Утро выдалось холодным и дождливым. Алексей уже давно гремел на кухне кастрюлями и сковородками. А Наталья не вставала. У нее почему-то совсем не осталось сил. Даже странно: вроде здорова, температура нормальная, почти выспалась, а сил нет. Не хочется есть, пить, двигаться, даже лежать не хочется. А ведь такое уже было. Интересно, а может быть, у нее психическое заболевание какое-нибудь? Шизофрения или психопатия, неизвестная науке? И думать тоже не хочется. Вообще-то, так себя в гостях не ведут. Надо встать, умыться, что-нибудь съесть и опять лечь. Можно сослаться на холод, придумать какую-нибудь причину, типа «голова болит» или просто ничего не говорить.

Он не знал, можно ли ее разбудить. Времени уже много, ему бы ненадолго в отдел смотаться, но нельзя после вчерашнего уехать, не объяснившись. Он должен оправдаться. Обязательно должен. Потому что он ее любит. От этой простой мысли сразу стало легче. И он, мельком взглянув на себя в висевшее на стене зеркало, на ходу сорвал фартук и остановился перед ее дверью, приготовившись постучать. Дверь вдруг открылась, и они оказались стоящими почти вплотную друг к другу. Она подняла лицо. Алексей испугался. Потухший взгляд, какие-то совсем не живые глаза. Да что с ней? Заболела?

– Наташа, что с тобой?

Она помедлила с ответом, потом, будто нехотя, почти шепотом сказала:

– Со мной? Все нормально со мной.

– Я вижу, что-то случилось. Ты точно в порядке?

– Не обращай внимания, это от нервов, должно быть. Скучаю по дочке.

– Ты есть будешь?

– Не хочу, конечно, но буду.

Она повела рукой, прося его отойти. Он посторонился, и она, по-старушечьи шаркая ногами, медленно пошла в ванную.

Вот те раз! Что делать? А если она и впрямь заболела? Врач нужен! Точно, нужен хороший врач. Как бы ее заставить поесть?

Он вернулся на кухню и поставил в микроволновку разогревать завтрак. Она села напротив него и лениво стала ковырять в тарелке. Он свою порцию съел быстро, сварил кофе, налил большую чашку и полез в буфет за сахарницей. Она все мяла в тарелке еду, не поднимая голову. Господи, только бы не заболела!

– Наташа, поешь, пожалуйста. Или невкусно? Ты скажи, чего ты хочешь съесть, я тебе привезу.

Она вдруг увидела себя как бы со стороны. Еще не хватало, чтобы он решил, что у нее депрессия.

– Я поем, не волнуйся. Сейчас посижу немного и поем.

– Остынет все.

– Ничего, я холодное.

– Наташа, да что же такое-то? Тебе плохо? Врача? – Увези меня домой, пожалуйста. Я больше здесь не могу.

Еще немного, и она заплачет. Пожалуй, нет, не заплачет, слишком мало эмоций в голосе. Что он наделал? Это, наверное, из-за вчерашнего, из-за Ларисы. Не может быть, ведь она ничего не знает. Или почувствовала неладное? Господи, помоги мне совсем чуть-чуть. Я почти знаю все, только надо немного поднапрячься. Еще неделька-другая, и все закончится. Пожалуйста!

– Наташа, немного потерпи. Я очень тебя прошу. Он взял в свои руки ее холодные как лед ладошки, прижал к губам:

– Потерпи, родная моя, прошу. Ну, хочешь, я на колени встану?

– Не надо ни на какие колени вставать. Пусти меня. Я пойду лягу.

Ее полная тарелка осталась на столе. Той же шаркающей походкой она ушла и тихо закрыла за собой дверь.

Иван плотно позавтракал, сделал несколько энергичных упражнений и задумался, чем бы заняться. Погода к прогулкам не располагала, напрягать друзей не хотелось. Он посмотрел с надеждой на телефон. Но и он молчал. Алексею позвонить? Что сказать? Уже вчера все сказано, человек, наверное, работает. И не надо его отвлекать. Скорее бы закончился этот бред! И тогда – свобода. К привычным обязанностям, в знакомую обстановку, никаких допросов, отравленных бутылок и неверных женщин!

Давным-давно, когда он только начал осознавать себя как отдельное от мамы существо, отец, поставив его между своих колен и взяв за руки, рассказал о том, что такое дипломатия. Он говорил понятным ребенку языком, внимательно вглядываясь в лицо сына. Иван сейчас уже не помнил деталей этого разговора, но ощущение сопричастности осталось таким же острым, как тогда. Сколько ему было? Пять? Шесть? Или вообще четыре года? Или он был постарше? Сейчас не вспомнить. А потом его интеллектуальным воспитанием занялся дед. Это было серьезно. У него появились обязанности, он был ДОЛЖЕН. Если надо было выполнить определенное дедом задание, значит, его надо было выполнить хорошо. Никакие отговорки не принимались. Собственно, их и не было. Ивану нравилось учиться. Даже скучная математика, если к ней хорошенько присмотреться, оказывалась не такой скучной, хотя и не занимала ум так, как, скажем, история или литература. А сейчас вдруг оказалось, что никаких дел нет, а есть много свободного времени, которым он не знает, как распорядиться. Даже на отдыхе, на каких-нибудь Карибах, у него всегда находилось занятие, скажем, такое незатейливое, как поход на пляж. Это же целый ритуал! Сначала одежда, потом сам выход с рюкзачком через плечо, выбор лежака (чтобы не совсем в тени, но не на солнцепеке). А уж когда найдешь подходящее место… Женщины в бикини, совсем молоденькие феи в парео, фланирующие длинноволосые мачо – есть на что посмотреть. А в синей морской дали вдруг покажется круизный корабль, и сразу хочется туда, на палубу, в шезлонг или в бассейн с морской водой. А те, с корабля, наверное, мечтают о пляже и лежаке не слишком в тени, но и не на солнцепеке. А потом ленивое купание в море, прогулки босиком по влажному песку, неторопливый обед с белым сухим вином, и опять ленивое созерцание и полное отсутствие мыслей. А сейчас все наоборот. Голова ясная, но делать ничего не надо. Взяться, что ли, за уборку? Но в квартире полный порядок, и обед кто-то приготовит, а потом и ужин. И все равно, надо что-то делать. Он оторвался от дивана, походил по квартире и решительно взялся за телефонную трубку.

– Майор Пронин, – сухо и до ужаса официально ответил телефон.

– Это Иван Горчаков, ничего нового по делу?

– Есть кое-что, но пока рано делать выводы – опять этаким специальным нейтрально-равнодушным тоном.

– Мне приехать? – Зачем?

– Может быть, вместе что-нибудь придумаем. – А… Тебе заняться нечем? – Ну, в общем, да.

– Нет, приезжать не надо. Ты теперь, главное, не мешай.

После приличной паузы Алексей спросил:

– А как насчет Парижа? Или Мадрида? Или Хельсинки, на худой конец?

– Нет, дождусь развязки. А как дела у Натальи Сергеевны?

– Вашими молитвами. И Алексей отключился.

Ну вот, поговорили. И звонить-то больше некому. Дожил. Как-то так получилось, что друг один, врагов нет. Хотя есть, есть враг! Тот, который затеял всю эту криминальную историю. Тот, который странным образом изменил его жизнь! Тот, который отнял у него любимых людей! И его надо наказать. Этим занимается майор Алексей, а он, Иван, только вертится у него под ногами и ничем не может помочь. Может быть, попытаться вникнуть в дела холдинга? Вдруг там разгадка? Почему он ничего не делает?

Иван включил компьютер и открыл первую флешку. Колонки цифр, таблицы, графики, отчеты из магазинов. Нет, самому не разобраться. А еще какие-то бумаги от поставщиков, документы из пробирной палаты. Даже пытаться не стоит.

Его мобильник завибрировал и через несколько секунд запел. Звонила Танюша, которая согласилась ему помочь. Правда, она просила устроить для себя своеобразный испытательный срок. Если ей будет эта работа не по силам, она вернется в свою теперешнюю контору. Иван так обрадовался, что согласился на все условия. Пусть ненадолго, но он избавится от необходимости принимать решения в непонятном для него производстве. А там видно будет. Настроение сразу улучшилось, и занятие подходящее даже нашлось – по телевизору шел сериал «Чисто английское убийство». Иван уже смотрел его на английском языке, но подзабыл. А сейчас он все вспомнит. Через два часа приедут Василий с женой, он отдаст всю документацию и будет по-настоящему свободен.

Алексей все-таки уехал в отдел. Перед этим он долго маялся около Натальиной двери, потом постучал и заглянул. Наталья лежала поверх одеяла с открытыми глазами. На его приход она никак не отреагировала. Алексей испугался. Ему никогда не приходилось иметь дела с больной женщиной. Как быть? Надо бы ее какнибудь развлечь, что ли.

– Наташа, что с тобой?

– Не обращайте на меня внимания, Алексей. Я просто устала от неопределенности. Пройдет.

– Ты прости меня. Я вчера уехал… В общем, мне надо было решить одну неприятную проблему.

– Вы не должны передо мной отчитываться, – спокойно сказала она, – мне все равно.

По тому, как она это сказала, он понял, что ей совсем не «все равно», и почему-то успокоился. Он осторожно прикрыл дверь, оставил на кухонном столе записку и уехал. Перед тем, как сесть в машину, он увидел, как дрогнула занавеска в ее окне. Все будет хорошо. Он поймает этих злодеев, все решится, и Наталья успокоится.

Наталья вышла из «своей» комнаты, тихонько прикрыв дверь. Почему-то ей хотелось все делать именно «тихонько». За окном шумел Старый Арбат. Между домами, которые составляли этот двор, было видно, как по улице идут люди, кутаясь в капюшоны и шарфы. Неужели так холодно? Обычно к девятому мая уже бывает почти летняя погода. Хотя о чем это она? «Почти лето» уже было и прошло. Неужели это она сидела на краю бассейна всего на той неделе? И ела вкуснейшие на свете шашлыки? И пила сухое красное вино? А Машка кокетничала с ее старшим братцем? Когда это было? Кажется, в прошлом веке!

При воспоминании о шашлыке засосало в желудке. Ну да. Война войной, а обед по расписанию. Надо что-нибудь съесть. И нечего ходить «тихонько». Жизнь, даже в холодрыгу, продолжается. На кухонном столе, придавленный хлебной корзинкой, приткнулся клочок бумаги, вырванной из школьной тетрадки в клеточку. Записка. «Наташенька, прости меня. Я не знал, что встречу тебя, поэтому в моей жизни много путаницы. Но я все решу. И твою проблему решу тоже. Обещаю. Только не болей!!!» Эти три восклицательных знака в конце, видимо, должны были показать, как сильно он желает ей добра. И хорошо, и ладно. Только сил все равно нет.

Она открыла холодильник, нашла кастрюльку со вчерашним супом, отрезала большой кусок черного хлеба и стала откусывать от него маленькие кусочки. Почемуто она не воспользовалась микроволновкой, а поставила кастрюлю на плиту. Суп все не разогревался, и она сообразила, что не включила газ. Хлеб из руки куда-то исчез. Не может быть, чтобы она его съела без супа. Она вообще ест мало. Наконец потеплевший суп оказался таким вкусным, что Наталья умяла сначала одну тарелку с хлебом, а потом вторую просто так. А еще в холодильнике оказался кусок докторской колбасы. И колбасу она тоже съела, обильно намазав острейшей горчицей. И кофе сварила, и выпила с тремя кусками сахара. И после этого оказалось, что в квартире не так холодно. И книги нашлись хорошие, и даже, кажется, солнце выглянуло. И чего она расстроилась вчера? В конце концов, что ей до личной жизни какого-то милиционера? Вот если бы он был, к примеру, миллионером, тогда бы было, что терять, а так… Господи, куда ее занесло! И при чем тут деньги? Но, когда она думала о том, что с Алексеем придется расстаться, почему-то начинало тянуть и покалывать сердце. Странно, у нее со здоровьем всегда все было в порядке. Только нервы шалили, когда все погибли. А сердце никогда не болело. Может быть, она влюбилась? Ведь говорят же: «Люблю всем сердцем!».

Алексей – в который раз – внимательно просматривал материалы с компьютера покойного капитана Фомина. Все потихоньку становилось на свои места. Образовался примерный круг подозреваемых. На первом месте были топ-менеджеры холдинга. Хотя убивали, конечно, не они. Или кого-то наняли, или кого-то использовали. Кстати, как поживает гражданка Машкова Лидия Ильинична, которая должна находиться в крайнем волнении по поводу своих противоправных действий? Это же надо придумать: бутылки с вином отравить! А вот и кандидат на роль так называемого гражданина Махова. На фотографии он выглядит вполне респектабельно. Приятная внешность, правда, чего-то не хватает. Может быть, взгляд излишне правдивый? Или это пресловутая профессиональная деформация личности у самого майора Пронина? Ладно, с этим завтра разберемся, никто никуда не денется. Есть еще одна проблемка – пропавшие часы. Тут, конечно, много всего понапихано: и трупы, целых четыре штуки, и попытки устранения Ивана Горчакова, и саботаж в холдинге, и Мусалимов с какого-то боку. Но часы? А еще и женщина неустановленная. Иван Горчаков не может вспомнить, где ее видел. Дипломат хренов! Чему их только учат? И, конечно же, отдельная тема – начальник службы безопасности. Пока не понятно: его деятельность по безопасности холдинга – простой непрофессионализм или чего похуже? Вадим Игнатьев много чего накопал. Прямо россыпи алмазные для обэпщиков! Вот радости-то им будет – такое крупное дело раскрыть! А что после этого будет с самим холдингом? Как распорядится Иван? Будет сам эту грязь разгребать или назначит управляющего директора? На завтра надо назначать общий сбор и планировать со следователем допросы подозреваемых.

Он так задумался, что не сразу услышал телефонный звонок. Номер был ему не знаком. Вообще, этот номер знали только «свои». Для официальных звонков он пользовался другой сим-картой. Ладно, поглядим.

– Але.

– Алексей Николаевич, здравствуйте. Это Маша Егорова. Вы можете говорить?

– Слушаю, Мария Викторовна.

– Я бы хотела узнать про Наталью. Как она? Где? Надолго ли продлевать больничный?

– Значит, так. Она хорошо. Находится в надежном месте под охраной. Больничный продлевать еще минимум на неделю.

– А она не скучает? Можно ее навестить?

– Ну, если у вас есть в кармане заграничный паспорт и кругленькая сумма в валюте, то, конечно, навестите.

– Она что, за границей?

– За самой что ни на есть границей. – Вы шутите?

– Ни в коем разе, даже в мыслях не держу. – А как расследование продвигается? – В установленном порядке.

– А по-человечески нельзя ответить? Я, между прочим, очень волнуюсь за Наташку! И Полина начала скучать.

А вот это уже было серьезно. До вчерашнего дня маленькая девочка была веселой и безмятежной, но вдруг наступила резкая перемена. Судя по докладам наблюдающих за семьей оперативников, Полина стала постоянно спрашивать о маме, даже плакала.

– Мы постараемся ускориться, Мария Викторовна. Только все не так быстро делается, как хотелось бы. Есть определенные правила, по которым мы работаем. Это называется законом. Поэтому так долго. Придется всем потерпеть. А Наталья Сергеевна легализуется, как только появится возможность.

Всю эту успокоительную чушь он говорил почти всем потерпевшим, практически одними и теми же словами. И паузы делала между предложениями, и изображал голосом стальную непреклонность и готовность защищать закон до последней капли крови. Но Машка, она же Мария Викторовна, была как бы за скобками этого официоза. Она была своя. И Алексей вдруг сказал то, что не сказал бы никому:

– Маша, мне нужна твоя помощь. У Натальи какоето непонятное состояние, похоже на депрессию. Я боюсь за нее. Что делать?

На том конце помолчали, а потом четким «докторским» голосом Мария Викторовна объяснила Алексею Пронину, кто он есть на самом деле, если довел ее замечательную подругу до депрессняка. Алексей даже трубку чуть не выронил. Хотя она, наверное, права.

– Я это все понимаю, только все-таки что мне делать?

– Ты совсем дурак или притворяешься? – спросила она уже нормальным тоном. – Она чем занимается целыми днями? Гулять ходит или в номере сидит?

– Тоскует.

– Значит, так. Это уже было, когда у нее все погибли. Она сама себя вытащит, ты ей не мешай. Главное, чтобы она все время на людях была. Хотя это, наверное, невозможно?

– Ладно, понял. Еще есть вопросы?

– Работайте, товарищ! – патетически заключила Машка.

– Маша, погоди, я хочу попросить тебя…

Стоит или не стоит разрешать ей поговорить с Натальей?

– Так вот, я хочу…

– Да говори уже, не тяни кота за хвост! – Маша, ты можешь ей позвонить?

Возмущению на том конце не было предела.

– Я?! Позвонить?! Да я только и делаю, что ее номер набираю, а она все время вне зоны. У меня уже от вида мобильника головокружение начинается. Конечно, позвоню.

– Тогда так. Я тебя вечером наберу и дам ей трубку, и вы уж там поговорите.

– Договорились.

Так, одна проблема вроде бы гипотетически решена. Теперь надо представить, как построить завтрашний день. И Алексей занялся составлением плана на следующий день.

Иван был почти счастлив. Танюша приехала, забрала все материалы и попросила два рабочих дня для знакомства с документами и персоналом. Из портфеля, в который она смахнула со стола все флешки, торчал свежий номер журнала «Ювелирное обозрение». Иван прекрасно знал, что в розничной продаже его практически не встретишь – слишком узкая направленность. Откуда она его взяла? Спросить? И не спросил. Если захочет, сама скажет.

Какая-то мысль мелькнула и сразу исчезла. Даже не мысль, а воспоминание. Тоже был журнал, только, кажется, какой-то детский. И просил его дядя Глеб у маленького Ивана. Только для кого? Своих детей у него не было. Или все-таки были?

Самый таинственный из братьев Горчаковых, Глеб Иванович Горчаков, никогда не был Ивану близким человеком. Он нечасто навещал деда, именно деда, а не всю семью. Кстати сказать, Иван прожил в одной квартире с дедом и бабушкой до 5 лет, потом семья переехала на Смоленскую площадь. А квартира деда была на улице Горького, в соседнем доме со знаменитым Елисеевским гастрономом. Сейчас там живут какието дальние родственники бабушки. А весь архив семьи хранится в квартире на Новом Арбате. Глеб Иванович исчез как-то странно. В составе научной делегации он уехал на международный конгресс в Париж и пропал. Дома у него осталась жена, которая никогда нигде не работала, и, стало быть, содержать себя не могла. Осталось трое неприкаянных аспирантов, незаконченное научное исследование и, главное, стремительно постаревший больной отец. Вот тогда у него случился первый сердечный приступ. Он попал в рядовую московскую больницу, в палату на восемь человек, потому что его туда доставила машина скорой помощи. И вытащить его оттуда не было никакой возможности, пока за дело не взялась мама. Она куда-то позвонила, и деда перевели сначала в отдельную палату, а примерно через три или четыре дня – в ведомственную больницу, которая отличалась от городской так же, как Париж от деревни Забубенново. Дед так и не смирился с предательством старшего сына. Потом, много лет спустя, он стал отвечать на его телефонные звонки, но говорил с ним подчеркнуто сухо, почти официально, не рассказывая ничего о себе и не задавая никаких вопросов. Иван уже после смерти деда выяснил по дипломатическим каналам, что Глеб Иванович эмигрировал, что называется, законно. Он не просил политического убежища, не клеймил общественный строй в СССР, а уехал в длительную научную командировку и остался за границей, так как получил для своих исследований научную лабораторию с самым современным оборудованием. Видимо, поэтому семью не беспокоили люди «из органов», и жизнь продолжалась, как будто ничего не случилось. Только дед очень быстро сдал.

Дома было все еще тихо, но на кухне ощущалось какое-то движение. Наталья, все еще бледная и с грустным выражением лица, что-то резала на маленькой досочке. Он подошел сзади и обнял ее за плечи. Она не отстранилась, но и не подалась к нему. Они так постояли немного, а потом она повернулась к нему лицом, но при этом сделала шаг назад:

– Как дела? – спросила нормальным, недепрессивным голосом, как будто не было утреннего молчания, и ее на самом деле интересуют его дела.

– Нормально, все идет своим чередом, – это уже он принял подачу, тоже без лишних эмоций.

– Ладно. Ужинать будешь?

– Буду, – с излишним энтузиазмом согласился он и даже руки потер.

Хотя и не голоден он совсем. Она взглянула на него с удивлением, но ничего не сказала, а деловито начала расставлять на столе приборы.