Артиллеристу виден столб пыли и рушащиеся стены. Эта игре похожа на охоту, только на вид не столь жестокую. Артиллерист не видит ни крови, ни трупов, он о них даже и не думает. Он озабочен тем, чтобы рядом с ним, утверждая силу командирского голоса, грянул выстрел, а немного погодя в бинокль будет видно реальное действие этой силы. Поскольку же внешне одно с другим не связано, то кажется, будто разрушительный эффект порожден одним лишь усилием воли и ожиданием. Даже сторонний зритель всякий раз ждет, высматривает, приветствует удачное попадание.

Так и летчик, сбрасывая бомбы, нимало не думает о том, чтобы разбивать головы и разрывать тела людей. Ему хватает забот со своим делом; ему, наверное, и испугаться-то некогда. Мне не раз приходилось слышать и читать нелепые фразы об «убийцах наших женщин и детей». Повсюду эта безрассудная и страшная несправедливость, когда каждый считает, что борется за цивилизацию против варваров; причиной тому, вероятно, нынешнее дальнобойное оружие. Шпаги слишком длинны, и каждый из противников видит только свой эфес и чувствует, как в него вонзается чужое острие. Оттого каждому собственные действия кажутся благородными, а чужие — преступными. Мы наверняка были бы человечнее, если бы могли охватить взглядом все части шпаги.

Многим известно, и даже слишком хорошо известно, страшное действие зажигательных снарядов — особенно в 1914 году, когда в деревнях еще было чему гореть. После третьего разрыва все пылало, как спирт в пуншевой чаше. Тогда и в наши батареи поступили такие снаряды; о них рассказывали чудеса. Так вот, представьте себе артиллерийского наблюдателя, которому приказано засечь первые загорания, а он ничего не видит. По телефону его честят малоприятными словами — комическая сцена, со стороны над ней можно и посмеяться. Но в эту минуту его взгляд жадно ищет, алчет, призывает пламя, чтобы выйти из своего дурацкого положения. До чего обрадуется он, заметив, что деревня вдали вспыхнула словно факел! И как ему задуматься о раненых, которые сейчас сгорают там заживо?

Из винтовки выстрелить легко — достаточно слегка нажать пальцем; и отныне человек не больше чем мишень в прорези прицела. Если бы войну приходилось начинать на ножах, это не пошло бы на пользу политикам. В первые дни войны я прочитал в газетах об одном случае, вряд ли целиком выдуманном. Несколько вражеских кавалеристов во главе с офицером столкнулись на деревенской улице с патрулем из двух-трех наших пехотинцев. Внезапно оказавшись лицом к лицу, они увидели друг в друге людей; произошло мгновенное замешательство. Тогда офицер попытался убить одного из пехотинцев и тут же был убит сам. В этой быстротечной драме скрыт глубокий смысл. Офицер понял, что он не может выполнять свою работу, что сам он выглядит нелепо; и он, видимо, решил наказать плохого солдата, забывшего о воинском уставе.

Иногда в артиллерийские бинокли было видно, как пехотинцы из передового охранения вылезают на бруствер и перекликаются с чужими окопами. В таких случаях немедленно следовал приказ открыть огонь, и огонь этот был направлен не столько против врага, сколько против мира. Так и Ришелье сам не знал, до какой степени оправданна его знаменитая латинская надпись на пушках: «Последний довод королей».