Происшествие в центре города надолго засело у меня в голове. Я старался лишний раз об этом не рассказывать, потому что многие мои слушатели принимали сторону палачей. Сестра того казненного, говорили они, наверняка была гулящая. По этому поводу у меня начинался спор. Откуда они могут знать, гулящая она или нет? Если бы они были там со мной, увидели бы все своими глазами, в том числе и смертника, в глазах которого читалось все что угодно, кроме лжи, они возможно так не считали бы. Не хочу сказать, что все чеченские девушки чисты и невинны. Особенно в наши дни замечается деградация как девушек, так и мужчин. Но зачем говорить то, чего ты не видел?

А между тем, мы с Муслимом нашли себе новое занятие. Во дворе многоэтажного дома, рядом с нашим кафе, на улице стоял столик для пинг-понга. Каждый день собиралась толпа молодежи и играла в настольный теннис. Мы тоже решили стать участниками. Свободное время мы проводили там.

Никогда раньше не играл в пинг-понг. Мне очень понравилась эта игра. Бегать, прыгать и падать не надо. Просто бьешь ракеткой по мячу. Здесь главное внимание и скорость.

Желающих сыграть было много. А стол только один. Играли до первого выбывшего. Здесь бывали и парни, и девушки, и дети, и взрослые. Другого развлечения все равно нигде не было.

Поначалу меня обыгрывали все. Я не мог выиграть даже у восьмилетнего малыша. Меня прозвали "новичок". Было, конечно, увлекательно, но я злился из-за того, что не мог выиграть. Поэтому и проигрывал. Со временем я овладел ракеткой, научился отбивать сильные и крученые подачи, но крученым сам долго не мог научиться. Вместо этого получалось что-то неуклюжее, в результате чего шарик летел не туда, куда ему следовало. Вскоре мне удалось научиться и этому. Я стал проигрывать не так часто, и прозвище "новичок" стало неактуальным. Уровня других я не мог достигнуть, потому что ребята со двора играли уже давно. У них была хорошая практика. Хоть на олимпиаду пускай. Хорошо играть у меня получалось с такими же новичками, каким был я. Что касается Муслима, он, как выяснилось, еще в школе участвовал в олимпиаде по пинг-понгу, поэтому был хорошим соперником для лучших игроков.

Благодаря пинг-понгу, у нас появилось много новых друзей в этом дворе. Муслиму понравилась одна девушка, из-за чего он стал ходить туда чаще. Ее звали Луиза. Она была не против встреч с ним. Только встречалась она с ним вечером, поскольку боялась, что кто-то может их увидеть. У нее тоже было свое увлечение — теннис. Она выходила под вечер с подружками во двор и играла. А после игры — встречалась с Муслимом.

У меня появилась, если не девушка, то просто друг. Вначале я считал ее своей девушкой. Я даже несколько раз встречался с ней, но со временем понял, что не испытываю к ней никаких чувств, кроме дружеских. Раиса была подругой Луизы, и Муслим часто выпытывал у нее, что о нем думает Луиза. Та с охотой рассказывала все. В отличии от Луизы, Раиса играла в пинг-понг вместе с нами. Вначале мне это даже нравилось, но потом я решил, что она могла бы вести себя скромнее. Говорить же ей об этом не стал.

Не прошло и месяца, с момента нашего первого появления в этом дворе, как я встретил человека, ставшего причиной моих последующих экспериментов со временем. Это была Седа. Она появилась неожиданно. Я уже успел про нее забыть, да и думать о ней, и тут, она появляется как гром среди ясного неба. В последний раз я видел ее год назад. За это время она похорошела, стала красивее прежнего. Я словно влюбился в нее вновь. Неужели мне выпал второй шанс признаться ей в любви, думал я.

Я стоял в этот день у столика и ждал своей очереди в партию пинг-понг. Я увидел ее идущую мимо нас, и сразу узнал в ней свою бывшую одноклассницу и неудавшуюся любовь. Я окликнул ее. Седа повернулась ко мне. Не сразу поняла, кто ее позвал, и, увидев меня, просияла.

— Беслан? — произнесла она. — Неужели ты? Привет!

— Привет! — в ответ улыбнулся я. — А ты что тут делаешь?

— Вообще-то живу.

— Где? В этом дворе?

— Да. Вон в том подъезде. — Она указала пальцем.

И тут я заметил то, что меня расстроило. Никакого второго шанса нет. Уже ничего не изменишь.

Ее голову прикрывала синяя косынка. Это могло говорить о том, что она носит ее из соображений соблюдения чеченских традиций, либо у нее умер кто-то из родственников, либо она замужем. Я склонялся к последнему варианту. И даже не сомневался в обратном.

— Ты вышла замуж? — озвучил я свою мысль.

— Ага, — смущенно ответила она.

— И давно?

— Года четыре назад. А сюда на квартиру мы переехали совсем недавно.

На какое-то время я потерял дар речи. Я не знал как вести себя с девушкой, в которую был влюблен, и теперь она вышла замуж.

— Значит, ты все-таки нашла свою половину? — нашелся я. — А как же сказки про любовь?

Седа сначала посмотрела на меня вопросительно, и, поняв о чем я, засмеялась.

— Это было давно и не правда! — произнесла она сквозь смех.

— Но это все-таки было! — улыбнулся я.

Седа перестала смеяться, секунду другую о чем-то задумалась и сказала:

— Знаешь, честно говоря, я вышла замуж не по своей воле. Это мать все спешила выдать меня. Я даже не общалась с женихом. Можно сказать, не знала о ком вообще речь, когда зашел разговор о замужестве. Меня взяли и выдали за него. А у меня не было таких планов в ближайшем будущем. Я собиралась поступить в медицинский институт и стать врачом.

— А сейчас разве нельзя этого сделать?

— Нет. Муж не разрешает. Мол, дома сиди. Матери пошла пожаловаться, а она: "Делай, что он тебе говорит". У него отец какой-то бизнесмен, зарабатывает хорошие деньги. Поэтому меня и выдали за него замуж. А я должна улыбаться и делать вид, что довольна жизнью.

Выговорившись, она помолчала, потом спросила:

— А ты-то как? Я тебя загрузила своими проблемами. Чем занимаешься?

— Я в кафе тут рядом работаю. С Муслимом. Это мой друг. Он был со мной тогда, когда я приходил… э-э-э… проходил мимо твоего дома.

Седа как-то хитро улыбнулась, но ничего не сказала. Видно, она уже поняла, что тогда я не просто проходил мимо ее дома, а именно приходил, чтобы ее увидеть.

— Точнее, мы с ним владельцы, — продолжал я. — Это прямо на углу вон того дома. — Я указал пальцем на пятиэтажный дом. — Заходи как-нибудь. Накормим.

— Хорошо, — улыбнулась она.

На этом наша встреча закончилась. Больше я ее не видел. Она уехала вместе с мужем куда-то за границу.

Возвращаясь на машине после рабочего дня домой, я спросил Муслима:

— Слушай, тебе никогда не хотелось изменить свою жизнь?

— В смысле? — не понял Муслим.

— Ну, если бы у тебя была возможность изменить свою жизнь. Ну если не всю жизнь, а какое-то конкретное событие.

— Да я как-то не задумывался об этом.

— Что, совсем?

— А должен был?

— Ну, представь, что у тебя появилась такая возможность. Ты бы изменил?

— Даже не знаю… Наверное, нет.

— А почему? Тебя все устраивает в твоей жизни?

— Не то, чтобы устраивала или нет. Просто я не вижу причин этого делать.

— А как же… ну, не знаю… например, война. Тебе разве не хотелось бы, чтобы ее не было?

— Допустим, нет.

— Значит, изменил бы?

— Этого я не говорил. Всему есть предопределение. Нельзя просто взять и изменить историю. Все что нас ждет — записано там, — он указал пальцем вверх.

— Так ты фаталист?

— Я реалист!

— Ты занудист!

Мы рассмеялись.

— А с чего ты это вдруг об этом? — спросил он меня.

— Я сегодня встретил Седу.

Муслим вопросительно взглянул на меня.

— Подожди-ка. Причем здесь изменение жизни? Разве ты не разлюбил ее? Ты так, по-моему, сказал? Это твои слова.

— Знаю! Я соврал!

— Соврал? А ну-ка колись, зачем ты солгал лучшему другу?

После небольших колебаний, я объяснил Муслиму, что не хотел ему говорить, о том, что я просто не осмелился признаваться Седе в любви.

— Только из-за своей нерешительности ты решил оставить ее и соврать мне? — с неподдельным изумлением осведомился он.

— Да нет. Не нерешительности. Просто у нас с ней состоялся разговор, после которого я засомневался, стоит ли ей говорить об этом.

Он замотал головой из стороны в сторону.

— Не знаю, что у вас там за разговор состоялся, но это только отговорки. Если ты до сих пор по ней сохнешь, в чем проблема? Иди и возьми ее!

— Ага! Щас! Только мужу ее об этом скажу!

Муслим опять бросил на меня вопросительный взгляд.

— Она вышла замуж, — уточнил я.

— Тогда понятно в чем дело. Ты попал! К черту войну! Изобретаем машину времени и возвращаем тебе Седу! Раньше не мог об этом подумать?

Я пожал плечами.

Муслим в ответ пожал своими, мол, что теперь с тобой поделаешь?

— Я бы все отдал, — произнес я, — чтобы вернуться назад и исправить все.

— Извини, Машину Глупостей еще не изобрели. Что было, то было. Забудь. Мы учимся на собственных ошибках.

Я так не считал. Своими собственными ошибками мы губим себя. Но озвучивать это не стал.

С началом вступительных экзаменов в ЧГУ тянули в связи с напряженной обстановкой. Стало уже не до учебы. В Дагестане шли боевые действия федеральных войск с боевиками. Через месяц боевики отступили. А 25 августа российская авиация нанесла бомбовые удары по Веденскому району. Война была совсем близко. В нескольких городах России за две недели было осуществлено три террористических акта. В Буйнакске, Москве и Волгодонске.

И тут, в сентябре началась война. Точнее бомбардировка. Видно, Кремль осознал свою ошибку, совершенную в первую войну. Тогда в первый же день они потерпели поражение, когда ввели в Чечню пехоту и тяжелую технику. А так, уничтожение "боевиков" будет вестись с неба, без потерь федеральных войск. Эффективно и выгодно. Да и зачем гадать, есть ли среди мирных жителей боевики? Прошелся по Чечне бомбовыми ударами — и проблема решена. Ни боевиков тебе, ни мирных жителей. Одна головная боль, как ни назови тех и других.

Президент Республики Ичкерия Аслан Масхадов, выступая по местному телевидению, говорил, что это какое-то недоразумение, что он переговорит с Кремлем и решит эту проблему. Меня удивляло, с каким спокойствием и терпением он отнесся к данной ситуации. Российская авиация бомбила его родину, без какого-либо предупреждения, а он еще пытается с ними вести переговоры.

В первый раз услышав шум двигателей многочисленной авиации, мы с Муслимом насторожились, уставившись друг на друга. Мы сидели на улице, под зонтиком нашего летнего кафе. Денег у нас собралось достаточно, чтобы расширить владения нашего заведения. Мы приобрели еще один прилавок, столы, стулья и зонтики. Не успели мы нарадоваться этому, как в небе появились предвестники войны.

Окружающие нас люди выглядели растерянными и испуганными. Наверное, так же, как и я, они не могли поверить, что снова начинается война. Их взгляды были устремлены вверх. Мы с Муслимом последовали их примеру. На небосводе появилось несколько дымящихся точек, приближающихся к земле. Я сначала подумал, что это ракеты. Но взрывы прогремели раньше, чем эти точки (которые оказались тепловыми ракетами) приземлились на землю. Совсем близко. Земля под нами содрогнулась. Стекла на окнах нашего кафе треснули.

— В подвал! — автоматически закричал я и сам побежал к ступенькам, ведущим в заброшенное полуподвальное помещение прямо под нашим кафе.

Так мы встретили первый день уже второй на нашем счету войны. Сидеть в подвале нам пришлось недолго, пока мы не поняли, что удар велся по президентскому дворцу, что был рядом с нами. Мы сели с Муслимом в машину, забрав с собой наш персонал, и уехали. Взрывы гремели один за другим, то тут, то там. Не могу сказать, где именно. Сами взрывы мы не видели. Ехал Муслим не по главной дороге, а через улицы частных секторов. И слава Богу. Зато целыми добрались до дома, успев подвезти до дома наших работников.

Отец решил отвезти нас с матерью и братом в Баку к родственникам, подальше от войны. А сам он собирался остаться дома, охранять дом. Я же твердо решил пойти вместе с Муслимом на "джихад", втайне от родителей. Жизни в скором будущем все равно не предвиделось, а бежать со своих родных краев, когда неприятель уничтожал нашу землю, мы не собирались. Надо дать им отпор.

В этом нам помогал Абу-Бакар. По его словам, уже много собралось добровольцев. Все что нам нужно, это только покинуть свои дома, и примкнуть к ним. Оружие нам выдадут. Я все оттягивал это, находя разные предлоги. Как-никак, идти воевать, не предупредив родителей, — не легкое решение. Родители, само собой, не отпустят нас. Я и не думал о том, чтобы их уговаривать. Это бесполезно. Муслим был примерно в том же положении, что и я.

Время шло. День сменялся за днем. Масхадов все еще крутил старую пластинку, повторяя, что это недоразумение, и надо выйти на переговоры с российским руководством. В Кремле же ни Масхадова, ни кого бы то ни было еще, не хотели слушать. Оттуда поступил четкий приказ: "Никаких встреч ради того, чтобы дать боевикам зализать раны, не будет". В конце концов, терпение Масхадова лопнуло. Он объявил всеобщую мобилизацию.

Мы с Муслимом уже готовы были идти на "джихад". Об этом мы рассказали только Мовсару, охраннику Масхадова. Тому стало интересно, и он попросил рассказать об этом подробнее. Абу-Бакар предупреждал нас, чтобы мы никому не рассказывали ни о нем, ни о его армии добровольцев. Однако мы решили, что Мовсар — свой человек, и не сомневались, что он знаком с Абу-Бакаром.

— Абу-Бакар? — переспросил Мовсар. — Мне почему-то казалось, что его зовут Иса. Я его не так хорошо знаю, но еще до начала войны он приехал с Англии по-моему. Говорил, что работает в какой-то миротворческой организации. Предлагал мне присоединиться к ним. Они набирали туда молодых людей. Я отказался.

— А нам он говорил, что всю жизнь жил в Арабских Эмиратах, — заметил я. — Приехал только недавно, чтобы помочь "братьям мусульманам в борьбе с неверными", как он говорил.

— Он сказал, что его зовут Иса? — спросил Муслим.

— Да. — ответил Мовсар. — Имена я хорошо запоминаю. А он меня, видно, не узнал. Хотя несколько раз проходил мимо. Больше он ничего не рассказывал? Как они себя называют, кто командир, фамилии, имена?

— Да нет. Ничего такого.

— Не знаю…. Я бы ему не доверял. Кто знает, вдруг он так вас завербует, что вы пойдете подрывать какое-нибудь здание в России вместе с собой.

Мы с Муслимом переглянулись.

— А кто он, по-твоему? — осведомился я. — Фээсбэшник?

— Не знаю, фээсбэшник, или цэрэушник. Но ходить в его отряд я бы не стал. Если хотите, можете присоединиться к нам. Тот же джихад, как ни крути. Оружие вам выдадут.

Мы ответили, что подумаем. Однако идти на войну у нас пропало всякое желание. И Абу-Бакар куда-то пропал, будто понял, что его раскусили. Странно.

Если бы не Мовсар, история была бы совсем другая. К счастью, мы вовремя остановились.

Поездка в Баку была запланирована на следующую неделю. Уезжать мне все равно не хотелось. Я предпочел бы остаться. Эти переезды мне уже изрядно надоели. Тем не менее, надо ехать. Отец так решил.

Муслим с родителями тоже собирался уехать в Россию. Прежде чем уехать, мы с ним решили посетить наш излюбленный двор в центре Грозного. Муслим хотел увидеться с Луизой. Она через день уезжала в Ингушетию. А я еще раз надеялся увидеть Седу. Муслиму я об этом, конечно, не сказал. Как потом выяснилось, Седа уехала вместе с мужем за границу.

На следующей неделе мы собрали вещи и выехали в дорогу. На границе Чечни образовалась огромная пробка протяженностью в два-три километра. Это беженцы, покидающие свои дома. Объехать эту пробку не представлялось возможным. Вокруг Чечни была создана блокада. И никто не мог выйти из нее, без тщательной проверки каждого, кто выходил за ее пределы. Колонна машин двигалась очень медленно. Въезжающих в Чечню почти не было. В основном — выезжающие. Так мы простояли на границе Чечнм целый день, а вечером решили вернуться, чтобы на следующий день выехать пораньше и успеть до сумерек. Дело в том, что в ночное время дороги закрывались, и никого не пускали ни внутрь, ни наружу.

На другой день мы выехали пораньше, едва посветлело. Опять весь день придется провести на этой проклятой дороге, думал я. Хорошо, если мы сегодня успеем выехать. А дальше спокойно доберемся до Баку. Интересно, как долго там придется засиживаться? Может, война никогда не закончится? В таком случае придется осваивать новое место.

Раньше я никогда не был в Баку. Даже не имел представление, как выглядит этот город. Кроме того, что это столица Азербайджана, я ничего о нем не знал. По крайней мере, Азербайджан — не субъект Российской Федерации, и к нам, возможно, не будут относиться так предвзято. В те дни устроиться в России на работу было проблемой. Когда узнают, что ты чеченец — отказываются брать тебя на работу. А тех, кто работал на каком-нибудь предприятии еще до начала военных действий — увольняли под каким-нибудь предлогом. С поиском жилья — та же ситуация. В России наотрез отказывались сдавать квартиру чеченцам. Посмотрим, как сложится ситуация в Баку.

Мы уже доезжали до Аргуна. На улице было спокойно и тихо. Никакой бомбежки. До поры до времени. Послышался рев двигателей авиации. Сначала где-то далеко. Шум приближался, становясь все сильнее. Мы не обратили на это никакого внимания. Самолеты летали каждый день и бомбили. Как и в первую войну.

По звуку казалось, что самолеты пролетают прямо над нами, и буквально в нескольких метрах над нашей головой. Может, так оно и было. Я не видел.

Мы оказались на мосту перед въездом в Аргун. Прогремело три мощных взрыва прямо позади нас. Про себя подумал: "Ну, все! Нам конец!". От взрывной волны нашу машину слегка подбросило вверх. Отец едва успел выровнять машину. Такое впечатление, что самолеты прилетели атаковать именно нас. Поначалу я так и подумал. Позже понял, что они уничтожали мост. Чтобы не дать боевикам отступить по нему.

Отец вжал в педаль газа до конца, и мы на дикой скорости понеслись по мосту.

Я услышал свист падающей ракеты. В следующую секунду прогремело еще несколько мощных взрывов, оглушивших меня. На этот раз ракеты упали совсем рядом, едва не коснувшись машины. Стекла нашего автомобиля пошли трещинами. Я почувствовал, как во что-то сильно ударился локтем. Боль пронзила всю руку. Машину подбросило вверх буквально на метр. Когда земля и небо поменялись местами, я понял, что машину перевернуло в воздухе, и мы падаем вверх тормашками на асфальт. Вернее, то, что от него осталось. Весь мост покрылся трещинами от бомбовых ударов. Я успел это заметить еще до того, как мы приземлились. Он мог развалиться при малейшем толчке.

Перед глазами за считанные секунды пробежала вся жизнь. Я не мог поверить в происходящее. Нам конец. Выхода нет. Если мы как-то и приземлимся удачно, авиация нас все равно добьет.

Хотелось, чтобы все сложилось иначе. Но что человек может сделать? Нельзя обмануть смерть. Я, конечно, могу замедлить время. А как спасти себя и остальных? Если бы мы выехали чуть раньше, или чуть позже — этого бы не произошло.

Думая об этом (мысли в моей голове пролетали с огромной скоростью), я, тем не менее, представил себе тропу, закрыв глаза.

Тропа всегда толкала меня вперед. Если ты не хотел идти, это за тебя делала тропа. Я представил, что остановился. Меня все равно толкало вперед. Словно течение в реке. Тогда я представил, что остановилась сама тропа. Картина была такой четкой, что я ее видел как будто по-настоящему.

Я подумал, а почему бы мне не пойти против течения? Двигался я по тропе только в одном направлении — вперед. Если я пойду назад?

Неприятные ощущение все разом захлестнули меня с головой. Реальность, окружающая меня, тут же куда-то пропала. Исчезло все: звуки, запахи, осязание, ощущение, в общем, все то, что связывало меня с реальным миром. Остались только я и тропа.

Такого еще со мной никогда не было. Это было совершенно новое для меня ощущение. Я осознавал, что не сплю, тем не менее, чувствовал какую-то отрешенность от мира сего. Может, я умер? Умирать мне точно никогда не доводилось. Следовательно, и ощущения совершенно новые.

От такой мысли я запаниковал и открыл глаза.

Мы все еще были в воздухе, вниз головой. Но мы не падали. Зависли. Меня должна была тянуть вниз сила притяжения. Однако я оставался сидеть на месте. Мать, отец и брат тоже сидели на своих местах. На лицах их застыл страх. Я не понимал, что происходит. Застыло абсолютно все кругом. Мир замер. Исчезли шум бомбежки и рев двигателей авиации. Был другой шум. Он громким барабанным боем отдавался у меня в ушах. И слышался отовсюду. До того, как я открыл глаза, его вообще не было. Появился он после, и удары эти были редкими. А потом они стали частыми.

Наконец, я понял в чем дело. Время остановилось. Иначе как еще это объяснить?

Двигаться я не мог. Меня словно зажало в тиски. Зрачки тоже не могли двигаться. То же самое можно сказать и о дыхании. Я не мог дышать, но нехватку кислорода не чувствовал. Тем не менее, мозг работал как часы.

Все же я заметил, что машина, зависшая в воздухе, едва заметно двигается. Движение было настолько ничтожным, что трудно было определить это с первого раза. А двигалась она не вперед, как положено, а назад. То есть, время не остановилось полностью. Оно прокручивалось назад!

Ну конечно! Тропа. Я представил, что иду назад по тропе. Наверное, это и стало причиной. Но больше всего меня поразило не то, что время двигалось назад, а то, что это смог сделать именно я. Если раньше я мог замедлять время, хотя и непроизвольно, то сейчас я собственным усилием заставил его пойти вспять.

Время двигалось назад невыносимо медленно. Как я уже говорил, я не мог двигать зрачками глаз. Наверное, они все-таки двигались. Только так медленно, что я этого не замечал. Боковым зрением я видел почти застывший дым, образовавшийся от взрыва. Он тоже, медленно, но двигался назад. То есть сжимался.

Пока я рассматривал все эти движения, в моих внутренних часах прошло около двух-трех минут, когда как на самом деле прошли какие-то доли секунды. То есть, если учесть то, что время двигалось медленно. Даже не так. Эти самые доли секунды двигались в обратном направлении. Барабанный бой тем временем продолжал звучать у меня в ушах, и у меня не было ни малейшего представления, что бы это могло быть. На взрывы он никак не походил. Если бы это был шум взрывов, время двигалось бы в нормальном темпе.

Выносить этого я уже не мог. Я попытался представить, что время движется назад быстрее, напрягая всю свою волю. Ничего не выходило.

Тогда я попытался представить себе тропу. С открытыми глазами это удавалось не очень легко.

У меня ушло несколько моих внутренних секунд, прежде чем мне удалось их закрыть (по сути, я их наоборот открыл, относительно течения времени). Тропа появилась тут же, словно она никуда и не девалась со времени появления. Но вместо прямой, она стала кривой и неровной. Меня несло по ней куда-то назад. Медленно. Чувствовалось какое-то сопротивление. Что-то сдерживало меня. Тогда я напрягся всем телом и двинулся против тропы быстрее. Как я уже говорил, тропа перестала быть для меня частью моего воображения. Она стала второй реальностью, неким параллельным миром, который не виден простому человеку. Не могу сказать, существовала ли в действительности та тропа в каком-либо мире, или я придумал ее сам.

Барабанный бой в ушах начал заметно усиливать свой темп, и вскоре превратился в сплошной громкий шум. До меня, наконец, дошло, что это за барабанный бой. Вероятно, так слышен шум взрывающихся ракет в замедленном темпе. Ведь звуки — это вибрации. Следовательно, каждая звуковая волна, ударяющаяся о барабанную перепонку моих ушей воспринимается мной как отдельный звук.

Не только звук, но и темп времени усилился. Я это почувствовал и открыл глаза. Действительно, мир двигался быстрее. Только в обратном направлении. Боль в руке, про которую я совсем забыл, внезапно усилилась, я ударился куда-то локтем и боль резко перестала. Я почувствовал, как меня кидает из стороны в сторону. Ощущения при этом были странные и совершенно новые для меня, поскольку я двигался назад во времени.

Земля и небо вернулись на свои места. Машина всеми четырьмя колесами приземлилась на асфальт и поехала задом наперед. Дым вокруг нас сжался вместе с огнем и осколками, ракета приняла свой первоначальный вид и взмыла в небо. То же самое произошло и с другими ракетами.

Время двигалось назад все быстрее и быстрее. Словно кто-то прокручивал пленку на видеомагнитофоне назад. Неприятные ощущения усилились в десятикратном размере. Голова закружилась. Меня затошнило.

Вернуть время в исходное положение оказалось не так уж и трудно. Я просто перестал двигаться назад по тропе, и позволил течению нести себя вперед. Как будто нажал на кнопку "воспроизведение" на пульте дистанционного управления. Время перестало прокручиваться назад и пошло обычным темпом.

— Что с тобой? — спросил отец, увидев меня в зеркале заднего вида.

Было странно слышать от него такой простой вопрос, когда буквально минуту назад мы попали прямо под бомбежку, и чуть было не погибли (или должны были погибнуть).

— Мне плохо, — выдавил я из себя, скривившись от тошноты и головокружения. — Останови машину!

Отец съехал с дороги и остановил автомобиль. Я тут же вылетел из нее, забежал за кусты и вырвал весь завтрак. Впоследствии я прозвал этот недуг временн`ой болезнью. В нее входили и неприятные ощущения, и головокружение, и тошнота. Наверное, что-то подобное чувствуют люди, страдающие морской болезнью. Но эта болезнь хотя бы известна, что не скажешь об "открытой" мной. Я не знал как мой организм или мой мозг поведут себя в будущем, после всех этих экспериментов со временем.

Не прошло и минуты, как в небе послышался рев самолетов. Мост был впереди в километре от нас. Через полминуты от него не осталось и следа. Самолеты разбомбили его до основания. Ждать своей очереди мы не стали и тут же укатили подальше от этого места. Мост разрушен. Теперь надо искать новую дорогу, чтобы выбраться из республики.

Я пришел в себя сразу же, как только началась бомбежка. Всю дорогу я думал о том, что мы должны были умереть там, на мосту. Но я изменил будущее. Вернулся на несколько минут назад во времени и изменил ход событий. Ни мать с отцом, ни мой брат этого не знали. Потому что для них время текло в обычном темпе.

В моей голове никак не укладывался сам факт, что я изменил будущее. Как можно изменить то, что уже произошло (должно произойти)? Я, конечно, думал о том, что можно было бы изменить что-то в своей жизни, вернувшись в прошлое. Думать одно, а испытать — совсем другое дело.