Годы работы над прелюдией «Послеполуденный отдых фавна» ознаменованы укреплением приятельских отношений между Дебюсси и Эрнестом Шоссоном, а также сближением с Пьером Луисом. Если дружба Дебюсси с Сати озадачивала друзей автора «Пеллеаса и Мелизанды», то общение с Шоссоном, человеком сдержанным и склонным к меланхолии, могло также показаться удивительным. К тому же Дебюсси отличался независимостью в музыкальных пристрастиях, что мало способствовало установлению тесных дружеских связей между двумя композиторами. Родившийся в 1855 году, Эрнест Шоссон учился на факультете права и в возрасте двадцати четырех лет поступил в консерваторию на правах вольнослушателя на курс Жюля Массне и Сезара Франка. К тому времени он уже сочинил несколько музыкальных пьес, участвовал в конкурсе на соискание Римской премии, но неудачно. Что касается музыкального образования, то его можно назвать самоучкой. Дебюсси был знаком с Шоссоном с 1888 года. Однако на протяжении нескольких лет они держались на некотором расстоянии друг от друга. И только в 1893 году их отношения переросли в крепкую дружбу, когда 8 апреля Национальное музыкальное общество при содействии Шоссона, который с 1888 года поддерживал Дебюсси, наконец-то исполнило «Деву-избранницу». В феврале 1890 года Шоссон также организовал у себя частное прослушивание «Пяти стихотворений Бодлера». В 1891 году Дебюсси посвятил ему первый из трех романсов на стихи Верлена — «Море прекраснее соборов».

Вот что писал Эрнест Шоссон Дебюсси 9 апреля 1893 года:

«За прошедшие полмесяца у нас вошло в привычку часто встречаться. Я сожалею о том, что репетиции уже закончились, поскольку они предоставляли нам случай увидеться. Однако я все же надеюсь, что у нас еще будет возможность встретиться. Если даже нет репетиций».

И ответ Дебюсси 10 апреля:

«Дорогой друг, я тоже сожалею о том, что мы уже не репетируем. Впереди долгие месяцы, когда я буду в Бретани и мне придется обходиться без вашего дружеского присутствия.

И все же нам не следует грустить. Я не могу выразить словами ту радость, которую я получил от “Девы-избранницы”, т. е. от столь полного проявления вашего дружеского ко мне расположения, что особенно мне дорого».

Эрнест Шоссон разделял музыкальные вкусы Дебюсси. Так же, как и он, Шоссон не искал легких путей к славе. В 1893 году у него за плечами было уже восемь лет работы над единственной оперой «Король Артур». Он написал либретто, вдохновившись романами о рыцарях Круглого стола. Как и Дебюсси, Шоссон предъявлял к своей работе слишком высокие требования, и потому творческий процесс шел с большим трудом. Когда Дебюсси собрался показать ему первую версию «Пеллеаса и Мелизанды», вот что Шоссон написал своему шурину, художнику Анри Лёролю, 28 ноября 1893 года: «Он очень расстроился из-за того, что я отказался прослушать его “Пеллеаса и Мелизанду”. По правде говоря, это слушание испугало меня. Я был заранее уверен, что его музыка мне очень понравится. В то же время я опасаюсь, что разволнуюсь по поводу окончания моей оперы о короле Артуре, которая уже год находится в подвешенном состоянии. Однако я думаю об этом несчастном. Он тоже имеет право на меры предосторожности». Дебюсси, увлеченный творческим процессом, и сам не раз отказывался от развлечений. Возможно, не в столь деликатной форме, как Шоссон.

Эта крепкая, но короткая дружба дала повод для разных толков. Дебюсси демонстрировал свое дружеское расположение таким образом, что оно могло показаться преувеличением. Некоторые критики и специалисты заподозрили композитора в лести. В самом деле, Шоссон был для Дебюсси не только другом, но и почитателем и меценатом. Он принимал его у себя, приглашал погостить в загородном доме, одалживал деньги, которые Дебюсси никогда ему не возвращал. Он все делал для того, чтобы композитора приняли в высшем обществе предместья Сен-Жермен. Он просил Дебюсси отослать партитуру «Девы-избранницы» госпоже Рукероль, чтобы та устроила у себя дома музыкальный вечер: «Я очень рассчитываю на подобные слушания для светских дам. И если повезет, Париж будет у ваших ног, поскольку, как говорится, женщины правят миром». Дебюсси был признателен Шоссону за все его хлопоты, несмотря на то что порой ему было весьма нелегко смириться с правилами поведения в светском обществе. «Я признаюсь в том, что не способен рассыпаться в любезностях перед людьми, которые, в сущности, для меня ничего не значат», — писал он Шоссону 15 августа, после того как отказался от приглашения госпожи Сюльцбаш, благотворительницы Национального музыкального общества, членом которого он, однако, являлся.

Эрнест Шоссон прекрасно знал, каким замкнутым характером обладает его друг, и, учитывая это обстоятельство, всегда с большим тактом помогал Дебюсси. Так, Эрнест Шоссон представил музыканта своей теще, госпоже Эскудье, которая согласилась организовать у себя в доме (улица Монсо, 77) серию концертов-лекций, во время которых Дебюсси должен был играть на рояле отрывки из опер Вагнера, а затем давать пояснения присутствующим, преимущественно светским дамам. Первый такой концерт-лекция состоялся во второй половине дня 3 февраля 1894 года и был посвящен опере «Парсифаль». «Все прошло самым наилучшим образом. Он играл и пел с огромным воодушевлением! Короче говоря, наш доблестный друг Дебюсси занимается этим делом с таким же видом, как другие несут чемодан, чтобы заработать чаевые. И все же я считаю, что он не может не радоваться при мысли о том, что Мария соберет для него примерно тысячу франков», — писал Анри Лёроль Эрнесту Шоссону. Молодой семнадцатилетний композитор Гюстав Самазейль присутствовал на нескольких подобных концертах:

«Я не упускаю случая, чтобы отправиться туда всякий раз, когда мне предоставляется такая возможность. Фортуна была ко мне благосклонна, поскольку позволила мне прослушать, помимо второго акта “Гибели богов” Вагнера, исполненного с необычайной страстью, последние акты “Тристана и Изольды” и “Парсифаля”. Голосовое звучание было необычайно насыщенным, с приглушенными раскатами, что производило удивительный эффект, с глубоким, уникальным, неподражаемым звучанием инструмента, о чем я еще долго буду помнить!»

Каждый двухчасовой сеанс такой игры должен был приносить Дебюсси огромную по тем временам сумму в тысячу франков, не считая денег, которые композитор выручал за продажу прав на свои произведения.

Можно, наверное, утверждать, что постоянно нуждавшийся в деньгах Дебюсси быть заинтересован в дружбе с Шоссоном и, хотя сам он это отрицал, никогда не стеснялся просить у друга помощи и денег. Между тем было бы преувеличением считать Дебюсси подхалимом, поскольку его отношения с Шоссоном основывались не только на финансовой выгоде. Следует признать, что Дебюсси был никудышным дипломатом. К тому же, будучи скрытным и замкнутым человеком, он не смог бы написать такое количество искренних писем, если бы пытался что-нибудь скрыть от друга. Помимо всего прочего, Шоссон сам предугадывал просьбы Дебюсси: зная не понаслышке о материальных трудностях своего друга, он говорил о них, ничуть не смущаясь, чтобы Клод мог посвятить всего себя сочинению музыки. Дебюсси видел в Шоссоне старшего брата, который помог ему ближе познакомиться с русской музыкой. Шоссон, в свою очередь, разделял вкусы друга даже в случаях, если ничего не понимал в сочиненном им произведении. При всех эстетических разногласиях в отношении музыки друзей объединяло стремление к совершенству. Гюстав Самазейль отмечал: «Различие в темпераменте должно было бы удержать их от решения выбрать общее направление в искусстве. Однако такие факторы, как совпадение чувств, презрение к внешним эффектам, уважение к литературным источникам, а также понимание назначения искусства, не могли не сблизить друзей и не сделать их братьями по духу». Упорство, с которым работал над музыкой Шоссон, Дебюсси взял за образец, когда начал сочинять оперу «Пеллеас и Мелизанда». Несомненно, композитор не догадывался, что его музыкальное произведение увидит свет театральной рампы лишь десятилетие спустя.

«Вот и пробил час, когда мне исполнился тридцать один год! Я еще не совсем уверен в моих эстетических взглядах. Существуют вещи, которых я еще не умею делать! Сочинить, например, музыкальный шедевр. Затем, помимо всего прочего, быть предельно серьезным, поскольку у меня есть недостаток: я слишком много мечтаю. Я возвращаюсь с небес на землю лишь в тот момент, когда реальность становится по-настоящему невыносимой», — писал Дебюсси Эрнесту Шоссону 3 сентября 1893 года.

На правах старшего по возрасту Эрнест дает Клоду весьма мудрый совет в ответном письме:

«Быть уверенным в своих эстетических взглядах? Черт возьми, да это почти невозможно! Вы сетуете на то, что не совсем определились в ваших взглядах к тридцати одному году. Что я могу вам сказать? Мне уже далеко не тридцать один год, но меня постоянно терзают сомнения, и я испытываю неуверенность, пребывая в вечных поисках, тревогах и волнениях. Думаю, что вам, напротив, хорошо известна цель, к которой вы стремитесь. Вовсе не обязательно, чтобы вам нравилось то, что мне по душе. И наоборот. Вы сам себе главный судья. Отречься от взглядов, которых вы придерживались ранее, не понимая до конца почему (потому что однажды они вам чем-то понравились или же были навязаны людьми, которых вы любите или которыми восхищаетесь). Хотя они не свойственны вашему внутреннему миру, расстаться с ними будет весьма трудным делом».

Сын предпринимателя, Эрнест Шоссон был далеко не бедным человеком. Он жил в роскошном особняке на улице Кур-сель, где принимал художников Ренуара, Мане, Дега и скульптора Родена. К тому же Шоссон коллекционировал произведения искусства. У него часто бывали многие известные музыканты, например Алексис Шабрие, Сезар Франк, Габриэль Форе, Эрик Сати, Венсан д’Энди, а также писатели Анри де Ренье, Андре Жид, Камиль Моклер, Колетт и ее супруг Вилли (Анри Готье-Виллар). Вот как описывал Моклер внутреннее убранство дома Шоссона:

«Его дом был образцом изысканного вкуса. Анри Лёроль украсил интерьер своими художественными работами с пронзительно-поэтичными изображениями девушек на фоне деревьев. Это был настоящий музей, где картины Одилона Редона и Дега соседствовали с полотнами Бенара, Пюви де Шаванна и Каррьера. И Эрнест Шоссон жил в этом доме с высокими зашторенными окнами, обставленном стильной мебелью, с фортепиано, полками, заставленными партитурами и книгами. За обеденным столом помимо его обширного семейства всякий раз собирались дети разного возраста, девушки, а также присутствовали интеллектуалы, знакомые с его творчеством и обладавшие изысканным вкусом. Что же касается друзей, то они часто проводили вечера в особняке на улице Курсель. Это были выдающиеся деятели культуры нашего времени».

Благодаря дружбе с гостеприимным и щедрым Шоссоном Дебюсси получил полное представление о той жизни, о которой мечтал и которая соответствовала его вкусам и привычкам. Однако такая жизнь была ему, увы, не по средствам. Можно предположить, что именно в этот период Дебюсси расширил и углубил свои знания в области изящных искусств, научился разбираться в живописи. Он искренне восхищался работами Дега, Джеймса Уистлера, Тёрнера, а также норвежца Фрица Таулова. «Я люблю живопись так же, как музыку», — утверждал Дебюсси в письме Эдгару Варезу от 12 февраля 1911 года. Когда композитор рассказывал о своем творчестве, то охотно употреблял принятые в живописи термины. Например, это нашло отражение в названии его музыкальных произведений, в частности пьес для фортепиано «Образы», «Арабески», «Эстампы». Дебюсси водил дружбу с художниками потому, что большинство его произведений — это картины, на которых такие природные явления, как солнечный свет, облака, ветер, дождь, движение морских волн, изображены в виде звуков, аккордов, мелодий. Это было необходимо для того, чтобы воплотить в музыке чувства и ощущения композитора. Таким образом, Шоссон в какой-то степени был идеалом, к которому стремился Дебюсси, что еще больше скрепляло их дружбу. Из письма Дебюсси Эрнесту Шоссону от 7 мая 1893 года:

«Хорошо, когда можно говорить обо всем и на разные темы, поскольку даже в дружбе часто ощущается некое болезненное отчуждение. Это напоминает людей, имеющих прекрасный сад и окружающих его забором из железных остроконечных прутьев. Да здравствуют те, кто широко распахивает перед нами двери. Вы мне ответите, что есть такие сады, где нет необходимости рвать цветы и выходить за ограду. Мне хочется признаться, что я всей душой люблю вас. Ваше участие в моей жизни — самое дорогое, что у меня есть! Мне трудно выразить словами все мои чувства».

На протяжении всей жизни Дебюсси испытывал потребность изливать кому-то душу. Можно с полным правом утверждать, что в 1893–1894 годах именно Эрнесту Шоссону была отведена роль доверенного лица. Ему приходилось выслушивать откровения Дебюсси, касавшиеся не только его творческих поисков и сомнений, но и неудач в личной жизни на протяжении весны и лета 1893 года.

В конце мая 1893 года Дебюсси отправился в Лузанси, находящийся в департаменте Сена и Марна, чтобы провести время в семье Шоссона. Там оба музыканта познакомились с произведениями Модеста Петровича Мусоргского, в частности с оперой «Борис Годунов». «Многими часами и даже целыми вечерами Дебюсси, не зная усталости, проводил за фортепиано, приобщая нас к этому потрясающему произведению, которое впоследствии вызовет большой резонанс», — вспоминал Раймон Бонер. Общение с Шоссоном, семейством Лёроль и Раймоном Бонером, возможно, напомнило Дебюсси счастливые дни в семействе Ванье. По возвращении в Париж музыкант не скрывал, каким благотворным было для него время, проведенное в Лузанси:

«Ах! Это воскресенье! Дорогой друг, увы, это воскресенье без вас и той божественной атмосферы, которую вы создаете вокруг себя и в которой так легко дышится, безрадостно. Если раньше я вас сильно любил, то эти несколько дней, проведенные рядом с вами, навсегда сделали меня вашим самым преданным другом. Короче, я даже не пытаюсь передать словами переполняющие меня эмоции, поскольку это будет такая лирика, которая может заставить вас усомниться в моей искренности!

Представьте себе, что даже мои глаза не хотят вновь привыкать к Парижу. Перед ними постоянно возникает некий белый дом. С какой радостью они смотрели на него! Усладой для моих глаз было множество прекрасных вещей. Вчера вечером, поедая черешню, которую я привез от вас, мне пришлось стараться изо всех сил, чтобы не заплакать. Как это было здорово и прекрасно приобщиться к вашей жизни и в какой-то степени стать членом вашей семьи! Возможно, я слишком далеко зашел и мое расположение к вам вы посчитаете слишком навязчивым? Мне так хочется понравиться вам, что я часто ловлю себя на мысли о каких-то совершенно безумных вещах» (из письма Дебюсси Эрнесту Шоссону от 4 июня 1893 года).

В ответном письме Эрнест Шоссон с таким же пылом признается Дебюсси в самых дружеских чувствах. Между двумя музыкантами установилось истинное взаимопонимание. Они были далеки от материальных соображений. Искренняя радость Дебюсси по поводу обретения настоящей семьи созвучна тем чувствам, которые испытывал Шоссон. Благодаря дружбе с Дебюсси он забыл о своей привычной меланхолии. Молодой друг был готов поделиться с ним своей бьющей через край энергией и энтузиазмом:

«Какая досада, что вас нет больше здесь! Впрочем, это единственный упрек, который я могу вам адресовать. Я так привык видеть вас! Здесь и сейчас.

Ворота, ведущие во двор дома, напрасно остаются распахнутыми. Все вокруг изменилось. Не звучит больше русская музыка, прекратились лодочные прогулки, не разыгрываются партии в бильярд…

Печально и медленно тянется время. Тогда как было бы совсем неплохо и весело поиграть в мяч! К счастью, все может вернуться на круги своя. Говорят о том, что здесь скоро соорудят карусели, тир и будут организовываться изысканные развлечения. А вас не будет!

По правде говоря, я и сам на себя удивляюсь. Играть в мяч, кататься на карусели!!! Сколько же мне лет? Я не люблю думать об этом. И все же мне кажется, что этим летом я окунулся в детство. На какой-то момент. Поскольку все уже закончилось. Я снова взялся за работу, и в мою голову приходят одна за другой невеселые мысли. Это вполне нормальное состояние для меня. И все же с вами мне было намного лучше.

Мы позволили себе некое отступление от правил, почувствовали себя мальчишками. А теперь все кончилось. К счастью, не исчезла духовная близость, которая возникла между нами. Ваши слова, высказанные в мой адрес, растопили мое сердце. Я тронут до слез. Я уверен, что вы — один из тех людей, а может быть, и единственный человек, которому я могу открыть душу. Я чувствую, что с вами мне нечего опасаться и я могу оставаться самим собой. Даже в случае, если вы увидите меня не с лучшей стороны. В этом и состоит притягательность и уникальность настоящей дружбы. Знайте, что вы можете полностью рассчитывать на меня».

Из общения с Шоссоном, из их совместных попыток вернуться в детство Дебюсси сделал философский вывод, которому будет следовать до конца своих дней, в частности, когда будет сочинять музыку к балету «Ящик с игрушками»: вернуть детство — это хотя бы на время освободиться от ограничений и условностей, какими наполнена жизнь взрослых людей:

«Дорогой друг, словами не передать, насколько ваше письмо сделало меня счастливым! У меня на душе потеплело от того, что у меня с вами одни и те же взгляды на жизнь. Не следует корить себя за излишнее “ребячество”, поскольку на свете много людей, не желающих казаться такими, какими они есть, из боязни, что их неправильно поймут. Вместо того чтобы быть как все, эти идущие по проторенному пути люди, хотя среди них и встречаются вполне достойные личности, которые, однако, не спешат расширять свой кругозор для получения новых впечатлений, мы с вами будем веселиться от души, чтобы забыть эту “каторгу”, называемую жизнью. Впрочем, иногда мы будем грустить, что неплохо, ибо способность воспринимать внешнюю среду во всем ее многообразии только обогащает наш внутренний мир» (из письма Дебюсси Эрнесту Шоссону от 5 июня 1893 года).

Приступивший уже к работе над оперой «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси заканчивает летом 1893 года «Квартет для двух скрипок, альта и виолончели», права на который продает 24 октября издательскому дому Дюрана за 250 франков. Партитура этого квартета будет опубликована лишь в июне 1894 года. «И у них хватило совести признать, что они мне не дали той суммы, которая соответствовала бы работе, проделанной над этим произведением», — написал Дебюсси Шоссону, рассказывая другу об этих «варварах с площади Мадлен» (на этой площади располагалось издательство Дюрана). По мнению Жака Дюрана, «варвары» пытались продвинуть на музыкальный рынок еще совсем сырое, не готовое для публикации произведение, как это часто бывало у Дебюсси: «Мы с отцом считали своим долгом рекомендовать этот квартет всем музыкантам, способным его сыграть… Однако все наши хлопоты оказались напрасными. Не нашлось никого, кто изъявил бы желание играть музыку, которую признали непригодной для исполнения». С самого начала это произведение посвящалось Шоссону, который так и называл его — «мой квартет» еще задолго до того, как работа над ним была закончена. Тем не менее при прослушивании квартета Шоссон не смог удержаться от критических замечаний. Дебюсси, расстроившись, решил посвятить это сочинение известному бельгийскому квартету под руководством Эжена Изаи. Но и этот замысел оказался неосуществленным: друзья поссорились из-за Терезы Роже. Впервые «Квартет для двух скрипок, альта и виолончели» был исполнен 29 декабря 1893 года на концерте Национального музыкального общества. Во второй раз этот бельгийский музыкальный коллектив сыграл квартет Дебюсси 1 марта 1894 года в Брюсселе на концерте авангардной музыки творческого объединения «Свободная эстетика».

В конце февраля 1894 года Дебюсси сообщил Анри Лёролю, что собирается жениться на 28-летней певице и пианистке Терезе Роже. Она исполнила в свое время одну из сольных партий в «Деве-избраннице», а в феврале 1894 года пела два романса из цикла «Лирические прозы» на концерте в Национальном музыкальном обществе, а затем 1 марта в Брюсселе, где ей пришлось заменить внезапно заболевшую певицу. Тереза Роже не вошла в историю как выдающаяся певица. Похоже, она была довольно заурядной исполнительницей, если верить карикатуре, на которой она изображена поющей, сидя на кастрюле. Однако отсутствие артистического таланта у его избранницы нисколько не смущало Дебюсси. «Надо же, Клод Дебюсси задумал жениться на мадемуазель Роже! В это невозможно поверить, но именно так обстоят дела. Это произошло словно в волшебной сказке! Впрочем, я давно испытывал нежные чувства к мадемуазель Роже. Однако мне казалось, что между нами по определению ничего не могло произойти. Я даже не смел об этом и думать!» — писал Дебюсси Анри Лёролю в феврале 1894 года. И в том же письме утверждал: «Я целиком и полностью свободен. Моя последняя подружка покинула меня в одно прекрасное февральское утро». В действительности же Габи по-прежнему жила с композитором на улице Гюстава Доре. Она, скорее всего, не согласилась бы со словами своего возлюбленного, легкомысленно назвавшего ее своей последней подружкой. Свадьба была назначена на 16 апреля, после чего молодожены планировали поселиться на улице Вано. Новость удивила Лёроля, как, впрочем, и всех прочих друзей композитора, в том числе Шоссона, лично знакомого с Терезой Роже, а также знавшего ее мать, тоже занимавшуюся музыкой. «Известие о его женитьбе буквально ошеломило меня, — пишет Шоссон Лёролю. — Он по-настоящему влюбился. Я очень рад за него. Как это мило, когда кто-то влюблен! Тем более что по нынешним временам это большая редкость в нашем узком кругу утонченных эстетов и интеллектуалов… Я верю, что этот брачный союз будет счастливым, поскольку он не из тех, которые совершаются по расчету».

В действительности Дебюсси прежде всего хотел, чтобы его принимали на равных в светском обществе, о чем он косвенно признался в письме Шоссону, хотя и прикрывался словами о нежных чувствах, которые испытывал к Терезе. На этот шаг Дебюсси пошел под влиянием новых знакомств, в частности с госпожой Сен-Марсо, большой ценительницей музыки, устраивавшей в своем доме музыкальные вечера. Комедия с женитьбой длилась недолго, поскольку всего несколько недель спустя, приблизительно в середине марта, помолвка была расторгнута. Шоссон и несколько других близких к этой паре людей получили анонимные письма, разоблачавшие двойную игру Дебюсси. В письмах сообщалось, что композитор скрывал свое истинное финансовое положение: он был в долгах как в шелках. Кроме того, он по-прежнему жил с Габи. Злые языки утверждали, что молодая женщина, чтобы свести концы с концами и прокормить семью, была вынуждена подрабатывать в качестве представительницы древнейшей профессии.

Накануне разрыва с невестой Дебюсси попытался одолжить у Шоссона 1500 франков, чтобы вернуть часть долгов и купить платье матери. Будучи огорченным и возмущенным этим «темным делом», Шоссон окончательно поссорился с Дебюсси. Послеобеденные вагнеровские концерты музыканта, которые он давал в доме госпожи Эскудье, закончились раньше, чем он ожидал.

Клод теряет такого друга, как Шоссон, и все ближе сходится с Пьером Луисом.

Дебюсси никогда не считал себя близким другом Малларме. Он называл поэта не иначе как мэтром в знак большого уважения. Однако не пропускал ни одного вторника, когда Малларме устраивал литературные вечера в своей квартире в доме 89 по Римской улице. В один из таких вечеров у Малларме в самом начале 1892 года Дебюсси познакомился с Пьером Луисом. В 1893 году приятельские отношения писателя и музыканта переросли в настоящую дружбу. Их дружба основывалась скорее на духовной близости и любопытстве, чем на единстве вкусов и темпераментов. Их взгляды совпадали в самом главном: в отказе от погони за легким успехом и славой. Они признавали необходимость работы в полном уединении и ратовали за вынесение на суд публики только лучших произведений. В истории с Терезой Роже Пьер Луис в письме, адресованном госпоже Сен-Марсо, встал на защиту Дебюсси, что еще прочнее скрепило его дружбу с композитором:

«Молодой человек не может, словно прислуге, указать на дверь женщине, которая жила с ним два года и безропотно разделяла с ним все тяготы и заботы. Он может упрекнуть ее только в том, что охладел к ней и собирается жениться на другой. Из такой ситуации обычно выкручиваются с помощью нескольких банковских купюр. Это средство нельзя назвать верхом деликатности, но оно весьма действенное и удобное для решения подобных вопросов. Вам известно, что Дебюсси не смог прибегнуть к этому способу расставания с надоевшей любовницей. Он считал себя обязанным проявить к ней тактичность и подготовить ее к разрыву. Это был акт милосердия. К тому же он желал обезопасить себя от возможной мести со стороны этой женщины. Ему нельзя было спешить в этом вопросе. Если бы сообщение о грядущей помолвке было опубликовано несколько позднее, у Дебюсси было бы время полностью освободиться от присутствия этой особы задолго до того дня, когда он взял бы на себя обязательства перед будущей супругой, исключающие старую связь.

…Нет ничего хуже, чем видеть, как всего за неделю опорочили человека, которого любят и бесконечно уважают. Этот человек не знал счастья на протяжении пятнадцати лет, а теперь перед ним закрываются все двери. И это происходит именно в тот момент, когда любители музыки только начинают замечать, что перед ними гений».

Анри Лёроль был одним из тех, кто не закрыл двери своего дома перед Дебюсси. Вместе с Луисом он встал на защиту музыканта, когда его осуждали больше всего за то, что он продолжал сожительствовать с Габи. В итоге этот скандал был забыт, уступив место другим событиям. Несмотря на то, что Дебюсси лишился поддержки Национального музыкального общества, он продолжал упорно трудиться над «Пеллеасом и Мелизандой». Безусловно, он хотел изменить свою жизнь после того, как «шел в ночи» и «встретил на своем пути, увы, плохую компанию» (из письма Дебюсси Эрнесту Шоссону от 8 марта 1894 года). И все же музыка была для него важнее, чем бытовые неурядицы.

Пьер Луис, старше Дебюсси на восемь лет, был обеспеченным человеком, не лишенным честолюбия поэтом, тяготевшим к символике, утонченным эстетом и большим оригиналом. «Луис принимал своих друзей так, как не делает в наше время ни один литератор. Он не только старался доставить удовольствие людям, но и приходил им на помощь. Ему удавалось делать это с таким тактом, что многие даже ничего не замечали», — вспоминал поэт и историк Андре Лебе. Пьер Луис, как говорится, был из молодых да ранний. В двадцатилетнем возрасте он уже был знаком с поэтами, представляющими Парнасскую школу, в первую очередь с Хосе Мария де Эредиа. С его дочерью Марией, которая состояла в браке с Анри де Ренье, у Пьера Луиса была любовная связь. Но в итоге он женился на Луизе, младшей дочери поэта. В 1891 году он основал литературный журнал, в котором публиковал произведения Верлена, Леконта де Лиля, Поля Валери, а также Андре Жида. Он тесно сближается с поэтами-символистами, в частности с Малларме. Поддерживая дружеские отношения с молодым писателем, Дебюсси расширяет свои знания в области литературы и может свободно говорить с ним о музыке, поскольку Луис постоянно посещает оперу и старается не пропустить ни одного концерта. При его содействии Дебюсси имел возможность познакомиться с Полем Валери, Жаном де Тинаном, Андре Лебе. Установившиеся между ними отношения были более искренними и не такими сдержанными, как с Шоссоном, благодаря молодости и открытому характеру Луиса, не осуждавшего поведение Дебюсси по отношению к Габи, а наоборот, призывавшего того быть проще и не обуржуазиваться.

К концу октября 1893 года молодые люди были уже неразлучными друзьями и решили вместе снять дом в Нейли, где каждый имел бы возможность жить так, как ему заблагорассудится. Луис предложил и Полю Валери поселиться в этом же доме на втором этаже. Но друзья вовремя поняли, что у них слишком разные характеры, чтобы проживать под одной крышей. В начале 1894 года Пьер Луис переехал в трехкомнатную квартиру на улицу Гретри по соседству с Итальянским бульваром, где начал каждый вторник принимать друзей. Квартира была обставлена с роскошью, начиная от штор, мебели и ковров и кончая книгами в дорогих переплетах.

Несмотря на щедрость друзей и деньги, выручаемые за уроки и продажу прав на музыкальные произведения, Дебюсси никак не мог вырваться из нищеты. Это не мешало ему сохранять любовь к предметам роскоши. Дружба с таким эстетом, как Луис, только усиливала его тягу к красивой жизни. И у него Дебюсси просил денег взаймы. Шутливый тон, с которым он обращается к Луису, проливает свет на характер их отношений:

«Старина Пьер!

Я по самую шею в черном, зеленом, разноцветном болоте! И по сему Клод просит своего дружочка оказать ему услугу: дать хотя бы один луидор! За это Клод адресует Пьеру свое благодарное “спасибо” и заверяет в своей преданной дружбе.

Как тот, кто сказал бы фа минор».

Всякий раз, попадая под влияние того или иного друга, Дебюсси улавливал его настроение и отвечал в той же тональности. Так, письма, адресованные Шоссону, полны меланхолии. В письмах Пьеру Луису много выдумки, юмора и шуток.

Пьер Луис был довольно близким другом Дебюсси на всем протяжении работы над «Пеллеасом и Мелизандой», одним из самых фундаментальных произведений композитора.