зеркалу на стене и взяла под руку.

– Смотри, какая классная парочка, – сказала она, вдоволь налюбовавшись своим отражением, – чем не жених и невеста?

Они выглядели действительно очень хорошо: респектабельная молодая пара, получившая приглашение в Большой театр, где собирается весь московский бомонд. Он постарше, стройный, спортивного вида, явно с интеллектом, она – ослепительно молодая красивая женщина, одетая для шикарного вечера. Он молчал. Она немного подождала, потом отпустила его руку и сказала безразлично:

– Да. Ну, пошли.

Увидев стоящих перед квартирой телохранителей, она в первое мгновение охнула и отступила назад, но сразу успокоилась.

– Ты повысил статус?

– Повысил, пошли скорее.

До театра ехали в полном молчании.

Наталья с досадой нажимала на кнопки телефона. Все известные номера такси были заняты. Машка, напротив, была безмятежна.

– Что ты волнуешься? – спокойно спросила она. – Ты успокойся.

– Как ты поедешь? Как ты встретишься с Толей? – Да перестань ты! Он сейчас приедет. – Кто приедет?

– Анатолий Дмитриевич приедет и заберет меня и няню.

– Ты! Ты знала и молчала?

– Ну и молчала, что тут особенного?

– Да ничего особенного, только я тут икру всю выметала, а ты наблюдаешь и помалкиваешь.

– Ну Наташ!

– Все, я с тобой поссорилась.

– Глупости, никто ни с кем не ссорится, у всех ровное настроение, все едут в театр.

– Как же я это выдержу?

– Мы все рядом. Слушай, а где Полина?

– А я тут, – Полина вошла в комнату и закружилась, держась пальчиками за подол длинного праздничного платья.

– Красавица ты наша! – Сказала Машка, обнимая девочку.

– Маша, не трогай меня, ты всю красоту помнешь! – Твою красоту ничто и никто не сможет помять. – Полина! – Няня быстро вошла, взяла Полину за руку и увела.

– Слушай, почему она всегда Полину уводит, когда я с ней разговариваю? – удивленно спросила Машка.

– Отрабатывает зарплату, считает, что ребенок не должен находиться в компании взрослых. Но вообще это уникальный человек. Представляешь, может посидеть с ребенком в любое время суток.

Машкин телефон, который лежал перед ней на столе, вдруг задрыгался, а потом заквакал – это такой звонок она выбрала для Натальиного братца.

Машка схватила его с виноватой улыбкой:

– Слушаю, Анатолий Дмитриевич!

Смотреть на Машку, когда она разговаривала по телефону, было смешно. Она кивала головой, как будто собеседник мог ее видеть, разводила руками, возмущенно подергивала плечом. Наталья в такие минуты замирала от изумления. По Машкиным ужимкам вполне можно было составить представление о содержании разговора, а также об ее отношении к собеседнику. Сейчас Машка только кивнула, сказала, что, мол, сейчас, и закрыла крышечку мобильника. Весело вскочив со стула, она закричала:

– Полина, Вера Александровна, пойдемте! Все, мы уходим.

– Полина поедет со мной, а няню можешь забирать.

Машка скорчила недовольную рожу, но делать было нечего. Вера Александровна стояла уже перед входной дверью, что-то говоря Полине на ухо. Полина смеялась, как будто ее щекотали.

– Мама, а мы скоро поедем?

В это время зазвонил телефон внутренней связи. Охрана предупреждала, что «в квартиру поднимается милиция в белом костюме». Белый цвет костюма на милиции, видимо, настолько поразил охранника, что он интонационно выделил это слово, придав ему особенный смысл. В дверях возникла маленькая давка. Машка и Вера Александровна выходили, но Машка затормозила, увидев Алексея. Вера Александровна при этом продолжала движение. А Наталья пыталась выглянуть в открытую дверь. Полина взяла ее за руку и потянула к себе:

– Что ты выглядываешь, как в малышовой группе? Нельзя себя так вести, ты же в красивом платье.

Наталье почему-то стало стыдно: и в самом деле, что это она?

– Ты у меня молодец, – сказала она и погладила дочурку по голове.

В это время пробка в дверях рассосалась, и в прихожую торжественно вступил Алексей. Конечно, было от чего изумиться и Машке, и охране. В проеме двери стоял красивый высокий мужчина в ослепительно белом смокинге с букетом в руке.

– Это вам, – сказал он, смущенно и как-то неловко протягивая ей цветы.

– Мама, он цветы принес! – закричала Полина.

– Спасибо, Алексей Николаевич, – тоже смущенно проговорила Наталья. – Выглядите вы супер!

– Да и вы – тоже.

Он еще больше смутился, а Наталья вдруг пришла в себя и стала распоряжаться:

– Так, Полина, быстро в машину. Я ставлю цветы и тоже иду.

– Ставьте букет, Наталья Сергеевна, пойдем все вместе, – быстро включился Алексей.

Машина, большая, как вагон, стояла прямо у подъезда. Алексей вышел первым, быстро открыл заднюю дверь и усадил Полину. Потом еще раз огляделся и сделал знак Наталье. Она устроилась рядом с дочкой, он обошел сзади автомобиль и сел рядом с водителем. Во дворе было пусто, многие жильцы, видимо, были на даче – погода манила за город. Даже странно – такой май, как будто июль. Правда, с середины следующей недели обещали похолодание. Боковым зрением он видел, как Наталья поправляет дочке заколку в волосах. Да уж, она была хороша! Яркое синее платье очень шло к ее глазам. Больше он ничего не успел разглядеть, потому что сразу будто ослеп. Стоп! Если развивать эту тему дальше, можно далеко зайти. Он, отгоняя ненужные мысли, поерзал на сидении.

– Как вы там? – спросил он, повернувшись.

– Хорошо, – ответила весело Полина, – какая у тебя большая машинища!

– Полина, сколько раз я тебе говорила, что взрослым людям нельзя говорить «ты», только «вы».

– Ах, оставь, – слегка наклонив головку и махнув рукой, манерно проговорила Полина.

Так, подумал Алексей, или детсад, или телевизор, или мамины фокусы.

– Удивительно, как ты перенимаешь нянины манеры, – сказала спокойно Наталья, – я с ней поговорю.

– Не надо ее ругать, мама, она такая забавная!

Алексей не выдержал и захохотал. Наталья тоже засмеялась. Водитель повернул голову назад, посмотрел на Полину и озорно подмигнул ей. Поездка начиналась замечательно. Только бы Наталья не была во все это замешана! Кто угодно другой, только не она!

Время поджимало, но пробок на улицах не было, гуляние закончилось вчера, а сегодня город отдыхал. При подъезде к театру водитель стал еще более собранным. Спокойно, но в то же время быстро, он предъявил пропуск у ворот, ведущих во внутренний двор Большого. Машина остановилась у технического подъезда. Алексей сразу увидел Мишу Некрасова, который уже открывал заднюю дверь, выпуская Полину. Алексей подошел к Натальиной двери и подал руку:

– Прошу!

Сначала показалась нога в странно маленькой туфельке, как у Золушки, подумал Алексей. Потом рука с театральной сумочкой. Потом вся Наталья – с поднятыми от затылка и уложенными в замысловатый жгут блестящими волосами, в струящемся платье, чуть-чуть пахнущая какими-то умопомрачительными духами. Аромат духов завораживал и лишал Алексея способности правильно ориентироваться в пространстве, месте и времени. Наваждение какое-то! Только бы не она!

Они шли по извилистым коридорам, и он не понимал, как это театр, кажущийся таким широким снаружи, вдруг оказался таким длинным изнутри. А Миша ориентировался хорошо, вел Полину за руку, открывал одну за другой двери, и, в конце концов, они оказались в ложе, находящейся рядом со сценой. В ложе был полумрак, хотя в зрительном зале ярко горел свет. Полина с удовольствием обследовала все пространство, выбрала для себя кресло и, очень довольная, уселась, поправляя платье.

– А где остальные? – спросил Алексей.

Места было много, хотя стояло всего четыре кресла. – Должны быть в соседней ложе, – ответила Наталья, осматриваясь.

Она чувствовала себя, видимо, привычно в этой бархатной красоте. А он струхнул. Все было слишком шикарно. Он был в Большом театре впервые и вел себя, наверное, как папуас в Лувре. Сверкала огромная люстра под потолком, искорками вспыхивали бриллианты в ушах и на пальчиках дам. Тонко пахло духами. Зрительный зал глухо гудел. В оркестровой яме музыканты настраивали инструменты: звучали рулады духовых, ударник трогал палочками кожу барабана – привычный шум оперного театра. Если бы неделю тому назад ему сказали, что он, в здравом уме и трезвой памяти, сам, добровольно, пойдет слушать оперную музыку, он бы ни за что не поверил. Музыка существовала для него только в том виде, в котором ее подавали средства массовой информации. А главное средство информации для большинства населения нашей необъятной родины – это телевизор. А что у нас постоянно показывают по телевизору? Правильно, или дебильные юмористические передачи с участием супружеской четы, или концерты незатейливой музычки в исполнении таких же незатейливых «фабрикантов». Бывали редкие моменты, когда он смотрел канал «Культура», но только не классическую музыку, а что-нибудь попроще.

– Где вы хотите сесть, Алексей Николаевич? – деловито спросила Наталья.

– Да все равно, я вообще-то на работе.

– Жаль, мне хотелось бы, чтобы вы получили удовольствие от посещения Большого, для меня это всегда праздник.

– А вы часто здесь бываете?

– Раньше да, часто, а сейчас почти год не была, не было повода.

В дверь постучали. Алексей открыл и впустил в тишину ложи шум фойе и толпу родственников. Анатолий опирался левой рукой на тросточку, а правой обвивал за талию Марию Викторовну. Танюша стояла рядом с Александром. Все-таки есть смысл в том, что люди в театр наряжаются. Алексей видел их на даче: в шортах и футболках. Они и тогда показались ему очень красивыми, а уж сейчас!

– Привет, – сказал Анатолий, шагнув в ложу, – Маша столько нам рассказывала о вашем преображении, что мы рискнули вас потревожить. Да, – сказал он, удовлетворенно оглядывая Алексея, – красив!

– Здравствуйте, – ответил Алексей, – пожимая руки мужчинам и целуя женщинам.

– Ах, ах, ах! – закудахтала Машка. – Какой джентльмен!

– Да ладно вы! – вступился за смутившегося в конец Алексея Саша.

– Наташ, в общем, придется на сцену выйти, меня режиссер предупредил только что. Ты пойдешь?

Он говорил, обращаясь к Наталье, а смотрел при этом на Алексея.

– Конечно, – без колебаний сказала Наталья.

– Не хотелось бы, – одновременно сказал Алексей. – Значит, ты не пойдешь? – Пойду, конечно.

– Тогда и я пойду вместе с вами, – решил Алексей. – Резких движений не делать, слушаться меня беспрекословно. Понятно? – все кивнули, что понятно. – Не думаю, чтобы здесь что-то случилось, но лучше подстраховаться.

Прозвенел звонок, свет начал медленно гаснуть. Толпа родственников развернулась и стала перебазироваться на свои места. Полина ушла вместе с ними. Она сразу, как только увидела Танюшу, приклеилась к ее руке и стала проситься посмотреть, где они сидят. Алексей и Наталья остались вдвоем в полумраке ложи. Алексей уже давно приметил своих ребят. Где они стоят? Миша по дороге сказал, что обе ложи и сцена хорошо контролируются, что еще в зале несколько випов (так они называли VIP-персон), поэтому все зрители проверялись на металлоискателе, все чисто. Миша выглядел тоже супер: костюм, галстук, ботиночки – все классно. Да, кажется, все на месте: перед сценой стояли двое, перед ложей – еще один. Видимо, были еще сотрудники внутренней охраны театра, которые сидели на зрительных местах.

Занавес стал медленно уползать, и откуда-то сверху зазвучал женский голос. В образовании Алексея было много пробелов, и сейчас он жалел, что не получил даже начальных музыкальных знаний. Что голос был удивительным, он понимал, что он никогда такого не слышал, понимал тоже. Не понимал только, вернее, не знал, что этот голос пел. Это была какая-то, наверное, ария на итальянском языке. На сцене висел огромный портрет Ольги Трубецкой, и в Большом театре звучал ее живой голос.

Наталья закрыла лицо руками. Алексей подвинул свое кресло и осторожно обнял ее за плечи. Она не отстранилась, только замерла. Плечи ее вздрагивали.

Господи, подумал Алексей, сколько же ей пришлось пережить! А тут еще я со своими подозрениями.

Наталья отняла руки от лица, судорожно открыла сумочку и достала носовой платок. Аккуратно промокая слезы, она пыталась улыбнуться.

– Спасибо вам, Алексей Николаевич, – с трудом проговорила она, – постараюсь взять себя в руки. Извините меня. Будем слушать.

Он перестал ее обнимать и удивился той нежности, которую вдруг испытал только что. Надо же! Он думал, что ни к одной женщине у него больше не будет никакой любви. Никогда! А вот надо же!

А голос заполнял все пространство, улетал ввысь и пел о великой любви, которая, как известно, дается только избранникам богов.

Алексей с тревогой всматривался в лицо Натальи. Она сидела к нему вполоборота, и он видел только ее правую щеку. Но, судя по щеке, вроде все было пока нормально. Он отодвинул свое кресло и постарался вглядеться в зал и в действие на сцене. В зале публика неотрывно смотрела на сцену, некоторые даже подались вперед, видимо, чтобы лучше видеть. А на сцене был балет. Под этот дивный голос танцевали двое. Они то сливались под струящиеся звуки, то расходились в разные концы сцены. И казалось, что голос и танец неразрывны. Наталья сидела теперь с напряженной прямой спиной и неотрывно смотрела на сцену. О чем она думала? О сестре? О себе? И опять пришло это чувство, когда теплеет в груди, хочется заслонить ее от всех, защитить от всего зла мира, взять на себя все ее беды.

Голос звучал, на сцене менялись декорации и танцоры, выходили знаменитые певцы и тоже что-то пели. Алексей слушал и смотрел во все глаза. Он был, что называется, на службе, но одновременно он был счастлив от музыки, от почти нереальной близости Натальи, от этого волшебного вечера. Наконец, объявили антракт. Наталья посмотрела на него вопросительно:

– Мы не пойдем прогуляться? – Наверное, нет.

В ложу постепенно собрались родственники. Женщины прятали покрасневшие от слез глаза, мужчины были серьезны. Наталья встала и взяла Алексея под руку. Это было проделано с такой естественностью, что никто, казалось, ничего особенного не заметил. Просто взяла под руку, что тут такого? Алексей приосанился и встал спиной к зрительному залу, закрывая Наталью от всех.

Полина подпрыгивала, вертелась на одной ножке, видимо, устала сидеть неподвижно.

– Девочки, может быть, шампанского? – лихо подкручивая воображаемые усы, спросил Анатолий.

Шампанского никто не хотел.

– Вот минералочки бы, – робко попросила Машка. – Да, газированной, – подхватила Танюша.

– Саш, устрой, – вынимая бумажник и отдавая его брату, распорядился Анатолий.

– Как вы тут? – Маша с интересом оглядывала ложу.

– Хорошо, – ответила Наталья, – а вы там как?

– И мы хорошо, – гордо сказала Полина, – Маша собралась плакать, а дядя Толя ее утешал.

Попили минералочку, поговорили ни о чем, постояли, посидели. Настроение у всех было, как бы это сказать, напряженное. Для всех зрителей это просто был вечер памяти, а для них – семьи – вечер памяти родного человека. Есть разница. Почтеннейшая публика вернется домой к привычным делам и будет вспоминать приятный вечер, знаменитых людей, встреченных в театре, музыку, которую не так часто удается слышать. А у родных еще долго будет щемить сердце и болеть память, всколыхнувшая горькую волну воспоминаний.

В ложу вошел немолодой человек, и Наталья вдруг бросилась ему на шею.

– Андрей Федорович! Я думала, вы меня забыли! – Как же тебя можно забыть, маленькая красавица? Это ты перестала ходить к нам в театр.

– Я не могу, слишком многое здесь напоминает Ольгу. – Да, – сказал он задумчиво, потом встряхнулся и более оживленно спросил:

– А где дочка?

– Да вот же она. Полина, иди сюда.

Полина выглянула из-за спины Алексея. – Я тут.

Андрей Федорович подхватил Полину на руки:

– Малышка моя, – сказал он, гладя девочку по волосам. – Наташа, тут люди из Италии хотят взглянуть на тебя и Полину. Можно? Это близкие знакомые Оленьки.

Наталья хотела сразу ответить, но, видимо, вспомнив об Алексее, спросила:

– Можно, Алексей Николаевич? – Я думаю, можно.

Андрей Федорович вопросительно посмотрел на Наталью:

– Ты вышла замуж?

– Нет, – сказала Наталья, – это просто близкий друг.

У Алексея почему-то закололо в левой половине груди. Сердце, наверное? Какое, к черту, сердце? Он сильный тренированный человек, у ментов вообще сердце никогда не болит, его просто нет. Что тут особенного в том, что в ложу зайдут какие-то итальянцы? Только встать надо как-то удобнее, чтобы в случае чего…

Ложа заполнилась молодыми мужчинами, которые с интересом разглядывали Наталью и всех присутствовавших. Алексею это не нравилось. Ну, красивая женщина, и что теперь, надо так смотреть? В Италии свои женщины перевелись? С мужчинами зашла переводчица, которая вертелась между говорящими и постоян-но переводила с итальянского на русский и обратно. У Алексея было такое чувство, что говорит только она: сама спрашивает, и сама же отвечает. Итальянцы сразу стали говорить Наталье, что она очень похожа на Ольгу. Один из них, высокий, красивый молодой человек, сразу опустился на корточки перед Полиной. Наталья с тревогой взглянула на Алексея. Тот подошел поближе. Итальянец что-то сказал девочке, та не поняла и засмеялась.

– Алексей, что он говорит? – спросила она сквозь смех.

Итальянец жестом позвал переводчицу.

– Детка, синьор Витторио говорит, что ты очень похожа на свою маму, что ты такая же красивая, как она. И еще он спрашивает, ты умеешь петь?

– Я умею петь, но не так красиво, как Оля.

Переводчица перевела. Итальянец встал во весь рост, погладил девочку по волосам и грустно улыбнулся. Прозвенел первый звонок, гости стали уходить. Синьор Витторио обнял Полину и нежно поцеловал ее в щечку. Алексей смотрел на все это с тревожным интересом. Что за новости? Почему такой интерес к девочке? Кто этот итальянец? И еще ему не нравилось, что Наталья вдруг побледнела и села в свое кресло так, как будто ее не держали ноги.

Иван старался не смотреть на эту ложу. У них с Ландыш были места в партере, в середине ряда – Юсуп Ильдарович постарался. Поэтому, как только в ложе появилась Наталья, он сразу ее увидел. И Полину, конечно, увидел тоже. И Алексея. Алексей в смокинге держался уверенно, как будто всю жизнь его носил. Иван знал, что правильно носить одежду – своего ро-да искусство. Этому долго учатся и иногда до конца карьеры научиться не могут. Хотя, кажется, ничего особенного. Но одежда, как вино, должна быть уместна. К смокингу, например, требуется нарядно одетая дама и определенные темы для разговоров, определенный выбор напитков и закусок к ним. В общем, смокинг – образ мышления. Так вот: Алексею этот образ определенно был к лицу. И лицо, кажется, преобразилось. Интересно, кто ему шьет? Или он купил этот костюм в бутике? Или он часто бывает за границей?

Что Наталья ТАК хороша, он не подозревал. Она ему казалась простоватой. То есть было понятно, что она умная и красивая женщина, но такой изысканности он увидеть не ожидал. А вот она вся: открытое платье, должно быть, длинное – ложа скрывала ее до половины, – длинная шея, макияж. Хороша! При этом она еще и вела себя, как королева: плавные движения, удивительно аристократический поворот головы. Кстати, фамилия ее матери – Трубецкая, а отца – Голицын. Это ведь почти дворянский бренд. Как же ее родители жили при советской власти? Кажется, отец был военным, а мать – врачом? Какие-то отголоски памяти услужливо доставали из глубин сознания нужные сведения. Странно, что он никогда о ней не думал. А вот во сне видел не раз. Определенно, надо с ней встретиться. Вдруг он ей тоже понравится?

В это время Ландыш, сидевшая по правую руку от него, вдруг начала рассказывать, кто есть в театре.

– Смотри, – говорила она ему интимным шепотом, – министр финансов с женой. Ну и прическа у нее! Так уже давно не носят. А вон этот, как его? Мусалимов.

– Кто это?

– Как, ты не знаешь? Это же известный миллионер, предприниматель. У него денег – как звезд на небе.

Иван засмеялся:

– В копейках?

– Ты зря иронизируешь. Папа говорит, что он, возможно, станет следующим президентом.

– Президентом чего?

– Ну ты вообще. Страны. – Страны? Тогда ой!

А что он хотел? Ландыш – плохо воспитанная, закормленная драгоценностями и восточной мудростью, не очень умная девочка. Ее еще долго надо воспитывать, доводить до ума, а для этого – любить. А он не любит. Ну не любит. Он это понял еще в Берлине, когда вдруг ощутил досаду от постоянного контроля, от назойливых звонков «просто так», от вида ее фотографии на столе, которая раньше его умиляла, а теперь стала раздражать. Почему он решил, что должен на ней жениться? Хотя, как честный человек, да, должен. Но не женится. Да и она, похоже, замуж за него не собирается. Интересно, почему? Он теперь сказочно богат, независим. Как и раньше, молод, симпатичен, не женат. А она не хочет за него замуж! Даже обидно. Ладно, посмотрим.

А она все дергала его за рукав, показывая очередную знаменитость, а в перерывах рассказывала про Мусалимова. У папы с ним совместный бизнес. Он купил гостиницу «Спейс», два ресторана в центре и огромный участок в Подмосковье под строительство коттеджного поселка. Ивану это было неинтересно. Прямо перед ним сидел знакомый посланник из посольства Италии, и он с большим удовольствием поговорил бы с ним, но приходилось слушать этот бред про Мусалимова.

Когда началось первое отделение, он с наслаждением погрузился в музыку, в Голос. Вспомнилась мама. Как-то сразу пришло ощущение детства, счастья, покоя. Ландыш пыталась комментировать происходящее на сцене, но он быстро ее остановил. Музыка ее, видимо, не трогала. Она больше смотрела на публику, чем на сцену. А он слушал и наслаждался.

В антракте Ландыш потащила его в фойе и потребовала шампанского с клубникой. Наверное, это казалось ей шикарным. Шампанского так шампанского. Бойкий официант принес бутылку французского шампанского и вазочки с клубникой. Иван расплатился. Ландыш пригубила напиток.

– Брют, – сказала она с досадой. – Ты не любишь брют?

Она запаниковала, видимо, любить брют было обязательно для утонченных девушек, а она об этом забыла, но нашлась и заговорила извиняющимся тоном:

– Люблю, но хочется иногда попробовать, как это люди пьют полусладкое.

– Ну давай, я закажу полусладкого, только боюсь, французского полусладкого в природе нет.

– Да ладно, буду пить брют.

– Иван, привет, – услышал он знакомый голос с певучим акцентом.

Итальянский посланник с женой стояли около столика и, видимо, искали, куда присесть. Иван встал, подошел к итальянцу, поздоровался с ним и его женой, предложил даме стул и усадил ее.

– Разрешите представить, – сказал он, – моя знакомая – Ландыш Юсуповна Мирзоева. Сеньор Джимилетти, сеньора Джимилетти.

– Какое интересное имя – Ландыш, – с трудом подбирая слова, произнесла синьора Джимилетти, – это, я думаю, цветок?

– Да, это красивое мусульманское имя, – с достоинством ответила Ландыш.

Сеньора вопросительно взглянула на мужа. Иван перевел фразу на итальянский язык. Дальше они говорили только между собой. Ландыш, которой языки давались с трудом, вынуждена была сидеть и улыбаться, периодически вставляя в разговор междометия.

– О, святая Мадонна, вы говорите по-итальянски гораздо лучше, чем я по-русски.

– Дорогая, Иван Горчаков – представитель династии дипломатов, он должен говорить на всех европейских языках. Лучше расскажи, для чего мы здесь.

– Да-да. Паулито, то есть, господин посланник, будет вручать родственникам сеньориты Трубецкой Золотую лиру. Это премия за лучший женский голос, которая дается один раз в десять лет. Непременным условием является обязательное выступление, даже однократное, в театре Ла Скала. Сеньорита Трубецкая спела в Ла Скала несколько партий, и мнение жюри было единогласным: это был лучший голос прошедшего десятилетия. С нами здесь еще директор театра, ведущий тенор и председатель жюри.

Она взглянула на миниатюрные часики в виде медальона и засобиралась:

– Дорогой, нам пора. Чао, – сказала она, обращаясь к Ландыш, – еще увидимся.

Посланник, пожимая Ивану руку, слегка приобнял его и прошептал на ухо:

– Это и есть ваша фантастическая невеста? А почему вы не представляете ее в соответствующем статусе? До встречи, – сказал он уже громко.

Да, дипломатический мир так же питается сплетнями, как любой другой замкнутый профессиональный мирок. Откуда итальянский посланник узнал про его невесту? Ландыш допивала шампанское и доедала клубнику, окуная ягоды в сливки. Иван подвинул ей свою вазочку:

– Будешь?

– Нет, пойдем погуляем, – сказала Ландыш, вставая со стула.

Они неторопливо двигались в потоке людей, которые негромко делились впечатлениями.

– Почему вы говорили по-итальянски? Чтобы поставить меня в неудобное положение? – улыбаясь на публику, мягким, воркующим голосом спросила Ландыш.

– Никто не собирался делать ничего подобного. Ты же – выпускница МГИМО, знать языки обязана, так что, если плохо понимаешь, учи язык.

– А я не собираюсь работать.

Он остановился от удивления, повернулся к ней лицом и спросил:

– А что же ты будешь делать? – Я буду женой.

– Ну это понятно, но что-то делать ты все равно будешь?

– Это будет моей работой – быть женой.

– А для чего ты тогда училась, занимала чье-то место?

– Ой, только не надо насчет места. Папа регулярно оплачивал и это место, и мои экзамены. Кроме Васи, ах, простите, Василия Семеновича, все были довольны. Причем все в рамках Уголовного кодекса, абсолютно законно, в кассу. А теперь я – образованная молодая женщина, красивая, со вкусом одетая, могу быть украшением любого дома. Мечта мужчины. Поэтому и не буду работать.

– Слушай, а чем ты будешь заниматься? – В свободное время?

– Да у тебя все время будет свободное!

– Красивой женщине всегда найдется, чем заняться.

Они почти подошли к своему ряду. Несколько кресел перед их местами были свободны.

После первого звонка в конце антракта в ложу вошел кто-то из руководства театра и повел всю семью через фойе на сцену. Полина протянула одну руку Наталье, другую – Алексею. Так они и вошли в кулисы. На сцене друг напротив друга стояло два ряда кресел. У дальней кулисы переминались с ноги на ногу хористы с нотами в руках. К Анатолию подошел человек в строгом черном костюме и галстуке и предложил пройти на сцену и занять ближайший ряд кресел. Из другой кулисы вышли уже знакомые итальянцы и заняли кресла напротив. Анатолий подтолкнул Наталью:

– Идите вперед.

Наталья тревожно оглянулась:

– Как-то непривычно. Может, вы вперед? – Нет, давай!

Они вышли на залитую светом софитов сцену. Полина отпустила Натальину руку, доверчиво посмотрела на Алексея и сказала:

– Что-то мне страшно, возьми меня на ручки.

Алексей подхватил ее на руки и понес на место. Наталья вопросительно посмотрела на служащего, который их сопровождал. Он указал ей кресло в центре. Алексей сел слева от нее, справа – Толя. Как разместились остальные, она не видела. Что Полина рядом с Алексеем, она поняла позже. Наталья впервые смотрела в зал со сцены и не могла различить ни одного лица: видела только сплошную массу людей. Кажется, когда они входили, раздались аплодисменты.

Напротив них сидели нарядные люди, одетые строго в соответствии с дресс-кодом: трое мужчин и одна женщина. Они, улыбаясь, смотрели на Полину. Мужчины все как один с черными волосами, худощавые, сидели вольно. Женщина, наоборот, держала спину прямо. В руках у нее был букет цветов.

К микрофону вышел главный режиссер Большого театра. Он поклонился публике и им, сидящим на сцене, сложил руки перед грудью и стал рассказывать об Ольге. Наталья слушала и изо всех сил сдерживала слезы. Ольга, оказывается, была не только выдающейся певицей, она была человеком, которого в театре все любили. Она помогала молодым артистам деньгами, кормила их, давала им ночлег. Этого Наталья не знала. Ольга никогда об этом не рассказывала, она вообще разговаривала с ней, как с маленькой девочкой. Тяжесть утраты вдруг с такой силой навалилась на Наталью, что она стиснула зубы. И сразу почувствовала уверенную руку Алексея, накрывшую ее ладонь. Стало спокойнее. Они рядом: Алексей и ее старший брат. Они помогут ей справиться со всеми трудностями.

– А сейчас я с огромным удовольствием предоставляю эту сцену нашим итальянским друзьям, – сказал оратор, широко разводя руки в гостеприимном жесте.

Один из сидящих напротив Натальи встал и вышел на авансцену. Откуда-то сразу появилась уже знакомая переводчица с блокнотом в руках. Полилась певучая итальянская речь. Переводчица периодически останавливала говорящего:

– Такой голос, каким обладала Ольга Трубецкая, дается Богом один раз в столетие, а может быть, и реже.

Опять итальянский, сопровождающийся жестами, мимикой и поворотами то к публике, то к семье, то к соотечественникам.

– Два сезона Ольга Трубецкая блистала в театре Ла Скала. Она пела все партии сопрано. Ее удивительный голос звучал в обрамлении наших ведущих певцов.

Далее следовало перечисление этих певцов. Оратор воспользовался шпаргалкой, которую непринужденно достал из кармана смокинга. Переводчица не успела записать фамилии и начала импровизировать. Итальянец скрупулезно стал ее поправлять, подсовывая свою бумажку. Видимо, он основательно подготовился, потому что часть речи посветил разбору оперных партий, которые блестяще исполнила синьора Ольга в театре. В конце выступления он представился и оказался главным режиссером театра Ла Скала.

Наталья охнула. Ольга, рассказывая о нем, всегда оценивала его только «прима»! Вот он, оказывается, какой! Кстати, на многих Ольгиных итальянских фотографиях он есть. Только Наталья его не узнала, потому что не ожидала здесь увидеть. Она стала приглядываться к остальным. Вот этот итальянец заходил к ним в ложу. Он еще тогда показался ей знакомым. Тоже с фотографий? Наверное. Откуда она может его знать, если не по фотографиям? Хотя, может быть, его часто по телевизору показывают? Да, знакомый поворот головы, жест тоже знакомый. Именно так Полина трет нос, когда волнуется. Полина? Это он? Тот, который сразу подошел к Полине и не отходил от нее все время? Уже тогда она почему-то испугалась так, что подкосились ноги. А если это Полинин отец? На Ольгу девочка похожа, но на этого гражданина Италии похожа больше. Что, если он предъявит на нее какие-то права?

В это время главный режиссер под аплодисменты уже шел на свое место, а этот, который так похож на Полину, занял его место перед микрофоном. Но говорить он не стал, а сделал знак дирижеру и запел. Очевидно, «предыдущий оратор» объяснил, кто это, но Наталья, занятая своими мыслями, этого не услышала. Зато она услышала и моментально узнала его голос. У Ольги были диски с записями итальянской музыки. Этот она слушала чаще других, и голос Наталья знала наизусть со всеми интонациями и обертонами. Между тем, тенор пел «Be my Love» – любимую Ольгину вещь. Вдруг вступил хор. Наталья очнулась от наваждения, которое, видимо, с ней все-таки приключилось, и стала воспринимать окружающее. Оказывается, пока звучал этот голос, она не слышала и не видела ничего вокруг, кроме итальянца. Хор закончил мощным аккордом, итальянец поклонился и пошел к ним. Сзади семенила переводчица.

– Сеньора, вы очень похожи на свою сестру, – сказал он, целуя Наталье руку. – Вы позволите, я хочу спеть колыбельную этой маленькой сеньорите. Разрешите, я возьму ее с собой?

Наталья растерянно посмотрела на Алексея:

– Можно, Алеша?

– Можно, только на сцене. Никуда не уводить. Переводчица перевела.

– Конечно-конечно, я приведу маленькую фею в собственные руки ее… мамы.

Все заметили, что паузу он сделал намеренно.

– Полина, ты сейчас будешь выступать на сцене с эти мужчиной. Он будет петь тебе колыбельную песню, а ты будешь слушать. Ты согласна? – спросил девочку Алексей.

– Да, а вы не уйдете?

– Мы будем на тебя смотреть и радоваться. – А хлопать вы будете? – Да, обязательно.

– Тогда хорошо, – и она сунула свою ладошку в раскрытую руку итальянца.

Наталье стало не по себе. Вот сейчас украдет дочку, эх!

– Не бойся, – сказал Алексей, – все под контролем. Во всех кулисах наши люди, все предупреждены.

Они и не заметили, что перешли на ты.

А на сцене поставили стул, на него сел певец, взял на колени Полину и начал петь. Он пел а капелла, оркестр молчал. В зале было очень тихо. Кажется, все поняли, что это колыбельная. Полина сидела прямо и серьезно, но видимо, ей было неудобно так сидеть, и она обняла певца за шею. Наталья уже слышала эту песню. Ее пела Ольга еще совсем маленькой Полине. Это была незамысловатая история про то, что все ложатся спать и приглашают малыша в колыбельку. Лисенок укрывает его своим хвостиком, мишка кладет ему лапу под головку, птичка щебечет, а мышонок пищит: «Спи, малыш, завтра будет хорошее утро, а сейчас уже ночь готовится рассказывать тебе сказки». Как только он это запел, Наталья закрыла глаза. Вот Ольга наклоняется над кроваткой Полины, поправляет одеяльце, смотрит на девочку с такой любовью, какая бывает только у матерей. Вот она стоит перед зеркалом и оглядывает располневшую фигуру. Вот она пробует голос. Вот она…

Затих последний звук, колыбельная закончена. Зрительный зал разразился аплодисментами. Певец встал, поставил Полину перед собой и поклонился. Полина тоже поклонилась. Аплодисменты вспыхнули снова. И тут Наталья вспомнила, как его зовут. Конечно же, это Витторио Пирелли – знаменитый тенор, ученик самого Паваротти. Она встала, чтобы встретить Полину, и получилось, что она аплодирует стоя. Вслед за ней встал весь зал. Витторио смутился, что-то сказал Полине, причем слышалось явное «ma bella bambina», пожал руку Алексею и пошел на свое место. Его глаза подозрительно блестели. Слезы? Однако как он собой владеет! Допел до конца, голос не дрогнул, только потом расчувствовался.

Опять вышел главный режиссер Большого театра и объявил, что сейчас на сцене от имени итальянского правительства выступит Посол Италии в России сеньор Пауло Джимилетти. Третий мужчина вышел на сцену и по-русски прочел решение жюри международного конкурса вокалистов о присуждении синьоре Ольге Трубецкой Золотой Лиры и признания ее голоса голосом десятилетия. Это был триумф! Сеньор пригласил на сцену самого близкого родственника синьоры Трубецкой.

– Иди, Наташ, – сказал Анатолий, – идите с Полиной.

Наталья двинулась к середине сцены, но потом вернулась, взяла за руку Полину, и они подошли к микрофону вдвоем. Публика в зрительном зале встала. Посол, обращаясь уже только к ней, сказал, что всегда знал, что у Ольги Трубецкой – дворянские корни, но не знал, что ее сестра унаследовала не только красоту своих родителей, но и аристократизм. Потом он погладил Полину по волосам и передал ей Золотую Лиру. Это была небольшая фигурка, выполненная из какого-то (неужели, золото?) металла, изображавшая лиру в обрамлении цветов на подставке. Подошла красивая женщина и подарила Наталье букет. «Моя жена», – сказал посланник. Наталья понимала, что надо благодарить. Она подошла к микрофону. Что сказать? Просто поблагодарить и уйти? Великолепный вечер никогда больше не повторится, а она скажет что-то формальное? Почему ее не предупредили? Она бы подготовилась. Вдруг слова нашлись.

– Моя сестра Ольга была для меня больше, чем сестра, – сказала она негромко, – она была моей подругой, советчицей, родным человеком. Никто и никогда не сможет ее заменить. Они никогда не уйдет из моей памяти и из памяти членов моей семьи. Но и вы, я надеюсь, будете ее тоже помнить.

Она остановилась, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Полина держала ее за руку, и это придавало сил.

– Я благодарна администрации Большого театра за этот великолепный вечер, который позволил нам еще раз вспомнить Ольгу, ее голос. У меня такое чувство, что она сейчас рядом, потому что ее голос живет, и она сама живет в этих стенах, в наших сердцах. Я благодарю итальянскую делегацию за эту высокую награду. Думаю, Ольга была бы довольна. И я благодарю публику, для которой жила и творила Ольга Трубецкая.

Наталья осторожно поклонилась, и они с Полиной пошли на место. Боковым зрением она видела, как Витторио Пирелли вытирает глаза большим белым платком.

Иван смотрел на Наталью во все глаза. Умная красивая женщина. Когда она подошла к микрофону и заговорила, он испугался. Вдруг у нее не получится, или вдруг она заплачет? Не выдержит и заплачет? Пока она сидела перед зрительным залом, он знал, что она держится из последних сил, хотя старается этого не показать. И вообще, ему было неприятно, что рядом с ней постоянно торчит Алексей. С какой стати? Он ведь не член семьи, а сидит вместе со всеми на сцене, и ни у кого это не вызывает удивления. Вон Анатолий Дмитриевич о чем-то с ним переговаривается. Наталья, между тем, говорила свободно. Речь явно подготовлена, может быть, согласована с режиссером этого спектакля. А кстати, как определить сегодняшнее мероприятие? Вечер памяти – это суть, а функционально – все-таки спектакль. Была опера, был балет, звучал голос Ольги Трубецкой. Все срежиссировано и отрепетировано замечательно. Можно ставить спектакль под названием «Ольга» или как-то похоже. Как она держится! Да, дворянские корни ни от кого не спрячешь. Удивительное благородство в осанке, повороте головы, в сдержанности движений. Публика в зале, похоже, любовалась Натальей и Полиной, которая крепко держала мать за руку. Когда итальянец пел Полине колыбельную, зал замер и, кажется, перестал дышать. В какой-то момент Ивану показалось, что мужчина поет колыбельную женщине. Да, так можно убаюкивать любимую – с бесконечной нежностью касаясь ее волос, нежной кожи, целуя и желая счастья.

Наталья закончила свою короткую речь, поклонилась залу и пошла на свое место. Занавес стал медленно закрываться, вечер памяти закончился.

Люди вставали со своих мест без обычного шума, печально, почти молча. Ландыш пыталась с ним заговорить, но он отделался какой-то пустой отговоркой. Все, теперь у него нет перед ней никаких обязательств, можно начинать новую жизнь. Вот сейчас он довезет ее до дома и начнет жить по-другому.

Занавес медленно закрылся. Итальянцы, дружелюбно улыбаясь, подошли к Наталье и предложили всей компанией поехать в какой-нибудь уютный ресторанчик, чтобы продолжить знакомство и поговорить. Алексею эта идея не понравилась. Сначала он должен был проследить за отправкой Полины с няней, а потом уйти с Натальей так же, как пришли – через служебную дверь. Машина их уже ждала. И надо было отпустить ребят, которые сегодня с утра на ногах. С другой стороны, Наталья не должна была показаться невежливой. И получалось, что не принять предложение было нельзя. Или надо объясняться с итальянцами и рассказывать им о том, что сестра Ольги Трубецкой находится под милицейской охраной как важный свидетель (кто там есть самый сильный и могущественный, сделай так, чтобы она была только свидетелем) нескольких убийств.

Наталья быстро поцеловала Полину и передала ее с рук на руки Сергею Пестрову. Алексей обменялся с ним быстрыми взглядами. Вроде все было нормально. Почему-то Алексею это не нравилось. Что-то все слишком гладко. Или сегодня все будет хорошо, или они охраняют не того человека.

Итальянцы были оживлены, галантны. Только Алексей на секунду отвлекся, Наталью подхватил под локоток Витторио. Она что, говорит по-итальянски? А почему нет? Да, вообще чудеса: они общаются так, как будто давно знакомы. Черт! Это ревность, что ли? Наталья повернулась, высвободив свою руку:

– Алексей, ты где?

– Я тут, – пробормотал он. – Не отходи от меня. – Это ты не отходи.

Витторио что-то сказал ей, она ответила. Что он сказал, и что сказала она? Алексей требовательно взял ее за руку, как можно более любезно улыбнувшись итальянцу, а на самом деле оскалив зубы, и отвел в сторону.

– Так, – сказал он серьезно, – мы несколько забылись. Держимся рядом со мной и слушаемся меня. Я понятно объясняю?

Это он уже начал сердиться.

Она моментально уловила перемену его настроения. Тем более, последняя фраза была из ее репертуарчика. Видимо, она обидела его, когда сказала это в тот раз, ночью, на кухне. Какой он смешной и трогательный. Она понимала, что не надо соглашаться на ресторан. Он в его планы не входил. Надо ехать домой. Завтра на дежурство, так что лечь спать и выспаться – главная задача вечера. Что-то мешало сосредоточиться, какой-то звук.

– У тебя телефон надрывается, – сказал Алексей и отошел, как только она открыла крышечку мобильника. Звонил заведующий.

– Наталья Сергеевна, а я вас сейчас в программе «Время» видел. Ну, я поражен. А никто и не знал, что у вас такая знаменитая сестра, – он замешкался, – была. Вы завтра не выходите, я понимаю, что сейчас вам надо с семьей побыть, поэтому я это дежурство заберу.

– Спасибо, Владимир Федорович, я тогда в понедельник приду. Только у меня к вам неотложное дело есть, я заеду завтра около двух часов.

– Хорошо, заезжайте, до свидания. – Еще раз большое спасибо.

Алексей, пока она говорила, стоял в стороне и разговаривал по своему телефону. Она подошла к нему и услышала:

– …только будь осторожен.

Он нажал отбой и задумчиво положил телефон в карман.

– Что? – спросила Наталья. – Что случилось?

– Нового не случилось ничего, а старое продолжается. Это няня звонила?

– Нет, это мой заведующий. Он у нас классный! Мне завтра не надо на работу, выйду в понедельник. Еще один день свободы. Высплюсь, потом на дачу. Поедешь со мной на дачу?

Он не ответил. Какая дача? Столько работы! Она помолчала, а потом сказала оживленно;

– Представляешь, нас в программе «Время» показали.

Он уставился на нее, как на чудо:

– А ты камер не видела?

– Нет, я вообще ничего не видела, как ослепла.

– Да не может быть, там и операторы с камерами, и микрофонов полно было натыкано. И, наверное, не только «Время», но и «Вести», да и канал «Культура» засветился. Неужели ты на самом деле ничего не видела?

– Клянусь, – сказала она очень серьезно.

Он, видимо, удивился, потому что быстро взял ее за плечи и повернул к себе лицом. Она улыбнулась. Все в порядке. Можно жить дальше. Семейство, между тем, общалось с итальянцами и постепенно выходило в фойе.

– Ну что? Мы поедем в ресторан, или мне отказаться?

– Тебе очень хочется? – Понимаешь, я хочу…

Он знал, чего она хочет – Витторио. Он его тоже беспокоил.

– Хорошо, – сказал он, – поедем, только я тебя предупреждаю, буду вести себя, как ревнивый муж. От меня ни на шаг.

– Да ладно тебе. Среди них не может быть убийцы. Я их всех сегодня впервые вижу.

– Среди них, наверное, не может быть, а среди посетителей ресторана – запросто.

– Это можно легко решить, – сказала она. – Толя! Анатолий, весь вечер державшийся рядом с Марией Викторовной и сейчас следующий за ней как на веревочке, досадливо повернулся. Для этого надо было убрать руку, которую он так удачно пристроил, с талии девушки.

– Что?

– Толя, мы можем поехать в твой ресторанчик?

– Я уже там все заказал, – сказал он, сразу же отвернувшись и пытаясь возвратить руку в исходное положение. Это ему не удалось. Машка как-то очень ловко отодвинулась. Тогда он еще раз повернул голову и сказал:

– Еще вчера.

Наталья и Алексей переглянулись и разом захохотали.

Телефон Ивана зазвонил в тот момент, когда он усаживал Ландыш в автомобиль. Она уже села на заднее сидение и пыталась аккуратно, чтобы не зацепить подол длинного платья, втиснуть ноги внутрь. Почему-то у нее это не получалось, хотя габариты машины позволяли поместить туда квартет музыкантов с инструментами. Иван забавлялся зрелищем, Ландыш сердилась. В какой-то момент он почувствовал к ней былую симпатию. Странно, но захотелось обнять и утешить ее, как маленькую девочку.

– Ландышка, не торопись, у нас уйма времени.

Она с удивлением посмотрела прямо в его лицо. Что-то промелькнуло в ее глазах, или ему показалось? Взгляд был виноватым? Что? Как ему надоели эти тайны! Хотелось ясности, покоя и определенности. Эти три дня в Москве были как в дурном сне или в тяжелой болезни. Напиться, что ли? И в это время зазвонил мобильник. Никто, кроме Алексея, это быть не мог. Ну конечно!

– Да.

– Ты как?

– Нормально.

– Охрана с тобой?

Он слышал, как где-то вдалеке разговаривает по телефону Наталья. Фразы через паузы – типичная телефонная беседа. Поэтому он невольно прислушивался к ее словам. Понял только, что завтра ей надо куда-то ехать.

– Ты меня слушаешь? – вернул к действительности Алексей.

– Охрана? Да, рядом.

– У тебя какие планы на вечер? – Дома буду. – Один?

– Пока не знаю.

– Ладно, смотри сам, только будь осторожен. – Не волнуйся. Всего доброго.

Ландыш, наконец, поместилась в машине и стала, как она всегда делала, что-то искать в сумочке, заглядывая на пол. Этот жест был таким странно трогательным, что Иван загляделся. Неужели все может вернуться? Что-то много вариантов на сегодня: от полного разрыва до «все вернется». Чудны дела твои, Господи! Он сел рядом с Ландыш, она тут же отодвинулась. Раньше все было по-другому: он усаживался, и она сразу придвигалась, прижималась, прилеплялась всеми доступными частями тела. Что произошло за это время, пока его не было в Москве? Он осторожно взял ее за руку. Вот сейчас надо сказать, что им лучше пока побыть врозь.

– Мы едем к тебе? – спросила вдруг Ландыш. – Нет, я еду к себе, а ты – к себе. – Почему? – Я думаю…

– Ты совсем не то думаешь, – сказала она быстро, – я ни в чем перед тобой не виновата. Это ты перестал мне звонить, а когда прилетел в Москву, целый день не брал трубку. Я устала за тобой бегать! Я, наконец, хочу, чтобы кто-то бегал за мной! Понимаешь? За мной!!!

Истерика, обреченно подумал Иван, еще не хватало. – Успокойся, давай подумаем, что нам делать. Я согласен, что-то сломалось, надо исправлять. Давай встретимся где-нибудь… в нейтральных водах и поговорим о нас.

– В нейтральных водах? А я думала, в твоей постели. – Ландыш, – поспешно сказал он, не давая ей развивать мысль, – я не понимаю, твои родители знают о наших отношениях или не знают? Если знают, почему не препятствуют им? Ведь по мусульманским обычаям мы совершаем большой грех. Или ты позавчера кокетничала, встретив меня в мусульманском наряде?

– Ну, отец думал, что ты будешь его зятем. – А сейчас, я так понимаю, не думает? Она отвела глаза:

– Не знаю.

Вдруг он догадался, как же раньше в голову не пришло?

– У тебя кто-то появился? Она отвернулась:

– Нет.

– Тогда объясни, что произошло.

– Нечего объяснять, ничего не произошло, отвези меня домой.

Домой так домой. У подъезда они сухо простились, договорившись, что она позвонит завтра.

Алексей привычно оглядывался. Это был такой профессиональный ритуал – куда бы ни зашел, найди главный выход, запасной выход и черный ход, определи хотя бы примерный состав публики и выдели потенциальных «клиентов». Сделай вывод о степени опасности места и выбери стиль поведения. На первый взгляд, было все спокойно. В ресторанчике было уютно: свет приглушен, на маленькой эстраде пианист что-то наигрывал под сурдинку. Их стол помещался в полукруглой нише, поэтому создавалась иллюзия закрытости. Горели свечи, сверкали бокалы, белоснежные салфетки крахмально хрустели – атмосфера праздничности и торжественности. Посетителей было мало, видимо, ресторан был, что называется, корпоративный, стало быть, дорогой и мало посещаемый. Музыкальные инструменты на эстраде – будет музыка. Интересно, танцуют здесь или нет?

Анатолий занял место в торце стола, сразу обозначив, кто тут хозяин. Наталья оказалась между Витторио и, понятно, Алексеем. Витторио все время смотрел на нее, пытаясь что-то сказать. Переводчица металась между итальянским режиссером и Машкой, которая напропалую с ним кокетничала, при этом кося глазом на Анатолия. Алексей маялся. Когда они еще сюда ехали, пришлось попросить Сережу Пестрова задержаться с Полиной до прихода Саши и Танюши, а Миша Некрасов и водитель, который привез их в театр, караулили теперь перед входом. Людей не хватало, милицейская служба непрестижна и опасна, да к тому же так себе оплачивается. А сегодняшнее сверхурочное бдение перед рестораном, конечно же, оплачено не будет. Надо, кстати, сказать Анатолию, чтобы людей накормили.

Анатолий поднялся с бокалом вина. Когда разлили, Алексей не заметил. Ему почему-то налили водку. Напиваться он не собирался, к водке относился равнодушно и с большим удовольствием выпил бы сухого красного вина, да что теперь поделаешь?

– Дамы и господа, – сказал Анатолий, а переводчица тотчас перевела, – нас свела вместе трагедия, произошедшая почти пять лет тому назад. Мы сегодня вспомнили нашу погибшую сестру, которую любили и которую будем помнить всегда. Но этот бокал я хочу поднять за наших итальянских друзей, вместе с нами разделивших и горечь утраты, и триумф Ольги. За вас.

Выпили, поели. Алексей при виде еды почувствовал, как голоден, поэтому осторожно, стараясь не показаться невоспитанным, съел все, что положила ему на тарелку заботливая Наталья, и потянулся за рыбкой, потом за копченым языком, потом еще за каким-то салатом. Все было вкусно, приготовлено с душой, красиво разложено по тарелкам и причудливой формы блюдам.

Тосты во здравие российско-итальянской дружбы и каждого персонально следовали один за другим. Итальянцы говорили, эмоционально жестикулируя. Алексей с интересом наблюдал за ними. В то время как кто-нибудь из них брал слово, остальные поддерживали его одобрительными криками, давая, видимо, советы. Как только тостующий произносил первую фразу, все замолкали. Слушали внимательно, отвлекаясь на переводчицу, и в конце награждали оратора аплодисментами. Россияне вели себя менее раскованно, но тоже создавали впечатление сплоченной команды.

Итальянцы были дружелюбны, оживленно поддерживали общую беседу, шутили. Сеньор Джимилетти переводил для Анатолия то, что говорил ему главный режиссер Ла Скала. Алексей не запомнил, как его зовут. Этот мужчина выделялся среди остальных гордой посадкой головы, каким-то особенным магнетизмом. Он говорил тихим, почти бесцветным, голосом, но его слушали и, главное, слышали. Он обладал властью над людьми, это было понятно с первого взгляда. Алексей отметил, что его просьбу, высказанную полушепотом, еще один итальянец (председатель жюри, кажется) пошел выполнять быстрым шагом, почти побежал.

Наталья ничего не ела и не пила, молча ковыряя вилкой в салате, изредка взглядывая на компанию. Ее настроение Алексею не нравилось. Конечно, это был не самый веселый вечер, но все как-то оживились, что ли, разговорились, стали общаться. А Наталья подкладывала ему на тарелку еду, и похоже, это было единственным ее развлечением в ресторане.

Вдруг вновь зазвучало замолкнувшее было пианино, но не так, как раньше, а в полный голос. На эстраде появилась певица в длинном концертном платье, обхватила микрофон двумя руками и запела что-то на английском языке. Голосишко был слабенький, но она точно попадала в ноты и держала ритм. Сразу появились танцующие пары. Песня была мелодичной, танцевали, как говорила нынешняя молодежь, «медляк». Алексей любил и умел танцевать, и ему очень хотелось пригласить Наталью, но почему-то было неловко. Всетаки он на службе. А с другой стороны, почему нет? Он застегнул пуговицу на смокинге, стряхнул пылинку с лацкана, привстал со стула. А вот и облом, потому что Наталья уже поднималась со своего места, опираясь на руку оказавшегося более шустрым Витторио.

Смотреть, как они танцуют, было невозможно. Конечно, это был не танец, а просто переминание с ноги на ногу, но Витторио так глядел своими огромными черными глазищами, так прижимал ее к себе, что чувственность просто выпирала из всех движений. Чтобы куда-то себя деть на время этого бесконечного танца, Алексей встал и подошел к Марии Викторовне. Машка с готовностью повернулась к нему всем корпусом, оказавшись к Анатолию спиной. Тот озадаченно замолк на полуслове и, чтобы заполнить паузу, стал жевать какой-то зеленый листочек с тарелки.

– Маша, вы не составите мне пару в танце? – Я??

Ее удивлению, казалось, не было предела.

– Почему мое предложение вызывает у вас такие сильные эмоции?

– Я думала, вы с Натальей будете танцевать. – Я тоже так думал.

– Да-а, – протянула она, разглядывая танцующих, – я, конечно, с вами пойду танцевать, только сейчас музыка кончится, я эту песню знаю. А вы, майор, не теряйтесь, Наташка танцевать любит, в институте первой всегда была… до трагедии. Потом уже не танцевала, это впервые за пять лет.

Танец закончился, но пары не выходили из круга, ожидая следующей мелодии. На сцене появился маленький ансамбль музыкантов, они стали настраивать инструменты. Машка расслабленно встала, подошла к Наталье и что-то быстро ей сказала. Наталья высвободилась из рук Витторио, который обнимал ее за талию, и подошла к Алексею.

– Ты сердишься? – спросила она встревоженно. – Ревную. Я ведь сегодня ревнивый муж.

– Ревнуешь? Класс! Меня еще никто никогда не ревновал.

– Потанцуем? – спросил он ее тоном завзятого ухажера.

– Можно, – подыграла она.

Ансамбль грянул что-то очень знакомое, но пока не вступила певичка, Алексей не понял, что. Он вывел Наталью на середину танцевальной площадки. Сейчас попробуем. А, это бесамэ мучо. Когда-то, в детстве, у него был сольный танец на эту мелодию. Интересно, как Наталья среагирует на его латиноамериканский стиль. Ни в коем случае нельзя поставить ее в неловкое положение, вдруг она не танцует латино. Но она уже призывно изгибала стан в характерном движении, и он успокоился и полностью отдался музыке. Она двигалась именно так, как он задумывал, строя рисунок танца. Это было удивительно, ведь они никогда вместе не танцевали, тем более в стиле латино. Конечно, в смокинге такие танцы не танцуют, но уж как получится. Ей мешало длинное платье, ему – застегнутый на все пуговицы смокинг, но он понимал, что танец получался. У Натальи на лице появилось лукавство, в горделивых движениях был призыв. Конечно, она где-то училась танцевать. Пары расступились и образовали круг, наблюдая за ними. Наталья танцевала лицом, ногами, руками, всем гибким телом. Музыка завораживала и вела за собой. Вдруг что-то изменилось. Ага, Витторио не выдержал и отобрал микрофон у певички. Как он умеет петь! Голос сейчас был мягким, бархатно обволакивал, заставлял думать о любви. Алексей прижал Наталью в танце к себе, почувствовал, как она напряжена, и прошептал:

– Расслабься.

Она, продолжая движение, тоже шепотом, ответила:

– Боюсь опозориться. Видишь, сколько зрителей. – Не боись, Маруся, сейчас я тебя подкручу, потом падай прямо мне на руки.

Они эффектно закончили танец и постояли некоторое время в объятиях друг друга. Зрители восхищенно аплодировали. Витторио, которого стали узнавать, раскланивался и раздавал автографы. Алексей повел Наталью на место. За столом оживленно обсуждали их выступление. Танюша подбежала к Алексею и, поднявшись на цыпочки, звучно чмокнула его в щеку. Алексей растерялся.

– Вы прямо герой, – восхищенно сказала Танюша, – с нашей Наташкой не всякий решится танцевать – такая она красавица.

И правда, красавица! Глаза повеселели, щеки раскраснелись, осанка гордая – королева! Куда ты лезешь, осадил себя Алексей. Куда? Этот ужин в ресторане стоит кучу баксов – наверное, надо полгода работать. А украшения, надетые на ушки, шейку и пальчики Натальи обойдутся как раз в такую сумму, какую ему заплатили бы, если бы он продавал свою квартиру в центре Москвы. А он мент, и зарплата у него ментовская, и будни без просвета, и грязь, и жуть, и человеческое отребье каждый день. Ей больше подходит дипломат Иван с его карьерой и амбициями. Но это мы еще посмотрим. Опять он отвлекся, а к Наталье уже пробивается Витторио. Надо дать им поговорить, потому что он ее беспокоит. Если это отец Полины, он, Алексей, вмешается и поможет Наталье оставить дочку в России. Конечно, итальянец может и не претендовать на девочку, но все-таки надо быть рядом.

Опять зазвучала музыка, и Витторио пригласил Наталью на танец. Она поискала глазами Алексея, улыбнулась ему и пошла. Алексей заметил, что Танюша и Саша собрались уходить. Он подошел к ним:

– Вы домой?

– Да, надо стража нашего отпустить, – сказала Танюша, доставая из сумочки ключи от машины.

– Вы, может быть, машину здесь оставите, ведь выпили все-таки?

Танюша от души рассмеялась.

– Да она вообще ничего, кроме сока, не пьет, – улыбаясь, сказал Саша, – да и я сегодня ограничился минералкой, так что не беспокойся.

– Да, старею, – растерянно развел руки Алексей, – наблюдательность потерял.

Он увлек Сашу в сторону.

– Возьми мой номер телефона и сразу, как приедете, мне отзвони. Только сразу, а то я буду беспокоиться.

Саша подергал себя за кончик уха, потом это ухо почесал и решился:

– Ты сегодня у Натальи ночевать будешь?

– Не знаю, попробую уговорить, чтобы лучше она на моей территории пожила. И заметь, у Натальи, а не с Натальей. Улавливаешь разницу?

– Она тебе нравится? – Так, приехали.

– Ты извини, – поспешно стал исправлять неловкость Александр, – ей столько вынести пришлось… ужас. Она только в себя приходить начала. Я вообще вчера с психиатром знакомым советовался насчет сегодняшнего… мероприятия. Да еще этот итальяшка тут крутится. Я думаю, что это и есть мифический Полинин папаша. Не было, не было и вдруг, а вот он я! Ольга его без ума любила, все диски его наизусть знала, все интонации. А он как в воду канул! Теперь вот к Наталье липнет. Крокодил!

Видимо, это животное сильно насолило Александру, потому что он произносил его название с выражением крайнего отвращения. Алексей незаметно поискал глазами Наталью. Наталья танцевала с Витторио. Он, видимо, пытаясь подражать Алексею, выделывал ногами разные кренделя, но Наталья его не понимала и двигалась без энтузиазма. Алексей усмехнулся и вновь стал слушать Сашу.

– А потом еще это происшествие с соседями, следователь этот ваш тупой. Крокодил!

– Саш, что ты пристал к бедному животному?

– Ох, что-то я разболтался, да и жена заждалась. До встречи.

Они пожали руки и простились – двое мужчин, которым есть что сказать друг другу.

Наталья танцевала. То наслаждение, которое она испытала в странном, почти не реальном, танце с Алексеем, еще жило в ее крови, и она никак не могла подстроиться под ритм движений партнера. Это был далеко не Алексей, которому она полностью доверилась в выборе танцевального рисунка. Витторио пытался разнообразить движения, но она почему-то не попадала с ним в унисон. Поэтому он скоро прекратил все попытки, и они стали, как и все остальные, топтаться под музыку. Витторио иногда отодвигался, вглядываясь в ее лицо и пытаясь что-то ей объяснить, но она понимала только отдельные слова. Надо было сесть с переводчицей и выяснить, что он хочет сказать. Она хотела это услышать и боялась: вдруг это на самом деле Полинин отец! Вдруг! Полина родилась здоровым доношенным ребенком, по срокам все совпадало. Ольга как раз была в Италии, и отец мог быть итальянцем. Господи, пусть он будет кем угодно, только не забирает Полину! Витторио говорил, она не понимала. Тогда он остановился, поднял обе руки, как будто сдавался в плен, вопросительно поглядел на Наталью. Она поняла: хочет закончить танцевать до окончания музыки. Она улыбнулась и кивнула. Витторио взял ее за локоток и подвел к сеньору Джимилетти. Тот встал и поцеловал Наталье руку.

– Я восхищен вами, сеньорита Наталья! Вы – украшение сегодняшнего вечера. Мой друг Витторио, видимо, хочет поговорить с вами. Я буду переводить.

Витторио взволнованно стал что-то говорить, жестикулируя и пытаясь не повышать голос.

– Мы можем остаться где-то без свидетелей? – обратился к Наталье сеньор Джимилетти. Думаю, сеньор хочет сказать так, чтобы все не слышали.

– Да, – просто сказала Наталья, – здесь есть удобный холл, мы сейчас туда пройдем.

Она подошла к Алексею и, взяв его под руку, сказала:

– Я пойду с итальянцами поговорить, не скучай.

Он вопросительно взглянул на нее, она кивнула. Все было понятно: Витторио будет исповедоваться. Она осторожно высвободила свою руку. Ей показалось, или он на самом деле ее не отпускал?

Итальянцы молча смотрели на нее. Она подхватила их обоих под руки и повела в закуток, который когда-то показал ей Анатолий. Чужие туда не заходили. В холле было прохладно, светло и спокойно. Они уселись вокруг низенького столика на удобные диваны, Наталья приготовилась слушать. Она перестала волноваться: что услышит, то услышит. Потом будет ясно, как действовать.

Витторио говорил и смотрел не на нее, а на добровольного переводчика. У сеньора Джимилетти появилось сосредоточенное выражение на лице. Он, видимо, хотел запомнить и точно перевести слова Витторио.

– Сеньорита Наталья, мой друг говорит, что он очень рад встрече с вами и восхищен вашей красотой. Он сожалеет, что связан брачными узами, потому что немедленно сделал бы вам предложение руки и сердца. Причем это не шутка и не комплемент, это серьезно. Он теперь будет думать о вас. Но он попросил меня помочь поговорить с вами по другому поводу.

Вновь заговорил Витторио – громко, темпераментно. Наталья испугалась. Какая может быть любовь? Он должен говорить сейчас об Ольге, о своей любви к ней, о Полине. Наконец вступил сеньор Джимилетти:

– Он говорит, что был очень дружен с вашей сестрой. Они спели вместе несколько дуэтов и были партнерами в большой оперной постановке. Он восхищается Ольгой. И он знает, что у нее есть дочь. Он хочет для дочери Ольги что-нибудь сделать.

Наталья открыла рот от удивления. Значит, он не отец? А кто тогда отец? Она была уже почти уверена, что именно он и есть избранник Ольги. Да и все, глядя, как любовно он смотрит на Полину, были в этом уверены.

Витторио продолжал:

– Я хочу передать для Полины некоторую сумму денег. Здесь в Москве я положил на имя Натальи Голицыной, – он замялся, – вклад в евро. Я хочу, чтобы сеньорита приняла от меня этот подарок.

Он достал из внутреннего кармана смокинга пластиковую карточку и конверт с реквизитами и протянул ее Наталье. Наталья не стала брать это карточку. Она выставила перед собой ладонь.

– Так, – сказала она, – я хочу кое в чем разобраться.

Сеньор Джимилетти перевел. Витторио озадаченно посмотрел на нее и положил карточку и конверт на столик.

– Я хочу услышать правду, – решительно сказала Наталья. – Какое отношение имеет синьор Витторио к Полине? И вообще, он знает ее отца?

Она почему-то страшно устала, причем как-то вдруг. Сидела-сидела и устала. Захотелось домой. И чтобы Алексей был рядом, но не в смокинге, а в джинсах и футболке.

Сеньор Джимилетти перевел ее слова, но Витторио не спешил отвечать. Он сидел, покачиваясь в стороны, шевелил губами и молчал. Казалось, он принимает важное решение. Его вывел из задумчивости бой часов, которые вдруг забухали из угла холла. Он встрепенулся, сплел пальцы рук в замок и, глядя на Наталью, заговорил. Переводчик стал переводить, не дожидаясь паузы.

– Он говорит, что любил Ольгу, но без взаимности. То есть он был ей друг. Любовник – нет, друг. Отец Полины итальянец, это точно. Ольга сама ему говорила. Но это чужая тайна, и он не может ее раскрыть. Он просит сеньориту взять эти деньги, очень просит. Потому что у него перед Ольгой и Полиной долг. И это тоже тайна.

– Я тайны не люблю, – сказала Наталья. – Их в нашей жизни и так полно. Деньги я брать не буду. Вот если бы он был отцом Полины, я взяла бы. А от чужого человека? Нет, не возьму.

Она понимала, что это грубо, но ничего поделать с собой не могла.

Витторио замотал головой и темпераментно, подвигая карточку к ней, заговорил:

– Это от него и от отца Полины, – сказал примиряюще сеньор Джимилетти, – берите, Наталья, там серьезная сумма. Этого хватит на образование и на свадьбу Полине и еще останется на жизнь. Вы сможете оставить работу, съездить в путешествие, купить новую квартиру. Не обижайте моего друга, он это от души. Я прошу вас, я сам. Это я не перевожу, а советую вам, как старший товарищ. Витторио – хороший человек. Не взять эти деньги – значит обидеть его. Отец Полины не может сейчас открыться, но уверяю вас, он будет ей и вам, – глубокий поклон в сторону Натальи, – помогать материально. Я вас умоляю, возьмите эти деньги.

– Отец Полины не будет претендовать на нее? – спросила, подумав некоторое время, Наталья.

Витторио выслушал перевод и поспешно ответил:

– Нет, нет, конечно, нет. Если бы Полина была здесь не счастлива, или условия ее проживания были плохими, или у нее не было бы родных, отец приложил бы все усилия, чтобы забрать ее в Италию. Но у нее есть замечательная мать, любящие родные, поэтому он не будет ломать ей жизнь.

Наталья слушала очень внимательно и в потоке слов услышала вдруг фамилию Рикалли. Рикалли? Это же фамилия главного режиссера театра Ла Скала. Боже, неужели Витторио случайно проговорился? Или ей это показалось? Но она своими глазами видела, как он споткнулся на этой фамилии, как синьор Джимилетти предостерегающе тронул указательным пальцем губы, как они вместе пытались исправить оплошность. Неужели? Он же старый. Ему, наверное, лет пятьдесят. Как быть? Зачем ей эти деньги? Впрочем, почему ей? Полине они пригодятся, только надо их грамотно разместить. Как будто угадав ее мысли, сеньор Джимилетти сказал:

– Наталья Сергеевна, банк, в котором лежат деньги, гарантирует хорошие проценты, вклад застрахован. Даже если случится пять кризисов, эти деньги будут расти. Они пригодятся Полине. Я понял, что ваша семья не нуждается, но я еще раз прошу вас не осложнять жизнь, – он остановился, шевеля пальцами рук, как бы вылавливая из воздуха нужное слово, – дарителю.

– Хорошо, – решительно сказала Наталья, – только я прошу вас об одном: переведите этот вклад на имя Полины Сергеевны Голицыной. Без вариантов.

– Конечно, – сказал Витторио, – только тогда появится препятствие: вы не сможете в случае необходимости воспользоваться этими деньгами.

Наталья улыбнулась.

– Я и не собираюсь ими воспользоваться. Это все Полине. Я достаточно зарабатываю сейчас, чтобы обеспечить себя и ее. А ей потом пригодится. Хотя, конечно, я хотела бы познакомиться, хотя бы заочно, с ее отцом, раз он дал о себе знать таким способом.

– Это не наш секрет, – сказал мягко сеньор Джимилетти.

– А я в свою очередь прошу вас сохранить мой секрет, – сказала Наталья, – ведь Полина по документам – моя дочь.

– Мы это знаем, сеньорита Голицына, мы все знаем о вас, – протирая запотевшие стекла очков (видимо, беседа далась нелегко), сказал сеньор Джимилетти, – я даю вам слово чести, что никто из нас никогда не раскроет вашей и нашей тайны. Полина Голицына – ваша дочь, в этом нет сомнений. Но я хотел бы, чтобы, если случится какая-то нужда в помощи, вы обратились бы за ней ко мне. Я найду, с кем связаться и помочь вам. Вот моя визитка на русском и итальянском языках.

Он достал из кармана пиджака маленький картонный прямоугольничек и отдал его Наталье. Потом взял со стола конверт и банковскую карту и настойчиво вложил в руки Наталье.

– В конверте все реквизиты, адреса банка в Москве и столицах Европы, в запечатанном конвертике – пинкод. С этой суммы уже оплачен налог, так что не беспокойтесь, все формальности соблюдены. Вам ничего не надо делать, только снимать деньги и пользоваться ими.

– Спасибо, – сказала Наталья и положила обе карточки и конверт в сумочку.

Ей было неловко, хотелось, чтобы не было никаких итальянцев, никаких убийств. Хотелось быть маленькой девочкой, сидеть у папы на коленях и ничего не бояться в его уверенных руках. Пауза затянулась, надо было вставать и уходить. Но она почему-то не могла этого сделать. Очень кстати послышались шаги, и в холле показался Алексей.

– Извините, я, наверное, помешал, – сказал он, делая шаг назад.

Все сразу встали, зашевелились.

– Нет-нет, – поспешно сказала Наталья, – мы уже закончили.

Она подошла к нему решительным шагом, как на пионерской линейке в лагере, взяла под руку и потянула за собой. Они вышли, не оглядываясь.

За столом царило благодушие. Подали горячее – какое-то замысловатое сооружение из жареного мяса и овощей, видимо, очень вкусное, потому что все сидели, уткнувшись в тарелки. Сеньор Рикалли положил столовые приборы и вопросительно посмотрел на Наталью. Она глядела на него, не мигая, он отвел глаза. Когда вошли Витторио и сеньор Джимилетти, он буквально пробуравил их взглядом. Витторио чуть заметно кивнул. Вот и вся мелодрама. Наталье стало скучно.

В зале опять танцевали. Алексей вопросительно посмотрел на нее. Она покачала головой, танцевать не хотелось. И уйти сразу было нельзя. Наталья обвела глазами стол. Машка и Анатолий, судя по их физиономиям, блаженствовали. Он что-то говорил ей, она сидела, подперев подбородок рукой, и смотрела на него в упор. Итальянцы наслаждались едой и вином. Еще будет десерт. Господи, как это выдержать? Пожалуй, надо согласиться на танец.

– Алеша, ты поешь, и будем танцевать, а то я со скуки помру. Или вон Машку пригласи, а то она скоро от Толиных речей поплывет, он ведь, наверное, про курс доллара рассказывает.

– Ну уж нет! Я сыт, как кабан под дубом, а Машку пусть вон тенор приглашает.

Он решительно встал и предложил ей руку. Оркестрик играл вальс, и на танцевальной площадке было пусто. Вальс был старый, заигранный еще в шестидесятых годах прошлого века, но Наталье он нравился. Они с удовольствием встали в начальную позицию и начали кружиться в такт музыке. Трам-пам-па, трам-пам-па, лям, пам-па. Вот где были кстати и смокинг, и длинное бальное платье. Вальс, как на выпускном вечере! Вальс, как на балу в Кремле! Вальс, вальс, вальс! Господи, пусть он звучит долго. Так приятно чувствовать себя в осторожных и в то же время уверенных объятиях этого сильного мужчины. Как жаль, что он здесь по служебной надобности, и все кончится, как только он найдет преступника. И его ласковый взгляд ласков только потому, что он должен, просто вынужден ее охранять. Как уверенно он ее ведет, не обращая внимания ни на людей, вставших в круг, как во время их первого танца, ни на звонок своего телефона. Это их вальс, только их.

Музыка отзвучала, вальс закончился. Алексей, закрутив ее под рукой, встал перед ней на одно колено и наклонил голову в знак благодарности. Наталья улыбалась. Все восхищенно захлопали в ладоши. Он встал с колена и собирался уже отвести ее к столу, как вдруг оркестр заиграл туш. К ним подошел метрдотель, протянул Наталье букет бордовых роз и поцеловал ей руку. Да, танец был супер, это она и сама понимала. Восхищенные взгляды мужчин провожали ее, пока она шла к столу. Анатолий обнял ее и поцеловал в раскрасневшуюся щеку.

– Ну, старуха, ты даешь, – удивился он.

Итальянцы громко выражали свой восторг, крича «браво, брависсимо». Было приятно, но чего-то не хватало. Наталья оглянулась: Алексея рядом не было. Он стоял в дальнем конце зала и разговаривал по телефону. Лицо у него было очень серьезным.

Саша звонил, а Алексей не мог ответить – он танцевал вальс. Он опять удивился абсолютной слаженности движений, как будто они репетировали всю жизнь. Ему хотелось выразить ей свое восхищение, но, казалось, слов не хватит. Поэтому он встал перед ней на колено. Вроде бы это было просто эффектное и логичное завершение вальса, но он-то знал, что на самом деле этот вечный жест преклонения перед женщиной – только для Натальи. Она приняла его дар, восторженно улыбаясь. Ей подарили цветы, для нее звучали аплодисменты. Она пошла к своему столу, а он поспешил набрать Сашин номер. Там было все в полном порядке: няню отпустили, Полина спала, Сережа Пестров был благополучно отправлен домой. Как только он нажал отбой, сразу раздался звонок от капитана Пестрова.

– Добрый вечер, Алексей Николаевич! Задание выполнил, что еще?

– Все, капитан, отдыхай.

– Завтра у меня выходной. Могу или нужен? Вот ведь стиль общения. – Можешь.

– Спасибо, хорошего вечера. – До свидания.

Надо было как-то незаметненько сворачивать застолье, было уже поздно, а еще придется уговаривать Наталью сменить на время место жительства. И ее новое обиталище будет в его квартире. При этой мысли стало жарко, щеки так и полыхнули краснотой. А телефон не дремал: еще один звонок.

Звоночек был интересный. Иван каким-то неестественно звонким голосом требовал, чтобы он оставил в покое женщину его мечты – Наталью. Именно так и сказал: «женщина моей мечты». Интересно, а женщина с экзотическим именем Ландыш, с которой он сидел не далее как сегодня в шестом ряду партера, места пятнадцатое и шестнадцатое, это уже не его мечта? И где эта цветочная фиалка, неужели дома? Он что, монах, или у него в Берлине есть подруга? А вообще, это он звонит? В окошечке высвечивалось его имя. Странный голос. Вдруг Иван попытался выговорить какое-то, видимо, заковыристое, слово, но не смог. И тут Алексея осенило: да ведь он пьян, причем, в дымину. Надо позвонить его охране. Когда это он успел так наклюкаться? Уговаривать его сейчас бесполезно: все равно что объясняться с фонарным столбом. Завтра поговорим.

Боковым зрением он видел, что Наталья тревожно смотрит на него. Нечего заставлять ее беспокоиться. Он быстрым шагом пошел через зал. Она стояла и продолжала на него смотреть.

– Не волнуйся, – сказал он быстро, – все хорошо. Няню отпустили, Сережа Пестров тоже в пути домой, Саша и Таня дома.

– Как быстро ты всех моих запомнил, – сказала она, – у меня на имена памяти всегда не хватает.

– Профессия обязывает, а ты, наверное, что-то другое хорошо помнишь. Ну, я не знаю, что там у вас нужно не перепутать: названия лекарств или болезней.

Она засмеялась:

– Названия, конечно, важны, но их всегда можно посмотреть в справочнике, у нас совсем другое главное.

Странно, подумал он. Кто-то нуждается в срочной помощи, а врач забыл, как самое главное лекарство называется, и лезет в справочник. Справочники, наверное, лежат на всех столах, а врачи их все время листают. Картинка, которую он создал в своем воображении, оказалась забавной, и он улыбнулся.

Так, похоже, почтеннейшая публика собирается расходиться: сеньоры дружно взялись за сотовые телефоны, наверное, вызывают из посольства транспорт. Переводчица устало пила чай из тонкой фарфоровой чашки. Это хорошо, значит, скоро конец дня. Анатолий что-то шептал на ухо Марии Викторовне. Она раскраснелась, похорошела. И вроде бы пока вечер заканчивается неплохо. Алексей подошел к Анатолию:

– Расходимся?

Анатолий нехотя оторвался от алого ушка собеседницы и внимательно посмотрел на Алексея:

– А что, уже пора?

– Да, вроде пора: все съели и выпили. – А, выпили? Так мы еще закажем.

– Посмотри на часы, уже полночь, да нет, уже вообще завтра. А еще столько дел!

Итальянцы дружно подошли к ним и стали прощаться: рукопожатия с мужчинами, целование ручек дам – Версаль. Все было замечательно, будете в Москве – заходите. Да и вы к нам в Италию пожалуйте. В общем, протокол.

– Я тысячу лет столько не танцевала, – сказала вдруг переводчица.

Алексей удивленно уставился на нее: она все время сидела рядом с режиссером, как его? Опять забыл.

Она увидела его взгляд, засмеялась и сказала:

– Это я перевела то, что сказала сеньора Джимилетти.

Все засмеялись. И правда, все танцевали от души, приглашая женщин, шутливо отбивая их друг у друга и хвастаясь количеством танцев. Вечер удался. Пора разъезжаться.

Анатолий встал, подал руку Марии Викторовне. Алексей поймал взгляд, который Наталья бросила на эту парочку. В нем было столько любопытства и лукавства, что Алексею стало смешно. И он тотчас бы засмеялся, если бы был не на службе. Хотя что там служба? Он сегодня пятьсот раз нарушил все и всяческие правила, особенно когда танцевал, ничего не замечая вокруг, кроме партнерши. А ведь его никто не страховал! Хорошо, что обошлось, а то расслабился, дурак. Так, Наталью – под мышку, всех остальных… ну, в общем, куда хотят. Ивановой охране позвонить из машины, чтобы никуда не пускали. С чего это он напился? Не-ет, Наталье он, пожалуй, не подходит. А может быть, он вообще алкоголик?

Наталья о чем-то секретничала с подружкой. Итальянцы остановились у выхода из зала, развернулись и дружно, как по команде, подняли кверху правые руки и помахали. Алексей тоже помахал им, Маша послала воздушный поцелуй. Наталья тоже, кажется, махала руками, он не заметил, Анатолий салютовал тростью. Все! Теперь добраться до дома и спать. Кажется, он все продумал, а как и куда поедут после ресторана – нет. Да и про ресторан он думал как-то не конкретно, боковыми мыслями. Ведь всегда все продумывал, а тут оплошал. Даже если она согласится пожить в его квартире, надо заехать к ней, забрать всякие штучки: косметику там, тапочки, расчески. А если она откажется? Ему свое барахлишко к ней везти, что ли? Ой, а у него, кажется, рубашки все неглаженые. Да, в засадах сиживал, рецидивистов голыми руками один брал, всегда знал, что делать, а сейчас растерялся.

Наталья тем временем подошла к Анатолию, обняла его за шею и поцеловала. Он что-то строго ей сказал, и они вместе уставились на Алексея. Разглядывали его долго, причем Анатолий поворачивал голову, как будто примерялся, чтобы лучше вглядеться в отдельные детали организма. Алексей незаметно, как ему казалось, прошелся глазами по костюму – вроде никаких изъянов не нашел и от смущения стал звонить Мише Некрасову. Миша ответил сразу, видимо, засек, что итальянская делегация отбыла, и ждал команды начальника на отбытие.

– Миш, – сказал Алексей, – скоро поедем.

– Хорошо, Алексей Николаевич, мы у подъезда. Мне выйти, подстраховать?

– Ну выйди. – Есть.

Анатолий, прихрамывая и опираясь на трость, шел к Алексею. Мария Викторовна и Наталья тихонько двигались за ним и хихикали. Хорошо, что у нее прошло это тяжелое настроение, с которым она начинала вечер. А то он уже затосковал.

…Когда его бывшая жена собрала свои вещи, демонстративно выставив чемоданы и какие-то бесформенные баулы в прихожей, он тоже тосковал. Но эта тоска была конкретная: скорее бы уже она убралась из его жизни. Как только она «убралась», тоска прошла сама собой. И началась совсем другая жизнь – лучше. Впрочем, эту маету с женитьбой он себе сам организовал. Барышня была не то что выдающаяся красавица, но мисс Козодрюпинска – малюсенького городка в глубинке Родины. На самом деле это был никакой не Козодрюпинск, но Алексей называл его именно так из-за противного чувства вины и недовольства собой. Как он мог так вляпаться, до сих пор не понимал. Лидию он увидел на остановке троллейбуса на Садовом кольце. Было холодно, падал снег, ветер сдувал его под острым углом прямо в лица прохожих. Она стояла под фонарем, и Алексей в первую минуту подумал, что это проститутка, но сразу отказался от глупой мысли: прикид у девчонки был самый простецкий, а на свету она стояла просто потому, что было темно. Он уже проехал мимо, но почему-то затормозил, сдал назад и открыл дверь машины:

– Девушка, давайте подвезу, – предложил он.

Она отошла от фонаря и почти бегом рванула в сторону остановки – там было не так страшно. Он ее догнал, взял за локоть и, преодолевая легкое сопротивление, повел в машину. Для чего он это сделал? Ну убежала бы она, и ничего бы не было. А то глупая женитьба, долгий тоскливый развод, мерзопакостное чувство чего-то гадкого, которое было в его жизни. В машине она сидела, съежившись, почти вжавшись в дверцу, шмыгала носом, пытаясь согреться. Одежонка на ней была какая-то хлипенькая, не по сезону: дубленочка на рыбьем меху, платочек из искусственного шелка (это зимой-то!), ботиночки на тонкой подошве. Он все это разглядел и умилился. Он, физиономист хренов, решил, что она студентка, видимо, из-за большой сумки, похожей на портфель. Ехать ей надо было в Химки. Сумерки быстро сменились черной ноябрьской ночью. В машине было тепло и уютно. Он понял, что пассажирка согрелась и постепенно разомлела на удобном сидении. Голова ее стала клониться, периодически она ее вскидывала, пытаясь не заснуть. Сумка была прижата к боку со стороны дверцы, видимо, чтобы Алексей чего-нибудь из нее не стащил. На одном из поворотов сумка упала и раскрылась. Алексей невольно увидел, что там было: тощий кошелек, большой ключ на колечке, тюбик помады, какие-то квитанции, бумажки, записная книжка. Она суетливо стала все собирать, явно стесняясь, взглядывая на Алексея – не увидел ли он ее бедности. Видимо, от смущения, она вдруг стала ему рассказывать о себе. В позапрошлом году окончила школу, поступила на курсы, выучилась на секретаршу, начала работать в мэрии. А летом вдруг выиграла городской конкурс красоты. Конечно, ради справедливости, надо было заметить, что председателем жюри этого конкурса был ее работодатель, но об этом Алексей узнал гораздо позже. А тогда удивился: вроде ничего особенного в девчонке нет, а смотри-ка – «мисс Чего-то там». Ну так вот. Как только она стала мисской, сразу решила ехать в Москву – учиться на манекенщицу. И приехала к началу учебного года, и пришла в агентство, а над ней посмеялись и не приняли. Сказали, что такого товару у них куры не клюют, а ей надо худеть и заниматься с преподавателем, потому что у нее походка как у вульгарной бабы. Она надела лучшее платье, в котором конкурс выиграла. А ей сказали, что такие тряпки были модны в позапрошлом веке. Это все Алексей додумал сам, а она сказала ему, что не пошла в это агентство, потому что ей там не понравилось: мужики приставучие и обстановка нездоровая. Тут она неожиданно заревела в голос. Алексей растерялся, припарковал машину прямо на тротуаре и неуклюже стал гладить ее по голове. Она отстранялась, а он все гладил и гладил ее платок, а потом неожиданно притиснул к себе и обнял. Она перестала реветь, оттолкнулась от его груди сильными кулачками и деловито спросила:

– А ты женатый?

Когда он сказал, что не женат, она с удивлением распахнула свои глазищи (вот глаза у нее были что надо) и спросила, уже настойчивее:

– Разведенный?

Тогда еще не разведенный, Алексей ответил:

– Неженатый и не разведенный. И что?

– Ничего, – ответила она с деланным равнодушием. Вот тут-то бы и остановиться, тем более что до Химок они почти доехали, и высадить бы ее около обшарпанного общежития, но нет! У Алексея неожиданно начался кураж, который бывал чаще на службе, а тут вдруг случился на ровном месте с провинциальной девицей. То ли от одиночества, то ли от усталости, ему не хотелось с ней расставаться.

– Ты ужинала? – спросил он неожиданно для себя. – Пока нет, – кокетливо ответила она, замерев: неужели пригласит поесть?

– Пойдем куда-нибудь, а то я голодный.

– Тут чебуречная, за углом, – зачастила она, – все недорого, и работают они долго, и посидеть можно – там и сидячие места есть.

Но в чебуречную они, понятно, не поехали – кураж ведь, а поехали в приличную кафешку, которую Алексей заприметил по дороге, когда еще не планировал куражиться, а просто хотел поужинать в одиночестве. В кафе было тепло, музыка лилась откуда-то из динамика, подвешенного к потолку. Народу было немного, и столик они выбрали около стены, декорированной морской галькой. Алексей отодвинул для попутчицы стул, она неловко уселась, поерзала, как будто проверяла его на прочность, и пристроила сумку на колени.

– Ты сумку-то поставь на соседний стул, тут приличное заведение, не украдут, – сказал тихонько Алексей.

Но она только крепче прижала свое сокровище к себе и стала оглядываться с независимым видом. Когда принесли меню, она с опаской открыла его и стала читать: смотрела только на столбик справа: сколько стоит. Массивную папку держала на весу над сумкой. Алексей быстро выбрал салат и горячее, а она все изучала и изучала меню, видимо, прикидывая, что сможет взять на свои кровные.

– Надеюсь, ты позволишь мне заплатить? – спросил, все еще в кураже, Алексей.

Она сразу расслабилась, откинулась на спинку стула, переложила наконец сумку на соседний стул и неуверенно кивнула в знак согласия.

Алексей сделал заказ и спросил:

– Как тебя зовут?

– Меня? Лидия. Лидия Андреевна Авдошина, – церемонно представилась она и протянула через стол руку.

Длинные ногти с неухоженным маникюром, кожа потрескавшаяся, сухая, как наждак. Наверное, на улице работает. Маляр? Помощник каменщика, уборщица?

– Ты работаешь?

Опять неуверенный кивок. – А где, если не секрет?

Она поерзала на стуле, подвинула тарелку, переложила вилку и опять неуверенно сказала:

– В ООО.

– На какой должности?

Тут она приосанилась и уже громко провозгласила:

– Секретарь-референт.

Да, впечатляюще, особенно вторая часть.

– И чем же ты занимаешься, что реферируешь?

Вопрос явно поставил ее в глухой тупик. Она даже принаморщила лобик, но, видимо, вспомнив, что будут, не дай Бог, морщины, каким-то насильственным движением его расправила. Алексей от изумления аж рот раскрыл. Он потом перед зеркалом пробовал это движение повторить, но у него, конечно, ничего не получилось. В общем, она не стала отвечать, тем более что принесли салат и мясную нарезку. Наверное, в программе не было такого конкурса, в котором надо было демонстрировать манеру поведения за столом. Приборами пользоваться она не умела и с удивлением следила за Алексеем, когда тот красиво ел салат вилкой и ножом. Минеральную воду она решила пить прямо из бутылочки, но Алексей, предвосхищая ее намерение, налил воду в высокий стакан. Пока он ковырялся в салате, она уже съела свою порцию и примерялась к колбаске, только не могла выбрать, какую взять сначала, а какую потом. Провинция кричала, нет, вопила, в каждом ее движении, в привычке вытирать рот после каждого съеденного кусочка собранной в жменю пятерней, в постоянном одергивании одежды, во взглядах на сумку в испуге – вдруг украли? – посреди разговора. Нет, она ему не нравилась. Скучать он начал почти сразу, как только увидел, с какой жадностью она поглощает еду. Так едят, наверное, бомжи: не чувствуя вкуса, торопясь, только насыщаясь, а не наслаждаясь трапезой. Когда принесли горячее, она уже утолила первый голод и стала присматриваться к Алексею, пытаясь копировать его движения. Кураж его куда-то делся, и как только она доела, он, оставив изрядный кусок отбивной, решительно встал.

– Нам пора.

Она взяла сумку, выбралась из-за стола и, оглядываясь на блюдо с оставшимся мясом, пошла за ним к выходу. В гардеробе она вдруг суетливо пошарила в сумке, приговаривая что-то вроде «где же она?», и решительно пошла обратно в зал.

– Ты куда?

Он в это время пытался попасть правой рукой в рукав своей куртки, а левой – прижимал к себе ее легонькое пальтишко. Зря он спросил. Было понятно, что она сейчас соберет остатки еды со стола, чтобы завтра утром доесть. Ну да, там ведь осталась мясная нарезка, зелень, да и для его отбивной, наверное, найдется место в ее необъятной сумке. А сумку за все время трапезы она не открывала, так что потерять какую-то вещь просто не могла. Так и есть, она вернулась через пару минут повеселевшая, с хитро бегающими глазками.

– Нашла?

– Что? А, да, нашла.

В машине она устроилась теперь по-хозяйски, и это ему не понравилось, уж лучше бы сидела, как раньше – вжавшись в дверцу.

– Ко мне нельзя, – вдруг сказала она. – Что?

– Ко мне нельзя.

– Хорошо, – сказал он рассеянно.

Она уже перестала его интересовать, и он знал только, что ее надо доставить до места и ехать домой. Душ, телевизор, сон – вот чего он хотел, а вовсе не любовных утех с неизвестной девицей. Зачем только он это все проделал?

Автомобиль остановился как раз перед дверью ее общежития. Вот сейчас она уйдет, и все. Но она почемуто сидела, вопросительно поглядывая на него, и не делала никаких попыток выйти. Тогда он сам вышел из машины, обошел ее спереди и решительно открыл пассажирскую дверь:

– Прошу.

Она неловко, тощим задиком вперед, выбралась и опять вопросительно уставилась на него.

– До свидания, – сказал он, – рад был познакомиться.

Она стояла ноги вместе, сумка перед собой:

– До свидания. – Я позвоню.

Куда, зачем он собрался звонить? Да и телефона, судя по всему, у нее не было. Он повернулся спиной и пошел к машине.

– А телефон-то? – остановила она его.

– Что?

– Записать. – Ну запиши.

Она порылась в сумке, отвернувшись от него. Он понимал – не хочет, чтобы видел пакет с едой из ресторана. Он вернулся на тротуар, поднял голову кверху и посмотрел на окна общежития. Во всех окошках горел свет, на форточках висели авоськи с продуктами, на черном небе светились звезды. Ночь вступила в свои права. Она, видимо, устала ждать, когда он налюбуется городским небом, и требовательно подергала его за рукав. Он уже опять – в который раз – про нее забыл.

– Вот, – протянула бумажку с каракулями – номером телефона.

– Хорошо, – сказал он равнодушно и сунул бумажку в карман куртки.

Мимо проходили какие-то девчонки, она изобразила на лице улыбку – все-таки кавалер с машиной – и кокетливо помахала рукой.

Примерно через неделю он сунул руку в карман куртки – полез за телефоном. В кулаке оказался свернутый в тугой шарик комочек бумаги. Он его расправил и обнаружил цифры, которые сложились в телефонный номер. Внизу была приписка – спросить Лиду из 206 комнаты. От скуки он позвонил, спросил Лиду… Потом оказалось, что ей негде жить, и она поселилась в его квартире. Первый раз она пришла к нему в постель сама, бормоча что-то насчет Яшки с соседней улицы. Он понял, что она «не девушка», но тогда ему было все равно. В постели она пыталась изображать утонченность чувств-с, но в какой-то момент вдруг зашептала: «Ой, мамочки», и он ее в это мгновение почти полюбил.

Свадьба была скромной, праздновали в кафе: молодые, два друга Алексея, ее подружка из общежития. Криков «горько» не было, просто поужинали, распив бутылочку вина и литр водки. Через неделю поехали знакомиться к теще в Козодрюпинск. К городу Козодрюпинску претензий у него не было, а к молодой жене – да, были. За это время Лидия изменилась. Во-первых, она осознала статус замужней дамы, жены офицера милиции, и решила сменить свой гардероб. Деньги она тратить не умела, больших сумм в руках до этого времени не держала, и покупала всякое дешевое барахло, предназначением которого было – половая тряпка после первой стирки. Она стала употреблять слова, значение которых не вполне понимала, но считала изысканными. В квартире появились глянцевые журналы, и теперь Алексей знал, что примерно она прочитала, по новым манерам и запросам: крем для нежной кожи, сумка со стразами, авокадо на завтрак. С работы Алексей ее быстро уволил. Она ее, работы то есть, стеснялась, а должность – секретарь – воспринимала по корню слова – секрет. Ничего о своем благородном труде на благо капитализма не рассказывала, намекая на сложные обстоятельства. Обстоятельства на самом деле были непростыми. Фирма – так именовала себя шарашка, находящаяся за пределами МКАД, занималась вроде бы вполне легальным бизнесом – заготавливала шкуры домашних животных. Работы почти не было, стало быть, доходов от бизнеса – тоже. Держал заведение некий Абдулла, который, несмотря на скудненький доход от шкур, ездил на последней модели «вольво», обедал в дорогих ресторанах, менял подружек, и это настораживало. Алексею сразу вспомнились бессмертные «рога и копыта», и он наслал на шарашку ОБЭП из дружественного округа, перед этим изъяв оттуда невесту. И вовремя, потому что следом за ОБЭПом на фирму пришел ОБНОН, и Абдулла оказался объявленным в розыск.

Домашним хозяйством Лидия занималась без энтузиазма, готовить не умела и все просилась в кафе. Там было вкусно, и посуду мыть не надо. Правда, деньги быстро закончились, до зарплаты было далеко, но тут пришла мысль познакомить мужа с родственниками, и они поехали.

Городок был небольшой, деревянный, только в центре было несколько кирпичных зданий, был даже свой небоскреб в шесть этажей с лифтом и мусоропроводом. На грязной привокзальной площади стоял допотопного вида автобус с открытой дверью. Кондукторша в коричневой козловской шали высовывалась из двери и кричала простуженным голосом: «На Пихтовку, кто на Пихтовку». От вокзала до Лидиного дома было десять минут ходьбы. Навстречу молодым чинно выступила на крыльцо красивая женщина лет сорока с такими же, как у Лидии, красивыми глазами и косой, уложенной вокруг головы на манер Юлии Тимошенко. За дверью слышался какой-то шум, что-то падало, звенело. Алексей представился теще и пожал ей руку. Она строго взглянула на зятя, сдержанно поздоровалась и открыла дверь в сени. Лидия все это время пряталась за спину мужа, но в сени вошла первой, гордо подняв голову и едва кивнув матери. Алексей насторожился: не хватало ему семейных разборок. В доме было полно гостей. Родственники пришли всей командой, желая посмотреть на Лидкиного мужа. Какие-то дядья, тетки, двоюродные и троюродные сестры, братья и сваты пожимали Алексею руки, лезли обниматься, демонстрировали многочисленных детей, которые бегали тут же, кричали, оглушительно ревели, в общем, создавали шумовой фон. Матери подхватывали их на руки, шлепали, целовали, в зависимости от ситуации, меняли штаны, вытирали носы. Алексей тоскливо озирался вокруг: ему тут не нравилось. На огромном столе, застеленном клеенкой с цветочным рисунком, стояли миски с квашеной капустой, солеными огурцами, тарелки с пирогами и шаньгами – обыкновенное угощение по-русски. В центре стола красовалась четверть с самогоном, заткнутая самодельной пробкой из газетной бумаги. Молодых усадили во главе стола. Женская половина застолья дружно обсуждала Лидино платье. Ахали и охали, удивлялись такой дури – выходить замуж с голой грудью. А когда услышали, сколько за него заплачено, стали прикидывать, что можно купить на эти деньги. Получалось, что семья изза Лидиного приобретения лишилась нового погреба, или половины швейной машинки, или двух машин отборного коровяка.

До одури пили, орали непременное «горько», вели счет во время поцелуев, в общем, устроили свадьбу по всем правилам. Из всех тостов Алексей должен был понять, какое сокровище он получил в лице Лидии: и красавица, и мисс Козодрюпинск, и умница, каких свет не видывал – учится в институте в самой Москве. Лидия только и делала, что толкала его ногой под столом. Хотя бы предупредила, что «учится», а то он и не знает, как она вся изовралась. Его чин она тоже преувеличила, и дядья, понимающие коечто в милицейских званиях, дружно удивлялись, мол, такой молодой, а уже подполковник. Конечно, этого он ей не спустил, сразу сказал, что Лидия в звездочках ничего не понимает, а он как был капитаном, так пока капитан и есть, а до подполковника ему далеко, как до городу Парижу. Дядья понимающе закивали, мол, конечно, какой же он подполковник, еще и статью, и годами не вышел. Вот у них в Козодрюпинске был в (дай Бог памяти) позапрошлом году один подполковник, приезжал гостить к Марии Колихе, так он был уже в годах и при пузе, а Алексей пуза не имеет, какой же он подполковник. И правда, думал Алексей: и пуза нет, и ума тоже не нажил. На кой черт женился? Глупо и не нужно это все.

Мужики напились, жены подхватывали их одного за другим и утаскивали по домам. Теща постелила молодым в единственной комнате, которая закрывалась на задвижку. В доме были тонюсенькие перегородки, все было слышно, и Алексей чувствовал себя как в скандально известной передаче «Дом-2». Молодую жену это, похоже, не смущало, она громким шепотом обсуждала родственников, лезла к нему с поцелуями и ласками, а он лежал рядом с ней по стойке смирно и мечтал о том, чтобы все это ему только снилось. Вот он сейчас проснется, а никакой жены рядом нет, и надо идти на службу, и дома чистота и порядок, к которому он привык, а не пыль и разбросанные вещи, появившиеся вместе с Лидией.

Утром она потащила его на базар демонстрировать знакомым. Конечно, она сказала, что хочет просто прогуляться, но тщательно красила губы, подвивала плойкой волосы, что-то еще делала с лицом. Алексея нарядила в куртку, хотя он собирался пойти гулять в старом дубленом кожушке, который нашел в сенях на гвоздике. А вот шапку надеть не давала, хотя было холодно, сказала, что сейчас шапки носить не модно. Конечно, в Москве шапка была зимой почти не нужна: машина или метро делали этот предмет одежды лишним, но здесь, в холодном Козодрюпинске, он решительно надел шапку, да еще нахлобучил ее на лоб.

На базаре был разгар торговли. Между рядами ходили молодухи в сопровождении мужей и поклонников, которые таскали сумки с мясом, колбасой, картошкой и прочей снедью. Все были нарядно одеты: женщины – в ярких платках, мужчины – в распахнутых куртках, непременно в меховых шапках. Это у них такая развлекуха, понял Алексей. Действительно, куда им больше ходить и где демонстрировать наряды? В столице поход на рынок за продуктами воспринимался как хозяйственная надобность, а тут – как общая тусовка. Лидия шла впереди него, вальяжно покачивая бедрами. Уже весь город знал, что она вышла замуж за московского милиционера в чинах: то ли генерала, то ли лейтенанта, в общем, богача со связями и огромной квартирой. С ней уважительно здоровались, смотрели вслед, провожали настойчивыми взглядами. Алексея удивило пренебрежение, с которым она общалась со знакомыми. Было неприятно и стыдно, поэтому он спешил сгладить впечатление от ее высокомерия и почтительно раскланивался со всеми. Ходили они долго, ничего не покупали, но ко всему приценивались. Пора было уходить. Но перед выходом, в самом последнем ряду он вдруг увидел старую женщину, торгующую валенками. Их было много, разных – больших и совсем маленьких, просто черных и расшитых цветами, с кисточками и помпонами. Это был какой-то карнавал валенок, пиршество, праздник! У Алексея захватило дух. Он подошел к женщине и заговорил с ней:

– Здравствуйте, скажите, сколько стоят вот эти валенки?

Алексей взял в руки большие катанки черного цвета на толстой подошве.

Женщина подняла на него хитрые глаза:

– А зачем тебе, милок, валенки в Москве? Там, говорят, и снега-то никогда не бывает.

– Бывает снег, только его убирают быстро. – Ой, а как же без снега-то? Ведь скучно? – Скучно. Так сколько?

Она подумала, что-то прикинула и сказала:

– Двести пятьдесят, меньше не могу, тут войлока только на полторы сотни, можа и побольше. Бери, валенки хорошие.

Валенки ему были не нужны, да и Лидия недовольно переминалась с ноги на ногу.

– Спасибо, может быть, зайду попозже.

– Заходи, только у нас по будням базара нетути.

И тут он увидел нечто такое, от чего остановилось дыхание – валеночки, чуть побольше его любимой кружки, из которой он пил чай, легонькие, ладные, беленькие с пушистыми кисточками по бокам. Он смотрел на них и представлял крошечные ножки, на которые их наденет маленький человечек. Он осторожно взял их в руки.

– А эти сколько?

Бабулька посмотрела на него, опять хитро:

– Да тебе они, думаю, без надобности.

– Я так просто спросил, – смущенно ответил он. – Эти пятьдесят.

Лидия уже не просто стояла, а злобно тянула его за рукав:

– Мы пойдем или нет? Ты что тут прилип?

В это время к прилавку подошла молодая женщина с румяным толстощеким карапузом на руках. Смотреть на них было одно удовольствие. Молодая цветущая мать, с нежным тонким лицом, с задорной улыбкой стала разглядывать товар, поставив малыша перед собой и удерживая одной рукой, а то он непременно бы удрал. Алексей с сожалением вернул валеночки, которые до сих пор держал в руках, не в силах расстаться, на прилавок, и она, изумленно вскрикнув, схватила их и сразу стала прикидывать на ногу ребенка.

– Вы их берете? – спросила она Алексея. – Нет, – сказал он с сожалением.

Тогда она, пошарив в кармане полушубка, достала кошелек, расплатилась и села на чурбачок, который стоял тут же, видимо, для удобства примерки. Карапуз рвался с ее рук, но она все-таки надела ему валеночки. Он радостно побежал, как только она его отпустила. Снежок хрустел под его легкими шагами. Женщина, улыбаясь, побежала его ловить.

Всю дорогу домой Лидия ворчала:

– Что ты с этими валенками? Еще подумают, что я берэменная.

Именно так и сказала: «берэменная». А он вдруг осознал, что и дети от нее будут, не только оголтелый коллектив родственников. Вот уж чего-чего, а детей от нее он не хотел. …Наталья оторвалась от Машки, чмокнула ее в щеку и подошла к Алексею:

– Едем?

Он взял ее за руку, как маленькую, постоял, потом просунул руку под свой локоть.

– Сейчас, только с Анатолием Дмитриевичем попрощаюсь.

Анатолий крепко пожал ему руку, почему-то еще, видимо, от избытка чувств, похлопал по плечу. Все. Можно выходить. На улице было прохладно, темно. Фары служебной машины мигнули, Миша Некрасов нарисовался рядом.

– Все спокойно, – сказал он зловещим шепотом. Алексей кивнул, усадил Наталью в машину, рядом сел сам, предоставляя Мише исполнить роль телохранителя до конца. Длинный, тяжелый день закончился, предстояла не менее тяжелая ночь.

 

3 мая, воскресенье

Какая-то сила, силища, вырывала его из теплого сна, в котором он плыл по реке с мамой. Лодочка качалась, он сидел на веслах, а мама – молодая, красивая, в светлом платье – пела ему колыбельную на итальянском языке. Вода в реке была чистая, ее было много, и хотелось свеситься с лодки и пить, пить, пить, но двигаться было нельзя – лодка перевернется, поэтому он продолжал грести…

– Иван Ильич, давайте я вам помогу в спальню перейти, – бубнил настойчивый голос и дергал, дергал его за руку.

Иван решил открыть глаза. Они почему-то не хотели открываться, веки просто прилипли к щекам. Он попробовал поднять руки, чтобы помочь векам, но и руки тоже не поднимались. Интересно, сколько сейчас времени? Наверное, ему пора в посольство, а это будильник. Только почему он будит его по-русски? Его будильник в Берлине орет обычное «Steh auf!». Наверное, это сон. Он попытался повернуться и лечь поудобнее, но и это не удалось. По-че-му? А если предпринять еще одну попытку и все-таки открыть глаза? И вообще, ему никак не удавалось сосредоточиться: мысли, хотя это, наверное, и не мысли вовсе, а что-то другое, так вот, мысли не двигались, а толпой стояли около входа в мозг. И самая главная из них была – где это я? Потом была еще одна – тоже мысль – неудобно лежать. Глаза надо открыть обязательно. И опять этот голос:

– Что мне с ним делать? Может, скорую уже вызвать, а то он пьяный, не соображает ничего, даже двигаться не может.

– Кто пьяный? – грозно спросил Иван.

Или ему показалось, что грозно, потому что голос был вроде бы не его. Очень постаравшись сосредоточиться, он открыл глаза. Все плыло. Что это так все кружится? Может быть, он на корабле? Над ним склонилась какая-то рожа.

– Ты кто? – спросил Иван и опять, конечно, грозным голосом.

– Ну слава Богу, – ответила рожа, и уже в телефон проговорила, – не надо скорую, очухался. Сейчас я его минеральной водичкой напою, а потом постараюсь в спальню перетащить.

– Ты кто? – настаивал Иван. – Я – Петр, охранник ваш.

– А я кто?

– А вы – Иван Ильич Горчаков, мой босс. – Да? – очень удивился Иван.

– Да. Встать сможете, Иван Ильич? – Зачем?

– Да нехорошо на ковре спать, лучше в постели. – На персидском? – Что?

– На персидском ковре? – На каруанском.

Ох, как ему… И тут он понял: ему плохо, он, наверное, заболел. Что-то попалось под руку, какой-то предмет. Бутылка. Бутылку водки он купил в киоске около метро. Это он помнил. Почему в киоске? Ах, да, у него же все оказалось отравлено, кто-то хотел его – ЕГО! – отравить. Только он точно помнил, что бутылка, когда он покупал, была полная. А теперь в ней нет ничего. Пустая. Наверное, охранник Петр выпил. Иван спал, а охранник пил его водку.

– Ты пил водку? – спросил он опять же грозным голосом (босс же все-таки), помахивая бутылкой перед носом.

Петр засмеялся:

– Это вы выпили, Иван Ильич.

– Я вообще не пью, – сказал удивленно Иван. – Вообще! – подтвердил, не допуская возражений.

Как он, Петр, мог только подумать, что Иван выпил столько водки? Он пьет один-два дринка, да и то по необходимости. Шампанского может выпить два бокала за вечер, сухого красного вина – бокал, но водку!

Какое-то воспоминание заставило Ивана предпринять очередную попытку мозгового штурма. Он пришел домой, один охранник зашел вместе с ним, оглядел квартиру, потом пристроился на табурете в комнате рядом с прихожей. Откуда в его квартире табурет? Может быть, они его с собой принесли, в смысле охранники? А зачем? Полно же кресел и диванов. И стулья у него хорошие. Но он, как его зовут? Да, Петр. Петр уселся на табуретке и стал частью мебели. А второй охранник, его имя вообще неизвестно, остался в подъезде. Ему, наверное, хуже, чем Петру. Петр сидит себе на неудобном табурете и пьет его, Ивана, водку, а номер два дрожит в подъезде от холода. И без водки. Хотя, наверное, Петр с ним поделился, ведь не мог он один столько выпить. А сам Иван где был? По логике вещей, он должен был переодеться. Интересно, переоделся или нет? Если переоделся, то костюм должен висеть в шкафу. Иван с трудом встал и, шатаясь, пошел в гардеробную. Костюм, его смокинг от Версаче, валялся на полу перед диваном. Значит, он успел переодеться. А во что? Почему-то он не догадался просто посмотреть на себя в зеркало или на свою одежду, а занялся изысканиями на вешалке. Получилось, что он в джинсах и футболке. Эта задача им успешно решена. Иван сразу стал собой гордиться. Все-таки он молодец, все у него под контролем. Так, переоделся. Что дальше? Руки помыл. Где он мог их помыть? Наверное, в ванной. В какую сторону теперь идти, где тут ванная комната? В Берлине у него все под руками: две просторные комнаты, кухонька, душ, туалет. Туалет, кстати, тоже надо найти. С трудом преодолевая огромные расстояния, Иван не с первой попытки нашел дорогу в ванную. Руки он точно мыл – полотенце было влажным. Очередной всплеск гордости за свои умственные способности вызвал у Ивана довольную улыбку. Но он тут же нахмурился: надо действовать. Что было дальше? Он поел или нет? При мысли о еде желудок почему-то сжался, и хорошо, что Иван оказался рядом с туалетом, потому что унитаз оказался весьма кстати. Обняв его, как лучшего друга, Иван выплеснул из себя тот алкоголь, который от переизбытка не успел еще пройти в кишечник. Стало легче жить, можно соображать и двигаться. Он открыл воду в душе, скинул с себя одежду – на самом деле джинсы и футболку – и залез под ледяные струи. Ох, какой кошмар! Зачем он так напился? Зачем это было надо? Все в куче: убийства, странное поведение невесты, тяжелое чувство отчуждения, какое-то безграничное одиночество. И Наталья! Наталья с ее красотой, удивительным чувством такта, гордой посадкой головы, царственными движениями… Почему он все время о ней думает? Да потому что она – женщина из его странных сновидений. Неужели он влюбился? Влюбился-влюбился, иначе и быть не может. А как же Ландыш? Да, вот с Ландыш надо что-то решать. Надо решать быстро, а потом, тоже быстро, делать предложение Наталье. И пусть она пока его не любит. Полюбит позже. Ведь не дура же она, чтобы отказаться от замужества с дипломатом. Это же совсем другой уровень жизни. Господи, что за бред лезет ему в голову! Это, конечно, от избытка алкоголя. Почему она должна выходить за него замуж? Ей и так неплохо. Вон у нее какой кавалер образовался в связи с известными событиями: красавец-мужчина, да еще в белом смокинге, будто жених. Справедливости ради, надо сказать, что вместе они выглядят очень здорово. Впрочем, они с Ландыш Юсуповной тоже выглядели, но теперь это его абсолютно не радовало.

В дверь ванной осторожно постучали. Кто это может быть?

– Кто там?

– Иван Ильич, у вас все хорошо? Помощь не нужна? – Все нормально, сейчас я выхожу.

Интересно, как бы он ему помогал, этот самый – как его? – Петр? Так, все. С алкоголем покончено раз и навсегда. Это ужас какой-то. Ведь завтра будет, наверное, ой как тяжело, а хотелось столько сделать. Ну да ладно, будем считать себя на больничном листе.

Иван осторожно, стараясь не упасть, перелез через край ванны и стал одеваться, пошатываясь и с трудом сохраняя равновесие. День закончился плохо, хуже не бывает.

Наталья весь вечер думала: вспомнит Алексей о своем желании охранять ее круглые сутки или не вспомнит. Кажется, забыл, и очень хорошо. Больше всего на свете Наталья не любила попадать в неловкое положение. А как в него не попасть, не вляпаться, не влезть по шею, если в доме будет ночевать посторонний мужчина, или – хуже того – она должна ночевать в его квартире. А если ей надо будет… помыть руки? Ужас! Нет, ни за что!

Вечер закончился, все было нормально, и все будет хорошо. Она уже полностью уверилась, что ее охранять незачем, а пасти надо как раз Ивана, который был ближе всех к богатству, к бриллиантам и золоту. И вообще, он теперь практически олигарх. А с нее взять нечего. Как бы это так сказать Алексею, чтобы он не обиделся, а напротив, обрадовался, что ей ничего не грозит?

– И не думайте, – вдруг сказал Алексей. – Если не хотите переезжать ко мне, придется терпеть мое присутствие в вашей квартире.

Вроде, они перешли на «ты», или это касалось только ресторана? Или он перед подчиненными выпендривается? И он что, мысли читать умеет? Или она это вслух сказала?

– Я по вашему сосредоточенному виду догадался, – опять прочитал ее мысли Алексей.

Видимо, она имела такой изумленный вид, что он засмеялся и сказал:

– Да ладно, я не экстрасенс, просто сам об этом постоянно думаю и ничего умнее придумать не могу, как все-таки быть с вами рядом. Ну, хотите, я вас на спецквартиру устрою?

– Нет уж, не надо никакой другой квартиры, у меня своя есть. Только я думаю все-таки, что вы зря на меня время тратите. Надо Горчакова охранять, ему большая опасность грозит, чем мне. Я вообще с боку припека.

– Это вам только так кажется, а копнуть глубже, так вы – ключевая фигура. Что-то вы знаете такое, что очень беспокоит убийцу. И он все ближе к вам подбирается.

Миша Некрасов, который очень выразительно слушал этот разговор затылком и даже волосами, повернулся и, покраснев от собственной смелости, громко сказал:

– Вы, Наталья Сергеевна, слушали бы, что вам товарищ майор говорит. У него интуиция, как у тамбовского волка. Если сказал, что вас могут убить, значит, на самом деле убьют.

Наталья вытаращила глаза:

– Что значит – на самом деле убьют?

– Ой, да я не то хотел сказать, – стал оправдываться Миша, – в общем, если товарищ майор говорит, что вы должны быть под его защитой, то не отказывайтесь. Интуиция у него и опыт.

Что же делать-то? Времени осталось совсем чутьчуть, уже поворачивали на Новый Арбат. Она набрала воздуху в легкие и неожиданно громко сказала:

– Значит, так.

Что говорить дальше, она пока не решила и замолчала. Алексей развернулся к ней всем телом, а Миша, кажется, вообще вывихнул шейные позвонки.

Видимо, терпеть ее молчание больше ни у кого не было сил, поэтому разговор начали одновременно.

Алексей: «Вопрос только в том, на чьей территории. Хотите, ко мне, я у себя уборку генеральную сделал».

Наталья: «Из двух зол выбираю меньшее, едем ко мне».

Миша: «Ну, хотите, я вас буду охранять, если вы товарища майора опасаетесь?»

Наталья и Алексей уставились на Мишу.

– Поясните свою мысль, лейтенант, – строго сказал через некоторое время Алексей.

– Ну, я опять не то хотел сказать, – налился пунцовостью Миша, – товарищ майор – очень представительный мужчина, к тому же неженатый. Я тоже неженатый, но…

– Ты остановись, а то вовсе запутаешься, – вдруг подал голос водитель.

Миша смутился еще больше.

– Нет, вы сами решайте, Наталья Сергеевна, – завершил он скороговоркой.

К подъезду подрулили в полной тишине. Дверь была закрыта. Алексей нажал кнопку звонка. Через минуту дверь открылась, и в проеме появилась квадратная физиономия:

– Вы к кому? – спросила физиономия.

– Я к себе, – сказала Наталья. – А вы – новый охранник?

– Я – да, новый, еще никого не знаю.

Он посторонился, пропуская Наталью и ее спутников.

– Значит, так, – решительно приказал Алексей, – я сейчас провожаю Наталью Сергеевну, ты, Миша, остаешься с охранником, тем более что он новенький и никого не знает. Я еду домой, переодеваюсь, – он посмотрел на Мишу и уточнил, – быстро переодеваюсь, приезжаю сюда и снимаю тебя с поста. Завтра на службу можешь прийти к… двенадцати ноль-ноль.

Миша вытянулся в струнку:

– Есть остаться с охранником.

В лифте Наталья вдруг поймала себя на мысли, что ей приятна забота Алексея. До его приезда она успеет принять душ, переодеться, еще раз взглянуть на гостевую комнату и заварить крепкий чай. А потом они будут сидеть за столом и разговаривать. Здорово!

Перед дверью Алексей протянул руку – попросил ключи. Наталья вопросительно посмотрела на него.

– Давай ключи, а сама отойди на всякий случай, – сказал он ворчливо.

Эта интонация вдруг так понравилась Наталье, что ей стало спокойно. Ворчит, как будто они тысячу лет знакомы, и он знает, что у нее обычно все получается из рук вон, потому что уж такая вот она уродилась. В эту минуту она все поняла. Он волнуется не меньше, чем она. И преступники тут совсем не причем. Просто она ему нравится.

Наталья проснулась от журчащего звука, как будто кто-то без конца лил воду в хрустальный бокал. На часах, стоящих на прикроватном столике, было восемь. Наталья взяла телевизионный пульт и пощелкала по каналам: утро – передачи все радостные, мобилизующие на продолжение праздника. Хорошо, что ей не надо сегодня на работу. Она потянулась в кровати: день должен быть наполненным свободой, дачей, солнцем, книгами и музыкой. Но звук никуда не делся, он был, причем снизу. Черт! Она же совсем забыла об Алексее, которого пристраивала вчера, вернее, сегодня ночью, в гостевой комнате. Он же, наверное, встал и мучается перед холодильником, хотя она ему, конечно, сказала, что еды полно, и чтобы он завтракал сам. Она собиралась отсыпаться. Комплект ключей Алексею выдан был сразу, как только стало ясно, что он собрался поселиться у нее всерьез и надолго. Договоренность об относительной свободе действий на охраняемой территории – тоже. Но, очевидно, надо ему помочь сориентироваться. Эх, жалко выходного. Накинув халатик, она уселась перед зеркалом. Хороша! Рожица со сна, волосы как у домовенка Кузи, мысли в глазах нет никакой, то есть абсолютно. Надо бы, ради выходного, умыться, сделать легонькую зарядочку, макияжик. Наталья сладко потянулась: полежать бы еще немножко, но долг зовет. Пожалуй, умыться надо, а макияж подождет.

Она спустилась вниз и увидела Алексея, который стоял перед варочной поверхностью в ее фартуке и чтото делал со сковородкой. По столовой разливался сказочный аромат. Пахло детством. Точно, детством. Что же он такое готовит? Наталья принюхалась. Неужели омлет с сыром и фруктами? Не может быть! Такой омлет готовить умела только Натальина бабушка.

– Доброе утро, – сказала Наталья вежливо.

– Привет, – Алексей оторвался от сковородки и повернул к ней лицо.

Он был такой домашний в этом смешном фартуке, что Наталье захотелось подойти к нему сзади и обнять. Так обычно происходила утренняя встреча с отцом. Но подходить и обнимать она, конечно, не стала, а невыносимо светским тоном поинтересовалась:

– Что готовим?

Он хитренько улыбнулся:

– Вкуснятину.

– А что к этой вкуснятине подойдет из напитков? – Моя бабушка подавала обычно теплое молоко, но вы, если хотите, можете сварить кофе.

– Кофе-то я, конечно, сварю, но молоко у меня тоже водится.

– Да я уже подогрел. Давай поедим.

Опять, что ли, на «ты», или на «вы»? Ночью они разговаривали фальшиво бодрыми голосами, стесняясь глядеть друг другу в глаза. Когда он уехал за вещами, она заметалась по квартире: надо успеть принять душ, переодеться, смыть макияж, в то же время что-то такое с собой сделать, чтобы выглядеть… хм, привлекательно. Вовсе она не собиралась затевать с ним роман, просто не распустехой же предстать перед официальным лицом. Интересно, как она будет из этой истории выбираться, потом, когда следствие закончится? Не хотелось бы мучиться, как Машка, которая обычно долго мается, пока не заведет себе альтернативный роман.

Алексей приехал быстро – едва успела выключить фен. Бросив мимолетный взгляд в зеркало, осталась довольна. Он тоже переоделся и был в джинсах и легкой рубашке. Сумку с вещами как-то неловко протиснул в квартиру ногой. И вообще, как только она показала ему комнату, он свой багаж куда-то запрятал, видимо, привез что-то запрещенное. Наркотики? Оружие? Предметы старины? Да. Или он стеснялся своей старенькой сумки? И расстались они ночью быстро, даже поспешно, все из-за смущения. А сейчас ничего, готовит на ее кухне, как будто всю жизнь этим занимался, а она ходит в домашних брючках и футболке с заграничной надписью – какая-то абракадабра – и тоже хоть бы что. Как будто так и надо.

Стол был накрыт на две персоны, причем очень красиво. Даже цветок в вазочке был пристроен, и – о Боже – свеча в серебряном подсвечнике! Завтрак при свечах. Какой-то нонсенс! Завтрак, свечи, неполадки с электричеством, разруха, война. Именно такой смысловой ряд вдруг сам собой выстроился в Натальиной голове. Она засмеялась, чем повергла Алексея в короткий шок.

Он в некотором замешательстве остановился перед сковородкой. В руках у него была вилка с наколотым на ней кусочком хлеба.

– Так поедим или что?

– Конечно, поедим и молока попьем.

Он успокоился, ловко разложил по тарелкам омлет, на самом деле – омлет с яблоками, налил в стаканы молоко и с очень довольным и опять же хитреньким видом уселся напротив Натальи.

Наталья взяла свою вилку. Чего-то не хватало. Да, ножей. Она встала и направилась к буфету.

– Ты что?

Он в недоумении следил за ее перемещениями. – Ножи.

– Что – ножи? – Ты забыл.

– Я ничего не забыл, посмотри справа от тарелки. Действительно, нож был. Как это она его не заметила? Ну и ладно, зато разговор завязался. Было действительно вкусно. Аромат яблок смешивался со специфическим запахом омлета. К блюду подавался сметанный крем – крем! – в соуснике. Никакого такого крема Натальина бабушка не готовила. Она поливала омлет сгущенным молоком из жестяной банки. Вкусно было необыкновенно! Готовилось это лакомство редко и только для Натальи. Бабушка любила обеих внучек, но по-разному. К Ольге она относилась с опаской – всетаки знаменитость, а Наталью просто любила, жалела, как могла, баловала. Наталья гостила у нее с удовольствием. Бабушка жила в маленьком уральском городке с деревянными домами, деревянными тротуарами и деревянными штакетниками. Летом буйно цвели золотые шары, которые вылезали из-за каждого забора, а на маленьком базарчике перед магазином продавалась крупная пахучая земляника, кислая дикая смородина, пупырчатые огурчики и всякая зелень. Бабушка покупала землянику ведрами, кормила досыта Наталью, а потом, когда ягода уже не лезла в горло, варила варенье. Вот что Наталья любила больше всего, так это земляничное варенье – ароматное, чуть горьковатое, тягучее – из детства. Она больше такого варенья нигде не ела. Видимо, бабушка знала какой-то секрет. И омлет с яблоками, а в начале лета – с земляникой или с малиной – тоже был из детства, бабушкин.

– Ты, хм, вы, где научились такой омлет готовить? – спросила, пережевывая вкуснейший кусочек, Наталья.

– Бабушка научила.

– И моя бабушка так умела. Это кушанье из детства. – Тебе понравилось?

Все-таки надо как-то определиться: говорить ему «вы» или «ты».

– Очень, я его не ела лет пятнадцать, с тех пор, как бабушка умерла.

– Я готов тебе этот омлет каждое утро подавать.

Опа, вот так предложение, подумала Наталья, интересно, он оговорился или всерьез?

Сразу стало видно, как он смутился.

– Ты не подумай ничего такого, я в смысле кулинарии. То есть в смысле готовлю хорошо.

– Да я и не подумала. А у тебя дети есть?

– Детей и жены у меня нет, так что ты можешь быть спокойна: я никого не оставил в беспомощном состоянии, когда переехал к тебе, – он поднял указательный палец вверх, словно призывая ее к вниманию, – заметь, по служебной надобности.

Можно было на этом закончить, но в Наталью словно бес вселился. Уже потом, позже, она решила, что во всем виноват омлет. Он был таким вкусным, что, наверное, привел к синтезу в организме избыточного количества эндорфинов, которые, как известно, вызывают прилив радости и отличного настроения. Вытягивая шею – интересно, в сковородке еще что-нибудь осталось? – Наталья самым невинным тоном спросила:

– А ты был женат?

– Был, недолго. Она была ангелом, а я – чудовищемлюдоедом.

– А на самом деле?

– На самом деле, так и было.

– Странно, ты, наверное, ее таким омлетом не кормил.

– Ее? Нет, не кормил. Я только сегодня вдруг про него, омлет то есть, вспомнил.

Бес продолжал веселиться:

– А девушка у тебя есть? – Нет.

– А почему?

– Времени нет. А теперь я продолжу допрос. Ты что намерена сегодня делать?

– Съезжу ненадолго на работу, а потом – на дачу. Вечером вернусь – завтра на дежурство.

– Это как это – на дачу? – спросил он таким сладеньким голоском, что Наталья, ничего не заподозрив, стала ему подробно объяснять:

– Ну, мне надо на работу. Это обязательно. Потом я прямо из больницы поеду на дачу. Могу, конечно, по магазинам пройтись, но дня жалко.

Он вдруг приподнялся, оперся кулачищами и стал огромным и страшным.

– Значит, так, – зловеще-ласково прошептал он, видимо пытаясь сдержать гнев, – ты, голубушка, понимаешь, для чего я тут проживаю? Ты вообще представляешь, где я работаю и чем должен заниматься в рабочее время?

– В милиции, – пискнула она, – подозревая, что ехать никуда не надо, и зря она все себе распланировала.

– В милиции, – подтвердил он, – и должен все время ловить преступников. А еще я хочу, чтобы этот процесс происходил с наименьшими потерями. Андестенд?

– Что? – опять пропищала Наталья. Что-то стало с ее голосом. Может быть, это все из-за того же омлета?

– Я понятно говорю, или перейдем на ненормативную лексику?

– Понятно, – испугалась Наталья, – не надо… на лексику.

– Хорошо, – сказал он спокойно и даже миролюбиво, как будто не изображал из себя только что Зевса-Громовержца. – Ты наелась, или будешь пшенную кашу? Каша тоже удалась.

Он приоткрыл кастрюльку, которая стояла на деревянной подставке, и оттуда на самом деле запахло пшенной кашей. Наталья с перепугу кивнула. Он убрал грязные тарелки, достал чистые, положил щедро каши, кинул по приличному куску сливочного масла и довольно поглядел на Наталью:

– Давай ешь, а то за праздники осунулась как-то. Каша и в самом деле «удалась». Она не ела никакие крупяные блюда, наверное, лет семь из-за боязни поправиться. Оказывается, это вкусно. И когда он успел столько всего наготовить?

– Ты во сколько встал? – решилась она подать голос, когда отодвинула пустую тарелку.

– Рано, – сказал он, отрываясь от газеты, которую развернул сразу, как все съел и выпил.

Такая семейная идиллия: мужчина после завтрака читает утреннюю газету, женщина убирает со стола. Сейчас он встанет и потребует чистые носки, рубашку и подходящий галстук, а потом долго будет хлопать себя по карманам в поисках ключей от машины, бумажника и еще каких-нибудь ключей – от кабинета, что ли.

Он на самом деле встал, сложил газету и стал убирать со стола. Наталья медленно, с наслаждением пила кофе. В чашке оставалось еще примерно половина, когда он в порыве хозяйственной инициативы убрал чашку и поставил ее в раковину. Посуду он мыл со знанием дела, сосредоточенно поворачивая тарелки так, чтобы не оставить ни следа жира.

Наталья все сидела за убранным столом и не знала, можно ли ей из-за него вставать.

Помыв посуду, Алексей снял фартук, аккуратно встряхнул его, расправив складки, и повесил на крючок около раковины.

– Алексей Николаевич, – спросила она смиренно, – а на работу мне все-таки можно будет съездить?

– Со мной или с Мишей Некрасовым, после двенадцати ноль-ноль.

– А по квартире перемещаться можно?

– По квартире можно, но перед окнами не торчать. Да что же это за наказание? Лучше бы она на дежурство поехала, хоть бы польза была!

Вдруг зазвонил дверной звонок. Алексей вопросительно посмотрел на Наталью. Она отрицательно помотала головой. Было странно, что охрана не предупредила о визитере. В руке Алексея появился пистолет. Откуда он взялся, она не заметила. И сам он вдруг стал стремительным, мощным, бесшумным и в один прыжок оказался около входной двери, задвинув при этом Наталью в ванную.

– Кто там? – спокойно, даже сонно, спросил он. – Это Горчаков, – раздалось из-за двери.

Когда Иван проснулся, голова гудела, в глазах расплывались странные радужные пятна, во рту был привкус конюшни. Конюшню он никогда не пробовал, но ее вкус должен быть именно такими. Спал он, оказывается, в мятой одежде. То есть пиджака и брюк не было, но рубашка с галстуком и запонками на манжетах присутствовали. Хотя вроде бы он переодевался в футболку и джинсы, но проснулся почему-то в галстуке. Было понятно, что он напился. Непонятно, для чего или в связи с чем. Пришлось напрягаться и вспоминать. Это оказалось сложно. Он хорошо помнил вечер и свои ощущения, связанные с музыкой. Что-то было еще такое, что смутно вспоминалось как неприятность, или, скорее, неловкость. Ландыш? Кажется, нет. Там все ясно: надо ставить точку. Либо они женятся, либо расходятся с соблюдением внешних приличий. Предпочтителен второй вариант, потому что жениться уже не хочется. А вот Наталья как раз настраивала его на матримониальный лад. Неужели он такой легкомысленный? Ведь ехал с четким планом – жениться на Ландыш Мирзоевой. Даже несмотря на ее странное имя и не менее странных родственников! Но все, что произошло за последние три – всего три! – дня, вызывает у него брезгливое ощущение чего-то противного. Как в детстве прикосновение к слизням на даче. Подташнивало, есть не хотелось, зато хотелось пить. Рядом с кроватью стояла бутылка минеральной воды и высокий стакан. Какой стакан? Зачем стакан? Он, торопясь, открыл бутылку и большими глотками выпил всю колючую теплую воду. Конечно, он никогда не позволил бы себе пить из бутылки, если бы был в трезвой памяти. Но память как раз была нетрезвой, и с этим надо было что-то срочно делать. На сегодня у него намечено несколько встреч, в том числе с милицейским майором. Что-то он такое ему должен сказать – или рассказать? – и это должно в корне изменить его жизнь. Только он не помнит, что. Майора зовут Алексей Пронин, это он знает. Что майор вызывает у него уважение, это тоже факт. Но в то же время он – реальный соперник. Наталья вчера сидела рядом с ним, он был ее кавалером в Большом театре, а не Иван. И смокинг на нем сидел как влитой. А Иван был в пиджаке, хотя мог одеться не хуже. А еще он увидел, какая Наталья красавица.

Мысли были липкими и неприкаянными. В голове они тыкались в черепные кости и причиняли Ивану боль. Интересно, человек вообще может не думать? Вот просто проснуться утром и не уговаривать себя вставать, не продумывать планы на день, не вспоминать вчерашние события? Какой тогда станет жизнь: менее проблемной или наоборот, скучной? Да, кажется, это и невозможно – ни о чем не думать. Сейчас мыслить – проблематично. Наверное, это называется похмельем.

В дверь тихонько поскреблись.

– Да, войдите, – разрешил Иван, придав голосу как можно большую твердость.

В дверь просунулась голова уже знакомого охранника, который был с ним в театре.

– Иван Ильич, вы просили разбудить в семь часов. – Спасибо, сейчас встаю, – сказал Иван бодро.

Он хотел продемонстрировать свою удаль и, откинув одеяло, вскочить, но вспомнил про мятую рубаху и нелепый галстук на шее и решил этого не делать. Голова скрылась. Что бы охрана подумала, если бы увидела его спящим в галстуке? Хотя, может быть, у него такой стиль – везде, где бы ни был, одеваться с иголочки: в сортире с гвоздикой в петлице. Иван представил себя с этой самой гвоздикой и улыбнулся.

Обычные утренние мероприятия заняли гораздо больше времени, чем всегда по вполне понятной причине: надо было придать себе вид. Это оказалось непросто.

– Пить надо меньше, надо меньше пить, – приговаривал Иван, надраивая щеки электробритвой.

Вид постепенно улучшался, отражение в зеркале стало похоже на оригинал в состоянии здоровья. Но руки дрожали, а ноги почему-то плохо слушались. Требовалась хорошая чашка крепкого чая и горячий мясной бутерброд.

На кухне хозяйничала молодая девица в малюсеньком крахмальном фартучке, надетом поверх спецодежды, что ли – белый верх, черный низ.

– Доброе утро, Иван Ильич, – сказала она, наливая ему чай из исходящего паром заварочного чайничка в цветочек. – Меня зовут Маша, я работаю у вас горничной.

Это было что-то новенькое. У него никогда не было горничной, он привык управляться сам. Для чего ему еще один посторонний человек в квартире, вдобавок к охране?

– Откуда вы взялись? – спросил он грубовато.

– Меня Григорий Владимирович прислал, – сказала смиренно Маша, – но если вам неприятно, я могу уйти, только ему позвоните.

– Нет, конечно, вы оставайтесь, но ему я непременно позвоню.

Завтрак был сытным и вкусным – какая-то рыбка на поджаренном хлебе, овощи, джем – все поевропейски, как он привык. Надо бы позвонить начальнику охраны насчет горничной: где он ее взял, такую симпатичную. Иван коротко, кивком, поблагодарил новоявленную прислугу и пошел в спальню. Надо как-то так организовать, чтобы они все в его квартире не вертелись. Пусть в машине сидят, что ли. И с горничной этой тоже надо… что? Решить что-то надо. С одной стороны, хорошо, что в доме будет кто-то, кто следит за порядком. Видимо, Лидия – не лучший вариант. С другой стороны, ему решительно не нужен посторонний человек. Не нужен. Он нажал кнопку вызова.

– Слушаю, Иван Ильич, – сказал на том конце спокойный голос.

Иван подумал, что совсем не знает, как по телефону звучат голоса его… теперь подчиненных. И вообще, что он знает о холдинге, о компании в целом? Ничего не знает.

– Григорий Владимирович, доброе утро. Я насчет горничной.

– А, Маша? Ну что сказать? Работает в секретариате у Южного лет, наверное, пять. Исправно работает, Южный доволен.

Кто такой Южный, Иван не мог вспомнить, поэтому замолчал. Догадливый начальник службы безопасности сразу подсказал:

– В юридической службе все сотрудники проверенные.

Стало быть, Южный – это начальник юридической службы. Еще бы вспомнить, как его зовут. Но Григорий Владимирович был начеку:

– Иван Ефимович сам лично ее рекомендовал. Ага, значит, Южный Иван Ефимович. Запомним.

– Она девка хорошая, чистюля, себя соблюдает, – продолжал между тем Григорий Владимирович, – в секретариате отвечала за питание, так что Южный ее от сердца оторвал.

– От самого сердца? – засмеялся Иван.

– От него, – радостно сказал Григорий Владимирович.

– Ну ладно. Она только готовить будет? – поинтересовался Иван.

– Эта готовить, а другую пришлем для уборкистирки. Или что-то не так?

– Да я, в принципе, все сам могу делать.

– У вас теперь времени не будет хватать на все, Иван Ильич. Это только кажется, что Петр Иванович мало холдингом занимался. Он все время или в конторе проводил, или дома работал. Ключевое слово – работал. Он же из ювелиров, поэтому во все детали производства вникал. И по магазинам каждый день ездил с женой. Это он ей прогулки устраивал. Дядюшка ваш – светлая ему память – человек был… Таких сейчас нет. Конечно, Анна Дмитриевна вела хозяйство сама, но когда были гости, то из холдинга приглашались помощницы. Вот Маша у нее бывала.

– Григорий Владимирович, мне бы как-то во все это вникнуть. Вы не поможете? Я ведь только понаслышке о холдинге знаю. А что касается камней, золота – вообще профан. Мне бы в структуре разобраться, а то бумаг принесли целую кипу, четыре флешки, только читать некогда. Тут события всякие навалились. Помогите, Григорий Владимирович.

– Конечно, помогу. Надо только время выбрать. Давайте сегодня часиков в одиннадцать в офисе, в вашем кабинете. Заодно и с начальниками служб познакомитесь. В тринадцать часов еженедельное совещание.

– Договорились.

– Да, еще вот что. Сегодня придут монтажники ставить охранную сигнализацию в эту квартиру и на Калининский. Ключи от квартиры на Калининском отдайте охране.

– Я в той квартире буду через час. Так что пусть приезжают.

– Отлично, – с энтузиазмом поддержал его идею Григорий Владимирович, – тогда до встречи.

В дверь опять поскреблись.

– Войдите, – разрешил Иван.

Вошла, вернее, проскользнула новая Маша.

– Где будете обедать, Иван Ильич? – спросила она, готовясь записать все его пожелания в блокнот.

Надо же, и блокнотик, и карандашик в руках, как в кино.

– А что вы порекомендуете на ужин? – спросил Иван.

– Стало быть, обедать будете не дома, – констатировала Маша и что-то черкнула в блокноте.

Интересно, что она там пишет?

– Ужинать будете один или с компанией? – Пока не знаю.

– Вы что предпочитаете: мясо, рыбу, птицу, овощи? Она прилежно перечисляла названия продуктов, а Иван все думал, для чего ее прислали? Неужели начальник охраны холдинга настолько наивен, что думает, будто Южный Иван Ефимович (запомнил все-таки!) посылает кухарку боссу просто по доброте душевной, при этом отрывая от самого сердца? Или он участвует с ними? В чем участвует начальник охраны, и кто эти таинственные ОНИ, Иван пока не знал, но был уверен, что за его спиной затевается какая-то каверза, и для этого устроены показательные убийства, причем одно из них прямо в новой квартире. Все правильно. Его надо устранить, а для этого – хорошенько изучить привычки. И тут, как нельзя кстати, в квартире (прямо в квартире!) появляется внимательный, очевидно, вооруженный определенного рода знаниями, а может быть, и не только знаниями, персонаж – симпатичная девушка, допущенная до приготовления пищи. Отравит как пить дать, решил Иван. Отравит? Его родственники тоже были отравлены. Кем? Не этой ли барышней, которая, оказывается, бывала на их кухне и помогала готовить. Вполне могла подсыпать какой-нибудь гадости в бутылку с вином, которое – она точно знала – любили в этой семье.

– Так что приготовить на ужин? – продолжала гнуть свою линию девушка Маша.

– Думаю, консоме из дичи, жульен с грибами и овощной салат. Салат заправить оливковым маслом, бальзамическим уксусом и крупно помолотым душистым перцем. Пить буду минеральную воду с лимоном, из алкогольных напитков, – Иван невольно передернулся, – ничего не буду.

Абсолютно спокойно, без эмоций, девушка Маша старательно записала весь этот бред в блокнотик и поинтересовалась:

– К которому часу и на сколько персон? – К двадцати ноль-ноль. На две персоны.

Почему на две, он и сам не знал, но решил, что будет ужинать не один.

– Где накрыть?

– В гостиной, конечно.

– Вы хотите, чтобы я подавала, или сами справитесь?

– Справлюсь.

– Спасибо, я поняла, – сказала Маша и из слова в слово повторила заказ, для порядка заглядывая в блокнот.

Профессионал, решил Иван. Что же делать? А делать нечего, надо искать Алексея, майора Пронина. Причем в свои планы пока не желательно кого-либо посвящать. Но для начала надо повидать Наталью Голицыну, просто повидать. Спасибо ей сказать за вчерашний вечер, хотя они и не виделись.

…Он долго стоял перед Натальиной дверью и не мог позвонить. Робость, которую он испытывал, была из школьного прошлого, из седьмого класса. Тогда ему поручили, нет, не поручили, он сам вытащил бумажку с фамилией самой красивой девочки в классе. Он должен был вручить ей букетик в день рождения. И он так же стоял перед ее дверью, и его указательный палец то приближался, то сам собой удалялся от звонка. Как он тогда справился с поручением, сейчас уже не помнил. Да и самая красивая девочка класса стерлась из памяти, а это ощущение – перед прыжком в воду – осталось навсегда.

Наконец, он решился. То, что дверь ему открыл Алексей, было даже не неожиданностью, а шоком. Утро, время завтрака, а он уже тут… Или он с ночи? Какие у них отношения тогда? Одет по-домашнему: джинсы, футболка, на ногах – шлепанцы. Шлепанцы! А Наталья? Где Наталья? Иван заглянул в квартиру.

– Проходи, что ты встал, как часовой перед Мавзолеем? – Алексей втащил его в квартиру.

– Ты тут… что? – глупо спросил Иван.

– Я тут, – обреченно сказал Алексей, разводя руками, – живу.

– Ага.

– Ты против?

– Нет, то есть да. Впрочем, мне нет никакого дела. Я к тебе. У меня новости.

– А откуда ты знал, что я здесь? – Я не знал, но зашел и узнал. – Угу, ну проходи.

Этот идиотский диалог мог еще продолжаться в том же духе, но Алексей не выдержал. У Ивана Горчакова был такой несчастный вид, что Алексей рассмеялся и сказал:

– Ладно, не психуй, я тут по службе. Пока поживу для охраны. Опасно Наталью Сергеевну одну оставлять. Заодно присмотрюсь, что такое вокруг вас происходит. Для охраны, – закрепил он сказанное поднятием указательного пальца.

Что у него за палец такой? Прямо перст указующий. Иван сразу повеселел и расслабился.

– Да я не психую, просто растерялся сначала.

– Да это как раз понятно. Только сюда-то ты зачем приперся? – сменил Алексей благодушный тон на вопрошающий.

Да уж, перст указующий, тон вопрошающий. Иван залился смехом, следом за ним захохотал Алексей.

Наталья вышла наконец из ванной, где сидела на всякий случай, не зная, можно легализоваться или нельзя. Ничего не понимая, она переводила взгляд с одного мужчины на другого. Оба были ей симпатичны, и она нравилась обоим. Уж это она углядела. Что же, теперь придется выбирать? Господи, какие глупости могут прийти в голову девушке на выданье! Еще никто из них ей ничего не предлагал, а она тут размечталась. Если бы Ольга была жива, она бы подсказала, на кого обратить внимание.

– Здравствуйте, Иван Ильич, – сказала она негромко, и они оба, как по команде, перестали хохотать и стали во все глаза смотреть на нее.

Так, чего это они? У нее вроде все в порядке. Еще не хватало, чтобы она начала при них себя оглядывать и ощупывать. Ни за что. Вот как стоит, так и будет стоять. Пусть себе разглядывают! Ей стало весело, и она, повесив на физиономию маску серьезности, спросила Ивана:

– Вы снова за какими-нибудь ключами?

Он встряхнулся, да, на самом деле встряхнулся, как собака после дождя, и каким-то пересохшим голосом сказал:

– Нет, я просто по-соседски.

– А, по-соседски? Тогда прошу кофе пить. У нас еще вкуснющая пшенная каша есть. Будете?

– Нет, спасибо, – ответил уже нормально Иван, делая шаг назад, – я уже завтракал. У меня теперь полный дом прислуги, учитывая новый статус.

Интересно, ему нравится его «новый статус» или нет? Наталья вообще не терпела, когда посторонние пытались помогать ей по хозяйству. Машка не в счет. Она могла прийти и сделать генеральную уборку просто от избытка адреналина в крови. Особенно это удавалось ей после тяжелых дежурств. Но это Машка, она своя, родная.

– И чем занимается эта ваша прислуга? – самым заинтересованным, невинным тоном спросила Наталья.

– Завтрак мне приготовила, а остальные меня охраняют.

Опять этот бесенок появился, откуда ни возьмись. Наталья прикусила язык, но, сама того не желая, вдруг произнесла:

– А мне сегодня господин майор завтрак готовил, потом посуду мыл, и охраняет он меня сам.

Повернувшись к мужчинам спиной, Наталья с самым независимым видом направилась к лестнице. Краем глаза она видела, как они снова впали в ступор. Вот и пусть стоят, а она еще подумает. Ох, как она подумает!

Алексей сразу понял, что она собирается… шалить. Что-то появлялось в ее глазах, этакое-такое, от чего бежали мурашки по коже. Вот утром, когда она решила выведать у него подробности личной жизни, в глазах веселились такие же искорки. Сама же она оставалась внешне спокойной, даже бесстрастной, и говорила ровным голосом, как будто вела светскую беседу. Но когда поднимала веки, и глаза распахивались во всей своей голубизне, у Алексея перехватывало дыхание от радостного предчувствия: вот сейчас скажет что-то особенное, от чего захочется жить! Конечно, это было глупо – ждать вот так радости от женских шуток или даже колкостей, но он почему-то ждал и радовался. Было и смешно, и весело, и грустно одновременно. Грустно потому, что этот рай и ад вперемешку он устроил себе сам, правда, ненадолго. Ребята копают, роют, ищут. И найдут. И он ищет и найдет убийцу, и тогда все закончится. Как он будет без нее? Как он будет без этих синих глаз и пляшущих искорок в них?

Иван удивился, что это с ней. Она хвастается, что ли? Или осуждает его за многочисленную прислугу? Майор ей, видите ли, завтрак готовил. Или это она так шутит? Он должен как-то реагировать? Сказать бы что-нибудь остроумное, чтобы она засмеялась от души. А на ум ничего не пришло. И он стоял и смотрел, как она уходит вверх по лестнице, провожая взглядом прямую спину.

Алексей двинул плечом, переступил с ноги на ногу и спросил:

– Где разговаривать будем: тут или в отделении? – Где удобнее, можно вообще в моей квартире. – В твоей, я думаю, пока нельзя: она опечатана. Он посмотрел на часы:

– Знаешь, у меня в десять совещание, время еще есть, давай подъедем в отделение, поговорим в моем кабинете, а потом тебя кто-нибудь из ребят вернет на место.

Иван усмехнулся:

– Да у меня своих «ребят» полно. Охрана, водитель… Следом поедут, – решил он.

– Ну, следом так следом. Тогда подожди минут десять, я оденусь.

До отделения они ехали молча. Алексей сосредоточенно вел машину, Иван сидел рядом и слушал бодрую припевку: «Русское радио. Все будет хорошо». Как-то не было уверенности, что «все будет хорошо». Пока все было неважно.

Алексей при входе предъявил стоящему перед дверью пареньку в форме лейтенанта удостоверение и прошел вперед, а Иван остался перед вертушкой, закрывающей проход.

– Э, – напомнил он о себе невнятным мычанием. Алексей оглянулся и сказал:

– Это ко мне, я пропуск на выход оформлю.

Вертушка звякнула, штырь, перекрывающий вход, повернулся вверх, как будто салютуя входящему, и пропустил Ивана внутрь.

В длинном коридоре милицейского отделения на казенных стульях как-то сиротливо сидели люди, видимо, пришли на допрос. Или что они тут делают в последний день праздничной гульбы? Алексей шел теперь рядом с Иваном, на ходу здороваясь с приветствующими его людьми. Некоторым он пожимал руку, другим кивал, одного гражданина вообще как будто не заметил.

Иван подумал, что везде существует свой этикет, как в дипломатии. Его дед знал правила поведения до нюансов. Вот, например, ритуал приветствия, который только что виртуозно продемонстрировал Алексей. Посол дружественной страны может как-то рассеянно кивнуть чиновнику МИДа, а тот побежит докладывать своему начальнику о недостаточности взаимопонимания между странами.

– Ты посиди пока тут, – нерешительно попросил Алексей, указывая Ивану на стул перед кабинетом, на котором было написано «Начальник…», а далее следовала абракадабра из букв, видимо, обозначающая название отдела или подразделения, как там, в милиции, это называется.

Стало быть, начальник. Начальник, это хорошо, это обнадеживает. Ладно, посидим, обдумаем, что сказать, а чего не говорить. А чего, кстати, не говорить? Вся Иванова биография не предполагала какой-либо криминальной тайны. Государственная тайна – да, но пошлая уголовка – ни в коем случае! А тут какие-то сплошные тайны и убийства. Мысли текли сами собой. Его дед говорил всегда, что мысль должна быть дисциплинированной. То есть, если думаешь о делах, не надо размышлять о завтрашней рыбалке, и наоборот. Вот и сейчас Иван постарался думать о главном. Что теперь для него главное? В политических интригах всегда, ну или почти всегда замешаны женщины. И тут тоже женщин целых две, нет, пожалуй, три: Наталья, Ландыш и Лидка. Наталья, похоже, жертва или свидетель. Ландыш… Ландыш пока не ясно, кто. Или она ведет какую-то игру вместе с папенькой, или ее ведут в этой игре какие-то криминальные силы, или вся странность ее поведения вообще объясняется другими причинами, не имеющими отношения ко всем событиям вокруг Ивана.

Лидка – это наиболее вероятный претендент на звание злодейки. Тут уж ничего не попишешь. И у Ивана квартировала, и обо всех его передвижениях «заграница – Москва» осведомлена досконально, и «жучки» в квартире понаставить могла беспрепятственно. Только для чего ей это все надо? Богатства, свалившегося на Ивана, захотела? Ну, даже если бы захотела? Иван ей юридически никто: не брат, не муж, вообще не родственник. Вот черт! А если родственник? Почему мама шила только у одной портнихи? Почему эта портниха была вхожа в дом? Почему мама придумывала всяческие уловки, чтобы встречаться с ней наедине, без мужа? Что за тайны такие? Почему Иван никогда об этом не думал? Взяться, что ли, самому за расследование? Ведь в детективных романах чаще успех приходит как раз к непрофессионалам. А следователь появляется в самом конце, так сказать, пожинать плоды чужого ума. Глупости. Надо рассказать обо всем Алексею. Он имеет для расследования опыт, силы и, надо надеяться, средства. Вот возьмет и найдет убийцу Петра Ивановича.

Между тем время шло, по коридору мимо Ивана проходили люди, никто не обращал на него внимания. Даже телефон молчал. Иван осторожно огляделся. Коридор как коридор: не узкий, не широкий. Стены выкрашены в сероватый, даже приятный, цвет. Стулья, правда, подводят. Как в советских кинотеатрах, скреплены по три штуки, с откидывающимися сидениями. Когда кто-нибудь встает, сидения издают хлопающий звук, и все, кто томится в ожидании, вздрагивают и поворачивают головы, провожая встающего завистливыми (наконец-то вызвали!) взглядами. Сколько он уже тут сидит? Иван взглянул на часы. В это время дверь кабинета открылась, вышел Алексей и пригласил жестом Ивана войти. Иван поспешно встал, стул, конечно, брякнул. Последовало дружное поворачивание голов сидящих, общий вздох, скрип закрывающейся за Иваном двери.

В кабинете сидело человек пять людей в штатском. Как только Иван вошел, они все начали вставать со своих мест, собирать бумаги и бумажки, которые лежали перед ними на длинном совещательном столе, распихивать их по папкам и карманам, тем самым демонстрируя готовность тотчас же уйти. Иван пригляделся – есть знакомые лица. Вот этот, кажется, лейтенант Некрасов, а этот – забыл, как зовут, но тоже знакомый.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался он.

Ему ответил разноголосый хор мужских голосов. Алексей стоял перед своим столом, видимо, ожидая, когда все выйдут. Наконец, все ушли.

– Присаживайся, – предложил Алексей. – Куда прикажете? – спросил Иван. – Да куда хочешь, места много.

Иван уселся на жесткий стул. Да что это у них с мебелью? Вся какая-то неудобная. Стулья с прямыми спинками, не откинуться, сидения узкие и жесткие, не рассидишься. Видимо, потому и неудобные, чтобы не рассиживаться.

– Что ты хотел рассказать? – спросил Алексей, привычным жестом поворачивая бумаги на столе исписанной стороной вниз.

– А? Да. Ты понимаешь, мне одна вещь не дает покоя. В день похорон моих родных – я имею в виду дядю и тетю – на поминках произошел инцидент. Соседка моя, Наталья Сергеевна, для чего-то поднялась на второй этаж квартиры и заглянула в дядин кабинет. В это время из него выскочил некто, кто сбил ее с ног. Она закричала, я сразу прибежал наверх, но никого уже не застал. Потом стало понятно, что пропал альбом с фотографиями тетиных эксклюзивных драгоценностей. Кому понадобился альбом? Я потом проверял семейный сейф – драгоценности были все, ну или не все, альбома-то не было, в целости. Ну, по крайней мере, те, которые я знаю. У меня ведь тоже драгоценности от мамы остались, и тоже есть альбом с их фотографиями. И вот я не могу зацепиться извилиной: что связано с этим альбомом? А теперь еще одна странность.

Он остановился, подумал. Алексей сидел и внимательно слушал, поглядывая на своего собеседника острым изучающим взглядом.

– Так вот, – продолжил Иван после небольшой паузы, – странность. Я все думаю про Лидку. В сущности, она для меня совершенно посторонний человек. И как я – идиот – доверял ей свое жилище, сам сейчас не понимаю. Причем она мне, понимаешь, неинтересна как женщина, да и как человек тоже неинтересна. Но ключи от квартиры, где деньги лежат, я все-таки ей отдал. И я много думал, – он запнулся, а потом, усмехнувшись, продолжил, – мне, видимо, алкоголь мозги хорошо почистил. Так вот, я сейчас не понимаю, каким образом моя мама нашла эту портниху – Лидкину мать. Что их вообще связывало? Может быть, она моя родственница?

– Знаешь, по этой Лидии работа ведется, – ответил спокойно Алексей. – Не думаю, чтобы это была главная фигура в преступлении, но что-то такое все же есть. Может быть, она наводчица. А может быть, никакого отношения ко всему этому не имеет. Ничего, встретимся, спросим.

– А вдруг она не захочет отвечать?

Алексей громко, от души, захохотал:

– Не захочет? Заставим.

Иван вдруг представил камеру с орудиями пыток, как при инквизиции, но Алексей, предвидя его реакцию, уже серьезно, сказал:

– Методы вполне гуманные, надо только правильно выстроить линию допросов. Еще что-нибудь?

Алексей потер переносицу.

– Видишь ли, я что-то побаиваюсь целой роты новоявленной прислуги и охраны, которая внезапно появилась в моей жизни. Конечно, их всех как-то проверяли, но я опасаюсь.

– Хорошо, я этим займусь, – спокойно и серьезно сказал Алексей, – а тебе, я думаю, лучше пока уехать куда-нибудь в дальние страны.

– Ты знаешь, я думаю, они только этого и добиваются, – также спокойно и серьезно ответил Иван.

– Тогда ты можешь пожить где-нибудь подальше от города? Дача друзей, какой-нибудь закрытый пансионат?

– Есть варианты, – подумав минутку, сказал повеселевший Иван. – Только как я туда попаду? Вон как меня пасут.

Алексей засмеялся.

– Не боись, Маша, никто ни о чем не узнает, – сказал он, отсмеявшись.

Интересно, что тут смешного, подумал Иван. Совсем не смешно, а как раз грустно.

– У тебя все? – спросил Алексей. – Пожалуй, все.

– Ну хорошо, а теперь послушай меня. Я хочу, чтобы ты ввел меня в свой офис. Пока не знаю, в каком качестве. Хорошо бы, в качестве нового начальника охраны. Не думаю, чтобы я у тебя задержался надолго, но неделя мне понадобится. С твоим особистом я все улажу сам. Он как бы заболеет, ляжет на недельку в хорошую больницу, а я в это время покопаюсь в твоих тайнах. Ну, ты как?

– Да я с радостью, только я ведь вообще ничего не понимаю в производстве, помогать тебе не смогу.

– А тут, я думаю, мы привлечем толкового эксперта из ОБЭПа, есть у меня один умник на примете, заодно и тебе разобраться поможет. И еще. Ты, пожалуйста, пока, – он опять поднял свой указующий перст, подчеркивая важность сказанного, – повторяю, пока не езди со своей барышней ни на какие прогулки. И с папиком ее не встречайся.

– А что?

– А то. Есть подозрения насчет нее. Правда, ни в каких убийствах она не задействована, но на «жучке» одном – ее отпечаток.

Фу, подумал Иван, и мысли как-то сразу закончились.

К двенадцати часам Наталья была готова, то есть одета, подкрашена, в сумочке – полный мадамский набор. Ровно в полдень зазвонил ее мобильник, и приятный мужской голос предупредил, что через пять минут подъедет лейтенант Некрасов и отвезет ее туда, куда она пожелает. Немного насторожило то, что звонок был не от Алексея. Кому это он поручил такое – Наталья надеялась – приятное дело? А вот мы сейчас проверим. Наталья, не раздумывая, набрала знакомый – Алексея – номер и услышала глуховатое, уже привычное: «Майор Пронин. Слушаю».

– Гражданка Голицына. Насчет лейтенанта Некрасова.

– Что?

– Мне кто-то позвонил и сказал, что вышеупомянутый лейтенант сейчас за мной приедет. Голос незнакомый, человек не представился. Решила уточнить.

– Сейчас перезвоню, – сказал Алексей и отключился.

Звонок раздался почти сразу.

– Он у подъезда. Очень прошу, будь, пожалуйста, осторожна. На улице не стой. Приехала, вышла из машины, сразу в дверь. Из двери вышла – сразу в машину. Андестенд?

– Ладно, товарищ майор. – Не ладно, а так точно.

У подъезда стояла старенькая, неприметная мазда с работающим двигателем. Перед машиной, почти вытянувшись «во фрунт», стоял лейтенант Миша Некрасов. Как только Наталья шагнула со ступенек, он открыл ей пассажирскую дверь и бегом, огибая капот, ринулся на водительское место. Наталья устроилась на сидении, пристегнулась ремнем безопасности и правильно сделала, потому что машина рванулась с места, как строптивый мустанг. Миша вел машину напористо и очень по-таксистски, влезая в самые малюсенькие пространства между движущимся транспортом. Так быстро Наталья до работы никогда не добиралась. У больничного шлагбаума они оказались через десять минут. Машина встала, а шлагбаум, который всегда гостеприимно поднимался перед Натальиной машинкой, сейчас даже не дрогнул. Наталья решила идти пешком, но Миша коротко приказал ей сидеть и пошел к будке охраны, доставая из нагрудного кармана рубашки милицейское удостоверение. Переговоры длились минуты две, после чего охранник вышел из будки и, энергично размахивая руками и делая такие же энергичные движения шеей и головой, направил машину к входной двери педиатрического корпуса.

– Наталья Сергеевна, я пойду с вами, – решительно сказал Миша, – это приказ майора.

– Но к нам в реанимацию посторонним нельзя, – запротестовала Наталья.

– Ничего, мне можно, – отрезал Миша и нажал кнопку брелока, закрывая машину.

Делать было нечего. Наталья прошла мимо еще одной – внутри здания – будки охраны, предъявив пропуск, и остановилась подождать Мишу, который размахивал своим удостоверением перед физиономией охранника, как красной тряпицей перед мордой быка. Охранник что-то говорил Мише, указывая одной рукой на выход, другой при этом делал огибающее движение, обозначая путь к административному корпусу. Миша, в свою очередь, тоже использовал обе руки: правая то опускалась, то выдвигалась по направлению к Наталье, а левая продолжала проделывать пассы с удостоверением. Как выразительны могут быть руки! Наконец, дверь нехотя открылась, и Миша проскользнул внутрь, крутя головой от досады.

– Ну и порядочки тут у вас, – проворчал он. Наталья улыбнулась.

– Это же хорошо, что такие «порядочки». Это не порядочки, а просто порядок, который должен быть в любой больнице. Здесь самые незащищенные граждане, они ничего не могут: ни постоять за себя, ни спрятаться, да они даже дышать без помощи специальной аппаратуры не умеют.

– Конечно, конечно, – Миша вытер пот со лба, – я просто поворчать решил.

– Так, – решительно сказала Наталья, останавливаясь перед дверью с надписью «Комната персонала», – тут у нас раздевалка. Вам надо переодеться. Сейчас вы зайдете в правую дверь. На стене, сразу за дверью, висят одноразовые халаты сиреневого цвета. Наденете халат, в кармане будут лежать бахилы, тоже наденете. В другом кармане – шапочка и маска. Понятно?

Миша кивнул. – Тогда вперед.

Она открыла дверь, и они оказались в довольно просторном помещении, в котором стоял небольшой обеденный стол, несколько стульев и меленький допотопный холодильник. Справа и слева были двери.

– А вы куда?

– А я налево, на женскую половину, тоже переодеваться.

Миша подошел к правой двери, толкнул ее. Дверь не открывалась.

– Черт, я забыла совсем, у нас же теперь для всего чипы. Ладно, я вам сейчас из нашей раздевалки халат вынесу, постойте минутку.

Через секунду она подала Мише какой-то невнятный сверток, который оказался халатом, сделанным как будто из промокашки, с такими же бахилами в карманах. Миша накинул халат на плечи, как показывают в кино, надел бахилы, тщательно завязал на щиколотках завязки, чтобы не запнуться, если надо будет бежать, а маску и шапочку оставил в кармане. Наталья вышла минуты через три. На ней был брючный костюм – белый жакетик, отделанный голубым кантом, с короткими рукавами и белые же брюки. На ногах – белые сабо. Они придирчиво оглядела Мишу и сказала:

– Халат надо надеть в рукава и поясок завязать.

Лейтенант поспешно стал искать пояс, запутался и покраснел. Наталья стащила с него халат, повернула таким образом, что рукава оказались спереди, а разрез сзади, и подала его Мише. Он опять замешкался, когда влезал в рукава, и совсем смутился, потому что Наталья зашла к нему за спину и что-то там стала делать. Миша вывернул шею и увидел, что она завязывает на спине многочисленные завязки. Господи, да что же это за наказание, вечно он попадает в неудобное положение, да еще с такой девушкой! А тут еще пояс, который, оказывается, прикреплялся на середине живота, а концы были спрятаны в кармане. Он его не заметил, а она стала его опоясывать, при этом обняла. Обняла! Движение было мимолетным, но Миша застыл с вытянутыми в стороны руками, как пугало в огороде. И в который раз покраснел. От нее пахло какой-то свежестью, духи такие, что ли? Сразу вспомнилось лето, речка и ленивое лежание на песке после купания.

– Пойдемте, – настойчиво потянула его за рукав Наталья.

Миша как во сне, на ватных ногах, пошел за ней. Они шли по длинному коридору, повернули за угол и оказались на площадке перед дверью лифта. Наталья нажала кнопку, лифт открылся. Из него выскочил какой-то парень в халате нараспашку и, чуть не сбив Наталью с ног, понесся в сторону выхода. Миша инстинктивно рванулся за ним, на бегу поднимая полы длинного халата. Навстречу беглецу уже выскакивал из будки давешний охранник. Вдвоем они с Мишей повалили парня на пол, заломили ему руки.

– Ты кто, – спросил Миша парня, – почему бежишь?

– Никто, – ответил тот, – пусти, больно.

– Погоди, лейтенант, – охранник поднял рывком довольно хрупкого на вид парнишку и поставил его на ноги. – И что это значит? – спросил он.

– Ничего, к маме приходил. – А от кого бежал?

– В школу опаздываю.

Миша примирительно выставил перед собой руки:

– Ну-ка, объясните, что происходит.

– Да ничего не происходит, – сказал охранник, – это сын нашей сотрудницы, приходит иногда к ней, сегодня минут… – он заглянул куда-то под барьер, отделяющий будку от вестибюля, потом на часы, – одиннадцать минут всего был в корпусе.

– А ничего, что это посторонний? – не удержался от мстительного сарказма Миша.

– Так сотрудницы же сын.

– Фамилия сотрудницы, где работает?

Охранник вопросительно посмотрел на паренька:

– Как у твоей матери фамилия?

– Стукалова ее фамилия, работает она в нашей реанимации санитаркой, – ответила подошедшая Наталья.

– Как, санитаркой? – охранник недоуменно переводил взгляд с Натальи на задержанного.

– А что вас удивляет? – спросил Миша.

– Он говорил, что его мать заведует лабораторией. – А какая разница: санитарка или завлаб? – иронии Михаила не было предела, – и почему бы ни проверить? Ведь вы говорите, что он не впервые приходит?

– Да, он тут частый гость.

– Кстати, гость, пойдем-ка с нами, заодно с твоей мамой поговорим, – сказала Наталья.

– Ну уж нет, – охранник настойчиво тянул парня к себе, – сейчас я оформлю задержание и мать его приглашу – пусть на своего врунишку полюбуется.

Михаил непонимающе посмотрел на Наталью. Она внимательно разглядывала мальчишку.

– Ты в школе учишься или в ПТУ?

– В одиннадцатом классе, – пробурчал он, внимательно разглядывая носки своих не слишком чистых туфель.

– Ну, пошли, – потянул его за рукав Миша. – Куда это? – испугался парень. – Пошли-пошли!

Опять шли по длинному коридору, поворачивали, ждали лифт, грузились, поднимались, выходили в такой же коридор, перегороженный дверью. Парнишка упорно стоял в лифте, хмуро глядя себе под ноги.

– Давай выходи, – Михаил задержал дверь лифта ногой, протягивая руку, чтобы вытащить пленника из лифта.

Но тот вдруг нажал какую-то кнопку, дверь начала закрываться, Михаил с усмешкой, все-таки, вытащил парня и пригрозил ему пальцем:

– Смотри мне!

Наталья достала из кармана пластиковую карту и просунула ее в дверную щель. Дверь открылась, и все трое оказались в тамбуре, где на стене висели такие же, как на Михаиле, халаты, только голубого цвета.

– Переодевайтесь, – сказала Наталья. – Что, опять? – удивился Михаил.

Парень усмехнулся с чувством превосходства и ловко натянул халат. Михаил тоже переоделся, хотя и не так быстро, и посмотрел на Наталью:

– Что теперь?

– А теперь пойдемте к нашему заведующему, – пропуская их вперед, пригласила Наталья. Она приоткрыла первую дверь слева и спросила:

– Можно, Владимир Федорович?

– Входите, Наталья Сергеевна, – раздалось из кабинета.

– Давайте, – опять пропустила она вперед мужчин. Миша на всякий случай держался рядом с мальчишкой. Наталья присела на краешек стула перед длинным столом, жестом указав Мише на диван. Мальчишка держался нахально: развалился на диване, как у себя дома, только что ноги на стол не положил. Миша дернул его за рукав халата, мол, сядь нормально, тот даже ухом не повел.

– Владимир Федорович, – начала Наталья, – я, собственно, насчет пропавших наркотиков. Я знаю, кто их… – она на секунду замолчала, подбирая слова, – взял и зачем. Вот человек, ради которого это все затевалось.

Владимир Федорович недоуменно уставился из-под очков на мужчин, сидевших на диване.

– Вот это – палец на паренька, – сын нашей санитарки Алевтины Николаевны Стукаловой. Все знают, что он связался с дурной компанией. Для него она их и украла. Но передать, я думаю, не смогла – быстро хватились. Так что они, наверное, все еще в отделении. А ты, друг, думай, что делаешь, – это она уже злодею с назидательным видом. – Наркомания не излечивается.

– Вы вообще с ума сошли, что ли? – парень возмущенно покрутил у виска. – Я – не наркоман. Это она из-за долга моего.

– Какого долга? – спросила Наталья. – Не важно, какого, я его уже отдал. – А сколько был должен-то? – Уже нисколько.

– А как тебя зовут? – лейтенант Миша немного расслабился. Стало ясно, что сам по себе этот молодой человек угрозы не представляет, хотя два раза пытался сбежать, но от Миши еще никто не убегал.

– Михаилом его зовут, – подал голос Владимир Федорович, – мы уже тут разобрались с Алевтиной, и наркотики она вернула. Я теперь размышляю, как ее от ментов отмыть.

Лейтенант полез в карман рубашки за удостоверением, Наталья, предупреждая его движение, встала и подошла к столу.

– Так вы уже все сами вычислили?

– Да что тут вычислять-то было? – добродушно улыбаясь, развел руками Владимир Федорович. – Ясно же было, что свои, опять же, ясно, что не сестры, тем более, не врачи, потому что каждый за свое место держится. Тогда кто? Алевтина на смену заступила в семь тридцать, старшая сейф открыла около восьми, ключ сунула в ящик стола. На Алевтину, которая в это время пыль вытирала, внимания, понятное дело, не обратила. Вот и вся нехитрая математика. А для кого Алевтине воровать, если ни для сыночка ненаглядного, который – всем известно – связался с дурной компанией и тащит из дому все, что попадется, в то время как мать надрывается, драя унитазы и полы в реанимации.

На протяжении этого монолога заведующий все возвышал голос и постепенно поднимался из кресла, а в конце, когда речь зашла об унитазах, он уже стоял, опираясь на стол двумя руками, и глядел на Михаила Стукалова в упор, как бы призывая всех собравшихся к коллективному негодованию. Где-то Наталья такое сегодня уже видела.

– Уф, – сказала она, – а я думала, что мне все это доказывать придется, ведь на Алевтину Николаевну никто не думал.

Владимир Федорович засмеялся:

– Ну, Наташечка Сергеевна, вы даете. Как раз все сразу про нее и подумали, только милиции ничего не сказали – пожалели. Столько у нас уже работает, – он подумал, повертел большой умной головой и продолжил: – Я ведь эту женщину сто лет знаю, росли вместе. У нее высшее образование, она в НИИ каком-то работала, а как перестройка закрутилась, – заведующий махнул рукой, смахнув при этом какие-то бумаги со стола, – так у нее жизнь пошла вразнос. Ее в девяносто пятом сократили, муж сбежал к более удачливой бизнес-леди, а ей надо было парня кормить, вот я ее сюда и взял: и при деле, и при кухне. Вы, Наталья Сергеевна, этого, конечно, не помните, но мы тут в девяностые сами еду готовили, чтобы с голоду не помереть. Скидывались на продукты, закупали их на оптовом рынке – так дешевле было – и Алевтина варила кастрюлю супа. Вот так и жили. Это сейчас молодежь не знает, в какой ресторан пойти пообедать, а тогда… – он еще раз махнул рукой, окончательно освободив стол от лежащих на нем документов.

Наталья бросилась поднимать бумаги, а оба Михаила от неловкости остались на диване.

– Ну спасибо, Владимир Федорович, – с облегчением сказала Наталья, когда бумаги были возвращены на стол, – мы тогда пойдем.

– А этот молодой человек с вами – кто? – Владимир Федорович снова взглянул на диван из-под очков.

– Это лейтенант Некрасов, – сказала Наталья, – он сегодня меня охраняет.

– А!

Все трое чинно вышли из кабинета.

– Ну что? Можно я в отделение зайду на одного больного взглянуть? – спросила Наталья Михаила Некрасова.

– Только вместе со мной, – быстро ответил тот, помня о наставлениях майора Пронина.

Наталья усмехнулась:

– Ну смотрите, вы сами напросились. Да, а с этим товарищем что делать? – она в упор посмотрела на Мишу Стукалова, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– А что с ним делать? Видимо, отпускать.

– И как я теперь мимо охраны пойду? – ломающимся басом спросил парень. – Вы, прежде чем человека хватать, спросили бы, надо его хватать или не надо, а то налетели. Теперь выведите меня отсюда, а потом идите, куда хотите.

– А вот пусть тебя охранник в милицию сдаст, – мстительно сказал лейтенант, – не будешь врать, а то «мать заведующая». Да ты своей родной матери должен в ножки поклониться, она ведь из-за тебя санитарит, а могла бы более приятное место найти. Подождешь, пока Наталья Сергеевна все свои дела сделает.

– Вот еще, – не слишком убедительно фыркнул парень и обреченно прислонился спиной к стене, предвидя длительное ожидание.

– Я быстро, – сказала Наталья и пошла вглубь отделения.

Миша почти вприпрыжку вынужден был ее догонять. Двери и стены между палатами в отделении были стеклянными, поэтому все было видно всем и каждому, кто проходил по коридору. Больных, как их представлял лейтенант Некрасов, не было. То есть в палатах стояли какие-то прозрачные ящики, вокруг которых суетились женщины и мужчины в таких же, как у Натальи, костюмах, прикрытых либо голубыми халатами, либо фартуками, что ли. Михаил никак не мог определить принадлежность этой одежды к какому-то определенному виду: такие хламиды с завязками без рукавов. Около каждого ящика стояли аппараты со светящимися лампочками. И все это звенело, пищало и булькало на все лады. Миша представлял себе, что значит «лечить». Это «больной, высуньте язык, дышите, не дышите, выпейте таблеточку, предоставьте место для укола». Тут было все как-то не так. Никто никаким больным ничего не говорил. Разговаривали только врачи и сестры между собой. Наталья вошла в палату, Миша – за ней.

– Привет, Максим, – сказала она мужчине с русой бородкой.

– Здравствуй, Наташа, – ответил он, выйдя из-за стола, за которым что-то писал в растрепанную тетрадь.

– Ну, как тут мой любимый детеныш?

– Да как-то не очень. Пришлось накрутить параметры, кислород задрать, перевести на полное парентеральное питание, в общем…

Он говорил это и шел за Натальей, которая, вымыв руки и надев маску, подошла к ящику с прозрачным колпаком, накрытому теплой пеленкой. Внутри ящика оказался – Миша заглянул – малюсенький ребенок размером с небольшого котеночка, весь в проводах и прозрачных трубках, заполненных какой-то жидкостью. Миша вдруг почувствовал к этому маленькому такую жалость, что вынужден был отвернуться. Такой крошечный, а уже болеет. Наверное, простудили.

Наталья надела на руки прозрачные перчатки и просунула их внутрь ящика. Ее рука показалась огромной, по сравнению с ручонкой малыша, которую она стала поглаживать, что-то при этом шепча. Миша невольно посмотрел на свою ручищу и подумал, что никогда не смог бы просто взять на руки такого ребенка, не то что лечить. А ведь ему еще куда-то капают все эти прозрачные лекарства! В вену?! Неужели у него есть вены? Конечно, есть, иначе куда капает эта жидкость? Голова у Миши закружилась, видимо, от усталости, и он, осторожно ступая своими огромными ножищами, добрался до стула, на котором прежде сидел доктор Максим, и почти упал на него, опустив пониже голову и старательно повторяя «про себя» детское стихотворение: «Вышел месяц из тумана, вынул ножика из кармана». Далее текст разительно отличался от оригинала: «Труп бомжихи раскромсал, вытер нож и убежал». Это был безотказный метод отвлечения при неприятных ситуациях, который всегда помогал. То ли считалочка была особенной, то ли текст тематически близким. Вот и сейчас быстро полегчало, Миша осторожно огляделся. Таких ящиков в помещении было шесть. Значит, шесть таких крошечных детишек имеют шанс вырасти. Надо будет потом Наталью Сергеевну спросить.

Наталья вдруг строго что-то сказала доктору Максиму, закрыла отверстия ящика и подошла к Мише.

– Пойдемте.

Выходили из отделения молча, было заметно, что Наталья расстроилась. Максим провожал их до выхода, что-то виновато объясняя.

– Знаешь, ты скажи сестре, чтобы она температуру кювеза лучше контролировала, – сказала на ходу Наталья, – внутри прохладно.

Доктор Максим опять что-то сказал на совершенно тарабарском языке, вроде того, что температуру-то он контролирует, но у ребенка что-то такое с обменом веществ…

Дальше Миша слушать уже не мог, потому что в поле зрения оказался его тезка – главный сегодняшний злодей – Миша Стукалов, который по-прежнему подпирал стенку, отворачиваясь от маленькой женщины в униформе зеленого цвета, которая что-то говорила, пытаясь заглянуть ему в лицо.

Наверное, мать, решил лейтенант, вот не повезло ей с таким-то сыночком.

В это время женщина каким-то очень нежным движением пригнула голову парня и крепко его обняла. Во как! Он ее подводит под статью, а она его обнимает. Михаил даже остановился от удивления. Надо же! Обнимает!

– Что стоим, кого ждем? – спросила тихонько Наталья.

– Что? – Миша с трудом оторвался от странной картины.

– Я спрашиваю, кого ждем, пошли уже. – Ага, пошли. А этого будем забирать?

Он кивнул в сторону мальчишки, да-да, самого настоящего мальчишки, который, похоже, плакал. И таким он показался лейтенанту Некрасову маленьким, что пришлось снова удивиться. Что за день сегодня?

Наталья, между тем, подошла к санитарке и тронула ее за плечо:

– Алевтина Николаевна, мы пойдем, пусть Миша с нами выйдет.

– Да, Наталья Сергеевна, спасибо, – сказала женщина. – Иди, – слегка подтолкнула она сына, развернув его к выходу, как тряпичную куклу.

Миша пытался ее разглядеть и не мог. То есть он видел глаза, рот, лоб, но, если бы его попросили описать лицо, он бы точно его себе не представил. Хотя женщина показалась ему симпатичной, хотя и старой, конечно, лет сорока.

Да, странный день. Вообще, пора было заниматься своими прямыми обязанностями – охранять Наталью Голицыну.

Странный был день. Еще только час дня, а солнце печет, и время отсчитывает последние часы майских выходных. Так хотелось на дачу, в шезлонг рядом с бассейном, чтобы ни о чем не думать, а просто лениво поджариваться под теплым солнцем. Но надо было возвращаться и сидеть дома. Это странное выражение «сидеть дома» Наталью всегда очень веселило. Почему именно «сидеть»? Ведь можно ходить, стоять, лежать. Хотя слово «лежать» более уместно для больного. «Я лежу дома» – значит, болею, но так себе, может, ОРЗ банальное или радикулитец такой легонький. А вот «он лежит дома» может означать все, что угодно: от ерунды до тяжелого неизлечимого заболевания (тьфу, тьфу, тьфу). Но «сижу дома» – это какое-то обреченное состояние. Оно скорее обозначает невозможность покинуть квартиру. Какие глупости лезут в голову, хотя надо же о чем-то думать, потому что Миша молчит, сосредоточенно глядя перед собой, и поговорить не с кем. Лихо остановившись перед входной дверью, Миша выскочил из машины, открыл дверь Наталье и как-то особенно галантно подал ей руку. Наталья оперлась на его твердую ладонь и легко соскользнула с сидения.

– Спасибо, лейтенант, – сказала она.

Миша прищелкнул каблуками и наклонил голову. Уж ты! Гусар, поручик, кавалер! Он проводил ее до квартиры, удостоверился, что она в безопасности и только тогда позвонил майору Пронину.

Алексей в это время сидел на крутящемся табурете в тесном кабинете судебного морга и пытался вникнуть в то, что говорил ему пожилой судмедэксперт, который только что отпечатал предварительное заключение о смерти капитана Петра Петровича Фомина. Значит, получалось, что смерть наступила от повреждения головного мозга, не совместимого с жизнью, наступившего вследствие огнестрельного ранения в затылочную область. Выстрел произведен с близкого расстояния снизу вверх, в смысле, от затылка к лобной кости, справа налево. Скорее всего, капитан при этом наклонился и что-то поднимал с асфальта. Вот если бы он стоял во время выстрела, тогда можно было бы примерно определить рост убийцы, а так…

– Почему именно наклонился? – спросил Алексей. Судмедэксперт прищурил правый глаз и стал чертить какие-то схемы на исписанном листе бумаги, при этом что-то подробно объясняя. Алексей не стал этого слушать. Если специалист считает, что наклонился, значит, наклонился.

– Ты меня слушаешь, Алексей? – эксперт всматривался майору в лицо. – Может быть, валерьяночки? Или чего покрепче? Коньяк есть, правда, так себе, но, если стакан выпить, то пробирает.

– Нет, спасибо, я за рулем, – поблагодарил Алексей.

– Ну как хочешь, а я за упокой души приму.

Он куда-то ушел, аккуратно закрыв за собой дверь. Алексей огляделся. Кабинет был размером с прихожую в его квартире, то есть небольшим. Все пространство было заполнено шкафами, полками, на которых стояли и лежали многочисленные папки со старомодными наклейками. По стенам были развешаны плакаты с изображением человеческих органов в разных ракурсах. В таком кабинете Алексей долго бы не протянул – запил бы от тоски. Удручающим и мрачным был и сам кабинет, и плакаты в нем, и странный архив. Странный, потому что в центре стола красовался новенький компьютер, в котором можно хранить содержимое ста таких кабинетов. Для чего тогда эти папки? Подойти и посмотреть Алексей не решился – чужой кабинет в чужом ведомстве. Хоть бы скорее он пришел, этот эксперт. Кстати, как же его зовут? Ведь знал и забыл. Имя такое затейливое, что-то прибалтийское, а фамилия вполне мирная – Алексашин. Алексей вытянулся на табурете и заглянул за угол шкафа. Там был устроен закуток, в котором притулился журнальный столик со стоящим на нем электрочайником и вазочкой с печеньем. С печеньем! Неужели в этом кабинете можно еще и чай пить? С барышнями! Нет, не так. Пить чай с барышнями и с печеньем. Кошмар!

Хозяин кабинета вернулся с пакетом, в котором угадывалась стеклотара, и двумя стаканами.

– Так что? – спросил он, доставая из пакета начатую бутылку коньяка.

Алексей отрицательно повертел головой, поднялся:

– Спасибо, пойду.

Морг всегда производил на него удручающее впечатление, тем более сегодня, когда он пришел за заключением о смерти соратника, почти друга.

Судмедэксперт Алексашин залпом выпил почти полный стакан коньяка, занюхал его рукавом халата и спросил:

– Похороны когда?

– Хотели сегодня, но родственники решили отпевать, на ночь в храм поставят, так что завтра.

– Из церкви?

– Нет, из отдела, надо дать товарищам проститься. – Как-то неправильно получается: вроде надо сначала проститься, потом отпевать.

– Ну, этого я не знаю, как жена распорядится.

Еще постояли, помолчали, сокрушенно и тоскливо глядя в пол, наконец, Алексей протянул руку:

– Все, пошел. До свидания. – Давай, майор, живи долго.

Иван сидел во главе совещательного стола и пытался вникнуть в то, что говорили начальники отделов. Или подразделений? Интересно, как это все называется в дядином холдинге? Единственное, что он понял, так это то, что ничего не понимает в бизнесе и надо либо брать толкового управляющего, либо продавать холдинг вообще.

За столом сидело одиннадцать человек. Все добротно, но без излишеств, одеты, у всех дорогие часы, престижные ручки. Пятеро пришли с ноутбуками. Единственная женщина, присутствовавшая на совещании, была также в офисном костюме, но в ушках и на пальце сверкали крупные изумруды в белом золоте. Зал выглядел респектабельно: стены отделаны деревом драгоценных пород, стол на затейливых ножках с матовой поверхностью, которую хотелось почему-то погладить ладонью, у стола – коричневые кожаные кресла. Перед каждым стояла бутылочка воды, высокий стакан, лежал блокнот. Все как на хороших дипломатических переговорах.

Перед совещанием Иван встретился с начальником службы безопасности и хотя бы составил представление о сотрудниках. Он никогда не вникал в дядины дела, просто знал, что все идет хорошо: производство работает, дядя выставляет ювелирные изделия на международные выставки и получает призы, олигархи исправно заказывают уникальные гарнитуры своим женщинам, прибыль льется рекой, налоги исправно платятся. И при этом никаких игр с законом. Все честно. И зарплата у рядовых сотрудников была хорошей, и работать в холдинге было приятно. Как получилось, что дядю убили? Кому это было нужно? Кому было выгодно? Да никому. Все знали, что холдинг наследует кто-то из членов семьи. То есть сотрудники, получается, отпадают. Члены семьи? Нелепо было думать, что тетя Надя – жена старшего из братьев – Глеба, которая была на полном попечении семьи Петра Горчакова, кинется убивать своих благодетелей. Или ее племянник – сын старшей родной сестры, перенесший то ли два, то ли три инфаркта? Или сам Иван, который сейчас остался практически один? Тогда кто?

– Таким образом, если сократить расходы на закупку сотрудникам проездных билетов, экономия составит… Оплата сотовой связи…

О чем вообще идет речь? Кто этот представительный мужчина, стоящий сейчас перед экраном и водящий лучом лазерной указки по изломанным линиям графиков? Иван попытался сосредоточиться. Да, надо слушать и слышать, потому что в ближайшее время он должен принять решение, что делать. Оставлять свое любимое дело – дипломатию – он не собирается, значит, надо искать управляющего. Желательно, знающего производство, разбирающегося в тенденциях ювелирной моды, честного, грамотного, какого еще? На этом месте должен быть свой человек. Свой, в смысле, родственник. А вот нет у нас никаких подходящих родственников. Стало быть, надо их организовывать. Жениться, обрасти родней, выбрать подходящего человека, отдать ему в управление холдинг и жить припеваючи. Да, конструктивно мыслить Иван разучился. Так, мечты побоку, а пока стоит, наверное, разобраться, что там этакое такое с проездными билетами.

Алексей обедал в кафе, которое находилось в двух минутах ходьбы от отделения, за углом. Он заказал себе какой-то суп, мясо и салат – традиционный обед на скорую руку. Прошло уже полдня, а результатов по убийству Фомина пока ноль. На четырнадцать часов он назначил общий сбор своего отдела с мозговым штурмом. Надо сопоставить все полученные сведения, попробовать выстроить рабочую версию и по ней плотно искать. Хотя и сейчас никто не сидит без дела. В праздничные дни работать трудно. Невозможно получить необходимые сведения, потому что граждане отдыхают, разбредаются по загородным дачам, уезжают в другие города к родственникам, а некоторые просто пребывают в неадекватном состоянии из-за приема горячительных напитков в количестве, явно превышающем разумную дозу. Сегодня все поехали по архивам, ЖЭКам, разговаривать со свидетелями. Вот к четырнадцати часам что-нибудь нароют.

Оказывается, он уже давно размешивал ложкой суп в тарелке. Еда в кафе была вполне сносной, конечно, не такой вкусной, как он сам бы приготовил, но всетаки ничего. И персонал чистенький, аккуратный, вежливый, быстрый. Как раз то, что надо для общепита. Дурной славы у кафе не было, видимо, из-за близости к РОВД. Поэтому милиционеры с удовольствием обедали, а зачастую и ужинали в уютной обстановке.

К столику подошла официантка Галя.

– Алексей Николаевич, приятного аппетита. Вам домой что-нибудь предложить?

Алексей иногда брал с собой из кафе готовую еду, чтобы не готовить вечером.

– Спасибо, Галочка, сегодня не надо.

– Жаль, у нас сегодня плов удачный и пирог с яблоками.

– Пирог, говорите?

– Пирог, Алексей Николаевич. – Вот пирог я, пожалуй, возьму. Он немного подумал и решил:

– Целиком. Галя охнула:

– Он целиком килограмма на полтора-два потянет. – Вот полтора-два и заверните.

Вечером они с Натальей будут пить чай с яблочным пирогом и разговаривать, а завтра утром он поджарит для нее сосиски с помидорами и луком, сделает гренки из черного хлеба и сварит кофе. А потом она уйдет на свою работу, и что он будет без нее делать вечером? А, пожалуй, он будет работать и снимет наконец с нее все дурацкие подозрения.

Как-то все было не так. Выходило, что ни у кого не было мотива, кроме Ивана Горчакова. А зачем ему убивать единственных родных людей, если все равно он наследник? Или некогда было ждать? Тогда что же получается? Получается, что он заказал родственников, потом приехал в Москву для вступления в наследство, встретил участкового Фомина и тоже его убил или сам, или наняв киллера. Правда, потом он организовал инсценировку покушения на себя самого, но такие случаи известны. Если так, его надо арестовывать, а то он мызнет из Москвы, и ищи ветра в поле. Так-так. Для обоснования ареста должен быть мотив – есть, место убийства – есть, способ убийства – опять же есть. Вот с орудием убийства – облом. Нет его. И алиби у Ивана Горчакова железное. В предполагаемое время совершения преступления он был не в кино, не в пиццерии, а в МИДе. Алиби не то что железное, а железобетонное, потому что каждый, кто входит в МИД, фиксируется и на видеокассете, и в журнале у дежурного. Да и чиновник МИДа, к которому приходил Иван, тоже это подтвердил, и еще парочка сотрудников, встреченных Горчаковым в коридорах здания, тоже составят ему алиби, будьте спокойны. Так что это не Иван убил Петра Фомина. Тогда кто?

Совещание шло уже почти час. Ничего интересного пока не прозвучало. Доклады были краткими, как всегда бывает, когда говорить не о чем. Оставалась последняя надежда на Сережу Пестрова, выполнявшего задание по Лидии Машковой. Именно она во время пребывания Ивана за границей проживала в его квартире и спокойно могла понаставить «жучков». Только для чего ей это было надо?

Капитан Пестров встал со своего места, поправил блокнот, немного подумал и достал из кармана авторучку, повертел ее между пальцами правой руки, переложил в левую, опять повертел, потом решительно положил ее перед блокнотом и сказал:

– Вот.

После этого возникла длинная пауза, во время которой Сергей достал из кармана брюк еще один блокнот, полистал и снова положил в карман. Торопить его не имело смысла, это знали все, поэтому терпеливо ждали. Наконец, он заговорил:

– Машкова Лидия Ильинична, родилась в Москве в 1975 году, окончила школу в 1993 году, училась в пищевом институте, после первого курса отчислена за неуспеваемость. После этого устроилась в седьмой московский таксопарк, где и работает по настоящее время старшим диспетчером. По работе характеризуется положительно. Была замужем, разведена. Бывший муж Стеценко Иван Геннадьевич, 1968 года рождения, проживает в Луганской области, работает на заводе вальцовщиком. Прописана по адресу: Москва…

Алексей старательно чертил на листе бумаги загогулины и стрелочки, окаймляя это художество узором из дубовых листьев. Сережа все равно скажет именно то, что заготовил, как бы время ни поджимало. Так, биография, еще какие-то побочные сведения… А вот это уже интересно.

– Мать, Мария Геннадьевна Машкова, прописана по тому же адресу, в настоящее время на пенсии. Работала в Большом театре костюмершей, кроме того, шила на дому. С матерью Ивана Ильича Горчакова познакомилась в театре, обшивала ее всю жизнь. Мужа у Марии Машковой никогда не было, хотя старейшие работники Большого театра утверждают, что примерно за год до рождения дочери она встречалась с какимто солидным мужчиной, намного старше ее. Мужчина этот приезжал за ней на машине марки «Волга» с тонированными стеклами, и никто его толком не видел. Машина всегда ждала ее за углом, мужчина выходил со стороны водительского места, целовал ей руку и усаживал на пассажирское сидение. Только однажды его увидела случайно одна из артисток хора, говорит, если бы увидела еще раз, узнала бы, так он ей понравился. После рождения дочери Мария Геннадьевна вернулась на работу, но визиты водителя «Волги» прекратились.

Лидия Машкова – довольно общительная особа, с матерью поддерживает хорошие отношения, приносит ей продукты, делает уборку в квартире, возит ее на такси в поликлинику, но проживает отдельно, то на съемной квартире, то у Ивана Горчакова. Водители в таксопарке знают оба адреса, почти каждый день забирают ее по пути на работу, а после работы отвозят домой. Про ее личную жизнь сказать ничего не могут. Один водитель – Мерзляков его фамилия – сообщил, что однажды, когда подвозил Лидию в очередной раз, слышал, как она назначала свидание какому-то мужчине по имени Николай. Так и сказала: «Николай, я тебя буду ждать на нашем месте завтра в девятнадцать часов». А еще несколько человек вспомнили, что иногда она просила подвезти к дому на набережной напротив Калининского моста. Во двор не въезжали, останавливались всегда около шлагбаума, а дальше она шла ко второму подъезду пешком. Что точно ко второму, а не какому-нибудь другому, подтвердило трое. Список их вот тут. По ее мобильному запрос сделан, к завтрашнему дню будет готов. Да, вот еще что. У нее есть подружка – Иванова Надежда. Эта Иванова Надежда рассказывала своему любовнику – водителю того же таксопарка Макарову Вениамину, что у Лидки скоро все будет в шоколаде, то есть она разбогатеет, потому что готовится к свадьбе с богатым мужчиной.

О своих отношениях с Иваном Горчаковым она на работе ни с кем не разговаривала, все откуда-то знали, что это ее школьный друг. Почему она в его квартире живет, с кем живет, платит ли за проживание, никто не интересовался. Она вообще о себе мало рассказывала. Подруге даже ни о чем личном, только по делу.

Мать ее видела около недели тому назад, точно не помнит, когда. Дочь даже не сказала ей, что приехал Иван. Мария Геннадьевна узнала о том, что он приехал, от него самого.

– Так, – Алексей решительно отодвинул листок с орнаментом, – привезите мне эту Лидию сюда, пора с ней поближе познакомиться. Сережа, ты поедешь и спокойненько, аккуратненько, не поднимая шума и не привлекая внимания, убедишь эту дамочку в том, что ей обязательно надо со мной встретиться. Андестенд? Для солидности возьмешь с собой, – Алексей неторопливо огляделся, – вон хоть Сашу Мальцева.

Саша, тоже рисовавший что-то на листе бумаги, – обычно это были невиданной красоты самолетики – встрепенулся и обреченно сказал:

– Есть. Вон хоть поеду.

Так, понятно: фасон держать надо, мол, непыльная работенка – и одному на какую-то дамочку прогуляться, это ведь не матерый убийца, а, стыдно сказать, всего лишь баба. Алексей к таким отступлениям от служебного этикета относился снисходительно. Подчиненные знают, когда, где и с кем можно вот так «пободаться». В присутствии высокого начальства держались официально, устав не нарушали, и «есть» и «так точно» слышались как из пушки. А среди своих можно и попростому.

– Что у нас по задержанному?

Вадим Игнатьев поднялся, оправил пиджак, как-то очень ладно открыл папку с листами исписанной бумаги и четко доложил, именно доложил, как военный человек:

– Задержанного вчера допросил следователь. Личность пока установить не удалось. Задержанный называет себя Петровым Петром Петровичем. Дактилоскопия идентификации личности не помогла – не рецидивист. Зато установлено, что убийство охранника в квартире Горчакова – с некоторой вероятностью его рук дело. Отпечатки пальцев найдены на дверной ручке квартиры. Да и почерк похож. Тогда тоже в подъезд приходил телефонный мастер. Кстати, охранник Андрей Вахмин пояснил, что в тот момент, когда убитый Коваленко исчез, был какой-то шум на чердаке соседнего подъезда, и он, Вахмин, вынужден был идти на помощь тамошнему охраннику. Это подтвердило пять человек. Список представлен. Ну а про женщину, которая заказала ему Ивана Ильича Горчакова, вы все уже знаете.

– Очную ставку, – сказал вдруг Сережа Пестров. – Кстати, очную ставку не мешало бы, только вот кого с кем составлять? – оглядывая всю команду, спросил Алексей.

– А что? Давайте всех со всеми, – азартно потирая руки, предложил Саша Мальцев. – Можно ведь устроить, чтобы они все как-то случайно встретились. Вот смотрите, – он встал и показал всем лист бумаги, на котором были нарисованы кружки и квадратики, и только в самом углу – самолетик. – Значит, так. Наталья Голицына, – он посмотрел на Алексея, прижал руку к сердцу, – извините, товарищ майор. Наталья Голицына, значит. Она была знакома с Иваном Горчаковым и его родственниками давно. Мотива у нее как бы нет, а вдруг есть? Мы, может быть, чего-нибудь не знаем. Может, она у них крупную сумму денег заняла и отдавать не хотела, вот и убила. А потом стала убирать всех свидетелей.

У Ивана заныло сердце, сразу запрыгали перед глазами какие-то странные искры. Он налил себе воды из бутылки, которую всегда ставил перед собой, и жадно выпил. Стало легче. Черт побери, а ведь ее никто не проверял насчет материального положения. На какие деньги она содержит эту квартиру, няню, покупает вечерние платья, делает прически на дому? На какие деньги она берет продукты в дорогущем магазине? Сколько она получает на своей работе? Почему никто этим не занимался, хотя бы для того, чтобы полностью исключить ее из списка подозреваемых? Почему он сам не додумался до очевидного: взять и проверить ее на непричастность к убийству. Конечно, она ни при чем. А вдруг это она? Все внутри протестовало: не может быть она, никак не может. Но мозг работал уже сам по себе: запросить в налоговой инспекции справку о доходах, узнать, какие финансовые отношения были у нее с убитыми соседями. Еще раз просмотреть дело. Господи¸ пусть это будет не она!

– И про невесту забывать тоже не надо, – с энтузиазмом продолжал Саша. Была она у фигуранта дома первого мая? Была. Могла напихать в бутылки яду? Могла. И «жуков» понаставить тоже могла запросто, да и понаставила. Ее пальчик на «жуке» был? Был. И эта Лидия Машкова – та еще штучка, мне кажется. Вот и надо им всем показать этого мнимого Петрова и поглядеть, кто как отреагирует.

– Тебе телевизор надо меньше смотреть, – добродушно сказал капитан Пестров, – эх ты, Коломбо.

Все улыбнулись. Эти двое стояли и по службе, и по жизни плечом к плечу, прикрывая и оберегая, по возможности, друг друга, но каждый считал своим долгом подшутить над товарищем.

– Так, собрались, – призвал к порядку Алексей. – Сергей, ты доставляешь сюда эту Лидию. Капитан Мальцев на подстраховке. Привезете сегодня, как можно раньше. Вадим, у меня к тебе особое поручение, задержись. Михаил, ты зайдешь на телефонную подстанцию, узнаешь, кто вызывал телефониста в подъезд Горчаковых. Не забываем, завтра похороны в одиннадцать. Венок я заказал от отдела, деньги вдове собирает Вадим.

Про похороны все, конечно, помнили. Не часто приходилось хоронить товарищей – все были молоды, здоровы, полны сил. А тут такое.

– Кстати, подойдите к дежурному, отметьтесь. Всетаки выходной день. Может, когда-нибудь отгул начальство даст.

Это уже Алексей так сказал, для проформы. Никаких отгулов не будет, это все знают. Но вдруг!

Наталья после возвращения из клиники чувствовала себя неуютно. Для чего она поехала? Можно было обсудить всю проблему по телефону, можно было дождаться завтрашнего дня, можно было вообще эту тему не поднимать. Она походила по закоулкам квартиры, обнаружила пыль на шкафу в прихожей и решила заняться делом. Вытащила пылесос, надела старую, заслуженную футболку и такие же брюки и стала определяться с приоритетами. Квартира большая, за один день не управиться, поэтому она делила ее на зоны и убирала по мере необходимости. Сегодня надо вымыть кухню-гостиную. Для начала займемся сантехникой. Она взяла бутылку с моющим средством и подошла к раковине. Столешница, варочная поверхность, сама раковина, даже смеситель, на который она почти никогда не обращала внимания, сверкали чистотой. Пол вокруг рабочего стола был – о Боже! – вымыт. Вообще, обеденная зона была убрана. Посуда из сушилки была вынута и расставлена по местам. Причем в шкафчике для посуды тоже, кажется, стало чище. Наталья улыбнулась. Это господин майор хозяйничал и заодно делал уборку. Класс! Она быстро закончила с гостиной и поднялась на второй этаж. На свою спальню и примыкающую к ней гардеробную она обычно тратила очень мало времени, потому что старалась поддерживать тут постоянный порядок. В гардеробной вещей было немного, не то что при Ольге.

Ольга умела и любила одеваться. Ее наряды были изысканны и уникальны. Она придумывала себе фасоны платьев, костюмов и требовала от портнихи точного выполнения задуманного. Только изредка она покупала готовую одежду, обычно это были джинсы и майки или шубы и куртки. После катастрофы Наталья не знала, что делать с этими вещами. Они еще год висели на плечиках, напоминая об Ольге. Но потом пришли Толя и Саша, упаковали все в большие пакеты и увезли. Саша обнял заплаканную Наталью за плечи и сказал:

– Надо жить, сестренка.

Случайно, через несколько лет, Наталья узнала, что часть вещей Ольги до сих пор хранится в доме Анатолия. Куда делись остальные платья, она не стала спрашивать.

Делать уборку в комнате Полины было сложновато. Игрушки, книжки, альбомы с рисунками, одежда и обувь, конечно, имели свое постоянное место, но всего было много, поэтому приходилось при каждой уборке сортировать вещи. Из чего-то Полина выросла, и эту одежду надо было откладывать. Какие-то игрушки надоели, их следовало спрятать или увезти на дачу. Эту любимую книгу про Винни-Пуха придется реставрировать. Она зачитана настолько, что на сгибе начала расклеиваться. Но сделать это надо вместе с дочкой, чтобы она потом бережнее читала.

Через два часа Наталья спустилась со второго этажа и подошла к гостевой спальне. Зайти или не зайти? Можно просто заглянуть. Вообще-то, это суверенное место блюстителя закона, с чего это она туда будет заглядывать? Не будет она никуда заглядывать, ишь чего захотел. Пожалуй, надо пойти к себе, выбрать одежду на завтра и приготовить ужин. Вообще, странно, что господин майор не звонит. Уж если он ее охраняет, должен беспокоиться, постоянно звонить и спрашивать, как у нее дела. Стоп! А может быть, он знает, как у нее дела. Вдруг в квартире специальная шпионская аппаратура пришпандорена во всех помещениях? А она тут почти голая ходит! Наталья сразу рассердилась. Как хочу, так и хожу, решила она и показала язык предполагаемому месту дислокации скрытой видеокамеры.

Иван в своем кабинете слушал начальника службы безопасности. Григорий Владимирович Масленников был сухощавым, подтянутым мужчиной старше средних лет, с хорошей военной выправкой. Ивану он нравился. Сейчас Григорий Владимирович разложил перед собой несколько фотографий и, придерживая одну указательным пальцем, втолковывал:

– Это Южный Иван Ефимович – начальник юридической службы. Мужик грамотный, знающий. Составленные им бумаги ни разу не подвели. Ну, я это по-простому говорю. Петр Иванович его очень ценил, доверял, но все бумаги сам перечитывал, вникал во все тонкости.

Иван взял черно-белую фотографию. Типичная поза для формальных документов. Черный пиджак, строгий галстук. Взгляд официальный, прямо перед собой. Волосы коротко стриженные, темные глаза ничего не выражают. Иван такие фотографии не любил. Он предпочел бы иметь дело с любительскими фото, на которых люди не позируют, а проявляют непосредственные эмоции: страх, зависть, восторг, любовь, ненависть. Именно по таким фотографиям можно составить представление о человеке. Вот, например, стоит рыбак со связкой лещей на палочке и взгляд у него озорной, веселый и довольный. И сразу к этому человеку начинаешь испытывать теплое чувство и улыбаешься вместе с ним, радуясь желанному улову. А может человек смотреть вдаль, и такая в глазах тоска, что за душу берет. Иван еще раз взглянул на фото. Да, что имеем, то имеем.

– Семья у него есть? – спросил Иван.

– Семьи нет, есть гражданская жена, работает в секретариате у финансового директора.

– Почему семьи нет? Лет ему сколько?

Григорий Владимирович как-то странно посмотрел на Ивана:

– Лет ему тридцать восемь, а жены нет, не знаю, почему. Может быть, не хочет связывать себя, как это говорится, узами, а может быть, не считает способным содержать дом.

– Так, с ним понятно. А это кто? – Иван всматривался в фотографию приятной молодой женщины в белой кофточке – тоже шедевр формализма.

– Это Виктория Эдгардовна Сапожникова, тридцать три года, разведена, воспитывает сына. Она в холдинге главный экономист, до этого работала бухгалтером, параллельно получала высшее экономическое образование в Плешке. Когда Алексеенко ушел на пенсию, заняла его место. Никого не подсиживала, просто место освободилось, – почему-то решил пояснить Масленников.

Иван всмотрелся. Приятная женщина. На совещании она сидела справа от него. Перед ней на столе лежала пудреница, которая при ближайшем рассмотрении оказалась мобильным телефоном. Тогда Иван решил, что у деловой женщины не может быть такого мобильника. Такая игрушка подходит скорее девочкеподростку или молоденькой содержанке стареющего богача. Поймав его осуждающий взгляд, Виктория Эдгардовна быстро спрятала телефон в сумочку. Да, она еще пахла какими-то ненавязчивыми летними духами, очень приятно пахла. И рука на столе лежала как-то очень сексуально, красивая такая, тонкая рука с ухоженными ногтями. Иван вздохнул, отложил фотографию и взял групповой – тоже официальный – снимок. Сотрудники были выстроены в два ряда: на первом сидели вольно в креслах сам владелец холдинга, Виктория Эдгардовна, еще какая-то женщина и сухощавый мужчина в галстуке-бабочке. Во втором ряду, стоя, расположились шестеро мужчин. Никто не улыбался, хотя лица были расслаблены. Просто никакой мимики, как будто люди очень устали.

– Итак? – спросил Иван, невольно подражая послу, который все совещания начинал именно этим словом. Посол был относительно молодым человеком и очень нравился Ивану.

– Это – Григорий Владимирович ткнул пальцем в галстук-бабочку, – Роберт Артурович Ингвер. Ингвер – это фамилия, Роберт Артурович – имя. В холдинге – главный художник. Человек закрытый, совершенно прибалтийский, то есть немногословный, медлительный. Работает хорошо. По его рисункам сделаны все выставочные экземпляры. В Москве живет уже лет семь, столько же работает у нас.

Григорий Владимирович задумался, потом добавил:

– Женат второй раз. Первая жена отказалась выезжать из Эстонии. Как только он уехал, подала на развод. В Москве он женился на ровеснице с двумя взрослыми сыновьями. Живут они хорошо. В Эстонии у него осталась взрослая дочь, то есть она выехала куда-то в Южную Америку – замуж вышла.

Здорово все-таки у нас разведка поставлена, подумал Иван. Надо же, и про первую жену сведения имеются.

– А эта женщина кто? – теперь уже Иван ткнул пальцем на фотоснимок.

– Это наш кадровик – Людмила Ивановна. Ну, тут все в порядке: муж, дети, внучок маленький. Прозвище у нее такое смешное – Маков Цвет. Это из-за фамилии и румянца во всю щеку. Фамилия ее Макова.

Румянца-то Иван как раз и не приметил, но прозвище женщине очень подходило. Она одна из всех людей на фотографии улыбалась краешками губ. Эта, чуть обозначенная, улыбка придавала ей какой-то веселый вид. Как будто ей нравилось позировать, сидя в удобном дорогом кресле. И люди, с которыми она была рядом, тоже нравились. Иван подумал, что эта женщина, должно быть, очень хорошая хозяйка. Муж у нее всегда хорощо выглядит, и дети – отличники в школе. Хотя, уже, наверное, не в школе, раз внук есть.

– А сколько ей лет? – просто так спросил Иван, на самом деле ему это было не интересно, так, чтобы поддержать беседу.

– В прошлом году юбилей полувековой должны были праздновать, но как раз Петра Ивановича хоронили, все отменили. Подарок подарили, в офисе посидели, да и то грустно.

Помолчали, потом оба встряхнулись, и Григорий Владимирович продолжил:

– Это вот Мельников Николай Петрович – финансовый директор. Ну, вы его сегодня слушали. Это Алешин Максим Максимович – заместитель по связям с зарубежными странами. Закончил МГИМО, языки знает, вообще, образованный и культурный человек.

Интересно, думал Иван, глядя на фото упитанного молодого человека в сером костюме, когда он закончил? Что-то не припоминается. Хотя, может быть, просто изменился. Надо будет присмотреться.

– Это вот Флеров Василий Павлович – директор всех магазинов. Называется у него должность както по-другому, но его все зовут просто – директор. Он такой важный, как барин. Когда подъезжает к магазинам, любит, чтобы старшие продавцы его лично у входа встречали. Но честный, как хрусталик в глазу. Я к нему специально приглядывался – ни копейки никогда не утаил.

Интересное сравнение – хрусталик в глазу, решил Иван. Надо будет как-нибудь использовать.

– Ну а это я, – завершил повествование начальник службы безопасности, показывая на краешек фотографии. – Сегодня будете отчеты принимать? Или уже завтра с утра? Еще с секретариатом надо вас познакомить.

– А еще есть секретариат? – испугался Иван.

– Целая команда, – весело ответил Масленников, – да все такие красавицы!

– Красавицы? – изумился Иван. – Вот уж никогда бы не подумал. Для чего дяде было набирать красавиц, когда он всю жизнь любил одну женщину?

– Да они для него были не женщины, а просто красивый антураж. Он любил все украшать. Вот приедет в какой-нибудь цех, а там на столах микроскопы, паяльники, разные инструменты, ну, в общем, рабочая обстановка. А стены голые, неуютно. Он поглядит-поглядит и прикажет начальнику производства купить на стены картины или развесить фотографии самых удачных изделий. Вот и получается красиво. А потом еще лично приедет проверить. Хотя главное для него было – качество. Качество – гарантия успеха. Этот лозунг у нас висел в холле, потом убрали.

И правда, вокруг дяди всегда были только радующие глаз вещи: красивая мебель, какие-то сложные драпировки на окнах, удивительно светлые картины. Он изыскано одевался сам и так же со вкусом одевал свою Анечку. Признавал только мужчин-модельеров и парикмахеров. Именно мужчин. Никаких женоподобных стилистов с силиконовыми губами знать не хотел. А они напрашивались на знакомство, лезли в круг, мелькали перед глазами на официальных тусовках, в общем, суетились. Именно суету и бессмысленную тусовку Петр Горчаков не любил.

– Ну, пошли знакомиться с секретариатом, – вставая из-за стола, сказал Иван.

По ковровой дорожке (красного цвета середина, окаймленная зеленым), остро напоминающей почемуто высокохудожественные фильмы о сталинских временах, Иван дошел до двери, привычным жестом поправляя галстук и застегивая пуговицу на пиджаке. Перед дверью он поднял глаза на стену. В его кабинете в Берлине на этом месте висел застекленный пейзаж темных тонов, который, если смотреть на него под определенным углом, выполнял для Ивана роль зеркала. Это была его личная придумка. В официальном кабинете настоящее зеркало не повесишь, а внешний вид дипломата – лицо страны, не больше, не меньше. Поэтому и ритуал – галстук, пуговицы, блеск обуви, прическа. В холдинге все было, наверное, проще, но привычка, как известно, – вторая натура.

Секретариат – шесть, целых шесть! молодых красавиц – выстроились перед стойкой регистрации посетителей. Все были одеты в форменную одежду. Цвета холдинга – серебристый с зеленым – бриллиант с изумрудом. Высокие каблуки (Господи, как они на этом ходят?!), строгие юбки ниже колена, блузки, шейные платочки, корректный дневной макияж. Все правильно. Серьезный холдинг – серьезный секретариат.

Девушка, которая стояла в шеренге справа, вышла слегка вперед и сказала:

– Добро пожаловать, Иван Ильич, в наш коллектив. Разрешите представить ваших помощниц. Меня зовут Александра. Я возглавляю секретариат. По всем вопросам вы можете обращаться ко мне. Это…

Она продолжала говорить, представляя девушек. Иван сразу перестал ее слушать, машинально кивая при каждом новом имени. Он все равно не запомнит их. Уж лучше будет по всем вопросам обращаться к Александре, а остальных, может быть, узнает как-нибудь потом. Наконец, процесс знакомства завершился, Иван кивком поблагодарил начальницу и вернулся в кабинет.

Вот сейчас ему надо сделать начальнику охраны предложение, к которому тот неизвестно, как отнесется.

– Григорий Владимирович, я хочу вас попросить об одолжении, – сказал Иван, немного подумав.

– Слушаю, вас, Иван Ильич.

– Дело в том, что милиция возобновила расследование убийства моих родственников. Ну, вы знаете, что произошло еще два убийства, да и вообще, вокруг моей персоны творится какая-то неразбериха. Поэтому майор Пронин предлагает ввести своего человека в холдинг. Его надо ввести в службу охраны. Вы не возражаете?

– Конечно, нет, – не раздумывая, ответил Григорий Владимирович.

– Что – нет, – уточнил Иван, – нет, не возражаю, или нет, возражаю?

Начальник охраны засмеялся:

– Надо ухо востро держать с вами, дипломатами, только точными формулировками пользоваться. Нет, не возражаю. То есть выражаю глубокое удовлетворение по поводу вашего предложения.

А он не прост, подумал Иван. Ох, не прост. И, наверное, Алексей Пронин не выразит ему, Ивану, глубокого удовлетворения по поводу такой поспешной инициативы. Может быть, он хотел ввести сотрудника нелегально, а Иван все ему испортил. Но было уже поздно что-либо менять Слово – не воробей, улетит, пока горячо.

– Вот и хорошо, завтра или послезавтра в вашем подчинении появится новый сотрудник. Как говорится, прошу любить и жаловать.

– Хорошо, я окажу ему всяческое содействие в расследовании, – ответил Григорий Владимирович, переходя с дружеского тона на официальный.

– Эти фотографии я, с вашего позволения, оставлю у себя, – подвел итоги беседы Иван.

– Кого-нибудь еще на сегодня пригласить? – спросил Масленников.

Иван взглянул на часы:

– Да нет, сегодня я уже переполнил информацией свои мозги. Да и обедать пора.

– Вот еще что, – как-то нерешительно сказал Григорий Владимирович. – Не знаю даже, как сказать.

– Говорите, как можете.

– В общем, насчет Ландыш Юсуповны Мирзоевой. Иван уже вышел из-за стола, но вернулся и присел на краешек кресла. Что «насчет Ландыш»?

– Слушаю вас, Григорий Владимирович, внимательно.

– Так вот, Ландыш Юсуповна…

В кабинете Алексея на жестком стуле, который держали специально для допросов, маялась, пытаясь усидеть, Лидия Машкова. Алексей неторопливо перебирал на столе бумаги, говорил по телефону, искал что-то в ящике, делал записи в блокноте. Он видел, что Лидии неудобно: она не знает, куда деть сумку, как поставить ноги. Но он продолжал свои упражнения с предметами, как будто не обращая на нее внимания.

На редкость неудобный стул притащили прошлой осенью оперативники из кабинета полковника Сухомлина. Было замечено, что этот предмет мебели невыгодно отличается от своих собратьев. То ли делал его на практике какой-то пэтэушник, то ли он просто не удался, но сидеть на нем никто не мог. И если ктото по недомыслию или незнанию усаживался, то либо сразу старался пересесть, либо, если свободных мест не было, мучился до конца совещания, ерзая и мечтая, чтобы наконец прозвучала фраза «все свободны». Причем внешних изъянов у стула не было. А сидеть на нем все равно было неудобно. «Допрашиваемые в качестве подозреваемых» тоже испытывали дискомфорт, который усугублял тревожное состояние во время допроса, поэтому «спецстул» использовали как «дополнительный фактор психологического воздействия».

– Документы у вас с собой есть? – спросил наконец Алексей.

Лидия заерзала, открыла сумку и стала ней копаться. Стул стоял далеко от стола, то есть выложить все это барахло она не могла, поэтому зажимала в руке то телефон, то какие-то квитанции, то косметичку. Алексей наблюдал за этим процессом с неподдельным интересом, не облегчая ей задачу. Наконец, она нашла пропуск в автопарк и протянула его Алексею.

– Паспорт, стало быть, с собой не носите, Лидия… – Алексей заглянул в пропуск, – Ильинична.

– Не ношу, – ответила она с вызовом. – Мне и без него нормально.

– Да, – миролюбиво ответил Алексей, – можно и без паспорта, лишь бы документ был, удостоверяющий личность.

– Для чего меня сюда привезли? – стала вдруг возмущаться Лидия. – По какому праву меня вытащили с рабочего места на глазах у всего коллектива и потащили в милицейскую машину? Нагло и бессовестно.

Было понятно, что эту фразу она заготовила заранее, когда ехала в машине. Ну ничего, сейчас мы установим истину.

– Что «нагло и бессовестно»? Вас избивали, вам угрожали? С вас срывали одежду? Вас волоком втаскивали в «воронок»?

– Нет, но это, – она иронично повела плечом, – ничего не значит. Все видели, что приехали менты и вывели меня из кабинета.

– То есть менты в форме надели на вас наручники и «нагло и бессовестно» вывели вас из кабинета, применяя насилие, – констатировал Алексей.

– Какие наручники? – испугалась вдруг она.

Испуг был таким явным, что Алексей понял: сейчас она расскажет ему все. Но она в какие-то доли секунды справилась с собой и продолжала, уже нападая:

– Еще бы насилие, я бы им тогда…

– Это конечно, – поспешил заверить ее Алексей, – уж вы бы… о-го-го! Так вы не догадываетесь, для чего приглашены к начальнику убойного отдела?

– Нет, – по возможности гордо ответила Лидия и вновь заерзала на стуле. Сидеть ей было плохо.

– Вы были знакомы с супругами Горчаковыми? – С которыми?

– С теми самыми: Петром Ивановичем и Анной Дмитриевной.

– Это как сказать. Один раз заходила к Анне Дмитриевне домой, приносила ей лекарство, которое Иван попросил отдать. А Петра Ивановича живым никогда не видела.

– Что значит, живым не видели?

– Видела только в гробу на похоронах, когда прощаться подходила с Иваном.

– Иваном вы называете Ивана Ильича Горчакова? – Для меня он просто Иван, я его с детства знаю, и матушку его тоже знаю. Правда, Илью Ивановича тоже видела только в гробу.

Это ее упорное «в гробу видела» как-то коробило Алексея. Деликатностью тут, конечно, не пахнет. Так, понюхаем дальше.

– Вы проживали в квартире Ивана Ильича Горчакова во время его отсутствия?

– Проживала. Потерялось что? То-то я думаю, что же он со мной встретиться не хочет? Ну, я этого скота выведу на чистую воду.

Вот припечатала!

– Стоп! Это вы Ивана Ильича скотом изволите называть?

– Да при чем тут ваш Иван Ильич? Это я о другом козле.

Во как! Все равно, досталось Горчакову! Да, изысканностью выражений барышня не блещет. А о ком это она так нелестно отзывается?

– Поясните свою мысль, желательно, в парламентских выражениях.

– Ну, жила я в этой квартире с одним… Не пропадать же таким хоромам!

Теперь она призывала Алексея к сочувствию. Конечно, как же хоромам-то, хоть и чужим, пропадать? Хоромы надо использовать на всю катушку. Это известное дело.

– Что за человек? Фамилия, адрес. – Адрес?

Она задумалась. Алексей в упор смотрел на нее. Пожалуй, красивая женщина, но не интересная. Черты лица правильные, все вроде бы ладно, но! Был какойто изъян то ли в манере поведения, то ли в одежде. Алексей пока не мог понять. Она все думала, шевелила губами, открывала сумку, что-то в ней опять искала. Потом закрыла сумку, устроила ее на коленях и подняла глаза к потолку, сжав при этом губы.

– Так что с адресом и фамилией?

– Фамилия его Махов, зовут Владимир, отчество не знаю. А адреса у него я не спрашивала. Главное, – она оживилась, опять приглашая его позабавиться, – фамилия у него Махов, а у меня Машкова.

Алексей улыбнулся. Лидия, видимо, посчитала, что он тоже веселится с ней по поводу этого сходства фамилий, и тихонько засмеялась.

– Представляешь? – сказала она уже совсем посвойски. – Махов, Машкова.

Алексей перестал улыбаться, постучал кончиком авторучки по столу:

– Так, спокойно. Значит, Владимир Махов. Кто такой? Где работает? Телефон, наверное, имеется?

– Работает где-то, по крайней мере, каждый день на работу ходил к девяти, возвращался в семь вечера.

– На чем ездил?

Она недоуменно посмотрела на Алексея:

– На троллейбусе. – Какой маршрут?

– Четвертый, в сторону центра.

– Так, понятно. Автомобиля у него не было? – Не-ет.

– А что у него было?

Она на какую-то долю секунды вдруг взглянула на Алексея острым оценивающим взглядом. Он опешил. Только что она демонстрировала полную простоту, ту самую, которая хуже воровства, и вдруг этот пронзительный взгляд умной, знающей себе цену женщины. Но в следующий момент она снова превратилась в глупенькую, но с житейской смекалкой, простушку.

– Телефон с камерой, фотоаппарат, ноутбук, – перечислила она, загибая пальцы. – Он состоятельный был, каждый день покупал хорошее вино, закуску, рубашки красивые носил.

– Но машины не было?

Она растерянно оглянулась вокруг, как бы пытаясь найти ответ на этот простой вопрос.

– Машины не было.

– Где вы с ним познакомились?

Она опять оживилась, задвигалась всем телом, заулыбалась.

– Так я же говорю: он Махов, а я Машкова. Он такси вызывал к ресторану «Прага», назвал фамилию. А я ему говорю: «Заказ приняла диспетчер Машкова». А он говорит: «Какой у вас голос приятный, диспетчер Машкова, и фамилии у нас с вами одинаковые. Что вы делаете сегодня вечером?» А что я делала? Ничего я не делала. Вот и познакомились.

– Когда это было?

– Так я же говорю, он такси вызывал к ресторану. – Число, месяц.

– А, это, – разочарованно протянула она и опять завела глаза к потолку, пошевелила пальцами и уверенно сказала:

– Третьего апреля в тринадцать часов двенадцать минут.

– Надо же, какая память, – решил польстить ей Алексей. Он-то знал, что она помнит. Это такая особенная профессиональная память. У него есть знакомый врач, который всех больных помнит по снимкам легких. Вот покажут ему рентгенограмму, тогда он человека вспомнит, причем до мелочей: родственников, бытовые детали. А при встрече на улице (ведь не все граждане с собой носят рулон со снимками разных частей тела) может пройти и не поздороваться.

Между тем, Лидия начала осваиваться: огляделась, подвинула стул ближе к столу, поставила сумку на пол, положила ногу на ногу, достала из сумки пачку сигарет.

– Здесь не курят, – предупредил Алексей.

– Почему? – капризным тоном избалованного ребенка спросила Лидия.

– Вредно, – отрезал он.

Она убрала сигареты и потребовала:

– Давайте быстрее, а то у меня рабочий день заканчивается, и я сегодня без обеда.

– А я вот пообедал, – беспечно признался Алексей. – Так, значит, третьего апреля в тринадцать часов вы познакомились с Владимиром Маховым. Что дальше было?

– Ну, что дальше? Вечером сходили в ресторанчик на Соколе, потом он меня проводил домой и сказал, что живет за городом, а на электричку уже опоздал.

– А вы?

– А что? Я не замужем, хоромы в моем распоряжении. Ну, зашли, посидели, чаю попили. Потом спать легли.

– А вас не насторожило то обстоятельство, что состоятельный мужчина не имеет автомобиля?

– Да сейчас многие без машин. Пробки ведь. На метро быстрее.

И опаснее, подумал Алексей. Все теракты в последнее время проходят в метро.

– Так, следуем дальше. Описать его можете?

– Ну, такой… симпатичный, среднего роста. Рубашки красивые, галстуки тоже. Обувь хорошая итальянская. Портфель кожаный.

Понятно, подумал Алексей. Глупость какая: помнить вещи, а не человека. Хотя это тоже штрих к характеристике Лидии Машковой.

– Отношения ваши развивались, стало быть, стремительно. Сожительствовали с ним?

Это он специально так грубо сказал, чтобы сбить с нее спесь. Она подтянулась, села на неудобном стуле прямо, подумала и сказала:

– А что такое? Я женщина свободная, что хочу, то и делаю. Это когда меня мать родила от неизвестного папаши, все ее позором клеймили. А теперь к этому отношение спокойное.

– А вот интересно: вы привели в чужую квартиру постороннего человека. В квартиру, которую вам доверил Иван Ильич Горчаков, как я полагаю, по старой дружбе. Вы не боялись, что квартиру просто обворуют? Вы даже не знаете, тот ли это человек, за которого себя выдает. Я так полагаю, что паспорта его вы не видели?

– Паспорт? Да я всегда отличу порядочного человека от непорядочного.

– Интересно, как?

– Ну, порядочный пахнет хорошо, рубашки у него красивые.

Дались ей эти рубашки!

Она еще раз подумала, потом продолжила:

– Вообще, порядочный человек знает, как с дамами обращаться: цветы дарит, украшения всякие, как бы ухаживает.

Пока она не сказала это «как бы» Алексей не злился, а просто потешался. А вот теперь он почувствовал к ней неприязнь. Он этот оборот – «как бы» – ненавидел. Что значит, «я его как бы люблю»? То есть это не всерьез, а игра такая: как бы люблю. На самом деле не люблю, но делаю вид. Это как дети играют: кукла как бы ест, а на самом деле девочка говорит «нямням», поднося ко рту куклы пустую ложку. Был у него в отделе один практикант, однажды, когда докладывал о преступлении, сказал: «Труп гражданина обнаружил как бы сторож гаражного кооператива. Труп лежал как бы навзничь. В спине трупа как бы торчал нож». Ну, далее в подобном духе. Понятно, что работает этот практикант где-то в другом месте, хотя в отделе не заняты еще две ставки.

– Он сразу переселился к вам?

– Ну да.

– Ночевал каждый день?

– Нет, иногда уезжал к себе, ну, белье чистое привезти, рубашки, пиджак сменить.

– Ключами вашими пользовался?

– Ключами? Нет, ключи он у меня не просил, да ему без надобности. Я всегда раньше его домой приходила.

Стало быть, слепки с ключей мог сделать в любое время, да теперь поди-ка докажи, что делал. Хотя…

– Ключи вернули Ивану Ильичу или они у вас находятся?

– У меня. Когда же я ему верну, если он все встречу откладывает? Да и не просил он вернуть. Опять уедет, я в его квартире жить буду. Или чего? Не пустит теперь?

Она уставилась на Алексея, снова приглашая его в сообщники.

А он понимал: не так она проста, как хочет казаться. Ни за что он не поверит, что взрослая женщина, побывавшая замужем, оценивает мужчину по качеству рубашек и закускам, которые тот покупает в ближайшем супермаркете. Глупости все это. И та лапша, которую она пытается ему навесить, к его ушам не прилипает. Не верит он во всю эту историю. Не верит. Чем-то он ее купил. Ага, найдено нужное слово «купил». Деньгами или посулами, но купил. А вот что дальше? Каково ее участие? Какова ее личная степень вины? Что она в этом всем замешана, Алексей уже не сомневался.

– Ну, я думаю, пускать теперь некого будет.

Она снова подобралась и спросила быстро и совсем другим – серьезным – тоном:

– Как это некого?

– Так я вас сейчас задержу на семьдесят два часа, потом мои ребята еще против вас чего-нибудь накопают, и все, обеспечена вам казенная квартира на пятьшесть лет.

Она занервничала, принялась что-то искать в карманах, потом открыла и закрыла сумку. Алексей, прищурившись, смотрел на нее без сочувствия, но и без злобы. Какая-то нескладная женщина. Чем-то она напоминала ему бывшую жену. Что-то такое было в ее поведении. Может быть, постоянные манипуляции с сумкой.

– Да не крала я у него ничего, – наконец не выдержала Лидия, – ничегошеньки не брала. Наоборот, к его приезду всегда холодильник до отказу заполняла, чтобы не голодным был. И за квартиру исправно платила, и за телефон. Он приедет, со Стокгольмами всякими на тыщщу наговорит, а я потом плачу.

– Ну, я, со слов Ивана Ильича, знаю, что он с вас платы за проживание не брал. Так?

– Не брал.

– И счета за телефонные переговоры оплачивал всегда сам. Так?

Она неохотно, стыдясь того, что соврала, сквозь зубы процедила:

– Оплачивал.

– Врать не советую, – придав своему голосу такую сладенькую задушевность, что самому стало тошно, попросил Алексей, – мы очень много о вас знаем. И о вашем кавалере, кстати, тоже. Так что, если можете и, главное, хотите, помочь следствию, помогайте. Это обстоятельство суд учтет, когда будет выносить приговор. А не хотите помочь, – он широко раскинул руки, – милости просим в СИЗО. Там скоро ужин, макароны дают.

– А где мой адвокат? – вдруг встрепенулась Лидия, которая слушала весь монолог Алексея, как под гипнозом.

– Адвокат? У вас есть собственный адвокат?

– Собственный нам не по карману, а дежурный должен быть. Все. Я больше ни слова не скажу.

Она отвернулась и уселась боком. Вид у нее при этом был гордо-оскорбленный и одновременно испуганножалкий.

Алексей в самом начале допроса не собирался запирать ее в СИЗО. Подписка о невыезде ей светила точно, а задержание не предполагалось. Но сейчас он склонялся именно к задержанию на семьдесят два часа. Хотя улик против нее почти не было. Ну, жила в квартире фигуранта, но вселилась туда по обоюдному согласию и с подачи самого фигуранта. Так что искать и задерживать надо не ее, а гражданина Махова, или как его там на самом деле. Да и не тянула Лидия на роль организатора, несмотря на ее пронзительные взгляды.

Алексей снял трубку телефона. Это был обычный городской телефон, который соединял после набора номера. Но он просто прижал трубку к уху и сказал:

– Дежурный, пришлите ко мне конвой.

– Ты че, охренел? – вскинулась Лидия. – Какой конвой? Я в камеру не пойду.

– Задержанная, сядьте! – прикрикнул на нее Алексей.

– Не пойду в камеру, мне нельзя в тюрьму, у меня мама болеет.

– Послушай-ка, я тебе, кажется, предлагал рассказать подробно про ухажера твоего, этого, как его…

– Махова Владимира, – подсказала она.

– Ну да, Махова. Но ты ведь сотрудничать не хочешь, так что посидишь, подумаешь, может быть, что интересное вспомнишь.

– А если сейчас вспомню, ты меня отпустишь?

– А что это вы, гражданка Машкова, к должностному лицу при исполнении служебных обязанностей обращаетесь на «ты»?

– Отпустите? – поправилась она. – Торговаться будем?

– Да что я такого сделала, чтобы меня задерживать? Иван сам мне предложил в его квартире пожить, пока его в Москве нет. И что, у меня личной жизни быть не может, что ли?

– А вы, гражданка Машкова, понимаете, что такое убийство или покушение на убийство?

– Ни на кого я не покушалась, – сказала она спокойно, – нечего на меня вешать.

– А как в вине гражданина Горчакова оказался яд? – Какой яд?

– Цианид калия. Слыхала о таком? – Цианид?!

Ну, вот и все. Она практически призналась, что начиняла ядом бутылки.

– А ты думала, это что? – спросил он быстро, практически без паузы.

– Пурген, – сказала она и, испугавшись своего невольного признания, закрыла рот ладошкой с ярко наманикюренными ногтями.

Все, можно ее отпускать «под подписку», никуда она не денется. А этого «Махова» надо искать. Только вот где?

– При каких обстоятельствах ваш сожитель дал вам цианид калия для убийства гражданина Горчакова?

– Какого убийства? Мы хотели пошутить. Он бы невесту свою вином напоил, а она бы в туалет побежала. Мы пошутить только.

– Повторяю вопрос. При каких обстоятельствах ваш сожитель дал вам цианид калия для убийства Ивана Горчакова?

Она сникла, снова достала из сумки сигареты, помяла пачку и положила ее обратно.

– Повторяю вопрос…

– Да в день его приезда. Мы уже собирались выезжать. Я белье чистое на постель стелила и говорю, мол, ох, сегодня тут танцы под одеялом будут, полгода не виделись. А он говорит: «А давай им устроим прикол?» И порошочек дал в бутылечке малюсеньком. А на нем написано «Слабительное». Ну, научил, что надо порошок растворить в воде и по чуть-чуть в каждую бутылку через пробку подлить. Шприц дал и показал, что и как.

– Так, сейчас пойдете со мной в лабораторию делать фоторобот Махова.

Она так закивала головой, как будто от того, насколько энергично она это делает, зависела ее судьба.

– Конечно, вот свинья какая, меня подставлять.

Все на сегодня, пора домой. Домой? Куда? К Наталье. Хотя надо ли ее вообще «охранять» в свете открывшихся обстоятельств? А вдруг? А вдруг ей всетаки угрожает опасность? И потом, это так заманчиво – еще хотя бы немного побыть рядом с такой девушкой!

– Дежурный! – вызвал он по телефону, теперь уже по-настоящему, набрав внутренний номер. – Забери из моего кабинета гражданку Машкову и отведи ее к компьютерщикам. Пусть фоторобот по-быстрому сделают.

Еще несколько звонков, зайти к ребятам ненадолго, составить план на завтра – и можно уходить.

Замечательный выдался вечер. Алексей приехал к Наталье в девятом часу, поднялся пешком, подумал и открыл дверь своим ключом. В конце концов, ему выдали ключ, и он может им пользоваться. В квартире пахло жареным мясом, зеленью и еще чем-то очень домашним, уютным. Наверху работал телевизор – слышалась музыка, какие-то звуки: то ли стреляли, то ли машина ехала. В руках у Алексея была коробка с пирогом, на которой поместилась еще одна коробка с пиццей. Эту пиццу он купил машинально, почти на автомате выйдя около знакомого киоска из машины, потому что думал о Наталье. Вернее, все о том же – как ее из этой навозной кучи вызволить. И тащил ее, пиццу, то есть, на вытянутых руках, и ключ вставлял, неудобно пристроив коробки на животе. Вдруг вся эта еда понадобится? А тут мясом пахнет.

– Наталья Сергеевна! – тихонько крикнул Алексей и сразу пожалел об этом. Может быть, девушка уже спать легла? Ей завтра на работу. А он орет во всю глотку!

Но тут же послышались легкие шаги, и по лестнице стала спускаться Наталья. Что-то такое было на ней надето – легкое и воздушное, что Алексей на секунду закрыл глаза. Боже милостивый! Надо как-то взять себя в руки, что ли, а то увидел женщину в домашней одежде и нате, пожалуйста, глаза закрывает.

– Привет, – сказала Наталья, – а я уже хотела тебе звонить. Что так долго?

Опа! Вот как. Она хотела ему звонить! Она беспокоилась!

– Да это и не поздно совсем. Я обычно дольше на работе задерживаюсь, просто сегодня пораньше вырвался, хотелось с тобой вечер провести.

Сказал и настороженно посмотрел на нее: вдруг ей эти экивоки по фигу? Нет, вроде бы ничего.

– Вот и хорошо. А я ужин приготовила вкусный. Будем ужинать. Мой руки, переодевайся. Сейчас я все разогрею.

Он поставил коробки на стол:

– Это яблочный пирог, тоже очень вкусный. А это пицца, – пояснил он в то время, как Наталья стала раскрывать коробку поменьше.

– Ты думал, я тебя кормить не буду? – удивилась она. – Пиццу казенную купил на ужин?

– Да нет, это я по привычке. Рефлекс у меня такой: я по дороге домой обязательно останавливаюсь около постоянного киоска – покупаю пиццу, пирожки в зависимости от настроения. Продавец там уже практически как брат. Он меня сегодня спрашивает: «Как всегда?». Я, как дурак, кивнул. Он мне коробку протянул и говорит: «Двести рублей». Я деньги отдал и только тогда понял, что никакие пирожки покупать не собирался.

Алексею стало очень смешно оттого, что он купил пиццу, что Наталья смотрит на него с радостным интересом, что она сейчас вместе с ним будет ужинать, и он засмеялся. Она подумала и тоже засмеялась.

Коробка с пиццей была с почетом помещена в холодильник, Алексей отправлен мыть руки и переодеваться, а Наталья стала накрывать на стол.

Ей было приятно, что он пришел «пораньше». Хотя, девять часов – это уже совсем вечер. Порядочные люди давно отужинали и занимаются какими-нибудь привычными домашними делами. Некоторые собак выгуливают, другие у детей уроки проверяют, с друзьями встречаются, хорошие книги читают. А вот они с Алексеем поесть только собираются. Она сегодня с удовольствием готовила свое фирменное блюдо – свинину с апельсинами. Кто не знает, что с чем, никогда не догадается. А мясо из-за апельсинов становится нежным, сочным. Вкуснятина! Часов в шесть вечера, когда ужин был готов, она начала ждать Алексея с работы. Сначала даже на стол накрыла: постелила красивую скатерть, поставила тарелки из парадного сервиза, разложила праздничные столовые приборы. А его все не было. Она от скуки набрала номер Машкиного сотового. Но Машка, промычав что-то невообразимое, сразу прекратила с ней разговор. Что бы это значило? Вот интересно, если сейчас набрать Толю, он тоже будет мычать в трубку? Или Машка не с ним? Машка, конечно, будет ей звонить, когда освободится. Хорошо бы позвонила до того, как придет Алексей. Где он ходит? До скольких они в милиции работают? Во всех учреждениях рабочий день заканчивается в шесть, ну, может быть, в семь вечера. А в милиции во сколько? Почему он ей не звонит, что задерживается?

Ее родители постоянно созванивались. Если папа опаздывал к ужину больше, чем на пять минут, он обязательно предупреждал маму, чтобы она не волновалась. А мама вообще постоянно должна была быть в курсе того, где кто находится. И что-то она, Наталья, не понимает: охраняют ее или не охраняют. По идее, охранник должен ходить (сидеть, стоять, лежать) рядом, чтобы при необходимости (лучше бы ее не было, этой самой «необходимости») сразу же начать ее спасать. Времени уже почти восемь часов. Где его носит? Наталья ходила из угла в угол по гостиной. На девятом или десятом круге она вдруг остановилась. А почему он должен обязательно сегодня прийти? Может быть, он Мишу Некрасова вместо себя пошлет? Или вообще снял пост с ее квартиры? Для чего тогда она скатерть доставала? Наталья оглядела накрытый стол. С ума сойти! Это же не стол для ужина, это какой-то вертеп! Почему вертеп? Ну, не вертеп, но явно площадка для романтического свидания. Не хватает только полумрака и шампанского в пузатом ведерке со льдом. И еще музычки такой… в стиле «романтик». Так, быстро все убрать до его прихода. Хоть бы он сейчас не пришкандыбал! А то застанет ее в хлопотах. А так, пусть приходит. Или Мишу пришлет. Она и Мишу тоже накормит свининой. И салатом со стручковой фасолью. И чай свежий заварит. Без пяти восемь она поднялась в малую гостиную на втором этаже и включила телевизор. Пощелкав пультом по каналам, нашла старый заслуженный фильм про ментов, который уже видела раза четыре, и уселась в кресло так, чтобы не пропустить звонок в дверь. Как раз тогда, когда Георгич гнался за преступником, доставая на бегу пистолет из наплечной кобуры, она услышала, как снизу ей кричит Алексей.

Мельком глянув на себя в зеркало – хороша! – она неторопливо стала спускаться по лестнице, хотя ее организм прямо рванулся к нему. Она все сразу поняла, когда он закрыл глаза, и испугалась. Он влюбился, что ли? Ведь она еще не выбрала его. Есть еще Иван Горчаков, который ей тоже нравится, и она ему нравится тоже – это очевидно. Ну, пусть еще некоторое время у нее будет для выбора. Ей нравится эта немудреная игра. А язык уже самостоятельно начал говорить, что она его ждала. Вот как! Мозги сами по себе, а язык и прочие части Натальи – сами.

Ну ладно, будем снова на стол накрывать. Так, скатерть попроще, правда, на ней пятно в самом центре, но это даже удачно, что в центре, а не на краю, можно салатницу поставить, и никто не догадается, что пятно. Тарелки будничные, вилки – тем более, ножи, конечно, тоже самые затрапезные. Салфетки, стаканы под воду – все равно получилась красота. Мясо нужно подогреть. Оно в любом виде вкусное, но горячее Наталья любила больше. Салатница пусть стоит на пятне, вода с лимоном в стеклянном кувшине – рядом. Хлеб нарезан очень даже красиво тонкими ромбиками, в хлебнице – салфетка. Что еще? А все, можно ужинать.

Алексей переоделся в джинсы и футболку, вымыл руки, пригладил ершик волос. Почему-то ему стало некуда девать руки. Он выйдет сейчас и что? Вот так, запросто, будет с ней ужинать? То есть сидеть рядом и жевать? А потом разговаривать? О чем? Об убийствах? О том, как он сегодня был в морге? Собственно, моргом ее, наверное, не испугаешь – врач ведь. Тогда о чем? Наверное, он эту охрану зря придумал. Сидел бы сейчас дома, пил пиво и закусывал пиццей. И смотрел бы про разбитые фонари или еще какую-нибудь добрую дребедень про милицейские будни и радовался бы: живут же люди, все преступления раскрывают на раз, премию получают, женщины в них влюбляются! И все такие замечательно добрые, что прямо слезы на глаза наворачиваются. А тут будни: каждый день похож на предыдущий, только преступления разные. Так, надо выходить, а то она подумает еще невесть что.

Стол был так красиво сервирован, запахи были такими аппетитными, что Алексей забыл о том, что надо о чем-то разговаривать, и с удовольствием принюхивался к тарелке, наполненной каким-то мясом.

– Это что? – спросил он наконец.

– А вот, – сказала Наталья, – пробуйте.

Мясо на самом деле было сочным, с необыкновенным вкусом. Соус был густым, как Алексей любил, ароматным, с привкусом какой-то экзотики. К мясу подавался белоснежный рассыпчатый рис. Алексей съел все, что было в тарелке, так быстро, как будто месяц ходил голодным, еще и хлебушком остатки подобрал. Наталья положила ему еще такую же изрядную порцию. Теперь он ел медленно, пытаясь понять, что это. И не понимал. Вот, кажется, улавливается какой-то знакомый вкус, но тут же ускользает. Что мясо свиное, это понятно, но почему оно тает во рту, наполняя весь организм сытой радостью, из-за специй, что ли? А Наталья сидит и довольно улыбается. Не раскроет секрет, нет, не раскроет.

– Тут еще салат, – сказала она. Знает, что вкусно. – Салат? Салат я уже, наверное, не осилю. – Да он легкий, попробуй…те.

– Что-то я забыл, мы на «ты» или все-таки на «вы»? – Я тоже не помню, но, кажется, утром были на «ты».

– Ну и ладно, тогда скажи про салат на «ты».

– Ну хорошо. Попробуй мой салат. Он легкий и очень свежий на вкус.

– Я бы с удовольствием отведал твоего салата, но я объелся мясом, теперь я всю ночь буду ворочаться и пить фестал.

– Какой фестал, это же все натуральное! Да и немного ты съел. Вот Толька, мой брат, этого мяса может вообще килограмм съесть. Он один раз полную кастрюлю смолол, когда я в магазин вышла. А ко мне Машка должна была прийти, так он, когда узнал, что ужин наш употребил, сразу ретировался. Правда, потом какой-то еды прислал из ресторана с водителем. Так, чай, кофе, какао, сок, минеральную воду, фрич?

– Что такое фрич? – спросил Алексей, накладывая салат в тарелку.

– А, это сухое вино с минеральной водой. В Венгрии подают и именно так называют. Это мне папа рассказывал.

У нее как-то странно дернулись губы, и Алексей подумал, что она сейчас заплачет. Но она быстро встала из-за стола, взяла свою тарелку и унесла в мойку. А когда вернулась, на лице была улыбка. Владеет собой. Молодец.

– Так что из напитков?

– Знаешь, я притащил яблочный пирог из любимой кафешки. Как ты думаешь, что к нему подойдет? Я думаю, чай.

– Чай, – она наморщила лоб, – белый с вяленой вишней, – и отправилась колдовать с чашками и чайником.

Бог мой, сколько сейчас появилось сортов чая! А ведь совсем недавно, когда Алексей был маленьким, чая было два: индийский со слоном и грузинский. За индийским в кондитерской на Арбате всегда стояла очередь. Давали по две пачки в руки. Бабушка занимала очередь и брала с собой Алешу. Они покупали четыре пачки и занимали очередь снова. А иногда бабушка хитро вставала в очередь в двух местах. В одном месте стояла сама, а через несколько человек ставила Алексея. И тогда они покупали восемь пачек! И пили индийский чай из чашек в красный горох. Да, были же чашки в красный горошек с золочеными ручками и такой же каемочкой. Сначала их было шесть, а потом осталось две. А блюдца все остались. А теперь чай и кофе даже выбрать сложно. Вон как: «белый с вяленой вишней»!

Чай дымился в чайничке, пирог был красиво нарезан и разложен на блюде, покрытом салфеткой. Наталья уселась напротив Алексея.

– Варенье будешь?

– Варенье? Ох, нет, варенье нет, ни за что. Пирог съем, а варенье давай завтра утром.

– Утром? Утром, наверное, с вареньем не получится. Я ношусь, как угорелая, собираюсь сама, собираю Полинку, кормлю ее и себя йогуртом и убегаю. Наверное, я страшно неорганизованная. Вроде с вечера все собираю, что с собой на работу взять, что Полине в садик. Но получается, что все равно что-нибудь да забуду. Или дождик польет, а одежда приготовлена на солнечную погоду, или вдруг потеплеет, как нынче. В общем, как-то я не угадываю.

– А ты не пробовала перспективное планирование?

– То есть?

– Ну, приготовить вещи на все случаи жизни? Вот, смотри. Летом может быть три основных варианта погоды: жара, дождь и похолодание. Вот и имей три комплекта одежды для дочки и три для себя. И всех проблем-то!

– Ты думаешь? Надо попробовать.

И пирог, и чай были отличными. Наталья разомлела от еды и чувства покоя. Она давно не чувствовала себя такой защищенной, что ли. Всегда была ответственность за себя, за Полину, даже за успешных братьев. Особенно страшно было за Полину. Вдруг найдется ее отец и увезет девочку в Италию или вообще на кудыкины горы? Вдруг ее кто-нибудь обидит, как воспитательница, которая назвала их семью неполной? Вдруг она снова заболеет? После перенесенного инфекционно-токсического шока любая инфекция очень опасна. А сейчас, в связи с последними событиями, вдруг ее похитят? Как только она подумала о дочке, вся безмятежность куда-то улетучилась.

– Алеша, вот ты меня тут охраняешь, а Полину как же?

– Не беспокойся насчет Полины, там все в порядке. Они с Таней сегодня два часа гуляли в ближайшем сквере под присмотром нашего человека. И участковый в курсе, приглядывает. Да и вообще, я думаю, она преступнику не интересна. А вот почему ты можешь быть интересна, мне очень интересно.

– Это ты скаламбурил, что ли?

– Нет, это я неудачно слова подобрал. Это у меня лексика милицейская.

– Ладно, я не хотела тебя обидеть.

– Я не обижаюсь, я только не понимаю, почему ты все время в эпицентре событий. Вот скажи мне, пожалуйста, как получилось, что Иван отдал ключи именно тебе, а не, предположим, своей невесте? Или не своему другу? Или не родственникам?

Произнося этот монолог, Алексей встал из-за стола, надел передник и машинально начал убирать посуду. Перенеся грязные чашки и блюдца в раковину, он пошарил рукой слева от мойки.

– Где у тебя моющее средство? – спросил он очень деловым тоном.

Это было так неожиданно, что Наталья вздрогнула. – Что? Какое средство?

– Моющее, для посуды. Я его сегодня утром здесь оставлял.

Ну да, было средство, но Наталья убрала его «на место», то есть, на полочку под мойкой.

– А, оно под мойкой. – Почему?

– Ну, потому что я соседка. Может быть, он думал, что ключи у меня будут сохраннее, то есть, я думаю вдруг он захочет вернуться, а ключи – вот они.

– Да я не про ключи сейчас, – досадливо махнул он рукой. – Почему фейри стоит на полочке, а не под руками?

– А у меня все по полочкам расставлено, чтобы порядок был.

– Так ведь неудобно.

– Почему неудобно? Нормально. Открыл шкафчик, взял бутылочку, закрыл шкафчик, помыл посуду, открыл шкафчик, поставил бутылочку на место, закрыл шкафчик. Очень даже удобно. И прибрано, и знаешь, где в следующий раз взять.

– Угу, – сказал Алексей, открывая дверцу шкафа и доставая с полки бутылку, – угу.

– Что «угу»? И вообще, когда ты мне объяснишь, что происходит? Почему я не могу на дачу поехать? Когда ты поймаешь этого бандита, который всех убивает?

– Вот, – Алексей удовлетворенно поднял указательный палец, – вот самая суть вопроса: кто убивает. Этого я пока не знаю, но мы ищем и…

Он чуть было не сказал «найдем», но из суеверия закончил предложение по-другому:

– Мы ищем и будем искать до победного.

И опять не сказал «конца». И так ведь понятно.

– Ты бы все-таки объяснил мне хоть что-нибудь, я ведь живой человек, и мне страшно.

– Давай я посуду домою, и тогда поговорим спокойно. Где кастрюля, в которой ты мясо готовила? Перекладывай остатки в контейнер, я кастрюлю вымою.

Да уж, чудеса, решила Наталья. Сейчас он мне кастрюльки будет мыть, потом пол подотрет, а потом я к нему привыкну.

Быстро помыв посуду, Алексей снял передник и пристроился на диванчике. Наталья уселась за стол.

– Я слушаю, – заявила она.

– Нет уж, это я тебя слушаю, – сказал Алексей таким тоном, что она растерялась.

– Я-то что тебе могу рассказать?

– Да ты мне еще вообще ничего не рассказывала. Я почему-то все узнаю от третьих лиц. А с тебя, как с гуся вода, ты ничего не знаешь, ни о чем не догадываешься. Почему я не от тебя услышал про инцидент после похорон супругов Горчаковых?

– Какой инцидент? – испугалась Наталья.

– Кто тебя приложил по голове в кабинете Петра Ивановича?

– А, это? Я не видела, кто меня приложил, да и не приложил вовсе, а оттолкнул. Я упала и закричала. Все сразу прибежали.

Так. Ты ведь говорила, что увидела свет через щель в двери? Правильно?

Наталья подумала, потом уверенно продолжила:

– Да, я увидела свет, только какой-то тусклый. У Петра Ивановича в кабинете везде были светильники, лампы, торшеры, бра, люстра огромная. Он любил, чтобы светло было. А тот свет был, как от точечного фонарика. Он как-то так метался по стенам. Я сначала решила, что это от уличных машин – это первая мысль была. А потом поняла, что кто-то внутри кабинета ходит. Опять же на секундочку подумала, что Иван, но он был в прихожей. Я в это время слышала его голос. Некоторые гости… или как надо сказать про людей, бывших на поминках?

– Говори, как хочешь, суть одна: гости.

– В общем, некоторые ушли быстро: слова сказали, рюмочку-другую пропустили и сразу из-за стола встали. А я никак не могла найти Настю – это домработница. Всю квартиру обошла, на второй этаж поэтому и поднялась, что ее искала. А она потом сказала, что к ней жених приезжал.

– А ты не можешь вспомнить, кто тогда был на поминках?

– Ой, это сложно. Я ведь тоже горевала тогда, так что все как в тумане было. Так, кто же был?

– Ну, давай будем записывать. Потом спросим у тех, кого ты назовешь, одни вспомнят соседей по столу, другие – знакомых. Так и установим всех фигурантов.

– Ну и словечки у тебя! Вот как, оказывается, я называюсь: фигурант.

– Ты ошибаешься, моя дорогая. Ты не фигурант, ты – свидетель.

– Господи, да чему же я свидетель-то, если я ничего не видела и даже представить себе не могу, из-за чего все это затеялось?

– И все-таки ты свидетель, и давай уже вспоминай, что такое ты могла видеть или слышать. Самое интересное для меня это то, что участковый перед своей гибелью хотел почему-то с тобой непременно встретиться и о чем-то у тебя спросить. Ладно, об этом позже. Давай про поминки.

Она поставила локти на стол, сплела пальцы и уткнулась в них носом.

– Значит, Иван Ильич Горчаков. С ним девица была, – она стала подбирать слова, разъединяя и снова соединяя ладошки, – такая… вульгарная. Она, понимаешь, везде свой нос совала: все двери открывала, потом зашла на кухню, заглянула в шкафы, крышки у кастрюль для чего-то поднимала. В общем, вела себя, как хозяйка. Я сначала решила, что это его невеста. Но потом поняла, что нет, не невеста. Мне Анна Дмитриевна про его невесту рассказывала. Говорила, что необыкновенной красоты девушка – восточная утонченная красавица. А эта была похожа на торговку с дешевого рынка. Как же ее звали?

– Лидия ее звали. Лидия Ильинична Машкова. – А ты откуда знаешь? – Работа такая.

– Так что же ты мне голову морочишь? У вас в протоколах, наверное, все записано: кто был, когда ушел. А я должна мозги напрягать.

– Да ничего там о поминках нет. И о том, что на тебя напали, кстати, тоже нет. Это мне Иван Горчаков рассказал.

– Надо же, помнит, – удивилась Наталья, – а я думала, у него полная заместительная амнезия.

– Все он помнит, – досадливо отмахнулся Алексей, – давай дальше думай.

– Ну, значит, Иван и Лидия Машкова, я, домработница Настя. Потом были еще две дамы, вроде, школьные подруги Анны Дмитриевны. Или институтские, я точно не знаю. Одну из них я встречала раньше у Анны Дмитриевны на даче. Вот только не помню, когда. Только было тепло, и Полина бегала босиком. Были еще мужчины из фирмы Петра Ивановича, я их прежде не встречала. Ведь на поминках никто друг с другом не знакомится – не та тусовка.

– А ты не помнишь, кто первым оказался на втором этаже, когда ты закричала?

– Конечно, помню. Иван Горчаков. Он принесся впереди всех. Следом за ним пришла эта Лидия Машкова и Настя. Остальные уже ушли.

– То есть, Иван провожал гостей. Кто-то в это время был в кабинете. Можно предположить, что это были либо Настя, либо Лидия. Логично? Логично.

– А почему не кто-то из гостей?

– Да потому, что Иван их как раз провожал. Он бы заметил, что кого-то нет.

– Глупости, – решительно отрезала Наталья. – Я же сказала, что гости уходили частями: кто-то ушел, кто-то остался. Проследить, кто и где ходил по квартире, было сложно.

– Да ладно тебе! Ты же сама сказала, что это была не вечеринка, то есть люди вели себя сдержанно. Не думаю, чтобы они отправились на экскурсию по квартире покойников. Это было бы странно. Ну, Лидия – это исключение. Она пришла с хозяином и наследником и чувствовала себя сопричастной, что ли. Остальные, во-первых, были друг у друга на виду, во-вторых, никто не пришел один. Это я уже выяснил. То есть получалось, что каждый следил за каждым. Видишь ли, есть такое понятие: взаимодействие в паре. Очень близкие между собой люди могут вступить в сговор, например, лжесвидетельствовать. И, бывает, это срабатывает. А малознакомые сговориться, как правило, не могут. Даже если один из них будет выгораживать своего, назовем, партнера, то будут нестыковки в деталях, потому что люди по-разному видят и оценивают одну и ту же ситуацию. На поминках не было близких друг другу людей, были знакомые, даже не друзья. Причем я знаю, что в офисе Петра Ивановича поминки были гораздо более искренние, чем дома. Дома были только те, кто общался с покойными либо официально, либо был давно знаком. Иван не сориентировался, как он мне сам сказал, кого звать домой, и поэтому так получилось, что те, кто был по-настоящему близок Петру Ивановичу, поминали его в офисе. Я так понял, что родственников, кроме Ивана, у супругов не было?

– У Анны Дмитриевны есть старшая сестра, но она давно не встает с постели – паралич. Она одинокая бездетная женщина. Анна Дмитриевна содержала сиделку, приглашала регулярно врачей , навещала сестру. Она живет где-то в Подмосковье. Как она сейчас, я не знаю. Надо Ивана Ильича спросить. А со стороны Петра Ивановича была жена старшего брата со своим племянником.

– А сам брат где?

– Да я не знаю, умер, наверное. Я только знаю, что у него есть несколько открытий по математике или по физике, таких, – она покрутила кистью правой руки, – очень серьезных. А где он сам, даже не представляю.

– Они на поминках были?

– Нет, женщина очень пожилая, она и на кладбище еле держалась. Так что, я думаю, они сразу домой поехали.

– А что ты про Настю можешь рассказать?

– Про домработницу? А что про нее рассказывать? Приехала поступать в институт с периферии, не поступила, но домой решила не возвращаться. Сняла квартиру или комнату в нашем доме. А потом встретилась с Анной Дмитриевной, та предложила ей работу, вот и все.

– Ты ее знала?

– Постольку-поскольку. Встречались в подъезде, у Анны Дмитриевны, но разговоров задушевных не вели. Здравствуйте, хорошая погода – и все. Не могу сказать, что я была от нее в восторге, но и неприязни не испытывала. Обычная девчонка, таких сейчас много. Но чистоплотная очень и добросовестная, – добавила Наталья, видимо, из чувства справедливости.

– Ну хорошо, тебя толкнули, ты упала. Но хотя бы заметила, кто это был: мужчина или женщина. Может быть, запах какой-нибудь: духи, туалетная вода, перегар?

– Никого не видела. Это было, как вихрь. И все быстро, только топот по лестнице, как будто через несколько ступенек.

– Стало быть, человек был молодой, раз через несколько ступенек. Так, а сколько времени прошло с того момента, когда ты закричала, до того момента, когда поднялся Иван?

– Не знаю, минута, может быть, две.

– Куда можно скрыться в квартире за две минуты, чтобы не привлечь внимания? Или что, лестница выходит прямо в коридор? Расположение той квартиры такое же, как у тебя, или другое?

– Ну, в деталях, конечно, есть разница, но в целом квартиры похожи. Лестница выходит в гостиную. Спрятаться? Спрятаться можно только в одной из кладовых или выбежать на черный ход. А, ну да, можно еще в кухне. У них ведь кухня отделена от гостиной. И еще там маленькая комната была выгорожена, где Анна Дмитриевна шила и рисовала, вот и в ней можно было спрятаться.

– Так, давай еще раз. Значит, времени у этого человека было очень мало – минута или две. Будем считать, что всего минута, потому что сразу прибежали люди на второй этаж. Спрятаться было можно в нескольких местах: в кладовых, на кухне, в рабочей комнате Анны Дмитриевны или выбежать на черную лестницу. Рассуждая логически, это мог знать только человек, знакомый с расположением квартиры. Домработница знала? Знала. Лидия Машкова знала? Не уверен. Хотя ты говорила, что она везде свой нос совала, могла и приглядеть укромное местечко. Кто еще знал? Сотрудники Петра Ильича, подруги Анны Дмитриевны? Да, надо устраивать следственный эксперимент с участием всех, кто был на поминках.

А между тем, вечер плавно перелился в ночь. Наталья задумчиво щелкала выключателем настольной лампы, стоящей на маленьком столике в углу. Здесь она любила читать вечерами, когда Полина укладывалась спать. Пора было расходиться, но не хотелось. Конечно, можно еще посидеть, только завтра на дежурстве она будет клевать носом уже с девяти часов вечера, да и утром будет не в лучшей форме.

Алексей взглянул на часы:

– Ох ты, времени-то, мать честная! Все, расходимся. Завтра вставать рано.

Поднялся с дивана, потянулся во всю свою мощь и крякнул от удовольствия. Наталье тоже захотелось вот так потянуться, но она почему-то постеснялась. И опять они попрощались быстро, отводя глаза, и почти бегом разошлись по своим комнатам. Что за глупости, думала Наталья. Почему люди не могут просто быть друзьями? Почему, как только наступает ночь, сразу становится неловко, как будто то, что они живут под одной крышей, должно означать, что они непременно обязаны стать любовниками? Глупость какая! Впрочем, а почему бы нет? Но кто-то недавно рассуждал о выборе. И не сама же она будет навязываться! Вот еще!

Иван был ошарашен сообщением начальника службы безопасности. Как же так? Хотя чего еще было ждать от избалованной молодой женщины и ее корыстного папаши? И не важно, какой национальности женщина. Мусульманки, конечно, более послушны и в большей степени зависят от мужчин, чем, скажем, те же славянки. Но! Но в ее доме он был принят как жених, его оставляли с ней наедине, отец практически одобрял их совсем не платонические отношения. И потом этот поход в Большой на виду у всей Москвы. Что за игру они ведут: она и ее отец? Мусульманка до замужества должна быть девственна. Взять в жены недевушку – оскорбление и унижение жениху и позор невесте и ее семье. Что происходит? Иван ехал на заднем сидении своего служебного «Лексуса» в сопровождении охраны. На вопрос водителя: «Куда ехать?» неопределенно махнул рукой. Водитель, видимо, понял этот жест как желание попасть домой, поэтому двигался по направлению к Смоленской площади. Времени было еще, по московским меркам, мало, около восьми часов. Был светлый и какой-то странный вечер. Москва опустела после праздничного загула, людей почти не было, да и машины двигались свободно, как когда-то давно, во времена Иванова детства. Что он будет делать дома? Пялиться в телевизор? Читать? Спать? Эврика! Надо позвонить Ваське, позвать его на ужин и потрепаться. Сколько они не виделись? Пожалуй, года полтора. Похороны не считаются. Тогда Василий и Танюша приехали на кладбище, вместе со всеми постояли у раскрытой могилы, потом подошли к Ивану, что-то сказали, но он не услышал. Он вообще тогда ничего и никого не слышал.

Иван достал мобильник, быстро пролистал журнал и с радостью нашел (а перед этим испугался: вдруг не сохранил в памяти) запись: Василий Семенович. Только бы Васька не сменил номер.

Изумленное: «Привет, старик!!!», вопросы «Когда? Надолго? Зачем? Где?» так и сыпались из трубки. Иван успокоился: есть в мире незыблемые устои – вот Василий, например.

– Вась, погоди, не так быстро. Приезжай сейчас ко мне на Смоленскую, поговорим. Сможешь? И Танюшку возьми.

– Да нету Танюшки дома, в отпуске в Египте, а то бы рванулась раньше меня.

– Но ты-то приедешь?

– Я-то? Я-то конечно. Срочно! Через двадцать минут! Нет, через полчаса. Жди.

Иван улыбнулся. Вот такой он, друг Васька: умница, эрудит, самый добрый и честный человек из его окружения.

Они дружат со школы. Василий появился в их классе в середине сентября. Шестой «Б» был не очень, так себе. Было несколько группочек по интересам, была, конечно же, первая красавица, была задавака, были еще трудный подросток, был подхалим и был любимчик учителей. А Иван был сам по себе. Он очень хорошо учился, потому что дедушка внушил ему с самого раннего детства, что любое дело надо делать только отлично и никак иначе. Друзей у него в классе не было. Нельзя сказать, что он чурался одноклассников, просто на общение нужно время, а времени у Ивана не было никогда. Он занимался в музыкальной школе и еще с преподавателями английского и немецкого языков. А по воскресениям вся семья ездила на дачу к дедушке. Территория дачи была огромная, с массивным забором, с собственным лесочком, в котором росла земляника и водились белые грибы. Большой деревянный дом стоял в глубине участка, до него надо было идти пешком от ворот. На дачу уезжали обычно в субботу вечером, когда Иван приходил из школы, а возвращались поздно в воскресение. И получалось, что Иван совсем не имел времени для задруживания.

Васька влился в коллектив класса очень естественно. Его сразу приняли в несколько компаний, первая красавица при его появлении как-то особенным образом начинала моргать, при этом были видны ее длинные ресницы, задавака на второй или третий день заявила, что ничего интересного в этом Василии нет. А Ивану он сразу понравился, потому что все время приветливо улыбался и был прост со всеми, хотя приехал из самого Лондона, где его отец работал в посольстве. Василий отличался от других ребят хотя бы тем, что не приставал на переменах к девчонкам, не просил списать математику, не бежал, сломя голову, в столовую на большой перемене. Этот человечек был сдержанным, хотя оставался при этом самым обыкновенным мальчишкой. И пока Иван раздумывал, как бы с ним поближе познакомиться, он сам, первый, подошел к Ивану на перемене и протянул ему ладошку:

– Василий, – сказал он серьезно.

– Иван, – так же серьезно ответил Иван.

– Как тебе кажется, – тем же тоном продолжил Василий, – корректно ли будет попросить Михаила Игнатьевича объяснить мне после уроков квадратные уравнения? Мы в Лондоне до них еще не дошли, а вы уже вовсю решаете.

– Я могу тебе помочь, – вызвался Иван.

– Ты? Правда? Это не помешает твоему расписанию?

Иван даже не удивился. Да, у него был распорядок дня, но об этом не знал никто в классе. Конечно, такой необыкновенный мальчик, как Василий, тоже должен иметь «расписание», и у него должны обязательно быть какие-то совершенно особенные занятия, не то что у Ивана – музыка и языки.

– Ничего, я найду для тебя время, – сказал Иван, – думаю, завтра после уроков я смогу принять тебя у нас дома.

Сейчас, спустя много лет, они с Васькой разговаривали вполне нормально. Но тогда! Они были мальчишками, и многое из того, на что теперь не обращали внимания, казалось необычайно важным, значительным. Наверное, поэтому изысканность речи представлялась им каким-то тайным знаком, известным только им двоим. Они ни с кем больше так не говорили, только друг с другом. Иван тогда до ночи повторял эти самые квадратные уравнения, чтобы не ударить лицом в грязь перед новым другом. Впрочем, они стали часто проводить время вместе, потом подружились их родители, и все устроилось наилучшим образом.

Автомобиль остановился перед подъездом. Из машины сопровождения выскочил охранник, вошел в подъезд, потом вернулся, открыл дверь Ивану – можно выходить. Фу, как нелепо. И почти сразу во двор въехала длинная черная, сверкающая лаком, машина «Вольво» – приехал Василий. Заминка около подъезда, нешуточная паника охраны, объятия, похлопывания по спинам – нормальная такая встреча двух старых друзей.

– Иван Ильич, пожалуйста, войдите в подъезд, – настойчиво бубнил охранник.

– Сейчас, минутку, – отмахивались дружно Иван и Василий, продолжая «встречаться».

– Иван Ильич! – голос охранника зазвенел медью.

Иван оглянулся, в глазах охранников и водителя была настоящая тревога.

– Вась, заходи, – распахнул он дверь подъезда, оттесняя массивного бодигарда.

В квартире пахло очень вкусно. Да, он же заказал сегодня ужин на двоих, это, как его, консоме. Интересно, есть консоме или нет? Судя по аромату, есть!

Стол был накрыт в малой гостиной. Квартира была чисто убрана, сверкали оконные стекла, блестел хрусталь на столе. В кувшине искрился розовым какой-то напиток. Из кухни слышался звон посуды.

– Ух ты! – сказал Василий, – ты что, женился? – Нет, – засмеялся Иван. – А кто это все приготовил?

– Да не обращай внимания, это прислуга. – Прислуга?!

Удивлению Василия не было предела. А что такого? Прислуга есть теперь почти в каждом состоятельном доме. И оплачивается этот труд не меньше, чем любой другой. Но как-то давно, когда они учились еще в школе, Иван заговорил о наемном труде. Помнится, он тогда предал анафеме одного их с Васькой общего знакомого мальчишку, мать которого держала домработницу. Васька, кстати, его тогда не поддержал. В квартире Ивана прислуги не было никогда. Мама как-то играючи справлялась с домашними делами, да и мужчины не считали зазорным вычистить ковры, помыть посуду, купить продукты. На домашние дела каждый отводил определенную часть своего времени, и в их общем доме было уютно, чисто и радостно. В Берлине Иван сначала тоже решил вести свое хозяйство сам, но приблизительно через месяц ему дали понять, что это желание несовместимо с его рангом, и он пригласил в дом экономку фрау Хельгу, которая три раза в неделю занималась его нехитрым бытом. Он быстро привык к такому положению и был полностью освобожден от бытовых мелочей. Фрау Хельга вела хозяйство по всем правилам немецкой основательности и чистоплотности. Ни пылинки, ни соринки, никаких лишних продуктов в холодильнике. Все только свежее, только на одни сутки, строго по правилам. Грязное белье не копилось, стирка затевалась каждый второй день. В принципе, это было удобно. А вот Васька удивляется.

– Прислуга. Мне теперь по статусу положено.

– Ах да, простите, я и забыл совсем. Ты же теперь у нас владелец заводов, газет, пароходов.

– Ну, насчет пароходов ты подзагнул, а заводик свечной точно имеется.

– Я сегодня в газетенке какой-то прочитал, что твое состояние исчисляется миллиардами долларов. Ты теперь у нас олигарх.

– Да глупости это все, Васька. Какие миллиарды? Ерунда на постном масле. Ты-то как?

– Да как я? Ничего себе. Живу, преподаю в МГИМО, зарплату вот повысили профессорскопреподавательскому составу. Мне еще за профессорство платят и за заведование кафедрой. Только я от этого всего устал. Хочется самостоятельности и простора. А на кафедре этого не получишь. Если бы науку можно было дальше двигать, а то…

Он неопределенно махнул рукой. Конечно, работа у Васьки рутинная, хоть и хорошо оплачиваемая. Вот у Ивана работа классная: постоянно заграница, новые впечатления, новые знакомства. Но и напряжение каждый день новое, не отпускающее ни на одну минуту. Вот только дома и можно расслабиться.

– А хочешь, переходи ко мне на свечной заводик управляющим, – вдруг, неожиданно для себя, предложил Иван.

– Я? Ты рехнулся. Мне Танька моя, когда в магазин посылает, список пишет: слева столбик – наименование продуктов, справа – цена. А внизу – примерная сумма. А по рынку я вообще никогда без нее не хожу. Так что я тебе на твоем заводе науправляю – не обрадуешься. У тебя проблема с кадрами?

– У меня в Москве вообще одни проблемы. Ой, что же мы стоим-то? Давай руки мыть и ужинать.

Он не понял, каким образом Маша (надо же, имя запомнил с первого раза) узнала, что они садятся за стол. Но только они уселись, она появилась в проеме двери с подносом, покрытым белой салфеткой, на котором исходил паром жульен в серебряных кокотницах. Она поздоровалась, обошла каждого мужчину с правой стороны и поставила перед ними кушанье. Васька в это время усиленно вращал глазами, то заводя их к потолку, то опуская. Видимо, Маша произвела на него впечатление.

– Ну как? – спросил Иван после того, как съел ложечку тающего во рту жульена.

– Ты о чем? – уточнил Василий. – Я о еде, а ты о чем подумал?

– Я почему-то подумал о той восточной красавице, которую ты увел из ресторана лет этак пять тому назад.

– Три.

– Неужели, всего три? – Три года, точно.

– Она не ревнует? – Думаю, нет.

– Так, – Василий положил ложечку на край тарелки, – давай-ка рассказывай.

– Ты знаешь, можно, конечно, рассказать, но не хочется тебя грузить своими проблемами.

– Ладно, не разводи слюпли!

Вот оно! Ух ты! Давно они придумали это слово, которое означает «слюнявые сопли», сокращенно слюпли. Васька помнит все, а Иван, получается, стал забывать. Они друг другу иногда говорили в те счастливые времена, когда были мальчишками: «Это все слюпли», – и становилось понятно, что проблема не стоит их внимания.

– Да ты знаешь, глупость какая-то с Ландыш Юсуповной.

– Ах, как тебя ущипнуло, если ты свою девушку по имени отчеству величаешь.

– Ты будешь слушать или комментировать? – вдруг рассердился Иван.

Василий сразу стал серьезным, подтянулся и сказал:

– Знаешь, давай поедим, а потом поговорим спокойно.

Иван знал эту его манеру – говорить о проблемах, когда ничего не отвлекает от разговора, и согласился.

Ели не торопясь, наслаждались вкусной, понастоящему вкусной едой, неспешными разговорами ни о чем, созерцанием мелькавшей, впрочем, нечасто, Маши. Было и консоме, и еще какие-то вкусности. От спиртного Василий отказался – за рулем, а Иван о выпивке даже слышать не мог после вчерашнего. Поэтому пили чай со сладкими пирожками – и пирожки были – смотрели друг на друга и оба готовились к разговору. Василий думал о том, как бы половчее сказать, что Ландыш в институте имела репутацию ветреницы и не факт, что хранила Ивану верность, а Иван размышлял, как бы поговорить о Наталье. Ему теперь со всеми хотелось говорить только о ней.

После ужина Маша сразу куда-то исчезла, как и не бывало, остался охранник в прихожей. Почему-то Ивану стало спокойнее.

– Ну давай, Вань, рассказывай.

– Ты понимаешь, какая штука, папаша Ландышки решил выдать ее за Мусалимова. Знаешь такого?

– Да кто его в Москве не знает? Крупный бизнес, в том числе, кстати, ювелирная торговля. Только я не знаю, просто торговля или производство тоже. Хочешь, я тебя сведу с одним человеком? Это такой знающий экономист-эксперт. Он иногда прогнозы для наших преподавателей делает. Еще ни разу не ошибся. Знает всех и вся в Москве и вообще в России. Познакомить?

– Ну познакомь, – без особого энтузиазма согласился Иван, – мне этот бизнес вообще не интересен. Занимаюсь только ради памяти дяди.

– Да ты что? – удивился Василий. – Неужели совсем не интересно? А мы с Танькой думали, как же ты теперь будешь с этой махиной управляться? И что будет с твоей основной работой?

– Да не буду я сам этим заниматься, – с досадой сказал Иван, – скучно мне бумажки читать и еще скучнее вникать в проблемы: откуда взять сырье, куда определить на реализацию товар. Ох!

– Ага, с этим понятно, а что же с невестой?

Иван сморщился, как от зубной боли, потер переносицу:

– Да нет никакой невесты.

– Так, а чего же ты тогда весь исколбасился? – Противно.

– У вас ведь было все серьезно, насколько я помню? – Ты имеешь в виду постель?

– Да нет, я об эмоциональной составляющей отношений, – почему-то смутился Василий.

– С моей стороны – да. Правда, в конце я от нее устал, а сначала влюблен был по самую макушку.

– Ну и хорошо, что устал, легче будешь из этой истории выходить.

– Да, наверное, легче.

– Так, погоди-ка, – вдруг спохватился Василий, – а ведь Мусалимов женат. Жена у него то ли татарка, то ли башкирка из уважаемого рода. Дети уже почти взрослые. Господи, да что я? У нас же сын его учится на первом курсе. Как она за него замуж пойдет, не за сына, за самого Мусалимова? – решил он почемуто уточнить.

– А, – хитро поглядел на друга Иван, – вы, уважаемый профессор, забыли, что Ландыш – мусульманка, и она может быть не только первой, но и второй и даже третьей женой.

– Угу. Стало быть, она не хочет быть единственной женой простого дипломата, а хочет в гарем, но зато к олигарху. Забавно.

– Да ладно, о чем тут говорить? Просто вокруг меня такие странные события, что я не возражаю против охраны. Представляешь?

– Это связано со смертью твоих родственников? – По-видимому, да. – А милиция?

– Милиция работает. Есть надежда, что дело сдвинется с мертвой точки. Там такой майор Пронин упертый и, кажется, компетентный. Он, понимаешь, не рассматривает меня как заказчика убийства, а перевел в разряд потерпевших. А то я в Москву боялся приезжать, думал, заарестуют меня дяденьки менты – и доказывай, что не жвачное животное.

– Да, – закручинился Василий, – а я думал, что у тебя на свадьбе нынче погуляем, Ландыш ведь образование завершила.

– Не получилось свадьбы, и вообще все плохо, – он помолчал. – Ты помнишь девушку, которая похороны организовывала?

– Наташу?

– Ты что, с ней знаком? – удивился Иван.

– Откуда? Просто это ведь она нам с Танюшей о похоронах сообщила. И представилась тогда. Толково и подробно рассказала обо всем, а то мы и не знали бы.

– А откуда она о вас узнала? Василий развел руками:

– Вот уж я этого не знаю, ты сам у нее спроси.

– И спрошу, вот прямо сейчас и спрошу по телефону.

Иван потянулся за мобильником.

– Подожди звонить, – остановил его Василий, – посмотри на часы, уже почти полночь, ей, наверное, завтра на работу.

– Ты, как всегда, прав, – поднял руки Иван, – завтра позвоню. Слушай, оставайся у меня ночевать, все равно тебя дома никто не ждет.

– Не могу, дружище, – Василий замотал головой, подтверждая правдивость своих слов, – у меня завтра аспирант защищается, надо еще раз его презентацию просмотреть и одеться подобающим образом. Ладно, мы отвлеклись. Ты что-то хотел про Наташу рассказать.

– Знаешь, я, кажется, влюбился, – выдохнул Иван. – Да ты у нас, как я посмотрю, попрыгунчик. Не успел один роман завершить, сразу по-новой влюбился.

– Ты не понял, – досадливо махнул рукой Иван. – Я влюбился. Мне не надо тащить ее в койку, достаточно просто рядом быть, разговаривать, смотреть на нее. Вообще, – он опять махнул рукой и замолчал.

– А она? – осторожно спросил Василий. Для него было новостью, что Иван так разоткровенничался. Обычно они не посвящали друг друга в такие подробности.

– Она? Не знаю. Я ее, когда первый раз увидел после приезда, не узнал. Но вообще она мне постоянно снится. А теперь вокруг нее этот самый майор крутится, прямо весь ее обвивает, как лиана.

Это было смешно. Они подумали и осторожно засмеялись. Иван представил майора Пронина в виде лианы, а Василий, который самого майора никогда не видел, удивился и обрадовался образному мышлению друга. Обычно Иван не давал людям такие прозвища, его трактовки человеческого поведения не выходили за рамки протокольного этикета.

– Слышишь, а у этого майора Пронина как фамилия?

– Вась, ты что? Ты себя слышишь? «Как у майора Пронина фамилия?»

– Погоди-ка, так это настоящая фамилия? – Конечно.

Василий смеялся так весело и долго, что Иван на всякий случай оглядел комнату: вдруг его что-нибудь другое развеселило.

– Ты знаешь, – говорил Василий, преодолевая приступы смеха, – я-то думал, что это кличка такая. Был знаменитый персонаж милицейских историй советского времени. Автора я, конечно, не припомню. А герой эпоса носил фамилию Пронин и был в чине майора. Майор Пронин. Представляешь? И я думал, что ты его так иронично называешь.

– Смешно, – довольно кисло согласился Иван.

– Так, а почему этот майор вокруг Наташи крутится? – уже серьезно спросил Василий.

– Я так понимаю, что он ее охраняет. – Ее? Охраняет? От кого, от тебя? – От убийцы, вот от кого.

– От убийцы? – удивление Василия почему-то раздражало.

– А почему ты так удивился?

– Да мне казалось, что она вообще к этой истории имеет только косвенное отношение, ну, как соседка по лестничной площадке.

– А я вообще ничего не понимаю. Дядю убили, наверное, из-за бизнеса, тетю – как свидетеля. Потом во дворе дядиного и Натальиного дома убили участкового милиционера, который, похоже, что-то такое раскопал. И в тот же день убили охранника из дядиного и Натальиного подъезда прямо в дядиной квартире, ключи от которой я, кстати, оставил только Наталье. Везде Наталья, – мрачно закончил Иван.

– А зачем ты ей ключи оставил? – подумав немного, спросил Василий. – Почему не Ландышу своему или, на худой конец, мне?

– А вот не помню, – досадливо развел руками Иван. – Не помню. Помню только, что было очень тяжело после похорон, и я рыдал на кухне, а она меня утешала, обнимала, как маленького, что-то говорила, уже не вспомнить, что. А потом этот случай в кабинете…

– Какой случай?

– Да кто-то будто бы на нее напал. Только это сомнительно, потому что я сразу прибежал из прихожей, а никого, кроме нее, ни в кабинете, ни на лестнице не было.

– Пропало что?

– Пропал альбом с фотографиями тетиных украшений. Знаешь, у нее все золотые и платиновые украшения были уникальными. Вот этот альбом и пропал.

– А сами украшения?

– Да они в сейфе в хранилище. Туда ни одна собака не пройдет.

– Так-так, – Василий прищурился, вынул изо рта воображаемую трубку и стал поразительно похож на актера Василия Ливанова в образе Шерлока Холмса. – Так-так, – повторил он, – а ты эти украшения потом видел?

– Пока руки не дошли.

– Ты с ума сошел, – рассердился вдруг Василий, – драгоценности на миллионы в хранилище, а у него «руки не дошли». Да ради памяти твоих родственников уже давно надо было посмотреть на них!

– Завтра и посмотрю.

– Хорошо, потом позвони мне, что и как. И вообще, я за тобой, пока Танюшка с детьми не вернулась, буду присматривать. А насчет Наташи, давай так. Танюша приедет, разберется со мной и с вещами, и мы с тобой провернем поход в ресторанчик или на дачу к нам на шашлыки и позовем ее. Танюшка позовет, – уточнил Василий.

 

4 мая, понедельник

Наталья припарковала свою машинку на привычном месте и, стуча каблучками, пошла к своему корпусу. Выспалась она как-то не очень, поэтому пыталась привести себя в бодрое состояние всеми доступными средствами: вот каблучками, например. Они так приятно стучали по асфальту, что Наталья сразу представляла, что со стороны выглядит просто замечательно: молодая, красивая, на высоких каблучках, которые так замечательно цокают, как копытца породистой лошадки. Да, про лошадь это она, пожалуй, зря. Она, конечно, не лошадь, а кто? Трепетная лань, вот кто.

– Привет, Наталья Сергеевна. На службу?

Наталья оглянулась. К ней подходил коллега, с которым ей предстояло сегодня дежурить.

– Здравствуйте, Николай Сергеевич. Да, на службу. Вы, я вижу, тоже.

– Куда нам деться?

– Я давно не была. Что тут нового?

– Не знаю, я все праздники провалялся с высокой температурой, сегодня первый день выхожу.

Наталья ужаснулась:

– Как первый день? У Лешки дочку оставить было не с кем, меня вчера заведующей подменял, да еще ты температурил. Кто работал-то?

– Да как-то справились. Я, конечно, предлагал выйти, но мужики мне приказали отлеживаться, чтобы пациентов не заразить.

– Да уж, конечно, еще им вирусной твоей не хватало.

Такое это их отделение особенное: не дай Бог инфекцию внести – сразу все малыши прихватывают, сразу ухудшаются, и все усилия персонала тогда на свалку. Дети находятся в этом отделении после того, как провели в реанимации первого этапа пять-семь дней. А иногда, когда первый этап был переполнен, поступали сразу из родовой.

В реанимации первого этапа работали ассы, крепенькие мужички со стажем и умными головами. Чтобы попасть туда, надо было оттарабанить не менее пяти лет на втором этапе. Хотя взять их заведующего – работает себе и работает, никуда не рвется.

В раздевалке царило общее веселье. Смеялись громко, в голос, не стесняясь присутствовавшей старшей медсестры.

– Что случилось-то? – спросила, заражаясь общим весельем, Наталья.

– Да вот, ха-ха-ха, ой, не могу, ха-ха-ха! Надька, хаха-ха.

– Что, Надька?

Прерываясь на смех, складываясь пополам, медсестра Аленка наконец рассказала Наталье историю. Дежурная санитарка Надя, которая училась на втором курсе мединститута, утром должна была сразу ехать на занятия, поэтому встала пораньше и начала потихоньку очищать контейнеры, менять электроотсосы, мыть пол, в общем, заниматься тем, чем положено. А дежурный врач прилег в каморке, где обычно по очереди отдыхают медсестры, да случайно задремал. Сердобольные сестры выключили свет и дверь прикрыли – пусть поспит полчасика. Надька, которая встала слишком рано и быстро все сделала, решила минут пятнадцать отдохнуть. Вот она зашла тихонько в каморку и в темноте присела на диван. Дежурный врач Никита, должно быть, забыл, что находится не дома, и, когда Надька оказалась рядом, привычно обнял ее и притиснул к себе. Надька с испугу заорала так, что прибежали все, кто был на смене. И вот сейчас обсуждали, какой вид был у Надьки, и какой у Никиты. В общем-то, ничего особенно смешного в этой сценке не было бы, если не знать Надежду. Она отличалась строгостью и изысканностью манер, была, что называется, из хорошей семьи, и никаких вольностей на работе не допускала. Медицину выбрала по призванию и решила пройти все этапы, начиная с санитарки, как в Японии. Правда, в Японии, наверное, есть специальные комнаты отдыха для персонала, а у нас нет. То есть у врачей есть ординаторская, где они могут проводить некоторое время наедине с собой, а у сестер – в лучшем случае такая вот каморка без окон, куда ставится пара кушеток. Санитарки вообще отдыхают в коридоре. Видимо, Надя устала сильно. Конечно, в это время врачи обычно уже делают утренний обход, и она никак не могла предвидеть, что на диване кто-то спит, потому и решила, что лучшего места для короткого отдыха нет. Такое вот комическое стечение обстоятельств.

Конечно, стечение обстоятельств – великая вещь. Человек, который залез в кабинет Петра Ивановича, не знал, что Наталья кинется искать домработницу и для этого поднимется на второй этаж. Все-таки были поминки, весь народ скорбел внизу, в гостиной. Значит, он не знал и того, что домработница потерялась. Или это была сама домработница Настя. Или кто? Точно не Иван и не Наталья. А кто еще был в доме? Лидия. Была Лидия Машкова, или как ее там. Больше никого не было. Тогда другой вопрос: что ей там было надо? Что она хотела найти? Деньги, ценности? Вот это неизвестно: может быть, были деньги в кабинете, может быть, лежали в каком-нибудь другом месте. Альбомы? Неужели альбом с фотографиями украшений Анны Дмитриевны? Альбом сам по себе никакой ценности не представлял. Вот если бы украшения, которые изображены в том альбоме… А альбом? Просто бумага со вставленными в конвертики фотографиями. Так. Что могло быть там, кроме фотографий? Документы? Письма? Может быть, фотографии родственников или знакомых, компрометирующие кого-нибудь? Наталья плохо помнила этот альбом. У Анны Дмитриевны было много разных фотографий: от черно-белых, старых, почти выцветших, до новых глянцевых, которые при хорошем фотошопе могли висеть на стенах вместо картин. Многие фотографии Наталья знала наизусть. Среди них, конечно же, изображения Ивана. А тот ювелирный альбом Анна Дмитриевна показывала Наталье раза два или три, когда они вдвоем придумывали для Натальи фасон сережек с фианитами. Анна Дмитриевна, конечно, предлагала натуральные камни, но Наталья понимала, что авторская ювелирная работа стоит очень дорого, и на бриллианты у нее просто не хватит денег. Или надо покупать гарнитур в магазине, а хотелось чего-то особенного, чего точно ни у кого нет. И тогда Анна Дмитриевна достала альбом и показала Наталье, какую красоту создал для нее Петр Иванович. Наталья хорошо запомнила только гарнитур из белого золота с изумрудами и россыпью бриллиантов. Это было так красиво, что Наталья не удержалась и осторожно погладила фотографию ладошкой. Анна Дмитриевна вздохнула и сказала тогда: «Наташенька, если бы ты стала женой Ивана, Петр Иванович на свадьбу подарил бы тебе более изысканное украшение». Наталья тогда смутилась и быстро ушла под каким-то невнятным предлогом. Какие матримониальные планы? А Полина? Кому, кроме Натальи и ее братьев, нужен чужой ребенок, когда в Москве полно всяких моделек и миссок, не обремененных детьми. Ах, как Наталья иногда им завидовала! Свободные, красивые, всегда окруженные поклонниками, эти барышни оказывались только у дорогих магазинов, выпархивали из дорогих иномарок и покупали только очень дорогие вещи. Мало того, что Наталья не могла себе позволить ни этих магазинов, ни таких покупок, но, если бы даже могла, то у нее не было бы на это времени. Один раз, уже на пятом курсе, она решила сходить на вечеринку с группой, сейчас уже и не вспомнить, по какому случаю. Было шумно, пьяно и бестолково. Пили так, как будто спешили напиться как можно быстрее, чтобы не упустить своего. Толкались на малюсеньком пятачке свободного пространства под какой-то завывающий музон, прижатые друг к другу в почти братском объятии. Видимо, привычно образовалось несколько пар, которые оставались в затяжном поцелуе во время всего танца. Она тоже попыталась втереться в танцующую массу, но ее сразу неприятно поразили как будто случайные касания, потирания и замирания при движениях. Она оказалась предметом пристального внимания сразу нескольких однокурсников, которые в институте почти не обращали на нее внимания. И когда у парней начали нехорошо блестеть глаза, Наталья поспешила ретироваться, отговорившись опять же необходимостью вернуться к Полине. Больше на такие вечеринки она не ходила.

Да и вообще, после того как «почти жених» явился к ней со своей мамашей, чтобы заставить отказаться от Полины, она ни о ком слышать не хотела. И мамаша, у которой глаза рыскали по шикарной квартире двумя горящими фонарями – ой, как у вас тут красиво, как богато, а мы втроем в двухкомнатной хрущобе – была ей неприятна. А вот теперь у нее сразу два кавалера. Два, и каких! Господин майор очень, ну просто очень презентабелен. О дипломате и говорить нечего. Она его, кстати, видела в Большом. И невесту разглядела очень хорошо. Правда, утонченная восточная красавица. Только заметила еще, что Иван все время косится в сторону их ложи, а с невестой общается отстраненновежливо.

Утро – самое напряженное время в отделении. Сначала конференция. По идее, она должна заканчиваться к девяти часам, но иногда подучается дольше, и тогда затягивается назначение лечения малышам. У Натальи сегодня было пятеро больных: четверых она хорошо знала, а одна крошечная девочка поступила только вчера. Наталья успела до конференции бегло полистать историю болезни – увесистый том горя, болезни и надежды. Вес на последнем листе назначений – 711 г. Семьсот одиннадцать граммов – не так уж плохо, хотя ничего хорошего. Чья-то надежда, несостоявшееся счастье, чья-то теперешняя ежечасная мука и напряжение: как там? Дышит сама или опять аппарат? Усваивает ли пищу? Кажется, как можно любить ребенка, если к нему еще не привык? Если он еще не похож ни на маму, ни на папу, а только на какого-то унифицированного зародыша? А ведь любят, страдают, жалеют, надеются и ждут, когда начнет самостоятельно сосать, когда переведут в общее отделение, когда можно будет взять на руки и не расставаться никогда? Когда, когда, когда? И главный вопрос: а как будет работать мозг? А неизвестно. Конечно, есть тесты, которые помогают прогнозировать будущее развитие нервной системы, но только они применяются у доношенных и детей старше, а у таких крохотулек никакое тестирование применить невозможно.

Конференция, конечно, затянулась. Оказалось, что за выходные родилось пятеро детей с экстремально низкой массой тела. Это много даже для такого огромного города, как Москва. Трое не могут самостоятельно дышать, один малыш уже оперирован в хирургическом блоке по поводу врожденной кишечной непроходимости, еще один пока чувствует себя вполне удовлетворительно и только выхаживается в теплом кювезе. Пока. Это такое магическое слово в отношении всех недоношенных детей. Именно пока, потому что в следующее мгновение все может измениться: остановка дыхания, внезапное кровоизлияние в желудочки мозга, развитие энтероколита, проявление внутриутробной инфекции. Да мало ли, что может еще быть у человека, который родился на двенадцать-тринадцать недель раньше срока? Все эти малыши лечатся пока в реанимации первого этапа, на второй этап ожидаются дней через пять-десять. А в остальном сработали неплохо. Никто не умер – уже хорошо.

Ага, кажется, можно идти в отделение. Наталья посмотрела на часы. Ой-ей-ей! Половина десятого. Теперь быстро обход, листы назначения, снова осмотр, опять листы назначения – вдруг что-нибудь забыла? И пошло-поехало, только успевай. В одиннадцать часов – обход заведующего отделением. Больных сегодня десять. Стало быть, обход займет около полутора часов. Потом надо будет написать истории болезни и успеть перекусить. У нее с собой целый обед: мясо в контейнере, бутерброд с колбасой, салат и кусок пирога. Обычно она бегала в местный буфет, а вот сегодня утром господин майор вручил ей пакет с едой.

– Перекусываете вы, как я понимаю, на лету? – Да нет, в буфете, сидя.

– Ага, в буфете. Это хорошо, только у нас столько еды остается, а это бесхозяйственность. Возьмешь с собой.

– Господи, еще не хватало, чтобы я сейчас еду собирала.

– А все уже собрано.

И он протянул ей целлофан с веселеньким рисунком, в котором было несколько разномастных контейнеров. Наталья опешила и пакет покорно взяла

– А чай вы там пьете? – уже совсем по-свойски спросил Алексей.

– Пьем, конечно, иначе ноги протянуть можно.

– Ну вот и хорошо. Я там чай в пакетиках положил. Разный, – уточнил он, – а то, может быть, тебе зеленого с мятой захочется, а у тебя только белая вяленая вишня.

Наталья уходила из квартиры первая. Алексей вышел ее проводить во двор, посадил в машину, подождал, пока она вырулит со стоянки. От шлагбаума следом за ней сразу пристроилась машина охраны – неприметная допотопная «шестерка» с форсированным двигателем и бронированным кузовом. Номера и цвет этой машины были так же непредсказуемы, как и московская погода. Иногда это была сине-зеленая «морская волна», а иногда – ярко-красный «рубин». Как шутили ребята из отдела, секретный сотрудник работал под прикрытием «шестеркой». За рулем был капитан Малышев. Все будет в порядке.

Алексей вернулся в квартиру. Сегодня на службу все должны прийти в форме. Похороны – совершенно особенный обряд. Но и похорон как таковых не будет. Тело капитана Фомина вдова решила везти в Пензу, где жили его родители, и куда она собиралась, по слухам, переезжать. В Москве ее теперь ничто не удерживало.

А вот Алексей никогда не смог бы уехать из Москвы. Это был его город, его Родина, его любовь и забота. Конечно, в Москве были свои заморочки – вечные пробки, постоянная толчея на улицах, в девяностые годы – разгул преступности. И все-таки это была Москва – государство в государстве, один из самых дорогих городов в мире, но самый родной город, с которым Алексей сросся кожей, печенкой, сердцем и сознанием. Много в нем было бестолковости, грубости и суеты, но была поэзия старой Москвы, были местечки, еще не тронутые алчной рукой строителей мегацентров, которые захватывали пространства, как Золотая Орда, строили, казалось, монументально, а на самом деле временно – на их век хватит, чтобы ухватить кусок послаще. А у него был Арбатский переулочек, старинный дом, высоченные потолки и запах Москвы. Пока Арбат еще не стал пешеходной улицей, по нему ходил троллейбус, тихонько двигались машины, приезжих было относительно немного, и вообще, все друг друга знали. Можно было целый день ходить, предположим, по Садовому кольцу и никого не встретить. А выйдя из своего переулка на Арбат, надо было сразу начинать здороваться, потому что знакомые попадались на каждом шагу. Ну, если не на каждом, то через два шага на третий – точно. Сейчас все не так. По Арбату бродит разномастная, в основном, какая-то неформальная публика, одетая с вызывающим эпатажем, сверкают витрины совсем не знакомых магазинов, полно милиции и в форме, и в штатском. Помнится, когда затевали всю эту бодягу с превращением Арбата в пешеходную улицу, жильцы собирали подписи против этой затеи, но кто же их послушает-то? Да и Смоленская площадь тоже поменялась не в лучшую сторону. А ведь старая Москва и жива была этими заповедными улочками, одно название которых приводит в трепет сердца многих русских людей.

Так, что-то он сегодня не к месту разнюнился, а силы понадобятся – впереди похороны.

Профессорский обход затянулся. В клинику прибыла очередная группа курсантов института повышения квалификации. Обычная практика, только времени на осмотр каждого ребенка тратится в два раза больше, чем всегда. Доктора из других городов России едут в Москву за бесценными знаниями, которые не получить ни в одном учебнике, ни в одной, даже самой «свежей» монографии. Любому врачу известно, что основные медицинские знания базируются на общении с больными. Можно пять тысяч раз описать симптомы, скажем, ветряной оспы, но, пока не увидишь собственными глазами, ни за что не поставишь диагноз. То же самое касается детей в критическом состоянии. Опытный врач заметит ухудшение состояния раньше мониторов, даже раньше результатов лабораторных исследований. Кстати, врачи из российской глубинки иногда лучше столичных светил ориентируются в клинических симптомах заболеваний, так как у них просто нет такого навороченного оборудования, как в Москве, и полагаться им приходится только на свои глаза, уши, руки и интуицию. Другое дело, что у них нет и таких, как в столице, возможностей в лечении.

Наталья успела просмотреть историю болезни девочки Пименовой, которая переведена в отделение только вчера, и была этому очень рада, так как профессор Ильин не терпел никакого беспорядка в головах сотрудников при разборе больных. Ритуал профессорского обхода давно и прочно установлен в медицинском мире. Лечащий врач докладывает анамнез у постели больного, далее следуют анализы, клинический диагноз и течение заболевания: улучшение, ухудшение или стабилизация состояния. Проговаривается лечение. Демонстрируются рентгенограммы, данные компьютерной томографии. На этом основании делается заключение о целесообразности назначения препаратов, даются рекомендации по параметрам искусственной вентиляции легких, предлагаются дополнительные методы исследования для уточнения диагноза и прогноза. Обычно всех больных профессору не показывают – нет необходимости. Консультируют только тех, с которыми что-нибудь не ясно: или симптоматика не укладывается в диагноз, или лечение не дает ожидаемых результатов, или прогноз совсем печальный. Но сегодня профессор Ильин вел группу курсантов, среди которых были и врачи со стажем, и совсем молодые. Поэтому он надолго останавливался около каждого кювеза, как под микроскопом рассматривал и комментировал все параметры искусственной вентиляции легких, крутил ручки почти у всех аппаратов ИВЛ, демонстрируя возможности новой техники. В общем, это было интересно и поучительно, только очень долго. Когда дошли до Натальиных больных, все уже подустали. Только профессор Ильин был полон энтузиазма и молодого задора: он с неподдельным интересом выслушивал доклад Натальи, делая по ходу замечания, рассказывал похожие истории из практики, шутил, устроил разнос медсестре, которая, по его мнению, недостаточно тщательно провела санацию эндотрахеальной трубки больного малыша. Наталью он слушал, слегка наклонив голову, глядя ей прямо в глаза. Этот взгляд выдерживали немногие, но Наталья была из тех, которые Михаила Сергеевича Ильина не боялись. Она всегда спокойно реагировала на его замечания, даже самые колкие, делала соответственно им записи в истории болезни и так же спокойно выполняла рекомендации. Сегодня профессор был на редкость добродушен. Замечаний по тактике лечения практически не было, так, по мелочам. Обход почти был закончен, оставалось только выслушать заключительное слово корифея, как вдруг он подошел к Наталье и взял ее руку в свою ладонь. Наталья опешила и руки поэтому не отняла.

– Уважаемые господа, – начал он, – больных мы с вами посмотрели, обсудим их позже, но сейчас не об этом. Я хочу поговорить об изумительном концерте в Большом театре. Я позавчера присутствовал на вечере памяти великолепнейшей, непревзойденной Ольги Трубецкой. Вы знаете, кто это, или надо рассказать? Да что там говорить? Все центральные каналы этот концерт освещали.

Курсанты зашевелились, заговорили, закивали головами. Между тем, профессор продолжил:

– Я, к сожалению, должен констатировать, что очень плохо знаю своих коллег. Вот эта скромница – он шагнул в сторону от Натальи, не отпуская при этом ее руку, как будто выполнял какую-то фигуру полонеза, – оказывается, родная сестра Ольги Трубецкой, и я вчера с трудом узнал ее на сцене, так она была изысканна и прелестна. Только когда кто-то сзади меня сказал, что она врач-реаниматолог, тогда узнал.

Он отпустил ее руку и стал аплодировать. Курсанты, завороженные этой странной сценой, тоже начали хлопать. Идиотская ситуация: ведь здесь же не Большой театр! Наталья поблагодарила профессора кивком головы и, не зная, что ей дальше делать, стала оглядываться в поисках Владимира Федоровича – пусть спасает ситуацию. А Михаил Сергеевич не отступал:

– Вам, товарищи, – это он курсантам, – несказанно повезло встретить здесь сегодня Наталью Сергеевну Голицыну. Это дворянка по происхождению и аристократка по духу. И лекарь из нее получается хороший. У нее сейчас уже есть, чему поучиться.

Курсанты опять зааплодировали. Наталья залилась румянцем. Уж лучше бы он ее за что-нибудь отругал, чем так захваливать. Да еще дворянство приплел! Ужас, как неудобно! А профессор, похоже, любуясь ее смущением, взял ее под руку и повел в ординаторскую. Наталья шла, как на деревянных ногах. Все, теперь насмешек от коллег не оберешься. Но никто не усмехался, все по-доброму улыбались, может быть, и обойдется. В дверях профессор отпустил Наталью, повернулся к курсантам и объявил перерыв на пятнадцать минут. Ладно, пятнадцать минут можно потерпеть.

– Чаю, – попросил он коротко, усаживаясь в кресло перед низеньким, так называемым, журнальным, столиком.

Наталья кинулась в закуток, где стоял электрочайник.

– Э, нет, голубушка, вы – рядом со мной, – профессор указал ей на стул, стоящий вплотную к креслу.

Наталья отодвинула стул на безопасное расстояние и присела на краешек.

– Михаил Сергеевич, Кузнецова будем разбирать? – пытаясь спасти Наталью, деловым тоном спросил Владимир Федорович, видимо, решив, как заведующий, взять инициативу в свои руки.

– Ах, погодите вы со своим Кузнецовым, – добродушнейшим, очень светским тоном сказал профессор, даже ручкой что-то такое сделал. – Я вот с Натальей Сергеевной поговорить хочу. Ну-с, как это получилось, что я – меломан и большой поклонник вашей сестрицы – о вас ничегошеньки не знал? У меня дома большая коллекция ее записей, но, наверное, вся фонотека есть только у вас? Может быть, обменяемся?

– Ну, не знаю, – ответила Наталья, – вообще, все права на ее фонотеку принадлежат мне, но я, по контракту с администрацией Большого театра, не могу отдавать материалы в частные руки – это не обсуждается.

Профессор взглянул на нее своим знаменитым взглядом, Наталья не дрогнула.

– Ну да, ну да, – сказал он, – перейдем к обсуждению больных. Что там с Кузнецовым?

Профессорский обход благополучно завершился через полчаса эффектным тремоло по поводу недостатка подготовленного среднего медперсонала. Чем занимались в это время бедные курсанты? Если бы знали, что перерыв продлится тридцать минут, а не пятнадцать, наверное, сбегали бы в буфет. А так простояли около двери ординаторской, тихонько переговариваясь между собой и поглядывая на часы. Профессор на то и профессор, чтобы его ожидали, как когда-то он ожидал своего учителя. Вообще-то профессор Ильин был демократичен, в меру вспыльчив и в меру отходчив, но небрежности в работе не прощал, и чего совершенно не выносил, так это наплевательского отношения к больным. «Они все видят и понимают, – говорил он, – только на своем уровне сознания. Они тоже боятся смерти, откликаются на ласку, помнят добро». Это он о детях трех дней от роду весом девятьсот граммов.

А время уже перевалило надежно за полдень, в желудке образовался вакуум. Пора было обедать. Наталья вышла из отделения и двинулась к комнате персонала.

– Наташа, – услышала она и стала крутить головой. Около двери отделения стоял один из курсантов, она его еще на обходе приметила. На кого-то он был похож, только не вспомнить, на кого.

– Наташа, ты меня не помнишь? – спросил он, подходя к ней и протягивая руку.

Руку она ему подала и добросовестно стала вглядываться в лицо. Что-то знакомое, но нет, не узнать.

– Я – Виктор.

И что? Ну, Виктор, а мог бы быть вообще Ромуальдом, – все равно.

– Виктор Бабинцев, помнишь?

– Господи, Витька! – и Наталья кинулась обнимать своего бывшего соседа по дому в Екатеринбурге. – Как ты? Где?

– Теперь тут, а вообще работаю в областной больнице в реанимации новорожденных, сюда приехал квалификацию повышать. Никак не ожидал тебя здесь встретить. Сначала себе не поверил.

– Да уж, мир тесен. Давай рассказывай, как наши, как соседи. Вообще, как город?

– Знаешь, быстро не рассказать, а вкратце не хотелось бы. Давай я к тебе на дежурство сегодня приду.

– На дежурство? Нет, это плохая затея. Ты же знаешь, как тут дежурить. Может вообще времени не быть.

– Вот и ладно, руки лишние пригодятся всегда.

– Нет, давай завтра у меня дома. Приходи, тут совсем рядом.

И она стала объяснять, как проехать. Он ее остановил:

– Я знаю, где ты живешь. Мы с мамой, еще когда ремонт не совсем закончен был, останавливались у Оли на ночь.

– А, ну тогда хорошо. Приходи сразу после занятий. Она еще раз обняла его и слегка подтолкнула – иди. А сама двинулась на обед. В комнате персонала была обычная обеденная толчея. Кипело сразу два чайника, на столах стояли кружки – все разные, у каждого своя, то и дело хлопала дверца холодильника. Наталью встретили общим приветственным шумом.

– Вы, Наталья Сергеевна, сегодня не в буфете обедаете? – спросила старшая медсестра.

– Да у меня сегодня полная сумка еды, доедаю остатки вчерашнего ужина.

– А мы вас по телевизору позавчера видели, – молоденькая лаборантка Галя даже привстала, чтобы ее услышали.

– Еще и сегодня в утренних новостях показали, – подтвердила маленькая, круглая как мячик Антонина.

– Да, девочки, это была точно я, – покаялась Наталья.

Уж лучше бы они про колготки разговаривали. А то не знаешь, куда присесть, чтобы не становиться предметом обсуждения.

– Какое у вас платье было шикарное, и прическа клевая. Это вы в парикмахерской делали? В салоне?

– А мужчина, который с Полиной сидел, это ваш жених?

– А братья ваши тоже с женами были?

Наталья не успевала отвечать на вопросы. Мясо сиротливой грудкой остывало на тарелке, во рту копилась слюна. Хоть бы медсестрам детей кормить было пора, что ли.

Старшая взглянула на Наталью и быстро взяла инициативу в свои руки.

– Так, барышни, засиделись. Быстро к больным!

– Ну Марина Игоревна, – заканючила Анастасия, – у нас там все в ажуре, девчонки приглядят, а мы еще чуточку посидим, Наталью Сергеевну послушаем.

– Все, я сказала, к больным.

«Барышни» нехотя выползли из-за стола и побрели в отделение.

– Вы не сердитесь, Наталья Сергеевна, – сказала Марина Игоревна, – девчонки мало что видят из-за этой работы, вот и пристают.

– Да ничего, я им потом все подробно расскажу. А пока быстро поесть надо, а то сегодня день сумасшедший, ничего не успеваю.

– Да, с этим обходом и я требования подписать вовремя не успела, придется завтра спирт и остродефицитные получать. Да еще с санитаркой проблема. Слышали, что Алевтина отчебучила?

– Конечно, слышала.

– Уволить ее сейчас – значит лишиться вообще дневной санитарки. А оставлять так нельзя. Федорыч ее в отпуск пока отправил, а что дальше делать, не придумали. И с милицией этой еле-еле развязались. Ведь хорошая баба, и как ее бес попутал?

Наталья никогда бы не подумала, что Алевтина Николаевна – «баба». И что, что санитарка? Вон студентки сплошь санитарками работают, и некоторые не за деньги, есть и за идею. Алевтина Николаевна производила впечатление грамотного интеллигентного человека. И в этом мнении Владимир Федорович Наталью вчера утвердил окончательно. Конечно, старшая сестра в отделении – царица среди сестер и младшего персонала, но, она, Наталья, считает, что забываться не стоит. Она, конечно, сейчас это не скажет, но поглядит осуждающе, вот так. И Наталья раскрыла пошире глаза и уставилась на Марину Игоревну. Та, похоже, расценила этот взгляд по-своему:

– Вам кажется, ее надо все-таки уволить?

– Да не надо ее увольнять. Она уже пятьсот раз раскаялась, и Мишке ее тоже наука – не будет в сомнительных компаниях крутиться.

Марина Игоревна облегченно вздохнула.

– Ух, прямо гора с плеч. Это я опрос проводила насчет Алевтины. Все за нее прямо стеной встали. А то, думаю, заведующий не увольняет, а кто-нибудь возьмет и нажалуется в правоохранительные органы, что мы преступницу покрываем, и полетит моя голова с плеч.

Ах вот она о чем! Голова с плеч, да еще такая родная голова – своя собственная! Как же тут не волноваться?! Наталья очень кстати доела мясо и быстро встала из-за стола:

– Ну все, спасибо за компанию. Побегу.

Иван пытался добросовестно читать документы, которые в аккуратненьких папочках лежали перед ним на столе. С документами работать он умел и любил, но только по-другому. Все дипломатические документы интересны своими литературными оборотами и оборотиками. Их надо уметь читать между строк. А тут – голые и сплошные цифры. Цифры стояли стройными рядами и вызывали у Ивана острейшее желание закрыть сейчас же все эти папки раз и навсегда. Надо кого-нибудь взять на работу из своих знакомых. Кого? Кого брать на работу, суть которой он сам представляет только в общих чертах? Наверное, где-то есть цех, или даже несколько цехов или мастерских, где сидят мастера и делают кольца, брошки и колье. Откуда они берут золото и платину? Кто поставляет изумруды и бриллианты? Как это все продается? Господи, зачем ему все это? Его устраивает работа, которую он хорошо выполняет и знает, что там делать. А тут что делать? Съездить, что ли, по цехам? Или по магазинам? У него же отпуск!! А что, если уехать, хоть в Париж, поселиться в маленьком частном отеле, просыпаться от запаха кофе, бродить по бульварам, сидеть в уличном кафе, читая газету, зайти в магазин одежды и купить чтонибудь совсем не нужное, но очень французское. Мечта! А почему, собственно, только мечта? Деньги у него теперь есть, он может себе многое позволить, в том числе путешествия. Только вот путешествовать в одиночку как-то не хочется. Пригласить бы Наталью. Ох, как было бы классно! Он бы показал ей Париж, который не показывают туристам. И поселились бы они все в том же малюсеньком частном отеле, и сидели бы вдвоем в уличном кафе, и гуляли бы по бульварам, и он покупал бы ей все, что она бы захотела. Вот это уж точно – настоящая мечта. Только мечта и ничего больше. Как ему нравится Наталья! Господи, если бы он слушал тетю, которая все разговоры переводила на свою замечательную соседку! Если бы…

Так что же предпринять все-таки? Ювелирный бизнес очень специфичен. Тут нужны не только специальные знания, но и художественный вкус, да еще предпринимательская хватка, знание законов рынка. Ну нет таких знаний у Ивана, и приобретать их он не собирается. Где найти «своего» человека?

Гроб с телом Петра Петровича Фомина стоял в актовом зале на сцене. Стены и окна были задрапированы черной тканью. Тихонько играла траурная музыка. Звук шел откуда-то сверху, Алексей так и не понял, откуда. Народу было много. С капитаном пришли проститься не только сослуживцы, но и жители его участка, поэтому люди шли в длинной очереди, которая начиналась еще на тротуаре. На стульях, стоящих напротив гроба, сидели женщины в черном – жена и мать капитана. Двое детишек испуганно жались к матери. Она сидела прямо, сжав губы и – Алексей видел – с трудом держалась, чтобы не разрыдаться. Он прошел в общем потоке, постоял перед телом друга, пристроил свои гвоздики, купленные на Арбате, и остановился рядом с вдовой.

– Танечка, я очень вам сочувствую, – сказал он тихо, пожимая ей руку, – и вам, извините, не знаю, как вас величать, – повернулся к матери.

Они ничего не ответили, кивнули. Татьяна что-то хотела сказать, но, видимо, не смогла. В руке, в которой Алексей держал ее руку, оказался прямоугольничек тетрадного листа в клетку, свернутый так плотно, что уместился бы между пальцами. Алексей быстро взглянул на вдову. Она еле заметно кивнула. Так, ничего себе игры. Надо понимать, она не хочет, чтобы ктонибудь видел, что она передала ему записку. Ей угрожают? Она боится свекрови? Это в здании РОВД, набитом под завязку милиционерами в форме? Так-так. Надо быстро прочитать записку и дойти до кабинета, срочно дойти.

Он почему-то страшно испугался, что не успеет, выбрался из толпы и быстро пошел, почти побежал по коридору. По дороге с ним кто-то поздоровался, он машинально пожал протянутую руку и пошел дальше. Быстрее! В этой истории всегда убийца опережает на шаг. Сейчас не упустить, не упустить!

– Алексей Николаевич! У меня новости, – звонко, как-то очень по-пионерски, окликнул его Миша Некрасов.

– Через пять минут, Миша, в кабинете, – быстро ответил Алексей.

Кабинет распахнулся, привычный, безопасный. Алексей закрыл за собой дверь на ключ, вытер пот со лба – он, оказывается, вспотел – и быстро развернул записку, прочитал. Ровный, аккуратный почерк. Стало быть, написано заранее, не в спешке. Еще раз перечитал: «А.Н.! Петя оставил для Вас сообщение в компьютере у нас дома. Ключи у Михаила Некрасова». Последние слова приписаны пастой другого цвета.

– Миша, где ты, черт тебя подери? – заорал Алексей, открывая дверь в коридор.

– Я тут, – материализовался прямо из воздуха Миша.

– Когда она отдала тебе ключи?

– Сегодня, когда гроб в зал несли. Подошла и отдала, пока мамаша с детьми возилась.

Значит, свекрови опасается. Алексей и не знал, что у капитана Фомина жива мать. Только почему Татьяна передала записку тайком от нее? Возможно, пожилая женщина просто боится за внуков. Отца их убили, в компьютере какая-то непонятная информация, может быть, опасная. Да и ну ее, эту информацию! Кому надо, разберутся. А за домом, может, следят.

Так. Быстро ехать!

– Миша, едем на квартиру к Фоминым. – Как на квартиру, они же тут все?!

– Ключи нам вдова специально передала, чтобы до того, как они вернутся, мы в компьютер слазили. Там для меня сообщение. Понял?

Миша стоял с открытым ртом, переваривая услышанное.

– А митинг траурный?

– О черт, я и забыл совсем. Ладно, идем, присутствуем, потом сразу едем.

Митинг длился долго, все хотели сказать слова прощания. Алексей почти не слушал, что говорят, не терпелось открыть компьютер.

– Миша, все, пошли, – скороговоркой прошептал он.

– Нас уже Вадюльник ждет с машиной, – так же, скороговоркой, ответил Миша.

Алексей вопросительно посмотрел на лейтенанта. – Ну, старший лейтенант Игнатьев, – поправился тот.

– Давай, в темпе.

Квартира покойного капитана милиции находилась в цокольном этаже трехэтажного старинного московского дома, который ютился среди солидных зданий сталинской постройки, как бедный родственник. Квартира была чистой, даже уютной, но бедненькой. Видавшая виды мебель, пожелтевшие тюлевые шторы, истертый коврик в прихожей – все свидетельствовало о том, что капитан жил только на трудовые доходы, то есть благодарности с населения не брал. Компьютер, а вернее, тоже не новый ноут, стоял в уголке на письменном столе, где, по-видимому, старший сын капитана делал уроки – учебники для второго класса лежали тут же аккуратной стопкой. Миша осторожно отодвинул учебники, включил ноутбук. Экран раскрылся под веселенькую мелодию, справа на рабочем столе оказалась папка с подписью «Горчаковы».

– Миша, у тебя флешка есть? – спросил Алексей. – Откуда?

– Может быть, у Вадима есть?

Миша уже звонил Вадиму. Через две минуты старший лейтенант Игнатьев, оставленный в машине для страховки, доставал из своей неизменной папки флешку. Информацию скачали. Открывать будем дома, решил Алексей.

– Так, все или еще что-нибудь есть?

Мобильник Алексея, молчавший подозрительно долго, вдруг встрепенулся в кармане мундира, как живой. Номер, высветившийся на экране, был Алексею незнаком.

– Але!

– Алексей Николаевич, это Таня, жена Пети. Вы компьютер пока заберите, мы с похорон вернемся, тогда и отдадите. Там много всякого. Петя дома работать любил, у него все материалы… – она не выдержала и заплакала.

– Спасибо, Татьяна. Мы заберем ноутбук с собой. Вернетесь, отдадим. Может быть, помочь чем надо?

– Да чем вы теперь поможете? – горько ответила женщина и отключилась.

– Забираем агрегат к нам в отдел, – скомандовал Алексей.

– А может, не надо в отдел? – спросил вдруг Сергей.

– Почему? – удивился Алексей.

– Почему-то она не хотела, чтобы кто-нибудь другой знал про эти материалы, – рассудительно объяснил капитан Пестров. – Мне это как-то не нравится. А вдруг она кого-нибудь в отделе опасается?

– Да мамаши она опасается, – это Миша реплику вставил.

– Ладно, заберу к себе, – решил майор.

– К себе на Арбат или к себе на Старый Арбат? – совсем обнаглел Миша.

– К себе в кабинет, – рассердился Алексей. – Надо только какую-то сумку подходящую найти.

Телефон зазвонил снова. Это Иван хотел узнать, когда принимать нового сотрудника в службу безопасности.

– Да через часик и принимать, – сказал Алексей, делая знак Вадиму, – он сейчас с тобой договорится.

Тот взял трубку, помычал, покивал головой, будто на том конце могли его видеть и, решительно взглянув на часы, произнес важно:

– Хорошо, Иван Ильич, буду в вашем офисе через один час двадцать пять минут.

Вот так, пусть дипломат Горчаков готовится иметь дело с военным человеком.

Наталья расслабленно сидела в кресле в закутке ординаторской. Больных она только что посмотрела, истории болезни написала, теперь можно чуть-чуть отдохнуть. Надо бы позвонить Полине: как она у Танюшки поживает.

– Привет, Танюша, как мой ребенок?

– Тихо, у нас урок математики с преподавателем. – С каким преподавателем? – удивилась Наталья. Проблем со счетом у дочки не было, и она не думала даже брать ей преподавателя.

– Ты понимаешь, мы вчера гуляли, и к нам подсел пожилой мужчина. Он оказался учителем математики на пенсии. Ему очень понравилось, как Полина решает логические задачи, которые он ей давал. И он предложил мне с ней позаниматься, ну, чтобы дальше развивать логическое мышление. И мы сегодня пошли к нему.

– Домой? – ужаснулась Наталья.

– Ну ты что, вообще? В школу «Буратино». Это в соседнем доме.

– Как его зовут? – Наталья вдруг испугалась, и мозг начал работать в усиленном режиме.

– Александр Иванович Быков его зовут. Тут на всех стендах его фамилия есть. К нему дети со всего района ходят, и, когда мы прогуливались по парку, с ним не меньше десяти мамаш поздоровались.

– Все равно, позвоню Алексею Николаевичу, пусть проверит его по своим каналам. А Полина-то как всетаки?

– Хорошо. Кушает с аппетитом, играет, читает, спит спокойно, температура нормальная.

– Я соскучилась.

– А она, похоже, пока нет.

– Вреднюга ты, Татьяна, как я погляжу.

– Это тебе за учителя, – язвительно парировала Танюша, – мы тебе вечером позвоним.

Почему Татьяна и Саша не имели своих детей? Оба любили Полину и с удовольствием возились с ней. А для Полины не было большего удовольствия, чем побывать в гостях у тети Тани. И обеспечены они достаточно, чтобы у ребенка было все, что нужно, и квартира хорошая, а живут вдвоем. Может быть, у Танюши проблемы? Или у Саши? И ведь не спросишь. Такую деликатную тему лучше не затрагивать, иногда может вскрыться такое, что о-го-го.

С Толей понятно, у него полный кавардак в голове: все какие-то блондинистые мисски с ногами и экзотическими именами, всякие Анжелы, Мальвины, непременные Снежаны и Виолетты. Как серьезный человек, банкир с безупречной репутацией, может представлять солидным людям жену: «Моя супруга – Снежана Петровна Горчакова»?

Кошмар кошмарный, а не имя. Хотя некоторым нравится, но точно не Наталье. У нее никогда не было подруг с этакими именами. Маша, Нина, Лена, а никак не Виолетта. Опять глупости лезут в голову! А ведь надо позвонить Алексею.

На звонок он ответил сразу, как будто держал палец на кнопке.

– Да, Наташа.

Она растерялась. Номер-то набрала, а что сказать, не придумала.

– Але, это я. Как у тебя дела? Он, похоже, озадачился.

– Дела нормально. У тебя как?

– Ты можешь для меня узнать насчет одного человека?

– Что узнать, Наташа?

– Понимаешь, к Танюше, которая жена моего брата Саши, подошел на улице человек и предложил Полину водить в школу «Буратино».

– И что?

– А вдруг он ее похитить хочет?

– Это ты насчет Быкова Александра, – он пошуршал бумагами – Ивановича?

Наталья удивилась и замолчала.

– Але, – нетерпеливо сказал он, – насчет него? – Да.

– Все под контролем. Это просто учитель. Не выдумывай проблем, которых нет.

Вот так. Получила? Говорить больше не о чем, надо прощаться.

– Ну, пока, – сказала она и нажала отбой.

Через полминуты телефон зазвонил. На экране номер не определился. Ответить или не отвечать? После четвертого звонка Наталья решительно открыла крышечку.

– Слушаю.

– Ты чего так быстро отключилась? Некогда? – Я думала, что тебе некогда.

– День сегодня плохой, Наташ, похороны.

– Я помню. Если бы не дежурила, пришла бы проститься. У него ведь дети?

– Да, двое. Сынишка во втором классе, а девочка еще совсем маленькая.

– Кошмар. Как подумаешь, кошмар. – Да.

Он помолчал, потом уже другим – деловым – тоном спросил:

– Как дежурство? Ничего особенного не происходит?

– По работе?

– Да нет, конечно, я в твоей работе ничего не понимаю. Миша Некрасов, кстати, под впечатлением до сих пор ходит. Уже все уши прожужжал, какие там маленькие дети в прозрачных ящиках живут.

– В кювезах, – машинально поправила она. – Ну да. Так как, ничего не происходит?

– Да нет, все как обычно. Профессор наш спектакль почище, чем в Большом, устроил, а так – все в норме.

– Что за спектакль?

– Потом расскажу, не из разряда криминальных, просто нелепо было.

– Ты расстроена?

– Да нет. Грустно как-то. По Полине соскучилась. Она еще хотела сказать, что и по нему соскучилась тоже, но не сказала.

– Не обещаю, что скоро увидитесь, тут очень странные дела обнаружились.

– Опасно? – встревожилась она.

– Это как посмотреть, – ответил он серьезно, – в общем, завтра встретимся и все обсудим. Ты еще позвонишь?

– Если смогу.

– Хорошо, – он помолчал. – Ну, пока. – Пока.

Что он там еще накопал в своей милиции? Это связано с ней, Натальей, или с Иваном Горчаковым? Что-то она сегодня ни разу о нем не вспомнила. Это странно, потому что было время, когда ее день начинался с дум о нем, вернее о том, что никогда не может быть, и заканчивался размышлениями о возможном счастье с ним. Сейчас это счастье вполне осуществимо. Наталья видела, что нравится ему, определенно, нравится. Он все время смотрит на нее особенным взглядом, точно спрашивая о чем-то. Правда, Алексей тоже так на нее смотрит, но, может быть, она для него только фигурант?

– Наталья Сергеевна, подойдите в Пименовой, – услышала она. Это медсестра открыла дверь ординаторской.

Быстрым шагом Наталья подошла к кювезу. Вроде бы все нормально: температура кювеза, показания монитора, цвет кожи.

– Что, Любаня?

Сестра показывала на шприц, лежащий на столике. В нем была бурая жижа с прожилками крови.

– Это из желудка, – огорченно ответила она. – Все убрала из желудка или еще осталось? – Не знаю, я сразу вас позвала.

Наталья вымыла руки, надела тонкие резиновые перчатки и открыла шлюзы в стенке кювеза.

– Дай мне шприц чистый и физраствор рядом поставь.

Да, беда и горе. Из желудка отмывалась зелень, непереваренное молоко и слизь. Наконец, пошел чистый раствор.

– Все, Любаня, кормление пока прекращаем, желудочный зонд откроем. Я сейчас лист назначений дополню. Будем парэнтерально кормить. А пока сделай клизму и компресс на живот гипертонический.

Все это Наталья могла бы не говорить. Медсестра Люба работала в отделении давно, знала и умела много, в критических ситуациях была первой помощницей врача. Шприц с гипертоническим раствором и газоотводная трубка для клизмы уже были приготовлены в стерильном лотке.

Наталья сняла со стены лист назначений и стала пересчитывать объем инфузионной терапии. Вот ведь как бывает: кажется, все было неплохо. Утром малышка усваивала весь объем кормления, и стул даже был, и параметры искусственной вентиляции Наталья ей уменьшила – и на тебе!

– Люба, потом кровь набери для лаборатории. Пусть калий в сыворотке и эритроцитах определят.

– Кровь Настена уже отнесла.

Настена – это санитарка, тоже из будущих врачей. Одно удовольствие работать с такой командой: только подумаешь, а все уже сделано.

Заодно надо остальных малышей посмотреть. В рядошном кювезе живет мальчишечка весом почти полтора килограмма. Таких детей уже выкладывают в теплую кроватку, но он никак не удерживает температуру тела, поэтому остается пока в инкубаторе. Инфекция у него врожденная, тяжелая, полученная от мамы внутриутробно. Лечить ее предстоит долго. Он уже получил два курса антибиотиков и, наверное, предстоит еще один. Поэтому вид у него неважнецкий: бледненький, недокормленный, хотя получает все ингредиенты, которые необходимы, и с питанием, и внутривенно. Но зато усваивает питание полностью, начал проявлять самостоятельную двигательную активность и пытается даже сосать желудочный зонд. Это хорошо.

Третья девочка сегодня переведена на самостоятельное дыхание, и наблюдать ее нужно особенно тщательно. То есть без интубационной трубки она уже три дня, но искусственная вентиляция легких проводилась ей через канюли, которые были подведены ей в носовые ходы. Таким образом, постоянный поток воздуха поддерживал ее легкие в умеренно раздутом состоянии. А сегодня она смогла сама эффективно дышать, и канюли убрали. Наталья подходит к ней каждые полчаса и слушает дыхание. Пока все в порядке. Да и должно быть все хорошо, ведь девочка весит уже больше килограмма, да и возраст – пятнадцать дней – солидный.

Еще двое больных плотно «сидели» на искусственной вентиляции легких, самостоятельное дыхание еще настолько неважное, что и пытаться как-то уменьшить дыхательную поддержку не стоит.

Из лаборатории сообщили результаты. Получилось, что содержание калия в норме. Неужели началось воспаление кишечника? Это плохо. Энтероколит у недоношенных детей протекает особенно тяжело, как, впрочем, любые другие воспалительные заболевания.

Наталья вернулась к Пименовой.

– Люба, сегодня вообще не кормим.

– Хорошо, Наталья Сергеевна. Посмотрите сразу памперс.

Да уж, то, что выделилось из кишечника, было такого же зеленого цвета, как содержимое желудка. Значит, энтероколит. А ведь только сегодня Наталья сказала маме этой девочки, что все достаточно неплохо: пищу усваивает, стул самостоятельный, двигательная активность есть, сердце работает. Что же они сделали неправильно? Почему состояние ухудшилось? Кажется, все анализы в норме. Так, вчера проводилось кормление нативным, то есть материнским молоком. Может быть, в этом причина? Посев молока у мамы сделали, но результата пока нет. А кормить начали. Наталья решительно взяла трубку местного телефона и набрала номер баклаборатории. Дежурная лаборантка долго искала запись в журнале, потом сказала: «Результат анализа задержан, потому что растет какая-то патогенная палочка. Когда ее фенотипируют, тогда и выдадут анализ. И на чувствительность к антибиотикам сегодня поставили. Завтра к десяти часам будет готово». Значит, иммунитет совсем плохой, раз от одногоединственного кормления развился энтероколит. Или эта самая не фенотипированная пока палочка обладает супербольшой патогенностью.

Еще раз подойти к малышке, которая снята с ИВЛ. А там все в пределах нормы. Дыхания – 60 в минуту, цена дыхания не велика, содержание кислорода в крови – 95 %. Класс. И опять к Пименовой. Девочка сейчас лежала на «бревнышке». Так на неонатологическом сленге называют свернутую в тугой валик пеленку, на которую выкладывают на живот недоношенных детей. У ребенка появляется опора, которую он постоянно ощущает, находясь в животе у мамы, меняется характер дыхания – «раскрываются» задние участки легких, и, что очень важно, происходит пассивный массаж передней брюшной стенки. Одышки нет, кожа розовая, по монитору – тоже полный ажур.

И тут она увидела, как по коридору пробежала санитарка, за ней медсестра. Что-то случилось. Наталья быстрым шагом вышла из палаты. В самой дальней палате, где лежали дети с приличной уже массой тела – ближе к двум килограммам – что-то происходило. Наталья открыла дверь. Николай Сергеевич – второй дежурный доктор – стоял на коленях перед манипуляционным столиком, на котором лежало неподвижное маленькое тельце, и вводил трубку в трахею. Боже, идет реанимация, а она не знала! Надо же помогать!

– Что? – быстро спросила она.

– Аспирнул, – так же быстро ответил кто-то из сестер.

Аспирнул – это для краткости. На самом деле, ребенок аспирировал, то есть захлебнулся. Скорее всего, срыгнул, а потом захлебнулся. Вины персонала тут чаще всего нет, но все чувствуют себя виноватыми.

– Сердце есть? – опять спросила Наталья.

– 140, – это уже доктор. – Да, все, почистили, подышали, гормоны ввели. Сейчас будет как новенький.

Как новеньким ребенок не выглядел. Это Николаша для сестры, которая этого пациента ведет, бодрится, чтобы как-то ее поддержать.

Наталья вымыла руки, надела перчатки, взяла фонендоскоп. Сердечко стучало ритмично, но приглушенно и часто. Это организм изо всех сил борется за поддержание газообмена на комфортном уровне, ведь надо обеспечить работу сердца, почек и, главное, мозга. А возможностей для этого у малюсенького сердечка мало.

– Сердце частит, – сказала она.

– Я уже добавил неотон, – ответил Николай Сергеевич. – Сейчас к аппарату подключу, чтобы отдохнул.

– Ну да¸ ну да, – вздохнула Наталья.

Собственно, говорить было нечего. Случай неприятный. Ребенок, надо полагать, готовился к переводу в реабилитационное отделение, и вдруг аспирировал. Да, завтра предстоит пренеприятнейшая утренняя конференция!

 

5 мая, вторник

Вадим «обживался» в помещении корпорации «Ювелирхолдинг». Час тому назад он был представлен персоналу в качестве исполняющего обязанности начальника охраны. Версия с болезнью Григория Владимировича сработала «на ура». Накануне вечером в офис позвонила его жена и озабоченно сообщила, что «муж почувствовал себя нехорошо». Утром он на работу не вышел, а позвонил уже из частной клиники, что «заныли старые раны, и ему предложено полечиться в условиях стационара». Конечно же, стационар очень быстро организовали в Лондонском медицинском центре, и супруги Масленниковы сегодня отбывают за границу. Лондон для своей вынужденной эмиграции выбрал сам Григорий Владимирович, которому давно хотелось побывать в туманном Альбионе. Лечение в медицинском центре было достаточно дорогим, но предусматривался полный пансион для самого болезного и сопровождающего его лица, кроме того, режим пребывания был средним между постельным и курортным. Так что, если кто-то захочет проверить, лечится пациент или не лечится, пожалуйста. Конечно, лечится: получает эффективные физиопроцедуры, витамины и сбалансированную диету. Кроме того, пациент нуждается в полноценном отдыхе, поэтому сейчас он на прогулке.

Вадим вместе с начальником внутренней охраны обошел здание. Все было устроено богато, уютно, с размахом, но без лишней показухи. На втором этаже размещалась администрация. На третьем и четвертом – производственные цеха. Хотя, скорее, не цеха, а мастерские. На каждый этаж нужно было иметь отдельный пропуск с чипом, а в подвальном помещении, где находился склад сырья и готовых изделий, вообще был сенсорный контроль. Правое крыло первого этажа было отдано под ювелирный магазин, в левом крыле ютилась небольшая кафешка, а еще – помещение для охранников и подсобки для технического персонала. Начальник внутренней охраны – Никита Копысов – принял Вадима настороженно. Вообще-то, при отсутствии Масленникова он всегда осуществлял общее руководство службой безопасности, а тут сюрприз – новый человек, да к тому же молодой, неопытный. Сразу видно, что опыта нет. Ходит, глядя под ноги, ни о чем не спрашивает, разглядывает таблички на дверях. И все время принюхивается, водя, как собака, носом. Да уж, ароматы на двух верхних этажах специфические: пахнет кислотой, канифолью, как в школьной химической лаборатории. Но внизу-то не пахнет ничем. Что тут нюхать?

Конечно же, Вадиму показали секретариат. Александра не стала выстраивать девушек в линейку, как перед боссом, а просто, представляя своих подчиненных, сделала широкий круг рукой – любуйтесь, за показ денег не берем. Вадим про них уже кое-что знал: посидели вчера с Григорием Владимировичем часика три. Вот эта фигуристая женщина справа – Наталья Алексеева. Замужем за инженером из автосервиса на Каширском шоссе, сыну три года. Часто бывает на больничном листе. При Петре Ивановиче ее держали из-за ребенка, что будет сейчас – неизвестно: работник она так себе. Да и девушки ее постоянным отсутствием недовольны. Слева – хорошенькая, с милой улыбкой, Аня Белых. О ней Григорий Владимирович отозвался с теплотой: умница, из хорошей семьи, готовится в институт. Работает первый год, пришла в офис за месяц до гибели супругов Горчаковых по рекомендации Анны Дмитриевны. Потом еще Надежда, Айгуль и Катя. Это барышни, которые обслуживают переговоры, ведут документацию, оповещают людей о совещаниях и прочее, и прочее, и прочее. Да, есть еще личные секретари у начальников отделов, правда, не у всех. Вадим, как бы случайно, оказался рядом со столом, за которым сидела перед мерцающим экраном компьютера Аня. Вроде бы он проверял надежность оконного остекления, а на самом деле ему просто захотелось побыть рядом с девушкой – до того хороша! Она привстала из-за стола, давая ему место, и он почувствовал запах ее духов: «свежесть весеннего букета» – так бы его обозначили в рекламном ролике на ТВ. Она спокойно переждала, пока он подергает ручки оконных рам, постучит костяшками пальцев по стеклу, для чего-то обопрется с силой на подоконник. Что еще можно подергать? Надо выбираться из узенького прохода. Он намеренно выбрал для отступления не тот путь, которым пришел, а стал протискиваться между столом и подоконником туда, где стояла Аня. Ей отступать было некуда, а он все тянулся к оконным рамам, ощупывая гладкую поверхность пластика, и наступил момент, когда они оказались друг напротив друга, почти вплотную. Он, проходя мимо, одними губами сказал ей: «Надо поговорить, жду через пятнадцать минут в кафе». Она подняла на него серьезные глаза и еле заметно кивнула. Больше делать в секретариате было нечего. Вадим несколько старомодно поклонился и вышел в предупредительно открытую Никитой Копысовым дверь.

Никита не понимал, что такое можно искать на пластиковых рамах. Может быть, он «жучков» ищет? Ну, есть «жучки» кое-где, но не в секретариате. Так об этом все знают, кому надо. Кому не надо, тот, конечно, не знает. А вообще, можно спросить у самого Никиты, раз уж такой случай, он бы и показал. Чего без толку по рамам шарить?

Вадим с невозмутимым видом шел дальше.

– Где у вас видеокамеры? – спросил как-то невнятно.

– Чего у нас? – не расслышал Никита. Вадим махнул рукой:

– Пойдем, покажешь кафе и подсобки на первом этаже.

Наталья сдала дежурство и зашла в ординаторскую. Домой не хотелось. Наверное, потому что там нет Полины. Но вообще, у нее же сегодня свидание с другом юности, так что надо бы что-нибудь придумать. Мясо с апельсинами она уже готовила, значит, сегодня предстоит… Так, а что придумать? Витька Бабинцев не похож на гурмана, он свой, домашний и любит, наверное, пельмени, уху, щи из квашеной капусты. Или они там, в Екатеринбурге, фуа-гра едят каждый день? Ну, это вряд ли. Значит, заморочек не будет. Будут щи и котлеты с макаронами. И салат из свежих овощей. Так, с меню определились. Теперь с напитками. Вообще-то, как джентльмен, Витька должен бы сам позаботиться о напитках. Хотя что положено пить, когда на столе дымятся щи из квашеной капусты? Наверное, водку. И что? Она с ним водку будет пить? Фигушки! Никакой водки. И вообще, никакого алкоголя. И господин майор может нарисоваться во время обеда, а она водку с посторонним мужчиной распивает! Надо же, она о майоре уже не как о постороннем думает. То есть он для Натальи не посторонний, а Иван?

Наталья присела за стол, за которым обычно писала истории болезни. Стол как стол: столешница, покрытая оргстеклом, под которым размещены различные справочные материалы. Вот на этом листике – ежедневные объемы жидкости физиологической потребности в зависимости от веса и возраста ребенка, а на этом – телефоны отделений клиники, а на этом, совсем истертом – домашние и сотовые телефоны сотрудников. Смешной листочек, весь исписанный, с зачеркнутыми и исправленными номерами. Конечно, надо бы его переделать, оставить только новые номера, но ни у кого руки не доходят. А тут у нас график дежурств. Получается, что Наталье выходить через два дня. И дежурить она будет с Машкой. Это хорошо. Они, вообще-то, редко работают вместе – Виктор Федорович не приветствует, когда на ночь остается чисто женский коллектив, ведь мало ли что? Вдруг надо будет аппарат тяжелый на руках тащить, или что-нибудь передвигать, или…

– Наталья Сергеевна, вы почему домой не идете? – ох уж этот Виктор Федорович, легок на помине.

– Сейчас, найду одну бумаженцию и поползу.

Она усиленно стала изображать поиски в верхнем ящике стола. Вот странно, почему нельзя сказать, что просто домой не хочется, а надо что-то обязательно придумывать? Почему, если ты женщина, то после смены непременно должна торопиться? Мужчины иногда просто бравируют: «Что дома делать? Раньше придешь, раньше задание получишь: картошки купить или еще пропылесосить. Уж лучше я тут перекантуюсь». Ну, не все, конечно, но есть такие экземпляры. Так, никакой «нужной» бумаги в ящике, конечно, нет. Надо быстренько достойно ретироваться. А вот, кстати, потерянный в тот приснопамятный день список продуктов, который диктовал ей по телефону Толя. Надо же, купила совсем не то, что было записано, а вкуснятина была необыкновенная. Ну ладно, сделаем вид, что именно этот листочек был нужен, просто необходим, с деловым видом запихнем его в сумку. Так, теперь всем сказать «до свидания», оглянуться, помахать рукой и к любимой машинке. Во дворе ее застал телефонный звонок – Алексей.

– Наташа, ты домой собираешься?

– Уже практически еду. Кстати, доброе утро.

– Доброе. Ты быстро не езди, тебя сопровождают, но и ворон не считай. В подъезде свои, но дверь никому без меня не открывай. Поняла?

– Ага, а в магазин мне можно? – Зачем?

– За продуктами.

– Дома полный обед, так что в магазин тебе совсем не нужно.

– Ко мне сегодня гость должен прийти, чего-нибудь вкусненького бы купить.

– Что за гость?

– Ну, ты его не знаешь, это мой сосед из детства. – Откуда он взялся?

– Учится на курсах повышения квалификации.

– Когда он появится?

– Ну, мы конкретно не договорились. После учебы, наверное, около трех.

– Ладно, к трем я кого-нибудь пришлю.

– Алексей, да это просто Виктор Бабинцев, он тоже врач, я его двести лет знаю, он не шпион и не фашистский захватчик.

Это она сказала вслух, а сама подумала: «Господи, что я несу? Какой захватчик? Что за чушь?» На том конце эфира молчали. Все, кранты, теперь меня отправят на нелегальное положение.

– Я сказал, к трем кого-нибудь пришлю.

В трубке тоскливо запикало. Настроение, и без того не очень радужное, совсем испортилось. За что ей это? Кому надо ее убивать? Для чего ее охранять? И вообще, лучше бы она безнадежно флиртовала с Иваном Горчаковым, и неуспех (не будет же он обращать внимание на Наталью при наличии рядом такой красавицы) был бы единственной неприятностью этой весны.

В квартире царил полумрак – гардины были задернуты, плотные шторы, которые обычно ниспадали по бокам красивыми складками, были расправлены и полностью закрывали оконные проемы. И что теперь делать? На варочной поверхности стояла кастрюля с борщом, в холодильнике обнаружилось глубокое блюдо, в котором один к одному плотно были уложены блинчики с мясом. Тут же стояла банка сметаны. На столе в салатнице обнаружился какой-то мясной салат, напротив ее стула стояли тарелка, стакан для сока и сам сок в кувшине. Все было красиво и настолько аппетитно, что Наталья, воровато оглядываясь, схватила вилку и зачерпнула салат прямо из общего блюда. Вкусно! Собственно, почему общего? Она сейчас одна и может делать, что хочет. Вот возьмет и съест это великолепие прямо из салатницы. И тарелку не надо будет мыть. А потом она примет душ и – о чудо! – ляжет спать. Днем!

Алексей представлял, как Наталья обнаружит обед, а еще потом и завтрак, как будет есть за накрытым уже столом, как сварит кофе и, не торопясь и смакуя, выпьет чашку, поглядывая на экран телевизора. Вчера вечером он пришел в ее квартиру как к себе домой. Было уже за полночь. Он чувствовал себя странно бодрым. За день было столько всего, что он просто не мог уснуть. Очень хотелось ей позвонить, но он не стал. Вот скоро все разрешится, тогда он ей будет звонить, когда захочет. А пока он соорудит какой-нибудь обедец, чтобы она могла отдохнуть и выспаться после суточной смены.

В ноуте Петра Фомина они с Мишей накопали кучу информации, теперь надо это все осмыслить. Интересно, как работал следователь Терехин, если, имея целый штат сотрудников, не собрал и десятой доли того, что нарыл один-единственный участковый Петр Петрович Фомин. Та самая нужная папка называлась «Школа». Почему «Школа», а не, скажем, «Ювелир»? Они с Мишей открыли ее одной из последних именно из-за названия. Как заговорщики, они сидели в закрытом кабинете с отключенным городским телефоном и читали вдвоем, сначала с экрана компьютера, а потом догадались распечатать текст и стали читать каждый свой кусок, обмениваясь мнениями и удивляясь, как такое может быть. В сухом остатке выходило, что в корпорации «Ювелирхолдинг» за последние полтора года до смерти Петра Горчакова бесследно исчезло около полутора миллионов долларов. Как они пропали, кто их «прихватизировал», было не ясно. Ясно было только одно: искать надо среди топ-менеджеров корпорации. И вовсе Наталья тут ни при чем, хотя… И еще, конечно, надо разобраться, как попал отпечаток пальца Ландыш Юсуповны на «жучок» в квартире Ивана. Кстати, где сам Иван? Договорились, что утром он позвонит и расскажет, как прошел вчерашний вечер, и что он намеревается делать сегодня.

А Иван встал около шести, принял душ, быстро оделся, выпил чашку кофе с каким-то пирожком, который обнаружил в холодильнике, и уехал, в сопровождении джипа охраны, разумеется, на дачу. Видимо, давешняя Маша должна приходить позже, а завтрак должен быть только свежайшим, поэтому в его холодильнике и нет ничего съедобного. Того и гляди, он отучится себя обслуживать.

Было странно думать, что на даче он никого не встретит. Не выйдет к воротам тетя Аня, с любимым котом Алмазиком на руках, дядя Петя не будет обнимать его в нижней гостиной. Нет никого, кому его приезд доставил бы радость. Иван знал каждый закуток обширного, отчасти заросшего лесом, участка. Родители приезжали туда каждую неделю, да и он, будучи в нежном возрасте, с удовольствием посещал и этот уголок леса, и сад, взлелеянный умелыми руками деда. После его смерти дача формально досталась младшему сыну Петру, но Илья Иванович и его семья по-прежнему занимали три комнаты на втором этаже и с удовольствием проводили на природе выходные.

Ехали почему-то долго: на дороге то и дело образовывались пробки. Охранники нервничали. Накануне не было ни слова сказано о поездке за город, поэтому сегодня утром был аврал, и кто-то не успел позавтракать, а Михаил вообще явился в джинсах – рабочий костюм оказался в химчистке, и получать его он должен был сегодня только после обеда. Да еще объект ведет себя странно: молчит, смотрит в окно, с документами не работает, по телефону переговоры не ведет, едет и все.

Иван ехал и думал. Размышления были вялыми, какими-то ватными, то и дело он терял нить мысли, поэтому и думалось скучно, и вообще, думать ни о чем не хотелось. Просто ехал и ехал. Хотя мысли, конечно, прыгали вокруг Ландышки. За что она его так? Сказала бы сразу, что ничего не будет, в смысле, никакой свадьбы и никакой долгой совместной жизни, он бы и не заморачивался. Сейчас бы, наверное, ухаживал изо всех сил за другой барышней. А то все время думает о ней, Ландышке. Что он сделал не так? Не уделял внимания? Уделял. Не дарил подарков? Дарил. Не любил? Сначала любил, причем с ума сходил, скучал, томился, звонил. Правда, в последнее время и не скучал, и не томился, и не звонил. Но, как честный человек, собирался жениться, и женился бы, если бы не все эти события вокруг его собственной особы. «Жучки» в квартире, конечно, наставила она. Больше некому. Яд в бутылки налила Лидка, практически сама призналась. Эта-то с какого боку тут? Зачем ей его травить? Он же всегда к ней относился хорошо: тоже подарки, правда, рангом ниже, чем Ландышке, но по Лидкиному уровню очень даже ничего. Лекарства опять же ее матери, тоже дорогие и, главное, не подделки какие-нибудь. Чем он перед ней провинился? Тем, что не стал ее любовником? Так это просто смешно.

Давным-давно, ему было лет двадцать, они оказались одни в пустой квартире. Она пришла к нему за какой-то безделицей: то ли за книгой по искусству, то ли за словарем, в общем, он уже не помнил. И почти с порога начала его «клеить», то есть намеренно открывать и без того оголенные коленки, облизывать губы розовым язычком, как-то «со значением» выпячивать грудь. Он, конечно, был еще совсем желторотиком, но суть ужимок сразу раскусил и, отводя ее руку, потянувшуюся к его волосам, тихонько сказал:

– Знаешь, у нас в квартире скрытая камера стоит. – Да ну ее! – попыталась продолжить она.

– Я сказал, камера, – твердо и серьезно возразил он.

Кажется, она так и ушла без книги, даже без обязательного чаепития из тонких фарфоровых чашек с дорогими конфетами. Обиделась? Наверное, обиделась. Но когда это было? Так давно, что уже и не помнилось. Интересно, что было бы, если бы он тогда уступил? Вот смешно, ведь «уступает» обычно женщина, а мужчина «настаивает». Ну, тут была другая ситуация, и он должен был «уступить». Она бы, наверное, сразу забеременела и начала его шантажировать? Ведь не зря же она выбрала именно этот день, наверное, подгадала к какому-то сроку? Ландыш все время высчитывала, когда «можно», пыталась вовлечь его в эту сложную арифметику, но он категорически не хотел в это вникать и решительно отказался. Интересно, если бы, правда, был ребенок, женился бы он или не женился? Лидка была забавная, иногда смешила его своими примитивными рассуждениями, иногда раздражала какой-то первобытной тупостью, но он ее не любил, она даже приятна ему не была. Просто жизнь столкнула их как-то на одной тропе, они встретились и пошли в одном направлении – два совершенно разных человека. Итак, Лидка. Где она взяла яд, понятно. Майор рассказал ему о таинственном Махове. Фамилия, конечно, вымышленная. Он такой же Махов, как Иван – Рюрик. Интересно, что этому Махову надо? Почему он решил Ивана непременно убить? Внебрачный папин сын? Или сын папиных братьев? И теперь он тешит себя мыслью о наследстве? Только недавно он думал так же о Лидке, а теперь еще один претендент появился.

– Иван Ильич, куда теперь? – водитель почти вывернул шею, а бодигард, сидевший на переднем сидении, что-то говорил в рацию, почти держа ее во рту.

– Сейчас направо, потом первый поворот налево. Дальше я покажу.

Наталья замечательно выспалась и теперь накрывала на стол. Вот и пригодилась праздничная скатерть, и столовые парадные приборы, и накрахмаленные салфетки, и тарелки с затейливым рисунком. Только както тоскливо было на душе. О чем она будет разговаривать с соседом по двору? Пока еще больно вспоминать о родителях, об Ольге. Витька, Витька Бабинцев…

Их дом был домом «образцового состояния». Даже табличка висела на торцевой стене. То есть в подъездах не курили, на подоконниках не валялись использованные шприцы, и пахло не кошками, а чистым домом, жареной картошкой и пирогами. Двор был таким же ухоженным. Качели покрашены в яркий солнечный цвет, растения политы и огорожены заборчиком из битого кирпича, скамейки перед подъездами целые, добротные, а бабульки на этих скамейках чистенькие и незлые. Во дворе была своя компания, состоящая из разнополых сверстников. Почему-то не считалось неприличным «дружить» с мальчиком из своего двора, поэтому все ходили гуртом. Играли в лапту, «чижика», прятки. Все это весело, радостно, с азартом. Летом, когда большинство ребят разъезжались в пионерские лагеря, двор пустел, становился непривычно тихим. Вот тогда на столе, на котором обычно проводились шахматно-шашечные турниры среди школьников младших классов, воцарялись доминошники. Мужчины выходили в трениках и стоптанных шлепанцах. Майки висели на тощих торсах, некоторые были в видавших виды кепках. Костяшками стучали о столешницу так, как будто заколачивали гвозди в гробы врагов. Даже такая будничная игра, как домино, вызывала целую бурю эмоций. Жены игравших наблюдали за баталиями с балконов, бдительно следя, чтобы на столе не появилась чекушка или, не дай Бог, пол-литра. Если вдруг такое случалось, самая зоркая непременно выскакивала во двор в халате, с бигуди в волосах, и орала благим матом до тех пор, пока не приходила помощь в лице остальных жен. Наталья не помнила случая, чтобы бутылка была выпита именно за доминошным столом. Где-то в другом месте, наверное, да, но не за домино.

Во дворе можно было получить ответы на все интересующие вопросы. Хозяйки списывали друг у друга кулинарные рецепты в толстые клеенчатые тетради, а дети друг у друга домашнее задание. Наталья помнила, как однажды Витина мама кормила ее обедом. Наталья тогда потеряла ключи от квартиры и мыкалась около входной двери в подъезде. Витькина мама, наверное, шла с работы, увидела ее и привела к себе. Натальина мама была на дежурстве, Витькина мама ей не дозвонились. А папа работал на секретном производстве, и его к телефону не звали. Тогда Витька вырвал из тетрадки по математике листочек и написал, что Наталья находится в квартире № 15, и, надев на шею шарф, быстро сбегал к Натальиной квартире и повесил записочку на дверь. Папа, перепуганный и озабоченный, забрал ее уже почти ночью. Он тогда чувствовал себя виноватым, что задержался, и Наталью за потерю ключей не отругал. Ведь сотовых телефонов тогда и в помине не было, а как-то жили. А вот, кстати, и телефон. Почему-то городской.

– Але!

Молчание.

– Говорите уже.

Опять молчание. Наталья положила трубку на рычаг и задумалась. Если бы не события последних дней, она бы внимания на молчащий телефон не обратила, но сейчас… Глупая, зачем она разъединилась? Во всех сериалах показывают, что надо удерживать вызов. Эх! Она быстро достала мобильник и набрала Алексея. Он ответил почти сразу:

– Что?

– Телефон. Городской. Я ответила, а там молчат. – Понятно. К телефону не подходить, дверь никому не открывать. Поняла?

– А Витька?

– Я сказал, никому.

Фу, как противно! Витька придет, а она ему не откроет. Надо хотя бы охрану предупредить, что ее дома нет. Витька, понятное дело, обидится. Любой бы обиделся!

Алексей испугался не на шутку. Кто ей звонит? Может быть, конечно, этот самый друг детства, как его? Да, Виктор Александрович Бабинцев, 35 лет, холост, проживает по адресу… А, вот. Врач перинатального центра. Специальность – анестезиолог-реаниматолог, кандидат медицинских наук, квалификационная категория высшая. Надо же, категория высшая. Интересно, у Натальи какая категория? Тоже высшая или другая? Надо спросить. А если это не он звонил? И почему молчал, если звонил? Оробел? Нет, это был кто-то другой, кто контролирует Наталью: дома она или нет. Для чего? Ах ты, горе! И почему он поддался на уговоры и не отправил ее в далекое далеко? Сейчас бы не трясся за нее каждую минуту. Конечно, ее «пасут» круглосуточно. Только вот самому ее охранять не получается – служба. И почему-то он никому не доверяет. Алексей взглянул на часы, висевшие напротив его стола. Четырнадцать часов двадцать шесть минут. Еще пять минут, и можно будет звонить экспертам, которые отслеживают все звонки на ее телефоны. Пять минут. Стрелка замерла намертво на черточке сразу за цифрой двадцать пять. Почему время так медленно идет? Все. Баста! Завтра, нет, сегодня вечером он ее куда-нибудь увезет, хоть к себе домой, лишь бы не оставалась в этой проклятой квартире.

Звонок оказался из телефона-автомата, который находился совсем рядом с домом Натальи. Быстро экспертов в будку и кинолога, может быть, собака возьмет след. К счастью, в телефонной будке после звонившего Наталье никого не было. Отпечатки пальцев – свежак, четкие. Эксперт сразу поехал к себе в лабораторию, обещал к вечеру результат. Собака Никитич вывела милиционеров из двора и потеряла след на троллейбусной остановке. Алексей сразу вспомнил Владимира Махова, который садился на троллейбус № 4 в сторону центра. Остановка была как раз эта. Если отпечатки пальцев есть в базе данных, к вечеру можно иметь фамилию, имя, год рождения и, если повезет, фотографию фигуранта.

Вадим задумчиво помешивал остывший кофе. Девушка стояла с подносом в руках и не решалась подойти. Мест, по обеденному времени, не было. На это, собственно, и рассчитывал Вадим. Он приветственно помахал ей рукой, приглашая к своему столику. Она, как будто в неуверенности, еще чуть потолклась со своим подносом и затем направилась в сторону Вадима. Он, как галантный кавалер, отодвинул для нее стул и помог освободить поднос от нехитрой еды.

– Что случилось? – спросила она.

Вадим замешкался с ответом, любуясь девушкой. Глупо, конечно, на что-то надеяться. У такой красавицы должен быть целый сонм поклонников. На что ей еще один?

– Анечка, меня зовут Вадим. Вчера, должно быть, Григорий Владимирович вам насчет меня звонил.

– Да, только я почему-то решила, что вы гораздо старше.

– Почему? – разочарованно протянул Вадим.

Она поменяла местами тарелки с салатом и вторым блюдом, и, взглянув на него как-то очень по-женски лукаво, ответила:

– Да ведь сам Григорий Владимирович уже очень пожилой, я и подумала, что вместо себя он оставит человека такого же возраста.

Он почему-то не нашелся, что ответить, покраснел, смутился в конец и закашлялся. Прокашлявшись, он попросил ее:

– Аня, мы можем встретиться сегодня после работы?

– Сегодня? Вообще-то, я хожу на подготовительные курсы в институт, но сегодня можно прогулять. Вы, наверное, не хотите нашу встречу афишировать?

– Не хочу, – признался он.

– Хорошо, тогда давайте в половине шестого около метро «Парк культуры» у выхода на кольцо.

Вадим прикинул: он успеет сейчас съездить в отделение, потом пообедает в кафе холдинга, потом еще раз, без назойливого Никиты Копысова, обойдет все помещения, особенно «понюхает» в бухгалтерии и как раз подъедет к половине шестого к «Парку культуры».

– Да, спасибо вам большое. А чем вы конкретно занимаетесь в секретариате, Анечка?

– Я? – она как будто даже удивилась. – Дел, конечно, много. Я отвечаю за обеспечение отделов информацией о совещаниях, переговорах, утренних летучках, собираю людей, которые заявлены, договариваюсь о прибытии на переговоры третьих лиц, ну и так далее. Работа не очень интересная, но хотя бы с живыми людьми. То есть я с ними по телефону общаюсь, чаще с секретаршами, конечно, – уточнила она серьезно, – но иногда и с самими боссами.

Она вообще говорила очень серьезно, покачивая при этом головой в такт словам. Вадим понял, что, если он не прекратит разговоры, она не поест, потому что она сидела совершенно прямо, держа руки на коленях, и не притронулась к еде.

– Все, Анечка, встречаемся вечером. Приятного аппетита.

Вадим кивнул – попрощался – и поспешно вышел из кафе.

Информация на первый день практически нулевая. Как использовать Аню Белову, он не придумал. Именно «использовать», как настоятельно рекомендовал ему вчера во время беседы Григорий Владимирович. Интересно, может быть, сам Масленников и есть убийца, а эту Аню он подсовывает ему по предварительному с ней сговору? И тогда получается, что они сообщники? И почему все решили, что Масленников ни при чем? Потому что работает давно? И что? Не личный друг, не родственник, вообще, никто. Мог обеспечить охрану владельцу холдинга? Мог, но не организовал. Встает вопрос: почему не организовал? Как получилось, что человека убили? Сейчас охрана у любой, даже мелкой «шишки». Хозяин был против? И что? Охранять человека можно незаметно. Он даже догадываться не будет, что его охраняют. И вообще, как он, обеспечивая безопасность предприятия, не знал о том, что рядом орудует вор? Это такое благодушие или непрофессионализм? Скорее всего, и то, и другое. Ведь он же нигде специально не обучался. Сейчас, чтобы стать бодигардом, надо пройти специальные курсы, на которых учат не только стрелять, но еще водить автомобиль в экстремальных условиях, оказывать первую помощь, работать со специальной следящей аппаратурой и многому другому. Наверное, какие-то начальные знания у Масленникова были, ведь охрану Ивана Горчакова он организовал грамотно. Но почему он допустил убийство своего прежнего нанимателя, все равно непонятно. И почему Иван оставил его на той же должности? И вдруг Вадима как обухом по голове ударило. Англия! Он же сегодня смывается за границу, а там его ищи-свищи. Этого нельзя допустить! Надо сейчас же звонить Алексею Николаевичу, пусть его задержат в аэропорту, в смысле, гражданина Масленникова, а не Алексея Николаевича. Как это они не подумали? Его нельзя из поля зрения упускать. Может смыться и…

– Товарищ майор, это старший лейтенант Игнатьев. – Что случилось?

– Товарищ майор, я предлагаю задержать в аэропорту гражданина Масленникова.

– Есть на него что-то?

– Ничего нового нет, но я считаю, что выпускать его из страны нельзя.

– Выпустили уже.

– И что теперь делать? Может быть, сразу с Интерполом связаться?

– Зайди ко мне, когда сможешь. Ты вообще откуда звонишь?

– Я в машине сижу, собрался в отделение заехать. – Вот и заезжай.

Надо было Вадима во все тонкости операции посветить, а то он выводов наделает… Даже жарко стало. Алексей аккуратно повесил на спинку стула пиджак «не совсем нового» костюма. Так, еще раз просмотреть распечатки Фомина. Значит, закупки сырья осуществлялись у трех уважаемых и стабильно работающих на рынке поставщиков. Все в рамках закона. Хотя по бумагам надо бы привлечь ОБЭП. Каждый должен ловить своих преступников: Алексей – убийц, обэпщики – жуликов. Дальше сырье уходило на склад, откуда поступало в цеха. Все учтено строго по граммам и каратам: золото – по граммам, камни – по каратам. А потом все это богатство превращается в роскошь для избранных. Вот расчет камней для гарнитура «Весенняя капель». Ух ты! Голубой сапфир, платина, бриллианты. Стоимость работы. Все с пятью нулями в условных единицах. Так, а тут расчеты почему-то в рублях. И еще в рублях, а тут опять в у.е. Интересно, почему? Каждый лист подписан главным бухгалтером и самим Петром Горчаковым. Конечно, это копии, хорошо бы взглянуть на оригиналы. Как участковый милиционер смог достать эти документы, наверное, уже никто никогда не узнает. Спросить об этой странности с валютной чехардой можно и нужно у главного бухгалтера. Как же его? Ага, вот. Мельников Николай Петрович – финансовый директор. То есть бухгалтера, как такового, нет, а есть финансовый директор. Интересно, а юрист у них в штате есть? Алексей полистал бумаги, внимательно вглядываясь в текст. Да, есть такой – Южный Иван Ефимович. Что-то такое про этого самого Южного он уже слышал. Кажется, горничная Маша, нет, не горничная, а повариха. Как там Наталья? Около ее подъезда на скамеечке уже полчаса бдит Миша Некрасов. Двадцать минут назад к дому подгреб интеллигентного вида мужчина с цветочками и портфелем, был идентифицирован как гражданин Бабинцев, отведен в сторонку и отправлен восвояси с уверением в совершеннейшем почтении. А вечером будет проведена секретная операция «Эвакуация», Алексей так решил – и точка.

Сад на даче был какой-то неживой. Многолетние цветы на некогда ухоженных аллейках еще пытались как-то разноцветить эту унылость, но безуспешно. Солнце ярко и празднично светило, но, кажется, еще больше усугубляло удрученность Ивана. Зачем он сюда поехал? Решение разобраться во всем самому пришло к нему ночью, практически во сне. Он впервые со дня похорон как-то осмысленно обо всем подумал. Кто мог приехать на дачу, зайти на участок и отравить вино в бутылке? Кто в день его, Ивана, приезда в Москву мог убить участкового милиционера у квартиры, доставшейся ему, Ивану, в наследство? Кто, уже в самой квартире, убил неизвестно как попавшего внутрь охранника Михаила? Зачем Лидка отравила его спиртные напитки, а Ландыш утыкала его дом подслушивающими устройствами? Кто в день похорон выбежал, если верить словам Натальи, из кабинета дяди, и куда делся альбом с фотографиями уникальных ювелирных изделий? Что за странный ухажер был у Лидки и почему он пропал? Или она по-прежнему с ним встречается? Да, еще же был наемный убийца-телефонист, которого наняла женщина. Кто эта женщина: Ландыш? Лидка? Наталья? Вообще не известная ему дама? Кто?

Он стоял на крыльце дома и не решался войти. Ключи он взял сегодня из ящика маминой тумбочки. Они всегда там лежали. Теперь он сжимал колечко связки в кулаке и никак не мог себя заставить вытащить руку из кармана. Один из охранников, видимо, решив, что он забыл ключи дома, предложил:

– Иван Ильич, разрешите, ребята откроют. Замок тут пустяковый, мы потом другой поставим. И заборчик надо бы, и газон в порядок. Садовника надо, – заключил он.

Иван достал ключи и покрутил ими в воздухе. Охранник понял это как предложение осмотреть дом, взял связку, повертел ее в руках, пристраивая ключи к скважинам, и решительно отворил дверь. На Ивана пахнуло сначала нежилью, а потом чем-то родным. Какой-то знакомый с детства запах – то ли сушеной травы, то ли каких-то духов. Он осторожно шагнул внутрь. Как он мог все это забыть в своей загранице? А ведь забыл! Тесноватая прихожая – сенцы – с деревянной вешалкой, выкрашенной в темно-коричневый цвет, притулившийся к стене колченогий стул. Сколько лет этому стулу? Помнится, Иван упал с него как раз в тот момент, когда лез за книгой, которую не мог достать с полки. Тогда и подломилась ножка стула. И выбросить жалко, и в комнатах держать нельзя. Вот и приспособили его в сени. Интересно, что это была за книга? Наверное, что-нибудь запрещенное, иначе она не стояла бы так высоко. Или, может быть, ценная или редкая? Или дедова, очень нужная? Теперь и не вспомнишь. А в гостиной все было, как при тете Ане. В этом кресле она любила сидеть вечерами, выносила его на веранду, садилась лицом на закат и смотрела вдаль на лес за рекой, на уходящий день, на огненный солнечный диск, уплывающий за горизонт. В эти минуты ее никто не тревожил, все обходили веранду стороной. Да и вообще, все в семье уважали суверенность индивидуального пространства. Дача была этому хорошим примером. Иногда в выходные дни Иван мог не встретить на участке никого – домочадцы разбредались по своим любимым уголкам и встречались только за обедом. Это было Ивану на руку. Он бродил по участку, присаживался на скамейки, которые смастерил дед, читал, учил уроки и размышлял. Иногда откуда-то издалека доносились звуки проезжающего поезда, и оказывалось, что мир где-то рядом, а Иван думал, что он одинединственный на всем белом свете.

Так, надо сосредоточиться на том, зачем он, собственно, приехал. Воспоминания пусть пока подождут своего часа. Гостиная. Старинная мебель, тяжелые гардины – стиль деда. Следующая комната – столовая. Эта посветлее. Огромный стол, вокруг него 12 венских стульев. На столе – ваза, обычно с цветами, сейчас, конечно, пустая. Иван машинально заглянул в вазу. На дне лежала какая-то бумажка – тетрадный формат, сложенный вчетверо, – то ли квитанция, то ли записка. Почему-то Иван не смог взять эту бумагу при охраннике, который постоянно находился за его спиной. Куда бы его отослать?

– Э, – он вдруг понял, что не знает, как зовут его бодигардов.

– Антон, – подсказал догадливый охранник.

– Да, Антон, – обрадовался Иван, – раздобудьте где-нибудь воды, пожалуйста. Пить очень хочется. Кстати, во дворе есть колодец.

– Да я сейчас минералки из бара принесу, – ответил Антон, направляясь к двери.

Иван воровато оглянулся, быстро перевернул и потряс вазу, и из нее выпала бумага. Точно, записка. Читать некогда, потому что возвращается Антон с бутылкой минеральной воды и пластиковым стаканом. Пить не хотелось, поэтому Иван откупорил бутылку и как бы в задумчивости «забыл» про нее. Не тут-то было. Бдительный Антон налил воду в стакан и поднес Ивану. Тот, мысленно чертыхаясь, отпил чуть-чуть и поставил, опять как бы в задумчивости, стакан на стол. Что делать дальше? Что он вообще ищет? В детективных сериалах обычно ищут улики. В чем он может уличить своих родных? Он уже напридумывал себе несуществующих братьев и сестер, которые алчно претендовали на наследство. Так, тут он больше ничего не найдет, надо пройти в комнату тети Ани. Кстати, проводили на даче обыск или нет? Если проводили, то нашли что-нибудь или опять же нет? А если не проводили, то почему?

В тетиной комнате он оказался, пожалуй, впервые. Наверное, такими были светлицы у царевен. Кровать у стены покрыта светло-желтым покрывалом в цветочек более темного тона, шторы тоже светло-желтые, но другого оттенка. На стенах – яркие фотографии роз из сада и портреты самой Анны Дмитриевны и Петра Ивановича – не парадные, а какие-то домашние. У противоположной стены – письменный стол, на нем книги, газеты, фотография в веселенькой рамке – Иван в черном смокинге. Где же это он снимался? Лет ему тут около двадцати пяти, а он вон как одет. Стало быть, это, наверное, какое-то официальное мероприятие. Только почему у него такая довольная рожа? Вспомнил! Это свадьба Васьки и Танюши, он был свидетелем и, конечно, нарядился. Василий, кстати, тоже был очень хорош, о Татьяне и говорить нечего. Классная была свадьба – веселая, громкая, с приколами и похищением невесты. Конечно же, все обошлось, невесту вернули, жениха все дружно отругали, потому что невесту искать он и не собирался, а собирался наконец поесть. Они с Иваном только присели за краешек стола и приступили к распитию шампанского, как на них налетели Танькины подружки и запричитали, что невеста неизвестно где, а они и в ус не дуют. Василий, пережевывая какой-то лакомый кусочек, промычал в ответ что-то вроде «замерзнет – вернется», а Иван горестно покачал головой и изрек: «Ай-яй-яй!». Подружек это почему-то развеселило, но попыток включить жениха в свою обязательную игру они не оставили и продолжали кручиниться с прежним старанием. Надо же, что вспоминается при взгляде на старую фотографию. Да, свадьба.

Письменный стол был старинным, с массивной столешницей и выдвижными ящиками по обеим сторонам. Иван начал их по очереди выдвигать. В верхнем ящике лежали какие-то документы, квитанции, записная книжка с рецептами, видимо, вкусных блюд, телефонный справочник. Средний ящик справа не открылся, в нижнем Иван нашел два альбома с фотографиями родственников и знакомых. В основном, были, конечно же, родные лица. Вот Глеб Иванович – старший папин брат – с женой в сквере около Большого театра, видимо, перед спектаклем. Вот его родители – папа во фраке, мама в длинном бальном платье. Где это они? Мама совсем молодая, почти юная, папа значительно старше, смотрит на маму с нежностью. А она улыбается своей очаровательной улыбкой и счастлива, и молода, и знает об этом. Их можно принять за отца и дочь. Кстати, так часто бывало. Когда они гуляли все вместе где-нибудь в парке, всегда находился кто-то, кто говорил папе: «Какие у вас прелестные дети», – имея в виду Ивана с мамой. Одна фотография не была вставлена в ячейку, а просто лежала между листами. Видимо, это Кремль, Президент вручает… что? Непонятно, явно не орден, грамоту, что ли? Или не грамоту? Какая-то бумага в руках Глеба Ивановича, президент пожимает ему руку. То есть, президент передал бумагу или, наоборот, Глеб Иванович готовится передать ее президенту? А потом – парадный портрет вдвоем на фоне знамени России. Красиво, торжественно, суперофициально. Оба с улыбками, но у дяди Глеба тревожно напряженные глаза. Почему Иван не знал об этом визите в Кремль? Что он вообще знал о своих родных? Что-то очень часто возникает этот вопрос: что он о ком-то или чем-то знает? Наверное, он слишком занят своей персоной, своей карьерой, в общем, собой, любимым и единственным. Фу, как неприятно. Именно поэтому он и не узнал Наталью в магазине! Как глупо и…

– Иван Ильич, у вас телефон звонит, – Антон осторожно трогал его за рукав.

Он вздрогнул, судорожно схватил телефон, пытаясь сдвинуть крышечку. Наконец, это удалось.

– Слушаю!

– Иван, это я. – Кто – я?

– Ландыш, – явно с недоумением уточнила бывшая невеста.

– Слушаю, – повторил он.

– Иван, нам надо срочно встретиться и поговорить. – Мы уже пытались поговорить, но почему-то у нас не получилось.

– Ах, тогда? – Ландыш, как бы смущаясь, сделала паузу, потом заговорила снова. – Когда мы встретимся? Мне очень надо.

– Зачем нам встречаться?

– Я хочу тебе о чем-то рассказать.

– О том, что ты выходишь замуж за Мусалимова? Третьей женой?

– Второй, – машинально поправила она, – да при чем тут это?

– Так замуж ты все-таки выходишь?

– Ну да, – сказала она решительно, – да, выхожу. И что?

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем тогда нам встречаться?

– Ну, я думала, тебе будет интересно знать, почему я тебя бросаю.

Иван больше не мог этого слышать. Он решительно выключил телефон. Вообще, надо поставить запрет на ее вызовы. Он помотал головой и увидел, что охранник Антон старательно разглядывает узор на ковре. Фу, стыд какой! Он же все слышал! Пора привыкать к тому, что все его передвижения и разговоры контролируются. Собственно, и привыкать-то не к чему: он же дипломат, просто расслабился на отдыхе, пора взять себя в руки.

Иван продолжил прерванные поиски неизвестно чего. Альбомы он решил забрать с собой, нечего им тут лежать. Не давал покоя средний ящик справа. Как бы его открыть? Где может лежать ключ? Он еще и еще раз просмотрел содержимое остальных ящиков. Так. Рецепты, узоры вышивки, старые счета, тетрадка и записями расходов, жестяная коробочка из-под чая, внутри иголки, наперсток, швейные булавки. Все не то. Ага, еще есть прикроватная тумбочка, такая же, как у мамы. Ну конечно! В шкатулочке, на красном бархате, лежало три маленьких ключика, один из которых подошел к нужному замку. То, что он увидел, заставило его сердце биться с утроенной силой. Во-первых, это были малюсенькие носочки, такие маленькие, что Ивану они сначала показались кукольными. «Чьи это»? – подумал было он, но сразу сообразил, что и носочки, и чепчик, последовавший за ними, его собственные. Там же лежал маленький крестик и крестильная свеча. Странно, почему это все хранилось у тети Ани, а не у мамы? И тут он понял. Дед был воинствующим атеистом и не верил ни во что, кроме человеческого разума. Наверное, Ивана окрестили тайно, когда он был совсем маленьким. И по той же причине и крестик, и свеча остались в доме его крестной матери. Иван уже не сомневался в том, что именно тетя Аня была его крестной. Господи, что за конспираторши были его мама и тетя! Ведь дед давно умер, могли бы рассказать Ивану обо всем, но нет: свято хранили тайну. Или не его эти вещички? Тогда он бы знал. Впрочем, он уяснил уже, что знал о семье очень немного.

Братья дружили, хотя были очень разными. Дядя Глеб – немногословный, всегда погруженный в себя, кажется, и не замечал Ивана, но позже, когда он уехал в свою заграницу, как оказалось, навсегда, Ивану стало его не хватать. Он искал с ним встречи, часто звонил на его домашний, а потом мобильный телефон. Разговаривали они неизменно по-английски, и Ивану казалось, что Глеб Иванович таким способом отрекается от России. Он стал очень богатым человеком, когда получил какую-то серьезную премию за открытие математической модели какого-то суперсложного физического явления. Половину денег он сразу перевел на счет своей жены, а свою половину поделил на три части: каждому брату поровну. Теперь его уже нет в живых, на его могиле в пригороде Вашингтона Иван был один раз, два года тому назад, когда в составе делегации России приезжал на какой-то международный форум.

Дядя Петя, Петруша, как звали его родные, был, наоборот, очень близок Ивану. Он играл с ним в раннем детстве, именно он научил его кататься на двухколесном велосипеде и не бояться воды. Он встречал его из школы, когда родители были заняты. Он был таким привычным, что Иван его не стеснялся, как стеснялся, скажем, Глеба Ивановича. Как давно это было! Однажды он вдруг решился и познакомил дядю Петю с Ландышкой. По сдержанной реакции родственника Иван понял, что с тетей Аней девушку знакомить не надо. Дня через два Петр Иванович как бы невзначай пробормотал, что жениться надо на представительницах своей этнической группы или хотя бы на единомышленницах. Что такое он углядел в Ландышке, что привело его к такому глобальному выводу, Иван спросить не решился и теперь уже никогда не узнает.

Кроме крестильных вещей, на дне ящика оказалась толстая тетрадка в клеточку, заполненная четким почерком тети Ани. Дневник? Эту тетрадку Иван тоже решил забрать с собой. Вот и все, пожалуй. Надо уезжать. Потом он приедет сюда на несколько дней, чтобы побыть наедине со своей памятью. А пока…

– Давай, собирайся! Только все самое необходимое с собой. Уезжаем ненадолго, я тебе обещаю.

– Никуда я не поеду. Ты что, с ума сошел, что ли? Давай тогда я к Толе поеду. Подумай сам, как я в твоей квартире жить буду? У тебя сколько комнат? А ванная гостевая есть?

– Никаких гостевых комнат и санузлов у меня нет, но я тебя уверяю, что ты будешь устроена нормально, с удобствами. Да что я тебя уговариваю? – вдруг взвился Алексей. – Ты поедешь или нет?

Наталья испугалась: он ведь сейчас возьмет и бросит ее тут одну. Ну хорошо. Предположим, она позвонит Толе, он пришлет охрану. В прихожей сядет мужик с автоматом, еще двое, нет, трое, встанут перед ее дверью на лестничной площадке, а один, самый шустрый, устроится на крыше соседней высотки. А потом ей надо будет в магазин за продуктами, и ее пристрелят гденибудь у кассы.

– Еду.

– Вот и хорошо, – сказал он совершенно мирным тоном, – давай я тебе помогу собраться. И подумай, с каким заболеванием тебе лучше смыться на больничный.

– Да я здоровая как лось. И график уже составлен, и мне с Машкой подежурить очень хочется послезавтра. Может, не надо на больничный?

Он развел руками:

– Тогда за границу.

– Ладно, заболею вирусной, хотя, – она с надеждой вцепилась в свое озарение, – кто мне больничный даст, если я совершенно здорова?

– Ты, главное, паспорт не забудь, – уже понимая, что она согласилась поехать с ним, сказал Алексей.

В его квартире пахло старыми вещами, книгами, немножко цветами. Запах был знакомый, только Наталья никак не могла вспомнить, откуда она его знает. Алексей все суетился на кухне с кастрюльками и контейнерами с едой, которую они забрали из ее холодильника. А Наталья неторопливо вглядывалась в его жизнь. Старая мебель. Вот такой же сервант стоял в их свердловской квартире. Надо же, и стол-книга такой же, как был у них дома. Книги в книжном шкафу, за стеклом – Диккенс, Голсуорси, Чехов, Пелевин – такой вот изыск. На стене – женский портрет. Красивая, просто одетая, совсем молодая женщина с большими, как у Алексея, глазами.

– Это моя мама.

Надо же, она засмотрелась и не услышала, как он подошел.

– Я догадалась.

– Она погибла в свой день рождения.

– Как? – не то спросила, не то выдохнула Наталья. – Пьяный водитель, – тоже выдохнул Алексей и отвернулся.

Наталья тихонько прикоснулась к его плечу:

– Ты прости, я не знала.

– Знаешь, я уже почти привык. Только иногда что-то такое подступает к горлу, с чем я справиться не могу, вот как сейчас. Это ты меня прости.

Он помолчал, потом повертел головой, отгоняя то, что накатило, и уже вполне бодро сказал:

– Сейчас будем ужинать, потом на горшок и спать. Алексей с опаской посмотрел на нее. Как она с его горшечным юмором, ничего или приужахнулась? Вроде ничего. Но вообще-то, надо последить за лексикой: милицейский сленг с такой девушкой неуместен.

Чтобы как-то сгладить впечатление от оговорки, он быстренько ретировался к своим кастрюлькам, а Наталья моментально засмеялась. Она сразу заметила этот «горшок», но решила не подавать виду. А он смутился, правда, смутился, прямо как мальчишка.

Кроме женского портрета, на стене были еще фотографии пожилого мужчины в форме подполковника авиации и тоже пожилой женщины в светлом платье с букетом цветов. Цветы она держала как-то боком. Видимо, букет был только что вынут из вазы, и она боялась, что вода накапает на платье.

– Это мои бабушка и дедушка, – опять материализовался Алексей, – они умерли.

– Ты прямо как приведение, – засмеялась Наталья. – Ужин на столе, – словно оправдываясь, объявил Алексей.

Кухня была большой, как в домах довоенной постройки, метров двадцать. Такого количества бытовой техники, как у Натальи, не было, зато были цветы в горшках и вазонах. Они стояли и на подоконнике, и на специальной этажерке, и просто на полу. Посуда самая простая, зато перед приборами стояли коньячные бокалы, а сам коньяк в бутылке с затейливой этикеткой гордо возвышался в самом центре стола.

– Или ты будешь вино? – спросил Алексей, наливая коньяк в Натальин бокал.

– Я вообще пить не буду.

– Никто пить не будет, все будут отмечать новоселье, – весело парировал Алексей, доставая из холодильника тарелочку с нарезанным тонкими дольками лимоном.

– Ты знаешь, мне почему-то не хочется ничего отмечать. Я у тебя в гостях вынужденно, боюсь, мои братья меня не поймут.

– Ерунда, – сказал он твердо, – с Анатолием Дмитриевичем я сегодня встречался, ситуацию обрисовал, он и не возражал совсем. И потом, – он хитренько прищурился, – ему, кажется, вообще не до нас: у него в машине сидела подруга твоя, Мария Викторовна Егорова.

– Машка? – удивилась Наталья.

– Мария Викторовна Егорова, – подтвердил Алексей. – Так что давай по чуть-чуть, а то я за последнюю неделю совсем остатки нервов растерял.

Коньяк Наталья не пила никогда, вкуса его не знала, а уж крепости – тем более. Так что решилась только на один малюсенький глоток. И сразу почувствовала, как прокатывает по пищеводу теплая волна и как уходит напряжение последних дней. Стало тепло и спокойно, но она сразу решила, что больше пить не будет, а то еще опьянеет с непривычки. А Алексей неторопливо отхлебывал из бокала напиток, держал его во рту, смакуя, прислушиваясь к своим ощущениям. Ели блинчики с мясом, потом еще пили чай с баранками, которые нашлись в старинном резном буфете. И опять, как в первый день, когда оказались одни на ее территории, не знали, куда девать глаза, как держать руки, чтобы случайно не коснуться руки своего визави, о чем говорить, чтобы не выдать волнения. Пора было ложиться спать, но ни один из них не решался нарушить это хрупкое равновесие. К счастью, у Натальи зазвонил телефон. Она облегченно вздохнула и ответила. Звонила, конечно, Машка:

– Наташ, ты где? Ты можешь говорить? С тобой все в порядке?

– А ты где?

Алексей встал из-за стола и принялся усердно собирать посуду, всем своим видом демонстрируя, что ничего не слышит и слышать не хочет.

– Я тут, – конечно, Машка в своем репертуаре. – А я тут.

– Где – тут? Ты же не дома. Я тебе на домашний звонила, а ты трубку не берешь. Ты где?

И тут Наталья увидела, что Алексей делает ей какието таинственные знаки, которые, видимо, должны обозначать, что ей не надо говорить, что она в его квартире.

– Я тебе не могу сказать, где я, только я в полной безопасности. В общем, потом поговорим. Ладно?

– Угу, – как-то грустно согласилась Машка, – тогда пока. Ты звони, когда сможешь.

– Хорошо, подруга, не обижайся.

– А почему я Машке не должна говорить, где я? – спросила Наталья сразу, как только нажала на трубке «отбой». – Я что, ставлю тебя в сложное положение?

Алексей громко засмеялся:

– Ну ты даешь, – с трудом выговорил он сквозь смех, – «в сложное положение». Да у меня все время какое-то положение: сложное и суперсложное. Дело не в этом. Я, конечно, подозреваю, что наш убийца – не член якудза и не австралийский шпион, но осторожность не помешает. Завтра я куплю тебе другую симку на подставное лицо, и тогда твой номер телефона будет неизвестен врагам.

– А сейчас он известен? – испугалась Наталья.

– Повторяю, наш убийца, скорее всего, не оснащен специальной аппаратурой, но, кто его знает, поэтому ты со своего телефона вообще сегодня звонить не будешь. Если тебе позарез надо, звони с моего, домашнего. Он точно не прослушивается, за этим постоянно следят специальные люди.

– Да не надо мне никуда звонить. Если только Полине.

– И Полине не надо, времени-то уже почти полночь, она спит давно.

Конечно, Полина спит, только так хочется ее обнять, прижать к себе, вдохнуть ее запах. Скорее бы вся эта шпионско-уголовная канитель закончилась. – Пойдемка, я тебе постелил, спать пора, – Алексей слегка наклонился над Натальей, внимательно всматриваясь в ее лицо, – а то устала, вон круги под глазами.

– А ты где ляжешь?

– Я в бабушкину комнату пойду, а ты в моей устроишься.

– А давай я в бабушкину комнату пойду, а ты останешься в своей.

– Нет, я уже все вещи свои перетащил, которые понадобятся, да и тебе удобнее будет. Я встану рано, и, если ты будешь спать в той комнате, то можешь от моей ходьбы проснуться, а в моей каморке тебе будет спокойно. Ключи я заберу с собой, чтобы у тебя не было никаких соблазнов, прийти постараюсь пораньше. Телевизор есть, книги, опять же, газеты, правда, старые, так что соскучиться не успеешь. А там, глядишь, мы и злодея нашего поймаем.

Весь этот монолог Алексей проговаривал на ходу, осторожно подталкивая Наталью к двери в ее комнату. Постель уже была застелена свежим бельем, и Наталья вдруг поняла, что, если сию минуту не ляжет, то уснет прямо стоя. Но все же заставила себя переодеться, умыться и почистить зубы. Когда она выходила из ванной, в комнате напротив еще горел свет – Алексей работал.

В записке, которую Иван вытряхнул из вазы, было написано прямым дядиным почерком: «Анюточка, не надо ничего предпринимать, она сейчас уйдет, и я тебе все объясню». Ни даты, ни времени, ни кто такая «она». Интересно, успел дядя Петя что-то объяснить тете Ане или не успел? И когда была написана записка, в день убийства или гораздо раньше? Может быть, она вообще никакого отношения к убийству не имеет. А если вдруг имеет? Для этого надо поскорее прочитать тетин дневник, может быть, там есть какие-то сведения, касающиеся этой записки. А еще надо завтра съездить в офис и зайти в хранилище, посмотреть на тетины украшения. Кстати, взять с собой, что ли, майора? Или ему некогда? Или Василия попросить, тем более что это он об украшениях напомнил? Да, лучше Василия. Или все-таки майора? Наверное, майора. А сегодняшний день прошел как-то бестолково. Полдня он пробыл на даче, потом очень долго ехал в город. Хотелось есть, и он думал, что, как только доберется до места, сейчас же отправится в буфет и съест суп, какую-нибудь котлету с макаронами и выпьет два стакана компота. Но, когда прибыли в офис, оказалось, что уже конец рабочего дня, и кафе закрыто, а половины сотрудников нет на месте – кто в торговых точках, кто встречается с заказчиками, а кто – с поставщиками. Интересно, при дяде так же было, или дисциплина все-таки держалась? Правда, в мастерских все были на рабочих местах. Вообще, Иван уже бывал с дядей Петей в его мастерской и видел, как он делал на заказ какое-то очень мудреное кольцо. Но тогда ему, честно говоря, было неинтересно. Сегодня тоже было, пожалуй, неинтересно, но надо было, хотя бы издали, познакомиться с производством. Цеха, или, правильнее сказать, мастерские, были длинными и светлыми с большими чистыми окнами. Столы-верстаки, стояли вдоль стен на расстоянии примерно в метре друг от друга. У столов сидели на вращающихся стульях мастераювелиры. У каждого на планшете был прикреплен рисунок, изображающий то украшение, которое должно было появиться на свет после распилки, шлифовки, огранки, помещения камня в оправу из золота или платины. Около одного стола Иван остановился. Мастер, вернее, мастерица, склонилась над брошью в виде розы из тонкой золотой проволоки. Она как раз помещала в сердцевину цветка бриллиант чистейшей воды и внимательно вглядывалась в камень, примериваясь, как лучше его присадить в подготовленное ложе. Иван залюбовался брошью. Какая тонкая работа, какие камни! Вокруг бриллианта уже сияли розовые рубины, россыпью окаймляя центральные лепестки. Да уж, красота. Интересно, сколько это великолепие может стоить? Он подошел поближе к мастерице и заговорил с ней:

– Добрый день, какую красоту вы сделали! Я искренне восхищен. Вы знаете, сколько эта брошь стоит?

Она сняла очки и оказалась совсем молодой женщиной.

– Не знаю, дорого, наверное. Нам не говорят. – А сколько вы лично получите за эту работу?

– У нас зарплата хорошая, не жалуемся. В нашей фирме мы получаем больше, чем на государственных предприятиях. Правда, говорят, что нас продавать собираются какому-то Муслиму. Что за Муслим такой, вы не знаете? Не чечен? А как он будет платить?

– Не знаю никакого Муслима, – Иван повертел головой, как будто пытался отыскать в цеху этого самого Муслима, – вроде бы никто никому ничего продавать не собирается.

– А вы откуда знаете? Вон, говорят, новый хозяин за границей живет, ему этот бизнес (она сказала: бизнЕс) не нужен, а нужны живые деньги, вот он и собирается все продать. Да нет, никто ничего продавать не будет, я точно знаю, я друг нового хозяина.

– Так вы тогда ему скажите, чтобы не продавал, – она подтолкнула его под бок по-дружески, – мы бы дальше тут работали, красоту бы делали, ювелирка сейчас в цене.

– Обязательно скажу. Ну, до свидания, спасибо. – И вам тоже спасибо.

Все это было странно. Какие-то слухи, какой-то Муслим. Что за бред? Завтра же надо поговорить с финансовым директором. Сегодня он, как ему сообщили, в банке. Кстати, а какой банк? Вот еще морока, надо, наверное, и в финансах как-то разбираться. И тут его осенило: есть же, есть знакомый банкир, брат Натальи Сергеевны. И замечательно, появился повод для телефонного звонка. Конечно, у Ивана есть визитка и самого господина банкира, но почему бы не воспользоваться случаем и не позвонить Наталье? Или лучше заехать и повидаться по-соседски. Правда, когда он доберется, будет уже поздно, да и господин майор, наверное, там. Интересно, у них отношения или нет? А если уже отношения? Да, надо где-то поесть, сегодня целый день без обеда, даже без завтрака. Так можно и гастрит заработать.

 

6 мая, среда

Алексей прислушивался к звукам спящей квартиры. Странное было чувство. В его доме ночует молодая красивая женщина, а он испытывает только бесконечную нежность. Наверное, все дело в поведении этой самой женщины, которая никоим образом его не провоцирует, а ведет себя в высшей степени целомудренно. У себя дома он чувствовал себя свободнее, должно быть, стены помогают. В ее квартире тоже было ничего, но он все время контролировал себя: то ли говорит, так ли себя ведет, не вторгается ли в запретную территорию ее существования. Сейчас они поменялись ролями. Она, конечно же, испытывает неудобство, но деваться ей некуда, поэтому и согласилась поехать к нему. Вообще-то, проще было отправить ее к брату. Дом элитный, охрана круглые сутки, мышь не проскочит, но он так за нее боялся, что никому не мог доверять. Может быть, это и есть любовь? Не то мутное, как болото, вожделение, которое он испытывал к бывшей жене, а вот эта прозрачная нежность и постоянный страх – как бы чего не случилось. Должно быть, так любят детей. Тишина в доме прерывалась только звуками, доносившимися из открытой форточки. Во дворе тихо переговаривались соседские подростки. Мальчишки выросли как-то незаметно, ведь совсем недавно, кажется, пошли в первый класс. А теперь, смотри-ка, судя по доносившимся репликам, водили барышень в кино. У всех жизнь, как жизнь – дети подрастают, жены дома ждут, а он должен преступников ловить. Ну, ничего. Вот этого убийцу поймает и сделает Наталье предложение. И дочка сразу появится – Полина Алексеевна Пронина. Он же ее сразу усыновит, как только они с Натальей поженятся. Наверное, свадьбу надо будет играть. В ресторане. Господи, размечтался. А почему нет? Только бы он Наталье так же нравился, как она ему. Наверное, даже ее братья не будут против их брака, хотя, может быть, им нужен кто-нибудь побогаче. Ладно, с этим потом, а пока – за дело.

Значит, получается какая-то чехарда с накладными: то одна валюта, то другая. А если дело в этом? Ведь можно сыграть на разнице курсов, то есть на том, что доллар стоит в тридцать раз дороже рубля. Значит, если в счете, скажем, стояло пять тысяч рублей, а рубли таинственным образом превратить в пять тысяч долларов, то рублей будет уже сто пятьдесят тысяч. Сто пятьдесят тысяч минус пять тысяч рублей равняется, равняется… бешеные деньги. Ну а повторив операцию несколько раз, получим искомые миллионы. Так, теперь про таинственного Махова. Надо еще раз допросить Лидию Машкову, ведь наверняка знает больше, чем говорит. Завтра ей к следователю, вот и надо вместе с ней напроситься. И почему не позвонил Вадим? Времени всего ноль сорок. Надо звонить самому.

– Вадим!

– Слушаю, товарищ майор! – Расслабься, не на параде.

– Хорошо, Алексей Николаевич. Слушаю.

– Ты почему не позвонил? Что-нибудь нарыл? На том конце озадаченно замолчали. – Ты меня слышишь, Вадим?

– Слышу, конечно. Просто я в курсе ваших непростых обстоятельств и стеснялся звонить – вдруг не вовремя. А так, нарыл, конечно, но пока немного.

Алексей шепотом взревел:

– Ты с ума сошел, что ли? Какие обстоятельства? Рехнулись все…

– Ну, в общем, – поспешно, не давая втянуть себя в дискуссию по поводу душевного здоровья, начал Вадим, – в холдинге сейчас хозяйствует юрист Южный Иван Ефимович. Почему именно он, непонятно. Потому, что логически начальником должен быть никак не Южный, а Флеров Василий Павлович, или, на худой конец, Мельников Николай Петрович – финансовый директор.

– Знаешь, чего я не понял? – прервал подчиненного Алексей. – А у них экономиста нет, что ли? Я его в списках не нашел.

– Почему нет? – удивился Вадим. – Есть – Виктория Эдгардовна. Я пока с персоналом не знаком, завтра будет общее совещание, тогда посмотрю на всех. Общее впечатление пока складывается какое-то странное: владельца убили, наследник в права не вступил, а люди работают и, кажется, даже в распри не вступают. Вроде бы все хорошо. Но! – Вадим сделал паузу, и Алексей представил его с поднятой кверху ладонью – характерным жестом призыва к вниманию. Между тем, Вадим продолжил: – У меня там все время было ощущение, что готовится еще какая-то гадость. Даже не знаю, почему. Интуиция, что ли. И люди неспокойны. Ходят какие-то слухи, что наследник будет холдинг продавать, причем не кому-нибудь, а Мусалимову. Вот все и трясутся: что там дальше будет. Я с девушкой одной встречался, – в голосе Вадима послышались нотки смущения, – из секретариата, – пояснил он для чего-то, – так вот она утверждает, что за последние месяцы среди клиентов холдинга появилось слишком много кавказцев. Само по себе это ни о чем не говорило бы, если бы она, со слов Анны Дмитриевны, не знала, что незадолго перед их гибелью Петру Ивановичу приходилось сражаться с Мусалимовым, который положил глаз на холдинг. Мусалимов предлагал супругам большие деньги, но хозяин наотрез отказался продавать предприятие. Мусалимов, говорят, отступил, но мы-то знаем, какая это хитрая и коварная лиса. Так что вот еще одна версия.

– Еще что-нибудь?

– Пока все. Завтра совещание.

– Тогда отбой, и чтобы я больше ничего подобного насчет моих непростых обстоятельств не слышал.

– Слушаюсь, товарищ майор! – бодро отрапортовал Вадим.

Иван читал тетушкин дневник, и слезы сами собой текли по его щекам. У нее была совсем простая жизнь. Она была учителем биологии, но работала ли по специальности, Иван не задумывался. А вот, оказывается, работала, и даже были любимые ученики, и ее волновали вопросы воспитания детей. И у нее был план по усовершенствованию преподавания ботаники. Кажется, ботаника как раздел биологии не была любимым предметом Ивана. Да и вообще, в классе к ботаничке относились пренебрежительно: что за предмет такой – пестики, тычинки, корешки. То ли дело математика или история, или грамматика. А тетя Аня хотела, чтобы ботанику любили, и придумывала всякие завлекалки для школьников: викторину, например, или урок в ботаническом саду, или показ учебных фильмов. Дневник был странный: она каждый день делала заметки о том, что интересного произошло. Если ничего не происходило, она просто ставила число и делала в тетрадке прочерк. Но некоторые дни описаны очень подробно, и Иван наслаждался почти изысканной прозой. Об одном летнем дне было написано: «Утро так осторожно разбудило меня, что я не успела даже озадачиться тяготами наступающего дня. Легкая дымка за рекой только усилила ощущение свежести и прелести июня. Как-то сегодня все пройдет, ведь, кроме родных, приедут еще гости, и надо устроить все так, чтобы всем было хорошо. Но это потом, а пока – утро! У Петеньки болит спина. Это оттого, что он подолгу сидит за своим рабочим столом. А вчера он отказался от моей шали, сказал, что ему будет жарко. Но пока июнь, и вечера прохладны и свежи». Иван помнил тот июньский день. Была суббота, накануне у мамы был какой-то очень важный спектакль, и они собрались на дачу не в пятницу, как обычно, а утром того летнего дня. Иван никак не мог встать. Он привык просыпаться на даче поздно, а в пятницу засиживаться за книгами, и вот теперь организм, за долгие годы приспособившийся к такому режиму, отказывался выполнять приказы мозга. Наконец, ему удалось победить дремоту, и он с неудовольствием прислушивался к репликам родителей насчет того, что приедут какие-то гости, и надо соответствовать. Говорил, в основном, папа, мама молчала или смеялась над его словами:

– Илюшенька, да какая им разница, как я буду одета, ведь это же дача, загородный отдых.

– Детка, ты не понимаешь, это мировая знаменитость, он вхож в дома президентов и воротил бизнеса. А ты собираешься встречать его в шортах.

– Ты хочешь, чтобы я была на даче в вечернем платье? Или строгий костюм надеть? У меня есть такой, даже блузка белая к нему есть, – мама опять засмеялась и обняла папу за шею, – не глупи, возьми с собой шорты, плавки, джинсы – лето, дача, красота!

В конце концов, взяли с собой и шорты, и официальную одежду. А «воротила бизнеса» оказался довольно молодым мужчиной в светлом летнем костюме, в теннисных туфлях и рубашке-апаш. Он приехал вскоре после семьи Ивана – они даже не успели разобрать вещи – в сопровождении хмурого товарища с пристальным рыскающим взглядом. Когда все сели за стол, товарищ всматривался в закуски так пристально, что мама, слегка толкнув его локтем, как бы между прочим, сказала:

– Федор Иванович, не волнуйтесь, у нас вчера была комиссия из санэпидстанции, все проверяли. Есть можно.

Он дико взглянул на нее и промолчал.

Любопытное впечатление произвел на Ивана тот день. Кажется, все было, как обычно: играли в теннис, обедали, бродили по заветным тропинкам, после обеда ходили на речку купаться. Англичанин живо принимал участие во всех начинаниях, флиртовал с мамой, показывал Ивану фотографии своих детей. Обычная загородная жизнь, правда, с гостем. Но, когда Иван добрался до самого своего уединенного уголка, он заметил какое-то движение. По периметру участка бродили мужчины в одинаковых темных костюмах и таких же темных шляпах. Это летом, в жару! После купания дед завладел приезжим и завязал с ним долгий разговор. Иван сидел рядом и внимательно слушал. Он недаром занимался английским языком и даже кое-что понимал. Мудреная была беседа. Англичанин утверждал, что такая политическая система, как социалистический лагерь, не может долго существовать, так как держится не на материальной, а только на идеологической основе. А это не тот базис, который может удержать строй. Вот если бы социализм основывался на твердом капитале, и при этом народ имел бы глубокие традиции культуры производства, тогда социализм, возможно, простоял бы вечно. А при нынешней политической ситуации не надо питать иллюзий: очень скоро этот строй рухнет, и хорошо, если обойдется без гражданской войны. А дедушка возражал, по мнению Ивана, очень аргументировано, что социализм – это народный строй, основанный не на капитале, а на совокупном общественном труде, результаты которого распределяются по степени участия каждого члена общества, поэтому при социализме нет ни бедных, ни богатых. Гость слушал внимательно, не перебивая, но чувствовалось, что он с дедом не согласен и не согласится никогда. И, что казалось Ивану очень обидным, гость чувствовал себя правым. Хмурый товарищ при этой беседе не присутствовал, его увела тетя Аня, и Иван слышал их голоса. Тетя водила его по тропинкам сада и показывала свои цветники. – Ну вы только взгляните на эти левкои, – говорила она с воодушевлением, – какая цветовая гамма, какая форма чашечки цветка, какие листочки!

Хмурый товарищ нетерпеливо поддакивал и косился в сторону веранды, а тетя уводила его все дальше и дальше.

Глубоким вечером, когда гость уехал, семья вздохнула с облегчением. Мама и тетя Аня мыли посуду и вполголоса обсуждали события.

– Я так устала, – сказала тетя Аня, – этот долдон такой дурак.

– Да, я тоже притомилась, – ответила мама. – Вот подумай, когда мы бываем только свои, никаких усилий прилагать особенно не приходится: привычная пища, обычный распорядок дня, никакого официоза. А приехал новый человек, пусть даже свой, советский, – и все. Надо одеваться, причесываться, выпендриваться, готовить вкусняшки, особенным образом подавать эти вкусняшки, в общем, кошмар кошмарный. Да еще этот… как ты его назвала? Долдон?

И мама засмеялась своим звенящим смехом.

…Почему-то Иван очень хорошо запомнил ощущение освобождения, которое возникло у всех в тот вечер, когда уехал англичанин. А, может быть, это был и вовсе не англичанин, а, скажем, швед или какой-нибудь американец. Но после его отъезда все сразу задвигались, уселись на веранде за столом и потребовали чаю с тортом, который был куплен для иностранца и который тот не стал есть – холестерин. И хорошо, и ладно, и сами съели с удовольствием. В тот вечер все так были внимательны друг к другу, так быстро и любовно передавали чай, так старались угодить деду, который принял на себя основной удар – беседу с иностранцем на политическую тему, что Иван вскоре стал жонглировать чайными приборами и случайно уронил крышку от заварочного чайника. Обычно за такие оплошности за столом ему выговаривал кто-то из взрослых, чаще дед, но на этот раз никто не обратил внимания. Как давно это было! А ведь прав оказался иностранец! Социализм закончился, правда, не так быстро, как он предсказал, но и не длился вечно, как считал дед.

Следующая тетина запись в дневнике удивила Ивана. «Ванечка вечером расшалился и потерял над собой контроль. Это все заметили, но не стали пенять ребенку – он и так целый день был в напряжении». Вот, оказывается, как!

Иван всегда в детстве чувствовал себя защищенным. За ним стояла семья, целая группа любящих и любимых людей. Это была самая настоящая стена, за которую Иван мог спрятаться в случае опасности. Его не баловали, у него были обязанности по дому, и его проступки всегда вызывали ответную реакцию со стороны взрослых, но даже когда его ругали, он чувствовал, что интересен взрослым, что его мир – это тоже часть общей жизни семьи. И это было его самым большим богатством в детстве. Первая брешь в защищенности появилась, когда заболел дед. Иван запомнил белую больничную кровать, на которой полулежал-полусидел дед. Говорить ему было тяжело, и он больше слушал.

Ивана приводили к нему после школы, и мама предупреждала, чтобы он не утомлял больного, но дед просил рассказать, что нового было на уроках, и Иван увлекался, изображал в лицах смешные сцены, дед улыбался и, казалось, забывал о своей болезни. Он тогда выкарабкался, но стал уставать, часто ложился днем, и тетя Аня озабоченно прислушивалась к его тихому дыханию, стоя у закрытой двери его комнаты. А потом все пошло-поехало… Сплошные похороны и расставания. Иногда Иван думал, что это все компенсация за счастливое детство. Глупости, конечно. Вот теперь у него никого нет, кроме странной соседки по имени Наталья Голицына и ее маленькой дочки.

Во главе обширного, как футбольное поле, стола восседал Иван Ильич Горчаков. Вадим Игнатьев уже несколько раз видел его, но сегодня бы не узнал. Раньше он выглядел как-то по-другому: молодой человек в удобной спортивной куртке, светлых брюках и однотонной футболке. Теперь перед собравшимися предстал взрослый мужчина в строгом безупречном костюме, в рубашке в тонкую серую полоску и шелковом, сером же, галстуке. Впечатление подкреплял стоящий перед ним на столе ноутбук и стильные часы на левом запястье. За этим внушительным столом он был очень уместен, как будто только тем и занимался, что проводил серьезные переговоры. Совещание длилось около часа. За это время председательствующий не произнес и десяти слов. Он внимательно слушал выступающих, изредка делал какие-то пометки в лежащем перед ним блокноте и во время докладов разглядывал что-то, видное только ему одному, на экране ноута. Рядом с ним сидел немолодой мужчина, который, напротив, оживленно вступал в дискуссии, делал замечания и поправки, периодически приглашая Ивана присоединиться к общему разговору. По-видимому, этот мужчина не был членом коллектива, потому что обращались к нему как-то обезличенно. В начале совещания Иван не представил его, а просто указал на стул рядом с собой. Вадим почти ничего не понимал в разговоре: какие-то поставки, ассортиментный минимум, международные соглашения по золоту. Это было ему не интересно. Зато он спокойно мог наблюдать за реакцией окружающих. По правую руку от Ивана вольготно устроился в удобном кресле руководитель юридической службы Иван Ефимович Южный. Не привлекался, не находился, не участвовал, не женат, детьми не обременен, без долгов, с хорошим автомобилем и загородным домом. Есть сожительница – секретарь-референт финансового директора, которая тоже не привлекалась, не участвовала, ну и так далее. В общем-то, объект для Вадима не значимый. Но то, как он воспринял этого, никому не известного, человека, было в высшей степени интересно. Во-первых, когда вошел Иван, господин Южный встретил его в торце стола, то есть на том самом месте, куда сел владелец холдинга Иван. Стула рядом не было, и Иван что-то сказал своему телохранителю, который неподвижно стоял за его креслом на протяжении всего совещания. Тот, в свою очередь, прошептав какое-то распоряжение по рации, оттеснил Ивана Ефимовича Южного в сторону, открыл дверь перед служащим, доставившим еще одно кресло, к которому сразу и рванулся начальник юридической службы, видимо, решив, что оно предназначается ему. Не тут-то было! Телохранитель вновь отодвинул господина Южного от председательского торца и радушно пригласил ко второму креслу Неизвестного. Вот теперь Иван Южный пытался сохранить лицо и делал вид, что ничего особенного не случилось. Типа «не очень-то и хотелось». Каждое замечание Неизвестного он воспринимал в штыки, ироническая улыбка не сходила с его лица. А Неизвестный все выспрашивал, вызнавал, задавал каверзные вопросы о сборе золотых опилок, о маркетинговых исследованиях золотого рынка, в общем, вел себя раскованно и странно по-хозяйски.

Рядом с Южным восседал господин Флеров. Вадим незаметно заглянул в свои записи. Ага, Флеров Василий Павлович, заведует сетью магазинов. Сколько ему лет? На вид около шестидесяти, хотя, может быть, и меньше. Выглядит он как-то не очень: одышливый, одутловатый, какой-то рыхлый. Одет дорого и с претензиями на изысканность – шейный платок, запонки, конечно же, золотые, карманные часы на массивной цепочке. И говорит странно: то и дело слышится «милостивый государь, сударыня, покорнейше прошу» и так далее. Под купца, что ли, косит? Или просто в присутствии нового лица придуривается? Тоже интересно себя ведет, все время оглядывается, как будто хочет что-то разглядеть за стеной.

А напротив Виктория Эдгардовна. Красивая женщина, черт побери! Правда, красивая. Если сравнивать с Анечкой, то, конечно, Анечка моложе, но эта – дама. Ленивые грациозные движения, улыбка краешком губ, умные изучающие глаза, духи! Духи он унюхал, когда проходил на свое место рядом с Максимом Алешиным, и теперь все время водил носом в надежде поймать шлейф этого запаха.

Приятный молодой человек Максим Алешин. Одет хорошо, но без всяких претензий. С таким хочется сразу подружиться. И умный, наверное. Сидит, внимательно слушает, делает пометки в блокноте, в общем, работает. Перед ним тоже стоит новенький ноутбук, но он в него даже не заглядывает. Неужели на таком совещании может быть кому-то интересно? Вот у них в отделе совещания так совещания: убийства, бандитские разборки, грабежи. А тут…

Вот опять Неизвестный затеял какой-то, видимо, неприятный разговор. Суть сводится к тому, что, оказывается, золотая стружка должна взвешиваться и убираться с рабочих поверхностей перед каждым перерывом, а не в конце рабочей смены. Вадим сразу почувствовал какое-то напряжение среди присутствующих – напряжение посреди мертвой тишины. Может быть, в этом дело? Золото, которое все подворовывают, стало причиной серии убийств? Почему-то он сразу подумал о том, что золото воруют. Именно стружку, которая – он видел – разлетается пылью при шлифовке готовых изделий.

И тут подал голос мужчина, который сидел в некотором отдалении и постоянно что-то чертил на листе бумаги. Разглядеть, что он там чертил, было невозможно из-за бутылки с минеральной водой, полностью закрывавшей обзор:

– Простите, – сказал он негромко, – а вы кто?

– Я? – Неизвестный, казалось, опешил и вопросительно посмотрел на Ивана.

Иван поднялся со своего кресла и сказал:

– Простите великодушно, виноват, забыл вам представить. Прошу любить и жаловать: Михаил Даниилович Гринберг – возможно, новый управляющий холдингом. Я, как вы уже поняли, ничего не смыслю в производстве, тем более, ювелирном, поэтому во время моего отсутствия заниматься делами холдинга будет Михаил Даниилович. Хозяином остаюсь по-прежнему я. Всем понятно? И никаких Мусалимовых.

Иван сел в кресло, несколько отодвинулся от центра стола, давая место новому управляющему. Вадим насторожился. Вот сейчас начнется всеобщее недовольство – он видел, что Гринберг никому не понравился.

Снова заговорил мужчина, сидевший в стороне:

– Михаил Даниилович, позвольте поинтересоваться: а где вы работали до нашего холдинга?

– Я не работал в ювелирном производстве, – ответил, чуть помедлив, управляющий. – Я занимался в Министерстве иностранных дел анализом рынка драгоценных металлов. Но я надеюсь, что мы сработаемся. Теперь представьтесь вы мне, – попросил он мужчину.

Тот, слегка наклонив голову, ответил с достоинством:

– Роберт Артурович Ингвер – главный художник. Ага, вот он какой, Роберт Артурович Ингвер – уроженец Прибалтики, талантище и большой умница, как характеризовал его начальник службы безопасности. Вадим внимательно смотрел на художника. Ничего «художественного» в его облике не было. Дорогая одежда, модная стрижка, хорошие манеры. Может быть, это оттого, что он не обычный художник, а создатель ювелирных изделий? Ведь говорят же «ювелирная точность», значит, и люди, работающие в ювелирном производстве, должны быть точны и аккуратны.

Между тем, Роберт Артурович продолжал:

– Уважаемый Михаил Даниилович, видите ли, в чем дело. То, что вы предлагаете, в непрерывном производстве ювелирных украшений просто неприемлемо. Объясню, почему. Во-первых, возвратные производственные отходы оцениваются и учитываются только во время зачистки, которая происходит на каждом предприятии в определенный день раз в месяц. У нас это двадцать пятое число. Ровно в двенадцать часов дня работа останавливается, и все мастера сдают на склад все заготовки, камни, опилки, пыль со стола, а также, простите, тряпки, которыми они вытирают руки во время работы. На это в нашей компании уходит целый рабочий день. Почему день, если работа заканчивается в полдень? Объясняю. Три-четыре часа каждый ювелир готовит свои изделия к сдаче. Это очень ответственная процедура. Потому что количество драгметалла в изделиях отличается от того количества металла, которое мастер получил перед началом работы. И вот если оно меньше исходного на десять процентов и более, появляются вопросы. Поэтому каждый рабочий тщательно собирает все остатки, всю золотую пыль каждый день после окончания работы. Но взвешивать отходы ежедневно – абсолютно бесполезно и излишне затратно. И делать этого не надо.

Роберт Артурович закончил свое выступление, заложив большой палец левой руки за пройму жилета, а правую руку вскинул вперед. Получилась этакая живая карикатура под названием «вождь на броневике». Вадим напряг всю свою волю, чтобы не засмеяться. Хотя остальные слушали внимательно и одобрительно кивали головами в сторону Ингвера, одновременно осуждающе поглядывая на господина управляющего.

Иван, как и все, с интересом слушал художника. Он и не подозревал, что бывают какие-то «зачистки», «возвратные отходы» и прочая производственная мелочевка. Он-то думал, что есть только драгоценные камни, золото, платина, на крайний случай, серебро.

А Вадим загляделся на живую сцену и упустил одинединственный взгляд, который бросил на Ивана Горчакова не сумевший победить эмоции человек – взгляд, полный ненависти и зависти.

Господин Гринберг чувствовал себя, мягко скажем, не в своей тарелке. Так проколоться! Но ничего, поднял руки, капитулируя.

– Признаю свою некомпетентность, – притворно покорным тоном сказал он, – но вопросов у меня еще много, особенно к бухгалтерии. Может быть, после совещания продолжим в тесном кругу?

Наталья чувствовала себя неловко. Во-первых, она проспала уход Алексея и теперь мучилась вопросом: как ей себя вести в его доме. Конечно, по закону жанра, женщина, попавшая в квартиру к одинокому мужчине, при сходных обстоятельствах затевает генеральную уборку, и мужчина ахает при виде безупречной чистоты и сразу безоговорочно влюбляется и женится. Но в этой квартире чисто, уютно, вкусно пахнет, все вещи на месте, так что уборку делать не надо, если только пыль вытереть и пропылесосить. Сколько времени на это уйдет? Час, не больше. Может быть, хоть обед приготовить? Холодильник практически пуст, все продукты разместились на одной полке. Так, что тут? Яйца, масло, сыр, изрядный кусок ветчины. Наверное, где-то есть хлеб. Хлебница обнаружилась в буфете, тут же в жестяной баночке черный чай, а в другой, стеклянной – зерна кофе. И еще кофе, только растворимый. Марка какая-то неизвестная – Alta Roma. Надо попробовать. А мясо или рыба, ну, на худой конец, курица где-нибудь есть? Из чего готовить обед, спрашивается. Ее размышления были прерваны каким-то посторонним звуком. Что-то где-то звучит, не переставая. Конечно, это телефон. Подходить или не подходить? Телефон домашний, значит, никто из посторонних звонить не может. А вдруг ее вычислили? Не будет она подходить, и все тут. А если это Алексей? Надо хитренько не подойти, а потом ему позвонить. А номер его рабочего телефона? Она знает только мобильный. Ах да, и мобильный тоже в памяти ее сотового, а ее сотовый сейчас для нее недоступен. Да и кому он нужен, без симки? А вдруг! Так, сотовый телефончик она вчера оставила, по просьбе Алексея, на кухонном столе, а сейчас его там нет, стало быть, господин майор утащил его с собой. И что он хочет в нем найти? Тайные связи, порочащие имя честной девушки? Или номера телефонов любовников? Так нет никаких любовников, в природе не существует.

А телефон все звонил. Наталья уже протянула руку к трубке – решила все-таки ответить – как звонки прекратились. Ну и ладно. Кому надо, потом позвонит. Наталья немного посидела еще перед молчащим аппаратом и отправилась на кухню завтракать.

Почему она не отвечает? Спит? Нет, не спит. Когда он уходил утром, слышал, как она тихонько шуршит в его комнате. Там у него две паркетины скрипят, и сегодня скрипели, как будто кто-то осторожно, может быть, на цыпочках, ходил, пытаясь сохранять тишину. А она, должно быть, его не слышала, потому что так устроена его комната: изнутри не слышно, что делается снаружи, зато из коридора можно услышать почти все, что происходит внутри. Может быть, дело в старинной кирпичной кладке? Дом-то дореволюционной постройки. В общем, она уже проснулась, когда он уходил. Конечно, она могла снова лечь спать: что делать человеку в вынужденном заточении? Можно телевизор посмотреть, книги почитать, домашними делами заняться. В собственной квартире, наверное, так и поступила бы, а тут? Глупость, конечно, что он притащил ее к себе. Теперь руки связаны, прямо как у женатика. Вот сейчас надо за продуктами ехать – не оставлять же ее голодной. Времени уже почти двенадцать часов. Скоро законный обед, вот он и съездит за какойникакой едой. И заодно Наталью навестит.

Утреннее совещание принесло немало неожиданностей. Во-первых, выяснилось, что «телефонист» – это никто иной как находящийся в розыске гражданин Пудов Вениамин Викторович по кличке Веник. За ним числилось три разбоя и одно ограбление в составе преступной группировки. По данным Информационного отдела УВД, был Веник жестоким, свидетелей в живых почти никогда не оставлял. Но по отношению к себе любимому был трепетно нежен – физической боли боялся, тяжелых условий карцера не выносил, поэтому был сговорчив и почти всегда сдавал подельников. Сейчас он на допросе у Константина Петровича – следователя, который теперь ведет это, объединенное по признаку схожести преступлений, дело. Так что, наверное, уже известна и женщина, которая отправила его к Ивану на квартиру, и то, почему он убил охранника Михаила Коваленко. И, кто знает, может быть, удастся доказать его причастность к убийству участкового Петра Фомина. Так, с этим разобрались. Теперь с Лидией Машковой. Как выйти на душку Махова, запросто очаровавшего такую опытную женщину, как Лидия? Есть, конечно, одна идейка, вчера еще она оформилась в черепной коробке. Вадим Игнатьев почувствовал, что в холдинге готовится какая-то гадость. Вполне может быть, что все преступления «связаны с профессиональной деятельностью убитого ювелира Петра Горчакова», как говорится в официальных документах, а остальные убийства – следствие первого. И потом эта неразбериха с валютами в накладных. Ну, ничего. Все копии накладных уже в ОБЭПе, там люди ушлые, быстро разберутся. В последние годы мотивы убийств постепенно сдвинулись в сторону экономических, и в отделах борьбы с экономическими преступлениями дел прибавилось. За деньги, тем более, большие, могут убить и родную мать, причем не только гопота, а солидные обеспеченные особи. Так что надо Лидии Машковой предъявить фотографии всех сотрудников холдинга, которые в силу половой принадлежности носят штаны и по возрасту, как Карлсон, находятся в самом расцвете сил. Фоторобот, составленный по ее описанию и с ее помощью, был таким безликим, что по нему задерживать можно было пол-Москвы, а в их отделе трех человек из пяти. А фотографии – безотказное психологическое оружие: даже если очень постараться, никак нельзя не показать своего отношения к изображенному на них человеку. И потом, срабатывает фактор неожиданности. Кажется, все сделано для того, чтобы не выдать своего знакомства, но вдруг, откуда ни возьмись, появляется фотография, причем не где-нибудь, а в милиции. И свидетель теряется, начинает нервничать, нарочито небрежно бросает фото на стол или наоборот как будто пристально вглядывается в изображение, вот тутто и наступает момент истины. Да, в пятнадцать часов ее допрос, вот и посмотрим на реакцию.

Иван принял решение о привлечении своего давнего приятеля Михаила Гринберга поздно ночью, утром созвонился с ним и привез на совещание. Как выяснилось, кстати привез. Правда, он, конечно, блефовал, когда объявил о назначении Михаила Данииловича управляющим, но Миша молодец: ни словом, ни жестом не выдал, да еще выдержал справедливую отповедь главного художника. Цель была одна – заставить топменеджеров поверить в серьезность намерений Ивана в отношении холдинга и прекратить разговоры о возможной продаже предприятия Мусалимову. Ах ты, Ландыш, цветок садовый, что же ты наделала? Зачем тебе этот уродец? Или Иван чего-то не понимает? А может быть, это все ее папаша придумал? И Мусалимова подогнал кстати, и про холдинг ему подсказал. Конечно, лакомый кусочек за так просто оторвать. А убийства, может быть, тоже дело рук Мусалимова? Возможностей у его головорезов много, устранить Ивана – раз плюнуть. Хотя схема должна быть другая: сначала свадьба Ландыш и Ивана, потом какой-нибудь несчастный случай – автокатастрофа, обвал, наводнение, падение с высоты – и Ландыш Горчакова – безутешная молодая вдова – наследница многомиллионного состояния. Проще простого тогда жениться на ней тому же Мусалимову, и далее смотри предыдущую схему. Но почему-то сначала – женитьба Мусалимова на Ландыш. Неужели он не знает, что она в течение нескольких лет была подругой Ивана со всеми вытекающими последствиями? И готов жениться? Что-то новенькое в мусульманском домострое. Наверное, надо этими соображениями поделиться с майором Прониным, заодно и о Наталье что-нибудь узнать. Он сегодня звонил ей целое утро и на домашний телефон, и на мобильный, и на рабочий – все без толку. На работе сказали, что смена у нее завтра, только она на нее не выйдет, потому что ушла на больничный лист. Когда он наивно спросил, что случилось, ему посоветовали обратиться к самой Наталье Сергеевне. Дома нет, на работе нет, по мобильному не отвечает. Где она скрывается? Конечно, можно еще позвонить брату Анатолию Дмитриевичу. Уж он-то, наверное, знает, где сестра. Может быть, ее за границу отправили? Тогда проще простого. Билет, самолет, отель – и все. Романтическая встреча где-нибудь в маленьком уютном кафе, хороший кофе, теплые круассаны, легкое вино. И никаких убийств, никаких мусалимовых и ландышей. Теплое ласковое море, прогулка на яхте – мечта. Он отвез бы ее в Париж или в Прагу, или в Вену – куда пожелает. Они бы гуляли, держась за руки, смотрели на звезды, а потом приехали бы в Москву и сыграли свадьбу по всем правилам. Мама была бы довольна таким его выбором. Да, замечтался. Сейчас – на обед, а потом – в хранилище, взглянуть на фамильные драгоценности и убедиться в их сохранности. Но сначала позвонить.

– Алексей, это Иван. Говорить можешь?

– Да, слушаю.

– Есть некоторые соображения, надо встретиться. – Говори: когда, где?

– Сегодня, как можно быстрее.

– Тогда давай через двадцать минут в кафе около моего отделения. Сможешь?

– Смогу только через час.

– Отпадает. Давай вечером, примерно, – он задумался, – в девятнадцать тридцать у меня дома.

– Подходит, диктуй адрес. Кстати, а где Наталья? – Ты имеешь в виду Наталью Сергеевну Голицыну? – Да, конечно.

– В надежном месте. – Понятно.

– Еще вопросы? – До вечера.

Быстро убрать бумаги со стола в сейф, пистолет в наплечную кобуру, бумажник в карман и уходить. Хорошо бы не попасться начальству на глаза. Уф, выбрался благополучно. Теперь к машине. В отделе все предупреждены, что майор Пронин на обеде дома. И улыбаются, стервецы, и желают приятного аппетита. Ладно, будет удобный случай, отыграемся. Теперь бы еще время в пробках не потерять. Магазин тот самый, гастроном. Что покупать? Так, курица, майонез, зелень, гречка в пакете, печенье, мандарины, йогурт, творог, сметана, яйца – все. Белое сухое вино он увидел в самом конце, подумал и тоже уложил в корзину. Теперь домой. Перекусить, видимо, не удастся, но хотя бы взять с собой бутерброды с сыром и ветчиной будет можно. Потом в отделе чаю с ребятами попьют.

Он открыл дверь и услышал Натальин голос. Она напевала ту же песню, которую давеча пел знаменитый итальянский тенор в Большом театре. Чистый голос, очень красивый звук, итальянский язык. Да ей в опере петь надо! Осторожно, в одних носках, на цыпочках он прошел на кухню. Она стояла около плиты и что-то помешивала в сковороде. Он бы еще послушал, но времени не было. Чтобы не испугать и не смутить ее, он вернулся в коридор и стал усиленно звенеть ключами, а потом хлопнул дверью. Пенье прекратилось. Навстречу ему из кухни выглянула Наталья и радостно спросила:

– Ты на обед или насовсем?

Ему очень хотелось ответить, что он «насовсем», навсегда, лишь бы с ней, но он решил, что пока не время, и сказал:

– На обед. Я продукты принес.

– Вот и хорошо, а я тут приготовила. Не ресторан, но есть можно.

Он почему-то смутился. Вот ведь, пригласил гостью пожить, а о пропитании не позаботился.

Она хлопотала на его кухне, как будто всегда только этим занималась.

– Иди руки мой, а я тебе кофе сварю, или ты чай будешь?

И правда, будто всегда его с работы встречала. Руки он вымыл так быстро, как только смог – не хотелось тратить время на такие пустяки. На столе, покрытом выглаженной скатертью, стояло два прибора. Посреди стола на подставке под горячее возвышалась сковородка, доверху наполненная жареной картошкой с ветчиной. А рядом помещалась мисочка с салатом из свеклы с черносливом. Вот какой изыск! Все это отдавало какой-то сюрреалистичностью: уже много лет он не обедал дома, тем более, салатом с черносливом. И на скатерти!

– Наташа, а где ты нашла скатерть?

– Скатерти лежат в верхнем боковом ящике буфета, салфетки – в среднем, а кухонные полотенца – в нижнем. А утюг я обнаружила в своей, – она смущенно взглянула на него и поправилась, – в твоей комнате на окне. Я что-то не так сделала?

– Нет, нет, – поспешил он ее заверить, – все замечательно.

– А картошка лежит у тебя на балконе, а ветчина – в холодильнике. Давай ешь!

И на его тарелку перекочевала изрядная порция жареной картошки.

– А ты?

– И я тоже, – две ложки картофеля и ложка свеклы – в ее тарелку.

– Ешь как следует, – он постарался придать голосу как можно больше строгости.

– Ты прямо как мой папа, – сказала она и положила на тарелку еще одну ложечку салата.

Было вкусно, радостно и приятно от ее соседства. Она то и дело вскакивала, чтобы подать то хлеб, то воду, то кетчуп из холодильника. А потом еще пили чай с печеньем и остатками смородинового варенья, неизвестно каким образом затерявшегося в недрах буфета. Пора было идти, но на Алексея, как и в тот, предпраздничный вечер, напал ступор. Никуда идти не хотелось, а хотелось сидеть и смотреть на нее. Просто тупо пялиться и ничего не говорить.

Наталья проворно убрала со стола грязную посуду, стряхнула скатерть над мойкой и принялась мыть тарелки, поворачивая их так и этак и проводя пальцем по чистой поверхности, проверяя качество мытья. А Алексей все не мог на нее наглядеться. Он и на самом деле сидел и смотрел на Наталью, провожая взглядом каждое ее движение. Наконец, посуда была вымыта и составлена в буфет, сковорода последовала за посудой на свое место, а мисочка с остатками салата – в холодильник. Она вытерла руки, оглядела кухню и сказала:

– Ты уже пойдешь?

Он почти вскочил со стула, засуетился и, чтобы скрыть смущение, заговорил:

– Я что-то не выспался сегодня, представляешь? Почти до трех часов не спал – работал, а сейчас поел и разморился.

– Так, может быть, кофе?

– Нет, Наташа, спасибо, я уже пойду. Вечером приготовлю курицу на бутылке. Ела такую еду?

– Конечно, ела.

Он разочарованно повертел головой.

– Ну все равно, будет курица на бутылке и сухое белое вино.

– Да мы с тобой сопьемся, – засмеялась Наталья. – Не сопьемся, мы по чуть-чуть.

Он с сожалением закрыл за собой дверь, а во дворе посмотрел на свои окна. В кухонном окне он увидел Наталью, которая махала ему рукой. Он помахал ей тоже и сел в машину. Обед закончился, надо возвращаться к милицейским будням.

Иван открыл дядиным ключом семейную ячейку. В хранилище вместе с ним спустились двое: Вадим Игнатьев и Роберт Артурович Ингвер. В ячейке находилась довольно большая металлическая резная шкатулка, рядом лежал ключ. Еще один ключик Иван достал из кармана. Когда открыли оба замочка, крышка шкатулки откинулась с приятным мелодичным звоном. На выдвигающихся бархатных поддонах сияли благородным блеском бриллианты, изумруды, рубины в оправах из белого, желтого и редкого, зеленого, золота. Кольца, каждое в своей ячейке, изящные серьги с подвесками из драгоценных камней, браслеты, колье, цепочки – всего было много, и все вещи были уникальными. Иван это сразу понял. Теперь оставалось подтвердить подлинность каждого изделия. Роберт Артурович вооружился большой лупой, расстелил на столе серую бумагу и приступил к работе. Иван удивился: стены в хранилище были выкрашены матовой серой краской. Свет, который падал на стол, также был каким-то серым. А ведь дядя любил яркие краски, много света, целую палитру красок. А тут – серость. Роберт Артурович, видимо, заметил его ужимки с разглядыванием стен и как бы между прочим сказал:

– Здесь очень приятно работать. Теплый серый цвет – это то, что нужно для оценки качества бриллиантов.

– А я-то думал, почему стены в мастерских тоже серые? Да, мне надо еще многому учиться.

Чтобы чем-то занять себя, Иван подошел к стене и начал изучать инструкцию внутреннего распорядка. Она, конечно, была составлена в расчете на внешних пользователей, потому что повторяла типовую инструкцию любого уважающего себя хранилища в любом уважающем себя банке, будь он в Сингапуре или в Запечье. Все понятно, доступно, вежливо, но в то же время строго. Главное, чтобы клиент был доволен, но соблюдал правила поведения в подобном месте.

Роберт Артурович, между тем, закончил свои исследования и, складывая лупу в футляр, негромко произнес:

– Мне кажется, все украшения подлинные. Узнаю руку Петра Ивановича. Да и подменить их невозможно – охрана, сейфы, ключи, шифры. Люди, которые арендуют у нас ячейки, все солидные, надежные, давно с нами сотрудничают.

– Дело в том, – Иван помялся, – что…

– Что? – недоуменно спросил Ингвер. – Ничего, я потом вам скажу.

Наверное, никому не надо пока сообщать о пропаже альбома с фотографиями этих украшений? Или можно рассказать? Нет, наверное, нельзя. Или все-таки можно? Вот сегодня он посоветуется с майором и решит, как поступить.

Лидия Машкова у следователя вела себя совершенно не так, как в кабинете Алексея. Серьезная женщина пришла к официальному лицу, не понимая, в чем ее обвиняют. О том, что она подмешала яд в вино, она, видимо, забыла или не придала этому значения. И поэтому разговаривать с ней было трудно.

– Расскажите, как вы познакомились с неким Маховым.

– Я уже рассказывала вашему милицейскому. Что я, попугай вам, что ли?

– Я – следователь, я вам уже представлялся и разъяснял ваши права и обязанности. Вы обязаны, – Константин Петрович пытался быть терпеливым, – помогать следствию и говорить правду, кроме того, четко отвечать на поставленные вопросы, даже если вы на них уже отвечали. Вам понятно?

Она промолчала, дернув плечом, что, видимо, должно было означать: «Понятно, отстань, старый дурак». Константин Петрович придал голосу больше металла:

– Повторяю вопрос. Вам понятно?

Лидия затравленно посмотрела на него и нехотя, сквозь зубы, выдавила:

– Да.

Следователь был неутомим и въедлив в поисках истины:

– Вам понятно?

Ответ последовал тотчас, видимо, ей надоело препираться и играть в независимость:

– Да, понятно.

Константин Петрович удовлетворенно кивнул и слегка откинулся на спинку стула.

– Лидия Ильинична, вы же умная женщина, что вы ведете себя, как неразумное дитя? Вы, я надеюсь, мечтаете о большой любви, о семье, о детях?

Алексей, если бы не знал этого человека, подумал бы, что он и на самом деле интересуется личной жизнью фигуранта по делу. Но Алексей Пронин понимал, что это только психологический прием. В жизни, он чуть не подумал «в мирной жизни», следователь Константин Петрович Михайлов был, что называется, «сухарем», и если чем-нибудь интересовался, то только возможными изменениями в Уголовном кодексе. Хотя это не мешало им испытывать симпатию друг к другу и помогать в делах, когда в том была необходимость. Вот и сегодня, когда Алексей попросил разрешения присутствовать на допросе Лидии, следователь Михайлов, помолчав в трубку, легко согласился.

– Так, Лидия Ильинична? – продолжал допытываться Константин Петрович.

Лидия с независимым видом разглядывала стены и потолок кабинета.

– Не хотите отвечать, – констатировал следователь, – хорошо. Тогда мы применим по отношению к вам статью, – и он завел глаза кверху, будто выбирая статью позаковыристее.

Лидия оторвалась от созерцания потолка и изрекла:

– Что вы ко мне в душу лезете? Спрашивайте по делу.

– Голубушка моя, – встрепенулся Михайлов, – так я же все по делу, только по вашему делу и спрашиваю. Вот ведь какой вопрос: как надолго вы покинете этот прекрасный мир свободы, чтобы провести лучшие годы вашей цветущей молодости в тюрьме?

Он как будто был сам растерян этой перспективой, даже руки развел в стороны. Ну артист, подумал Алексей. Лидия, между тем, утрачивала свою самоуверенность и начала проявлять признаки беспокойства: ерзала на стуле, сжимала пальцы рук, в общем, все, как учили на психологии.

– Что я должна рассказать?

– Вот это разумно, вот это правильно, вот это хорошо. Повторяю свой первый вопрос: как вы познакомились с человеком, который представился как Махов Владимир?

– По телефону. Он вызывал такси, я приняла вызов, а потом мы встретились.

– Сразу вступили с ним в интимные отношения?

– Ну, – она выдавила из себя кривоватую усмешку, – не сразу, а только ночью.

– Где это произошло?

– На квартире, которую я снимаю.

У Константина Петровича удивленно поднялась правая бровь.

– Ну, в смысле, я там временно проживаю. Удивленно поднялись домиком обе брови.

– То есть, это квартира, в которой я живу во время отсутствия Горчакова Ивана Ильича.

– Адрес.

Конечно, она назвала и адрес, и дату знакомства с Маховым, и припомнила, как часто он не ночевал у нее. А еще получалось, что ее любовник Махов очень охотно слушал рассказы о хозяине квартиры, поощрял разговоры о нем, интересовался его привычками, работой, личной жизнью. Все это было похоже на плановый сбор сведений об интересующем лице. Допрос близился к концу, когда следователь, словно фокусник, раскинул перед Лидией веер фотографий.

– Ну, Лидия Ильинична, мы уже установили вашего «Махова», теперь вы присмотритесь к этим лицам. От искренности вашего ответа будет зависеть то, как мы с вами напишем протокол: либо вы активно сотрудничаете со следствием, либо покрываете опасного преступника.

Лидия неуверенно разглядывала фотографии, одну за другой отодвигая их указательным пальцем правой руки в сторону. Одну она рассматривала особенно долго, но, вздохнув, отодвинула ее тоже.

– Что, – спросил следователь, – узнали кого-то? – Да нет, я не уверена. – И все-таки?

– Вот этот, кажется, знакомый Махова. – Почему вы так решили?

– Я однажды ехала со знакомым таксистом, и мы остановились в пробке около кафе на Тверской. И в окне я увидела Володю и этого, – она помялась, видимо, подбирая слово, – господина. Они сидели за столиком около окна и разговаривали.

– А может быть, они просто случайно встретились в этом кафе, кто-то к кому-то подсел?

– Нет, свободных столиков было много, и потом они разговаривали так, как будто были хорошо знакомы.

– Наблюдательная вы женщина, – то ли осуждающе, то ли восхищенно констатировал следователь.

– Что есть, то есть, – польщено улыбнулась Лидия, – работа такая.

– Как же вы, такая ушлая, не смогли мошенника распознать? – в голосе Константина Петровича появились металлические нотки.

И тут Лидия Машкова расплакалась.

– Как-как? А вы когда-нибудь жили совсем один? Когда у всех баб вокруг и мужья, и любовники, а у вас только больная мать, которую ничего, кроме болячек, не интересует? А вас после одной-единственной ночи сразу бросают. Вы когда-нибудь так жили?

Она размазывала по щекам потоки черной туши, и почему-то ее не было жалко. Зрелище вызывало острое желание сейчас же остановить этот театр.

– Вон в углу раковина, умойтесь и прекратите истерику, – спокойно и отстраненно посоветовал ей Михайлов. Он терпеть не мог сцен у себя в кабинете.

Она достала из сумки зеркальце, потом – какие-то платки, что ли, и привела себя в порядок.

– В общем, так, Лидия Ильинична, – заключил Константин Петрович, – я могу вас задержать за покушение на убийство Ивана Ильича Горчакова. Но, поскольку потерпевший заявление на вас писать не стал, отпускаю на подписку о невыезде. Если вдруг вам позвонит ваш любовник, немедленно свяжитесь со мной или с майором Прониным. Вот вам наши телефоны. Надеюсь, вы понимаете, что следующей жертвой убийцы станете вы, – он приподнял кверху ладонь руки, лежащей на столе, останавливая ее возражения, – если не будете сотрудничать с нами. Надеюсь, понятно?

– Да, понятно.

Она как-то вся съежилась, сгорбилась, когда выходила из кабинета. Не было уже той уверенной в себе женщины. Алексею опять не было ее жалко, а было чувство гадливости. Он не понимал, почему она вызывает в его душе столько негативных эмоций. Может быть, имя виновато?

– Ну, давай вылезай, таракан запечный, – совсем другим тоном разрешил Константин Петрович, – а то устал, наверное, на эту галиматью смотреть?

– Да уж, артистка, – согласился Алексей, – и на кого она указала?

Следователь перемешал фотографии и предложил:

– А выбери сам.

– В угадайку будем играть? Ну-ну!

– Да я не с целью тебя подловить, просто на этого человека никто никогда бы не подумал.

– Да ладно, я, когда по следу иду, всех подозреваю.

– Так и уж всех, – пряча улыбку, усомнился Константин Петрович, – я лично знаю одну особу, которую ты не то что подозреваешь, а прямо-таки скрываешь от следствия.

– Уже настучали, – возмутился Алексей.

– Да ты не смущайся, дело молодое, – по-отечески потрепал его по плечу Михайлов, – мы все только радуемся за тебя. Только ты ее быстрее из дела выведи.

– Да она вообще ни с какого боку тут, просто соседка.

– Я это «просто соседка» не от первого слышу. Только вот, видишь ли, Алексей Николаевич, в деле постоянно фигурирует женщина. Веник, конечно, сегодня составил фоторобот этой бабы, и она, на первый взгляд, не похожа на твою пассию, но только на первый. А если приглядеться, то проглядывают какие-то общие черты. Так что, товарищ майор, будьте бдительны.

Хорошее настроение, в котором пребывал Алексей после обеда, моментально улетучилось. Опять поднялась волна сомнения: а вдруг это она? Вдруг он чего-то не знает про нее? Ведь во всех эпизодах, кроме, пожалуй, отравленных бутылок с вином у Ивана Горчакова, она или свидетель, или рядом находилась. Рядом, постоянно рядом. Он, конечно, не посвящает ее в детали следствия, но она в общих чертах в курсе всего, что происходит. Нет, не может быть, чтобы это была она. Не может человек совершить преступление и потом петь, как она сегодня пела.

– Ну ладно, спасибо за совет, буду бдителен. Фотографию-то покажи, которую Машкова опознала.

Взглянув на фотографию, Алексей присвистнул от удивления и быстро набрал номер Вадима Игнатьева:

– Вадим, сейчас же приезжай в отделение, есть важные новости.

С драгоценностями Иван разобрался быстро, все они, кажется, подлинные – одной заботой меньше. Почему-то не дает покоя мысль о Наталье, как после того сна, в котором его встречает женщина с голубыми глазами. Опять ощущение какой-то радости и счастья, и он оглядывается, ищет ту, единственную, которая…

В машине пахло каким-то приятным парфюмом, негромкая музыка убаюкивала. Ехали быстро, на удивление, не было пробок. Иван думал о том, что он скажет майору Пронину. А ведь сказать надо много. И о Ландышке с ее Мусалимовым, и о том, что прочитал в тетином дневнике, и о том, что не может пока ничего решить о целости украшений в сейфе, потому что опись отсутствует, а фотографий нет, так как альбом утерян. Кстати, насчет Мусалимова. Тетя Аня в своих записях за последние несколько месяцев перед гибелью не раз упоминает о неком М., который сначала смиренно просил Петра Ивановича продать бизнес, потом предлагал несметные богатства, потом открыто угрожал. Интересно, где при таком прессинге была служба безопасности холдинга? И еще интересно, что на самом деле надо Мусалимову? Для чего ему непростое ювелирное производство в столице, когда он спокойно может купить нефтяной бизнес, приносящий априори гораздо больший доход при меньшей головной боли? И как в этой каше оказалась Лидка? Она-то с какого конца? Где Лидка и где Мусалимов? Или Лидка сама по себе, без Мусалимова? Что за телефонист приходил его убивать? Это уже пошли вопросы, на которые он сам хотел бы получить внятные ответы. Хотя до окончания следствия вряд ли он их получит.

И еще он думал о том, что вот это и есть ощущение богатства: удобная, почти бесшумная машина, убаюкивающая музыка, ненавязчивые ароматы, такая же ненавязчивая прислуга в доме, хорошая одежда, вкусная еда, высококлассные напитки. Как он жил без этого? Собственно, если подумать, он жил всегда хорошо. В родительском доме было все, кроме прислуги. Одежда при социализме у всех была одинаково плохая, кроме тех, кто мог себе позволить одеваться в «Березке» или на барахолке. Деликатесы приносили родители перед праздниками. Это были так называемые «заказы». А остальное покупали обычно в магазинчике на Арбате. Правда, и на этом привилегии не заканчивались. Мама постоянно ездила на гастроли за рубеж и привозила оттуда качественные вещи: куртки на меху, кожаные сапоги, качественную обувь, хорошее белье. Иван рано узнал, что такое «встречают по одежке». Где бы он ни появился, на него всегда обращали внимание – он был со вкусом одет. Раньше эту роскошь могли позволить очень немногие. И потом еще у родителей были вечеринки. Приглашали гостей, накрывали стол, танцевали, рассказывали свежие анекдоты, читали стихи, ставили бутылку шампанского, с шумом ее откупоривали, и это зачастую был единственный алкогольный напиток. Было весело, интересно и радостно. Это ощущение Иван пронес сквозь годы. Почему-то сейчас так не веселятся.

В том самом кафе, где Алексей был постоянным посетителем, и из которого он принес памятный пирог с яблоками, Иван оказался раньше намеченного времени. Он оглядел зал и выбрал столик в укромном уголке, за колонной. Тотчас подошла официантка и принесла меню в простой, из кожзаменителя, папке. Выбор блюд был невелик, но названия вызывали какието забытые ассоциации. Например, был салат «Редис со сметаной» или суп «Полевой», как в школьной столовой. Никаких тебе консоме или буйабесов. И очень хорошо. Есть захотелось сразу, наверное, именно из-за этой папки и меню, отпечатанного на пишущей машинке, а не на принтере. Почему Алексей перенес встречу, Иван так и не понял. Он позвонил ему полчаса тому назад и объявил, что они смогут увидеться в кафе, которое находится рядом с отделением милиции. Видимо, что-то изменилось, ведь первоначально был запланирован визит к майору домой. Хотя на службе у Алексея все может случиться.

Снова подошла официантка:

– Вы кого-нибудь ждете? – спросила она доброжелательно.

Иван оторвался от чтения меню: он дошел уже до мороженого с шоколадной крошкой – и ответил:

– Да, жду.

– Позвольте спросить, кого? Если даму, то лучше пересесть за другой столик – здесь иногда дует.

– Я жду майора Пронина. Она обрадовалась:

– Алексея Николаевича? Он уже должен прийти. Вы закажете что-нибудь?

Иван с любопытством посмотрел на девушку: что это она так обрадовалась, уж не влюбилась ли в бравого майора:

– Я бы заказал, только не знаю, что будет есть господин Пронин.

– Ах, это пустяки. Вы закажите, а Алексей Николаевич всегда ест то, что ему принесут.

– Ну, хорошо. Тогда мне гуляш, пирог с черникой и какао.

– Какао растворимое или сварить? – Конечно, сварить.

Иван обрадовался: какао будет сварено, пирог с черникой, у них, наверное, тоже натуральный, а не размороженный, гуляш, как и положено, с густым соусом. Замечательно!

– Давно ждешь?

Иван обернулся и увидел Алексея Пронина, который подходил к столу.

– Недавно, вот заказ уже сделал. А официантка тебя по имени-отчеству величает. Знакомая?

– Да меня тут все знают, я постоянный клиент, мне даже скидку делают. Вот так-то, – гордо сказал Алексей, – ну, ладно. О чем ты хотел мне рассказать?

Тон его стал невыносимо деловым, официальным. Иван тоже подобрался и начал говорить:

– Понимаешь, я никак не могу разобраться с Ландыш Юсуповой. Она, оказывается, собирается замуж за Мусалимова – это такой крутой бизнесмен. А в дневнике моей тети я прочитал, что он очень хотел завладеть дядиным бизнесом, даже угрожал ему. То есть сначала предлагал большие деньги, а потом, когда дядя категорически отказался, стал серьезно угрожать.

– Как угрожать?

– Ну, он звонил и говорил, что если дядя не продаст ему холдинг, пожалеет о том, что родился. Представляешь?

– Я-то представляю, но почему Петр Иванович в милицию не обратился?

– В том же дневнике написано, что решить проблему взялся начальник службы безопасности холдинга.

– Слушай, уволь ты его на хрен, этого начальника. Любой на его месте при сходных обстоятельствах сам бы уволился или застрелился. У него под носом такие махинации проворачивались, а он чем при этом занят был, ты знаешь? Закупал следящее оборудование в Бельгии. С женой, между прочим. Это что, начальник службы безопасности серьезной фирмы?

– Я тоже задумался, как он такое допустил.

– Парнишка мой у вас в офисе уже носом поводил и даже за такой короткий срок понял, что твой этот, как его, короче, начальник – абсолютно безграмотный в качестве организатора подобной службы. Поэтому я настоятельно рекомендую его убрать под каким-нибудь благовидным предлогом.

– Ну как я его уберу? Он столько лет работал с дядей, был его доверенным лицом, а я его уберу.

– Ты, конечно, смотри, только сейчас безопасность холдинга особенно нуждается в надежном руководителе. О Мусалимове я уже не от тебя первого слышу. Им сейчас занимается ФСБ, к ним мы соваться, конечно, не будем, но в этом направлении тоже будем сами копать. Еще что у тебя?

Иван растерялся. Кажется, он продумал, что скажет, о чем спросит. Но вдруг задумался, а надо ли нагружать человека своими проблемами. И что, что он милиционер? Он же не обязан принимать на себя все чужие проблемы. Но все-таки рассказал о сегодняшнем визите в хранилище, о драгоценностях, которые теперь принадлежали ему, и об альбоме, утерянном при невыясненных обстоятельствах.

– Вот ты подумай, кому нужен альбом с фотографиями ювелирных изделий? Я понимаю, если бы это были какие-то компрометирующие фотографии: ну там любовник, шпион, свидетель преступления, а то кольца, броши, серьги. Фигня какая-то получается.

Алексей задумчиво смотрел поверх Ивана куда-то вдаль. На самом деле, что было в этом альбоме, если его надо было воровать практически на виду у хозяина квартиры?

– А ты знаешь, как он выглядел?

Иван прищурился, подумал и ответил:

– Альбом как альбом: в темно-красных бархатных корочках, листы массивные, между ними проложена папиросная бумага. Формат обычный, знаешь, тетради для рисования у школьников бывают – вот такой. Он у тети был всегда. Помню, дядя Петя ее только еще обхаживал – конфеты, кино, цветы – тогда и подарил этот альбом, в котором был единственный фотоснимок – обручальное кольцо. Само кольцо он подарил ей на свадьбе, а предложение делал таким странным способом. Сейчас бы сказали – виртуально.

Официантка принесла еду на подносе для Ивана и сразу же – второй поднос – для Алексея. Алексей с удовольствием потер руки:

– Маришка, ты, как всегда, молодец. Шницель поминистерски – это то, что сейчас нужно. И пирог черничный, как я люблю.

Маришка зарделась от удовольствия:

– Приятного аппетита, Алексей Николаевич, – посмотрела на Ивана, – и вам тоже приятного аппетита.

– Ну, я же говорил, – шепотом поддел майора Иван. – Да ладно тебе, – тоже шепотом ответил Алексей, – она хорошая девушка, ее обижать нельзя.

– Кстати, о девушках, – сказал Иван, расставляя тарелки так, чтобы они не мешали. – Что-то я ничего не могу узнать про домработницу, которая была у моих родственников. Куда она делась? Наташа сказала, что она уехала на праздники к своим родителям. Праздники закончились, а эта подруга так и не появилась. Где она? Может быть, ее стоит допросить? Прости, я понимаю, что лезу не в свое дело, но слишком много событий вокруг меня. Я как-то привык к более… спокойному образу жизни.

Алексея почему-то задело это, как ему показалось, слишком вольное упоминание о Наталье. Какая она ему Наташа? И что, что соседка его погибших родных? Мог бы более уважительно к ней отнестись. Она, между прочим, при жизни супругов Горчаковых была им как дочь. И глупости все это, что Иван ему соперник. Не соперник, просто потерпевший. А Наталья сейчас дома не у Ивана, а у него. И нечего тут. И вообще, упоминание о Наталье в связи с этим делом неуместно. И точка. Это все пронеслось в его голове за считанные секунды, а сказал он совсем другое:

– По домработнице мы работаем. Сейчас выясняется ее постоянное место жительства, она ведь официально была зарегистрирована в Москве, адрес ее родителей должен быть известен, мои опера работают, так что ее никто из поля зрения не выпускает. А вот по другой твоей подруге я могу сказать, что тут очень нечисто. Как тебе пришло в голову пустить ее в свою квартиру? Ты вспомни, она сама напросилась, или тебе кто-то подсказал? Что за дикая идея у тебя родилась?

– Так, буду вспоминать. Я первый раз надолго уехал за границу, когда мама умерла. Понимаешь, в квартире было много цветов, их надо регулярно поливать, подкармливать, в общем, ухаживать. А кто будет ухаживать? Ландыш, что ли, просить? Так она к труду не приучена. Поэтому как-то сразу в моем воспаленном сознании возникла Лидка. Тем более что она периодически звонила и жаловалась на то, что с матерью совершенно невозможно жить в малогабаритном пространстве: та все время ограничивала ее свободу личности. Вот я ей и предложил пожить у меня в то время, пока я буду отсутствовать.

– Погоди, у тебя, кроме Ландыш, были еще Петр Иванович и его жена. Они, наверное, с удовольствием поливали бы цветочки во время твоего отсутствия. Или я чего-то не знаю?

– Конечно, тетя Аня приглядела бы за квартирой. Но у меня тогда в голове точно был полный раздрай, и казалось, что, если в квартире будет кто-то жить, то мне будет спокойнее. Так что, получается, это я Лидке предложил свою квартиру вместо дорогой, съемной.

Он еще немного подумал и уточнил:

– Конечно, я. Ей такой вариант и не снился, тем более что она знала уже тогда про Ландышку, и иллюзий насчет меня у нее не было. Хотя она сама мне позвонила и пожаловалась на жизнь, мол, квартиры нынче дороги.

– А что, были какие-то иллюзии? Иван помялся, потом нехотя сказал:

– Да не иллюзии, а надежды на то, что я как молодой здоровый мужик не устою перед ее прелестями.

– А ты устоял? – недоверчиво поинтересовался Алексей.

– А вот устоял, – с гордостью констатировал Иван. – Слушай, ну пустил ты знакомую пожить в твоей квартире. А условия какие-то обговаривал?

– Какие условия?

– Ну, не знаю, кто за квартиру платить будет, за телефон, можно ли знакомых приводить.

– Видишь ли, насчет знакомых, как ты изволишь выразиться, у меня тогда мыслей не было. А когда я однажды приехал внезапно, то, конечно, был удивлен, что по моей квартире разгуливает какой-то ферт в тапочках. Но потом я подумал, а зачем ей сдалась моя жилплощадь без ухажера?

Алексей вспомнил, что Лидия говорила про хоромы и подтвердил:

– Действительно, ни к чему.

– А я что говорю? И потом, я посмотрел: все вещи на месте, идеальный порядок, барышня и кавалер пользуются своими зубными щетками, ну и так далее. Поэтому я не стал Лидке пенять. Пусть пользуется квартирой по своему усмотрению в рамках, допустимых правилами общежития.

– А ты у нас альтруист, – изумился Алексей.

– Нет, – опроверг его определение Иван, – я – очень корыстный, практический обыватель. Для меня в тот момент было важно, чтобы квартира не оставалась без присмотра и чтобы мамины цветы не погибли. Если бы не было цветов, не было бы сейчас головной боли с Лидкиным участием в этом деле.

– Ишь ты, как повернул, – удивился Алексей, – такую причинно-следственную связь обозначил, что прямо в учебник по следственной практике вставляй. Слушай, давай поедим, а то я уже слюной истек, – совсем по-свойски вдруг заявил он.

И правда, еда оказалась вкусной. Иван решил, что будет в это кафе, хотя бы иногда, захаживать, чтобы его тоже узнавали, как Алексея. Зависть – низкое чувство, он это знал. Но Алексею позавидовал.

– Ты знаешь, мы вообще-то говорили о пропаже альбома, – вспомнил он, – я к чему завел этот разговор?

– К чему? – с интересом уточнил Алексей.

– А вот к чему. Мне можно рассказывать в холдинге о том, что он потерялся, или нельзя?

Алексей с удивлением посмотрел на собеседника, даже брови подскочили кверху:

– А что, есть такая потребность – всем рассказать о своих проблемах?

– Да нет, – досадливо перебил Иван, – просто я сегодня посещал хранилище, увидел тетины драгоценности и сообразил, что не знаю, все они или чего-то не хватает. Описи нет, альбома нет. Хотя главный художник, – он полез в карман пиджака, достал оттуда блокнот и заглянул в него и торжественно провозгласил: – ага, вот – Роберт Артурович Ингвер считает, что все драгоценности подлинные. Я как думал? Я думал, что дядю убили, чтобы скрыть хищения, в том числе ювелирных украшений, принадлежащих нашей семье. Но в холдинге все работают, как обычно, никто за границу не улепетнул.

Он замолчал, а потом спросил:

– Слушай, а ничего, что мы Масленникова в Альбион отправили?

Эка, как выражается, «в Альбион», ты погляди!

– Он под присмотром, причем под очень плотным присмотром. Это тебе для общего сведения. А вообще, он точно никого не убивал, но, если хочешь еще раз услышать мое мнение, он не на своем месте. Отправь его на пенсию, или пусть такую же должность себе присматривает где-нибудь в фирмочке поменьше. Андестенд?

Ивана так забавляло, когда люди произносили английские слова с нижегородским акцентом, что он не выдержал и засмеялся. Алексей не понял, что его насмешило, но, на всякий случай, засмеялся тоже. Поели, отсмеялись, посидели. Видимо, именно так зарождается взаимная симпатия. Иван помаялся, но все-таки спросил:

– А может быть, в ресторан завалимся?

– Нет, спасибо, мне надо домой, у меня там… цветы полить надо.

Он не сказал про Наталью. Просто не сказал – и все. Кажется, это называется «проявил благородство», хотя просто не сказал. Ведь не понятно, что подумает Иван Горчаков о том, что она живет сейчас у Алексея. Заметьте, «У» Алексея, а не «С» Алексеем. Пусть считает, что она где-нибудь на конспиративной квартире скрывается. Кстати, и Анатолия Дмитриевича он тоже предупредил, чтобы ни одна душа. А то не ровен час узнают совсем не те, кому нужно знать. А Иван всетаки ему, Алексею, соперник. Соперник, соперник, как ни крути. Образован, в самом расцвете сил, карьерный дипломат, а самое главное, богат, как Крез. И Наталье, кажется, нравится. Вон как у нее глаза сияют, когда он рядом. При виде Алексея глаза… кажется, тоже сияют, но по-другому. Наверное, его она воспринимает как братишку, а Иван – жених по всем статьям, только разберется со всем криминалом, который обрушился на его бедную, то есть богатую голову.

Что-то Иван ничего не понял насчет цветов. Это Алексей пошутил или иронизирует? Ладно, пусть себе шутит, только бы дело хорошо делал.

А Наталья бродила по чужой квартире, не зная, чем заняться. Собирались вчера в такой спешке, что она не подумала о том, что у нее вдруг появится масса свободного времени. Можно было забрать ноутбук и писать свою научную работу. А какая бы польза была! Хотя, может быть, у нее с собой флешка. Надо порыться в сумке, вот тогда ее сидение в четырех стенах будет хотя бы не бесполезным. Флешка, конечно, нашлась, но компьютера в квартире, похоже, не было. Как он живет без компьютера? Или он ему дома не нужен? Вообще, что она знает об Алексее? Что он хорошо готовит – это раз. Что он хорошо танцует – это два. Что он классно выглядит в смокинге – это три. Что он откровенно понравился всем ее родственникам – это четыре. И, наконец, он очень нравится самой Наталье. Конечно, надо еще присмотреться, ведь есть еще Иван Горчаков – предел ее недавних мечтаний.

Она до сих пор помнит то ощущение, когда обняла его, рыдающего, на поминках. У него оказались поженски мягкие руки – нежные и теплые. Но, когда он ее в ответ обнял, руки почему-то стали железными и ухватистыми. Это было очень приятно, даже в такое печальное время. Они бы еще долго могли стоять обнявшись, если бы не его нахальная знакомая. А потом Иван надолго потерялся. Она регулярно ходила к следователю, выслушивала его бредовые вопросы, устало повторяла одно и то же каждый раз, что она никого не убивала. А Ивана рядом не было. Зато был постоянно в поле зрения милиционер Алексей, который ничего от нее не хотел, но, кажется, помогал, как мог, доказать ее невиновность. И сейчас он с ней возится, прячет, охраняет, устраивает ее дочке безопасные прогулки в сопровождении незаметных охранников. Интересно, это он в силу служебной надобности делает или из-за хорошего отношения к ней? Или он просто хороший человек и помогает всем женщинам, попавшим в сложное положение? У него тоже нежные сильные руки. Во время танца она это почувствовала. Он вел ее уверенно, как будто знал, что она умеет и любит танцевать. А ведь могло быть и по-другому. Вдруг она не танцует вальс? Хотя сейчас такое время – вся продвинутая молодежь танцует, а если не танцует, то учится вальсировать. Без вальса на Венском балу в Кремлевском дворце делать нечего, как и без мазурки, и танго, и польки. Вот какая метаморфоза. Наталья-то, конечно, с раннего детства с удовольствием сначала плясала в ансамбле «Светлячок», потом стала заниматься классической хореографией, потом – бальными танцами и танцевала всегда хорошо. Поэтому и вальс у них в ресторане получился классный. А как он смотрел на нее! С любовью, правда, с любовью, нежным, откровенно восхищенным взглядом. Она поддалась его настроению и тоже стала смотреть в его глаза. На некоторое время она впала от его взгляда в романтическое настроение и даже решила, что, если он ее поцелует, она не будет возражать. Но никакого поцелуя не случилось, и Наталья слегка разочаровалась в своем кавалере. Вот Иван, наверное, поцеловал бы ее после такого танца. Хотя, может быть, он и танцевать-то не умеет.

Какая интересная у нее теперь жизнь! Целых два кавалера, престижная, хотя и тяжелая, работа, замечательная дочка, обеспеченная жизнь. На работе она получает не очень много, но на жизнь, одежду и на няню им с Полиной хватает. А на роскошь зарабатывают братья. Саша, хоть и молодой, уже накопил авторитет как детский ортопед-травматолог, оперирует сложных больных, недавно защитил кандидатскую диссертацию, уже есть материал на докторскую. А об Анатолии и говорить нечего. У этого все в полном ажуре: и достаток, и удовлетворенные амбиции, и хорошее образование, позволяющее его банку быть в числе первых, даже в европейском рейтинге. И что особенно важно, его банк чистый, не связанный ни с каким криминалом. А теперь и личная жизнь налаживается, кажется. Машка почти летает, а не передвигается по земной тверди, а у Анатолия такой голос, как будто сбылась его заветная мечта. Долго ли это будет продолжаться? Хотелось бы, чтобы брату также повезло в личной жизни, как и Саше. Тому-то точно повезло. Танюша у него классная. Как там Полина? Девочка очень ранимая и чувствует любую фальшь, требует постоянного внимания и ласки. Наталья на ласку никогда не скупится, ведь она сама жила в любящей и заботливой семье. Ее мама была построже, могла и прикрикнуть, если Наталья заслуживала, а папа так ее любил, так старался выполнить все желания, что и желаний-то особых поэтому не было – все они были предвосхищены. В атмосфере постоянной любви и заботы Наталья пыталась воспитывать Полину. И Машка ей в этом очень помогала. Когда Полина была совсем малюсенькой, лет двух, она плохо засыпала. И Машка придумала способ уложить ее в кроватку: она рассказывала Полине, кто ее любит.

– Полечка, ты закрой глазки и слушай. Тебя все любят: мама, Маша, Толя, Саша, Таня.

Потом, когда все родственники заканчивались, Машка включала в этот список однокурсников, а позже сослуживцев. Полинка эту нехитрую игру очень любила, быстро весь перечень выучила и в тех случаях, когда Машка забывала кого-нибудь упомянуть, подсказывала:

– Маша, а меня уже врач Никита не любит? – Спи, Поленька, очень любит.

– Хорошо, тогда ты ему скажи, что я его тоже люблю.

Конечно, Наталья уверена, что Полине у Танюши очень хорошо, но ей самой без дочки плохо, скучно, тревожно. Хоть бы кто-нибудь позвонил, что ли. Где Алексей? Когда он успеет ей курицу на бутылке приготовить? Или самой с курицей разобраться? Делать все равно нечего.

У Алексея в расследовании наступил период, который он очень любил. Все потихоньку складывалось в четкую картинку. Осталось только всех поймать и посадить за решетку. Было только одно препятствие: Мусалимов. Эта фигура была настолько одиозной, что к нему даже фээсбэшники не знали, как подступиться. И к президенту он вхож, и к премьеру, и с Обамой встречался, и с видными политиками водку пил. Конечно, глупости все это. В конце концов, кто он такой в масштабах страны? Крупный бизнесмен, возникший в последние несколько лет. Как нажил свое состояние, никто толком не знает. Почему так сблизился с сильными мира сего, тоже неизвестно. Ничего, потихоньку раскопаем. Кстати, можно позвонить другу юности Коле Спиридонову, который как раз работает в ФСБ. Информация у них всегда закрытая, но, может быть, что-нибудь приоткроется.

– Николай Васильевич, привет, дорогой. Это Алексей Пронин.

– Алешка, рад тебя слышать, надеюсь, не по делу. Алексей вздохнул:

– Увы!

– Тогда давай завтра в шесть вечера на нашем месте.

– А давай сейчас?

– Что, так подперло? – Аж дышать нельзя.

– Ага, ага. Я тебе перезвоню через три минуты.

Вот что значит настоящий друг. Перезвонит через три минуты. Значит, будет искать какие-то лазейки в своем плотном графике и если не сейчас, то через час точно назначит встречу. Звонок раздался почти сразу.

– Алешка, дуй прямо сейчас, сам знаешь, куда.

Все сказано. Алексей быстро накинул пиджак не совсем нового костюма, сунул в карман ключи от машины и, сдерживая нетерпение, спокойно вышел в коридор. Никто не должен знать, куда он направляется, даже свои. Навстречу ему двигался полковник Сухомлин. Так, надо срочно скрываться, иначе зазовет к себе на промывку мозгов, и все пропало. Он завернул в боковой коридор и открыл первую попавшуюся дверь. Перед ним предстала картина плохо организованного междусобойчика соседнего отдела. На мятой газете был наломан неопрятными кусками черный хлеб, навалом лежала покромсанная колбаса, пахло водкой и рассолом, видимо, банку соленых огурцов успели спрятать под стол. Бутылку водки тоже упрятали – к бабке не ходи – в стенной шкаф. Стаканы с водкой в своем наивном бесстыдстве стояли вряд, как солдаты. Конечно, напиток только что разлили и приготовились употребить, а тут вдруг старший офицер. Кто не запер за собой дверь, высокой компании предстояло еще разобраться, а пока даже придумать никто ничего не успел в оправдание. Алексей неторопливо оглядел стол, поморщился, перевел взгляд на присутствующих и заметил Мишу Некрасова. Остальные были не из его отдела, и на них ему было наплевать, но Миша-то как в этой компании оказался? Еще не хватало, чтобы он в рабочее время водку жрал!

– Лейтенант Некрасов, – строго позвал он, – подойдите.

Миша обреченно выдвинулся на первый план. Алексей принюхался, водкой от Миши не пахло. Ну и хорошо, значит, не успел еще выпить.

– Михаил, иди за мной, я тебя уже целый час ищу. Никак не мог Алексей искать лейтенанта целый час, потому что Миша сиднем сидел в кабинете и составлял отчет по предыдущему делу. Но не возражать же начальнику отдела! И Миша покорно пошел следом.

Алексею было и смешно, и неприятно, что он застал подчиненного за таким занятием. Как будто специально выслеживал. Но зато лейтенант запомнит этот урок навсегда и впредь в отделении выпивать не будет, тем более, с чужим отделом.

– Ты, Миша, чего? – спросил он наконец. – Чего? – удивился Миша.

– У тебя там друзья, что ли, что ты в такой разрухе выпивку себе организовал?

– Да я…

– Накрыли бы по-человечески, на тарелках, с вилками и ложками, на чистой скатерти или, на худой конец, на клеенке. А то на газете, которой место знаешь где?

Миша понуро стоял и слушал. И что его туда понесло? Сейчас бы докладывал товарищу майору о том, что случайно обнаружил в записях убитого капитана Фомина. Может быть, заслужил бы похвалу. А то Алексей Николаевич, наверное, думает, что ему водки хотелось. А он водку пить не любит, его с любого алкогольного напитка мутит. Он зашел за бумагой для принтера, у них закончилась. А там на стол накрывают. И он остался, чтобы не думали, что он человек второго сорта: водку не пьет, не курит, девушки его не любят. И что майор Пронин забыл в этом кабинете? Он, пока в этом отделении работает, наверное, никогда там и не был. А сегодня вдруг зашел.

– Извините, товарищ майор, больше это не повторится.

– Смотри, Миша, спиться можно очень быстро, тем более, на нашей непростой работе.

Майор посмотрел на часы:

– Мне сейчас некогда, завтра с утра – ко мне в кабинет с результатами по делу Горчаковых.

– Так точно.

Ладно, даже хорошо, что полковник Сухомлин встретился, иначе Мишу бы на путь истинный не наставил.

Конечно, он приехал позже Николая. Тот нетерпеливо прохаживался по дорожке, приглядываясь к сидящим на скамейках редким посетителям садика. Это место, почти в центре Москвы, они облюбовали еще со студенческих лет. Иногда им надо было перекинуться парой слов без посторонних ушей, и они встречались всегда около одной и той же скамейки и уходили по грунтовой дорожке подальше от людей. Здесь они могли разговаривать без опаски.

Рукопожатие было коротким, сильным. Несколько секунд они вглядывались в лица друг друга – не виделись с зимы.

– Ну, что? – начал Николай.

– Мусалимов, – сразу обозначил тему беседы Алексей.

– О, – с уважением протянул Николай, – и тебя зацепило.

– Можешь поделиться информацией? – Давай сядем.

– Сесть всегда успеем. Давай присядем.

Шутка, конечно, милицейская. Или бандитская? Или общечеловеческая? В последнее время как-то все перемешалось, и сленг перемешался тоже, и люди уже не делятся четко на бандитов и законопослушных граждан. Но Николай улыбнулся понимающе, похлопал Ивана по плечу и примирительно согласился:

– Ладно, давай присядем.

Нашли уединенную скамейку, расположились вольготно, даже расслабленно. Ведь день был почти летний – светило солнце, молодая листва отбрасывала кружевную тень, даже припекало. А разговор предстоял серьезный, вот и на минуточку перед тяжелыми откровениями позволили себе короткий отдых.

– Ну, спрашивай, – обреченно разрешил Николай. – Мусалимов, – повторил Алексей.

– Значит, Мусалимов. Как бы тебе объяснить, чтобы ты понял? Он задерживался и привлекался раз пять, но в результате садились совсем другие люди.

– То есть каждый раз появлялся зицпредседатель Функ?

– Именно. Всегда возникали неопровержимые доказательства вины вторых или третьих лиц, которые соглашались сотрудничать со следствием и сдавали даже целые группировки боевиков, но Мусалимов выходил из игры чистым.

– Следаки?

– Да нет, следаки тут ни при чем. Кто-то его консультирует из высоких милицейских чинов.

– Опа!

– Да, вот так. И пока на него мы выйти не можем. – Ну, существуют разные методы выявления оборотней.

– Не учи ученого, – усмехнулся Николай, – по этому делу работают такие доки, что будь спокоен, найдут. Только время уходит.

– А чем он вообще занимается?

– Легально – бизнесом. Кстати, хороший семьянин, двух жен имеет, как истинный мусульманин.

– То есть на самом деле двух жен?

– Да. Одна в России, в Москве, а другая – в Арабских Эмиратах. И он мотается из России в Эмираты через неделю.

– Вот у людей денег куры не клюют!

– И денег, и времени! Он тут бизнес свой оставляет на доверенных и проверенных людей, но, по слухам, никому не доверяет. Ему все документы на подпись курьеры возят.

– Да ладно, сейчас все можно по интернету передать.

– Не доверяет интернету. Только лично и только в руки.

– Так можно курьеров перехватить.

Николай посмотрел на него, как на психически больного, покачал головой, выдал на гора короткий смешок и снисходительно произнес:

– Наивный.

Алексей вздохнул:

– Понятно.

Посидели, помолчали, а потом заговорили враз. Алексей:

– У меня такое дело сейчас…

Николай:

– А тебе зачем эта докука?

Разом замолчали и уставились друг на друга. Это было для них обычным. Они привыкли так разговаривать: вдруг начинать вместе говорить и замолкать, ожидая, кто продолжит. Один раз, когда Алексей был у друга в гостях, они до слез насмешили Тамару – Колину жену. Разговор шел, кажется, о рыбалке. Как всегда, вдруг беседа приняла очень энергичный характер, и они в обычной своей манере стали обсуждать способы наживки червяка. При этом Алексей показывал на пальцах, как нужно червя зацепить, чтобы он не сорвался до поклевки, а Николай рассуждал, что только дилетанты плюют на червяка перед тем, как насадить его на крючок. Они друг друга отлично понимали и, главное, слышали. А Тамара переводила взгляд с одного на другого, пока не зашлась в хохоте. Они одновременно замолчали и стали на нее смотреть, не понимая, что такого смешного они сказали. А она никак не могла остановиться и хохотала долго и с удовольствием. Кажется, они тогда так и не пришли к единому мнению ни по поводу червяков, ни по поводу крючков, зато отлично провели время.

– Так зачем тебе Мусалимов? – спросил наконец Николай.

– Видишь ли, он всплыл в деле, которое сопровождает мой отдел.

И Алексей коротко и толково изложил суть дела, не забыв упомянуть об убийстве участкового Фомина.

– Слышал эту историю, – согласно кивнул Николай, – помогу. В Москве Мусалимов Муса Мусаевич появился десять лет тому назад. Смешно сказать, но его бизнес начинался с фруктовых рядов на Черемушкинском рынке. Никто его тогда не знал. А потом он женился на дочери смотрящего по рынку и резко пошел вверх. Сейчас у него недвижимость в Москве, в Арабских Эмиратах, я уже не упоминаю Испанию, Болгарию и Македонию. И свечных заводиков несколько. Работают там, в основном, русские, на руководящих должностях – почти все чеченцы, ингуши, арабы. Работают грамотно. Скупают по дешевке крепко стоящие на ногах предприятия – самые разные – и доводят прибыль до бешеных процентов. Богатеют, мать их!

– Интересно, зачем ему еще ювелирный бизнес? – Это ты про Ювелир-холдинг, что ли? – А ты уже знаешь?

– Конечно, знаю. Это поэма. Ему этот холдинг поперек горла встал. Хозяин никак свое детище отдавать в чужие руки не хотел. Кстати, к нам обращался его начальник службы безопасности, мы провели аудит, всякие негласные проверки и ничего криминального не обнаружили. Правда, за Мусалимовым тогда установили слежку, но тоже – мимо денег. Никаких подозрительных связей, никаких темных контактов. Все его разговоры слушали – чисто.

– Но Горчаковых все-таки убили! – вставил реплику Алексей.

– Убить-то убили, да Мусалимову от этого не холодно, не жарко – наследник же законный вступил во владения.

– А ты знаешь, скольких людей уже убили? – Знаю, Леша, я все знаю.

Алексей пристально взглянул на друга:

– Какого черта? Какого черта я тебе это все рассказывал?

Николай хитро прищурился и тихонько ответил:

– Зато я получил кое-какую информацию.

Алексею эти игры в хитрых ментов никогда не нравились. Послать бы важного такого Кольку к черту и уйти. Но он сдержался.

– Может, расскажешь, какие у вашей службы соображения?

– Соображения? Следствие сейчас идет, мне кажется, правильным путем. Вы давайте, Веника колите. Он с Мусалимовым пересекался так, – он пошевелил пальцами в воздухе, – легонько, но все-таки пересекался. Сейчас ведь информационных каналов не счесть, и возможностей передать информацию – тоже. Поэтому, может быть, и выйдем через Веника на Мусу. Только это все надо быстро делать – время не ждет.

– Слушай, а он оружием не подторговывает?

– А кто сейчас оружием не подторговывает? Все торгуют.

– Да ладно. Я не торгую, и ты не торгуешь. – Не уверен ни в тебе, ни в себе.

Алексей развернулся на скамейке лицом к другу:

– Знаешь, я своему оперку недавно объяснял, что такое профессиональная деформация личности. Тебе тоже объяснить?

– Ладно, Леш, не обижайся, – Николай примирительно накрыл его ладонь своей рукой, – я пошутил. Теперь вот о чем. Ты каким боком влез в это дело по самую макушку? Из-за Натальи Голицыной?

Алексей опешил. Вот это да! Хорошо работают спецслужбы в нашей доблестной милиции! Все знают! Николай поторопил:

– Так?

– Так, – ответил Алексей и опять посмотрел другу прямо в глаза.

– Ага, – удовлетворенно покачал головой Николай, – значит все-таки из-за нее. Ну, так слушай. Вполне возможно, что она владеет ценной информацией по этому делу. Мы тут перехватили один разговорчик, – он помедлил, но все-таки продолжил. – Она, похоже, знает убийцу, причем, видела его во всех трех эпизодах. Они ее сейчас ищут.

– Кто «они»? – выдохнул Алексей.

– Люди Мусалимова, – спокойно ответил Николай. – Не для того, чтобы убить, а для того, чтобы получить информацию. Видишь ли, получилось, что смерть ювелира оказалась невыгодной для Мусалимова. Он рассчитывал его дожать, а если не дожать, то хотя бы предложить выгодное сотрудничество. Да, Мусалимов хам и, по сути, бандит, но только не по этому эпизоду. Тут он чист перед законом. Но госпожу Голицыну ищет и не на шутку озабочен ее исчезновением. А ты не знаешь, где она?

Алексей стряхнул с брюк невидимую пылинку, достал из кармана пиджака носовой платок, протер руки и спокойно ответил:

– Ее брат отправил за границу. – Куда, не знаешь? – Говорит, далеко. – А узнать можешь?

– Это вряд ли, он скрытный очень.

– Жаль, мы бы за ней наружку организовали, глядишь, и от бандитов бы уберегли.

«Уж вы бы уберегли», – подумал Алексей.

– Ну ладно, давай прощаться, – предложил Николай, если что, звони.

– Давай прощаться, – согласился Алексей, протягивая руку, – мало ли – будет информация, ты уж не забывай старого приятеля.

– Это ты приятель? – улыбнулся Николай. – Ну-ну. Ах ты, незадача какая! Значит, Наталью люди Мусалимова ищут! И найти ее у него дома могут в любой момент. Что он может сделать, кроме того, что только постоянно быть рядом? А как он может постоянно быть с ней, если у него работа, и это единственная возможность постоянно получать нужную информацию о ходе следствия и о том же Мусалимове? Что же придумать? Отвезти ее к брату? Быстро сделать пластическую операцию? Отправить с чужими документами за границу? Что делать? Единственный радикальный выход – быстро разыскать убийцу. Вот тогда ее никто никогда не тронет. И еще. Что-то неприятное было в разговоре с Николаем. Что-то такое, что сразу Алексея насторожило. Что: какая-то фраза, жест, выражение глаз? Что?

Домой Алексей попал только за полночь. В отделении началось такое, что оставить службу было никак нельзя. Сначала Сергей Пестров привез домработницу Настю. Оказывается, она еще вчера приехала в Москву, но в почтовый ящик, где лежала повестка, заглянула только сегодня. По правде сказать, она туда и сегодня бы не посмотрела, если бы не записка под дверью, обнаруженная тоже случайно. Поезд пришел поздно, и пока Настя добралась до дома, наступила глубокая ночь. Сил хватило только на то, чтобы доползти до кровати и уснуть. А сегодня девушка случайно бросила взгляд на странную бумажку серого цвета, которой никогда не было в ее чистенькой комнатке. Она хотела сразу выбросить ее в мусорное ведро, но любопытство победило, и записка была прочитана. После этого Настя в страшном волнении выскочила в домашних тапочках на лестницу к почтовым ящикам, которые висели в ряд между первым и вторым этажами. В ящике, среди целой кипы рекламных листовок, она обнаружила повестку в прокуратуру и еще другую повестку в районное отделение милиции. Подумав немного, девушка позвонила, конечно же, в отделение, ведь это были почти свои люди – с ними она уже разговаривала после смерти супругов Горчаковых.

Сережа Пестров обрадовался так, будто услышал, по крайней мере, любимую тещу.

– Настя, вы где? – спросил он.

– Я? Дома, то есть на квартире, в Москве.

Сережа страшно засуетился, начал переставлять предметы на столе, чем поверг в полное недоумение сидящего тут же Сашу Мальцева. Друг никогда не видел, чтобы капитан Пестров совершал такие быстрые движения.

– Настя, будьте дома, я сейчас за вами заеду!

– Але, ты куда? – спросил Саша убегающего Сергея.

– Скоро вернусь, сообщи товарищу майору, – на ходу ответил Сергей.

Беседа с Анастасией Ивановной Максимовой заняла довольно много времени. В деле об убийстве супругов Горчаковых полугодовой давности допрос домработницы потянул на полстраницы. Все сводилось к тому, что она ничего не видела и ничего не знает. Ни характеристики убитых, ни связей, ни привычек, ни даже уклада семейной жизни – ничего. Было ясно, что допросили ее формально, к допросу не готовились, просто надо было подшить в дело очередной листочек для объема, его и подшили.

Алексей с удовольствием разглядывал сидящую перед ним девушку. Хорошенькая мордашка, хотя, может быть, скучноватая. Макияж такой деликатный, что и не заметен вовсе. Одета просто, сумка тоже какая-то простенькая, без затей. Русые волосы забраны в хвост. Увидишь такую на улице и не оглянешься. Хотя, может быть, она специально для милиции оделась, ведь часто люди, идя на встречу с представителями закона, стараются выглядеть победнее, чтобы не вызывать излишнего интереса к своему материальному положению. Держалась она скромно, на вопросы отвечала спокойно, каждый ответ обдумывала. Запнулась только, когда разговор зашел о поминках. По ее словам, она вышла проститься с женихом из подъезда сразу после того, как убрала первую смену тарелок. Молодой человек ждал ее за углом, они простояли с ним, обнявшись, около четверти часа, а потом она вернулась в квартиру и сразу услышала крик Натальи Голицыной. Алексея насторожило не то, что Настя отсутствовала во время нападения на Наталью, а то, как она об этом рассказывала. Сразу возникло вполне серьезное подозрение, что она врет. Причем до этого эпизода она говорила только правду.

Настя работала у супругов Горчаковых около года, точнее десять месяцев. Платили ей исправно, хватало и на жизнь, и на оплату подготовительных курсов. Анна Дмитриевна относилась к ней ласково, старалась особенно не нагружать. Работать в этом доме было приятно и не утомительно, свободного времени у девушки было достаточно и для учебы, и для отдыха. На даче, где убили Горчаковых, она тоже бывала не один раз: помогала наводить порядок в доме и на участке. Хотя на участке работы было немного, потому что из ближайшей деревни приходил садовник. Что это был за человек, Настя не знала, так как никогда его не видела, только слышала о нем от Анны Дмитриевны. О самих убитых Настя вспоминала с теплотой, больше рассказывала, конечно, о хозяйке, видимо, чаще общалась с ней, чем с Петром Ивановичем. Ну, это и понятно: для чего мужчине входить в детали ведения домашнего хозяйства? Гости в доме бывали редко – Петр Иванович и Анна Дмитриевна любили уединение. Не было в доме и случайных людей, только родственники и персонал холдинга. Один раз была какая-то девушка, явно не из окружения супругов, но она принесла какой-то пакет, выпила чашку чая и ушла. Когда это было? Да, кажется, в тот день, когда их убили, а, может быть, накануне. Да, точно, накануне. Или в день убийства.

Алексей понимал, что, если она сейчас не расскажет правду о том, что случилось на поминках, то уже не расскажет этой правды никогда: что-нибудь придумает и извернется. Интересно, что ее так напрягло?

– Настя, конечно, я понимаю, что прошло уже много времени, но вы не могли бы описать эту девушку?

– Девушку? – она сморщила лобик и посмотрела вверх, вспоминая. – Красивая такая, старше меня (кокетливый взгляд на майора, движение плечом), ростом примерно с меня (опять стрельба глазами), волосы, кажется, черные, макияж яркий. Одета была в курткуветровку, ботинки на каблуках, без сумки, представляете? Да, еще брюки на ней были светлые. Осень же была, дожди шли, а на ней – брюки почти белые.

– А что-нибудь приметное в ее внешности было?

– Да я ее видела всего минуту-другую, когда в квартиру впускала, потом ее Анна Дмитриевна сама проводила. Я наверху книги пылесосила.

– Если бы на улице встретили, узнали бы?

– Это вряд ли. Правда, один раз мне показалось, что я эту девушку уже где-то видела, но потом я подумала хорошо и решила, что ошиблась.

Алексей протянул руку к ее пропуску и, между прочим, спросил, переходя с официального тона на задушевный:

– А жениха твоего как зовут? Имя, адрес, возраст. – А зачем это вам?

– Ты же знаешь, мы должны весь твой рассказ проверить. Вот и спросим у молодого человека, что он помнит. Вдруг заметил кого-то около подъезда, пока тебя ждал?

Во время этого объяснения Алексей лучезарно улыбался, и Настя заулыбалась тоже и, кажется, выдохнула. Но вдохнуть он ей не позволил:

– В Москве жених у кого останавливался?

Она сразу как-то обмякла, улыбка с лица сползла, и плечи поникли.

– Давай-ка, красавица, всю правду, – по-отечески тепло попросил Алексей.

Она заговорила быстро, проглатывая окончания слов и целых фраз:

– Я ни в чем! Я и не знала, что нельзя! Никто не говорил, что нельзя брать!

– Так, спокойно, без истерики, – прикрикнул на нее майор, вставая из-за стола и наливая воду в стакан. Воду он поставил перед ней, она взяла стакан двумя руками и жадно отпила глоток.

– Я не виновата, я ничего не брала, и Коля тоже ничего не взял, мы только хотели посмотреть.

– Что посмотреть?

– Ну, часы эти, которые потом пропали. – Какие часы?

Иван удивился. Никто ни про какие часы не рассказывал. Может быть, в них кроется ключ к разгадке всей этой, крайне запутанной, истории?

– Ну, часы… Петр Иванович принес в коробочке бархатной с вензелем и убрал в сейф. И он их каждый день доставал и слушал, как они звенят.

– А ты про эти часы откуда узнала?

– А мне интересно было, что это так красиво играет, ну, звенит, в смысле, я чай ему в кабинет принесла. А он часы сразу тряпицей накрыл, на которой бриллианты рассматривал в лупу.

– А откуда ты знаешь, что это звенели именно часы? Она опустила глаза и покраснела. – Ну! – поторопил ее Алексей.

– Мне потом Анна Дмитриевна их показывала.

Опять врет. Сразу понятно, что врет. Даже голос меняется. Иван пристально смотрел на девушку. Она все больше съеживалась под его взглядом. Потом вдруг как-то суетливо продолжила:

– Только я ничего никогда не брала, потому что их любила очень. И потом, Анна Дмитриевна мне обещала, что, если я на бюджет опять не поступлю, она мне первые два семестра поможет оплатить. А потом бы я на работу устроилась. Так что мне их цацки были не нужны.

– Ты еще что-то хотела рассказать про часы, как вы их «хотели посмотреть».

Она опять сникла, даже зашмыгала носом, но снова отпила из стакана и заговорила:

– Ну, в общем, Колечка мой приехал на три дня. У меня был выходной, но Анна Дмитриевна попросила цветы полить, потому что они с Петром Ивановичем уезжали на дачу, а она дня за три до этого пересадила цветы в более глубокие горшки. Ну, их надо было поэтому через два дня поливать какой-то гадостью, чтобы лучше приживались.

«Опять цветы», – подумал Алексей. Что-то мне сегодня на флору везет.

– И вот, мы с Колечкой пришли на квартиру, и он обалдел. Говорит: «Как же люди красиво живут»! Он ведь у меня простой совсем. Я из интеллигентной семьи, а он из рабочих, – пояснила она важно. – Цветы полили, он по комнатам стал ходить, у камина в кресле посидел, будто барин какой. Потом пошли на второй этаж. В спальне…

Она запнулась, и Алексей вдруг явно представил, что там «в спальне».

– Что? – спросил он.

Она помялась и ответила:

– Ничего.

Потом заторопилась:

– В кабинете Колечка увидел сейф и вообще удивился. Спросил: «А вот бы по приколу посмотреть, че там». А я набрала код, и сейф открылся. Ну, там деньги были, бумаги всякие и коробочка. Коробочку я сама из сейфа достала и открыла. Там часы были. С бриллиантами, наверное, камни очень блескучие, у меня даже дух захватило. Мы посмотрели, коробочку опять положили в сейф, сейф закрыли и ушли. А потом, когда в квартире обыск был, то коробочки уже в сейфе не было.

– А откуда ты код узнала?

– Это случайно получилось, – ответила она, помявшись.

Вообще, она все время запиналась, смотрела на него чистым взглядом, пытаясь, видимо, понять, верит он ей или нет. Ладно, пока застревать на мелочах не будем, это дело следователя.

– Так, может быть, коробочку с часами Иван Ильич забрал?

– Нет, он тогда еще не приехал.

– А где ты на самом деле была, когда на Наталью Сергеевну напали?

– Да никто на нее не нападал, она, наверное, сама запнулась за стул и упала.

– Еще раз повторяю вопрос: где ты была, когда ушла с поминок?

– Я Колечке еду относила. У меня хозяйка квартиры уехала к внуку, а Колечка сидел в моей комнате. И поесть было нечего, я ему в контейнер рыбки положила, пирогов, колбаски разной, в другой контейнер антрекоты и гарнир. А то ему ехать долго, чего голодномуто оставаться? Еду все равно выбрасывать. Мне Анна Дмитриевна всегда с собой поесть давала.

– Так-так, – почему-то рассердился Алексей, – значит, в квартире ты лазила по сейфам, подсматривала и подслушивала, о чем говорили люди, которые тебе доверяли, а потом еще приводила посторонних и демонстрировала им драгоценности, которые тебе не принадлежали? Знаешь, как это называется?

– Я ничего не брала без спросу, – опять запричитала Настя, – я все на место складывала. Я не воровка, мне просто интересно было. Я, может быть, таких вещей и не увижу никогда.

И тут Алексея осенило:

– Альбом!!!

– Я принесу завтра.

– Никаких «завтра». Сейчас, немедленно, отдашь капитану Пестрову. Поняла?

Она согласно закивала головой.

– И адрес Колечки, имя, отчество, фамилию, год рождения, место работы.

Она все кивала, испуганно прижимая руки к груди. А он уже не испытывал к ней никакой симпатии: так себе девчонка, смазливенькая, неумная и неинтересная, совсем как его бывшая жена.

Сережа Пестров быстро оформил ей подписку о невыезде, смотался на ее квартиру и привез в целлофановом пакете альбом в сафьяновом переплете, страницы которого были заполнены фотографиями эксклюзивных колец, сережек и других драгоценностей, точного названия которых Алексей и не знал вовсе.

А потом позвонил следователь Михайлов:

– Фоторобот составили, – без лишних предисловий сказал он невыносимо приказным тоном, – надо уточнить.

Алексей обрадовался. Именно так Константин Петрович разговаривал, когда в следствии появлялся реальный подозреваемый. Чем более реальный, тем более официальным было его общение с оперативниками. Потом, когда все закончится, он опять будет похлопывать всех по плечам, угощать сигаретами, но пока… Пока его выканье и официоз доводили несведущих людей до полуобморочного состояния и вгоняли в излишнюю исполнительность. Но Алексей-то был уже матерым опером и манеру следователя Михайлова знал досконально, поэтому он, тоже без всяких приветствий и экивоков ответил:

– Сделаем. От вас когда забрать?

– Сейчас его к вам в отдел привезут. – Кого привезут-то?

– Как кого? Пудова Вениамина Викторовича по кличке Веник.

Ага, значит, дожал настырный Михайлов, и «телефонист» согласился сотрудничать со следствием. Это уже кое-что.

…С экрана компьютера на мужчин смотрела черноволосая женщина без определенного возраста с упрямо сжатыми губами и тяжеловатым подбородком. Впрочем, если бы она улыбалась, то могла сойти за красавицу. Алексей с облегчением вздохнул: совсем не походит на Наталью. Впрочем, и на Лидию Авдошину, и на домработницу тоже не походит.

– Распечатывать? – спросил эксперт-криминалист. – Конечно! – с энтузиазмом ответил Миша Некрасов, который, маясь от неопределенности – помнит товарищ майор о дневном происшествии или не помнит? – крутился тут же, стараясь быть полезным.

– Я не тебя спрашиваю, – беззлобно огрызнулся эксперт. – Так что, товарищ майор?

– Конечно, распечатать, – согласился Алексей. – И, знаешь, копий штук пять сделай, ладно?

– Да я на ваш комп скину, а вы уж сколько хотите, столько и делайте.

Ах, досада какая! Алексей все время забывал, что ничего не надо распечатывать, не отходя от кассы. Можно работать на компьютере в своем собственном кабинете, получая всю необходимую информацию и печатать, и читать, и даже смотреть телевизионные программы. Конечно, молодые сотрудники легко обращаются с техникой, но он любит читать настоящие книги, писать настоящие письма и смотреть телевизор, который стоит у него дома на специальной тумбочке.

– Ага, ну хорошо. А поиск в базе данных по схожести обличия можно устроить?

– Это всегда пожалуйста, – легко согласился эксперт. – Сейчас на ваш ящик скину и запущу поиск. Только это не скоро.

Конечно, не скоро. Может быть, найдется в базе данных похожая физиономия, а, может быть, и нет. Всякое бывает. Кстати, надо фоторобот сразу показать Ивану.

Иван приехал минут через двадцать. Он долго рассматривал фотографию, крутил ее так и этак в руках, заглядывал для чего-то на обратную сторону бумажного листа, а потом неожиданно заявил:

– Я эту женщину, кажется, где-то видел, только не помню, где.

– Давай, вспоминай, – приказал ему майор.

– Не помню, даже не уверен, видел или не видел. Точно знаю, что я с ней незнаком. Если был бы знаком, помнил бы, как зовут, кто такая.

– Да ладно, – удивился майор.

– Конечно, – убежденно ответил Иван, – хорош дипломат, который не знает имя собеседника.

– Ты что, всех помнишь?

– Помню, – покаянно ответил Иван, притворно склонив голову.

Еще и с чувством юмора у него хорошо в дополнение ко всем несомненным достоинствам. Точно, соперник. Алексей вздохнул и продолжил:

– Соберись и вспоминай, где и когда, при каких обстоятельствах видел эту женщину.

– Или похожую на нее, – уточнил Иван, вглядываясь в изображение.

– Или похожую, – согласился Алексей.

Иван закрыл лицо руками и попытался вспомнить. Нет, ничего не приходило на ум. Где-то недавно, где? Кажется, в Берлине. Где? В посольстве? Нет, точно, в посольстве такой женщины нет. Кто еще? Кто-то на улице? Да, кажется, на улице. Где? Нет, здесь невозможно сосредоточиться. Надо забрать этот портрет домой и не торопясь подумать.

– Ты знаешь, я тут не вспомню, не могу вспомнить. Хотя уверен уже, что встречал где-то женщину с подобными чертами лица. А для чего ты мне это вообще показал? – вдруг спросил он Алексея.

– Ну ты даешь, – засмеялся тот, – мы с тобой почти полчаса мучаемся, а ты только что поинтересовался, для чего.

– И правда, – тоже засмеялся Иван. – Ну что, мне можно домой или еще у тебя посидим? А то времени много, хотелось бы завтра не клевать носом в офисе.

Алексей взглянул на часы и ужаснулся: половина двенадцатого ночи. Кошмар! Наталья одна, голодная, наверное, а он ей ни разу за вечер не позвонил.

– Забирай, конечно, я себе хоть двести штук напечатаю, – почему-то с гордостью разрешил Алексей.

– Тебя подвезти? – Иван, вставая со стула, протягивал ему руку для прощания.

– Да нет, я на машине.

Алексей проверил дверь сейфа, скинул бумаги в ящик письменного стола, оглядел кабинет и только после этого выключил свет и запер дверь.

Выходили молча, думая каждый о своем.

Иван размышлял о том, что каждое действие имеет как начало, так и завершение. Например, его приход в отделение вместе с Алексеем и сегодняшний выход тоже с Алексеем, как логическое завершение входа. Две стороны медали, вход – выход, начало – конец.

А Алексей мечтал о том, как тихонько, чтобы не разбудить Наталью, заляжет в ванну, достанет бутылочку пива из холодильника и выпьет сначала один стакан залпом, а потом – не торопясь – второй. И еще сделает себе пару бутербродов с сыром и съест прямо в ванной. Если бы не Наталья, он ходил бы по квартире в одних трусах или вовсе завернувшись в полотенце. И это тоже было бы удовольствием. Но еще большим удовольствием было ехать домой и знать, что его в его собственной берлоге ждет женщина. Конечно, было время, когда его уже ждала дома жена, но почему-то его тогда домой не тянуло. А сейчас…

Иван ужинал в одиночестве. Охранник за стенкой не в счет. Какой-то раздрай в голове. Все нехорошо. В холдинге заморочки, воспоминания о Ландышке отдают тухлятиной, особенно противно думать о последней, постельной, встрече. Как он мог не сдержаться? И вообще, для чего это все было затеяно, если она знала уже, что не собирается за него замуж? И еще одна странность – демонстративный поход с ним на глазах будущего мужа в Большой театр. Что-то тут не так. Какая-то нестыковка. В институте Иван занимался специально историей ислама, особенностями мусульманского быта – пытался закрыть пробел в образовании. Ведь в школе этого не проходят. А Ивану всегда хотелось знать как можно больше о культурном наследии других народов. Не может женщина, собирающаяся замуж за ортодоксального мусульманина, то бишь правоверного, вести себя так, как Ландыш. Что-то тут не так. И вообще, он слишком много думает о бывшей невесте. Собственно, почему «невесте»? Предложение он не делал, помолвки не было, вообще, ничего не было. Нет, было, но как-то по-подростковому, почти по-детски. Постель, конечно, была, влюбленность была, но планов совместных не было. Вдруг Иван понял, что на самом деле планов-то не было никаких. Они никогда не разговаривали о будущем, только о ближайшем времени. Никогда Ландыш не делала никаких намеков о свадьбе. Это он решил жениться, как честный человек. Странно, странно, странно все это. Он, конечно, первое время был ослеплен ее изысканной восточной красотой. Она казалась ему похожей на диковинную птицу из детских сказок. Этот волнующий изгиб губ, неповторимый рисунок глаз – все это было необычайно красиво и будоражило воображение. Она была неглупа, с глупой девушкой он ни за что не смог бы встречаться.

И, конечно, он, ослепленный своей влюбленностью, не разглядел Наталью, не увидел ее неброскую красоту. Кажется, кто-то из классиков сказал о том, что настоящие красавицы встречаются чаще в русской провинции, чем в столицах. Вот Наталья из самой глубинной провинции и есть. А ее знаменитая сестра? Тоже из провинции, а достигла таких высот в искусстве. Интересно, как бы сложилась ее жизнь и жизнь всей семьи, не случись той авиакатастрофы? Где бы тогда жила Наталья? Может быть, у нее была бы уже своя семья, свои дети. Конечно, Полина тоже ее ребенок, но все знают, что приемный. Кстати, как Полина будет реагировать на известие о том, что Наталья – не родная мать? Ведь обязательно найдется кто-то сердобольный и сообщит девочке об этом. Или она все знает, только пока, по малолетству, не осознает? Наверное, тяжело жить с таким знанием. И с незнанием тоже тяжело.

Почему его собственные родители не внушили ему, что самое главное на свете – это родные, семья? Причем семья – это не только мама, папа и близкое окружение, но и тети, дяди, двоюродные братья и сестры. Ведь, кажется, у тети Ани есть старшая сестра. В дневнике ей посвящено немало строчек. То есть, не ей, а ее болезни, ее проблемам, лекарствам, которые надо покупать или доставать, сиделкам, с которыми у нее не складывались отношения, странностям и прочим «мелочам». Иван просто не вчитывался в эти страницы. А ведь там, может быть, есть что-то интересное. Вот он, дневник: раскрыть и прочитать. Именно прочитать, а не пролистать. И не завтра, а сегодня, сейчас. Сейчас, потому, что завтра может быть поздно.

 

7 мая, четверг

Еще поднимаясь по лестнице, Алексей понял, что Наталья не спит. Во-первых, окно гостиной светилось голубоватым светом. Значит, работает телевизор. Вовторых, в парадной упоительно пахло жареной курятиной. Стало быть, готов ужин. Господи, спасибо Тебе. Спасибо, что фоторобот не похож, даже отдаленно, на Наталью. Спасибо, что она есть. Спасибо, что она его ждет. Алексей приостановился перед дверью, чтобы хоть немного успокоить разыгравшееся сердце, его бешеный стук. И тут же услышал, что с той стороны двери кто-то подошел. Наталья? Больше некому. А вдруг не она? Сердце заколотилось так, что, казалось, еще немного, и оно выпрыгнет из груди, а потом взлетит, как тяжелый бомбардировщик. Он отошел от двери, встал спиной к стене и тихо спросил:

– Кто там?

– Это я, – шепотом ответила Наталья. – А это ты? – Я, – почему-то тоже шепотом сказал Алексей. Она стояла перед дверью в джинсиках и какой-то бесформенной кофте и казалась такой домашней, что Алексей совершенно отеческим жестом притянул девушку к себе. Она напряглась и затихла. Сразу устыдившись, он отпрянул от нее и притворно поднял руки:

– Извини, забылся.

Она сразу отвернулась и ушла на кухню. А он, не зная, как загладить неловкость, стал напевать какую-то невнятную мелодию, излишне громко шаркая подошвами домашних тапочек. Как это он не удержался? Сейчас она рассердится и уедет к брату.

Наталья переставляла на кухонном столе какие-то штучки: то ли соусники, то ли солонку и перечницу, в общем, было видно невооруженным глазом, что она тоже смущена не меньше его. Алексей почему-то постучал в дверь перед тем, как войти, и теперь изо всех сил пытался изобразить бурное веселье:

– Тук-тук! Вот и я! – громким «клоунским» голосом возвестил он и даже сделал этакое «антре».

– Ты опять сегодня поздно, – спокойно, будто встречала его много дней, сказала Наталья.

И он начал оправдываться, удивляясь себе, и, тем не менее, продолжая:

– Понимаешь, под конец рабочего дня столько всего приключилось, что уйти было никак нельзя. Да, кстати, – сказал он, подняв указательный палец и убегая из кухни, – ты не знаешь эту женщину? – это он прокричал из своей комнаты.

– Какую? – тоже громко крикнула Наталья.

– Вот эту, – ответил он совсем тихо откуда-то из-за ее плеча.

Наталья поставила на плиту сковородку, которую несла к столу, и брезгливо, двумя пальцами, взяла бумагу.

– Это кто? – спросила после короткой паузы. – Пока не знаю.

– Она имеет отношение к убийствам? – Похоже, да.

Наталья осторожно положила листок на край стола, взяла сковороду, поставила ее на подставку и только потом ответила:

– Совершенно точно, я не знаю эту даму и никогда ее не видела.

– Ты уверена?

– Абсолютно! – почти торжественно поклялась она.

– Угу, – задумчиво сказал Алексей, – угу. Никто ее не знает, правда, Иван Горчаков где-то видел, но точно не помнит.

– Ладно, давай ужинать? – А ты что, не ела еще?

– Конечно, нет, я ждала, когда ты вернешься. Кстати, давай договоримся.

– О чем? – с удивлением спросил Алексей.

– Давай договоримся о том, что ты будешь звонить, если задерживаешься на работе.

О как! Алексей изумленно взглянул на Наталью. Ее глаза смотрели на него с внимательным спокойствием в полной уверенности в своей правоте. Она предполагает, стало быть, долговременные отношения, если делает такие заявления? Ура! Или это только на то время, пока он ищет злодея? Она так же спокойно подошла к нему почти вплотную и сказала:

– Я тут столько всего передумала за то время, пока тебя ждала, что, наверное, поседела от страха.

Он тупо спросил:

– Почему от страха?

Она уже отошла от него на пионерское расстояние и ответила:

– Ты что, не знаешь, что люди волнуются за своих близких, родственников и просто знакомых? Или за тебя никто никогда не волновался?

Как это, «не волновался»? После трагедии с мамой бабушка практически помешалась на его безопасности. Она водила его за руку в школу, встречала из секции, выходила из подъезда во двор перед тем, как он, по ее расчетам, должен вернуться из института. Он пытался убедить ее, что уже взрослый, что может сам за себя постоять, что не надо его так опекать, но каждый раз первое, что он видел, входя во двор, это скамеечку как раз напротив входа и бабушку с напряженным выражением ожидания на лице. Кстати, это выражение сразу менялось при взгляде на любимого внука: лицо расслаблялось, вертикальная складка на лбу расправлялась, и бабушка из статуи под названием «Ожидание» превращалась в пожилую улыбчивую женщину, слезала со своей лавки и бегом бежала впереди Алексея – кормить. Он понимал, что от такого постоянного нервного напряжения женщина просто может сойти с ума, причем не в фигуральном, а самом прямом смысле. Поэтому, когда появилась сотовая связь, Алексей купил сразу два телефона – один себе, второй бабушке. И все равно, она – то ли по привычке, то ли от недоверия к нововведению – ждала его все на той же лавочке, независимо от погоды, как будто оберегала от беды. Он и сейчас, когда возвращался домой пешком, машинально искал глазами бабушкин взгляд, которого теперь так не хватало.

– Волновался, конечно. Только это было в прошлой жизни.

– Ну и ладно. А в этой пока я за тебя волнуюсь, – сказала она без всякого кокетства. – Давай ужинать.

После ужина он сунулся к раковине – мыть посуду, но она его опередила.

– Ты бы поспал, а то вчера неизвестно когда лег, сегодня уже второй час. Так и невроз заполучить можно. Давай-ка иди. Я посуду сама вымою.

– Да нет, хочется с тобой немножко побыть. А то, представляешь, красавица в доме, а я на нее и посмотреть-то времени не имею. А ты, кстати, слышала про какие-то дорогие часы с бриллиантами, которые Петр Иванович приобрел незадолго до своей смерти?

– Часы? – она задумалась. Руки ее в это время проворно делали дело – погружали тарелки в пену, встряхивали, терли, споласкивали, мыли, кажется, сами по себе.

– Слушай, правда, были часы с презабавнейшим звоном. Мелодия распевная, какие-то колокольцы с переливами. Полина их любила слушать. Только, помоему, их Петр Иванович отдал почистить. А вот куда? Или только хотел отдать?

Наталья закончила мыть посуду и присела к столу. – Погоди-ка, – вдруг схватила она Алексея за руку, – я эти часы видела накануне убийства, нет, пожалуй, за день. Полина раскапризничалась, никак не хотела ужинать. И Анна Дмитриевна ее забрала к себе. В гостях дочка становилась шелковой, ела все, что дадут, и всегда была в хорошем расположении духа. Знаешь, я думаю, ей просто не хватало бабушки. Вокруг все молодые, а бабушка – это бабушка, вот она и любила бывать у Горчаковых. Я зашла за ней через полчаса, они с Анной Дмитриевной и Петром Ивановичем сидели на диване в гостиной и слушали, как звенят часы. Я такой красоты не видела никогда. Правда, не видела, – подтвердила она в ответ на недоверчивый взгляд Алексея.

– А ты можешь их описать?

Алексей приготовился выслушать невнятный рассказ типа: «Вот тут бриллиантики, а тут загогулинка, а тут стрелочки», но Наталья посмотрела с усмешкой и сказала:

– Мобильник мой еще у тебя? – Да, а что?

– А в нем, среди фотографий, должны быть эти часики. Их Петр Иванович сфотографировал в тот вечер.

– Как это, сфотографировал?

– Ну, ты знаешь, он вообще любил смотреть на красоту в любом проявлении и меня этому учил, – сказала она с горечью в голосе. – У меня в телефоне, кстати, есть не только эти часы, а еще некоторые ювелирные изделия – тоже он снимал. Это у него хобби такое было. Так что можешь и ты на эти часы посмотреть. Да они, наверное, в сейфе в кабинете хранятся. Он их, кажется, в сейф собирался положить, если не отдал почистить.

– Нет их в сейфе, и Иван об этом не знает.

– Слушай, странный он какой-то, этот Иван. У меня такое ощущение, что он вообще о своих родных мало что знает. Я все думаю о том, что у него где-то есть двоюродная тетка, а он о ней помнит или нет?

– Погоди, какая тетка? – удивился Алексей.

– Как же? А сестра Анны Дмитриевны? Она о ней очень даже заботилась: сиделки, лекарства, доктора самые именитые. Однажды мой братец подключался.

– Анатолий Дмитриевич?

– Нет, Володя. Он же травматолог, кандидат наук. Он как-то ездил ее смотреть. То ли боль какая-то в суставе приключилась, то ли остеопороз – я сейчас не помню. Это года два тому назад было. Что сейчас с ней, ума не приложу.

– Она одинокая?

– Этого я не знаю, только знаю, что есть. Или была, – уточнила Наталья.

В Алексее уже проснулся сыщик.

– Что ты еще знаешь? Дети, возраст, адрес.

– Знаю, что, кажется, старше Анны Дмитриевны года на два. Жила где-то не в центре. Анна Дмитриевна, когда к ней ездила, всегда машину у Петра Ивановича просила.

– С водителем?

– Нет, она сама хорошо водила.

Вот как! Интересно. Кто знал, что тихонькая Анна Дмитриевна, общее мнение о которой было, что она серенькая мышка при богатом и успешном муже, хорошо водила машину по московской неразберихе? Что за сестра? Где проживает? И кто с ней проживает? Очень интересно.

– А ты не знаешь, Анна Дмитриевна москвичка по рождению?

Наталья заметно оживилась.

– Кажется, да. Я-то ведь приезжая, если ты мою биографию изучал. И Ольга моя тоже. А Анна Дмитриевна Москву как свои пять пальцев знает. Я, конечно, тоже ориентируюсь, но она! Столько историй о каждом переулке, так интересно может рассказать. Могла, – поправилась она.

Голос ее дрогнул, и Алексей решил, что на сегодня, пожалуй, хватит. Да и время позднее.

– Все, спать, – командирским голосом приказал он. – Погоди, – попросила Наталья, – как Полина?

А ведь он сегодня попросту забыл о Полине. Наверное, все хорошо, иначе ребята бы доложили.

– Все нормально, – как можно бодрее ответил он. – Угу, – тоже бодро промычала Наталья и вдруг тихонько заплакала.

Слезы текли по ее лицу, она пыталась справиться с нервами, но ей это не удавалось. Алексей не знал, что делать. Обнять? Он сегодня уже пытался. Что-то сказать? Что? Смотреть на ее плач было просто невыносимо.

– Наташ, – сказал он, – ты прости меня, я сегодня просто замотался. Завтра с утра позвоню и все узнаю. Прости. И целый день буду тебе по телефону названивать, даже надоем.

Слезы высохли. Судорожный вдох, выдох, и она успокоилась.

– Это ты прости, я тут от безделья свихнусь скоро. Мне бы компьютер, хоть плохонький, я бы тогда работу писала – хоть польза была бы от моего затворничества.

Компьютер, где его взять? Может, у Миши попросить? Или купить? Купить теперь все просто. Решено, завтра поедет в магазин и купит простенький ноутбук, хотя бы такой, как у покойного Фомина.

– Завтра постараюсь раздобыть.

– Только не вздумай новый покупать. Пока программы в него загрузишь, пока антивирусник… Вот что, – заявила она решительно, – позвони моему Тольке и скажи, что тебе позарез нужен комп. Он привезет тебе какой-нибудь из своих или сам, или пошлет посыльного.

– Я так и сделаю, – обрадовался он. – Ты уже иди спать, пожалуйста, а я поработаю еще.

– Знаешь, я тут вспоминала от скуки и навспоминала такой эпизод. Я как-то зашла к ним вечером, а Анна Дмитриевна по телефону разговаривает. У нее, конечно, мобильный был, но она опасалась электромагнитного излучения и предпочитала по обычному телефону разговаривать. И вот я услышала тогда, что она говорит своей сестре: «И что, она дала о себе знать?». А потом, из разговора стало понятно, что эта «она» то ли дочка, то ли племянница сестры.

– А как сестру звали, ты не знаешь?

– Анна Дмитриевна называла ее Нюрой. Ну, значит, Анна.

Алексей внимательно посмотрел на Наталью:

– Тебе надо было сыщиком работать. Ум у тебя аналитический.

Она засмеялась как-то нерадостно:

– Мой ум на моей работе успешно применяется. Там тоже постоянно размышлять надо.

– Я даже не представляю, как можно работать на такой тяжелой, как у тебя, работе, – сказал Алексей, – Мишка Некрасов столько нам порассказал, как там у вас сложно. Он, кстати, в тебя влюбился, – как-то невзначай ляпнул он.

Наталья поглядела на него лукаво и весело одновременно:

– И как мне теперь с этим жить?

– Да уж живи как-нибудь, только голову не теряй, – тоном классной дамы ответил Алексей.

Только поздно ночью он вспомнил, что так и не сообщил Ивану о том, что альбом с фотографиями украшений Анны Дмитриевны нашелся.

Наталья услышала, что Алексей вышел из ванной. Было совсем рано. Когда же он спит? Вчера лег около трех ночи. Она знает, потому что сама не могла долго уснуть. Надо встать и приготовить ему завтрак. Интересно получается: когда жили в ее доме, завтрак готовил он. А теперь она готовит ему и ужин, и завтрак. Жаль, что ванная комната только одна, неудобно. Ну ничего, наверное, это ненадолго. В конце концов, поймают же они убийцу, и все вернется на круги своя. Хочется на работу, к своим больным, хочется в свою квартиру, к своим вещам, на свою кухню. А больше всего на свете хочется обнять Полину. Так, если она собирается сейчас же зареветь, как медведица, то, конечно, надо продолжать думать о Полине. Кто-то собирался завтрак приготовить. Быстро умыться, слегка причесаться, макияж подождет. Завтрак, завтрак, что же придумать на завтрак? Омлет с яблоками ей не осилить, это долго. Пшенную кашу – тоже. Подойдет яичница с жареным хлебом и сосисками и кофе.

Алексей заскочил на кухню уже при полном параде, в мундире. Ни на какой завтрак он, конечно, не рассчитывал, хотел по-быстрому перехватить растворимого кофе и бутербродик какой-нибудь, с сыром, что ли. А увидел накрытый стол, дымящийся кофейник на плите и Наталью со сковородкой, из которой она собиралась перекладывать в тарелку, ну кто бы мог подумать? – такую же яичницу, которую он себе соорудил в последний, «мирный» день перед майскими праздниками. Он замахал руками:

– Не перекладывай, не… это. Не надо!

Она удивленно уставилась на него. Он понял, что она уже никуда не денет кушанье и успокоился.

– На тарелку не надо, – уточнил он, – я люблю прямо со сковородки есть.

Она спокойно, как будто всегда так делала, достала из ящика деревянную досочку и поставила сковороду перед ним. Как приятно было есть, сидя рядом с ней! Он бы тут и остался, ну ее, эту работу! И еще кофе со сливками! Откуда сливки, вроде он не покупал? Или у него в холодильнике сливки были? Или это молоко, которое ему кажется сливками? Рядом с ней все вкусно!

– Алеша, ты не забудь про компьютер, – попросила она, – не хочется время бездарно терять.

– Помню, Наташа, и про Полину тоже помню. Знаешь, буду стараться тебе звонить чаще, ты только не обижайся, если буду краток.

– А ты чего сегодня такой распрекрасный? У него от удивления поднялись брови:

– Какой я?

– Распрекрасный. Это Полина так говорит, сказок начиталась.

– Распрекрасный, говоришь? А, это, наверное, мундир, – догадался он, – любого мужчину мундир украшает, каждому известно. Видимо, поэтому. Вообще, у нас сегодня торжественное собрание, посвященное дню Победы. В четырнадцать часов, – уточнил он. – Так что я, если повезет, освобожусь раньше, и мы с тобой пороемся в чужом компьютере. Может быть, еще чего-нибудь накопаем полезного. А днем я, если смогу, от Анатолия Дмитриевича привезу тебе ноутбук.

Он легко поднялся из-за стола – откуда-то силы взялись немереные, казалось, горы может свернуть – и помахал ей рукой. Она тоже встала, подошла к нему и легонько коснулась руки:

– Ты осторожнее только.

– Обещаю, – ответил он.

 

8 мая, пятница

Накануне Дня Победы Иван решил объявить на предприятии короткий рабочий день. К 14 часам был накрыт стол в кафе и приглашены все от топ-менеджеров до уборщиц. Холдинг был молодым как по собственному возрасту, так и по возрасту сотрудников, поэтому о Великой Отечественной войне знали только по книгам и фильмам. Но, оказывается, в службе безопасности было несколько молодых людей, которые прошли Чечню, воевали в Дагестане, то есть вполне могли претендовать на повышенное внимание. Иван еще накануне дал поручение Александре выяснить, какие подарки им можно сделать на сумму, выделенную из директорского фонда. Ему хотелось, чтобы этот день запомнился, чтобы люди, воевавшие в «горячих точках», почувствовали, что их негромкий подвиг оценен по достоинству. А еще утром он позвонил в Лондон и поздравил Григория Владимировича Масленникова. Ему тоже был приготовлен подарок – супернавороченная удочка. Всем было известно, что Григорий Владимирович увлекается рыбной ловлей, даже ездит с друзьями на Валдай, что ли, или на Волгу. В общем, куда-то ездит рыбачить и, говорят, привозит неплохой улов. Иван подозревал, что рыболовные снасти у заядлого рыбака есть, уж тем более телескопический спиннинг, но ему сразу объяснили, что удочек много не бывает, и он успокоился. Кстати, в обсуждении подарков приняли участие почти все топ-менеджеры. Он запустил эту тему еще на том, ознакомительном совещании, которое повергло его в нешуточное смятение: или надо принимать толкового управляющего, или заморачиваться самому. И надо же! Самая крутая и интересная подсказка пришла от Людмилы Ивановны Маковой по прозвищу Маков Цвет. Она предложила подарить всем ноутбуки. Почему-то Иван считал, что такая малость, как ноутбук, должна быть у каждого молодого человека. Оказалось, что вовсе не у каждого. У кого-то просто не было денег на такую покупку, кто-то откладывал это приобретение до лучших времен. А Людмила Ивановна провела по-тихому опрос и выяснила, что у каждого их тех парней, которые подходили под определение «ветеран войны», была заветная мечта – ноутбук. Правда, выделенной суммы не хватало, но Иван распорядился, и семь красивых коробок уже дожидались своих владельцев на специальном столе с подарками и цветами.

Настроение было праздничным. Иван встал и сказал короткую речь, поздравив ветеранов и всех сотрудников с днем Великой Победы. Первый тост «За Победу!» стоя, сразу троекратное «ура», затем застолье потекло, как по маслу. Хороший праздник, добрый, значимый. Прав был дед: никто и никогда, как бы ни старался, не сможет украсть День Победы у ветеранов и их семей. Пока по земле ходит хотя бы один человек, который знает о тяжелейшей из войн, этот день будет отмечаться.

День Победы в их семье был священным. Пожалуй, даже Новый год не занимал столько места в умах домочадцев. Готовились к празднику всей семьей. Конечно же, дедушка надевал ордена, друзья и близкие собиралась за накрытым столом. Но это вечером, а днем дед был нарасхват: встреча у Большого театра, потом в каком-нибудь кафе с однополчанами, выступления перед школьниками и курсантами военных училищ. Дома постоянно звонил телефон, на звонки было совсем некогда отвечать, и маленький Иван назначался дежурным по телефону и телеграфу. Он записывал, кто звонил и приблизительно что сказал. Дед потом просматривал его записи и, в зависимости от степени старания, выражал либо благодарность, либо порицание. Иван с возрастом стал очень трепетно относиться к оценкам своего труда, особенно если их выставлял дед. Даже странно, но Иван, уже взрослый, самостоятельный человек, продолжает следить за собой глазами деда. Что бы он сказал на это? Как бы он оценил тот поступок? Интересно, а что бы он сделал в такой ситуации? Кстати, а как бы он распорядился дядиным наследством? На этот вопрос Иван не мог найти ответа, потому что ситуация была странно непредсказуемой и постоянно ускользала из-под контроля.

Когда умирал дед – уже в очень почтенном возрасте, Иван был за границей. Вырвался только на сутки и просидел в больничной палате все время, даже не заехал домой. Дед был слаб, говорил мало, но с большим интересом слушал внука. Иван понимал, что деду остались считанные дни, и старался рассказывать только о чем-нибудь приятном, но дед задавал колючие вопросы и сердился, если получал обтекаемые ответы.

– Не считай меня старым маразматиком, – делая длинные паузы, говорил он, – я вчера проглядывал пресс-релиз по этой теме. Мне интересно твое собственное мнение, а не то, чем пудрят мозги всем обывателям.

Иван улетел в Париж, кажется, или в Лондон – он уже не помнил, а дед через двое суток умер. Похоронили его рядом со средним сыном.

Застолье, между тем, продолжалось. Уже затянули «Катюшу», и Иван понял, что можно уходить. Почемуто он с каждой минутой праздника чувствовал себя все более одиноким. Все были вместе, а он один. Никто к нему не подходил с наполненной рюмкой, ни один человек с ним не заговорил. Все тянулись друг к другу чокнуться, а его рюмка тыкалась только в сдвинутые бокалы и ни разу персонально. Он уговаривал себя, что это объяснимо: он пока не стал своим в коллективе, но остро хотелось живого участия, сочувствия, что ли. Он отодвинул стул и, стараясь быть незаметным, пошел к выходу. За ним, дожевывая на ходу, двинулись два телохранителя и водитель. А чуть поодаль, параллельно курсу, стремительно шагал теперешний начальник охраны, как бишь его? Ах да, Вадим Игнатьев. Он шел и прижимал к уху какое-то переговорное устройство. Иван уже подходил к двери, когда телохранители поднажали и оказались оба в дверном проеме. Сзади вплотную подоспел Вадим. Иван оказался полностью закрытым телами охранников. В зале стало очень тихо, а затем вдруг раздался одинокий смешок. Да, не удалось просто смыться, опять похоже на исход Государя Императора. Кошмар, конечно. И тоска. Даже напиться не хочется.

Эх, если бы Наталья была рядом, ему бы не было так одиноко. Можно было бы пожаловаться ей на странный коллектив. Может быть, он их всех чем-нибудь обидел? Чем? Вроде ведет себя нормально, ни к кому не придирается, ни с кем пока не вступил в конфликтные отношения, никого не собирается уволить. И все-таки чемто он не угодил. А, может быть, дело в новом начальнике охраны? Может, просочились слухи о том, что он собирается уволить Григория Владимировича Масленникова? Но откуда они узнали? Да нет, не может быть. Хотя надо бы позвонить майору Алексею. Очень странная ситуация. Он менял много коллективов, ведь по своему роду деятельности постоянно находился среди людей. Но ни разу ни один человек не высказал ему так явно, как сегодня, своего пренебрежения. Или это была демонстрация его явной некомпетентности в ювелирном производстве? Но он сам об этом честно сказал, сразу, что называется, «с ходу», попросил о помощи. Или не надо было просить? А то получается, что он признался в собственной слабости. А, может быть, не надо было уходить из-за стола? Как обозначить сегодняшнее мероприятие с точки зрения дипломатического этикета? Пожалуй, как завтрак. Конечно, по времени это несколько запоздалый завтрак, ведь понятие «завтрак» в дипломатическом обиходе – это прием пищи между 12:30 и 13:30 в компании дипломатов дружественной страны для укрепления коммуникации или решения каких-то вопросов, которые не требуют специальной предварительной подготовки. Длительность завтрака обычно один-полтора часа. Время окончания его определяет обычно старший по рангу дипломат принимающей стороны. Если хотя бы приблизительно сопоставить нынешний праздник в холдинге с дипломатическим каноном, то ничего плохого он не сделал. Единственное упущение, что он не попрощался с людьми, хотел уехать тихонько. Но получилось как-то не очень. И вообще, он собой не доволен в последние дни. Все не так, как ожидалось, все наперекосяк. Может быть, он сам виноват? Или дипломатический этикет совершенно не уместен в производственном коллективе? А как он должен себя вести? Подстраиваться под ювелиров? Но, судя по впечатлению, которое произвели на него начальники служб на совещании, и подстраиваться не надо: культурные, эрудированные люди. Да и не умеет он «подстраиваться».

Как-то так всегда получалось, что его интересы в семье были на первом месте. Он прекрасно помнит, как его знаменитая мама отменила гастрольный тур по странам Азии, когда ему надо было удалять миндалины. А он был уже почти взрослым, двенадцатилетним мужчиной. Отец постоянно занимался с ним его делами: подбирал литературу для внеклассных занятий, проверял уроки, помогал писать сочинения по литературе. Дядя Петя и тетя Аня забирали его из школы, водили в театры и кино, получается, тоже жили его интересами. А он? Он принимал это как должное. Кажется, только дед относился к нему с ироничным вниманием и не делал поблажек на малолетство. Да, по большому счету, он рос не избалованным: все умел, много делал сам. Единственное, чему его не научила жизнь, это вниманию к другим людям. Вот и получил, что заслужил.

Так, хватит заниматься самоедством. Надо все-таки с кем-нибудь посоветоваться. С Васькой! Конечно, с Васькой или лучше с Танюшей, его женой. Когда она приезжает?

– Василий, может, посидим? – сразу, без обычного «привет!» начал он.

– С тобой все в порядке? – в голосе друга слышалась тревога.

– Со мной – да, в порядке. Танюша приехала? – Через пять дней приезжает. Что-то случилось? – Да нет, только тоскливо как-то на душе.

– Вот что. Сейчас начнется семинар у моего аспиранта, я должен присутствовать. А через два часа я свободен. Давай встретимся. Хочешь, приезжай ко мне. Или к тебе приехать?

– Лучше ко мне, только с ночевой.

– Нет, ночевать я привык дома. Посижу у тебя, сколько надо, а потом вызову такси и уеду. Пойдет?

– Конечно, пойдет. Спасибо тебе, дружище.

На том конце провода озадаченно замолчали. Потом Василий очень осторожно сказал:

– Как-то ты все-таки не очень. Давай-ка дуй домой, никуда не выходи и никому не открывай. Я приеду. И не напивайся там без меня, – добавил он ворчливо.

Алексей собирался уже поехать домой, но не тут-то было. Вадиму срочно понадобилась аудиенция. Его голос странно вибрировал, видимо, ехал где-то, где связь была таксебешной. Или вообще в метро был. Без году неделя человек на новой должности, и уже не узнать: плечи расправил, походка значительная, голос командирский. Вынужденная пауза сразу сама собой заполнилась просмотром накопившихся документов: некоторые надо подписать, над некоторыми – подумать. И еще – как же он забыл? – вызвать к себе сразу двух капитанов и дать им задание на праздники. Кстати, у капитана Мальцева, кажется, выходной завтра. Надо уточнить график работы.

– Ну, что, братья-акробаты, – противно-бодрым тоном начал он, когда Александр и Сергей устроились за совещательным столом, – надо бы отследить одного человечка.

Он раскинул перед ними веером пачку фотографий. Оперативники неторопливо брали один за другим квадратики с изображением молодого, довольно симпатичного лица и внимательно смотрели, запоминая.

– Это кто? – спросил наконец Саша Мальцев.

– На обороте все написано: адрес, телефоны, номер автомобиля. Короче, я хочу, чтобы с него в праздничные дни не спускали глаз, а то он наделает нам работы.

– Что это он? – спросил Сережа Пестров.

Мальцев в это время нетерпеливо постукивал по столу костяшками пальцев и все порывался встать и бежать выполнять задание. Или это Алексею так казалось, что выполнять, а на самом деле он спешил домой к любимым тапочкам?

– Саня, ты чего? – по-отечески, с теплотой в голосе, поинтересовался Алексей. – Или живот прихватило?

– Ничего у меня не прихватило, – возмутился Саша, – я вообще не понимаю, для чего за ним следить, он же весь на виду.

– На виду, да не очень. Вот, например, на день убийства участкового Фомина алиби у него нет. Нет алиби, нет.

– А для чего ему алиби? – встрепенулся вдруг капитан Пестров, до этого сидевший сонно и расслаблено. – Он же честный человек, благопристойный. Налоги платит, баб лишних не имеет, живет себе и в ус не дует.

– А ты откуда знаешь? – удивился Алексей.

– Я, товарищ майор, за расследованием слежу и имею в этом свой интерес, – рассудительно заявил Сергей, – я хочу с дочкой на рыбалку съездить и чтобы никаких сюрпризов. А если мы это дело раскрутим, то, наверное, отгулы получим.

Он взглянул на Алексея и добавил:

– Хотя бы один.

Конечно, народу всегда не хватало, и работали «за так», превышая все возможные нормативы КЗОТа, и помочь было нечем – премии выдавались редко, а повышение ставок ожидалось только в каком-то там далеком году.

– Конечно, отгулы будут, – поспешил уверить капитанов Алексей. Зачем разочаровывать людей? – А пока, – он энергично встал из-за стола, давая понять, что беседа закончена, – за работу.

Вдруг вспомнилась передача по радио «Пионерская зорька». Была такая в его дошкольном детстве. Там тоже разговаривали лозунгами типа «А теперь – за работу, друзья!». Вот и он сегодня опионерился – заговорил фальшиво-бодро. Самому противно и неудобно. Главное, он об этом долго будет вспоминать с тяжелым чувством непоправимости – водилось за ним такое. Как-то сразу захотелось домой, в спокойный вечер. И чтобы никаких сюрпризов, как справедливо заметил Сергей Пестров. Уж скорее бы Вадим добрался. А пока можно подумать. В кабинете тихо, обстановка привычная, ничто не отвлекает от дела. Алексей любил такие вынужденные «пустые» часы. Самые неожиданные озарения, приводящие к раскрытию, казалось бы, совсем «глухих» преступлений, случались у него именно в этом кабинете, когда он ждал вестей от оперативников. Вот и теперь можно подумать, только сначала надо позвонить домой.

– Але, – несмело ответили на том конце провода. – Привет, как ты? – Я? Хорошо.

– Чем занимаешься?

– Всякой ерундой: смотрю телевизор, болтаюсь на кухне, пью чай с гренками.

Она засмеялась и вдруг выпалила:

– Я, наверное, растолстею тут без работы, ем, сплю и сижу на диване.

Алексей почему-то расстроился:

– Наташ, я правда стараюсь его быстрее найти, чтобы тебя выпустить на свободу. Ты еще немножечко потерпи.

Она замолчала, и стало понятно, что она жалеет о том, что с ходу начала жаловаться на жизнь, в конце концов, Алексей не виноват в том, что именно она оказалась в эпицентре непонятных, страшных по сути, событий.

– Ты не сердись, Алеша, – совсем другим тоном сказала она после короткой паузы, – я, конечно, потерплю.

Теперь Алексей испугался, он совсем не хотел, чтобы Наталья чувствовала себя виноватой. Положение спас Вадим Игнатьев, который вошел в кабинет.

– Я попозже еще позвоню, пока занят, – быстро сказал Алексей и отсоединился.

Вадим стоял у двери, ожидая разрешения войти.

– Вадим, заходи, садись и не тяни кота за хвост, – скомандовал майор Пронин, а никакой не Алеша.

Вадим четким шагом дошел до стола, прежде чем сесть, разложил перед собой листы бумаги с непонятными закорючками, сел и сразу заговорил:

– В холдинге происходят странные вещи. Во-первых, исчезли записи с камер наблюдения в период с августа по октябрь прошлого года, то есть конкретно в период, когда произошло убийство супругов Горчаковых, – он мотнул головой в ответ на невольный жест Алексея, – не изымали менты эти записи, я проверял. Все компы просмотрел – нет этих записей. Остальные есть, а этих нет. Господин Масленников ничего по этому поводу сказать не может, божится, что они точно были, а теперь нет.

– Погоди, какой Масленников? Он же за границей. – За границей, – подтвердил Вадим, – только я с ним уже несколько раз беседовал по телефону.

– Ты не разоришься с дальним зарубежьем связываться? – ехидно поинтересовался майор.

– Не разорюсь, мне симку служебную выдали. Я ее, конечно, использую, но только не для разговоров с Лондоном. Туда я звоню с секретного номера, который специально для меня приобрел лично Иван Ильич Горчаков через подставное лицо.

Алексей покрутил головой:

– Лихо. И что?

– Да ничего особенного Масленников не рассказывает. Или на самом деле он плохой начальник службы охраны, или очень хитрый аферист. Короче, про исчезнувшие записи он ничего не знает и ответственность за их исчезновение перекладывает на начальника внутренней охраны некого Копысова Никиту Борисовича, 1979 года рождения, русского, проживающего по адресу… Не привлекался, не состоял, не участвовал, прошел службу в рядах вооруженных сил, причем, не в «точках», а в Военно-морском флоте. Характеристики со службы отменные. Женат, имеет сына двух лет.

– Когда ты это все успел? – позволил себе удивиться Алексей.

– Успел, – неопределенно махнул рукой Вадим.

– И что говорит Копысов? – поинтересовался Алексей, просто для того, чтобы разговор поддержать. Ясно же, что у Вадима на все есть ответ.

– Вот тут-то и начинается самое интересное. За два дня до убийства его отправили в отпуск. Он и не просился, собирался с женой на зимние каникулы в Тайланд, что ли, слетать или куда-нибудь в другое экзотическое место, а ему – бац! Отпуск! Причем кто был инициатором такого неожиданного решения, он так и не понял. Какие-то заморочки с личным составом службы охраны: вроде кому-то срочно понадобились деньги, и надо было, чтобы этот человек временно занял его место. Или наоборот: надо было потратить деньги фирмы на чей-нибудь отпуск. Галиматья какаято. А что касается записей с камер наблюдения, то все, с его слов, очень странно. Понимаете, он зуб дает, что с компьютеров стереть информацию практически невозможно. Она там хранится вечно. А с камер информация хранится в трех компах, связанных одной внутренней сетью. И ее тоже удалить нельзя. То есть поработал профессиональный хакер. Опять же, когда поработал, неизвестно. Не было никого постороннего на фирме. А доступ к информации имеет ограниченный круг лиц.

И он протянул Алексею листок бумаги, на котором было шесть фамилий.

Алексей взглянул и даже не удивился: именно эту фамилию он ожидал увидеть среди остальных. Ну что? Кажется, продвигаемся в правильном направлении.

– Так, ладно, с этим предстоит еще работать. А теперь что у тебя во-вторых?

– Во-вторых, – с энтузиазмом продолжил Вадим, – впервые за весь период существования холдинга людям не выдали к празднику зарплату. Причем объяснили это непредвиденными расходами на охрану Ивана Горчакова. Представляете?

Он немного помолчал, предоставляя начальнику оценить важность информации, а потом продолжил:

– Я очень удивился, когда работники, сначала шепотом, а потом в полный голос, начали крыть нового хозяина почем зря. А оказывается, денег не получили. И такую обструкцию устроили ему на банкете, мама, не горюй! Я бы сразу на его месте из страны сбежал.

Конечно, я по своим каналам постарался узнать, откуда ветер дует, но источник этой «утки» так и остался неизвестен. А зарплату обещали выплатить не раньше, чем через десять дней. Хотя кажется, что деньги на фирме есть – банкет закатили что надо.

Ну и третья странность. Ходят упорные слухи о закрытии предприятия. Не о продаже, а именно о закрытии. Будто бы Иван Ильич собирается остановить бизнес, оборудование продать, а сотрудников всех уволить. Помещение будто бы будет переоборудовано в фитнесцентр. В общем, чушь собачья, а все слушают и боятся. И строят планы, как холдинг у него выкупить. Чуть ли ни комитет по спасению собираются создавать. При этом начальник службы безопасности пребывает на курорте.

Алексей слушал очень внимательно, чертя на листе бумаги загогулины и стрелки. Что-то такое он предполагал, только не думал, что все будет так быстро и откровенно. Этакая лобовая атака штык на штык. Ему казалось, что Ивана будут выживать постепенно, изматывая проблемами, которые ему не по силам. А оказывается, кто-то очень спешит. Это становится опасным. Надо быстро принимать меры. И при чем тут Наталья, совершенно непонятно. А может быть, она и ни при чем вообще. Тогда для чего он ее прячет? Хотя понятно, для чего. Просто не может с ней расстаться, вот и прячет. Или все-таки ей угрожает опасность? Взять хотя бы эти непонятные звонки в тот день, когда он забрал ее из квартиры. Кто звонил? Для чего звонил? Почему молчал? А если это люди Мусалимова? Чаще всего на такие «мелочи» люди не обращают внимания, а зря. Система личной безопасности как раз и складывается из таких мелочей. Непонятные звонки по телефону, ощущение слежки, посторонние в подъезде, записки в почтовом ящике, да мало ли что еще. Все это должно настораживать. Но люди по природе своей беспечны. Все плохое может случиться с кем угодно, только не с ними.

Правильно, что он охраняет Наталью. И точка.

– И поэтому ты раскис? – удивленно развел руки Василий. – Сам посуди: все друг друга знают на этой фирме давно, а ты нарисовался из ниоткуда. Кто такой, непонятно. Племянник? И что? Они сейчас считают, что ты просто везунчик, которому по наследству достался такой куш, которого ты недостоин. Понятно? Ты хотя бы представляешь, как живут простые люди в стране? Как они перебиваются от зарплаты до зарплаты? Как мучаются на коммунальных кухнях? Как боятся за детей, которых вынуждены оставлять без присмотра, потому что надо зарабатывать деньги? Ты же у нас никогда ни в чем не нуждался, как и я, собственно. Только я остался в Москве, а ты все больше по заграницам, от реальности вдалеке – в этом и разница между нами.

– Что мне делать? – спросил Иван, недоуменно переваривая информацию. Он никогда не задумывался о том, кто как живет и какие у кого доходы, то есть именно о качестве жизни так называемых «простых людей». И потом, какая связь между отношением коллектива лично к нему, Ивану Горчакову, и маетой на коммунальных кухнях?

– А ничего, – почти беспечно ответил Василий, – живи себе, найди управляющего, получай удовольствие от того, что у тебя есть свой бизнес.

– А как же простые люди? – не смог скрыть иронию Иван.

– Да ладно, что-то я впал в демагогию. Они тоже как-нибудь устроятся. Особенно под твоим руководством, если зарплату выплачивать вовремя будешь.

– Черт! – Иван схватил мобильный телефон и судорожно стал тыкать в экран. Наконец, ему ответили, и он, сдерживаясь, спросил:

– Николай Петрович, а зарплату сотрудникам выплатили?

Видимо, на том конце ответили как-то не так, потому что Иван замахал рукой, свободной от телефона, и почти заорал:

– А почему вы меня не нашли? Я все время на связи, в пределах шаговой доступности. Как такое могло получиться? Это что же, люди без денег на праздники остались? А я тут голову ломаю, что происходит, а, оказывается, все просто. Так, я сейчас приеду. Будьте готовы получить в банке деньги на выплату зарплаты.

Василий уже давно крутил пальцем у виска:

– Вы рехнулись, ваше величество, – произнес он очень пафосно, – кто же выдаст такую сумму без предварительной договоренности? И потом, завтра выходной день. Кому деньги выдавать? Никого же на работе не будет.

– Ничего, по квартирам развезут.

Иван судорожно собирался, суетливо раскладывал по карманам какие-то мелочи, зачем-то сунул Василию ключи от своей машины:

– Поехали со мной! – приказным тоном заявил он. Василий и не думал возражать, покрутил еще раз у виска, положил ключи в портфель и шагнул вслед за товарищем, который быстро шагал по лестнице впереди охраны.

– А что, если его взять?

Миша Некрасов уже нисколько не сомневался в том, что человек с фотографии и есть убийца или, на худой конец, организатор. Вот только непонятно, что за женщина крутится рядом и кто такой господин Махов.

– Улик-то нет, – опечалился Вадим.

Алексей задумчиво помешивал чай в стакане. Чай был так себе, из пакетика. И сахара не было, и пакетик болтался и мешал размешивать воду, и сама бессмысленность этого действия ужасно раздражала.

– Ну, придраться к чему-нибудь, – не унимался Миша, – договориться с гаишниками, организовать аварию и закрыть голубчика.

– Ты телевизор меньше смотри, – снисходительно улыбнулся Вадим, – это там только и с гаишниками договариваются, и преступники попадаются все больше сговорчивые, а еще собаки человеческим языком разговаривают.

– Плохо, что завтра выходной, – встрепенулся Алексей, выбросив наконец размякший пакетик и отложив ложечку, – опять никого не найти.

Все помолчали.

– А вдруг это не он? – как-то некстати засомневался Миша.

– Вот те раз! – засмеялся Вадим. – Ты ведь ему уже и статью подобрал.

– И подобрал, – упирался Миша, – только не пойму, для чего ему это надо было – убивать.

– Следы хотел замести, – объяснил Вадим. – Украл много, боялся разоблачения.

– А мне кажется, он и так неплохо жил.

– Да уж, нам бы так жить, – вздохнул Вадим.

– Все, закончили треп, – подытожил Алексей, – план действий до понедельника утвержден. Главное – не упустить, остальное – дело техники. Улики надо искать в холдинге, это понятно. Эх, – затосковал он опять, – выходные. Как с ненаписанным сочинением теперь: и писать надо, и не хочется. Нам бы еще хотя бы три денечка, мы бы тогда… Эх!

– А как же, товарищ майор, вдруг он за границу свинтит? Может быть, все-таки арестовать, в смысле, задержать?

Миша никак не мог понять, почему, если преступника подозревают, нельзя сразу его сцапать, ведь уйдет же!

– Нет, товарищ лейтенант, будем действовать по закону.

– А женщину искать? А вдруг она – убийца?

Да что же это такое? Чистый детский сад, младшая группа: «А что? А почему?».

– Отставить разговоры, задание у всех есть. За работу!

Алексей выпроводил подчиненных из кабинета и позвонил Наталье.

– Привет, как ты?

– Нормально, – голос звенел радостно, как на пионерской линейке.

Вот ведь привязалась тема младшего брата комсомола, прямо не отодрать.

– Обедала?

– Да, конечно, времени уже почти восемь часов вечера. Я уже и поужинала.

– Ага, конечно. Я скоро приеду. Купить что-нибудь к ужину?

– Хлеб закончился и молока осталось мало. – А вкусненького?

– А вкусненькое я испекла, не скажу, что, – закончила она разговор.

Хотелось домой, но надо было еще закончить одно дело. Он вышел из кабинета, закрыл дверь на ключ и неторопливо двинулся по коридору. В отделе было тихо, только в обезьяннике колготился какой-то задержанный, очень нетрезвый гражданин. Алексей подошел к окошечку дежурного.

– Петрович, дай мне посмотреть сводку за 30 апреля.

– Чего домой не идешь, Алексей Ильич? Тебя ведь там, говорят, дожидаются?

Алексей опешил. Вот так дела! Не скроешься в родном коллективе.

– Откуда информация? – спросил, принимая через узенькую щель журнал регистрации происшествий.

– По воздуху летает, – усмехнулся постоянный дежурный Петрович.

– А ты что ищешь-то? Спроси у меня, я все знаю. – Да я и сам не знаю, чего ищу. Так, – хитро взглянул он, – по воздуху летает.

В журнале ничего особенного не было. Собственно, он ничего и не ожидал увидеть, только вот одна непонятка все-таки обнаружилась, когда он уже собирался окончательно отдать гроссбух дежурному. Под номером четырнадцать значилось два обращения. Сначала, в 10 часов 2 минуты была запись о том, что в квартире 63 дома номер 3 по второму Смоленскому переулку слышны выстрелы и крики. В графе «Предпринятые меры» прочерк. Во второй записи под этим же номером в 10 часов 11 минут сообщалось, что в подъезде дома по адресу Смоленская площадь 11 найден пакет, оставленный на подоконнике между третьим и четвертым этажами. Заявительница – Макарова Анастасия Федоровна, 1933 года рождения, проживающая в этом подъезде в квартире на пятом этаже. Чего бабульку понесло на третий этаж, да еще пешком, непонятно. В соответствующей графе отмечено, что по данному адресу отправлен наряд, который пакета уже не обнаружил, а обнаружил заявительницу в расстроенных чувствах. Оказывается, пакет принадлежал ее ближайшей соседке, лифт в старом доме, как всегда, не работал, а ноша оказалась тяжелой. Вот женщина и оставила пакет, чтобы через минуту за ним вернуться. Добрые милиционеры попеняли пожилой гражданке Макаровой на то, что она не позвонила в отдел, когда недоразумение разъяснилось, и убыли восвояси. Интересно.

– А вот и спрошу я тебя, Петрович.

– Да знаю я, что спросишь. Это ты насчет стрельбы в адресе дом 3 квартира 63. Так не было никакой стрельбы. Мальчишки так шутили.

– Установлено, что мальчишки? – Установлено.

– Кто ездил, где пояснения?

– Так Фомин и ездил. Оттуда отзвонил, что ничего подозрительного нет.

– В квартиру заходил?

– Вот этого я не знаю. Его убили потом, – сообщил он, подумав.

– Так. А кто теперь на участке Фомина служит? – Участковый, что ли?

– Участковый. Какой-то ты недогадливый, я смотрю.

– Не ворчи, тебе это не идет, – огрызнулся Петрович, роясь в каких-то бумагах в ящике стола. – Вот, нашел. Иванов Владимир, старший лейтенант, переведен из Фрунзенского района, стало быть, взамен Фомина.

– Угу. Ну, спасибо, Петрович. Теперь точно домой пойду.

Когда он вышел на улицу, то с удивлением заметил, что, оказывается, стемнело. А он хотел вернуться пораньше. Что-то надо было купить. Ах да: хлеба и молока. Ближайший магазин почему-то был закрыт, и он решил зайти в Смоленский гастроном. Народу было много, все бестолково суетились, тележки постоянно сталкивались, покупатели нервничали. Алексей быстро взял кирпичик бородинского хлеба, белую булку и пакет молока и направился к кассе одной покупки. Вот тут, именно на этом месте, он встретил Наталью и Полину в свой выходной день. А потом все завертелось, затянуло, как в воронку, и ее, и его.

Все-таки он добился своего. Платежную ведомость подписал в шестнадцать часов с какими-то минутами. В семнадцать ноль-ноль банк прекращал выдавать наличные деньги без предварительной заявки, но он позвонил лично управляющему, тот дал команду задержать отправку денег в хранилище, и в семнадцать часов двенадцать минут ведомости были обналичены. Трудность заключалась еще и в том, что половина сотрудников получала зарплату на банковские карточки. Перевести деньги на счета было просто не реально. Именно поэтому и пришлось включать сложный механизм с участием не только банка, с которым работал холдинг, но и Внешэкономбанка, а также банка, которым управлял Анатолий Голицын.

– Ну ты даешь, – это была его первая реакция на путаные объяснения Ивана относительно срочности получения денег.

Затем последовал набор специфических, видимо, банкирских, терминов, из которых Иван должен был понять, что сделать ничего нельзя, а он растяпа и профан.

Иван повторил просьбу еще раз, заверяя Анатолия в совершеннейшем почтении. Тот подумал несколько секунд, а затем предложил идти в известном каждому русскому направлении. Иван озадачился, но попытался еще. В результате сейчас он ехал в своем автомобиле, а по рядошной полосе, параллельно следовал бронированный банковский внедорожник, доверху набитый новенькими пачками купюр. Конечно, не доверху и не совсем новенькими, но ему было приятно думать, что доверху.

Николай Петрович Мельников только крутил головой и цокал языком, когда его срочно везли в банк, почти бегом тащили к нужному окошечку и потом быстро выпроваживали, усаживая рядом с опечатанными мешками с денежными знаками. Он и забыл, как это делается, потому что в жизнь плотно вошли пластиковые карты, и наличные деньги постепенно превращались в некий символ уходящего из сознания социализма. Да еще теперь эти деньги надо раздать рабочим и служащим. Причем быстро раздать. Он уже вызвал в офис Людмилу Ивановну. Она, конечно, поможет, но и только поможет. Так получилось, что ответственным за эти деньжищи оказался не кто-нибудь из бухгалтерии, а именно он – финансовый директор холдинга. И как это ему удалось, молодому этому? И что за спешка такая? Ну, получили бы после праздника свои кровные, ничего бы с ними не случилось. Нет, надо устраивать гонки с валидолом и ошалелыми менеджерами, и это после такого вкусного обеда на банкете! Просто фу как нескладно! Но ничего не поделаешь. Вот уж поговорка кстати. Хозяин – барин.

А у Ивана было прекраснейшее настроение, которое быстро поднялось после первой самостоятельной удачи за все эти дни в Москве. Между тем, лицо его никакого такого ликования не выражало – дипломатическая выучка. Лицом, как, впрочем, и другими частями тела дипломат должен владеть безукоризненно. Он ехал себе и ехал, с удовольствием наблюдая, как расступаются перед банковским броневиком крутые иномарки, простенькие «Лады» и другие автомобили, марки которых и распознать-то трудно из-за их обилия. Василия он еще из холдинга отправил домой. Когда к нему вернулась уверенность в себе, необходимость в спасительных посиделках отпала сама собой. А Василий обрадовался так, будто ему подарили королевскую корону.

– Ура, – сказал он, – я даже выспаться сегодня успею, а то собирался ночью статью одну править – завтра сдавать надо.

Вот это друг! Ночью собирался работать, а ничего ему об этом не сказал. Впрочем, Иван и не спрашивал, может Василий к нему приехатьили у него есть собственные неотложные дела.

Иван вдруг вспомнил, что хотел позвонить Алексею. Позвонить? Пожалуй, завтра. Сегодня он будет наслаждаться своим триумфом: все-таки что-то он может делать самостоятельно и хорошо. Он еще раз взглянул на едущий рядом броневик, а потом сказал охраннику, который ехал рядом с водителем:

– Пожалуйста, домой.

И еще один вечер они были вдвоем. Ужин, пирог с изюмом и курагой, свежезаваренный чай. Ее руки совсем рядом, ее глаза, ее усталая улыбка, ее такая родная домашность, как будто это навсегда. Почему он не встретил ее раньше, еще до своей неудачной женитьбы? Ему казалось, что неудачный брак так искорежил судьбу, что он не может теперь даже думать об этой женщине как о будущей жене. А ведь думает постоянно.

Он убрал со стола посуду, вымыл, расставил по полкам. Она сидела за столом и наблюдала за его передвижениями с каким-то отрешенным выражением лица. Это ее состояние очень ему не нравилось.

– Наташа, ты спать пойдешь или еще посидим? – наконец задал он вопрос.

– Как твои дела? – вместо ответа спросила она очень серьезно.

Надо понимать, что ее интересуют как раз свои, а не его дела.

– Мы вышли на один след, но пока не уверены. – Ты имеешь в виду убийцу?

Она подалась ему навстречу с такой надеждой, что он не выдержал и отвел глаза.

– Я имею в виду, что мы вышли на человека, который может знать убийцу и привести нас к нему. Я не знаю пока, он ли убийца, но то, что он причастен ко всей этой истории, точно.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила она. – Ты уже помогаешь.

Он сел напротив нее и стал говорить:

– Я сегодня разглядел в твоем телефоне эти замечательные часы, которые, похоже, украли или в тот день, когда произошло убийство, или после него, вполне возможно, в тот вечер, когда были поминки. Мы сначала думали, что исчез альбом с фотографиями драгоценностей, а потом альбом нашелся.

Она не удивилась, а только спросила:

– Настя?

– Ты знала?

– Да нет, я почему-то сразу решила, что это она, когда всплыло, что альбом пропал. Он же сам по себе никакой ценности не представляет. У Петра Ивановича в сейфе хранится вся картотека в электронном виде, в том числе, и этот альбом, так что сразу стало ясно, что это она. Есть в ней что-то такое… провинциальнохищное, что ли.

– Не любишь провинциалов?

– Вовсе нет. Я сама из провинции, и сестра моя тоже сюда приехала из провинции. Знаешь, самые счастливые мои годы были не в Москве, а в городе, в котором я родилась, училась, и где были мои родители. Я ни за что не осталась бы в Москве, если бы у меня был другой дом – родительский. Понимаешь?

– Тогда мы не встретились бы с тобой, – он осторожно накрыл ее руку своей.

Она руки не отняла, но по-прежнему никак не участвовала в этой опасной прелюдии любовной игры, которую он невзначай затеял. Как у него смелости хватило коснуться ее руки? – Ты не представляешь, какой счастливой я была до той авиакатастрофы, – все так же отрешенно начала она. – Я теперь думаю, за что мне это? Кого я в жизни так обидела? Или грех какойто был на моих предках? Фамилия у моей мамы – Трубецкая, а у папы – Голицын. Может быть, это искупление за какую-то древнюю вину? Только вот перед кем? Бабушка со стороны мамы была совсем простой женщиной. Конечно, у нее было какое-то образование, в доме книги, пластинки с классической музыкой, но она иногда неправильно ставила ударения в словах, очень неинтересно одевалась… Хотя за глаза ее все звали дворянкой.

– А дед?

– А деда я не помню. Какая-то грустная история: он, конечно, был репрессирован, а когда вышел по амнистии, быстро умер. Бабушка была его моложе лет на пятнадцать. Но фотография у меня есть. Очень благородное лицо, такой, знаешь, белый офицер.

Она оживилась, повернулась к нему лицом. Рука както сама собой освободилась.

– То есть на самом деле я не знаю, был он офицером или нет, но осанка, выправка. Кстати, я, когда тебя сегодня в мундире увидела, почему-то сразу про деда вспомнила.

– Да, у нас торжественное было в честь Дня Победы. Из нас многие воевали, правда, не на той войне, а на этой, но праздник чтим свято. После этого все разбрелись, а у нас работы полно было, так что и не отметили по-нормальному. Давай мы с тобой, что ли, выпьем по чуть-чуть. Где-то у меня бутылочка была.

– Нет, Алеша, что-то не хочется. Я вообще со спиртным не в дружбе. Да и настроение не предрасполагает.

– Ну ладно, – легко согласился он. Почему-то ему постоянно хотелось с ней соглашаться.

– А ты выпей, если хочется.

– И не хочется вовсе, просто так предложил.

– Ты знаешь, я этого праздника боюсь, – вдруг призналась она. – Ну, не то чтобы боюсь, просто плачу все время. И фильмы военные смотрю вся в слезах, и на ветеранов не могу спокойно смотреть. Я дежурства всегда брала девятого для того, чтобы это состояние переждать. Глупо, да?

– Наверное, у многих такие чувства. Я, знаешь, очень боялся, когда ты к микрофону вышла в Большом театре. Думал, вдруг ты не выдержишь и заплачешь? А ты молодец.

– Это шок был, эректильная фаза. Бывает такое состояние при шоке, когда у человека наступает период возбуждения: и боли нет, и силы вроде есть. Правда, длится оно недолго. Вот у меня как раз тот случай и был. Потом все ушло, и в ресторане я мечтала только о том, как бы скорее до кровати добраться.

– Ничего себе, – удивился Алексей. – А кто отплясывал вальсы с тангами?

– А это из последних сил, – лукаво улыбнулась Наталья.

Кажется, из ступора он ее вывел, появились нормальные человеческие реакции. Только бы теперь снова не затосковала. Надо придумать, чем ее развеселить. Рассказать что-нибудь? О чем рассказать, когда все ненормально: дочку видеть нельзя, из квартиры выходить нельзя, по телефону с родными поговорить нельзя? Чего ни коснешься, все невпопад.

– Сегодня сведения из холдинга Ивана Горчакова получил. Не любят там пришлых. Такой ему сегодня бойкот организовали, вражине не пожелаешь.

– За что? Тоже обидел кого-нибудь?

– Да нет, там своя политика и напряженный корыстный интерес.

– Как ты сказал? «Напряженный корыстный интерес»? Наверное, многое в жизни подчиняется такому интересу?

Она помолчала, а потом, вспомнив, спросила:

– Слушай, ты говорил про часы, ну, что я помогаю. Их нашли?

– Нет, не нашли, но позвонили во все часовые мастерские и всем знакомым часовщикам Петра Ивановича. Об их существовании знали многие, но ни к кому он не обращался с просьбой почистить механизм. Ты это откуда узнала, что он собирается их чистить?

– Анна Дмитриевна сказала.

– Вспомни, что именно она сказала.

– Так. Это было, когда Полине показывали часы. Музыка играла как-то не очень чисто. Было впечатление, что присутствует инородное тело. И Анна Дмитриевна решила, что надо часы показать часовщику. Погоди-ка, она же называла какое-то имя.

Наталья наморщила лоб, усиленно вспоминая:

– Такое имя необычное: Акакий? Нет, не так. Ммм… Агафон? Вспомнила, – обрадовано крикнула она, – Африкантыч.

– Как? – удивился Алексей. – Это же вроде бы отчество?

– Наверное, отчество. Только она так и сказала: «Надо показать часы Африкантычу».

– Извини.

Алексей встал из-за стола и вышел из кухни. Кто занимался часами? Миша, кажется. Телефон у него всегда с собой, тем более что он сегодня дежурит по РОВД.

– Миша, добрый вечер. Ты не встречал среди часовщиков такое экзотическое отчество «Африкантыч»?

– Это по нашему делу? – По нашему, конечно.

– Не припоминаю, – озадачился Миша, – надо по спискам проверить. Я такое отчество бы запомнил, наверное. Правда, их так много было, что может и пропустил мимо глаз.

– Перезвонишь?

– Обижаете, товарищ майор. – Ладно, до связи.

Следующий звонок он сделал Вадиму Игнатьеву и задал тот же вопрос. Вадим решительно не слышал ни о каком Африкантыче и уверил, что в холдинге никого с таким отчеством нет. Обещал завтра позвонить в Лондон и спросить Григория Владимировича, знает ли он этого человека.

Наталья так и сидела за столом, теребя бахрому на скатерти. И опять вид у нее был какой-то потерянный. Что происходит? Почему у нее такое подавленное настроение? Он присел к столу.

– Наташа, ты не заболела?

– А? Нет, не заболела. Просто странно и тоскливо. Ладно, не обращай внимания, считай, что это обычные женские штучки от скуки.

Если это «женские штучки», то как называются те фокусы, которые проделывала его бывшая жена? Ей тоже было скучно одной, но она не занималась домашним хозяйством, не встречала его с готовым обедом, а все требовала и требовала от него денег, поцелуев, каких-то вычурных признаний в любви, нехитрых развлечений, на которые у него не было времени. Больше всего она любила цирк, клоунов и шоу с обезьянами. Пару раз он водил ее на Цветной бульвар и с тех пор даже слышать не мог ничего о фокусниках, дрессировщиках и, тем более, о клоунах. Вспоминалось «Вань, умру от акробатиков», так экзальтированно реагировала Лидия на, в общем, несмешные шутки клоунов, замирая, закрывала рот ладошкой во время трюков воздушных гимнастов. И все бы ничего, только эта мимическая гимнастика предназначалась не Алексею, а парочке младших лейтенантов, сидящих как раз над ними. Глупость выпирала из Лидии каждую минуту – так казалось ему сейчас. Вдруг вспомнилось, как теща, некрасиво выпятив живот, тащила ее баулы из подъезда в какой-то грузовик. Это было в тот день, когда бывшая жена от него окончательно съезжала. Лидия стояла на подножке кабины, опершись обеими руками на открытую дверцу, и командовала: «Что вы, мама, волочитесь, как улитка? Глядите, на вас весь двор смотрит!» Это было так неприятно, что он не выдержал и стал помогать. Когда был загружен последний узел – с постелью, что ли, теща взглянула на него и сказала: «Простите меня, если что не так». Он опешил: «За что мне вас прощать?». И тогда она со вздохом ответила: «За дочь».

Теперь надо как-то вернуть Наталью хотя бы в то состояние, в котором он оставил ее пять минут тому назад, выходя с кухни. Не было никаких сил смотреть на ее потухшие глаза.

– Расскажи мне о своей работе, – попросил он тихонько.

Она удивилась:

– О работе? Зачем? – Интересно.

– Тяжелая обычная врачебная работа. Женщины рожают, дети болеют еще в утробе матерей. А потом за дело принимаемся мы. Вот и вся работа.

– Тебе не хочется разговаривать? – Если честно, не очень.

– А хочешь, пойдем гулять?

Она недоверчиво посмотрела ему прямо в глаза:

– Гулять?

– Гулять, только недолго и недалеко.

– Гулять хочу, но рисковать нет. Поэтому не пойдем. Давай телевизор, что ли, смотреть.

– Там, наверное, все про войну.

– Тогда кинишко какое-нибудь. Есть у тебя?

Он лихорадочно стал перебирать в памяти, что у него есть дома. Специфическое милицейское видео с мест происшествия показывать как-то не хотелось. Вдруг он вспомнил:

– Есть, есть кино, – радостно завопил он, – «Весна на Заречной улице», я сейчас поставлю.

– Вот и хорошо, а я еще раз чайник вскипячу, – оживилась она.

Кино помогло. Почти наизусть выученные сцены успокаивали, приводили в порядок растрепанные мысли. Наталья любила старые фильмы, смотрела их с удовольствием. Сегодня весь день ей почему-то было очень тяжело. Лезли в голову воспоминания, все время хотелось плакать. Вспоминалась мама, ее умная добрая улыбка, папин голос. И Ольга, как живая, стояла перед глазами. Что на нее нашло? Видимо, от безделья снова навалилась. Наталья всегда старалась держать себя в руках. Очень помогала Полина: она все время нуждалась в материнской заботе и требовала постоянного внимания, поэтому на мысли о родных не оставалось ни времени, ни сил. А здесь, в чужой квартире, где она была целый день наедине с собой, память подленько вернула ее в недавнее прошлое, когда весь ужас произошедшего с ней был одним черным пятном. А еще она вспомнила, как мама прощалась с ними в аэропорту. Она никак не могла оторваться от внучки, все не отдавала ее Ольге. А Наталью только мельком обняла и поцеловала. С папой они, как это бывало всегда перед расставанием, долго держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Ни у кого не было дурного предчувствия, все были спокойны, расставались ненадолго: папа должен был вернуться дня через два, а через неделю родители собирались приехать в отпуск – помочь старшей дочери с ребенком, а младшую просто хорошенько откормить – что-то похудела. И все. Прощание в аэропорту оказалось последним.

Как-то надо вылезать из этой депрессии. Влюбиться, что ли, в Алексея? Или она уже влюблена в него? Он сегодня попытался сблизиться: руку вот положил на ее ладошку. А она растерялась и замерла. Хорошо, что никакого продолжения не последовало – она не смогла бы его поддержать.

И очень хочется поговорить с Машкой. А как? Был бы телефон, тогда можно было бы исхитриться и позвонить на чей-нибудь мобильник в отделении и попросить Машку. Наврала бы, что Машкин телефон не отвечает или что-нибудь еще придумала. А Машке сказала бы, что находится за границей. Да и не надо было бы ничего придумывать. Машка, наверное, и так все знает. Как у нее с Анатолием, интересно?

Уже пошли заключительные титры, когда она почти пришла в себя и даже пожалела, что отказалась от прогулки. Кресло, в котором она расположилась, когда смотрела фильм, оказалось таким удобным, что вылезать из него не хотелось. Но Наталья понимала, что надо встать, умыться и идти в свою спальню. Дома она бы еще понежилась, подремала, а тут надо соблюдать некие правила общежития. Алексей не железный, она ему нравится, не надо его провоцировать.

Она легко встала, повернулась к нему и с удивлением увидела, что он дремлет. Тело расслаблено, голова на спинке такого же кресла, дыхание ровное, глаза закрыты. А она себе напридумывала! Ладно, пусть спит. Только хорошо бы его чем-нибудь укрыть – дома прохладно. Надо же: она подумала про его квартиру «дома». Тихонько, чтобы его не разбудить, она вышла из гостиной и вернулась с пледом, который еще днем обнаружила в своем шкафу. Он не шевельнулся, когда она его укрывала, только глубоко вздохнул. Она осторожно убрала посуду и унесла ее на кухню. Мыть не стала, чтобы шум воды не разбудил Алексея.

Иван читал и перечитывал дневник Анны Дмитриевны, и в памяти вставали картины счастливого детства. Дед рано решил готовить внука для дипломатического поприща и занимался с ним историей, языками, учил хорошим манерам, много и подробно рассказывал о своей работе. Ивану нравились эти занятия гораздо больше, чем школьные уроки. Учительница истории преподавала материал строго по тексту учебника, и когда Иван пытался во время ответа высказывать свои суждения по поводу какого-нибудь исторического события, она сразу его одергивала и направляла в русло общепринятых понятий. Ситуация изменилась в десятом классе, когда преподавать историю пригласили доцента кафедры истории России из МГУ. Иван стал готовиться к этим урокам со всей тщательностью. Дед приносил ему редкие книги из библиотеки МГИМО, и юноша читал их постоянно: на переменах, в метро, дома за обедом. Он поглощал их с аппетитом изголодавшегося странника, узнавал все новые и новые факты истории цивилизации и был счастлив этим знанием. А иностранные языки давались ему легко. У деда был свой метод обучения. Он ничего не требовал, только играючи рассказывал сказку на языке оригинала, но останавливался на самом интересном месте. Для того чтобы узнать, что было дальше, надо было выучить новые слова по-английски, по-немецки или из другого европейского языка. Через год после начала учебы, то есть в пять лет, Иван неплохо говорил и поанглийски, и по-немецки, а к семи годам понимал французский и итальянский языки. Ему нравилось читать немецкие книги. От них веяло порядочностью. Немецкие сказки были хорошо иллюстрированы, кегль был крупным. Держать в руках такую книгу было приятно. Английские детские книги были скучноваты. Сказки все с моралью, стихи какие-то непонятные. Зато английские книги пахли корицей, переплеты были очень прочными, а бумага – белой и глянцевой. А на последней странице – всегда Тауэр. Маленький Иван думал, что книги в Англии были всегда и очень удивился, когда дед рассказал ему об изобретении печатного станка.

Мама любила слушать, как Иван читал на иностранном языке, особенно ей нравились итальянские стихи. Она запоминала несколько строк и пела их. Голос взлетал высоко-высоко. Мамино лицо становилось просветленным, а руки как крылья парили в воздухе. Иван читал ей часто, и она часто пела, не боясь перетрудить голос.

Сегодня Иван пытался найти в дневнике хоть какуюто зацепку, которая могла пролить свет на события полугодовой давности. Ничего. Кроме записки, которую он нашел в вазе, и записи о том, что Мусалимов угрожал дяде, ничего не было. Только семейные радости, описания дачных развлечений да меню воскресных обедов. Негусто, даже рассказать Алексею Пронину нечего. Интересно, ему уже доложили о сегодняшнем инциденте? Впрочем, это и инцидентом назвать нельзя. Просто какая-то нелепица. Но кто-то за этим стоит. И зарплату рабочим тоже неспроста задержали. Вот только кому это все нужно? Да, нескладуха какая-то получается. Если начать подозревать служащих холдинга, то под подозрение попадают все без исключения, даже та дама с игривым телефончиком. Как же ее? Да, Виктория Эдгардовна. Что если заключить с ней союз, нет, конечно, не брачный, а стратегический? Она ему на совещании очень приглянулась. Наверное, ей польстит, что владелец холдинга обращает на нее особенное внимание. Надо попробовать. Сейчас он позвонит Вадиму Игнатьеву и попросит все про нее выяснить. И если она «за наших», то Иван будет иметь в холдинге свои глаза и уши. А если не «за наших»? Тогда тем более надо все выяснить. От этой простой и понятной мысли у Ивана вновь поднялось настроение, и он решил его еще улучшить.

Алексей ответил сразу. Голос был, как Ивану показалось, сонным. Он даже взглянул на массивные напольные часы, которые показывали всего двадцать три часа – детское время. Неужели он уже спит?

– Спишь?

Не придумать более нелепого вопроса. Если ответил, значит, уже не спит, потому что если бы спал, не ответил бы.

– Дремал, – ответил Алексей, видимо, зевая.

Иван представил себе, как майор потягивается на диване (почему-то он был уверен, что именно на диване), с хрустом встает, расправляет плечи и идет варить кофе. Впрочем, какой кофе ночью?

– Как вообще дела?

– Нормально дела. У тебя как? Новости какиенибудь?

– Новостей нет никаких, кроме того, что мне надо быстро находить толкового управляющего для холдинга. У меня там все неважно получается.

Сказал, а сам подумал, что не все плохо. И кое-что все-таки получается.

– Наслышан, – нарочито спокойно сказал Алексей, – соображения твои по этому поводу.

– Нет никаких соображений, кроме того, что комуто позарез нужно, чтобы я убрался из страны.

– А ты не уберешься? – полуспросил, полуутвердил Алексей.

– А как лучше?

– По мне было бы проще, если бы ты отбыл в свой Париж.

– Берлин, – машинально поправил Иван. – Ну, Берлин. Лишь бы отбыл.

– Я, конечно, могу и отбыть, как ты изволишь выражаться, но у меня есть план.

– Вот не надо никаких таких планов и тем более игр в детективов. Насмотрелись кина.

– Да я не претендую на твои лавры. Я предлагаю тебе сотрудничество, плодотворное, заметь.

– Ладно, излагай свой план.

– Ну, не по телефону же! Давай я сейчас к тебе приеду?

Алексей испугался:

– Нет, сейчас уже поздно, я спать ложусь.

Вот те на! А еще оперативник! Спать он ложится. Возмущению Ивана не было предела.

– Ты не один? – осенило его.

– Я не один, – ответил Алексей. – С дамой?

– Нет, но разговаривать с тобой не смогу.

Интересно, с кем он, если не с дамой? Да еще дремлет в присутствии другого человека. Может, это знакомый или родственник на постое?

– А тогда когда?

– Что «тогда», вернее, что «когда»? – Когда план обсудим?

– Давай завтра созвонимся, только попозже, часов в десять. Я выспаться хочу, наконец.

– Ну, хорошо. Завтра так завтра. А где? – В отделении.

– Ладно, в отделении. Мне, собственно, все равно. Можешь ты ко мне приехать, могу я в отделение подъехать. Все равно.

Он помолчал, а потом задал вопрос, ради которого затевался этот звонок.

– А тебе ничего не известно про Наталью Голицыну?

– Что конкретно тебя интересует?

– Конкретно, я хотел бы знать ее теперешнее место жительства.

– Она живет на конспиративной квартире. – Где она живет? – изумился Иван.

– Повторяю. На конспиративной квартире. – Хотя бы в Москве?

– Не знаю. Я этим вопросом не занимаюсь. – А кто занимается? – Компетентные лица.

– Я так понимаю, что ты знаешь, но не скажешь? – Вы правильно понимаете, – абсолютно елейным тоном произнес Алексей.

– Угу, угу. И долго она будет находиться на этой квартире?

– По обстоятельствам.

– Угу. А ты можешь передать ей привет? – На этой неделе, думаю, уже не смогу.

– То есть ты с ней виделся в ближайшие дни? – Виделся.

– А она про меня не спрашивала?

– Нет, не спрашивала, – мстительно поставил точку Пронин.

– Ну, тогда пока, созвонимся.

– Пока, – добродушно ответил Алексей, нажал кнопку отбоя и засмеялся.

Иван уже собирался ложиться, как вдруг ему позвонила бывшая невеста, а ныне неизвестно кто – Ландыш.

– Привет, – сказала она так, будто они не расстались навсегда. Или она считала, что можно «остаться друзьями»?

– Здравствуй, – ответил он как можно суше.

– О, господин сердится? Ладно, не грузись, я быстро.

Она сделала паузу, надеясь, видимо, что он поддержит ее игривый тон. Он молчал.

– Я с предложением, – вкрадчиво продолжила она. Он молчал.

– Ты меня слышишь? – в голосе появилась раздражительная интонация, которую он хорошо знал. Обычно после таких телефонных сцен раньше последовала бы какая-нибудь санкция: отлучение от тела, лишение свидания и прочее.

– Слышу, говори, что хотела.

Это прозвучало неожиданно грубо даже для самого Ивана, но он и не думал как-то сглаживать ситуацию. Теперь замолчала она.

Иван подумал и сказал:

– Я сейчас занят. Если у тебя что-то важное, говори. – Конечно, важное, – ответила она озадаченно. – Я имею поручение от одного очень серьезного лица предложить тебе помощь с холдингом.

– Ты это про Мусалимова, что ли? Нашла «серьезное лицо».

Она, похоже, испугалась. По ее напряженному молчанию он понял, что она очень боится. А еще он подумал, что ее кто-то слушает, уж не сам ли Мусалимов? И ладно, пусть слушает. Иван никого не боится. Наконец она как-то неуверенно произнесла:

– Ты не понял, тебе предлагают помощь. Ты же дипломат, а не бизнесмен, ты просто не справишься с такой обузой. С моей стороны ничего личного.

– Спасибо за заботу, – ответил он сухо. – Со своими проблемами я разберусь сам.

Кнопку отбоя он нажал так, будто бил в морду фашиста.

Что происходит? Еще раз позвонить Алексею? Удобно? А вдруг он все-таки с женщиной? Имеет право на личную жизнь? Имеет, как, впрочем, и сам Иван. Но у Ивана вся личная жизнь сейчас – это холдинг, а самые близкие люди – это охранники. Неправда, есть Василий – вот его друг и по-настоящему близкий человек. А ему хотелось бы, чтобы рядом была женщина. Понятно, какая женщина – Наталья. Как это сказал Алексей? «На конспиративной квартире»? Что это за квартира такая? И почему ее там держат? А вдруг она в тюрьме? Вдруг она «причастна»? Слово-то какое: «при части» чего-то. Понятное слово «причастие» – приобщение к таинству. А «причастна к преступлению» – это уже что-то зловещее. А если на самом деле причастна к убийству его родных? А мотив? Мотив можно найти. Деньги. Украла деньги или заняла, а отдавать нечем. Какие деньги? У нее брат – крупный банкир, в средствах не нуждается. Да и дальнейшие события ее полностью освобождают от этой роли. Какие-то «жучки» в его квартире, отравленное вино, телефонист, который совсем не телефонист, возня в холдинге, слухи, откровенный бойкот ему, полноправному хозяину. Или есть человек, который считает, что имеет право на его холдинг? У него же была мысль о том, что, может быть, имеются еще какие-то родственники – братья двоюродные или сестры. Есть же где-то вдова дяди Глеба, у нее есть племянник, а у племянника, кажется, дочь или сын – Иван не помнил. Кто этот племянник? Кажется, он был на похоронах – такой потертый господин в нелепом пальто с тросточкой и, помнится, в шляпе котелком. Или котелок ему уже потом «додумался»? А где живет его тетя, он и не знает. Когда он был маленьким, он, кажется, встречался и с дядей Глебом, и с его женой. Только как ее зовут, он не помнит. На похоронах он ее, конечно, узнал, даже хотел поговорить, но не успел. Племянник увез ее сразу после погребения. Она как-то быстро сникла, даже землю в могилу бросить не смогла. А ведь обрадовалась, когда увидела Ивана. Стоп! Иван ей племянник. Тот в котелке тоже племянник – сын ее сестры. Стало быть, он Ивану кто? Троюродный брат, что ли? Или это как-то по-другому называется? Такие хитросплетения в семейной иерархии, как шурин, свояк, деверь и прочая родня, Ивану никогда не были нужны, он и не старался узнать. Если есть племянник, значит, у жены дяди Глеба есть сестра? Откуда он знает про сестру? Кажется, дедушка говорил о том, что старшая сестра Алисы (ага, вспомнил, ее зовут Алиса Семеновна) «неправильно себя ведет». Старшая сестра. Старшая. Должно быть, Алисе Семеновне сейчас лет восемьдесят. А сыну старшей сестры может быть лет пятьдесят пять-шестьдесят. Его сыну или дочери может быть лет тридцать. И они претендуют на наследство. Вот как. Да, еще у тети Ани была когда-то сестра, тоже старшая. Она, кажется, болела. Интересно, а где она сейчас? Жива ли? А у нее родственники какие-то есть? Кстати, еще был же дядя Глеб, который уехал за границу. Может быть, он там обзавелся семьей, и у него тоже были дети? Так, надо это все записать, а лучше занести в компьютер, чтобы не забыть. Кстати, можно там и родню поискать. Будет, чем заняться завтра.

Наталья тихо лежала в постели и слышала, как Алексей осторожно ходит по кухне. Он проснулся от телефонного звонка, приглушенно поговорил, потом ушел на кухню и, судя по доносящимся оттуда звукам, стал вести напряженные переговоры с кем-то из подчиненных. Ей очень хотелось встать и послушать, о чем он говорит. Может быть, уже нашелся таинственный часовщик, и все волшебным образом разрешится, и закончится ее затворничество? Встать или не встать? Если бы она была дома, то непременно встала бы и пошла на кухню. А здесь ее что-то останавливало. Была какая-то грань, которую было просто невозможно переступить. Такие деликатные моменты, как посещение туалета и ванной, были для нее очень болезненными. Она старалась при нем вообще быть менее заметной и более полезной: готовила, вытирала пыль, поливала чахлые цветы. Может быть, это называется чувством такта? А может быть, она просто трусила?

Завтра суббота, праздничный день, выходной. Алексей должен быть целый день дома. Чем они будут заниматься? Как будут обходиться одной ванной? Вдруг он снова решит накрыть ее ладошку своей? От этой мысли забилось сердце, стало жарко, запылали щеки. Она обняла лицо холодными ладонями, остужая. И не помогло! Встать или не встать? Лежать было уже совсем невозможно. Она отбросила одеяло, вскочила с постели, не попадая босыми ногами в тапочки, накинула халатик прямо на ночную рубашку и включила свет. Зеркала в комнате не было. Наталья быстро оглядела себя, особенно обращая внимание на подол – не торчит ли рубашка. Кажется, все в порядке. Она пригладила волосы – почему-то вдруг стало катастрофически не хватать времени – и открыла дверь. За дверью стоял Алексей с поднятой и сжатой в кулак рукой – он собирался стучать. С разбегу она влепилась в его грудь, лицо, шею, сильные руки. Он не отступил, а обнял ее, постоял так на секунду больше, чем просто освобождая ей пространство, и с сожалением разжал объятия.

– Мне надо уехать, – сказал глухо, – не знаю, когда вернусь. Я для этого к тебе стучал.

Она чуть не заплакала. Как? Сейчас уезжать? Сейчас, после того, как он ее так прижал к себе? Она вцепилась в его футболку и попросила:

– Возьми меня с собой. Мне страшно одной оставаться.

– Не могу, родная, никак сейчас не могу.

Она, наверное, ослышалась, потому что он отстранился и быстро зашагал в свою комнату. У нее опустились руки, вот прямо взяли и опустились. И она ничего не могла с ними поделать. А ноги сами понесли ее на кухню. Потом руки, которые опустились, сами налили воду в электрочайник, достали чашки и заварили крепкий чай.

Алексей вышел полностью одетый, строгий, собранный. Чай пить не стал, мельком взглянул на Наталью, также мельком погладил ее руку, ободряя, и почти выбежал за дверь.

Наталья выключила свет и подошла к окну. У подъезда мигала огнями, как новогодняя елка, милицейская машина. Около нее стояли двое мужчин и курили. Увидев Алексея, они потушили сигареты, пожали ему руки и дружно уселись на заднее сидение. Алексей взглянул на окна и тоже сел в машину. Все. Уехал.

И что? Так всегда будет? Он будет уезжать в неизвестность, а она оставаться? А как же выходной завтра? А совместное сидение за утренним столом? А ленивый просмотр телевизора? А ее ладошка, накрытая его ручищей? Она посмотрела с сожалением на свою руку и расстроилась. Спать расхотелось вовсе. Вот сейчас она возьмет и позвонит Машке. Куда только? Или почитать? Или все-таки телевизор? Куда он уехал? И почему так срочно? Может быть, арестовывать убийцу? Правда, она подозревала, что у него помимо «ее дела» еще куча других преступлений, которые он должен расследовать. А там, куда он уехал, не опасно? Наверное, опасно. А она даже ничего не сказала ему вслед – так растерялась.

Алексей вошел в подъезд и остановился. На стене напротив мусоропровода было написано красной краской: «Смерть ментам!». В недавнем прошлом никакой надписи не было. Дверь в квартиру покойного участкового Фомина была распахнута настежь, входили и выходили какие-то люди, видимо, эксперты. Служебная собака – не Никитич, незнакомая – рвалась с поводка, наверное, взяла след. Хотя что тут можно унюхать, в такой толчее? Квартиру вскрыли сегодня ближе к ночи. Соседи – живущие напротив пенсионеры – муж и жена – обратили внимание на то, что коврик, лежащий около двери, затоптан и сдвинут. Они решили, что вернулась вдова с похорон и постучали в дверь – хотели чаем с дороги напоить. Но дверь никто не открыл, а за дверью было шумно. Они потоптались, еще постучали, даже покричали, а потом закрылись в своей квартире и вызвали милицию. Конечно, были оборудованы наблюдательные пункты: на подоконнике и у входной двери, извлечен из ящика письменного стола старенький заслуженный бинокль, а к двери приставлен стул. На стул уселась Мария Петровна – жена, а у окна встал намертво Иван Иванович – муж. Минут через пять из квартиры, а потом из подъезда, вышли два человека в темных куртках с капюшонами и быстро скрылись в арке. Иван Иванович даже сфотографировал их на камеру своего мобильного телефона, да разве разглядишь что-нибудь? Ночью все кошки на одно лицо, тем более воры. Да что тут воровать-то у бедолаг этих? Участковый, даром что мент, денег не брал, жил честно… и бедно.

Алексей с трудом узнал квартиру: все было разворочено, выкинуто, вылито, высыпано. Он насмотрелся в милицейской жизни всяких кошмаров, но сегодня ему почему-то было особенно тяжело смотреть на эту растерзанную жизнь. Нечего тут было брать: поношенные, какие-то сиротские, детские вещи, старенькое женское белье, заштопанные мужские носки. Петру Фомину, наверное, было бы стыдно. И сразу стало понятно, что тут искали – ноутбук. Чтобы хоть как-то унять это чувство неловкости, Алексей, пожав несколько милицейских рук, начал распоряжаться, как старший офицер:

– Отпечатки?

– Да много, разные. Работы на неделю.

– А надо быстрее, – не терпящим возражения тоном заявил он.

Эксперт – немолодой седеющий мужчина – с удивлением посмотрел на него из-под очков и ничего не сказал.

– Кражи в районе серийные были за последнее время?

Это он в пространство сказал, прекрасно зная, что никаких таких краж не было, и любому понятно, что это проникновение в квартиру связано с убийством Петра Фомина. А убийство, в свою очередь, явно из серии «профессиональная деятельность». Господи, когда же это кончится? И хорошо, что не было дома Татьяны с детьми. Как они теперь вернутся в разгромленную квартиру?

– Миша, – позвал он, – ты ведь в отделе со всеми знаком?

Миша пожал плечами, соглашаясь. Алексей подружески взял его под руку:

– У меня к тебе личная просьба. Надо тут все прибрать к приезду семьи. Тане сегодня не звонили, соседи завтра сообщат. Пусть уж не в этот бедлам вернется. А то и мужа потеряла, и квартиру разгромили. Получается, не уберегли мы…

Он замолчал, потому что вспомнил, как Татьяна тайком передавала ему записку на панихиде. А что, если она не мамаши боялась? Откуда преступники могли знать домашний адрес участкового? Это закрытая информация. Почему не особенно таились, когда вскрыли квартиру? Конечно, участковый жил отрыто, вступал на улице в разговоры с соседями, но в дом к себе никого постороннего не приглашал, для встреч назначал нейтральные общественные места или звал в свой кабинет. Для чего вся эта канитель со взломом? Откуда преступники знали про ноут? Почему его не искали в кабинете? Какая еще информация содержится в нем, чего он не углядел? Конечно, это никакие не воры. Воры ни за что не полезли бы в жилище милиционера. Хотя, может быть, отморозки заезжие? Так, надо объединять дела, давать одному следователю, Косте Михайлову, и упорно искать. Завтра надо поднимать агентуру, пройтись по местным бомжам, походить по соседям в домах напротив. Может быть, кто-то увидел лица преступников. Тогда фоторобот, опознание и прочая рутина.

А сейчас быстро в опорный пункт, где работал Петр Фомин. Да, еще зайти к хорошим людям, спасибо сказать.

Мария Петровна и Иван Иванович находились на наблюдательном посту номер два – у глазка входной двери.

Алексей вошел, закрыл за собой дверь, попросил разрешения пройти в кухню.

– Зачем же в кухню, проходите в гостиную, – засуетилась Мария Петровна, – проходите, проходите, – подталкивала она его сухонькой ручкой.

Иван Иванович топтался рядом и тоже суетился: размахивал руками, кланялся, короче, изображал деятельность.

Алексей прошел в темноватую комнату с ковром на полу и ковриком на стене, изображавшим стадо оленей. Коврик был старым, плюшевым, каким-то очень узнаваемым. Кажется, дед привез такой же из Ялты, когда отдыхал там после ранения в мирное время. Где он получил эту рану, никто не знал. Алексей, когда был маленьким, разглядывал рубец на спине деда с нескрываемым любопытством, но тоже ничего не узнал. Дед молчал очень убедительно, и спрашивать больше не хотелось. Этот ковер сразу сроднил его со стариками. Мария Петровна принесла зеленый эмалированный чайник, чашки с блюдцами и вазочку с вишневым вареньем.

– Давайте чайку попьем, – сказала она, наливая ему жидковатый чай.

Он такой чай не любил, всегда пил крепкий, но сейчас не посмел отказаться.

– Я, собственно, ненадолго. Мне только спросить. – Спрашивайте, конечно. Что знаем, все расскажем, – с готовностью ответила Мария Петровна.

– Вы ничего подозрительного в последнее время не видели?

– Видели, – она хитро прищурилась. – Недавно видели, как вы и еще один молодой человек в эту квартиру без хозяев входили.

Он открыл рот, чтобы ей все объяснить. Она остановила его жестом:

– Я знаю, знаю. Мне Татьяна сказала, что, мол, из милиции придут, чтобы я панику не поднимала, что люди свои, надежные, проверенные. Панику-то я поднимать, конечно, не стала, но номер машины записала и записочку положила в тайном месте. Мало ли что? И Ванюшу предупредила, если что.

– А кроме нас, что-нибудь было?

Тут Иван Иванович, до сей поры молчавший, вдруг коротко кашлянул и, прочистив горло, заявил:

– Следили за ним. Алексей удивился:

– Как следили?

– Ходил тут один парень по двору. Сидел, на качелях детских качался, пиво типа пил. Только он не пил, а притворялся. Бутылка постоянно полной была. А как Петрович выходил, так и этого сдувало. И так неделю. Я ему говорил, предупреждал. А он надо мной смеялся. Говорил, мол, спасибо, Иван Иваныч, не переживай, это тебе показалось. Правда, пистолет из кобуры начал доставать и детей из школы-садика сам встречал.

– Как это «пистолет из кобуры доставать?» – удивился Алексей.

– Дак как? Кобуру откроет и пистолет подвинет, чтобы выхватить сразу можно было. Известное дело.

– А в день убийства его ничего особенного не заметили? Парня этого?

– В день убийства аккурат Маша меня на рынок снарядила. Я с утра собрался, часов в девять уже в рядах был. А Петрович в девять уже из дома уходил, иногда раньше. И тип этот мутный сразу за ним. Так что я его не застал.

– А описать его можете? – Портрет?

– Ну, фоторобот составить?

– Зачем фоторобот? Я его сфотографировал несколько раз.

И он куда-то ушел, а потом принес несколько вполне приличных черно-белых фотографий, отпечатанных на принтере. Человек, изображенный на них, вполне мог быть и юнцом, и зрелым мужчиной. Одежда прятала возраст, а темные очки скрывали глаза. Но все равно, кое-что из этих фотографий можно было извлечь. А две фотографии были хоть и смазанные, но на них человек был без очков.

Алексей растрогался, стал жать старичкам руки, а они, не понимая, руки не давали. В общем, прощались долго и бестолково. Иван Иванович согласился дать показания следователю «под протокол», а Мария Петровна пригласила «заходить еще». А утром они решили помочь с уборкой в квартире.

– Мы Татьяну с детьми к себе возьмем пожить, – решила Мария Петровна. Иван Иванович молча выразил полное согласие.

 

9 Мая, суббота

В опорном пункте милиции было не по-ночному шумно. Любому входящему сразу бросался в глаза портрет в траурной рамке, стоящий на письменном столе. Видимо, этот стол раньше принадлежал Петру Фомину. Около портрета лежали засохшие гвоздики. Он машинально сосчитал их – десять – четное число. При ближайшем рассмотрении оказалось, что пол в помещении затоптан, наверное, уборщица приходила сюда по утрам. Среди следов выделялись крупные, с четким отпечатком рисунка, следы примерно сорок четвертого размера. Их было полно: от входной двери до сейфа, затем к подоконнику, вокруг стола Петра Фомина, потом вокруг еще одного, стоящего у противоположной стены. Странно: дождя на улице не было, а следы были грязные, как будто человек специально ходил по лужам.

Эксперт тоже зафиксировал эти следочки глазом и принялся производить какие-то пассы возле своего чемоданчика. Стол открылся сразу – центральный замок, запирающий ящики, был вырван с корнем, даже не вырван, а неаккуратно выпилен, только чем? Обрывки материала, из которого был сделан стол, торчали в месте распила в разных направлениях. Замок валялся тут же, на полу. В ящиках основательно порылись: документы перепутаны, вытащены из папок, смяты. А между тем, в этом опорном пункте работало две видеокамеры, расположенные одна перед входом, а вторая – в рядошном кабинете, который был закрыт на ключ. И входная дверь, и окна были на сигнализации. Кто орудовал в охраняемом помещении так нагло, как будто знал, что ему ничего не будет? Или это ктото свой? Та же уборщица? Зачем? Что искали? Ноутбук? Конечно, ноутбук. Или была еще флешка? Ох, беда!

Так, больше тут делать нечего, надо ждать результатов экспертизы, а самому быстро изъять записи с видеокамер и смотреть, кто это такой наглый. И с сигнализацией разобраться: почему не сработала. И местных жителей опросить: кто, что видел. Ночью по квартирам не пойдешь, все придется делать завтра.

Участковый – мелкий суетливый старший лейтенант – причитал над разгромленным кабинетом и ничего толком сказать не мог. Алексей прикрикнул на него:

– Спокойнее надо быть, старлей. Кто последний выходил из помещения?

– Я, я выходил, – стукнул себя кулачком в грудь мужчинка. – Я и закрывал, и на пульт, как положено, сдавал. И ничего особенного не было, все как обычно.

Он призадумался, покусывая верхнюю губу.

Алексей усмехнулся. Вот тут по закону жанра персонаж должен что-то очень важное вспомнить и сказать: «Хотя…». А дальше последует такой текст, который обязательно приведет к разгадке всей серии преступлений. И участковый не заставил себя ждать:

– Крутились тут двое, конечно, но они не скрывались, в участок заходили.

– А зачем заходили-то? И почему ты их запомнил? – Заходили адрес узнать. Вернее, не адрес, а как в адрес пройти. А почему запомнил? Да потому, что сегодня, – он взглянул на часы, – вчера никого, кроме полоумной бабки Синицыной, не было. Только эти. Странно было то, что они вдвоем зашли и никак не могли в толк взять, как до адреса добраться, а я ведь им все подробно с самого первого раза объяснил. И еще странно, что к нам зашли. Обычно дорогу у прохожих спрашивают.

– Документы у них проверял?

– Документы? – Старлей озадаченно покрутил головой. – Нет, документы не проверял, всего ведь дорогу спрашивали.

– Ну, понятно, – подвел итог Алексей, – молодцы, ребята. Один дорогу спрашивал, другой в это время осматривался. Адрес какой?

– Что?

– Адрес чей спрашивали?

– Они искали дом на Зубовском, там магазин радиодеталей. Вот этот магазин им был нужен. Ну, я рассказал.

– Эти?

Алексей достал отпечатанные на принтере фотографии, сделанные бдительным Иваном Ивановичем, и веером раскинул их на столе. Участковый долго и внимательно вглядывался, приближая и удаляя листы бумаги, подносил их к свету. Алексей не мешал ему, откровенно зевал – спать очень хотелось. Наконец, старлей произнес:

– Этот точно, а про второго не уверен. – Во сколько они заходили?

– Днем, примерно в шестнадцать часов.

– Так ты их даже в журнале не зафиксировал?

– Не зафиксировал. Они же не с заявой, а с личным вопросом были.

Вот чего Алексей не мог терпеть, так это блатного жаргона, поэтому он резко оборвал участкового:

– Потрудитесь написать объяснение по этому эпизоду, и чтобы никаких «заяв». Писать по-русски и грамотно.

Дежурный следователь уже составлял протокол осмотра места преступления, эксперты все еще работали. Миша Некрасов о чем-то разговаривал с немолодой, тучной женщиной, одетой в домашние тапочки и плащ, который она придерживала на груди. Миша увидел, что Алексей на них смотрит и позвал:

– Товарищ майор, можно вас? Алексей подошел.

– Это уборщица, Валентина Егоровна, она тут работает, – пояснил Миша, – говорит, что ей сегодня запретили убирать.

– Кто запретил? – удивился Алексей.

– Дак вот они, – показала она рукой в сторону участкового.

– Интересно, очень интересно, – скороговоркой пробормотал Алексей, а потом спросил – а почему они запретили убирать?

– Дак отдыхали тут. – Выпивали, что ли?

Она смущенно шмыгнула носом и сказала:

– Дак каждую пятницу отдыхают. – И Фомин покойный «отдыхал»?

– Ой, нет, – замахала руками женщина, – он домой шел или по делам. Такой хороший человек был, – вдруг запричитала она, – такой уважительный, так его жалко. И деточек его жалко, и жену тоже. Такого человека жизни лишили!

– Угу, угу, – согласился Алексей, – а во сколько они «запретили вам убирать»?

– Дак, часов в семь, – подумав, ответила женщина. – Я всегда туточки в семь убираюсь, а в восемь они закрывают и на охрану ставят. Я минуточек без пяти восемь ухожу. Я тут живу, в этом же подъезде, на третьем этаже, – пояснила она, – вот в восемь уже и дома. А до этого я у одного бизнесмена убираюсь с двух часов до шести, тоже недалеко, пешком десять минут. А на троллейбус я не трачусь, экономлю. Вчера хозяйка приказала еще ножи почистить пастой специальной, вот я и подзадержалась. Пасту эту надо намазать и подождать двадцать минут. Я по инструкции смотрела. Ну, вот я намазала, а сама все на часы – время-то идет. Но успела. Прибежала как раз, когда часы били.

– Это какие же часы?

– А вон, – она показала в окно.

Двор просматривался насквозь, и в доме напротив, через дорогу, оказался магазин с незатейливым названием «Время». В витрине стояли самые разные часы. Они ходили, стало быть, некоторые и звенели, и били. Значит, надо наведаться еще и в этот магазин. Где взять столько людей? И вообще, убойный отдел не должен заниматься кражами. Опять же, проникновение в помещение милиции – это чрезвычайное происшествие. И только полный дебил может не связать убийство Петра Фомина, проникновение в его квартиру и проникновение в опорный пункт милиции, где он служил. Алексей прошелся по кабинету, вышел в небольшой, квадратной формы, коридорчик и тихим, абсолютно спокойным голосом задал вопрос:

– В какое время был сдан на охрану опорный пункт милиции?

Старший лейтенант засуетился, достал из кармана форменных брюк мятый носовой платок, вытер шею, руки, лицо и, помолчав немного, ответил:

– В девятнадцать часов с минутами. – В журнале это зафиксировано?

– Да, – не совсем уверенно сказал старлей и снова воспользовался платком в той же последовательности: шея, руки, лицо.

Алексей сразу понял, что он врет, причем врет не очень умело. Скорее всего, и записи никакой нет, и никто ничего на пульт не сдавал.

– Журнал покажите, – попросил он.

Миша, хорошо зная эту нарочито спокойную интонацию, отошел подальше и на всякий случай прикрыл входную дверь.

Журнал был грязно-серый, весь растрепанный, с жирным пятном на обложке. Участковый все вытирался своим платком, нервно покусывал губы, переминался с ноги на ногу. От него шел тяжелый запах какой-то едкой парфюмерии вперемешку с перегаром. Видимо, он зажевывал вчерашний «отдых» апельсиново-мятной жвачкой. Запись за вчерашний день была одна: Синицына А.А. дом… квартира… Суть жалобы: ее пытаются отравить соседи, варят суп, который пахнет тухлой капустой. Все, дальше чистая страница. Конечно, чистой ее назвать можно было только с большим приближением: какие-то потеки, кляксы, – это в наше-то время! В общем, понятно: никто никуда ничего не сдавал, да и закрывал ли на ключ? Заходите, люди недобрые, берите, что хотите!

У Алексея уже не было сил на гнев, он выжег его изнутри сразу, как он увидел этого никчемного милиционеришку с его мятым носовым платком и услышал насквозь пронизанный ложью голос.

– Кто еще занимает это помещение?

– Я, – начал перечислять участковый, загибая пальцы, – лейтенант Алексашина – по делам несовершеннолетних, старший лейтенант Гвоздиков и Фомин покойный. Был.

– Петр Петрович Фомин был старшим по званию, стало быть, вы все ему подчинялись?

– Подчинялись, да. Дисциплина тут, поручения, все по уставу.

Лучше бы он этого не говорил. В мозгу у Алексея произошло какое-то столкновение мыслей и чувств и он, так же спокойно, попросил Михаила Некрасова:

– Выкинь ты его, Миша, к черту. Утром им следователи займутся, а сейчас хоть воздух чище будет.

И, правда, что сейчас с него спрашивать? А прибить очень хочется. Еще не ровен час, руки об его рожу противную замараешь.

Миша обрадовано вывел участкового из кабинета и сразу вернулся. Уборщица все стояла, подпирая дверной косяк, испуганно тараща глаза. Алексей предложил ей жестом сесть. Она присела на краешек стула, оторвала наконец руки от ворота плаща и сложила их на коленях, придерживая теперь подол. Алексей догадался, что женщине не дали нормально одеться.

– Валентина Егоровна, я вас долго не задержу, вы уж простите, но поговорить нам надо.

Она согласно закивала головой, подняла на него глаза, и он увидел, что она и не старая совсем – лет, может быть, сорока. Просто, видимо, жизнь не удалась.

– Вы расскажите, как вчера все было.

– Ну, пришла я, значит, в семь часов. Когда заходила, услышала, как часы бьют.

– Часы? – Алексей задумался. – Они же далеко, через дорогу. Тут, наверное, движение, не слышно ничего.

– Нет, слышно, очень даже слышно. У их реклама такая. Они до восьми часов вечера каждый час по радио, что ли, бой часов усиливают. Около магазина самого и вдоль улицы слышно бывает. Не сказать, чтобы очень громко, но слышно. Это чтобы люди интересовались и заходили, покупали часы или ремешок кому.

– Хорошо. Вот вы пришли и что?

– Ну, тут стол готовят: газетка расстелена, на другом столе клеенка, на ней стаканы, тарелки пластиковые, которые одноразовые, вилки. Колбаса там, сыр, хлеб и салаты в коробочках, как продают в магазинах. Я такой один раз брала, не понравилось. Ой, простите, что это я?

Она испуганно посмотрела на Алексея, прикрыв рот ладошкой.

– Ничего, продолжайте, – попросил он.

– Ну, я пошла в свою каморку за ведром, а тут Иваныч выходит от Люськи – это Алексашина, она тут по детям – и говорит, мол, иди, Валентина, сегодня домой, завтра придешь утром. Я ему говорю, а как же, мол, утром, если у вас такая грязища? А он говорит, что все равно загваздают.

– А кто это – Иваныч? – уточнил Алексей.

– Да вот же, – она растерянно оглянулась и показала рукой примерно в метре от пола, – это и есть Иваныч.

– Бойцов Алексей Иванович, старший лейтенант, – уточнил следователь.

– Так, ладно, это выяснили. А потом вы ушли?

– Ну да, ушла. Че мне тут делать-то? У их тут выпивка, закуска, понятное дело.

– И женщина с ними выпивала?

– Чего не знаю, того не знаю, – церемонно ответила Валентина Афанасьевна, – но в прошлой неделе две рюмки водки при мне опрокинула.

– А в прошлой неделе это было примерно в какой день?

– Дак в пятницу же и было. Они всегда в пятницу тут.

– А вас не выгоняли?

– Нет, они, в ту пятницу, когда я пришла, уже давно сидели. Уже и туалет облевали, и Люську домой провожали. Вот она на посошок и принимала.

Интересная картина в самом центре Москвы: повальное пьянство в конце рабочей недели в опорном пункте милиции. Так, а Фомин об этом знал? Если знал, то почему покрывал? Или не знал? Ведь у него семья была, и он все свободное время посвящал детям и жене. Хотелось бы думать, что не знал.

– Валентина Егоровна, может быть, вы что-нибудь необычное заметили в последнее время?

– Заметила. Вот вы тут портреты показывали. Дак этот один тут все время за Фоминым, царствие ему небесное, ходил.

– Который? – А вот этот.

Она уверенно показала на фотографию того самого парня, про которого и Иван Иванович говорил, что он следил за Петром Фоминым.

– А почему вы решили, что он за ним «ходил»? – заинтересовался дежурный следователь.

– А не знаю, только видела, что ходил. Этот придет на работу, а тот его около подъезда на лавке караулит. Как нашему уходить, этот куртку сделает навыворот и за ним.

– А что за куртка такая интересная?

– Дак куртки такие есть, на рынке давеча видела: с одной стороны она вроде черная, а с другой – красная. Вывернешь эдак, и никто не узнает. Он еще очки темные надевал и волосы прилизывал. Так и ходил.

– Так, ладно. А о том, что в это помещение было проникновение, вы откуда узнали?

– Дак Иваныч прибежал. Сам трясется, потеет, говорит, мол, Валентина, ты скажи, что сама закрывала и на пульт сдала. А я и чо сказать, не знаю. Они там сдают и говорят, мол, пункт, старший лейтенант Бойцов. А потом, когда снимают, говорят: «Пароль маршал». А цифры еще какие-то, я не слышу. Мне без надобности.

Так, надо быстро от этой злости абстрагироваться, а то он думать не сможет. А этими, с позволения сказать, лейтенантами, займется служба собственной безопасности. Преступное разгильдяйство должно быть наказано по всей строгости закона.

– Спасибо вам, Валентина Егоровна, – сказал он, придав голосу как можно больше сердечности. Похоже, в этом вертепе после гибели капитана Фомина остался один порядочный человек – уборщица.

– Миша, проводи домой, – приказал он. – Ой, что вы? Я сама, туточки недалеко. Миша уже стоял, распахнув дверь.

Дежурный следователь, как же его? – вроде Иван. Или Федор? Не дал Бог памяти на имена. Что же делать? Выручил эксперт, который закончил свои дела и собирался ехать в отделение:

– Сереж, я поеду? – спросил он, обращаясь к следователю.

Вот, значит, как его зовут – Сергеем. – Ну, что, Сергей, какие версии?

– Какие тут могут быть версии? – недоуменно пожал плечами довольно молодой следователь. – Конечно, профессиональная деятельность. Ну, не бабник же капитан Фомин… был. И коммерцией, как я понимаю, не занимался. А занимался только семьей и работой.

– Огородишко у него еще был, – уточнил Алексей. – Огородишко – это из другой оперы. Может, ему наследство какое-нибудь небывалое досталось?

– Досталось наследство, только не ему, а совсем другому человеку. И он по этому наследству копал.

Следователь Сергей покрутил затейливо простенькую шариковую ручку, что-то записал ей в своем блокноте и сказал:

– А это интересная версия, я мог бы с ней поработать.

– С ней уже работают, – остудил его пыл Алексей. – А, так отберут это дело?

– Думаю, что отберут. Там несколько дел в одном производстве: два, нет, три убийства, одно из них двойное, так что…

– Жаль, – огорчился Сергей. – А впрочем, хорошо, что отберут. Терпеть не могу, когда коллеги задействованы в качестве фигурантов.

Вот и ладно, и без обид. Что теперь делать? Домой? У, времени-то… Конечно, домой, ведь не убийство, а только попытка ограбления. Но что-то терзает душу так, будто он виноват. И виноват: не уследил за квартирой Фомина. Не уследил. Что еще может заинтересовать бандитов, кроме ноутбука, в котором, понятно, информация? Бумажные носители? А были они? А вдруг были? Не может такого быть. Петр Фомин был человеком очень аккуратным, даже педантичным. Не мог он важную информацию хранить на листах бумаги. Хотя должен был копировать на другой носитель, кроме компьютера. Флешка? Диск? Где? Может быть, здесь, в столе? Не может быть. Петр Петрович не доверял своим коллегам, поэтому и ноут дома хранил. Что тут они ничего не нашли, это точно. Если бы нашли, не полезли бы в квартиру. А в квартире? И не спросишь ни у кого. Не станешь же звонить вдове: «Скажите, вы не знаете, где ваш покойный супруг держал секретную информацию?». Фу! А если все-таки дома? Тогда преступники будут вооружены знанием того, что было известно Фомину. Да, надо еще раз просмотреть ноутбук.

Наталье не спалось. Она честно закрывала глаза, но через минуту они сами собой открывались и вглядывались в темноту. Подушка казалась ей жесткой, одеяло – слишком жарким, простыня все время скатывалась. Читать было нечего. Книг много, но все не в ее вкусе. Скорее всего, эту библиотеку собирали бабушка и дедушка Алексея. Книг современных авторов не было. Наверное, Алексей книги не покупал. А когда ему читать? Некогда ему читать всякую беллетристику, надо преступников ловить. Наталья читать любила с самого раннего детства. Бабушка показала ей буквы в три года, а в четыре она сама научилась складывать из них слова. Это произошло как-то незаметно. Она просто смотрела однажды картинки в тоненькой детской книжице и вдруг поняла, что под изображением животных написаны их названия. И вот, следуя за буковками, она без напряжения прочитала слова «лиса», «волк» и «заяц». А потом сразу перешла к тексту сказки. Уже будучи первоклассницей, она никак не могла понять, почему надо учить каждую букву отдельно, ведь это совсем не интересно. Буквы же выдуманы, чтобы читать! Вот и сейчас она почитала бы что-нибудь, но нечего. Ну, не «Войну и мир» же читать! Настроение не то, а вообще «Войну и мир» она читала раза четыре с удовольствием. Чем заняться? Что делать? Взяться, что ли, за диссертацию? А ведь верно! Время подходящее: два часа тридцать минут. Одеться слегка, можно не подкрашиваться – мужчины дома нет, не забыть умыться. И открыть в ноутбуке свои файлы и начать творить.

Ее работа была посвящена выхаживанию недоношенных детей с экстремально низкой массой тела в условиях отделения реанимации. Тяжелое состояние предполагает лечение в самом агрессивном отделении. Масса инвазивных методов лечения, непростое обследование, протезирование основных жизненных функций – в этом необходимо исхитриться выжить! И везде человеческий фактор! Например, в Натальином отделении есть хорошая медсестра, на самом деле хорошая, только она детей любит с особой жестокостью: постоянно пытается улучшить их жизнь. То протирает кювез, то меняет без надобности памперс, то поворачивает со спинки на живот. К концу смены эта сестричка устает гораздо больше своих коллег, а результат нулевой. Вот Наталья и пытается доказать, что недоношенные дети больше всего нуждаются в покое, который на медицинском языке называется лечебно-охранительным режимом. Есть целая корзина состояний, которые возникают у глубоко недоношенных детей в результате перевозбуждения центральной нервной системы. Именно поэтому необходимо эти состояния предупреждать.

Наталья целую неделю перед своим вынужденным заточением билась с одной-единственной таблицей, в которую пыталась впихнуть все данные, полученные в результате почти пятилетней исследовательской работы. Но почему-то циферки никак не хотели дружить между собой, не помещались в строгие квадратики таблицы и, главное, никак не отражали той идеи, которую она пыталась отразить в своей работе. Ей казалось, что, если она справится с этой задачей, то у нее и жизнь пойдет иначе – лучше, что ли. Но таблица не давалась. Ее руководителем был старенький уже профессор Пятницкий, которого она любила, уважала, почитала, и мнением которого дорожила. Он ей уже давно намекал, что вместо одной надо сделать две таблицы, но ей казалось, что в одной будет все более наглядно. А что, если все-таки разбить ее на две отдельные половинки? Ну-ка, попробуем! Наталья расчертила лист бумаги и начала заносить данные то в одну, то в другую строку. И сразу стало ясно, что получилось. Все встало на свои места. Сейчас она была счастлива, что наконец решила эту задачу. Вот профессор будет доволен, ведь получилось так, как он хотел. Теперь надо написать краткий, толковый комментарий, а потом отпраздновать удачу чашкой чая с остатками пирога.

Ночь ушла. За окном пробивался серенький, безрадостный рассвет, шел мелкий дождичек, май показывал свою изнанку. Интересно, в чем она будет ходить, если похолодает? Наверное, Алексей даст ей свой свитер, и она будет ходить в нем, подвернув рукава. А пока обитает в его квартире в джинсах и легкой футболке и начинает мерзнуть. Что бы такое надеть, чтобы стало теплее? Или чаю попить? Вообще, где Алексей? Уехал на всю ночь, знать о себе не дает. Такая работа. И ничего тут не поделаешь. Или надо любить и терпеть, или просто не связываться с таким человеком. У ее мамы тоже были постоянные дежурства и вызовы в больницу в неурочное время. А папа терпел, ждал, скучал, ходил от окна к окну, встречал, провожал и любил бесконечно. Наталья всегда знала, что мама и папа – образцовая семейная пара. Их даже на родительских собраниях ставили в пример. И бабушка говорила, что их ангел свел. А для Натальи ангел пока никого не выбрал.

Она пошла на кухню, включила чайник и стала смотреть в окно. За окном промокал насквозь тихий дворик, даже сонный какой-то. В центре – непременный песочник, как в ее детстве, кусты сирени, под ними – уютная скамеечка. Наталья видела, что на скамейке днем собираются старушки, а вечером тусуется молодежь. По утреннему времени никто не заводит автомобили, никто не бежит с портфелем через двор. Вдруг так захотелось спать, что и чаю никакого не надо. Позвонить, что ли, Алексею?

Он долго не брал трубку, а когда она уже решила нажать отбой, вдруг ответил:

– Привет, – сказал так, будто был в соседней комнате.

– Ты скоро придешь?

Глупее вопроса задать она не могла, потому что не подготовилась к разговору. Обычно перед тем, как звонить, она мысленно проговаривала некий диалог: он скажет, а я ему отвечу, а потом спрошу… И все в таком духе. А сегодня позвонила просто так, на удачу, и сразу опростоволосилась.

– Ты проснулась уже? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я? Да.

– Ну, тогда ставь чайник. – А он уже вскипел.

– И хорошо, что вскипел, – сказал он весело и отсоединился.

Наталья так и не поняла, когда он придет, но тут услышала скрежет ключа в двери и пошла Алексею навстречу. Сон как рукой сняло. Вот бы сейчас к нему в объятия броситься и постоять, обнявшись, а потом заговорить разом: он про то, что случилось в его районе, а она о том, как ждала и волновалась. Она быстро вышла, почти выбежала, в прихожую и сразу уткнулась лицом в огромный букет сирени, который Алексей нес на вытянутых руках. Аромат был таким одуряющим, страстным, а букет мокрым, с капельками дождя на цветах и листьях, что Наталья остановилась, как вкопанная, и от неожиданности забыла все слова. Она вдыхала этот волшебный запах и чувствовала, что голова совершенно перестала ее слушаться. Надо было взять у него букет, отнести в комнату, поставить в вазу, а она просто стояла и смотрела на цветы.

Алексей растерялся. Он вообще хотел поставить сирень в ведро или во все вазы, которые найдутся в доме. А она потом проснулась бы и удивилась. Эту сирень он не удержался и купил у какого-то мужичка около Смоленской-Кольцевой. Дядька стоял там с ведрами как-то так ловко, будто и не торговал в неположенном месте, а просто привез огромные охапки ранней сирени кому-то в подарок. Когда патрульная машина остановилась около него, он не стал суетиться, а продолжал спокойно держать в руках пышную душистую ветку. Алексей подошел, спросил, откуда такая красота, и мужичок, осмелев, ответил, что из Киева, и что товар свежайший, можете хоть все цветки потрогать, не оторвутся. Алексей вытащил из одного из ведер всю сирень, достал из кармана и протянул ему пятисотенную бумажку.

– Этого хватит?

– Сейчас я сдачу…

– Не надо. Ты мне только скажи: хватит?

Мужичок согласно закивал головой, пряча бумажку в недра своей легкой курточки.

Алексей стряхнул водяные капли и осторожно, чтобы не помять, втащил букет за собой в машину. Водитель, немолодой уже сержант, неодобрительно покрутил головой:

– Зачем вы деньги ему отдали, товарищ майор? Сказали бы мне, я в форме. Он бы мне за так все отдал.

– Да не хотелось человека обижать. – А кому красотищу-то такую везем?

– Просто сирень люблю. Сейчас поставлю в ведро, а сам залезу в ванну и буду оттуда любоваться.

– Ну-ну, – опять покрутил головой сержант, – чудно.

… – Наташа, ты что? – спросил он осторожно. – С тобой все в порядке?

– А? Да, все. Удивилась очень. Еще ведь не пора сирени цвести? Или где-то уже цветет?

– Это из Киева.

У нее округлились глаза:

– Ты что, в Киев летал?

– Да нет, купил около метро.

– Я очень сирень люблю. Это знаешь, так красиво, просто ужас!

– Знаю, я сам ее люблю.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Пойдем завтракать, – сказала она, забирая у него букет.

– Давай, только сегодня я завтрак готовить буду. – Нет, ты иди мойся, приводи себя в порядок, потом будешь завтракать, а потом – спать, – распорядилась она. – Я, кстати, тоже не спала, после завтрака лягу. Такое у нас будет сонное царство.

– А ты почему не спала? – спросил он с тайной надеждой, что она скажет, что волновалась за него.

– Не спалось. Зато я решила одну непростую задачу.

– Здорово! – сказал он совершенно искренне.

После завтрака быстро разошлись по своим комнатам. Алексей поставил будильник, лег и мгновенно уснул. Наталья поворочалась, но тоже заснула под мерный стук дождя в оконное стекло. Впервые за много лет она спала глубоко и спокойно, как в родительском доме, и даже не слышала, как встал Алексей, как он осторожно ходил по квартире, звонил кому-то, когото отчитывал, гремел посудой на кухне. Она просто спала.

А за окном шел праздничный день – святой День Победы.

Иван намеревался ехать на дачу, но на улице так убедительно лил дождь, что он решил остаться дома. Вместо Маши на кухне колдовала спокойная женщина средних лет, такой же средней наружности и среднего телосложения.

– Меня зовут Анной, – представилась она. – У Марии сегодня выходной.

– А меня – Иваном.

Он почему-то решил пошалить.

– Я знаю, Иван Ильич, – спокойно ответила женщина. – Завтрак, пожалуйста. И что будете заказывать на обед?

Иван уже намазывал мармеладом хорошо подсушенный тост.

– Что посоветуете?

– У меня хорошо удаются гороховый суп и шницель с жареным картофелем, но, если пожелаете, приготовлю что-то другое.

То есть консоме не дадут. Ну и хорошо.

– Нет, то есть да. Пусть будет суп и шницель. И салат какой-нибудь полегче.

Она спокойно его выслушала и, немного помявшись, задала еще один вопрос:

– Пить что будете? Он растерялся:

– Чай, наверное. А вы можете пирожное какоенибудь приготовить? Я вообще-то сладкоежка. Или можно кого-нибудь в кондитерскую послать.

– Зачем же посылать? Будет десерт.

Вопрос был исчерпан, но она продолжала стоять. – Что-нибудь не ясно? – спросил он.

– Да. На сколько персон и на какое время? – Я сегодня буду обедать один. Подумал и добавил:

– И ужинать, наверное, тоже.

– Хорошо, – с облегчением сказала она и скрылась на кухне.

Было странно ощущать в доме постоянное присутствие посторонних людей. Он спал, а они его сторожили. Он ел, а они продолжали сторожить. Кто-то невидимый делал в квартире уборку. Кто-то закупал продукты. Поварихи готовили для него обеды. А на даче вовсю трудился садовник. Об этом сообщил ему теперешний начальник охраны. Интересно, при дяде было так же, или все-таки тетя Аня управлялась сама? Дядя Петя, насколько Иван помнил, был неприхотливым в еде. Лишь бы все было красиво оформлено. Он терпеть не мог небрежной сервировки, выщербленных чашек, плохо заваренного чая. А есть он мог хоть бутерброд с дешевой колбасой, хоть заливное из осетра – все равно.

Завтракал Иван не торопясь. Эту роскошь он мог позволить себе редко. Даже в отпуске находились какие-то неотложные дела. А сегодня вдруг на него напала лень. Вот захочет и заберется в постель и будет целый день читать детективы или смотреть телевизор. А не захочет, будет валяться на диване и слушать музыку.

С самого раннего детства он был занят тем, что учился. Дед внушил ему, что праздность – смерть для ума. «Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь», – повторял он ему цитату из Николая Заболоцкого. И поэтому маленький Иван зубрил иностранные языки, читал, читал и читал. А мама учила его слушать звуки. Музыку он полюбил сразу и навсегда еще и потому, что музыку пел мамин совершенный голос. Когда она пела для него, голос ее становился бархатно-мягким, иногда влажным, иногда звенящим. Он долго думал, что такой голос бывает у всех женщин, и очень удивился, когда дворничиха вдруг грянула дурным голосом какую-то разудалую песню. Слов было не разобрать из-за ее крика. Иван закрыл уши и убежал домой. Он долго не мог простить этой женщине ее «пения». Тогда он понял, что все люди разные: у кого-то голос, а у кого-то просто механизм для извлечения звуков. У кого-то талант, а у кого-то полное отсутствие оного.

Вообще, он может себе позволить спокойный отдых – тихий звук телевизора, мягкое кресло, книга какая-нибудь знакомая, которую сколько раз читаешь, столько раз открываешь заново. Что бы такое почитать? Есть этакое сибаритство в возможности выбора: можно Пелевина, а можно Агату Кристи. Или взять, скажем, мемуарную литературу – вот где душа будет трудиться по-настоящему. Хотя не хочется никаких мемуаров. А если Куприна? Или кинишко? Так, сейчас он дойдет до того, что уставится в телевизор, и тогда весь день насмарку. Решено: он берет первую попавшуюся книгу из шкафа с закрытыми глазами. Рука, конечно же, потянулась к полке с детективами, и – ура! – вытащила подзабытый роман Нейо Марш. Вот теперь налить чаю, устроиться в кресле и читать.

Алексею надо было попасть в свой кабинет в РОВД, чтобы все обдумать. Но он не хотел будить Наталью, поэтому уселся за обеденный стол на кухне, сварил себе крепчайшего кофе и открыл ноутбук Петра Фомина. Значит, так. В начале ноября на собственной даче были отравлены супруги Горчаковы. Через три дня, на поминках, кто-то обыскивал кабинет убитого. Сначала была версия о том, что украли альбом с фотографиями эксклюзивных украшений, но она отпала после допроса домработницы, которая этот альбом взяла «на память». Теперь выяснилось, что куда-то делись часы с боем, которые покойный купил незадолго до смерти. Версия, что убили из-за этих, пусть антикварных, часов, никуда не годилась. В доме были гораздо более дорогие вещи и золотые изделия на миллионы долларов. Если украли часы, почему больше ничего не взяли? Двигаемся дальше. Участковый Петр Фомин был убит в тот день, когда из Берлина приехал наследник. На следующий день обнаружен труп охранника Михаила Коваленко в квартире убитых супругов Горчаковых. Как он туда попал и что искал, пока не ясно. Потом было несколько попыток (если быть точным, то две) убийства Ивана Горчакова – племянника покойного ювелира. Сначала обнаружено отравленное вино, а потом в квартиру прибыл «телефонист» по кличке Веник, имевший явно не дружественные намерения. На похоронах участкового Петра Фомина его вдова, опасаясь кого-то или чегото, тайно передала Алексею записку с предложением забрать из квартиры ноутбук с возможно полезной для следствия информацией. Затем была вскрыта квартира Фоминых, а до этого – раскурочен стол участкового в опорном пункте милиции. По этим взломам засветился один и тот же подозреваемый, которого сейчас эксперты пытаются установить. Попутно выяснилось, что личный состав отделения напивается в служебных кабинетах опорного пункта каждую пятницу. Еще не понятно, каким боком прислоняется к этому делу бывшая невеста Ивана Ландыш и мультимиллионер с туманным прошлым господин Мусалимов. И, конечно, таинственный Владимир Махов, который такой же Махов, как Алексей – Рокфеллер. Это то, что на поверхности. А еще есть холдинг, в котором тоже происходят всякие загадочные события, вроде безосновательной задержки заработной платы, глухого бойкота нового владельца, странных накладных, где цены на изделия указаны то в зеленых бумажках США, то в деревянных рублях. Для того чтобы это все хоть как-нибудь осмыслить, надо встретиться с Иваном Горчаковым, еще раз поговорить об убитых родственниках. Есть ведь, кроме него, какая-то дальняя родня, может быть, молодые члены семьи, которые тоже считают себя наследниками ювелира. Это, кстати, может быть мотивом убийства. Можно позвонить, хотя, пожалуй, надо дождаться, когда проснется Наталья, а то испугается. Собственно, почему «испугается»? Она взрослая женщина с ребенком, чего ей бояться? А так хочется думать, что она нуждается в защите! Что-то с ней не стыкуется. Какаято странность во всей этой истории. При чем тут она? Что известно ей такое, что изобличает убийцу? Почему Петр Фомин рассказал ему про Натальины телефонные звонки в день убийства? Что-то там такое было. Так, надо вспоминать. И тут его мобильник начал передвигаться по столу. Конечно, как же он забыл? Звук-то выключен, и стоит режим вибрации.

– Да.

– Привет, это я.

Кто это, интересно? Он растерялся и забыл посмотреть на экран.

– Слушаю.

– Алексей, тебе неудобно говорить?

Наконец, он догадался, вернее, узнал голос. – Нет, Иван, я просто задумался. – Я тебя не разбудил? – Нет, говори.

– Мы хотели сегодня встретиться. А можно встречу перенести?

– Что-то случилось? – Ленюсь.

– Что ты делаешь?

– Лежу на диване и ленюсь, впервые за всю свою жизнь. Оказывается, это очень приятно.

– Ты здоров?

Иван засмеялся:

– Ты, наверное, никогда не ленился.

– Не помню, сейчас времени на это нет, а в детстве, наверное, ленился.

– Так можно?

– Понимаешь, мне бы сегодня все-таки с тобой поговорить. Но не по телефону. Андестенд?

– Ладно, – совсем другим, не ленивым, тоном ответил Иван, – куда и во сколько?

– А давай, я к тебе сейчас прямо подъеду? – А, хорошо.

– Купить что-нибудь?

Иван опять засмеялся, теперь весело и задорно:

– Я, понимаешь, на полном обеспечении, так что все есть. Приезжай.

Сборы заняли ровно пять минут, еще столько же Алексей потратил на то, чтобы написать Наталье записку. Машинка мигнула фарами, приглашая в сухое пространство. Дождь уже не капал, а лил. Зонты и зонтики закрывали лица немногочисленных прохожих. Алексей вдруг понял, что замерз. А как Наталья будет обходиться без теплых вещей? Он ее забирал, когда на улице было почти лето, а сейчас погода очень напоминает осеннюю. Набраться наглости и что-нибудь купить? Он же не знает размеров. И потом, что он может купить? Кофту, или как называется такая теплая штука, которая надевается в холодное время года? Или куртку? Дома куртка, наверное, не пригодится. Тогда что? Просто у нее спросить? Почему-то хочется ее удивить. Как сегодня с сиренью.

Они сидели в малой гостиной уже почти час. За это время Алексей несколько раз звонил то Мише, то Вадиму, то Саше, и всем раздавал поручения – найти, узнать, выяснить. Конечно, был выходной день, но работы не убавлялось.

Кажется, дружная была семья у Ивана Горчакова. Во главе клана стоял дед, и вокруг него плотно – сыновья с семьями. Казалось, что плотно. Но старший сын сразу отошел от семьи, как только женился, потом уехал за границу. Как все это время жила без него жена, Иван не знал: ни адреса ее, ни того, на какие средства она живет. А интересовался ли кто-нибудь из остальных членов семьи? И, не случись этой трагедии, Иван не вспомнил бы о ней, наверное. Получается, что общались между собой только два брата – Илья и Петр. Но, опять же, Иван ничего не мог рассказать о сестре своей тети, которая, вполне возможно, после смерти Анны Дмитриевны осталась без средств.

Алексея это не удивляло. Он повидал на своей работе много чего, причем редкие проявления доброты к близким были скорее исключением, чем правилом. Может быть, жизнь изменилась не в лучшую сторону? Или он просто не замечал этой доброты, и у него сформировалась профессиональная деформация личности?

Тем не менее, его заинтересовали возможные родственники Ивана: дочь или сын племянника Алисы Семеновны Горчаковой и сестра Анны Дмитриевны, которая, тоже очень может быть, имеет каких-то молодых отпрысков. Перспективная тема – претензия на многомиллионное наследство и беспроигрышный мотив убийства.

Если размышлять о профессиональной деятельности Петра Ивановича, то и тут есть, за что зацепиться. Тем интереснее сообщение Ивана о странном поведении сотрудников на банкете, посвященном Дню Победы. Странно еще то, что его принимают «в штыки» априори, не давая времени для проявления деловых качеств. Что это: чья-то зависть или коллективный сговор? И почему Алексей решил довериться начальнику службы охраны, что называется, «с ходу»? Может быть, прав Вадим Игнатьев, и дело тут не только в непрофессионализме главного охранника фирмы?

Какие еще версии могут быть, кроме самых очевидных? Близкое окружение убитых супругов состояло из Натальи, ее дочки и домработницы. Домработница уже допрошена, сейчас проверяется алиби ее дружка, с которым она, по ее словам, бывала в квартире убитых. Конечно, она твердит, что пропавшие часы после их ухода из кабинета оставались в сейфе, и взять их никто не мог. А если это ее дружок, когда она, к примеру, отвернулась? Мог позариться на драгоценность? Мог. По нему завтра, в крайнем случае, послезавтра, должен прийти ответ из местного РОВД, тогда будет все ясно.

– Ты, может быть, пообедаешь? – вдруг спросил сидевший молча Иван.

Алексей уже проголодался, но представил себе, как Наталья ждет его, накладывает на тарелку еду, и вежливо отказался.

– Не привык я один за столом сидеть, вся жизнь публична, с сослуживцами и, как у нас говорят, «сторонами», – заявил Иван.

– Не сердись, правда некогда. Мне в последнее время суток не хватает, даже обдумывать информацию приходится дома. И следователь поручений постоянно подкидывает. И не одно ведь дело наш отдел сопровождает. Так что, извини, но, если у тебя все сведения, я поеду.

– Еще одно я тебе должен сказать, – помявшись, сообщил Иван. – Я рассказывал уже, что у меня была невеста, я вообще собирался жениться.

– Поздравляю, – машинально отреагировал Алексей.

Иван как-то диковато взглянул на него и продолжил:

– В общем, мы расстались. Она, оказывается, собирается замуж за Мусалимова. Слышал такую фамилию?

Алексей мысленно чертыхнулся: ведь знал всю эту историю, но отреагировал почему-то по-идиотски!

– Слышал, конечно, и сведения, какие мог, собрал. – Ну вот. Она мне предлагала помощь с холдингом. Мне показалось, что действовала она от имени этого пресловутого Мусалимова. Когда я назвал по телефону его имя, она реально испугалась.

– А тебе не терпится проявить свою осведомленность, – укоризненно сказал Алексей.

Иван озадаченно замолчал.

– Ты же дипломат, неужели ты не можешь промолчать? Просто выслушать и промолчать или найти какой-нибудь нейтральный ответ. Не мне тебя учить, как это делается.

– Да, наверное, я сорвался, – сокрушенно ответил Иван. – Впредь буду осмотрительнее.

– Да уж, будь, – попросил Алексей, выбираясь из глубокого кресла. – Поеду.

– От меня мало толку? – вдруг спросил Иван.

Было в его интонации что-то такое, от чего Алексей убрал руку, протянутую для прощального пожатия, сунул в карман исписанные во время разговора бумажки и вновь устроился в кресле.

– Скажи, ты боишься? – спросил Алексей после того, как Иван уселся напротив.

– Не знаю, – честно признался Иван, – неуютно мне как-то. Вроде нет причин для беспокойства, но все… странно. Понимаешь?

Алексей неопределенно пожал плечами, а Иван продолжил:

– Такое чувство, что во все мое личное пространство вторглись враги и взяли меня в кольцо. Мне дышать трудно.

– Дышать? – удивился Алексей.

– Дышать, есть, спать, ходить, сидеть, лежать!

– Да ну? – опять удивился Алексей. Он искренне не понимал, чего это его так «колбасит».

– Ты! Ты не врубился еще? Меня хотят убить.

– Имена, фамилии, адреса, – сосредоточенно приказал Алексей, доставая из кармана давешние бумажки и готовясь записывать.

Иван изумленно посмотрел на него:

– Какие адреса?

– Тех, кто хочет тебя убить.

– Не знаю я этих адресов, я вообще ничего не знаю. Я чувствую.

А ты хлюпик, вдруг подумал Алексей, а я-то думал, что мы подружимся.

– Не боись, прорвемся, – пионерско-ободряющим тоном сказал он, – у тебя, вон, охрана, да и мы не дремлем.

– Да чихал я на эту охрану!

– У тебя есть классный выход: билет, самолет, Париж. Я тебе это, кстати, не первый раз предлагаю.

– Берлин.

– Ну, Берлин.

Иван посидел немного, смотря прямо перед собой, потом тихо проговорил:

– Просто нервы сдали, ты прости. – Да ладно тебе, все понятно.

А может быть, и не хлюпик, может, на самом деле нервы?

– В общем, тебе решать, – подвел итог Алексей, – хочешь – сиди в Москве, хочешь – улетай в Берлин. Мы все равно с этим делом разберемся, должны разобраться. А ты поступай так, как лучше тебе.

– А для дела как лучше?

– Отбыл бы ты с глаз долой, одной заботой было бы меньше.

Алексей ехал за рулем и постоянно отвлекался на телефонные разговоры. Его сотрудники сработали оперативно. Во-первых, они быстро нашли внучатую племянницу Алисы Семеновны, то есть не ее саму, а адрес, по которому она прописана. И прописана она оказалась в Реутове. Номер телефона, который был зарегистрирован по данному адресу, не отвечал. Значит, надо туда ехать. Ехать собрался Миша Некрасов, только не сегодня, а завтра, зато прямо с утра. Сестра Анны Дмитриевны оказалась достаточно состоятельной женщиной, и в помощи не нуждалась, по крайней мере, в материальной. Оказалось, что в молодости она была известной спортсменкой, потом работала тренером в ЦСКА, имела множество учеников, которые свою наставницу не забывали и заботились о ней. Замужем она никогда не была, детей не имела. Так что этот след отпал сам собой. А вот внучатая племянница вдовы старшего из сыновей Горчаковых Алексея заинтересовала. Может быть, самому слетать в Реутов? И не завтра, а сегодня? Конечно, самому. Вот сейчас он заедет домой, пообедает и быстренько съездит.

В холдинге пока ничего не происходит – праздники. Это ведь не милиция и не больница – производство. Цикл может быть спокойно остановлен, затем вновь запущен, и ничего плохого не произойдет: никто не умрет, никто не скроется от возмездия.

Уже подъезжая к дому, Алексей вспомнил, что вчера господин Горчаков предлагал поделиться неким «планом», но сегодня о нем не вспомнил. И хорошо: не хватает только самодеятельных детективов!

Наталья вдыхала аромат сирени и пыталась сварить какой-нибудь супчик. Набор продуктов был так себе: ничего путного не приготовишь. А суп под названием «рассольник по-ленинградски» очень даже получится. Чем он отличается от нормального рассольника? Отсутствием картошки. Все есть, а картофеля нет. Диетический такой суп без лишних калорий. Нет в доме овощей и купить некому. Тот, кто может выходить из дома, постоянно занят, а тот, кто не занят, не может выходить из дома. Такой вот парадокс. Записку она, конечно же, сразу нашла на кухонном столе. «Наташа, я уехал по делам. Вернусь. Алексей». Понятно, кратко, бесстрастно – классно! А ей хотелось, чтобы он был дома, чтобы, наконец, обратил на нее внимание. Все-таки она – женщина. И хочется думать, что красивая женщина. По крайней мере, мужчины на улице оборачиваются. И не только на улице. Вон какие восхищенные взгляды бросал на нее в театре Иван Горчаков! А Алексею, видимо, хоть бы что. Так хочется любви! Так хочется надежного плеча рядом! Ведь уже не молоденькая, а по-настоящему ни разу не влюблялась. Сначала не хотелось ошибиться, а потом в жизнь вторглось черное горе, и все земные радости отступили под его натиском. Постепенно боль утраты притупилась, и она начала чувствовать, несмело радоваться, смеяться. А теперь – новое испытание. Неужели ее беды никогда не кончатся? Ей хотелось вырваться из этого круга и жить нормальной жизнью с обыденными радостями и проблемами, с такими, например, как сегодня, когда обнаружилось отсутствие картошки. И, конечно, нужна была Полина. Рядом, чтобы можно было обнять, прижаться, вдохнуть родной запах душистой головенки! Она готова хоть весь вечер выслушивать ее бесконечные рассказы «про садик», отвечать на вопросы, которые часто ставят в тупик. Например, почему хлеб называется хлебом? Или: где бы купить хорошего папу? А еще: что такое разведка? Это одна «ведка» или две? Если есть разведка, то должна быть «дваведка» и «триведка»? И нельзя пока даже позвонить, чтобы не испортить какую-то мудреную игру, которую затеял с преступником майор Пронин. Суп был почти готов, когда на пороге кухни внезапно – она не слышала никакого звука поворота ключа, хотя прислушивалась, – появился Алексей с двумя пакетами в руках. Она вздрогнула и инстинктивно закрыла руками лицо. Он бросился к ней:

– Ты что, Наташа, испугалась?

Она уже овладела собой и ответила:

– А ты бы ни испугался?

– Я думал, что ты спишь, не хотелось тебя будить. Она засмеялась:

– Я же не бегемот какой-нибудь – спать целый день. Я супчик вот сварила. Будешь?

– Конечно, я голодный, как волк!

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Я продукты купил, – сказал он в то время, когда она уже разбирала сумки.

– А картошку?

– Картошку? А там нет?

Он с надеждой заглянул в пакет, как будто авоська с картофелем могла там случайно оказаться.

– Нет, – сказала она, как отрезала. Он виновато развел руки:

– Я забыл. Прости, пожалуйста. Зато я купил тортик.

– Вижу, – проворчала Наталья и опять засмеялась, – мы с тобой как старые перечницы переругиваемся.

– А мы что, переругиваемся? – А ты не заметил?

– Мне показалось, что это ты меня ругаешь, а я только обороняюсь изо всех сил.

Она посмотрела на него лукаво:

– Теперь всегда так будет.

– Я согласен, – глупо заулыбался он.

– Мыть руки и за стол, – скомандовала она, размахивая половником.

Он отправился в ванную, продолжая улыбаться. С этой же глуповатой физиономией уселся за стол и мигом съел суп, который показался ему кулинарным шедевром.

– Добавки? – спросила она.

Он только кивнул в ответ, боясь словами разрушить то ощущение полного счастья, которое вдруг родилось почти на пустом месте.

В Реутове он быстро нашел нужную улицу и дом. Подъезд оказался на удивление опрятным. На подоконниках стояли горшки с цветами, перед дверями квартир лежали коврики. Пахло чистотой и свежей сдобой. Он позвонил в квартиру. Никакого движения, никаких звуков, ничего. В квартире напротив открыл мальчик лет десяти и сказал, что дома никого нет, и мама скоро придет, а ему с незнакомыми разговаривать запрещено. Класс! Во дворе никаких бабулек на скамеечках не замечалось – погода испортилась. Стало быть, зря съездил.

Адрес сестры Анны Дмитриевны был записан в блокноте. Алексей прикинул маршрут – далековато. Но всетаки решил ехать – не терять же день, в конце концов!

Долго никто не отвечал на его звонок, затем послышалось какой-то шелест, дверь распахнулась, и на пороге появилась инвалидная коляска, а в ней – хорошо одетая дама без определенного возраста. Это как-то сразу запечатлелось в сознании Алексея.

– Вы ко мне? – спросила она звучным, хорошо поставленным голосом.

Алексей подумал, что она могла бы работать диктором на радио.

– Елена Дмитриевна? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да, это я, – с достоинством ответила она.

Алексей достал удостоверение, развернул его и поднес к глазам женщины.

– Наконец-то, – сказала она с улыбкой, – а я все жду и жду, когда обо мне вспомнят. Проходите, пожалуйста.

Алексей зашел в просторную прихожую, разулся и в носках прошел в гостиную. Квартира была оборудована таким образом, что человек с ограниченными возможностями мог спокойно и комфортно в ней жить: Мебель адаптирована, окно открывалось с пульта, таким же образом включался свет.

Женщина указала ему на стул около стола.

– Я вас слушаю, – сказала она после того, как он устроился и достал блокнот для записей.

– Елена Дмитриевна, я по поводу убийства ваших родственников.

– Да, – сказала она, – убийства.

Она вглядывалась в его лицо так, что Алексею невольно хотелось отвести глаза, но он не стал этого делать. Он выдержал этот взгляд.

– А вы производите впечатление порядочного человека, – продолжила она, наглядевшись.

– Не стану отрицать, – скромно ответил Алексей, – вы согласны ответить на мои вопросы?

– И не только ответить, мне есть, что рассказать. Возможно, это поможет следствию. Достаньте, пожалуйста, вот эту синюю папку с верхней полки.

Алексей подошел к книжному шкафу, забитому книгами и журналами и после длительных раскопок и перекладываний книг и пакетов с бумагами добыл наконец вожделенную аккуратную папку.

Елена Дмитриевна погладила ее поверхность рукой. – Эти бумаги Анечка привезла мне за два дня до смерти. Она сказала мне: «Леночка, если со мной что-нибудь случится, передай это тому милиционеру, который покажется тебе самым порядочным». Я тогда страшно испугалась и попросила ее рассказать, что происходит. Но она не захотела со мной говорить, просто оставила бумаги. Я, конечно, не удержалась и посмотрела, что в этой папке, но ничего не поняла. Вот, возьмите, может быть, вы разберетесь.

– Я могу это сейчас быстро посмотреть? – Алексей даже не смог сдержать нетерпения и стал развязывать холщовые тесемки.

В папке лежали накладные, такие же он изымал из бухгалтерии холдинга. Естественно, все цены были указаны в рублях. На самом дне папки лежала тоненькая тетрадка в косую линейку, где четким учительским почерком были сделаны какие-то пометки. Алексей осторожно сложил обратно все бумаги и завязал бантиком тесемки.

– Елена Дмитриевна, вы не представляете, какие документы вы мне только что предоставили. Это неоценимая услуга.

Он подошел и поцеловал женщине руку.

– Я представляю, молодой человек. Только удивляюсь, почему ко мне раньше никто не пришел. Звонил, конечно, неприятный мужчина, интересовался, известно ли мне что-нибудь об архиве покойных. Но я ему об этой папке ничего не сказала. Голос у него был такой… карамельно-ватный, с придыханием.

Алексей стал соображать, кому из следователей может принадлежать такой голос. Получалось, что никому. У Терехина, который вел первоначально дело, голос был скрипучим и никак не походил на «ватный с придыханием», а больше звонить никто не мог. У Михайлова пока руки не дошли, а Сергей Иванович вообще это дело сдал.

– А когда был этот звонок?

Елена Дмитриевна ненадолго задумалась, а потом уверенно ответила:

– Через неделю после убийства. Я еще удивилась: даже девять дней не прошло, а уже ищут архив.

– А как представился звонивший? Женщина вновь задумалась.

– Он сказал, кажется, что из милиции. Фамилию свою не назвал. Почему я решила, что он расследует убийство Анечки? Кажется, он скороговоркой сказал что-то о следствии. У меня после этого звонка поднялось давление, и пришлось вызывать врача.

– Скорую? – уточнил Алексей.

– Нет, своего врача. Анечка приглашала ко мне хорошего терапевта. Он ездил из Москвы. Вот его визитка.

И она протянула бумажный прямоугольничек, на котором было написано «доктор медицинских наук Калеватов Александр Павлович» и нарисована непременная чаша со змеей. Телефоны, электронный адрес – все на месте. Интересно, сколько может стоить такой визит?

Елена Дмитриевна, предваряя его вопрос, продолжила:

– Да, Анечка оплатила его услуги вперед на два года. Будто знала, – добавила она с горечью в голосе.

– С вашего позволения, я его данные перепишу, – попросил Алексей.

– Конечно, я понимаю: алиби и все такое, – с нескрываемой иронией в голосе согласилась Елена Дмитриевна.

– Да нет, я думаю, может быть, этот доктор и Анну Дмитриевну лечил тоже. Я что-то слышал о больной печени.

– Да, печень. Но ее лечил участковый врач, она ему доверяла. Это был, кажется, ее ученик. Или ученица, я не знаю.

Вот как! Сестра пользовалась услугами доктора медицинских наук, а сама Анна Дмитриевна, имея гораздо больше возможностей, лечилась у обычного участкового врача. Это интересно. Конечно, можно спросить, но не стоит. Пока беседа носит доверительный характер, а нескромный вопрос может все испортить.

– Анна Дмитриевна ничего не рассказывала вам о том, что ей или ее мужу кто-то угрожает?

– Насчет угроз – нет. Она как-то обмолвилась, что никому нельзя доверять в холдинге, даже годами проверенным людям. Какие-то махинации там затевались.

– Конкретные фамилии не называла? Елена Дмитриевна опять задумалась.

– Кажется, нет. Мы ведь больше обо мне разговаривали, о моем житье-бытье, о болячках. Ну, она, конечно, о племяннике своем рассказывала, все о нем, о Ванечке. Жаль, что Бог им своих детишек не дал.

– А о соседке своей она рассказывала?

– О Наташеньке? Конечно. А знаете, Наташенька мне как-то звонила. Это когда Петя и Анечка в Париж на выставку ездили. Спрашивала, не надо ли мне чего. Такой мелодичный голосок.

Алексею стало почему-то очень приятно, будто это его похвалили.

– Все-таки что Анна Дмитриевна рассказывала о своей соседке?

– Вы ее подозреваете?

Металлу в голосе женщины мог позавидовать сам знаменитый диктор Левитан.

– Мы пока не имеем оснований ее подозревать. Нам, скорее, надо ее обезопасить, потому что она тоже может быть носителем важной информации.

– Да-да, Анечка с ней многими тайнами делилась. Она мечтала выдать ее замуж за Ивана.

Вот как, значит – замуж за Ивана.

– А сама Наталья Сергеевна об этом знала?

– Ну, она ей намекала, но у Ивана Ильича, кажется, невеста была. Правда, Анечка расстраивалась, что он родных с ней не знакомит.

Елена Дмитриевна вдруг засмеялась.

– Она даже шпионить за ним пыталась, правдаправда. И как-то раз приехала ко мне с фотографиями – сняла на камеру мобильного телефона. Красавица писаная – невеста его, только выражение лица какое-то высокомерное.

– А у Натальи Сергеевны? Ее фотографию Анна Дмитриевна вам, наверное, тоже показывала?

Ему еще раз хотелось услышать похвалу в сторону Наташи.

– Ну, тут и говорить не о чем: красавица, да умница какая – дочку сестры погибшей удочерила. Девочка такая замечательная у нее получилась.

Наверное, лицо Алексея расплылось в улыбке, потому что Елена Дмитриевна вдруг лукаво взглянула на него и спросила:

– А вы сами-то ее видели?

– Видел и разговаривал и полностью согласен с вами, – с удовольствием признался Алексей.

У нее зазвонил телефон, и она погасила улыбку:

– Але! Да, Андрей, заходи. Нет, приносить ничего не надо, сегодня была Мария, все принесла, что я просила.

Она закончила разговор и пояснила:

– Это мои воспитанники, бывшие, конечно. Заходят, ухаживают за мной, продукты носят, готовят. В общем, не обижают старуху.

– Какая же вы старуха? – искренне удивился Алексей.

– Старуха, старуха, – махнула рукой Елена Дмитриевна, – я Анечки старше на десять лет почти. Просто слежу за собой, вот и выгляжу хорошо.

– На мой взгляд, вы просто красавица.

– Это я перед учениками марку держу, – опять махнула рукой женщина.

– Что-то я еще хотел спросить, только растерялся, – сокрушенно покачал головой Алексей.

– А вы не торопитесь, – успокоила его Елена Дмитриевна, – я сейчас чайку соображу, мы спокойно посидим, поговорим.

Она ловко развернулась вместе со своим креслом и двинулась из комнаты. Алексей еще раз огляделся: уютно и функционально и вместе с тем красиво было в этой гостиной. Что-то важное забыл он узнать у этой красивой умной женщины. Никакая она не старуха. Он поймал себя на мысли, что с Еленой Дмитриевной ему хочется подружиться.

Чаек был сервирован на кухне, и они уже некоторое время сидели за столом, когда раздался звонок в дверь.

– Это Андрюша, – сказала Елена Дмитриевна, разворачивая кресло, чтобы встречать гостя.

– Разрешите, я открою, – поспешно поднялся Алексей.

– Ну, если вам так хочется.

Весь дверной проем оказался закрытым мощной фигурой мужчины, который держал в руках два пакета с надписью «Гастроном», а подбородком придерживал букет цветов. Он спокойно вошел, оттеснив посторонившегося Алексея, привычным движением бросил куртку на вешалку и спросил:

– Ты кто?

– Я – вот, – Алексей показал удостоверение. – Понятно. Чем обязаны?

– Беседую с Еленой Дмитриевной о ее сестре.

– А, – понимающе кивнул мужчина. – Андрей Максимов, – представился он, протягивая мощную ручищу.

Алексей с опаской пожал ее и назвал свое имя. – Мальчики, вы друг друга не побили?

Они одновременно оглянулись и увидели, что Елена Дмитриевна с интересом разглядывает их, слегка наклонив голову.

Андрей опять подвинул Алексея и подошел к женщине.

– Здравствуйте, Елена Дмитриевна, – сказал он, наклоняясь и целуя.

– Здравствуй, Андрюшенька, – тоже целуя его в подставленную щеку, ответила Елена Дмитриевна, – я же просила ничего не приносить.

– Так праздник же, – недоуменно развел руки Андрей, – тут ничего особенного, только вкусности всякие. Сейчас чай будем пить.

И он уверенно двинулся на кухню, прихватив свои пакеты.

Никак не возможно было встать и уйти из этой уютной кухни, а главное, от этих приятных людей. Андрей носился между чайником и столом, занимая собой все пространство, при этом двигаясь настолько свободно, что Алексею вспомнилось вдруг слово «изящно». Служебный разговор, ради которого был совершен многокилометровый переезд в Реутов, как-то сам собой свернулся, и начался обычный московский треп о пробках на дорогах, о странностях современной архитектуры, о новых фильмах и прочей ерунде, которую Алексей в своих напряженных буднях пропускал мимо ушей. Оказывается, это было интересно. Елена Дмитриевна участвовала в разговоре, делала остроумные замечания, то есть полностью владела информацией. Алексей помалкивал, слушал и удивлялся, как у людей хватает времени на такие пустяки. Вкусности, извлеченные Андреем из пакетов, стояли на столе прямо в магазинных упаковках, и никому не было до этого дела. Чашки тонкого фарфора выглядели среди упаковочной бумаги странно и неуместно. Елена Дмитриевна перехватила взгляд Алексея и сказала:

– Не обращайте внимания, Алеша. Андрею так удобнее. Я не возражаю.

Андрей, рассказывающий в это время о какой-то знакомой парикмахерше, остановился и недоуменно посмотрел на женщину.

– Что, Елена Дмитриевна?

– Ничего, ничего, Андрюша. Наш гость выразил недоумение по поводу сервировки стола, я ему объяснила наши с тобой договоренности.

– А, это?

Андрей махнул рукой, давая понять особенно щепетильным, что весь антураж ничего не стоит, и вообще, все ерунда.

Алексей мучительно соображал, о чем он так и не спросил Елену Дмитриевну. О чем же? Надо думать. Но думать, соображать, сопоставлять факты никак не получалось, потому что Андрей рассказывал, как его стригли в салоне на Новом Арбате.

– Вообще, я туда ни ногой, но тут Валька.

– Это его теперешний тренер, – пояснила Елена Дмитриевна.

Андрей шумно прихлебнул чай и продолжил:

– Сел в кресло, подходит… такая вся.

Он изобразил всем телом, как подходит, и какая такая «вся».

– «Как будем стричь?» – Я резонно отвечаю, что так и так, – он опять показал «как». – А она: «Это несовременно». Я ей говорю, что мне все равно, а надо удобно. А она встала около кресла и глазами. Я плюнул и все, блин, мастера хочу другого. Подошел этот, как его, с губами.

– Зверев, – вставила Елена Дмитриевна.

– Ну, тут вообще цирк с голубями. И так на меня, и этак. Я сказал, так, значит, так. Я деньги, блин, должны, как я сказал. А не-ет, этот с губами как начал отрезать помаленьку, а потом выстриг на боку такую штуку, я посмотрел в зеркало – и наголо. А у меня интервью на первом канале. А я лысый. Валька последние волосенки со своего подбородка выдрал. А я ему: «А не надо было меня по салонам. Мне в нормальной парикмахерской хорошо».

Весь монолог был исполнен по ролям, так весело и радостно, что вся компания зашлась в смехе, и Алексей забыл, зачем он, собственно, пришел. Время за разговорами пролетело незаметно. Пора было уходить. Алексей, прижимая бесценную папку к груди, стал прощаться.

– Я тоже пойду, – заявил Андрей. – Ты меня, может, до метро подкинешь? – спросил он Алексея, энергично подмигивая ему левым глазом.

– Конечно, подвезу. Давай-ка мы посуду сначала помоем.

– Сейчас Алка придет и вымоет, – решительно заявил Андрей.

– Идите, мальчики, – вмешалась Елена Дмитриевна, Алла уберет.

В машине Андрей таинственным тоном спросил:

– Ну, чо? Нашу-то больше не подозреваете?

– А что, подозревал кто-то? – удивился Алексей. – А то. Ее, конечно, на допросы не таскали, а мы все ходили: и я, и Васька Африка, и Алка, и Машка.

– Стоп! – вскинулся Алексей. – Кто такой Васька Африка?

Андрей уставился на него:

– Васька? Это Филиппов Васька. – А почему Африка?

– А отчество у него смешное – Африкантыч. – Он что, часовщик? Андрей удивился:

– Почему часовщик? Никакой не часовщик. Он вовсе теперь тренер в фитнес-клубе.

– Так, а часами он занимается? – В смысле?

– Ну, часы ремонтирует?

Андрей уставился на него так, будто хотел прочитать что-то тайное, недоступное пониманию:

– Слышь, я чего-то не догоняю. Какие часы? Я никогда ни про какие часы не слышал.

– Ты мне можешь дать его адрес?

– Адрес? Адрес-то я не знаю, показать могу. – Далеко? – Что?

– Отсюда далеко?

– Отсюда? Далеко, наверное. На метро шесть остановок, там еще на автобусе полчаса. Далеко.

– Ты с ним дружишь?

– Я? Нет. Он шпажист, а я рапирист. Чо мне с ним дружить? И потом, я в сборной уже три года, а у него первый разряд. Просто знаю.

– Так Елена Дмитриевна тренер у вас, что ли? – Не у нас, в женской сборной была до трагедии. – А что с ней случилось?

– Обычная автокатастрофа, – серьезно, совершенно другим тоном ответил вдруг Алексей.

Сразу стало очевидно, что и речь у него правильная, и поведение вполне цивилизованное, и для чего ему играть роль недоумка, непонятно.

– Она за рулем была, а этот отморозок на встречку вылетел. Она попыталась вывернуть, но не успела. Вот с тех пор и в кресле.

– А ты у нее тренировался?

– Не я, жена моя, Алка. Она из нее чемпионку мира сделала. Классная вообще тетка.

– Угу, – сказал Алексей. – А ты почему без жены пришел?

– А я прямо из спортзала, а Алка из дома. – Так подождал бы.

– Да нет, няньку отпускать надо, заступаю на вахту по сыну.

Он засмеялся, и стало понятно, что ему нравится и то, что у него есть сын, и то, что он «заступает на вахту». Счастливый человек!

– Что-то я не понял: а у тебя машины нет, что ли? – Есть у меня машинка, только водит ее жена, а я страшно боюсь за рулем сидеть, аж до тошноты. На пассажирском месте – пожалуйста, а за рулем – никак. Так что ты меня до метро добрось.

– А тебе куда?

– На Кутузовский.

– По пути. Я тебя на остановке троллейбуса высажу. Четвертый подойдет?

– Нет, мне лучше на метро. Там до дома ровно пять минут ходьбы, а от троллейбуса – все пятнадцать.

– Скажи, пожалуйста, а этот Африкантыч знал родственников Елены Дмитриевны?

– Родственников? Зачем?

– Ну, не знаю, может быть, услуги какие-нибудь оказывал.

– Услуги? Это вряд ли. Он вообще к нашей компании приткнулся только летом прошлого года. На сборах в Мытищах познакомились. Он тогда еще в сборную Московской области пытался влезть. Но не влез, – внушительно припечатал Андрей.

– Таланта не хватило?

– Таланта? Работать надо, а не по девкам бегать. – Что, ходок?

– Ходок не ходок, а бабник отменный, ни одной юбки не пропустил. Я своей Алке сразу сказал, чтобы от него подальше держалась. Ну, теперь он весь в шоколаде. Фитнес-клуб – это, брат, такое забойное место, что…

Он изобразил руками нечто, видимо, означающее, какое это, на самом деле, классное место. Ивану было с ним хорошо. Кажется, знакомство длилось всего час или два, но впечатление было такое, что они давно дружат и все друг о друге знают. За внешним простячеством Андрея крылась какая-то глубина. И непонятно было, для чего он так себя подает.

– А жена твоя тоже Максимова? Я что-то не знаю такую чемпионку мира.

– Нет, она Белокрылова, – расплылся в улыбке Андрей.

Надо же! Алла Белокрылова! Чемпионка мира, призер Олимпийских игр, надежда российского спорта! Красавица, умница, кажется, кандидат каких-то спортивных наук!

– Погоди-ка, так Алла Белокрылова и есть твоя жена?

– Жена, – гордо признался Андрей, – и сын у нас растет.

– А рапира ее золотая дома на стене висит?

– Рапира-то? Нет, в музее ЦСКА, дома только медали. Мои тоже дома, – добавил он скромно, – я пока только на Европе золото взял.

– Это значит, Елена Дмитриевна Аллу тренировала?

– Ага, а потом мне тоже помогала. У нее укол есть фирменный. Вот она его мне подарила.

Расстались почти друзьями. Андрей пригласил в гости:

– Приходите с женой запросто. Телефончик мой запиши, вдруг понадоблюсь.

Алексей с удовольствием пожал его руку:

– Знаешь, не теряйся. Классный ты парень. – А то! – самодовольно согласился Андрей.

На пороге квартиры Алексей остановился, как вкопанный. Елена Дмитриевна сказала, что Наталья звонила ей, когда супруги Горчаковы были в Париже. А Наталья обмолвилась о сестре Анны Дмитриевны как-то неопределенно: типа есть где-то и не встает с постели. Чуть ли не смертельно больная. Зачем?

День Победы растекался по московским улицам георгиевскими ленточками, звуками военных песен, доносящихся из довоенных репродукторов, которые установили накануне на столбах. Ехать по центру было просто невозможно, и Алексей пошел пешком. Было холодно, ветрено и сыро, но люди шли по проезжей части улиц, вели детей, несли надутые шары и флаги России – ощущался праздник. Вечером еще будет салют. Хорошо бы сегодня добраться до таинственного Африкантыча, но, видимо, не судьба – просто не доехать.

А ведь было время, когда о пробках в европейских столицах, а еще интереснее – в Америке, рассказывали по телевизору в передачах, посвященных издержкам буржуазного строя! В нашей стране никаких таких пробок просто не могло быть никогда, как, впрочем, и кока-колы, и пресловутого секса. Но времена меняются, и пробки – вот они, и времени на дорогу тратится теперь вдвое больше, чем три, а тем более пять лет тому назад.

Перейти проспект оказалось непросто. Алексей перебежками одолел плотный строй молодых людей в военной форме времен Великой Отечественной войны и наконец оказался в своем дворе. Бросил привычный взгляд на знакомую скамейку, и сердце сжалось. На скамейке в позе ожидания, очень похожей на бабушкину, сидела соседка – тетя Александра. Это была единственная старая женщина, которая знала и любила Алексея и семью деда. Она так же, как Алексей и все его родственники, тяжело пережила мамину нелепую смерть. Каждый год в День Победы Алексей водил тетю Александру гулять на Арбат, а накануне возил по праздничному городу на машине. Каждый год… А нынче забыл. Забыл. А она, наверное, ждала.

– Тетя Саша, здравствуй, с праздником тебя. Ты прости, я совсем заработался.

– Ничего, Алеша, ничего.

И она обняла его и поцеловала, совсем как бабушка. – Да и холодно нынче для гуляния-то. Я вот посидеть решила, на улице праздник послушать. А у тебя обед есть? А то пойдем ко мне, посидим, поговорим.

Никак не мог Алексей сейчас пойти в гости, никак. Ведь там Наталья одна. И не в самом лучшем настроении.

– Ты не сердись, тетя Сашенька, я уж к себе пойду. Устал.

– Конечно, конечно, иди, родной мой. А кто у тебя квартирует? Я примечаю, машины твоей нет, а свет включается. И кто-то ходит. Женщина, вроде. Не фуфыра эта, нет?

Фуфыра – это, понятно, Лариса. А насчет света и вправду он не подумал.

– Не фуфыра, не фуфыра. Женщина. Только ты ничего не подумай, – он понизил голос, наклонился к старой женщине и почти в самое ухо прошептал: – Прячется она от бандитов. Ты уж помалкивай.

– Конечно, конечно, – опять согласилась тетя Александра, – я никому ничего не скажу. Только ты ее предупреди про свет-то. А то выследят, не ровен час.

– Спасибо тебе. Еще раз с праздником. Давай-ка я тебя провожу до квартиры.

Тетя Александра жила этажом выше как раз над квартирой Алексея. Поднимались медленно, то и дело останавливались, чтобы переждать одышку. Как же он мог забыть о прогулке?

– Тетя Саша, а продукты у тебя есть? Может, купить чего?

– Все есть, ко мне же Танечка ходит часто.

Танечкой звали ее внучатую племянницу. Она на самом деле часто наведывалась с полными сумками продуктов. Как-то так сложилось, что пищевое обеспечение было на внучке, а развлечения – на Алексее. Еще недавно он водил тетю Сашу в кино, а гулять они ходили гораздо чаще, чем теперь, и прогулки эти были длительными и очень интересными для Алексея. Тетя Александра, пока не ушла на пенсию, работала в МУРе, носила полковничьи погоны и занималась аналитической работой. Лет десять тому назад она вышла на пенсию и заскучала: быстро сдала, перестала за собой следить и откровенно постарела. Тогда Алексей и придумал ей занятие. Если надо было проконсультироваться по какому-нибудь заковыристому случаю, он предлагал тете Александре прогуляться и всегда получал исчерпывающую информацию по аналогичным делам и дельный совет. Это теперь она бормочет: «конечно, конечно», со всем соглашается и изображает из себя старуху, а вообще-то это энергичная, умная и очень начитанная женщина – полковник в отставке Рощина Александра Ивановна. Кстати, отчасти из-за нее, вернее, благодаря ее влиянию, Алексей и выбрал свою профессию.

– Ну, спасибо тебе, с праздником тебя тоже. Я тут присмотрю.

А что, если Наталью просто спросить о сестре Анны Дмитриевны? Или не спрашивать? Почему она солгала? Не может быть, чтобы Анна Дмитриевна не рассказывала ей о своей ближайшей родственнице, просто никак такое быть не может. Ведь, по словам той же Натальи, Анна Дмитриевна ей доверяла. Хотя она при этом добавила «как врачу». Как он теперь должен себя вести? Ладно, пока надо открыть дверь и хотя бы войти в квартиру, а то он стоит как столб.

Наталья спокойно выслушала Алексея и так же спокойно ответила:

– Нет, Алеша, Анна Дмитриевна о сестре много не рассказывала. Я знала всегда, что она есть. Однажды даже звонила ей, но подробностей никогда не знала. Анна Дмитриевна была очень деликатным человеком, о себе много не говорила, старалась не обременять собеседника своими проблемами. Она считала, что у меня собственных забот хватает. Помню, я как-то раз завела разговор о том, что могла бы помочь ей с уборкой квартиры. Она покраснела, замахала руками: «Что ты, деточка, я сама справлюсь. У тебя столько своих дел! Не думай обо мне, я сама». Мне даже обидно стало. Кажется, я считалась близким человеком, а меня выводили за скобки. Я вообще к ним прилепилась, прикипела, пристала. Одиноко было очень. Братья не в счет и Машка с ними заодно. Хотелось, чтобы рядом был ктото старший. Понимаешь?

Они сидели перед работающим телевизором, но на экран не смотрели. То есть смотрели-то как раз на экран, но, если бы кто-нибудь спросил, о чем передача, ни один из них не смог бы ответить.

– Я сегодня был у Елены Дмитриевны, – сказал Алексей. – Очень приятная дама, такая, знаешь, с чувством юмора. Умница, – заключил он неожиданно.

– Ты что-нибудь узнал? – с надеждой встрепенулась Наталья.

– И да, и нет. Насчет убийства, пожалуй, нет, а вот насчет махинаций в холдинге – это пир для обэпщиков.

– То есть насчет убийства пока глухо? – Ну, я бы так не сказал.

Алексей потянулся и пружинистым движением выбросил тело из глубокого кресла. Наталья пристально смотрела на него без улыбки, пытаясь понять, продвинулся он в расследовании или нет. А он больше ничего не сказал, просто направился в сторону кухни.

– Выпить бы чего-нибудь, я сегодня как собака устал.

Выпить так выпить. Наталья пошла следом, кутаясь в какую-то тряпицу. Он и не разглядел, во что она одета. А ведь с одеждой надо что-то решать – холодно. Тряпица оказалась старым платком.

– Ничего, что я это взяла? – спросила она. – Случайно нашла в шкафу в твоей комнате. Или снять?

– Не снимай. Конечно, ничего. Что-нибудь завтра тебе куплю из теплого. Только что?

– Это зависит от того, как долго я здесь еще пробуду, – спокойно ответила она. – Для утепления может подойти любой твой свитер, если, тебе, конечно, не жалко.

– Не жалко. Только свитер у меня всего один, и размер у него, наверное, пятьдесят последний. Есть теплый платок. Я купил его для бабушки, но не успел подарить. Он новый, ненадеванный, не сомневайся.

– Как-то мы с тобой разговариваем странно. Конечно, давай платок. А носки у меня есть свои. Я по привычке первым делом в чемодан теплые носки кладу – родители так приучили.

В бабушкином платке она выглядела совсем подомашнему, как будто всегда так одевалась. Алексей достал начатую бутылку коньяку, нарезал лимон, сыр и хлеб. Вообще-то он никогда не закусывал коньяк лимоном. Когда-то давно один милицейский генерал рассказал, что в Европе лимон к коньяку считается дурным тоном. Да и невкусно это на самом-то деле. Но сейчас он подумал, что Наталья, может быть, этого не знает. И никакого дурного тона в ее исполнении быть не может, просто привычка. Но Наталья лимон отодвинула, отхлебнула чуть-чуть коньяку и взяла кусочек сыра. Все правильно.

Разговаривать об убийствах больше не было сил. По телевизору шла какая-то военная картина: партизаны бежали по глубокому снегу, чтобы успеть спасти от пожара деревню. За окном лил дождь. Алексей поставил на газовую плиту чайник со свистком. Электрочайник на кухне тоже, конечно, был, но захотелось живого огня, тепла, уюта.

– Как дела у моей дочки? – спросила Наталья, просто потому, что молчать было уже никак нельзя.

– Полина сегодня гуляла полчаса с Танюшей, потом дома рисовала парад, потом занималась математикой, днем спала. Сейчас ужинает.

Наталья изумленно посмотрела на него:

– У тебя там видеонаблюдение, что ли? – У меня там лейтенант Некрасов.

– И про сон, и про обед он тебе докладывает? – Да, в конце дежурства – обязательно.

– А почему ты сказал «в конце»? Он уходит?

– Уходит. Приходит домой Саша с работы, а лейтенант уходит.

– А Полина обо мне скучает?

В голосе Натальи слышались какие-то просительные ноты.

– Скучает, конечно, даже поплакала один раз вчера. Но Анатолий Дмитриевич пообещал ей купить новый велосипед, и она успокоилась.

Наталья улыбнулась:

– Вот так и познается истинность любви: променять маму на какой-то паршивый велосипед!

– Что ты хочешь? Она же ребенок!

– Знаешь, я все думаю о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы не было того рокового полета. Наверное, Ольга была бы сейчас в зените славы. Я, конечно же, защитила бы диссертацию.

– Вышла замуж, – подсказал Алексей.

Она пристально взглянула на него и сказала:

– Наверное, вышла бы замуж. Правда, не знаю, за кого. Тот молодой человек, который мне тогда казался верхом совершенства, сейчас представляется обычной заурядностью. А тогда! Очки, галстук, портфель, терминология медицинская! Самому Алексашину ассистировал! Фу! Правда, я его как-то быстро разглядела.

– Он за тобой ухаживал?

Алексей хотел спросить это как бы между прочим, но получилось почему-то развязано.

– Ухаживал, – ответила она весело, – мороженое покупал в вафлях, цветы в метро, ручку пожимал. Целовались пару раз в подъезде.

Лучше бы она этого не говорила! Представить, что кто-то ее целовал, было совсем невозможно! Алексей запил это известие хорошим глотком из своего бокала и рывком встал из-за стола. До этого он сидел, вольготно закинув ногу на ногу. Чайник как раз в эту секунду засвистел, так что сценка вышла та еще! Неуклюже, зацепив за ножку стола, он протиснулся к плите, выключил конфорку под истошно воющим чайником и преувеличенно громко провозгласил:

– Вот и чайник вскипел!

Наталья наблюдала за этими телодвижениями с пристальным вниманием. Зацепило его, ох как зацепило! Она сегодня, конечно, помолчит, а потом когда-нибудь еще что-нибудь такое-этакое расскажет!

Иван целый день скучал в одиночестве. Телевизионные каналы транслировали военные фильмы, которые он уже не по разу смотрел, звонить было некому. Съездить куда-нибудь? Не хотелось напрягать охрану. Он просмотрел, именно просмотрел детектив Нейо Марш, но он показался ему неинтересным. Он сунул его на полку и стал слоняться: заглянул в мамину комнату, посидел в ее кресле перед трюмо, потом дошел до кабинета отца, но заходить не стал, только приоткрыл дверь. Так и бродил по квартире, пока опять не дошел до библиотеки. Пробежав взглядом по корешкам книг, нашел целую полку с детективами, выбрал несколько томиков и уселся в старинное кресло под светильником. Это было любимое место отца. После его смерти он впервые устроился здесь почитать. Агата Кристи, которую он в детстве очень любил, показалась странноватой. Какие могут быть убийства из-за любви? Хотя почему бы и нет? Несмотря на то, что человек – существо разумное, то есть умеющее читать, писать, разговаривать по телефону и пользоваться унитазом, это все-таки животное с присущими всему живому инстинктами. Главный из инстинктов – голод, а на втором месте – инстинкт продолжения рода, который трансформировался в понятие «любовь». Интересно, смог бы он, Иван Горчаков, убить из-за неразделенной любви? Или не так. Смог бы он убить, если бы его предала любимая женщина, банально изменила? Наверное, нет. А кто-то убивает. Наверное, в это время мозг выключается напрочь, и включается инстинкт собственника. Или, может быть, обида настолько сильна, что человек перестает себя контролировать. А убить изза денег? Из-за власти? Из-за зависти? Когда-то давно дед внушил ему одну, очень простую, мысль. Никто не вправе изменить жизнь другого человека насильно. Нельзя заставить человека быть счастливым, нельзя заставить его принять твою веру, нельзя навязывать свои убеждения. К любому человеку надо относиться с уважением, даже если он тебе не нравится. Иван тогда отчаянно возражал, приводил в пример Гитлера, каких-то отморозков. Их никто никогда не смог бы уважать. Дед своим тихим голосом спокойно, не торопясь, ответил ему, что Гитлера иже с ним к человеческому роду причислять не следует. Это психопатические экземпляры, от которых следует держаться как можно дальше. В жизни Ивана таких «экземпляров» не было. Вот только после убийства родственников он стал приглядываться к окружающим его людям. Почему-то казалось, что никто из близкого и даже не очень близкого круга ничего подобного сделать не может. Это кто-то другой, «психопатический».

Читать расхотелось. Хотелось просто с кем-нибудь поговорить. Василия дома не оказалось. Танюша с аханьем и оханьем подробно рассказала ему, как они с детьми вчера внезапно вернулись, а тут такой беспорядок, и еды никакой нет, а котлеты, которые она оставила ему на два дня, вообще протухли в холодильнике. И теперь Васька отправлен в гастроном, а дети приданы ему в качестве помощников. Иван слушал этот щебет и улыбался. Он мечтал вот о такой семье, о такой жене, о таких заботах. Кажется, ничего нет на свете дороже родных людей. Жена – это как частичка себя самого, а уж дети – и подавно. И тепло от них в доме, и радостно, потому что есть родное плечо, на которое можно склонить голову, всегда найдутся слова утешения в печали, и есть человек, который радуется твоим успехам больше, чем своим.

– Танюш, а когда они вернутся? – спросил Иван, с трудом поймав паузу в ее рассказе.

– Они-то? А, вот, кажется, идут, – ответила Татьяна. – Ты подожди, не разъединяйся.

Некоторое время в трубке слышались шорохи и какие-то возгласы: «Зачем вы это купили? Что из этого можно приготовить?» Потом авторитетный детский голос заявил: «Это вкусно!» и в трубке послышалось «Але!».

Иван уже решил сегодня не отвлекать друга от семьи, поэтому он просто спросил, когда они смогут встретиться.

– Ты там в порядке? – встревожился Василий.

– В полном, – успокоил друга Иван, – я думал, что ты в одиночестве время коротаешь. Вдруг захочешь приехать?

– Ты представляешь, Татьяна моя решила сюрприз сделать, – приглушенным голосом начал Василий, – или меня проверить, что ли? – он довольно засмеялся. – Я вчера спокойно потягиваю пивко, просматриваю тезисы своего ученика, а они заваливаются. Татьяна шмыг в спальню, шмыг на кухню, а потом на балкон. Даже в шкаф заглянула, представляешь?

Василий еще посмеялся, а потом вдруг предложил:

– Приезжай к нам обедать.

Ивану сразу захотелось в радостный дом, в уют, в шумное застолье.

– А хозяйка не будет возражать? – осторожно поинтересовался он.

– Не будет, не будет – послышался издалека голос Татьяны, – приезжай через часок.

И поеду, решил он как-то сразу.

…Иван расслабленно сидел на диване в маленькой комнатушке Василия. Ему было хорошо. Пожалуй, впервые после приезда в Москву он чувствовал себя спокойным и счастливым. Обед был такой, как он любил. На первое был рассольник. Почему в Берлине не готовят рассольник, ведь это так вкусно? К нему подавалась настоящая деревенская сметана прямо из стеклянной литровой банки. И банка, и сама сметана ужасно нравились Ивану. Так классно есть густую сметану прямо из банки столовой ложкой! Он, конечно, никакой ложкой никакую сметану из банки не ел, но накладывал себе от души. На второе были настоящие голубцы. И когда только Татьяна успела все это сготовить? Продуктов-то ведь не было! И, конечно, салат из огурцов и помидоров с подсолнечным маслом, как из детства. Вкусно, сытно и весело.

У Васьки было двое детей. Сын так был похож на отца, что Иван в первую минуту опешил. А дочка, конечно же, вылитая Татьяна, даже мимика ее.

Иван не ударил в грязь лицом: по дороге заехал в детский магазин и накупил всяких игрушек. Татьяна только руками всплеснула:

– Куда мы это девать будем?

А дети завизжали от восторга и стали с удовольствием распаковывать пакеты и пакетики в предвкушении радостных находок.

В кабинете было уютно и тесно от книг и рукописей. На стене висел портрет родителей Василия: отец в мундире дипломата, мать в вечернем платье с открытыми плечами. На пенсии они перебрались в Питер поближе к младшей дочери. Василий скучал о них и при первой возможности ездил в гости. Впрочем, и они частенько наезжали в Москву. Из-за двери доносились приглушенные голоса детей, звон посуды, какие-то шорохи.

Василий устроился в кресле напротив и приготовился слушать друга. Но Ивану не хотелось говорить. У них в юности были такие вечера. Именно так они сидели друг напротив друга и молчали. А иногда говорили без умолку. Иногда просто читали каждый свою книгу.

Наконец Иван заговорил:

– Ты знаешь, я как-то не представляю, как буду управляться с холдингом.

– Ты это уже озвучивал, – перебил его Василий, – придумал что-нибудь?

Иван покачал головой, потом встряхнулся:

– Ладно, не будем об этом.

– Тогда о чем? Расскажи-ка мне, дружище, о своей соседке Наталье.

– А нет никакой соседки. Ее где-то прячут. Майор Пронин считает, что ей угрожает опасность.

– Во как! А тебе опасность не угрожает? Или Наталья ему дороже, чем миллионэр?

Слово это «миллионэр» он специально сказал с акцентом на букву Э.

– Не знаю, я вроде защищен. Охрана там и прочее. – Ага, ага. Ты вроде защищен. Опять помолчали.

– Как ты будешь дальше? – спросил Василий.

– Пока не знаю. Кажется, ехал сюда и выработал план действий: сватовство, женитьба, потом вступление в должность, потом передача управления и отъезд обратно на службу. Но все пошло не так, и теперь вообще не понятно, что и как.

– Сколько у тебя еще осталось от отпуска?

– Много, пять недель. Чем-то надо себя занять, кроме колец и цепочек.

– Ты киснешь, что ли? – удивился Василий.

– Кисну, – признался Иван, – статус этот идиотский, постоянно люди в квартире, даже одному побыть не удается.

– А сейчас твоя охрана где? – встрепенулся Василий.

– На лестнице, наверное, часть в машине сидит. – Тебя сколько людей охраняет? – Трое, нет, кажется, четверо.

Василий усмехнулся и строго посмотрел на друга:

– Быстро ты привык, – также строго заключил он. – Да в том-то и дело, что не привык. Я в их сторону стараюсь не смотреть. Мне неудобно, что люди от дела отрываются, чтобы мою персону охранять.

– Ну, тогда ты еще не совсем потерян для общества, – улыбнулся Василий. – Ладно, давай посоветуемся с Татьяной.

Танюша уселась на единственный стул, скинув какие-то бумаги прямо на пол. Василий при этом скривился, как от зубной боли, но ничего не сказал. Татьяна победно оглядела мужчин и, обращаясь к Ивану, заключила:

– И не надо никаких лишних бумажек, сейчас все можно держать в компьютере.

Василий опять поморщился. Видимо, это был давнишний семейный спор, в котором он был проигравшей стороной.

– Ладно, Танюшка, я понял. Вот хотим с тобой посоветоваться насчет Иванова холдинга.

– Со мной? – удивлению Татьяны не было предела. – С тобой, с тобой, – ворчливо подтвердил Василий. – Погоди, Вася, – перебил друга Иван, – я сейчас объясню. Видишь ли, Таня, я не собираюсь менять род деятельности и заниматься холдингом, а им нужно именно заниматься. Или продавать. Мне продавать не хочется, все-таки это память о дяде. Помоги найти толкового управляющего. Думаю, что дело там поставлено, все крутится и работает. Помощники толковые, но управляющего из них я назначить никого не могу – никому не доверяю после убийства. Помоги, или возьмись сама, – вдруг неожиданно, даже для самого себя, заключил он.

Татьяна смотрела на него, как на душевнобольного, кажется, даже хотела погладить по голове, как маленького.

– Ты соображаешь, что ты мне сейчас предложил? – через некоторое время спросила она.

Иван оглянулся, никого за своей спиной не увидел и неуверенно ответил:

– Вполне.

– Вполне соображаешь или вполне сошел с ума? – терпеливо уточнила Татьяна.

– Тань, кончай эти политесы. Я адекватный, все понимаю, предложение вполне подходящее. Ты знаешь, сколько зарабатывает управляющий таким холдингом.

– Догадываюсь, – с непонятной неприязнью заявила Татьяна.

Вообще, у нее очень быстро поменялось настроение: из добродушно-веселого оно превратилось в напряженно-мрачное, как будто ей что-то угрожало.

– Хорошо, что догадываешься, только мне почемуто кажется, что не совсем догадываешься.

Иван взял со стола какой-то клочок бумаги (при этом Василий дернул шеей и сделал протестующее движение рукой) и написал на нем цифру, а потом еще очень тщательно пририсовал справа знак доллара.

Василий перехватил у него этот клочок, не дал Татьяне, а сначала решил ознакомиться сам. Татьяна при этом фыркнула как лошадь. Правда, как лошадь, но ничего не сказала, а равнодушно уставилась в окно. За окном ничего интересного не было, но она упорно разглядывала что-то только ей одной ведомое. Василий разгладил бумагу и протянул жене. Она, так же равнодушно, как смотрела в окно, перевела взгляд на циферку с долларом и небрежно положила на стол.

– Ну, что? – Иван довольно оглядывал друзей.

– Знаешь, Вань, не все можно мерить деньгами, – тихо ответила Татьяна, – я, конечно, подумаю, но ты должен знать, что это не из-за твоей суперской зарплаты, а просто из-за нашей дружбы. Понимаешь?

Конечно, он понимал. Он все понимал. Он знал, что ей придется оставить работу, к которой она прикипела, привычный коллектив, придется вообще изменить образ жизни, даже привычную одежду, и ту необходимо будет заменить на брендовую. И с детьми она будет видеться реже, и с Василием тоже. И положение семьи поменяется. Ведь если она примет его предложение, то основным добытчиком в доме будет уже не мужчина ее жизни, а она – слабая женщина. И пока не понятно, как он, мужчина и теперешний глава семьи, к этому отнесется.

– А че, Тань, иди, – вдруг подал голос глава семьи, по совместительству Василий. – Дома я тебе помогу, да и ребята уже большие. Или домработницу наймем.

– Щас, домработницу, – взвилась Татьяна, – я тебе покажу домработницу. Тебе лишь бы юбка была, да помоложе.

– Можем пожилую достать, – резонно возразил Василий.

– Ладно, хватит шутить, – шлепнула открытой ладошкой по коленке Татьяна, – я подумаю, Ваня, до завтра подумаю. Можно? Мне просто надо представить, как это будет. Ты только не сердись, что я за такие деньжищи сразу не схватилась. Надо все обдумать.

– Ты мне только скажи предварительно. – Завтра скажу окончательно.

И она вышла из кабинета. За дверями сразу раздался ее голос, призывающий к порядку детей, а потом опять смех, грохот, в общем, обычные звуки семьи, в которой двое маленьких детей.

Мужчины некоторое время сидели молча, потом Василий осторожно спросил:

– Ты это серьезно?

– Конечно. Ты что, забыл? Ты же сам мне эту идею подсказал.

– Ну, я, – Василий изобразил правой рукой в воздухе этакую неопределенную закорюку, – в фигуральном смысле.

– А я в реальном, – отрезал Иван, – и давай поговорим о чем-нибудь другом.

Остаток вечера они болтали. Иван рассказывал другу о работе в посольстве, а тот, в свою очередь, делился соображениями о нынешней молодежи. Получалось, что эта самая молодежь живет совсем по другим законам, чем жили они. И что с этим делать, неизвестно. Или вообще ничего не надо делать, пусть все идет, как идет.

Уехал Иван в отличнейшем настроении. Он не сомневался, что Татьяна примет его предложение, и тогда он спокойно сможет уехать хоть на дачу в Пихтовку, хоть на Канары, хоть в Америку. А может быть, останется в Москве и будет ходить по музеям и театрам или просто шататься по улицам.

 

10 мая, воскресенье

В отделении было людно, около дежурного толпились штатские, а «свои» быстро проходили по кабинетам, неся какие-то папки, бумаги, отрывисто говоря что-то по мобильным телефонам. Алексей заскочил на минутку – хотел посидеть в тишине и еще раз подумать.

– Что происходит-то у нас? – спросил он у дежурного старлея.

Тот только махнул рукой, мол, не до тебя.

– В чем дело? – уже другим, командным тоном (это он умел) еще раз задал он вопрос.

Старший лейтенант привстал со своего места и отрапортовал:

– Ограбление крупного банка около двух часов назад.

– С трупами?

Дежурный диковато посмотрел на него и замахал руками:

– Нет, без трупов, то есть с нетрупами. В общем, обошлось.

Ограбление банка именно в праздничный день – это было, конечно, чрезвычайное происшествие. И начальство, конечно, все в сборе. Понятно, почему не тронули убойный отдел – ограбление с нетрупами. Тогда надо проявить оперативную смекалку и быстро скрыться в кабинете.

Значит, так. Тетрадочка заветная от Елены Дмитриевны грела душу. Алексею казалось, что именно в ней он найдет разгадку всех убийств. Вот сейчас сядет за стол и найдет. Все разложится по полочкам, Наталья соединится с дочкой и съедет в свою шикарную квартиру, а он останется один.

Тетрадка была, что называется, с секретом. На левом развороте страницы была скопирована настоящая накладная, а на правом – поддельная. Причем внизу каждого разворота были комментарии Анны Дмитриевны. Наивные такие разъяснения, никак не похожие на размышления экономиста, но все-таки полезные. Алексей понял, что за всеми этими махинациями стоит два человека: один тот, который эти документы подделывает, а другой тот, который реализует изделия по завышенной цене. Только в чем тут фишка, понять было не возможно. Теперь бы еще разобраться, кто эти двое. Подписи на обеих – настоящей и фальшивой – накладных сделаны одной рукой. Алексей быстро набрал номер Вадима Игнатьева:

– Вадим, ты можешь сейчас подъехать?

– Куда? – Вадим от неожиданности забыл поприветствовать старшего по званию.

– В отдел. – Сейчас?!

В его голосе слышалось столько разочарования, что Алексей от души пожалел парня.

– Очень надо, – просительно сказал он.

– Конечно, товарищ майор, сейчас буду, – уже другим, совершенно спокойным тоном ответил Вадим.

Через полчаса они сидели, склонившись над документами. Все постепенно становилось на свои места. И было понятно, кто подделал эти накладные и более или менее понятно же, зачем.

– Так, давай еще раз пройдемся по персоналиям, – подытожил Алексей. – Значит, все распечатки накладных находятся в сетевом компьютере, и каждый может их распечатать.

– Не каждый, а только специальный человек в бухгалтерии.

– Ты знаешь, кто?

– Конечно, знаю. Это некая Мина Афанасьевна, старая дева лет пятидесяти-пятидесяти пяти. В холдинге работает сто лет, то есть с самого основания. Но это не она подделывала, я уверен. У нее на такую комбинацию воображения не хватит. Этот человек даже не из бухгалтерии. Такой продвинутый юзер или хакер, я их все время путаю. И вообще, выгодно это только тому, кто непосредственно продает. То есть приходит товар по цене в 20 000 рублей. И уже в момент продажи 20 000 рублей превращаются, в зависимости от распальцовки покупателя, либо в 20 000 баксов, либо в 20 000 евриков. В кассу холдинга попадает сумма, указанная в настоящей накладной, а остальная сумма кладется в карман или в карманы, в зависимости от количества злодеев.

– Интересно, куда смотрели экономисты? И как это вообще всплыло?

– Я думаю, тут попахивает шантажом. Кто-то из этой компании счел себя незаконно обделенным, решил припугнуть остальных и припрятал фальшивки. Вот только непонятно, как они оказались у жены ювелира. Но ведь как-то же оказались?

– Этого мы уже никогда не узнаем. Теперь вопрос второй. Связано ли это экономическое преступление с убийством? Если связано, то кто исполнитель? Это понятно, что люди в руководстве холдинга состоятельные, сами убивать не будут, заплатят киллеру. Или все-таки мухи отдельно?

– Какие мухи? – удивился Вадим, а потом спохватился: – А, мухи?

И засмеялся здоровым смехом оптимиста.

– Мне продолжать изображать начальника службы безопасности? – уже серьезно поинтересовался Вадим.

– Конечно, продолжать, – распорядился Алексей, – кстати, а как там твоя добровольная помощница? Анечка, кажется?

Вадим повел себя странно: схватил со стола какие-то бумаги и стал их перебирать, потом аккуратно сложил их стопочкой и только тогда ответил:

– Хорошо.

– И все? А подробности?

– Помогает, рассказывает о делах, о людях. В общем, хороший она человек, – подытожил Вадим.

– Угу, – понимающе кивнул Алексей. – Что еще расскажешь?

– Про Анюту? – удивился Вадим.

– Про дела в холдинге, – успокоил его Алексей.

– Зарплату дали перед самым праздником, а хотели задержать.

– Я это знаю.

– Магазины в праздники решили не закрывать, только рабочий день сократить. Мне еще, кстати, в двух надо охрану проконтролировать.

– Да ты, я смотрю, серьезно за это дело взялся.

– Как учили: любое дело делать хорошо. Да и зарплата там такая, что я за эти дни могу спокойно на поездку в теплую страну отложить. И зимой съездить.

– …с Анечкой, – подсказал Алексей.

В общем, с экономической стороной разобрались, и даже круг фигурантов примерно определили. А вот с убийством, вернее, с убийствами было по-прежнему глухо. За что могли убить крупного предпринимателя (ведь, как ни крути, господин Горчаков и был предпринимателем, пусть даже ювелиром) и его жену? За то, что кому-то перешел дорогу? Мусалимову тому же? А вот ФСБшники считают, что нет. Типа не мог Мусалимов, не выгодно ему было. Что еще? Ограбление? Вроде бы все на месте. С альбомом тоже выяснили, а сейф в хранилище с драгоценностями вообще был в неприкосновенности. Так что ограбление тоже отпадает. Хотя… А где пресловутые часы? И так ли они ценны, как считает Наталья? Почему Петр Иванович хранил их в сейфе? Почему доставал только изредка? Надо бы поговорить с коллекционерами. Вдруг тут чтонибудь всплывет?

Теперь про убийства охранника Михаила Коваленко. Видимо, он что-то знал такое, о чем ему знать не полагалось. Или кого-то. Скорее, кого-то, может быть, самого убийцу. Зачем он полез в опечатанную квартиру, тоже непонятно. По словам Натальи и Ивана, оттуда тоже ничего не пропало. Что он там искал?

Ну а капитана Фомина вообще убили из-за того, что он, скорее всего, выяснил, кто убийца. Эх, если бы он вовремя поделился информацией! Наверное, был бы сейчас жив.

Ладно, надо двигаться домой. Теперь бы выскользнуть незаметно и быстренько исчезнуть, иначе можно застрять надолго. А по дороге позвонить новому знакомому и узнать адрес Африкантыча. Или все же сначала с коллекционерами поговорить?

Алексей вернулся домой поздно. Наталья не спала, ждала его. Сразу, без лишних слов, поставила на стол ужин, достала из шкафчика початую бутылку коньяка, сыр, плитку шоколада и один бокал.

– А ты?

– Я не хочу.

– И я не буду тоже.

– Ты не должен менять из-за меня свои привычки. – Я ничего не меняю, пью редко, ем много и работаю тоже много.

– А я вот совсем не работаю, скоро забуду, как это делается.

– Ничего, Наташа, уже немного осталось, и я тебя выпущу.

– Правда? – она встрепенулась, стала двигаться по его большой кухне как-то так, что сразу стало казаться, что пространство очень маленькое.

Алексею стало грустно. Почему-то вспомнился обещанный Полине велосипед.

– Ура! Ура! Скоро на работу! Ура! Алексей удивился:

– Слушай, первый раз вижу человека, который радуется, что ему нужно на работу.

– Только не говори мне, что ты не радуешься. – Я? Пожалуй, да, радуюсь.

– Ну вот, что я говорила? Всякий нормальный человек счастлив, когда идет на работу, а потом возвращается домой. Так меня родители учили. Ладно, давай ешь – и спать, а то ты вообще не высыпаешься.

Он думал, что она не слышит, как он бродит по ночам по квартире, как боится за нее, как вглядывается в черные окна и вслушивается в звуки подъезда. Он прекрасно понимал, что это все несерьезно. Надо было отправлять ее из Москвы. Но и отправить было невозможно. И он обмирал каждый час, каждую минуту, когда был не рядом с ней. Ему было страшно. Днем, когда он уезжал на службу, во дворе дежурил ктонибудь из его «ребят» или хороший знакомец местный участковый. Но страх не исчезал. Он забирался за воротник рубашки и холодком обдавал сердце, заставлял сжимать от бессилия кулаки, гнал домой, и Алексей с трудом удерживал свой организм в кабинете.

Конечно, надо было ее отправить.

– Что ты застыл, как изваяние? – поинтересовалась Наталья. – Я тебя уже третий раз спрашиваю, с чем ты будешь чай пить: с бубликами или с пирогом? Я испекла.

– И когда ты все успеваешь? – на самом деле удивился он.

– Чем мне еще заниматься? – невесело ответила Наталья.

Она по-прежнему была закутана в бабушкину шаль и от этого казалась почему-то совсем юной. И какой-то аромат исходил от нее: пахло чем-то вроде полыни, нет, пожалуй, вереска. Спросить? Нет, пожалуй, не стоит. В женщине должна быть загадка.

У его бывшей жены всегда находился шаблонный ответ на все вопросы, которые он, по своей наивности, задавал в начале их совместной жизни. И про загадку тоже от нее услышал. Когда это было, про загадку-то? Ах да. Они еще только встречались, и он спросил, где она работает. И она, жеманясь и кокетничая, выдала ему про эту загадку. Он удивился и не стал уточнять. Вот тут бы и остановиться, так нет, для чего-то пригласил ее к себе домой на ужин. Смешно вспоминать тот ужин. Как накрывал на стол, скатерть достал сначала самую парадную, потом одумался и поменял ее на повседневную. Как заказывал в кафе пирог с черникой, пиццу и голубцы. Как тащил это все домой и разогревал в микроволновке. И для чего, спрашивается? Чтобы покрасоваться перед провинциальной дурочкой? Нет, чтобы добровольно залезть в капкан.

– Алеша, ты меня слышишь? – настойчиво добивалась ответа Наталья. – Чай с медом, пирогом или с бубликами?

– С бубликами. И с пирогом с медом.

Она засмеялась и поставила перед ним большую чашку исходившего паром чая, а на тарелочку положила изрядный кусок пирога.

– Бублики и мед сам возьмешь, – все еще смеясь, сказала она.

– Посиди со мной, – попросил он, даже какое-то движение рукой сделал, как будто ловил муху.

– Посижу, – ответила она, присаживаясь на край табурета.

Он отхлебнул из чашки, обжег язык и закашлялся. Она быстро встала позади него и начала похлопывать по спине. От ее тепла он сразу потерял рассудок, развернулся к ней лицом и обнял ее за талию. Вот сейчас он ее поцелует. Нет, не так. Сейчас он посадит ее на колени и поцелует.

– Алексей, телефон, – сказала она негромко.

И правда, его телефон исходил от возмущения звонками, а он не обращал на него внимания. Нехотя он отпустил ее, встал и пошел в прихожую, где в кармане куртки вопил и вибрировал маленький черный брусочек.

– Слушаю, Пронин. – Леш, ты не спишь?

Он сразу не понял, кто это. А когда понял, стал суетливо закрывать дверь, понижать голос до шепота. В общем, повел себя как застигнутый за кражей сметаны деревенский кот. Конечно, она не могла выбрать другого времени, только все испортила.

– Леш, мне, может быть, приехать?

– Не надо никуда приезжать, – решительно заявил он, – я сейчас ухожу, за мной уже машина пришла.

– Так я все-таки приеду, – почему-то обрадовалась женщина в телефоне, – дождусь тебя, ужин приготовлю, постельку согрею.

– Я тебе сказал русским языком, что не надо. Вообще ничего не надо.

– Ты меня бросил? – со слезами в голосе удивился телефон.

– Знаешь, Лариса, считай, что это ты меня бросила, просто бросила и все! Зачем тебе такой никчема нужен: ни денег, ни связей, ни перспективы.

– Лешенька, – вдруг завыл телефон, – Лешенька, не бросай меня. Я все для тебя сделаю, я ребеночка рожу. И жениться не надо. Я все сама.

Ах ты, Господи! Что за наказание! И как некстати! – Лариса, успокойся. Мне ничего от тебя не надо. Я не могу сейчас с тобой разговаривать. Давай встретимся завтра и поговорим спокойно.

– Нет, – завизжал женским голосом телефон, – я сейчас к тебе приеду. Я тебя проучу! Я повешусь под твоим окном, чтобы тебя всю жизнь мучила совесть!

Как же он про нее забыл? Как он посмел привести в эту квартиру Наталью? Что теперь делать? Решение пришло само собой. Ее надо увести от этой квартиры, от Натальи. Увести, куда угодно, только подальше.

– Лариса, успокойся. Я сейчас сам к тебе приеду. – Я не хочу у меня, я хочу к тебе, – капризно заверещала трубка. – Ну давай у тебя, ладно?

– Не ладно. Я выезжаю.

– Тогда купи шампанского, фруктов каких-нибудь и коробку конфет, – приказал женский голос и отсоединился.

Алексей как-то сразу устал. Он присел на ящик с обувью, потер лицо руками и прислонился к стене. Стена была прохладной и удивительно родной. Вот и сидеть бы тут всю жизнь, и не надо никакой Ларисы! Что же ему так не везет с женщинами?! Опять, похоже, вляпался.

Ларисе он помог поменять спустившее на безлюдной ночной улице колесо. Машина у нее была новая, дорогая, сама она упоительно пахла сладкими духами, и вообще, казалась очень современной, этакой «вумен», то ли бизнес-, то ли еще как-то. Он и повелся на эту современность в надежде на привычное состояние необязательности. Не тут-то было! Она, как цунами, появлялась в любое время дня и ночи, забиралась в постель, надевала его рубашки, пыталась хозяйничать, однажды даже переставила мебель. Ее всегдашняя активность ему уже давно надоела, как и она сама. Он ограничивал их встречи, как мог. Но вдруг выяснилось, что она сделала дубликаты ключей от его квартиры. Тогда он сменил замки и поставил вторую дверь. Это еще больше раззадорило ее, и она стала просто навязчивой. После очередной разборки в конце зимы она, казалось, совсем исчезла из его жизни, и вот на тебе!

Алексей быстро собрался.

– Наташа, я уезжаю, – прокричал он в открытую дверь.

Видеть ее глаза было почему-то отчаянно стыдно.

Наталья знала, что он уезжает не на службу. Это было понятно по вороватым попыткам закрыть дверь, по суетливым сборам и по выражению лица, которое она поймала в зеркале. А что она хотела? У такого мужчины должна быть личная жизнь, было бы странно, если бы ее не было. И все-таки досадно. Как она теперь должна себя вести? Сделать вид, что ничего не произошло? Или отстраниться от него? Позвонить Толе и попросить путевку на экзотический курорт, где ее никто никогда не найдет? И вообще, кто придумал, что ей нужна охрана? Она и без охраны отлично обойдется. И не надо ее держать взаперти в чужой квартире с чужими запахами и звуками. У нее есть своя жизнь, своя работа и дочка, и братья, и Машка – надежный хороший человек! Вот она сейчас соберется, вызовет такси и уедет. Хотя нет. Она просто позвонит брату, он пришлет машину или сам заедет. Она по дороге заберет Полину и вернется домой. А завтра начнется привычная жизнь: дежурства, треп по телефону с Машкой, Полина, любимая кружка, теплый халат, в общем, то, без чего ей сейчас невыносимо грустно.

Она села на диван и неожиданно для себя заплакала. Кому она будет звонить? Ее телефон забрал майор Пронин (после всего, что случилось, у нее язык не повернется назвать его Алешей), а домашний телефон с утра не работает. Не заплатил он за него, что ли?

Все было плохо. Он гнал машину, очень надеясь, что Лариса ждет его дома, а не мчится навстречу, лавируя между рядами машин в пьяном кураже. Так уже не раз бывало. Она била машины, орала на водителей, кидалась к нему на гнущихся ногах. Ужас, конечно. Он не знал, как от нее отделаться. Менять номер мобильника? Уже менял. Переезжать из бабушкиной квартиры? Никогда! Подъезжая к ее парадному, он с облегчением увидел, что ее мерседес кривовато стоит на площадке, одним колесом упираясь в ограждение, а другим утопая в глубокой луже. Эх-эх-эх, какая гадость!

Она уже ждала его перед открытой дверью. Пеньюар с тщательной намеренностью приоткрывал дрябловатую грудь. Она призывно улыбалась, облизывая ярко напомаженные губы. Эх!

Алексей переступил через порог, закрыл за собой дверь и выставил руки, уклоняясь от ее настырных объятий.

– Ну-у, – игриво протянула она, – как будем на этот раз?

– Никак не будем, – решительно заявил он, – сейчас я заберу у тебя мои ключи и уеду. И не звони мне больше. Ты поняла?

Она развязала какие-то тесемки, и пеньюар сполз с нее, обнажив так ненавистную сейчас наготу.

– Ну-у, – снова сказала она, теперь уже требовательно.

Он смотрел на это, не испытывая ничего, кроме раздражения. Как противно! Зачем? Не надо ему никакой Ларисы, нет ее больше в его жизни! Главное, ключи. Хотя он может снова поменять замок. Это ночью-то менять? Да и где он этот самый замок возьмет? А если не поменять, то она, конечно, приедет среди ночи и устроит самый настоящий погром. Это при Наталье!

– Ключи, – сказал он строго.

Она подхватила пеньюар и, покачивая бедрами, пошла вглубь квартиры. Поворачивая в спальню, она повернулась к нему лицом и показала средний палец. Алексей остался в прихожей. Стараясь сохранять спокойствие, огляделся. Шкаф, полочка для мелочей, на ней ключи. Это точно не его связка. Вот этот плоский ключик, скорее всего, от наружной входной двери, этот – от какого-то ящика. На крючке какого-то сложного сооружения – он никогда не мог понять его предназначение – висела ее сумочка. Он аккуратно открыл ее и ключей, конечно, не увидел, зато обнаружил мобильный телефон, несколько кредитных карточек и грязный носовой платок. Где могут ключи от его квартиры? Сейчас надо ее убедить их отдать.

В спальне был приглушенный свет, который исходил, казалось, из потолка. Лариса полулежала на широченной кровати, застеленной ярко-красным бельем. Ему было неприятно это все видеть.

– Лариса, давай-ка по-хорошему поговорим, – предложил он, – давай по-человечески. Я больше не хочу с тобой встречаться, просто устал. У меня, понимаешь, чисто мужские проблемы. Я тебе дать ничего не могу.

– Ты что, импотент? – удивилась она.

Он быстро ухватился за эту идею, смущенно наклонил голову, даже, кажется, покраснел.

– Да, так получилось.

Она засмеялась каким-то грубым смехом, закидывая голову, сгибаясь и похлопывая себя по бокам.

– А я-то думаю, почему ты не звонишь, – сказала она после очередного приступа смеха, – а ты у нас, оказывается… – и она вновь захохотала.

Алексей переждал ее веселье и спросил:

– Ну, а теперь ключи отдашь?

– Не-е-ет, не отдам, – все еще веселилась она, – теперь совсем никогда не отдам. Буду приходить к тебе по-дружески, как к своему парню. Ну, постирать там, прибраться, приготовить что-нибудь. А иногда любовника своего приведу, чтоб ты мог полюбоваться, как мы кувыркаться будем. А?

Не умела она ни «постирать», ни «прибраться», а уж тем более «приготовить». После нее в квартире оставался всегда такой отчаянный беспорядок, что он отмывал, отчищал и отскребал грязь неделями. Хотя, может быть, и не она этому причиной, а он сам: его стыд за никчемную связь, за внутреннюю нечистоплотность.

– Так, – серьезно и вместе с тем спокойно сказал он, – или ты отдаешь мне ключи, или я устрою тебе совсем нерадостную жизнь на зоне. Я все знаю про твои махинации с недвижимостью и про кое-какие другие мелочи. Так что давай, как говорится, расстанемся мирно.

Ничего особенного он, конечно, не знал, только догадывался по тому, как лихо идет в гору ее простенький бизнес, который, по самым оптимистичным прогнозам, не должен приносить больших доходов: так, чтобы только на жизнь хватало. Но, видимо, попал в точку. Она испугалась. Бледность, которая вдруг начала заливать все ее лицо, вдруг потускневшие глаза, растерянный взгляд – все выдавало самый настоящий страх. И ладно, и хорошо. Лишь бы ключи отдала. Суетливо подхватив пеньюар, она стала надевать его, путаясь в кружевах, не находя рукой поясок, одновременно пытаясь попасть ногами в тапочки. Наконец, ей удалось одеться, и она быстро вышла из спальни, оттеснив Алексея, как посторонний предмет. Он пошел вслед за ней и через минуту получил связку ключей на массивном брелоке, изображавшем пронзенное стрелой сердце. Интересно, как можно такой предмет носить в сумочке? Тяжело и уколоться можно.

– Прощай, Лариса, – придав голосу как можно больше сердечности, сказал он, – не советую меня искать.

Дверь за ним захлопнулась с такой силой, как будто взорвалась водородная бомба.

Вот теперь от совершенно свободен. Вызволить Наталью из этой непростой истории и жениться!

Наталья слышала, как он вернулся, но не стала выходить из комнаты. Не хотелось и все тут. Было слышно, как он ходит по квартире, останавливается у ее двери, что-то делает на кухне. Наверное, посуду моет, догадалась Наталья, ведь когда он уехал, она оставила на столе его чашку с недопитым чаем и надкусанный бублик на блюдце. Интересно, допил он холодный чай или догадался свежий заварить? А и не интересно вовсе! И вообще, пора спать!

 

11 мая, понедельник

Утро выдалось холодным и дождливым. Алексей уже давно гремел на кухне кастрюлями и сковородками. А Наталья не вставала. У нее почему-то совсем не осталось сил. Даже странно: вроде здорова, температура нормальная, почти выспалась, а сил нет. Не хочется есть, пить, двигаться, даже лежать не хочется. А ведь такое уже было. Интересно, а может быть, у нее психическое заболевание какое-нибудь? Шизофрения или психопатия, неизвестная науке? И думать тоже не хочется. Вообще-то, так себя в гостях не ведут. Надо встать, умыться, что-нибудь съесть и опять лечь. Можно сослаться на холод, придумать какую-нибудь причину, типа «голова болит» или просто ничего не говорить.

Он не знал, можно ли ее разбудить. Времени уже много, ему бы ненадолго в отдел смотаться, но нельзя после вчерашнего уехать, не объяснившись. Он должен оправдаться. Обязательно должен. Потому что он ее любит. От этой простой мысли сразу стало легче. И он, мельком взглянув на себя в висевшее на стене зеркало, на ходу сорвал фартук и остановился перед ее дверью, приготовившись постучать. Дверь вдруг открылась, и они оказались стоящими почти вплотную друг к другу. Она подняла лицо. Алексей испугался. Потухший взгляд, какие-то совсем не живые глаза. Да что с ней? Заболела?

– Наташа, что с тобой?

Она помедлила с ответом, потом, будто нехотя, почти шепотом сказала:

– Со мной? Все нормально со мной.

– Я вижу, что-то случилось. Ты точно в порядке?

– Не обращай внимания, это от нервов, должно быть. Скучаю по дочке.

– Ты есть будешь?

– Не хочу, конечно, но буду.

Она повела рукой, прося его отойти. Он посторонился, и она, по-старушечьи шаркая ногами, медленно пошла в ванную.

Вот те раз! Что делать? А если она и впрямь заболела? Врач нужен! Точно, нужен хороший врач. Как бы ее заставить поесть?

Он вернулся на кухню и поставил в микроволновку разогревать завтрак. Она села напротив него и лениво стала ковырять в тарелке. Он свою порцию съел быстро, сварил кофе, налил большую чашку и полез в буфет за сахарницей. Она все мяла в тарелке еду, не поднимая голову. Господи, только бы не заболела!

– Наташа, поешь, пожалуйста. Или невкусно? Ты скажи, чего ты хочешь съесть, я тебе привезу.

Она вдруг увидела себя как бы со стороны. Еще не хватало, чтобы он решил, что у нее депрессия.

– Я поем, не волнуйся. Сейчас посижу немного и поем.

– Остынет все.

– Ничего, я холодное.

– Наташа, да что же такое-то? Тебе плохо? Врача? – Увези меня домой, пожалуйста. Я больше здесь не могу.

Еще немного, и она заплачет. Пожалуй, нет, не заплачет, слишком мало эмоций в голосе. Что он наделал? Это, наверное, из-за вчерашнего, из-за Ларисы. Не может быть, ведь она ничего не знает. Или почувствовала неладное? Господи, помоги мне совсем чуть-чуть. Я почти знаю все, только надо немного поднапрячься. Еще неделька-другая, и все закончится. Пожалуйста!

– Наташа, немного потерпи. Я очень тебя прошу. Он взял в свои руки ее холодные как лед ладошки, прижал к губам:

– Потерпи, родная моя, прошу. Ну, хочешь, я на колени встану?

– Не надо ни на какие колени вставать. Пусти меня. Я пойду лягу.

Ее полная тарелка осталась на столе. Той же шаркающей походкой она ушла и тихо закрыла за собой дверь.

Иван плотно позавтракал, сделал несколько энергичных упражнений и задумался, чем бы заняться. Погода к прогулкам не располагала, напрягать друзей не хотелось. Он посмотрел с надеждой на телефон. Но и он молчал. Алексею позвонить? Что сказать? Уже вчера все сказано, человек, наверное, работает. И не надо его отвлекать. Скорее бы закончился этот бред! И тогда – свобода. К привычным обязанностям, в знакомую обстановку, никаких допросов, отравленных бутылок и неверных женщин!

Давным-давно, когда он только начал осознавать себя как отдельное от мамы существо, отец, поставив его между своих колен и взяв за руки, рассказал о том, что такое дипломатия. Он говорил понятным ребенку языком, внимательно вглядываясь в лицо сына. Иван сейчас уже не помнил деталей этого разговора, но ощущение сопричастности осталось таким же острым, как тогда. Сколько ему было? Пять? Шесть? Или вообще четыре года? Или он был постарше? Сейчас не вспомнить. А потом его интеллектуальным воспитанием занялся дед. Это было серьезно. У него появились обязанности, он был ДОЛЖЕН. Если надо было выполнить определенное дедом задание, значит, его надо было выполнить хорошо. Никакие отговорки не принимались. Собственно, их и не было. Ивану нравилось учиться. Даже скучная математика, если к ней хорошенько присмотреться, оказывалась не такой скучной, хотя и не занимала ум так, как, скажем, история или литература. А сейчас вдруг оказалось, что никаких дел нет, а есть много свободного времени, которым он не знает, как распорядиться. Даже на отдыхе, на каких-нибудь Карибах, у него всегда находилось занятие, скажем, такое незатейливое, как поход на пляж. Это же целый ритуал! Сначала одежда, потом сам выход с рюкзачком через плечо, выбор лежака (чтобы не совсем в тени, но не на солнцепеке). А уж когда найдешь подходящее место… Женщины в бикини, совсем молоденькие феи в парео, фланирующие длинноволосые мачо – есть на что посмотреть. А в синей морской дали вдруг покажется круизный корабль, и сразу хочется туда, на палубу, в шезлонг или в бассейн с морской водой. А те, с корабля, наверное, мечтают о пляже и лежаке не слишком в тени, но и не на солнцепеке. А потом ленивое купание в море, прогулки босиком по влажному песку, неторопливый обед с белым сухим вином, и опять ленивое созерцание и полное отсутствие мыслей. А сейчас все наоборот. Голова ясная, но делать ничего не надо. Взяться, что ли, за уборку? Но в квартире полный порядок, и обед кто-то приготовит, а потом и ужин. И все равно, надо что-то делать. Он оторвался от дивана, походил по квартире и решительно взялся за телефонную трубку.

– Майор Пронин, – сухо и до ужаса официально ответил телефон.

– Это Иван Горчаков, ничего нового по делу?

– Есть кое-что, но пока рано делать выводы – опять этаким специальным нейтрально-равнодушным тоном.

– Мне приехать? – Зачем?

– Может быть, вместе что-нибудь придумаем. – А… Тебе заняться нечем? – Ну, в общем, да.

– Нет, приезжать не надо. Ты теперь, главное, не мешай.

После приличной паузы Алексей спросил:

– А как насчет Парижа? Или Мадрида? Или Хельсинки, на худой конец?

– Нет, дождусь развязки. А как дела у Натальи Сергеевны?

– Вашими молитвами. И Алексей отключился.

Ну вот, поговорили. И звонить-то больше некому. Дожил. Как-то так получилось, что друг один, врагов нет. Хотя есть, есть враг! Тот, который затеял всю эту криминальную историю. Тот, который странным образом изменил его жизнь! Тот, который отнял у него любимых людей! И его надо наказать. Этим занимается майор Алексей, а он, Иван, только вертится у него под ногами и ничем не может помочь. Может быть, попытаться вникнуть в дела холдинга? Вдруг там разгадка? Почему он ничего не делает?

Иван включил компьютер и открыл первую флешку. Колонки цифр, таблицы, графики, отчеты из магазинов. Нет, самому не разобраться. А еще какие-то бумаги от поставщиков, документы из пробирной палаты. Даже пытаться не стоит.

Его мобильник завибрировал и через несколько секунд запел. Звонила Танюша, которая согласилась ему помочь. Правда, она просила устроить для себя своеобразный испытательный срок. Если ей будет эта работа не по силам, она вернется в свою теперешнюю контору. Иван так обрадовался, что согласился на все условия. Пусть ненадолго, но он избавится от необходимости принимать решения в непонятном для него производстве. А там видно будет. Настроение сразу улучшилось, и занятие подходящее даже нашлось – по телевизору шел сериал «Чисто английское убийство». Иван уже смотрел его на английском языке, но подзабыл. А сейчас он все вспомнит. Через два часа приедут Василий с женой, он отдаст всю документацию и будет по-настоящему свободен.

Алексей все-таки уехал в отдел. Перед этим он долго маялся около Натальиной двери, потом постучал и заглянул. Наталья лежала поверх одеяла с открытыми глазами. На его приход она никак не отреагировала. Алексей испугался. Ему никогда не приходилось иметь дела с больной женщиной. Как быть? Надо бы ее какнибудь развлечь, что ли.

– Наташа, что с тобой?

– Не обращайте на меня внимания, Алексей. Я просто устала от неопределенности. Пройдет.

– Ты прости меня. Я вчера уехал… В общем, мне надо было решить одну неприятную проблему.

– Вы не должны передо мной отчитываться, – спокойно сказала она, – мне все равно.

По тому, как она это сказала, он понял, что ей совсем не «все равно», и почему-то успокоился. Он осторожно прикрыл дверь, оставил на кухонном столе записку и уехал. Перед тем, как сесть в машину, он увидел, как дрогнула занавеска в ее окне. Все будет хорошо. Он поймает этих злодеев, все решится, и Наталья успокоится.

Наталья вышла из «своей» комнаты, тихонько прикрыв дверь. Почему-то ей хотелось все делать именно «тихонько». За окном шумел Старый Арбат. Между домами, которые составляли этот двор, было видно, как по улице идут люди, кутаясь в капюшоны и шарфы. Неужели так холодно? Обычно к девятому мая уже бывает почти летняя погода. Хотя о чем это она? «Почти лето» уже было и прошло. Неужели это она сидела на краю бассейна всего на той неделе? И ела вкуснейшие на свете шашлыки? И пила сухое красное вино? А Машка кокетничала с ее старшим братцем? Когда это было? Кажется, в прошлом веке!

При воспоминании о шашлыке засосало в желудке. Ну да. Война войной, а обед по расписанию. Надо что-нибудь съесть. И нечего ходить «тихонько». Жизнь, даже в холодрыгу, продолжается. На кухонном столе, придавленный хлебной корзинкой, приткнулся клочок бумаги, вырванной из школьной тетрадки в клеточку. Записка. «Наташенька, прости меня. Я не знал, что встречу тебя, поэтому в моей жизни много путаницы. Но я все решу. И твою проблему решу тоже. Обещаю. Только не болей!!!» Эти три восклицательных знака в конце, видимо, должны были показать, как сильно он желает ей добра. И хорошо, и ладно. Только сил все равно нет.

Она открыла холодильник, нашла кастрюльку со вчерашним супом, отрезала большой кусок черного хлеба и стала откусывать от него маленькие кусочки. Почемуто она не воспользовалась микроволновкой, а поставила кастрюлю на плиту. Суп все не разогревался, и она сообразила, что не включила газ. Хлеб из руки куда-то исчез. Не может быть, чтобы она его съела без супа. Она вообще ест мало. Наконец потеплевший суп оказался таким вкусным, что Наталья умяла сначала одну тарелку с хлебом, а потом вторую просто так. А еще в холодильнике оказался кусок докторской колбасы. И колбасу она тоже съела, обильно намазав острейшей горчицей. И кофе сварила, и выпила с тремя кусками сахара. И после этого оказалось, что в квартире не так холодно. И книги нашлись хорошие, и даже, кажется, солнце выглянуло. И чего она расстроилась вчера? В конце концов, что ей до личной жизни какого-то милиционера? Вот если бы он был, к примеру, миллионером, тогда бы было, что терять, а так… Господи, куда ее занесло! И при чем тут деньги? Но, когда она думала о том, что с Алексеем придется расстаться, почему-то начинало тянуть и покалывать сердце. Странно, у нее со здоровьем всегда все было в порядке. Только нервы шалили, когда все погибли. А сердце никогда не болело. Может быть, она влюбилась? Ведь говорят же: «Люблю всем сердцем!».

Алексей – в который раз – внимательно просматривал материалы с компьютера покойного капитана Фомина. Все потихоньку становилось на свои места. Образовался примерный круг подозреваемых. На первом месте были топ-менеджеры холдинга. Хотя убивали, конечно, не они. Или кого-то наняли, или кого-то использовали. Кстати, как поживает гражданка Машкова Лидия Ильинична, которая должна находиться в крайнем волнении по поводу своих противоправных действий? Это же надо придумать: бутылки с вином отравить! А вот и кандидат на роль так называемого гражданина Махова. На фотографии он выглядит вполне респектабельно. Приятная внешность, правда, чего-то не хватает. Может быть, взгляд излишне правдивый? Или это пресловутая профессиональная деформация личности у самого майора Пронина? Ладно, с этим завтра разберемся, никто никуда не денется. Есть еще одна проблемка – пропавшие часы. Тут, конечно, много всего понапихано: и трупы, целых четыре штуки, и попытки устранения Ивана Горчакова, и саботаж в холдинге, и Мусалимов с какого-то боку. Но часы? А еще и женщина неустановленная. Иван Горчаков не может вспомнить, где ее видел. Дипломат хренов! Чему их только учат? И, конечно же, отдельная тема – начальник службы безопасности. Пока не понятно: его деятельность по безопасности холдинга – простой непрофессионализм или чего похуже? Вадим Игнатьев много чего накопал. Прямо россыпи алмазные для обэпщиков! Вот радости-то им будет – такое крупное дело раскрыть! А что после этого будет с самим холдингом? Как распорядится Иван? Будет сам эту грязь разгребать или назначит управляющего директора? На завтра надо назначать общий сбор и планировать со следователем допросы подозреваемых.

Он так задумался, что не сразу услышал телефонный звонок. Номер был ему не знаком. Вообще, этот номер знали только «свои». Для официальных звонков он пользовался другой сим-картой. Ладно, поглядим.

– Але.

– Алексей Николаевич, здравствуйте. Это Маша Егорова. Вы можете говорить?

– Слушаю, Мария Викторовна.

– Я бы хотела узнать про Наталью. Как она? Где? Надолго ли продлевать больничный?

– Значит, так. Она хорошо. Находится в надежном месте под охраной. Больничный продлевать еще минимум на неделю.

– А она не скучает? Можно ее навестить?

– Ну, если у вас есть в кармане заграничный паспорт и кругленькая сумма в валюте, то, конечно, навестите.

– Она что, за границей?

– За самой что ни на есть границей. – Вы шутите?

– Ни в коем разе, даже в мыслях не держу. – А как расследование продвигается? – В установленном порядке.

– А по-человечески нельзя ответить? Я, между прочим, очень волнуюсь за Наташку! И Полина начала скучать.

А вот это уже было серьезно. До вчерашнего дня маленькая девочка была веселой и безмятежной, но вдруг наступила резкая перемена. Судя по докладам наблюдающих за семьей оперативников, Полина стала постоянно спрашивать о маме, даже плакала.

– Мы постараемся ускориться, Мария Викторовна. Только все не так быстро делается, как хотелось бы. Есть определенные правила, по которым мы работаем. Это называется законом. Поэтому так долго. Придется всем потерпеть. А Наталья Сергеевна легализуется, как только появится возможность.

Всю эту успокоительную чушь он говорил почти всем потерпевшим, практически одними и теми же словами. И паузы делала между предложениями, и изображал голосом стальную непреклонность и готовность защищать закон до последней капли крови. Но Машка, она же Мария Викторовна, была как бы за скобками этого официоза. Она была своя. И Алексей вдруг сказал то, что не сказал бы никому:

– Маша, мне нужна твоя помощь. У Натальи какоето непонятное состояние, похоже на депрессию. Я боюсь за нее. Что делать?

На том конце помолчали, а потом четким «докторским» голосом Мария Викторовна объяснила Алексею Пронину, кто он есть на самом деле, если довел ее замечательную подругу до депрессняка. Алексей даже трубку чуть не выронил. Хотя она, наверное, права.

– Я это все понимаю, только все-таки что мне делать?

– Ты совсем дурак или притворяешься? – спросила она уже нормальным тоном. – Она чем занимается целыми днями? Гулять ходит или в номере сидит?

– Тоскует.

– Значит, так. Это уже было, когда у нее все погибли. Она сама себя вытащит, ты ей не мешай. Главное, чтобы она все время на людях была. Хотя это, наверное, невозможно?

– Ладно, понял. Еще есть вопросы?

– Работайте, товарищ! – патетически заключила Машка.

– Маша, погоди, я хочу попросить тебя…

Стоит или не стоит разрешать ей поговорить с Натальей?

– Так вот, я хочу…

– Да говори уже, не тяни кота за хвост! – Маша, ты можешь ей позвонить?

Возмущению на том конце не было предела.

– Я?! Позвонить?! Да я только и делаю, что ее номер набираю, а она все время вне зоны. У меня уже от вида мобильника головокружение начинается. Конечно, позвоню.

– Тогда так. Я тебя вечером наберу и дам ей трубку, и вы уж там поговорите.

– Договорились.

Так, одна проблема вроде бы гипотетически решена. Теперь надо представить, как построить завтрашний день. И Алексей занялся составлением плана на следующий день.

Иван был почти счастлив. Танюша приехала, забрала все материалы и попросила два рабочих дня для знакомства с документами и персоналом. Из портфеля, в который она смахнула со стола все флешки, торчал свежий номер журнала «Ювелирное обозрение». Иван прекрасно знал, что в розничной продаже его практически не встретишь – слишком узкая направленность. Откуда она его взяла? Спросить? И не спросил. Если захочет, сама скажет.

Какая-то мысль мелькнула и сразу исчезла. Даже не мысль, а воспоминание. Тоже был журнал, только, кажется, какой-то детский. И просил его дядя Глеб у маленького Ивана. Только для кого? Своих детей у него не было. Или все-таки были?

Самый таинственный из братьев Горчаковых, Глеб Иванович Горчаков, никогда не был Ивану близким человеком. Он нечасто навещал деда, именно деда, а не всю семью. Кстати сказать, Иван прожил в одной квартире с дедом и бабушкой до 5 лет, потом семья переехала на Смоленскую площадь. А квартира деда была на улице Горького, в соседнем доме со знаменитым Елисеевским гастрономом. Сейчас там живут какието дальние родственники бабушки. А весь архив семьи хранится в квартире на Новом Арбате. Глеб Иванович исчез как-то странно. В составе научной делегации он уехал на международный конгресс в Париж и пропал. Дома у него осталась жена, которая никогда нигде не работала, и, стало быть, содержать себя не могла. Осталось трое неприкаянных аспирантов, незаконченное научное исследование и, главное, стремительно постаревший больной отец. Вот тогда у него случился первый сердечный приступ. Он попал в рядовую московскую больницу, в палату на восемь человек, потому что его туда доставила машина скорой помощи. И вытащить его оттуда не было никакой возможности, пока за дело не взялась мама. Она куда-то позвонила, и деда перевели сначала в отдельную палату, а примерно через три или четыре дня – в ведомственную больницу, которая отличалась от городской так же, как Париж от деревни Забубенново. Дед так и не смирился с предательством старшего сына. Потом, много лет спустя, он стал отвечать на его телефонные звонки, но говорил с ним подчеркнуто сухо, почти официально, не рассказывая ничего о себе и не задавая никаких вопросов. Иван уже после смерти деда выяснил по дипломатическим каналам, что Глеб Иванович эмигрировал, что называется, законно. Он не просил политического убежища, не клеймил общественный строй в СССР, а уехал в длительную научную командировку и остался за границей, так как получил для своих исследований научную лабораторию с самым современным оборудованием. Видимо, поэтому семью не беспокоили люди «из органов», и жизнь продолжалась, как будто ничего не случилось. Только дед очень быстро сдал.

Дома было все еще тихо, но на кухне ощущалось какое-то движение. Наталья, все еще бледная и с грустным выражением лица, что-то резала на маленькой досочке. Он подошел сзади и обнял ее за плечи. Она не отстранилась, но и не подалась к нему. Они так постояли немного, а потом она повернулась к нему лицом, но при этом сделала шаг назад:

– Как дела? – спросила нормальным, недепрессивным голосом, как будто не было утреннего молчания, и ее на самом деле интересуют его дела.

– Нормально, все идет своим чередом, – это уже он принял подачу, тоже без лишних эмоций.

– Ладно. Ужинать будешь?

– Буду, – с излишним энтузиазмом согласился он и даже руки потер.

Хотя и не голоден он совсем. Она взглянула на него с удивлением, но ничего не сказала, а деловито начала расставлять на столе приборы.

 

12 мая вторник

Этот день будет вспоминаться Алексею Пронину как череда случайностей и непредвиденных обстоятельств. Утром он никак не мог вспомнить, где оставил свой блокнот с записями и схемами, которые он вычерчивал всегда, когда решал сложные задачи: и по математике, и по юриспруденции. Он держал его последний раз в руках перед тем, как поехал к сестре Анны Дмитриевны. А потом? Не мог же он оставить свои записи в ее квартире. Никак не мог. Тогда где блокнот? Такой маленький, беленький, с затейливым вензелем на первой странице. Где? У Елены Дмитриевны он был в теплой куртке, потом никуда не заезжал. Не заезжал? А к Ларисе? У нее от был точно в этой куртке, причем руки держал в карманах, обыск несанкционированный проводил, потом ключи сунул куда-то… Кстати, где они, ключи? Вот они, во внутреннем, с молнией, кармане. Ура! Тут же и блокнотик. Так, блокнот найден. Сейчас одеться быстро и на службу. Он стал собирать самые необходимые вещи: ключи от машины, от кабинета, носовой платок, кошелек с некрупными денежными купюрами, и вдруг вспомнил: «А ведь сегодня – выходной день!» Как же он забыл? Эх, с этими выходными столько времени теряется! Полежать еще, что ли? Или встать и поехать в отделение? А что там делать в выходной день? Кажется, в городе пока ничего плохого не случилось. Если бы случилось, уже позвонили бы. А как все хорошо начиналось перед майскими праздниками! И погода была шикарная, и свободный день был, что надо, с лежанием в постели, солнечным лучиком на вымытом полу! А теперь все навалилось, и чувства совсем другие: досада, недовольство собой, а главное, страх, что он не справится. Должен справиться, должен. Слышно было, как Наталья тихонько ходит по квартире, на кухне звякает посуда, журчит вода. Все, надо идти.

Наталья доставала из шкафчика банку с кофейными зернами, когда услышала, как хлопнула дверь – Алексей вышел из своей комнаты. Она выглянула из кухни и спросила:

– Ты что будешь, яичницу или овсянку? – Все равно, могу и то, и другое.

Вот как! Ладно, сделаем комплексный завтрак. Есть еще вчерашний пирог. Надо же, еще один выходной у трудящихся. Если бы она не была в заточении, можно было бы съездить на дачу. Там всегда хорошо, даже в такую погоду. Одеться тепло, взять за руку Полину и бродить по берегу речушки со смешным названием Пшенка. Почему она так называется? Речушка была малюсенькой, но очень говорливой. Ее веселому журчанию могла позавидовать любая большая река. Летом Пшенка мелела, зимой покрывалась льдом, а весной, как положено настоящей реке, «вскрывалась» и разливалась. Лед лопался, трещал и кололся на льдинки, которые наползали друг на друга, сталкивались и плыли в далекую Оку. А там уже и до Волги недалеко. Через Пшенку был даже настоящий мост с двухполосным движением и дорожной разметкой. Почему-то Полину это очень впечатляло. «Смотрите, смотрите, – кричала она, – это же как в Москве! Вот какая важная у нас река!» А после прогулки был бы настоящий обед с пельменями или домашними пирогами. Или шашлык можно было приготовить на углях! Хотя для шашлыка нужен совсем другой антураж: шумная компания, красное вино, зелень, гитара, теплая погода и хорошее настроение. А воздух на берегу Пшенки можно пить как колодезную воду, такой он чистый и вкусный!

– Привет, вот и я.

Это Алексей пришел на пункт питания. А она его даже не заметила. Размечталась о природе и погоде и не заметила. Хотя такого богатыря трудно не заметить. Наталья исподтишка окинула взглядом его могучую фигуру.

– Садись за стол, буду тебя кормить.

Так, яичница с травками, овсянка, сэр, конечно же, масло, – все на месте. Себе тоже яичницу, правда, из одного яйца, два ей не осилить. Этакий образцовый семейный завтрак вдвоем. Только без продолжения. Она так уже привыкла к тому, что Алексей рядом, что, кажется, и не хочет другой жизни для себя. Еще бы Полину сюда, и ничего лучшего желать не надо! А может быть, она легкомысленная? Ведь совсем недавно она так же грезила об Иване! И где теперь эти мечты? Даже думать о нем забыла, вот как. С глаз долой, из сердца вон. Странно даже. Сколько времени она убила на эти пустые мечты об Иване? Лет пять, наверное? Или меньше? Да, точно, около пяти лет. Тогда еще Полина не родилась, а Анна Дмитриевна уже показывала ей фотографии и с тайной надеждой вглядывалась в ее лицо: понравился ли? Конечно, сразу же, с первого взгляда, с первого слова. Их представили друг другу, когда она училась на четвертом курсе. Она заскочила к Анне Дмитриевне за какой-то надобностью, уже и не вспомнить. Дверь открыл – она сразу узнала – Иван. Она так растерялась, что хотела рвануться к себе, но вышла Анна Дмитриевна, пригласила войти и представила ее племяннику. Племянник был несколько рассеян, руку совершенно по-дружески пожал и скрылся в кабинете. Она быстренько ретировалась, но это рукопожатие запомнила. И вот теперь почему-то думает о другом мужчине. А мужчина, между прочим, уже активно поглощает завтрак и с надеждой поглядывает на пустую кружку – надеется, что кофе дадут. Кофе, конечно же, есть, и к кофе пирог.

– Чем ты сегодня будешь заниматься? – спросила Наталья, и Алексей чуть не поперхнулся.

– Я, это, ммм, поеду к одному деятелю, который, наверное, знает что-то о пропавших часах.

– А при чем тут часы? Или ты уже не расследуешь убийство?

– Может, и ни при чем, только как-то вовремя они потерялись. Понимаешь?

Она помотала головой:

– Нет.

– Ну, как же? Ты же сама говорила, что часы хранились в сейфе, а потом из сейфа пропали. А что еще хранилось в сейфе, ты знаешь?

– Знаю.

– Ну-ка, ну-ка?

Он весь подобрался и приготовился слушать.

– В сейфе хранились иногда деньги, иногда украшения, которые Петр Иванович сам делал. Ну, перед тем, как клиентам их продать, – пояснила Наталья.

– Он что, сам ювелирные украшения изготавливал? – Конечно, он же был ювелир от Бога, так Анна Дмитриевна говорила, и без работы долго не мог. У него в квартире была маленькая мастерская оборудована. Никто не знал, а я знала, – с гордостью заключила она.

– То есть как, мастерская? Я никакой мастерской не видел.

– Конечно, не видел, потому что она вся в ящике стола. Это же тебе не токарный станок, а малю-ююсенькая такая штучечка для загибания золота, всякие напильнички маленькие, пинцетики. В общем, все помещалось в специальном ящичке. И когда Петр Иванович садился работать, он сначала рисовал эскиз, а потом по нему все изготавливал. Доставал свой ящичек, раскладывал серую бумагу и творил. Иногда на кольцо уходила неделя, иногда месяц. Он мог себе позволить работать неторопливо. Знаешь, я один раз попросила показать, как он присаживает камень в гнездо. Он мне целую лекцию на эту тему прочитал. Заодно рассказал о драгоценных камнях. Так интересно!

– Угу, угу, ты мне потом расскажешь, а сейчас всетаки о сейфе. Откуда ты знаешь про деньги?

Она задумалась.

– Точно не помню, но, кажется, Анна Дмитриевна собиралась к сестре и попросила Петра Ивановича достать из сейфа приготовленную сумму. Точно, так и было.

– А про драгоценности?

– А это я сама видела однажды. К Петру Ивановичу пришел клиент, а Полина рисовала в кабинете за маленьким столом. Я пришла ее забирать и видела, как он достает из сейфа украшения. Даже помню, какие: серьги и кулон на золотой цепочке.

– А как сейф открывался: с помощью кода или ключей?

– Не знаю, надо, наверное, у племянника спросить. Точно, есть же еще племянник, который наверняка знает гораздо больше, чем Наталья.

Кофе был выпит, посуда вымыта. Наталья открыла холодильник.

– Купи, пожалуйста, картошки и луку репчатого с килограмм. А картошки килограмма три.

– Мы ждем гостей? – спросил он игривым тоном. Она взглянула на него с выражением крайнего недоумения. Он сразу струсил.

– Нет, это просто для повседневной готовки нужно. – Хорошо, куплю.

– Слушай, Алексей, а нельзя мне с тобой съездить, ну, к этому деятелю?

– Пока нельзя, но скоро ты будешь передвигаться на любом виде транспорта в любом направлении и с любым сопровождением.

– Хорошо бы.

Он еще помялся перед столом, постоял у окна, подержался за листья денежного дерева и отправился одеваться.

А Наталья достала с полочки книгу, аккуратно открыла ее на заложенной салфеткой странице и вздохнула: читать ей тоже надоело.

Иван задумчиво смотрел в окно. Мчались машины, шли люди, хотя не было толпы, как это обычно бывает по праздникам – погода не прогулочная. Детей на улице не было, а взрослые кутались в шарфы и пальто, как осенью. И небо хмурилось, как будто собиралось сыпануть мокрым снегом и совсем испортить человечеству настроение. Кружка с горячим кофе согревала ладони, кофейный аромат, кажется, заполнил все пространство. Запах хорошего кофе ни с чем не спутаешь. Это предчувствие утра, радости, напоминание о далеких странах. Иван, сколько себя помнил, всегда просыпался с этим чувством – кофе в доме любили и знали в нем толк. Отец колдовал над джезвой, как шаман над кострищем: подливал кипяток, снимал с огня, а потом быстро перемешивал густую черную жидкость. В это время по квартире разливался кофейный аромат, и все ее обитатели спешили на кухню. Но не тут-то было! Еще приходилось ждать, пока напиток настоится, и отец с видом победителя осторожно начнет разливать его по тонким фарфоровым чашкам. Иван любил наблюдать в такие минуты за отцом. Его тонкое породистое лицо становилось почти вдохновенным, глаза излучали особенное тепло. Позже Иван понял, что весь этот маленький спектакль затевался ради однойединственной зрительницы – жены. Боже, как давно это было, а чувство потери все еще такое же острое, как будто все случилось вчера.

Он не знал, чем будет заниматься сегодня. Читать? Уже читал. Смотреть телевизор? Смотрел. Пялиться в Интернет? Не хочется. Надо бы куда-нибудь съездить. Магазины, конечно, уже работают. Взять и устроить шопинг. Кажется, у женщин это первое средство от скуки. Но он-то не женщина. Все-таки глупо жить такой растительной жизнью, как он сейчас. А что, если махнуть в Питер? Или в Хельсинки? Лучше, конечно, в Питер. Такой город этот Питер. Он его любил, кажется, так же, как Москву. Нет, Москву, конечно же, больше, острее. Хотя такого чувства соединения с Историей, как в Санкт-Петербурге, у него нигде не было. В этом городе, кажется, нет ни одного квадратного метра мостовой, который бы ни был отмечен какимто историческим событием. Петр Великий, декабристы, Достоевский, Пушкин, Державин, да мало ли кто еще! И сам город – музей под открытым небом: холодный, надменный, величавый. Не то, что бестолковая и суетливая, но бесконечно любимая Москва. Решено, завтра, в крайнем случае, послезавтра он сядет в ночной экспресс и уедет в северную столицу. А там – как пойдет. Может быть, вечером вернется, а может быть, через неделю.

Его телефон был непривычно молчалив. Иван все время проверял, не выключен ли у его смартфона звук, так странно было, что он безмолвствует. Некому звонить. Ландыш ушла из его жизни, по крайней мере, он так думал, другая женщина пока не появилась. Конечно, будет у него любовь! Должна в его жизни быть такая же, как у родителей, семья. Обязательно будут дети – мальчик и девочка. Они с женой будут их без памяти любить, и друг друга любить будут тоже. Дети вырастут, потом будут внуки. А его мама внуков не дождалась. Зря он затеял эту историю с Ландышкой. Сейчас бы был уже, наверное, женат и счастлив. Ведь столько девушек крутилось вокруг, а он ни на кого не смотрел. Вот и упустил свою судьбу. А ведь летел из Берлина жениться! Ему вдруг вспомнился сон во время полета, таксист Аркадий, или как там его звали, и женщина, которая заклеймила его обидным прозвищем «мужлан». Вот оно! И как он сразу ее не вспомнил? Так-так, где-то был фоторобот, который показывал ему майор. Точно, она! Он так обрадовался, как будто увидел близкую родственницу. Сейчас он позвонит, и Алексей поймает преступницу. А потом Наталья вернется в свою квартиру, Иван придет к ней с цветами и… И что будет дальше, пока не известно.

Он быстро нашел нужный номер и поднес трубку к уху. Длинные гудки раздражали, как никогда. «Ну, ответь, пожалуйста, черт тебя побери, вообще», – почти молил Иван. Наконец, гудки прекратились и откуда-то издалека ему сказали: «Але!».

– Але, Алексей, это ты?

– Я, – призналась трубка. – Это Иван. – Понятно. – Я ее узнал. – Кого?

– Фоторобота. – И кто это?

– Я с ней в самолете летел, а потом на такси ехал. – Да ладно, – недоверчиво сказала трубка и умолкла.

– Але, але, Алексей, – почти закричал Иван, – я потом еще с ней в машине частника ехал и, по-моему, ей очень не понравился.

– Что ты кричишь, я тебя отлично слышу. И ты ей не понравился, поэтому она тебя решила убить. Бред какой-то. Ты рядом с ней сидел в самолете?

– Да. И не бред вовсе. Я ее первый раз видел.

– Место помнишь? Или, может быть, билет сохранился? Она где сидела, справа или слева? В общем, жди. Сейчас кто-то из наших подъедет, ты все расскажешь, а найти ее – плевое дело, – сказал Алексей и отключился.

От нетерпения Иван пошел на кухню и сварил еще кофе. Обычно он пил не больше одной чашки, другую позволял себе только через два-три часа, а после обеда пил только минеральную воду или сок, в крайнем случае – чай.

Через 40 минут в дверь позвонили. Охранник напрягся, преисполнился ответственности, но все-таки впустил Вадима Игнатьева. А как же он бы его не впустил все-таки начальник охраны!

Все оказалось просто. В самолете рядом с Иваном летела дочь племянника Алисы Семеновны – жены старшего из братьев Горчаковых Глеба. Стало быть, Ивану она приходилась родственницей, троюродной или даже более дальней. Фамилия ее была Корчак, а звали ее Анной Владимировной. Диковинную фамилию Корчак она получила при непродолжительном замужестве. Муж ее был утерян при разводе, кажется, в настоящее время проживал на территории суверенной Украины и в течение последних десяти лет бывшую жену своим, даже виртуальным, присутствием не обременял. Это ее Алексей вчера не застал дома, а то бы, наверное, ее обнаружили на день раньше.

Дама оказалась хорошо одетой брюнеткой с умело нанесенным макияжем. Держалась она уверенно, на вопросы отвечать без адвоката отказалась. Поэтому очные ставки (с Иваном и с Веником) решено было провести завтра с утра. Заодно и опознание.

Билет у нее, кстати, был куплен на другое место, но она сразу попросила стюардессу пересадить ее рядом с Иваном, якобы его жена попросила за ним проследить. Стюардесса из женской солидарности просьбу выполнила. Это уже Миша Некрасов в клювике принес. Завтра еще и стюардессу пригласили на опознание и допрос. По словам Миши, девушка переполошилась не на шутку и сразу стала звонить старшей стюардессе, чтобы узнать, наказуемо ее действие или нет.

И мотив есть – наследство.

Через ее сотового оператора очень быстро установили тот самый интересующий контакт, который полностью изобличал преступника. Только это все же была косвенная улика. Надо было копать дальше. Он не так прост, этот убийца, пусть и не собственными руками убивал.

Все, кажется, складывалось, и нужно не так много времени, чтобы собрать недостающие материалы. При умелом ведении допроса, а уж это следователь прокуратуры Константин Петрович Михайлов делал виртуозно, нужные сведения можно получить на раз.

Алексей понимал, что работы еще много, но дело сдвинулось с мертвой точки, и теперь все зависело только от профессионализма следователя. Подозреваемых ему принесли на блюдечке. Что ж, можно заняться часами. А для этого надо позвонить мужу нашей национальной гордости – олимпийской чемпионки. Андрей взял трубку сразу, как будто ждал этого звонка. И договорились они тоже как-то сразу. За ним даже ехать далеко не пришлось, он ждал его у метро «Фрунзенская», а дальше выехали по набережной и долго катились по каким-то промышленным окраинам, о которых Алексей не имел никакого, даже отдаленного, представления. Наконец, остановились около старой двухэтажной развалины, наверное, еще довоенной постройки. По скрипучим ступеням поднялись на второй этаж. Андрей уверенно толкнул дверь, и они очутились в маленькой прихожей.

– Африкантыч, – громко позвал Андрей.

Откуда-то из глубины квартиры ему ответил грубый мужской голос:

– Кого там черт принес?

И перед ними как-то вдруг оказался щупловатый мужичок в старых тренировочных брюках и бесформенной кофте.

– А, это ты? Чего надо?

Почему-то он не подал никому руки, хотя с Андреем был знаком.

Алексей достал удостоверение и представился.

Африкантыч недоверчиво, исподлобья посмотрел на него и заметно забеспокоился: сделал шаг назад, зачем-то сунул правую руку в карман кофты. И физиономия его из недовольной стала откровенно испуганной.

– Чего? – снова спросил он, при этом его голос дрогнул.

– Мы войдем? – полуутвердительно спросил Алексей.

– Да… не прибрано у меня, – всем тщедушным телом закрывая проход в комнату и понимая, что все равно пройдут, неуверенно пробормотал мужичонка.

В комнату прошли и брезгливо повели носом, причем сразу и Алексей, и Андрей. Грязища была, как у бомжей на лежке. Пахло протухшей едой и испорченной канализацией. При этом мужичонка благоухал каким-то хорошим парфюмом. Хотелось поскорее отсюда уйти.

– Ну, рассказывай, – приказал Алексей, усаживаясь на относительно чистый табурет, на который предварительно постелил два бланка допроса.

– Да я не виноват, – зачастил Африкантыч. – Они первые начали. И собаку их поганую я не трогал.

Алексей взглянул на Андрея. Тот с невозмутимым видом смотрел в тусклое окно. Если любого человека спросить вот так, в лоб, он сразу начнет оправдываться. А у этого субъекта, пожалуй, много чего было за душонкой. Не понравился он Алексею, нет, не понравился!

– Документы ваши позвольте, – прервал его монолог Алексей.

Документы, как ни странно, были в образцовом порядке: имелась папочка с файликами, в которых лежали, рассортированные по какому-то признаку, бумаги и корочки разного размера.

Паспорт Алексей положил перед собой.

– Так, а по существу говорить будем? – тихо спросил он.

Африкантыч насторожился и растерялся.

– О чем говорить-то? – наконец спросил он. – О часах.

– Каких еще часах? – А вот об этих.

И Алексей, как фокусник, добыл из папочки, которую предусмотрительно захватил из машины, фотографию часов, которую не далее как сегодня утром умельцы-эксперты скачали из Натальиного телефона.

Африкантыч уставился на листок.

– А, так вы насчет часов ювелира, что ли? Дык я их давно починил, а за ними никто не идет. Щас, щас, – засуетился он, перемещаясь по тесной комнатке и роясь в каком-то тряпье. – Вчера тут были, – виновато оправдывался он.

Наконец, из разваливающегося ящика допотопной тумбочки, которая, видимо, служила и обеденным столом, он вытащил бумажный пакет со шкатулкой. Шкатулку он торжественно вручил Алексею. Тот, почему-то волнуясь, открыл ее и увидел часы. Сверил с фотографией – вроде те.

– Что у них не работало-то?

– Да ерунда, пружинку одну надо было заменить, делов-то.

Он заметно повеселел, даже приосанился. Стало понятно, что он еще молод и следит за физической формой. Как-никак в фитнес-клубе работает. Или Андрей что-то напутал?

– А где вы, гражданин хороший, работаете? – неожиданно задал вопрос Алексей.

И, правда, неожиданно, потому что Африкантыч снова погрустнел и сгорбился.

– В фитнес-клубе в Кузьминках, да вот у меня и пропуск есть.

– А сегодня что же не на работе? – Выходной у меня, имею право.

– Имеете, конечно, имеете, гражданин Филиппов Василий Африкантович. Кстати, часы я у вас забираю, о чем оставлю расписку.

– А хозяева как?

– А нету больше хозяев, убили их. Я это дело расследую. Кстати, когда вы их видели в последний раз?

– Никогда не видел.

– То есть как? – удивился Алексей.

– А так. Мне эти часы принес ихний охранник из подъезда, он тут недалеко квартиру снимал.

Какие-то чудеса, подумал Алексей. Воистину, чудеса. Дорогущие драгоценные часы доверить охраннику из подъезда? Какой-то нонсенс!

– Какой охранник, как зовут? Адрес, телефон.

– Да я уже и не помню. Анна Дмитриевна, так жену у ювелира звали, мне позвонила и попросила приехать посмотреть часы. А я ей сказал, мол, чо я поеду, пусть кто-нибудь привезет. Было это, дай бог памяти, в начале октября. Или в сентябре, что ли? Нет, точно, в октябре. Или первого, или второго. Не позже. Потому что третьего я уехал на сборы, а часы к тому времени уже починил. Мне их как принесли, я за час и управился. И пружинка нужная у меня как раз была.

– А почему сразу не отдали?

– Дык я звонил раз пять или шесть, а хозяйка трубку не брала. Я про них и забыл. И парень этот, охранник, от хозяев съехал, а куда, не сказал. Вот и лежат у меня.

– А как супруги Горчаковы вас узнали? – заранее зная ответ все-таки спросил Алексей.

– Дык, Мишка Коваленко и порекомендовал, – ответил Африкантыч и обрадовано хлопнул в ладоши, – вот и вспомнил, как его звали, охранника-то этого: Мишка Коваленко.

Конечно, как же его могли звать, если он был прописан по этому адресу, только в другой квартире, правда, за полгода до того, как принес часы в починку.

– Знакомы с ним были хорошо или так, шапочно? Африкантыч надолго призадумался. Чтобы это не показалось странным, начал покашливать, поглаживать себя по груди, будто не может говорить, приступ случился, сейчас водички попьет и все скажет. Алексей терпеливо ждал, а вот Андрей вдруг рассвирепел:

– Так, кончил цирк ломать, давай говори, нечего тут, а то я, знаешь?

И он как-то очень выразительно подвигал спиной, именно спиной. Алексей потом пробовал повторить это движение перед зеркалом, не получилось.

Африкантыч перестал кашлять и изображать смертельно больного, присел на засаленный диван и побабьи пригорюнился.

– Ну? – подогнал его Андрей.

– Да как? И вроде не дружили, и вроде дружили. Встречались у меня иногда, когда я свободен был, и он не дежурил. А примерно год назад он уехал. Квартиру другую нашел или бабу новую, я не знаю.

– Насчет бабы давай-ка подробнее. Как зовут, где работает, где живет.

– Вроде работает в такси, ну, которые по телефону принимают вызовы. Даже приезжала один раз так шикарно, на иномарке, на такси, в смысле, – уточнил Африкантыч и опять надолго задумался.

Алексей не мешал ему, пусть вспоминает. Все равно все скажет, что знает. Утаивать ему нет резона, он в этом деле, похоже, не замешан. А пока надо срочно сменить тему, это сбивает собеседника с мысли, и он иногда выдает информацию, о которой даже не собирался упоминать.

– А что грязно так живете, Василий Африкантович? Хуже бомжа, ей-богу. Хотя бы пол помыли, а то наступать страшно.

– Да знаю я, самому противно. Только времени совершенно нет. График работы у меня – 4 дня через день, с 7:30 до 22:30. Перерыв на обед не предусмотрен, перекусываю прямо в зале между тренировками, устаю как собака. Пока до дому доеду, уже полночь. А в 5:30 вставать. В выходные тупо отсыпаюсь. Знаю, что надо уборку сделать. Вот вы уйдете, посплю еще часик и начну.

– Это хорошо. Так как насчет бабы?

– В общем, оставалась она у него ночевать. Это когда хозяева на дачу уезжали. А при них даже не заходила. Условие такое было. Вот у меня условий таких нет, так и женщины нет тоже.

– А что так? Парень ты молодой, гормоны, поди, играют?

– Играют-то играют, да куда я ее приведу? Сюда, что ли?

И правда, куда? Уж точно, не в этот свинарник.

– А познакомился бы с хорошей девушкой, она бы тебе и уборку, и обед, а там, глядишь, и поженились бы.

– Пока молодой, буду гулять, – решительно заявил Африкантыч.

– Так, ладно. А имя той бабы, которая у гражданина Коваленко ночевала, ты помнишь?

– Нет. Как выглядела, помню, а как звали, нет.

– Ну ладно. Давай тогда так: посмотри на эти фотографии, может, кого-нибудь узнаешь.

И Алексей выложил на свою папку, устроенную на коленях, фотографии Натальи, Лидии Авдошиной, домработницы Насти и Анны Корчак. Африкантыч, не раздумывая, указал на знакомое лицо. Алексей присвистнул от удивления.

– Ты серьезно?

– Да, а что?

– И ты думаешь, что эта женщина работает в такси? Это тебе гражданин Коваленко сказал?

Африкантыч задумался, потом ответил:

– Нет, прямо он не говорил. Но рассказывал как-то про знакомую, которая работает диспетчером в такси. А когда эта баба приехала на такси, я решил, что это она. А она что, не там работает?

Еще больше все запуталось.

– Так, давай-ка собирайся, съездим к следователю, надо твои показания официально оформить.

– А можно не сегодня, а завтра? – Тебе же завтра на работу?

– В гробу я ее видел, эту работу, – с сердцем сказал Африкантыч, – хоть сачкануть можно будет. Только вы мне повесточку и адрес четкий.

– А ты в бега не подашься?

– А чо мне бегать? Я ничего дурного не сделал: часы вернул, следствию помогаю, чо мне?

– Ладно, давай завтра к 9:00 подгребай к нам в отдел, паспорт не забудь. И приберись тут, – отдавая написанную тут же, на коленке, повестку, приказал Алексей.

Когда вышли из квартиры, воздух в подъезде показался очень свежим, а уж на улице вообще нектаром.

– Да, – задумчиво протянул Андрей, – я и не догадывался, что он так опустился. Полгода тому назад у него в квартире день рождения справляли. Чистота была и порядок. Правда, он тогда в другом фитнесклубе работал. Может, режим работы другой был. Да и внешне очень сдал. Конечно, это он дома так одет. Но вообще, я и дома стараюсь выглядеть: вдруг кто зайдет.

– А что, часто заходят?

– Часто, – вздохнул Андрей, – все больше к Алке, журналисты.

– Надоели? – Очень.

– Так не пускай.

– И не пускал бы, только у нее контракт с издательством, вынужден пускать.

– Понятно.

За разговорами они проехали большую часть пути, и Андрей уже начал прикидывать, где бы выйти, чтобы не задерживать человека, Алексея то есть. И вдруг Алексея осенило:

– Слушай, а когда день рождения справляли, был там Михаил Коваленко? Ты не помнишь?

– Был какой-то перец с барышней, но я не знаю, Коваленко или не Коваленко. Сейчас позвоню Ваське, узнаю.

– Да ладно, я сам завтра у него спрошу. А ты возьми папочку на заднем сидении, посмотри фотографии, может, узнаешь кого.

Андрей отстегнул ремень безопасности, машина сразу завозмущалась – запикала.

– Извини, подруга, – сказал ей Алексей, – подругому папку не достанешь.

Андрей долго вглядывался в фотографии, перекладывая их так и эдак, почему-то особенно задержался на Натальином изображении. У Алексея сразу заныло сердце: что это он, вспомнил что-то? Почему он ее так разглядывает?

– Что? – спросил он.

– Какое хорошее лицо, – сказал негромко Андрей, – все время хочется на него смотреть. Она подозреваемая?

– Не знаю, – ответил Алексей, – кажется, нет.

– Какое хорошее лицо, – повторил Андрей, пристально вглядываясь в снимок.

Алексею, конечно, было приятно, что Наталья производит такое впечатление на молодого мужчину, но это было уже слишком.

– Узнал кого-то? – спросил он настойчиво. – Я имею в виду женщину на дне рождения у Филиппова.

– Ух ты! Я и забыл, что у него фамилия есть: все Африкантыч да Африкантыч! Точно сказать не могу, но, кажется, вот эта, только у нее прическа тогда другая была.

– А ты был один или с женой?

– Один, конечно, она по таким местам не ходит. – Как она тебя одного отпускает?

– Это я ее одну отпускаю, – засмеялся Андрей, – я вообще самый надежный человек на свете. Это я нисколько не преувеличиваю. Просто такой родился. Ох, заговорились, я свое метро проехал, – сказал он с досадой.

– Не расстраивайся, я тебя до подъезда доставлю. – Ну тогда уж и чаю со мной попьешь или чего покрепче, машину под окном пристроим, а завтра утром заберешь.

– Спасибо, еще работы много, поеду.

Доехали на удивление быстро. Крепко пожали друг другу руки и договорились встретиться завтра в отделе для закрепления показаний относительно женщины на дне рождения. Лишний свидетель не помешает. Чтото он должен был сегодня еще сделать. Ах да, картошки и луку купить. Рынок, конечно, не работает. У него там был знакомец – мужичок с картошкой. Картошка у него была на любой вкус: и пожарить, и отварить, и запечь. Самая вкусная картошка на этом рынке. И цена была подходящая: не самая маленькая, но и не запредельная. И лук у него водился, и сладкая морковка, и тугие кочанчики капусты, как будто только с грядки. А может быть, заехать на рынок? А рынок-то работал. Быстро собрав в большой пакет кульки с овощами, он расплатился и почти бегом направился к выходу. Оказывается, уже был вечер, а картошка, надо полагать, была нужна к обеду. Что ты будешь делать с этой работой? Хотя день удался: часы он все-таки нашел.

А завтра надо все сводить в кучу. В классических детективах опытные сыщики так и поступают. Полицейские, конечно, стоят на страже, но главный-то тут не профессиональный детектив, а дилетант. Конечно, преступник думает, что он самый умный, и все предусмотрел, ан нет! Всегда найдется клочок бумаги или отломанная ветка, или, на худой конец, пуговица, вырванная «с мясом», и эта находка перевернет весь ход расследования и направит умного сыщика по нужному следу.

А у нас имеется все, даже отпечаток пальца на бутылке, из которой в тот роковой день угостились бальзамом убитые супруги. Три убийства, покушение на убийство – это пожизненный срок. Хотя она женщина, им пожизненное не дают. А жаль! При таких обстоятельствах ей лучше на зону не соваться. И будет она всех сдавать, чтобы год-другой свободной жизни себе выторговать. Как это она так влипла? Не сама же, ктото надоумил, наверное. Кто? Или все сама продумала? Тогда с какого боку тут персонаж в дорогих рубашках и «жучки» в квартире Ивана? Или это сразу несколько сюжетов? Бывали такие дела, на распутывание уходили месяцы, а то и годы. Да и это дело по горячим следам не было раскрыто, и уже полгода прошло, как появилась папочка с надписью «Дело…».

Свет в квартире не горел. Алексей сразу испугался, почти бегом добежал до двери, долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец, вошел в прихожую и первое, что увидел, Наталью, сидящую на табурете. Дверь в комнату была закрыта, прихожая освещалась настольной лампой. На коленях у Натальи лежала книга, которую она заложила собственным пальцем, видимо, только что читала.

– Ну, ты что? – спросила она. – Я даже испугалась. Кто-то ковыряется в замке, что я должна думать? Вдруг это по мою душу?

– Это я испугался. Почему у тебя свет не горит? Что за маскировку ты придумала?

Алексей так и стоял, неудобно держа пакет с овощами подмышкой.

Она заметно успокоилась.

– Ладно, давай картошку, разувайся, проходи.

Алексей выдохнул. Еще чуть-чуть нервотрепки, и можно будет освободиться от этой неопределенности. А то так и в психушку загреметь можно.

На кухне царил обычный порядок, было уютно, пахло сдобой и свежезаваренным чаем.

– На самом деле, ты от кого пряталась? – спросил Алексей, уже умытый и переодетый в домашнюю одежду.

– Понимаешь, мне показалось, что какая-то женщина пристально разглядывает окна со двора. Я понаблюдала за ней из-за занавески, она не уходит. Ну, я и решила на всякий случай не включать свет. А чтобы было не скучно, решила почитать. Вспомнила молодость, – засмеялась она, – мне родители не разрешали по ночам читать, вот я и читала в ванной. Бред, да?

– Ты молодец, – сказал он твердо, как диагноз поставил. – А у меня для тебя сюрприз, – и с видом фокусника достал из-за спины футляр с часами.

Наталья не удивилась и не обрадовалась.

– Это миллионеру нашему сюрприз, хотя мне приятно, что часы нашлись. А убийца? – она с надеждой посмотрела ему в лицо, а потом опустила глаза и отвернулась.

– И убийца почти найден, сейчас только не спугнуть. Хотя за ним круглые сутки ведется наблюдение. Ребята работают. Завтра разберемся.

– Уже завтра?

Ему показалось, или она действительно сожалеет, что все закончилось? Может быть, он ей тоже небезразличен? И ведь не спросишь. А вот взять и спросить. Вот сейчас он…

– У тебя телефон надрывается.

Наталья показывала половником в сторону его комнаты.

Звонил Иван.

– Слушай, а можно я завтра в Питер смотаюсь? – Зачем?

– Так просто.

– Я тебе уже предлагал в Лондон съездить, а ты не поехал, а сейчас вдруг приспичило.

– Не в Лондон, а в Париж ты мне предлагал, но это не важно. Просто хочу чем-то заняться, а то сидеть тут скучно.

– Завтра будет чрезвычайно весело. Очная ставка у тебя будет с несколькими людьми.

– Погоди, я что, опять подозреваемый?

– Не знаю, не знаю, – с капризными нотками в голосе ответил Алексей. – Пока не знаю, – уже серьезно заключил он, – но ты должен опознать нескольких людей.

– А, ну тогда ладно. Во сколько быть?

– Давай часикам к десяти в отдел. Пропуск я тебе закажу.

– А Наталья Сергеевна будет?

– Тоже не знаю, даже, где она, не знаю. – Врешь!

– Так, это уже ни в какие ворота. Что значит – вру? Я вообще-то офицер.

– Ладно, прости. А когда она вообще в городе появится?

– Своевременно.

Алексей нажал отбой и засмеялся.

Собственно, смеяться было не над чем. Выйдет Наталья из его квартиры и непременно встретится с господином дипломатом. А там все может быть. Молод, хорош собой, богат. Главное – богат. Что еще девушке надо? Нет причин не выйти за него замуж. Хотя есть такая девица, которая ему предпочла богатого мусульманина, да еще с гаремом.

Наталья сидела за столом перед тарелкой с едой и осторожно ковыряла в ней вилкой. Алексей уселся напротив и тоже потянулся к еде. Опять что-то вкусное. Ох, как он будет отвыкать от этих ужинов?

Около 7 часов вечера позвонила Татьяна – жена Василия – и попросила завтра представить ее коллективу.

– Танюш, давай после обеда или даже послезавтра, – попросил Иван, – у меня завтра важное мероприятие в милиции.

– Где? – удивилась Татьяна, а потом засмущалась. – Ох, извини, я забыла совсем, ты же в наследство вступил не так просто. Хорошо, давай послезавтра, только точно.

– Договорились. Слушай, а где Василий?

– Спит твой Василий. Днем умучался с детьми играть в черепашек Ниндзя, вот и прилег.

– Не заболел?

– Нет, не волнуйся. Ночью читал какую-то очередную диссертацию, весь исстонался, что бред, но дочитал уже под утро. А днем вот с детьми. Поэтому и заснул. Ничего, есть захочет, проснется, – заключила Татьяна.

Счастливые люди: с детьми играют, спят, когда захотят, с женой разговаривают о том, что диссертация бредовая. Это, наверное, и называется счастьем. Именно такая спокойная жизнь, а не суета с развлечениями, постоянными банкетами в ресторанах и толчеей в аэропортах. Как-то мама сказала ему о том, что была счастлива только рядом с мужем и сыном. Иван тогда очень удивился: у его мамы была интереснейшая жизнь: постоянные репетиции, спектакли, гастроли, конкурсы, встречи с ведущими певцами и дирижерами мира, а она, оказывается, стремилась к домашнему уюту и теплу родного плеча.

Иногда Иван задумывался над тем, кого мама больше любила: его или отца. Ему казалось, что отца. Ведь часть забот о сыне она переложила на свекра. А потом он понял: она хотела дать сыну самое хорошее образование. Для этого дед подходил лучше всего. Он был блестяще образован, эрудирован и хорошо воспитан. Отец, конечно, тоже был и воспитан, и образован, но он был постоянно занят. И дед с удовольствием занялся внуком. Мама потом сказала Ивану, что он продлил деду активную фазу жизни. Столько, сколько он узнал у деда, он не узнал ни у кого. В институте во время какойнибудь сложной лекции он вдруг ловил себя на мысли, что дед ужу давал ему этот материал давно, объемно и не так нудно. Однажды он понял, что то, что лектор излагал в течение двух академических часов, дед играючи рассказал ему, десятилетнему, минут за двадцать. Причем на понятном языке, хотя и со специфическими терминами, потому что весь запас дипломатических понятий был известен маленькому Ивану лет с восьми. Тоже, кстати, с подачи деда. Дед именно готовил его для дипломатической работы.

Интересно, а вдруг Иван не захотел бы быть дипломатом, а захотел быть, к примеру, хирургом? Брр, даже представить страшно – ковыряться в живом человеке. А если следователем? Или поваром? Нет, не хотел Иван никогда быть никем другим, и теперешняя работа ему очень нравилась. И нечего себе придумывать. Жаль, что не получится поездка в Питер, хотя отпуск еще длинный, съездим.

Наталья раздумывала, как бы половчее выспросить у Алексея про его бывшую жену. Интересно ведь, что за женщина была рядом с ним. Главное, повода никакого не было поговорить о его семейной жизни.

– Слушай, Алеша, а где твоя жена держала… сотейник? – как-то вдруг, без подготовки, спросила она и сама удивилась.

– Сотейник? А зачем тебе сотейник? Кастрюлька обычная не подойдет? Вот ковшик есть маленький.

Он полез куда-то на антресоли, которые Наталья до этого момента и не замечала. Они хитрым образом были замаскированы под низкий потолок.

– Да нет, мне нужен именно сотейник, – настаивала Наталья, сама удивляясь: для чего она привязалась к этому сотейнику, а главное, что она с ним будет делать, если он на самом деле есть в хозяйстве Алексея.

– Сотейника как такового нет. Правда, возьми вторую сковородку. Не на роту же ты будешь готовить.

– А как твоя жена без него обходилась?

Алексей удивленно посмотрел на нее. Она постепенно заливалась краской. Стесняется, что ли? Дался ей этот сотейник! И вдруг он понял: она таким образом хочет узнать о его бывшей жене. Понял и обрадовался: значит, он ей небезразличен.

Он слез с табуретки, на которую взобрался в поисках пресловутого сотейника, сполоснул руки под краном и сказал:

– Моя бывшая жена готовить не умела, считала это занятие недостойным ее неземной красоты, поэтому никаких экзотических предметов утвари не заводила, обходилась тем, что у меня было. Андестенд?

– А ты где с ней познакомился?

– Тебе правда интересно? – Интересно.

– Не хочется вспоминать. Брак наш продлился около полугода, можно сказать, что я только паспорт себе испортил этим штампом.

– А ты ее любил?

– Нет, не любил. Я ее пожалел. Впрочем, не знаю. Я и тогда не понимал, для чего женюсь. Никаких причин не было жениться. Видимо, от одиночества свихнулся.

– И даже счастлив ни одной минуточки не был?

– Пожалуй, не был. Знаешь, меня воспитывали старики. Про молодую семейную жизнь я ничего не знаю. Мама всегда была одна. И как это бывает в нормальных семьях, когда все друг друга любят, я не знаю. Дед и бабушка, конечно, были образцовой парой, но это было не то. Я все хотел понять, как это идти с мамой и папой по улице, и чтобы папа обнимал маму за плечи. Я один раз такую семью здесь, на Арбате, встретил и стал все время об этом думать. И мальчишка с ними был как раз моего возраста, и они его вместе подкидывали – перебрасывали через лужи. А я всегда шел только с мамой или маминой подругой тетей Верой. Они, конечно, очень старались, чтобы я вырос нормальным, без комплексов, но у них все равно не получилось. И первый комплекс во мне – это моя неудачная женитьба.

Он грустно улыбнулся и спросил у Натальи:

– У тебя-то ведь семья полная была? Ты, наверное, в детстве была очень счастливым ребенком?

– Я-то? Да, это точно. Мне вообще-то часто попадало от мамы. Каким-то ее требованиям я не соответствовала: то ногами за столом болтала, то горбилась, то за столом как-то не так себя вела. А папа всегда за меня заступался. «Не приставай к ребенку, Маша, – говорил он, – она всему научится сама. А ногами пусть болтает, какая-никакая гимнастика». Я тогда на маму обижалась. Я вообще-то старалась соответствовать ее требованиям, старалась быть на нее похожей. А теперь думаю, что это как раз и было счастьем, понимаешь? Их нет, я одна. Я теперь не дочка. Правда, я приспособилась жить без них, но это какая-то неполноценная жизнь.

– Подожди, а как же братья, Полина, Егорова Мария Викторовна, наконец?

– Это – да. Машка, братья, Полина. Я бы без них не выжила. Но они – не мама и не папа. У меня нет плеча, к которому можно прижаться, понимаешь?

Она говорила это все тихим голосом, и Алексей понимал, что, если она заговорит громче, то сразу заплачет. Только бы не заплакала!

– У тебя есть я, – вдруг сказал он твердо, – вот плечо, вот сильные руки, вот я весь, если, конечно, тебе это нужно.

Она изумленно посмотрела на него.

– Я понимаю, что с дипломатом я ни в какое сравнение не иду, но вдруг тебе понадобится элементарная защита, – продолжил он скороговоркой.

– Алеша, спасибо тебе большое. Я любое хорошее отношение к себе ценю. Только давай выберемся из этой передряги. Я думаю, у нас все будет хорошо, но потом. Пока мне трудно о чем-то другом думать, только о том, как быстрее вырваться на свободу. Ничего, что я так пафосно?

– А я ни на что и не претендую, просто набиваюсь к тебе в помощники. Хотя, если честно, ты мне очень нравишься. Боюсь даже думать о том, что скоро ты уедешь к себе. Как я один буду?

Она засмеялась:

– Ты, главное, не женись снова от одиночества.

– А ты бы могла выйти за меня замуж? – неожиданно для себя спросил он.

– Запросто, – легко ответила она, – ты очень хорошо готовишь, а я люблю вкусно поесть.

– Я серьезно, – обиделся он.

– И я серьезно, – все таким же легкомысленным тоном ответила она. – И сотейник купим.

 

13 мая, среда

– Вадим, давай-ка все, что у нас есть на руководство холдинга.

Алексей развернул на столе большой лист бумаги со схемами и стрелками. До очной ставки оставалось еще около получаса, а гражданина Филиппова уже допросили, протокол оформили и отправили подождать до опознания в отстойнике. Можно было поработать.

Вадим выложил из портфеля отпечатанные листы. – Самый интересный персонаж – вот этот. Он ткнул пальцем в фотографию.

– Этакий барин, в то же время умный и расчетливый делец. Не знаю, есть ли за ним что: либо честен, либо очень осторожен. Не подкопаешься. Ни на одной сомнительной накладной нет его подписи. И как будто бы все дела мимо него проходили. Ни-че-го. Семья патриархальная. Жена никогда не работала, только дома. Трое детей. Старший сын живет в Канаде, там же получил образование. Женат, двое детей. Средний сын работает в Питере экскурсоводом, по образованию историк. Была какая-то темная история у этого историка, – скаламбурил Вадим и сам засмеялся.

Алексей шутку не поддержал. Вадим смутился:

– Извините, Алексей Николаевич. Так вот, насчет истории. Кажется, он был связан с наркотрафиком лет пять тому назад. Дело я в архиве запросил, а со следователем поговорил неофициально. Он мне рассказал, что тогда папаша этого сынка за большие деньги из дела вынул. Говорят, вылечил за границей, но держит возле себя, в России.

– Как же, возле себя? Где Москва и где Питер? А вдруг он сорвется?

– Так он же не наркоман был, а то ли торговал, то ли клиентов искал.

– А от чего тогда лечился?

– Да ни отчего. На зону папаша не хотел отпускать, вот ему болезнь и придумал.

– Лихо, а младший ребенок?

– А младший ребенок – вполне себе взрослая уже дочь, которая окончила университет, но на работу выходить не торопится, видимо, будет, как маменька, на хозяйстве. Пока не замужем.

Алексей просмотрел сцепленные листы. – Дальше.

– Так. Что же у нас дальше? – Вадим переложил листы из одной стопки в другую. – А дальше у нас Южный Иван Ефимович – юрист, говорят, талантливый, въедливый и очень профессиональный. Характеризуется женским персоналом как ходок. Живет с двумя женщинами: с одной открыто, с другой тайно. Та, с которой открыто, работает в секретариате у финансового директора. Видел, яркая женщина, крупная такая, южного типа. Ой, извините – Вадим поднял руки, – кажется, опять каламбур получился.

– А вторая?

– Насчет второй мало что известно. Кажется, там все серьезно, и даже есть ребенок. Хотя сведения недостоверные. То есть деньги ему нужны.

– А тебе не нужны? – спросил Алексей. – Мне очень нужны.

– Ну, я в глобальном смысле. Большие деньги нужны. Хотя трат у него никаких особенных не было. Квартира родительская, машина-трехлетка, гараж, дача – все от родителей. По ресторанам не ходит, баб домой продажных не водит.

– Для чего тогда живет? – ухмыльнулся Алексей. Теперь Вадим шутку пропустил и продолжил:

– Вот этот – финансовый директор. Я бы его прямо сейчас арестовал за мошенничество. Точно известно, что подписи на фальшивых накладных его. Правда, он попытался изобразить свою подпись так, будто ктото другой ее подделал. Но эксперты эту уловку раскусили на раз. Дружит он по работе с господином Алешиным, который возглавляет целый отдел по связям с зарубежными странами. Связей при этом никаких не наблюдается. То есть есть, конечно, закупки сырья, но они производятся централизованно государством, холдинг покупает все золото только у государства, по закону. Есть несколько отделов в крупных торговых центрах трех или пяти европейских столиц, но поставка ювелирки, сама продажа, валютный оборот составляют очень малую часть всей прибыли холдинга. Для чего держат этого юношу на высоком окладе, непонятно. С его обязанностями мог бы справиться любой другой менеджер. Кстати, должность эта появилась сравнительно недавно, года три тому назад, как раз тогда, когда вышеупомянутый юноша окончил МГИМО.

Алексей открыл свой блокнотик и записал: «Спросить у Ивана про Алешина. Не родственник ли?».

Вадим между тем продолжал:

– И очень странный персонаж. Взрослый мужик без женщины!

– Подожди, ты сейчас про кого?

– Да про Алешина я. Мельников Николай Петрович, который финансовый, ясен, как пень. Мошенник, каких поискать.

Алексей с удивлением взглянул на подчиненного. Впервые он слышал в его исполнении живую человеческую речь с эпитетами и личным отношением к подозреваемым. До сих пор он все доклады произносил строгим милицейским протокольным языком. Видимо, и его зацепило!

– Ладно, с ним пусть ОБЭП разбирается. Давай дальше про Алешина.

– Ну, я и говорю. Женщины рядом нет. Есть, правда, очень заботливая мамаша, проживает вместе с ним в одной квартире, хотя имеет свою жилплощадь. Сын, как и положено, единственный. А мужа, как следует из вышесказанного, никогда не было. Типичный маменькин сынок этот Алешин. Больше пока ничего.

Вадим подумал, а потом решительно заявил:

– Противный и неприятный тип, и руки у него потные. Убить он, конечно, никого не может, кишка тонка, но какую-нибудь мелкую подлянку соорудить, это запросто. Сплетничает, кстати, как старая бабка. Я с ним когда знакомился, столько гадостей про всех услышал, полушепотом, антр ну. Типа только мне по внезапно возникшей дружбе. Как его угораздило сюда устроиться, не понимаю.

– Погоди, ты что, со всеми поговорить успел? – удивился Алексей.

– Да нет, товарищ майор, только с теми, кто удостоил аудиенции. С тем же Мельниковым поговорить особенно не удалось, так, на бегу. С дамами тоже. Ну, Людмила Ивановна Макова для меня личные дела из работы вынимала, с ней разговор чисто деловой получился. Но понятно, что сотрудничает. А госпожа Сапожникова так высокомерно отшила, что и разговаривать с ней больше не хотелось. Хотя поговорить следует. Но это опять ОБЭП.

– А кто эта Сапожникова?

– Это? Это о-го-го! Главный бухгалтер.

– Погоди, что-то я не понял: есть финансовый директор и еще главный бухгалтер? Как на крупном производстве?

– Так это и есть крупное производство, все серьезно: отдел кадров, бухгалтерия, цеха. Завод.

– Смотри-ка, а я думал, что все ювелирное производство теперь только у частников.

– Я тоже так думал и был очень удивлен масштабами. Так что владелец этого холдинга – очень богатый человек.

Алексей это все, конечно, знал, потому что изучил материалы дела. Но никто из следователей не озаботился персональными характеристиками руководства холдинга. Просто версия убийства по профессиональным мотивам не рассматривалась. То есть велась и такая разработка, но быстро притухла под напором могучего интеллекта следователя Терехина, который прицепился к версии бытового убийства.

– Так, – подытожил Алексей, – мотивы убийства были у сотрудников, или все-таки мухи отдельно?

– Не думаю, чтобы кто-то из них убил, мошенничество – это да, а убийство, скорее всего, мимо холдинга.

– Погоди эту версию отметать. А конкуренты?

– А не было никаких конкурентов. Если говорить о Мусалимове, то он просто хотел для приумножения капитала прикупить себе еще и ювелирный заводик. Кстати, эту идею ему подсказал будущий тесть Юсуп Ильдарович Мирзоев.

Алексей опешил:

– А ты откуда знаешь?

– Вчера с ним встречался. – С кем?

– С Мусалимовым.

– Ты? С Мусалимовым?

– Я. С Мусалимовым. Кстати, очень приличный человек с европейским образованием. При мне общался по телефону с Америкой на английском языке.

– О чем говорили? Вадим покраснел:

– Кажется, о бизнесе что-то. Я не вслушивался.

– Учить язык надо, – подытожил Алексей. – Андестенд? И что он еще сказал?

– Сказал, что, когда убили супругов Горчаковых, он предлагал Терехину объединить усилия, но Терехин отказался.

– Слушай, а для чего Мусалимову помогать следствию? Может, это он убийство заказал, а потом для отвода глаз решил помочь найти убийцу?

– Похоже, нет. Ему было выгодно, чтобы ювелир Горчаков был жив, он надеялся его уговорить. Да, по большому счету, этот заводик был его капризом, он и без него неплохо устроился в этой жизни.

– Так, ладно. Оставь мне документы, а сам завтра собери всех фигурантов из холдинга здесь. Повестки вручи по всей форме, с курьерами, чтобы никто не уклонился. Очередность на твое усмотрение, интервал примерно 15-20 минут. И ОБЭП надо предупредить, чтобы их завтра тепленькими взяли. А сейчас пойду-ка я на опознание, очень хочется поприсутствовать.

Опознание проводил следователь Константин Петрович Михайлов. Велась видеозапись. По каждому персонажу было по трое подставных. Очень опасались какой-нибудь процессуальной неточности. В кабинете, где проходило опознание, присутствовало аж четыре адвоката.

Сначала пригласили Ивана Горчакова. Он внимательно посмотрел на стоящих у стены женщин и уверенно указал на Анну Корчак.

– Да, именно эта женщина летела со мной из Берлина и сидела в кресле справа. Она же ехала со мной в такси.

– Скажите, Иван Ильич, а раньше вы эту женщину нигде не встречали?

– Нет, не встречал.

– Он лжет, – громко сказала Анна, – мы встречались, причем не раз.

– Где, когда, при каких обстоятельствах? – спросил следователь.

– Мы были детьми, я гостила на даче у супругов Горчаковых.

– Вы помните эту женщину? – настойчиво спросил Ивана Михайлов.

– Решительно не помню, – твердо ответил Иван. – Где же ему помнить? – с горечью в голосе почти прокричала Анна Корчак, – он же у нас белая косточка, господин дипломат. И родители его были дворяне, а мы при них – дворовая челядь. Он уже маленьким так себя вел, как будто все вокруг быдло.

– Помолчите, подозреваемая, – прикрикнул на нее следователь, – вы не на базаре.

Алексей внимательно смотрел на Ивана. Тот покраснел, но держался прямо, смотрел на женщину с интересом, но без злобы. А вот интересно, сама она придумала эту комбинацию с отравлением или подсказал кто? Умная, наглая и злая – это первое впечатление. Может быть, конечно, это бравада. Бывает такой тип подозреваемых, которые, особенно на людях, пытаются показать дуракам-ментам, какие они смелые и как никого не боятся. В камере они сразу сникают, просятся на допросы, изводят начальство жалобами и просьбами. А после приговора подают одну за другой кассации, надеясь выпросить себе лишний годочек или месяц, или даже несколько дней свободы. Но сейчас она красовалась перед всеми присутствующими и оглядывалась: обратил ли кто внимание на ее смелость.

Следом за Иваном на опознание привели Африкантыча. Он заметно нервничал, суетился, доставал и засовывал в карман носовой платок, переступал с ноги на ногу. Сразу опознал Анну Корчак как женщину, которая приходила к нему на день рождения вместе с Михаилом Коваленко.

Анна посмотрела на него с таким презрением, что он сделал шаг назад и встал рядом с конвойным, как бы под его защиту.

– Мне можно идти? – спросил он у Константина Петровича.

Михайлов вопросительно взглянул на Алексея, тот кивнул.

– Да, можете, только из города никуда не уезжайте, – сказал следователь, подписывая пропуск.

Алексей выглянул в коридор. Первое, что он увидел, быстро удаляющаяся спина гражданина Филиппова, а вот второе… На стуле рядом с дверью, как-то боком, сидела Лидия Машкова и провожала взглядом удаляющуюся фигуру. Во взгляде был неподдельный ужас.

– Что вас так напугало, Лидия Ильинична? – поотечески заботливо спросил Алексей и даже пристроился на соседний стул.

Она сразу как-то обмякла:

– С чего вы взяли, что «напугало»? Ничего не напугало. Я вообще ничего не боюсь.

Ох, как это было знакомо!

– Ну хорошо, не боитесь, и правильно. Правда, у нас уже четыре трупа по этому делу, из них двое свидетелей. Но вам бояться нечего. Вы ничего не видели и никого не знаете.

Алексей быстро встал со своего места и вернулся в кабинет. Интересно, встретилась она с Иваном или нет. Он набрал его номер.

– Нет, я ее не видел, – сказал Иван, – а что, ее тоже пригласили? Интересно было бы ей в глаза посмотреть.

Анну Корчак опознал и «телефонист» Вениамин по кличке Веник, который тут же рассказал, как она наняла его вырубить Ивана Горчакова. Для чего ей было это надо, он не знал.

Анна начала волноваться. Пока не привели в наручниках Веника, она сохраняла полное спокойствие, а теперь, слушая, как уверенно он дает показания против нее, сникла.

А Лидия Машкова ее не опознала

– Правда, правда, никого из этих женщин никогда не видела, – как первоклассница у доски бормотала она. Снова вглядывалась и снова повторяла эту фразу.

– Все, вы можете идти, – поставил точку в ее мытарствах следователь.

Алексей поймал ее взгляд и вопросительно поднял брови. Она быстро отвернулась и почти выбежала из кабинета.

Вызвали конвойных, подписали документы. Отпустили понятых, адвокаты тоже раскланялись.

– Чем ты так ее напугал? – удивленно спросил Константин Петрович.

– Я-то ничем, а вот гражданин Филиппов точно чем-то напугал. Такой ужас был в глазах, как будто мертвеца увидела. Вот бы разговорить барышню, только боюсь, не получится. На завтра она, кстати, вызвана для допроса. Ты уж, Константин Петрович, не подкачай.

– Ты кого для нее намечаешь для очной ставки?

– Я? Да никого. По фотографии она никого не опознала. А Махов – фигура гипотетическая. Пропал, как в воду канул. Я думаю, конечно, что это он, больше некому.

И Алексей положил перед следователем фотографию, которую откуда-то достал, как фокусник.

– Ух ты, – удивился Константин Петрович, – как киноактер прямо. Где их, таких красивых, делают?

Он помялся, переставил какие-то предметы на столе, вдохнул, выдохнул и сказал:

– Мне бы еще Наталью Сергеевну Голицыну допросить.

Алексей перестал дышать.

– Ты чего так испугался-то? – засуетился Константин Петрович. – Как свидетеля, только как свидетеля.

– Чего свидетеля? Она все, что видела и знала, давным-давно рассказала.

– А для чего с ней Фомин покойный встретиться хотел? А? Ты где ее прячешь? Я ей уже две повестки послал. Охрана в подъезде говорит, мол, с тобой уехала в ночную тьму. Где она? На работе тоже нет, врач в поликлинике глаза прячет, больничный, видишь ли, у нее. А что за заболевание, не говорит. В общем, понятно, что ты ее скрываешь. Давай, привези ее хотя бы в опорный пункт. Мне вот так с ней поговорить надо.

И Константин Петрович, выразительно проведя ребром ладони по своему горлу, решительным жестом закрыл папку с протоколами допросов, как припечатал.

Так, ситуация осложняется. Конечно, по большому счету он поступает непрофессионально. Где это видано, чтобы фигурант по делу скрывался в квартире оперативника? Это только в кино такое возможно. А тут не кино, а самый что ни на есть детективный детектив. И убийства самые настоящие, и заказчик, кажется, найден. Только исполнитель пока на свободе. И от этого мурашки по коже. Страшно не за себя, а за нее, за Наталью.

Иван вернулся домой и достал дневник Анны Дмитриевны. Хотелось что-нибудь найти о родственниках. Эту самую Анну Корчак он не помнил. Ничего не шевельнулось в душе. Никаких родственных чувств. Почему его никогда не знакомили с дальними родственниками? Он знал только Петра Ивановича и Анну Дмитриевну. Дед не в счет. Но даже бабушку он знал очень плохо. О ней никто никогда не рассказывал. Семью дяди Глеба он, получается, вообще не знал. Оказывается, у Алисы Семеновны, жены дяди Глеба, есть взрослая племянница. И, может быть, есть еще какие-нибудь родственники. Да есть же еще сестра Анны Дмитриевны. Может быть, она нуждается? Взять и поехать к ней! Но сначала дневник. Почерк у Анны Дмитриевны был четкий, учительский. Каждое слово было понятно. Все запятые на месте. Красная строка соблюдалась четко, прямая речь выделена кавычками. Иван поймал себя на мысли, что ему приятно держать в руках эту тетрадку и читать. Глядя на даты в дневнике, он пытался вспомнить, что он делал в это время. Нет, не было никаких ассоциаций. Хотя вот этот день он тоже помнил хорошо. Это был его день рождения, 6 лет. Анна Дмитриевна исписала об этом событии два листа мелким убористым почерком. Мама в тот день была необыкновенно хороша. Иван помнил, что ему все время хотелось до нее дотронуться, вдохнуть запах ее духов. И она тоже все время прижимала его к себе, целовала, гладила по волосам, держала за руку. Накануне она прилетела с гастролей из Чехословакии и привезла целый чемодан подарков. Конечно, в основном содержимое чемодана предназначалось ему, но был томик Ахматовой для деда, необыкновенно мягкие туфли для отца и белая блузка для Анны Дмитриевны. Этой кофточке было посвящено много эпитетов. И, конечно, отдана дань маминому вкусу. Надо же, он помнил и эту блузку, и тетю Аню с блестящими от счастья глазами. Они с дядей Петей тогда только что поженились, и молодая жена еще стеснялась новых родственников и никак не ожидала подарка от мамы. Боже, какое это было счастливое время! Через месяц был день рождения у мамы, и дядя Петя подарил ей серебряную диадему с драгоценными камнями. Он потом дарил только золото и платину, но мама больше всего ценила тот его дар. Петр Иванович тогда не был богат, скорее, беден, но нашел возможность отблагодарить родственницу за внимание к его молодой жене.

Тетя Аня очень привязалась к племяннику. Мама часто была на гастролях, репетициях. Почти каждый вечер она была занята в спектаклях. И тихая тетя Аня встречала Ванечку из школы, учила с ним уроки, водила его в кружки и спортивные секции. Лет в одиннадцать он вдруг увлекся плаванием. Тетя Аня специально ездила по бассейнам Москвы, чтобы найти подходящего тренера, безопасный маршрут от дома, хорошее качество очистки воды. Три года она возила его в Измайлово на тренировки, развлекала разговорами в дороге, проверяла, хорошо ли он вымылся в душе. С ней было весело и интересно. Она много знала обо всем и была интересным собеседником. С дедом было тоже интересно, но он, даже с внуком, оставался профессором. А тетя Аня была своя, простая. С ней можно было спорить, нести всякий бред вроде изобретения вечного двигателя или просто молчать и слушать, как шуршат листья в Измайловском парке. В выходные Иван был всегда дома, потому что это были дни, когда дома были родители. Он был счастлив, старался все время попадаться им на глаза, подлезал под руки, чтобы его приласкали. Лет с двенадцати он стал сдержаннее, но никогда не уклонялся ни от ласк, ни от поцелуев.

Он продолжал читать дневник, когда вдруг почувствовал, что больше не хочет быть один. Это была почти физическая боль от ощущения одиночества. Он должен был сейчас же, сию минуту кому-нибудь позвонить. Кому? Алексею он, должно быть, надоел. У Василия лекция, он еще утром предупредил об этом. Ландыш? Хм. Некому звонить, даже в холдинг незачем. Скорее бы на работу, в чинную обстановку посольства, в закостенелый этикет и регламентированные отношения. Он устал от Москвы. Устал от воспоминаний. Он хочет уехать. Глупости, уезжать пока нельзя. Надо найти себе занятие. Он рассеянно перебирал страницы дневника и вдруг наткнулся на номер телефона. Как следовало из записи, это был новый номер сотового Елены Дмитриевны, сестры тети Ани. А что если позвонить ей? Она, помнится, была больна. Он никогда не интересовался, чем. И никто никогда при нем не говорил, что с ней, какая нужна помощь. Все как-то делалось само собой, без него. Один раз мама обмолвилась, что ездила с Анечкой к ее сестре. И все. Никто не стал спрашивать, что там и как. Съездила – и хорошо. Как же так? Почему он ничего не узнал о сестре близкого человека? Ведь тетю Аню он считал очень близкой родственницей. Видимо, ему придется еще очень многому учиться у жизни. Так все-таки позвонить или нет? Он решительно набрал номер.

Алексей никак не мог придумать, как бы ему половчее привезти Наталью на допрос. Почему-то он очень опасался этого допроса. О чем еще можно спросить у Натальи? Ведь все есть в материалах дела. И как он ее повезет? Когда и куда? Сразу будет ясно, что она тесно с ним связана. Отстранят еще от дела. Запросто могут, не разобравшись. Выход нашелся, когда он уже отчаялся что-нибудь придумать. Паркуя машину перед домом, он увидел тетю Сашу, входящую в подъезд с пакетом и типично старушечьей сумкой в руках. Он догнал ее и расцеловал:

– Тетя Сашенька, я вас люблю!

– Это ты не меня любишь, это ты во весь мир влюблен, знаю я такое чувство. Заходи, расскажешь, чем могу помочь.

Вечером из подъезда, чуть прихрамывая, опираясь на локоть Алексея, вышла Александра Ивановна и сразу села в машину, которую он подогнал к самому подъезду. Алексей усадил женщину на заднее сидение и, не теряя времени, быстро выехал из двора. Таким же манером они высадились у подъезда Анатолия Дмитриевича, который уже ждал их, нетерпеливо прохаживаясь во дворе. Пожилую женщину быстро провели в квартиру. Там она сняла старомодное пальтишко и клетчатый платок, и взору изумленной Машки предстала Наталья в плохонькой одежонке и сапогах «прощай, молодость». А через полчаса к этому же подъезду лихо подрулил, сверкая металлическими заклепками и блестя лаковой кожей, байкер в шлеме, который он почему-то не стал снимать, а также быстро прошел в квартиру банкира Голицына.

Наталья, вся зацелованная Машкой, пила чай, сидя на диване в огромной гостиной. Машка, то отстраняясь, то обнимая подругу, никак не могла на нее наглядеться. Анатолий расхаживал из угла в угол с тростью, смешно размахивая руками и как-то очень по-бабьи причитая:

– И за что тебе это? Нужен был тебе этот ключ проклятый. Жила бы сейчас как человек, на работу бы ходила. Полина уже соскучилась, все о тебе спрашивает. Долго это будет еще продолжаться? – вдруг грозно спросил он у Алексея.

В это время в прихожей раздался звонок. Алексей почти бегом отправился открывать и через минуту привел в гостиную странного байкера в шлеме. Тот неторопливо снял шлем, пригладил волосы и достал из-за пазухи тонкую папку с тесемками.

– Ну, где нам можно поговорить без свидетелей? – добродушно спросил он.

– Ты, Константин Петрович, выбирай сам, – ответил Алексей. – Я тут, конечно, не хозяин, но, думаю, можно в кабинете. Можно, Анатолий Дмитриевич?

– Да, проходите. Прослушки нигде нет, сегодня, как знал, ребятки проверяли. Окна закрыты. Так что разговаривайте, сколько душе угодно.

Письменный стол зеленого сукна был обширен, как ячменное поле в средней полосе России. Наталья уселась в кресло, которое Алексей предусмотрительно подвинул к столу. Сам Константин Петрович расположился на месте хозяина.

– Паспорт есть у вас, Наталья Сергеевна? – спросил он тихонько.

– Конечно.

Она суетливо полезла в какой-то карман под темненькой кофтой, достала паспорт и протянула его следователю. Он, не торопясь, переписал данные, несколько раз взглянул на часы, сверяя время с висящими на стене ходиками, потом уселся поудобнее и сказал:

– Слушаю.

Наталья растерялась. Что говорить? Она уже, кажется, все рассказала Алексею, а до этого злому следователю Терехину.

– Спрашивайте, Константин Петрович. Он довольно ухмыльнулся:

– Спасибо, Наталья Сергеевна, что запомнили мое имя и отчество. Это приятно. А спрошу я вас вот о чем. Вот вы, наверное, много размышляли об этом убийстве. Как вы думаете, кто мог это сделать?

Наталья растерялась еще больше и пожала плечами:

– Я не знаю.

– Понятно. Тогда расскажите, что это были за люди, кто мог знать об их привычке пить бальзам перед обедом, кто вообще был вхож в их квартиру.

Наталья задумалась. Кто к ним ходил? Никто, если не считать Настю и Михаила Коваленко, которого Настя приглашала то кран починить, то окно открыть. Это она сама видела. А кто еще?

– Домработница точно знала, они всегда бальзам на стол ставили, охранник заходил пару раз, заказчика однажды видела, когда он пришел за гарнитуром. Все.

– А какие они были люди? Осторожные, может быть, болтливые, несдержанные? Какие отношения у них были?

Наталья чуть не задохнулась от возмущения.

– Самые лучшие люди на земле они были, вот что я вам скажу. И никакие не болтливые, а интеллигентные, тактичные и порядочные. Любили друг друга и никогда не ссорились. И мне, человеку постороннему, помогали с дочкой и просто по-соседски. И я их очень любила. Я до сих пор иногда прохожу мимо их двери и хочу позвонить в звонок. Я всегда так делала, когда приходила домой. Это была почти семья.

– Но вы же работали и не могли знать, кто к ним приходит в ваше отсутствие?

– Это да, не могла. Но Анна Дмитриевна мне почти обо всем рассказывала.

– А накануне убийства? Откуда появилась эта бутылка с отравленным бальзамом?

– Этого я не знаю. Анна Дмитриевна звонила мне в день убийства насчет лекарства. Я рассказывала об этом Алексею, то есть майору Пронину. Но я закрутилась на работе, а утром в подъезде узнала, что их убили.

– А насчет домработницы что можете сказать?

– Да я ее особо и не знала. Она обычно приходила утром, я в это время дочку в садик отводила, уходила на работу. А когда не работала, домашними делами занималась, по магазинам ходила. Времени у меня совсем нет, я еще кандидатскую диссертацию пишу.

– Но все-таки, что она за человек, эта Настя?

– Если честно, она мне не нравилась. Почему, не могу сказать. Просто не нравилась, и все. Она мне ничего плохого не сделала, и все-таки не нравилась. Но Анна Дмитриевна была ей довольна. Даже хотела оплатить первый год учебы, если она на бюджет не поступит.

– А в какой институт она собиралась поступать?

– Что-то я не знаю, по-моему, в химикотехнологический. Впрочем, вам надо у нее спросить.

– Да это мы, конечно, спросим.

Константин Петрович раскинул на столе веером несколько фотографий.

– Посмотрите внимательно, может быть, вы видели этих людей раньше.

Наталья встала и облокотилась о столешницу. Так ей лучше думалось. Через некоторое время она отложила несколько снимков и начала говорить.

– Вот это Лида Машкова. Она какая-то школьная, что ли, подруга племянника Петра Ивановича. Анна Дмитриевна мне про нее рассказала незадолго до смерти. Лида принесла лекарство по поручению Ивана Горчакова. Лекарство. Точно, лекарство, только я не знаю, какое.

– Откуда это вам известно? – с интересом спросил следователь.

– Я привела Полину из детского сада, мы вошли в подъезд, а охрана как раз разговаривала с квартирой Горчаковых. И охранник четко назвал имя и фамилию. Мы вместе в лифте доехали. Я подождала, когда Анна Дмитриевна дверь откроет, поздоровалась и мы с Полиной пошли к себе.

– Как вам показалось, они были знакомы?

– Думаю, нет, потому что Анна Дмитриевна разговаривала с ней очень церемонно.

– Это как?

– Ну, она пригласила ее войти и сказала: «Пожалуйста, милочка, войдите в квартиру». Она, когда волновалась, слова переставляла. Вместо «пойдемте гулять» могла сказать «пожалуйста, гулять пойдемте». Такая милая особенность у нее была. Я удивилась, что она незнакомого человека в дом приглашает, тем более что видела, что Петр Иванович уехал с водителем, и под каким-то предлогом позвонила в дверь. Она, эта Лида, уже в прихожей курточку надевала. Анна Дмитриевна ее и представила, сказала: «Наташенька, познакомься, это Лидия, школьная подружка Ивана». Она сразу ушла.

– А что у нее было в руках, кроме лекарства? Вообще, лекарство как выглядело?

– Как? Не помню. Кажется, в руках у нее был пакет. Точно, пакет целлофановый с рисунком. Рисунок был какой-то примитивный, женщина с обнаженным пупком в джинсах и топе. Я еще подумала, что холодно ей, должно быть. Это я в лифте заметила. А выходила она без пакета.

– Точно был пакет? – Точно.

– Что это было за лекарство такое, что поместилось в большой пакет? Большой пакет, правильно я понял?

– Да, большой, стандартный.

– Может быть, еще что-нибудь заметили? В пакете, я имею в виду. Бутылка со спиртным? Коробка? Книга?

– Нет, только пакет, а что в нем было, не знаю. – Вспомните, тяжелый он был?

Наталья снова села в кресло и закрыла лицо руками, пытаясь сосредоточиться.

– Нет, не помню, – наконец сказала она. – Кстати, эта Лидия была на похоронах, приезжала вместе с Иваном, а после погребения поила всех водкой на кладбище. Ну, это обычай такой. А потом еще на поминках была в квартире покойных. Я только сейчас сообразила, что это именно она была. На похоронах я ее не узнала, только подумала, что выглядит она по сравнению с господином дипломатом нарочито вульгарно.

– Так, с этим ясно. Еще кого-то узнали?

– Вот эта женщина приезжала на дачу к Петру Ивановичу и просила у него денег на лечение мужа. Но Петр Иванович отказал. Он сказал, что навел справки, и ее муж жив и здоров, в лечении не нуждается, кроме того, они давно в разводе. Она умоляла, рыдала, даже пыталась встать на колени, но он не позволил. Анна Дмитриевна сразу, как только эта женщина заплакала, ушла в дом. Мне потом объяснили, что это дальняя родственница. Как ее зовут, я не спросила. Да, еще вспомнила. Петр Иванович написал на клочке бумаги записку и попросил меня отнести ее Анне Дмитриевне в дом. Я так обрадовалась, что могу уйти, что очень быстро сиганула оттуда, а то мне жутко неловко было. И женщину то ли жаль, то ли противно. Она переигрывала: и рыдала слишком демонстративно, и на колени вставать не собиралась, только движение обозначила.

– Что было в записке?

Наталья так возмутилась, что даже покраснела.

– Я чужих записок не читаю, – тихо, но твердо ответила она.

– И все-таки, как Анна Дмитриевна реагировала на записку?

– Никак, прочитала и сунула в какую-то вазу. – Что дальше было?

– Ничего. Петр Иванович пришел в дом минут через двадцать и сказал: «Она больше не придет, Анюта». И все.

– Больше вы ее не видели? – Нет.

– Когда это было?

– Когда. Это было дня за четыре до их смерти. Была такая хорошая погода – бабье лето. Полину увезли на дачу к Толе еще в пятницу. Я в субботу дежурила. В воскресенье утром пришла домой, а Петр Иванович меня караулит. Вот они меня к себе на дачу и забрали. Вернулись мы часов в семь вечера, а Полину только около девяти привезли. Я ее на другой день еле в садик разбудила.

– Так, по числам мы уточним. Протокол потом подпишем, ладно?

– Как скажете.

– Еще кого-то знаете?

– Вот этого молодого человека, кажется, видела в квартире Ивана Ильича. Да, я забыла сказать, что Лида в отсутствие Ивана жила в его квартире. Однажды Анна Дмитриевна постучала ко мне уже поздненько вечером и попросила съездить на квартиру Ивана Ильича. Ему понадобился какой-то документ, что ли, я не знаю. Он позвонил и попросил сделать ксерокопию и выслать факсом. Может быть, что-то не так, я в детали не вдавалась. Полина уже спала. Я быстро собралась, и мы поехали. Ночью езда всегда быстрая. Короче, когда мы приехали, было, наверное, часов одиннадцать или полдвенадцатого. Анна Дмитриевна хотела подняться одна, но я ее не пустила. Мы вместе поднялись, она позвонила. Дверь открыл этот человек. Она очень удивилась, он, по-моему, тоже. Она его назвала как-то по имени. Не помню. Он стушевался, что-то забормотал и закрыл дверь в комнату. Я так поняла, что Лидия принимает ванну. Короче, Анна Дмитриевна зашла в кабинет, который открыла своим ключом, взяла документ, и мы ушли. Я в это время ждала ее в прихожей.

– А этот человек?

– А он нервничал: ногти грыз, за лицо хватался, а потом, когда Анна Дмитриевна вышла из кабинета, стал ее просить маме ничего не говорить. Я тогда удивилась: вроде взрослый человек, а маму боится.

– А Лидию вы видели?

– Я – нет, а Анна Дмитриевна, наверное, видела. Она задержалась, что-то выговаривала этому парню.

– Она что-то вам потом объяснила?

– Нет, только сказала что-то вроде: пусти козла в огород.

– Когда это было?

– Ну, это, наверное, в самом начале осени было. Сейчас, постараюсь вспомнить. Так. Я была с дежурства, потом у меня еще было два дня выходных. Почему так много? Вспомнила. Я менялась с нашим доктором, у него был день рождения в эти дни, и он собирался напиться вдрызг. Поэтому я за него отдежурила через сутки подряд трое суток, а потом он пахал. День рождения у него третьего сентября, стало быть, это было пятого.

– Странный у вас способ запоминания чисел, – удивился Константин Петрович.

– Да я так привыкла. У меня в самом начале работы все дни недели перепутывались. День, когда было дежурство, у меня всегда был понедельником, а выходные – суббота и воскресенье. Вот так-то. Поэтому я дни недели не запоминаю, только числа.

– Спасибо, Наталья Сергеевна. Вы сами не знаете, как много сегодня рассказали.

– Я давно бы все это рассказала, только не спрашивал никто.

– А Алексей вам фоторобот не показывал? – Фоторобот? Точно, был же фоторобот.

Наталья снова взяла в руки фотографию Анны Корчак и с удивлением спросила:

– Как же я ее сразу не узнала? Если бы сегодня мне этот фоторобот показали, я бы узнала, конечно. Конечно, узнала бы. Как же так?

– Не расстраивайтесь, Наталья Сергеевна. Память человека – это сложный механизм. Вы врач, не мне вам объяснять, что для того, чтобы вспомнить что-то, надо создать соответствующую обстановку. Там, где вы сейчас живете, обстановка для вас непривычная, вы, наверное, беспокоитесь о дочери, вынужденно не работаете. Так что все объяснимо.

– Спасибо, успокоили. А то я думала, что память теряю.

Она помялась и спросила:

– А долго мне еще на конспиративной квартире жить?

– Думаю, в ближайшие дни все закончится.

Наталья повеселела, улыбнулась и каким-то очень женственным движением поправила прическу. Константин Петрович крякнул, собрал свои бумаги и открыл дверь кабинета. В него сразу же вошли Алексей, Маша и Анатолий.

«Караулили за дверью, что ли?» – подумал следователь.

Похоже, караулили, потому что сразу подошли к Наталье, как будто не видели ее несколько лет.

По довольному виду следователя Алексей понял, что все хорошо. Наверное, Наталья рассказала что-то важное, и это поможет изобличить убийцу. Мужчины обменялись взглядами. Константин Петрович еле заметно кивнул. Теперь надо принять правильное решение. Можно оставить Наталью здесь. В квартире ее брата безопасно и чего уж, более комфортно. Ей в такой обстановке жить привычнее. К тому же и подруга ее тут. С другой стороны, а вдруг? Еще не до конца все ясно, не до конца. Не верит он, что Анна Корчак действовала в одиночку. Откуда «жучки» в квартире Ивана? Кто надоумил Лидию Машкову отравить вино в той же квартире? Кто убил участкового? И кто отравил охранника? Ей одной это не под силу, просто физически невозможно. Потом, способы убийства разные. Супругов Горчаковых и Михаила Коваленко, может быть, она. А куда деть пистолетный выстрел в участкового Фомина? Да и Михаила Коваленко тоже не она, как же он забыл? У нее алиби тверже некуда: ее таксист повез от дома Ивана, а через некоторое время Коваленко уже отравили. Или она вернулась? Надо найти частника, с которым они ехали из аэропорта и спросить, где он ее высадил. Все-таки как быть с Натальей? Прямо сейчас точка невозврата. Или она остается у брата, или едет с ним.

Наталья что-то быстро говорила подруге, держа ее за руку. Та смотрела на нее одновременно удивленно и озабоченно. Потом они быстро обнялись, и Наталья стали оглядываться.

– А где одежонка-то моя? – спросила она громко. – А ты куда собралась? – удивился Анатолий.

– Мы поедем, Толечка, – мягко ответила Наталья и взяла брата за руку.

Тот обнял ее, и они так постояли некоторое время. Потом Наталья решительно отстранилась и строго посмотрела на Алексея:

– Почему ты мне никогда фотографии не показывал, которые сегодня следователь показал? Вы бы уже всех поймали.

Алексей засмеялся.

– Они только недавно у нас появились. Но я тебе прямо скажу: не показывал бы, потому что это не моя прерогатива, а следователя. Я же опер, мое дело преступников ловить, а не свидетелей допрашивать. Андестенд?

– Ладно, поедем, – успокоилась Наталья.

Он помог ей нарядиться, пониже надвинул на лоб платок, взял под руку, и они пошли.

В квартиру Алексея они попали после полуночи. Наталья сразу скрылась в своей комнате – в чужой одежде ей было некомфортно.

Алексей мигом переоделся и вышел на кухню. Выйдет она из комнаты или сразу спать ляжет? Вдруг не выйдет? Он не стал ее спрашивать при родственниках о беседе со следователем, а очень хотелось узнать подробности. И во время поездки тоже не решился заговорить. Они вообще ехали молча. Ему даже показалось, что Наталья дремала.

Она возникла на пороге кухни как-то внезапно и спросила виновато:

– Можно я займу ванну?

Он поперхнулся куском баранки, которую начал жевать от нечего делать, закашлялся и стал усиленно кивать головой – можно, что тут спрашивать? Она засмеялась, подошла к нему и стала колотить открытой ладонью между лопаток. Кашель постепенно прошел, и она осторожно погладила его спину. Он замер и закрыл глаза. А когда открыл, ее рядом не было. В ванной уютно лилась вода.

Она вышла посвежевшая, розовая, в теплом халате и тапочках. Откуда взялась эта одежда, он не знал. Она перехватила его недоуменный взгляд и сказала:

– Это Машка расстаралась, пока меня допрашивали.

– А я ничего не заметил.

– Ты так нервничал, что, если бы следом за мной слона в твою машину посадили, тоже бы «ничего не заметил», – смешно скопировала она его интонацию.

– Да я и не нервничал вовсе.

– А кто все время правым плечом дергал? – Я дергал?

– Еще как дергал! Я это еще полгода назад заметила: ты, когда нервничаешь, плечом дергаешь. Чем больше обеспокоен, тем больше дергаешь.

– Я иногда себя контролирую, стараюсь ничем не дергать, а иногда не получается.

– Твои подчиненные эту твою особенность, наверное, хорошо изучили.

– Думаю, да. Они у меня замечательные. – Прямо все-все замечательные?

– В моем отделе все-все. А у тебя на работе люди хорошие?

– У меня разные. Есть очень хорошие, а есть не очень. Но все добросовестные, это точно. И никто никого не подсиживает.

– Я думал, только в полиции «подсиживают».

– Везде, наверное, есть амбициозные люди, которые хотят занять кресло поуютнее, иметь зарплату побольше, должность попрестижнее. Правда, у нас в отделении заведующий настолько на своем месте, что никто на его место не претендует. Когда он в отпуск уходит, за него остается старший ординатор и ждет не дождется, когда этот отпуск закончится. Кажется, ничего особенного: люди работают, как работали, все отлажено, но возникает сразу столько проблем, о которых он вне этих обязанностей даже не догадывается. Так что ему хочется поскорее вернуться на свою должность и работать рядовым врачом. Он потом несколько недель отходит. А у нас три кандидата наук работают, между прочим. Машка защитилась в начале этого года, скоро должно подтверждение прийти, у меня работа на выходе. А заведующий у нас с докторской степенью, очень умный, – заявила она безапелляционно.

Алексею стало почему-то смешно: Наталья в домашнем халатике с кружкой в одной руке и куском баранки в другой говорила как на собрании, даже размахивала руками. Видимо, эта тема ее как-то задевала.

– Ты чего так взвилась-то? – удивился он.

– Да нет, ничего, – улыбнулась она, – просто давно на людях не была, захотелось поговорить.

– Я бы с тобой постоянно разговаривал. Или молчал. Только я на работе все время.

– А знаешь, я иногда прихожу домой после дежурства и молчу от души. Наговоришься на работе, и хочется тишины. Правда-правда, я даже форточку закрываю, чтобы тихо было. Потом Полина из садика приходит, вся тишина кончается.

– Слушай, а чем вы с ней занимаетесь, когда ты дома?

– Играем, книжки читаем, мультики смотрим. Если у меня неотложные дела, она сама играет или рисует. На английский ее няня водит и на танцы тоже.

Алексей обалдело уставился на Наталью. – На какие танцы?

Она посмотрела на него и засмеялась:

– В танцевальный кружок.

– Ох, – выдохнул он, – а я подумал, на дискотеку. – А ведь и правда, раньше это называлось «пойти на танцы». Ты, кстати, где танцевать научился? А то я спросить не успела после ресторана, так все быстро закрутилось с этим переездом.

– Я занимался во дворце пионеров, в кружке латиноамериканских танцев. Меня туда мама отвела, когда мне было лет шесть, наверное. После ее смерти я еще год ходил, а потом вынужден был прекратить – некому стало шить костюмы. Да и партнерша моя выросла, стала выше меня. Я только года через два ее догнал.

– А ты где занималась?

– И я во дворце пионеров. Правда, костюмы для выступлений нам шили там же, во дворце. Мы очень важно на примерки ходили. У меня партнер был, ему мама сама шила, а мне – как всем. Правда, костюмы очень хорошие были. А обувь сами покупали.

Кажется, ничего особенного сказано не было, но оба почувствовали, что эти простые детские воспоминания их странным образом сблизили. Наталья прочно утвердилась на табурете, на краешек которого присела, чтобы удобнее было пить чай, а Алексей уселся верхом на стул и облокотился на спинку.

– Расскажи, какая ты была в школе, – попросил он. Она пожала плечами:

– Да, знаешь, ничего особенного. Я была обычной. Училась хорошо, школу закончила с медалью, но выдающегося ничего не было. Вот у нас Танька Никитина была – это да! Красавица-раскрасавица, ноги от зубов, глаза как блюдца, грудь такая, что можно было стакан с чаем ставить. Мальчишки все у ее ног лежали. Я ей страшно завидовала, даже одно время пыталась подражать.

– Ты завидовала?

Алексей искренне удивился. Ему даже в голову не могло прийти, что кто-то на свете может быть лучше Натальи.

Наталья посмотрела на него и смутилась:

– Я понимаю, это глупо – завидовать чьей-то красоте, но так уж получилось.

– А парень у тебя был? – Нет, не было.

– Да не может такого быть, – возмутился Алексей, – куда они все смотрели?

– На Таньку Никитину и смотрели. А я тихо завидовала.

– И где сейчас эта Танька?

– По-моему, в Москве. Вышла замуж за взрослого дяденьку и уехала сразу после выпускного бала. Один мальчишка у нас чуть с катушек не слетел, так ее любил.

– Ты ее здесь не встречала?

– Нет, видимо, разные тусовки.

– Да, если у людей разные интересы, им в Москве не повстречаться. А ты вообще чем занимаешься в свободное время?

– Если честно, у меня его нет, в смысле, времени. Полина, работа, дом, книги читаю. Диссертацию по ночам пишу. Очень люблю готовить. Когда была жива Ольга, я любила бывать в Большом театре. Теперь не бываю. Дорого, да и билетов не достать. А еще мы с Машкой любим шляться по книжным выставкам. Вот уж пир для ума. Ну, и братья у меня, дача. Раньше вот Петр Иванович и Анна Дмитриевна были, с ними время проводила. А ты чем занимаешься в свободное время?

Алексей задумался. Последнее его «свободное время» закончилось очень нехорошо перед самыми майскими праздниками, а больше он и не помнил.

– Я сплю.

– Хорошее занятие. Кстати, а не пора ли спать? Мнето все равно, я могу днем отоспаться, а тебе завтра на службу. Так что давай завершать наши посиделки.

Она решительно сползла с табурета, вымыла кружку, из которой пила чай, и выключила свет. Алексей посидел бы еще, но подчинился. Так и не спросил, о чем она рассказала следователю. Впрочем, может быть, и к лучшему. Завтра спросит у самого Константина Петровича.

 

14 мая, четверг

Иван договорился встретиться с Еленой Дмитриевной в 10 часов утра у нее дома.

– Не рано? – заботливо спросила она.

Голос по телефону звучал очень молодо и на удивление сильно. Это как-то не вязалось с образом больного человека.

– Нет, не рано, – ответил Иван. – Может быть, что-нибудь привезти? – после нерешительной паузы поинтересовался он.

Елена Дмитриевна засмеялась:

– Все, что надо, у меня есть, просто приезжайте, познакомимся.

А оказалось все-таки рано. Он никак не мог придумать, с чем явиться в дом к пожилой женщине. Понятно, что цветы будут точно уместны. Конфеты? Коньяк? Шампанское? Торт? Да, наверное, хороший торт. А вдруг у нее диабет, а он с тортом? Почему не спросил вчера? А как? Вот так, прямо в лоб, спросить: «Нет ли у вас диабета?» Глупо. Цветы он купил – роскошный букет роз нежного цвета, который и не определишь с первого раза. Кажется, розовые, а поменяешь угол зрения, и вот уже палевые, а под лучами солнца – вовсе с желтым оттенком. Подумал и купил нарядную коробку конфет. Если не попадет с подарком, отправит водителя за чем-нибудь другим.

Дом оказался со шлагбаумом, но без консьержа. Лифт вместительный, лестничные клетки просторные. Пахло сдобой и духами, видимо, только что спустилась хорошо одетая женщина. Что она была хорошо одета, Иван не сомневался. Аромат духов был стойким и дорогим. Уж в этом он разбирался очень хорошо. Дверь открылась сразу, как только он вышел из лифта. В глубине коридора в инвалидном кресле сидела женщина и улыбалась, разглядывая Ивана. Иван растерялся. Почему-то о том, что Елена Дмитриевна инвалид, он не подумал.

– Проходите, Иван Ильич, – пригласила она, – я вас жду.

Он зашел, снял плащ и в сомнениях – разуваться или нет – остановился перед зеркалом.

– Пойдемте в гостиную, не снимайте обувь, – предварила его вопрос женщина.

Только теперь он нагнулся и поцеловал ее руку, передал цветы и тут же забрал их обратно.

– Где ваза? – спросил он.

– Ах, ваза? Ваза на кухне, на шкафчике. Пойдемте, я покажу.

И она поехала впереди, показывая дорогу. Иван пытался взять себя в руки. Пока ничего неловкого он не сделал. Но ему было не по себе. Он примерно выстроил план разговора, но сейчас не мог выдавить из себя ни слова. Преувеличенно бодро он достал вазу, налил воды и поставил букет.

– Надо подрезать кончики, – тихонько попросила Елена Дмитриевна. – Возьмите ножницы в верхнем ящике справа.

– Он не сразу понял, что надо делать. А когда стал доставать букет из вазы, обрызгал стол и свои брюки. Наконец, цветы были размещены на низеньком журнальном столике в гостиной, коробка с конфетами открыта, чай разлит.

– Расскажите, Ванечка, как ваши дела, как вы живете. Вы, наверное, приехали в права наследства вступать?

– Да, вступаю. Нотариус к моему приезду все документы подготовил, мне только осталось подписи везде поставить и пошлину заплатить.

– Да, Петенька все продумал. Правильно, что написал завещание.

– А как вы, Елена Дмитриевна? Чем-то, может быть, помочь? Что надо: сиделка, помощница по хозяйству? Продукты?

– Что вы, Ванечка, ко мне ученики каждый день приходят, по хозяйству помогают, гулять меня вывозят. Так что у меня все в порядке, ну, если не считать моей инвалидности.

Ему было так стыдно, что он ничего не знал об этой женщине, о ее болезни, о ее профессии, наконец. Хотя она сказала «ученики». Может быть, она учительница?

– Едена Дмитриевна, простите меня, я знал, что вы болеете, но тетя Аня не посвящала в подробности.

– Да, Анечка была деликатным человеком и не считала нужным обременять других людей своими проблемами. А я – как раз такая проблема.

Она грустно улыбнулась и продолжила:

– Я тренер по фехтованию, тренировала нашу сборную, пока не попала в автокатастрофу. Слава Богу, жива осталась, но без ног.

– Елена Дмитриевна, а лечиться вы пробовали?

Она склонила голову набок и с любопытством посмотрела на него:

– А вы как думаете? Конечно, пробовала. Анечка нашла лучших специалистов, долго возила меня в реабилитационный центр. Я там перепробовала все: массаж, специальные упражнения, подводное вытяжение, всякие нетрадиционные методы. Но все бесполезно. Правда, говорят, в Германии есть хирург, который творит чудеса. Но это стало известно всего год тому назад. Анюта хотела вас попросить узнать, есть ли возможность меня там полечить, но не успела.

– Елена Дмитриевна, а вы сами почему со мной не связались?

– Не хотела вас обременять своими болячками.

Иван встал с дивана, на котором удобно устроился в самом начале разговора и прошелся по комнате. Ему надо было прийти в себя. Ему, в который раз, стало стыдно за свое поведение. Как он мог не вспомнить об этой женщине, ведь знал, что тетя Аня очень привязана к ней? Почему не поинтересовался ее здоровьем? Почему он такой тупой?!

– Елена Дмитриевна, давайте договоримся, я, как только вернусь в Германию, сразу наведу справки об этом хирурге. Какие-то координаты его есть у вас? Фамилия, где работает? Да глупости! Это все делается сейчас быстро. То есть можно запросить его по интернету, договориться о консультации и привезти вас в Германию. А там все заботы я беру на себя: жилье, питание, уход, медицинское обслуживание. Главное, чтобы результат был. Собственно, я сегодня постараюсь с ним связаться, и мы вместе поедем, когда мне можно будет уехать из Москвы.

– Ванечка, но я не могу полностью переложить все заботы на вас. И потом, мне обязательно необходимо, чтобы рядом со мной была женщина.

– Хорошо, пусть будет женщина. У вас есть такая на примете? Мне бы паспорт заграничный ее забрать, чтобы визу оформить.

– Паспорта и у меня нет, – смущенно развела руками Елена Дмитриевна, – думаю, и у Кати нет тоже.

– Так, надо сделать паспорт. Звоните Кате, а я узнаю в ОВИРе, насколько быстро все можно оформить. Собственно, паспорт, наверное, можно сделать дней за пять. Фотографии надо, анкеты, личное присутствие. Ну, это не проблема. Да, Елена Дмитриевна, а медицинские документы у вас на руках? У какого ортопеда вы наблюдаетесь?

– Я наблюдаюсь у нейрохирурга.

– Можно будет мне с ним связаться?

– Право, мне так неудобно, Иван Ильич. Вы как-то сразу схватились за мои проблемы. Мы даже чаю не попили.

А Иван уже планировал, что надо сделать в первую очередь. Фотографии, паспорт, визы, связаться с лечащим врачом, связать его с хирургом в Германии. Нужен переводчик из медиков, потому что специфические медицинские термины требуют точного перевода. И деньги, конечно. Это теперь не проблема. Он может изъять из бизнеса до тридцати процентов дохода. Это по условиям договора, который ему вчера подготовил юрист холдинга.

Они болтали около часа, пили чай, разговаривали ни о чем. Елена Дмитриевна с интересом слушала его рассказы о Германии, о дипломатической службе, о его путешествиях по миру. Ему было просто и легко с этой женщиной. Почти так же легко, как с тетей Аней. Потом он каким-то чутьем понял, что нужно уходить. Ничего не изменилось в поведении Елены Дмитриевны, но что-то неуловимое повисло в воздухе. Ему показалось, что она устала. Он встал, собрал посуду, унес ее на кухню и сложил в посудомоечную машину. Конфеты он оставил на столике – Елена Дмитриевна оказалась сладкоежкой.

– Я уже пойду, дел много, – сказал он.

– Да, Ванечка, идите, не буду вас задерживать. Кстати, вы знакомы с Наташенькой, соседкой Анечки? Если увидите ее, обязательно передайте от меня привет. Такая прелестная девушка!

– Конечно, передам, когда увижу. Я позвоню вам сегодня вечером, когда все узнаю про лечение в Германии. Да, а хирурга-то, – вспомнил он.

Она выехала из гостиной и через минуту-другую протянула ему файлик с плотным листом бумаги, на котором хорошо знакомым ему почерком тети Ани был записан и адрес клиники, и контактный телефон, и, конечно, фамилия хирурга. Искать практически было ничего не надо, только позвонить и договориться насчет консультации и лечения.

Иван дошел до машины и вдруг осознал, что у него хорошее настроение. Он был нужен, ему было, чем заняться, он мог помочь родному человеку. Точно, родному. У него появилась родня. Почему-то это стало для него очень важным: иметь рядом с собой не друга, не любимую, а именно родственницу. Или родственника. Правда, одну родственницу он уже вчера приобрел в лице Анны Корчак, но как-то не хотелось принимать ее в свою семью.

Алексей с самого утра находился в прокуратуре. Константин Петрович, не торопясь, допрашивал сотрудников холдинга. Начальника финансового отдела Мельникова Николая Петровича и главного экономиста Сапожникову Викторию Эдгардовну допросили совместно со следователем ОБЭП и предъявили обвинение в мошенничестве. Причем Мельникова сразу задержали, а Викторию Эдгардовну отпустили с подпиской о невыезде. Василий Павлович Флеров на допрос не явился. Не было его и по месту прописки. Быстро получили санкцию на обыск в его доме, на даче и в гараже. Дом поехал обыскивать Миша Некрасов с оперативником из ОБЭПа, а гараж и дачу поручили двум капитанам.

Особенное внимание Константин Петрович собирался уделить Максиму Алешину, тому самому выпускнику МГИМО, который, по его догадкам, морочил голову Лидии Машковой. Вчера после разговора с Натальей Голицыной он долго просматривал личные дела менеджмента холдинга, а утром успел побеседовать с Вадимом Игнатьевым, засланным казачком, который ох как много уже накопал интересного.

Максим Максимович Алешин был вызван на 14:30, но было уже около четырех часов пополудни, а его все не вызывали в кабинет следователя. Он нетерпеливо прохаживался по коридору, выразительно смотрел на часы, застегивал и расстегивал пуговицы роскошного кашемирового пальто, в общем, всячески демонстрировал абсолютное недовольство ситуацией. Алексей несколько раз прошел мимо него, озабоченно листая папки с личными делами сотрудников. При одном из витков этого дефиле он будто случайно выронил у ног Алешина фотографию Лидии Машковой. Тот быстро поднял ее, мельком взглянул и отдал Алексею. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Алексей, который поддерживал версию следователя, удивился. Если это не он, тогда затея не удастся.

Наконец, Константин Петрович открыл дверь кабинета и громко спросил:

– Есть гражданин Алешин?

Максим Максимович суетливо расстегнул, в который раз, пуговицы пальто и шагнул в кабинет.

– Повесточку вашу будьте добры, – пропел следователь.

Умел он так разговаривать: добродушно-ласково, призывая подозреваемого к взаимопониманию и доверию.

– Повестку? Ах, повестку. Я ее, кажется, выбросил. – Что же вы, Максим Максимович, так небрежно с документами обращаетесь? – уже не ласково, а почти сурово выговорил Константин Петрович, нарочито сделав паузу перед именем и даже будто сверившись со своими записями.

– Ох, простите, пожалуйста. Я могу выйти и поискать.

– Да ладно, – опять добродушно простил его Константин Петрович и даже улыбнулся, выглянув поверх очков.

– Ну, давайте, Максим Максимович, заполним анкетные данные. Паспорт позвольте.

Медленно и очень внимательно следователь начал листать документ. Так же медленно он вписал паспортные данные в протокол допроса, еще раз пролистал и положил его рядом с листом бумаги. Максим протянул руку, чтобы забрать паспорт, но Константин Петрович каким-то незаметным движением отодвинул его подальше.

– Ну-с, Максим Максимович, расскажите, что вам известно по делу.

– По какому делу? – нарочито удивился Алешин. – Как? Вы не знаете, для чего вас сюда вызвали? Изумлению следователя не было предела. Он что-то такое сделал руками, демонстрируя полное недоумение.

– Я на самом деле не знаю ни о каком деле.

– Позвольте тогда вам напомнить, раз вы на самом деле ни о каком деле не знаете.

Тон следователя из добродушного превратился в издевательский.

– Ваш работодатель был убит вместе с законной супругой на даче полгода тому назад. Это вам известно?

Алешин кивнул.

– Небезынтересна ваша роль в этом убийстве, господин Максим Максимович Алешин.

Тот недоуменно пожал плечами и стал разглядывать носки своих ботинок.

Константин Петрович, между тем, продолжал:

– Как нам стало известно, вы проживали в квартире племянника убитого – господина Горчакова – с сожительницей Лидией Машковой. При этом представились вы совсем не своим настоящим именем, а вымышленным. Так я говорю, Максим Максимович?

– Что за бред? – возмутился тот. – Никакую Лидию Машкову я не знаю, и ни на чьей квартире не проживал. У меня есть своя хорошая квартира, в которой я живу вместе с мамой. Она может подтвердить, что из квартиры я не выезжал.

– Хорошо, оставим это пока. Скажите, как вы попали на эту работу?

– По объявлению.

– По объявлению? Где было размещено это объявление? Можете назвать газету? Или оно на доске где-нибудь висело?

– На какой доске?

– Вот и я спрашиваю: на какой? – Да я не помню уже.

– Странно даже при вашем блестящем образовании не упомнить такой пустяк, как объявление о приеме на работу. Кстати, а почему по специальности не пошли работать?

От возмущения Алешин захлебнулся словами:

– Как? Я?! Не по специальности? Я заведую отделом связи с зарубежными странами, веду ответственные переговоры, слежу за нашими филиалами за границей.

– И какие такие переговоры вы провели за последнюю неделю?

Алешин вдруг подобрался, прищурился, как бы примерился, что бы такое ответить, и с вызовом сказал:

– А вот это не ваше дело, господин следователь. Ответ о моих функциональных обязанностях я буду держать только перед моим работодателем.

– Перед Иваном Ильичом Горчаковым, в квартире которого вы изволили проживать?

– Я не буду отвечать на этот вопрос, – гордо заявил Алешин, – и вообще, где мой адвокат?

– Будет вам адвокат, когда вы из свидетелей перейдете в отряд подозреваемых.

– В чем подозреваемых?

– Да хотя бы в попытке нанесения вреда здоровью Ивану Ильичу Горчакову. Это ведь вы принесли яд, который Лидия Машкова, по вашему научению, закачала в бутылки со спиртным. Вы не могли не знать, что яд смертельный. За что вы хотели его убить?

– Я вообще не знаю, кто такая Лидия Машкова. Понятно вам?

– А вот она вас хорошо знает, правда, под другим именем.

– Дайте хоть одним глазком на нее поглядеть, – вдруг развеселился Алешин, – а то я с ней и проживал в какой-то квартире, и яд ей передавал.

– Кстати, есть еще один свидетель вашего проживания вместе с Лидией. Вчера этот свидетель опознал вас по фотографии. Есть подписанный протокол. Да и охрана в подъезде вас тоже очень хорошо запомнила: парень вы приметный, красавчик, опять же квартира была на особом счету, все-таки хозяин в отъезде.

– Какая охрана? Не было там никакой охраны.

– Вот вы и прокололись, господин Алешин, – довольно сказал следователь и откинулся на спинку кресла. – Ну что? Разговаривать будем, или по-прежнему: я не я и лошадь не моя? Кто поручил вам убить Ивана Горчакова? Ну, говори быстро. И не смотри, что я такой добрый. Я-то добрый, да в камере народу твое пальто может приглянуться.

– В какой камере? – удивился Алешин.

Было очень заметно, что он испугался. Лицо побледнело, выступил пот. Он стал нервно перебирать пуговицы пальто.

– В обычной, в Лефортово.

– Я не хочу в Лефортово, я ничего не сделал, это все Лидия. Это она придумала его убить, чтобы квартира ей досталась. Я не хотел, и яд я не приносил. Это все она.

– Ну, что же? Спросим сейчас у нее.

Константин Петрович нажал кнопку под столешницей и сказал конвойному:

– Давайте гражданку Машкову.

Алексей с нескрываемым интересом следил за допросом из смежного кабинета с полупрозрачной стеной. То, что происходило в допросной, было хорошо видно и слышно. А подозреваемый даже не догадывался, что за допросом наблюдает кто-то еще. Эту комнатку сотрудники называли между собой тайником. Она была очень полезной и экономила массу времени. Если надо было что-то уточнить по делу, можно было просто присутствовать на допросах. Правда, допускались в этот кабинет не все, а только те сотрудники, которые работали по этому конкретному делу.

Лидия зашла в кабинет как-то боком, сразу увидела Алешина и усмехнулась.

– Присаживайтесь, гражданка Машкова, – сделал приглашающий жест следователь, – располагайтесь, давайте паспорт, разговор у нас будет долгим.

Алешин зашевелился, пытаясь что-то объяснить Лидии жестами, но Константин Петрович быстро его остановил:

– Что, Максим Максимович, жарко? Я вам предлагал пальтишко снять.

– Какой Максим Максимович? – удивилась Лидия. – Это же Володька Махов. Володь, ты что, врал мне, что ли?

– Спокойно, гражданка Машкова. Между вами проводится очная ставка.

– Я протестую, – решительно заявил Алешин, – очную ставку можно проводить только в присутствии адвоката.

– Хорошо, – миролюбиво сказал Константин Петрович, – вызывайте своего адвоката.

Он озабоченно посмотрел на часы.

– Впрочем, мой рабочий день заканчивается меньше чем через час. Придется вам, Максим Максимович, провести эту ночь у нас в СИЗО.

– Как в СИЗО? – испугался Алешин. – Я не хочу в СИЗО, я незаконно задержан и требую прекратить этот вопиющий произвол.

– Какой произвол? Все по закону. Со следствием вы сотрудничать не хотите, подозреваетесь в покушении на убийство господина Горчакова, так что я могу вас задержать на трое суток до выяснения обстоятельств. А вы, гражданка Машкова, можете быть свободны до завтра, до… – Константин Петрович взглянул на часы, потом поднял глаза кверху, пожевал губами и, наконец, закончил фразу, – до 12:30. Если вам нужен адвокат, приводите. Давайте вашу повестку.

– Нет, – закричал Алешин, – не отпускайте ее! Это она все придумала! Это она яд достала и хотела Горчакова отравить, она, она, она!

Он уже не контролировал себя: брызгал слюной, взъерошивал волосы, вскочил и, кажется, собирался на нее накинуться, но она его опередила. Каким-то незаметным движением она сбила его с ног и спокойно стала двигаться к выходу из кабинета. Алексей метнулся из «тайника» и оказался перед дверью кабинета следователя ровно в тот момент, когда она открыла дверь.

– Куда же вы, Лидия Ильинична? – ласково спросил он.

– А я ее отпустил, – безмятежно заявил Константин Петрович?

– Как? – вроде бы удивился Алексей. – А неопровержимые доказательства ее причастности к убийству супругов Горчаковых в сговоре с гражданином Алешиным Максимом Максимовичем? А пальчики на бутылке? А записи телефонных разговоров?

– Да пусть идет, – так же безмятежно махнул рукой следователь. – Куда она денется с подводной лодки? За ней же следят круглосуточно.

– А, ну тогда конечно, пусть идет, – разрешил Алексей и даже посторонился, пропуская женщину.

Но она передумала выходить.

– Какое убийство Горчаковых? Вы чего, с дуба рухнули, блин? Да когда их убили, я на смене суточной была, Машку Косихину подменяла, у нее девчонка в школе руку сломала. Она туда на нашей тачке разъездной поехала, а я осталась. Не было меня там, не было. И ни о какой бутылке я не знаю. У Ваньки да, бутылки брала в руки, разглядывала. Интересно ведь, какое бухло белая косточка пьет. Да он и не пил никогда. Сколько в бутылках было, столько и оставалось от приезда до приезда. Только иногда новые бутылки появлялись. А про яд я вам уже говорила. Это вот этот гражданин принес и предложил их с невестой разыграть, сказал, что слабительное. Вот и все. Я тут совершенно ни при чем.

– Ты, дура, – завопил Алешин, – ты со своими мозгами куриными, это ты виновата. Это ты придумала, что имеешь право на наследство. Кто говорил, что скоро все станет твоим? Кто по квартире расхаживал и вещи переставлял? Кто плащ Ивана Горчакова топтал? Кто в мамашину комнату залезал и все там из шкафа выбрасывал?

– Молчи, сволочь. Ты думаешь, я не знала, кто ты такой? Да я в первые же дни тебя выследила и все про тебя узнала. Ты, козел, думаешь, очень мне нужен был? Мне интересно было, как ты будешь потом перед Иваном оправдываться. Я тебя, как козявку, на булавке держала, понял ты, слабак? Давай, мамаше нажалуйся. Она тебя на это место устроила, а ты напакостил, сморчок убогий.

Константин Петрович и Алексей с большим интересом слушали этот монолог. Вот как, значит. Иван думал, что оставляет квартиру в надежных руках, а оказывается, в этой квартире проживала жадная, вероломная женщина, претендующая на наследство. Интересно, какое?

– Все, замолчали все! – прекратил сцену следователь. – Будете говорить? – обратился он к Алешину.

– Не слушайте его, он все врет, – заорала Лидия. – Еще раз спрашиваю: будете говорить?

– Буду, – гордо заявил Максим Максимович.

Не без труда Алексею удалось вывести Лидию из кабинета. Он, довольно грубо удерживая ее одной рукой, другой открыл дверь рядошного кабинета, о котором заранее договорился с Константином Петровичем, и указал на стул:

– Садитесь, Лидия Ильинична, разговаривать будем.

– Никуда я не сяду. Меня вообще отпустили. Кто ты такой, чтобы я с тобой разговаривала?

– Я майор Пронин Алексей, грубить мне не советую, а советую во всем признаться.

– В чем признаться? Я уже все рассказала, что вы ко мне пристали?

– На какое такое наследство претендуете, гражданка Машкова? – спокойно и даже как-то расслабленно спросил Алексей.

Она вдруг как будто наткнулась на препятствие, опустила глаза и стала перебирать концы теплого шарфа.

А ведь хорошо, что вчера съездили к Анатолию, подумал Алексей. Теперь у Натальи есть теплые вещи.

– Так что, будем говорить или в камеру пойдем?

Лидия встрепенулась, сцепила руки в замок и сказала:

– А что говорить? Бред этого интригана повторять? Я оправдываться не собираюсь. Да, показывала ему театр, говорила, будто наследница всего, а он, идиот, верил. И все выспрашивал, все ему интересно было, как да что. Я ему наврала, что моя мать переспала с отцом Ивана, и я его сестра. Я ведь тоже Ильинична. Смешно?

– А кто ваш отец на самом деле? – спросил Алексей. – Не знаю, мамаша мне не рассказывала. Конечно, чушь всякую несла о том, что он очень богатый человек, что живет за границей и скоро нас заберет к себе. Я примерно класса до пятого в это верила, а потом как-то услышала в гостях у одной подружки, как ее мать говорит обо мне с приятельницей, что, мол, я – неподходящая подруга для ее дочери, и отец у меня – погибший летчик. И что она бы меня на порог не пустила, только моя мать прекрасная портниха. Я тогда домой пришла и у матери спросила про летчика. Почему она мне врет, что отец живет за границей, когда он погиб? Мамаша заплакала и больше меня к этой подружке не пускала, у ее матери перестала брать заказы. Я только через несколько лет поняла, что такое «погибший летчик». Конечно, был какой-то отец, но для меня он сразу как бы погиб. Короче, кто он, я не знаю.

– И на самом деле вы на наследство супругов Горчаковых не претендуете? – полуутвердительно спросил Алексей.

– Там без меня хватает наследников.

– Я знаю только одного, – удивился Алексей. – Ха! Ха! Ха!

– Тогда рассказывайте, что знаете,

– Не буду я ничего рассказывать, не мое это дело, – заартачилась Лидия.

– Ну ладно, тогда в камеру.

Алексей начал переставлять на столе вещи, показывая, что Лидия ему совершенно не интересна. Лидия с опаской посмотрела на него и снова принялась теребить шарф. Алексей нажал кнопку под столешницей. Зашел конвойный.

– Забирайте, – приказал Алексей. – Как «забирайте»?

– Идите, Лидия Ильинична, вы же все сказали?

– Я в камеру не пойду. С проститутками, что ли, сидеть?

– Чо это, с проститутками? – обиделся вдруг конвойный. – В женской сегодня убийца мужа сидит, потом две наркоманки, а проституток нет. Их ночью привезут, а под вечер бомжих. Так что пока проституток нет. А ужин скоро, ты поторопись, а то на ужин не успеешь.

И он очень крепко прихватил Лидию под локоток и повел к двери.

– Стойте, – закричала она, – я вспомнила про наследников.

Конвойный вопросительно посмотрел на Алексея, тот кивнул.

Таким же манером Лидия была возвращена на стул. – Подожди пока за дверью, – приказал Алексей. Конвойный кивнул и плотно прикрыл за собой дверь. – Ну?

Алексей взял бланк допроса и приготовился писать. – В общем, у Ивана есть двоюродная племянница. Она приходила к нам домой и спрашивала у мамаши, как ей познакомиться с Марией Александровной.

– Кто это, Мария Александровна?

– Как? Это же мать Ивана, Мария Александровна Грачева – певица знаменитая. Она вообще-то по паспорту была Горчакова, но в афишах ее всегда писали под девичьей фамилией. Я не знаю, почему.

– Хорошо, дальше.

– Ну вот, она приходила и жаловалась, что они очень плохо живут, а дядя им не помогает.

– Дядя, это Петр Иванович?

– Ну да. Он же очень богатый был. Они все богатеи были, теперь все Ваньке досталось.

– Так, а эта племянница по какой линии?

– Точно я не знаю, но мамаша рассказывала, что у Ивана есть еще один дядя в Америке. Он туда сбежал, бросил здесь жену без средств. А у его жены была старшая сестра, у нее дочь уже взрослая, у дочери еще дочь, вот она и хотела, чтобы ей помогли материально. И вроде бы она просила у Петра Ивановича денег, но он не дал. Тогда она хотела на него повлиять через Марию Александровну.

– И что, обращалась она к Марии Александровне? – Не знаю, она потом очень быстро умерла. – Кто? Племянница?

Лидия посмотрела на него с сожалением, как на безнадежно тупого:

– Мария Александровна, конечно. Мы с мамашей на похоронах были. Народу было, не счесть. Гроб выносили под аплодисменты, тенора знаменитые какую-то божественную арию, что ли, пели. Я в этом не разбираюсь.

Где уж тебе, подумал Алексей. Почему-то стало муторно и противно на душе. И Лидия эта противна, и сам он себе противен. Как будто выкупался в грязном болоте. Захотелось домой, прямо сейчас. Если не домой, то куда угодно, только отсюда.

– Так, Лидия Ильинична, посидите пока.

Он стремительно вышел из кабинета, приказав конвойному караулить подозреваемую. Надо было куда-то выйти. К Константину Петровичу идти не хотелось, там тоже грязь. И что это он так близко к сердцу сегодня все принимает? Это непрофессионализм. Надо спокойно договорить с Лидией и сдать ее следователю для протокола. А вот потом можно будет ехать домой. Хотя пока ничего не ясно. Убийца супругов Горчаковых так и не найден. Анна Корчак скорее всего их не убивала. Если убивала, то не своими руками. И совсем не вписывается в схему убийство участкового Фомина.

Алексей вышел на крыльцо, постоял минут пять и вернулся в кабинет. Конвойный – немолодой уже сержант, сидел на табурете, держа спину очень прямо и напряженно, видимо, ожидая, что подозреваемая попытается совершить побег.

– Спасибо, сержант, пока свободен, – сказал Алексей.

Лидия измаялась в ожидании, лицо осунулось, помада на губах смазалась, ее руки находились в постоянном движении.

– Так, Лидия Ильинична, продолжим, – сказал Алексей. – Когда к вам приходила эта племянница?

– Примерно года четыре назад, – сказала Лидия. – Она с мамашей моей разговаривала, я случайно слышала. Мамаша глуховата, они громко говорили.

Подслушивала, решил Алексей.

– И что ваша мама? Дала она ей дельный совет?

– Не знаю, наверное, потому что эта племянница ушла в хорошем настроении.

– То есть вы полностью разговор не слышали?

– Я вообще мало слышала, только когда они громко говорили.

– А с мамой вашей можно поговорить?

– Если я скажу, что нельзя, вы же все равно ее найдете?

– Она что, прячется? – удивился Алексей.

– Ничего она не прячется, просто болеет часто, – отмахнулась Лидия, – это у нее хобби такое – болеть. Ей Ванька целые килограммы лекарств из Германии таскает.

– Здорово, – восхитился Алексей, – Иван Ильич вашей маме лекарства, а вы ему яд в бутылки со спиртным!

– Господи, да сколько можно повторять? Я не знала, что это яд. Я думала, что это слабительное. Вы что, совсем тупой?

– А вы, я так понимаю, порядочная женщина. Ничего, что привели в чужую квартиру постороннего мужчину, сразу выяснили, что он не тот, за которого себя выдает, но прекращать с ним отношения не стали, а наоборот, стали тоже ему врать про наследство, при нем громить квартиру, рыться в чужих вещах, а под занавес решили хозяина отравить? Класс!

Лидия хотела что-то ответить, потом, видимо, одумалась и только махнула рукой.

Ну что поделаешь, если он, Алексей, такой тупой? – Воспитывать вас, Лидия Ильинична, полагаю, уже поздно. Что выросло, то выросло. Поэтому давайте-ка адрес своей мамы и посидите сегодня в следственном изоляторе.

– Как в изоляторе? Я же все рассказала!

– Факт попытки отравления был? Был. Незаконное использование чужого жилища было? Было. До завтра посидите, а завтра мы подумаем, какую меру к вам применить. Все на сегодня, мне домой пора.

Сержант возник в проеме двери и увел Лидию. Наконец, Алексей остался один. Оказывается, он смертельно устал. Не было сил встать и одеться. Как он сядет за руль? Вызвать, что ли, дежурную машину? А как завтра ехать на службу?

Он посидел, потрогал листья кактусов и, постариковски кряхтя, стал одеваться.

Иван развил бурную деятельность по поиску хирурга в Германии для Елены Дмитриевны. Он столько успел сделать за день, что забыл о Татьяне, с которой обещал встретиться и договориться о представлении ее коллективу. Он вспомнил об этом только глубоким вечером и решил все-таки позвонить. И тут она сама позвонила.

– Господин капиталист, почему не выполняете предварительные договоренности?

Фраза была построена коряво, грамматически неправильно, но Ивану было все равно.

– Танечка, прости меня, пожалуйста, замотался. – Ты тоже по полициям ходишь?

– Я? Нет, скорее, по больницам. А кто по полициям? – испугался он.

– У тебя половину сотрудников задержали, а ты и не знаешь, – возмутилась Татьяна.

– Как это «задержали»? Посадили, что ли?

– Задержали значит задержали. Махинации какието обнаружились, я пока не разобралась. И Флеров пропал.

– Пропал?

– Ну да, на телефонные звонки не отвечает, дома его нет и вообще нигде нет. Я думаю, он давно по Бродвею прогуливается.

– А семья его здесь осталась?

– Дочь точно здесь, а про жену я не знаю. Короче, работают только цеха, а все руководство в полном раздрае.

– Слушай, Танюша, а откуда у тебя такая исчерпывающая информация?

Она засмеялась, а потом ответила:

– А я еще вчера от твоего имени себя представила секретариату. Да и Вадим Михайлович помог.

– А это еще кто?

– Как, ты не знаешь начальника службы безопасности?

– Ах, Вадим? Я и не знал, что он Михайлович. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Можешь. Пока надо тебе лично присутствовать на всяких собраниях и заседаниях. А то ты, говорят, уже какого-то деятеля приводил, который в ювелирном деле совсем не разбирается. Меня вчера встретили весьма прохладно. Ну, я ничего другого и не ожидала.

– Сбежишь? – испугался Иван.

– Пока нет, побарахтаюсь. Васька тебе привет передает, – сказала она через паузу, и разговор закончился.

Теперь надо было быстро заниматься заграничными паспортами и визами для Елены Дмитриевны и ее компаньонки. Холдингом он пока заниматься не будет, сдал его в хорошие руки. Это по всему видно.

Наталья допечатывала последний вывод и готова была выдохнуть. Диссертация была закончена. Теперь отдать ее руководителю, и можно собирать документы для защиты. Собственно, документы уже давно собраны. Надо еще получить благословение от руководителя и написать автореферат, ну, это уже проще. Интересно получилось. Дома у нее постоянно не хватало времени на диссертацию. Да и сейчас, в вынужденном заточении, она не сразу начала ее дописывать, а маялась долго от безделья. Теперь очень жаль упущенного времени. Ведь взялась как следует и закончила работу за пять дней. Пожалуй, надо автореферат сразу написать и представить и диссертацию, и автореферат. И презентацию сделать. Вот, как размахнулась.

А обед-то? Она взглянула на часы. Батюшки, времени почти восемь вечера, а она и не заметила, как оно пролетело! Так, сохранить написанное, выключить компьютер и на кухню. Она, оказывается, и не обедала. Что там есть в холодильнике? Мясо замороженное, размораживать долго. Хорошо, что есть куриный бульон, сейчас быстро соорудим супчик. Так, картошку запечь в мундире и сварить сардельки. Как это она догадалась вчера попросить сарделек у Толи? Да, а еще была же сумка с продуктами, может быть, там что-нибудь вкусненькое завалялось? В холодильнике, на верхней полке действительно стояло несколько контейнеров с едой. После ревизии Наталья решила, что обойдется супчиком, остальное выложит из контейнеров. А на завтра будет запеченная картошка с сардельками.

Суп был почти готов, когда она услышала, как поворачивается ключ в замке. Пришел! Она так обрадовалась, что почти вприпрыжку ринулась в прихожую. Алексей снимал куртку, когда она подошла и обняла сзади. Он замер, потом развернулся, и она поняла, что он смертельно устал. Он был весь какой-то серый, только глаза улыбались.

– Привет, – сказал он, не решаясь ее обнять.

– Привет, а я диссертацию дописала, – похвасталась она.

– Молодец, – похвалил он, – а чем это у нас так вкусно пахнет?

– Опять не обедал? – ворчливым тоном заправской жены спросила она.

– Не успел, – виновато ответил он и засмеялся.

Она засмеялась тоже, и они так постояли немножко, обнялись и пошли на кухню.

А потом ничего не было, потому что он съел тарелку супа и, пока она убирала грязную посуду, заснул за столом. Наталья растолкала его и увела в его спальню.

Он проснулся сразу после полуночи, обнаружил себя одетым поверх одеяла и расстроился. Ведь она его сама обняла, а он! Тихонько встал, вышел из комнаты, постоял перед ее закрытой дверью и пошел пить чай.

 

15 мая, пятница

Утром они быстро завтракали, и Наталья торопилась так же, как Алексей. У нее появилось дело – автореферат. Хотя сначала надо вычитать диссертацию. Вдруг там ошибки или банальные опечатки. Ее руководитель был человеком педантичным и не прощал аспирантам небрежности.

Алексей прятал лицо, разговаривал преувеличенно бодро, а Наталье было смешно. Она понимала, что ему неудобно за вчерашний вечер. Почти не разговаривали. Алексей допивал кофе, когда она спросила:

– Ты сегодня долго?

Он поставил кружку на стол, помолчал немножко и спросил:

– Как я без тебя буду?

– Что, поймали? – обрадовалась она.

– Уже скоро, – ответил он и спросил опять: – как я без тебя буду?

– А как ты до меня жил?

– Плохо жил, путано, без смысла. А теперь в жизни появился интерес и, правда, смысл.

– Ты знаешь, я жутко боюсь красивых слов, прямо до дрожи. Давай пока все оставим как есть. Я – вот она, тут, правда, я у тебя в вынужденном заточении.

Он энергично замотал головой, но она остановила его движением руки:

– Да, в заточении. Я не знаю, как называется то состояние, в котором я нахожусь. Защита свидетеля? Возможно, но, по сути, я ограничена в передвижениях и контактах. Наверное, ты можешь спросить: почему я не осталась у Толи? Потому что мне с тобой спокойно, и у меня есть информация. Я не беспокоюсь о своей безопасности, только боюсь за Полину. Но ее, как сказала Машка, собираются перевезти к Толе: там охрана, и вообще дом неприступный.

Он уже собирался выходить из-за стола, но вдруг сел, положил руки со сжатыми кулаками перед собой и, глядя почему-то на солонку, сказал:

– Я понимаю, он богатый и гораздо более образованный, чем я, и, наверное, с ним тебе будет лучше, но ничего не могу с собой поделать.

– Ты о ком? – удивилась она.

Он помолчал, потом встал из-за стола, уперся кулаками о столешницу и заявил:

– Я буду за тебя бороться!

Она посмотрела на него, улыбнулась и ласково сказала:

– Детеныш.

Пока он добирался до отделения, предъявлял пропуск дежурному, как на автомате, в его ушах все звучало: «детеныш».

Утренняя летучка у начальника отделения выдалась на редкость нервной. Вдруг выяснилось, что до конца квартала не хватит бензина, и надо сокращать число патрульных машин. А по ограблению банка есть подозреваемые, но нет даже следа украденных денег. По убийству участкового Фомина версия профессиональной деятельности оказалась очень даже вероятной. И разгромленный опорный пункт требовал повышенного внимания оперативников. Дел невпроворот, сотрудников не хватает, а тут еще бензина нет!

Алексей слушал все это внимательно, но в душе пело и переливалось всеми красками слово «детеныш». Он любит и, может быть, любим. Это вчера показала Наталья, когда обняла его. А он? Стыдно! Непонятно было, с чего он так устал. Или сказалось нечеловеческое напряжение предыдущих дней? А вчера наступило расслабление. А расслабляться-то особенно нечего: убийца Горчаковых так и не найден.

Совещание закончилось, офицеры вставали, шумно отодвигали стулья и по одному выходили из кабинета.

– Задержись, Алексей, – негромко сказал полковник Сухомлин.

Алексей, уже взявшийся за ручку двери, развернулся, подошел к столу и сел на свой стул. Каждый из начальников отделов имел навсегда закрепленное место за этим столом для совещаний. Начальники у отделов менялись, а места – нет. Алексей всегда сидел по правую руку от полковника, рядом с его заместителем. Сейчас он оказался за длинным столом один. Это настораживало. Или поручение дадут, или взыскание.

– Как дела у тебя, Алексей? – по-отечески заботливо спросил Сухомлин.

– Спасибо, Борис Васильевич, не жалуюсь. – Как на личном фронте?

– Без перемен, – пожал плечами Алексей и напрягся.

И не напрасно напрягся, потому что полковник Сухомлин встал из-за стола, остановив Алексея, когда тот тоже привстал со своего стула, прошелся по кабинету и вдруг заявил:

– Буду откровенен. Мне не нравится, что потенциальная подозреваемая по делу об убийстве проживает в твоей квартире. Я сейчас должен отстранить тебя от этого дела, так как ты не можешь сохранять объективность и нейтралитет. Не знаю, какие у вас там отношения, но подозреваю…

Он вдруг осекся, уселся в свое кресло, попил минеральной воды прямо из бутылки и продолжил:

– Дело молодое: ты в самом соку, она красивая женщина, почему бы нет? Только не в сложившихся обстоятельствах.

Что было делать? Оправдываться? Мол, мы только друзья, и я ее охраняю? Глупо, никто не поверит. Интересно, откуда он узнал? Кто? Кто-нибудь из отдела? Никто не знает. Как не знает? А лейтенант Некрасов, а водитель? Получается, он сам виноват, уговаривал Наталью переехать к нему, когда ехали из Большого театра. Что теперь делать? Мозг усиленно прокручивал варианты, а язык уже говорил:

– О чем вы, товарищ полковник?

– Как «о чем»? – искренне удивился Сухомлин и, полистав отрывной календарь, ответил: – О Наталье Сергеевне Голицыной. О чем же еще?

– Наталья Сергеевна Голицына в целях безопасности проживает в квартире своего двоюродного брата Голицына Анатолия – известного в Москве банкира. Не далее как вчера, ее допросил там следователь прокуратуры Константин Петрович Михайлов, о чем имеется соответствующий протокол.

Полковник удивленно посмотрел на подчиненного. Так нагло ему еще никто не врал.

– Правду будем говорить или в молчанку играть? – спросил он строго.

– Я правду говорю, начальник, зуб даю, – на полном серьезе ответил Алексей.

– Смотри, Алексей, доиграешься.

– Ничего не знаю, товарищ полковник, все как на духу сказал. Разрешите идти, а то у меня важный допрос.

– Почему ты допрашиваешь, а не следователь? – уже другим тоном строго спросил полковник.

– Извините, товарищ полковник, неправильно выразился: важный разговор.

– То-то. Свободен.

Алексей вышел из кабинета, спиной чувствуя укоризненный взгляд начальника.

Так, ситуация зашла в тупик. Наталью надо переселять к брату, делать нечего. На самом деле, как он теперь будет без нее?

Иван с утра поехал в холдинг на совещание. Он удивился тому, как преобразилась Татьяна. Дома она была такой простой, в тапочках, без косметики. А сейчас на председательствующем месте сидела уверенная в себе, хорошо одетая женщина и спокойно слушала доклады начальников отделов. Вместо Мельникова докладывал его заместитель – довольно молодой, но знающий и уверенно стоящий перед экраном человек. Выложенная презентация демонстрировала возможный рост прибыли от внедрения в производство полудрагоценных камней.

Ивану показалось это неправильным, дядя никогда бы так не поступил.

– В условиях кризиса спрос на золотые изделия с дорогими драгоценными камнями заметно упал, – говорил выступающий, – это демонстрирует следующий слайд.

Да, действительно, кривая на слайде неумолимо падала вниз, с каждым годом снижаясь все больше. Неужели придется опуститься до недорогих побрякушек?

Вдруг Татьяна перебила докладчика:

– Это у вас снижение в абсолютных цифрах или в процентном соотношении?

Молодой человек стушевался, стал перебирать листы доклада, а потом сказал:

– В процентном.

– А в абсолютных цифрах? – настаивала Татьяна. – И в абсолютных, – не очень уверенно ответил выступающий.

– У меня другие сведения, – возразила Татьяна, вставила флешку в гнездо своего компьютера и начала демонстрацию на большом экране.

И когда только она все успела? Иван смотрел на экран, ему стало интересно. Он оглядел присутствующих и отметил одобрительную улыбку на лице Роберта Артуровича Ингвера и Людмилы Ивановны Маковой. Остальные свои эмоции держали при себе.

– Таким образом, холдинг может придерживаться тех же принципов, которые были так дороги его владельцу Петру Ивановичу Горчакову и, надеюсь, новому владельцу – Ивану Ильичу Горчакову. Вопросы?

Татьяна отложила в сторону листы с выкладками и уравнениями и внимательно оглядела присутствующих. Вопросов не было, все было предельно ясно.

– Позволите, Татьяна Петровна? – спросил Иван. – Да, Иван Ильич, конечно, – улыбнулась Татьяна. – Уважаемые господа, надо признать, что худшим вариантом для холдинга и для каждого из вас было бы мое руководство предприятием. У меня другая работа, которая мне нравится, и которую я не собираюсь менять. Понятно, что я буду следить за успехами холдинга, но особенно мешать не буду. Все руководство от моего имени я доверяю Татьяне Петровне – моему давнему другу и компетентному специалисту. Надеюсь, вы найдете общей язык.

Первым зааплодировал Роберт Артурович, постепенно присоединились остальные.

После совещания, в уютном кабинете Петра Ивановича, Иван обнял и поцеловал Татьяну.

– Спасибо тебе, Танюша, у меня как гора с плеч свалилась. Когда ты успела презентацию сделать?

– Это мы с Васькой ночью занимались.

Иван хотел сказать, что ночью надо совсем другим заниматься, и постеснялся.

– Спасибо еще раз. Я уеду, как только позволит милиция. Занимаюсь сейчас делами сестры Анны Дмитриевны. Ей нужно лечение в Германии, буду ее устраивать.

Татьяна посмотрела на него с недоверием:

– Ты? Устраивать?

– Я. Устраивать. Знаешь, я очень многое понял за эти дни. Есть множество дел, которые я должен буду сделать как родственник, как человек, как гражданин, наконец. Как-то странно я жил до этого.

– А с личной жизнью у тебя что? – спросила Татьяна и, одумавшись, поднесла ладони к губам. – Ох, извини.

– Да ничего. С Ландыш у меня все. А настоящую любовь я, похоже, профукал.

– Это ты о Наташе? – О ней.

– Она мне так понравилась, – мечтательно сказала Татьяна, – я бы хотела иметь такую подругу.

– Правда? – обрадовался Алексей.

– Правда, – сказала Татьяна, подумала и добавила, – но еще ничего же не ясно, да? У вас все может получиться?

– Не знаю, – ответил Иван, – я ее нигде не могу найти, ее где-то прячут как важного свидетеля.

– Но ведь ищут убийц? Ищут же?

– Ищут, только это все не быстро. Ну ладно, я поехал в министерство, буду просить помощи в ускорении визы родственнице.

Наталья вычитала диссертацию, нашла пару ошибок и, в общем, осталась довольна. Работа была выполнена, как ей казалось, хорошо. Выводы вытекали из задач исследования. Практические рекомендации сформулированы четко и достаточно понятно любому практикующему врачу, тем более специалисту. Она выключила компьютер и пошла на кухню – перекусить. Оказалось, что пора ужинать. Дома, «в мирное время», она ела не позже семи часов вечера, а у Алексея – как придется. Как бы не набрать лишний вес. Выберется отсюда, и снова будет заниматься физкультурой. Дома она раза два в неделю обязательно ходила на беговой дорожке, делала общеукрепляющие упражнения, а здесь стесняется. Да и беговой дорожки у Алексея нет, зато есть набор гантелей и две огроменные гири. Не гири же ей поднимать! Да и с гантелями заниматься что-то не хочется. И вообще, пора готовить ужин.

Алексей договорился с Анатолием на всякий случай, что, возможно, привезет Наталью. Хотя есть еще верный и проверенный друг – тетя Саша. Наталье можно будет у нее некоторое время пожить, а он будет заходить в гости. Глупости какие в голову лезут! Никуда он Наталью не отдаст. В крайнем случае, он переедет к ней, в ее квартиру. Тоже не годится. Что же делать? Отпуск, что ли, попросить? Он в отпуске не был уже лет пять, так что накопилось денечков… много накопилось, можно и за границу съездить, и в дом отдыха какой-нибудь навороченный, и на рыбалку. Что делать с Натальей?

– Товарищ майор, можно? – Заходи, Миша.

Лейтенент Некрасов протискивался бочком в дверь, ухитряясь тащить огромную стопку каких-то папок.

– Что это, Миша?

– Это дела, по которым участковый Фомин работал, – объяснил Михаил, продолжая держать свою ношу двумя руками.

Кажется, папки собирались разлететься, верхняя начала предательски крениться, рискуя нарушить и так хрупкое равновесие.

– Положи ты это все на стол, – с досадой предложил Алексей.

Миша неуклюже обрушил всю кипу бумаг на приставной стол, стопка сразу развалилась. Алексей недоуменно уставился на подчиненного. Для чего он все это затеял?

– Извините, товарищ майор, – сказал Миша, заливаясь краской, – я мимо проходил, решил просто показать, что у Фомина много других дел было. Может быть, его вообще не из-за Горчаковых убили?

– Понятно, – ответил Алексей, – только почему-то его убили именно во дворе, где жили Горчаковы и где проживает свидетельница по делу, как только он собрался с ней поговорить.

– Тогда, может быть, это она его и… того?

– Миша, на момент убийства у нее железное алиби, она была рядом со мной, понимаешь? Мы встретились в продуктовом магазине, там еще дипломат Горчаков был, тоже ее видел и с ее дочкой Полиной разговаривал. Мне в магазин позвонили, а она в это время рядом со мной стояла. И продуктов у нее в тележке столько было, что она, по крайней мере, должна была там полчаса находиться. То есть я ее алиби точно подтвержу, хоть где. И господин дипломат тоже. Фомин ее о ком-то другом хотел спросить, мне так кажется. Только о ком?

Миша стушевался, стал собирать папки, они у него никак не складывались в стопку, все разваливались, он виновато сгребал их и, наконец, попросил:

– Алексей Николаевич, можно я в два захода это все унесу?

– Можно, – махнул рукой Алексей.

Что-то он упустил, какой-то важный персонаж прошел мимо него. Разговор с Константином Петровичем, который состоялся сразу после совещания у Сухомлина, ничего не прояснил. Выяснилось, что у Анны Корчак стопроцентное алиби на момент убийства Фомина и Горчаковых, у рецидивиста по кличке Веник алиби на момент убийства Фомина, зато он взят с поличным при попытке покушения на Ивана Горчакова. Ни у Анны Корчак, ни у Веника нет алиби на момент убийства охранника Михаила Коваленко. Опять же, выпить яд Михаил мог и в их отсутствие. Кстати, откуда он его выпил, так и не нашли: ни бутылки, ни стакана со следами яда в квартире супругов Горчаковых не было. Не было их и в подсобке, в которой обитали охранники. Значит, улики унес с собой убийца. Яд был тот же, что в бутылке с бальзамом, которую обнаружили на даче Горчаковых. Таких совпадений не бывает. Кому помешал такой незначительный человек, как Михаил Коваленко? Что он такое знал? Или кого? Скорее, кого. Или о чем-нибудь догадался. А, может быть, начал шантажировать? Конечно, как это он сразу об этом не подумал? А вот и лейтенант Некрасов как нельзя кстати.

– Миша, проверь-ка ты телефон охранника Михаила Коваленко. Особенно звонки в последние дни жизни.

– Так вроде Сережа Пестров уже занимается, только долго. Телефонная компания затребовала официальный запрос.

– Ага, и что, дали запрос-то?

– Да, кажется, вчера отвезли. Они обещали в течение недели сделать.

Ах ты, незадача! Как же он не подумал о телефоне? Ведь это классика – отработка контактов. Ладно, попробуем ускорить.

– А какая компания, ты не помнишь?

– Это лучше у Сергея спросить, он точно знает.

Сергей Пестров переминался с ноги на ногу, стоя перед полковником Сухомлиным в коридоре отделения. Тот что-то сердито ему выговаривал. Алексей ринулся на выручку.

– Товарищ полковник, извините, мне нужно поговорить с капитаном Пестровым.

– … и последнее предупреждение, еще раз такое повторится, лишу премии, – заключил полковник и сделал приглашающий жест, мол, говорите.

Но при нем Алексей не стал ничего говорить, а пригласил Сергея зайти к нему в кабинет. Когда тот освободится, разумеется. Типа, не хотел прерывать беседу старшего по званию. Получается, все же прервал, потому что полковник махнул рукой и двинулся дальше наводить порядок.

– Что ты натворил, Серега? – удивился Алексей. – Ох, – как-то по-бабьи вздохнул капитан, – я в отчете пять грамматических ошибок сделал.

– Да ладно, – изумился Алексей.

Всем было известно, что полковник Сухомлин боролся за чистоту русского языка и не прощал подчиненным, если они относились к нему без должного уважения. А у Сергея Пестрова с русским языком было, еще со школьных времен, не очень. Об этом тоже все знали.

– Ты же всегда отчеты товарищам на проверку отдаешь, – продолжил Алексей, – а сейчас что же?

– Не успел, думал, после дежурства кому-нибудь дам почитать, закрутился и забыл, так и сдал.

– Ладно, не расстраивайся, в следующий раз мне приноси.

– Спасибо, Алексей Николаевич, – с чувством выдохнул Пестров.

– Сергей, доложи, что по Коваленко известно, – уже сухим, деловым тоном спросил Алексей, он же майор Пронин.

Сергей подобрался, достал из кармана пиджака блокнот и заговорил:

– Мутный тип, друзей не было. Жива мать, но не видела его уже больше пяти лет, он с ней отношения не поддерживал.

Алексей вздрогнул. Как это так? Мать! Живая! А он «отношения не поддерживал». Кошмар!

Сергей продолжал:

– Школу закончил в провинции, на одни тройки учился. Потом в армии служил в спецназе, только не в основном составе, а в хозяйственной роте. Сразу после армии приехал в Москву и устроился в охранную фирму. Никто же не знал, что он в армии на складе служил, значилось ведь, что в спецвойсках. А приемы он перенял, конечно, вот и числился профессионалом. Никто не удосужился проверить. Женщины постоянной не имел. Некоторое время встречался с Анной Корчак, но отношения быстро прекратились, не знаю, по чьей инициативе. Последний раз они виделись, по свидетельству Андрея Вахмина, охранника, в середине сентября прошлого года. Она приезжала к нему прямо на работу, они о чем-то тихо разговаривали в служебной комнате, потом она уехала на такси. Свидание длилось недолго – минут пятнадцать. Он потом вышел очень довольный, хвастался, мол, любят его бабы, от мужей бегают, а он ими вертит, как хочет. Ну, Андрей его слушать не стал, ушел на обход. До нее, рассказывает, еще одна женщина была – помоложе. Эта звонила обычно на городской телефон. Он с ней разговаривал довольно небрежно и тоже хвастался, что имеет успех.

– А где он жил в последнее время? Адрес его не узнали?

– Нет, он жил где-то без регистрации, никто не знает, где. Я еще заказал сотовому оператору локацию по звонкам, они обещали побыстрее распечатать. Ну и ориентировку разослал во все отделения. Может быть, кто-то и хватится. Или уже хватился, сегодня планировал искать в нашей базе. Может, кто и обратился уже.

– Это ты, Сергей, молодец. Я что-то про этого Коваленко забыл, не до него было.

– Понятно, товарищ майор. – Ладно, свободен.

Что-то все равно упустили. Так и не понятно, кто убил Горчаковых. Предположительно, отравление Горчаковых и Коваленко – дело рук одного убийцы. Убийство Фомина – другое преступление, возможно, связанное с первыми, но почерк другой, орудие убийства другое, и исполнение виртуозное. Пистолет не найден. Улик никаких нет. Как бы не висяк.

И все время в мозгу вертелось: что делать с Натальей? Мозг выдавал одну версию за другой: к брату, за границу, к дальним родственникам. А сердце кричало, что ничего не надо делать. Как жили, так и будем дальше жить. А там посмотрим.

Что-то еще было намечено на сегодня. Да, надо бы встретиться с матерью Лидии Машковой, как ее? Да, с Марией Геннадьевной. Он нашел бумажку с номером телефона, которую вчера засунул в карман кителя, расправил ее и хотел уже звонить, как телефон вдруг встрепенулся.

– Слушаю.

– Алексей Николаевич, это Пестров. Есть обращение о пропаже жильца. Похоже, это наш фигурант.

– Адрес далеко?

– Нет, на Дорогомиловской, пешком можно дойти. Я сейчас санкцию на обыск возьму и пойду.

– Я с тобой. Звони, когда санкция на руках будет. До связи.

Оказалось, гражданин Коваленко снимал однокомнатную квартиру в многоэтажном доме сталинской постройки, то есть очень дорогую. Хозяйка квартиры, семидесятилетняя вдова полковника, сдавала квартиру внука, который работал сейчас за границей, как она сказала, «что-то по компьютерам». Ей очень понравился обходительный молодой человек, сразу видно, что обеспечнный, с добротным багажом. Он заселился в конце ноября прошлого года, исправно платил оговоренную сумму каждого третьего числа, был аккуратен, посторонних не водил и квартиру содержал в чистоте. Она сама заходила за деньгами, так как жила в том же дворе, в собственной квартире. Второго числа они созванивались, третьего обязательно встречались. Даже если он работал в этот день, они договаривались на раннее утро. Когда второго мая она до него не дозвонилась, то ничего плохого сначала не заподозрила, подумала, что уехал за город на майские праздники. Там, может быть, телефон не берет. Но прошла неделя, и женщина начала не на шутку беспокоиться, взяла вторые ключи и открыла квартиру. Вот тогда-то она и поняла, что ее жилец пропал. В холодильнике прокис суп, а мясо покрылось плесенью. Все вещи, кажется, были на месте, только не было тех вещей, в которых он ушел на работу перед праздниками – она видела его в окно. Не было и его сумки, которую он обычно носил через плечо. И тогда Галина Алексеевна – так звали хозяйку квартиры – взяла свой паспорт, а также паспорт Михаила, который лежал в ящике письменного стола, и пошла в милицию. Заявление у нее приняли сразу, а буквально через два часа уже пришли симпатичные милиционеры, то есть майор Пронин и капитан Пестров. Пригласили понятых – супружескую чету из квартиры напротив. Пенсионеры были рады возможности развлечься – какое-никакое, а приключение.

Квартира была добротно обставлена, ухожена. Необходимый набор бытовой техники был в рабочем состоянии. Конечно, это стоило дорого. В гардеробе висела совершенно новая одежда, купленная, видимо, не очень давно. На некоторых вещах были не сняты этикетки. Все вещи были фирменными, очень хорошего качества. Алексей только цокал языком, когда разглядывал этакое богатство. Особенно его поразили два смокинга с набором рубашек и галстуков-бабочек. Для чего простому охраннику два смокинга? Причем один был явно надеванный. На письменном столе располагался компьютер самой последней модели, навороченный, оснащенный всякими штучками. Сергей быстро открыл его и начал работать.

– Что-то нашел? – спросил через некоторое время Алексей.

– Да, есть кое-что. Я сейчас жесткий диск изыму. – Подожди, сейчас криминалисты прибудут.

Приехали криминалисты, сняли отпечатки пальцев. В ванной обнаружился халат какой-то необыкновенно экзотической раскраски. Алексей решил сначала, что это костюм Деда Мороза, над ним дружно посмеялись. В кармане халата нашли несколько презервативов и таблетки, повышающие мужскую силу. Опять посмеялись. На полке в ванной был целый набор мужской косметики, несколько флаконов дорогих духов.

Но самая интересная находка поджидала криминалистов в коробке из-под женских сапог, которая стояла на нижней полке в книжном шкафу. Под упаковочной бумагой были плотно уложены пачки стодолларовых купюр. Обертка одной из них была надорвана. Остальные не были вскрыты.

Галина Алексеевна схватилась за сердце, и понятые побежали в свою квартиру за валокордином. В комнате остро запахло больницей.

По внешнему виду доллары были самые настоящие, хотя в первые минуты возникла мысль о фальшивках. Прикинув, сколько это будет на российские деньги, сыщики присвистнули и задумались. Замаячила еще одна версия – ограбление. Иначе откуда у простого охранника такие деньги? И, как следствие, убийство из мести. Но почему это убийство состоялось в опечатанной квартире супругов Горчаковых?

У Алексея от запахов, шума и постоянного мелькания незнакомых лиц перед глазами заболела голова. Он вышел постоять на балкон и уставился в цветочный вазон. В нем рос чахлый цветок, почти засохший. Странно было то, что горшок в вазоне был слишком маленьким. Алексей потянул его кверху за стебель и вытащил вместе с горшком. На дне вазона оказался конверт, который был упакован в несколько слоев целлофана, а сверху замотан изолентой. Это была удача! Но Алексей почему-то забеспокоился.

– Сергей, подойди ко мне, – крикнул он в открытую дверь.

Сергей, примостившийся вместе с дежурным следователем у стола, где тот писал протокол осмотра, быстро вскочил и подошел.

– Что-то нашли, Алексей Николаевич?

– Нашел конверт и боюсь показывать, – виновато ответил Алексей.

Сергей пристально посмотрел на начальника и тихонько сказал:

– А я уверен, что она тут ни при чем. – Ты откуда знаешь?

– Все знают, Алексей Николаевич и вам сочувствуют. Поэтому и землю роют. Давайте мне. Это что, фотографии?

– На ощупь похоже. Ты как догадался?

– Я что-то такое подозревал, почему-то постоянно думал о шантаже. Понятые, подойдите.

И он сунул конверт обратно в вазон, а сверху примостил чахлый цветок.

В конверте, который не утерпели и вскрыли на месте, оказалось около сотни фотографий. Все они были датированы ноябрем прошлого года. На них были разные люди, попадались совсем незнакомые. Но чаще всех сияла благообразная физиономия господина Флерова в компании Максима Алешина и Анны Корчак. Пару раз мелькнула Лидия Машкова под руку с Максимом, он же Владимир Махов. Все это было безумно интересно, но неинформативно. Ну встретились люди, и что? Рассказать об этих снимках мог только тот, кто выслеживал и фотографировал этих людей. Конечно, можно было предъявить эти снимки Анне Корчак или Максиму Алешину и спросить, о чем они так увлеченно беседуют с господином Флеровым, который объявлен в розыск? А если они не будут отвечать? Их право. Любой адвокат в пух и прах разнесет версию обвинения, основанную только на фотосессии. Но почему и от кого Михаил Коваленко их так прятал? Что в них такого, особенного?

Коробка с деньгами была упакована, опечатана и отправлена в отдел. Конверт с фотографиями Алексей повез Константину Петровичу. Вместе с ним поехал дежурный следователь, который проводил осмотр квартиры. Сергей Пестров остался дожидаться участкового, чтобы вместе с ним опечатать квартиру. Хозяйка ушла к себе домой, почти в голос сокрушаясь о чужом богатстве. Понятые сразу оделись, вышли во двор и с победными лицами стали оглядываться в поисках заинтересованных слушателей. У них на самом деле случилось приключение.

Вечером, в половине десятого, Алексей вспомнил, что так и не позвонил Марии Геннадьевне.

Домой он попал только в полночь. Почти два часа они просидели с Константином Петровичем в его кабинете, разглядывая и так и сяк раскладывая фотографии. Ничего умного не придумывалось. Тот, кто мог бы точно дать пояснения по этим снимкам, был мертв. Откуда у него эти фотографии, тоже не известно. Конечно, эксперты сразу сняли отпечатки пальцев и с конверта, и с фотографий, но результатов надо еще дождаться. И получалось, что, если судить по фотографиям, главный фигурант – это Флеров Василий Павлович, который «барин приехал»! Где теперь его искать? Его сотовый телефон сразу оказался вне зоны доступа. Похоже, он от него просто избавился. Наверное, купил себе по чужим документам новую «симку» и скрылся благополучно за границы нашей Родины. Жена молчит, плачет, клянется, что не знает, куда делся ее муж. Дочь усмехается, ведет себя нагло и тоже молчит. Сын, который в Питере, был допрошен питерскими коллегами, тоже ничего не знает. Остался сын в Канаде, и есть подозрение, что папенька как раз к нему и подался. Хотя ни на одном самолете господин Флеров не засветился. Таможню не проходил, валюту не декларировал, на видеокамерах ни в Шереметьево, ни во Внуково не замечен.

Конечно, есть вероятность, что он еще в стране. Автомобиль его вместе с водителем – в гараже. Водитель в крайнем недоумении. При допросе рассказал: «Василий Петрович приказали, как обычно, к одиннадцати подогнать машину к подъезду, я приехал, ждал, ждал, потом поднялся в квартиру, жена сказала, мол, вышел десять минут назад». Не заметить его водитель никак не мог, машина стояла прямо перед входной дверью. Куда мог деться взрослый солидный человек, непонятно. Черного хода в квартире и в подъезде нет. Если только через чердак. Но даже в кошмарном сне водителю не могло присниться, что его патрон сам лезет на чердак, идет там по пыли и выходит через другой подъезд!

Конечно, так оно и было, скорее всего. Видимо, много наворовал господин Флеров и, спасая свою шкуру, забыл и о семье, и о своем имидже, лез напролом через пыль и грязь. При обыске у него в квартире ничего не нашли, но на чердаке обнаружили прелюбопытнейшее местечко, где, скорее всего, была спрятана запасная одежда и, возможно, наличные деньги. Накануне господин Флеров обналичил около двухсот тысяч «зеленых рублей». То есть банковская карта, по которой можно было отследить его перемещения, не понадобится ему, по крайней мере, в течение месяца.

Сотрудницы магазинов, которые находились в ведении Флерова, как одна, утверждали, что ничего особенного в поведении патрона не заметили. Был умеренно весел, умеренно недоволен, с аппетитом откушал поднесенной водочки с селедкой. Где надо, пожурил, где надо, похвалил. Все, как обычно. К сейфам с деньгами не подходил, да там и не было почти ничего – накануне была проведена инкассация. Ни с одной из девушек у него не было особенных отношений: стар он был для любовных интриг. Это было общее мнение.

Где он мог скрыться, пока было не ясно. На всякий случай запросили все службы такси о вызовах в этом районе в день, когда он исчез. Пока сведений не было. Его вполне мог подвезти частник, тогда вообще поиски становились бессмысленными.

На завтра были назначены повторные допросы. Видимо, Константин Петрович решил использовать найденные у Михаила Коваленко фотографии.

Наталья, как обычно, встретила его немым вопросом. Что он мог ей ответить? Ищем и надеемся найти. Ужинать ему не хотелось, хотя он в течение дня пил только кофе с пирожками. Пообедать не было времени. Но он пошел на кухню следом за Натальей, съел все, что она положила ему в тарелку и не почувствовал вкуса еды, выпил рюмку водки и уснул, как только коснулся щекой подушки.

Наталья не стала его ни о чем спрашивать. Было видно, что он очень устал. Глаза ввалились, темные круги проступили не только под глазами, но и на скулах. Ел он машинально, без аппетита. Но хотя бы ел, не остался без ужина. Она еще домывала посуду, когда из его комнаты послышался негромкий храп. Странно, раньше он не храпел. Надо будет потом вплотную заняться его сердцем. Она озорно подумала, что сердцем займется и в прямом, и переносном смысле.

 

16 мая, суббота

В течение всего дня Иван крутился, как белка в колесе. Через три дня должны быть готовы заграничные паспорта для Елены Дмитриевны и сопровождающей медсестры. Насчет визы помогут в МИДе, выписка из истории болезни напечатана и завтра будет переведена на немецкий язык. Елена Дмитриевна пыталась собрать вещи, ей помогали какие-то люди, которых Иван не знал. Выехать они могли сразу, как будет готова виза. Иван ждал еще разрешения Алексея.

– Ну ты и поперечный, – заявил ему Алексей. – Я тебе предлагал в Париж уехать? Предлагал. Чего не уехал? Теперь сиди и жди, когда следователь отпустит.

– Слушай, а я могу ненадолго уехать, а потом вернуться?

Эта мысль пришла ему в голову только что, и он очень обрадовался – вот же простое решение: он отвезет Елену Дмитриевну в Берлин, устроит ее в клинику, а сам вернется в Москву. Все просто.

– Тебе что так приспичило ехать-то? – заинтересовался Алексей.

– Долго рассказывать.

Почему-то Ивану не хотелось посвящать посторонних в семейные дела.

– Все-таки расскажи, – настаивал Алексей.

– Я хочу устроить на лечение Елену Дмитриевну, – почти по-военному отрапортовал Иван.

Это была уважительная причина, по которой могли выпустить из страны даже при наличии подписки о невыезде. У Ивана такой подписки, понятно, не было. Мог выехать хоть сегодня. Но желательно было, чтобы находился под рукой: мало ли, кого-то опознать придется.

После разговора с Иваном Алексей не мог успокоиться. Елена Дмитриевна едет с сопровождающей. А что, если отправить с ней Наталью? И в безопасности была бы, и Елене Дмитриевне помогала. Конечно, дипломат будет вокруг нее крутиться, как пчела вокруг цветка. Но ведь, в конце концов, она, Наталья, будет в большей безопасности, чем в Москве. А то и впрямь полковник Сухомлин возьмет и отстранит его от расследования. Надо бы спросить у самой Натальи. Но это только вечером, а сейчас он собирал весь свой отдел.

Два капитана о чем-то тихонько переговаривались. Вадим Игнатьев раскладывал документы, Миша Некрасов листал блокнот.

– Начнем, – сказал Алексей, и все подобрались, сели прямо, за столом стало тихо. – Кто первый?

Алексей оглядел присутствующих и предложил:

– Давай, Вадим.

Вадим Игнатьев обстоятельно и серьезно доложил о мероприятиях по поиску гражданина Флерова: объявлен в розыск, сделана распечатка с телефона, выявлены наиболее частые контакты, которые теперь отрабатываются. Последний звонок был сделан в 16 часов накануне исчезновения на сотовый телефон дочери. Дочь показала, что отец звонил ей, чтобы напомнить о том, что она записана к стоматологу. После 16 часов он по телефону ни с кем не общался. Водитель привез его домой около 19 часов. С домашнего телефона он также никому не звонил. Это было странно, потому что обычно он вел активные переговоры до глубокой ночи.

– Так, может быть, он исчез еще накануне? То есть приехал домой, а потом сразу подался в бега?

Алексей высказал то, что ему сейчас показалось очевидным. Поэтому и телефон молчал.

– Что с камер?

– Наружные камеры видеонаблюдения у подъезда и во дворе в течение трех дней не работали – была какая-то поломка.

– Ну, правильно. Почувствовал, что запахло жареным, и тщательно подготовил пути отхода. А мы с вами – лохи, – заключил Алексей. – Все, ждем результатов розыска, но не расслабляемся. Важна любая информация. Надо область напрячь: посторонние люди в поселках, на дачных участках – все важно. Ну, и за женой и дочерью установить наблюдение круглосуточное. Все. Теперь по Коваленко.

Сергей Пестров неторопливо достал блокнот, пролистал его и сказал:

– Ничего нового. Скорее всего, он занимался шантажом. Или в краже участвовал. Кстати, никто не знает, сколько денег было в сейфе у убитых Горчаковых. Может быть, он туда не один раз наведывался. Ведь что-то он там искал? Пока никто не знает, что.

– Хочу напомнить, что сейф был закрыт, и отпечатки пальцев на нем – и снаружи, и изнутри – принадлежали только хозяину квартиры. Никто не пытался их затереть, то есть к сейфу никто не прикасался. Скорее всего, он вошел в квартиру только один раз, в тот день, когда его отравили. Только вот что искал?

Саша Мальцев вдруг встрепенулся и, спросив разрешения, быстро заговорил:

– Я думаю, его просто подставили. Сначала напоили ядом, потом отправили в эту квартиру, чтобы его подольше не нашли. Понимаете? Ну, сказали, типа там денег много, он и полез через черный ход. А там ему стало плохо, и он умер. А злоумышленник решил, что его долго не найдут и спишут на него убийство участкового и Горчаковых тоже.

– Знаешь, Саша, он и сам не белый голубь, судя по тому, что мы в квартире нашли. Так что эта версия с подставой вряд ли состоятельна. Хотя… Кстати, не узнавали, что там подозреваемые, не заговорили?

Оказалось, заговорили. Позвонил Константин Петрович и пригласил Алексея в прокуратуру. Быстро свернув совещание, Алексей на служебной машине с «мигалкой» за пятнадцать минут оказался в кабинете следователя.

– Быстро ты, – удивился тот.

– Да дела. Потом может времени не быть. Ну, что?

– Что-что. Раскололась Корчак. Говорит, когда умерли Горчаковы, решила попросить денег у наследника. А поскольку ничего о нем не знала, начала искать знакомых в холдинге. И познакомилась с Флеровым и Алешиным. Они прикинулись, что знакомы с Иваном, и в один голос сказали ей, что никаких денег он ей не даст, потому что жадный неимоверно. И тогда она решила действовать. Договорилась с Алешиным, что тот будет ухаживать за Лидией Авдошиной, а сама завела роман с Михаилом Коваленко, чтобы держать все под контролем. Ее тетка рассказала ей, что у Горчаковых дома хранится написанное от руки завещание, в котором нужно только вписать имя наследника. Я, конечно, не поверил. Вроде взрослая женщина, а несет такую чушь! Какое завещание без фамилии наследника? Глупость и все тут. Ни один нотариус такой документ заверять не станет. Но Анна упорно настаивала на своем. Мол, было такое завещание. Вот его они все и искали: и Лидия, и Анна, и Максим Алешин.

Константин Петрович встал из-за стола, заварил чай и разлил его по стаканам. Алексею пить не хотелось, он бы лучше поскорее все узнал, но хозяин кабинета был нетороплив, прихлебывал чаек и делал длинные паузы.

– А потом Анна сообразила, что ни Лидия, ни Максим ничего в квартире Ивана не нашли и наняла Веника для того, чтобы он Ивана вырубил часа на два, а она бы зашла в квартиру и сама устроила обыск. Понятно, что она хотела завладеть завещанием и вписать в него себя.

– Глупость какая-то, – сказал Алексей. – Иван уже вступил в права наследства, а она еще искала какое-то завещание.

– Мне кажется, она не совсем нормальна, – ответил Константин Петрович, – какое-то исступленное желание завладеть наследством Горчаковых. Она ведь им по большому счету и не родственница.

– Как? Кажется, племянница или что-то в этом роде.

– Она – неродная дочь племянника Анны Дмитриевны.

– Вот это да! – удивился Алексей. – То есть наследник все-таки один – Иван Горчаков?

– И Лидия претендует. Говорит, что она – незаконнорожденная дочь Ильи Ивановича Горчакова.

– Опа!

– А вот и опа!

– Это она со слов матушки знает?

– Вот тут у меня промашка вышла. Матушку я не допросил еще. Ты бы съездил к ней сам, поговорил бы душевно, а то у меня сегодня еще свидетели вызваны и в СИЗО надо наведаться. Адрес есть?

– Адреса нет, но есть телефон.

– Вот адрес, поезжай, только советую ехать вдвоем. Почему-то эта дама у меня вызывает смутные подозрения.

– Поеду с Сашей Мальцевым, а то он на бумагах засиделся.

Алексей встал, пожал руку Константину Петровичу, а потом вернулся.

– Костя, а кто же их отравил? – спросил он. – Я так понимаю, что не Корчак?

– Не она. И Фомина убила не она. Пока не знаю, кто. По ней только подстрекательство к нападению на Ивана.

А он уже обрадовался, что все преступления раскрыты. А ничего еще не раскрыто, все надо начинать сначала.

Мария Геннадьевна – сухонькая, небольшого роста старушка, принимала оперативников в маленькой, неуютной комнатке, которую она называла «залой».

– Проходите в залу, – предложила она, когда Алексей и Саша предъявили ей свои удостоверения, – только обувь снимите.

В квартире пахло какой-то едой и – остро – сердечными каплями. Флакон с каплями как-то демонстративно стоял на журнальном столике вместе со стаканом воды.

Саша расположился на продавленном диване, Алексей сел на стул. Мария Геннадьевна бочком присела в старое кресло, накрытое клетчатым пледом.

– Слушаю вас, господа, – с достоинством сказала она.

– Мы пришли поговорить о вашей дочери, Мария Геннадьевна, – начал Алексей и заметил, как она расслабилась: плотнее уселась в кресло, сложила на коленях руки.

Это было странно. Ни в чем противоправном ее не подозревали, и беспокоиться ей не о чем, кроме дочери. Кажется, есть что-то, что она скрывает и чего опасается. У Алексея не было подробного плана допроса, он на самом деле пришел поговорить о Лидии.

– А что с моей дочерью? – спросила женщина. – Она звонила на этой неделе, обещала продукты завести.

– Вы сами по магазинам не ходите? – подал голос Саша.

– Я? По магазинам?

Кажется, ее возмутил этот простой вопрос. – Почему я должна ходить по магазинам?

– Ну, некоторые считают это развлечением: можно встретить знакомых, увидеть новые продукты, просто прогуляться, – пришел на выручку Саше Алексей.

– Гулять я хожу на бульвар, там же встречаю знакомых, а по магазинам не хожу уже лет десять, не вижу в этом смысла. И потом, дочь должна мне помогать. Я для нее ничего в жизни не жалела, все для нее.

– Скажите, Мария Геннадьевна, а где ее отец? – задал главный вопрос Алексей.

По тому, как она сразу подобралась и взглянула на него – остро, с ненавистью, – он понял, что разговора не получится, по крайней мере, сегодня.

– Кто вы такой, молодой человек, чтобы я перед вами исповедовалась? Кто вы такой?

Она почти кричала. Алексей испугался, как бы с ней не случился сердечный приступ.

– Успокойтесь, Мария Геннадьевна, – сказал он как можно мягче, – я не хотел вас обидеть.

Она вдруг опомнилась, вновь расслабилась и даже улыбнулась, но Алексей, по тому, как двигались ее руки и кривился рот, видел, что она нервничает.

– Извините, я сорвалась, – сказала она после некоторой паузы, – просто вспомнилось многое. Он был очень непростым человеком, его имя было слишком хорошо известно в узких кругах, ну, вы меня понимаете? Я не могу его назвать.

Все это напоминало хорошо отрепетированный монолог. Алексей ждал продолжения.

– Он был женат. Нашу страсть мы были вынуждены скрывать не только от общественности, но и от его жены. Оставить жену он не мог, так как был на виду. Ах, как давно это было.

Она мечтательно закатила глаза и театрально промокнула крошечным платочком несуществующие слезы. Смотреть на это было почему-то неудобно. Как будто шел спектакль с плохими актерами.

– Да, мы в курсе, – решился прервать ее монолог Алексей, – Лидия утверждает, что ее отец – Илья Иванович Горчаков. Правда, проводился тест на ДНК с его родным братом, и по заключению, она не может быть родственницей семьи Горчаковых.

Мария Геннадьевна неожиданно быстро вскочила с кресла и подошла вплотную к стулу, на котором сидел Алексей. Он испугался, что она его ударит.

– Это все подстроено и куплено за большие деньги, – почти закричала она, – а Лидка дура. Я ей ничего не рассказывала, она сама все придумала. Да, она дочь, – гордо заключила женщина, – и я сделала все возможное, чтобы ввести ее в эту семью, но ее не приняли. Мы были на положении прислуги. Жена Ильи наняла меня шить ей наряды. А когда я намекнула ей, что у меня отношения с ее родственником, она только засмеялась мне в глаза.

– Хорошо, Мария Геннадьевна, успокойтесь. А какие отношения у вас были с Анной Корчак?

– А, с этой придурочной? Да никаких не было. Пришла поговорить, – продолжила она издевательским тоном, – хотела к деньгам примазаться. Ну, я ей объяснила, кто она такая и кто моя дочь. И что, в случае чего, наследство все нам достанется. Я имею на него право. Я спала с этим стариком, я пресмыкалась перед этой оперной дивой. Все я. И дочь моя имеет такое же право, как Ванька.

– Это вы Ивана Ильича так именуете? – с иронией спросил Алексей.

– Для меня он Ванька, – заключила Мария Геннадьевна. – Извините, пожалуйста, спасибо, будьте добры. Тьфу, ничего по-человечески не скажет, все по этикету. Тьфу, а сам – сморчок сморчком.

Для Алексея это было открытием. Ничего подобного он не предполагал. Ему казалось, что мать Лидии должна быть благодарна Ивану за хорошее отношение: лекарства ей, одежда Лидии, да и квартира, в конце концов! Оказывается, и за добро можно ненавидеть.

– Скажите, а когда вы в последний раз виделись с Петром Ивановичем и его женой?

– Это с ювелиром, что ли? – Да.

– В октябре прошлого года, – ответила она быстро, – сама хотела у меня платье пошить, я к ним заезжала.

Слишком быстро ответила, как будто ждала этого вопроса. Хотя, может быть, ему кажется? Не вызывала эта женщина у Алексея симпатии, ну вот ни чуточки!

– Пошили? – Что?

– Платье?

– А, нет. С материалом не определились.

Алексей достал блокнот и записал: спросить у Натальи насчет портнихи.

– Что вы такое пишите? – забеспокоилась Мария Геннадьевна. – Я на суде ничего не подтвержу.

– Пока вас на суд никто еще не вызвал, – успокоил ее Алексей. – А вот скажите, как вела себя Анна Дмитриевна? Может быть, она делилась с вами какиминибудь опасениями?

– Ничем она не делилась, отдала мне бутылку ликера, как будто я сантехник какой. И денег, конечно, дала. Не зря же я в такую даль тащилась.

Она еще подумала и добавила:

– И за такси заплатила. Туда и обратно. Только я обратно на метро поехала, сэкономила.

– А что за ликер был? – скорее для порядка спросил Алексей.

– Не ликер, а бальзам, – уточнила Мария Геннадьевна. – Она еще сказала, что ей сегодня такую же бутылку для меня передали, но сам перепутал и уже унес ее в багажник. Поэтому она свой бальзам мне отдала, а тот, который подарили, себе оставит.

– А кто подарил?

– Да Анька же Корчак, – как тупому, пояснила Мария Геннадьевна, – я ей костюм перешивала. Работы было много, пришлось почти весь пиджак перекраивать. И швы там на оверлоке обработаны были, почти весь день распарывала.

– То есть Анна Дмитриевна взяла себе бутылку бальзама, которая предназначалась вам, а вам отдала свою? – уточнил Алексей.

– Да, она мне так сказала.

– А почему Анна не принесла эту бутылку вам сама? – Да ей там от работы близко. Она мне звонила дня за два до этого и сказала, что дала мой номер телефона ювелировой жене, мол, она спрашивала, нельзя ли у меня платье пошить. А у меня тогда и заказов не было, и лишняя копеечка не помешает. И заодно сказала, что отнесет бальзам для меня к ювелиру на квартиру.

– Вы что, бальзам у нее просили?

– Да нет, – терпеливо, как очень недалекому человеку, разъяснила Мария Геннадьевна, – я ей сказала, что надо за костюм рассчитаться, а она сказала, что денег пока нет, так, мол, пока отдаст бальзамом. Мне этот бальзам и даром не надо было, но с паршивой овцы хоть шерсти клок.

– А почему вы взялись за работу, хотя знали, что она не сможет рассчитаться? – нетерпеливо спросил Алексей.

– Я ей сразу сказала, сколько это будет стоить. Она не отказывалась платить.

– Заплатила?

– Через месяц заплатила, через Лидку передала. – Они были с Лидией знакомы? – Стало быть, были.

Кажется, Мария Геннадьевна сама удивилась этому открытию.

– А что с Лидкой-то? – вспомнила она.

– Пока она задержана по подозрению на покушение на жизнь Ивана Ильича Горчакова, – спокойно ответил Алексей.

– Как, покушению? – всерьез испугалась женщина. – Так, покушению. Собирайтесь, Мария Геннадьевна, поедете с нами. Надо оформить ваши показания протоколом.

– Никуда я не поеду, мне вообще плохо. Вызовите скорую.

– Ничего, в тюремной больнице тоже есть врачи, – вдруг очень весомо заявил молчавший до этого Саша.

– Слушай, любопытный экземпляр ты мне привез, – Константин Петрович был необыкновенно благодушен и словоохотлив. – Столько интересного рассказала, я прямо в восторге. Как это мы раньше ее не зацепили? Получается, что ювелира отравили по ошибке? А? Каково? Ты меня слушаешь или нет?

Алексей, конечно, слушал.

– Слушаю, только не могу себе представить, что из-за какой-то мифической ошибки можно отравить человека.

– Романтик, – поставил диагноз Константин Петрович, – ты на нашей работе еще не нахлебался? Не сыт подобными историями? Я думал, что нас с тобой уже ничем не удивить.

– Да не романтик я, конечно, – досадливо огрызнулся Алексей, – но всегда вздрагиваю от человеческой подлости и мелочности.

– Как думаешь, отпустить ее или подержать до завтра?

– Это ты сам решай, ты процессуально не зависимое лицо. Дашь мне поручение, я ее до квартиры сопровожу, не сам, конечно. Мне общения с ней хватило по горло.

– Да, неприятная дамочка.

– Ты все-таки думаешь, это Корчак их по ошибке? – Не знаю. Как-то тут все закручено лихо. И холдинг, и родственники – все перепуталось. И Мусалимов с какого-то боку. Да, еще же бывшая невеста Ивана Горчакова есть – ее пальчики нашли на жуках в квартире, помнишь? У меня такое чувство, что кто-то умный дергает все персонажи за веревочки, а они только двигаются в заданном направлении. Как-то так.

– Не перемудреж? Боюсь я слишком заумных версий. В жизни все проще: захотел денег – украл. Взревновал – убил. А эта бабушка Машкова? Тебе не кажется, что она и подставу организовать может?

– Кого подставляем?

– А если это она бутылки подменила? Могла? И мотив у нее тоже железный, прямо-таки железобетонный: все то же наследство.

– Ума у нее хватило бы на такую хитрую комбинацию?

– Да комбинация-то сама по себе немудреная: типичная подстава для устранения конкурента, только в кулуарном масштабе.

– Слушай, Алексей Николаич, я тебе иногда поражаюсь. Вроде не граф, а слова такие знаешь – кулуарный.

Алексей засмеялся:

– Я еще знаю слова будуар и импрессионизм.

– Эка, образованный. Так что с дамочкой делать будем? – уже другим тоном спросил следователь Михайлов.

– Подержи ее пока, а там видно будет. Кстати, ее дактилоскопировали? У меня тут пальчик на дне бутылки той, ну, на которой вообще ничего не нашли, есть. Женский, между прочим.

На том конце помолчали, а потом следователь очень по-казенному распорядился быстро предоставить ему материалы, которые неизвестно по какой причине не оказались в деле. А это, как известно, нарушение УПК. Вот так-то.

Наталья заканчивала выборку для автореферата, когда в дверь позвонили. Кто это мог быть? Алексей на службе. Связь с ним только в крайнем случае по выданному ей телефону. По городскому звонить не рекомендовано. Как быть? Подойти к двери? А вдруг там снайпер? Она на цыпочках прошла в ванную, осмотрелась. Ничего не протекает. Звонили очень настойчиво. Не будет она открывать и в окно смотреть не будет. Конспирация так конспирация. А по телефону сейчас позвонит. Она зашла в «свою» комнату, укрылась с головой одеялом и набрала номер.

Алексей ответил сразу:

– Что случилось?

– Звонят в дверь, очень настойчиво. Я боюсь.

– Не подходи, не отвечай. Сиди на диване, подальше от окна. Поняла?

– Поняла.

Через минуту на лестничной клетке появилась тетя Саша с мусорным ведром. Она внимательно оглядела мужчину, который непрерывно давил кнопку звонка.

– Молодой человек, что вам тут надо? – спросила она строго.

Он повернулся и зло ответил:

– Иди, бабка, куда шла.

– Не безобразничайте, а то я милицию вызову, – сказала она спокойно и пристально посмотрела ему в глаза.

Он отпустил кнопку и сунул руку в боковой карман куртки, как будто решил достать оружие. Тетя Саша не двинулась с места, а он стал угрожающе приближаться к ней, но вдруг споткнулся на ровном месте и упал прямо к ее ногам. Мусор вывалился из ведра, и из открывшейся бутылки полилась какая-то страшно вонючая жидкость. Он попытался встать, но ноги почему-то не слушались. А жидкость уже залила его куртку и волосы. Он встал на четвереньки и, неуклюже перебирая руками и ногами, стал спускаться по ступенькам. Тетя Саша достала мобильный телефон и несколько раз его сфотографировала. Один снимок получился очень хорошо: злобная физиономия, смотрящая прямо в объектив. Женщина неторопливо собрала мусор и выглянула в лестничное окно. Мужчина шел нетвердой походкой к машине, пытаясь отряхнуть жижу с куртки. Машина – старенький «москвич» (где они его откопали?) с замазанным передним номером, стояла прямо у подъезда. Из нее выскочил молодой парень и направился на помощь к приятелю, или кем он ему приходился. Но как только он подошел к нему ближе, сразу закрыл нос, а через секунду согнулся пополам. Рвало его долго, ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы подъехала патрульная машина. Тетя Саша, не торопясь, вытряхнула содержимое мусорного ведра в контейнер и, подозвав старшего по званию, чтото сказала ему и сунула в руку маленький баллончик. Тот понимающе кивнул и направил струю из баллончика на испачканную куртку. Через мгновение запах исчез. Патрульные скрутили обоих и доставили в отделение.

Алексей даже не удивился, потому что узнал тех двоих, фотографии которых любезно предоставил ему военный пенсионер – сосед покойного капитана Фомина. Оба задержанных стали сразу давать показания. Получалось, что их наняла солидная дама для того, чтобы напугать участкового милиционера и украсть у него ноутбук. Они, как могли, его пугали, то есть пасли, следили за ним. А потом, когда его убили – не они убили, Боже упаси, – залезли в опорный пункт и к нему домой. А компьютера не было. Тогда она сказала, что компьютер находится в квартире майора Пронина. И они должны были залезть в квартиру и майора тоже.

Все это отдавало какой-то детской самодеятельностью. Легко сказать – залезть в квартиру сотрудника милиции. А ведь залезли: и в опорный пункт, и к Фомину. И вскрыли бы квартиру Алексея, если бы не тетя Саша. Потому что не профессионалы, потому и везло им до поры до времени.

Никак не получалось выяснить, что за дама давала им поручения. Показали все фотографии женщин, проходящих по этому делу. По словам задержанных, той женщины среди них не было. Составили фоторобот. Получился рисунок, изображавший особу условно женского пола в шляпе с большими полями, закрывавшими лоб, в темных очках, с высоким воротником. Из лица были видны только узкие губы и кончик носа. Нос как нос, губы как губы. Ничего примечательного. Лицо не широкое, не узкое. Хотя фоторобот это не фотография, полного представления о человеке не дает.

Встречались они в вестибюле станции метро «Парк культуры», выходили и шли через Крымский мост к парку. За это время она успевала их проинструктировать и рассчитаться. Рассчитывалась обычно купюрами по тысяче рублей, как раз хватало на две дозы. Как она их нашла? Обычно нашла. Они ее на гоп-стоп хотели взять, а она им работу предложила. Где хотели грабануть? Около «Парка культуры» и хотели. Могут ли опознать по голосу? Может, опознают, а может, и нет. Не запоминаются голоса, вообще ничего не запоминается, кроме времени, когда пора принимать дозу.

У Алексея никак не складывалась картинка – какойто сюр, а не реализм. Детский сад, никак по-другому. Все бы было очень занятно, если бы не три трупа и покушение на убийство.

Алексей приехал домой рано, но сначала поднялся к Александре Ивановне.

– Спасибо, тетя Саша, – сказал он, кланяясь в пол. Она смотрела на него насмешливо, понимая, что он шутит. Они много раз друг другу помогали.

– Чем это ты его? – спросил Алексей.

– Осталось кое-что с прежних времен, – небрежно помахав рукой почти перед его носом, ответила она, – пригодилось.

– Все отделение провоняло, и сам я, кажется, тоже, – пожаловался Алексей, обнюхивая рукава куртки.

– Ничего, до свадьбы… выветрится, – успокоила его тетя Саша. – Фотографии скинь себе куда-нибудь, пригодятся.

Она протянула ему флешку.

– Ты еще и сфотографировать смогла?

– Я еще не такое могу, – скромно потупилась тетя Саша.

Алексей только развел руками от изумления.

Наталью он застал сидящей на диване с плотно сжатыми в кулачки руками, которые она прижимала к губам. Вся ее поза говорила о том, что ей страшно. Алексей подошел к ней, присел рядом и обнял за плечи.

– Испугалась?

Она не ответила, только теснее прижалась к нему. – Кто это был? – спросила она наконец.

– Хулиганы, – поспешно ответил он, и она ему нисколечко не поверила. – Ты не бойся, они больше не придут.

– Ты их арестовал?

– Чего их арестовывать? Говорю же, хулиганы. Их местная милиция на пятнадцать суток оформила, и все.

– И они через две недели опять придут?! – Никуда они больше не придут, не бойся.

От его пиджака как-то странно пахло: то ли каким-то алкоголем, то ли шампунем. Чем-то неуловимым. Интересно, как он сам пахнет? Если сунуть нос ему в шею, можно узнать. С ума, что ли, сошла? Это, видимо, от перенесенного страха. Наталья еще немножко посидела и начала потихоньку отстраняться от него. И тут выяснилось, что он держит ее очень крепко и совсем не собирается отпускать. Она посмотрела ему в глаза. Он глядел на нее очень серьезно и не отводил взгляда. Что делать? Пока еще не время заниматься его сердцем, а то они оба ослабеют. А ему очень нужны сейчас силы, да и ей тоже. Она решительно, преодолевая сопротивление, высвободилась из его объятий.

– А знаешь, у меня сегодня ужина нет. Я думала, ты позже придешь.

– Ничего, – ответил он, приходя в себя, – сейчас я что-нибудь сооружу.

– Давай вместе, – с деланным весельем предложила она.

– Давай, – так же бодренько ответил он.

Все документы были готовы. Иван получил официальное разрешение от следователя Михайлова на выезд за границу с условием, что вернется в течение ближайшей недели. Он был рад возможности сменить обстановку. Никогда ему так не хотелось уехать, как сейчас. Он любил свой дом, семью, Москву и Россию тоже любил. Всегда, приезжая из дальних стран, радовался, что наконец дома. Когда была жива мама, привозил ей подарки. В основном, это были ноты и пластинки. Она не любила диски, и он выискивал именно грампластинки с записями мировой классической музыки. Больше всего мама любила Моцарта.

– Послушай, какая прозрачная мелодия, – говорила она ему, – неужели ты не слышишь?

Он слушал и, кажется, слышал, но совсем не так, как мама. Он вспоминал, как мама рассказывала ему о том, как они познакомились с отцом. Ее, Машеньку Грачеву, студентку московской консерватории, отправили на шефский концерт для студентов МГИМО. Дело было перед Новым годом. Настроение у всех было приподнятым. В институт приехали на автобусе, шумно выгружались, шутили. Струнники прижимали к себе драгоценные инструменты, вокалисты держали в руках папки с нотами. Пианисты прятали руки, чтобы не замерзли. На ступеньке автобуса она поскользнулась и упала бы, но какой-то с виду не молодой уже мужчина подхватил ее на руки и осторожно поставил на вычищенный от снега асфальт.

– Спасибо большое, – сказала она ему, – без вашей помощи я бы упала.

– Не стоит благодарности, – ответил он, нагнулся и поцеловал ее руку в перчатке.

Она засмущалась и, видимо от неловкости, взяла его под руку. Он довел ее до входа и раскланялся. Именно раскланялся. На Машу тогда это произвело большое впечатление.

Она должна была исполнить романс Чайковского «День ли царит». Конечно, она волновалась. Это было чуть ли ни первое ее публичное выступление на сцене перед публикой. Она еще не участвовала ни в одном конкурсе, не имела опыта, поэтому томилась в кулисах, выглядывала в зрительный зал, поминутно оглаживала длинное концертное платье и поправляла прическу. Концерт уже шел, когда за кулисы буквально влетел какой-то взъерошенный человек и объявил, что в институт прибыл министр иностранных дел и для него приготовили место в первом ряду. Студенты консерватории заволновались. Объявили ее номер. Она вышла, встала перед роялем и поклонилась. Концертмейстер – любимая всеми, пожилая, в темном концертном платье с пелериной Анастасия Алексеевна Стронская сыграла вступление. Деваться было некуда, надо было петь. И Маша запела. Она понимала, что все хорошо. Голос летел, лился. Звук доносился до самого последнего ряда балкона. На первом ряду в окружении свиты сидел министр, а рядом с ним ее давешний спаситель. Отзвучал последний звук романса, и она вышла на поклон. В руках министра откуда-то появился роскошный букет, который он галантно вручил раскрасневшейся Марии. На бис она спела еще «Средь шумного бала», а потом еще какую-то арию, какую, уже не помнила. В общем, это был успех. Сразу после ее выступления министр уехал, а за кулисы выразить свое восхищение пришел тот самый мужчина, который так поразил ее воображение – будущий муж. Они поженились через три месяца.

А у Ивана ничего с личной жизнью не получается. Была еще одна история, до Ландыш Юсуповны. Странно, но ему все время попадались женщины с какими-то экзотическими именами. Около года он был увлечен девушкой по имени Янина Пшемельская. Ее польские корни простирались аж в шестнадцатый век, и об этом она могла говорить часами. Их отношения нельзя было назвать любовью, страстью – да, но никак не любовью. Она не собиралась за него замуж – он был для нее мелковат. Правда, она и сейчас, спустя почти пять лет, находится в поиске. Положа руку на сердце, если бы она встретила его сейчас – уже с наследством – ему бы не отвертеться. У женщины был мужской склад ума и совершенно не женская хватка. В ЗАГС она бы точно его затащила, он и пикнуть бы не успел.

Завтра они вылетают в Берлин. День или два уйдет на устройство Елены Дмитриевны в клинику, еще один день он позволит себе просто прожить, и затем снова вернется в Москву. Может быть, к тому времени закончится этот кошмар с убийцами, и он встретится с Натальей. А там… И может быть, она подружится с семьей Василия, и жена Василия Татьяна расскажет ей, какой он, Иван, замечательный. И Наталья его полюбит. У них будет трое детей, он их будет без памяти любить и баловать. А она будет ему запрещать их баловать, и они даже будут ссориться. Но вечером непременно помирятся и лягут спать обнявшись. И он будет стеречь ее сон, даже если у него устанет рука. Или нет, все будет не так. Сначала он будет радоваться, когда она сообщит, что у них будет ребенок. Он будет так беречь ее, как не берег никого и никогда. Потом они пойдут на УЗИ, и им скажут, что будет мальчик. И он повезет ее в роддом и будет умирать под окнами родовой, а потом выйдет усталый врач, стянет с лица маску и скажет, что все в порядке, и надо принести маме сок. Он понесется в магазин и скупит весь сок, который попадется ему под руку и привезет его в роддом. А врач будет устало смеяться и говорить, что так много не надо. Но он все равно оставит весь сок, пусть все пьют. Господи, дался ему этот сок. А до этого будет еще свадьба. Настоящая свадьба с шампанским и криками «Горько!», и непременно кто-нибудь напьется и будет плясать вприсядку. А они будут самыми счастливыми в мире, и он понесет ее до двери квартиры на руках.

Только пока он до нее должен достучаться, до ее души, до ее сердца. Один уже настойчиво стучится. Это он про майора Пронина вспомнил. Кстати, надо бы ему позвонить.

– Алексей, это Иван Горчаков. – Узнал, слушаю.

Из телефона доносились какие-то звуки, как будто на доске рубят мясо. И, кажется, гудел кухонный комбайн. Иван посмотрел на часы: всего полпятого. Он что, уже дома, что ли? А как же расследование?

– Ты на службе?

– Несущественный вопрос. Давай по делу.

Посторонние звуки прекратились, Иван успокоился. – Я завтра улетаю в Берлин. – Отпустили все-таки?

– Отпустили, через три-четыре дня вернусь.

– А я тебе давно говорил, чтобы ты двигал в свой Парижик или хоть в Мадридец.

– Ну, я по делу, я тебе говорил. – Хорошо.

– Как вообще дела?

– Идут своим чередом. – Как Наталья?

– Насколько мне известно, хорошо.

– Ты можешь передать ей от меня привет? – Когда увижу, передам.

– Ну, до свидания, заранее спасибо. – Бывай, когда вернешься, звони.

Алексей вернулся на кухню.

– Тебе привет от миллиардера нашего Горчакова. Велели кланяться.

– А, спасибо, – ответила она как-то рассеянно, – у нас есть морская соль?

– Морская? – он озадаченно смотрел на нее. – А простая не подойдет, поваренная которая?

– Ладно, не заморачивайся. Это Иван звонил? – Иван.

– И как он?

Ему это очень не понравилось. Почему она интересуется каким-то Иваном, когда он, Алексей, рядом?

– Насколько мне известно, хорошо, завтра уезжает в Берлин.

– А, – сказала она безразлично, и он успокоился.

В следующие два дня ничего не происходило. Иван увез Елену Дмитриевну с сиделкой в Берлин, быстро определил ее в клинику «Шарите», оплатил почти космический счет за лечение, подписал кучу документов, взял свою машину со стоянки и наслаждался свободой. В Москве его утомило постоянное присутствие посторонних людей рядом с ним. Теперь он был один, ехал, куда хотел, ел, что хотел и был почти счастлив.

Алексей занимался текущей работой. По делу об убийстве супругов Горчаковых ничего нового не было. Следователь Михайлов проводил допросы и очные ставки, никаких поручений убойному отделу не давал. Алексей не лез к нему с расспросами, понимал, что не надо надоедать, он и так делает все, что возможно.

Наталья закончила автореферат, отдала флешку Алексею. Он отвез ее Маше, которая должна распечатать и передать готовую диссертацию Натальиному руководителю. Наталья откровенно скучала без работы и в большей степени без Полины.

 

19 мая, вторник

А потом вдруг началось. Алексею позвонил рапирист Андрей и попросил о встрече. Он так волновался, что Алексей тотчас заказал ему пропуск и сам почемуто стал нервничать. Андрей почти влетел в кабинет и сходу начал быстро говорить, путаясь и глотая слова.

– Я, это, знаю, кто их убил. Африка раскололся. Вчера, того, перепил, не я, а Африка. И… Слушай, дай водички, – вдруг попросил Андрей, как-то странно посмотрев на Алексея.

– Ты что, с похмелья? – спросил Алексей, наливая в стакан воду из чайника.

– Да нет, – досадливо отмахнулся Андрей, большими глотками осушая стакан, – не я, а Васька Африка вчера напился, а я на остановке. А он в дупель. Ну, я его посадил на скамейку и думаю, что с ним делать, заметут в трезвак, потом на работу никуда не возьмут. А тут такси. Ну, я таксисту денег, довези, мол. А Васька говорит: «Мне домой нельзя, меня убьют». Я думаю, все, крышняк отъехал. Смотрю, а он весь трясется от страха и не такой уж пьяный, и пьянее видали. Я его отвез к маме на квартиру. Она пока у сестры живет. А он один оставаться боится. Я говорю, колись, а то быстро из квартиры выброшу. Он и рассказал. Говорит, его какая-то Лидия просила свести с домработницей убитого ювелира. Васька никакой домработницы, конечно, не знал, но эта Лидия ему понравилась, ему захотелось с ней это самое. И он набрехал, что всю семью знает, и домработницу тоже.

– Погоди, где Лидия и где твой Африкантыч? Как они соприкоснулись? Никак не могли.

– Я этого не понял. И вообще, долго рассказывать. В общем, командир, я его на ключ закрыл в маминой квартире. Поехали, а?

Алексея долго упрашивать не пришлось, он вмиг собрался, предупредил дежурного, и они с Андреем поехали. Квартира оказалась совсем недалеко, и пешком они дошли бы быстрее. Андрей открыл дверь и крикнул, снимая обувь:

– Африка, ты где?

Дверь боковой комнаты медленно приоткрылась, и из нее высунулась заспанная физиономия гражданина Филиппова – Африкантыча.

– Ты это кого привел? – спросил он, закрывая дверь и вдвигаясь обратно в комнату.

– Выходи, поговорить надо. – А пожрать привез?

– Будет тебе и белка, будет и свисток, только поговорить надо, еще раз говорю тебе пока человеческим языком. Потом разговор будет суровый.

И Андрей как-то очень выразительно повел плечами и для большей убедительности показал кулак.

Африкантыч полностью выдвинулся из двери и, независимо насвистывая что-то очень не похожее на мелодию, направился в туалет.

Алексей с Андреем прошли на кухню. Андрей достал сковородку, яйца, масло. Откуда-то появился белый батон, который щедро был порезан на крупные ломти. Африкантыч все заседал в туалете, видимо, решил там поселиться. Андрей, которому, видимо, надоело ждать, громко позвал:

– Васька, выходи, а то я сейчас дверь вынесу.

Васька, конечно, вышел, долго мыл руки на кухне, еще дольше вытирал их бумажным полотенцем. Наконец, гигиенические процедуры закончились, он тяжело вздохнул и бочком приткнулся на табуретку возле стола.

– Есть будешь? – сурово спросил Андрей. Африкантыч сглотнул слюну и кивнул:

– Буду.

– Это хорошо, только еду еще надо заслужить. Давай-ка рассказывай, что ты знаешь про убийство ювелира.

Алексей во время этого спектакля сидел расслабленно в единственном кресле. Он не думал¸ что узнает что-то новое. Скорее всего, этот Африкантыч – типичное трепло. Знать ничего не знает, но выдумывает, чтобы набить себе цену.

– Че рассказывать-то? – спросил Африкантыч.

– То и рассказывай, что мне рассказал.

Африкантыч будто замялся, осторожно взглянув на Алексея. Алексею было понятно: он хочет, чтобы его попросил большой начальник. Не будет он его ни о чем просить. Не хочет рассказывать, пусть не рассказывает – дело его. Но Африкантыч, еще немного помявшись, стал говорить:

– В общем, Лидия эта, которую я у вас в отделении видел, мне знакома. То есть, как знакома, не знакома, а я ее знаю. Мишка Коваленко ее приводил ночевать к себе раньше. Ну, раньше, еще до крали. Она девка простая, пожрать, выпить – все с собой привозила. Ну, мне она очень нравилась. И я ей тоже.

Тут он соврал, потому что странно дернул шеей и оглядел уважаемое собрание. Никто даже бровью не повел. Африкантыч приободрился и, решив, что его ложь проглотили, стал развивать тему:

– Она так и сказала: «Василий, ты мне нравишься, я бы с тобой жила, если бы не Мишка». Но я говорю, что Мишка мне дружбан и…

– Нельзя ли ближе к делу? – перебил его Алексей, выразительно посмотрев на часы.

– А че? Можно. В общем, я ее долго не видел. А когда часы мне Мишка принес, он был с ней, с Лидией. Они на такси приехали, и тачка их ждала. Я сказал, че, мол, водилу держите, и деньги тикают. Они засмеялись, типа не твои деньги, нечего и считать. Ну, не мои так не мои. Мне че? А потом она говорит: «Василий, а ты не можешь свести меня с домработницей Горчаковых? Я знаю, что вы в хороших отношениях». Это, я, в общем, как бы это сказать…

– Соврал, – подсказал Андрей.

– Да, соврал маленько. Мы тогда около дома ихнего на тачке стояли, ждали Мишку, а тут девчушка такая из подъезда бежит. Я ей махнул через окно, и она мне тоже махнула. Так просто махнула, мы с ней никогда не встречались. Лидка спрашивает: «Это знакомая твоя»? Я говорю, ну не то чтобы знакомая, так, переспали пару раз. Лидка говорит: «Ничего себе, Настюха дает, а по виду не скажешь». И оказалось, что эта Настюха работает у Горчаковых, которых Лидка через ихнего племянника знает. Я тогда подумал, что мне кранты, узнают, что я с ней незнаком, смеяться будут. А ничего, не узнали.

– Так, это все лирика, – перебил его Алексей. – Что конкретно по делу можешь рассказать?

Он уже жалел о потерянном времени.

Африкантыч замахал руками и показал жестами, что все еще впереди.

– В общем, часы оставили, а вечером Лидка приехала типа к Михаилу. А Мишка-то еще полгода назад из этой квартиры выехал, сказал, дешевле нашел. Ну, приехала, значит, а сама вся встрепанная какая-то. Постучалась к Мишке в квартиру, а там, понятно, чужие люди. И ко мне стучит. Я выхожу, а у нее губы трясутся, говорит, пусти, посидеть у тебя можно? Ну, я пустил, а еды у меня никакой, только бутылка водяры была. Она полбутылки сразу выпила, закосела и давай рыдать. Душегубка, мол, я, таких людей погубила. Я тогда ничего не понял. Она посидела еще и по мобиле тачку вызвала и уехала. Типа успокоилась. А когда нас всех вызывали по убийству, я этот вечер вспомнил и испугался. А вчера мне какая-то старушенция звонила и грозилась, что если я про Лидию когда-нибудь упомяну, то меня найдут и убьют.

Вот почему Лидия Машкова так испугалась, когда увидела Африкантыча на опознании! Алексею стало не по себе. Он же заметил этот взгляд! Почему сразу не допросил? Что за «старушенция» звонила?

– На какой телефон тебе звонили? – строго спросил он.

– В смысле?

– Ну, куда звонили: на мобильный, на домашний? – А, это? На работу, в клуб. Я сразу отпросился, домой ехать побоялся и решил в гостиницу, а денег нет. В общем…

– Так, собирайся, поедешь со мной. – А пожрать?

– Ладно, корми его, Андрей, и поехали.

Африкантыча повезли сразу в прокуратуру. И старушенция нашлась, которая ему угрожала – все та же гражданка Машкова. Выпустил ее все-таки следователь Михайлов, пожалел. Теперь надо было прояснить ситуацию с ее дочерью – Лидией. Кого это она «погубила»? Или спьяну насочиняла?

– Миша, а привези-ка ты мне гражданку Машкову. Лидию, – уточнил Алексей.

Лейтенант Некрасов по-военному повернулся кругом и, печатая шаг, вышел из кабинета. Тоже детский сад. Кстати, утром на летучке хвалили их отдел – вчера по горячим следам взяли вооруженного бандита, который ограбил запозднившегося гражданина в пешеходном переходе и собирался ограбить еще одного. Быстро взяли, без шума. Граждане бдительные помогли. Так что сегодня все чувствовали себя немножко победителями и могли пошутить с начальством.

Лидия опять была посажена на допросный стул. Опять долго устраивалась, открывала и закрывала сумку – в общем, все, как в первый раз.

– Ну что, Лидия Ильинична, на этот раз правду будем говорить или опять лгать?

Она опешила, или, по крайней мере, талантливо сыграла недоумение.

Алексей повторил:

– Говорить будете или сразу в камеру по подозрению в убийстве?

– В каком убийстве?

– А что, было несколько убийств с вашим участием? – Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

Она повела плечами, снова открыла и закрыла сумку и стала с независимым видом смотреть в сторону. Алексей нажал кнопку. Зашел конвойный.

– Забирайте, я больше не буду с ней возиться.

– Куда? Куда забирайте? Вы еще ничего у меня не спросили. Мне домой надо, у меня мать болеет.

– С вашей мамашей я уже имел несчастье пообщаться, не так уж она больна.

– Кто вам сказал, что она здорова? У вас есть заключение врачей?

Она практически сорвалась на крик. Конвойный переминался с ноги на ногу, не зная, что ему делать: забирать или подождать, может, это такой психологический прием у майора.

– Да тут и врачом быть не надо, – добродушно ответил Алексей, – актриса ваша мама никакая, да и вы не блещете актерскими талантами. Так что, если будете говорить правду, я вас слушаю, если нет, добро пожаловать в СИЗО, там сейчас ужин будет.

– О чем говорить, я вообще ничего не понимаю.

Алексей жестом отпустил конвойного и другим, официальным, тоном пояснил:

– Помните, как вы приехали к Михаилу Коваленко, а он, оказывается, квартиру поменял? О чем вы тогда каялись? Кого вы погубили?

Она закусила губу и почти зарычала:

– Вот гад какой! И зачем только я к нему пошла? Думала, он человек, а он тискаться полез. Сволочь!

– Так, гражданка Машкова, выбирайте выражения, вы еще не в тюрьме.

Она затравленно посмотрела на него:

– Конечно, нашли крайнюю, вам бы только на когонибудь убийство повесить. Я! Никого! Не! Убивала! Я вообще не помню, о чем тогда говорила, потому что напилась. И Африкантыч меня точно спаивал. Но я от него быстро уехала.

– Так, допустим, что не вы убили семью ювелира. Тогда скажите мне, что это за претензии на наследство? С чего вы решили, что вы – внебрачная дочь Ильи Ивановича Горчакова? Кто вам такое внушил?

Она успокоилась и попыталась вальяжно устроиться на стуле. Это ей не удалось, и она вновь открыла и закрыла сумку.

– Повторяю свой вопрос, – начал Алексей, но она его перебила:

– Я слышала. Ладно, так и быть, скажу. Короче, я – его племянница.

– Чья? – уточнил Алексей.

– Ильи Ивановича. Я дочь Глеба Ивановича. Он ухаживал за матерью, сделал ей ребенка и смылся за границу. Это все знакомые могут подтвердить.

– А как же генетическая экспертиза? Насколько я знаю, результат был отрицательный?

– Подкупили, – быстро ответила она.

– Насколько я знаю, у вас и группа крови не совпадает?

Он сверился с записями, которые ему предоставил Сергей Пестров, который плотно занимался этим семейством.

– Значит, смотрим: у вашей матушки группа крови первая, у Глеба Ивановича – вторая, а у вас – третья. Никак вы не можете быть его дочерью. Если бы вы были с ним в кровном родстве, то группа крови у вас была бы либо первая, как у мамы, либо вторая, как у отца. Я понятно объяснил?

– Что вы мне про какие-то группы заливаете? – она теряла самообладание, это было очень заметно. – Я – его дочь, и все тут.

– Нет уж, дорогуша, никакая ты ему не дочь, и к наследованию состояния его брата никакого отношения иметь не можешь.

Лидия как-то сразу подурнела и сгорбилась, Алексею на мгновение даже стало ее жаль.

– Так, значит? – спросила она тихо. – И все это напрасно?

– Что «напрасно»? Облегчи душу, расскажи.

– Да нечего рассказывать. Просто я столько лет мечтала о том, что буду богатой и независимой. Заведу себе ребеночка, куплю квартиру и буду его за ручку в детский сад водить. Сама буду покупать себе, что захочу, есть, что хочу и мужиков иметь таких, какие нравятся, а не тех, что меня из жалости имеют. Понимаешь? Ты! Ты меня понимаешь?

– Давай по делу, – устало попросил он, – а то я не обедал сегодня.

Она выпрямилась на своем неудобном сидении и заявила:

– А не буду я тебе ничего рассказывать. Ищи, ты за это деньги получаешь.

– Ну, не будешь, так не будешь, – согласился он. – Тогда тебе быстренько предъявят обвинение в организации нескольких убийств. Это понятно?

Она подумала.

– А если я все расскажу, отпустишь? – Это смотря что расскажешь.

– Да нечего, на самом деле, рассказывать, повторила она уже менее уверенно.

– Ничего, ты рассказывай, что знаешь, а я послушаю.

Она поерзала на стуле и, приняв решение, громко, как на уроке, начала.

– В общем, мне мать все детство пела, что я дочь очень большого человека. Будто папаша не может с нами встречаться, потому что он чуть ли не министр или что-то в этом роде. Я, пока была маленькая, в это верила и играла, будто я – принцесса, а папа у меня заколдованный король. Потом, уже в школе, поняла, что все это чушь. Но тут появилась Алиса Семеновна.

– Это еще кто?

Она уставилась на него с недоумением:

– Алиса Семеновна – это жена Глеба Ивановича. Он уехал за границу, а она осталась в стране. Вы что, не знали?

Алексей рассеянно кивнул. Как это он забыл, что есть еще живая жена старшего брата – Глеба Горчакова?

– Ну вот, – продолжала Лидия, – она меня у школы подкараулила, подошла, угостила конфетами и сказала что-то вроде «Я так и думала, что у Глеба должна получиться красивая дочь». Я сразу смекнула, что к чему, тем более что с Горчаковыми уже была знакома. Иван мне какие-то коллекции показывал, атлас, что ли, на английском языке. Мне это все не очень интересно было, гораздо интереснее было просто у них дома бывать. Так роскошно, так красиво и так чисто! Моя мама аккуратностью не отличалась и меня не приучила. Это я сейчас стараюсь в квартирах, в которых живу, порядок поддерживать, а дома мне это не надо. И Алиса Семеновна стала со мной встречаться, и всегда при встрече заговаривала о моем родстве с Горчаковыми. Я к этой мысли привыкла. А потом мамаша вдруг мне сказала, что есть завещание с незаполненной строчкой – типа кому все завещается.

– А она откуда узнала про это завещание? – спросил Алексей.

Лидия подумала немного, а потом сказала:

– А ведь я тогда не задумалась, откуда она узнала. Мне вдруг стало интересно жить. Я уже тогда жила в квартире Ивана, когда он уезжал на работу. И я решила искать это завещание. Я всю квартиру перешерстила и ничего не нашла. А потом сообразила, что завещание появляется только через 6 месяцев после смерти. И решила его выкрасть.

– Погоди, а кто убил Горчаковых? Насколько я понимаю, вся история с завещанием возникла уже после их смерти?

– Ну да, – она досадливо отмахнулась от него, видимо, ей хотелось выговориться. – Кто их убил, я не знаю, но думаю, что все подстроила Анька.

– Корчак?

– Ну да. Она ко мне начала клеиться еще до их смерти, хотела, чтобы мы вошли к ним в доверие и чтобы они нам чего-нибудь отписали. Они еще живы были, а она уже о наследстве беспокоилась. Понимаешь? Значит, она планы строила, как их убить!

А ведь аргумент, подумал Алексей, на ее показаниях можно обвинение построить. Только перепутанная бутылка бальзама как-то не вклеивается.

Лидия, между тем, продолжала:

– Когда появился этот Махов, я сразу поняла, что он тоже завещание ищет или что другое. Документы я у него быстро проверила и узнала, кто он такой есть на самом деле. Но подумала, что он мне может пригодиться. Когда он яд принес, я, конечно, его в бутылки разлила, но не столько, сколько он велел, а по чутьчуть.

Ничего себе, «по чуть-чуть», подумал Алексей. Эксперт сказал, что одним глотком можно было роту солдат убить.

– И потом, у меня запись есть на телефоне, как он мне этот яд передает и врет, что это слабительное. Я все продумала.

Она хитренько улыбнулась, и от этой улыбки Алексей внутренне передернулся. Да ее психиатру надо показать, решил он.

– В общем, Ивану я смерти не желала, хотя он меня в юности смертельно обидел, – не меняя тона и выражения лица, с той же гаденькой улыбкой, продолжала Лидия, – я хотела его проучить. Не все же ему как сыр в масле кататься! Я думала, что, если найду завещание, то впишу себя, заберу у него квартиру и буду жить.

– Ну да, ребеночка заведешь и будешь его в садик за ручку водить.

Она остановилась, провела рукой по волосам и гордо сказала:

– Все, ничего больше не скажу.

– А ничего больше и не надо, – решил Алексей и вызвал конвойного.

– Забирай, завтра к следователю. Наш разговор был записан, поэтому, Лидия Ильинична, со следователем будьте столь же искренни, как со мной.

– Ты обещал отпустить, мама болеет, – заныла она. – Забирай, – еще раз подтвердил свое распоряжение Алексей.

Лидию увели. В кабинете сразу стала как будто светлее. А ведь надо бы допросить Алису Семеновну. Что она навнушала этим двум дурам – Анне и Лидии? Не с ее ли подачи завертелась история с завещанием? Мотив? Мотив, скорее всего, месть. Муж уехал за границу, потом она узнала о его измене. Наверное, не так. Она узнала об измене, и он скрылся за границей. Ну и что? Многие мужики изменяют женам, но редкие экземпляры бегут за рубежи родины. Если бы все бежали, такая миграция бы организовалась, только держись. Коренного населения бы не осталось в стране!

А вот интересно, он, Алексей, смог бы изменить жене? Наталье бы точно не смог. А бывшей – Лидии – изменял бы на каждом шагу. Вообще, зачем тогда жениться, если потом врать и предавать женщину?

Значит, все-таки Анна Корчак? Положим, первоначально убить она собиралась мать и дочь Машковых. Или только мать. Лидия ей была нужна для поисков мифического завещания. Дожать бы старуху Машкову, что ей обламывалось бы от этого воображаемого состояния. Что они все себе навыдумывали? Бандитов нанимали, убийства устраивали, покушения. Наворотили с три короба, милиция расхлебать не может. А в принципе, все просто: захотелось чужого богатства – завладей. Если не получается по-хорошему, убей. Кажется, уже горячо. Еще немножко, и можно будет дело закрывать.

И Наталья поедет в свою квартиру.

Через час ему позвонила Мария Викторовна – Машка в просторечии, и, задыхаясь от восторга, почти прокричала, что Натальин руководитель прочел диссертацию и дал ей блестящую оценку. И очень надо, чтобы Наталья с ним встретилась, чтобы договориться о сроках защиты. Господи, да она еще и кандидатом наук скоро будет! А он – простой мент. И как ему за нее бороться?

В расследовании появился новый персонаж – Алиса Семеновна. Что о ней было известно? Жена старшего брата Глеба Ивановича Горчакова. Особенно близкой с семьей не была. Да и Глеб Иванович тоже очень быстро стал жить самостоятельно. Все его помыслы были сосредоточены на математике. Это Алексею было известно из разговоров с Иваном. Иван, Иван, как же ты сейчас нужен в Москве! Пока болтался тут без дела, кажется, только мешал, а уехал, и сразу понадобился. Как подойти к Алисе Семеновне? У кого хоть что-то узнать о ней? На какие деньги она жила после отъезда мужа за границу? Был ли у нее любовник? Чем она вообще занималась? Какое у нее образование? И Елены Дмитриевны тоже нет! Хотя можно позвонить Ивану. Алексей набрал номер и приготовился к долгому ожиданию – заграница все-таки.

– Але, – сразу сказала трубка в его ухе голосом Ивана.

Алексей удивился, отодвинул трубку от уха и внимательно посмотрел на нее.

– Але, – повторила трубка.

– Иван, это ты? – уточнил Алексей.

– Я, – поспешил заверить его Иван. – Ты что, не мне звонишь?

– Тебе, конечно, просто я думал, что ты в Берлине. – Я в Берлине и есть, просто связь тут хорошая. – Вот и славно. Есть минутка?

– Есть, конечно, подожди, припаркуюсь.

Стало слышно, как он переключает скорости и крутит руль. Наконец, трубка вновь ожила.

– Слушаю, – сказал Иван.

– Ты что-нибудь знаешь о твоей тетке – Алисе Семеновне Горчаковой?

– Ну, кое-что. Кстати, фамилию она не меняла, осталась на девичьей. Как же? Забыл фамилию, но вспомню. Погоди, что-то птичье. Петухова? Курочкина? Гусева? Вспомнил! Фамилия ее Журавлева, вот как.

– А почему она фамилию не сменила – удивился Алексей, – такая звучная у вас фамилия?

– Потому что звучная, потому и не сменила. Она коммунисткой была и не хотела ничего общего иметь с дворянской семьей.

– Как же замуж вышла? – опять удивился Алексей. – Знаешь, там какая-то мутная история с этим замужеством, – подумав немного, ответил Иван. – Мама с папой и дедом обсуждали как-то на кухне, когда я якобы спал, что дядя женился на спор. Вроде бы он не доказал какую-то теорему и женился на сестре своего однокурсника. И любви там никогда не было. Мы встречались крайне редко, дядя Глеб только к деду приезжал. Я ведь один на всех был, и со мной вся родня возилась, кроме тети Алисы. Даже дядя Глеб как-то меня на корт возил – в теннис играть. Сам он, кстати, тоже очень неплохо играл.

– Ты еще и в теннис играешь?

– А как же? Языки, плавание, теннис, гребля, танцы, этикет – меня же на дипломатическую службу с малолетства готовили.

– А ты знал, что он был любовником матери Лидии? – Знал, мама рассказала незадолго до смерти. Только он не мог быть ее, Лидии то есть, отцом, это точно. С генетикой не поспоришь. У нас у всех группа крови или вторая, или нулевая, а у нее третья. Родственники это давно установили, да и дядя Глеб генетическую экспертизу провел и в Союзе, и за границей. Мама говорила, что до дяди Глеба мать Лидии тесно общалась с рабочим сцены из Большого театра. Наверное, Лидия – его дочь.

– Так, это понятно. Что еще можешь рассказать про Алису Семеновну?

– Да ничего вроде. Я очень удивился, когда она пришла на похороны Петра Ивановича и Анны Дмитриевны и племянника своего притащила. Впрочем, племянник, наверное, ей нужен был для сопровождения – мне она показалась очень слабой.

– Слушай, Иван, а ты с ней после отъезда Глеба Ивановича встречался? Она вообще с кем-нибудь из членов семьи контактировала?

– Я точно знаю, что папа и дядя Петя ее материально поддерживали первое время, а потом дядя Глеб нашел возможность пересылать ей деньги. Она точно не бедствовала. Я помню, мы как-то ехали с папой в Шереметьево за мамой – она с гастролей прилетела – и увидели Алису Семеновну за рулем навороченной иномарки. Я сейчас не вспомню, что это была за машина, но точно выше классом, чем наша. А мои родители были отнюдь не бедными людьми.

– Вот даже как?

– И еще вспомнил. Был юбилей деда – то ли восемьдесят, то ли семьдесят пять, она пришла с подарком – подарила компьютер. Это тогда была роскошь. Не знаю, персонально от нее был подарок или от дяди Глеба тоже. Юбилей праздновался очень широко, народу было человек двести – дипломаты, поэты какие-то, родственники, одноклассники – вся Москва. Одеты были по-разному в зависимости от достатка. Правда, никто внимания на это не обращал. Люди подготовились – стихи самодельные читали, под гитару песни пели, тосты произносили на разных языках – все с юмором, весело. Смеху было! А она пришла вся в бриллиантах и мехах – верх безвкусия – и произнесла какую-то слезливую речь, кстати, очень невнятно, только испортила впечатление о семье.

Он помолчал, а потом добавил:

– Мама пела «Заздравную», до сих пор голос в памяти звучит.

Алексей осторожно спросил:

– А родители твои к ней как относились?

– Не знаю, Леш, по-моему, никак. Точно не дружили. Тетя Аня ее сначала опекала, а потом, по-моему, устала от ее нытья. В семье было не принято упиваться своими несчастьями. Кстати, снова о юбилее. Дед тогда уже болел, юбилей был для него последним, это все понимали, но старались виду не показывать и доставить ему удовольствие. Еще помню, что она на этом банкете постоянно кого-нибудь задирала. Пристала к жене испанского посла, не помню уже, с какими претензиями. Что-то ей доказывала, от нее что-то требовала. Тетя Аня и мама ее с трудом увели. Да, кажется, ее после этого отправили домой. Точно! Она еще на следующий день звонила нам и выясняла отношения с папой.

– Значит, характер у нее – не сахар? – уточнил Алексей.

– Слушай, а ты почему ей интересуешься? – вдруг всполошился Иван. – Она что, причастна к убийству?

– Пока не знаю, – честно ответил Алексей, – но то, что она внушала этим двум, даже трем дурам, что они имеют право на наследство, это установленный факт. Адресок, кстати, не подскажешь?

– Да я и не знаю, могу завтра у Елены Дмитриевны спросить, может быть, она знает, хотя тоже вряд ли.

– Да, а как Елена Дмитриевна? – поинтересовался Алексей.

– Спасибо, хорошо, – очень светским тоном ответил Иван, – сегодня ей сделали операцию. Доктор говорит, что все прошло очень удачно, через месяц она будет ходить. Пока она под наблюдением в реанимации. У них это по-другому называется, но суть одна. Завтра меня к ней пустят. Я с ней повидаюсь, увижу, что все хорошо, и послезавтра вернусь в страну. Вот такие планы.

– Хорошо, прилетай «в страну», – заключил Алексей и закончил разговор.

Вот так. Брак на спор, любовница почти в открытую с чужим ребенком, жизнь за границей без семьи – ничего хорошего в этой жизни, похоже, у Глеба Ивановича не было. Осталась жена с чувством мести. Или, если брак без любви, может быть, и не было никакой мести, просто безразличие? Для чего тогда этот спектакль с завещанием? Надо, пожалуй, предупредить Константина Петровича об этом фигуранте. А вдруг? Хотя вряд ли старушка могла организовать серию убийств. Или что? Могла? И племянник еще имеется, тоже пока темная лошадка. Если Анна Корчак – его приемная дочь, то он вполне мог быть причастен к этому делу. Надо бы на него посмотреть.

– Миша, раздобудь мне адрес Журавлевой Алисы Семеновны, лет примерно семидесяти-восьмидесяти. Как будешь готов, поедем.

Алиса Семеновна проживала в пределах Бульварного кольца в трехкомнатной квартире на пятом этаже. Подъезд был чистым, в будочке сидела и вязала на спицах пожилая консьержка, в просторном вестибюле стояло несколько разноцветных детских колясок и подростковый велосипед. Все чинно, прилично. Алексей и Миша Некрасов предъявили удостоверения и были препровождены до лифта. В лифте не было никаких надписей, кроме инструкции по пользованию, было чисто, одна стена даже была зеркальной. Опять же прилично.

Алиса Семеновна открыла не сразу. Долго изучала в глазок стоящих перед дверью людей, потом еще долго рассматривала удостоверения, командуя при этом: «Подвиньте правее, опустите ниже, чтобы мне было видно». Наконец, дверь была приоткрыта, и снова повторилась процедура опознания. Миша от нетерпения переминался с ноги на ногу, Алексей стоял с невозмутимым видом, позевывая и разглядывая трещинки на стене.

– Что вам, молодые люди? – женщина явно не собиралась пускать их в квартиру.

– Алиса Семеновна Журавлева? – тон майора Пронина не предвещал ничего хорошего.

– Да, – не очень уверенно ответила Алиса Семеновна.

Алексей решительно отстранил ее от двери и вошел в квартиру.

– Майор Пронин, начальник убойного отдела, – представился он, – вам придется проехать с нами в отделение.

– На каком основании?

– На том основании, что у нас есть к вам несколько вопросов. А поскольку вы нас в квартиру не приглашаете, будем сразу разговаривать под протокол.

– Проходите, если имеете на это право, – пожала плечами она, – только я не представляю, какие вопросы ко мне могут быть у убойного отдела.

Миша бочком вдвинулся в прихожую.

– Обувь! – грозно потребовала Алиса Семеновна. Миша, торопясь, достал из кармана две пары бахил и огляделся, где можно присесть. Присесть было негде, и Миша, чертыхаясь в душе, нагнулся и расправил целлофановые бахилы. И тут он увидел, что Алексей Николаевич уже двигается по коридору в уличной обуви, а рядом семенит хозяйка квартиры и молчит. Миша подумал, свернул бахилы в комок и пошел вслед за начальством.

Разговаривали на тесноватой кухне, заставленной громоздким гарнитуром. Все стены были заняты полочками, уставленными фарфоровыми статуэтками, какими-то веночками, картинками, декоративными тарелками. Все это создавало атмосферу суетливости и неспокойности. На такой кухне не хотелось сидеть и смотреть телевизор, прихлебывая горячий чай из любимой кружки, а хотелось быстрее закончить приготовление пищи и бежать в какую-нибудь более уютную комнату. Алексей, как только вошел, сразу сказал: «Мило у вас», и хозяйка расплылась в довольной улыбке. Миша ничего «милого» не находил. Расселись у тесного круглого стола, почти касаясь друг друга коленями.

– Алиса Семеновна, ваш паспорт, – официальным тоном потребовал Алексей.

Она вышла и через минуту вынимала паспорт их пухлой папки, набитой какими-то бумагами. Алексей достал из кармана блокнот и переписал данные документа. Алиса Семеновна, до той поры молчавшая, вдруг спросила грубым голосом:

– И что все это значит?

– Да ничего не значит, – ответил Алексей, – вы, наверное, знаете, что ваша племянница Анна Корчак задержана по подозрению в убийстве. Мы пришли задать вам вопросы. Вопрос первый: что вам известно об этом деле?

– Ничего не известно. Откуда мне что-то должно быть известно?

– Хорошо. Вопрос второй. Вы знаете этих людей? Алексей веером разложил на столике фотографии задержанных наркоманов, бандита по кличке Веник, Лидии и Анны.

Алиса Семеновна взяла с полки очки и внимательно стала рассматривать фотографии.

– Не стесняйтесь, можете взять в руки, если плохо видно детали, – предложил Алексей.

Она брезгливо взяла в руки первый снимок, даже заглянула на обратную сторону, повертела и положила обратно на стол. Те же пассы она проделала с остальными фотографиями.

– Нет, эти люди мне незнакомы, – решительно заявила она.

Алексей недоуменно пожал плечами:

– Алиса Семеновна, вы не узнали свою племянницу?

Она всполошилась:

– Где, кто?

– Да вот же Анна Корчак. Нет?

Алексей сунул ей в руки фотографию Анны и стал внимательно наблюдать за ее лицом.

Она долго смотрела в одну точку фотографии, потом отложила снимок и оживленно заявила:

– Конечно, Анечка, я ее не узнала в данном контексте. Мне показалось, что вы показываете фото убийц, а Анечка не может быть убийцей.

– И эту девушку вы тоже знаете, – спокойно протянул ей фотографию Лидии Алексей.

– Да, кажется, это Лидочка, Анечкина подружка. Или нет, не подружка. Впрочем, я не помню, откуда я ее знаю.

– Ну вот видите, как хорошо, – успокоился Алексей, – с памятью у вас все в порядке, дай Бог каждому. Ну, спасибо большое за разговор, мы пойдем.

Она засуетилась, поднимаясь из-за стола, даже, кажется, изобразила готовность поставить чайник, но Алексей и Миша вышли из кухни и по коридору направились к входной двери. Уже перед дверью Алексей спросил:

– Алиса Семеновна, не подскажете, как нам найти вашего племянника, приемного отца Анны Корчак? Мы тоже хотим показать ему эти фотографии.

– Ах, Павлика? Да, конечно, записывайте.

– Что это было, Алексей Николаевич? – недоуменно спросил Миша. – Мы зачем сюда приходили? Ничего же не узнали?

– Мы очень много узнали, Миша, к тому же получили прекрасный дактилоскопический материал.

И Алексей потряс перед носом Миши целлофановым пакетом с фотографиями.

Павлик, племянник Алисы Семеновны, шестидесятилетний мужичок с пузиком и смятым лицом, быстро опознал по фотографиям свою приемную дочь, при этом смачно плюнув в ее сторону.

– Стерва Анька! – заключил он в сердцах. – Воспитывали ее, воспитывали, кусок от себя отрывали, а она теперь носа не кажет. Как же, образованная, мы для нее теперь не компания.

– Павел Федотович, а жена ваша где? – прервал его гневный монолог Алексей.

– Светка-то? Отмаялась Светка в прошлом годе, рак у нее был.

Глаза Павлика увлажнились, лицо еще больше смялось.

– Бедую теперь один, некому стакан воды поднести. Дался им этот стакан воды, подумал Алексей. Как алкаш с жалобой на бессердечных родственников, так непременно про воду вспоминает.

– Павел Федотович, а вы знаете, что ваша дочь задержана по подозрению в убийстве семьи ювелира Горчакова?

– Допрыгалась! Говорил я ей: «Не лезь в эти дела, не было у тебя денег, и не надо». Нет, сунулась все-таки! И эта чокнутая Алиса все ее науськивала: возьмем наследство, только надо правильно себя вести. Вот, нате вам! – показал он операм фигу.

– Когда вы видели ее последний раз, Павел Федотович?

– Ее-то? Аньку? Надо подумать.

Он поднял глаза к потолку и принялся загибать пальцы на руках, при этом что-то бормоча. Наконец, хлопнул себя по коленям и торжествующе заявил:

– Вспомнил! На похоронах я ее видел, у Горчаковых на похоронах. Я туда Алису возил, ну, типа ей одной трудно. Хотя она баба-бой, сама кого хочешь сопроводит. А на кладбище уж такая тихонькая была, ручонки трясутся, губешки прыгают. А племянника своего сразу и не узнала, сначала к другому кинулась. А пареньто не при делах, так от нее шарахнулся.

И Павел Федотович залился долгим визгливым смехом. Оперативники переждали приступ веселья, и Алексей спросил:

– Она его давно не видела, что ли? Старик опять засмеялся:

– Она его вообще никогда не видела. Это соседка ихняя – Горчаковых соседка, – пояснил он, – сказала: «Ну наконец-то Иван Ильич приехал!», тогда мы к нему рванулись. И то я ее представил, что, мол, тетка ваша, скорбит. Ну, он тогда ее под руку взял, типа родня. А я рядышком. На поминки мы не поехали, она сказала, что для первого знакомства хватит с него.

– А что вы слышали про наследство Горчаковых? – осторожно спросил Алексей.

– Да ничего особенного я не слышал, – ответил Павлик, – это они все шу-шу-шу, шу-шу-шу.

– Так, а если вы со своей дочерью не виделись со дня похорон, то где же вы слышали эти самые шу-шу-шу?

– Ну ты, начальник, умен, – погрозил ему пальцем старик, – но я тоже не промах. Я же столуюсь у Алисы, а она все время на телефоне. И то с Анькой, то с каким-то кентом, Максимом, кажется, все шу-шушу. А я подслушиваю, мне же интересно.

И он опять засмеялся.

Алексей был рад, что додумался записать разговор на диктофон, под протокол «Павлик» вряд ли это повторит.

– Ну спасибо, Павел Федотович, – сердечно попрощался Алексей и быстро пожал протянутую вялую руку. – Если еще вас потревожим, не будете против?

Старик изобразил на лице полное радушие:

– Заходите, когда будет нужда, мы гостям всегда рады.

Они сели в машину, и Алексей скомандовал:

– Так, Миша, быстро телефоны на прослушку, все документы мне на подпись. И быстро с телефонной станции распечатку с домашнего и сотового. Я в прокуратуру.

В общем, схема убийства супругов Горчаковых, кажется, была понятна. Можно было бы считать дело близким к раскрытию, только неизвестно, кто убил участкового Фомина. И о бывшей невесте Ивана Горчакова тоже не следовало забывать: ее пальчики нашли на подслушивающих устройствах в квартире Ивана. Алексей сидел в кабинете Константина Петровича и слушал, как тот нудно, подробно и монотонно излагал свой план. У Алексея от усталости закрывались глаза, он огромным усилием воли держал их в открытом положении и мечтал только о том, чтобы скорее приехать домой, сесть в горячую ванну и выпить потом рюмку водки. Глоток водки так явно предвкушался его сознанием, что он сглотнул и даже ощутил тепло, прокатывающееся по пищеводу.

– Ты меня слушаешь? – рявкнул Михайлов. – Совсем распустились. По ночам черт-те чем, наверное, занимаешься? Я вообще могу ничем с тобой не делиться.

– Костя, отпусти меня, ради Бога, – попросил Алексей, – я что-то от этого расследования так устал, как ни от какого другого. Спать хочу, сил нет.

– А, – ехидно заметил Константин Петрович, – это потому, что в этом деле твой персональный интерес имеется. На другие дела ты отстраненно смотришь, с высоты, так сказать, своего начальственного положения, а тут ты изнутри копаешь и за каждую улику переживаешь. Успокойся уже, не в деле твоя протеже. Знает много, видела много, но ни к одному убийству не причастна. Я все сказал.

Быстренько набросав план на завтрашний день, они расстались, очень довольные друг другом. Алексею очень хотелось домой, но он поехал в отделение: там его ждали сотрудники отдела. Пока он шел до кабинета, слух о его прибытии каким-то образом дошел до подчиненных, и они в течение двух минут подтянулись в кабинет. Не было только лейтенанта Некрасова. Алексей устроился во главе стола для совещаний, оглядел всех и сказал:

– Расслабляться рано, завтра решающий день в деле об убийстве семьи ювелира Горчакова. Следователь Михайлов предлагает такую схему.

Все достали блокноты и приготовились слушать. В это время дверь как-то лихо отворилась, и на пороге показался Миша Некрасов с довольной улыбкой на лице.

– Разрешите, товарищ майор.

– Разрешаю. Почему опаздываете, лейтенант?

Миша, который шел к своему месту, круто изменил маршрут и направился прямиком к майору.

– Я тут такую информуху надыбал, – возбужденно начал он, – закачаешься.

Опера переглянулись, а Вадим прикрыл глаза рукой. Всем была известна борьба за чистоту русского языка, которую проводил полковник Сухомлин и которую всячески поддерживал майор Пронин

– Что вы «надыбали», товарищ лейтенант?

– Информуху, – недоуменно повторил Миша, уже чувствуя неладное.

– Товарищ лейтенант, выйдите, войдите и доложите по форме, что вы обнаружили.

Оказалось, что Миша обнаружил, что с телефона Алисы Семеновны было сделано множество звонков на мобильные Анны Корчак, Максима Алешина, Лидии Машковой и ее матери, а также Михаила Коваленко, причем последний звонок был датирован двадцать девятым мая, то есть за день до убийства. Это было последней точкой. Случайных совпадений в делах об убийстве не бывает. Или бывают, но только тогда, когда грамотно организуется подстава. Все заговорили, радуясь, что, кажется, раскрыли убийство.

Алексей дал им выговориться, распределил, кто и чем будет заниматься завтра, и поехал домой.

Он открыл дверь в свою квартиру, и у него сразу куда-то ушла вся усталость. Упоительно пахло жареной картошкой и солеными огурцами. На кухне был накрыт стол, стоял графинчик с водкой. Наталья вышла из своей комнаты, кутаясь в бабушкин платок и моргая со сна.

– Я тебя ждала, ждала и уснула. Сейчас будем ужинать.

Он подхватил ее под коленки и закружил по кухне. – Все, раскрыли, – сказал он. – Еще дня два и – все.

– Ура! – сказала она без особого энтузиазма. Он отпустил ее на пол и удивленно спросил:

– Ты не рада?

– Я, знаешь, радоваться пока боюсь. Вот когда будет на самом деле все, тогда ух! А пока постучу по дереву.

И она аккуратно постучала кончиком пальца по его лбу.

А дальше все было, как он хотел: ванна, водка и впервые за много дней крепкий сон.

 

20 мая, среда

Утром, когда он наспех завтракал, потому что проспал, а Наталья металась по кухне, пытаясь что-то разогреть, намазать бутерброд или хотя бы сварить кофе, вдруг встрепенулся его сотовый. Маша Егорова звонила, чтобы напомнить Наталье о встрече с научным руководителем.

– Да, Мария Викторовна, я передам, – между двумя глотками чуть тепловатого растворимого кофе сказал он, – мне очень некогда. Я все помню.

Как же он забыл об этом вчера? Наталья, услышав знакомое имя, насторожилась и встала прямо перед ним.

– Да, Наташа, я вчера забыл тебе сказать. Ваш роман прочитан.

– И что? Ждать Воланда?

– Я так понял, что по работе никаких вопросов нет, все хорошо. Теперь твой босс хочет с тобой увидеться, чтобы обсудить сроки защиты.

Она удовлетворенно улыбнулась и двинулась вслед за ним в прихожую.

Эх, надо бы бутылочку шампанского, что ли, купить, думал он, когда выезжал со стоянки, или цветы. Или цветы и шампанское. И конфеты. Или торт. А, все куплю.

Решено было, чтобы не спугнуть Алису Семеновну, напроситься к ней снова, вроде есть еще другие фотографии, которые вчера забыли показать.

На этот раз дверь открылась почти сразу, их с Мишей повели не на кухню, а в гостиную. На журнальном столике стояла вазочка с конфетами и три чашки. В квартире витал кофейный аромат.

– Проходите, проходите, молодые люди, – Алиса Семеновна, радушно разводя руки, предложила им устроиться в креслах у столика, – сейчас я подам кофе.

– Сначала дело, – решительно отверг ее предложение Алексей и жестом фокусника вынул из папки фотографии, которые раскинул веером на столе, отодвинув чашки и вазочку.

Она спокойно взяла их в руки и сразу положила обратно. На фотографиях были трупы. Миша Коваленко с выражением ужаса на лице, капитан Фомин в луже крови, супруги Горчаковы, лежащие в морге.

– Что это? Вы с ума сошли – показывать людям такие ужасы? Зачем вы это сюда принесли? Что все это значит?

– Это значит, Алиса Семеновна, что пришла пора поговорить с вами о вашем участии в убийстве супругов Горчаковых, – спокойно ответил Алексей.

– Моем? – она изобразила, весьма ненатурально, искреннее изумление. – Вы в своем уме, молодой человек?

– Я? Да, в своем. А вот вы в чьем, Алиса Семеновна? – Я вас не понимаю, потрудитесь объясниться, – величаво парировала она.

– Объясняю, – ответил Алексей. – Вы, Алиса Семеновна, движимая чувством мести и, возможно, ненависти к своему мужу, который пренебрег вами ради любовницы, решили отмстить всем Горчаковым и тем, кто, по вашему мнению, был виновен в вашем несчастье. Вы вбили в голову Лидии Машковой, что она внебрачная дочь вашего мужа, хотя ваш муж был бесплоден после перенесенной в юности свинки. Это установленный факт. Он об этом очень хорошо знал, поэтому пошел на связь с гражданкой Машковой, не опасаясь последствий. А когда она стала шантажировать его ребенком, просто посмеялся над ней и сделал две генетические экспертизы, которые подтвердили, что не он отец Лидии. А потом он просто уехал за границу. Вы-то понимали, что он уехал не за наукой, а от вас. Он вас сразу возненавидел, сразу после свадьбы. Уж не знаю, почему.

– Какую чушь вы несете! – устало сказала Алиса Семеновна. – Он боготворил меня. А как долго он меня добивался!

– Про ваш брак на спор мы знаем все, – улыбнулся Алексей. – Видимо, вам нечем было заняться, и вы стали вынашивать коварный план мести. Вы собрали всех: Лидию, ее мать, вашу племянницу, ее друга Максима Алешина и, во что бы то ни стало, решили отмстить. Родители Ивана Горчакова, надеюсь, умерли своей смертью, хотя обстоятельства их смерти тоже надо уточнять. Остался сам Иван и семья младшего из братьев Горчаковых – их вы решили извести. И тогда бы только вы получили наследство, потому что вы не расторгали брак с Глебом Ивановичем – это следует из паспорта, который вы мне вчера предъявляли. Собственно, мы только за тем вчера и приходили – узнать, расторгнут ли ваш брак, и получить ваши отпечатки пальцев. Как же мы не подумали об этом? Все почему-то решили, что вы давно развелись со своим мужем. Ан нет, вы – единственная наследница в случае смерти Ивана. Есть еще сестра Анны Дмитриевны, но насчет нее у вас, я думаю, тоже имеется план убийства. Так что, вставайте, Алиса Семеновна, поедем на опознание. Тех двух придурков, которых вы наняли, чтобы убрать участкового Фомина, мы взяли с поличным. Они за дозу на все готовы.

– Вы заблуждаетесь, – сказала она, почти без эмоций, тихим, каким-то бесцветным голосом, – и потом, у вас нет никаких доказательств.

– И доказательства у нас есть, и улики против вас железные, и люди, которых вы подбивали на преступление, готовы все подтвердить под присягой.

– А я никуда не поеду, и ничего не буду говорить без адвоката, – уже справившись с собой, заявила она.

– Конечно, конечно, – ответил Алексей, – все будет: и ордер на арест, и обыск, и адвокат. Сейчас я позвоню, и все будет.

– Можно мне хотя бы переодеться?

– Сейчас придет наша сотрудница, и в ее присутствии вы переоденетесь.

– Мне надо принять таблетки и собрать вещи, – решительно заявила Алиса Семеновна. – У меня мерцательная аритмия, стоит водитель ритма, и если я вовремя не приму таблетки, я могу умереть.

– Миша, последи за гражданкой, – приказал майор Пронин.

Миша, придерживая Алису Семеновну за рукав халата, повел ее в комнату.

Через полчаса в квартире гражданки Журавлевой был проведен обыск. Обнаружены были ее личные драгоценности на крупную сумму, несколько пачек долларов, а также подлинные картины известных художников. Все эти вещи принадлежали Алисе Семеновне. И на самом деле, она «не бедствовала». Она переоделась в спортивный костюм, собрала теплые вещи и попросилась в туалет. Туалет предварительно обыскали, ничего подозрительного не нашли. Женщина вышла из туалета, обвела глазами прихожую и решительно протянула руки. Решено было наручники на нее не надевать – жалко, старая.

В отделении она замешкалась перед рамкой металлоискателя – точно, у нее же водитель ритма. Женщина-сержант снова ее обыскала – все чисто.

А Иван тем временем приехал в клинику «Шарите». Посетителей почти не было. Немцы – народ дисциплинированный: сказано с двенадцати до двух, значит, с двенадцати до двух. А сейчас только одиннадцать. Но у него был пропуск в отделение, где лечилась Елена Дмитриевна.

В одноместной палате, которая больше походила на гостиничный номер, пахло фиалками, на столике у стены стояла ваза с цветами. Иван положил рядом свой букет, кивнул сиделке и подошел к Елене Дмитриевне. Она полулежала на животе и смотрела на экран ноутбука.

– Доброе утро, Елена Дмитриевна, – сказал он, наклоняясь и целуя ее в щеку. – Как ваши дела?

– Доброе утро, Ванечка, – ответила она, – дела, кажется, нормально. Сегодня приходил невролог, сказал, что у меня появились какие-то нужные рефлексы. Да я и сама понимаю, что лучше: ноги стали чувствовать прикосновение. Только как-то очень все быстро. Мне казалось, что все пойдет постепенно, а еще только сутки после операции прошли, а меня уже заставляют поворачиваться на бок, пытаться двигать пальцами. Представляете?

– Я разговаривал с вашим лечащим врачом, он мне заявил, что через неделю вас выпишет.

Она испугалась:

– Ой, как же я буду? Я же, наверное, ходить еще не смогу? А наши врачи в Москве смогут меня долечить?

– Мы все обговорим с вашим доктором, не беспокойтесь. Отдыхайте, набирайтесь сил, хорошо питайтесь. Я оставил денег вашей… – он забыл имя сиделки и почему-то это его раздражало.

– Кате, – подсказала Елена Дмитриевна.

– Кате, – продолжил он. – Вы просто говорите, что хотите, она вам все принесет. Я вчера ей показал гипермаркет с качественными продуктами. Там есть менеджер, говорящий по-русски. Я ее с ним познакомил и дал номер его телефона. Она будет звонить и заказывать продукты, а он привозить в клинику. Или она сама прогуляется до магазина.

– Ванечка, спасибо вам большое. Наверное, это безумно дорого?

– Елена Дмитриевна, вы теперь моя единственная родственница, о которой я могу заботиться. Мне это очень приятно делать, поэтому давайте не будем о деньгах. Давайте лучше о вас. Вам не больно? Уколы вовремя делают?

– Да, все делают. У меня катетер стоит в спинномозговом канале, вот в него какой-то препарат вводят. И спать совсем не хочется, и голова ясная. Вчера, правда, снотворное кололи, сегодня не знаю, как получится.

В палату вошла Катя с вазой, в которой стоял Иванов букет. Елена Дмитриевна прикрыла глаза. Иван понял, что пора уходить.

– Елена Дмитриевна, завтра я улетаю обратно в Москву, мой телефон у вас есть. Если будут какие-то трудности, звоните. Если никаких трудностей не будет, звоните. Если захотите просто поболтать, тоже звоните. Я буду рад.

– Ой, Ванечка, я боюсь вам надоесть, лучше вы сами звоните.

– Обещаю, Елена Дмитриевна.

Он еще раз поцеловал ее в щеку и вышел из палаты. На душе было легко и приятно. И погода была под стать его настроению: двадцать градусов, солнце, ни ветерка. Хотелось просто погулять по улице, купить что-нибудь совсем не нужное и радоваться жизни. Он зашел в проверенный крупный магазин и накупил всем подарков: Наталье – ручку со стразами, Полине – смешного зайца, Алексею – фигурку немецкого полицейского, Василию, Татьяне и их детям – домашние тапочки в виде медведей: медведя-папы, медведя-мамы и двух медвежат. Было так приятно выбирать, прицениваться, упаковывать подарки и представлять, как обрадуются его друзья. Только потом он сообразил, что ничего не купил для сотрудников холдинга. Да они и не были его друзьями.

Алексей позвонил следователю Михайлову и подробно рассказал о результатах сегодняшнего дня.

– Ну ты гигант! – обрадовался Михайлов. – Я ее только на вечер запланировал, а ты уже все сделал. Я ее после обеда допрошу и сразу предъявлю обвинение. Очные ставки и выезд на место происшествия, само собой. Но, думаю, дело близится к раскрытию. Неделька-другая, и передам материалы в суд. Как я от этого дела устал, – вдруг сказал он. – Только еще непонятно, что с холдингом.

– А с холдингом отдай ОБЭПщикам, – посоветовал Иван.

– Вообще-то, я ведь вначале думал, что это убийство чисто на профессиональной почве. Про родственников даже мысли не было. Вот так, – заключил Константин Петрович, – ни одну из версий нельзя отметать. Привези Наталью Сергеевну завтра часикам к двенадцати, я ее на опознании хочу задействовать, чтобы окончательную точку в этом деле поставить.

– Ее-то в качестве кого? – встревожился Алексей. – А может быть, она эту Алису как? Семеновну? вспомнит? Вдруг видела когда-то? Лишние свидетели не помешают. Улик против нее на самом деле маловато. Хотя, может быть, по дактилоскопии и еще что-нибудь всплывет. Вот если бы у нее пистолет найти.

– Какой пистолет, ты что?

– Все теперь более или менее понятно. Только кто стрелял в Фомина и почему? Дело-то объединено. Хотя выделено в отдельное производство, но все равно, в рамках нашего расследования. Понимаешь?

– Понимаешь, конечно, понимаешь, – ответил Алексей. – Ладно, я на допросе поприсутствую, если ты не возражаешь.

– Присутствуй, торжествуй, ты это дело раскрутил, тебе почет и уважение.

– Ага, уважение. Лучше бы лишнюю звездочку на погоны.

– Звездочки на пагонах лишними не бывают, так же, как деньги в кармане, – наставительно завершил разговор Константин Петрович.

На допросе Алиса Семеновна держалась не так уверенно, как дома. Пустила слезу, пытаясь разжалобить следователя. Изображала из себя бедную немощную старуху. Но Константин Петрович, предупрежденный Алексеем, держался с ней подчеркнуто официально, предъявил результаты экспертиз, из которых следовало, что на бутылке бальзама, которым отравили супругов Горчаковых, ее отпечаток пальца. Телефонные разговоры – косвенные улики, но показания свидетелей – доказательства серьезные. Завтра предстоят очные ставки и опознания. А сегодня гражданка Журавлева отправлялась в камеру предварительного заключения. Под конвоем.

Алексей занялся текучкой. Надо было написать несколько отчетов, составить план мероприятий по очередному убийству – так, ерунда, бытовуха. Послезавтра прилетает Иван Горчаков – опознания, очные ставки или что там следователь с ним будет делать. И все, его миссия по охране Натальи закончится. Дальше будет какая-то совсем другая жизнь – без нее. Он так привык к ней, кажется, что она всегда была рядом. А теперь надо расставаться. Правда, ему до нее пешком примерно двадцать минут, если хорошим шагом, если прогулочным – то минут двадцать пять. А на машине – пятнадцать, если не по пробкам. Правда, Ивану ближе. Что делать? Везде этот Иван.

Домой он вернулся очень поздно, после полуночи – заработался. Наталья уже спала. На кухонном столе он увидел записку: «Все на плите, поешь, пожалуйста. Я что-то устала. Буду спать. Н.»

 

21 мая, четверг

Утром Наталья проснулась от звука поворота ключа в замочной скважине – это ушел Алексей. Как же она проспала? И вчера не дождалась, почему-то сморила усталость. Она долго стояла перед темным окном в надежде, что вот сейчас он придет, и они поужинают вместе, но не дождалась и прилегла на диван. Проснулась уже за полночь, его все еще не было. Спать хотелось очень, поэтому она написала записку, почистила зубы, легла и сразу заснула. Снился ей Иван. Он варил кофе на ее кухне, а она никак не могла найти свою любимую чашку.

Видимо, чувствуя себя виноватой, Наталья решила соорудить настоящий обед: первое, второе, компот. Продукты на суп нашлись быстро, а что делать со вторым блюдом, было пока не ясно. В холодильнике было немного мяса, какие-то рыбные консервы, пять яиц и чуть-чуть майонеза. Алексей давно ничего не покупал, а запасы быстро закончились. Вот бы ей смотаться в магазин, уж она бы такой пир закатила, пальчики оближешь! Но, понятно, выходить пока нельзя. Хотя Алексей сказал, что, кажется, все, конец. Кого надо, арестовали, кого не надо, пока отпустили, но скоро тоже арестуют. Сколько она уже тут мучается? Почти две недели. Кошмар! Две недели из жизни как корова языком слизнула. Правда, она закончила свою научную работу, оформила ее и представила научному руководителю. Дома она ни за что не смогла бы это сделать за такое короткое время. Ведь надо было заниматься Полиной.

Около десяти часов вдруг раздался звонок по «секретному» телефону, то есть от Алексея.

– Наташа, собирайся, пожалуйста, поедем в следственный комитет к следователю Михайлову, ему надо еще раз с тобой поговорить. Вскрылись некоторые новые обстоятельства дела.

– Прямо сейчас собираться?

– Да, прямо сейчас. Я заеду через полчаса, поднимемся к тебе домой, ты переоденешься и поедем.

– Даже так? Можно домой?

– Можно, может быть, уже сегодня. У тебя еще три дня больничного, а там пойдешь на работу.

– Алеша, а можно будет еще за продуктами заехать? Он мысленно чертыхнулся – опять забыл о продуктах.

– Вечером съездим и все купим.

– Вечером поздно будет, я не успею приготовить. – Тогда заедем в какое-нибудь кафе и поедим. – Хорошо, я тогда одеваюсь.

Как хорошо оказаться дома! Наталья понимала, что времени мало, но все-таки тщательно выбрала платье, пальто и сменила сумочку. Быстро, на ходу, сделала легкий макияж и подушилась «летними» духами. Туфли она выбрала на среднем каблуке. Кто знает, что придется делать в прокуратуре. Может быть, стоять перед дверью. Она неторопливо спускалась по лестнице и вспоминала, как две недели тому назад на нее восхищенно смотрели двое мужчин – Алексей и Иван. Сейчас на нее смотрел только один мужчина, зато как смотрел! Было приятно и немного странно – кажется, возвращалось чувство удовольствия от понимания собственной привлекательности.

Алексей смотрел и не мог насмотреться – так она была хороша. Кажется, ничего особенного она с собой не сделала, но что-то неуловимое – легкий штрих помады на губах, подкрашенные ресницы – и женщина преобразилась! Боже, дай силы, скоро все закончится, и тогда можно будет ухаживать по-настоящему.

Допрос Алисы Семеновны вчера затянулся. Михайлов откровенно не выспался и смотрел на весь мир хмуро. Конвойные приводили фигурантов дела для проведения очных ставок по очереди. Алису Семеновну опознали все, даже наркоманы, которым показали несколько женщин в шляпах с широкими полями и в темных очках. Один из наркоманов, после того, как опознал ее визуально, попросил женщин сказать несколько слов, и после этого уверенно указал на нее.

Наталье показали Алису Семеновну из секретной комнаты, через стекло. Она ее никогда не видела – это внесли в протокол.

Безобразная сцена разыгралась на очной ставке между гражданкой Журавлевой и Анной Корчак. Анна утверждала, что о наследстве узнала от тети Алисы, которая вызвалась помочь ей отсудить часть наследства у Ивана Горчакова. Якобы она сама видела завещание, в котором Петр Иванович оставил пустую строку, в которую надо было вписать фамилию Анны.

Алиса Семеновна, выслушав племянницу, засмеялась и, тыча пальцем в район Анниного носа, назвала ее дурой и безмозглой глистой. Мол, ничего бы она не получила, так как наследница только она – Алиса Семеновна. Тогда засмеялась Анна и заявила, что это не она безмозглая дура, а как раз-таки Алиса Семеновна, потому что жить ей осталось чуть-чуть, а все туда же. Их еле оторвали друг от друга, так как в порыве гнева гражданка Журавлева вцепилась в волосы гражданки Корчак и причинила последней легкий вред здоровью в виде вырванных с корнем волос.

Перед следующей очной ставкой приняли меры предосторожности: стулья расставили подальше друг от друга, а конвойных, напротив, приблизили к столу.

Мария Геннадьевна Машкова вела себя спокойно, с достоинством. Она подробно рассказала, как ее нашла жена любовника, как сначала угрожала ей, а потом внезапно предложила дружбу. После того, как родилась Лидия, а Глеб Иванович уехал за границу, Алиса Семеновна стала помогать Машковым деньгами. Иногда покупала Лидии одежду, игрушки. Это она посоветовала Марии Геннадьевне сблизиться с семьей Ильи Ивановича Горчакова через его жену, которая нуждалась в хорошей портнихе. Мария Геннадьевна стала бывать в доме Горчаковых, иногда водила туда Лидию. Но ее там не воспринимали как подругу, а только как специалиста по пошиву одежды. Алиса Семеновна сама не встречалась с членами семьи, но иногда звонила Анне Дмитриевне, жаловалась на жизнь, на материальное положение. Та ее жалела и иногда передавала какие-то деньги или продукты.

– Они встречались? – спросил Константин Петрович.

– Я не знаю, – ответила Мария Геннадьевна, – однажды Мария Александровна передала для Алисы Семеновны сверток, якобы по просьбе Анны Дмитриевны.

– Откуда они знали, что вы знакомы? – уточнил Константин Петрович.

– Алиса попросила меня будто невзначай сказать, что мы общаемся. Мы с Марией Александровной иногда болтали, когда я приносила платье на примерку. Ну, я и сказала, что знакома с их родственницей. Тогда они стали передавать что-то через меня. Я не отказывалась.

– Когда зашел разговор о наследстве?

– Давно, – сразу ответила Мария Геннадьевна, – Петр Иванович еще жив был. Она все время про деньжищи несметные говорила и Лидку мою настроила, что она имеет право на квартиру и украшения.

– Вы знали, что Лидия дочь не Глеба Ивановича? – Я потом догадалась, уж больно она на моего бывшего похожа.

– А для чего тогда внушали ей, что она дочь Горчакова?

– Думала, вдруг проскочим.

– Но есть же генетическая экспертиза?

– Ну, мы люди неграмотные, маленькие, нам это не понять.

Ох уж это вечное «мы люди маленькие»! Чем гордиться? А ведь зачастую это говорится с гордостью! Вот, смотрите на меня, я неученый, несытый, убогий, поэтому мне все должны. Алексей эту философию ненавидел. Не знаешь – учись, не умеешь – опять учись, нет денег на хлеб – зарабатывай!

– Тут ты полностью права, Мария, – вставили свои пять копеек Алиса Семеновна, – мозги у тебя как были куриные, так и остались!

– Кто бы говорил? Думаешь, я не знаю, как ты по пьяной лавочке мужика в койку заманила, а потом на себе женила? Да кто бы на такую страхолюдину позарился!?

– Да ты на себя посмотри!

– Женщины, молчать! – стукнул кулаком по столу следователь. – Вопрос вам, Мария Геннадьевна: кто внушил вам мысль о том, что вы имеете право на наследство семьи Горчаковых?

– Вот она.

Жест в сторону Алисы Семеновны.

– Назовите эту женщину полным именем. – Алиса Семеновна Журавлева.

– Как давно она внушала вам эту мысль?

– Как Лидия родилась, так сразу стала в уши петь. – Она просила вас что-нибудь для этого сделать? – Для чего?

– Чтобы завладеть наследством семьи Горчаковых? – Однажды я возила сумку с деньгами охраннику в доме ювелира, Михаилу, кажется. Она сказала, что это для нотариуса, чтобы он сделал документы.

– Какие документы?

– Я не знаю, наверное, для наследства.

– Алиса Семеновна, вы подтверждаете слова гражданки Машковой?

– Ни про какую сумку я не знаю.

– Гражданка Машкова, как выглядела эта сумка? – Такая, в клеточку, раньше в них вещи возили из Турции. А в сумке коробка, а в ней много денег. Я ни пачки себе не взяла, – поспешно перекрестилась Мария Геннадьевна, и Алексей понял, что врет.

Как пить дать врет. Наверное, прикарманила пачкудругую. Интересно, на что, в самом деле, предназначалась такая сумма? Скорее всего, на киллера. Наверное, Миша Коваленко пообещал Журавлевой найти киллера для Ивана. Или соврал, что уже нашел, и надо ему заплатить. Вот и мотив, по которому его отравили. Деньги взял, а работу не сделал.

Теперь надо Лидию допросить. Для чего она приезжала на бывшую квартиру Михаила? С поручением от Алисы Семеновны забрать деньги? Или убрать Михаила? Ох, как все запуталось!

Между двумя очными ставками (одних приводят, других уводят) Алексей отвел Наталью в кабинет, который ему временно предоставляли в прокуратуре. Он торжественно вручил ей ее сотовый телефон. Все было понятно, она ни при чем. И ей ничто не угрожает. Можно ее переселять.

– Ты сегодня домой поедешь? – волнуясь, спросил Алексей, пытаясь говорить как можно более безразлично.

– Давай я завтра поеду, – ответила она. – У тебя сегодня много дел, а я приготовлю ужин, дня на два тебе обед, спокойно соберу вещи и завтра уеду. Еще у меня на сегодня глажка была намечена. Я вчера твои вещи постирала, если ты заметил.

Ничего он не заметил, конечно, но сказал, что да, заметил.

– Я еще тут нужна? – Уже нет.

– Тогда дай мне ключи от машины, и я поеду.

Конечно, как же он забыл? Ее машина все время стояла на служебной стоянке перед отделением. Только без него ее никто не отдаст.

– Хорошо, пошли.

– Пять минут, я Машке позвоню. Машка, – закричала она в трубку, – все, я завтра дома буду!

Алексей постучал пальцем по левому запястью – времени нет. Она, прижимая трубку подбородком, вышла из кабинета и на ходу продолжала говорить:

– Ты подъезжай часам к одиннадцати, я тоже к этому времени приеду. Будем уборку делать, а то там пылью все заросло, а потом ночевать у меня останешься. Послезавтра я Полину заберу. Договорились?

Видимо, договорились, потому что Наталья удовлетворенно хрюкнула, положила телефончик в сумку и, сияя, взяла Алексея под руку. Так они прошествовали на виду у всего отделения мимо «вертушки» дежурного и не заметили, что следом за ними вышел еще один человек, который внимательно проследил за Натальиной машиной и незаметно скрылся в толпе прохожих.

Лидия подтвердила версию Алексея. Ей действительно было дано поручение – забрать у Михаила сумку с деньгами. Алиса Семеновна сказала, что услуга нотариуса не понадобилась. Но, когда она приехала на его съемную квартиру, выяснилось, что он там уже не проживает. Это все. Она потом ездила к нему на работу, но он только смеялся и говорил, что никаких денег ни от какой Алисы ни из какой страны чудес не брал. Она так и сказала Алисе Семеновне.

– Как отреагировала Алиса Семеновна на ваши слова?

– Никак. Нет, не никак. Она сказала, что ему это отрыгнется.

– Алиса Семеновна, вы подтверждаете слова Лидии Машковой?

– Ничего я не подтверждаю, никаких денег никому не отсылала, ничего не знаю.

Алексею стало скучно. Он знал, что будет дальше. Будет проведено еще несколько экспертиз, которые докажут причастность гражданки Журавлевой к убийству Михаила Коваленко, к подстрекательству к убийству супругов Горчаковых и Ивана Горчакова. Убийство капитана Фомина пока стоит отдельно от этих преступлений. Потом будет суд. Все, работа его отдела завершена, далее продолжает работать следствие.

Он заехал в отделение, нашел полковника Сухомлина и выпросил у него два отгула в счет недогулянных дней в майские праздники. Завтра он поможет Наталье с переездом и начнет новую жизнь – будет всячески стремиться ей понравиться. Он еще помнил, что он – детеныш.

Оказывается, как мало надо человеку для счастья! Ну, если не для счастья, то хотя бы для удовольствия. Наталья катила тележку с продуктами по тому самому супермаркету, где она встретила Ивана перед майскими праздниками. Кажется, это было в прошлом веке – столько событий произошло за эти дни. Она с удовольствием выбирала овощи, фрукты, нежнейшую ветчину для завтрака, сахарную косточку для супа и хороший кофе в зернах. Не торопясь, расплатилась, перегрузила сумки с продуктами в багажник, завела машину и поехала на Арбат. Было немножко странно ехать по непривычному маршруту, но почему-то очень приятно. В знакомом дворе она, не таясь, припарковала машину, поздоровалась с бабульками, сидящими на лавочке перед подъездом, цокая каблучками, поднялась на этаж, открыла дверь и занесла продукты. Оказывается, простые действия тоже могут приносить удовольствие. Сколько раз она покупала продукты и тащила домой полные сумки? Сколько раз она, проклиная каблуки, поднималась по лестнице? Сколько раз она открывала дверь ключами? Тысячу! Миллион! Но ни разу это не было для нее так значимо.

Она быстро переоделась, разложила продукты по полкам холодильника и с удовольствием стала заниматься приготовлением праздничного ужина.

Самолет из Берлина приземлился в Шереметьево, Иван быстро прошел таможню и паспортный контроль и оказался в могучих объятиях Сережи Пестрова, которого Алексей послал в аэропорт, как он выразился, «от греха подальше». Багажа у Ивана не было, только небольшой рюкзачок, поэтому сразу поехали в отделение.

Алексей вышел из-за своего стола, пожал Ивану руку и спросил:

– А что же ты охрану свою не напряг?

– Поверишь, достали совсем. Даже по квартире сопровождают.

– Да ладно!

– Вот именно. Ну ничего, закончится эта история, и я съезжу в Питер, а оттуда сразу на службу.

– Хорошо, только сначала, прямо сейчас доложись следователю, что ты вернулся. Сергей! – крикнул он в открытую дверь.

Капитан Пестров материализовался буквально через несколько секунд.

– Сережа, отвези Ивана Ильича к Михайлову, дождись и сопроводи до квартиры.

– Будет сделано.

Вот и хорошо, вот и ладно. Теперь можно заняться личной жизнью.

Тем более что времени уже… Да, времени уже… В общем, с учетом завтрашнего отгула вполне можно двигаться в сторону дома. Алексей закрыл кабинет и быстро пошел к выходу. Никто не остановил по дороге, никто не полез с кучей неподписанных бумаг. Миновав «вертушку» дежурного, он с облегчением вышел из отделения и сел в машину. Не может так везти человеку! А вдруг сегодня повезет? По дороге он заехал в тот самый, любимый супермаркет и купил бутылку хорошего шампанского, подумал и купил еще одну, торт с кремовыми завитушками, коробку конфет и букет садовых ромашек. А если купить еще кольцо? Кольцо! Наверное, пока рано. Может быть, завтра.

Наталье хотелось нарядиться, подушиться какиминибудь умопомрачительными духами, сделать прическу, макияж. В общем, хотелось выглядеть! Она порхала по кухне, застелила стол красивой скатертью, которую нашла в ящике буфета, красиво накрыла стол и приготовилась к долгому ожиданию. Но нет, ждать долго не пришлось. Почти сразу, как были закончены приготовления к ужину, прозвенел дверной звонок. Она испугалась, но все-таки подошла к двери. В глазок она увидела Алексея с букетом цветов и каким-то свертком в руках. Она открыла дверь и бросилась к нему на шею.

– Ура, – крикнула она, – я свободна!

Он растопырил руки, чтобы не помять цветы и торт и осторожно опустил ее на пол.

– Вот, поздравляю тебя с окончанием диссертации, – сказал он, протягивая цветы, – это тебе.

Она подпрыгнула, засмеялась, взяла цветы и зарылась в них лицом.

– Ура! А что мы стоим в прихожей, пойдем, будем ужинать.

И она потянула его за собой. Он такой ее еще не видел – молодая, нет, юная, красивая, совсем девчонка! Боже, неужели? Неужели повезет? Почему «повезет»? Уже повезло, что он знаком с такой девушкой. Как бы она к нему ни относилась, он ее любит. Это он теперь точно знает. А любовь – это уже счастье. Не бывает любви несчастной. Вдруг вспомнились стихи, которые мама ему часто читала:

– Давай иди, мой руки, сейчас будем ужинать.

Она все подпрыгивала вокруг него, пританцовывала. Поправляла складки на скатерти, доставала из духовки утятницу, закрытую крышкой. А он стоял и не мог двинуться с места – какой-то ступор напал.

– Алеша, ну давай скорее раздевайся.

Он очнулся, снял куртку, аккуратно повесил ее на вешалку в прихожей. Плечи еще чувствовали ее прикосновение, когда она на нем повисла, поэтому ему нужно было некоторое время, чтобы прийти в себя. Она, видимо, не понимает, что он взрослый мужчина, и такие штуки с ним проделывать опасно. Наконец, он уселся за стол и огляделся. Видимо, планировался торжественный ужин. В глубокой салатнице поблескивали маслины на изумрудно зеленом фоне, на плоском блюде разместился салат из мидий, хлеб был нарезан фигурно. Салфетки, столовые приборы – все очень красиво. Стояла также бутылка французского шампанского. Он такого не покупал, стало быть, она купила. Да, неприятно. Женщина не должна сама покупать вино – это привилегия мужчины. Или она не рассматривает его как мужчину, а только как… Кого?

– Наташа, а зачем ты вино сама покупала?

– Не надо было? Ты прости, мы можем не пить. Я сейчас уберу.

– Нет, мы как раз будем пить, но вино я купил сам. И всегда буду покупать только сам. Это мужское дело.

– Договорились. А сейчас что с этим делать?

– А, – он залихватски махнул рукой, – напьемся. Подставляй фужеры.

Она подняла бокал с шампанским и заявила:

– У меня есть тост.

– Валяй, – разрешил он.

– Алексей, я хочу выпить за тебя и твой отдел, за то, что ты раскрыл это дело.

Он отрицательно помотал головой, но она продолжала:

– Не перебивай меня, а то я волнуюсь. За тебя, за твой профессионализм. Ты не представляешь, сколько мне пришлось вытерпеть в роли подозреваемой, какие унизительные вопросы мне задавал этот противный Терехин. А ты разобрался, и спасибо тебе еще раз. Ура!

И она лихо опрокинула целый фужер шампанского. Алексей чуть пригубил и отставил свой бокал – кто-то на вечеринке должен быть трезвым.

– А ты говорил, что мы напьемся, – лукаво глядя на него, заявила она.

– А я постепенно, – ответил он, – можно я сначала поем?

– Ох, прости, давай я тебе салатик положу?

Она протянула руку к его тарелке, и он почувствовал упоительно свежий аромат ее духов. В голове зашумело.

– Тебе какой хлеб: белый, черный, чесночный? – Черный.

– Минералочки? – Можно.

Он ел и не чувствовал вкуса. А наверное, было очень вкусно, потому что пахло удивительно. В высоком стакане поблескивала минеральная вода, шампанское искрилось, на плите доходило какое-то мясо. Идеальный семейный ужин.

– Давай теперь ты говори тост, – весело потребовала она.

Он долил понемногу в каждый фужер, поднял свой и, волнуясь, сказал:

– Я могу только сказать спасибо судьбе за то, что она свела меня с тобой. Ты не представляешь, что вы с Полиной для меня значите. Я понимаю, что совсем не подхожу для тебя, но надеюсь, что постепенно ты меня по… – он запнулся, – поймешь. Я тебя поздравляю с окончанием диссертации.

Теперь он выпил залпом свое шампанское, а она пригубила и задумалась. Практически он признался ей в любви. Коряво, не произнося это слово, но суть понятна. Что теперь делать? Он ей очень нравился, но она пока не решила: любовь это или просто чувство товарищества. А как же Иван? Как же долгие годы ожидания и мечты о будущем с ним? Что это она так расслабилась? А если Ивану она и не нужна вовсе? Ведь не нужна же была все эти годы? Да еще с ребенком? Какие-то неромантические мысли в самый ответственный момент жизни! Если это не предложение руки и сердца, то она – не Наталья Голицына.

– Что тебе еще предложить? – прервала она затянувшееся молчание.

– А что, еще горячее будет? – как будто удивился он.

– И горячее, и десерт.

– Тогда давай не будем торопиться, просто посидим. – Знаешь, а я такая голодная! Как сейчас наемся! И она положила на свою тарелку изрядную порцию салата, просто для того, чтобы занять рот и не разговаривать.

Он доедал салат, с удовольствием запивал его минеральной водой и думал о том, что же он сделал не так. У нее испортилось настроение после его тоста – это было очень заметно. Как-то сразу потускнели глаза и вообще, проснулся аппетит. Теперь она заедает разочарование салатом и запивает шампанским. Эх, надо было молчать, а он подумал, что настало время сказать о своих чувствах, ведь всех поймали. Мент, он и есть мент, никакой романтики. Надо исправлять положение.

– Наташ, а давай потанцуем!

Она оторвалась от тарелки и удивленно на него посмотрела:

– Здесь?

– А чего? Давай здесь.

– Ну давай, только я доем. Правда, есть очень хочется. А тебе могу горячее положить.

– Нет, мы сначала потанцуем, потом горячее. – Боюсь, остынет.

– Ничего, разогреем. Мне хочется долго ужинать. А то мы с тобой все время спешим: то я на службу, то ты на дежурство.

– Кстати, всегда так будет. Я через два-три дня – на дежурство.

– А я что говорю? Поэтому давай использовать этот вечер по полной программе.

– Ну хорошо, только я тогда платье надену. Эх, жаль, туфель подходящих нет, только на среднем каблуке.

– Хорошо, я тогда тоже переоденусь.

Он оглядел свой гардероб и удивился. Все рубашки были хорошо выглажены, галстуки висели на специальной вешалке – неужели у него есть такая? Это что, она у него в шифоньере прибралась? Нехило! Как он должен к этому отнестись? Впрочем, она же сказала ему, что у нее сегодня «еще глажка», а стирка была вчера. И он подтвердил, что это заметил. Видимо, погладила чистые рубашки, заодно и прибрала в шкафу. А вдруг там что-нибудь было: Лариса раньше территорию метила – специально оставляла предметы туалета, и он их периодически находил в самых странных местах. Вдруг Наталья что-нибудь нашла? Ладно, это потом, сейчас – переодеваться. Рубашку хорошо бы белую, вот есть такая, а брюки? От костюма не подойдут – сидят мешковато. Вот есть классные джинсы, их и наденем. И еще он брызнул на одежду одеколоном.

Наталья уже сидела за столом в платье и туфлях – очень красивая. По ее виду он понял, что она волнуется. Он и сам волновался, но подошел к шкафу и достал коробку с грампластинками. А потом принес из гостиной допотопный проигрыватель. Некоторое время он перебирал конверты с пластинками, а потом поставил «Брызги шампанского», подошел к Наталье и протянул правую руку, одновременно наклонив голову – пригласил. Она встала, подала ему руку, и они начала танцевать. Конечно, было тесно, но они ухитрялись выполнять все фигуры танго. Наталья получала истинное удовольствие от танца и, конечно же, от партнера. Да, это был не паркет, а всего лишь линолеум, а на ней было повседневное платье. Партнер вообще был в джинсах, но это было так классно! Потом они еще танцевали непонятно что, импровизировали, придумывали на ходу новые фигуры. И параллельно пили шампанское. Он держал ее нежно и крепко, она полностью доверялась ему. Это был почти настоящий бал! Они совсем забыли о еде и о времени. Но тут зазвонил телефон Алексея.

– Нет, не сейчас, – почти простонал он.

– Алексей, добрый вечер, это Иван. Тебе удобно говорить?

– Что случилось? Я вообще-то занят.

– Извини, я только спросить. Я так понял, что расследование закончилось. Да?

– Видимо, да. Ты бы у следователя спросил.

– А он со мной не беседовал, только зафиксировал, что я вернулся.

– Что ты хочешь? Иван заторопился:

– Я, собственно, насчет Натальи: она, наверное, уже может в свою квартиру вернуться?

– Думаю, да.

– И когда вернется?

– Еще раз повторяю: все вопросы к следователю. Я – опер, понимаешь? Все процессуальные вопросы: задержание, подписка о невыезде, защита свидетеля – это у следователя.

– То есть ты не знаешь или не хочешь сказать?

– Иван, она вернется завтра, – устало завершил разговор Алексей.

– Это Горчаков? – нарочито безразличным тоном спросила Наталья.

– Горчаков, интересуется, когда ты будешь дома. Видимо, собрался за тобой ухаживать.

– Так, мы горячее будем сегодня или по спальням разойдемся?

– Э, нет. Горячее, десерт и еще шампанского.

– Ты собираешься коварно меня споить и воспользоваться моей неопытностью?

– Я собираюсь хорошенько поесть и так же хорошенько выпить. Правда, я предпочитаю более крепкие напитки, но сегодня – особенный день.

Она открыла утятницу.

– Остыло, – сказала разочарованно, – жаль, я хотела поразить твое воображение.

– Разогреем, к нашим услугам микроволновый агрегат. Давай сюда тарелки с твоим шедевром.

На самом деле, было очень вкусно, только Алексей не понимал, что это: свинина? рыба? курятина? На гарнир был отменно сваренный рассыпчатый рис, соус был в меру острым, в меру кислым, а что за мясо, было непонятно.

– Вкусно? – спросила она.

– Очень, – не покривил душой Алексей и еще раз подтвердил: – очень!

– Ну вот и хорошо. А еще у тебя в холодильнике борщ на два дня, котлеты с картофельным пюре и овощи для салата, уже мытые. Повтори.

– Борщ, котлеты, овощи, – послушно повторил он. – И картофельное пюре. – Да.

– Хорошо, – удовлетворенно похвалила его она, как на уроке, – тогда давай пить чай с тортом.

– А потанцевать еще?

– Что я слышу? Ты еще хочешь танцевать? Это на тебя шампанское с непривычки так действует.

– Кстати, о шампанском. Есть еще две бутылки, которые мы должны выпить. Она взглянула на него с ужасом:

– Ты решил все-таки меня споить?

– Да, и воспользоваться твоей неопытностью. – Ну попробуй, – разрешила она.

Торт ели молча, Алексей все подливал и подливал шампанское, Наталья послушно поднимала свой бокал. Музыка тихонько звучала. Алексей поставил на проигрыватель любимую пластинку с записями Мирей Матье. Не хватало только канделябра со свечами. Наконец, Наталья встала из-за стола и подошла к раковине – мыть посуду. Он тоже встал, подошел к ней сзади и обнял за талию.

– Ну что? Я начинаю пробовать? Или мне попадет по мо… лицу?

Она повернулась к нему, и он поцеловал ее в плотно сжатые губы, поцеловал по-настоящему сильно и жадно. Она обняла его за шею и прижалась всем телом. Тогда он, не отрываясь от ее губ, поднял ее на руки и понес в гостиную, на диван. Она вдруг выставила перед собой руки.

– Алешка, подожди.

– Что? – спросил он, пытаясь стянуть с нее платье. – Подожди, – еще раз попросила она, высвобождаясь из его объятий и поправляя платье.

– Ты мне разрешила, – обескуражено заявил он. – Да, только я хочу, чтобы все это случилось, извини, не по пьяни. Я хочу прожить каждое мгновение с тобой, понимаешь? А сейчас я почти ничего не чувствую. Извини меня, пожалуйста.

Он потряс головой, приходя в себя.

– Леш, прости, пожалуйста, – еще раз попросила она, дотрагиваясь до его плеча, – ну пожалуйста.

– Ладно, ничего, это ты меня прости, видимо, шампанского перепил. Давай иди спать. Завтра переезд, то, се.

– Давай еще посидим. – Ну давай.

Они пялились в телевизор еще полчаса, потом голова Натальи упала к нему на плечо. Он подложил ей под голову подушку, накрыл пледом и пошел на кухню – мыть посуду и убирать следы их вечеринки.

Иван никак не мог придумать, что предпринять, чтобы Наталья обратила на него внимание. Пока все, что у нее связано с ним, – это негатив. Убийство родственников и допросы ее в качестве подозреваемой, потом неприятности из-за этих злосчастных ключей и убийства охранника, а теперь еще прятки из-за того, что она якобы что-то знает. Да и он хорош. Вспоминая сцену в магазине продуктов, он невольно покрутил головой, отгоняя стыд. Глупо как все получилось. Да и вообще, странный какой-то отпуск у него, впервые так бездарно проходит. В прошлом году он был на Тенерифе. Отличный отель, классный пляж. Машину брал напрокат, все объездил, благо в переводчике не нуждался. Хорошо знать языки. Конечно, в детстве его тянуло к изучению Востока. Хотелось в Японию, Китай или, в крайнем случае, в Индию. Но дед был непреклонен: «Будущее в политике за Европой. Влияние США на мировую экономику постепенно минимализируется, вот увидишь. На арену большой политики выйдут крупнейшие европейские государства, и тогда понадобятся дипломаты со знаниями европейской экономики, европейских традиций, европейских языков». Что-то дед упустил в геополитической оценке, но Иван все равно был ему благодарен за знания, за связи и за воспитание. Ему стоило в кругу дипломатов назвать свою фамилию, как тут же находился человек, который или работал с дедом, или знал его научные труды, или был просто с ним знаком. А в узкопрофессиональном кругу это много значит.

Так что же предпринять? С Ландыш было все понятно: дорогие букеты, элитные клубы, драгоценности, которые специально, по его заказу, делал дядя Петя, а что с Натальей? И проконсультироваться не у кого. Эврика! Надо позвонить Татьяне. Он быстро набрал номер телефона.

– Танюша, – сказал он после неизменных приветствий, – мне нужна твоя консультация.

– Я даже догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить.

– Не по работе, – успокоил он ее. – Да уж, конечно.

– В общем, я не могу придумать, как вести себя с Натальей.

– Погоди, а что, уже актуально? – Да, завтра она будет дома.

– Стало быть, все закончилось, – полуутвердительно сказала Татьяна.

– Кажется, да. Майор Пронин заявил сегодня, что она завтра будет дома.

– Ты вот что, – Татьяна помолчала, – ты особо на нее не налегай. Неизвестно, где ее скрывали все это время, в каких условиях она жила. Наверное, скучала по дочке. И потом, я думаю, что майор плотно ее опекал. Поэтому ты не торопись, сначала можно ограничиться звонками, потом предложить прогулку, только обязательно с дочкой. Понимаешь?

– Я как-то все время забываю о ее дочке.

– Вот это ты зря делаешь. Если принимаешь женщину с ребенком, то непременно принимаешь и ее ребенка, как своего. Понимаешь?

– Вот это самое трудное. Я не могу себе представить, что в моей жизни сразу появится ребенок. А романтика в отношениях? А поездки вдвоем?

– Да, – протянула разочарованно Татьяна, – я думала, что ты более зрелый мужчина, а ты пока еще, извини уж, недоросль.

– Ты так считаешь?

– Да, еще раз извини, но это так. Или берешь в жены женщину со всем багажом, который у нее накопился до тебя, или продолжай поиск. Или вернись к своей, как ее? Маргаритке.

– К Ландыш.

– Вот-вот. И не морочь Наталье голову, она и так много в жизни перенесла. Тебе представить отчет о моих первых днях в холдинге? – уже другим, деловым тоном спросила она.

– Не надо мне никакого отчета. Только скажи: ты остаешься?

– Ну не знаю, – нарочито капризным тоном ответила она, и он понял, что остается.

– Все, Танюша, спасибо. Я вас с Васькой люблю.

Ночью он почти не спал, все думал, как быть: начать ухаживать за Натальей или оставить все как есть. Если бы не дочка! Он не сможет принять чужого ребенка и полюбить его так же, как своих детей. Это точно. С другой стороны, чем девочка может помешать? Вполне возможно, он к ней привыкнет, даже будет испытывать симпатию. Под утро он решил, что все-таки попробует за Натальей ухаживать. Не будет ничего обещать, просто по-дружески будет к ней относиться, легонько оказывать знаки внимания, а там решит, как быть.

Наталья проснулась ночью и некоторое время не могла понять, где она и почему спит в платье. Все разрешилось, как только она огляделась и восстановила в памяти вчерашний вечер. Быстро привела в порядок диван, умылась и пошла в свою комнату. Разделась, причесалась на ночь и осталась сидеть перед зеркалом. Для чего она так его мучает? Ведь все понятно. Он ее любит, она тоже его полюбила. Они живут под одной крышей. Он взрослый мужчина, а она его, как пятиклассника, держит на поводке. Для чего вчера кокетничала и позволила «попробовать»? Для чего этот треп про девичью неопытность? Господи, хоть сейчас она готова разделить с ним не только постель, но и всю его жизнь. А что если прямо сейчас пойти к нему в спальню? Как он это воспримет? А, все равно! Она накинула халатик и открыла дверь. В спальне его не было. Не было его и на кухне. Он сидел на диване и тыкал в кнопки телевизионного пульта. Она подошла к нему.

– Ты чего не спишь?

– Не спится. А ты чего?

– А я проснулась и не поняла, где я? Что я?

Она засмеялась и присела на край дивана. Он тоже засмеялся.

– Ну и напились мы вчера, – сказал он и посмотрел на нее.

– Иногда надо, – авторитетно заявила она, и он снова засмеялся.

– Ты так это говоришь, будто всю жизнь только и знаешь, что напиваешься.

– Да, – призналась она, – мы с Машкой иногда целую бутылку за вечер выпиваем, правда, потом весь день отсыпаемся.

– Погоди, а Полина как же?

– Полину я с утра отвожу в садик, потом снова ложусь и сплю часов до двенадцати.

– А Мария Викторовна?

– Как смешно ты ее называешь: «Мария Викторовна». Ее так на работе зовут, для домашних она просто Маша, а для меня – Машка.

– А тебя она как называет?

– Меня-то? Меня она зовет Наташкой или еще Личи.

– Личи?

– Да, это она прозвище такое выдумала от фамилии – Голицына. Один гад меня в институте как-то назвал Голышкой, представляешь? Как-то обидно назвал. А Машка тогда и пустила это прозвище – Личи. Правда, она не прижилось, но иногда она меня так называет.

– А я бы называл тебя Ташей – от Наташи. – Умоляю, только не так. – Почему?

– Сама не знаю, мне это имя не нравится. – Ну ладно, я что-нибудь еще придумаю. Она взяла его за руку и виновато спросила:

– Ты обиделся вчера?

Он сжал ее руку, притянул ее к себе, легонько поцеловал в висок и ответил:

– Нет, что ты? Это я виноват, не справился с собой. Я так давно к тебе хорошо отношусь, люблю Полину, хочу быть с тобой постоянно, что вчера…

Он покрутил головой и вздохнул.

– Я, видимо, расслабился вчера. Видишь ли, почти все встало на свои места, и теперь понятно, кто и зачем все это затеял. Одна только заноза осталась еще – убийство капитана Фомина.

– А у него в компьютере что-нибудь нашли?

– Да, он практически один раскрыл групповые хищения в холдинге.

Она привстала с дивана, но он ее не отпустил.

– Правда? – выдохнула она. – Хищения? А ведь тетя Аня его предупреждала.

– Ты что-то знаешь?

– Скорее всего, немного. Понимаешь, они при мне почти не разговаривали о делах, но один раз, когда мы с Полиной были у них на даче и когда приезжала племянница, ну, помнишь, я тебе рассказывала?

Это она не ему рассказывала, а следователю, а уж следователь – ему.

– Помню, – поспешил он ее заверить.

– Ну и вот. Они потом чуть не поссорились, потому что тетя Аня ему заявила, что нельзя быть таким доверчивым, а надо пригласить независимый аудит и проверить все службы. И еще она ему сказала, что службу охраны надо было набирать не по соображениям милосердия, а по признаку профессионализма. Дядя Петя тогда рассердился и сказал, что он не может подозревать сотрудников холдинга только потому, что у них машины круче, чем у членов его семьи. Тетя Аня над ним посмеялась, и на этом ссора была закончена. Но мне она тогда сказала, что в холдинге образовалась настоящая мафия, и что крадут все, даже друг у друга, а Петенька ничего не видит. Она собиралась вмешаться и пригласить какого-то знакомого экономиста, чтобы он помог ей разобраться в делах холдинга.

– Когда это было, Наташенька?

– Дня за четыре до их смерти.

– Да, дела, прямо какой-то гадюшник.

– Это все деньги, – задумчиво сказала она, и не просто деньги, а большие деньги.

Она засмеялась:

– Ну, нам с тобой это не грозит, ты служивый, а я бюджетница.

– Ты согласишься выйти за меня замуж? – спросил он и – в который раз – испугался.

– Мы с тобой договорились, что перенесем эти разговоры на потом.

– Да-да, я помню, – сказал он и теснее прижал ее к себе.

Ей стало так уютно в его объятиях, что она не заметила, как уснула.

Они подъехали к ее подъезду около одиннадцати часов, хотели раньше, но не получилось – долго завтракали и собирались. Наталья еще раз провела экскурсию по полкам холодильника: борщ, овощи, котлеты, остатки ветчины, мягкий сыр, твердый сыр, сосиски. Она обо всем вчера позаботилась. Алексею это очень понравилось. Перед отъездом она обошла квартиру – все было в порядке. По крайней мере, при его графике работы, уборку надо будет делать недели через две. Пыль, конечно, надо бы вытирать чаще, но кто же ее будет вытирать в ее отсутствие. Хотя можно взять над ним шефство, ключи попросить, приезжать иногда, готовить, стирать, убирать. Эка, куда ее занесло!

С утра у Алексея болела рука, хотя это было вполне объяснимо: Наталья спала на его руке оставшуюся часть ночи. Он не решился ее потревожить, с трудом, показывая чудеса изобретательности, разложил диван и прилег рядом. Так они и проснулись. А рука теперь болела – затекла.

Около подъезда слонялась Машка. Через минуту после них приехал Иван без охраны, сам за рулем. Из подъезда вышел Андрей – охранник. Как же его фамилия?

– С приездом, Наталья Сергеевна, – сказал он и протянул руку к ее чемодану, – в отпуске были?

– Да, Андрюша, в отпуске. – Хорошо отдохнули?

– Хорошо, в отпуске всегда хорошо.

Около Натальи образовалась кучка народу: Маша лезла с объятиями, Иван протягивал роскошный букет роз, Андрей пытался отнять у Алексея чемодан.

Алексей, как только вышел из машины, сразу напрягся. Что-то было не так. Какое-то постороннее движение было во дворе, когда они подъехали. Что-то он заметил краем глаза, но его отвлекла Наталья, которая увидела свою подругу и замахала руками. Он вертел головой и ничего особенного не видел. Но что-то было! Он расстегнул кобуру под пиджаком и достал пистолет.

– А ну-ка все в подъезд.

– Ты что, Алексей? – спросила Наталья. – Все в подъезд, я сказал!

И тут время остановилось. Из подъезда выбежала черная фигура, кто это, Алексей не разглядел. Он видел только черное дуло пистолета, направленного на Наталью, и медленно отделившуюся от него пулю. Прошла целая вечность за то время, пока пуля преодолевала короткое расстояние от подъезда до Натальи. Алексей метнулся к ней, повалил ее на землю и стал стрелять по черной фигуре. Раздалось еще несколько выстрелов в его сторону, обожгло правую половину груди, стало нечем дышать, но он продолжал стрелять. Фигура неловко подломилась, взмахнула руками и упала на асфальт. Алексей крикнул Андрею: «Скройтесь за машиной!», а сам осторожно, держа пистолет перед собой, двинулся к неподвижно лежащему человеку. Он почти подошел к нему, но вдруг все поплыло у него перед глазами. Последнее, что он увидел, это полные слез глаза Натальи. А потом он провалился в черноту.

 

Через несколько дней

Он очнулся и не понял, что это. Кажется, был день, потому что прямо над ним сверкало странное солнце, составленное из нескольких маленьких солнышек. Правая рука и вся правая половина туловища была как будто вне его – он ее не чувствовал. На стуле перед кроватью, на которой он лежал (что это кровать, он догадался сразу), сидела какая-то женщина и внимательно наблюдала за показаниями приборов. Он был весь опутан проводами. Хотелось пить, но он не знал, как об этом сказать. И вообще, он не мог двинуться, потому что его руки были привязаны к кровати. Тогда он замычал. Женщина коротко взглянула на него и тихонько позвала:

– Доктор!

Подошел мужчина средних лет в маске, закрывающей почти все лицо, и сказал:

– Очнулся, это хорошо. Ну что, все теперь позади. Женщина, волнуясь, тыкала в кнопки телефона и что-то говорила, но он ее не понимал. Вообще, кто это? И почему он здесь? Что случилось?

– Алексей, ты меня слышишь? – громко спросил доктор.

– Слышу, – хотел ответить Алексей, но только промычал.

– Слышишь, – удовлетворенно подтвердил врач, – молодец. Сейчас тебе сделают обезболивающий укол, ты поспишь. В это время сделают перевязку и уберут фиксаторы, руки освободятся, сможешь двигаться. Вставать и садиться пока нельзя, но скоро будет можно. Ты понял?

Алексей кивнул.

– Маша, ты еще побудешь? – спросил доктор у женщины, которая без перерыва говорила по телефону.

– Побуду, конечно, Федор Иванович, – ответила Маша, – а Наташка часа через два придет. Полину пристроит и придет.

– Ну вот и ладно, – сказал удовлетворенно Федор Иванович и отошел от Алексея.

– Алеша, как дела у вас? – спросила Маша.

Он опять замычал, пытаясь сказать, что хорошо. Она накрыла его губы ладонью и попросила:

– Вы молчите, надо силы беречь. Скоро Наташа придет, посидит с вами до утра. Завтра я ее сменю или Саша приедет. Мы вас тут одного не оставляем.

Он смотрел на нее и не узнавал. Никак не мог вспомнить, кто это. Что-то знакомое было в ее облике и в ее словах, но в его голове было пусто, и солнце страшно мешало, хоть бы вечер скорее наступил, что ли. Видимо, это больница. Или он спит? Наверное, спит. Надо сделать усилие над собой и проснуться. Он попытался пошевелиться, и резкая боль пронзила все его тело. Он застонал.

– Сестра, анальгетик, – услышал он голос этой женщины рядом, и снова провалился в черноту.

Наталья залетела в палату и на цыпочках подошла к кровати Алексея. Машка предостерегающе поднесла указательный палец к губам.

– Тише, – сказала она, – он спит после обезболивающего.

– Давно кололи? – спросила Наталья.

Машка посмотрела на экран своего мобильного телефона, пролистала несколько страничек и заявила:

– Два часа тридцать три минуты тому назад. – А что кололи?

– Наркотик, по-моему, такую суету только после наркотиков разводят.

– Что Федор говорит?

– Обрадовался, что он глаза открыл. – В сознании был? – Мне кажется, да.

– Крови много потерял, это же надо было пуле так пройти – двойной рикошет.

– А мне Федор Иванович сказал, что при огнестрельных ранениях груди это – обычное дело.

– Хорошо, что так обошлось, я испугалась, что он прямо там и умрет.

– Тебя собой заслонил, подруга.

Машка зашла за ширмочку, взяла сумку, пакет с термосом, чмокнула Наталью в щеку и со словами: «Пока, завтра после обеда сменю», – вышла из палаты.

Наталья огляделась, повесила сумочку на крючок за ширмой, открыла там же стоящий холодильник и разложила продукты, которые принесла с собой. В термосе был куриный бульон, в контейнере – жидкое картофельное пюре. Было еще несколько баночек с детским питанием.

К кровати подошла дежурная медсестра в голубом, ладно сидящем форменном костюме, и стала измерять артериальное давление. Наталья вышла из-за ширмы и поздоровалась.

– Здравствуйте, – неприветливо ответила медсестра, сняла манжету с плеча Алексея и стала записывать показания в лист назначений.

Наталья подошла и попыталась заглянуть через ее плечо.

– Как сегодня показатели? – спросила она.

Медсестра заслонила листок и, ничего не ответив, подошла к другому больному. Да, хамства в медицине хватает. Знает ведь, что я врач, а хамит. Понимает, что я здесь на нелегальном положении – родственников в реанимацию не пускают. Настроение было испорчено. Когда Машка позвонила с известием, что Алексей пришел в себя, Наталья обрадовалась и ехала к нему в реанимацию с надеждой на то, что он в сознании, что узнает ее и что они поговорят. Не поговорили. Обезболивание – важнейшая часть послеоперационного ухода за больными. А у Алексея было тяжелейшее ранение. Операция длилась несколько часов, все это время Наталья с братьями и Иван сидели перед операционной и ждали. Наталье было страшно, что он умрет, и она мысленно читала заклинание: «Только пусть он останется жив, я выйду за него замуж и не буду думать ни о каком Иване. Только пусть он останется жив…» и далее по кругу. Анатолий несколько раз выходил, звонил кому-то, просил достать настоящие лекарства, а не дженерики – в общем, действовал. А она сидела и мысленно твердила: «Только пусть он останется жив». Она вышла из палаты, постучала в дверь ординаторской.

– Войдите, – сказал мужской голос.

Она вошла и увидела незнакомого молодого человека в операционной форме. Он сидел за столом, что-то писал в истории болезни и одновременно прихлебывал кофе из дымящейся кружки.

– Я по поводу больного Пронина. – Вы ему кто, жена?

– Жена, – твердо ответила она.

– Ну, состояние пока нестабильное, может начаться внутреннее кровотечение, все-таки легкое повреждено и костальная плевра. А в целом, температура тела пока субфебрильная, артериальное давление держит. Показатели крови на нижних границах нормы. Поняли что-нибудь?

Доктор снисходительно смотрел на нее, покачивая ногой, обутой в казенный тапочек. В это время дверь ординаторской распахнулась, и вошел ее однокурсник – Федор Иванович Вепрев.

– Наташ, привет, – поздоровался он и клюнул в щеку – поцеловал, – ты насчет Пронина?

– Ну да.

– Все нормально, теперь уже все хорошо.

Наталья взглянула на молодого доктора, тот усиленно рылся в ящике стола.

– А как же осложнения, внутренние кровотечения, все-таки костальная плевра повреждена?

Федор внимательно посмотрел на нее, потом и на молодого. Тот совсем зарылся в ящик.

– Все будет хорошо, я сказал.

– Ладно, спасибо тебе, я пойду к Ивану. Ты скажи сестрам, чтобы мне давали анализы посмотреть, – я же не посторонний человек.

– Да все уже знают. Ах да, – вспомнил он, – сегодня Юля дежурит, вреднее ее на всем белом свете никого нет. Она может и не показать, так ты у дежурного врача спроси. Все покажут. Давай-ка я тебя к нему провожу, – и он открыл перед ней дверь, пропуская вперед.

– А ты, Олег, думай, перед кем своей эрудицией трясти! – сказал в сторону ординаторской.

Федор догнал Наталью и спросил:

– Он тебе кто?

– Алеша-то? Жених.

Он остановился, схватил ее за руку и серьезно сказал:

– Ну ты, мать, даешь – за мента замуж. Да он же все время на передовой, под пулями! Что, другого кандидата нет? Так рассмотри меня как вариант, я развелся уже полгода как.

Она улыбнулась.

– Ты, Федя, себе моложе и красивее, чем я, в два счета найдешь. И без ребенка. А, кстати, почему ты развелся? Вы с Люсей были такой красивой парой, я помню, весь курс тебе завидовал.

– Кстати, ты помнишь, что я с третьего курса на лечфак перевелся?

Она остановилась и удивленно на него посмотрела. – Нет, а я думала, что ты с нами заканчивал.

– Да нет, перевелся на лечфак, но каждую свободную минуту к Люське на факультет бегал. Поэтому ты все время меня видела. Я и на лекции ваши ходил. Как выучился на взрослого хирурга, до сих пор сам не знаю.

– А почему перевелся? – спросила Наталья.

– Знаешь, не могу детских слез видеть. Как увижу плачущего ребенка, так самому впору завыть. Думал, смогу себя пересилить, но однажды на практике, помнишь, нам на третьем курсе какую-то невнятную практику изобрели, типа сестринских навыков? Так вот, меня к медсестре прикрепили в отделении раннего возраста. И у нее вечером – конвейер: уколы, градусники, клизмы. И она меня попросила детей подержать, которые без мамаш лежали, чтобы им уколы сделать. Я там чуть в обморок не брякнулся. И решил, что в педиатрию больше ни ногой. А с Люськой у нас с первого курса закрутилось, и я боялся ее без присмотра оставить. Так и учился на двух факультетах. Ладно, что это мы все про меня да про меня. Расскажи о Полине.

– Полина выросла, повзрослела, научилась хорошо читать и считать. Меня называет мамой и, представляешь, учит жизни.

Наталья тихонько засмеялась.

– Ладно, поговорим еще, заходи в палату. Если чтонибудь будет надо, звони на мобильный.

Она подошла к кровати Алексея и увидела, что он лежит с открытыми глазами.

– Федор, – крикнула она, подбежав к двери, – он пришел в себя.

Тот быстро вернулся.

– Что же ты кричишь-то? Он теперь все время в сознание будет приходить, и каждый раз вот так орать надо?

– А не надо? – вдруг спросил Алексей.

Через две недели он сидел на скамейке в садике перед больницей. Сегодня его вывели первый раз из душной палаты. Недавно прошел дождь, и упоительно пахло травой и мокрым асфальтом. Воздух, кажется, можно было пить – таким душистым он был. Наталья сидела рядом и все поправляла ему то воротник, то для чего-то надетый поверх пижамной куртки шарф. Этот шарф он все время пытался снять – лето ведь, а она не давала. Правая рука его была подвешена на косынку. Это его тоже раздражало. Не сломана ведь, а туда же – косыночная повязка. Правда, когда эту косынку снимали, сразу начинал ныть бок и становилось трудно дышать. Вообще, процесс выздоровления шел, по его мнению, шустро. Неделю тому назад он еще даже встать нормально не мог, а сейчас уже ходит на прогулки. Наталья приходила почти каждый день. Только когда дежурила, посылала вместо себя Машу. Примерно через день его навещал Иван Горчаков, иногда он встречал Наталью из больницы. Тогда у Алексея ныло сердце, и он кидался на персонал, требовал то обезболивающий укол, то поправить подушку, то выдумывал еще что-нибудь. Доктор Федор Иванович это быстро заметил, и Наталья стала ездить на своей машине. Вчера она тоже приехала сама. Алексей увидел из окна своей палаты, как она, одетая совсем по-летнему, быстро идет по дорожке. В руках, конечно, сумки с едой. Он вообще мог не есть больничную еду. Она все готовила для него сама. Сначала это были бульоны, потом появился протертый супчик, а сейчас – полноценный обед. Он заметил, что она очень похудела. Вот и сейчас летний сарафан болтался на ней, как с чужого плеча. Конечно, она же еще работает, и Полина требует внимания, и к Алексею она ходит. Ну ничего. Вот он поправится и будет ей во всем помогать. По крайней мере, сумки она точно таскать не будет.

Вчера приходили сослуживцы, в бутылке из-под пепси-колы принесли коньячку и распили его практически на глазах у администрации. Палата у него была одноместная, никто, кроме лечащего врача и медсестер, туда не заходил. Да, еще санитарка два раза в день надраивала пол. А вчера, как назло, вдруг случился административный обход, как раз в то время, когда они подняли одноразовые стаканы с коньяком за здоровье Алексея. Тут не растерялся полковник Сухомлин. Он лихо крякнул полный стакан коньяка небольшими глоточками и заявил:

– Наш квас лучше, я больше эту вашу пепси-колу пить не буду.

И все с ним согласились.

Алексей так и не знал пока, кто в него стрелял и жив ли этот преступник вообще. Как только он заговаривал об этом с подчиненными, они сразу переводили разговор или быстро уезжали на очередной убой. Еще в реанимации его навестил полковник Сухомлин. Алексей тогда спросил его, жив ли тот мужик, в которого он стрелял около Натальиного дома. Начальник как-то странно на него посмотрел и сказал:

– Жив, не беспокойся, по соседству с тобой отдыхает.

Отдыхает? По соседству? Значит, можно хотя бы посмотреть ему в глаза, узнать, кто это был.

Вечером, когда закончились капельницы, он буквально выпроводил Наталью домой и решил встать и посмотреть на того, кто стрелял. Он осторожно, чтобы не заметила медсестра, откинул одеяло и с ужасом обнаружил, что лежит совершенно голый и из него торчат какие-то трубки. Он воровато укрылся и нажал кнопку вызова медсестры. Она подошла и спросила:

– Что вам?

– А кто сегодня дежурит? – Доктор Вепрев.

– А можно его пригласить?

– Больной, у вас что-то болит или вам что-нибудь надо?

– Мне нужен доктор Вепрев.

– Через час обход, тогда и поговорите.

– Мне он нужен сейчас. Я от вас не отстану.

Федор Иванович пришел сразу, откинул одеяло и стал ощупывать грудную клетку Алексея.

– Что, болит где-нибудь? Что? Говори.

– Федор Иваныч, скажите, а я все время в таком… обнаженном виде?

Доктор недоуменно посмотрел на него. Алексей повторил вопрос.

– Ну ты даешь, – сквозь смех проговорил Федор Иванович, – я уж думал, мало ли чего. А ты «в обнаженном виде». Да, у нас в реанимации все так лежат.

– И без трусов?

– Да, дорогой, без них. – Все? – Все.

– И Наталья все время меня в таком виде… О! – простонал он, – стыдовище.

– Ну и дурак же ты, братец, – улыбнулся доктор, – она же твоя невеста, да к тому же доктор, дай Бог побольше таких врачей. Не выдумывай себе лишних проблем. Когда тебе меняли памперс, она выходила из палаты.

– Правда? – грозно спросил Алексей.

Федор Иванович махнул рукой и подошел к другому пациенту.

Сегодня они с Натальей мирно сидели на лавочке. Он подставлял лицо солнцу, легкому ветерку и дышал изо всех сил. В конце аллеи показался странно знакомый человек с букетом цветов в руках. Он подошел ближе, и Алексей узнал Ивана.

– Привет, – сказал Иван, осторожно пожимая его левую руку, – ты, я вижу, совсем молодец.

– Привет.

Алексей поморщился. Он терпеть не мог этого бодрячества. Не знаешь, как подбодрить больного, лучше ничего ему не говори.

– А я тебе принес цветы.

– Мне? – Алексей удивился. – Ты их лучше Наталье подари.

– Для Наташи у меня отдельный подарок, – успокоил его Иван.

– Как Елена Дмитриевна? – спросил Алексей, чтобы хоть о чем-нибудь завести разговор.

– Хорошо, начала ходить. Правда, пока в ходунках, но врачи обещают через две недели полностью на ноги поставить. Мышцы-то атрофировались, сейчас сначала надо массу нарастить.

– Ох, мышцы нарастут, были бы кости, – сказала Наталья и снова поправила шарф на шее у Алексея.

Движение это было очень интимным. Иван это заметил и отвел глаза. Опять ему не повезло.

– Я завтра улетаю, – сказал он, – вот, приехал проститься. Наталья Сергеевна, можно вас на два слова?

Она удивленно посмотрела на него, а потом – на Алексея.

– Иди, Наташа, поговори, я пока подремлю, – для большей убедительности зевнул Алексей.

Они пошли по аллее, их фигуры то сходились, то расходились – на асфальте еще не просохли лужи. Алексей смотрел им вслед и сжимал кулаки от бессилия. Они удивительно подходили друг другу. Вот сейчас Иван ее уговорит, и она бросится к нему в объятия. Точно, уговорит. Зачем ей мент с сомнительной перспективой? Вдруг его комиссуют? Он же больше ничего не умеет, только бандитов ловить. Он посидел еще минуты три, потом поднялся и медленно, шаркая постариковски ногами, направился к своему корпусу – наслаждаться прекрасной погодой ему уже не хотелось. По дороге он размотал шарф и бросил его в кусты.

– Наташа, я очень виноват перед вами, – каялся Иван, – вы меня простите, пожалуйста. Я втянул вас в эту историю с ключами, и вообще.

Он неопределенно покрутил рукой и продолжал:

– Я надеюсь, что все это пройдет и у нас с вами, может быть, будет только хорошее впереди.

Она молчала. Если бы две, нет, три недели тому назад он сказал ей эти слова, она, не задумываясь, рванулась бы за ним, хоть на самый краешек земли. А теперь ей было все равно. Она шла и беспокоилась об Алексее: как он там один сидит. Эх, не надо было уходить с Иваном.

– Иван, простите меня, мне надо сейчас быть с Алешей.

«Кто это, Алеша? – вдруг подумал он. – Ах, да, майор Пронин».

Она подняла на него глаза:

– Ну, я пойду?

– Подождите еще минутку, – попросил он, достал из кармана коробочку, открыл ее, и она увидела кольцо и серьги с крупными изумрудами.

Она сразу узнала этот комплект. Его сделал Петр Иванович незадолго до своей гибели. Анна Дмитриевна показывала ей серьги и просила примерить.

– Это вам, Наташенька. Из дневника тети Ани я узнал, что они готовили вам подарок на день рождения. У вас ведь в июне день рождения? Я не смогу на нем быть. Конечно, я мог бы через кого-нибудь передать этот подарок, но мне хотелось сделать его самому. И цветы, собственно, тоже были вам. Я поздравляю вас и желаю только счастья. Счастья вам и вашей очаровательной дочке.

Он поклонился ей, поцеловал руку и быстро пошел по аллее к выходу.

Она стояла и не знала, что ей делать. Подарок был очень дорогой. Такой гарнитур ей самой никогда бы не купить. Она не может принимать от постороннего человека такие подарки. Хотя, почему «от постороннего»? Они столько вместе пережили, что она вполне может считать его братом.

Алексей лежал на боку лицом к стене и не повернулся, когда пришла Наталья. Она подошла к нему и осторожно потянула за здоровую руку.

– Алеша, ты сердишься, что ли?

– Нет, – буркнул он, – не сержусь.

– Тогда давай я покормлю тебя обедом. – Я не хочу есть.

– Ты сердишься, я знаю. Не вынуждай меня оправдываться перед тобой. Я ни в чем не виновата. Иван просто передал мне подарок от Петра Ивановича и Анны Дмитриевны, который они не успели мне подарить.

Он заинтересовался: что еще за подарок?

– А почему они тебе что-то хотели подарить?

– Потому что они меня любили, и я их любила. Знаешь, люди иногда дарят друг другу подарки. Они хотели меня порадовать в мой день рождения. Но не успели.

Он повернулся на спину, посмотрел на нее и увидел, что она плачет. По ее щекам катились крупные слезы. Но голос не дрожал. И он подумал, что она очень хорошо умеет владеть собой.

– Пожалуйста, не плачь. Покажи мне подарок, давай вместе порадуемся.

Она протянула ему открытую коробочку. На черном бархате поблескивали крупные зеленые камни в золотой оправе. Как это было красиво! Он никогда ничего не дарил женщинам, никогда не ходил по ювелирным магазинам, тем более по выставкам драгоценных камней. Но сейчас он загляделся.

– Ты это будешь носить? – спросил он изменившимся голосом.

– Я это надену на свадьбу, – ответила она.

Время шло, промелькнуло лето, почти прошла осень. Алексея давно выписали из больницы, но он не мог пока приступить к службе – требовалась длительная реабилитация. Два-три раза в неделю он приходил в свое отделение, заходил в свой кабинет и садился в свое кресло. К нему постоянно кто-нибудь заходил, с ним советовались, но он понимал, что все это просто из вежливости. Ему хотелось жить полноценной жизнью, той, которая была у него до ранения. Отношения с Натальей складывались странно. После того памятного визита Ивана в клинику они отдалились друг от друга. Ему казалось, что она жалеет о том, что столько времени потратила на него. И он решил на некоторое время отойти в сторону – пусть сама сделает свой выбор. Каждый день он ездил на процедуры – массаж, физиолечение, лечебная физкультура. Но дело продвигалось медленно. Хотя врачи говорили, что так и должно быть, он хотел, чтобы выздоровление шло быстрее, поэтому выкладывался по максимуму, и иногда уставал так, что темнело в глазах. Он приезжал домой, быстро перехватывал какую-нибудь еду и ложился спать. Иногда ходил к Наталье, чтобы помочь с дочкой. Но чаще просто лежал и смотрел в потолок.

Сегодня он снова заехал в отделение, просто для того, чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Только он снял куртку, как в кабинет зашел полковник Сухомлин и, конечно, поинтересовавшись, его здоровьем, попросил послезавтра собрать всех сотрудников отдела, а также Наталью Голицыну и Ивана Горчакова.

– Где же я ему возьму Ивана Горчакова? – подумал Алексей, но на всякий случай набрал его номер телефона.

Он ответил не сразу.

– Привет, Алексей, – радостно закричал он, – я так рад тебя слышать! Как ты?

– Вашими молитвами, – ответил Алексей, – ты где? – Вот сейчас приземлился в Шереметьево, меня пригласили на какое-то следственное действие. Через посольство, представляешь?

– Ты рад оказаться в Москве?

– Конечно, я прилетел вместе с Еленой Дмитриевной. Она самостоятельно ходит, даже может обходиться без трости.

– Я рад за нее, – искренне сказал Алексей, – ладно, тогда послезавтра увидимся.

– А можно я к тебе завтра зайду?

– Я пока не работаю, на больничном.

– Я могу, если ты позволишь, зайти к тебе домой. – Ну хорошо, созвонимся.

Так, этот вопрос решен. Теперь Наталья. После его выписки они виделись наедине все реже и реже. Она много работала, близилась защита ее диссертации, и она каждый день должна была чем-нибудь заниматься: сдавать в печать автореферат, потом его рассылать, отвозить диссертационную работу оппонентам и рецензентам, готовить презентацию, рассылать приглашения. В общем, дел была уйма. Полина также требовала много внимания. Она наскучалась без нее у Тани и Саши и сейчас наверстывала упущенное. Когда Наталья забирала ее из садика, она сразу полностью узурпировала ее время.

Иногда помогал Алексей. Он забирал Полину и водил ее в зоопарк, на детскую площадку, катал на карусели. А потом они вдруг начали много читать. Полина читала и сама, и просила Алексея почитать «по ролям». И они осилили Винни Пуха, Тома Сойера, Белоснежку и еще множество хороших детских книг, на которые у Натальи пока не находилось времени. Алексей занимался с Полиной с удовольствием, и Полина скучала, когда он долго не приходил.

Наталья скучала по Алексею, но ни в коем случае не хотела ему навязываться. С грустью она вспоминала их последний танцевальный вечер. Как откровенны они были тогда друг с другом! Как много сказали друг другу глазами! А еще она вспоминала, как проснулась в его объятиях. Это было похоже на чудо. Она открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее, смотрит с любовью и нежностью. Она подняла голову, и оказалось, что голова лежит на его руке. Рука, наверное, затекла, но он даже не подумал ее освободить.

– Доброе утро, – сказала она.

– Доброе утро, моя принцесса, – ответил он и нежно, чуть касаясь губами, поцеловал ее в висок.

Конечно, тут же зазвонил телефон: его подчиненные беспокоились, что его нет на службе. Он долго объяснял им, что у него выходной день. А когда закончил разговор, Наталья уже встала и принялась готовить завтрак.

А сейчас у них почему-то не было той душевной близости, которая возникла тогда. Наталья не могла понять, что произошло. Может быть, он ревнует? Но она не давала ему повода для ревности. То, что Иван передал ей подарок Петра Ивановича и Анны Дмитриевны, никак не могло быть таким поводом. Это не его подарок, а очень близких ей людей.

Она надеялась на свой день рождения. Обычно его праздновали на даче. Благо, была середина июня – самые длинные дни и короткие ночи. Конечно, всегда был шашлык, сухое красное вино, родные ей люди и подарки. Алексея как раз перед ее днем рождения выписали из больницы, и она надеялась отвезти его на дачу и там побыть с ним рядом. Но он ехать отказался и вообще, кажется, забыл об этом празднике. Тогда она решила устроить все дома. Позвала родственников, накупила всяких вкусностей, целую ночь пекла, жарила, резала и украшала. А утром позвонила Алексею и официально пригласила на свой день рождения. Он приехал, подарил ей цветы и сразу уехал, сославшись на нездоровье. Она была почти оскорблена. Машка застала ее в застиранной футболке и старых шортах, с сухими глазами и без эмоций. Положение исправили братья, которые внесли коробки с подарками, стали подшучивать друг над другом и разрядили обстановку. Иван, конечно же, позвонил ей, сказал нужные слова и прислал огромную корзину цветов и подарок – репринтный томик Ахматовой – то, что было ей сейчас нужно. Подарок от Ивана привезли его друзья Татьяна и Василий. Наталья вспомнила их – они были на похоронах супругов Горчаковых. Татьяна еще подарила «от себя», как она сказала, красивый набор для спальни – постельное белье, покрывало и декоративные наволочки на подушки. Наталья сразу усадила их за стол. Они быстро вписались в компанию, и застолье получилось веселым и шумным, как всегда. Если бы не Алексей…

Вчера ей позвонил следователь Михайлов и предложил встретиться в отделении. Она страшно перепугалась: зачем? Что еще произошло? Но он успокоил ее, сказав, что будут подведены некие итоги расследования всех убийств. Конечно, если ей не интересно, она может не присутствовать. А ей как раз было очень интересно. И она согласилась.

Это будет послезавтра, а завтра у нее защита кандидатской диссертации в овальной аудитории института. Она уже в сотый раз перечитала свой доклад и просмотрела презентацию. Полину опять отправили к Танюше, чтобы Наталья смогла хорошо подготовиться. Она сидела за письменным столом, когда позвонил Алексей.

– Але, – ответила она как можно мягче. – Здравствуй, Наташа, как дела? – Все, завтра финиш. – В каком плане?

– Защита диссертации.

Как много он пропустил в ее жизни!

– А, хорошо. Потом будешь, наверное, свободнее? – Наверное, только не сразу. Там еще кучу всяких бумаг оформлять.

– Да, – сказал он неопределенно, – я что звоню-то? С Полиной не надо погулять?

И зачем она Полину отправила? Был бы повод с ним повидаться.

– Полина у Танюши, – ответила она и спросила, – а ты завтра на мою защиту придешь?

– Что я там пойму?

Она засмеялась и сказала:

– Поверь, девяносто процентов из тех, кто придет, ничего не поймут. Это просто спектакль. Если хочешь, приходи.

И она продиктовала ему адрес, рассказала, как добраться и где оставить машину.

Они еще поговорили ни о чем, а потом он спросил:

– Тебя пригласили к нам в отделение?

– Конечно, я обязательно приду, – ответила она. – Ну, тогда увидимся, – попрощался он.

– До свидания, – сказала она, положила трубку на стол и заплакала.

Почему вдруг случились эти слезы, она ни тогда, ни через много месяцев не могла объяснить. Видимо, сказалось напряжение последних дней, да что там дней? Последнего года. Ведь как раз на прошлой неделе были годины со дня смерти Петра Ивановича и Анны Дмитриевны.

Ей позвонил Иван и попросил отвезти на кладбище цветы. Она и сама собиралась туда ехать.

– Конечно, – сказала она ему, – я отвезу цветы и от вас тоже.

– Наташа, а давайте «на ты»? – предложил он тогда.

– А давай, – озорно ответила она ему.

Они еще немного поболтали. Разговор крутился, в основном, около здоровья Елены Дмитриевны. Иван с восторгом рассказывал Наталье, как эффективно ставят на ноги тяжелых больных немецкие специалисты. И она сразу подумала об Алексее. А что, если его отправить в Германию на реабилитацию? Анатолий, наверное, мог бы помочь. Ведь Алексей получил ранение, спасая ее, Наталью.

– Мы поступим по-другому, – ответил ей Анатолий, – а то я боюсь, что твой милиционер гордый очень, еще не примет помощь. Все сделаем по-хитрому.

– Ну, ты держи меня в курсе, – попросила Наталья. – Это обещаю, это сколько угодно.

А сейчас из глаз лились слезы, она ничего не могла с собой поделать и решила, что само пройдет. Прошло не скоро. Но зато она спала этой ночью как убитая.

Заседание Ученого совета традиционно начиналось в 10 часов утра, но Натальина защита стояла третьей, поэтому она поехала в институт к одиннадцати. Оказалось, что первая диссертация – докторская, из другого города, и диссертант какой-то мутный. То ли его мнение не совпадало с мнением ведущих НИИ, то ли он до защиты перессорился с оппонентами, но пока в овальном зале велись шумные дебаты. Наталья постояла около двери, послушала и отошла. Рядом с ней переминался второй соискатель – так они официально назывались – ученой степени кандидата медицинских наук.

– Вы не знаете, они всех так титруют? – нервным шепотом спросил он Наталью.

Она пожала плечами. Вчерашнее напряжение выплеснулось с потоками слез, и сегодня она чувствовала себя как удав после сытного обеда. Ей было все равно. К половине двенадцатого стали подтягиваться врачи из ее и других отделений больницы, многие были с цветами. Наконец, около двенадцати часов, из аудитории стали выползать измученные слушатели. Они крутили головами и разочарованно разводили руками. Диссертацию вернули на доработку. Докторскую!

Второй соискатель, который все торчал у двери, зашел в аудиторию и начал что-то нервно втолковывать техническому секретарю, который, размахивая руками, куда-то его направлял.

К Наталье подошел ее руководитель, внимательно вгляделся в ее бледное лицо и сказал:

– Все будет нормально, не волнуйся. – Спасибо, я, кажется, не волнуюсь.

Началась защита второй, кандидатской диссертации. Наталья вслушивалась в малознакомые термины и не очень понимала, в чем суть научной новизны. Раздел медицины, по которому защищался нервный молодой человек, был для нее очень далеким – он занимался редкими инфекционными заболеваниями. Она некоторое время пыталась вслушиваться в его быструю речь, но скоро устала и стала просто сидеть и разглядывать членов Ученого совета. Наконец он закончил. Вопросов ему задали мало – никто не был знаком с таким узким разделом медицины. Выступили два рецензента, потом официальный оппонент. По ряду, где сидели члены Ученого совета, понесли урну для голосования. Конечно, он защитился. Только один человек был против. Остальные – за. Объявили перерыв. К Наталье подошла Машка – раскрасневшаяся, возбужденная, как будто это она защищается, а не подруга.

– Пойдем, кофе попьем, Анатолий кофе-брейк организовал в предбаннике.

– Нет, не хочу.

– Ты вообще что-нибудь ела сегодня? – строго спросила Машка.

– Ела, ела, – ответила Наталья, – вообще, не подходите ко мне никто, я сосредоточиться не могу.

– Да, видуха у тебя ниже среднего. Не переживай, все будет хорошо.

– Да, тебе легко говорить, ты еще в прошлом году защитилась.

– И ты защитишься, – добродушно сказала Машка – поддержала подругу. – Наших много пришло, боюсь, на банкет все не поместятся.

– Какой банкет? Я не заказывала.

– Другие позаботились, – иронически сдвинула брови Машка.

Это движение ей удавалось как-то очень лихо, сразу было понятно по ее мимике, что она, к примеру, сердится, или, наоборот, чем-то довольна, или возражает. Наталья пыталась тренироваться перед зеркалом, но у нее выходила только обезьянья гримаса.

Да, про банкет она забыла. Наверное, Толя побеспокоился и заказал, как всегда, в своем ресторане. Это же дорого! Ну ладно, рассчитается после. Когданибудь.

Она начала свой доклад, и у нее перехватило дыхание.

– Не волнуйтесь, Наталья Сергеевна, выпейте воды, – сказал тихонько председатель Ученого совета.

Она попила воды из высокого стакана, который стоял на трибуне и, уже спокойно, продолжила выступление. Вопросов было много, но все они были, что называется, по теме. Наталья хорошо знала статистику, оперировала сведениями из литературных источников и ответила на все вопросы. Выступил рецензент, официальные оппоненты, научный руководитель. Потом предоставили слово желающим. Наталья уже выдохнула и оглядела аудиторию. Народу было много, гораздо больше, чем на первой и второй защите. Были знакомые лица, были совсем молодые, и были свои – Алексей, Иван, братья. Она уже совсем не волновалась. Несколько выступающих дали высокую оценку ее работе и даже предложили издать монографию. Кажется, все. По рядам членов Ученого совета понесли урну. Собрались на совещание члены счетной комиссии, принесли протокол. Председатель Ученого совета зачитал результат. Достойна искомой степени кандидата медицинских наук по специальности…

Дальше Наталья уже не слышала, потому что по залу прокатился довольный гул и раздались аплодисменты. Ее еще терзал ученый секретарь – почтенный профессор с типичной бородкой и слегка рассеянным выражением лица, а к ней уже протискивались коллеги с цветами, Машка с поцелуями и Анатолий с бутылкой шампанского.

Она выбралась из толпы и оказалась лицом к лицу с Иваном.

– Как удачно я оказался в Москве, – сказал он, – поздравляю.

– Откуда ты узнал? – удивилась Наталья.

– Да вот, Алексей известил и пригласил с собой, – протянул он руку, указывая куда-то в угол.

Алексей стоял в стороне, держа свой букет как веник, цветами вниз. Наталья подбежала к нему и взяла его за руку.

– Это мне? – спросила она, указывая на цветы. – Тебе, поздравляю. – Ты рад за меня?

Он внимательно посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:

– Конечно, рад.

– Спасибо, спасибо, спасибо, – почти запела она, наконец осознав, что все закончилось, и она теперь может заниматься своими делами и Полиной.

– Товарищи и господа, приглашаем всех отметить это событие в ресторане, – объявил Анатолий.

– Алеша, ты пойдешь? – А ты этого хочешь? – Ты еще спрашиваешь. – Тогда пойду. – Ты на машине?

– Нет, меня господин дипломат подвез.

– Ладно, тогда я с Толей поеду. В ресторане встретимся.

Алексей оглядел свой совсем новый костюм. Вполне ничего. Конечно, хуже сидит, чем тройка господина дипломата, но тоже ничего. Мускулы он подкачал, жиру на нем после ранения не осталось. Так что не хуже других.

Они с Иваном договорились встретиться сегодня в десять часов. Он приехал не один, а с молодой женщиной.

– Татьяна, – представилась та, – директор холдинга.

– Это жена моего друга, – объяснил Алексей, – вот, захотела с тобой познакомиться.

– И не только познакомиться, – улыбнулась Татьяна, – вот тут кое-какие документы надо подписать.

И она протянула ему платежную ведомость, в которой было открыжено три строчки.

– Что это? – удивился Алексей.

– Это? – в свою очередь удивилась Татьяна, – это обещанная премия.

– Какая премия?

– Подождите, друзья мои, я должен кое-что объяснить, – взял инициативу в свои руки Иван. – Дело в том, что я объявил, что выплачу вознаграждение тому, кто раскроет убийство моих родственников. Сумму заявил тоже в твердой валюте. Вот сегодня награда нашла героя. Распишитесь и получите.

Алексей вгляделся в цифры и обомлел:

– Сколько?

– Как раз столько, чтобы купить в банке заявленное количество валюты – нам сейчас запретили расчеты иными деньгами, кроме рублей. Если тебе это сложно, я сейчас пошлю Татьяну, и она принесет тебе эту сумму уже в зеленых бумажках.

– Я не могу это взять, – решительно отказался Алексей.

– Хорошо, – покладисто согласился Иван, – тогда эти деньги пойдут твоему руководству, и я уверен, быстро разойдутся не на новое оборудование, а на чтонибудь очень интимное, например, новую квартирку отпрыску. Ладно, не дури. Давай, расписывайся и получи уже, ради Бога, свою карточку. Все оформлено на тебя в лучшем виде. И даже подпись твоя стоит.

– Когда это я расписывался? – удивился Алексей. – Это ты еще в больнице был, мы привозили тебе сотрудника банка.

– Не припомню. – А тебе и не надо.

– Все, официальная часть закончена, теперь я тебя обниму и скажу большое спасибо, друг. И у меня к тебе предложение: переходи в наш холдинг начальником отдела безопасности. Зарплата в три раза больше, времени свободного тоже больше, возможностей тоже больше. Всего больше.

– Спасибо, конечно, у меня через три недели комиссия. Если комиссуют, воспользуюсь твоим предложением. А пока, извини, нет.

– Жаль. Мальчик этот, как его? Вадим. Тоже отказался.

– Ну так, – довольно хмыкнул Алексей.

Ресторан едва вместил всех желающих. За центральный стол посадили, конечно, научного руководителя и Наталью. Тосты следовали один за другим. Коллеги поздравляли и отмечали работоспособность, добросовестность и хорошую выучку Натальи. Машка, конечно, влезла и заявила, что Наталья – замечательная мама и подруга. Братья поведали всем, какая она хорошая сестра. Наталья посидела, посидела и сбежала за столик к Алексею и Ивану. Оказалось, что места за их столом нет. Две докторицы из отделения недоношенных детей вцепились в молодых красавцев и не желали их делить даже с виновницей торжества. Наталья ловко отодвинула ту из них, которая интимно наклонилась к Алексею и объявила:

– Первый танец – мой.

– Согласен, – сказали одновременно Алексей и Иван.

– Почему это? – удивилась докторша. – А я? – А ты, Надя, поищи себе кого-нибудь другого.

Появился оркестр. Как и в прошлый раз, на сцену вышла певица и запела «Бесаме мучо».

Алексей встал и галантно повел Наталью на середину зала. Им шутливо аплодировали. Но когда они начали танцевать, шутки закончились. В этом танце было столько страсти, столько грации, что все засмотрелись. Алексей устал. На лбу выступила испарина, но он довел танец до конца, лихо подкрутил партнершу и уронил ее на свою руку. Наталья поднялась и встревожено посмотрела на него:

– Пойдем, отдохнем, – сказала она и повела его в тот закуток, где разговаривала весной с итальянцами.

Он пытался скрыть усталость, даже не сразу сел в кресло, но она видела, что ему тяжело.

– Вот что, – сказала она, – сейчас бросаем это мероприятие и едем к тебе. Я за тобой сегодня понаблюдаю.

– Нет, – решительно отверг он ее предложение, – я сейчас посижу немного, а потом мы еще станцуем медленный вальс. Вот потом я, заметь, один, поеду домой. Не потому, что я не хочу быть с тобой, а потому, что не хочу быть с тобой слабым. Ты поняла?

– Ты глупыш, – сказала она и поцеловала его в губы. Он прижал ее к себе и тут же отстранился, потому, что услышал шаги. Она быстро метнулась в кресло напротив, поправила юбку и приняла независимую позу. Через секунду перед столиком, который разделял кресла, оказался Иван.

– Я вас ищу, – сказал он. – Надеюсь, ты не против, если я приглашу тебя на вальс?

Наталья посмотрела на Алексея, тот незаметно кивнул.

– Пошли, – сказала Наталья.

Алексей дождался, когда зазвучал вальс, и вошел в зал. Танцевало несколько пар. Конечно, Наталья и Иван были лучше всех. Ее лицо светилось, она полностью отдавалась танцу.

Господи, да что же это такое, подумал он, неужели я ее отдам? А зачем я ей такой нужен?

Танец закончился, пары разошлись. Снова произносили тосты в честь Натальи, ее руководителя, российской науки.

Наталья снова подсела к Алексею.

– А ты знаешь, что у меня отпуск? – спросила она. – На сколько? – уточнил он.

– На четыре недели, – торжественно объявила она, – я не брала аспирантские полгода, теперь буду частями наверстывать. А ты когда выходишь на работу?

Он помрачнел:

– Если вообще выхожу. Пока не знаю, как комиссия решит.

– Я думаю, она решит положительно. Все будет хорошо. Ну что, пойдем? – спросила она.

Начался медленный вальс. Он решил танцевать классический вариант – с поворотами направо и налево, с диагоналями, с вращением. И она поняла его замысел. Как они танцевали! Она видела его сжатые губы и лицо, полное решимости. Против кого он сейчас воюет? И неужели он забыл наш танцевальный вечер на кухне? Нет, ничего он не забыл, все будет хорошо.

Иван смотрел на Наталью и понимал, что она для него потеряна. Она так смотрела на Алексея, что всем было понятно – она влюблена. А он, Иван, видимо, только может остаться рядом в роли друга. Надо обращать внимание на других девушек. Вот, кстати, Надя – коллега Натальи, очень даже ничего.

– Надя, пойдемте, потанцуем, – пригласил он.

– Нет, давайте лучше посмотрим, я давно такой красивой пары не видела, потом потанцуем. Кстати, вы не знаете, кем работает Алексей?

– Знаю, – сказал Иван, – он блестящий офицер милиции.

Разъехались около восьми часов вечера. Наталья сунулась к Анатолию с предложением оплатить хотя бы часть банкета и была послана домой, отдыхать. Иван повез домой Алексея и Надежду. Наталья попрощалась с ними и сказала Алексею:

– Я приеду и позвоню тебе, пожалуйста, не засни до моего звонка.

Он улыбнулся и пожал ей руку.

Анатолий и Машка возились с цветами, их было столько, что они не влезали в багажник.

– Слушайте, возьмите все себе, – попросила Наталья, когда они подъехали к ее дому, – я только этот возьму.

К лицу она прижимала букет, который подарил Алексей.

– Машенция, ты завтра работаешь? – спросила она у подъезда.

– Я завтра, а, нет, – рассеянно ответила Маша, поправляя выбившуюся из прически прядь волос.

– Я тебе позвоню завтра, – предупредила Наталья, – куда звонить? На домашний или на сотовый?

Машка открыла и закрыла сумочку, достала из кармана и положила обратно телефон.

– Знаешь, я сейчас не дома живу.

– Да? – деланно удивилась Наталья. – А где? Анатолий открыл стекло автомобиля и сказал:

– Ну и язва же ты, Наташка. Мы уже с лета вместе, и скоро свадьба.

– Ура! – закричала Наталья. – Чур, Полина понесет кольца.

Машка приободрилась и, усаживаясь в машину, послала ей воздушный поцелуй.

В подъезде дежурил Андрей Вахмин.

– Наталья Сергеевна, добрый вечер. Ну как, защитились?

Она удивилась: откуда он знает? – Да, Андрюша, защитилась.

Он вышел из-за конторки и преподнес ей скромный букетик – три розы.

– Мы все от души вас поздравляем. Это от нас. Она обняла и поцеловала его в щеку:

– Спасибо. Только откуда вы узнали?

– Это секрет, – сказал покрасневший как рак Андрей.

Дома Наталья быстро разделась, смыла косметику и уселась на диван. Сейчас она позвонит Алексею и все выяснит. Что происходит? Он не любит ее, что ли?

– Алеша, добрый вечер, – сказала она. – Добрый, – ответил он, – доехала? – Доехала.

– Тебе, надеюсь, помогли цветы до квартиры донести?

– Нет, я все цветы Анатолию и Машке отправили, только твой букет забрала. И еще мне охрана в подъезде три розы подарила. Представляешь?

– Да, это приятно. Интересно, откуда они узнали? – Даже не догадываюсь.

Он помолчал, собираясь с духом, а потом спросил:

– Иван с тобой? Она не поняла.

– Иван? Со мной?

– Ну да, мне показалось, что он к тебе собирается заехать.

– Не думаю, чтобы он заехал, со мной он не договаривался, да и я не в том состоянии, чтобы гостей принимать. Слушай, а давай я сейчас к тебе приеду?

– Устал я, Наташа, как конь после пахоты. Сейчас приму душ и лягу. Я сегодня процедуры пропустил, представляешь? Первый раз за все эти месяцы. И завтра тоже не попадаю.

Она засмеялась:

– Ты это на танцполе возместил. Теперь засмеялся он.

– Алеша, я в отпуске, ну, я говорила. Давай я тебя возьму на поруки: буду тебя возить на процедуры, кормить, развлекать, а ты будешь продолжать заниматься с Полиной. Она скучает по тебе, говорит, что даже книжки без тебя не интересные. Ты полностью покорил ее сердце.

Все это было сказано в легком, шутливом, тоне, но он понял, что предложение серьезное. И тогда он набрался смелости и спросил:

– А твое? – Что?

– Твое сердце я покорил?

Она помолчала, а потом набрала побольше воздуху и решительно заявила:

– Да, и мое тоже. Ты не можешь оставить равнодушной ни одну женщину. Вон как Надя на тебя запала. Но я предупреждаю: у нас в роду все женщины очень ревнивые, в случае чего и глаз выбить могут. Надеюсь, вопрос исчерпан?

Он так обрадовался, что не знал, что ей ответить. Она немножко подождала его реакции и спросила:

– Что, испугался?

Он засмеялся и сказал:

– Спокойной ночи, принцесса, целую тебя. – И я тебя целую, – ответила она.

Кажется, хорошо поговорили. Теперь надо что-то решать с Иваном. Когда они танцевали, он спросил ее, как она к нему относится. Потом, через паузу – может ли он на что-нибудь надеяться. Она тогда струсила и не отказала ему сразу. Она ответила что-то типа «все может быть». И теперь ей было стыдно. Интересно, он будет с ней разговаривать по телефону? Она решительно нажала кнопку вызова.

– Наташенька, как я рад вас слышать, – сказал он радостно.

– Добрый вечер, Иван.

– Очень добрый, раз вы мне звоните. – Я хотела бы вам кое-что объяснить.

– Ради Бога, ничего не надо объяснять, я все понимаю. Я только думаю, каким слепцом я был раньше. Я столько о вас слышал! И, главное, я вас видел, видел вашу красоту, ваш ум и даже не пытался за вами ухаживать. А ведь все было бы намного проще, чем теперь.

– Странно, – сказала Наталья, – мы снова перешли на вы.

– Я и забыл совсем, что мы на ты. Ты знаешь, мне сегодня было так приятно, когда тебя хвалили, как будто хвалили меня. Ты, оказывается, такой молодец! И тему выбрала интересную. Я слушал и, представляешь, понимал, о чем идет речь. Ты теперь, наверное, руководителем отделения станешь?

– Нет, – ответила она, – заведующий у нас Владимир Федорович – доктор медицинских наук, умница и классный мужик. И человек хороший. А кандидатов наук, не считая меня, трое, моя подруга Машка, кстати, в том числе.

– Это что же за отделение такое? – удивился Иван. – В Германии, если в клинике есть один герр профессор, это уже удача. А тут в отделении – целый НИИ.

– Это все Владимир Федорович. Он сразу условие ставил, когда нас на работу принимал – заниматься наукой. И я бы быстрее защитилась, но у меня все-таки семья. А Машка быстро все сделала.

– Да, а как Полина? – из вежливости спросил Иван. Она это сразу поняла.

– Спасибо, хорошо, – так же вежливо ответила она, – Алексей ею много занимается, и она его очень любит.

– Это понятно, – грустно сказал Иван, – такого трудно не любить, даже я повелся.

Он помолчал и перевел разговор:

– Скажи, пожалуйста, а тебя завтра пригласили в милицию?

– Конечно, пригласили, мне же интересно, кто всех убил. Не зря же я на конспиративной квартире почти три недели скучала.

– Ага, ну хорошо, завтра увидимся. – До свидания, Иван.

– До завтра, Наташенька.

Ну и ладно, кажется, объяснились. Не дурак же он, в самом деле, наверное, все понял. И с этой мыслью Наталья уснула.

А Иван не мог спать. Он смотрел телевизор, перещелкал все каналы, ничего интересного не нашел и стал смотреть какую-то мутную аналитическую программу. Почему-то его все раздражало: и ведущий, который к месту и не к месту употреблял иностранные слова, и выступающие политики, которые были как бы против друг друга, но на самом деле защищали одну и ту же концепцию, только разными словами, и навязчивая реклама, длящаяся три минуты. За время рекламы, кстати, среднестатистический обыватель мог вполне забыть, о чем говорил предыдущий оппонент. Он смотрел на экран и видел перед собой Наталью: с тележкой в супермаркете, в длинном платье в театре, в строгом костюме на защите, в домашней одежде, когда она спускалась с лестницы в своей квартире, и они с Алексеем уставились на нее, открыв рты. Как давно это было! Кажется, прошла целая вечность, а всего-то полгода!

Алексей тоже не спал, он радовался. Откуда-то появились силы, и он взял гантели и стал наверстывать сегодняшний прогул тренировки. Каждый раз, поднимая гантели, он говорил: «Наташа, я тебя люблю», а кода опускал: «И ты меня тоже».

Следователь Константин Петрович был пунктуален и бесконечно галантен. Он поцеловал Наталье ручку и прищелкнул каблуками. Только после этого он прошел к торцу стола и устроился рядом с полковником Сухомлиным. Собрались все приглашенные, но когото еще ждали. Оперативники сидели плечом к плечу и казались монолитом. Алексей на своем обычном месте что-то чертил в блокноте. Наталье, когда та вошла в кабинет, он только кивнул. Открытие совещания задерживалось. Минуты через две на столе полковника зазвонил местный телефон, он послушал и сказал: «Проводите их в мой кабинет».

Иван с удивлением увидел вошедших – Татьяну и начальника отдела безопасности холдинга Масленникова.

– Присаживайтесь, господа, – предложил полковник Сухомлин.

Иван встал и отодвинул стул для Татьяны. Татьяна оглядела присутствующих и дружески кивнула Наталье.

– Позвольте представить: директор холдинга Татьяна Петровна Семенова и начальник службы безопасности Масленников Григорий Владимирович, – сказал полковник и продолжил, – наверное, мы можем начать. Пожалуйста, Константин Петрович.

Константин Петрович откашлялся:

– Собственно, мы решили вас всех сегодня собрать, чтобы, простите за бедность речи, собрать воедино все эпизоды убийств, которые произошли в известный вам промежуток времени и раздать всем сестрам по серьгам. Я намеренно не рассказывал ничего ни вам, уважаемый Алексей Николаевич, ни вам, Иван Ильич. Следствие шло своим чередом, сейчас оно закончено, через неделю состоится суд, и я думаю, все участники этого действа получат по заслугам. Начну по порядку.

История эта закрутилась очень давно. Жили-были три брата, известные в Москве, Горчаковы. Старший брат быстро сделал научную карьеру в области физики, получил всемирное призвание и грант на пребывание в американской лаборатории высоких энергий. Я, может быть, что-то напутал, но суть понятна. С личной жизнью у него случился казус. Он женился «на спор» на сестре своего бывшего однокурсника. Какой там произошел спор, почему он был вынужден жениться, я не знаю. Алиса Семеновна молчит, однокурсники ничего об этом не рассказывают, а старший брат Алисы Семеновны в прошлом году скончался. В общем, свадьбы никакой не было, просто расписались и начали жить вместе. Надо сказать, что Глеб Иванович жену не любил, через месяц попытался развестись, но это сделать, опять же я не знаю, по какой причине, не удалось. Вообще, история странная. Кажется, развестись – и все. Свободная жизнь, столько девушек вокруг! Мог бы влюбиться, женился бы повторно и был счастлив. Не знаю, почему так не произошло.

– Я знаю, – сказал Иван, – разрешите? – Да, пожалуйста.

– Дядя Глеб серьезно занимался наукой, был талантлив. Он женился как раз тогда, когда решался вопрос о его стажировке за рубежом. Собственно, для того, чтобы поехать за границу в научную командировку, нужно было быть женатым. И еще было условие: чтобы жена оставалась дома – как гарантия возвращения ученого на Родину. Он и женился тогда потому так скоропостижно, а не только на спор.

– Ну ладно, примем это как версию, – согласно кивнул Константин Петрович и продолжил. – Его жена Алиса Семеновна, видимо, была в него влюблена, но он не обращал на нее внимания. Она не стала знакомиться ни с родственниками мужа, ни с его друзьями. Собственно, ей не о чем было с ними разговаривать – образование не позволяло, она с трудом окончила среднюю школу. А в семьях других братьев царили любовь и взаимопонимание. У Ильи Ивановича подрастал сын Иван, которого любили и баловали все родственники. У Алисы Семеновны детей не было. С ее слов, Глеб Иванович предлагал ей познакомиться с семьей и вместе со всеми заниматься с племянником, но она гордо отказалась. Ну, похоже, Глеб Иванович, в силу своей интеллигентности и порядочности, пытался установить со своей женой дружеские отношения, но ей, видимо, хотелось большего. В общем, в их семье все было непросто. Хотя они вместе выходили в театры, в частности, в Большой, где блистала мама Ивана – Мария Грачева. Однажды они с Алисой Семеновной зашли в ее гримерку, и Глеб Иванович увидел костюмершу – Марию Геннадьевну Машкову. Нельзя сказать, что он сразу влюбился, но что-то такое почувствовал. На другой день он позвонил своей родственнице Марии Александровне и попросил устроить встречу с Марией Машковой. Я думаю, он изобрел какой-нибудь предлог, чтобы объяснить, для чего ему понадобилась эта встреча. В общем, завязался роман. Через некоторое время Мария Машкова призналась Глебу Ивановичу, что беременна. Он прекрасно знал, что бесплоден, и сразу сказал ей об этом. Но она продолжала настаивать. Родилась Лидия. Глеб Иванович, как известно из дневников Анны Дмитриевны, решился на усыновление Лидии и развод с Алисой Семеновной, но тут его посылают в командировку за рубеж. Мария Машкова подает на алименты в суд. Чтобы защитить репутацию и, все-таки, поехать в эту командировку, он заказывает тест на ДНК, который на сто процентов отвергает его отцовство. Надо сказать, что Алиса Семеновна почти с самого начала знала о связи своего мужа с гражданкой Машковой и во всем винила Марию Грачеву, которая, по ее мнению, занималась сводничеством. Она даже звонила ей и угрожала разоблачением. В общем, нарастала семейная ссора. Но в это время Глеб Иванович уезжает в США и прекращает всяческие контакты с семьей. Я не знаю, почему он порвал эти отношения. Может быть, его отец настаивал на женитьбе на гражданке Машковой, может быть, семья осудила его любовную связь. В общем, как бы то ни было, контакты семьи со старшим братом прекращаются.

Между тем, Алиса Семеновна решила отомстить всем за все. Я поднял архивы КГБ и нашел несколько ее заявлений о нелояльных высказываниях членов семьи о советской власти. Почему-то этим заявлениям не дали ходу, иначе никому бы не поздоровилось. Как минимум, Марию Александровну не выпустили бы на заграничные гастроли. Видя, что ее усилия опорочить семью в глазах власти не приводят к успеху, Алиса Семеновна решила действовать по-другому. Она завязала дружеские отношения с Марией Машковой и начала всячески внушать ей мысль, о том, что результаты генетической экспертизы были фальсифицированы, а Лидия – дочь Глеба Горчакова и имеет право на семейное наследство. Лидия подрастала, в семье Ильи Ивановича рос Иван, и Алиса Семеновна решила влезть в семью через Марию Машкову и ее дочь. Она знала, что Мария Грачева шьет себе наряды на заказ и предложила гражданке Машковой план. Она должна была пожаловаться Марии Александровне на трудную жизнь и уговорить ее заказывать пошив одежды ей. Собственно, идея удалась. Лидия и ее мать стали бывать в доме Ильи Ивановича. Но дружбы у Ивана и Лидии не получилось – слишком они были разными. В общем, отмстить быстро не получалось, и Алиса Семеновна, признав известную истину, что месть – блюдо холодное, решила подождать. Между тем, ее племянник Павел Федорович удочерил девочку Анну. Алиса Семеновна по-своему привязалась к девочке и тоже стала внушать ей мысль о несметном богатстве. Через Марию Машкову она внимательно наблюдала за семьей Горчаковых. Поэтому она узнала о том, что Петр Иванович поднялся в ювелирном деле и даже обзавелся большим ювелирным предприятием. Для Алисы Семеновны это известие стало сигналом к возобновлению замысла. Она стала продумывать варианты все с тем же наследством. Время шло, дети выросли. Умер Илья Иванович, следом за ним ушла Мария Александровна. Иван был неженат, часто уезжал по долгу службы за границу. Именно Алиса Семеновна подсказала Лидии Машковой вариант с квартирой Ивана. А когда Лидия утвердилась в качестве хранительницы его квартиры, рассказала ей и Анне историю с завещанием, где якобы была мифическая пустая строчка, в которую следовало вписать имя наследника. Я думаю, любой здравомыслящий человек сразу отверг бы это предложение – искать завещание, но девушки были не очень образованными, не слишком обременены воспитанием, и ухватились за эту идею. Анна Корчак побывала замужем, вращалась в кругу псевдоинтеллигенции и там однажды познакомилась с Максимом Алешиным, который оканчивал МГИМО. Учился он так себе, и ничего интересного ему не светило, но он мог быть полезен для осуществления их с Алисой Семеновной и Лидией, теперь уже общего, плана. Алиса Семеновна позвонила Анне Дмитриевне и попросила уговорить мужа взять Максима в холдинг. Отказать родственнице они не смогли, и Петр Иванович придумал новую должность – директора по связям с зарубежными странами. Вроде бы и ничего особенного, но должность соответствовала образованию. А дальше развернулся уже известный сюжет. Максим втерся в доверие к Лидии, поселился в квартире Ивана Горчакова и вместе со всеми начал искать завещание. Но тут в игру вступает другая сторона. Некоторые сотрудники холдинга, учитывая врожденную интеллигентность Петра Ивановича и полное доверие, с которым он к ним относился, решили немножко нажиться на этих его качествах. Они начали подворовывать: сначала понемногу, потом аппетиты разрослись, и появилась схема, по которой, они, собственно, и действовали. Я не хочу сейчас вдаваться в подробности, мы с Татьяной Петровной уже все обсудили. В холдинге орудовала целая банда, во главе которой стоял господин Флеров, сейчас находящийся в международном розыске. Активным членом этой банды был и Максим Алешин. Но Анна Дмитриевна заподозрила, что в холдинге что-то нечисто. Она пыталась поговорить с мужем, но он не поверил ее подозрениям и решил оставить все как есть. Тогда она поговорила с участковым капитаном Фоминым и поделилась своими подозрениями. Он решил ей помочь. Их часто видели вместе. Она познакомила его с Петром Ивановичем, и тот снисходительно разрешил Фомину посетить холдинг и посмотреть, что к чему. Заявление писать пока не стали, решили сделать все в частном порядке. Петра Петровича Фомина познакомили с начальником службы безопасности, попросили содействовать.

– Что, Григорий Владимирович, содействовали? – внезапно повернувшись всем телом к господину Масленникову, спросил полковник Сухомлин.

– Да, я да, содействовал.

– Кому вы рассказали о том, что капитан Фомин на предприятии по инициативе хозяев холдинга расследует хищения?

– Как, да никому.

– Так «да» или «никому»?

– Да, рассказал юристу Южному.

– Еще кому? Учтите, все дают против вас показания. С удовольствием дают!

Иван слушал и не верил своим ушам. Неужели дядя Петя был настолько слеп, чтобы не замечать очевидного непрофессионализма начальника службы безопасности? Как такое могло случиться? А он сам? Еще защищал Мельникова перед Алексеем, мол, опытный, дядя ему доверял. Стыдно.

– Я, собственно… Я ни о чем не догадывался.

– А получать зарплату ты догадывался? – вдруг вступил Константин Петрович.

– Мы уже приняли решение об увольнении господина Масленникова, – сказала Татьяна, он уволен со вчерашнего дня.

И она ловко подтолкнула бумагу, отправив ее на тот край стола, где сидели полковник Сухомлин и следователь.

– Ну, слава Богу, – сказал Алексей, – наконец-то! Масленников встал и со словами: «Отлично, теперь мне здесь нечего делать» направился было к выходу, но Константин Петрович остановил его:

– Постойте, Масленников, вот постановление о вашем аресте по статье…

Он долго перечислял пункты статей, а Иван все не мог взять в толк, что такой, казалось бы, надежный друг Петра Ивановича, его предал. Так не должно быть. Люди не могут предавать друзей.

Масленникову надели наручники и под конвоем вывели из кабинета. Все подавленно молчали.

– Можно продолжать? – спросил Константин Петрович.

Полковник Сухомлин кивнул.

– Далее сюжет усложняется. Между Анной и Лидией возникают неприязненные отношения. Они все делят между собой наследство. В эти отношения, естественно, посвящаются Алиса Семеновна и Мария Геннадьевна. Каждая из них считает себя вправе распорядиться шкурой неубитого медведя. И вправду неубитого, потому что Петр Иванович и Анна Дмитриевна живы.

Он помолчал, попил воды и продолжил:

– Каждая из этих женщин вынашивает планы убийства супругов Горчаковых. Алиса Семеновна даже пытается найти киллера. Она вообще чрезвычайно энергичная дама. В ее голове постоянно крутится множество вариантов убийства. Она предлагает Анне познакомиться с кем-нибудь из обслуживающего персонала дома, где живут супруги Горчаковы. Но оказывается, что место занято – Лидия давно сошлась с охранником Михаилом Коваленко. Правда, Анна красивее и опытнее Лидии, и Алиса Семеновна строит планы, как рассорить Лидию и охранника и подружить его с Анной. Она начинает появляться во дворе, разговаривать с Михаилом. Ее план удается. Михаил бросает Лидию и начинает встречаться с Анной. Вдруг оказывается, что у него множество знакомых, которыми он постоянно хвастается перед Анной, видимо, для того, чтобы поднять свой престиж в ее глазах. Он однажды заврался до того, что заявил о знакомом, который уже убил несколько человек. Не знаю точно, но догадываюсь, что так и было. И Анна, и Алиса Семеновна молчат, не хотят накручивать себе срок. Алиса Семеновна платит ему деньги, чтобы он свел ее с киллером. Он отказывается и говорит, что киллер действует только через него, Михаила. Алиса Семеновна ему поверила, и деньги и фотографию супругов Горчаковых отдала. Тут Михаил испугался: одно дело – врать про киллера, другое – убить. Он съезжает с прежней квартиры, снимает другую – в центральном районе Москвы и подумывает о том, чтобы сменить место работы. Но тут, я думаю, его подвела жадность. Он понимает, что квартира ювелира очень богатая, и ждет момента, чтобы ее ограбить, а уж потом – скрыться. Денег, которые он получил от Алисы Семеновны, ему должно хватить на несколько лет сытой жизни, но ему надо больше.

Начинается следующее действие. Анна решает убить Марию Геннадьевну, которая все больше претендует на наследство и открыто заявляет Анне, что ей ничего не светит. Параллельно Марии Геннадьевне подсовывают фотографию капитана Фомина, который беседует с Анной Дмитриевной. Вроде бы Анна Дмитриевна узнала о кознях Лидии и решила сдать ее в милицию. Далее следует попытка проникнуть в дом Петра Ивановича под видом портнихи. А до этого – пошив костюма Анне Корчак. Анна Корчак передает бутылку бальзама для гражданки Машковой через Анну Дмитриевну, но та перепутывает бутылки и отдает ей свою, такую же. А бутылка, предназначавшаяся для Марии Геннадьевны, едет на дачу Горчаковых. Далее следует отравление Горчаковых. Алиса Семеновна узнает об этом от Анны и посылает Лидию забрать деньги у Михаила Коваленко. Она уже понимает, что никакого киллера нет в помине. Михаила по прежнему адресу нет, но на работе он появляется. Анна Корчак приносит ему бутылку виски, уговаривает выпить за помин души и рассказывает про несметные богатства в квартире покойных. Он проникает туда через черный ход и умирает в страшных мучениях. А несколькими часами ранее, в этот же день, Мария Геннадьевна Машкова стреляет в капитана Фомина, так как считает, что тот собирается посадить в тюрьму ее дочь Лидию.

Он оглядел присутствующих. На одном из лиц оперативников он увидел скептическую улыбку.

– Вы в чем-то сомневаетесь, молодой человек?

– Лейтенант Некрасов, – представился тот, встав со своего места. – Если позволите, – взглянул он на полковника.

– Слушаем вас, товарищ лейтенант, – разрешил полковник.

– Я не понимаю, как такой опытный человек, как капитан Фомин, мог допустить, чтобы в него выстрелили с близкого расстояния. Я бы не допустил.

– Уж ты бы, Миша, да, – добродушно сказал Алексей, – садись давай.

– Потому и допустил, что не ждал подвоха. Представьте, подходит старушка и о чем-то спрашивает, а потом долго благодарит за совет или устную справку. Вы поворачиваетесь к ней спиной, она достает пистолет и стреляет. Все. Ей повезло, что никого в этот момент во дворе не было. И она ушла незамеченная.

– Подождите, а как же? – опять встрял Миша. – А он же еще разговаривал с Михаилом Коваленко?

– Теперь уже никто не узнает, о чем он с ним говорил. Но мне кажется, он спрашивал про машины такси, которые приезжали во двор. Помните, мы интересовались этими машинами? А потом как-то упустили этот момент. Он же искал Лидию Машкову, которая работала в таксопарке диспетчером. Если бы его не убили, мы накрыли бы эту шайку раньше. Двигаемся дальше. Приезжает Иван Горчаков. В самолете рядом с ним сидит его двоюродная родственница, которую он никогда не видел в глаза. Естественно, он ее не узнает. Он возвращается домой, в этот же день убивают участкового, а на следующий день он, войдя в квартиру ювелира, находит мертвого охранника Михаила Коваленко. Под подозрением оказывается Наталья Голицына – соседка покойных, которой Иван оставляет ключи от их квартиры. Но она держала ключи в банке у своего двоюродного брата и взяла их оттуда только накануне. Хотя это не снимает с нее подозрения. На опорный пункт милиции, где был кабинет капитана Фомина, и на его квартиру совершается налет, в котором участвуют двое неизвестных. Сосед Фомина передает майору Пронину их фотографии. В квартире Ивана Горчакова обнаруживаются подслушивающие устройства, на одном из которых – отпечаток пальца его бывшей невесты Ландыш Юсуповны.

Иван покраснел и наклонился как можно ниже, чтобы спрятать лицо. Ему опять стало стыдно.

– На пробках бутылок Иван обнаруживает следы уколов, подозревает неладное и приглашает майора Пронина взглянуть на эти бутылки. Яд, обнаруженный в бутылках, соответствует яду, которым были отравлены супруги Горчаковы и охранник Коваленко. Потом был еще сюжет с мнимым телефонистом, которого наняла Анна Корчак, чтобы проникнуть в квартиру Ивана и найти все то же завещание.

И последний эпизод – нападение на квартиру майора Пронина. Попытка проникновения не удалась, благодаря бдительности жителей подъезда. Злоумышленников взяли с поличным. И тут они начали давать показания на Алису Семеновну. Благодаря умелым действиям майора Пронина дело было раскрыто.

Алексей развел руками:

– Ну, я же не один работал.

– Конечно, не один, – подтвердил полковник Сухомлин, – все помогали.

– Это да, это конечно, – согласился Константин Петрович и продолжил, – кажется, все встало на свои места. Только были еще вопросы: первый – кто убил участкового и второй – для чего Ландыш Мирзоевой было оставлять шпионскую аппаратуру в квартире своего возлюбленного. На второй вопрос мы получили ответ совсем недавно. Я не буду называть вам источник, но точно известно, что она действовала по просьбе некого коммерсанта, который решил присоединить холдинг к своему бизнесу. Ему надо было знать, какие планы у наследника, для этого он и придумал установить в его квартире «жучки». Ландыш Юсуповна раскаивается, готова просить прощения.

Это было сказано в сторону Ивана.

– И самый последний эпизод – стрельба во дворе дома Натальи Сергеевны и ранение майора Пронина. Стреляли из того же пистолета, из которого был убит Фомин.

– Кто стрелял? – почти шепотом спросил Алексей. – А ты как думаешь? – спросил следователь. – Я не разглядел.

– Стреляла Мария Геннадьевна Машкова, но не в тебя, а в Ивана. За Ивана она сослепу приняла Наталью, вот туда, по направлению, и стреляла.

– Ничего себе, по направлению, – проворчал Алексей, – все легкое мне изрешетила.

– Я только не понимаю, как ты успел Наталью закрыть, ведь она практически в упор стреляла? – спросил Сухомлин.

– Ну да, – ответил Алексей, – целая вечность времени была.

Все помолчали, а потом подполковник спросил:

– У тебя все, Константин Петрович?

– Все, – твердо ответил тот, – если есть вопросы, могу ответить.

Вопросов не было.

– Ну, если все, тогда прошу к нам в конференц-зал. – Нам тоже можно идти? – робко спросила Татьяна. – Конечно, позвольте вам руку предложить.

В конференц-зале было тесновато и сумрачно. На центральной стене висел портрет президента, а сбоку – барельеф Феликса Дзержинского.

Полковник Сухомлин и следователь Михайлов поднялись на сцену, а оперативники и приглашенные расселись на свободные места. Наталья оказалась между Иваном и Мишей Некрасовым. Алексей сел где-то на задних рядах.

– Товарищи, – начал Сухомлин, и в зале стало тихо, – у нас сегодня торжественный случай. Нашему товарищу досрочно присвоено звание подполковника милиции. Это…

Наталья уже догадалась, что это за товарищ, вытянула шею, но не увидела Алексея.

– Это Алексей Николаевич Пронин. Товарищ подполковник, прошу получить новые погоны.

В зале захлопали. Алексей, пожимая на ходу протянутые руки, шел по проходу на сцену. Полковник вручил ему погоны, откуда-то появилась бутылка водки и стакан. В стакан полковник бросил звездочку. Алексей выпил содержимое тремя глотками и выплюнул звездочку на ладонь. Все одобрительно загудели и вновь захлопали.

– Когда обмывать будешь? – крикнул кто-то из зала.

– Еще не скоро, – ответил за Алексея полковник. – Это почему? – не унимался любопытный.

– Потому что подполковник Пронин через два дня уезжает в Карловы Вары поправлять здоровье. Вот и путевочка от министерства.

Это Анатолий, поняла Наталья. Ну и хорошо, и не обидно.

– Наташа, тебя подвезти? – спросил Иван.

– Нет, спасибо, я на машине, ты лучше друга нашего до квартиры доставь, ему сейчас за руль нельзя садиться.

– Конечно, – ответил Иван, – вечером созвонимся.

Остальное время суток у Натальи было занято. Она распечатывала и отвозила в Ученый совет протокол голосования, потом забрала экземпляр диссертации и отвезла его на утверждение в диссертационный совет. А потом позвонил Анатолий и сказал:

– Ну что, старуха, собирайся в Карловы Вары, через два дня вылетаешь.

– Ты чего, с ума сошел? – возмутилась она.

– Я? Нет, – спокойно ответил Толя, – я тебе подарок сделал на защиту.

– И Алексею тоже?

– Какому Алексею? – удивился он. – Ему пока не успел.

– Ну да, – не поверила она, – ему сегодня дали подполковника и вручили путевку в Карловы Вары, и вылет тоже через два дня.

– Это совпадение, – быстро ответил Толя. – Ну и хорошо, значит, тебе там будет не скучно.

– А как же Полина? – Она одобряет.

– Вы что, сказали ей, что я опять уезжаю?

– Мы объяснили, что ты уезжаешь отдыхать, потому что очень устала со своей диссертацией. Не волнуйся, Маша возьмет отпуск и побудет с ней. Я вообще думаю, что Маша больше не будет работать. Я заработаю на всю семью.

Как бы не так, подумала Наталья, это Машка-то не будет работать!

– А как же мой заграничный паспорт и виза? – спохватилась Наталья.

– Все в порядке: и паспорт, и виза, и валюта – все есть, так что собирайся. Завтра я тебе привезу путевку, ты почитай, что с собой надо взять. У тебя путевка с лечением: бассейн там, то, се.

Вечером, когда она забрала Полину из детского сада, та заявила:

– Мамочка, ты не думай, я не буду плакать. Ты должна отдохнуть, а то дядя Толя сказал, что ты заболеешь. Что я тогда буду делать? Я же не умею ставить уколы. А дядя Леша будет ко мне ходить?

– Видишь ли, Полиночка, дядя Леша тоже уезжает ненадолго.

– Значит, я останусь совсем одна, – грустно проговорила Полина, и нижняя губа у нее стала подрагивать – собирается заплакать.

– Как же одна? А дядя Толя, а тетя Маша? А Танюша и Саша?

– Но они же не мама и не папа. – Погоди, а кто папа?

– Как кто? Дядя Леша! Он мне разрешил себя так называть. Теперь в садике надо мной никто не смеется.

Вечером приехала Машка.

– Ну расскажи, – попросила она с порога, скидывая легкую шубку.

Раньше такой шубы у подруги не было, и Наталья стала ее разглядывать, а Машка заливаться краской.

– Ну рассказывай уже скорее, – просила она.

– А откуда у нас такая шубейка? Может, пока я была на больничном, нам зарплату в десять раз повысили?

– Ну Наташка! Это мне Толя подарил. – Ну ладно, значит, скоро породнимся. – Боязно как-то.

– Ты боишься первой брачной ночи? – сделав страшные глаза, спросила Наталья.

– Я боюсь, что быстро ему надоем, и он опять пойдет по бабам.

– Этого ты не бойся, у нас все мужчины в семье верные. То, что было до свадьбы, уже давно прошло. А после свадьбы – ни-ни.

– А у тебя как дела?

– Никак, – вздохнула Наталья. – А миллионер?

– Миллионер, кажется, смотрит на меня с поволокой, но это только кажется. Да, Алексею присвоили звание подполковника. Видимо, за раскрытие этого дела, ну и за то, что он меня спас.

– Знаешь, чего мы больше всего боимся с Толечкой? Того, чтобы ты из чувства благодарности за него не выскочила. А то с тебя станется!

– Да запросто, только бы позвал. Кто первый позовет, за того и пойду.

– Да, головенкой ты точно тронулась. Крыша выехала, подробности телеграммой. Ладно, давай, рассказывай, кто и кого убил.

– Такая запутанная история, прямо какой-то анамнез жизни. Вот как мы собираем: как беременность у матери протекала, как роды, когда выписали из роддома, как ребенок грудь сосал, как заболел. Так и оперативники и следователь по крупицам все собрали. Начало так давно, когда нас с тобой еще в помине не было. И самое странное: все провернули четыре женщины: мать и дочь и тетка и племянница. При этом они еще командовали мужиками, нанимали киллеров, а одна при этом стреляла и убила Петра Петровича. Ну, участкового нашего. Вот так.

– А в тебя кто стрелял? – В меня – она же.

– Ну, кто, говори скорее.

– Портниха, которая обшивала мать нашего миллионера.

– Погоди, ты мне что-то такое рассказывала. У нее еще дочь к Ивану клеилась. Как ее Люда? Она?

– Она. Только Лида. – Обалдеть!

Они еще посидели немножко, потом вдруг синхронно заплакали. Машка – потому, что вдруг представила, что Наталью могла убить эта дурная баба, а Наталья – потому, что эта баба могла убить Алексея.

Два дня пролетели незаметно. Они созвонились с Алексеем, и выяснилось, что билеты у них на разные рейсы, и отели тоже разные. Но ничего, Карловы Вары гораздо меньше Москвы, обязательно встретятся.

А Иван узнал о том, что Наталья едет в Чехию, и сразу развил бурную деятельность. Он созвонился с послом и попросил у него несколько оставшихся от отпуска дней. Тот подумал и разрешил. Иван купил билет на самолет. В бизнес-класс не было, купил в эконом. В самолете он понял, что можно не переплачивать на короткие расстояния за бизнес. Обслуживание было на высшем уровне, разве что расстояния между рядами кресел поменьше. В Карловых Варах он поселился в отеле на Московской улице и сразу поехал осматривать город – тут он не был ни разу. Городок был маленьким, каким-то уютным. Полно русских туристов, вывески на русском языке. В отеле вся обслуга тоже говорила по-русски. Так что как будто и не выезжал из Москвы. Полно баров с пивом, шпикачками, кнелями и вепревыми коленями. Натальин отель он отыскал сразу по карте. До него можно было дойти пешком минут за десять. Надо бы ей сделать сюрприз. Например, будто случайно столкнуться на ресепшне или в бассейне, или в каком-нибудь магазинчике с сувенирами. И что-нибудь обязательно ей подарить. Конечно, завтра прибудет Алексей, уже подполковник. Но он, видимо, будет заниматься своим здоровьем, так что Наталья может с ним, Иваном, проводить много времени. А там посмотрим.

Алексей прилетел на день позже Натальи. В первый день он устраивался в отеле, потом был на приеме у врача, а потом ему сразу назначили процедуры, еще больше, чем в Москве. Кроме привычной лечебной физкультуры назначили еще подводный массаж, какую-то незнакомую дыхательную гимнастику и дозированные прогулки с инструктором. Инструктор – молодая женщина в стильном спортивном костюме – сразу стала его опекать: показала ему ресторан, в котором он должен три раза в сутки питаться, выбрала подходящий столик у окна и зарезервировала место за ним на весь период отпуска. Потом предложила прогуляться по городу и показать самые красивые места. Алексей видел, что нравится ей, тем более что в графе «профессия и должность» было написано: подполковник милиции, а в графе «семейное положение» – холост. Женщина была молодой, приятной наружности. Почему бы и не прогуляться с ней по городу? А завтра он пойдет искать Наталью. Кстати, сегодня спросит у Дарьи – так звали инструктора – об этом отеле. Название у него было в записной книжке, которую он оставил в номере – не носить же ее с собой.

Подводный массаж оказался в меру приятным, в меру болезненным. Он после него почему-то очень устал. Поэтому после ужина сразу вернулся в номер и позвонил Наталье. Они немного поболтали ни о чем, и он лег спать.

Наталья думала, что он пригласит ее на прогулку, тем более что его отель был в пяти минутах ходьбы. Она еще вчера все разузнала и готовилась к сегодняшнему вечеру особенно тщательно. Но Алексей как-то очень незаинтересованно поговорил с ней и быстро закончил разговор, сославшись на усталость. Впрочем, он же только сегодня прилетел. Может быть, и правда устал. Ей хотелось выйти из номера и прогуляться. Стояла прекрасная погода – пятнадцать градусов тепла, полный штиль. Пахло прелой листвой, хотя все улицы были чисто выметены. Кое-где еще цвели розы, и их аромат вплетался в запахи травы и дождя. На улице было много прохожих – туристы развлекались. Она оделась и вышла из отеля. Где-то вдалеке звучала музыка – Штраус, вальс «Сказки венского леса». Сразу захотелось танцевать, ноги сами понесли туда, где звучал оркестр. Вдруг она почувствовала, что кто-то крепко держит ее под локоть. Она не испугалась, просто удивилась. Повернулась всем корпусом и увидела Ивана. Он, улыбаясь, смотрел на нее:

– Привет, я тебя не напугал? – спросил он весело. – Ты? Откуда ты здесь?

– Да вот, узнал, что намечается грандиозная тусовка в этом самом месте с теми же персонажами и решил не пропускать такое важное мероприятие.

– А как же твое служение Родине?

– Отпуск я в мае не догулял, вот мне его и предоставили.

– Ну хорошо, тогда пойдем гулять? – Пойдем. А где Алексей?

– А он позвонил и сказал, что очень устал, лег спать. – Ну хорошо, тогда пойдем без него. Ты на концерт хочешь?

– Очень, – откровенно призналась она, – я так давно не слышала живой оркестр!

– Тогда поторопимся.

Она вернулась в свой номер после полуночи, полная музыкой, радостью и ощущением праздника.

Алексей пришел на завтрак и увидел Дарью, которая о чем-то болтала с официанткой. Он дружески кивнул ей и сел за свой столик. Сразу подошла официантка и жестами попросила его пройти с ней. Оказалось, что надо самому выбирать еду – шведский стол. Он, конечно, знал о такой системе, но почему-то думал, что принесут меню, а он будет выбирать – ресторан же. Вчера он обедал и ужинал в городе просто потому что захотелось. Заодно присмотрел ресторанчик, куда непременно приведет Наталью – там были такие торты, пальчики оближешь.

Алексей подошел к стойкам с едой. Всего было много: горячие закуски, каши, творог, мясная и рыбная нарезка, выпечка. Все аппетитно разложено на блюдах. А аромат! Между столиками ходили официанты с кофейниками и чайниками. На специальном столе стояли стеклянные емкости с соками. Алексей насчитал их восемь и решил, что каждый день будет пробовать по одному. Сегодня он выбрал сок из кактуса. Откуда в Чехии кактус? На столе перед его прибором стоял бокал с белым вином. Он осторожно огляделся. Ни на одном столике вина не было. В фужере оказалось хорошее шампанское. Он съел то, что набрал на тарелку, запил это соком. Потом попросил кофе и завершил завтрак шампанским. Живут же люди! Все же интересно, почему ему дали шампанского, а другим нет?

Целый день был занят процедурами, прогулками с инструктором. Время до обеда пролетело так стремительно, что он даже не успел проголодаться. Во время обеда к нему за столик подсела Дарья.

– Ты всем доволен? – спросила она.

Он удивился, кажется, они не переходили на ты.

– Да, доволен, – ответил он. – Скажите, пожалуйста, а почему мне сегодня подали на завтрак шампанское?

– Потому, что ты проживаешь в люксе. Ты что, не знал?

Номер у него, действительно, был шикарным: две большие комнаты, прихожая, два телевизора, большой холодильник с баром, широкий балкон, на котором стоял шезлонг. Вчера на прикроватной тумбочке утром стояли розы, а вечером уже мелкие хризантемы.

– Для люкса – отдельные столики в ресторане, в самой выгодной зоне обзора, каждое утро шампанское, каждый вечер – напитки на выбор.

– Круто! – восхитился он.

– А ты впервые в Чехии? – спросила она.

– Я вообще впервые за границей, – ответил он, прицеливаясь к булочке с кунжутом, которая красиво лежала в хлебной корзинке.

У него вдруг разыгрался аппетит, а он не знал, можно ему при ней есть или это невежливо.

– А хочешь, я тебя покатаю по Чехии? – спросила Дарья. – У меня машина. Чехия – страна маленькая, за два дня можно много увидеть. Обещаю, это будет незабываемое путешествие, – сказала она, интимно касаясь его колена своим.

Да, только этого мне не хватало.

– Вообще-то я здесь с невестой, она скоро должна прийти.

– Ну хорошо, – сказала Дарья, вставая со стула, – я скажу, чтобы тебе сменили инструктора по ходьбе.

Приключения продолжаются, подумал он и принялся за еду.

После обеда у него был бассейн с кипящей водой. Как это, с «кипящей», думал он, наверное, просто с бурлящей. Ведь не до ожогов они собираются меня там купать. Оказалось, что это то, что в России называется жемчужными ваннами, только не индивидуальное, а групповое действо. Он наплавался до приятной усталости, вернулся в номер и решил позвонить Наталье. До ужина оставалось еще три часа. Если она захочет, можно прогуляться, а поужинать где-нибудь в городе. Он набрал ее номер и услышал, что аппарат абонента… Ну и так далее. Можно дойти до ее отеля, это близко. Наверное, надо купить цветы. Как он вчера заметил, Карловы Вары – городок романтичный: много пешеходных улиц, мало автомобилей, зато есть конные экипажи. Вот, кстати, и на лошадке можно покататься. Он решил немного полежать и идти.

Проспал он до ужина. Телефон Натальи был попрежнему вне зоны. Наскоро поужинав, он оделся и вышел из номера. На ресепшне взял карту города, уточнил у портье, как лучше пройти к Натальиному отелю и отправился в путешествие. Он прошел один квартал, как ему и сказал портье, повернул налево и увидел прямо перед собой вывеску Натальиного отеля. А еще он увидел, как из дверей вышел Иван и за руку вывел улыбающуюся Наталью. Алексей как будто наткнулся на бетонную стену и остановился. Они о чем-то оживленно болтали. Наталья поскользнулась, он подхватил ее под локоток и уже не отпускал. Ну да, так и должно быть. Ладно, не будем отчаиваться. Надо привести себя в полный порядок и заканчивать с этими иллюзиями – Наталья не для него, это ясно. Он дошел до отеля и твердо решил лечь спать.

– Господин Пронин, – окликнул его портье, – вам просила передать записку очаровательная русская барышня.

Он оставил какие-то чаевые, взял ключ, записку и поднялся в номер.

Записка была от Натальи: «Алеша, у меня совсем сдох телефон, если куплю новый, то позвоню. Как у тебя дела? Здесь Иван. Сегодня мы идем в концертный зал на Шуберта. Если хочешь, приходи. Я соскучилась. Целую. Н.»

Видел он, как она скучает. Веселится вовсю с миллионером. На душе было погано. Напиться, что ли? Почему-то напиться не хотелось. Он разделся, включил телевизор, нашел русский канал, открыл банку пива из бара и не заметил, как уснул.

Наталья начала беспокоиться. Почему он не ищет с ней встречи? Его нет в номере, его телефон не отвечает. А вчера она обнаружила, что ее смартфон перестал держать заряд. Иван внимательно осмотрел его и заявил, что надо покупать новый. Новый так новый. Вечером он зашел за ней, и они двинулись в торговый центр, где продают телефоны. Чего тут только не было! Телефоны различных фирм, смартфоны, плееры, ноутбуки, айпады. Всего не перечислишь. Наталья быстро присмотрела себе такой же в точности телефон, который был у нее, и попросила сделать выписку для кассы. Иван ловко перехватил у нее выписку, заплатил в кассу немалую сумму и вручил ей коробку с телефоном, дополнительным зарядным устройством и изящным чехольчиком со стразами. Это был такой очень женский чехол розового цвета, приятный на ощупь. Наталья подумала, что Иван умеет выбирать вещи. А потом они отправились на концерт, расположились на летней эстраде и стали разглядывать публику. В основном, были русские туристы, много пожилых. Иногда в русский хор вплеталась немецкая речь, но очень робко – немцев было в разы меньше, чем русских. До начала концерта оставались считанные минуты, когда она решила позвонить Алексею. Но ее новый телефон оказался не заряженным, поэтому она воспользовалась сотовым Ивана. Алексей не ответил ни в первый, ни во второй раз.

– Спит, наверное, – предположил Иван, – сил набирается.

Наталья чуть не плакала: как же спит? А она?

Между рядами служащие стали разносить пледы – вечерами было холодно. Иван взял два, хорошенько укутал Наталью, укрылся сам и вплотную придвинулся к ней.

– Для тепла, – пояснил он.

Удовольствие от концерта она получила, но именно от музыки, а не от вечера. Все время ее голова была занята Алексеем: что с ним, как он? На завтра она запланировала обязательно встретиться с ним и объясниться наконец.

Иван был почти счастлив. Он понимал, что это счастье кратковременно. Найдется Алексей, и Наталья будет все время проводить с ним. А пока он целый день сегодня ее опекал. Еще вчера он внимательно изучил расписание ее процедур. Да их было-то всего три: тренажерный зал, массаж, бассейн. Ну, еще прогулки и минеральная вода. Не без труда он купил себе абонемент в бассейн на то же время, которое было обозначено в Натальином расписании. И сегодня они вместе плавали целых полтора часа, а потом вместе обедали в ресторане ее отеля. Он не стал подниматься к ней в номер, ограничился легким пожатием руки, но завтра, может быть, тоже легко поцелует ее в щеку. Да, пожалуй, завтра понадобятся цветы.

Алексей шел на завтрак, когда его окликнула Наталья:

– Алеша, наконец-то. Ты куда пропал?

– Я? Пропал? Я тебе сто раз звонил вчера, у тебя телефон вне зоны.

– Я тебе передала записку. Ты получил?

– Получил, – ответил он хмуро, глядя в другую сторону.

– И что? Я же написала тебе, где мы с Иваном будем. А ты не пришел.

– Вы с Иваном. Вообще-то я тебе говорил в свое время, что Иван тебе больше подходит, чем я.

– Да, но ты говорил, что будешь за меня бороться? Он усмехнулся:

– Я же тогда не предполагал, что буду ранен, и что у меня совсем не останется сил на борьбу.

– Ты не хочешь больше меня знать?

Он ничего не ответил и пошел в сторону, противоположную ресторану, лишь бы куда-нибудь идти. Она бежала рядом, и ему было стыдно за себя, за нее, вообще за всю эту сцену. Он резко остановился и сказал:

– Давай пока переждем.

– Чего нам пережидать? – уже со слезами в голосе выкрикнула Наталья.

– Я прошу тебя, не плачь, пожалуйста. Дай себе время подумать. Себе, не мне. Я приму любое твое решение. Только себя не обманывай. Слышишь?

Это он говорил уже ее спине – она быстро уходила от него.

Навсегда, подумал он.

Целую неделю Алексей усиленно занимался в тренажерном зале, терпел неприятный массаж, ожесточенно плавал, ходил на прогулки с инструктором. И однажды утром почувствовал, что тело налилось прежней силой, появился зверский аппетит, хочется гулять и радоваться жизни. Почему-то все его претензии к Наталье показались ему ничтожными и мелкими. А что, если пойти к ней сегодня и позвать на прогулку, скажем, или в ресторан? Вчера, гуляя по набережной, он приглядел симпатичную цветочную лавку, даже зашел и приценился к роскошным хризантемам. Да, пожалуй, он сегодня решится встретиться с Натальей, а там будь что будет.

Целый день он жил предвкушением встречи: мысленно репетировал диалог. Она скажет, а я скажу, а она ответит, а я… Он несколько раз порывался ей позвонить, но не мог решиться. А вчера все-таки позвонил. Она поговорила с ним дружелюбно, но спокойно, ровно, как будто ей все равно, с кем говорить. Он не решился вчера договориться о встрече, только узнал, что у нее все хорошо.

Под вечер он вышел из отеля и пошел привычной дорогой к Наталье. Он каждый вечер тут гулял, но ни разу ее не встретил. А сегодня он решил дождаться ее во что бы то ни стало. Погода испортилась, второй день дул мерзкий пронзительный ветер, а сегодня пошел снег. Температура была плюсовой, снег таял, под ногами была каша из мокрого снега и воды. Прохожих было мало.

Иван решился. Сегодня или никогда. Каждый день они с Натальей встречались, проводили вместе много времени, и он уже не мог себе представить, что отпуск закончится и они разъедутся. Ему было так интересно с ней разговаривать, так приятно на нее смотреть. А вчера они танцевали в ресторане, и весь зал им аплодировал. Сомелье специально подошел и сделал комплимент ему и его «очаровательной жене». Наталья при этом удивленно подняла на него глаза, но не возразила. Когда он проводил ее до отеля, она, как ему показалось, была не против, чтобы он ее поцеловал. Он и поцеловал. В щеку. Она пожала ему руку и убежала.

Иван зашел в ювелирный магазин и купил обручальное кольцо с бриллиантом. Кольцо он выбирал долго и со знанием дела. Владелец магазина, которого пригласили продавцы к придирчивому покупателю, вынес для него кольца, которые держал «для себя». Конечно, ничего особенного в этих кольцах не было. И тогда Иван спросил: «А есть у вас изделия фирмы “Горчаков”»?

– Господин разбирается в драгоценностях, – с уважением погрозил ему пальцем хозяин, – есть, но это очень-очень дорого.

– Покажите, – попросил Иван.

– Пройдемте со мной, – пригласил хозяин.

Его привели в роскошно обставленный кабинет, угостили хорошим кофе и только тогда хозяин достал из сейфа обитую серым бархатом фирменную дядину коробку, в которой рядами лежало несколько изящных колец. Иван сразу узнал дядину руку. Одно из этих колец он просил сделать для Ландыш, но дядя отговорился, что не хватило камней. А вот оно, это кольцо. Но выбрал он другое – белого золота с чистой воды бриллиантом. На свадьбу он подарит более роскошное, а пока помолвка.

После того, как он расплатился и оставил хозяину свою визитку, тот расплылся в улыбке и предложил в честь будущего сотрудничества вернуть Ивану деньги.

– Спасибо, – твердо отверг предложение Иван, коммерция есть коммерция.

Он купил еще бутылку дорогого вина, букет роз и отправился к Наталье.

Наталья стояла у окна и смотрела, как уходил тот, которого она сейчас отвергла.

– Извини, – сказала она, – я не могу быть твоей женой. Я люблю другого. Слишком много между нами стоит.

Он не ожидал такого ответа.

– Может быть, мы попробуем? – попытался он уговорить ее.

– Нет, прости меня.

– Это тебе, – сказал он, оставил цветы и вышел.

Шел снег, почти как в детстве. Она услышала стук в дверь, распахнула ее и обняла своего любимого.

Они целовались, и он обнимал ее так, как будто боялся, что, если ослабит объятия, то потеряет ее навсегда. Она наконец со смехом вырвалась и снова подошла к окну. Он встал позади нее, обнял и крепко прижал к себе.

– Смотри, какая уютная метель, – сказала она тихонько.

– Да, метель, – повторил он задумчиво. – Ночь, Чехия, совсем московская метель. Если бы я был в Москве, я знал бы, что сейчас делать.

Она повернула к нему счастливое лицо и спросила:

– Тебе объяснить?