Аннотация:

– На массовуху! – зычно провозгласил белобрысый парень с середины полянки.

Солнце путалось в его светлых длинных волосах. Одну прядь, особенно настырную, он ловко заправил за ухо и вновь призвал народ:

– На массовуху! – и для убедительности постучал рукоятью меча по круглому фанерному щиту.

Не слишком эффектно – щит на удары отозвался всего лишь невразумительным бряканьем. Именно таким, какое и должна издавать фанерка – даже если фанерка густо и любовно покрыта устрашающе-черной акварельной краской, а посреди черноты гордо выгибает длинную шею желто-золоченый огнедышащий дракон.

Глядя на желтого дракошу, я с трудом подавила смешок. Из-за золотистой ли окраски, из-за моего ли вредного характера – но он навевал мысли вовсе не о грозной мифологической твари, а о вполне реальном грустноглазом жирафе из зоопарка, уныло склонившем шею в попытке отыскать травинку у себя под копытами, в пыли.

Впрочем, и сам носитель щита – белобрысый зычноголосый парень – выглядел как-то слишком уж обыденно. По крайней мере для той пестрой компании, что стянулась сегодня к полянке посреди городского парка с поэтическим именем «Студенческий».

Парень, кстати, на студента вполне был похож. По крайней мере, по моим представлениям о студентах, почерпнутых в основном из классической литературы. Он был в очках, на узких плечах – белая мешковатая хламида (явно скроенная из отслужившего свое пододеяльника). С геройским красным крестом, нарисованным красной краской в районе хилой студенческой груди. Про волосы до плеч и меч со щитом я уже упоминала. Потертые черные джинсы и черные же кроссовки довершали общую картину этакого ваганта из какой-нибудь Сорбонны.

– На массовуху! – строго выкрикнул он опять, обводя народ нахмуренным взором.

Народ реагировал вяло, предпочитая кучковаться по краям лужайки в укрытии хилой тени редкой молодой листвы. На странный клич ваганта никто особо не поспешил, продолжая, как ни в чем ни бывало, разговаривать свои разговоры.

Только Андрей обрадовано сообщил мне, массируя свои длинные аристократические пальцы:

– Сейчас! Вот как раз сейчас самое интересное и начнется!

– Да? – вежливо улыбнулась я. – А что начнется? Неужто свальный грех?

Андрей ошарашено дернулся, хрустнув разминаемым пальцем, и даже, кажется, на какое-то мгновение лишился дара речи. Юношеский румянец на его щеках разлился аж до глаз. Стеснительность моего кавалера была необычайной – мне казалось порой, что шестнадцать лет как раз ему, а не мне.

– Ты не поняла!… – наконец пояснил он придушенным шепотом. – Не групповуха предстоит! А массовуха! То есть – общий бой. Тренировочный.

– Информация секретная? – тоже шепотом спросила я.

– Почему? – удивился Андрей.

– А почему шепчешь?

– Ну ты же глупости всякие спрашиваешь… – хоть и негромко, но уже не шепотом, пробурчал мой кавалер.

– Прекрасной даме положено спрашивать глупости! – назидательно кивнула я. – Да!

– Балаболка! – с облегчением выдохнул он. – А мне, между прочим, в массовухе тоже надо бы принять участие! Зря, что ли, Канцлер, бедняга, связки надрывает, голос сажает…

Белобрысый Канцлер с жирафовидным дракошей на щите уже в который раз оглашал поляну своим призывом.

– А зовут-то вашего Канцлера как?

– Мирское имя? – наморщил Андрей высокий бледный лоб. – Чтоб я знал!… Серега, кажется. Он тоже с истфака, но со второго курса…

– А тебя-то как зовут? – заинтересовалась я.

– Меня? – удивился Андрей.

– Тебя. Но только не в миру, а здесь, на ваших игрищах.

– В клубе? – сообразил Андрей. И отрапортовал. – Кромсайт! – для пущей важности выпятил не слишком мощную грудь. – А знающие люди добавляют: Великий! Кромсайт Великий!

Сказавши столь важную вещь, он чуть потупился под грузом собственной скромности. И тем вызвал бурное восхищения с моей стороны:

– Ух ты! Кромсайт! Да еще Великий! Вот здорово! И за что ж тебя так припечатали? Великим-то?

– За мастерство, – непринужденно пояснил скромняга Кромсайт. – Потому что мечом хорошо владею.

– На массовуху! – напомнил белобрысый, для убедительности сызнова прогромыхав деревяшкой меча по желтому дракону на щите.

Бедный дракон – как же ему достается!…

Прищурившись, я заметила, что драконья желтизна местами уже пооблупилась. От частых ли ударов? Вследствие ли небрежности покраски? Но теперь черные пятна и полосы густо избороздили его пузатое туловище, включая миниатюрные крылышки и изогнутую жирафовидную шею.

И, похоже, дракон страдал все-таки не зря!

Народ вокруг поляны, кажется, внял-таки призывам своего Канцлера и начал лениво выползать на солнцепек из жидкой тени старых акаций.

И даже принялся строиться в некое подобие боевого порядка: в две шеренги, лицом друг к другу, бочком к снижающемуся послеполуденному солнышку.

И не простой народ – ох, не простой! Все, как на подбор, при мечах, щитах, кольчугах и латах. Некоторые – так даже в металлических самодельных шлемах.

Ну не мазохисты ли?! Шлемы, небось, тяжелые, душные… Попробовали бы меня заставить париться в жестяном наморднике посреди этой майской духоты! Ха – и еще два раза ха!…

Мой сочувственный интерес к экипировке бойцов был замечен Андреем. Но понят совершенно превратно:

– Да уж! – гордо сообщил он. – Клубная антуражность возрастает! – и кивнул так значительно, будто в том была его личная заслуга. – Даже на тренировки теперь ходят не просто так – каждый подбирает свою историческую эпоху и к ней костюмность соответствующую!

– Толкиеновское Земноморье уже отнесено к историческим эпохам? – поразилась я.

– Ты забыла, – снисходительно усмехнулся Андрей. – Я же объяснял: клуб у нас не толкиенистский, а историко-ролевой. Исторического моделирования.

– Ну, орки, разомнем косточки? – хриплым басом воззвала из неровного строя историко-ролевых бойцов плотная невысокая девица. Широкие металлические латные пластины делали ее похожей на колобок в фольге. Или на приземистую алюминиевую табуретку.

– А орки в какую эпоху жили? – поинтересовалась я, наивно хлопая ресницами.

– Не приставай, – вдумчиво мотнул головой Андрей, деловито экипируясь. – Это отряд такой – «орки». А Нюха – командир их. Орчиха главная.

И пристегнул кожаные наручи. Широкие. Потрепанные (в боях?). Через голову натянул нагрудный панцирь, искусно скроенный из голубоватого линолеума. Вынул меч из матерчатых ножен – толстый такой дрын, почти метровой длины. Ножны, потеряв свою гордую форму, тут же превратились в бесформенную тряпочку, которую он аккуратно нацепил на сухой акациевый сучок. А потом внимательно оглядел со всех сторон клинок своего грозного оружия, что-то проверяя.

Клинок был не простой. Плотно, в несколько слоев, обмотанный изолентой трех цветов: красного, синего и черного. Эти три яркие полоски, затейливо сплетаясь, перекрещиваясь, ныряя друг под друга, образовывали тот пестрый узор, который должен был, наверно украшать деревянную сталь лезвия. Но на мой – непросвещенный взгляд – не очень-то сочетался с грозным предназначением боевого оружия.

Впрочем, я оставила свое дилетантское мнение при себе, что б лишний раз не смущать Андрея перед предстоящей битвой.

А он уже завершал экипировка, натягивая поблескивающие поножи.

И вот! Не Андрей теперь стоит передо мной – а сам великий воин Кромсайт! Во всей своей рыцарской красе! И в мыслях своих он уже не тут, не около меня, а там – в строю массовухи, в исторически-моделированном войске, изготовившемся к бою! И ерундовые вопросы про такую мелочь как несуразность орков – теперь не для него.

– Лучше пожелай мне удачи! – строго, не глядя на меня, простую мирную жительницу, приказал Великий рыцарь.

Я постаралась соответствовать. Молитвенно вытянула руки к голубоватому нагрудному панцирю, с придыханием запричитала:

– Вернешься ли ты живым, о Воин Добра и Справедливости? Со щитом ли ты вернешься или на щите? Каким мне ждать тебя? Убитым ли? Только ли покалеченным? Без рук ли? Без ног? Или всего лишь без головы?

Разумеется, Великий Кромсайт не снизошел до ответа. Лишь усмехнулся значительно и шагнул на солнцепек, пристраиваясь к ближнему краю одной из боевых шеренг.

Впрочем потом все-таки снизошел. Негромко напомнил мне, непонятливой:

– Забыла все объяснения? Вооружение гуманизировано! Травм не будет.

– Эй, а «славянам» – особое приглашение требуется? – заорал белобрысый Канцлер, оборачиваясь к боковому кустику.

Там, в тени отцветающей бледно-фиолетовой сирени, пристроилась на бивуак еще одна из живописно-бойцовых групп. Не слишком похожая на древних славян – по моим неразумным понятиям – но именно к ним было обращено грозное слово Канцлера:

– Гей, «славяне»! А ну-ка, быстро вспомнили свое славное боевое прошлое – и в строй!

Один из довольно взрослых «славян» – лет двадцати восьми, если не всех двадцати девяти – с жидкими струйками темных, засаленных волос, над которыми уже начала проступать ранняя лысина, коротко отмахнулся, не вынимая сигареты из угла рта:

– Без нас начинайте. Мы потом подтянемся.

Наверно, он был у «славян» за главного, потому что других мнений из-под сиреневого куста не последовало.

Канцлер безнадежно махнул рукой, повернулся к бойцам, уже переминающимся с ноги на ногу и неприязненно щурящимся на низкое душное солнышко.

– Да они не «Гей, славяне», они просто геи! – радостно хохотнула табуреточная орчиха.

Шутка, видимо, была дежурная, ответного хохота не вызвала. Только плешивый предводитель «славян», лениво прикрыл левый глаз от наползающей струйки сигаретного дыма и сообщил:

– Сгинь, нечестивое орчачье отродье, ща как дам больно!

– Канцлер, хватит политики, давай сигнал к началу! – недовольно подал голос Кромсайт. Тот самый. Великий.

– Начинай! – поддержали его разнообразные голоса.

Полянка, со всех сторон окруженная деревьями, была как в теплица – не продохнуть. И бойцы уже явно затомились в ожидании.

– Приготовились! – поднял меч Канцлер. – Пли! Сходитесь!

Опуская меч, он забавно, почти жеманно колыхнул своими соломенно-желтыми кудрями – и поспешно отступил к краю поляны, чтоб не мешать воюющим.

Две противоборствующие стенки исторических ролевиков начали медленное, осторожное сближение, окончательно теряя свою стройность рядов.

Со слов Андрея я поняла, что эта тренировочная битва должна была быть массовой, но пока что бойцы явно нацеливались на парные поединки и надвигались каждый на своего противника. Впрочем, не думаю, что враг заранее избирался – кто оказался перед глазами, тот и супостат!

Кромсайту Великому и Ужасному тоже достался свой враг. Правда, враг совсем небольшой. Прямо скажем – крошечный. Пацаненок лет семи-восьми. Первоклашка! Я даже удивилась, что такой молодняк выпускают на взрослые игрища. Хотя, с другой стороны, на ком и отрабатывать титул Великого, как не на подобных беспомощных жертвах?

Впрочем, еще раз внимательно оглядев бойцов (и тех, которые сходились на битву, шагая по измятой траве поляны, и тех, что остались вокруг, в тенечке, довольствуясь ролью наблюдателей), я подобной мелюзги среди ролевиков не обнаружила. Вокруг была, что называется, учащаяся молодежь – студенты и плюс-минус к ним: чуть менее по возрасту и чуть более. Этот малышок выглядел удивительным исключением.

Хотя одет был вполне подходяще для здешнего сборища. Коричнево-зеленая камуфляжная рубаха навыпуск, подпоясанная солдатским кожаным ремнем, линялые джинсы, искусно порванные под коленками, армейского вида ботинки, пробковый шлем почти скрывающий стриженую голову. Кстати шлем – единственная деталь, которую можно было отнести к защитному снаряжению.

Недолгим же будет ныняшний поединок Кромсайта Великого, который сейчас угрожающе надвигался на этого жалкого воробьишку.

Меч в руке у малыша был хоть и короткий – сантиметров пятьдесят, не больше, но для него, видно, все же тяжеловатый – мальчишка на ходу все время перекидывал его из руки в руку.

Я вздохнула и присела на пенечек.

Экскурсия на клубную тренировку начала меня утомлять. Да и вся эта Андреева затея оборачивалась не познавательной своей стороной (как он рекламировал, когда уговаривал составить ему компанию), а сплошным кромсайтовским хвастовством: вот, дескать, любуйся, Ленка, какой я Великий! И как могу всех разметать одним ударом меча своего деревянного!

Нда-а… Не Андрей, а чисто-конкретно гроза детей и инвалидов… Захотелось спрятать глаза от этого позорища, отвернуться… Но я тут же поймала себя на этом боязливом желании и усилием воли подняла глаза, заставив себя пристально вглядываться в разыгрывающуюся на полянке битву.

Впрочем, то что происходило передо мной, все-таки не слишком сильно напоминало канонический вид сражения, знакомый по историческим фильмам типа «Александр Невский». Скорее, это была именно массовуха.

Народ скакал по поляне замахиваясь друг на друга своим дрекольем, отскакивал, восклицал радостно:

– Рука! Я мечом к руке прикоснулся! Два хита долой!

– Гонишь – удар по мизинцу попаданием не считается!

– А вот тебе по корпусу!

– Ни фига – у меня кольчуга! А ты убит, я по груди мечом провел!…

Высокий парень с алебардой, отбиваясь сразу от двоих девчонок, бойко размахивающих своими пиками, весело вопил:

– Рятуйте, братцы, Вольного Топора топчут!

По-моему топор его алебарды был изготовлен из резиновой покрышки – присутствовала в алебардовой форме некая покрышечная изогнутость. Но отмахивался он лихо.

Одна из девчонок попыталась обойти его с тыла, но он вовремя попятился, парируя древком алебарды удар. И даже успел огреть по спине кого-то, пробегавшего по своим боевым делам мимо.

А вот это уже было ошибкой. Вторая из нападавших девчонок воспользовалась этим и большими скачками начала обходить его. Он снова попытался попятился, но на сей раз маневр не удался. Нога Волного Топора попала в какую-то незаметную колдобину, и он навзничь, мешком, плюхнулся в траву.

Сверху, нелепо расставив руки, на него обвалилась противница, никак не ожидавшая такой подлянки.

Он придушенно охнул, она взволнованно закричала своей подружке:

– Тенька, не бей!…

Но опаздала. Тенечкин удар был нанесен. И, судя по визгу, достался не только Вольному Топору.

Увлекшись этим эпизодом, я совсем забыла про пару Великий Кромсайт – мелкий пацан. А между тем, этот поединок вовсе не закончился в одну секунду, как я предполагала. Поискав глазами Андрея, я обнаружила, что он все еще пытается зарубить своего невзрачного противника, украшенного лишь пробковым шлемом. Правда Великому и Ужасному удалось уже оттеснить пацаненка в противополжный от меня край поляны, но добить все никак не удавалось.

Андрей энергично махал мечом, делал красивые ложные выпады, обманные движения… Наверно каждый из этих фехтовальных приемов имел свое название – я в этом не разбиралась. Я понимала только, что ни один из живописно-картинных приемов не достигал цели. Наглый мальчишка подскакивал, уворачивался, а наиболее опасные удары умудрялся каким-то образом парировать в последний момент.

А ведь удары были не слабые! Ведь вполне спортивного девятнадцатилетнего парня не сравнить со щупленьким первоклассником! Да только короткий меч этого недомерка, так шустро летал в воздухе, так ловко изворачивался, что тяжелая дубина Кромсайта Великого, чуть соприкоснувшись с пацанячьей игрушкой, неизбежно меняла направление, уходя в сторону от вертлявого воробья в нелепо нахлобученном шлеме. Да и сам пацаненок, как отметила я с удивлением, уже не очень-то напоминал того нахохлившегося воробьишку, что является легкой добычей для всякого желающего. Мальчишка выглядел, скорее, неким хищным пружинистым зверьком – чем-то вроде мангуста или пятнистого прыгучего леопарденыша.

И еще я обратила внимание, что бой этой парочки не сопровождался ни выкриками, ни радостным повизгиванием – только сопением и хеканьем при резких выпадах. Из чего я заключила, что обоим приходится не сладко. Причем, кому хуже – еще не известно.

Пожалуй, если б не длинный меч Андрея, то тяжелее пришлось бы как раз ему. Но Великий Кромсайт вовсю использовал преимущество своего оружия, удерживая опасного мальчонку на приличном расстоянии от себя. Дополнительным преимуществом Андрея были и его длинные руки, еще более расширявшие дистанцию между ним и короткоруким противником.

Я привстала с неудобного маленького пенечка, приложила ладонь козырьком ко лбу, стараясь разглядеть подробности этого странного единоборства.

Вот Андрей почти навис над ребенком, огромный меч его, описав быструю дугу, мелькнул над пробковым шлемом… Но звука удара вновь не последовало. Шлема (как и пацанячьей головы) на этом месте уже не было. Мальчишка каким-то чудом вывернулся из-под руки Великого и даже сделал шажок вперед, метя своим клинком прямо в разрез кромсайтовского доспеха, в незащищенную подмышку.

Я даже охнула, предчувствуя смертельный удар пацанячьего одноручного меча. И охнула не я одна.

Оказывается, за интересующим меня поединком следила уже не одна пара глаз. Девицы из зрительниц (те, которые без доспехов и мечей, зато, наоборот, в длинных летних платьях, хоть и не пригодных для битвы, зато очень удобных для постороннего наблюдателя, поскольку имели элегантные разрезы от самого низа и до шрама от аппендикса, как говаривала наша биологичка Зинстепанна). Глазели на поединок и «убитые» участники массовухи, отряхивающиеся от пыли и травинок. Вытянули шеи и уклонившиеся от массовухи «славяне», а также прочие историческо-ролевые народности. Даже Канцлер повернул голову, проявив любопытство.

Но Великий не был бы таковым, если б его можно было легко достать. Атака пацаненка не достигла цели, Андрей успел в последний момент отшатнуться – короткий клинок мальчишки едва чиркнул по кромсайтовскому животу, надежно прикрытому «панцырем» линолеума.

Не успела я перевести дух, как Андрей снова пошел в атаку.

Будто бы даже небрежно он вытянул вперед руку с мечом и принялся осыпать противника короткими быстрыми ударами.

Вернее, пытаться это сделать. Потому что проворный семилетний шкет неизменно оказывался быстрее. Легкие, негромкие постукивания соприкасающихся мечей говорили, что все кромсайтовские удары мальчуган ловко – по касательной – отводит в сторону.

Андрей же, не теряя надежды, продолжал свою тактику постоянных быстрых ударов, изматывающих соперника… Или как раз теряя эту саму надежду?

У меня вдруг мелькнуло подозрение, что цель мелкой россыпи его ударов вовсе не в том, чтобы поразить наконец противника. И даже не в том, чтобы вымотать его. Задача Андрея могла быть гораздо банальнее – спастись от поражения самому. И тут кстати был вопрос – а кто, собственно, кого выматывает? Короткие андреевы выпады становились все менее резкими, повороты меча – все более плавными, и мальчишке-леопарденышу все проще было уходить от них.

Неужто Великий выдыхается? Если бы не его преимущества, не имеющие отношения к технике боя (длинная рука плюс длинный меч), то, пожалуй, шустрый пацаненок уже теперь сумел бы достать его. Но если так продолжится еще с десяток минут, то ведь и достанет! Андрей выдыхался быстро – прямо-таки на глазах.

И заметила это не только я.

– Кромсайт, держись, мы с тобой! – послышался возглас с другого края поляны.

Сразу два парня – один пониже, а другой такого же роста, как Андрей, добив последнего ворога, мчались на помощь Великому по истоптанной лысоватой траве, вздымая облачка пыли.

Не оборачиваясь на топот спасателей, Андрей сосредоточенно кивнул – и вдруг с удивлением обнаружил, что остался без противника. Было заметно, как на мгновение наш Кромсайт оторопел, застыв с бесполезно поднятым мечом.

А мальчишка, который за секунду до этого успел пружинкой отпрыгнуть в сторону и назад, уже развернулся спиной к полю боя и дал стрекача.

«Ага, струсил!» – возликовала я (все-таки обидно за кавалера – привел меня, чтоб похвастаться, а сам чуть не побит оказался).

Но пацаненок в шлеме далеко не убежал – только до куста сирени, под которым устроилось на перекур славянское воинство.

Отправился просить помощи и защиты?

Но и эта мысль оказалась ошибочной. Мелкий леопарденыш даже и не подумал обращаться к «славянам». По-моему, он их просто не заметил. А если и заметил, то не придал значения факту их пребывания под кустом.

Добежав до сирени, он повернулся спиной к ее плотной зеленой чащобе и, под прикрытием тугого веника из ветвей и листьев, замер в боевой стойке, всем своим видом предлагая возросшему числу противников продолжить бой.

А вот «славянам» пришлось несладко – их перекур закончился. Чтобы не быть затоптанными набегающими бойцами, разгоряченными в пылу битвы почти до полной невменяемости, «славяне» вынуждены были торопливо ретироваться с насиженного места – с проклятиями и угрозами. Вполне бесполезными.

Первым до куста сирени домчался запыхавшийся Андрей – ему было ближе всех – и снова начал свой отчаянный танец, пытаясь достать пацаненка длинной деревяшкой, «гуманизированной» толстым слоем трехцветной изоленты. Пытаясь без особого успеха – впрочем, как и раньше. Мальчонка играючи парировал кромсайтовские удары.

Затем примчались помощники. И остановились в растерянности. Замысленное нападение на маленького наглеца сразу с трех сторон стало просто невозможным. Этот нахал, почти ввинтившийся своей худенькой спиной в прогалину из мешанины серых ветвей и зеленой листвы, теперь был надежно защищен – не только с тылу, но и с боков. Даже Андрею, по-прежнему нападающему в одиночестве, приходилось бороться уже не столько с мечом противника, сколько с кустарником, негодующе раскачивающим перед его носом листьями и пахучими бледно-фиолетовыми гроздьями цветов.

Один из помощников Андрея (который повыше) сделал попытку прорубить окошко сквозь заросли справа от забившегося в щель мангуста… Или хотя бы просунуть меч в его направлении.

Но был остановлен громогласным окриком табуреткообразной представительницы «орков»:

– А ну, Эльх – куда зелень портить?! Здесь парк, между прочим! Не заломай зеленого друга!

– Наш зеленый друг разлит по поллитровкам! – огрызнулся неудачник-лесоруб, но затею с заломанием куста оставил.

Андрей, обнаружив, что подоспевшая помощь вовсе не столь эффективна, как хотелось бы, явно пал духом. Он уже совсем вяло помахивал своим мечом – только чтобы держать пацаненка вне досягаемости, не предпринимая решительных атак.

– И вообще – несправедливо! – продолжала между тем во весь свой немалый голос «орчиха» Нюха. – Канцлер, прекращай поединок, чего молчишь! Трое на одного! Это не годится!

– Так ведь – на Олега! – пожал плечами Канцлер.

– Ну и что, даже если на Олега! – не унималась Нюха. – Все равно несправедливо! Прекращай, я сказала!

Воспользовавшись перепалкой, отвлекшей внимание всех зрителей, голенастый, длиннобудылый Эльх все-таки протолкнул свой меч в сторону маленького одинокого бойца – прямо в зеленое месиво, и начал там азартно и энергично шуровать, будто кочергой в печке. Практически вслепую.

– Олежек! Тебя поранят!! – вдруг раздался такой отчаянный женский вскрик, что все вздрогнули, разом смолкли и повернулись посмотреть.

Невысокая, хрупкая, еще не очень пожилая женщина выбежала из-за толстого старого тополя почти рядом со мной и, спотыкаясь, задыхаясь, чуть не плача, помчалась мимо через затоптанную поляну – напрямую к кусту сирени, с забившимся в него пацаненком.

– Поединок закончен! – торопливо возвестил Канцлер.

Грозный Кромсайт проворно отступил назад и даже, по-моему, сделал попытку спрятать за спину свой меч, а находчивый Эльх вообще умудрился в мгновение ока слинять – только что был здесь, и нет его, будто растворился в толпе прочих исторических ролевиков.

– Бабушка, не волнуйся, – произнес маленький виновник всего этого переполоха, появляясь из дебрей кустарника, – меня никто не поранит.

Это были первые слова, которые я от него услышала. Тонкий детский голосок был незамутненно спокоен. Не чувствовалось ни напряжения битвы, ни обиды на бабушку, ворвавшуюся в это волнующее сражение и самим фактом своего появления превратившую его в костюмированный фарс.

– Олежечка! Ну как можно! Они же глаз тебе могли выколоть! Или вообще убить! Я же видела, как он палкой тыкал! – виновато-растерянным голосом забормотала женщина, припадая к мальчишке, обнимая и прижимая к себе худое тельце в зеленом камуфляже. Из-за ее плеча я могла разглядеть только шлем, съехавший малышу на ухо.

Внезапно он поднял лицо и внимательно посмотрел мне прямо в глаза. Именно мне. Это было как удар шпаги. Как продолжение боя – только на ином уровне. Я даже попятилась от неожиданности. И только ощутив сзади, под коленкой, жесткую, царапающую кору пенечка, на котором сидела до этого, спросила себя с удивлением: «И что? Чего я вся вдруг так разволновалась?»

Взглянул на меня пацаненок – ну и?… Чего было смущаться и отводить глаза? Или, может, его взгляд напомнил мне другой – Димкин? Ерунда! Не мог он мне ничего напомнить. По той простой причине, что я и не помню ничего! Я слишком мала была тогда, чтобы помнить хоть что-нибудь!

Собравшись с духом, я опять взглянула через всю поляну, но опоздала – мальчишка отвел глаза.

Он беседовал с бабушкой. Вполголоса, слов было не разобрать, но интонация при этом такая, будто не внук разговаривает с бабушкой, а старший товарищ разговаривает с младшим. Безмятежно-мудрый старший. Который что-то разъясняет с высоты своего жизненного опыта растерянно-испуганному младшему, утешая и успокаивая.

Из всей их беседы до меня долетела только жалобная бабушкина просьба:

– Пойдем домой, а, Олежечка?

А потом вновь послышался его негромкий мальчишеский говор – мягкий, неторопливый, уверенный.

Бабушка, отстранясь, что-то опять спросила. Уже не так лихорадочно-тревожно, а гораздо тише. Он, заботливо гладя ее по голове, выслушал, кивнул и опять заговорил – подробно, обстоятельно, отвечая на вопрос.

В их общении было что-то столь личное, задушевное, не терпящее постороннего вмешательства, что историко-ролевому народу, собравшемуся со всей полянки и выползшему из окружающих кустов, стало неловко глазеть на разговор. Живописно одетые дамы и рыцари, побрякивающие вооружением и доспехами, потянулись кто куда в разные стороны. Желтый воздух, подсвеченный солнцем, спустившимся уже до верхушек деревьев, снова наполнился гулом голосов, выкриками, смехом.

И только понурый Андрей одиноко, виновато торчал рядом с Олегом и его бабушкой. Горячка поединка прошла. Ему, видно, было неловко, что вот так, всерьез, завязался с пацаненком. Да еще и пожилую женщину напугал…

Подойдя, я взяла его за руку, сказала ободряюще:

– А ты, и вправду, хорошо фехтуешь, Великий Кромсайт.

Он улыбнулся в ответ, пожал плечами, показал на мальчишку:

– Вот кто действительно фехтует! А я – так, любитель… Да мы все по сравнению с ним – жалкие любители. Он в клубе-то – всего ничего. Но холодным оружием владеет – закачаешься! Один на один никто у нас еще не смог его победить…

А я-то по наивности своей жалела маленького воробышка, попавшего на массовухе под клинок самого Кромсайта! Оказывается, это Кромсайта жалеть надо было…

В это время бабушка со вздохом сказала:

– И все-таки неспокойно что-то у меня на душе, Олежек… Будто предчувствую неприятность какую-то. Не случилось бы чего с тобой сегодня!… Может, пошли домой?… Ты ведь уже потренировался… А я пирог там испекла, блинов с икрой наделала – все, как любишь… Опять же, сам говорил – что-то по компьютеру своему хочешь сделать… Пойдем?

Внук отрицательно покачал головой, поцеловал ее в щеку.

– А будешь вечером возвращаться – как это? – не теряла надежды бабушка. – Ты мал все ж таки еще…

Олег кивнул:

– Мал. Но у меня тоже предчувствие. Со мной сегодня ничего плохого не случится. Будет только хорошее. И я ведь не один буду возвращаться вечером. Меня вот они проводят. Они достаточно взрослые.

И он показал бабушке на нас с Андреем.

Я опешила от такой наглости. Андрей, по-моему, тоже.

А бабушка, задумчиво окинув нас взглядом, возразила:

– Так ведь как раз он-то в тебя палкой и тыкал!

– Это был игровой бой, – пояснил любимый бабушкин внук. – А в жизни Андрей – мой друг. И всегда за меня заступится.

– Правда заступишься? – недоверчиво спросила бабушка у безмолвного Андрея.

– Да, – сглотнув комок в горле, пробормотал тот.

– А вы что, рядом с нами живете? Почему проводить сможете? – уточнила бабуся.

– Не знаю… – растерянно развел руками Андрей.

Но тонкий голос Олега его перебил:

– Рядом, рядом. Я знаю, где он живет.

– А девушка? – не унималась бабуся. – Она тоже рядом живет?

– Вот про девушку – не знаю, – признался внук. – Но ведь он ее тоже не бросит, раз она с ним пришла?

Этот малец, похоже, заметил меня раньше, чем я его. Или просто на Андрея обращал внимание. Может, Андрей для него – образец мужественности? Ну и что, если Андрей фехтует хуже пацаненка, но по сравнению-то с другими – лучше! И вообще, Андрей сам говорил, что не последнее место в клубе занимает. Даже свой отряд собирать планирует. Где и будет командиром. Почему бы пацаненку не следить за столь уважаемым взрослым дяденькой? И за его спутницей, заодно.

Бабушка тяжело вздохнула и, поправляя внуку шлем, попросила Андрея:

– Ты уж, паренек, не бросай Олежку, когда будете уходить. А то, в прошлый-то раз, он совсем по темноте вернулся! Разве ж такое можно? А хулиганье привяжется? Он у меня мальчик, конечно, серьезный, но сейчас сами знаете какие бандиты бывают! Вы уж там, с девушкой своей, проводите его домой, не бросайте. До самого дома проводите. А то и до квартиры. Чтоб я видела, что он не один пришел…

***

Ну, до самой темноты мы не были, но расходились когда уже начали сгущаться сумерки.

– А где ты живешь на Западном? – поинтересовалась я у Олега, когда и он, и Андрей избавились от своей военно-ролевой амуниции.

– Да! – подключился Андрей. – Ты ведь сказал бабушке, что мы рядом живем! Я на Западном, в районе Вертолетного завода, Лена, рядышком, около Лендворца, а ты?

– И я там же, – кивнул малыш. – На углу Космонавтов и Большой Садовой. От вас два шага через Плевенский парк.

– И правда, близко, – согласился Андрей.

И мы отправились на автобусную остановку втроем.

***

Я не люблю ходить в темноте через Плевенский парк. Он старый, запущенный, с какими-то тропинками вместо нормальных асфальтированных дорожек и, практически, без фонарей. Только и радости, что в самом темном его углу стоит памятник советско-болгарской дружбе.

Но спутники моих страхов не разделяли. Олег вошел под раскидистые парковые деревья без всякого опасения, а Андрей, болтал, как обычно, без перерыва, и вообще находился в прекрасном настроении:

– Тебе, Ленка, обязательно надо съездить на БЛИК! Только тогда поймешь, что такое настоящая игра! БЗИК, понятно, тоже классно и мазово-фестивально, но там свои приколы. Да и еще не скоро он будет.

– БЛИК – большая летняя игра клуба, – сообщил Олег.

Вряд ли он видел в темноте мое недоуменное лицо, но его подсказка здорово помогла сообразить о чем, собственно, речь.

– А БЗИК – соответственно, зимняя? – уже сама догадалась я. – И когда же ваш БЛИК ожидается?

– Не раньше августа… – вздохнул Андрей. – Пока сейчас сессия пройдет – вот, считай, июня нет, потом июль выкинется на практику, а к августу, когда все съедутся, отряды соберутся, да и сэр Арчибальд напишет, наконец, сценарий игры, вот тогда!…

– Так еще и сценарий будет? – подивилась я столь серьезной постановке вопроса.

– А то! – горделиво хмыкнул Андрей. – Знаешь, прошлый БЛИК как назывался? «Веселая Франция»! Очень антуражно получилось! Там даже магии не было!

– Боже мой! – ахнула я и аж всплеснула руками. – Да как так можно – без магии, а?!

Андрей в темноте подколки не заметил и на полном серьезе принялся втолковывать, что антуражность предполагает не только костюмы, соответствующие эпохе, но и прочие атрибуты времени. А магия в атуражность просто не вписалась.

– Эльфийский отряд не может на «Веселой Франции» разгуливать в своих обычных нарядах и насылать чары направо и налево! – с жаром рассказывал он. – Раз уж эльфы были мушкетерами, так и вести себя должны были соответственно!

– Эльфы-мушкетеры? – усомнилась я.

– Да ты бы видела, как они на Посвящении роль свою отыграли! – возмутился Андрей. – Да и потом, когда Бастилию брали!…

– По-моему даже мушкетеры Бастилию не брали. Или на первом курсе истфака Бастилию еще не проходят?

– Язва ты, Ленка! – обиделся Андрей. – Во-первых на «Веселой Франции» мушкетеры ее не брали, а, наоборот, защищали – это была их крепость. А, во-вторых… Ну все-таки это ж игра, а не историческая правда.

– А как же соответствие эпохе?

– Не волнуйся, все что надо соответствует. Бастилия была в истории? Была! Мушкетеры одновременно с ней были? Значит, все соответствует! Единственное – место для «мертвятника» выбрали неудачное. Далеко очень. Пока убитый до него доходил – уже оживать время наступало. А, кстати, в этом году Арчибальд обещает что-то из времен Киевской Руси. Ленка, можешь поучаствовать! Хотя бы как мирное население. Для этого достаточно антуражного прикида. Какое-нибудь древнерусское платье сбацаешь – и достаточно! Можешь прямо завтра начинать шить!

– Эх, не попасть мне на августовскую игру… – закручинилась я.

– Это почему?

– До августа еще дожить надо… А как доживу, так окажется вдруг, что уже к школе готовиться надо. Все-таки выпускной класс!

– Да ты что, Ленка! Ты сама не понимаешь, от чего отказываешься – это же три дня такого отвисания!… – начал Андрей.

А Олег негромко подсказал:

– МИК.

– Точно! – обрадовался мой кавалер. – Чего ждать аж до БЛИКА? Через две недели в Щепке будет малая июньская игра – полуторадневная. В субботу заезжаем, в воскресенье – уже обратно. Но поманьячиться успеем!

– Куда? – поинтересовалась я.

– Маньячиться куда? – хохотнул Андрей.

– Заезжаем куда? – терпеливо разъяснила я свой вопрос.

– Да в Щепку же! В Щепкинский лесхоз. Там места надыбаны, лесники свои – прикормленные и припоенные…

– Привет, пацаны, – раздался гнусавый голос, и дорогу нам заступили трое парней.

Сердце у меня остановилось, дыхание прервалось. «Началось…» – подумала я и не ошиблась.

– Тут и девка, – заметил один из троицы.

– Повезло нам, – дурашливо заверещал гнусавый. – И богатые сегодня будем, и счастливые. Если девка на любовь не жадная!

– Э-эй! – чуть прерывающимся, но суровым голосом возвестил Андрей. – Мы вас не трогаем! Дайте пройти!

– А мы вас счас потрогаем! – развеселился гнусавый. – Да уж потрогаем – мало не покажется!…

– Ну, если вы так – держитесь! – храбро возвестил Андрей, срывая тряпичные ножны со своего меча и делая резкий выпад.

Наверно он пошел в атаку по всем правилам. Только вот парковая троица этих правил не знала и знать не хотела. Когда Андрей дотянулся до одного из них мечом, то второй просто вырвал благородное оружие из рыцарских ладоней и со всего маху заехал нашему храбрецу в челюсть.

Зубы Андрея лязгнули, руки опустились, и он рухнул, как подкошенный, на неровную парковую дорожку.

Не велика была наша надежда на Великого Кромсайта, но и ее мы лишились. Я привычно зажмурила глаза и даже для верности закрыла лицо руками.

Так хорошо было стоять, спрятавшись, не видя отвратительной троицы, не думая о ней, даже не зная, что она существует на свете. Вернее, не на свете, а в темноте парка. Под редкими майскими звездами.

Да уж, так стоять было совсем не плохо. Только я уже стояла однажды именно так. И как раз эти прятки закончились смертью двоих самых близких для меня людей.

Вспомнив, откуда у меня взялась эта милая привычка – играть в прятки с окружающим миром, я чуть слышно застонала. Очень уж гадостная и отвратная была та привычка. И она перечеркнула всю мою нормальную жизнь… Так что пусть меня сейчас изобьют… Или даже изнасилуют… Но не буду я стоять, как парализованная, ожидая неизвестно чего! Я взгляну в их мерзкие бандитские рожи и еще расцарапаю эти хари напоследок!

С большим трудом оторвав собственные ладони от лица, я открыла глаза и даже попыталась закричать, завизжать что-то истошное в адрес черных силуэтов, деловито окружающих нас с Олежкой. Но голос предательски сорвался, из горла послышался только полузадушенный писк.

«Может, все-таки попробовать убежать?» – пронеслась запоздалая мысль. Однако и ноги подвели меня. Они будто одеревенели, стали непослушными. На таких ногах не то что не убежишь – с места не сдвинешься!…

Я попыталась хотя бы Олежку затолкать себе за спину. Вдруг он проявит благоразумие и рванет куда-нибудь в сторону по парковым закоулкам? А по пути встретит милицейский патруль и приведет к нам на помощь?…

Размечталась! Троица надвигалась прекратив всякие разговоры, а топота детских ног за спиной что-то было не слышно. Да и что взять с малыша? Он стоял по-прежнему рядышком, почти прижавшись ко мне. Спрятался. Тоже, наверно, замер ни жив, ни мертв. И надеется, наверно, что все обойдется само собой… Так что теперь уж точно – все. Приехали-приплыли… Может, лучше все-таки зажмурить глаза?

Но я не успела этого сделать. Помощь нам все-таки прибыла.

Откуда-то из темноты, позади нападавших, вынырнули кулаки. И на затылки сразу двоих бандюков, почти одновременно, обрушились мощные удары. Их сила ощущалась по громкому костяному стуку, которым откликнулись на удары бритые бандитские затылки. Впрочем, удары были хороши еще и потому что наносились не пустыми кулаками, а твердыми предметами. В одном из этих предметов мне даже привиделась рукоять деревянного толкиенистского меча.

«Неужто наши?» – мелькнула идиотская мысль. Идиотская не потому что я вдруг стала толкиенистов-ролевиков считать «нашими», а потому, что глупее и придумать было трудно: ну откуда тут, в отдаленном темном парке, взяться пресловутым ролевикам? Небось, уже по домам сидят, по телефону друг дружке названивают, смакуют сегодняшнюю клубную тренировку…

Пустотелый грохот бритых черепов не прошел незамеченным для третьего бандюгана. Он рывком повернулся к товарищам, опадающим на тропинку, подобно жухлой осенней листве, но сделать ничего не сумел. Вновь из темноты вылетела рука с деревянным мечом (значит, не почудилось все-таки!) и наотмашь, плашмя, хрястнула его по темечку – да так ловко, что он свалился нам под ноги почти одновременно со своими дружками. Отстал совсем немного.

Силы вернулись ко мне.

– На помощь! – неожиданно для самой себя выкрикнула я (ну, не то чтобы выкрикнула, но пробормотала достаточно внятно) и побежала, переступая через поверженные бандитские тела, навстречу к нашим избавителям. По-моему, я даже растопырила ручонки, будто собираясь их тут же всех обнять.

Однако темнота встретила меня теплой удивленной тишиной. Звезды не высветили никаких дополнительных силуэтов, а мои ручонки не соприкоснулись ни с одним из спасителей.

Замерев в легком смущении, я негромко окликнула темноту:

– Эй… Вы где?

И не получила ответа. Неведомые спасители исчезли так же незаметно, как и появились.

Легкий шорох заставил меня обернуться.

Олежка склонялся на Андреем.

– Надо бы его поднять. И до дома довести. Поможешь? А то вдруг эти, – малыш мотнул головой в сторону живописно разбросанных тел, – вдруг они сейчас очнутся?

Предложение мальца показалось мне дельным. Ждать, когда бандюки придут в себя, вовсе не хотелось.

Но кто же нас все-таки выручил?…

– Ты не заметил, куда они делись?

– Кто?

– Те ребята, которые вырубили бандитов? По-моему, они тоже были из ваших, из толкиенистов.

– Не было ребят.

– Но кто-то же нам помог?!

– Я.

– Ты? – насмешливо спросила я. – Это когда? Когда за мою спину прятался?

– Да, – подтвердил Олег.

В темноте его лица было не разглядеть. Я видела только бледный овал пацанячьего личика, выжидательно поднятый ко мне. Хотела еще съехидничать, проехаться по поводу его безудержной храбрости, но воздержалась. Кажется, у мальца совсем крыша поехала. От стресса, наверно. Не стоит усугублять.

– Ладно, потом разберемся, – философски вздохнула я. – Давай нашего Кромсайта поднимать.

И мы взялись за Андрея. За его безвольно висящие, как плети, руки. За безвременно поверженное тело.

Но тело не поддалось нашим усилиям. Оно оказалось на редкость тяжелым и даже не подумало сдвигаться с уютно належенного места. Впрочем, оно совсем ни о чем не подумало.

– Андрюша… – в отчаянии позвала я и потрогала его высокий сократовский лоб. – Андрюшенька… Ну приди же в себя…

В ответ наш герой простонал что-то нечленораздельное. Чем очень порадовал.

– Андрюшенька… – затормошила я его с удвоенной силой. – Открой глаза! Надо идти! Нельзя здесь лежать.

– Куда?… Что?… – равнодушно промямлил тот, все же делая попытку сесть.

Мы с Олежкой энергично способствовали тому, чтобы эта попытка увенчалась успехом.

– Мы где?… – пробормотал Андрей, усевшись. – Ой, голова как болит… И губа… Я, что, выпил лишнего?…

– Мы возвращаемся с вашей клубной тренировки, – поторопилась объяснить я. – На нас напали бандиты. Трое. Вот. Теперь пора идти домой.

– А бандиты? – недоуменно спросил Андрей. – Они уже ушли?

– В том-то и дело, что не ушли! Вот они лежат. Видишь? Один, второй, третий. Все тут. Все на месте, никто никуда не делся. Так что за них ты можешь быть совершенно спокоен. А вот нам надо идти!

– А почему они лежат? – не унимался Андрей, недоуменно таращась в темноту.

– Ты их побил, – вдруг подал голос Олежка.

– Я? – удивился Андрей (для друзей – Кромсайт Великий). – Я, что, с ними дрался?

– Ты дрался совершенно героически! – заверила я.

– Да? – он слабо улыбнулся. – Надо же – ничего не помню…

– Пойдем, пойдем, – заторопила я. – Давай, мы поможем тебе встать.

***

Когда мы сдали окровавленного и избитого Андрея с рук на руки его перепуганной родне (мама, папа, и две младшие сестренки), то наконец почувствовали облегчение.

Он, правда, вдруг начал порываться проводить все-таки нас до самых наших дверей – но объединенными усилиями его от этого удержали и уложили в постель. Мотивируя тем, что тут уже осталось идти всего ничего, да и не через запущенный парк, а по освещенным людным улицам.

– У тебя на платье кровь, – сообщил Олег, когда мы выходили из ярко освещенного подъезда андрюшкиного дома.

– Где? – всполошилась я.

– Да вот, на рукаве. Пятнышко. Наверно испачкалась, когда мы его поднять пытались.

Я внимательно оглядела рукав и опечалилась. Платья было жалко, ведь кровь так трудно отстирывается.

– Не жалей, – сказал Олежка, будто прочитав мои мысли. – Хочешь, я другое куплю?

Его наивность восхитила меня.

– А ты знаешь, сколько оно стоит? Купит он… Распокупался.

– Завтра.

– Что – «завтра»?

– Куплю завтра. Сегодня магазины уже закрыты.

– Ну почему же? – скривила я губы язвительно. – Бутики какие-нибудь сверхдорогие наверно открыты круглосуточно!

– Если хочешь – пойдем сейчас, – пожал плечами малыш. – Это даже лучше. Сразу поменяешь платье, чтоб бабушка случайно не заметила крови, когда мы придем. И не пугалась зря. Но тебе придется показать – я не знаю, где они, эти бутики.

– Тебе сначала надо научиться считать, – устало констатировала я. – А потом научиться деньги зарабатывать. И только после всего этого обещать ценные подарки. Ты в каком классе?

– Я на домашнем обучении. А деньги у меня есть. Вот.

Он полез во внутренний карман своей камуфляжной рубашки, что-то там расстегнул, вытащил и показал мне несколько тысячерублевых бумажек.

В полном обалдении я взяла с его ладони одну, поглядела сначала так, потом на свет – водяные знаки были.

– Откуда они у тебя? – спросила я охрипшим от изумления голосом.

– Это мои деньги. Карманные. На всякий случай. Если понадобится срочно – как сейчас. У меня с собой и доллары есть. Но более мелкие бумажки – сотенные.

Я молчала, потрясенно глядя на него. Вот так номер! Хороша была бы пожива парковым грабителям, доберись они до этих олежкиных долларов.

– Ха-ха, – сообщил он без тени улыбки. – Я пошутил.

– Насчет чего? Насчет долларов? Их все-таки нет?

– Доллары есть. Но я разбираюсь в их стоимости. И понимаю, что даже сотенная долларовая бумажка дороже тысячной рублевой.

– Извини, но я шутку твою как-то пропустила мимо ушей. Ты лучше скажи – ты, что, всем об этом рассказываешь? Что у тебя куча денег с собой?

– Нет, только тебе.

– Ну, хоть это слава богу… А мне-то за что такая честь?

– Тебе можно рассказывать.

– Это почему? Что во мне такого-этакого, располагающего к откровенности?

– Много чего. В каждом человеке много чего. Но в тебе – особенно много. Ты даже сама еще не знаешь сколько.

– И знать не хочу! – отрезала я. И то правда. Еще что-то узнавать о себе у меня никакого желания не было. Я и так месяц назад узнала достаточно. Более чем. Хватит! – Нет, ни в какой бутик мы не поедем, деньги свои забери, – я вернула ему тысячерублевую бумажку. – А перед бабушкой твоей я постараюсь стать так, чтобы она этого пятнышка даже не заметила.

– Как хочешь, – пожал плечами мальчуган. – Но ведь у тебя же нет денег, чтобы купить себе новое платье?

– Ну и что, если нет? – внезапно озлобилась я. Мне почему-то вдруг стало ужасно неудобно перед Олежкой, что я, действительно, такая – очень стесненная в средствах. А практически – нищая. – Даже если и нету – что с того?

– Ничего, – согласился он. – Просто я завтра к тебе приду, мы пойдем и купим тебе все, что ты захочешь. Во сколько лучше прийти?

Прямо тебе «Принц и нищий»! Вернее – «нищая».

– Ни во сколько, – вздохнула я. – Деньги вам самим с бабушкой пригодятся. И вообще – каждый должен учиться жить по тем средствам, которыми располагает.

– Ты теперь располагаешь всеми моими средствами.

– Это – что? – засмеялась я. – Признание в любви?

– Возможно.

– Тебе еще рано думать об этих глупостях.

– А я слышал, что думать об этих, как ты говоришь, «глупостях», никому не рано и никогда не поздно.

– И где это ты наслушался такого? – прыснула я. – Вот еще чудо в перьях на мою голову!

– В перьях?

– Ладно, проехали. Я тоже умею неудачно шутить.

– Я живу в этом доме, – малыш указал пальцем на панельную многоэтажку, к которой мы подходили. – Но, кажется, уже недолго буду здесь жить. Знаешь, я подумал – не надо скрывать от бабушки пятнышко крови на твоем рукаве.

– Ты же, вроде, говорил, что не хочешь ее пугать?

– Зря.

– Зря говорил?

– Не хотел пугать зря. А теперь понял – пугать придется. Потому что это будет не зря. Она должна понять ситуацию, тогда мы успеем принять меры.

– Парень, ты о чем? Какая ситуация, какие меры?

Мы вошли в подъезд, он вежливо кивнул дедку-вахтеру, пьющему чай за стеклянной перегородкой, вызвал лифт, и пока тот спускался с верхнего этажа, принялся объяснять:

– Нападение это, в парке, не было случайным. Они нас поджидали. Вернее, меня. Я после клубной тренировки всегда хожу этой дорогой, а вы с Андреем оказались там случайно. Потому что бабушка попросила.

– Да брось ты, – неуверенно мотнула я головой. – Обыкновенные бандюги. Ждали любого прохожего, чтобы раздеть и обчистить. Да еще морду набить. Попали на нас. Бывает…

– Хорошо бы если так. Но они слишком целенаправленно действовали. Ни Андрей их особенно не интересовал, ни даже ты. Ведь они вроде удивились, когда еще и ты там оказалась. Похоже все-таки, что они нацеливались именно на меня.

Он замолчал. Подошедший лифт раскрыл двери. Галантно пропустив меня вперед, Олег нажал кнопку нужного этажа.

– Малыш, а у тебя не мания величия? – не выдержала я. – Ну зачем ты им нужен? Они, что, знали о твоих «карманных» долларах?

– Не должны были знать, – сосредоточенно наморщил лоб Олег. – Я о своих деньгах никому не говорю, – он поднял на меня быстрый взгляд. – Только тебе. Но ты им не говорила. И сказать не могла – ведь ты узнала о деньгах позже. Значит?

Я поджала губы в недоумении – он, кажется, допускает предположение, что я шпионка парковых бандюганов? «Ленка-наводчица»? Промышляющая информацией о маленьких богатеньких первоклашках?

– Нет, утечка информации в другом месте, – решительно тряхнул челкой малыш, придя к какой-то определенной мысли.

Лифт остановился и Олежка позвонил в солидную металлическую дверь, обшитую полированным деревом с претензией на шик.

– Кто там? – спросило переговорное устройство над притолокой.

– Бабушка, мы! – отозвался Олежка.

Дверь почти сразу распахнулась с железным лязгом, и счастливая бабушка бросилась обнимать вернувшегося внука, приговаривая:

– Что ж так поздно? Стемнело уже совсем, опасно на улицах!

Тут она заметила и меня:

– А где же паренек, который был с тобой? Который с палкой своей нападал на Олежека? Я же видела, как он тыкал! Хоть Олежек меня и просил не ходить на эти ваши тренировки, хоть и обещал, что с ним там ничего не случится… Так куда паренек делся? Не пошел провожать? А ведь обещал!

– Бабушка, паренька – Андрея – побили. Поэтому он не смог проводить меня до самых дверей, – сообщил внук.

– А, все-таки побили! – укоризненно покачала она головой. – И сильно? Видишь, говорил, что там побить не могут, что там правила, и палки ваши специально сделаны так, чтоб больно не бить…

– Его побили не на тренировке, – спокойно прервал ее внук. – А когда мы шли обратно. Нас встретили три здоровых бугая… Хорошо, что еще легко отделались.

– Ах, – всплеснула руками бабушка. – Ведь говорила же я, что по ночам шлындать туда-сюда по улицам опасно! Ведь предупреждала! А ты еще: «Нет, не опасно!»

– Нет, не опасно, – улыбнулся внук. – Может, мы не будем на пороге стоять, а зайдем?

– И девочка? – удивилась бабуля.

– И она зайдет.

– Но ведь ты… – бабушка выглядела озадаченной. – Сам же запрещал водить посторонних в дом…

– Она – не посторонняя, – твердо сказал внук.

– А-а?… – начала бабушка, но встретив взгляд своего Олежека, тотчас прекратила дискуссии на эту тему и посторонилась, пропуская.

– Проходи, – Олег открыл передо мной следующую дверь – из тамбура в квартиру.

Похоже, пошлый шик полировки входной двери – это были еще цветочки. Ягодки самодовольной кичливости хозяев квартиры ждали меня дальше.

Вычурный напольный светильник в виде медной русалки, поднимающей над головой лампу-лотос, освещал широкую безрадостно-коричневую прихожую, одетую в плюшевые обои с серебряными вставками в виде кленовых листьев. Массивность платяного шкафа а ля «ампир для новых крутых» угнетала еще больше на фоне комплекта модерновой мебели (дорогущей, наверно!), сплошь состоящей из белых витых металлических трубок, кое-где приправленных позолотой. Добил же меня толстый и очень мягкий малиновый ковер на полу прихожей, в котором я сразу утонула по щиколотку.

– Нравится? – спросил Олег, внимательно наблюдая за моей реакцией.

– Ну, как сказать… – замялась я. Не хотелось сразу обижать хозяев неодобрительной оценкой. – Наверно, стоило это все недешево?

– Нам? Нет. Прежний владелец прогорел в своем бизнесе и срочно сбегал от долгов за границу. А мы расплачивались с ним сразу, поэтому получили скидку. И досталось нам все сразу – и квартира, и обстановка. Можно сказать почти по дешевке.

– Проходите, проходите, ребятки, – сказала бабушка, защелкнув входную дверь на последний засов. – Ты в свою комнату пойдешь, Олежек? Или в зале попьем чайку?

– А поужинать? Ты обещала блины с пирогами.

– А как же! – расцвела бабуся. – И блины, и пироги! И соляночка с грибами! А я еще на обратном пути, когда с вашего клуба ехала, буженинки купила с карбонатиком…

***

Блины с красной и черной икрой я ела впервые.

– Олежеку икра полезна, – объяснила бабушка. – Ему расти надо!

Я попыталась с ней согласиться, но с набитым ртом это оказалось не просто.

– Бабушка, а ты последний раз золото сдавала все в том же ломбарде, на Тридцать седьмой линии? – задумчиво спросил Олег, отрезая кусочек ананаса.

– Нет, я ж помню твои наказы! – охотно откликнулась та. – На Пролетарском рынке.

– И кто из приемщиц был? Не Изабелла Арамовна?

– Да тут такое дело… – замялась бабушка. – Я неудачно подгадала – как раз под перерыв попала…

Она примолкла, выжидательно поглядев на внука.

– Так, так, – одобрительно кивнул тот. – И что?

Бабушку не ввел в заблуждение его спокойный тон, и она обернулась за поддержкой ко мне:

– Ну не ждать же мне целый час на солнцепеке?

– И ты продала с рук, – вздохнул Олег. – Вот и утечка…

Когда он сидел за обеденным столом, то не выглядел совсем уж мелким. А может я сама стала относиться к нему по-другому, не совсем как к малышу. По крайней мере олегова взрослая манера разговора теперь не казалась мне такой странной.

– Да зачем же сразу напраслину думать? – забеспокоилась бабушка. – Продала. И цену хорошую взяла. И мужчина солидный. Ни цыган, ни армянин. Наш, русский. Пожилой такой, инвалид – с палочкой.

– Цена… – Олег разгладил ладошкой скатерть. – Цена даже слишком хорошая оказалась. Проследили нас. Не знаю уж что они со мной собирались делать, но с квартиры этой нам нужно уехать. Сегодня же. Сейчас же.

– Да кто проследил? Куда ехать? – всполошилась бабушка.

– Кто-то. Кто Пролетарский рынок контролирует. А я грешил на Изабеллу Арамовну…

– А какая разница? – спросила я.

Олег поднял голову, посмотрел на меня долгим взглядом.

– Действительно – какая?… Она ли стукнула? Или какой-то обаятельный мужчина-инвалид? Все равно теперь в нашем городе золото сдавать нельзя. Засветились. Придется ездить в соседние области.

– Вы с бабушкой клад нашли? – осторожно поинтересовалась я. – Откуда у вас золото?

– Именно этот вопрос и зададут нам те, кто на нас вышел, – вздохнул Олег. – Наше это золото. Наше. Мое и бабушкино. Фамильное.

– И… много его у вас?…

– Теперь уже – не очень. В сравнении с тем, что было. Поэтому я и поеду на МИК, в Щепку.

– Нет! – вскрикнула бабушка.

Я с удивлением обернулась к ней.

Она сидела побледневшая, прижав салфетку к груди, и повторяла уже тише:

– Нет, не надо… Нам хватит… Не уходи…

– Но я все равно должен буду уйти, – мягко произнес Олег. – Иначе – к чему вся моя подготовка, все твои старания?

– Только не сейчас… Ты еще маленький…

– Бабушка, мы же договорились. Я вернусь. Посмотрю как там дела и вернусь к тебе. И буду с тобой еще долго-долго. Пока не вырасту.

– Нет, – горько сообщила она, и на глазах блеснули слезы. – Ты не вернешься, я знаю. Они тоже обещали вернуться, но не вернулся никто. Ни князь Вениамин, твой дедушка, ни Наташенька, твоя мама… Все вы меня бросаете насовсем и уходите неизвестно куда… Я не могу так, я не отпущу тебя, так и знай!…

В полном недоумении я переводила взгляд с бабушки на внука и обратно. Смысл разыгрывающейся драматической семейной сцены был для меня недоступен.

Олег, положив подбородок на кулачки, исподлобья смотрел на бабушку, она отвернулась в другую сторону, разглядывая помпезный белый рояль, поблескивающий так, будто был смазан жиром.

Пауза затягивалась.

– Бабушка… – наконец начал Олег.

– Так и знай!… – прервала она его надтреснутым голосом, в котором чувствовались слезы.

Но их обоих остановила телефонная трель.

Довольно мелодичная. Которая произвела на эту странную семейку неожиданное впечатление. Оба вскочили, уставившись на телефон (нелепо-козлорогий, под старину). Потом внук со всех ног кинулся вон из комнаты, крича на ходу:

– Сейчас я выделенку для компьютера подключу!

Бабушка осторожно, почти на цыпочках, приблизилась к весело названивающему телефону. Медленно сняла трубку и осторожно спросила:

– Алло?

И замолчала, вслушиваясь.

Я со своего места ничего не могла разобрать – до меня доносилось только легкое комариное зудение чьего-то голоса. Ни слов, ни даже того мужской он или женский понять было невозможно.

А бабушка, послушав пару минут, преобразилась на глазах. Перед телефоном в горделивой позе стояла энергичная, уверенная в себе и довольно-таки суровая женщина. Совсем не старая и очень властная.

– Я ничего не могу понять, – жестко сказала она. – Вы говорите про какую-то драку, про какие-то трупы, а я ничего об этом не знаю. Если хотите дальше со мной разговаривать, то извольте выражаться яснее.

Комар у нее под ухом запищал еще злее.

– Трое ваших амбалов сегодня вечером встретили моего внука, и он их поубивал? – громко переспросила она, высоко подняв брови.

– Вранье! – донесся голос Олега из другой комнаты. – Все трое были живы, я специально проверил!

«Когда же он успел?» – удивилась я.

– Милый мой Виктор Иванович, – язвительно сказала бабушка. – По-моему, претензии вы должны предъявить к себе, если заводите в охрану таких, с позволения сказать, «амбалов», – она сардонически выделила это слово, – которых может поубивать семилетний мальчик.

Трубка вновь разразилась злым зудением.

– Ах, не он, а его дружки? Тогда почему вы обращаетесь ко мне, а не к ним?

Комар вновь принялся биться о мембрану телефонной трубки.

– Заплатить? За лечение? Но вы только что говорили о трех покойниках. Может все-таки следует оплачивать похороны?

Она подмигнула мне. Я растянула губы в нерадостной улыбке, искренне не понимая, что ее так веселит. Сдается, ее шантажируют. И угрожают. Радоваться вроде бы нечему?

Впрочем, ее юмор, кажется, не нашел отклика и у незримого собеседника.

– Это я сумасшедшая? – вдруг удивилась она, вновь высоко вскинув брови. – Это я не знаю с кем связалась? Отчего же – отлично знаю. С хамом и грубияном.

Ага, значит на противоположном конце телефонной линии беснуется какой-то мужик. Хотя, об этом и раньше можно было догадаться. У нас еще женские мафиозные группировки не столь развиты, чтобы могли позволить себе контролировать Пролетарский рынок.

– И зря я, получается, давала вам свой телефон.

– Бабушка, ты даже это сделала? – поразился Олег из другой комнаты.

– А что мне еще оставалось? – мстительно ответила она Олегу, даже не подумав прикрывать микрофон ладонью. – Вы все меня покидаете один за другим. Должна же я устраивать свою личную жизнь? А он мне показался таким обаятельным, интеллигентным… Теперь уже не кажетесь, – сообщила она в телефонную трубку. – Встретиться? Завтра? Ах, не любовное? И вообще не свидание? Золото… Ну, разумеется… Уважаемый, ваша меркантильность отвратительна. Так наш разговор продолжаться не может!

– Бабушка, еще минуту!… – прошипел Олег. – Я не успел.

– Ну, хорошо, – тут же сменила она гнев на милость. – Где и когда вы хотите со мной встретиться? Где? Вы шутите! Я по шашлычным не хожу! Ах так, опять угрозы? А я не боюсь, приезжайте – вас на вахте, внизу у нас, просто не пустят! Остановят. Да, вот так! И за него не боюсь – ему скоро восемь, сами рассказывали, что он троих ваших громил уложил! И не интересует меня цена, которую вы назначите! Ну ладно, говорите, я послушаю…

– Все! Готово! – негромко сообщил Олег. – Можешь класть трубку!

– Прощайте, Виктор Иванович, – немедленно сказала бабушка, – и больше мне не смейте звонить! – и клацнула рычагом отбоя.

А когда повернулась в мою сторону, лицо ее сияло:

– Вот и отлично! Вот наконец все и определилось! Нас здесь больше не любят, хамят, требуют деньги – поэтому мы срочно переезжаем в Москву! Да, в Москву! Олежка прав! Бросаем наш пыльный город – и в столицу! Она большая, нас там никто не найдет! Никакие Викторы Ивановичи с Пролетарского рынка, никто!

– И от Калиновки из Москвы далеко, – добавил Олег, появляясь из темного коридора.

– И от Калиновки! – согласилась бабушка. – Почему бы и нет? Меньше у тебя соблазн будет уехать туда!

– Бабушка… – укоризненно сказал Олег.

– Что?

– Ничего. Детский сад какой-то. Будь ты хоть чуть взрослее.

– Олежечка, ты ничего не понимаешь… Я взрослая. Слишком взрослая. А вот ты… Тебе, к счастью, еще не понять как это – всю жизнь терять самых близких людей…

– Вот как раз это я очень хорошо понимаю, бабушка. Очень. Ты даже не представляешь – насколько хорошо. Но… Ведь ты все равно не удержишь меня на коротком поводке? Ведь не удержишь? Да и держать не будешь. Разве не так? Ты же у меня хорошая, добрая, любящая, все понимающая…

– Из-за того и страдаю всю жизнь… – согласилась бабушка, промокая глаза салфеткой. – Трудно было его номер установить? Этого подлеца, которому я так поверила…

– Трудно. Пришлось АТС взламывать, а потом еще и сервер компании-оператора. Он же по сотовому звонил. Но теперь я готов. Вы успели договориться на завтра?

– Нет, ты ведь сказал, что уже можно класть трубку, я и положила.

– Ну и правильно. Все равно мне сегодня с ним встречаться.

Глаза у бабушки округлились. И, подозреваю, мои – тоже.

– Олежек, что за слова такие? Как это – встречаться? Куда – встречаться? Вот завтра соберешь своих друзей из клуба, которые так помогли тебе расправиться в парке с охранниками Виктора Ивановича, тогда и поедете говорить с ним. А еще лучше – пусть твои друзья сами поедут, они ребята взрослые…

– Бабушка… – вздохнул Олег. – Ты сама-то веришь в то, что говоришь? Какие друзья? Кто это мне помогать будет против Пролетарского рынка? Да я и сам не захочу их помощи. Чтобы их там поубивали? Один сегодня уже помогал. Хорошо, что жив остался.

– Завтра решим, завтра, – повторила она, цепляясь за свои слова как за спасительную соломинку, – сам говорил. Ведь еще к переезду готовиться надо, вещи собирать…

– И вещей мы собирать не станем. Сейчас сядете с Еленой в такси, поедете на нашу квартиру в Александровке, там меня и подождете. Надеюсь, ты телефон той квартиры ему не давала?

– Не давала… – пролепетала бабушка, старея и обмякая на глазах.

Вся ее гордая выправка куда-то пропала, она ссутулилась, с ужасом глядя на внука.

– Э-э… – подала я голос из своего угла. – А что ты, собственно, собираешься говорить этому пролетарскому мафиози? Я что-то не понимаю. Ну вычислил ты его телефон… И даже адрес… Ну приедешь к нему – и что скажешь? Отстаньте от нас с бабушкой?

– Я ничего ему говорить не собираюсь, – удивился Олег. – С чего ты взяла? Разговорами делу не поможешь. Я еду его убивать.

– Что? – ахнула я. Да уж – с этим пацаном совершенно невозможно понять как быть: плакать или смеяться?

– Убивать, – вздохнул Олег. – Лишать жизни его личность. В общем-то надо радоваться, что так удачно получилось и бабушка вышла сразу на первое лицо в их мафиозной структуре. Или он на нее вышел. Не верю я в случайную встречу у ломбарда. Пасли они тебя, бабушка. И наверно давно уже. Но это все-таки удачно, что он сам захотел с тобой встретиться. Значит, не доверял другим. И поэтому о нас с тобой кроме него может никто ничего особенного и не знать. И это здорово! А то бы и их пришлось убивать заодно… Сама ведь понимаешь – этим шантажистам только попадись на удочку, только дай почувствовать запах золота…

Я слушала его рассуждения в полном обалдении. И мне снова захотелось зажмуриться, спрятать лицо в ладонях, чтобы не слышать, не видеть, не знать… Но я сцепила зубы, переборола это постыдное желание, после чего глубоко вздохнула и твердо сказала:

– Что за бред? Ты в своем уме? Тоже мне – малолетний убийца. Насмотрелся голливудских фильмов, наигрался в компьютерные игры, и туда же – убивать! Как, чем? Думаешь, это так просто? Это тебе не компьютерная стрелялка – нажал кнопочку на мышке, и нет противника. Где твой пистолет, а, маленький киллер? Или ты Виктора Ивановича кухонным ножом резать собираешься? Ну хоть вы ему скажите, чтобы не болтал глупостей и ложился спать. Или, нет, я же забыла, вам выбираться нужно отсюда на запасную квартиру в Александровке!…

– Мне не нужен пистолет, – грустно прервал Олег мой задушевный монолог. – И как убивать – я знаю. И бабушка знает что я могу это сделать… Я убил не одну сотню человек… Это смешно звучит… Такой пацан, как я – и вдруг убийца! – он виновато хмыкнул. – Но это правда… И ты должна знать эту правду обо мне. Тебе нужно это знать.

– Зачем? – пролепетала я.

– Нужно, и все. Потом поймешь. А сейчас… Берите с бабушкой такси, езжайте в центр, где-нибудь в районе Театральной площади такси смените – так, на всякий случай. И после этого – в Александровку.

– А ты? – спросили мы одновременно.

– Я еще должен подготовиться. Елена права: убивать – это не простое дело. Вы не представляете, как это тяжело…

– Я представляю… – прошептала я. Но, по-моему, меня никто не услышал.

– Пойдем, девочка, – тяжело промолвила бабушка, обнимая меня за плечи. – Он знает, что говорит. Его надо слушаться… Когда приедем, ты позвонишь домой, скажешь, что у подруги ночевать осталась. Или еще что-нибудь – то, что ты говоришь обычно, когда домой не приходишь.

Я резко стряхнула ее руку:

– А почему вы решили, что я должна идти с вами?

– Но ведь так Олежек говорит… – растерялась бабушка.

– Елена, тебе не стоит прямо сейчас возвращаться домой, – успокаивающе сказал бабушкин внучок. – Я же вижу какая ты напряженная. Приедешь домой, расслабишься – начнется у тебя истерика. Наговоришь неизвестно кому неизвестно чего… А так – будешь под присмотром

– Мы тебя не неволим, девочка, – заторопилась бабушка, – но все ж таки лучше будет, если ты у нас заночуешь…

– Бред! Это просто бред, – я все-таки закрыла лицо руками. И это меня перепугало больше всего. – Такого не может быть на самом деле! Есть только один способ узнать – бред это или не бред… – я не без труда оторвала ладони от лица и прямо, решительно взглянула сначала на внука, потом на бабушку. – Я не поеду с вами. Я поеду с тобой! Убивать? – я нервно хихикнула. – Вот и посмотрим, как ты будешь убивать!

– Девочка, может, не стоит так уж сразу?… – начала бабуся, но, взглянув на внука, смолкла.

А Олег сказал:

– Хорошо. Мне даже спокойнее, если ты будешь рядом. Только не мешай, прошу, когда все начнется.

– А все-таки позвонила бы ты родителям – ведь уже поздно… – встряла бабушка.

Но я возразила:

– Мне не нужно никому звонить.

И смолкла. Не пускаться же сейчас в долгие и путаные объяснения всех своих жизненных обстоятельств? Не время и не место!…

– Прекрасно, – подвел итог Олег.

***

Он не сел в позу лотоса или какую-нибудь другую позу, предназначенную для медитации. Просто, когда бабушка ушла, лег на кровать в своей комнате -прямо на покрывала, одетый, закрыл глаза и замолчал.

Я, чтобы не мешать ему готовиться, тихонечко вернулась в зал и устроилась с ногами в глубоком кресле. Нереальность происходящего успокаивала. Так не бывает? Значит, нечего и волноваться!

Я уже, было, начала задремывать, когда Олег появился в дверях.

Внешне особых перемен в нем не наблюдалось, кроме того что камуфляжная рубаха сменилась элегантным костюмчиком. С первого взгляда напоминает джинсовый, а присмотришься – ого! Почти парадно-выходной фрак!

Я решила уточнить:

– Подготовка прошла успешно?

– Вполне, – коротко ответил он и сел переобуваться в уличные кроссовки.

Сладко потянувшись, я выпрыгнула из кресла, вышла в прихожую. Мне стало даже весело.

– «Раз пошли на дело»… – затянула я самую подходящую песню из вспомнившихся, но, встретив спокойный взгляд Олега, смолкла.

Вот умеет он затыкать одним взглядом! Маленький-маленький, а удаленький…

И все-таки заткнуть меня насовсем оказалось не просто. В лифте, когда мы спускались, я, продолжая находиться в веселом расположении духа, поинтересовалась:

– Что это за фенечка у тебя на шее?

– Гривна.

– Да ты гонишь! – рассмеялась я. – Гривна – это денежная единица Украины! А у тебя в лучшем случае ошейник.

Тут я, конечно, погрешила против истины. Назвать простым ошейником ту фантастическую фенечку, что окольцовывала шею Олега, было кощунством.

Эта полоска ткани – одновременно и темная, и яркая, посверкивающая – была какой-то почти живой. Будто теплая змеюка уютно устроилась над худенькими мальчишескими ключицами – спящая, но готовая проснуться в любой момент. Очень плоская змея. Ленточной какой-то породы. И излишне металлизированная. Сотканная из тысяч тончайших электрических проводков, по которым, казалось, ежесекундно проскакивали голубые искорки-молнии.

– Гривны бывают разные, – сообщил Олег. – Это – шейная гривна. Вот пястные гривны, – он подтянул рукава сначала на одной руке, потом на второй, обнажая тонкие запястья, схваченные такими же неуловимо огненными ленточками-обручами. – А на ногах – ножные гривны.

– Поня-атно… – протянула я, хотя ничего понятного не наблюдалось. – А зачем они?

– Не знаю, – честно сказал малыш, подняв на меня глаза. – Я им кое-какое применение нашел, но, думаю, это такая мелочь по сравнению с их возможностями…

– А я думала – они для красоты.

– И для этого тоже, – сдержанно ответил Олег.

Такси удалось поймать почти сразу.

– Далеко… – вздохнул водитель, услышав адрес.

– Сколько? – спросила я в ответ. И против названной цены не возразила.

Мы сели на заднее сидение.

Уже выруливая на дорогу, водитель обернулся:

– А деньги-то у вас есть?

Я показала ему два полтинника, позаимствованные у Олега. Водитель кивнул и на том успокоился.

– А что там, по этому адресу? – шепотом поинтересовалась я. Поздновато конечно спохватилась, но лучше поздно, чем никогда.

– В базе данных значится бильярдный клуб «Эльдорадо», – просветил Олег. – А что окажется на самом деле – узнаем.

Меня даже пот прошиб – так отчаянно захотелось вдруг смыться из машины и спрятаться, забыть обо всем, что произошло сегодня… А еще лучше – сделать вид, что этого и вовсе не было! Ведь даже в страшном сне не придумать такого: двое малолеток (я сама вполне еще за малолетку сойду) несутся в ночь – сами не зная куда. Чтоб найти – сами не знают кого. И убить – неизвестно как.

А может оно и лучше? Погуляем немного, не найдем ни «Эльдорадо», не Виктора Ивановича – да и вернемся. Спрячемся себе в Александровке…

Машина затормозила, водитель выжидательно обернулся.

– Вот, – сунула я ему деньги, и ни жива, ни мертва, сползла с сидения. В жуткую темень, в неизвестность.

Хлопнула дверца с другой стороны – вышел Олег. Машина дала по газам и с воем унеслась прочь.

Вообще-то я знала этот район. Как не знать? Позади вот этой высокой сплошной стены располагалось военное училище. И одноклассница, Зинка Катигорох (фамилия такая), водила как-то меня сюда. Под окна курсантской казармы. Была у нее в прошлом году любовь с одним курсантиком. Правда, кроме секса ничего путного из той любви не вышло…

Вон, справа, окошки казармы светятся. Только никакого бильярдного клуба я здесь не знаю.

Мимо, по проезжей части, почти неслышно просвистела дорогая иномарка.

– Туда, – тронул за рукав Олег, и мы направились вслед за красными огнями иномарки. Которые резко притормозили как раз под курсантскими окнами – там, где мы с Зинкой прогуливались в свое время.

Да, меньше года прошло, а какие изменения! В стене казармы оказалась огромная стеклянная дверь. К ней было пристроено шикарное мраморное крылечко с навесом, по бокам сверкали чистотой невероятных размеров окна-витрины. Правда, занавешенные такой плотной тканью и столь тщательно, что даже щелочки не оставалось. И увидеть с улицы что там, внутри, не имелось никакой возможности.

«Эльдорадо» – подмигивала лихая светящаяся вывеска с пальмами и пенистым бокалом на тонкой ножке.

– Хорошо курсантики гуляют теперь! – нервно хохотнула я.

Впрочем, курсантиками около заведения и не пахло. От стада иномарок со слепыми, круто затонированными стеклами, воняло дурными бешеными деньгами. От качков-охранников – опасностью. От закрытых и почти сплошь темных казарменных окон, тоскливыми рядами тянущихся на втором и третьем этажах над сияющей вывеской – боязливой покорностью.

– Ничему не удивляйся, – негромко предупредил Олег. – И не мешай мне. Что бы со мной не случилось!

– А помогать?

– Это ты вряд ли сможешь. Главное – не мешай. И не хватайся за меня, как бы я не изменился.

– А как ты можешь измениться?

– Еще не знаю. Не планировал. Разберемся по ходу дела.

Охранников у дверей было двое. Пока что они в нашу сторону еще даже и не смотрели, но я поежилась.

Олег, не замедляя шага, полез в карман. Я скосила глаза – в каждом его кулаке тускло блеснуло по кастету. Фи, и с этими игрушками он собирается нападать на «Эльдорадо»?

– Не кричи и не паникуй, – еще раз попросил малыш.

Но когда он лишился рук, я и не смогла закричать – вопль застрял в горле.

Такого я не видела даже в фильмах ужаса: его руки вдруг точно ножом срезало. Вместе с рукавами пиджака и рубашки. А вместо рук теперь зияли аккуратно вырезанные дыры, через которые было прекрасно видно все, чем заканчиваются плечи Олега: обрубками. Красным мясом из которого торчат белые, будто сахарные, косточки.

Даже разделанные свиные туши на базаре выглядели менее тошнотворно.

Беззвучно открывая рот, я принялась размахивать своими непослушными верхними конечностями. Я пыталась указать Олегу, что он утратил некоторые части своего организма… Привлечь его внимание к этому факту… Мне казалось это очень важным – особенно теперь, когда нам предстояло сражаться с целым бильярдным клубом! Ведь вместе с олеговыми руками исчезли и кастеты – наше единственное оружие!

По-моему, это было какое-то временное умопомешательство – надо же было вдруг, в этот ужасный момент, так озаботиться судьбой каких-то кастетов…

Однако, пацан не обратил никакого внимания на мою попытку объясниться с ним языком жестов. Пристально глядя в сторону освещенного крыльца, он несколько раз качнул безруким туловищем. Можно было бы подумать, что он пару раз резко ударил кулаками. Если бы у него были кулаки. А не кровавые дыры на пиджаке.

Мне стало совсем дурно и, пожалуй, даже бы могло стошнить, если бы все так же незаметно не вернулось на свое место – и олеговы кулаки с кастетами, и даже пиджачные рукава. Все это восстановилось прямо на моих глазах – просто появившись из ниоткуда на положенных местах.

– А-а?… – прокаркала я пересохшим горлом.

Почему-то хотелось поинтересоваться у своего спутника: а где же кровь? Это показалось вдруг очень важным: ведь из обрубков рук должна хлестать кровь! Ведь она будет вытекать даже в том случае, если отрубленное сразу же приставить на место – быстрые черные струйки должны намочить разрезанные рукава пиджака…

Кстати, а где следы разреза на пиджаке?

Нет, я так не согласна! Если уж пошло членовредительство, так давайте его на полную катушку! И нечего делать вид, будто ничего не произошло и не случилось! Я же видела – собственными глазами! – кровавые раны. Зачем мне теперь демонстрировать целехонькую одежду?

Поняв, что со мной не договоришься, Олег молча указал в сторону огней «Эльдорадо».

Как дура, я покорно повернула голову в указанном направлении и сначала ничего особенного не заметила. А потом удивилась: куда подевались охранники?

Поскольку крыльцо было ярко освещено, мое удивление длилось недолго: да вот же они лежат! Раскинулись на блестящих мраморных ступеньках и отдыхают.

– Эй-эй, Вано, дарагой! Что случилось? – раздался озабоченный выкрик со стороны стада иномарок.

И не один. К нему присоединились другие голоса, зачавкали открываемые дверцы машин.

Водители! Ну конечно! Два охранника на виду – это хорошо, но ведь в каждой машине за тонированными стеклами как минимум еще по одному водителю. А кто поручится, что там не сидят и еще какие-нибудь головорезы, поджидая своих боссов?

Ой, как не славно!

Я в панике обернулась к Олежке. Собиралась поделиться с ним этим своим наблюдением. Но поделиться не удалось. Он был очень занят – доставал из кармана зажигалку.

«Ты еще и куришь?» – хотела возмутиться я, но не успела. Повторился знакомый тошнотворный фокус – у пацана опять исчезла рука. На этот раз только одна – правая. И снова обнажился надрез на плече, из которого буквально перло мясо с костями. Как на витрине в мясном павильоне.

И раз наши потери ограничилось только одной конечностью, то я даже успокоилась. Чего, собственно, волноваться? Ведь левая рука с зажатым в кулаке кастетом была еще при Олеге!

Логика странная. Тем более, что я уже наблюдала давече волшебное восстановление олеговых рук. Но, видимо, мое тихое умопомешательство все еще продолжалось, потому что спокойствие и надежду в меня вселило именно наличие кастета. Мои истощенные переживаниями мозги цеплялись за этот чертов кастет, как за последнюю надежную вещь в этом сумасшедшем мире, прибежище хоть какого-то порядка…

Зазвенело разбитое стекло – раз, второй.

Я вновь отвлеклась на иномарки. И как раз вовремя, чтобы заметить всполохи пламени, возникшие вдруг в салонах парочки особенно громоздких и дорогих машин.

– Вай, вай! – разноголосо запричитала людская толпа.

И отхлынула от мраморного крыльца, на котором отдыхали охранники «Эльдорадо».

Да уж, когда горят собственные машины, то к чужому крыльцу интерес невольно теряется…

Это ценное наблюдение пополнило копилку моей мудрости. И даже как-то утешило меня. Тем более, что при повторном взгляде на Олега я подметила: его правая рука снова на месте. И пиджачок-то – опять целехонек! «Чудеса и диковинки – передай дальше!»

Иномарочное стадо заверещало клаксонами, застучало закрываемыми дверцами. «Горим, горим!» – кричали одни. А другие спешили смотаться от пляшущих рядом языков пламени – подальше, подальше! Тем более, что сделать это оказалось вовсе не так уж просто. Машины были запаркованы плотно, впритык друг к другу, и разъехаться в охватившей механическое стадо панике никому не удавалось.

Зашипели огнетушители, полились пенные струи – да куда там! Пламя вздымалось все выше. Вот уже заухали, лопаясь роскошные тонированные стекла…

А тут – новая напасть. Машина, которая затыкала выход остальным, и которая смогла, наконец, сдать назад, тоже внезапно запылала.

Я взглянула на Олега – он опять был без руки.

Ой, нет – с рукой! Восстановилась, миленькая, как ни в чем ни бывало!

Я снова посмотрела на загоревшуюся иномарку – ее водитель бросил попытки вырулить на проезжую часть и буквально выкатился вместе с клубами едкого белоснежного дыма из объятого пламенем салона. И свалился на асфальт, кашляя и отплевываясь. Начавшееся было движение машин остановилось. Теперь уж насовсем. Никто больше не пытался уехать на дорогом авто – все спасались бегством на своих двоих. Пешком! Врассыпную!

Громыхнул первый взрыв, ярко осветив дом на другой стороне улицы – тихую сонную пятиэтажную хрущебу, отгороженную частоколом старых, полузасохших акаций. Вспугнутые полыханием пожара, жидкие, дырявые тени деревьев заметались по стене хрущебы. И в оранжевых отсветах пламени стало заметно, что старые акации были еще не так уж и стары – они даже цвели. Май все-таки!

Бабахнула вторая машина, рассыпая вокруг звезды искр и расшвыривая в разные стороны какие-то пылающие клочья. Прежде чем упасть, все это красиво реяло в ночном воздухе, не спеша опускаться вниз и явно наслаждаясь первым и последним полетом.

– Какой фейерверк! – восхитилась я. – Живут же люди!

То, что именно эту жизнь устроили им сейчас мы, я как-то не приняла во внимание.

Видимо, на этот знатный фейерверк захотела полюбоваться не только я. Стеклянные зашторенные двери «Эльдорадо» распахнулись и оттуда на крылечко повалили серьезные люди.

Не какие-нибудь худые задохлики – нет, каждый, что называется, в теле. Пудов на семь-восемь. И разодеты шикарно. Мне почему-то вспомнился шик той квартиры, где я только что ужинала.

Серьезные люди были обязательно с одним-двумя охранниками. И, разумеется, с сотовыми телефонами в руках. По которым они тут же принялись тыкать мясистыми волосатыми пальчиками.

Еще из распахнутой двери бильярдного клуба высунулась гроздь женских мордашек, но грохот очередного взрыва загнал их обратно. Впрочем, ненадолго – все новые и новые любители и любительницы бильярда появлялись на крыльце, озабоченно размахивали руками. Сбегали вниз по ступенькам. Поднимались наверх. Перед «Эльдорадо» началось какое-то беспорядочное движение, беготня, сутолока.

– Пора, – сказал Олег.

Мы – бочком-бочком – вклинились в возбужденную толпу. А затем и просочились в стеклянные двери.

Холл клуба был небольшим и тоже помпезно-мраморным. Огромная хрустальная люстра заливала его потоками света.

Только мы замешкались, соображая куда двигаться дальше, как нам помог новый взрыв.

Он громыхнул почти рядом с заведением. В широкое стеклянное окно что-то гулко ударило, потом еще и еще.

Не успели мы вместе со всеми отскочить в глубину холла, как стекло не выдержало и лопнуло.

Дождь осколков, визг барышень, матюги кавалеров… Тяжелые плюшевые шторы занялись, зачадили, усиливая панику. Люди заметались – одни пытались сквозь огонь пробиться наружу, другие рванули подальше от огня, вниз, в подвальное помещение. Дорога вниз была нахоженная – туда вела широкая парадная лестница и, видимо, как раз там располагалась сама бильярдная.

Признаться, я разделяла чувства толпы. Мне тоже захотелось спрятаться в укромное местечко. Или выбраться наружу. Причем, эти противоположные желания посетили меня одновременно. Раздираемая ими, я даже забыла о цели нашего визита в эту богадельню. А Олег не забыл.

– Пойдем, – дернул он меня за руку, указывая глазами на неприметного мужчину средних лет, который торопливо скрывался в боковом служебном коридорчике. Немного прихрамывая и потому опираясь на трость.

В узком полутемном коридорчике, где по стенкам темнело множество дверей и витал неистребимый дух казармы-общежития, Олег окликнул его:

– Виктор Иванович!

Мужчина вздрогнул и оглянулся. Увиденное настолько поразило его, что он выругался, стукнув палкой об пол:

– Какого черта! Ты как здесь оказался?

– Так вот вы какой, Виктор Иванович, – вздохнул Олег.

И я не могла не согласиться с пацаном. На мафиози Виктор Иванович никак не тянул. Он был совсем даже не страшный. И даже как бы почти интеллигентный – не зря олегова бабушка на его внешность купилась.

Виктор Иванович, похоже, хотел нам что-то ответить. Но передумал. И вдруг заорал:

– Мамонт, Чопик! Сюда!

Одна из замызганных боковых дверей распахнулась, и в потоке яркого света, рванувшегося из освещенного прямоугольника, в коридор ввалилась колоритная парочка: широкоплечий приземистый бугай со взглядом исподлобья и длинный нескладный парень, тупо моргавший белесыми ресницами бессмысленных, слишком близко посаженных оловянных глаз.

– Взять! – скомандовал милейший Виктор Иванович, и дебильноватая парочка, не задавая вопросов и вообще не произнося ни звука, кинулась на нас.

Я-то была бы для них легкой добычей, но Олег оказался проворней. Прихватив меня за локоть, он рванулся в ближайшую из дверей. Которая, по счастью, оказалась незапертой.

Мы влетели в комнатушку с единственным грязным зарешеченным окошком, в которое заглядывал тусклый уличный фонарь. Олег быстро повернул ручку накладного замка и щелкнул шпингалетом, так же зачем-то пристроенном на двери. Все это было проделано весьма своевременно – уже в следующую секунду по двери забарабанили мамонто-чопиковские кулаки.

Я с тоской обернулась на зарешеченное оконце – через такое не выберешься. А дверь была хоть и удивительно крепка для дверей подобного рода, но долго рассчитывать на ее крепость не приходилось. Куча хлама на полу, кособокие хлипкие тумбочки, штабелем сложенные у стены тоже вряд ли могли нам помочь.

И Олег казался раздосадованным. Но, похоже вовсе не тем, что я. Он и не думал о бегстве.

– Как неудачно получилось, – прошипел он сквозь зубы. – Придется убивать всех троих. И все из-за меня. Неправильно я начал… Неудачный экспромт получился. Хвастливый и ненужный. Экспропромты хороши если они тщательно подготовлены… А мы сунулись сюда… Эх, вообще не стоило устраивать этих взрывов… Просто надо было тихо подойти, попросить охранников у входа вызвать Виктора Ивановича, и как только я его увидел бы – сразу и убил бы. Одного его только…

– Ага… – дрожа всем телом подтвердила я. – Стали бы охранники с тобой разговаривать, как же! И Виктор Иванович – вышел бы он к тебе, держи карман шире!…

В дверь громыхнули чем-то тяжелым, и в ее середине вспучилось подобие горного хребта.

– И все-таки жаль, – горько сказал Олег.

Отвернулся и замер. Он-то и до этого не бегал особенно по комнате, но тут замер как-то совсем по-особенному.

В дверь стукнули опять. Но не как в прошлый раз, не тараня, а будто толкнув ее для пробы. Почти нечаянно.

И наступила тишина.

Приглушенно, издалека слышались крики людей, взрывы, вой пожарных сирен, а в нашем коридорчике разлилась благодать покоя.

– Что, все? Убил? – поинтересовалась я.

Олег кивнул, не двигаясь с места.

Я подкралась к искалеченной двери, щелкнула замком, отодвинула шпингалет и попыталась приоткрыть. Очень уж хотелось, заглянув в коридор, увидеть, что враги не смогут теперь причинить нам никакого вреда.

Только дверь не поддалась.

Я толкнула сильнее. Увы, она была приперта снаружи. Чем-то мягким, позволяющим лишь едва подвинуть ее, но только совсем чуть-чуть – так, что через образующуюся щелочку ничего разглядеть было невозможно.

– Нас заперли? – удивилась я.

– Не думаю, – качнул головой Олег.

Я даже разозлилась его бесконечному спокойствию.

– А ты подумай! Может полегчает?

Он глянул на меня так пристально, что стало неловко за сказанное.

– Но ведь выбираться-то как-нибудь надо?… – промямлила я.

– Да, конечно, – легко согласился Олег и сделал то, чего я в этой ситуации меньше всего от него ожидала. Подошел к двери, осторожно постучался костяшками пальцев и вежливо попросил. – Вы не могли бы отодвинуться? А то мы не можем выйти.

– С кем ты разговариваешь? – спросила я озабоченно.

– Не знаю, – вздохнул Олег.

Но с той стороны двери уже послышалось шевеление и растерянный голос произнес:

– Извините пожалуйста, подождите секундочку, я поднимусь.

После чего дверь сама распахнулась, и на пороге я увидела Мамонта. Или Чопика. Я ведь не знала, кто из них кто! Сейчас на нас исподлобья смотрел приземистый бугай с бритой головой. Невредимый, живой и здоровый.

Я взвизгнула и отпрыгнула назад – прямо на кучу пыльного хлама. При этом я, естественно, споткнулась и непременно упала бы если б меня вовремя не поддержали под локотки. С одной стороны – Олег, с другой – бритоголовый бугай. Быстрые какие.

– Вы не ушиблись, девушка? – сочувственно спросил бугай.

Я беззвучно помотала головой.

– Надо поблагодарить человека, – негромко подсказал Олег.

– Спасибо, – сказала я ошеломленно.

– Теперь можно идти, – удовлетворенно сообщил Олег. – Пойдем, – и видя, что я никак не могу стронуться с места, озабоченно уточнил. – Ты сможешь идти сама?

– Смогу, – храбро заявила я. – А вот он?…

– Он останется, – успокоил Олег.

– Да? – засомневалась я.

– Да, – безапелляционно отрезал Олег.

Мы вышли в коридор. Бугай, и правда, остался в комнате. Я оглянулась – он стоял столбом на прежнем месте и оглядывался вокруг с бо-о-ольшим интересом. Что уж так могло его заинтересовать в захламленной комнатенке – ума не приложу!

А в коридоре меня ожидал новый сюрприз – в виде Виктора Ивановича и второго его верного пса. Чопика? Мамонта? В общем, того, который подлиннее.

Я дернулась, но Олег крепко держал меня за локоть. В молчании мы прошествовали мимо сладкой парочки. Те не сделали ни малейшей попытки нас остановить. Только проводили удивленными взглядами.

Я шла очень торопливо, а вообще-то желала бы перейти на бег. Но на мне висел Олег, удерживая изо всех сил.

– Не торопись, все кончено, – наконец попросил он.

– Но ты же обещал их убить! – прошипела я.

– Они убиты, – с тяжелым вздохом сказал Олег.

– Да? А кто это там стоит? – язвительно поинтересовалась я, оглядываясь.

Виктор Иванович и его Чопик (или Мамонт?) находились на прежнем месте. На нас они уже не смотрели, а заинтересованно оглядывались, живо напомнив мне бугая, оставшегося в комнате.

– Это стоят совсем другие люди, – хмуро пояснил Олег.

– А ты ничего не путаешь? Может, тебе все еще кажется, что ты играешь в вашу толкиенистскую ролевую игру? В которой убитые спокойно поднимаются и сами отправляются в «мертвятник»?

Олег остановился и развернул меня лицом к себе.

– Извини, Елена, я не смогу тебе сейчас все объяснить – у нас на это нет времени. Но поверь: все кончилось. Виктора Ивановича и его подручных больше нет. Теперь у нас одна задача – выйти отсюда так же незаметно, как пришли.

– Это мы-то незаметно пришли? – поразилась я. – А взрывы, пожары? Мне показалось, что именно ты к ним руку приложил! – и я поежилась вспоминая мясницкие детали этого рукоприкладства. – Кстати, фокусы с оторванными руками тоже постарайся мне объяснить. Как-нибудь на досуге. А то я, боюсь, плохо спать буду, вспоминая их.

– Приложил, – коротко ответил Олег. – Объясню. Но не сейчас. Все, что могло взрываться и гореть, уже сделало это. Шумового прикрытия у нас больше нет. Поэтому нам и нелегко будет выбраться.

Мы осторожно выглянули в холл «Эльдорадо». Там было не то чтобы пустынно, но малолюдно. По битому стеклу и пенным лужам, в которых плавали клочья сажи, бродило несколько охранников, легко узнаваемых по камуфляжным костюмам. Один понуро стоял в уголке, прижимая к затылку белую тряпицу, запачканную кровью. В нем я опознала одного из тех, «наружных», которых Олег «обезвредил» в самом начале нашей тайной операции. А зачем он это сделал? Паники с горящими автомобилями по-моему хватило бы, чтобы нам проскочить незаметно! Надо будет потом и это спросить.

Через холл споро проскочила стайка девиц, у каждой в руках набитые сумки, из которых чуть ли не вываливались яркие тряпки. Девицы выскакивали со стороны парадной мраморной лестницы, ведущей в подвальный этаж. Местные танцовщицы? Уносят свои артистические костюмы? Пожалуй. Заведение не скоро оправится от погрома и скандала. Если оправится вообще. Потому и танцев пока не предвидится.

Я потянула Олега обратно в боковой коридорчик и сказала:

– А ведь долго здесь не постоишь. Или охрана заглянет, или троица твоих «убитых» вылезет на свет божий. Обидно будет если в итоге нас здесь и захватят… У тебя, случайно, нет шапки-невидимки в рукаве, чтобы все-таки выйти незамеченными?

Олег внимательно на меня посмотрел:

– Это идея. Шапки-невидимки нет. Но имеется очень черное покрытие.

– Как в мультфильме? Был такой мультфильм – «Черный плащ».

– Не совсем плащ. Больше напоминает скафандр.

– У тебя с собой скафандр? – уважительно хмыкнула я. – И где ж он?

– Вот, – Олег поднял к моим глазам свое тонкое запястье. – В гривне.

– Шутишь? – с надеждой сказала я. После всех сегодняшних чудес я готова была поверить и в эту чушь.

Он отрицательно мотнул головой:

– Не шучу. Но трудность в другом. Это мои гривны. Я мог бы попробовать с тобой поделиться одной из них. И даже научил бы нескольким самым простым способам управления. Но это МОИ (он выделил это слово) гривны. Передать их тебе не сложно. Но сможешь ли ты…

– Что, что? – поторопила я. Так вдруг захотелось получить одну из его таинственных фенечек и поучаствовать в этой сказке на равных с Олегом. – Что смогу? Надеть?

– Выжить… – вздохнул Олег. – Ты даже не представляешь, как это опасно – взять чужую гривну…

– А зачем тогда предлагал? Нечего было и разговор заводить…

Олег помолчал. Погладил свою пястную фенечку – ласково, нежно. Сказал проникновенно:

– Понимаешь, шанс есть. Именно для тебя. Мы с тобой так связаны…

– Связаны? – я не удержалась от улыбки. – Чем это мы связаны, малыш?

Он посмотрел очень серьезно и произнес твердо, без всяких сомнений:

– Мы предназначены друг для друга.

– Что-о-о? Ты сегодня явно переутомился. Пора в постельку и баинькать!

– На самом деле все сложнее, но мне трудно пока по-другому объяснить. Вопрос сейчас в другом: хватит ли этой нашей связи, чтоб моя гривна хоть недолго потерпела тебя? И даже помогла?

– И какой ответ на вопрос?

– Давай попробуем. Вот эта моя пястная гривна больше других тебе симпатизирует. Если что не так – не кричи и не делай резких движений. Я попытаюсь ее быстро снять.

– А что должно быть не так? Ты хоть предупреди чего бояться!

– Не знаю, – честно признался Олег. – Но, думаю, мы оба это заметим.

– Как интересно! – я покачала головой. – Заинтриговал! Давай сюда гривну!

– Не так сразу. Сначала я ее должен уговорить. Упросить. Ведь ей предстоит расстаться со мной на некоторое время.

Он подтянул левый рукав повыше и принялся колдовать. Сначала охватил запястье вместе с гривной ладошкой. Сжал. Помассировал. Потом погладил большим пальцем правой руки искристую полоску со стороны ладони. Потом – мизинцем – с противоположной стороны. Провел ногтем несколько раз вдоль ее переливающихся нитей. Снова охватил всей ладонью.

Я смотрела на эти манипуляции с улыбкой. До тех самых пор, пока не заметила бисеринки пота, проступившие на его лбу. При том что особой жары вокруг уже не было. Глубокая ночь оказалась приятно свежей и прохладной. Неужто пальчиком поводить – это такой адский труд, что пот прошибает?

– Готово, – чуть осипшим голосом сообщил Олег. – Вот.

Гривна была снята. Она лежала на его маленькой ладони обмякшая, потускневшая – просто старая черная ленточка. Невероятно растянутая от долгого употребления – длиной с небольшой поясок. Как это она была совсем недавно сжата до размеров тонкого олегова запястья?

– Теперь самое сложное, – порадовал он. – И опасное. Держи. Только, пожалуйста, будь ласкова с ней. Это необходимо для твоей же безопасности.

Я забрала фенечку, расправила ее обвисшую петлю чтобы надеть на руку.

– Осторожно! – взмолился Олег. Он был бледен и напряжен. – Не сразу… Пусть она хоть немного привыкнет к тебе! Просто положи ее себе на правое запястье, не надевая, и подержи так.

– Но у тебя она была на левой руке!

– Да. А у тебя должна быть на правой. Если, конечно, все пройдет удачно и она примет тебя. Хотя бы на некоторое время.

– Какие сложности при нашей бедности, – проворчала я, но послушалась.

Повесила, не надевая, ее на правую руку. И даже погладила, подражая олеговым пассам.

Это оказалось на удивление приятно. От гривны исходило мягкое тепло. Наверно, нагрелась на запястье Олега. И еще она была чуть скользкая на ощупь – как хороший шелк. Забавная фенечка.

– Можно уже?

– Попробуй, – прошептал Олег, вглядываясь в гривну. – Только медленно. Совсем медленно. Как только можешь медленно…

– Может, чем советы давать – поможешь сделать как надо?

– Нет, нельзя. Лучше не рисковать. Была бы она твоя – еще туда-сюда. А она моя, я же объяснял. Не нужно, чтобы она чувствовала меня лишний раз. Попробуй все-таки сама надеть…

Я пожала плечами, осторожно, двумя пальцами, подняла гривну и вздрогнула от голоса, раздавшегося над ухом:

– Извините, а что вы делаете?

Позади нас стоял давешний бугай, цепной пес Виктора Ивановича, и с интересом следил за нашими манипуляциями.

Сказать, что я испугалась – значит ничего не сказать. Меня как будто кипятком обдали. Ледяным. От которого сердце ухнуло вниз, и дыхание перехватило.

Как в тумане я услышала вежливый голос Олега:

– Мы играем. Это такая игра. Она вам будет не интересна.

– А-а, – разочарованно протянул бугай. – Спасибо за объяснение. Извините еще раз, что прервал вашу игру. Но мне показалось, что вы на меня не обидитесь за это. Ведь девушка такая доброжелательная, она сказала мне: «Спасибо», когда я поддержал ее. Ну тогда, когда она чуть не упала…

Олег мягко, но решительно прервал его:

– Мы не обиделись. Вы можете идти.

– Да, конечно… – кивнул бугай, улыбнулся (отчего его рожа с маленькими, близко посаженными глазенками не стала краше) и осторожно, по-над стеночкой, протиснулся мимо нас.

– Он же идет в холл… – с ужасом констатировала я.

Олег пожал плечами:

– Ну и что? Он здесь работал, все те, которые сейчас находятся в холле, наверняка его знают и помогут ему.

– Ты не понимаешь… – простонала я. – Он же нас выдаст! Сейчас сюда примчится орава этих охранников…

– Не думаю… Прости, тебе не нравится, когда я говорю «не думаю», но сейчас я просто уверен – ничего подобного не случится.

– Здравствуйте, – прозвучал из холла негромкий голос бугая. Видимо, он приветствовал присутствующих.

Странно, что он с ними здоровается. Неужели сегодня не виделись? Или Олег ошибся, и бугай здесь – случайное лицо?

– Мамонт, ты живой?

– Ты че – с горшка упал?

– Где шеф?

Сразу несколько голосов откликнулись на приветствие Мамонта (значит, его все-таки именно так зовут). Голоса были удивленные, злые – да что там, судя по голосам, камуфляжные охранники находились на грани истерики. Только не бабской истерики, а мужицкой. И неизвестно еще, какая хуже. Правда, и охранников можно понять: не каждый день садишься в такую лужу. Ведь именно их обязанностью было не допустить того разгрома, что случился в «Эльдорадо»!

– Простите, я не совсем понял, – заинтересованно сообщил Мамонт. – Что значит «с горшка»? Кто такой «шеф», и почему вы назвали меня «Мамонт»?

Последовавшая изумленная пауза не предвещала ничего хорошего.

– Ах ты, гнида! – наконец взорвались эмоциями высокие, яростные голоса. – Ты где отсиживался? Он еще изгаляется! А по харе?…

– Нам надо спешить, – напомнил Олег. – Похоже, еще немного и дойдет до мордобоя. Подходящий момент, чтобы попытаться выбраться.

Я представила, как камуфляжные начинают мутузить своего Мамонта, но от этой картины мне почему-то не стало весело, а наоборот – грустно. И даже жалко этого странного, неестественно вежливого Мамонта. Вот уж девичья сентиментальность! Совсем недавно он готов был меня убить, а теперь мне его жалко…

Тряхнув головой, я прогнала наваждение и опустила взгляд на гривну, зажатую в пальцах.

Но наваждение так до конца и не рассеялось. Гривну мне тоже почему-то стало жаль. Она висела безвольная, расслабленная, померкшая. Так и хотелось приголубить ее, погладить, согреть…

– Ну иди сюда… – придурковато пробормотала я и осторожно ввела ладонь в ее петлю.

И гривна тотчас ожила. Вздрогнула, напружинилась, как-то вся подтянулась и с коротким свистом обвила запястье. В воздухе повеяло грозовым ветерком, черно-искристая фенечка тугой змеей сомкнулась на руке – не больно, но плотно. Я даже присмотрелась – и действительно, никакого зазора между ней и кожей! Резиновая она, что ли?

Но только я попыталась поддеть ее ногтем, чтобы проверить как плотно гривна меня зажала, как услышала свирепый шепот Олега:

– Стой! С ума сошла! Не трогай! Ни в коем случае!

Я с недоумением посмотрела на него.

Он был рассержен, бледен, но кривил губы в улыбке:

– Получилось! Елена, я был прав! Видишь, насколько мы с тобой близки! Она тебя приняла! Только не раздражай ее, не серди… Нам бы выбраться отсюда, а потом уж я избавлю тебя от нее…

– Но я не хочу избавляться! – возмутилась я. Надо же – столько трудов, столько волнений – и вдруг избавляться! – И вообще, подарки не принято забирать обратно.

– Это не подарок, – мотнул стриженой головой Олег. – Гривну невозможно подарить. Не будем спорить. Давай, я поскорее покажу как надевается скафандр – и уберемся отсюда!

– Ну, показывай, – согласилась я. А про себя подумала: там посмотрим насчет гривны. Мне понравилась эта дивная фенечка и расставаться с ней совершенно не хотелось.

– Елена, сосредоточься. И слушай внимательно. Сначала надо выдохнуть. Выдохни. Еще, еще! Выдохни как можно сильнее! До потемнения в глазах! А теперь представь, что ты навсегда лишилась воздуха. Тебя здесь нет, ты в безвоздушном пространстве. В космосе! Вокруг ледяной холод, ты задыхаешься, легкие рвутся, голова лопается!…

«Какая бредятина!» – в отчаянии подумала я. Я действительно задыхалась и мне совсем не нравился черный ледяной космос. В глазах у меня потемнело и только безжалостные искры далеких звезд заглядывали в зрачки. Стало одиноко и печально. Как перед смертью.

А потом вдруг – весело и тепло. И совсем не душно. Я все еще сдерживала себя, чтобы не начать дышать, но уже можно было и расслабиться. Дышать не было необходимости. Зачем? Мне и так было хорошо. Я не понимала, как обхожусь без дыхания – но обхожусь ведь! Странно. И приятно. Зачем же я раньше столько сил тратила на это никчемное засасывание воздуха в свои легкие? Ежеминутно, день за днем! А ведь потом его еще приходилось и обратно выпускать – страшно вспомнить сколько маяты! Слава богу, что эти хлопоты кончились…

Я тихонько рассмеялась.

– Теперь точно получилось! – констатировал приятный мужской голос рядом. – Ты в скафандре.

Повернув голову, я увидела, что говорит это Олег. Но куда делся его мальчишеский дискант? Голос был чистый, молодой – и вполне зрелый. Казалось, что слова произносит парень лет двадцати пяти.

– Как ты повзрослел… – констатировала я с улыбкой.

– Подожди, я тебя не слышу, – чуть виновато произнес Олег все тем же взрослым голосом. – Сейчас…

Он поднял взгляд к потолку, на секунду вроде бы задумался – и исчез.

– Олег? – позвала я удивленно.

– Да.

– Ты где?

– Здесь.

Он отступил на шаг, в полоску рассеянного света, пробивающегося в коридор из холла через неплотно прикрытую Мамонтом дверь, и я увидела. На фоне серой стены. Иссиня-черный, ртутно отблескивающий силуэт маленького мальчика.

– Нравится скафандр? – раздался взрослый голос Олега

– Это он и есть? Ничего.

Мне было неловко признаться, что я Олега почти не вижу. Впрочем, кажется именно для этого мы и затеялись с гривной. Чтобы стать невидимыми.

– А я тоже в скафандре?

– Тоже. Можешь посмотреть. Подними руку.

О, этому голосу так сладко было подчиняться!

Я послушно подняла ладонь к глазам. И сначала ничего не увидела. Текучая ртутная чернота почти растворила очертания моей руки. Я вновь хихикнула.

– Какая я смешная! И ты смешной. Но только… Как же так? Это в темноте мы почти невидимы. А стоит выйти в освещенный холл – нас сразу заметят! Еще бы таких чудищ не заметить!…

– Придется сделать холл темным.

– Выключим свет? – восхитилась я.

– Можно бы и так, но долго искать выключатели. Поэтому просто разобьем люстру.

– Долго бить придется, – весело возразила я. – Она большая. У тебя камней не хватит кидать в нее.

– Зачем кидать? Ты ведь уже видела – я могу кое-что сделать и на расстоянии. А бить не стоит, ты права. Достаточно просто перерезать провод.

– Хулиган, – хихикнула я.

– Спасибо. А у тебя в скафандре изменился голос.

– Стал хуже?

– Ласковее.

– У тебя тоже изменился.

– И в какую сторону?

– Стал взрослым. Молодым, но взрослым.

– Наверно таким меня воспринимают мои гривны.

– Значит, ты их обманываешь?

– Их невозможно обмануть. Они смотрят в глубину. Может быть на молекулярный уровень. Или даже на атомарный. Идем?

– Добивать бильярдный клуб? Бедняжка «Эльдорадо»!

– А нечего было с нами связываться! Сами виноваты!

По-моему, Олег улыбался. За чернотой скафандра ничего нельзя было разобрать, но я будто кожей чувствовала смеющийся изгиб его губ.

– Ты опять оторвешь себе руку?

– Если нужно для дела – придется оторвать!

И я весело засмеялась в ответ. Мне было так легко и свободно! И непреодолимых препятствий в мире просто не существовало!

Через щелочку мы заглянули в холл.

Там стоял Мамонт. Посередине. И виновато улыбался. А вокруг него шла дикая ругань.

– Странно. Мордобоя так до сих пор и нет… – удивился Олег. – Что ж, устроим им «темную».

Никто не обратил внимания, но я-то знала куда смотреть. Над люстрой, под самым потолком материализовалась черная ртутная рука, чем-то чиркнула – раз, другой. И настала тьма.

– Что за… – возмутились камуфляжные.

И тут со стороны лестницы раздался дикий визг девиц. Стало шумно, суматошно.

– Выходим, – спокойно сообщил Олег.

Была одна заковыка. Свет фонарей на улице. Хоть и далекий, призрачный, но все-таки. Оставалась надежда только на продолжающийся визг. Сейчас, по идее, все мужики таращатся в противоположную от выхода сторону – на невидимую лестницу. А нас все-таки не заметят.

Когда мы выскальзывали в проем разбитой двери, кто-то из охранников догадался достать фонарик. Резкий луч задергался по холлу, высвечивая распахнутые рты орущих девиц, но нам это было уже неинтересно.

Добежав до угла, мы юркнули в темную, пустую подворотню.

– И чего они принялись визжать? – подивилась я, имея в виду девиц. – Темноты боятся, что ли?

– А я их щекотал, – спокойно сообщил Олег.

– Надеюсь, не под юбками?

– Эх, какая идея осталась нереализованной! – с горьким сожалением развел он руками (теперь обе имелись в наличии).

– Я тебе дам «идея»! – смеясь, замахнулась я на него. – Развратник нашелся!

А Олег (уже серьезным тоном) сказал:

– Можно снимать скафандр.

– Жаль. Мне в нем так понравилось…

– Надо.

– Ты первый.

– Тогда ты можешь не услышать моих советов. И останешься в скафандре.

– Ну и прекрасно!

– Не очень. Как только гривне разонравится играться с тобой, скафандр превратится… Не знаю во что. Может, в камеру пыток, может просто в саркофаг.

– Запугал. Ну тогда советуй, советчик!

– Все опять должно происходить в твоей голове. Представь: тебе хорошо…

– Мне и так хорошо.

– Нет, по-другому. Ты дышишь полной грудью. Солнечный морской берег. Ветер наполняет легкие соленым вкусным воздухом. Тебе хочется дышать и дышать! Сбросить все, бежать навстречу прибою. Представь, что ты голая. Нагая. Прекрасная как богиня. Ты хочешь, чтобы все видели твою наготу, любовались ею. Любые прекрасные платья – ничто по сравнению с твоим дивным телом. Просто лохмотья! И ты срываешь ненужные тряпки!…

О, этот голос умел убеждать! Но почему он смолк? Мне хотелось слушать его и слушать…

Ночной ветерок осторожно пошевелил подол на коленях. Черный скафандр исчез. Я стояла – вполне обыкновенная девчонка, вовсе не богиня. И не нагая – к счастью. Я дышала. Опять. В общем-то ничего неприятного в этом не было. Воздух, конечно, не представлял из себя ту искристую смесь морского прибоя и солнечно-радужного ветра, о которой говорил Олег, но был вполне пригоден для дыхания.

– А вот и я, – сообщил высокий мальчишеский голос.

Олег стоял рядом. Пацан-пацаном. И где его двадцать пять лет?

– Ты, кажется, устала. Дыши глубже. И сядь. Не беспокойся о платье, садись прямо на асфальт. И дыши, дыши. Я настолько привык к тебе, что забыл предупредить – ведь у тебя это первый раз…

«Когда это ты успел привыкнуть ко мне?» – хотелось спросить нахального мальчишку. Но даже на это не было ни сил, ни желания.

– Давай-ка снимать гривну, – строго сказал Олег.

– Зачем? – прошептала я. Хоть это бы оставил мне. На память о закончившейся сказке.

– Пора, – озабоченно сообщил он. – Чувствуешь – она уже тебе сильно давит на руку?

«Ничего она не давит!» – хотелось отмахнуться от настырного пацаненка. Но гривна давила. Будто петля на запястье затягивалась. Удавка. И еще она пекла кожу. Жарила. Пылала – только что не потрескивала раскаленной сковородкой.

– М-м… – простонала я.

– Лена, спокойно, – тонким требовательным голосом приказал Олег. – Все нормально. Сейчас я все сделаю как надо!

Конечно, сделает! Ведь он уже склонился над моей рукой и что-то шептал ей. Не руке, конечно – гривне. На что ему моя рука! Он водил по гривне пальцами, ладонью, чуть не целовал тугую гладкую поверхность. Делал какие-то гипнотические пассы… Мне было плохо видно. Слезы, ручьем текущие из глаз, туманили и размывали картинку.

Хотелось крикнуть: ну, пожалуйста, Олежек! Ну скорее… Но сил на крик не оставалось – все они уходили на то, чтобы просто держаться на ногах и не падать…

А потом стало тихо. Совсем. Будто ватой забили уши. Я даже покачала головой, надеясь вытряхнуть затычки из ушей.

Но затычек, конечно, не было. Вдалеке по улице прошумела одинокая ночная машина. Шелестела листвой акация вверху, заглядывая в нашу подворотню. Поскрипывала своими старыми ветками. Но это все было как-то не реально. Не по-настоящему. Настоящие звуки остались в прошлом, когда на мне была гривна. И еще скафандр. А рядом шел изумительный молодой человек. Парень, в которого грех было не влюбиться.

– Вот и хорошо, – внес ясность Олег. – Все неприятности позади. Могло быть и хуже.

Он сидел на корточках рядышком, вглядываясь в мое лицо. И по-прежнему гладил, ласкал гривну. Которая возвратилась уже на его запястье. На свое законное место.

Я поглядела на собственное запястье, ожидая увидеть багровый ожог, оставшийся после гривны. Но ожога не было. Даже этой памятью о себе гривна меня обделила.

– Теперь главное – поймать такси! – сказал Олег преувеличенно бодрым тоном.

Да, такси. Домой. Нет, в Александровку. Но все равно – спать, спать и спать. Забыться. А проснуться уже отдохнувшей, новой, свежей, веселой!…

– Только я с тобой не поеду, – сообщил Олег.

– Почему это?

– Нужно вернуться на Западный. Я забыл поставить квартиру на сигнализацию в охране.

– Тогда и я с тобой!

– Но ты устала.

– Будто ты не устал!

У нас было время препираться – ни одного такси на горизонте что-то не появлялось.

– Ребята, простите мою назойливость, – раздался вежливый голос позади. – Но я что-то совсем растерялся. Не подскажете, где я нахожусь?

Я резко обернулась. Ну конечно! Возле нас опять стоял Мамонт собственной персоной.

– Понимаете, мне не к кому больше обратиться, все кричат, ругаются… – объяснял он извиняющимся тоном. – А с вами мы уже несколько раз встречались, вот девушка даже «спасибо» мне сказала…

«Провались ты вместе с моим спасибо!» – от души пожелала я ему. Но вслух сказала:

– Возле Пролетарского рынка находитесь. Еще вопросы будут?

– Э-э… А где это? – растерянно поинтересовался он.

– Как вас зовут? – вдруг спросил Олег.

– Мамонт его зовут, – буркнула я.

– Вот, вот, – обрадовался Мамонт. – И там, в этом странном помещении с разбитыми стеклами, меня тоже так называли. Но, понимаете, ребятки, это какая-то ошибка. Я не Мамонт.

– А кто вы? – вновь спросил Олег.

– Я… Э-э… Знаете, запамятовал что-то… Извините, ребятки, как-то странно себя чувствую, ничего понять не могу… Извините, пойду я, не буду вас отвлекать…

– Вас зовут Сергей Дмитриевич, – сказал Олег.

– Сергей Дмитриевич? – растерянно повторил Мамонт, как бы пробуя предложенное имя-отчество на вкус. – Сергей Дмитриевич… – и обрадовался. – А ведь точно! Вот спасибо тебе, сынок! Вот удружил!…

– А фамилия ваша…

– Фамилия? – обалдело переспросил Мамонт.

– Фамилия ваша – Михайлов.

– Михайлов… Ну конечно Михайлов! – Мамонт обрадовался как ребенок. Даже прослезился от счастья. – Так ты меня знаешь, паренек? Вот ведь повезло! А то хожу как дурак, прости господи, тычусь везде слепым котенком!…

– Откуда ты знаешь его ФИО? – тихонько спросила я Олега. – Ты тоже участвуешь в мафии?

Он спокойно встретил мой подозрительный взгляд:

– Я назвал первое, что пришло в голову.

– И сразу угадал? – не поверила я.

– Я не угадывал, – поправил меня Олег. – Я назвал. НАЗВАЛ.

– Что значит – «назвал»? Он что – младенец новорожденный, которому имя дают?!

– Да. Совершенно верно. И относись к нему именно так – как к новорожденному.

– Ты не убивал их! Ты просто стер им память! – догадалась наконец я. – Всем мафиози – и Виктору Ивановичу, и его верным псам! Как просто! А я-то ломала голову!…

– Убил! – отрицательно качнул головой Олег. – Ведь их личности – личности тех троих – они больше не существуют. Вместо них появились новые личности. Не могли не появиться. Но тех людей больше нет. И никогда больше не будет.

– И слава богу! – с чувством завершила я. Я не очень поверила в мифическую смену личностей, вариант со стертой памятью был как-то ближе и понятней. Но спорить не стала. Пусть так, если Олегу больше про личности нравится. – Не будет, так не будет! Не надо нам таких личностей, пусть бы их и вовсе не было!

– Но я не могу просто так бросить человека, которому дал имя, – твердо сказал Олег.

– Кого это?

– Сергея Дмитриевича.

– Этого бандита? – возмутилась я.

– Он не бандит. Сергей Дмитриевич никогда бандитом не был. Он совсем другой человек, не имеющий к Мамонту никакого отношения. Конечно, он может стать бандитом, но может стать и академиком. Он будет жить своей жизнью, которая не является продолжением жизни Мамонта!

– Ребятки, я все-таки прошу у вас прощения, – всунулся в нашу беседу счастливый новорожденный по имени Сергей Дмитриевич. – Но может тогда вы знаете и про то, где я живу? Тут, понимаете, такое дело – ночь на дворе, а мне ведь домой надо!

– Вы живете на Западном, – как ни в чем не бывало сообщил Олег. – Мы сейчас отвезем вас туда.

– Ой, спасибо, ребятки! А то у меня, по правде, денег-то с собой нет, а ехать-то, видно, далеко, путь не близкий. Но вы не беспокойтесь – как доедем, я вам верну деньги. Все отдам, сколько надо будет! Ох, ребятки, как же мне благодарить вас! Даже и не знаю что б я без вас делал!…

– Бандитом бы работал, – чуть слышно прокомментировала я. – Олег, ты, кажется, решил его везти на свою квартиру?

– Я дал ему имя.

– Что за бред? Ну дал и дал. Не отдавать же ему и квартиру в придачу? Такому только – он ведь сразу поверит! А потом его не вытуришь! Будет кричать, что это его жилплощадь! Еще и дружков своих бандитских натравит!

– Дружков у него нет. Дружки Мамонта к Сергею Дмитриевичу никакого отношения не имеют. А квартира… Не знаю. Но бросить Михайлова уже не могу.

– Такси! – завопил Михайлов, выскакивая чуть ли не на середину дороги. – Стой, браток, стой! – и когда машина затормозила, доверительно склонился к приоткрытому окошку. – Очень на Западный надо! Подкинешь?

– Надо, так надо, – донесся равнодушный голос. – Цену знаешь?

Услышав сумму, Михайлов в растерянности повернулся к нам:

– Ребятки, а у вас найдется столько?

– Найдется, – ответил Олег, открывая передо мной дверцу заднего сидения.

– Вот и ладненько! – просиял Михайлов. – А я тогда спереди, – и он, весьма довольный собой, уселся на сиденье рядом с водителем.

– Где на Западном-то? – поинтересовался «шеф», разворачивая машину посреди пустынной ночной улицы – прямо через сплошную разделительную полосу.

– А вот и не скажу… – закручинился Сергей Дмитриевич. – Где, ребятки?

Олег назвал адрес.

Всю дорогу Михайлов смотрел по сторонам очень внимательно, а под конец пожаловался:

– Вот ведь – никак не могу сообразить – куда едем?… Из-за темноты наверно!

Дедок-вахтер в подъезде был прежний, но встретил нас не ласково.

– Жалуются на вашу квартиру, – заявил он, величественно появляясь из стеклянного вахтерского закутка. – Хулиганничаете! Соседям по ночам спать не даете!

– Не нравится мне такое начало… – сквозь зубы промолвил Олег.

Продолжение, впрочем, было еще хуже. Квартира была разорена.

– Какой урон! Какое непотребство! – заохал Михайлов, всплескивая руками. – Это кто ж так набезобразничал?

Он подобрал с пола обрывок плюшевых обоев, поставил вертикально медную русалку с разбитой лампой-лотосом, загладил ногой лоскут разреза на ковре и даже поднял и попытался вернуть в исходное положение белый металлический столик, но это не удалось – ножки были так погнуты, что столик свалился вновь.

– Ой, работы сколько теперь! – причитал Михайлов.

– Значит, мы не тех поубивали? – разочарованно подумала я вслух. – А которых надо было – они, как раз, остались живы и пришли сюда?…

– Убивал я. Твоего участия и твоей вины в этом нет, – твердо сказал Олег. – И убили мы именно тех, кого планировали. А здесь были шавки. Шестерки. Посланные для устрашения. Может быть как раз те – парковые.

– Ты же их покалечил?

– Не настолько, чтобы им не прийти сюда и не устроить этот разгром.

– Ребятки, вы уж извините, что у меня так… – подошел к нам Михайлов. – Видите сами – даже чаю попить и то пригласить некуда. Вы уж завтра приходите, ладно? А я к тому времени хоть немного приберусь тут.

***

То, что я проснулась не на своей койке, я поняла сразу. Моя – узкая, продавленная и скрипучая. Эта – бесконечной ширины и мягкости. И без скрипа.

Пологий лучик солнца проник через щель в шторах, уперся в огромное зеркало на стене и тонкой струйкой света выстрелил прямо в лоб. Так вот кто меня разбудил!

Я села на кровати, осматриваясь. Ничего так спаленка… Видела подобную в салоне итальянской мебели. И называется она как-то очень по-итальянски – то ли «Да Винчи», то ли «Рапсодия»…

Настенные часы чуть щелкнули, переведя часовую стрелку на очередное деление. Пять утра? Не может быть! Солнце уже вон как высоко.

Или наоборот – низко? Это что же – я до пяти вечера продрыхла? Сильна! Впрочем, если вчерашние день с ночью мне не приснились, то и не удивительно. Теперь бы еще отыскать хозяев этих хором…

– Здравствуй, Леночка! Выспалась? – приветствовала меня бабушка Олега. Она отыскалась там, где и положено быть настоящим хозяйкам (настоящим, а не таким, как я) – на кухне.

Впрочем, на такой кухне даже я, пожалуй, согласилась бы немного похозяйствовать! Сплошная автоматика, все блестит-переливается и при этом полно места – хоть танцуй.

– Добрый день, м-м… – я замялась, не зная как лучше ее приветствовать. Не бабушкой же называть! Женщина практически в расцвете сил. Если Олег ей внук, то я уж ее внучкой никак быть не могу! По возрасту не подхожу.

– Зови тетей Таней, – разрешила она мои затруднения. – А хочешь – просто Таней.

– Тетя Таня, – выбрала я первый вариант. – Да уж, выспалась – не то слово!… На сто лет отоспалась! А Олег где?

– Спит еще! Вы ж чуть ли не под утро вернулись. Отсыпается. Князюшко мой.

Я смолчала. Князюшко так князюшко. Любящие бабушки еще и не такой титул внучку могут присвоить. Например, принц. Непонятно какой державы.

– А ведь он и вправду князь, – улыбнулась тетя Таня, раскатывая тесто – по старинке, без всякой техники, деревянной скалкой. – Княжество его, правда, не близко находится. Хотя – как посмотреть. Для него оно близко. А мне, например, туда не попасть. Никак. Может, и тебе попасть не удастся. Вот и золото наше все оттуда, из княжества их непонятного. Я потому тебе рассказываю – чтобы ты знала. Я смотрю, у вас это серьезно, так тебе лучше сразу все знать.

– Тетя Таня, вы что? – вытаращилась я. – Ну он что-то там мелет – что с него взять! Но вы? Вы же понимаете сколько мне лет и сколько ему? Что у нас может быть серьезного?

– Все, – вздохнула она. Потом поправилась. – Ну не все конечно. «Все»-то у него еще не выросло. Но это дело времени. Недолгого.

– Вы меня в краску вгоняете!

– Краснеть – дело хорошее. И для княгини вполне подходящее. Я, вот, кстати, тоже княгиня. Вдовая. И долгое время краснела. Особенно когда меня соседки спрашивали: откуда это у меня дочка взялась без мужа? Так что привыкай. С ними, с князьями, одни заботы! Да, – она пригорюнилась. – А без них… Без них – ни забот, ни хлопот, и никакой жизни вообще. Так что выбирай! Хотя чего тебе выбирать – у тебя и выбора уже нет… Ты ж поехала с ним к Виктору Ивановичу, не бросила. Значит, выбрала!

– Тетя Таня, я вот сейчас уйду, вот и весь мой выбор!… – растерянно пригрозила я.

– Куда это? – спросил Олег, появляясь в дверях и сонно протирая глаза. – А нашего Михайлова проведывать? Сергея Дмитриевича?

***

Михайлов все еще убирался и встретил нас как был: в женском фартуке и голый по пояс – зрелище еще то! Не для слабонервных. Горилла в оборочках.

И сразу порадовал:

– Тут ребятишки какие-то приходили. Я думал вы. Открыл, а они стоят. Трое. Я им: чего надо? А они сразу развернулись – и прыжками по лестнице вниз. Даже лифт вызывать не стали. Так ничего и не объяснили – зачем приходили, чего хотели?

– А какие из себя эти ребятки? – заинтересовался Олег. – Накачанные? Коротко стриженные?

– Точно! – обрадовался Михайлов. – Так это ваши знакомые? А чего ж они не зашли? Подождали бы вас у меня, я б их тоже чайком напоил. У меня такой хороший чай! И аромат, и цвет! Хороший, одним словом. А то и кофе есть. Я нашел в ящичке. Тоже, видать, хороший – столько медалей!

– Да уж, наверно, не плохой кофе этот ваш, – желчно заметила я. – Вы его сами небось выбирали в магазине? Или откуда-нибудь из заграничной командировки привезли?

– Из заграничной? – озадачился Михайлов. – Вот и не скажу, дочка. Может и привез… Откуда-то ведь он у меня взялся? Кофе этот. Не сам же он ко мне прибежал, верно!

Михайлов хохотнул, довольный своим остроумием.

Олег задумчиво уточнил:

– А вот эти трое, которые приходили к вам, Сергей Дмитриевич – у них головы не перебинтованные?

– А как же! – охотно подтвердил тот. – У двоих лейкопластырем на затылке заклеено – я разглядел, когда они поскакали как оглашенные. А у третьего хорошо голова была забинтована. Просто совсем хорошо – как шапочка белая на башке. С завязочками под подбородком. Значит, ваши все-таки?

– Отчасти наши. Но вы им в следующий раз так просто не открывайте, Сергей Дмитриевич. Они нехорошие люди. Плохие.

– Вон как… – опечалился Михайлов. – Ну раз так, тогда конечно… А что это ты меня все «Сергей Дмитриевич» да «Сергей Дмитриевич»? Мы ж с тобой почти как родные! Называй меня по-простому – Серега. Или неудобно? Стесняешься? Ну извини. А «Дмитрич» – подходит?

Олег кивнул.

– Значит, так и зови! А я тебя – Олежиком. По рукам?

– А мне удобно называть тебя Серегой, – зло сказала я. Уж слишком противно было наблюдать, как этот новорожденный младенец тут расхозяйничался. – Нравится?

– Вот спасибо, доченька, – расчувствовался он. – По-простому! Я, извини, мужик простой, мне чем проще – тем лучше!…

Мелодичное курлыканье дверного замка прервало его душевные излияния.

– Пойду, в глазок посмотрю, – озабоченно проговорил он. – Может, это те, трое? Которые нехорошие. Тогда и открывать не буду.

Выходя в тамбур к наружной двери, он аккуратно прикрыл за собой дверь в прихожую. Постоял, наверно, заглядывая в дверной глазок на лестничную площадку, потом затарахтел засовами и замками.

И почти сразу мы услышали гнусавый молодой голос. Я узнала этот голос сразу – и вздрогнула. Так явственно вспомнилась мне глухая парковая темень и надвигающаяся бандитская троица.

Но сейчас гнусавый голос был торопливым и испуганным. Бандит будто все время оглядывался, собираясь сбежать при первой возможности:

– Ты, Мамонт, того… Не думай… Я помню, как ты тогда меня спас. А теперь я тебя спасаю. Беги отсюдова скорее. Не знаю, что ты в этой хате нашел, мы с Хантом и Бляхой вчера сколько не искали – ничего не нашли…

– Парень, ты, это… – начал Дмитрич.

Но прерывистый голос молодого бандита его перебил:

– Мамонт, ты слушай, слушай! Дела хреновые. Контору нашу покоцали совсем. После вчерашнего верх на рынке взял Багор. Хромого с Чопиком кокнули, тебя ищут. И скоро сюда придут – здесь не отсидишься. Ни Бляха, ни Хант молчать не будут, что тебя здесь видели. Смывайся отсюда. И скорее. А там видно будет. Багор долго не усидит, сам знаешь какой он. Так что тебе только и надо – перекантоваться временно. А там, может, все вернется. Ну, пока, я побежал!

Дмитрич вернулся озадаченный.

– Знакомый ваш, ребятки, приходил. Он хоть и нехороший, но один был, вот я его и пустил. А он наболтал чего-то, даже слова не дал вставить. И ускакал опять. Ну что ты будешь делать с этими скакунами!

– Одевайся Серега, – грустно сказала я, – и пойдем.

– Куда? – спросил он с готовностью.

– А это как Олег решит, он же у нас главный! – ответила я саркастически. – А уж какой он при этом добрый – это просто ни в сказке, ни пером!… Добрячок наш!… Навязал нам мафиози… Вот уж навязал так навязал!

– Уходить надо, – задумчиво проговорил Олег. – Придется ехать к нам, в Александровку…

– Да уж, конечно, не ко мне! У меня и так… – я спохватилась, махнула рукой. – Ладно, поехали в Александровку. Только быстрее давайте. А то как раз и дождемся гостей. Мне эти разборки местного значения поднадоели!

– А моя квартира?… – растерялся Дмитрич.

– «Моя квартира»! – фыркнула я.

– У него сейчас ничего нет, – тихо пояснил Олег. – Никаких зацепок с миром. Кроме имени, которое я дал. Да еще этой квартиры. Поэтому он за нее и держится так.

– И еще – кроме нас! – хмыкнула я. – Он теперь за нас тоже все время держаться будет? Мы у него вместо родителей теперь? Как у того утенка, который считает мамой первый предмет, увиденный после вылупления из яйца?

– Очень может быть, – подтвердил Олег. – Поэтому нам надо соответствовать роли его родителей.

– Ха! – только и сказала я, потрясенная такой перспективой.

– За квартиру не беспокойтесь, – обратился Олег к Дмитричу. – Мы ее поставим на сигнализацию. Если кто и попробует войти без нас, то с ним милиция будет разбираться!

***

– А что у тебя за обстановка дома такая, что ты о ней не хочешь говорить? – спросил Олег в такси.

Мы с ним опять сидели на заднем сидении, а страшно довольный Дмитрич устроился впереди. Ему, похоже, очень нравилось путешествовать, и «свою» квартиру он покинул без излишнего сожаления.

– Раз не хочу говорить – зачем спрашиваешь? – удивилась я.

– У меня от тебя тайн нет.

– Ха-ха. Два раза ха-ха. И еще три раза. Тайн у него нет! Да ведь ты мне так ничего толком и не рассказал! Все намеки какие-то, обещания. «Потом, потом!»

– Приедем – расскажу, – заверил Олег.

– Ну-ну, – скептически усмехнулась я. – И потом – что это за манера такая? И у тебя, и у твоей бабушки!

– Какая манера?

– Такая! Навязываться. «У меня от тебя тайн нет! Мы вместе навеки!» – да кто так решил? Я не педофилка. У меня свои интересы, свои поклонники…

– Андрей Кромсайт?

– Да хотя бы и он!

– Остановите, пожалуйста, здесь, у Сельмаша, – попросил Олег водителя.

– Вы ж собирались на Чкаловский? – удивился тот.

– Мы передумали.

Водитель недоуменно поглядел на Дмитрича:

– Что, останавливать?

– Конечно, конечно! – радостно закивал тот. – Мы выходим!

Водитель только пожал плечами.

– А теперь прогуляемся через скверик, – распорядился Олег, когда такси уехало. – Посмотрим, не увязался ли кто за нами. На всякий случай. Я ничего не заметил, но лучше не рисковать. А уже там, на другой стороне, возьмем машину – и в Александровку. Так надежнее.

– Я вообще-то собираюсь домой, – сообщила я.

– Но мы и едем домой, – мягко возразил Олег.

– К себе домой я собираюсь! К себе! Между прочим, и я не бездомная. Игры в суперменов – это дело конечно интересное. Даже захватывающее. И я ничего против таких игр не имею. Но когда мне в них предлагают более чем странные роли… Да-да, странные! И подозрительные!

– Хорошо, – согласился Олег. – Ты права.

– В чем?

– Во всем.

– Что, совсем во всем?

– Конечно. У тебя своя жизнь. Разумеется. У тебя должны быть кавалеры. Андрей нормальный парень, я ничего против не имею. Как и против любого другого, кого ты выберешь, – тут же дополнил он, видя, что я собираюсь возразить. – И, конечно, у тебя своя квартира. И ты туда поедешь. Я только предлагаю сначала отвезти Дмитрича к нам и поужинать. Бабушка специально готовила что-то для тебя. А потом я отвезу тебя куда захочешь.

– Я и сама в состоянии добраться.

– Безусловно. Просто на общественном транспорте, особенно по вечерней поре, это будет дольше. А на такси мы домчимся быстро и с ветерком. Есть возражения?

Я промолчала. В конце концов, дома меня не ждет бабушкин ужин. Да и вообще ничего не ждет. Так что я ничегошеньки не теряю.

***

– И я хочу фокус посмотреть! – крикнул из кухни Серега Дмитрич.

Вот ведь – услышал! Разговаривал бы себе спокойно с тетей Таней и не отвлекался! Так нет – все ему надо!

– Ты, Серега, того-этого… – обратилась я к нему. – В наши разговоры не лез бы. Мало ли что мы говорим?…

– Ой, ребятки, – опечалился он. – Да вы ж мне как родные… Извините если что не так. Я думал – фокус… Думал – интересно…

– Пусть смотрит, – неожиданно разрешил Олег. – Он тоже увяз в этом нашем деле обеими ногами. Зачем от него скрывать?

– Ну, как хочешь, – обиделась я. – Если ты бандитам всяким доверяешь…

Олег усмехнулся, покачал головой. Но повторять свою песню: «Он не бандит!» – не стал. А вместо этого пояснил Дмитричу:

– Фокус такой. Вот он я сижу. Руки, ноги, голова – все на месте. А теперь смотри.

– А-а! – взвизгнул Дмитрич.

И было отчего. Уж на что я привычная, но когда Олег оказался сидящим на диване без головы – тоже вздрогнула.

Тихий смех из серванта заставил нас обернуться. За стеклом, среди фужеров и декоративных хрустальных плошек, висело и хихикало олегово лицо.

Тетя Таня осуждающе покачала головой. Я приподнялась из кресла, разглядывая это неожиданное добавление к пустой посуде, выставленной в серванте. Дмитрич пукнул. Но не заметил того, поскольку продолжал напряженно таращиться на одинокую голову совсем-совсем без туловища.

Потом понимающе ухмыльнулся, сказал:

– Фокус, да? – и сел мимо стула. Со стуком и грохотом.

Когда его подняли и водворили на сидение, Олег уже пребывал в собранном виде – с головой.

– Фокус! – благостно сиял Серега Дмитрич. – Ох и хороший фокус! Веселый!

– А можно по-другому, – сообщил Олег. – Вот так.

Он вновь разукомплектовался, лишившись на сей раз правой руки. Которая материализовалась позади Дмитрича и дернула его за ухо. Дмитрич в недоумении повернулся – и получил легкий щелчок по носу.

Выставив перед собой ладони для защиты от излишне самостоятельной олеговой руки, Серега вымученно улыбнулся. Ему было и неловко, и стыдно, и страшно.

– Олежек, отстань от человека, – не выдержала бабушка. – Видишь, ему неприятно.

Мальчишеская рука, одетая в рукав белой олеговой рубашки, плавно отлетела от Дмитрича и странной торпедой устремилась к тете Тане. В полете она вытянула указательный палец и, зависнув в нескольких сантиметрах от бабушкиного лица, принялась плавно раскачивать своим плечевым краем, демонстрируя срез красного мяса пронизанного кровеносными сосудами и очень ровненько спиленную кость.

– А тебе тоже неприятно? – смеясь, поинтересовался Олег.

– Ты же знаешь… – поморщилась бабушка. – Не люблю амикошонства!

Возле первой тут же возникла в воздухе вторая олегова рука, и раздались насмешливые хлопки – внук аплодировал:

– Браво! Сразу чувствуется библиотечный работник со стажем! «Амикошонством» ты сразила всех наповал!

Я впервые видела столь странное диво: семилетний супермен дурачился.

– Вряд ли так уж сразила, – возразила тетя Таня. – Они даже не заметили. Куда мне тягаться с твоими фокусами!

– Фокусы! – отчаянно закивал головой Серега Дмитрич. – Смешные фокусы!

– А тебе тоже смешно? – спросила голова Олега, материализовавшись передо мной.

И не она одна. Ее окружали: две руки, вертикально висящие около олеговых ушей, и две горизонтально расположенные ноги, отрезанные чуть выше колен – одна парила над головой, почти касаясь аккуратного мальчишеского чубчика, а вторая чуть ниже подбородка. Все это образовывало некое подобие рамки вокруг картины. Ноги были обуты в олеговы тапочки и олеговы же летние кремовые брючки.

Я обернулась к дивану. Так и есть – оставшийся сидеть там обрубок туловища леденил душу своим видом.

– И как же тебе удается вот так… четвертовывать себя? – чуть сипло, но бодро поинтересовалась я.

Одна из рук наклонилась, нарушая симметрию, и задумчиво почесала затылок. Вторая рука, решив, видимо, не отставать, поскребла ногу, зависшую над головой. Нога взбрыкнула. После чего тоже, очевидно, собралась поразвлечься и спикировала вниз, на пол. Где и принялась подпрыгивать, шлепая тапочкой по паркету. Голова же, устроившись щекой на коленке, с ангельской улыбочкой наблюдала этот одиночный танец.

– Значит, для тебя не существует пословица: близок локоть да не укусишь? – осторожно спросила я.

– Кусать локти? – возмутился Олег. – Зубы поломать можно! А вкуса никакого! И потом – зачем кусать самого себя? Больно же!

– А ты чувствуешь боль? – удивилась я. – Вот когда так – все отдельно от тебя?

– Да оно же не отдельно! – радостно захохотал Олег. – В этом вся соль фокуса! Я один! Целый! Смотри.

Вторая нога спланировала вниз, к первой, руки взмыли чуть выше, опустившись по швам (по несуществующим швам). Голова зависла над отсутствующими плечами и предложила:

– Дерни меня за рукав.

Я вжалась в кресло и боязливо помотала головой. На этот сборно-разборный конструктор и смотреть-то – в глазах помутнение начиналось, а уж чтобы потрогать такое – об этом и думать не хотелось.

– Смелее, Елена! – шепнула голова Олега прямо мне на ушко, возникнув рядом и тут же вновь вернувшись на прежнее место.

Делать нечего. Я встала, на негнущихся ногах проковыляла к гирлянде конечностей, лишенной тела, протянула руку к одной из олеговых рук и чуть потянула за манжет рубашки. При этом я почему-то изо всех сил старалась не дотронуться до ладошки, которой оканчивалась рука.

Но ладошка сама поймала меня. Теплая, обычная. Тихонько сжала пальцы, а олегова голова укоризненно сказала:

– Ну кто же так дергает! Сильнее! Не бойся!

Я зажмурилась и дернула снова. Дернула от души!

– Ой-ей! – смеясь завопил Олег. – Ты меня повалила!

Я открыла глаза. Ничего подобного: все конечности реяли в воздухе на прежнем месте. Во главе с головой.

– Мое тело повалила! Мою точку опоры! – его рука указала в сторону дивана.

Там действительно произошли изменения. Тело-обрубок уже не сидело, а лежало, свалившись набок.

– Ой, мне так неудобно! – продолжал веселиться Олег. – Посади меня назад!

Плохо соображая, что делаю, я шагнула к дивану.

– Да ладно, я пошутил, – замахали олеговы руки, а лицо засмеялось.

И тут же эти руки материализовались на предназначенных для них местах – на его плечах. И обрубок, опираясь на них, вновь сел, продолжая заливаться смехом.

Да, именно так! Похохатывание, вылетающее изо рта в нескольких метрах от тела, рождалось именно в этом теле: грудь и живот обрубка сокращались как раз так, как это бывает при смехе.

И еще я обратила внимание на одну деталь: из-под ремешка кремовых брюк (которые в обрезанном виде могли сойти за шортики) выбилась пола рубашки и свисала теперь белым треугольником. Это, что, я ее выдернула, когда дергала за рукав?

– Мне не смешно! – твердо сообщила я.

– Совсем? – удивился Олег. – А я так хотел тебя повеселить… Хочешь потрогать мою плечевую кость?

Перед моим носом тут же возникла одна из рук, вновь оторванная от туловища. Рука была повернута ко мне кровавым срезом. Я замычала отрицательно и отодвинулась.

Но заметила, что срез хоть и был кровавым – даже пульсация перерезанных артерий была заметна – но кровотечения-то как раз и не наблюдалось.

– Вот глупышка боязливая, – подзадоривал меня олегов голос. – Прикоснись, проведи пальчиком!

Культяшка вновь придвинулась ко мне своим надрезом.

Ни жива ни мертва я ткнула в нее мизинчиком, каждое мгновение готовясь завизжать и отпрыгнуть.

Палец наткнулся на что-то ровное и гладкое. Не мясное и не костистое. И не живое – даже без естественного человеческого тепла. Будто дотрагиваешься до фарфорового манекена. Срез на ощупь оказался чуть прохладным.

Я погладила его ладонью и немного вышла за пределы гладкой окружности. И сразу под пальцами ощутились мягкость и теплота: тонкая ткань рубашки, а под ней – живое тело.

– Ай, щекотно! – закричал мальчишка, все еще пытаясь вовлечь меня в свою странную игру.

Руку он не отнял, и я попыталась нащупать край среза. Ту грань, после которой живое тело превращалось в фарфоровую гладкость.

Да вот же край! Он легко проминался при нажатии – как и положено живому телу, но когда я попыталась надавить на него со стороны среза, то убедилась, что это невозможно – фарфоровый спил отличался твердостью просто каменной.

Интересно, а насколько крепко прохладный материал среза сцеплен с телом? Я потянула за полотно рубашки – и оно начало легко вытягиваться.

– Караул! Раздевают! – захохотал Олег и радостно засучил ногами, отдельно стоящими на паркете.

Я оглянулась в сторону дивана. Так и есть – край рубашки еще сильнее вылез из-под брючного ремня. Это я его вытянула! Несмотря на твердокаменность среза.

– И как же ты умудряешься находиться в пяти, нет, в шести местах одновременно? – с раздражением спросила я.

– Гривны, это все они! – бодро отрапортовал Олег. И пальцем второй руки ткнул в полоску волшебной фенечки на своем запястье. – Мне только нужно внимательно всмотреться в то место, где я хочу находиться. И еще выбрать каким местом я там хочу находиться – рукой, ногой или головой.

– А туловищем не пробовал?

– Пробовал, – вздохнул он. – Туловищем не получается. На туловище ведь нет гривны! Эх, мне бы еще гривну в виде пояса, и тогда я весь бы перемещался куда захочу! Целиком и полностью!

– Интересно, а что на самом деле происходит в тот момент, как ты собираешься переместиться?

– Я пытался понять, – с неожиданной серьезностью ответил Олег. – Мне кажется, что никуда я руки-ноги не забрасываю, что на самом деле все наоборот – гривны подтягивают ко мне физическое пространство. Вернее через какие-то иные пространственно-временные континуумы как бы сморщивают плоскость нашего мира. И как иголкой прошивают его полотно через образовавшиеся складочки. А иголка – это как раз я. Понимаешь? Представь иголку, которую воткнули в складку, допустим, вот этой скатерти. Если двигаться по поверхности скатерти, то получается ерунда: от ушка иголки до ее кончика по скатерти ползти и ползти. И к тому же они как бы оказываются отделены друг от друга – непрерывность иголки нарушается. Так и здесь – видимая непрерывность моего тела исчезает, а на самом деле гривны просто сделали проколы нашей трехмерности.

– Но, тогда… если гривны – это иголки, которые протыкают… тогда ты, твое тело, оказывается как бы ниткой, которую они тянут за собой?…

– Вот! Ты поняла, поняла! – возликовал Олег. – Я знал, что ты поймешь! Видишь – все просто! Я одновременно и здесь – и там.

– А что будет, если ты захочешь переместить куда-нибудь свои ноги, когда стоишь на них? Не сидишь, как сейчас, а стоишь?

– Как что – больно будет! Я же упаду! Мне ведь хоть одна точка опоры нужна? Это еще Архимед знал!

– Архимед? – радостно воскликнул Серега Дмитрич. – А я знаю – это из геометрии!

– О-о, наш мафиози знакомое слово услышал, – кисло прокомментировала я вполголоса.

***

Я не позволила Олегу провожать меня до двери квартиры. И вообще выходить из машины. Такси развернулось и уехало обратно сразу, как только дверца хлопнула за моей спиной.

Я обернулась и посмотрела на его красные огоньки. Как они скрываются в темноте. Вот я и дома…

Но только вошла в квартиру – тут же захотела вновь выйти. А лучше – убежать: такой мертвечиной дохнуло из коридорчика.

«Уходя, забыла вынести мусор!» – подумала я. Но при проверке мусорное ведро в закутке, гордо именующемся «кухня», оказалось пустым и даже относительно чистым.

Мертвечина была разлита вокруг. Везде. Она таилась в рассохшихся кухонных шкафчиках, линялых ситцевых занавесочках, неоткрывающихся низких окошках, из которых даже в светлое время суток ничего не видно, кроме ржавых спин железных гаражей. И даже в буро-зеленых неровных поверхностях стен.

Здесь так было всегда, сколько я себя помню. Стены как-то раз перекрашивали – но они все равно остались буро-зелеными, нечистыми. Только что смененные занавески моментально оказывались такими же как и раньше – старыми и выцветшими. И темно-желтое пятно на столешнице было всегда…

Дух Катерины Петровны был неистребим!

Интересно, смогут что-нибудь изменить здесь ее наследники? Они так рьяно принялись доказывать свои права на квартиру сразу после похорон!… А как доказали, так уже два месяца сюда не появляются.

Я включила свет, подергала запертую (как всегда) дверь комнаты Катерины Петровны, обернулась к «своей» комнате, залитой жидким светом тусклой голой лампочки под потолком.

Ха, к своей! Никогда я не чувствовала эту проходную комнатушку своей. В ней невозможно было уединиться. Каждую минуту, каждую секунду я была под прицелом цепких глазенок Катерины Петровны, которая понимала слова «за ребенком должен быть присмотр» буквально. И никогда (даже в раннем детстве) я не могла понять: за что мне такое наказание? Почему я должна жить тихой тенью под присмотром двоюродной тетки отца и ни в коем случае не могу появляться в квартире у него самого? Почему мне нельзя приходить в его новую семью даже в гости? Разговаривать с его женой, играть со своими младшими братьями (хоть они мне братья только наполовину)?

Теперь поняла. И что? Принесло мне это облегчение?

Облегчение – вряд ли. Определенность – пожалуй. И еще – знание того, с чем я должна бороться в себе. Каких именно драконов в собственной душе должна победить…

Задребезжал телефонный звонок.

Я вздрогнула, но не двинулась с места. Телефон – это была одна из тех недоступных для меня вещей, которые вроде и рядом, но попробуй до них дотянись. Большие дорогие куклы в витринах магазинов на проспекте за углом. Роскошные кремовые торты в булочной. Телефон во всегда запертой комнате Катерины Петровны. Он и сейчас стоял там же. И все так же был недоступен.

Странно, что я вернулась сейчас в эту квартиру, где меня все угнетает и ничего не держит. Вернулась из другой квартиры – богатой, веселой, где меня ждут и обещают всяческие блага. Может быть я сбежала как раз из-за того что меня там ждут? Или потому что от меня ждут? Чего-то непонятного, странного, чего я дать никак не могу? Эти намеки (да что там намеки – прямые высказывания) о княжеском предназначении, о таинственной связи между мной, довольно взрослой девушкой, и мальчишкой, совсем еще ребенком. Мальчишка, конечно, не прост. Да и за спиной его чудятся такие невероятные горизонты, такие волшебные просторы, что дух захватывает…

Не потому ли я и сбежала, что опять захотела спрятаться? Зажмурилась вместо того чтобы раскрыть глаза пошире и вглядеться… Забилась в щель, как таракан, не желая одного – действовать, противостоять всем событиям и всем мирам, сколько бы их ни было, быть собой, черт побери!…

Телефон все трезвонил и трезвонил, не умолкая.

А не позвонить ли мне Андрею нашему, Кромсайту? Хотя бы для того, чтобы справиться о его здоровье. Как оно после вчерашних неприятностей в Плевенском парке? Еще ведь не так и поздно для звонка!

Я взяла из сумки телефонную карточку и отправилась к автомату на углу.

Андрей снял трубку сам.

– Ленка! – обрадовался он. – Ты куда пропала? Я два раза заходил по пути в Универ! До первой пары и после третьей. Звонил, стучал – никого. Где была, куда исчезла?

– Были тут дела… – пробормотала я неопределенно. – Ты-то как? Синяков не осталось? Фингалов под глазами?

– Обошлось! – хохотнул он. – Тем более что шрамы украшают! Я тут нашим порассказывал, все тебе привет передают. И Нюха, и Канцлер, и Эльх! Не передумала насчет малой июньской игры? А то съездили бы в Щепку…

– Передумала, – совершенно неожиданно для себя выпалила я.

– Да? – он явно обрадовался. – Молодчина! Жди завтра! Зайду, обговорим что брать. Палатка у меня есть, но спальный мешок только один! Поспрашиваю завтра в Универе – может кто даст лишний спальник? А антуражности особой от тебя пока не требуется. Распустишь волосы – будешь русалкой прудовой. Ручеек для тебя найдем! Что ты – не заманишь к себе хоть парочку гоблинов на верную гибель? Все путем будет, Ленка!…

***

– Это и есть ваша знаменитая Щепка? – спросила я, рассматривая низкорослые заросли на косогоре меловой горы.

– Это только начало. Лесхоз большой, – заверил Андрей.

А Эльх-Максим добавил:

– Мы еще даже до крепости «славян» не дошли. Наш лагерь дальше.

– А населенные пункты здесь какие-нибудь имеются?

– Да зачем нам населенные пункты! – отмахнулся Андрей.

– На той стороне что-то большое есть. Село. Вроде, Волошино называется. А вон там, под горой – видишь домики? – хуторок какой-то. Калиновка, кажется. Помнишь, Кромсайт, мы в прошлый раз в хуторское сельпо ходили. За хлебом и вообще…

– За водярой мы ходили! – радостно захохотал Андрей. – Было дело, а как же!… – и он пустился в рассказ о «прошлом разе».

Но я не слушала. Название «Калиновка» чем-то сладким кольнуло сердце, и в раннем утреннем воздухе повеяло ветром невероятных приключений и сказочных надежд.

Возле нас, скрипнув тормозами и обдав клубами пыли, остановилась старая «Волга».

– Елена, доброе утро! – раздался звонкий мальчишеский голос.

Дверца хлопнула и перед нами предстал Олег – веселый и довольный.

– Привет, Кромсайт, здорово, Эльх!

Пока он здоровался за руку с ребятами, из машины солидно выгрузился Серега Дмитрич собственной персоной, а из окошка выглянула, опустив стекло, тетя Таня.

– Леночка, садись к нам!

– Вы тоже на МИК? – удивилась я.

– Не могу ж я отпустить Олежека самого в такую даль… – развела руками тетя Таня.

– Садись, доченька, – ласково приобнял меня Серега Дмитрич. – Места хватит. Я, правда, приглашаю, а сам на переднем сидении сижу, жирую… – покаялся он тут же.

– Но сначала мы заедем в Калиновку, к бабушке Вере, – предупредил Олег, приглашающе распахивая передо мной дверцу.

– Вот так и увозят от нас девчонок, – пожаловался Эльх-Максим. – На красивых дорогих автомобилях…

Водитель – дедок в засаленном пиджаке – только хмыкнул и дал по газам.

***

– Вот здесь и находится выход в мое княжество, – доверительно сообщил Олег, когда мы выползли наконец из-за стола.

Бабушка Вера оказалась довольно шустрой старушкой – наготовила много всяких вкусностей. Да и тетя Таня привезла немало продуктов из города. Так что теперь мы с Олегом неспешно прогуливались по старому яблоневому саду позади дома – полусонные от обилия съеденного. Сказывался, наверно и ранний подъем – поезд в сторону Щепки уходил с Пригородного вокзала в половину шестого.

– Знаю я про твое княжество, – лениво отмахнулась я.

– Откуда? – удивился он.

– Тетя Таня рассказывала, когда агитировала за… Ну, в общем, она упоминала Калиновку. Так это и есть княжество? Вы прикупили все земли в округе? А Щепку тоже?

– Нет, – засмеялся Олег. – Ничего мы не покупали. Тем более здесь. Наше княжество вон оно. Видишь те кусты на пустыре?

– Которые на кургане растут?

– Они сами есть курган. Этот курган и есть один большой терновый куст. Он разрастается густой шапкой, внутри которой можно спрятать что угодно – даже княжество.

– Так вот откуда у тебя такая любовь к кустам… – хмыкнула я, вспоминая массовуху в день нашего знакомства. – Но, видно, княжество у вас все-таки совсем небольшое если уместилось под кустом. Даже под большим.

– А вот и нет! – весело поднял на меня глаза Олег. – Княжество как княжество. Довольно приличных размеров. Может даже величиной с нашу область. Вход в него, да – маленький и узкий. А, как пройдешь – открываются просторы и богатства!…

– Оно у вас подземное, что ли? Проходит по ведомству троллей-гномов-гоблинов?

– Вполне надземное. Только в другом измерении.

– Как все просто! – восхитилась я. – В другом измерении! И вход в него замаскирован кустиками! Только непонятно почему об этом никто не знает? Бабушка Вера например? И другие местные жители?

– Она знает. От нас. Теоретически. Потому что сама пройти туда никак не может. Она пробовала – бабушка рассказывала, что заставляла ее попробовать. Но ничего у них не получилось. Ни у моей бабушки, ни у бабушки Веры. А у моей мамы получилось. Но только в одну сторону – туда. Войти она вошла, а выйти не смогла. А туда-сюда спокойно ходить – это редкий талант. У нас, князей Шагировых, он по мужской линии передается. Мне, например, передался, – скромно потупился он.

– Так твоя фамилия – Шагиров? Приятно познакомиться – Митякина.

– Я знаю твою фамилию. Кромсайт говорил. А у меня фамилия двойная: Квасуров-Шагиров. По маме – Шагиров, а по отцу – Квасуров. Княжества два, поэтому и фамилия двойная.

– Это так принято?

– Это я так решил, – признался он.

– И все-таки я что-то не поняла. Твои родители – там, – я показала в сторону зеленой шапки терна. – Ты – здесь. Как это? Тебя в ссылку отправили, что ли? Выдворили из твоего двойного княжества?

– Моя мама очень плакала, когда провожала меня сюда, – строго сказал Олег. – Сама она со мной ни за что бы не рассталась! Но так сложились государственные дела. Я тогда маленький был, не понимал как и что, но я письмо ее читал – она все объяснила. Что отправляет меня к бабушке временно. И через три года ждет меня обратно. Сама-то она выйти ко мне не может, я же знаю! Так что никто меня не выдворял и в ссылку не отправлял!

В его голосе была строгая твердость ребенка, убеждающего всех (и прежде всего себя самого), что родители его любят, помнят и ждут. Прямо никак не дождутся… Как же мне это было знакомо!

– Прошло, правда, уже не три, а четыре года как я в гостях у бабушки, – вздохнул Олег. – Но ты же знаешь мою бабушку… Она никак не хотела отпускать меня обратно пока я был совсем малышом. Да и сейчас не хочет.

– Я тоже мамино письмо читала, – неожиданно ляпнула я.

– Тебе бабушка показывала? – деловито спросил Олег.

– Не твоей мамы. Своей. Нашла в старых бумагах Катерины Петровны.

Олег вопросительно смотрел на меня, ожидая продолжения.

– Моя мама тоже писала, что любит меня не смотря ни на что, – принужденно рассмеявшись пояснила я.

Олег продолжал молчать. Тишина была невыносима, и я заговорила, чтобы заполнить паузу. Будто оправдываясь (перед ним? перед собой?):

– Мама и к отцу обращалась – просила меня любить. Не смотря ни на что. Но он не послушался. Наверно просто не смог после того что я сделала.

– А что ты сделала? – серьезно спросил Олег.

– Струсила. Всего лишь зажмурилась и закрыла лицо руками. Я так ясно себе это представляю. Хотя и не помню – маленькая была. Точный возраст – четыре года и два месяца. Или память сама вычеркнула неприятные воспоминания. Зато теперь, когда я наконец все узнала… Теперь представить это не сложно. Как оно просходило. Как мама подходит с коляской к магазину. А в коляске – мой брат Димка. Маленький, шестимесячный. Как она оставляет меня возле коляски, просит позвать, если братишка начнет плакать. И заходит в магазин. Я недавно специально ездила смотреть на этот магазин. Он уже не «Молочный», там сейчас сэконд-хэнд. Но крыльцо с двумя ступеньками осталось. Вот около этих ступенек и стояла коляска.

Я замолчала, кусая губы.

– И что? – безжалостно спросил Олег.

– Не знаю… Мама писала, что я, наверно, нечаянно сняла коляску с тормоза. Нечаянно, в игре. Мама это даже два раза подчеркнула. Будто это могло разжалобить отца!… Я так понимаю, что он обвинял не только меня, но и ее. Не зря же она письмо ему писала из больницы? Он, видно, не ходил ее даже проведывать, когда ее парализовало после всего этого…

– После чего?

– Ну, после этого. После того как коляска с Димкой покатилась под уклон, вывернула на дорогу и там ее смял грузовик. В лепешку. Грузовик просто не мог остановиться – слишком неожиданно коляска вылетела на проезжую часть… А я в это время стояла, закрыв лицо руками. Очень испугалась, когда коляска вдруг поехала сама. Трусость моя их и убила – и Димку, и маму. С тех пор у меня и появилась эта вредная привычка: чуть что – зажмуриваться и прятаться. Страусиная такая привычка, – невесело хихикнула я.

– Он так и не пришел в больницу?

– Кто?

– Отец твой. В больницу к парализованной жене?

– Не знаю. Может, и пришел. Знаю только, что у мамы в больнице случился второй инсульт, и она там умерла. А отец отдал меня своей двоюродной тетке. Что-то там ей платил, чтобы она за мной присматривала, а сам со мной не хотел встречаться. У него сейчас другая семья, я даже знаю дом и подъезд, где они живут. И какие у них занавески на окнах. Вот и все, что я о них знаю…

– Я никогда тебя не брошу, – озабоченно заявил Олег, беря меня за руку.

Его ладошка была теплой и сухой.

– Да? – смутилась я. – Спасибо. Но ведь ты сейчас собираешься отправиться в свое непонятное княжество! – мне вспомнился испуг тети Тани, которая говорила, что все ее бросают, уходя по своим княжеским делам. – Вот, получается, сразу и бросишь! Эх, обещалкин…

Олег едва заметно побледнел. От стыда или от гнева? Но голос остался ровным и спокойным, когда он принялся объяснять:

– Это не значит «бросить». И не сейчас это будет. Сначала мы поучаствуем в МИКе, потом я на чуть-чуть схожу в гости к маме и папе, быстро вернусь, и мы все опять поедем домой. Дед Петро обещал нас и обратно на своей машине отвезти, к поезду.

– Да ладно, не переживай. Иди куда хочешь. Я и с Андреем прекрасно вернусь. И с Максимом. С ними приехала, с ними и уеду, не бросят же они меня тут…

Вот, черт! Опять я про «бросание»!…

Олег завелся:

– И я не брошу! Я же пообещал! Просто я не могу не пойти. Там, кроме мамы и папы, у меня еще друг есть. Я и по нему соскучился! Правда, он далеко, не знаю успею ли к нему попасть? Нам же завтра уезжать. Уже и билеты на поезд куплены…

– Ну и зачем тянуть тогда – иди в свое зачарованное княжество прямо сейчас! Зачем ждать завтрашнего дня?

– Но я же на МИК приехал… – с сомнением проговорил Олег. – Мне же на игру сейчас надо…

– Дался тебе этот МИК! Наиграешься еще!

– А, может, правда?… – загорелся Олег. – Я только на минутку загляну… Прямо сейчас… А потом на МИК… А после него – еще раз схожу туда…

Он говорил, а ноги сами несли его в сторону заветных кустов.

– И где знаменитый вход? – поинтересовалась я, останавливаясь у зеленого подножия тернового кургана.

Непролазная дремучесть кустарника впечатляла. Неброские блеклые цветочки, мелькающие среди листьев, как бы намекали, что куст живет своей жизнью и ни чужим мнением, ни посетителями вообще не интересуется.

– А вот здесь есть проход, – сообщил Олег, опускаясь на колени и раздвигая молодые ветки. – Ты постой тут, я пролезу, посмотрю и быстренько вернусь!

– Э-э, так не пойдет! Мне же тоже интересно посмотреть!

– Да там смотреть не на что – ничего не видно…

– Как это? А вход? Он в виде грота? Таинственная пещера, закрытая секретным камнем? Ты должен произнести волшебное заклинание, чтобы камень отвалился? И не хочешь, чтобы я услышала?

– Ты спутала со сказочной пещерой Алладина. А здесь никаких секретов нет – смотри сколько хочешь. Только смотреть не на что, ничего не видно, – и он на четвереньках пополз в глубину терновника.

– Вот я и посмотрю на это «ничего», – сказала я, и влезла в чащобу следом.

И немедленно пожалела о своем порыве. Олег, сопя впереди, конечно расчищал узкий проход, но и на мою долю оставалось множество колючих сухих веточек, которые так и норовили воткнуться если не в глаз, то в бок.

– Олег, долго нам тащиться так? – недовольно поинтересовалась я, поднимая голову. И поперхнулась. Смолкла. Замерла.

Потому что Олег исчез. Его не было впереди. И нигде не было. Коляска тихо катилась под уклон, все сильнее выворачивая на проезжую часть, уже слышался рев грузовика, под колесами которого она будет смята, раздавлена – а я опять сжалась, оцепенела… Безвольно ожидая, когда все свершится. Как всегда…

– Нет! – заорала я. – Олежка!!

И рванулась вперед.

И упала, наступив на подол собственного платья – прямо носом в песок.

«Откуда здесь взялся песок?» – удивилась я.

– Откуда ты здесь? – спросил взволнованно Олег.

Но обращался он не ко мне, а непонятно к кому. К песку, что ли? Сидя на корточках, гладил его, ворошил, набирал в ладонь, всматривался в песчинки.

– Олег… Слава богу… Ты жив… – глуповато улыбаясь сообщила я очевидную вещь.

– Что-то не так. Неправильно. Я совсем не чувствую его! – отчаянно пробормотал Олег.

Я поднялась с коленок. Отряхнулась. Осмотрелась.

Терновника и след простыл. Позади высилась высокая каменная стена, сложенная из больших валунов. И вокруг царила зима: черные безлистные деревья царапали корявыми вершинами сизое мглистое небо. Белый покров снега стлался по земле.

И при этом стояла теплынь. Даже жара. И даже духота. Влажный тяжелый воздух обволакивал, мешая дышать. И не снежный покров укутывал землю, а песчаный. Белоснежный, из все того же песочка, что так заинтересовал вдруг Олега.

– Это что? – ошеломленно воскликнула я.

– Усадьба Шагировых, – не поднимая головы пояснил Олег.

Он все еще продолжая забавляться с песком и мысли его явно были далеки и от меня, и моего вопроса.

– Это вот и есть твое княжество?

– Елена? – вдруг встрепенулся он, вскинув голову. – Что ты здесь делаешь?

– Да так… – промямлила я. – Стою, смотрю…

– Ты прошла! – обрадовался он. – Ты смогла! Вот молодец! Проход открылся для тебя! Я знал!… Ну, по крайней мере, надеялся. Но все получилось: видишь – мы вместе, зря ты боялась!

– Ого! – мой взгляд упал на целую кучу затейливых металлических тарелок, стаканов, подносов и просто брусочков, аккуратно сложенных возле стены. Они отблескивали желтым и белым, подозрительно напоминая вещи из золота и серебра. А один из глубоких ковшей доверху был наполнен перстнями, ожерельями, кулонами. Эти ласкали взор драгоценным посверкиванием самоцветов. – По-моему мы все-таки попали в сокровищницу. Хоть и не в пещере.

– Ух ты! – воскликнул Олег и вскочил с места. Но бросился не к куче богатств, а к пузатой бугристой колбе, валяющейся рядом.

Тщательно стряхнул с нее белоснежные песчинки, вырвал затычку и, наклонив, извлек листочек бумаги:

– Это мамин почерк! Это она писала! – и жадно склонился над запиской.

Но по мере чтения оживление уходило с олегова лица.

– Неприятности? – спросила я участливо.

Он протянул листок. Текст был невелик:

"Дорогой сынок! У нас, здесь произошла катастрофа. Множество людей умерло, но часть мы успели эвакуировать в еще один мир. Вход в него нашелся недалеко от Киршагского кремля. Если ты его помнишь – ты ведь был совсем маленький, когда мы там были. Там сейчас образовался вулкан. Прямо посередине песчаной пустохляби. А она расползлась по всему миру. Вот почти на вершине вулкана вход в иной мир и нашелся. Мы с твоим папой тоже собрались туда. Может быть, будем приходить и обратно, в этот мир. Но когда – не знаю. Бери все ценности, что я сложила тут, пользуйся ими на Земле, они твои. Слушайся бабушку. Расти здоровым, крепким. И умным. Бабушке привет и тоже – здоровья. Надеюсь, у тебя все будет хорошо. Много учись и будь счастлив. Целую, твоя мама."

Судя по слогу писала этот текст достаточно обыкновенная, вполне недалекая бабенка-квочка, напирающая на прописные истины. Ну что за банальщина: учись, слушайся бабушку, расти здоровым… Еще бы добавила: на горшок хорошо ходи. А из содержательной части записки до меня не все дошло. Какие-то катастрофы, вулканы. Впрочем, главное я уяснила.

– Да-а… – протянула я по окончании чтения. – Кажется, княжество ваше накрылось?

Олег убито молчал.

– И родители куда-то эвакуировались. Не дождались тебя.

Он вздохнул.

– Ну и нечего расстраиваться, – бодро резюмировала я. – На нет и суда нет. Пусть им там будет хорошо. А мы проживем и без княжества. Ценности-то остались! Ты ведь за золотом сюда приходил? Вот и бери его! Драгоценные камни только не позабудь.

Я указала на ковш с самоцветными украшениями.

Олег безучастно наблюдал за мной.

– Хватит киснуть! – прикрикнула я. И взялась за ручку ковша, намереваясь вручить фамильные сокровища наследнику.

Не тут-то было! Взяться-то я взялась, но вот стронуть ковшик с места не удалось. Он был совершенно неподъемный!

– Ого, сколько всего! Чего тут в ковшик напихано-то?

Я ткнула пальчиком в мешанину колец и кулонов – и палец больно ударился об их монолитную горку.

Подергав за выступающее колечко, я убедилась, что оно крепко-накрепко сплавлено с остальным содержимым ковшика. А содержимое, в свою очередь, составляло единое целое с проклятущим ковшом. Сам же ковш был неотделим от золото-серебряной груды, на которой покоился.

– Вот это номер! – не удержалась я от возмущения. – Мамочка, что, подшутила над тобой так? Как эту гору можно утащить?

Олег подошел, подергал склад ценностей за разные выступающие углы, убедился, что они представляют собой не отдельные предметы, а единый монолит, и сделал вывод:

– Катастрофа…

– Да уж, – сочувственно кивнула я. – Даже вдвоем с тобой мы не сдвинем все это с места. И уж тем более не перетащим к себе. На что же вы с бабушкой дальше жить будете?

Олег отвлекся от каких-то своих мыслей, непонимающе уставился на меня:

– Я имею в виду катастрофу, о которой написала мама.

– Думаешь, все это слиплось в результате произошедшей тут катастрофы? Ничего себе! Что ж здесь стряслось? Слушай, а может над вашим поместьем атомная бомба взорвалась? Потому золотишко и сплавилось в один монолитный кусок? Ох ты – тогда ведь тут радиация должна быть бешенная!… А ну-ка, давай сматываться отсюда поскорей! С радиацией шутки плохи! Где проход, через который мы заползли? Да не стой ты столбом! Ну его, это фамильное золото! Самим спасаться надо! Показывай куда идти – я не вижу ничего подходящего для бегства!

Олег ткнул пальцем в направлении стены.

– Сюда? – засомневалась я. И даже пощупала пыльные булыжники. – Ты уверен?

Олег с возрастающим беспокойством следил за моими лихорадочными телодвижениями.

– Да вот же проход, – он протянул руку. И она по локоть погрузилась прямо в булыжник рядышком с моими пальцами.

Я, как слепая, принялась лапать камни вокруг его руки – камни и не думали пропускать меня.

Олег схватил мою ладонь, сжал в своей, попробовал пропихнуть – и только ушиб больно-пребольно.

– Ай! – вскрикнула я, отдергивая руку.

То есть его-то рука прошла свободно, а моя встретилась все с тем же каменным препятствием.

Он побледнел как полотно и голосом, сорвавшимся на испуганный визг, выдал:

– Извини, пожалуйста!

– Ладно, – отмахнулась я. – Заживет!

– Извини, что втравил в это путешествие! – возразил он, отчаянно мотая головой. – Это все! Это как с мамой! Даже хуже! Ты теперь отсюда не выйдешь… Мама хоть в другое место могла выйти, не в свой, так хоть в третий какой-то мир, а ты… Не знаю, – совсем убито закончил он.

– То есть я попалась? – уточнила я.

И мне стало вдруг спокойно и легко. Я попалась! Это решало разом все проблемы. Не надо теперь ни волноваться, ни переживать. Я посижу тут немножко, радиация по-быстренькому доконает меня, и все прекратится само собой. Как в том анекдоте: «Извините, что фильм получился таким коротким -главного героя по ошибке убили в первом же кадре…»

Меня начал трясти истерический смех.

– Что с тобой? – испугался Олег.

– Сбылась мечта всей жизни: умру богатой – на груде золота!

– Ты не умрешь… Не смей умирать! – закричал Олег. А потом успокоился и тихим задушевным голосом произнес. – А с чего ты решила, что умираешь?

– Так ведь радиация!… – я указала на неподъемный слиток золота.

– Радиация? Но если здесь взорвалась атомная бомба, то почему все остальное уцелело? Где остальные разрушения?

И он сделал широкий жест рукой, охватывая сразу весь окружающий пейзаж: черные деревья, чуть поскрипывающие на горячем ветерке, каменную стену, круглый мелкий бассейн неподалеку (недействующий фонтан, что ли?). Все это, действительно, было целое. Не обгоревшее, не оплавленное излучением, не порушенное взрывной волной.

– Неувязочка, – признала я. – Взрыва вроде не было…

– Вот! – деловито упрекнул Олег. – Так что и умирать рано. Давай лучше осмотрим твои новые владения.

– Мои?

– Раз здесь будешь жить ты – значит твои.

***

– И вот здесь ты жил? – с уважением покачала я головой.

– Нет. Здесь меня только собирали в дорогу. А жил я в другом месте. В папином замке – у Квасуровых.

– Там такая же роскошь?

– Не совсем, – уклонился от прямого ответа Олег. – Там по-другому. Долго рассказывать. Давай еще раз подумаем: что тебе в ближайшее время может понадобиться? Спать тебе есть где.

– Да уж!… – я похлопала ладонью по широчайшему и мягчайшему ложу, обнаруженному в одной из спален. Куда там гарнитуру «Да Винчи»! И при том это была одна из самых маленьких постелей. Да и была установлена в сравнительно небольшой спальне. Остальные спальни я забраковала именно по причине их громадности. Нелегко человеку, привыкшему всю жизнь спать в проходной комнатенке сразу приноровиться к жизни в залах.

– Гулять тоже есть где, – продолжал загибать пальцы Олег. – Только не уходи далеко, я скоро вернусь. Чтобы не пришлось потом бегать, искать тебя.

– Ну и побегаешь, не облезешь! – фыркнула я.

– Теперь главное, – не обращая внимания на мое фырканье, продолжил Олег. – Что есть ты будешь?

– Да я пока не хочу есть, – сказала я.

А про себя подумала, что это действительно вопрос. Вопрос из вопросов. Кухню мы нашли. И даже продукты обнаружили. Самые разные. Мешки муки, гречки, гороха, круп, связки сушеных кур и уток, мясо соленое, копченое, сало, кадушки грибов, бочонки масла, яиц… Только вот можно ли все это есть? Судя по окружающей обветшалости и слою пыли толщиной в палец люди покинули здешние места никак не меньше чем года два-три назад. Если не больше. За это время любой продукт может испортиться!

– Я сейчас принесу тебе все что найду и у своей бабушки и у бабушки Веры. И буду носить постоянно. Но вообще-то надо подумать о хозяйстве. Извини, моих подданных, как видишь, нет. Мама увела их куда-то. Придется нам с тобой самим заниматься земледелием и скотоводством. Отгородим место от песка… – тут его лицо перекосилось горькой гримасой.

– Что случилось? – забеспокоилась я. – У тебя что-то болит?

– Не обращай внимания, – успокаивающе махнул он рукой. – Отгородим, я принесу какие-нибудь семена, картошку – в общем, все, что сажают. И еще надо кур завести. И корову бы неплохо. Эх, смогу ли я протащить сюда корову?…

– А когда ты придешь? – нейтральным тоном поинтересовалась я. – Ты же должен сейчас на игру идти? То есть сможешь вырваться сюда только завтра?

– Какая игра? – выпучил он глаза. – Забудь! У нас есть более серьезные дела! Раз уж ты попалась сюда, то надо обустраиваться. Не до игр теперь!

Эти слова меня порадовали – ведь Олег оказывался единственной ниточкой, связывающей меня с нашим миром. Пока что он настроен решительно и собирается заботиться обо мне всерьез. Но надолго ли хватит его детской решимости? Для него мое обустройство – новая игра. Нечто вроде робинзонады. А ежели наиграется?… Об этом не хотелось и думать.

– Так что сегодняшний день уйдет на закупки. Вернее, сначала я тебе принесу продукты, а потом уже мы с бабушкой отправимся за покупками.

– Постой-ка! – спохватилась я. – Вы отправитесь. А деньги? Ты же шел сюда не только в гости. Ты собирался прихватить нового золота. А как теперь? Откуда вы с бабушкой будете брать рубли и валюту?

– Деньги… – сник Олег. А потом воодушевился. – Во-первых, еще кое-какие деньги у нас есть. Потом квартиры. На Западном и в Александровке. Можно их продать и купить себе пару комнаток.

– В коммуналке, – с иронией дополнила я.

– Почему бы и нет? Бабушка всю жизнь жила очень скромно – она мне рассказывала. Я тоже, знаешь, как жил? О-о! Мы еще поговорим об этом. Так что переживем и коммуналку. А потом я вырасту, пойду работать и…

– И заработаешь много-много денег! – засмеялась я. – Ладно, работник, пойдем, я тебя провожу до выхода.

Напоследок мы попытались еще раз хоть чуть сдвинуть золото-серебрянный монолит, но с тем же успехом можно было пытаться толкнуть с места танк или паровоз. Я даже разозлилась на олегову мамашу: о чем она думала, когда это все выкладывала? Не могла этой дряни драгоценной хоть чуть поменьше навалить?

А когда Олег исчез, растворился в каменной стене, помахав мне на прощание, у меня родилась идея: а не попробовать ли потянуть эту золотую махину с той стороны – из нашего мира? Тут бы мы обмотали ее канатами, а на том конце за канат ухватилась бы вся наличная живая сила, включая Серегу Дмитрича. Кучей навалились бы, глядишь – «тянем-потянем, вытянули редьку!»

Надо будет подкинуть Олегу эту мыслишку.

***

Но Олег, видно, и сам до нее додумался.

Когда я через часок, после легкой прогулки по окрестностям, вернулась к нашей груде золота, то обнаружила юного князя там. Он деловито обматывал равнодушный монолит несколькими веревками разной толщины и крепости. Наверно насобирал все, что оказалось под рукой и связал вместе.

Я поспешила ему на помощь. В результате наших усилий золото приобрело совсем уж затрапезный вид: упаковка в виде разлохмаченных канатов и бельевых веревок никого не может украсить…

Наконец Олег засунул голову в стену и дал команду тянуть. Мы со своей стороны уперлись в сплавившуюся груду, толкая ее все в том же направлении – прямо в стенку.

Веревки напряглись – раз, другой (мы тужились и пыхтели изо всех сил), и на третьем рывке махина все-таки сдвинулась с места. Хотя и не совсем так, как предполагалось. Она просто перевернулась набок. При этом все наши завязки лихо соскользнули с благородного металла и чуть ли не со свистом улетели в иной мир. Прямо через стенку. Представляю, как повалились навзничь наши помощники! Как задрыгали конечностями! Какие слова произнесли!

Мы с Олегом тоже свалились. И пока поднимались, получили исчерпывающее разъяснение насчет слов. Мы их просто услышали.

Через стену просунулась голова Сереги Дмитрича вместе с его же голосом:

– Да что же вы, ребятки так вяжете! Кто ж вас так учил?!

– Дмитрич!! Назад!! – заорал Олег.

Тот смолк, испуганно дернулся (а он вылез уже по плечи – я видела его голубую джинсовую курточку), но попытка попятиться явно не удалась. Лицо Сереги налилось кровью, он закряхтел, но не сдвинулся назад ни на миллиметр.

– Поздно! – расстроено стукнул кулаком об ладонь Олег. – Что же вы наделали, Дмитрич?…

– Да я ведь только помочь… – начал причитать межпространственный пленник.

– Постойте так. Не двигайтесь, – вздохнул Олег. – Я посмотрю – вдруг что-то еще можно сделать…

Он присел, заглядывая в стену. Потом привстал. Обошел Серегу вокруг. Посмотрел с другой стороны. Грустно покачал головой:

– Нет. Та же история что и с тобой, Елена. Нынешнее положение Дмитрича позволило мне разглядеть в чем дело. В подробностях. У вас с ним такая межпространственная конфигурация, что под вашей тяжестью проход между мирами выгибается воронкой. С земной стороны оказывается ее широкая часть. Вы в нее легко проходите. Но потом, к вершине конуса, воронка резко сужается. При этом в образующейся горловине возникают какие-то восходящие потоки, и вы практически впрыскиваетесь в этот мир. Почти струей. И обратного хода нет…

– И ты все это увидел? – поразилась я. – Просто глазами посмотрел – и готово? Без всяких приборов и микроскопов?

– Увидел? – озадаченно переспросил он. – Пожалуй, нет. Я это как бы почувствовал. Или даже услышал. Шум этих восходящих потоков. Но не ушами, а по-другому…

– Ребятки, а мне-то что теперь? – воззвал к нам заскучавший Дмитрич.

– Да лезь уж сюда, горе луковое, – проявила я гостеприимство. – Раз все равно назад нам с тобой никак не впрыснуться, то третьим будешь…

Так и стало в этом новом мире на одного постоянного жителя больше. И, соответственно, увеличилось забот у Олега.

– Хватит ли вам этих продуктов на двоих? – он показал на пару хозяйственных сумок, из которых свешивались сосиски (городского происхождения – от тети Тани) и торчали банки с вареньем (сельского – от бабушки Веры).

– Хватит! – заверила я. – Ты, Серега, не стой! Раз влез сюда – помогай перекантовать это золотишко на ту сторону.

– А чего тут кантовать, – добродушно прищурился тот. – Перекатить его не пробовали?

Мы с Олегом переглянулись.

– До сих пор не пробовали, – сказала я. – Но теперь, когда эта монолитная куча на боку лежит, чего ж не попробовать?

Предложение казалось заманчивым, но его реализация осложнилась наличием у поверженной кучи массы углов и выступов.

Сначала мы пытались перекатить ее втроем – толкаясь и мешая друг другу. Потом Серега вежливо попросил нас отойти в сторонку и сам взялся за непокорное золотишко. Дело пошло более споро. Правда, катиться по прямой куча никак не хотела, все норовила увильнуть куда-нибудь на сторону. Но через полчасика серегиными усилиями она все-таки оказалась в непосредственной близости от каменной кладки.

– Ну как? – спросил Серега, гордо указывая на результат своих усилий.

– «Как» будет тогда, когда все это исчезнет в стене, – сочла нужным напомнить я. И тут у меня появились новые сомнения. – Олег, а дальше как ты планируешь кантовать эту поверженную кучу? А? Одних твоих силенок на это не хватит. И даже если подключатся обе бабушки, боюсь, вам не справиться…

Он задумался.

– Учти к тому же, – подлила я масла в огонь его раздумий, – что пока все эти ценности лежат здесь за их сохранность можно не беспокоиться. Но как только они окажутся на той стороне, в действие вступят совсем другие законы. Земные, человеческие. И если уж не мафия, то соседи по хутору Калиновка точно тебе помогут с наследственным золотишком разобраться! Стоит ли нам торопиться с его перекидыванием через пространственную границу между мирами?

Олег кивнул:

– Сейчас я принесу какие-нибудь инструменты. Попробуем распилить это золото прямо здесь!

Он исчез в стене, а я спросила у Сереги:

– Скажи, друг дорогой, а не хочется тебе сие золотишко присвоить?

– То есть как? – удивился он.

– То есть владеть им самостоятельно.

– Но это же ваше с Олежиком золото!

– Если точнее – только его.

– Вот видишь – его.

– А могло бы быть твое.

– Да как же оно может быть мое, если оно уже олежиково? – терпеливо начал объяснять Серега. – Оно может стать моим если я его куплю. Но у меня денег таких нет. И вообще – зачем оно мне?…

Нашу познавательную дискуссию прервало появление владельца золота с молотком в одной руке и зубилом в другом.

– Вот, – сказал он. – Ножовки по металлу не нашел. Будем отбивать. По кусочку.

– Можно и поотбивать, – согласился Серега, забирая у Олега инструменты.

Он приставил зубило к выступающему краю тарелки, тюкнул молотком и сообщил:

– Хорошо пошло!

Зубило с одного удара пробило тарелку. Но когда довольный Серега попытался вынуть его для следующего удара, выяснилось, что сделать это не просто: зубило застряло. Да так застряло, что Сереге потребовалось попыхтеть прежде чем удалось выломать его.

– Сильно ударил, – пожаловался он.

– Смотри что прилипло, – ткнула я пальцем.

На краю зубила торчал обломок золотой тарелки.

– Щас, – кивнул Серега и попытался ногтем сковырнуть его.

Не тут-то было. Золотой осколок не просто прилип – он пристал намертво. Сереге пришлось взяться за него всерьез и долго раскачивать, прежде чем удалось отломить у основания. Но основание-то так и осталось сидеть на сером стальном зубиле золотым рубчиком! А при более внимательном рассмотрении оказалось, что таких рубчиков-отломков на поверхности зубила несколько.

– Дела! – покрутил головой Серега.

Но, не мудрствуя лукаво, вновь приложил зубило к деформированной тарелке. И вновь ударил. И опять не смог вытащить зубило после удара.

– Да что это за х… – он спохватился и переиначил фразу, – что за ерунда такая!

– А ведь похоже, что в твоем княжестве не только золото слипается, – попеняла я Олегу. – Вообще все слипается на х… на икс с хвостиком!

Тот сделал вид, что не заметил наших эмоциональных обмолвок и покачал головой задумчиво:

– Не все. Камни не слипаются. И одежда, и мы сами, и деревья. Только металлы. Золото, серебро, сталь.

– Наблюдательный, – поморщилась я. – А делать-то что теперь?

– Для начала прекратить мучить зубило. А то обломки тарелок и чашек скоро облепят его со всех сторон. И станет оно круглое и толстое как качан капусты.

– Ох ты! – возмутился Серега. – И молоток прилип! Я его только на секундочку положил сверху на эту кучу, а он возьми да прилипни!… – принялся оправдываться он.

– Дмитрич, дайте мне зубило, пожалуйста, – попросил Олег.

– Вот, – Дмитрич с готовностью протянул требуемое. – Но я не стану больше ничего класть сверху золота, нет! Чтоб оно все послипалось?…

– Не в том дело, – заверил Олег. – Я хочу один эксперимент провести.

И с этими словами нырнул в стенку.

А после вынырнул. С улыбкой до ушей.

– Все нормально, можно выкатывать золотой монолит на Землю! – кивнул он Дмитричу.

– Ну и слава богу! – в ответ просиял тот.

– Да что случилось-то? – потребовала я разъяснений. – Что за эксперимент?

– А вот! – Олег продемонстрировал мне зубило.

– Ну?

– Не замечаешь? Чистое! Без золотых наростов!

– А как же так? – заинтересовался Серега.

– Да вот так. Стоило мне вынести зубило в земной мир, как все золотые нашлепки тотчас и отвалились.

– Сами? – не поверил Серега. – Я ведь их отдирал-отдирал!…

– Именно что сами. Разве на Земле металлы слипаются между собой? Вот они и отлепились, попав в земные условия! Думаю, и посуда с прочими драгоценностями перестанет быть единым монолитом, как только перейдет межпространственный барьер!

– Ну ты Олежик и голова! – восхитился Серега Дмитрич. – Эк додумался! В момент!

И принялся заталкивать золотого монстра в стену. Когда почти половина кучи скрылась в каменной кладке, Олег остановил этот процесс:

– Подождите, Дмитрич! Я все-таки проверю… – и скрылся.

– Нормально, – зазвенел его ликующий голос. Он появился, победно держа в одной руке полуразломанную Серегой тарелку, а в другой огромное колье – плоское как детский слюнявчик. – Все рассоединилось и лежит теперь там вполне обыкновенной кучей. Елена, примерь!

– Ну его, – замахала я, отгораживаясь от драгоценного колье. – Еще прилипну к нему!

– Не прилипнешь. Я же не прилипаю!

– Все равно не хочу. Не в этом мире, как говорится. Если смогу как-то просочиться обратно на Землю, тогда и поношу.

Серега вытолкал золотую гору окончательно, и Олег отправился перетаскивать и сортировать ценности.

А когда вернулся, я указала ему на нашу теоретическую ошибку:

– Получается, не правы мы были, когда обвинили в слипании золотых вещей катастрофу, про которую писала твоя мама. Не виновата катастрофа оказалась. Это твое княжество шалит! Как я и предупреждала. И зря, получается, ты его защищал.

– Ну, нет, – качнул Олег головой. – С одной стороны, ты конечно права – княжество шалит. Но ведь не сразу оно успело так расшалиться? Ведь поначалу эти предметы были каждый по отдельности – когда их делали, когда мама их складывала для меня здесь, перед межпространственной дверью. Они ведь тогда не были склеены между собой! Они были отдельными предметами. Мама, видимо, и не подозревала, что они могут выкинуть подобный фортель! А потом произошла некая катастрофа…

– Я понимаю, что ты хочешь выгородить свою маму, но обрати внимание: злополучная катастрофа произошла еще до того, как она написала тебе записку. И еще до того как она оставила тебе золотой презент!

– Да, – согласился Олег. – До того. Но хотел бы я знать, что за катастрофа случилась здесь? Золото – золотом, ведь рухнуло все! Катаклизм был какой-то глобальный, если даже всех людей пришлось эвакуировать. И еще этот вулкан, и еще песок…

Упомянув о вездесущем песке, он совсем погрустнел. Наклонился к земле, обильно засыпанной белоснежным слоем. Погрузил пальцы, пошевелил, взметая молочные бурунчики. Разогнулся.

– Да, – повторил печально.

– Этот песок всюду, – согласилась я. – Даже в Шагировском вашем дворце. Заметил, пол на третьем этаже – и тот весь в песке!

– Заметил, – сказал он. И в глазах его что-то блеснуло. Подозрительно напоминающее слезы. Наш непробиваемый пацан, кажется, всплакнул?

Олег торопливо отвернулся. Украдкой вытер глаза тыльной стороной ладони. Неужели он так переживает из-за своего, столь очевидного разорения?

– А раньше этого песка здесь не было? – решилась уточнить я.

– Конечно, не было, – сердито откликнулся Олег. – Здесь росла трава, деревья – все росло и цвело! А песок этот – он был. Но совсем в другом месте. А теперь растекся везде. Мама же написала об этом. Потому, наверно, все вокруг и засохло. Может и люди ушли из-за этого песка. Но почему?… Что такого могло случиться, что он расползся повсюду?…

– Вот встретим твою маму – узнаем! – рассудительно заявил Серега Дмитрич.

И попал прямо в еще одну болевую точку. Олег дернул головой, как норовистый конь. Но сдержался. Сказал почти спокойно:

– Надеюсь, что встретим.

Помолчал и сообщил:

– Я пойду… Вы тут располагайтесь. Елена, поможешь Дмитричу найти какую-нибудь удобную комнату?

– Да уж конечно в своей спальне не оставлю! – фыркнула я.

***

Но, в итоге, Серега разместился в комнате, смежной с моей. Там и кровать была почти такая же удобная, и вообще… Страшновато мне стало с наступлением темноты. Пустой огромный домина, пустой черный парк за окнами, ветер подвывает, скрипит что-то, потрескивает. Да еще песок этот шуршит постоянно – как живой. И еще какие-то звуки. Будто ходит кто-то внизу, на кухне, постукивает, побрякивает, напевает что-то.

Умом понимаю, что все это проделки подвывающих сквозняков, но поделать с собой ничего не могу. Хочется, чтоб рядом был хоть один по-настоящему живой человек.

– Эй, Серега! – крикнула я. – Ты уже улегся?

– Ага, – откликнулся он через дверь. – И ты ложись, дочка! Чего маяться?

– Да ложусь я, ложусь, – недовольно пробурчала я. – Нашелся тут командир! Сама знаю что делать.

Укрылась одеялом до самого носа, замерла. Полежала несколько минут – откинула пуховое одеяло: жарко.

Поднялась, прошлепала по песочку к окну. Долго пыталась нащупать как оно открывается. И никак не могла. От бессильной злости принялась дергать раму, тарабанить по ней.

– Дочка, ты чего? – послышался сонный встревоженный голос Сереги.

– Какая я тебе дочка! – зло прошипела я, продолжая биться о непокорную раму.

Как мотылек. Нет, тот тихонечко-легонечко шлепает себе крылышками по стеклу. А я своим громким тарахтением больше напоминала большую тупоголовую навозную муху.

– Окошко, что ли, хочешь открыть? – спросил Серега, появляясь на пороге.

– Тебя не учили стучаться, когда входишь в комнату к девушке? – напустилась я на него, запахивая халатик на груди.

– Да ты ж мне вроде как дочка, – развел он руками. Его подштанники белели в полумраке, а выше пояса он не удосужился ничего на себя накинуть.

– В каком же это возрасте ты меня родил? – саркастически хмыкнула я. – В десятилетнем, что ли?

– Ну, может и не такой я старый, чтоб в отцы тебе… Извини, конечно. Но все-таки хочется как-то по-родственному тебя звать. Может, сестренкой?

– Братец тоже еще нашелся!

– Не нравится? – опечалился он.

– Ладно уж, называй сестренкой. А Олега тогда – братишкой. Или все-таки сынком? Он по возрасту тебе в сыновья может подойти.

– Нет, – сразу отверг мои предложения Серега. – Какой же Олег сынок? И в братишки я ему не гожусь. Олег – это… – и замолчал.

– Ну, чего? – поторопила я. – Чего сказать хочешь? «Олег – это…» – что «это»? Пацан, малыш?

– Какой же он «пацан»? – возмутился Серега. – И не «пацан», и не «малыш». Он… Предводитель! Вот! – Серега очень обрадовался, что нашел наконец нужное слово. – Он может и придумать, и подсказать – и вообще. Он такой, что если прикажет – надо выполнять.

– Это с чего ты так решил?

– Да ни с чего. Просто знаю – и все! Как увидел его, так с самого начала и знал!

Он отодвинул меня от окошка, нажал незаметный шпенек, прошуршал деревянным засовом, и створка распахнулась, пропуская в комнату влажное дыхание местного ветерка.

– Вот, – удовлетворенно сказал Серега.

– Спасибо.

– Ну прямо как тогда! – умилился он.

– Что – «тогда»?

– «Спасибо». Ты мне сейчас это сказала так же как в первый раз. Когда поскользнулась, а я поддержал и упасть не дал. Я тогда еще удивился – за что «спасибо»? Ведь вроде ничего особенного. А когда постоял, подумал, так и понял – это ты сказала, сестренка, чтоб мне приятно было. И я тогда сразу подумал: хорошие вы ребята. И ты, и Олежик. Ну Олежик-то – это отдельный разговор. Я тогда уж понял, что он и направит, и подскажет, что надо мне его держаться, а то пропаду совсем…

Он все раскрывал и раскрывал рот, производя какие-то звуки. Жестикулировал и объяснял. Кивал сам себе и поддакивал. Я же не понимала ни слова. Вообще ничего.

Влажная ночная мгла, ввалившаяся в комнату, доконала меня окончательно. Я стояла и смотрела. И больше ничего не было – лишь мой остановившийся взгляд и мое застывшее тело. И если взгляд был все-таки мой, то тело принадлежало мне только на правах аренды.

Или все-таки как хозяйке? А зачем мне это хозяйство? Знать бы – тогда и хозяйствовать можно. Вот, например, указательный палец правой руки. И что с ним делать?

«Эй, палец, – позвала я. – Иди сюда! Скажи, что делать с тобой?»

С таким же успехом я могла позвать и стенку спальни. Или кровать. Палец не приблизился к моему взгляду ни на миллиметр. Может, он не знает что такое «миллиметр». Темный, необразованный указательный палец – откуда ему знать?

И тут вдруг воспоминание молнией озарило мне истину. Простую, но важную. Расставляющую все по своим местам. Ведь глупый палец не знает, как ходить! Потому и подойти на мой зов не может. Как сгибаться – знает. Может быть он даже и согнулся сейчас по моей команде – просто мне этого отсюда не видно.

Зато есть одна часть в моем теле, которая знает, как приблизить ко мне палец. Кажется, она называется мышцей. Специальной такой мышцей, имеющей даже свое собственное имя. Причем, красивое: «бицепс». Мышца эта находится на той же руке что и палец, но ближе, гораздо ближе. И выше по руке. Она тоже глупая и тоже понимает только одну команду: напрячься! Вернее две. Еще: расслабиться! Но мне сейчас надо дать первую команду. И я даю ее.

Результат получается не совсем такой как требовался.

Бицепс, кажется, выполнил команду. Но палец перед моим взглядом так и не предстал. Рука подпрыгула – только не прямо, а как-то наискосок. И резко шмякнула по моей груди. Мне-то ничего, а груди больно.

Ну что ты будешь делать с этими глупцами?!

Что делать? Ответ очевиден: управлять правильно. Чтоб эти дурики делали не свои простые действия, а объединенные, сложные действия, которые и нужны мне, умной. А для этого необходима самая малость – комплексная команда. Которая дается не одной глупой мышце (хоть и с красивым названием «бицепс»), а сразу нескольким мышцам. И тогда они доставят мой указательный палец туда, куда я потребовала. А не куда каждая из них по глупости своей может его доставить!

Не легкая, однако, это задача – управлять правильно…

Хотя и странная. А как еще можно управлять? Левельно? Только «правильно»! Больше вариантов нет.

Или есть?

Есть, есть! Но какой-то этот вариант совсем странный. Оказывается, еще можно управлять как-то «неправильно».

Тут получается вовсе непонятно. Если «правильно», то откуда берется «не»? А если «неправильно», то как там, внутри этого слова оказалось «правильно»? Раз «неправильно», то ничего «правильного» вообще не должно там быть. Катахреза!

Что? – спросила я себя.

Катахреза! – гордо ответила я сама себе.

У меня раздвоение личности? – спросила я.

В ответ раздался целый хор голосов:

Личности?…

Наличности?…

Неприличности?…

Отличности?…

Безразличности?…

А в морду?

Спать…

Есть…

Пить…

Любить…

Лежать, лечь, ложись…

Радуйся, радуйся, радуйся!…

Я пыталась ухватить хоть один из этих голосов. Поговорить, выяснить откуда они взялись. Но они множились и множились. Кричали и спорили – каждый сам по себе. Пока не слились в неразличимый гул.

Вероятно, я по-прежнему стояла около открытого окна. Моя рука была прижата к груди, а глаза уставлены в одну точку. Но эта точка стремительно сокращалась, съеживалась. И вместе с ней съеживалась я сама.

Я исчезаю… – пронеслась холодная, прямо-таки ледяная мысль.

Это смерть? – из последних сил подумалось мне.

А какая разница? Как ни называй – тебя все равно не будет. Не станет. Нет.

Кажется, кто-то что-то говорил. Не внутри меня. И не Серега. Еще кто-то. Он приказывал. Он орал на Серегу.

А Серега не мог остановиться – все болтал и болтал. Что-то свое, что уже и смысла не имело, а было понятно только ему одному. А может и ему даже не понятно…

И тогда тот, третий, ударил Серегу. Наотмашь. Открытой ладонью. Даже не ударил, а так – пощечину отвесил.

Серега захлебнулся, смолк. Удивленно облизал окровавленную губу.

И заговорил снова. Но при этом опасливо поглядывая на того, третьего. И выполняя его приказы.

А приказы были следующие:

– Подхватывай ее! И держи за плечи! А я возьму за ноги. Понесли, быстро! Да не на кровать, ант ты дурной! В дверь!

Перед моим взором промелькнули стены комнаты, ее далекий, едва различимый в темноте потолок. Потом мы миновали дверную коробку, стало совсем темно.

– По лестнице, вниз! – командовал странный третий. – Теперь поворачивай направо… Не туда! Направо! От меня направо! В тронный зал!

«Тронный зал, тронный зал! – запели голоса внутри меня. – Короновать! Тебя будут короновать! Королева Елена Первая! Гип-гип – ура!»

Однако короновать меня в этот раз не стали. Почему-то.

Мимо темного тронного возвышения (эх, мимо!…) проволокли дальше. В какую-то небольшую дверцу в стене. И тут уж наступила совершеннейшая тьма.

Коридорчик, по которому меня волокли, окон не имел, воздух его был чуть суше, чем в тронном зале и даже прохладнее. А когда мы миновали еще несколько поворотов и пару раз хлопнули открываемыми-закрываемыми дверями, то наша процессия очутилась в каком-то совсем уж прохладном помещении. Где в тишине раздавалось лишь тихое журчание воды.

– Фу-у… – выдохнул третий и опустил мои ноги вниз. – Клади. Прямо на пол. Сейчас она сама очухается.

Серега торопливо положил. Молча. Странно, как давно это с ним? Молчит почему-то…

Пол был невероятной жесткости. И, к тому же, совершенно ледяной. Что еще за подземелье такое? Когда мы с Олегом гуляли по дому-дворцу, то ничего подобного не видели. Впрочем, мы и потайной дверцы за тронным возвышением не заметили. Не обратили внимания. Нам было не до того. Мы, видите ли, любовались. И восхищались. Нет, чтобы подумать о собственной безопасности.

Или думали? А как же – думали! Я даже переживала, что тут радиация повышена! А Олег доказал… Да, против гипотезы о радиации он нашел аргументы. А вот подумать своей стриженой головой над предупреждением матери не удосужился! А она прямо написала: эвакуирую людей! Значит, людям было от чего бежать? Даже если и не от радиации?…

– Да разве ж так можно?- возмущался некто третий, чиркая кресалом, и пытаясь высечь искру. – Что ж вы с собой делаете, дурачье? Анты вы безмозглые!

Искра выскочила, что-то запалилось, стало светлее.

Я села на полу, подтянув ноги. Хотелось немедленно подняться, но я боялась, что тут же свалюсь от слабости. Радовало одно – гул многочисленных голосов внутри стих. Да и желание вести дискуссии с собственными пальцами тоже исчезло.

Один голос, правда, остался. Он был хриплый, но зато мой собственный:

– Пить… – попросила я.

– Где, что?… – заметался Серега.

– Вон там ковшик, на приступочке, – указал смоляной бородкой молодой худощавый парень, чуть обернувшись и не прекращая своего занятия – он зажигал очередной светильничек в целом их ряду, вывешенном на стене. Стене столь же беломраморной как и пол.

Обыкновенный парень, я тысячи таких видела. Дома. Но здесь, где вокруг только песок да остатки былого величия?

Вода, которую Серега подал мне в объемистом деревянном ковшике была на редкость вкусной. Или мне так показалось?

– Ладно, хватит уж света, – махнул парень и спрыгнул с длинной мраморной скамейки на пол. – А ты подняться не хочешь? – спросил он меня.

– Если ты мне предложишь руку, как галантный кавалер…

– Руку? Ого! – присвистнул он. – Губа не дура – сразу замуж просишься!

– Я? Замуж? – возмущение даже прибавило мне сил. – Да как ты смеешь! За тебя что ли?

– Ну ты же сама мне предложила отдать тебе руку? – удивился парень.

– Подать предложила… – объяснила я ситуацию, чувствуя что краснею. – Отдавать мне никаких рук я не просила! Вот еще! А тебе трудно было девушке помочь на ноги встать? Больше ничего от тебя и не требовалось.

Парень внимательно смотрел на меня, и в глазах у него плясали веселые чертики. Или отблески тусклых коптилок по стенам.

Наконец он сказал:

– И откуда ты взялась, шустрая такая?

– Я? – возмутилась я. – Откуда надо! А вот ты откуда взялся? В письме Шагировой было написано, что всех эвакуировали!

– Шагировой? Великой княгини, что ли? – громко присвистнул парень (ну чистый соловей-разбойник). – Так ты шагировская? Из антов? Да нет – наверно из голутвенных. Анты столь дерзкими грубиянами быть не могут…

– Я – грубиянка? – ахнула я. – Сам ты… Хам, вот кто ты!

– Вот, вот. И я об этом… Ну, рассказывай, – он уселся на скамью, не отводя от меня взгляда.

– Что – «рассказывай»?

– Ну, с чего это ты вдруг в господскую спальню полезла? Жить надоело? Или так уж захотелось в спаленке княжеской понежиться, что никакой мочи терпеть не было?

Я нашла наконец в себе силы подняться с холодного пола и присела на бортик бассейна с журчащей проточной водой. Бортик оказался не намного менее мраморным, холодным и жестким чем пол. Но пересаживаться с него я не спешила. Да и некуда было. Подозреваю, что скамейка, на которой расположился лихой чернобородый парень, была подстать и полу и бортику бассейна.

– Чего молчишь-то? – поторопил парень. И обернулся к Сереге. – Чего она молчит, не знаешь?

Серега неуверенно переступил с ноги на ногу:

– Да я и не знаю… Сестренка, ты почему молчишь?

– Так ты – ее брат? – удивился парень. – А и не подумаешь…

– Не то чтобы брат… – замялся Серега.

– Ты один здесь такой, неэвакуированный? – задумчиво полюбопытствовала я, поднимаясь с ледяного мрамора.

Ведь если он не один, то это полностью меняет дело. Зря тогда, получается, Олег расстраивался, что погибло его княжество. Не погибло! Что-то здесь, конечно, все-таки стряслось, но жить, получается, можно. И нужно. Парень этот выглядит вполне здоровым, довольным жизнью. Никаких болезней у него, вроде, не наблюдается. Надо будет нашего малолетнего князя завтра порадовать. Нашли мы ему подданных.

А парень уже стоял рядом, чуть нависая надо мной. И чертенята в его глазах плясали уже не столь весело. Почти угрожающе:

– Сильна ты обзываться, девка, – качнул он косматой гривастой головой. – Язык – что помело! И где только слов таких набралась – «эва», «куированный»… Какой я тебе куированный? Ты ври да не завирайся!

Я чуть попятилась, но ответила с достоинством:

– Я тебя не обзывала, первый начал – это раз! «Эвакуированный» – вполне приличное слово. Это два! Просто Шагирова писала, что никого здесь нет… Ну, я так поняла ее, по крайней мере… И вдруг появляешься ты. Конечно, я заинтересовалась. И ничего обидного в этом нет!

– Чтой-то я не пойму, – наморщил лоб парень. – Говоришь, великая княгиня тебе письмецо отписала? Значит, жива она? И где сейчас?…

– Мне? Нет! – засмеялась я. – Мне… Меня она и знать не знает… Сыну своему.

– А как тогда к тебе письмецо попало? Своровала, что ли? Вы, голутвенные, такие вороватые бываете!…

Чувствуя, что закипаю, я вскинула подбородок:

– Сам же обзываешься! Первый! Опять! Не знаю, чем обозвал, что за ругательство это твое «голутвенный», но только сразу предупреждаю: я не из таких! Что б ты знал! И письма я не крала. Олег сам давал мне его читать!

– Этот, что ль? Братец? – парень презрительно ткнул пальцем в сторону Сереги. – Значит, он своровал великокняжеское письмецо?

– Какое письмецо? – забеспокоился Серега. – Я ничего ни у кого не воровал!…

– Олег – это и есть сын Шагировой. Которому она писала письмо. И он мне сам его давал. Никто ничего не крал. И вообще здесь находятся очень честные люди. Почти все. Кроме тебя. – заметив, как у парня сжимаются кулаки, я поспешила разъяснить. – А про тебя я просто не могу ничего сказать. Потому как тебя совсем не знаю и вообще в первый раз вижу. Может ты и честный и вообще – лучше, чем на первый взгляд кажешься. Но только мне это не известно. Вот!

Я с облегчением выдохнула, надеясь, что теперь-то уже все объяснила самым тщательнейшим образом. Но, наткнувшись на колючий взгляд парня, поняла, что лучше все-таки жевать, чем говорить…

– И где он? – презрительно сказал, почти выплюнул, парень.

– Кто? – я отступила еще на шажок.

– Пащенок этот? Сын великой княгини. Прячется где-то? – он обвел взглядом полутемный мраморный зал, будто надеясь увидеть в нем Олега. Или, по крайней мере, то место, где Олег прячется.

– Здесь нет Олега! – все еще с достоинством сообщила я. – И почему это он должен прятаться? Это его княжество! Так ведь? Это же князей Шагировых имение?

– Имение, имение, – подтвердил парень злобным кивком. – Да только ему и в материном имении не спрятаться! Не знал я, что у нее сынок здесь остался! Если б знал, не один бы пришел – всю ватагу привел бы! Мы уж тут все перевернули бы, но нашли пащенка! Говоришь, нету его здесь? Опять враки! Сама только сейчас проболталась, что письмо материно он самолично тебе давал читать! Ну ничего… Я отыщу его… Уж как-нибудь… Не столько здесь мест, чтобы спрятаться…

– Молодой человек! Что вы мелете? – не в силах сдерживаться прикрикнула я на чернобородого. – Что за намеки? Зачем вам вдруг понадобился Олег?

Мне стало совсем не по себе… Рассказала первому встречному про Олега, а он оказался врагом его… Или не его, но его матери… И теперь, кажется, планирует отомстить матери через сына… А Олег утром придет, напорется на этого чернобородого убийцу… Как все неладно…

– И вообще! – запальчиво объявила вдруг я. – Сын за отца не отвечает! И за мать тоже! Если у тебя, придурок, какие-то счеты с его матерью, то при чем тут ребенок?!

У парня даже глаза округлились от моей наглости. Но потом он окинул меня понимающим взглядом и сообщил:

– И все-таки ты антка! Не голутвенная. Это анты за своего хозяина готовы и в огонь и в воду.

– Можешь пытаться оскорблять меня своими непонятными словами и дальше, – покачала я головой. – Но потрудись все-таки объяснить: за что ты так ненавидишь Шагировых? Что они тебе сделали?

– Мне? Да ничего особенного! Я был кто? Лыцар, сын лыцара, внук лыцара – и так до двадцатого колена. Уважаемый господин. У меня антов было – пять сотен душ. Я служил князю Турскому, как служил ему мой отец и отец отца. И жили мы по Прави. И были вокруг покой и тишина. А потом явилась неведомо откуда княгиня Шагирова – и началось! Князья целой толпой пошли на царово величие, спалили славный Вышеград, поубивали множество христианских душ, двинулись топтать другие княжества, верные царову величию. А ведь царова воля не сама миру явилась! Она дарована нам Свыше! Ну и добились своего бунтовщики! Пролился на мир гнев Божий! Разверзлась Киршагова пустохлябь, затопила все княжества и лыцаровы уделы – и объяла души христианские кручень карачунная! А сама Шагирова – даром что выпросила у царова величия титл себе не просто княгини, но великой! – так ведь не осталась здесь, с нами, верными трону князьями и лыцарами. Куда там! Сбежала! И увела с собою тьму народа. Тем и кончился мир вокруг. А ты спрашиваешь, что Шагирова сделала… Да после этого не только пащенка ее – весь род ее ядовитый извести надобно. Под корень! Чтоб и памяти не было об этой заразе-погубительнице!…

Чернобородый так истово потрясал своими кулачищами перед моим лицом, что Серега настороженно придвинулся поближе, а я не выдержала, подала голос:

– Ой, ой! Расходился! Раскричался! Ничего я не поняла из твоего крика кроме главного. Шагировых ты ненавидишь потому лишь, что лишился пятисот душ. Крепостных холопов, надо полагать. Да уж, это серьезная причина! Экая потеря! Такое богатство из рук ушло!… Бедненький ты, бедненький… Что, неужели у тебя теперь совсем крепостных не осталось? Даже десяточка? Тогда конечно! Есть из-за чего крик поднимать!

Пока я говорила, удивление на лице чернобородого парня сменилось любопытством.

– Охо-хо… А ведь ты и не антка! Кто ж ты тогда? И откуда? Я в шагировском имении бывал уже, но никогда ни тебя, ни братца твоего не видал… Ой, сдается мне – ты ягодка еще та… Одного поля с великой княгиней. Та ведь тоже невесть откуда появилась. Ты ей, случаем, не сродственница? Не из княжен ли Шагировых? Неужто явился новый росток на их родовом княжеском древе? – он почесал в бороде. – Ох, чует мое сердце – зря я тебя спасал! Зря… Однако же… Хорошее дело никогда не поздно свершить. Если ты такая как великая княгиня Наталья, то всему миру лучше будет когда я прямо сейчас тебя порешу. Очень божеское деяние будет! Пока ты большой беды еще не наделала…

– Серега! – отчаянно вскрикнула я, подхватываясь и укрываясь от этого маньяка за мраморным бортиком с другой стороны мирно журчащего бассейна.

– Ты, человек дорогой, того… Не хулигань… – неуверенно пробормотал Серега, беря ковшик наперевес.

– Ну вот и славно, – рассмеялся парень. – Может дерзости хоть чуток теперь да убавится…

– Если тебе так уж интересно, – сердито сказала я, – то меня зовут Елена Митякина. А вовсе не Шагирова.

– Точно не Шагирова? Уже недурно. Но, – он хитро погрозил мне пальцем, – все ж таки откуда ты? Не из тех ли далеких краев, что и великая княгиня?

– Из далеких, – согласилась я. – Наверно. А теперь твоя очередь представляться.

– Значит, прав я оказался… Елена, говоришь, Митякина? Не слыхал про таких. Князей Митякиных точно не было, а лыцаров?… Всех лыцаров не упомнишь. Я вот, например, зовусь лыцар Гаврила Ларионов.

– Может быть все-таки «рыцарь»? – поинтересовалось я все еще из-за кромки бассейна.

– От же скаженна дивчина! – восхитился Гаврила. – Ну все переиначит по-своему! Не так как ты сказала, а лыцар! Гривну видишь? – он оттянул ворот своей серой, явно домотканной рубахи, демонстрируя полоску ткани на шее. – Егунея лыцаров Ларионовых!

– Это ее название – Егунея? – уточнила я, вглядываясь в столь неожиданную вещь, как гривна. Никак не предполагала увидеть нечто, что я привыкла связывать только с Олегом, на этом чернобородом разбойнике.

– Имя ее! – гордо уточнил Гаврила.

Егунея была очень похожа на те гривны, что украшали Олега. Только чуть поуже. И еще она как-то менее энергично переливалась своими разноцветными искорками

– А «лыцар» – это звание? – решила я во что бы то ни стало докопаться до истины. – И тот факт, что у тебя есть гривна, как раз это звание доказывает?

– Оно и видно что ты издалека! – осуждающе покачал бородкой Гаврила. – Не звание. Титл это! Как видишь гривну, так и знаешь сразу как титловать христианскую душу. Меня, к примеру – лыцар Гаврила, – он подмигнул мне.

– Ты меня совсем запутал! – я привстала из-за бортика. – Если те, которые с гривнами, зовутся у вас лыцарями…

– Лыцарами, – поправил Ларионов.

– Ну да. То тогда кто такие князья? Ведь у них тоже есть гривны? Но они выше лыцаров?

– Выше, – кивнул парень, рассматривая меня с новым любопытством (которое мне как-то не очень понравилось). – Лыцары при князьях. А как же. Из нас, лыцаров, князь Турский и составлял свое войско.

– Но если князь выше лыцара, и лыцар ему подчиняется, то как же ты, простой лыцар, посмел столь непочтительно говорить о князьях Шагировах?

– Посмел… – скривился Гаврила. – Опять ты за свое! Даже если дружишь с пащенком шагировским, все равно должна понимать: Шагировы другого и не заслуживают! То, что меня антов лишили – это ладно, пусть. Но они ж, сама посуди, пошли войной против царова величия, все перебаламутили… Шагирова с Квасуровым. Эх… Жили мы жили. Все толком шло, справно. А как явилась великая княгиня, так все наперекосяк пошло!

– А не в том ли еще причина возмущения твоего, – продолжала докапываться я, – что ты не Шагировым служишь, а какому-то другому князю? Ты даже говорил какому, но я не запомнила… В чьем ты войске?

– Да так… – дернул скулой Гаврила. – Особо ни в чьем. Раньше у Володимира Карпищева был, князя Турского, а теперь и не поймешь… Ни князя Турского нет, ни антов моих… И кто кому служит?… Теперь уж вовсе не разберешь… Я иногда бываю в стане царовом, под Скарбницей. Но больше сам по себе. Наша стоянка недалече от бывших Кравенцов.

– Наша?

– Пятеро нас там, лыцаров. Вроде ватаги получаемся… воровской… – он скривил губы. – Ну еще с десяток голутвенных нашли по потайкам… Моих антов – ни одного. Да разве ж только я остался без антов? Тыщи народу перемерло – немерянные тыщи! Считай, почти все безгривенные, кого великая княгиня не увела с собой. Ведь поначалу-то никто про потайки эти, про отдушины божественные, никто не знал. И не прятался. Да и как безгривенному спрятаться, если его кручень карачунная одолела? Хорошо если кого лыцар или князь в какую потайку доставил вовремя. Но таких ведь – всего ничего. Хорошо если сейчас по потайкам сотни две душ осталось от всех царовых подданных… Теперь все люди наперечет… А, может, вы с братом все-таки голутвенные, а? Пошли бы в нашу ватагу… Я бы и тебя не обидел, и брата твоего тоже. Пойдешь? – обратился он к Сереге.

– Да я вроде как с Олежиком… – замялся тот.

– С пащенком шагировским? – поднял брови Гаврила. Потом пристально взгляделся в Серегу. – Слушай, а ты-то, часом, не ант? Бывает ведь такое – сам, вроде, голутвенный, и из рода голутвенных, а на деле – ант! Как звать-то тебя?

– Сергей Дмитриевич Михайлов, – последовал чинный ответ.

– Как это – Михайлов? – удивился Гаврила. И обернулся ко мне. – Ты же, кажется, из рода Митякиных? Или вы не родные брат с сестрой?

– Названные, – коротко пояснила я.

– А-а, – понимающе кивнул Гаврила. – Ну-ну… А ты, Сергей Михайлов, тоже из далеких краев?

– Тоже, – ответила я за него.

– Ну тогда рассказывайте, – со вздохом приказал Гаврила, располагаясь на скамье. – Зачем явились сюда из своих далеких краев? Как с пащенком шагировским сдружились? Что делать собираетесь?

– Много вопросов, – поморщилась я, – и все не по существу.

– Во как? А какие вопросы тебе, красавица Елена, нужны?

– Мне не вопросы нужны, а ответы.

– Ох, молодец, Елена! – засмеялся он. – Сама ничего не говорит, а только все выпытывает! Прямо не баба, а… Слушай, может, и правда – не баба? Дай посмотреть, а то я пока нес тебя, то не все еще рассмотрел, – он хитро прищурился и протянул руку, как бы намереваясь встать и направиться ко мне.

– Э-эй! – прикрикнула я, вновь прячась за свое ненадежное укрытие. – Не шали! Ты, лыцар Гаврила, расскажи лучше почему это тебе пришлось меня нести так, будто я – не я, а мешок с картошкой?

– С чем? Это еще что?

– Картошки не знаешь? Темнота! Потом расскажу. Мне сейчас главное – узнать подробности про события в спальне. Там ведь что-то произошло? Ты же меня от чего-то спас?

– Известное дело. И тебя, и брата твоего названного. Кто ж такую подставу себе устраивает? Выйти безгривенному на песок! Это ж додуматься надо! Вот и накрыла вас кручень карачунная! Зачем высунулись из потайки своей? Хорошо, я тут оказался, услыхал человеческий голос.

Так вот кто ходил ночью внизу! А я думала – чудится…

– И потайку вашу случайно отыскал – до того еще как вас услышал… А не то… Что ты, Серега, говорил-то все время – помнишь ли хоть что-нибудь? Во-во, не помнишь…

– Какую потайку, о чем ты? – прервала я.

– Да эту ж вот! Где мы сейчас укрылись. Это ж ваша потайка? Здесь отсиживаетесь? Или еще где-то от пустохляби укрытие надыбали?

– Укрытие от пустохляби? От песка?

Я посмотрела под ноги. А ведь и правда! Здесь, в этом мраморном зальчике, песок отсутствовал! Пол был чист. Относительно. Пыль все-таки имелась, но без малейшей примеси белоснежных песчинок.

А ведь олегова мать в своей записке упоминала о пустохляби… Кажется, что-то о ее расползании… Значит, все-таки песок – это и есть та катастрофа, о которой Шагирова предупреждала сына! Не радиация, а простой песок. Или не простой?

– Как ты назвал ту болезнь, что нас с Серегой накрыла?

– Кручень карачунная, – охотно пояснил Гаврила. – Да она любого накроет, кто на пустохлябь голышом сунется. Ну, то есть, без гривны.

– А чем она опасна?

– Ничем не опасна. Да и не болезнь это вовсе. Так, морок, который пустохлябь насылает. Ежели вовремя сойдешь с песочка – жив-здоров. Не сойдешь – там и останешься. Болеть не будешь – просто будешь стоять себе посреди песка и стоять. До самой смерти. Как ты, Елена, стояла. Или болтать – как ты, Сергей Михайлов. А еще, говорят, некоторые безгривенные молиться начинают. Все молятся и молятся – пока песочек из них все жизненные соки не высосет. Вот такая она – кручень карачунная.

– То есть… – я совсем растерялась. – Ты хочешь сказать, что нам с Серегой на песок становиться нельзя?

– Никак! – подтвердил Гаврила.

– И это потому, что у нас нет гривен? Но это же неправда! Мы же полдня толклись по этому песку – и ничего!

– Когда это?

– Сегодня… Или уже вчера… Днем, короче!

– И что – ничего не было? – не поверил Гаврила.

– Да не было! В том-то и дело! Если б хоть что-нибудь такое… карачунное было, разве бы мы устроились в спальнях, среди песка?

– А может, вас туда пащенок шагировский специально выгнал? – задумчиво предположил Гаврила.

– Олег? – поразилась я. – Зачем?

– Откуда ж мне знать? Уморить вас решил. Надоели вы ему. Или обидели чем. Князья – они такие! Чуть что не по ним – головы не сносишь! А он, хоть и княжич только, но того роду – шагировского, змеиного…

– Хватит болтать глупости! – возмутилась я

– Да, не нужно наговаривать на Олежика… – поддакнул Серега.

– А вот вы сами посудите, – принялся объяснять Гаврила. – Вас он выгнал туда, а сам ведь где-то здесь прячется? Не пошел с вами в спальни! Не было его там, когда я к вам пришел. Значит, не пошел он с вами. Правильно я говорю? Не пошел?

– Да как же он мог пойти с нами? – возмутился Серега. – Ведь он домой ушел!

– Куда? – вцепился в него Гаврила. – Где у него вторая потайка?

Вот же мстительный лыцар… Как бы предупредить Олега о том, что у него здесь завелся лютый враг?

– Постой-ка… – потерла я виски, пытаясь сообразить. – Ты обвиняешь Олега, что он не испугался песка. Но ты же и говоришь, что тем, кто в гривнах, тем песок и не страшен?

– Конечно не страшен, ведь…

– Постой, не тарахти. То есть ты думаешь, что у Олега нет гривны?

– Ох, и языкастая ты… А как я еще могу думать?

– Но ведь на самом деле у Олега есть гривна!

– Откуда? Ты, дивчина, что-то путаешь. Знаешь, умельцы делали раньше такие детские повязочки. Ты не думай, настоящая гривна вот, – он даже чуть расшнуровал тесьму на рубашке, чтоб мне было видней. – А у него игрушка, в которой проку никакого и нет! Сама рассуди – откуда она может быть у него? Ведь, я так понял, что мать его жива? Значит, их родовая княжеская гривна по имени Филумана, знаменитая во всех пределах, все еще на ней!

– Но у Олега есть гривна! – упорствовала я. – Даже не одна!

– Ну вот видишь – не одна! – рассмеялся Гаврила, как будто это все объясняло.

– Да, не одна! Кроме шейной гривны у него еще пястные, ножные…

– Ой, умора! – закатился Гаврила. – Ой, Елена! Вроде умная ты, а сама – дура-дурой! Поверить, что простые повязочки – это настоящие гривны, это надо ж!…

– Самые настоящие, – возмутилась я. – Он мне одну даже давал поносить немного…

– Ой, не могу! – Гаврила чуть не свалился от смеха под лавку. – Ой, Елена, ой простодырая душа!… Да если б гривну можно было снимать-надевать как шапку или как кушак – да тогда бы ни антов не было, ни голутвенных, а все были бы как князья! Это ж надо такое придумать – снял гривну, отдал поносить… Ой, держите меня, помру от смеха!…

– И все-таки он давал мне гривну.

– Лады, лады, не таи на меня обиды… Я ж не думал, что такие выдумщики бывают, как твой княжич… И такие доверчивые девушки как ты. Хотел бы я взглянуть на этого пройдошного малого… Да уж будь по вашему, не желаете показывать, где княжич прячется – не надо. Сам выйдет. Долго не усидит. Вот тогда мы с ним и потолкуем.

Это звучало как угроза.

– А ты, оказывается, смельчак! – сообщила я презрительно. – Не боишься, значит, выходить в бой на маленького мальчика! Да еще и один на один! Надо же!

– А чего там выходить, – сказал Гаврила (несколько обескуражено). – Какой еще бой…

– Вот и я говорю – отчаянной храбрости наш Гаврила, просто отчаянной! Народный мститель да и только!

– Хватит глумиться, – не выдержал он. – Может, и не прибью я его, княжича вашего. Отвезу в царов стан, под Скарбницу. Пускай там решают, что с шагировским семенем делать.

***

Проснулась я от жуткого холода, сковавшего все внутри. В ледяной темноте не наблюдалось ни единого просвета.

– Серега, Гаврила… – чуть слышно просипела я.

Нет ответа. Если не считать за таковой заливистый храп, раздававшийся сразу из двух углов нашего небольшого мраморного убежища.

Нет, так жить нельзя! Еще пара минут, и я окончательно превращусь в ледышку!

Стуча зубами и чуть слышно подвывая, я сползла с каменной скамьи. Сначала на четвереньки, а потом встала во весь рост. Укутала плечи одеялом, потопталась, разогреваясь. Сделала несколько шагов на пробу. Получилось. Сделала еще несколько.

Наткнулась на что-то теплое. Не горячее, не обжигающе-раскаленное, как хотелось бы, но все-таки более приятное чем голый гладкий мрамор. Да и просто деревянное.

На дверь.

За которой такая теплынь!

Там же, правда, обитает и страшный карачун (так его, кажется, называют)… Но ведь я целый день пробыла там – и никакого карачуна не встретила! Может быть, он выходит по ночам? А вдруг снаружи уже наступило утро, и мы зря прячемся?

Хорошо бы это узнать. И есть даже способ узнать – просто пойти да посмотреть.

Я приоткрыла дверь и выглянула.

Темнота за дверью была ничуть не светлее, чем в нашей комнате. Но все-таки не столь ледяной. Или кажется?

Я открыла дверь пошире, переступила порог, пошарила впереди свободной правой рукой (левая судорожно сжимала на груди края одеяла). Удостоверилась, что препятствий на пути нет, шагнула дальше.

Под кроссовками скрипнул по мраморному полу песочек. Тот самый, страшный?

Я остановилась, прислушиваясь к себе. Если начнутся всякие штучки с раздвоением-растроением личности, а также потянет на разговор с собственными пальцами, можно будет сделать один-единственный шажок назад, и сразу окажешься в безопасности. Очень-очень холодной безопасности.

Шагать назад не пришлось – симптомов карачуна не наблюдалось.

Тогда я шагнула вперед. И снова прислушалась. И опять шагнула. И ничего страшного не произошло. Я шла по песку, ставшему проклятием олегова княжества и других окружающих княжеств, я была спокойной, сосредоточенной и целеустремленной. И песок не оказывал на меня никакого воздействия.

Вот ведь – все очень просто: надо собраться, взять себя в руки и тогда никакие пустохляби не страшны. Или, может, просто наступило утро? В любом случае страхи перед песочком сильно преувеличены!…

Расхрабрившись, я совсем забыла о необходимости прощупывать темный воздух перед собой – и поплатилась за забывчивость. Стена, неожиданно всплывшая в море кромешного мрака, больно ударила меня по груди, по рукам, по коленке. И даже по лицу задела. Черт, черт, черт!

Я осторожно провела рукой по полированному мрамору – вправо, влево. О, радость! – пальцы наткнулись на шероховатую поверхность следующей двери.

За ней воздух оказался уже гораздо теплее. Я торопливо пересекла один коридорчик, свернула в другой – легко и непринужденно. Потому что впереди уже замерцал свет. Тусклый, рассеянный, но моим глазам, привыкшим к полной темноте, он показался ярче прожекторов.

Свернув еще разок за угол, я обнаружила его источник – неплотно прикрытую дверь. Неужто я наконец вырвусь в нормальные дворцовые помещения? И, надеюсь, сразу в тронный зал!

Почти бегом я бросилась вперед, распахнула дверь в залитое утренним светом огромное пространство зала… И хор разнообразнейших голосов оглушил меня. Они спрашивали, советовали, восторженно восклицали, злобно негодовали, едва шептали – и все это в мертвой тишине. Тронный зал, на пороге которого я застыла, был пуст.

Но он не имел уже никакого значения. Потому что оказался бесконечно далек от меня. Космически далек. До него нельзя было дотянуться, в него невозможно было войти. Между мною и им непреодолимой стеной воздвиглось мое тело.

Огромное по сложности и совершенно неуправляемое. Кое-как сплетенное из нервов, мышц, кровеносных сосудов и просто сухожилий. Проткнутое штырями костей. Небрежно засунутое в мешок из кожных покровов. Напичканное дурно пахнущим ливером. Оно жило. Кричало и шептало своему мозгу о проблемах своей жизни. И мозг что-то отвечал ему. Но я была отделена от их беседы непроницаемой перегородкой. Сначала довольно прозрачной. Но с каждой секундой перегородка все мутнела, образы за ней расплывались, теряли конкретность…

И вот я уже проваливаюсь в серую вату неопределенности, в которой даже мое «я» перестает иметь смысл.

***

– И зачем ты это учинила, Елена? – строго спросил голос.

– Что? – спросил другой голос.

Другой – да не совсем. В нем я узнала себя. Свои интонации и свои чувства. И мое «я» вновь получило право на существование.

– Пошто грянула стопы свои по пустохляби?

О, и этот голос я узнала. Лыцар Гаврила тряс своей молодой бородкой, издавая звуки, складывающиеся в требовательные и заботливые слова.

– Не грянула… – удивилась я. – А прошла тихо и незаметно.

– Угу. Если б Сергей не пробудился от теплого сквозняка, так бы ты и стояла до сих пор в кручени карачунной.

– А я стояла?

– Еще как! Кабы не мы с Сергеем…

– Поняла, поняла. Вы – герои, я – баба-дура. А теперь объясните мне, герои, как жить дальше? Мне теперь из этого мраморного склепа вообще носа не высунуть?

– Отсюда-то? Ну а как ты раньше жила? Так и теперь…

– Раньше я совсем не так жила! И даже вчера еще. Но теперь?… Я на вечное заключение в темнице не согласна!

– Так это не твоя потайка? – спросил Гаврила. – Идем тогда в твою! А я все удивлялся: и как вы здесь выдерживаете?…

– Не моя. И скажу больше – у меня вообще нет никакой «потайки».

– Тю! А где ж ты сидела всю жизнь?

– Далеко. Я же сказала тебе: мы из далеких краев. Только вчера приперлись сюда. Идиоты…

– А в тех далеких краях нет потаек?

– Там и песка вашего нет! Зачем там потайки?

– А давайте туда уйдем! – загорелся Гаврила. – Это как раз те края, куда великая княгиня увела тысячи и тысячи народу?

– Не-ет, не похоже… – покачала я головой. – На Земле ничего не было слышно про великое переселение здешних народов во главе с Шагировой. Может он увела их куда-то еще?

– Может, – пожал плечами Гаврила. – А может и не увела – так, одни байки… Но ты ведь пришла оттуда? Из благословенных земель, на которые гнев Божий не пролился? Сможешь показать дорогу?

– Не смогу. Нету той дороги. Вернее, есть, но только в одну сторону.

– Все равно покажи!

– Не покажу!

– Почему? – опешил Гаврила.

Я упрямо сжала губы. Не скажешь же этому придурку, народному мстителю самопальному, что как раз по той дороге должна прийти сюда сегодня утречком намеченная им жертва – сын великой княгини Шагировой Олег? Не хватало еще чтоб лыцар Гаврила поджидал его у прохода между мирами. Олег, конечно, супермен у нас, и супербой… Но если самого рассуперменистого супермена застать врасплох да отоварить кирпичом по башке, то ничего он поделать не сможет…

– Потому, – сказала я. – Как же я тебе что-то показать могу если я за стены этого склепа даже выглянуть не могу?

– А ты расскажи. Не боись, я тебя здесь не брошу! – Гаврила по-своему перетолковал мои сомнения. – Тележку подходящую найду, погружу туда вас с Сергеем и отправимся мы потихоньку-полегоньку в ваши края. По пути потайки буду находить, вы там отдыхать станете от кручени карачунной – так и доберемся…

И тут вдруг великий мыслитель по имени Серега Дмитрич, который истомился в молчании, потому что никак не мог вклиниться в нашу беседу, решил проявить свою осведомленность:

– Так ведь не надо тележек! – объявил он. – Это же здесь рядом – дорога прямо в заборе!…

– Молчи, сволочь! – прошипела я.

– Да? – не поверил Гаврила.

– А чего молчать? – удивился Серега. – Все равно по ней Олежик придет!

– М-м-м… – взвыла я, сжимая кулаки в бессильной ярости.

– Ах ты, шельма! – восхитился Гаврила. – А я уж тут уши развесил… Значит, есть у вас другая потайка, где пащенок шагировский отсиживается! То-то я не могу сообразить: какие такие дальние края без пустохляби из которых вы вдруг только вчера явились? Ну, хитрюга!…

– И чего ты добился? – горько спросила я у Сереги. – Этот лыцар местный пойдет сейчас и убьет Олега! Ты этого хотел?

– Как убьет? Зачем? – всполошился Серега. – Как это – Олежика – и убить??

– А так! Чем ты слушаешь? Нам Гаврила об этом все время толкует: убью, убью! Один ты никак этого понять не можешь! Знаешь, как легко твоего Олежика убить? Очень легко! Хрясь по голове – и готово!

– Ты, Елена, не кипятись… – примирительно начал Гаврила.

А я вдруг подумала: а чего мы ждем? Нас двое, а он один! И закричала:

– Серега! Хватай его сзади! Вали!

Дмитрич вскинул голову, на секунду замешкался, но все-таки кинулся на Гаврилу. Правильно я рассчитала – мой приказ для него, недавно вылупившегося цыпленка, был почти материнским квохтанием и обсуждению не подлежал. Ошиблась я в другом. Вопреки олеговым объяснениям я все-таки воспринимала Серегу как продолжение Мамонта. И верила, что в критический момент все его бандитские рефлексы, дремлющие до поры до времени, проявятся. Что позволит лихо расправиться с любым «лыцаром».

А они не проявились. Вместо того чтобы запросто вырубить противника каким-нибудь гангстерским приемчиком, наш Дмитрич почти вразвалочку проковылял ко все еще недоумевающему Гавриле, и не придумал ничего лучшего как обхватить его за пояс.

Ну руки-то у него, конечно, не слабые. Он не только хорошо стиснул врага, но даже умудрился приподнять над полом. Со стороны это было даже забавно – что-то вроде пародии на греко-римскую школу борьбы. Только вот что дальше делать? Этого Серега придумать никак не мог. И держал Гаврилу на весу в течении долгих секунд – пока тот не сообразил как-то извернуться и схватить Дмитрича за шею.

Дмитрич удивился, разжал руки и принялся бестолково карябать пальцы Гаврилы, пытаясь ослабить хватку.

– Ах ты, гад! – подскочила я сзади к лыцару и замолотила кулачками по его могучей широкой спине.

Он даже не оглянулся на меня. Деловито додушил Серегу, и когда тот подогнул колени, кулем валясь вниз, бросил беспомощное тело и переключился на меня.

В одно мгновение я была подмята, повалена на пол и прижата так, что не могла шевельнуться. Гаврила оказался очень тяжелым и вовсю использовал это свое качество для моего почти полного обездвиживания.

– Умертвить меня хотела? – с интересом спросил он.

– Связать! – выдохнула я с ненавистью. – Что б ты глупостей не наделал!

– А ведь теперь я точно наделаю… Глупостей… – бархатным тоном сообщил он, и я ощутила некие перемены в его теле.

Поскольку оно было плотно прижато к моему, то любые изменения в этом теле чувствовались сразу. Тем более появление чего-то нового, дополнительного. А тут мои бедра безошибочно выделили некую лишнюю деталь, возникшую вдруг между его ног. Твердеющую и увеличивающуюся. Она давила все сильнее. Видимо причиняя неудобства и самому Гавриле. И он принялся неловко сучить ногами, устраиваясь получше… И при этом усиленно расталкивая в стороны мои ноги.

– Гаврила! – строго сказала я. Очень строго, хотя мой голос предательски дрогнул, приобретая визгливые интонации. – Гаврила! Ты что! Опомнись!

– Сейчас, моя лапочка, скоро все будет хорошо, просто отменно…

– Гаврила! – отчаянно завопила я. – Перестань немедленно!

Краем глаза я видела, что Серега приходит в себя, шевелится, но все это происходило так вяло, неспешно… А жилистые руки лыцара уже вовсю бродили по моим бедрам, торопливо задирая наверх подол.

Я безуспешно пыталась столкнуть с себя это жадное, распаленное тело, лихорадочно отпихивала массивные плечи, нависающие над самым моим лицом, царапала рубашку на спине – но он этого кажется даже не замечал.

– Гаврила, не надо, – почти плача умоляла я.

И вдруг он замер на мне, чутко прислушиваясь. К чему-то далекому, почти неслышимому. Кажется, то был хлопок двери.

Кто-то бродил, открывая и закрывая двери – может, в тронном зале, может, еще дальше.

– Помогите – заверещала я.

– Дура, – зло шикнул Гаврила и зажал мне рот ладонью. Ладонь была такая широкая и твердая что ее даже укусить не удавалось. Оставалось только придушенно мычать.

А дверь хлопнула ближе.

Гаврила бесшумно отпрыгнул от меня – быстро и неслышно, как огромный дикий кот. Молниеносно затянул веревку на поясе штанов, выхватил короткий меч. Или длинный нож. Вороненый клинок тускло блеснул чернью.

И откуда этот клинок взялся? Сколько мы болтали с Гаврилой – и ругались, и угрожали друг другу, даже нападали!… Но своего оружия он ни разу не достал. И даже намеком не дал знать, что оно у него есть.

Я тоже вскочила, поправляя юбку отбежала в свое любимое укрытие – за кромку бассейна. Краем глаза отметила, что Серега все еще пытается встать на четвереньки, очумело мотая головой.

Признаться, я оказалась в затруднении: что делать дальше? Кричать, звать на помощь? А вдруг сюда идет вовсе не Олег, а враг пострашнее даже Гаврилы, несмотря на все его сексуальное возбуждение? Кто ж знает обитателей этого песочного мира? Вон как всполошился лыцар – и про даму забыл, и про похоть, за ножичек схватился!

Но если это все-таки Олег? Не знаю, как он мог найти нас, но вдруг? Тут-то его и подстережет Гаврила! Он уже притаился возле двери, приготовился! Хорошо если просто схватит мальчишку, а если убьет?…

Дверь с тихим шелестом открылась, и Гаврила с диким криком выпрыгнул из-за стены. Но в пустоту – в открывшемся проеме никого не оказалось. Один мрак. Да нетоптаный песочек, освещенная полоса которого уходила в глубину темной комнаты.

– Олег! – не выдержала я. – Тут Гаврила! – Боже, что я несу? Откуда Олегу знать про Гаврилу? – он дурак, он хочет тебя схватить! Или убить!…

Лыцар, выставив клинок, осторожно ступил на песок. Он вглядывался в темноту и это было довольно глупо – что можно в ней увидеть, если глаза привыкли к свету? Не слишком яркому – к свету маленьких лампадок, но все-таки!

До моей руки что-то дотронулось. Черное, блестящее, осторожное. Взвизгнув, я отпрянула – но это была всего лишь рука. Ртутно-переливающаяся мальчишеская рука. Одна рука, совсем без продолжения.

– Олег!… – с облегчением простонала я. Ну кто же еще кроме этого маленького шалопая может так лихо разбрасываться своими конечностями? Да еще прятаться в ртутную оболочку скафандра? Хотелось бы верить, что этот скафандр сможет защитить Олега и от удара ножом…

Гаврила все еще стоял, напряженно таращась во мрак, но участь его была предрешена. На крики глупой девки (мои то есть) он не счел нужным обратить внимания – а напрасно! Ртутная рука, погладившая меня, исчезла – и тут же материализовалась за спиной озирающегося лыцара. Да не одна, а вместе с такой же черно-блестящей ногой. Вот эти две конечности вместе и напали на ничего не подозревающего Гаврилу.

Рука схватила лыцара за шиворот и резко дернула. А нога в это же время точным ловким ударом подсекла пошатнувшегося Гаврилу сзади – под коленки.

Результат всего двух этих движений оказался поразительным: бывалый лыцар не удержался, потерял равновесие и грохнулся навзничь. Гулкий стук затылка, встретившегося с мраморным полом, возвестил о прекращении боевых действий. Короткий вороненый меч выпал из разжавшейся лыцаровой длани, жалобно звякнул и остался лежать в сторонке.

Гаврила больше не претендовал на него. Гаврила вообще ни на что не претендовал. Глаза его закатились, рот приоткрылся, и никаких движений более не наблюдалось. Из чего я сделала вывод, что бедняга потерял сознание. Еще бы – так приложиться дурной башкой!…

Зато до вороненого клинка добрался Серега. Охая, на четвереньках, он поднял его, осмотрел, пробормотал уважительно:

– Какой ножичек! – и положил на лавку.

В дверном проеме скрипнул песочек, и черным монументом в наше каморку вошел Олег.

На лице Сереги, когда он повернулся на шорох шагов, отразилась поначалу паника. Которая немедленно трансформировалась в восторг – ведь скафандр тут же исчез и Олег явился нашим взглядам в своем естественном виде.

– Олежик! – Серега бодро вскочил с четверенек. – Извини, не признал! А тут у нас такое творится!

– Привет, – помахала я рукой, поднимаясь из своего укрытия и присаживаясь здесь же, на бортик бассейна.

– Здравствуйте, рассказывайте, – улыбнулся Олег с явным облегчением.

Павший лыцар Гаврила промолчал. Даже глаз открывать не стал, хотя рот захлопнул.

***

– Да я и сам несколько удивился, – признал Олег, – когда у меня скафандр вдруг ни с того ни с сего раскрыться решил. Сам, без всякого приказа. Я и трех шагов не сделать по песочку, как – хлоп! – уже оказался укутан с головы до ног! И, главное, скафандр закрываться никак не хочет! Только тут у вас и закрылся. И опять же – без моего участия!

– Самостоятельный, – покачала я головой.

– Заботливый, – поправил Олег. – Не позволил мне в вашу эту… кручень впасть. Не так разве, Гаврила?

Побежденный лыцар пребывал в задумчивости в дальнем углу. Ножик ему мы так и не вернули, подробностей олегова нападения он не помнил, но придя в себя, на всякий случай, вел себя тихо. Пока.

– А? – встрепенулся он.

– Я спрашиваю про ваши лыцаровы гривны. Они ведь тоже сами собой распахиваются и обволакивают скафандрами?

– Темны слова ваши, князь, – дурковато понурился Гаврила. – Не понять их мне, простому лыцару…

– Не прибеднялся бы ты, Гаврила, – хмыкнула я. – Тоже мне – простой лыцар нашелся… Не верь ему, Олег, все он понимает и разбирает. Только притворяется. Не желает с тобой разговаривать.

– Напрасно Елена коришь меня… – постно вымолвил Гаврила. – Я не только желаю с князем разговаривать, я просто жажду говорить с князем! Но слишком велика честь для меня…

– Ну да, а только недавно другое рассказывал – как жаждешь расправиться с князем.

– Неразумен был. И непонятлив. Не мог взять в толк, что вы не просто о княжите ведете речь, а о князе! Унаследовавшем саму Филуману!

Я покосилась на Олега:

– Это гривна твоя так зовется – Филумана?

Тот подумал-подумал, а потом признал:

– По-моему – нет! А почему ты, лыцар, решил, будто моя гривна называется Филуманой?

– Вы же от матери ее получили? От великой княгини? А у Шагировых родовая гривна – Филумана!

– Но я ее от мамы не получал, – удивился Олег. – Ты ошибаешься. Мама свою гривну мне не отдавала – да и зачем?

– Нет? – Гаврила аж подпрыгнул на месте. – Так великая княгиня жива? Значит у вас отцовская гривна – Витвина? Как же я не сообразил! Вижу, что гривна, что широкая, княжеская, а самая широкая всегда была Филумана – вот и обмишурился! Забыл, что вы по отцу – Квасуров!

– Намекаешь, что это отец отдал мне гривну? Нет, не он. Его гривна осталась при нем.

– Но тогда… – Гаврила даже привстал и застыл в полной растерянности. – Чья же гривна на вас, князь? Если не отцовского рода и не материнского, то… Да как же это может быть? – расстроено всплеснул он руками. – Князь, вы, верно, шутите!

– Не шучу. Просто это моя гривна. Моя и больше ничья.

– Но так не бывает! Я, конечно, для вас и глуп, и туп, и не ровня вам, но, смилуйтесь, князь – по другому же быть не может! Гривна всегда передается только от отца к сыну! Не считая Филуманы – ее ваша матушка получила… Но тоже от отца! Ведь этим же родовитость определяется! Не могло так случиться, князь, что малы вы были, когда на вас гривна была возложена? Потому и не помните? – с надеждой спросил вконец растерявшийся Гаврила.

Но и этой его надежде не суждено было осуществиться.

– Почему – помню! – безжалостно заявил Олег. – Ведь я сам ее выбрал и сам надел. Как и остальные гривны.

Он оттянул рукав, показывая пястную гривну. Задрал штанину, демонстрируя ножную.

И это Гаврилу доконало. Он рухнул. В прямом смысле слова – на пол. Но не в обморок, а на колени.

– Великий князь… – просипел он. Продохнул, покачал косматой смоляной шевелюрой и опечаленно сказал. – Или я и с титлом вашим дал промашку? Ведь ежели столько гривен на себе носить – тут и великокняжеского титла маловато… А я еще не верил Елене…

– Нет, я не великий князь, – покачал головой Олег. – А просто князь. А в чем это ты Елене не верил?

– Ну в том, что у вас пять гривен… И что… Вы можете посмеяться надо мной, но она еще говорила… Даже и вымолвить страшно… Будто вы снимали с себя княжескую гривну и давали ей поносить немного…

– Давал. Только очень ненадолго. И это едва не закончилось неприятностью.

– Значит… – Григорий уставился с ужасом уже на меня. – Значит, вы тоже княгиня…

– Да с чего это? – опешила я. – Видишь – на мне же нет гривны!

– Но была! Я не могу не верить княжескому слову! Раз он говорит, что вы удостоились ношения княжеской гривны, значит так оно и было. И княжеская гривна вас приняла! И вы – княгиня… Смилуйтесь, бес попутал… Давеча домогался вас, княгиня Елена… Велите казнить…

– Я могу тебя простить, – великодушно сообщила я. – При одном условии. Что больше домогаться не будешь.

– Не буду! – покаянно замотал головой Гаврила. – Как Бог свят – не буду!

– Тогда прощаю. И с колен можешь подняться. Не возражаете, князь? – с улыбкой покосилась я на Олега.

– Не возражаю, – степенно ответил он.

После чего Гаврила без лишних слов поднялся.

А может и зря я иронизирую? Княжеские титулы, иерархия гривен – для меня все это забавно и не всерьез, а Гаврилу вон как проняло! Для него это не то что важно – для него это важнее всего! Он и про месть свою теперь не заикается. Да и думать про нее боится: мыслимое ли дело – поднять руку на князя! Да еще и на такого – пятигривенного! Даже на меня тень олегова величия, оказывается, пала. Стоило мне десять минут в его княжеской гривне покрасоваться и пожалуйте – княгиней величают!

– А братец ваш названный? – осторожно поинтересовался Гаврила. – Он тоже княжескую гривну надевал?

– Серега? Нет! Куда ему!

– То-то я смотрю, что вы вроде как неровня. Шутейно отзываетесь, когда он сестрой вас кличет, а на самом деле – куда ему до вас!

– Вот тут и не знаю… Может как раз близко. Мы же с ним одинаково беззащитны перед карачунной болезнью вашей песочной… Вот кстати, Олег – проблема! Я и Серега – мы ведь не сможем всю жизнь прожить не выходя из этого склепа. Склеп, конечно, ничего так, беломраморный, но для жизни не сильно приспособлен. Да и не согласна я жизнь тут провести!…

– Есть два пути решения этой проблемы, – сообщил Олег.

– Ого! Целых два? – порадовалась я.

– Теоретически – два. Практически же… Может оказаться что и не одного…

– А так оптимистично начал! – вздохнула я.

– Первый, принципиальный путь – это выяснить: что же все-таки здесь произошло.

– Но ведь Гаврила рассказывал. Мне. А я – тебе.

– Версию Гаврилы я слышал. Но она страдает одним существенным недостатком. Мне непонятен сам термин «гнев Божий». Да, четыре года назад здесь произошло нечто, весьма катастрофическое по своим последствиям. Приведшее к расползанию пустохляби и такому явлению как «кручень карачунная». А так же к гибели людей и последующей эвакуации, о которой писала мама. И еще к некоторым последствиям. Но ведь не зря мама отправляла меня на Землю учиться – кое-чему я научился… И могу задать вопрос, главный: какова физическая сущность произошедшей катастрофы? Приоритет в постановке этого вопроса принадлежит тебе, Елена. Ты задала его сразу как только сюда попала. И даже предложила вариант ответа: причиной катастрофы стал термоядерный взрыв. Этот ответ тогда показался мне неверным, и сейчас я только утвердился в своем мнении. Поэтому считаю нужным искать правильный ответ. Хотя и не знаю как.

Я смотрела на него с благоговейным ужасом:

– Олег, а ты сейчас с кем разговаривал? Явно не с нами.

– С тобой. Только с тобой, – возразил он.

– А ты правда у бабушки только школьное образование получал? – продолжала допытываться я. – Не университетское случайно? Может быть тетю Таню обманули и втихаря тебе уже какая-нибудь научная степень присвоена? Бакалавр, например? Кандидат наук? Профессор? У меня, понимаешь ли, полное впечатление, что я на лекции побывала!

Я обвела взглядом остальных внимательных слушателей, ища поддержки своим словам. Поддержка была еще та!

Серега смотрел заинтересованно, но было заметно, что ему совершенно все равно что и как говорит Олег – достаточно уже того факта, что Олег говорит. А на лице Гаврилы так просто был написан восторг. Большими красными буквами.

Да, от этих кадров критики нашего малолетнего пророка не дождаться! Придется брать инициативу в дискуссии на себя.

– Так, Олег. Все хорошо и даже замечательно. Но назвать твою лекцию «путь решения»?… Согласись – пути ты как раз и не показал! Практически-то как все это будет выглядеть? Ты собираешься бороться с песком, который все засыпал? А, Аника-воин? Тогда это будет покруче чем борьба Дон Кихота с ветряными мельницами!

– Бороться с физикой этого мира? – покачал чубчиком Олег. – Это даже не донкихотство – это еще глупее! Представь, что ты начнешь махать вот этим мечом перед потоком радиации. Ну и что? Надо не бороться, а исследовать. Найти причину всех бед. А когда найдем, то противопоставим ей другие физические законы.

– Ну-ну, – насмешливо сказала я. – Давай, пригони сюда лабораторию. С Земли. Сделай анализ этого страшного песка. Может и получится докторская диссертация. А может и нет. Вдруг подведет лаборатория, не даст ответа? Только, боюсь, я в любом случае не узнаю результата твоих исследований. Наука делается долгими годами. И смерть от старости в этом роскошном мраморном склепе мне обеспечена!

– Да, время… – вздохнул Олег. – Это фактор существенный. Поэтому я предлагаю оставить самый главный вопрос на потом. А сейчас попробовать решить твою задачку. Задачку на выживание.

– Есть идея?

– Да идея проста. И лежит на поверхности. Я о ней и говорил, имея в виду второй способ. Ведь поскольку единственная известная пока защита от кручени – гривна… Вернее, скафандр, который она создает… Создает без спросу, автоматически – то есть знает, как и от чего человека нужно защитить…

– Ты хочешь спросить про способы защиты у гривны? Однако! Ты еще и с гривнами умеешь разговаривать? – заинтересовалась я.

Сбоку послышался сиплый выдох, больше похожий на стон. Это Гаврила, который, вытянув шею, жадно вслушивался в нашу беседу, не выдержал и ахнул. Предположение о том, что малолетний князь может еще и с гривнами разговаривать, доконало его.

– Нет, не могу, – усмехнулся Олег. – Чувствовать их – это да. Но только на уровне ощущений, а не осмысленной беседы.

– Тогда я не поняла твой второй способ.

– Да просто надеть тебе гривну!

– Твою пястную? Как в прошлый раз?

Олег покачал головой:

– Нет. Прошлый раз показал неэффективность этого способа. Ни тебе, ни гривне такой метод решения проблем не понравился.

– Это почему? Мне как раз понравился!

– Но ненадолго. Хорошо, что мы успели снять ее. И буквально в последний момент. Она, бедняга была на грани полной истерики. Еще чуть-чуть – и расправилась бы с тобой… Мне потом пришлось ее успокаивать и чуть ли не заново настраивать… А вторично она, боюсь, не выдержит на тебе и нескольких секунд. Все-таки это прибор с очень хрупкой настройкой. И на вполне определенного индивида. При всей нашей с тобой общности, мы все-таки ведь разные люди…

– Уж это заметно с первого взгляда, можешь мне поверить! – прервала я его. – Ладно, профессор, не томи. Аудитория заждалась. Студенты – они тоже люди. Выкладывай свою идею сразу, без подготовки. Какую гривну ты собираешься на меня надевать? Чью? Но предупреждаю: если твои рассуждения и сейчас окажутся такими же высоконаучными как предыдущие, то… – я замолчала, не решаясь фантазировать на тему «то…». Говорят, о плохом не стоит думать – иначе сбудется.

– Как раз здесь рассуждать не о чем. Взять для тебя другую гривну можно!

– Князь… – забеспокоился Гаврила. – Не про мою ли Егунею вы говорите? Я… Да как же я без гривны-то?… Вы, конечно, все можете, я понял, но, князь…

– Не твою, – отмахнулся Олег. – Твоя очень уж узкофункциональная. И она не выдержит резкого обрыва наладившихся с твоим организмом связей. Брать надо совсем другую гривну!

– А-а, – с громадным облегчением выдохнул Гаврила. – Уразумел. Вы о тех гривнах что бесхозные остались лежать по ларцам? В брошенных имениях? Для которых наследников не нашлось у лыцарова рода? Или, паче чаяния, у княжеского?

– А такие есть? – заинтересовалась я.

– Полным-полно! – заверил меня довольный Гаврила. – Я и раньше слыхал, что есть такие – которые остались без хозяев. Ну там – когда девочки все родятся… Или если сынов господских гривна не принимает – душит. Всяко бывает – вот господский род и пресекается… Об этом всегда были разговоры. Но вот когда после смуты великой княгини… уж простите, князь, но когда после смуты все обезлюдело, то я уж налазился по пустым имениям, насмотрелся! И столько гривен припрятанных отыскалось – страсть Господня! Хирели, видать, роды знатные… Выдыхались. Сила мужская в них, видать, кончалась. Не зря ваша матушка, великая княгиня, миру явилась – говорили волхвы, толковали: сие черный знак! Гибель миру грядет! Как в воду глядели… Не вините, князь-батюшка, но от правды-то никуда не скроешься!

Я взглянула на малолетнего «батюшку». Он ответил мне серьезным кивком:

– Видишь, проблема истинной причины катастрофы все равно будет стоять. И нас преследовать. Что бы ни случилось, и почему бы оно не случилось – винят маму. В этом необходимо разобраться! Но, – добавил он, заметив что я нетерпеливо повела плечами, – разбираться будем конечно после того как обеспечим твою безопасность. И Дмитрича.

– А я знаю совсем недалече отсюда, – охотно сообщил Гаврила, – в бывшей лыцаровой усадьбе лежит одна гривна. Не знаю, правда, имени ее и чьего рода она была – ваше Сурожское княжество я не очень знаю… Но гривна не покалеченная, хорошая. Вам, князюшко, легко будет на княгиню надеть ее…

– Спасибо, Гаврила, – терпеливо проговорил Олег. – Но такие гривны, бывшие в употреблении на протяжении многих поколений, не подойдут. Они уже так подогнаны к чьей-то генной структуре, к роду чьему-то, что их легче сломать, чем перенацелить. А я говорю о совсем новых гривнах. Которые и настроить легче и выбрать есть из чего.

– А бывают ли такие? – не сдержался Гаврила. – Воля ваша, князь-батюшка, я сегодня многих чудес навидался и наслыхался, но разве ж совсем ничьи гривны бывают? Гривна, она ведь такая: даже если сейчас бесхозная, то когда-то, в давние время все равно чьему-то роду принадлежала! Не могла она испокон веков быть ничьей!

– Ты много путешествовал… – не спросил, а как б констатировал Олег.

– Ага! – охотно подтвердил Гаврила.

– Бывал в Киршаге?

– Бывал… – скривился наш путешественник. – Вы про кремль свой спрашиваете?

– Киршагский кремль – родовая вотчина моих предков по отцу, – пояснил мне Олег, – князей Квасуровых.

– Да уж тут ничего не поделаешь, – развел руками Гаврила. – Можно сказать что и нет у вас больше этой вотчины…

– Мама писала, что там вулкан образовался…

– То-то и оно что гора Вулкан! Видели б вы сию гору!… А ежели не видели, то и слава богу! Огнедышащая гора. Геенна огненная разверзлась да и поглотила Киршаг, гнездо отступников… Это не я, князь – это святые пастыри так говорят. Их, правда, мало осталось, попов – всего ничего. Как и всех остальных. Но те, что остались, в один голос про гнездо отступников…

– А что им еще остается говорить? – пожал плечами Олег. – «Кара Божия», «геенна огненная» – универсальный стандартный набор на все случаи. Здесь тоже пригодился. Ты мне лучше скажи: вулкан извергается до сих пор?

– Не-е, он всего-то, может, с месяц погромыхал… Да и то много – недели две. Зато дел успел понаделать!…

– Сжег все?

– И пожег. А что не пожег (ваш кремль-то особо не пожжешь – скалы сплошные), то пеплом засыпал, камнями раскаленными завалил. Вокруг него еще года два все дымилось и курилось. Ступить нельзя было от жару!

– Но ты ступал?

– Для интереса только. Поживиться там совсем нечем!

– Ясно. А скала, на которой Киршагский кремль стоит… стоял… она, говоришь, сохранилась?

– Куда ж ей деться? Стоит!

– Вот туда нам и придется отправиться. За гривнами.

– Князюшко, – забеспокоился Гаврила. – Вы зря меня не слушаете! Я правду сказал! Где-где, а в Киршаге точно ничего не найти! Даже если гривны там и есть, даже если в огне великом они не повредились, то их ведь все одно не найти! Закопаны под завалами, под пеплом слежавшимся, окаменелым…

– Но другого склада совершенно новых, ни разу не использованных гривен я просто не знаю, – вздохнул Олег. – Ты спрашивала о практических действиях? Они таковы: мы отправляемся в путь.

– Отправляешься в путь ты! – уточнила я. – А мы с Серегой ждем тебя обратно с подарками.

– Мы, – грустно сообщил Олег. – Даже самые новые гривны, насколько я помню, не всем и каждому подходят, а весьма и весьма выборочно… Я смогу определить – и с достаточно большой долей вероятности – какая из них тебе подойдет, но для этого ты должна быть рядом. Наобум такое не сделать… И с Дмитричем точно так же. Даже сложнее. Если честно, я его оставил бы здесь. Сомневаюсь, что ему подойдет хотя бы одна гривна.

Я с интересом посмотрела на молчаливого Серегу.

– И что в нем такого, что для него гривен нет?

– Я не знаю. Я только чувствую. Видишь ли, в курсе моего домашнего обучения почему-то не был предусмотрен раздел «Гривноведение». Пропущен по досадной случайности. Не смотри на меня с укором – я шучу. Ха-ха. Просто объясняю почему у меня так мало достоверных данных об этих штуковинах. Одни догадки. Да еще некоторый личный опыт.

– И твой личный опыт говорит, что Серега… безнадежен?…

– Вероятность велика. Но, разумеется, не стопроцентна. Как и всякая вероятность. Для тебя я гривну берусь подобрать. Может быть даже и не одну. Лыцар Ларионов, похоже, тоже может рассчитывать на дополнительную гривну…

– Я? – просиял Гаврила. – Меня примет еще одна гривна?

– Может принять. А может и нет. Точно я не знаю.

– Но может ведь? – упорствовал Гаврила.

Олег кивнул.

– Князюшко… – Гаврила подумал-подумал и вновь рухнул на колени. – Конечно это не вовсе по Прави… Лыцары не присягают на верность… Они изначально за каждым князем числятся – по наделам своим… Это голутвенным положено крест целовать, когда на служение идут… Но сейчас такие времена – ни княжеств, ни лыцаровых наделов…

– Короче, – поторопила я. – Ты теперь жаждешь присягнуть на верность князю Олегу?

– Жажду! – выдохнул Гаврила. – Истинно молвила княгиня: как есть жажду!

– Из-за дополнительной гривны? – прищурилась я.

– Нет! Верней, да. Хочу дополнить. Оно верно. Но не только это, не думайте так, князь-батюшка! Просто устал я уже без службы-то! Не к кому притулиться, не к чьей руке припасть!… А разве ж так можно? Человек обязательно должен под хозяина пойти. Ант – под лыцара. Лыцар – под князя. Князь – под цара. Цар – под Всевышнего. Иначе порядка в мире не будет. Один разлад. Так, как сейчас…

– Заметь, – обернулась я к Олегу. – Когда наш доблестный лыцар обнаружил, что ты силен и экипирован всяческими чудесами, то он возжаждал пойти под твою руку. А когда он думал, что ты – не более чем беззащитный малыш, то все было наоборот. Он кипел праведным гневом и готов был вырезать весь ваш княжеский род, причем, начиная именно с тебя!

– Люди стремятся под сильную руку, – философски заметил Олег. – Стоит ли их за это осуждать? Тем более что – давай посмотрим правде в глаза – ведь я остался без княжества. Мне нет никакого резона отказываться от подданных. Налицо взаимный интерес договаривающихся сторон. Как говорят американцы – честная сделка. Но, уважаемый лыцар, не поможешь ли ты мне в одном затруднении? Я совсем не знаю ритуала присяги. Тебе придется подсказывать по ходу церемонии.

– Это ничего, князь-батюшка, – оживился Гаврила. – Тут главное, чтоб вы мою присягу приняли!

***

– А какую должность вы мне в своем княжеском войске даруете? – осторожно поинтересовался Гаврила, когда церемония целования креста на верность была успешно завершена.

– А какие бывают? – спросил Олег.

– Разные, – туманно ответил его новоприобретенный лыцар. – К примеру, полковник. Или воевода… – и с надеждой посмотрел на своего сюзерена.

– Значит вы, лыцар Ларионов, и назначаешься воеводой! – легко согласился тот.

– Князь пожаловал меня воеводой! – возвестил Гаврила, торжественно оглядываясь на нас с Серегой.

– А где же твое войско? – осведомилась я у новоявленного главнокомандующего.

– Войско будет! – гордо заявил он. – Как только узнают, что князь Квасуров-Шагиров собирает силы, сразу найдутся добры молодцы, чтоб стать под княжеские знамена!

– Знамена – это хорошо, – согласилась я. – Если поискать, то в усадьбе наверняка отыщется какой-нибудь стяг. А вот не мешало бы чего съестного раздобыть. Кто у нас с этим, а, добытчики? Кого у нас гривны защищают от всех напастей?

– Совсем забыл, – спохватился Олег. – Я ведь принес вам там провизии. Но бросил сумку, когда услышал твой крик.

– Так ты его все-таки услышал?

– Разумеется. Сильна ты голосить! Иначе разве смог бы я вас найти так быстро? Ладно, вы тут посидите, а пойду искать потерянные продукты.

– А чего искать? – удивился Гаврила. – На кухне запасы большие!

– Четырехлетней давности, – уточнила я.

– Правильно, но других-то и нет! С тех пор как в христианские земли пустохлябь пришла ведь больше ничего не растет. И не мычит и не доится! И на охоту ходить без толку. В сухих лесах и живого зайца нету, и самая малая пичуга не свистнет… Вот и подъедаем запасы, которые еще с прежних времен остались. Слава Богу, что запасов тех много. Нас-то, едоков мало осталось…

– И никто не отравился? – поразилась я.

– Так мы ведь не отраву едим, – возразил Гаврила. – Все только самое хорошее берем. Мясо, хлеб, горох… То что на кухнях и в закромах.

– А разве оно не пропало?

– Пропало? Куда ж оно пропадет? Только если мы его съедим!

– Но продукты не могут столько храниться! – возмутилась я. – Что вы мне голову морочите! В мясе заводятся черви, оно протухает, воняет, в крупах – шашель, все гниет, портится…

– Это раньше так, княгиня, было, – Гаврила понял наконец причину моего негодования. – До гнева Божия. Тогда все тухло и пропадало. Помню, на день мясо нельзя было оставить – тут же садились мухи, заводились опарыши… Все правильно. Но теперь-то мух нету! Там, где пустохлябь разлилась, там и не гниет ничего. И не скисает. И хлеба буханка лежит – будто только вчера испекли.

– И не засыхает? – скептически прищурилась я.

– Засыхает, конечно – как без этого! Пустохлябь ведь все соки изо всего вытягивает! А ежели хлебушек размочить, то скушать можно безо всякого вреда для здоровья.

– Получается, крученью карачунной страдают не только люди, но и микробы? – удивилась я.

– Про таких не скажу, – покачал косматой головой Гаврила. – Таких зверей не встречал. Может, они у нас не водятся?

– Похоже, ты права, – задумчиво сказал Олег. – Некий фактор действует теперь здесь на все земные организмы: от простейших бактерий и грибков до сложных многоклеточных существ. Типа людей и животных.

– И даже растений! – подсказала я. – Посмотри на парк, который окружает твое родовое имение – не иначе как деревья тоже в кручень карачунную впали. Как и мы!

– Ну мы-то не сразу впали. Почти целый день гуляли по песку без всякой защиты. Может быть многоклеточные существа даже чуть лучше защищены от действующего тут фактора? То ли объем биомассы имеет значение, то ли четкая межклеточная иерархия, существующая в сложных организмах… Нда… В любом случае продуктовые запасы исчезнувшего человеческого мира – к нашим услугам. Ешь – не хочу! Они приготовлены для для сотен тысяч едоков, а тем крохам населения, которые сейчас еще сохранились этого надолго хватит. Как, Гаврила – никто не голодает?

– Нет, князь-батюшка! – бодро отрапортовал тот. – Все сыты! Ибо сказано в Писании: «Гнев Божий да не падет на праведников!»

– Ты читал Писание? – засомневалась я.

– Нет, – вынужден был сознаться Гаврила. – Но когда службу в храме стоял, в стане царовом, под Скарбницей, то слыхал, как про это святой отец говорил.

– А ты и есть праведник?

– Ну-у… Все мы не без греха… Но по сравнению с теми, которые сбежали от гнева Божия, мы, которые остались – агнцы! Потому Всевышний и взял нас под свою защиту. И от всех болезней избавляет. Ни мора, ни глада теперь нет! Вот и получается, что мы – праведники…

– Хорошая логика, – согласилась я не без иронии. – Раз бог бережет, значит праведники…

– Так чего, нести с кухни еду-то? – заторопился Гаврила. – А то, и правда, в кишках все свело от голодухи…

– Пойдем вместе, – решил Олег. – Может, по пути я найду потерянную сумку.

***

Пиршество удалось. И сумка с гостинчиками из хутора Калиновка отыскалась, и княжеские запасы с кухни пригодились. Меня все-таки уговорили попробовать зайчатинку с грибами четырехлетней давности. Ничего так… В конце концов, почему я должна бояться продуктов, которые местное население трескает без всякого вреда?

В завершение трапезы Гаврила (с дозволения князя) разлил по двум чарочкам (себе и Сереге) зеленое шагировское вино и произнес здравицу в честь Олега. А выпив, начал выяснять у своего господина весьма озаботивший его вопрос: почему по выходе из нашей мраморной «потайки» у Олега сразу раскрылся скафандр («явилась гривенная защита»), а у него, Гаврилы, только на кухонных складах?

На что Олег в ответ поинтересовался его мнение по этому вопросу.

– Ну, наверно княжеская-то гривна посильнее лыцаровой… – неуверенно почесал бороденку новоиспеченный воевода. – И у вас их вон сколько!…

– Не только поэтому, – сообщил юный князь. И пустился в разглагольствования о предполагаемой специфичности функций гривен, сроке их службы и влиянии тренированности организма.

– А как все-таки мы будем добираться в ваш Киршаг? – прервала я столь увлекательные рассуждения.

– Пешком, – пожал плечами Олег. – Другого способа нет.

– «Мы» – это я и Серега, – уточнила я. – Мы – тоже пешком? Или, как тут уже давеча предлагали некоторые, – я глянула на лыцара Гаврилу, – нас погрузят на тележку и повезут в виде недвижно-карачунных тушек?

– Так а другого средства вам попасть в Киршаг и нету, княгиня, – развел руками Гаврила. – Еще б можно было на лодке по реке… Но отсюда в сторону Кравенцовского княжества никакие реки не текут!

– И далеко тот Киршаг?

Гаврила почесал смоляные патлы:

– Я бы за месяц добрался. А князевы ножки к такому непривычны… Месяца полтора наверно будем в дороге.

– И мы с Серегой выдержим столько времени в кручени этой? – усомнилась я.

– Целый месяц – это нет конечно, – авторитетно подтвердил Гаврила. – Но если в потайках останавливаться, то вы отдыхать будете, есть, сил набираться – чего ж не выдержать?

– У тебя, что, был опыт подобной длительной транспортировки безгривенного народа?

– Не у меня. Ватажник мой, лыцар Семен Бреньков, как-то бабу себе своровал из Кошелевской потайки, из бывшего удела князей Воротынских. Справная такая баба. Из голутвенных конечно – антку чего воровать, все равно помрет потом от навьей истомы. Так он тащил ее к нам, под Кравенцы, тоже, считай, месяца полтора…

– Воровать нехорошо, – вдруг заявил Серега Дмитрич. – Тем более живых людей!

– А действительно, – и я была несколько озадачена. – Зачем он ее воровал? Голутвенные – это, как я поняла, вообще свободные люди? Хотят – нанимаются кому-то из князей служить, хотят – не нанимаются. Почему бы твоему Семену просто не договориться с той бабой по-хорошему? Зачем обязательно воровать?

– Да с ней-то он как раз договорился! – хмыкнул Гаврила. – Но кто ж бабу просто так отдаст? Баба – это в хозяйстве знаешь какая вещь полезная? О-о!

– Не знаю! – зло сказала я. – И знать не хочу!

Во влипла! Странно, что при таких порядках меня Гаврила не изнасиловал в первую же минуту знакомства, а ждал почти сутки. Сразу видно учтивого господина!

– Так он ее нормально дотащил? – спросил Олег. – Ничего с ней не случилось за это время?

– Да он не дотащил… – нехотя сознался Гаврила. – Отбили ее обратно. Столько стараний – и все коту под хвост! А с бабой – да что с ней станется!

– Воевода! – обратился князь.

Гаврила тут же вскочил, выпил грудь, задрал бороду, всем своим видом показывая готовность служить своему господину.

– Ты иди, готовь тележку, – бодро распорядился Олег. – А я схожу… Помолчал и закончил уже менее жизнерадостно. – Попрощаюсь…

– Бабушкам – привет от меня, не забудь… – со вздохом напомнила я.

Бедная тетя Таня… Как чувствовала, не хотела пускать внука на побывку к родителям…

***

В кручень карачунную я впала, когда меня укладывали на небольшой возок, а начала приходить в себя на мягком ложе, пахнущем фиалками.

«Ничего себе потайка! – промелькнуло в затуманенных мозгах. – В такой жить можно…»

Но блаженство в нежно пахнущей кроватке продолжалось не долго. Брезгливый голос рявкнул почти над ухом:

– Какого лешего вы эту бабу на мою койку кинули? Обделается сейчас – с антками такое после кручени бывает!

– Но Гаврила-Топотун звал ее княгиней, – напомнил другой голос, более высокий и молодой.

– Она такая ж княгиня как я – царово величие! – гаркнул первый голос. – Тоже нашлась!… Новая Шагирова! Гривна ее княжеская где?

– Нету, – согласился молодой голос.

– Так и скинь ее на пол!

Меня стащили вниз, и вместо пуховой мягкости спина встретилась с холодной жесткостью, а щеки коснулось покалывание песчинок.

«Как это? – поразилась я. – Мы все еще на просторах пустохляби? А почему же я себя смогла ощутить?…»

Потрясение было столь сильным, что я собрала волю в кулак и приоткрыла один глаз. Тот, который находился ближе к песчинкам.

И увидела песок – да не тот! Обычный, желтый речной песочек, какого полно и на Земле. Ничего похожего на белоснежность пустохляби.

Ага, значит, я все-таки в потайке. Это внесло хоть какую-то ясность. Но не полную. Например, что за чужие голоса бубнят над головой? Откуда они и зачем?

– Остальных-то крепко скрутили? Как бы не сбежали!

– Крепко. Да только сам знаешь – веревки удержат их только здесь, в потайке. Гаврилу и мальца этого, князя. А как высунем нос из нее, тут же явится гривенная защита и все веревки порежет!

– Не явится! – хохотнул противный грубый голос. – Мы никуда отсюда не стронемся!

– Не понять мне тебя, Евграф. То ты говоришь, что их надо срочно свезти к царову величию, то вдруг – «никуда не стронемся»…

– А я только что цидулку получил с Акинфовичем. Цар сам сюда движется.

– Цар? – не поверил молодой голос. – Да разве ж он когда покидал стан под Скарбницей?

– А ноне покинул! И вовремя – тут, кажись, опять лихие дела закручиваются. Не к добру, чую, пащенок шагировский явился. Ох, наплачемся мы с ним… Как и с мамкой его, с великой княгиней… Нет, что ни говори, а здесь без царового волеизъявления нам, лыцарам простым, нечего и соваться!…

Вот те на! Опять над нашими бедными головами страшная тень матери Олега… Да что ж это такое! Только-только одному лыцару-удальцу удалось доказать, что Олег к их бедам никакого отношения не имеет, так теперь еще двое откуда-то взялись! И с теми же претензиями! А как же хвастовство Гаврилы, что к нам все лыцарство округи сбежится, едва завидев княжескую гривну на олеговой шее?

– Вы почему под наши знамена не встали? – строго спросила я, чуть приподняв щеку от холодного песка.

Собеседники разом смолкли. Потом молодой голос сообщил:

– Очнулась.

А грубый Евграф приказал:

– Ну-ка посади ее. Об лавку обопри спиной.

Сильные тонкие пальцы рванули меня за плечи, развернули, усадили – и я наконец увидела владельцев голосов. Стройного юношу, заглядывающего мне в глаза, и упитанного мужика лет под сорок, восседающего на табурете. Оба с гривнами. А находились мы в большой походной палатке. Даже шатре. Посреди него стояло величественное ложе – видимо как раз то, где мне удалось немного полежать.

– Кто ты такова? – спросил юноша, убирая со своего лба длинную прядь мягких каштановых волос.

Я последовала его примеру и поправила собственную растрепавшуюся прическу.

– Ну, отвечай! – грозно рыкнул мужик, наклоняясь вперед и упирая кулаки в колени.

Вместо того чтобы оробеть и залопотать что-то испуганное я упрямо сжала губы и отвернулась. В конце концов, я первая задала вопрос, они первые и должны отвечать. Хотя ответ очевиден – не очень-то собирались они под олеговы знамена. Что-то Гаврила напутал…

Длинные пальцы юноши жестко взяли меня за подбородок и вновь развернули лицом к навязчивым собеседникам.

Обладатель жестких пальцев был моих лет – вон даже юношеский прыщик на верхней губе, рядом с носом. И на щеке еще один – рядом с двумя одинокими волосинками, предвестниками будущей бороды.

– А не попробовать ли батогами? – мягко спросил он.

В первый миг я даже решила, что он обращается ко мне. Хотела даже уточнить: «Что попробовать?» – но потом передумала. Потому что ко мне он и не думал обращаться. Он меня внимательно рассматривал – но как рассматривают диковинную вещь. А кто же с вещью будет обсуждать ее дальнейшую судьбу? По крайней мере люди с нормальной головой такого делать никогда не станут. А у этого юноши, судя по ледяному взгляду зеленоватых глаз, с головой было все в порядке.

– Не жалко? – буркнул Евграф. – Девка сочная, зачем уродовать?

– Смирнее будет, – пояснил милый юноша, продолжая сосредоточенно изучать мое лицо, не отпуская подбородка.

Мне очень захотелось плюнуть в его внимательные зеленоватые глаза, но я сдержалась. Что-то подсказывало: милый юноша не из тех, кто позволяет подобные шуточки в отношении собственной персоны.

– И то верно, – согласился мужик. – Бабу поучить – это никогда не помешает!

– Рюха, подь сюда! – крикнул юноша. Поднялся с корточек, вытер пальцы, которыми держал мой подбородок, о край своей рубахи, расшитой огненными петухами. Так обычно поступают если измажутся в грязь.

– Звали, Борис Лексеич? – полог шатра приподнялся и к нам заглянул невысокий седенький старичок.

– Возьми эту девку, – распорядился милый юноша, – отведи к Салтыне. Батогов пять, думаю, хватит.

– Княгиню? – перепугался Рюха.

– Что брешешь, – шикнул на него милейший Борис Лексееич. И повторил слова Евграфа, но уже как свои. – Где видишь княжескую гривну? То-то же!

– А Гаврила кричал, будто… – сбивчиво залопотал Рюха.

– Больше слушай Гаврилу, дослушаешься, – пообещал Борис Лексееич. – Сам к Салтыне отправишься. Чтоб научил тебя с господином говорить.

– Да я – что… Да мне-то оно… – заволновался седой Рюха. – Мне-то – только б беды не случилось…

При этом он бочком втиснулся в шатер, по-над стеночкой прошмыгнул ко мне, прихватил за локоть, помогая подняться, и принялся выталкивать вон.

– Эй, эй, я и вправду княгиня! – торопливо возвестила я. Но поздно. Меня никто не собирался слушать.

– Ступай, ступай, лапушка, – напутствовал Рюха, выпихивая из шатра. – Сказано – к Салтыне, значится надоть!

Оказывается, в шатре было темновато. Я поняла это, попав наружу. Даже глаза прищурила, хотя солнца не было – небо опять устилала пелена мутных облаков.

Самое поразительное из того что бросилось в глаза – зелень. Яркая зелень молодой тополиной листвы. Тополь рос прямо у шатра и приветливо шевелил ветвями, приглашая порадоваться жизни.

– Дерево… – глупо выдохнула я.

– А то!… – с гордостью согласился Рюха. – Не видала никогда, небось? И трава – глянь, какая трава!

Трава была повытоптана и представляла менее оптимистичное зрелище, но все-таки, действительно, присутствовала.

– У нас и кустик ежевики имеется, – расчувствовался мой провожатый. – Будем идти от Салтыни – покажу обязательно!

Напоминание о Салтыни вернуло меня к действительности. «Пять батогов» – это звучало вроде и не страшно. Из исторических книг вспоминались фразы о запоротых насмерть, но там речь шла о сотне-другой батогов. И все-таки – с какой стати я буду подставлять себя под порку?

Я лихорадочно оглянулась. Хотелось сбежать. Тем более что мой престарелый проводник не казался большим препятствием к побегу. Только вот куда бежать? Зеленое дерево наблюдалось только одно, серая стена леса прямо позади него стояла угрюмо и безлиственно. То же самое и с травой. Мятое переплетение ее живых стебельков обрывалось буквально в двух шагах от палатки – а дальше стлался уже знакомый до отвращения белоснежный песочек.

Правда, язык зелени шел влево от палатки довольно широкой полосой (шатер помещался на самом ее краю), но, похоже, бежать в ту сторону было бесполезно – меня и так вели именно туда. К ветхому бревенчатому сарайчику.

Возле сарайчика возле поленницы сидело кружком на корточках человек десять. Они вполгоса что-то обсуждали, но при нашем приближении смолкли.

– Рюха, куда княгиню ведешь? – спросил самый смелый. Рыжий и конопатый. Коричневые конопушки поднимались прямо из нечесаной бороды аж до самого лба.

– Знамо куда – к Салтыне.

– Ух ты! – поразился рыжий.

И все закачали головами, закрякали изумленно.

Было видно, что травянистая полоска идет после сарайчика и дальше, даже немного расширяясь. Виднелся обложенный камнем круглый колодец, с длинной палкой-журавлем, на его веревке покачивалась деревянное ведро-кадушка. Углом, обмазанным глиной, выступал какой-то домик. Оттуда тянуло дымком и чем-то съестным. Из-за серого бревенчатого угла выглянула моложавая тетка в платке и цветастом длинном платье. Поглазела на меня, спряталась обратно.

Рвануть туда? Мужики пока вскочат, пока сообразят в чем дело… Только вряд ли зелень простирается настолько далеко, чтобы можно было где-то спрятаться. Да и тетка наверняка не станет меня выгораживать – с чего?

– Шагай, шагай, лапушка, – ласково приговаривал Рюха, направляя меня в темную распахнутую дверь.

А там уже поджидал нас нескладный белесый мужичок. Худой и длинный. Его бессмысленные оловянные глаза сразу напомнили мне Чопика, подручного Виктора Ивановича.

Ох, не к добру вспоминаются покойники!

Белесый мужичок был гол по пояс, но в кожаном мясницком фартуке, который закрывал его живот и грудь.

– Чо? – вопросительно глянул он на моего провожатого.

– К тебе, вот, Салтыня, лапушку, – радостно скаля беззубый рот, объявил Рюха. – Тут делов-то – всего ничего… Только пять батогов и надо лапушке…

Салтыня кивнул, деловито поворачиваясь к топчану, стоящему посреди пустого пространства внутри сарайчика.

Топчанчик производил впечатление. Основательный, крепко сколоченный. Его широкие ножки были вкопаны прямо в земляной пол.

– Ступай, голубушка, ложись, – умильно напутствовал меня Рюха. – Сейчас Салтыня сберется… Он не обидит, лишку не даст…

– Как самочувствие, Елена? – раздался спокойный мальчишеский голос.

Я оглянулась. В углу сарай, прислонившись спиной к его бугристой бревенчатой стене сидели рядышком князь и его воевода. Олег и Гаврила. Оба крепко связанные – просто таки обмотанные веревками. Гаврила выглядел понурым, прятал глаза, а Олег – ничего. Смотрел с интересом.

– Пока что мое самочувствие – на уровне, – доложила я. – Но минуты через две видимо изменится. И не в лучшую сторону.

– Почему? – удивился Олег.

– Пороть меня сюда привели. Бить батогами. Видишь, заплечных дел мастер уже готовится!

– Придется все-таки вмешаться, – вздохнул Олег. – Жалко. Я хотел доподлинно выяснить их планы, а потом уже принимать меры. Ну, ничего. Дедушка, как тебя зовут? – обратился он к моему провожатому.

– Рюхой кличут, – поклонился тот.

– Ты, Рюха, выйди отсюда, – приказал Олег. – Нечего тебе тут делать, Салтыня сам справится.

– А-а… как же… – растерялся старичок.

– Иди, иди. Снаружи подождешь. И дверь плотно прикрой – неудобно княгине с открытой дверью. Ну-ка – быстро!

Рюха попятился. Потом осторожно поклонился в сторону связанных господ и торопливо выскочил, не забыв прикрыть дверь.

Сразу стало сумрачно. Два узких окошка давали мало света.

Салтыня, который, стоя к нам спиной, что-то полоскал в широкой кадушке, недоуменно обернулся. Я развела руками, как бы оправдываясь за причиненные неудобства.

В это время две другие руки – тонкие, мальчишеские – действуя совершенно отдельно от согнувшегося в напряжении туловища, с трудом подняли огромное толстое полено, без дела валявшееся в углу. Бесшумно взмыли с ним под стреху сарая, прицелились так, чтобы оказаться как раз над головой заплечных дел мастера. Потом решили, видимо, что это уж слишком, и опустили полено пониже, остановившись всего сантиметрах в двадцати от белесого затылка. После чего отпустили полено в свободный полет.

Конечно, этот полет был недолгим. Но эффективным.

Ушибленный Салтыня закрыл глаза и рухнул в беспамятстве. Сначала на колени, а потом набок. И головой прямо в кадушку с водой. Я даже испугалась, что он там захлебнется.

Но обошлось. Кадушка сверзилась вниз, разливая содержимое широкой лужей вокруг головы местного палача. И покатилась к двери. Но одумалась, прикатилась обратно. При этом наехала на Салтынин лоб да там и замерла, притулившись возле хозяина.

Грохот произведенный всеми падающими предметами не мог не привлечь внимание. Дверь распахнулась, на пороге появился Рюха. За его спиной столпились остальные.

– Что? Что такое?

– Салтыня упал, – горько пожаловалась я, указывая на неподвижную голую спину.

– Ах ты, да как же это, боже ж мой! Не ушибся ли? – захлопотал Рюха, склоняясь над распростертым телом и пытаясь его поднять.

Да так неудачно!… Подошвы его лаптей заскользили в луже, он нелепо всплеснул руками как бы продолжая свое «боже ж мой!» – и плюхнулся рядышком с кнутобойцем. Падая он задел то, что не успел свалить Салтыня, и им обоим на головы посыпались разнообразные прутья и палки – нехитрый инструментарий заштатного деревенского палача.

– Что тут опять? – спросил Олег, приближаясь к источнику шума.

– Князь! – ахнули мужички в дверях – Развязался!

– Так это его Салтыня его и развязал, – пояснила я. – Распутал сначала, а потом ка-ак упадет! Бубух!

Я даже руками взмахнула для наглядности. Но мне не очень поверили.

– Салтыня? Развязал? – загомонили мужики, качая в сомнении бородами. – А не вы, княгиня, развязали, часом? Сами развязали, а теперь на Салтыню сваливаете?

– Ага, я! – моему возмущению не было предела. – Еще скажите, что я и с Салтыней расправилась. Тоже сама, вот этими руками! – и продемонстровала свои пальчики с розовым маникюром. Полуоблезшим, правда…

Гипотеза о том что я могла справиться с заплечных дел мастером показалась мужичкам уж и вовсе невероятной. Они принялись напряженно чесать в затылках, но тут опять вылез рыжий.

– А чего это Салтыня вдруг стал князя распутывать? – задался он вопросом.

– Того! – внесла я ясность. – Стыдно стало. К вам в гости сам князь пришел! А вы его – в веревки!

– Во-во! Устыдился! – подтвердил Гаврила из угла, где он все еще стягивал с себя тугие путы. – И вам устыдиться должно! Чисто разбойники на большой дороге! Налетели, повязали!…

– Ну, хватит разговоров, – раздался негромкий, но веский мальчишеский голос. – Ведите нас к гостеприимным хозяевам. Спросим их. Почему они так встречают князя? Где ваши господа?

– В шатре, – проявила я информированность. – Вон в том!

И Олег уверенно шагнул к двери. А мужики, оробев, расступились и молча пропустили нас.

Явление наше на пороге шатра произвело большое впечатление. Борис Лексеич попятился, натягивая спиной полотняный полог, Евграф вскочил, опрокинув табурет. И оба схватились за мечи.

– Спокойно, доблестные лыцары, без глупостей, – предложила я. – Ваша карта бита!

А Гаврила наклонился, поставил табурет на место, но предложил его уже не Евграфу, а Олегу. Тот не отказался.

Вот в такой диспозиции мы и замерли: насупленный Олег на табуретке, мы с Гаврилой у него по бокам, напротив нас – двое лыцаров с обнаженными мечами и в боевой стойке, а в дверь, откинув полог, заглядывают мужики, под эскортом которых мы и прибыли.

– Как вы сюда попали? – наконец обрел дар речи Евграф. – Как распутались?

– Я умею управлять гривнами, – скучным голосом сообщил Олег.

– Между прочим, – вдруг дополнила я в припадке вдохновения, – вашими гривнами тоже! Хотите, чтобы они задушили вас? Если не хотите, то спрячьте оружие и говорите с почтением.

Угроза оказалась неожиданно действенной. Лыцары побледнели (все, включая Гаврилу), неловко втянули шеи и уставились на Олега.

А он коротко глянул на меня, но возражать не стал. Наоборот, охотно поддержал:

– Не стоит волноваться, я не люблю убивать благородных господ. Но и неуважения к себе не терплю. Я дал вам время одуматься, специально разыгрывал жалкую роль пленника. Надеялся, что вы придете и покаетесь. Вы этого не сделали. Мое уважение к вам серьезно подорвано. Не знаю, сможете ли вы восстановить в моих глазах свои добрые имена? Да так, чтобы я начал относиться к вам с доверием?…

– Мальчишка! – не выдержал юный Борис Лексеич. – Как ты смеешь нам приказывать!…

– Это ты как смеешь таким образом вести себя с князем! – заорала я, привлекая к себе всеобщее внимание.

Олег среагировал мгновенно, в полной мере воспользовавшись ситуацией. Когда все взоры обратились на меня, он материализовал свою правую ногу позади Бориса Лексеича и отвесил ему сильнейшего пинка в область чресел. В результате чего юный лыцар внезапно рухнул на колени, уткнувшись лбом в песок, которым был присыпан пол в шатре.

А для удивленных зрителей все выглядело так, будто он усовестился наконец и сам пал ниц пред княжескими кроссовками. Тем более что оба кроссовка уже были на месте – Олег изловчился вернуть свою ногу на положенное ей место почти сразу же после того как она коснулась лыцаровых ягодиц.

– Ай! – неловко воскликнул Борис Лексеич, поспешно вскакивая на ноги. Но опоздал. Психологический поединок был уже выигран.

Мужики (кто они там – анты? голутвенные?), видя, что их господин признал главенство малолетнего князя, тоже рухнули на колени – толкаясь и пошикивая друг на друга. Даже Евграф поспешно вложил меч в ножны и склонил голову весьма почтительно.

Борис Лексеич же выглядел в этой ситуации странно и весьма плачевно. Излишне разрумяненный после падения, он суетливо оглядывался, не зная с чего начать – опустить ли меч или прежде отряхнуть песок со лба?

– Это первое предупреждение, – меланхолично заметил Олег. – И последнее. Больше я тянуть с возмездием не стану. Малейшая попытка причинения вреда мне, – он сделал внушительную паузу, – или же моим верным друзьям, – последовал ленивый жест в сторону нас с Гаврилой, – будет караться смертью. Мне этого совсем не хочется, но я вынужден буду это сделать. Ибо слишком большие задачи передо мной! Слишком велик груз предстоящих дел! И некогда мне отвлекаться на комариные укусы. Комаров принято убивать! – он несильно, но звонко хлопнул себя по коленке.

Отчего все вздрогнули.

А я вдруг подумала об отвратительности, ирреальности ситуации: кругом -на многие тысячи километров – простираются безжизненные и почти непреодолимые владения пустохляби, а на крохотном пятачке, еще оставшимся людям, горстка этих людей занимается тем, что интригует против друг друга, пленяет, пытается калечить – даже убить! Позор! Вот уж действительно – срамота и стыдоба… Эх, вы, род человеческий!…

– Но мы не знаем ваших планов, князь… – счел нужным заметить Евграф. – Знай мы о них заранее, мы, возможно, не только бы не препятствовали им, но и помогли б!

– Мои планы… – Олег задумчиво подпер подбородок кулачком. – Они не для того чтобы их обсуждать со всяким и каждым. Они для тех, кто идет со мной. Для малого числа приверженцев и единомышленников. Малой горсткой бредущих по необъятной пустыне. Но разве редко бывает, что правда оказывается в меньшинстве? – он поднялся и величественно протянул руку в сторону все еще коленопреклоненных мужиков.

Ни дать, ни взять новый пророк выискался!

– Истинно, истинно! – закивали коленопреклоненые. Они, видимо, не были избалованы театральными представлениями, поэтому охотно включились в действие.

Даже Гаврила, слушавший Олега с приоткрытым от напряженного внимания ртом, кивнул истово, пробормотал:

– Вот она, правда-то!…

Одни только господа лыцары устояли перед олеговым обаянием. Младший так просто волчонком зыркал – так и готовым укусить. А старший…

Евграф кашлянул и сказал угрюмо:

– Вы, князь, весьма схожи со своей матерью, великой княгиней. Знавал я ее в прежние времена. Даже в гостях она была в моем доме. Недолго. Проездом в Вышеград – тогда еще не спаленный. Ею же… Да-а… Могучая была женщина… И духом сильна и способностями неведомыми… Вот и вы, князь, такой же. Дано вам многое. Но страшно даже подумать, что это многое сосредоточено в таких слабеньких, детских руках…

– К делу! – обронил Олег, вновь присаживаясь и буравя Евграфа насупленным взглядом. – Если вы – два лыцара с людьми вашими – не способны мне помочь, то и мешать мне нечего. Мы отправимся в путь. И будем двигаться к своей цели так же как и раньше. Если же кто-то из вас – или из людей, которые с вами, но не связаны присягой, – Олег вновь обернулся в сторону коленопреклоненных мужиков, – пожелают присоединиться к войску Олегову, – он так значительно произнес последние слова, что в них послышалось – «к войску Господню», – то я буду рад. И никого не отвергну.

Вот тут он погорячился! – с ужасом поняла я. Если бы удалось завербовать парочку лыцаров – это куда ни шло. Помогли бы, по крайней мере тележку тащить по просторам пустохляби, волочь наши карачунные тела – мое и Серегино. Но дополнительные безгривенные нам зачем? Гаврила силен конечно, но он же не лошадь тянуть целый воз с поклажей! От самого же Олега в роли вьючного животного мало толку…

К счастью, на горячий призыв никто не откликнулся. Мужики понурились, не спеша записываться в ряды нового общественного движения, а лыцары переглянулись с некоторым раздражением.

Однако когда Евграф заговорил, то его грубый голос будто медом смазали:

– Любезный князь, ваши слова таинственны. Ими вот так, в один миг, не проникнешься. Нам, простым лыцарам следует поразмышлять над их смыслом. И не один час. И даже не один день. Дайте нам время для раздумий. И побудьте пока у нас – не пленником разумеется, а дорогим гостем. Мы заставим вас и ваших товарищей забыть тот досадный конфуз, что произошел при первом знакомстве…

– Да ведь он просто хочет дождаться цара! – вдруг поняла я. – Сюда же царово величие направляется всем своим станом!

Евграф ожег меня яростным взглядом и даже потянул вновь меч из ножен, но я указала пальчиком на его шейную гриву и громким шепотом напомнила:

– Ведь придушит!…

Лыцар с остервенением кинул меч обратно, довольно громко стукнув эфесом.

Надо бы все-таки выяснить у Олега – а вдруг он и действительно обладает такой способностью: управлять чужими гривнами? Вот забавно будет если я угадала!

– Что ж… – задумчиво сказал наш князь. – С царом мне бы очень хотелось повидаться. Нам есть о чем переговорить…

При этих словах не только коленопреклоненные мужики, но и господа лыцары чуть отшатнулись в некотором смущении. Уж слишком кощунственно по отношению к высшей власти прозвучало это «нам есть о чем переговорить»…

– Но ждать его я не смогу… – столь же проникновенно сообщил Олег. – Мы должны двигаться вперед. Продвижение наше медленное, трудное. Думаю, царово величие легко сможет догнать нас в пути. Если испытает желание со мною встретиться.

Он легко, с мальчишеской резвостью поднялся на ноги, в последний раз окинул взглядом присутствующих, и шагнул вон из шатра. Мы – следом.

Мужики поспешно отползали с его пути – прямо на коленях. А я не удержалась, обернулась к оставшимся лыцарам и еще раз указав пальчиком на их гривны, схватила ладонью своею шею, как бы пытаясь задушиться. И даже язык высунула от усердия, как можно нагляднее демонстрируя картину смерти от удушья.

Они проводили меня насупленными взглядами.

Но потом Евграф спохватился и проявил-таки гостеприимство:

– Отобедать-то с нами не откажите!…

– Обедать – вряд ли, – отрезал Олег. Но потом взглянул на мою кислую физиономию и сменил гнев на милость. – Но слегка перекусить – не откажемся.

***

Когда наша троица в почтительном окружении мужиков приблизилась к тачке, на которой Олег с Гаврилой нас транспортировали, я поняла кого мне не хватало все это время. Сереги. И уяснила причину его отсутствия.

Тележка наша так и осталась брошена за границей живого зеленого пятнышка. В каком-то метре от травки – но все-таки еще на песке. И несчастный Серега так, оказывается, и пролежал тут все время!… А может и хорошо, что он не присутствовал при безобразных сценах нашего пленения. Ведь после выхода из бандитского состояния он стал таким нежным и ранимым…

– А как вы умудрились в плен попасть? – поинтересовалась я у своих спутников, все еще балансируя на границе между песком и травой. Все никак не решаясь ее пересечь.

– Моя вина, – тяжело признался Гаврила. – Уговорил князя заглянуть сюда – хоть и не совсем по пути было… Думал – передохнем чуток, встретят по-дружески. А может и примкнут к нам… Да только они как услыхали кто перед ними – сразу вязать нас кинулись… Надо было все ж таки через мертвую потайку вас вести…

– Только мертвых потаек нам и недостает… – скривилась я. – Как придумаешь что Гаврила – хоть стой, хоть падай!

– Да нет, княгиня, та потайка-то хорошая! А мертвая только потому что вымерли там все. Держал ее лыцар Маклаков. Мансур Маклаков. Хорошо держал – и голутвенных у него трое было, и даже пару антов своих сберег. Антка там была одна – ох и хорошая девушка! Сам-то Мансур из-за престарелости своей уже ею не пользовался, но другим не возбранял. Не при вас, княгиня, будь сказано… Так вот, престарелость-то его и сгубила. И его, и всех. Набрал он где-то добра, в усадьбе какой-то – целый мешок огромный. Ну и тащил своим, в потайку. Да и не дотащил, помер. И всего-то не дошел – ну вон как до того дерева. Упал и лежит. А эти, безгривенные его, которые в потайке – они и видят что с ним, а помочь не могут… Выйти-то – никак нельзя… Вот и получилось, что помер он прямо на виду. Ну и они, конечно, померли. Как еда кончилась, так и померли… И мешок его видели, а подступиться не могли. Я пришел туда как-то – дай, думаю, в гости загляну – а они все богу душу отдали. Мертвая потайка. Был бы хоть этот мешок у них – продержались бы до меня. А я б уж их вывез потом по другим потайкам… Но не успел. Хотя в мешке еды было и много. Двое его голутвенных, видать, пытались – пошли все-таки к Максуру. Нашел я их. И трех шагов не прошли – одолела их кручень… Все там остались, рядом с лыцаром Маклаковым… С него, с мертвого, гривна-то снялась. И защита гривенная кончилась – скафандр, как вы, княгиня, называете. Да и зачем бездыханному телу защита, если душа-то его уже покинула… – Гаврила вздохнул и подытожил. – Вот я и не хотел вас в ту потайку вести… А, получается, как раз надо было! От мертвых-то что? Никакого вреда нет. Весь вред от живых!…

***

И все-таки очень неприятная штука эта кручень карачунная. Вроде и не в первый раз возвращаюсь к жизни после нее, но с каждым разом возвращаться становится не легче, а сложнее. Будто все сильнее отвыкаешь быть собой, распоряжаться собственным телом. Будто стираются и обламываются те шестеренки, которыми цепляешься за собственное «я»…

Когда я разлепила глаза, была ночь. И надо мной в трепетном свете факела висело заинтересованное лицо Сереги.

– А где все?… – промямлила я непослушными губами.

– Мы здесь, – заверил Олег, выдвигаясь из темноты.

– Здесь, здесь, княгиня! – поддакнул Гаврила.

– И это хорошо, – сообщила я присутствующим. Хотя – чего хорошего если вдуматься? – Далеко еще идти? До Киршага вашего? А, Гаврила?

– Да уж полпути мы прошли.

– О-о, как еще долго…

– Зато скоро наша ватажная стоянка будет! Всех увидите – и Семена, и Ондрюху Акатьева, и Федора Серкизова – всех. И голутвенных наших посмотрите. Они хоть и не совсем наши, с разных потаек собраны – но уже и почти как наши. Может мы даже и в сами Кравенцы заглянем – надо же показать Олегу Михайловичу столицу его отцовского княжества! Вы с Сергеем Кравенцов конечно не посмотрите, – чуть тише добавил он. – Пока. Может, потом когда-то…

– А сюда идут, – прервал Дмитрич рассуждения Гаврилы.

– Кто? – поразился тот. – Кругом же темень и пустохлябь! И потайка эта – секретная. Я один только пещерку сию знаю.

– Но я же слышу, – упорствовал Серега. – Песок шуршит. И идет не один человек! Два, а то и три.

– А ну-ка, гаси факел! – скомандовал Гаврила, потянувшись за своим длинным ножом, спрятанным в голенище сапога.

Дмитрич послушно ткнул головешку в мягкий сырой мох под ногами. Тот затрещал, задымился, разбрасывая искры. Потянуло паленым.

– Тс-с! – шикнул Гаврила и крадучись шагнул вперед – темным силуэтом, едва видимым на фоне полукруглого выхода из пещерки.

Прижался к каменной стенке, слился с ней. Приготовился к нападению.

«Да что ж он так боится-то? – вяло подумалось мне. – Ну, идут путники. Такие же горемычные как мы. И пускай себе идут…»

Теперь уже и я слышала шаги. Они приближались. Люди направлялись прямо в нашу пещерку. Вот тебе и «секретная потайка»! Каждый прохожий о ней знает.

Три темные фигуры. Скафандры настолько чернильно-черны, что даже среди ночного мрака выделяются. Если присмотришься. И знаешь куда смотреть.

Вот первая фигура, тяжело ступая вошла под свод пещеры. Подошвы чуть стукнули о мшистый камень и скафандр отреагировал мгновенно. Вернулся в гривны – только воздух едва слышно вздохнул.

«Неужто Гаврила убьет его, – взволновалась я. – Прямо сейчас, не разобравшись кто он?»

Но наш лыцар никак не проявил своего присутствия за спиной гостя. Ждал прихода остальных, чтобы расправиться сразу со всеми?

– Вроде здесь, – сообщил сочный приятный баритон. – Дошли, кажись…

И тут Гаврила совершенно разочаровал меня. В одно мгновение он пустил все свои предыдущие приготовления и всю маскировку коту под хвост. Потому что распрямился в полный рост и произнес громко, ошеломленно:

– Семен, ты?

– А ты думал кто? – усталым, но довольным голосом подтвердил Семен. – Сейчас и Федор подойдет.

– А кто третий с вами? – радостно спросил Гаврила.

– Третий… – замялся Семен. – Да ты его не знаешь…

– Семен! Как же ты чужому открыл мою секретную потайку? – возмутился Гаврила.

– Ты, это… Зла не держи… Сам сейчас поймешь…

Еще две фигуры вступили в пределы пещеры. Их скафандры тоже исчезли, но я продолжала видеть лишь силуэты на фоне входа.

– Неужто пришли? – измученно спросил один. – Говорил же: нельзя по темноте ходить! Еле добрались…

Но второй ему не ответил. Только присел на пол, тяжело дыша.

– А добрались как раз и вовремя, – сказал Семен. – Вот и застали здесь Гаврилу!

– Здорово, Федор! – поприветствовал гостя наш лыцар. – А кого с собой привели?

Третий путник поднялся с пола пещерки – явно через силу. Пробормотал тусклым утомленным голосом:

– Здравы будьте, лыцар Ларионов. Я лыцар из рода Акинфовичей, кличут Матвеем.

– Царов порученец, – громко сообщила я.

– А вот и безгривенная княгиня Елена, – вяло откликнулся Акинфович. – Здравы будьте, княгиня. Откуда меня знаете?

– Вы приходили в потайку лыцаров Евграфа и Бориса. И приказали им держать всех нас под замком до приезда цара со всем его табором.

– С царовым станом, – автоматически поправил Акинфович. – Вы наблюдательны, княгиня. Хотя и не знаю как вам удалось меня увидеть. Ведь я ушел оттуда, что б передать цару весть о вашем прибытии, раньше чем вас перенесли в потайку из пустохляби…

– А я вас и не видела. Да и сейчас не вижу. Темно. Но слышать о вас – слышала. И о вашей миссии.

– О, все как царово величие предупреждал! «Миссии»… Тайные слова, тайные намерения… Надо полагать, молодой князь Квасуров-Шагиров тоже здесь? Здравы будьте, княже!

– И вы здравы будьте, царов порученец, – откликнулся Олег. – Что за поручение вы теперь исполняете?

– Всего только передаю приглашение, князь. Цар приглашает вас, а также княгиню и всех прочих, кто с вами, прибыть к нему на уединенцию. В Кравенцовскую потайку.

– Значит, опередил в пути нас цар все-таки… – отметил Олег.

А Гаврила радостно воскликнул:

– О, так мы ж туда и идем!

– Говорил – нечего спешить! – зло пробормотал Федор. – Гаврила все одно привел бы их домой, в нашу в потайку! Только жилы чуть не порвали – неслись сюда по темноте как угорелые!

– А если б не привел? – устало возразил Акинфович. – Раз цар распорядился быть нам здесь и ждать прихода малолетнего князя, так не выполнить царову волю никак нельзя!

– Ну, все, слава богу, исполнено, так что теперь и поспать можно! – подвел итог дискуссии баритон Семена.

– Кто как, а мы еще не вечеряли, – сказал Гаврила. – Давай, Сергей, сюда факел, опять его зажгу – не в темноте же трапезничать!…

– Заодно и гостей наших рассмотрим, – подала я голос.

Но рассмотреть их особо не удалось. Когда факел наконец был зажжен, все трое вестников уже спали. Прямо на голом полу пещерки. Совершенно беспробудным сном.

А утром уж я не в состоянии была кого-то рассматривать. Еще сонную меня уложили на тележку, и повезли в песчаные просторы. И я опять нырнула в отвратительное небытие карачунной кручени. Которая поглощала меня теперь почти мгновенно – стоило лишь пересечь границу и шагнуть на снежно сияющую белизну…

***

Гаврила торопливо пал на одно колено. Но увидев, что мы – я, Олег и Серега – ограничились приветливым кивком, тоже поднялся. Неуверенно сутулясь пристроился рядышком, чуть сзади. Его бы воля – так вообще спрятался за наши спины. Но воля была царова.

Сам цар оказался молодым еще человеком. Невероятно худым. С бледным и каким-то отечным лицом. И застывшим взглядом безжизненных серых глаз.

Хотя, может быть, такой остановившийся взгляд ему положен по этикету? Как и золотая корона на голове, малиновый трон под высоким балдахином, скипетр с державой в руках?

Царов шатер был велик и высок – чуть ли не мачтовые бревна возносились ввысь, удерживая на себе тяжелые складки шатрового полотна, расшитого алыми маками и синими соколами. В его пространстве терялась немногочисленная кучка придворных, царовы охранники с бердышами, чинно замершие по обеим сторонам тронного помоста. Наверно терялись и мы – группка путников, одиноко стоящая посреди длинной ковровой дорожки, которая тянулась от входа в шатер почти до самых степеней тронного возвышения. Почти – потому что ковер оканчивался метрах в двух от тронного помоста, как бы намекая: дальше хода нет! К царову величию нельзя приближаться вплотную!

Мы стояли молча. И все вокруг молчали.

Тишина тяготила.

Ну, с нами все понятно – мы вызваны, а потому не нам должно быть дано первое слово. Но цар-то чего как в рот воды набрал? Когда же начнется обещанная «уединенция»? Предполагалось ведь, что нас ждали для общения. Для разговора. Ну еще может быть для того чтобы заковать в кандалы и начать пытать – не знаю… В любом случае – что-то с нами делать, а не держать в тишине и молчании по стойке «смирно».

Впрочем, стоим-то мы, царово величие сидит-посиживает. Этак долго можно тянуть резину… И вообще – что это за «уединенция», если мы с царом вовсе не наедине? Вон вокруг сколько народу!

Я еще раз обвела взглядом пространство шатра и наткнулась на бессмысленно вытаращенный взгляд Гаврилы. Наш лыцар явно не скучал от тишины. Можно ли сказать, что скучаешь, находясь без сознания? А лицо Гаврилы напрочь покинула печать интеллекта. Она и раньше-то не слишком обезображивала его лицо, заросшее черным волосом, но теперь он напоминал просто диковинную рыбину, вытащенную из воды. Причем, вытащенную давно и успевшую забыть о своей родной стихии. Одним словом – снулую рыбину. А еще его состояние чем-то напомнила мне забытье, в которое впадают все безгривенные, попавшие на песок пустохляби. Ту самую кручень карачунную. Правда, на Гавриле гривна была. Да и вовсе не песочек был под ногами, а мягкий царов ковер. Но такие различия показались почему-то не слишком существенными.

Это гаврилино превращение мне совсем не понравилось. Я решила, что пора бы вмешаться и даже набрала побольше воздуха, чтобы произнести речь – не знаю только какую…

Но речь не потребовалась. Закоченевшие скулы Гаврилы вдруг обмякли, он судорожно вздохнул, оторопело забегал глазами, а потом вновь застыл недвижим. Но недвижим уже вполне по-живому. С морганиями, едва заметными шевелениями губ и тихим сопением.

«Слава богу, обошлось!» – порадовалась я. И тут мой взгляд упал на Серегу. И оказалось, что не так уж все и обошлось. Теперь Серега стоял каменно-застывший и выпучивший глаза. Точь-в-точь как Гаврила до этого!

Да тут, похоже, дело нечисто! Не хватает еще только Олегу впасть в ступор… Он как раз следующему по очереди. Именно он стоит в нашем строю после Сереги и передо мной. На один шажок впереди.

Я вперила напряженный взгляд в малолетнего князя, но никаких перемен в нем не заметила. Да и вообще… У меня почему-то появилось ощущение, что я пропустила нечто важное. Приятное и значительное. Потому что когда я моргнула в следующий раз, то выяснилось – справа от трона стоит седобородый пожилой мужчина в длиннополом темном кафтане с развернутым свитком в руках. И что-то монотонно читает.

«Как дьяк, – подумала я. – Как пономарь.»

И принялась вслушиваться.

– …вышеозначенному князю Олегу Квасурову-Шагирову, сыну великого князя Михаила, а токмо сыну великой княгини Натальи, известной как «погубительница мира»…

– Это не правда! – звонко и решительно прервал чтение Олег. – Мама – не «погубительница»!

Чтец поперхнулся, царовы охранники взяли наперевес бердыши, придворные попятились в ужасе.

Олег был бледен и смотрел упрямо. Готовый и дальше отстаивать доброе имя своей матери. Но с ним, как выяснилось, никто дискутировать не собирался.

Чтец осторожно глянул в сторону царова величия, но тот сохранял непробиваемое спокойствие. Будто ничего и не произошло.

А по дворцовому этикету это означало, как видно, что и вправду ничего не произошло. Потому что бердыши тут же вернулись в вертикальное положение, придворные чуть подвинулись к нам от стенки шатра, а чтец кашлянул, возвращаясь к тексту. Только – как бы по рассеянности – пропустил сомнительное место:

– … князю Олегу Квасурову-Шагирову… э-э… высочайше дозволяется и повелевается: не медля и не мешкая отправиться в вотчину свою, в Киршагский кремль для наведения там должного порядка и всяческого исправления; повелевается: взять для сего помимо войска своего, челяди, домочадцев, тако же и лыцаров назначенных для того. А именно: Семена Бренькова, Федора Серкизова, Матвея Акинфовича со войсками их, челядью и домочадцами…

Я и до сих пор молчала, а теперь так просто онемела. Цар навязывал нам в спутники своего холуя – этого Акинфовича! Это уж ни в какие ворота!

Я быстро глянула на Олега, ожидая, что тут-то он скажет свое веское слово!… Глянул на него и царов чтец, сделав паузу. Но взрыва княжеского негодования не последовало. Теперь Олег сделал вид, будто его это не касается. Почти так же, как Цар за несколько минут до того.

Обнаружив столь полное безразличие, чтец не стал затягивать паузу, а бодро продолжил:

– Для сего дела даровать и выделить из царовых запасов: тележных возков – три штуки, меч булатный кованый – одну штуку, сапоги мягкие кожаные – восемь пар…

Дальше я слушать не стала. Цар сам снаряжает нас в экспедицию? Смешно! Все, что он нам «даровал», буквально все, поименованное в царовом указе, мы и сами спокойно можем взять по брошенным поместьям. Да и у цара эти предметы наверняка из того же источника. Здесь важно другое – политическое решение: царово величие официально объявило, что нам не препятствует. Ну и конечно собирается держать нас под контролем – иначе для чего слать с нами своего доверенного человечка? Олег протестовать не стал – наверно есть основания. Может еще и потому промолчал что теперь нам ничьи набеги не страшны – с нами будет царов человек.

– …быть посему! – торжественно завершил чтец и скромно отступил в сторонку.

Тут же пришел в движение глашатай, дежурящий около выхода и зычно провозгласил:

– Уединенция окончена!

И отодвинул полог, недвусмысленно указывая нам, что пора выкатываться наружу.

Как, а поговорить?…

***

– И это все, ради чего было столько шуму? – возмущалась я за ужином. – Троих лыцаров гнали, чтоб только нас не пропустить, нас самих чуть раньше вязали, проклинали – а закончилось ничем! С чем мы пришли, с тем, фактически, и уходим…

– Но ведь царово величие нас благословил! – объяснил мне Гаврила то, что я и так понимала. – Мы теперь не сами по себе – а по царовой воле!

– Мог бы и на расстоянии благословить, – фыркнула я. – Ты лучше растолкуй мне некоторые формулировки указа, ты у нас самый большой знаток придворной фразеологии? Что там про олегово войско и челядь говорилось? Ни того, ни другого я что-то не вижу!

– Ну, так положено говорить… Князь же не может в поход один-одинешенек выступать? И потом. У нас все есть. Войско – это я.

– Негусто…

– Челядь – это Сергей.

– Как это? Почему? – удивился тот.

– Ну а как же иначе? – спросил Гаврила. – Кто ж ты тогда? Если гривну князь тебе дарует – тогда другое дело. А сейчас…

– Хорошо хоть меня ты челядью не объявил, – порадовалась я.

– Вы, княгиня, тоже в указе были поименованы. Там же говорилось: домочадцы.

– Значит теперь я под этим грифом прохожу в царовых бумагах? Забавно. Но все-таки, почему цар не изволил с нами поговорить? Ведь он о нас так ничего и не знает!

– Знает, – задумчиво произнес Олег, глядя на язычки пламени, пляшущие в костре. – Более чем достаточно. Он уже выудил из нас информацию: кто мы, что мы. Ты разве не заметила? Пока мы молча стояли перед троном.

– Не заметила! – сердито сказала я, вспоминая застывшие лица Гарилы и Сереги. – Из меня он по крайней мере ничего не выудил!

– Выудил, – сообщил Олег. – Он и меня собирался распотрошить, но мне удалось как-то вывернуться. Я ему сказал: мол, чего нам мешать? Хуже чем сейчас все равно в вашем царстве уже не будет!…

– Сказал? – не поверила я. – Когда это ты успел? Тебе ж и слова вымолвить не давали!

– Пока он меня щупать пытался.

– Мысленно что ли сказал?

– Да.

– А он услышал?

– Да. Он, наверно, немножко телепат.

– Ух ты! И вы с ним это?… Телепались? Общались мысленно?

– Чуть-чуть. Я – скорее на уровне ощущений… Но все-таки основное понимал…

– Своих ощущений? Или его? – заинтересовалась я. – И что же он ощущает? Что чувствует?

– Боится он.

– Что его убьют? – я много читала про дворцовые интриги и знала – убийство самодержца – самая обыкновенная вещь при дворах государей.

– Нет. Что он окажется последним из здешних царов. Вот он и готов на все, лишь бы избавиться от такой мрачной перспективы.

– Тогда я тем более не понимаю смысла «уединенции»! Если он так боится, если все было решено заранее и указ подписан…

– Было подписано целых три указа. Они так ярко горели в царовых мыслях, что я их почти увидел! Первый объявлял нас врагами трона и государственными преступниками. И по оглашении этого указа нас должны были незамедлительно казнить. Технологию казни я не разобрал, но если руководствоваться его ощущениями, то это должно было быть не заурядное умерщвление, а нечто особенное. Утонченно-мстительное. Как бы пикантный подарок, привет великой княгине. Второй указ тоже объявлял нас преступниками, но к немедленной смерти не вел. У цара в его основном стане, под Скарбницей, имеется уютный казематик, в котором нас и предполагалось держать до упора. А когда наступит тот упор – никто не знает. И только третий указ… Ну его вы слышали.

Я сидела, боясь шевельнуться. Костер потрескивал так по-домашнему. А мы, оказывается, буквально чудом избежали мученической смерти. И даже никакие олеговы чудеса нас не спасли бы. Может сам он и смог бы уйти живым, но нас бы точно не вытащил…

Я знобко передернула плечами в теплом ночном воздухе. Ну и дела!… Хорошо, что я раньше не знала о двух указах – там, на уединенции. Иначе… Да ничего не иначе – что бы я смогла сделать? Вцепиться цару в его мерзкую бледную рожу? И то вряд ли – зарубили бы бердышами еще на подступах к трону!

Но Олег… Как он-то выдержал?

– Это ты его уговорил?… Цара? Не казнить нас?…

– Не уговорил. Таких как он – ни уговорить, ни разжалобить… Для них государственная целесообразность важнее любой отдельно взятой жизни. Чьей угодно. Подозреваю – важнее даже своей. Поэтому я и не пытался уговаривать. Только убеждал. Все по тому же принципу: хуже не будет, хуже – уже некуда! И одновременно пытался внушить доверие к себе. К своим намерениям. С трудом, но получилось…

Рассказ Олега произвел тяжелое впечатление. Серега сидел с открытым ртом, Гаврила – наоборот, крепко сжав челюсти, на его скулах гуляли желваки.

А Олег невесело развел руками:

– К сожалению, не могу гарантировать, что наша казнь отменяется. Она только откладывается. Как-нибудь потом цар все-таки не прочь будет разобраться со мной. По-своему, по-царски. Но только если я обеспечу ему это «потом»…

– Олег, – строго спросила я, глядя в его темные глаза, – а как ты можешь обеспечить это «потом»? Что-то тут непонятно, чего-то ты недоговариваешь… И цар тоже. Вот идем мы в твое родовое имение. Замечательно. Но как наш поход может отменить произошедшую с этим миром катастрофу? Или в Киршаге этом был не только склад гривен? Колись! Быстро! А то у меня сердце не выдержит таких перегрузок!

– Там много чего было… – сообщил Олег, глядя в огонь. – Вопрос, что там осталось?…

***

Нет, это уж ни в какие ворота!… Мне и раньше-то не доставляло удовольствия приходить в себя после кручени карачунной, но в этот раз!… Полное впечатление, что обо мне забыли. Никто не склоняется надо мной, не утешает, не приветствует.

С трудом, преодолевая дурноту, я повернула голову – и ни одного знакомого лица! Вообще-то, ни одного лица даже незнакомого. Только песок, песок и песок. До горизонта. Но разве это может служить оправданием?

Громко постанывая (больше для того, чтобы привлечь все-таки к себе внимание) я перевалилась через невысокий бортик нашей тачки и плюхнулась на теплый, но отнюдь не мягкий, каменный уступ. Увы, даже эта демонстративная акция не имела последствий – никто не кинулся помочь, защитить.

Начиная подозревать, что меня бросили совсем одну посреди пустыни, я попыталась сесть, используя в качестве опоры для спины колесо тачки. Что закончилось совсем уж плачевно: колесо, вместо того чтобы стоять смирно и устойчиво, взяло да и покатилось. Разумеется, вместе с тачкой. В итоге я лишилась сразу двух необходимых вещей: тележки, чтобы лежать, и колеса, чтобы сидеть.

Волей-неволей приходилось вставать. Хотя бы на четвереньки. Что я и сделала.

И обнаружила, что эта позиция дает мне неплохой обзор окрестностей.

Правда, часть окрестностей закрывала все та же тачка. Она отъехала не так далеко, и в этой части света я кроме нее и Сереги, на ней лежащего, ничего увидеть не смогла.

Зато с другой стороны – о, там я увидела! Еще три тачки. Те самые, дарованные царом-анпиратором. На них валялись тела двух голутвенных мужей – Микулы и Жирослава. Сии мужи, верные присяге, которую дали (первый – лыцару Бренькову, второй – лыцару Серкизову), а также согласно царову указу, вынуждены были пуститься в путь вместе со своими лыцарами – ну и с нами, конечно.

Ну, все тележки, вроде, на месте. А где же гривоносный люд, который тачки волок?

Для выяснения этого вопроса пришлось повернуться и осмотреть остальные окрестности.

Поначалу открылись белоснежные пустыни дали, которые я уже видела, но потом – ах! Не тот ли это вулкан, о котором я столь наслышана? Фудзияма – чисто Фудзияма! Я даже залюбовалась совершенством вулканических изгибов…

Вот только где же все-таки живой народ?

Пришлось делать новые усилия (совершенно титанические!) и подниматься вертикально.

И Киршаг открылся моему взору.

То, что это именно Киршагский кремль, я поняла сразу – была наслышана о его готических башнях и тяжелых крепостных стенах. Сейчас как от того, так и от другого остались, по правде сказать, рожки да ножки. Весьма фрагментарные обломки, больше напоминающие состояние зубов после очень славной драки. Когда уже не лечить надо, а вставлять.

Но даже то немногое, что от Киршага осталось, производило величественное впечатление – о да, это не отнять! Ну и гнетущее, разумеется. Как и всякие хорошо разваленные развалины.

И что за склады здесь можно найти? Ей-богу, я была об Олеге лучшего мнения! Ни складов, ни магазинов, ни баров, ни ресторанов здесь просто не могло уцелеть. Даже и искать не стоит… О чем он думал, снаряжая экспедицию в эти руины? Может, не знал масштаба разрушений? Так его предупреждали! Гаврила в подробностях рассказывал! Ну, и как теперь цару-анпиратору докладываться будем о походе, кончившемся полным крахом всех надежд? Боюсь, после такого доклада каземат станет для нас совершенно недостижимой мечтой!…

Я вздохнула и покачала головой.

И краем глаза увидела их. Черные фигурки у подножья разбитых киршагских стен. Даже не у подножья, а под подножьем!

Некоторое время я не могла сообразить: как же такое получается? Вот ровная белизна песчаной пустыни, вот из нее торчат бурые киршагские скалы, вот на скалах, оплавленными пластилиновыми нашлепками, лепятся остатки крепостных стен… А где же помещаются далекие черные фигурки? Ниже уровня песка, под горизонтом? Или это мираж, проделки пустынного марева?

Только после многих прищуриваний, протираний глаз и озабоченных покачиваний головой я наконец уразумела смысл этого фокуса.

Четыре человеческие фигурки были действительно ниже горизонта! Потому что там, где они были, находилась яма. Огромная, снежно-белая, практически неотличимая от остальной песчаной поверхности. Даже не яма – котлован! И не котлован, а котловинища, в которой впору плескаться озеру если не морю. И я сейчас, оказывается, стояла на самом краю этой котловины…

Ну почти на краю – метрах в десяти от обрыва. А котловина, припорошенная все тем же белым покровом, уходила вдаль от киршагских стен.

Это если смотреть направо. Если прямо, то котловина упиралась в изящный вулканический конус. Тоже, кстати, старательно прикрытый беленьким песчаным чехольчиком. Если же повернуть голову налево, то вот тут и открывалось декаданское безобразие руин бывшего замка. Не прикрытое, заметим, никаким кипенно-молочным капюшончиком, не подретушированное песчаными белилами.

А уже под ним, под этим угрюмым пейзажем, бродят по белому дну котловины люди, ищут чего-то… Наивные! Да что ж там найдешь кроме все того же песка?

Я села на камень, пригорюнилась. Почему-то захотелось вдруг есть. И пить. И еще кое-что…

А что мне, собственно, мешает сделать это «кое-что»? Вот зайду сейчас за рыжий валун, и никто меня не увидит!

Видимо, я все еще была под впечатлением кручени карачунной. Потому что только вернувшись из-за валуна задалась вопросом: а почему я одна пришла в себя? Почему трое остальных безгривенных продолжают валяться на тележках? И не пойти ли, не проверить ли их? Может, они уже умерли?

Я даже успела шагнуть в сторону тачек. Но от второго шага удержалась. В последний момент. Потому что второй шаг пришелся бы как раз на проклятый беленький песочек. Прямо с каменистого выступа, на котором я находилась.

Выступ был некрасив. Он неряшливой коричневой прорехой запятнал безупречно-белую скатерть песчаного простора. Фу, нехороший! На него не хотелось смотреть, как и на всякую грязь и мусор. Вот гривоносные наши князья-лыцары внимания и не обратили. Бросили тачки, и не заметили, что одна из тележек (как раз та, на которой лежала я, княгиня Елена, собственной персоной) краешком нависла над неприглядным, грязным, совершенно неэстетичным скальным выступом. На который песочек не захотел взобраться.

Потому что не смог. Потому что это, конечно, не случайный выступ, а очередная потайка. Над которой я оказалась, нависла, возлежа на своей тележке – и очнулась! Сбросив тяжкие объятия кручени. Вот какая у нас княгиня – всегда грязь найдет! Как та свинья.

Я присела на теплый камень, еще раз поглазела на свою откатившуюся тачку, со все еще покоящимся на ней Серегой. На другие повозки, с другими телами. Перевела взгляд на неприятно-бурые развалины Киршага – и так удивилась, что даже привстала. Это что ж получается? Руины кремля передо мной – это тоже потайка? Одна, огромная?

Ничего себе! Не зря вулкан так усиленно бомбил замок-кремль. Он разрушал то, что не смог засыпать наш милый чистенький песочек! Ох, неспроста это! Видно, действительно были в Киршаге склады таинственные да богатства немереные. Погребенные теперь на веки-веков. Аминь…

Одна из далеких черных фигурок привлекла мое внимание. Самая маленькая – князек наш малолетний, наверно. Она вдруг принялась энергично размахивать руками, привлекая внимание остальных. Я бы сказала – радостно размахивать. И даже пританцовывать.

Ее усилия не остались незамеченными. Остальные черные фигурки сошлись к ней, но, кажется, радости не разделили. Князь тыкал куда-то, что-то показывая, но остальные стояли в недоумении и только руками разводили.

Тогда маленькая фигурка нетерпеливо махнула и двинулась вперед сама. Куда она зашагала мне не было видно – далековато до них все-таки – только она, не пройдя и пяти шагов, вдруг исчезла. Наверно завернула за какой-то невидимый мне угол, но впечатление создалось именно такое – будто она просто растворилась в кисельно-белом склоне котловины. Вот она была – и нету! Впечатляюще!

На остальные фигурки это, как видно, тоже произвело впечатление. Они осторожно, чуть ли не крадучись, направились вслед за маленьким князем. И тоже все поисчезали!

Я даже глаза протерла в недоумении – уж не оптический ли это обман? Склон, вроде, ровный и чистый – куда они могли подеваться?

Однако через пару минут фигурки вновь появились – вынырнули из белизны как по волшебству одна за другой. И бодро зашагали в мою сторону.

– Нашли что искали? – поинтересовалась я, когда первая из них ступила, наконец, на бурый камень и черный скафандр исчез в гривне.

Первым оказался Гаврила, и на мой вопрос последовала бурная восторженная реакция:

– Нашли! Там такое!… Не поверите! Вроде склон как склон, а шагнешь – и нет тебя, ты уже в каком-то подземелье, в темноте!

– Очень даже поверю, – обнадежила я его. – Я ведь наблюдала за вами. И видела все эти ваши чудеса.

– Да отсюда смотреть – разве это то! – включился Семен, который тоже слегка ошалел от происшедшего. – Это там надо быть, чтоб проняло как следует! Я до последнего не верил – уж простите князь – будто можно здесь найти хоть что-то. Думал – брехня. А там, и правда, дырка! Да какая! И мы пройдем, и повозки!

Воодушевленные лыцары даже не обратили внимания, что я сижу тут одна-одинешенька без тачек и сопровождающих лиц. Они сразу перешли к делу. Гаврила подкатил наш возок с телом Сереги почти к коричневому краю камня и предложил весело:

– Забирайтесь, княгиня! Тут уж всего-ничего проехаться осталось!

Я, однако, не поспешила на его зов. Очень уж не хотелось вновь погружаться в липкие объятия кручени…

– А как же так получилось, – поинтересовалась я. – Что вы сразу не подвезли нас туда? Почему бросили здесь?

– О, это был целый спор! – пояснил Гаврила и с упреком глянул на остальных лыцаров. – Князь ведь приказал везти вас вниз, да! А Семен с Федором заупрямились: чего там внизу делать? Одна, дескать морока: сначала тележки вниз спускай, потом обратно, наверх, выволакивай! Не потащим и все! Вот князь-батюшка и позволил сперва не брать их, вас то есть, а самим сходить вниз и разведать… Да вы залезайте, княгиня, залезайте!

– Что, не хочется? – спросил Олег.

Я покачала головой, призналась:

– Каждый раз боюсь, что больше не приду в себя…

– Это трудно – приходить в себя?

В его звонком голосе было искреннее сочувствие, и я поделилась своими неприятными наблюдениями:

– Почему-то с каждым разом все труднее… Будто собираешь себя по кусочкам. Вот сейчас стою здесь, вроде вся такая целая, а сама думаю: удастся ли восстановиться вон там? – я показала в сторону киршагских развалин. – Ой, не знаю…

– Ну, давай рискнем, – кивнул Олег. – Попробуем еще разок воспользоваться моей гривной.

– Так опасно же… Ты ведь сам говорил… – беспокойно заблеяла я испуганной овцой.

Но Олег уже подтянул рукав и принялся манипулировать с пястной гривной.

Господа лыцары сгрудились вокруг нас в благоговейном молчании.

Когда же он ловким жестом вынул руку из размякшего и растянувшегося обруча гривны, то лыцарство ахнуло и в легкой панике протянуло пальцы к собственным шеям – проверить: на месте ли их собственные гривны?

Когда же я (как и положено – с большими предосторожностями) поместила гривну на свою руку, то Гаврила не выдержал и выкрикнул:

– Я же говорил: княгиня! А вы!… У-у, остолопы!… – и от полноты чувств он влепил подзатыльник ближайшему из лыцаров.

Ближайшим оказался Семен Бреньков. Но он не обиделся, а принял как должное. Только констатировал уважительно:

– Княгиня… – потирая ушибленный затылок.

Один Олег не разделял всеобщего восторга. Только гривна сжалась на моем запястье, он ухватил меня за руку и почти поволок вниз, в котловину. Едва успев крикнуть остальным, пока скафандр не схлопнулся вокруг него:

– Берите повозки – и быстро за нами!…

***

Как он определял место тайного прохода в склоне котловины – не знаю. На мой взгляд никаких отличий не было. Мы вошли (вернее – вбежали) прямо в склон, в песчаную пелену, поспешно расступившуюся перед нами.

Стало темно. И неудобно. Потому что подземный ход, в котором мы очутились, круто забирал вверх, и подниматься было тяжело.

Я торопилась за Олегом, почти физически ощущая как истекают секунды, отведенные мне гривной. Мне уже казалось, что пленка скафандра начинает неумолимо стягиваться вокруг, сдавливая, перетягивая и грудь, и голову, и горло – как вдруг все кончилось.

Скафандр исчез, я вздохнула облегченно. Засмеялась. Надо же, какое счастье – и отвратительной кручени избежать, и не быть удушенной гривной!

– Скорее! Скорее! – взмолился Олег, торопливо нашаривая в темноте мою окольцованную руку. – Сейчас…

Он действовал очень энергично. Он буквально сдирал с меня свой временный дар. А гривна не хотела уходить. Она, для начала, решила, как видно, расправиться со мной. С возмутительной нахалкой, посмевшей позарившейся на олегову собственность.

Гривна, как паук, впилась в запястье – и запястье перестало принадлежать мне. Я не чувствовал боли в нем, я вообще его не ощущала. Зато я очень хорошо почувствовала раскаленные щупальца гривны, воткнувшиеся в руку выше – гораздо выше запястья. И принявшиеся нещадно буравить предплечье, прожигать кости, кровеносные сосуды, мышца – вверх, дальше, неостановимо и безжалостно!…

– Милая, дорогая моя, любимая… – шептал, стонал, приговаривал Олег.

Мне? Гривне? Не знаю кому. И уже наверно не узнаю. Жгуты боли, смертельного ужаса, огненными червями лезли в меня через гривну. Все выше. Вот они достигли уже плеча. Им осталось пройти совсем немного, чтобы вцепиться в сердце, в мозг, сдавить, сжечь…

– Ну же, радость моя… – нежно пробормотал Олег.

И сделал невозможное. Немыслимым усилием приподнял край гривны и просунул в образовавшуюся щель палец. Свой палец.

И адский жгут гривны вдруг ощутимо вздрогнул. И щупальца боли, исходившей от него, замерли, остановили свое расползание, будто наткнувшись на непреодолимое препятствие.

– Ну вот же я, – ласково шептал Олег, – здесь я… с тобой…

За первым просунутым пальцем последовал второй. И каменный наручник гривны вдруг стал податливым, мягким, почти резиновым.

И вот уже – под него, между ним и моим запястьем – влезла уже вся олегова ладонь… пошевелилась, еще больше растягивая полоску гривны. А раскаленные стержни боли куда-то делись из моей руки. Исчезли – как их и не было!… Лишь легкое покалывание осталось там, где только что творилось нечто невыносимое.

Но Олег не останавливался. Он был упрям и настойчив. Второй ладонью он принялся мягко прокручивать дряблую полоску гривны вокруг моей руки, вокруг своей – поглаживая, почесывая разнежившуюся бестию… И в какой-то миг – ах! – я почувствовала, что моя рука освободилась. Ничто ее больше не сжимает, не сдавливает и даже не касается…

– Все, – тусклым надтреснутым голосом сообщил Олег.

Отступил на шаг, отдаляясь, исчезая в темноте.

– Ты где? – встревожено спросила я.

– Сейчас… Передохну только, – пробормотал он снизу.

Я протянула руку и пощупала его коротко стриженную голову. Он устало сидел, привалившись к холодной, скользкой на ощупь, глыбе. Одной из тех глыб, из которых, похоже, и были сложены стенки подземного коридора.

– Все, надо идти, – Олег тяжело поднялся, цепляясь за выступы камня.

– Куда, отдохни, – попыталась я удержать его.

– Там, снаружи, остались все, – пояснил он. – Наверно не могут найти вход. Не видят. Придется выйти, помочь. А ты жди здесь. Не вздумай возвращаться – тут еще опасная зона. Она кончается совсем рядом. Можешь нечаянно впасть в кручень…

Он потопал к выходу, а я потерла руку, за которую только что цеплялась зловещая гривна. Рука понемногу возвращалась к жизни. Кожа и под кожей – все там пульсировало, зудело, чесалось. Но это были почти сладостные ощущения. Они говорили о том, что я вырвалась. Что выскочила все-таки в последний миг!

Топот многих ног и стук колес по камням прервали мою краткую передышку.

– Ух ты, дышать можно! – подивился сочный баритон Семена.

– Следите за безгривенными, – предупредил тонкий голос Олега, – а то они могут в первый момент спутать направление и пойти назад, в сторону пустохляби.

– А света нельзя зажечь? – поинтересовался Матвей, царов порученец.

– Можно, – разрешил Олег.

Застучало кресало. Некоторое время затея с факелом не удавалась.

– Сыро, – пожаловался Федор.

Но вот мелькнула искорка, потянуло дымом, заплясали тени по осклизлым каменным стенам.

– Теперь совсем хорошо, – ухмыльнулся Гаврила.

– Все пришли в себя? – спросил Олег. – Тогда идемте.

Семен привычно ухватился за лямку тачки, но Олег сказал:

– Пойдем налегке. Там, дальше, есть совсем уж узкие проходы – нам и самим проползти будет непросто.

Возражений не последовало, и мы вереницей побрели вверх по неширокому коридору.

Выпирающие из стен остроугольные обломки то и дело царапали одежду, подземный ход извивался змеей, но воздух был чистый, свежий и идти было легко.

– Стоп, – вдруг сообщил Олег. – Вот отсюда и поползем.

– А чего вдруг… – начал вечно недовольный Федор.

Действительно, на первый взгляд проход впереди ничем не отличался от остального коридора. Свет факелов выхватывал из темноты все те же каменные стены и высокие бугристые своды.

– Дальше можно только ползти, – покачал головой Олег. – Вот так, смотрите.

Он лег на пол. И даже не просто лег, а распластался по неровной поверхности. Вжался в булыжники как можно сильнее. И пополз вперед, не поднимая головы.

Гаврила воткнул факел в трещину между булыжниками, улегся, и, старательно копируя князевы движения, осторожно пополз следом.

За ним – Серега. Их примеру последовал Микула.

– Да вы что, белены объелись! – не выдержал Федор. – Какого вы!…

Он шагнул вперед, переступая через Микулу. И смолк. Потому что его не стало.

Пестрый водоворот, закружился на месте Федора. Буквально на мгновение. Уже через миг он исчез. Но перед тем успел выплеснуть обратно, в проход, прямо на нас, красную липкую, мелкодисперсную кашицу. Которая забрызгала все – пол, стены, рубахи мужчин, подол моей юбки…

Стало трудно дышать от теплого, кровавого духа.

Я зажмурилась, закрывая лицо ладонями… Но тут же спохватилась, одернула себя, раскрыла глаза. Нельзя прятаться! Смотри!

Хотя смотреть было уже не на что. Мутный кисель, оставшийся от Федора, ленивыми потеками сползал по стенам. Еще несколько мгновений в проходе – как раз справа и слева от Микулы – еще стояли федоровы ноги, обрезанные будто пилой чуть выше голенищ сапог. Но вот и они покачнулись, упали, выливая прямо на спину Микулы алую жидкость…

– Лежать! Голову не поднимать! – заорал Олег, искоса, напряженно всматриваясь в то, что делалось позади.

Но опаздал. Микула дернулся, отшатываясь от страшных останков Федора – и повторил его судьбу.

Второй теплый вихрь взвился в проходе, а когда тело Микулы шлепнулось назад, на пол, то у него уже не было ни спины, ни затылка. Обнаженное сердце еще продолжало биться, и из его надорванных сосудов разбрызгивались веером алые фонтанчики. И скрюченные пальцы Микулы еще проскребли по полу, оставляя неровные полоски в кровавой суспензии, покрывшей камни. И икры ног еще дернулись – раз, другой. Но он уже был мертв. Воздух с бульканьем выходил из его раскрытых, разорванных, медленно опадающих легких…

Мне стало совсем нехорошо.

Я отшатнулась, попятилась, пытаясь отодвинуться от этой бойни… И спазм рвоты вывернул меня чуть ли ни на изнанку.

И не только меня. Рядом согнулись пополам Семен и Матвей. А Жирослав, тот просто сполз по камням, теряя сознание.

– Лежи, лежи! – истошно орал Олег.

Он стискивал кроссовками виски Гаврила, придавливая его голову к полу. И Гаврила исправно лежал. Дисциплинированный Серега – тоже. Что их и спасло.

Лишь через полчаса мы настолько пришли в себя, что смогли задуматься о продолжении путешествия.

Олег, Гаврила и Серега за это время отползли чуть дальше наверх и лежали там, поджидая нас.

– Как вы, княгиня? – спросил бледный Матвей.

– Почти нормально, – с нервным смешком заверила я его. – Только нужно теперь обязательно вытащить то, что осталось от бедных Микулы с Федором. Особенно от Микулы. Проход не широкий, и его нам обползти ну просто никак не удастся…

Матвей кивнул, осторожно взялся за торчащие из прохода микуловы сапоги, потянул. Тело голутвенного плавно поехало по кроваво-скользкому полу, мертвые руки дернулись, выставили локти, будто пытаясь удержаться на месте.

– Семен, что стоишь, помогай! – натужно выкрикнул Матвей.

Но Бреньков только замотал головой, в ужасе тараща глаз и вжимаясь в стенку.

– Эх, людишки… – зло пробормотал Матвей, протаскивая труп мимо него.

Далеко волочь останки Микулы он не стал. Вытер перепачканные руки о штаны покойника, предложил задумчиво:

– Не взять ли тряпицу какую – протереть под ногами. А то ежели сейчас ползти – так вся жижа на нас останется… Я, кажись, видел подходящее тряпье в тележке…

Пришлось ждать еще некоторое время, пока он сходил с факелом вниз, и вернулся с куском мешковины.

– Вы там не замерзли лежать? – спросила я у наших первопроходцев. -Ползите потихонечку вперед, наверно, не дожидайтесь нас… А мы как-нибудь потом за вами…

– Я не полезу в эту страсть… – вдруг дрожащим голосом сообщил Жирослав. – Хоть бейте – не полезу!…

– Ну и что делать будешь? – прищурился Матвей. – Сидеть тута, пока не околеешь? Ты ж голутвенный – даже наружу выйти не сможешь. Там же пустохлябь!

– Да хоть и пустохлябь! – взвизгнул Жирослав. – А туда, – он мотнул бородой в кровавый проход, – не полезу! Мой лыцар, которому я крест на верность целовал, почил в бозе, а ты мне приказывать не можешь! Что хочу, то и делаю!

– Ну, Семен, – спросил Матвей, презрительно сплюнув, – а ты тоже здесь решил остаться?

– Я… ведь ты пойми… я ведь всей бы душой… – начал оправдываться тот.

– А вот тебе я как раз прикажу! – с нажимом сообщил Матвей. – Запамятовал по чьей воле здесь? Царов указ забыл? А ну лезь быстро, гнида поганая!

– Да я… Да ведь и не отказываюсь… – забормотал Семен. – Но только ты первый… Или вон княгиня…

– За княгиню я не беспокоюсь, – скривился Матвей, – она еще мне пример покажет. А вот ты… А ну, ползи быстро, ант паршивый! – и он замахнулся, будто собираясь отвесить пощечину.

Семен вздрогнул, вытер слезу, встал на четвереньки.

– Плашмя ложись, – раздалось из темноты указание Олега. – Вжимайся сильнее!

– Слыхал, что князь сказал? – спросил Матвей. – Задницу опускай! Раскормил… Как раз без нее и останешься. Ну а ты, смерд, – не передумал? – обернулся он к Жирославу.

Тот замычал, отрицательно мотая головой.

– Ну, как хошь, – равнодушно сказал Матвей. – Сиди. Надоест – дорогу к нам знаешь, – и, широко перекрестившись, лег на окровавленные камни, пополз вслед за Семеном.

Последней этим странным маршрутом отправилась я.

***

Ползли мы, натыкаясь в темноте друг на друга и перебрасываясь проклятиями, довольно долго. Пока Олег не крикнул:

– Скоро выходим. Но! Чтоб под конец пути кто-нибудь без головы не остался, предупреждаю: не подниматься пока свет не увидите. Все поняли?

– Поняли, – разноголосо откликнулись мужские голоса.

– Елена, ты все услышала? – уточнил Олег.

– Да, – крикнула я.

– Тогда – вперед!

Свет ударил внезапно и ярко.

Я зажмурилась и на всякий случай проползла еще немного – пока не нащупала впереди сапоги кого-то из лыцаров. Сапоги стояли вертикально, следовательно их обладатель уже поднялся и выпрямился.

Я подтянула под себя ноги и села. А потом осторожно приоткрыла один глаз.

На самом деле свет не был ярким. Он был рассеянно-люминесцентным. Я даже поискала под потолком лампы дневного света, но их не было. Да и потолок практически не просматривался. Вверху курилось что-то эфемерное, облачное – оно и излучало свет. Явно искусственный, не такой как бывает от неба облачным днем.

А вообще-то мы находились в пещере. Довольно большой. Сухой – в отличие от коридорчика, которым вынуждены были сейчас ползти. И очень тихой.

Ну разумеется тихой – в пещере ведь и должно быть тихо! Только со мной, как сейчас помню, под этот искусственный свет выползло еще несколько мужиков. И их внезапная молчаливость была удивительна.

Я поднялась во весь рост, посмотрела поверх широких мужских плеч и быстренько поняла причину столь затяжного молчания.

Мы попали прямиком в обещанный Олегом склад гривен.

Не удивлюсь, если кто-то из доблестных лыцаров вообще язык проглотил от изумления. Потому что гривны были везде. Разве что только не на потолке. Хотя в воздухе, по-моему, все-таки висели. Или так казалось из-за какофонии искристых красок, источаемых сотнями если не тысячами ленточек-поясков.

И между ними прогуливался наш князь. По-хозяйски осматривался, что-то поправлял, перекладывал. Деловито позвал меня:

– Елена, ты где? Иди скорее, давай тебе что-нибудь подберем. Мы ведь за этим сюда шли! Побродим, поищем что-то подходящее…

Будто речь шла о выборе новой шляпки в магазине!

Раздвинув онемевших мужчин, я направилась к Олегу.

Он как раз внимательно вглядывался в бирюзово-стальную красавицу, вальяжно раскинувшуюся на каменном уступчике.

– Симпатичная, – с видом знатока оценила я.

– Меня смущает вот эта полоска, – признался Олег, указывая мизинцем.

На что именно он обращал мое внимание я так и не поняла. На мой взгляд, все волосинки, проводочки, ниточки, составлявшие гривну, были на одно лицо. Отдельные оттенки оставались неразличимы – их было слишком много, и они слишком быстро менялись, перетекая друг в друга.

– Смущает – тогда не будем брать! – жестко сказала я. – Поищем еще!

– Да, но уж очень она хороша… – вздохнул Олег.

– Тогда – будем! – с прежней категоричностью отрезала я. – И брать, и надевать!

– Ну… Давай все-таки еще посмотрим, – покачал головой Олег. – Надеть-то гривну легко, снять потом трудно. А, кстати, заменить на другую – это тоже проблема. Они ведь чувствуют, что не первые, ощущают чужеродную настройку, ревнуют, так сказать…

– А я ведь твою надевала!… – вспомнила я с испугом.

– Это как раз ерунда! У нее ведь была не твоя, а моя настройка. К тому же у тебя был конфликт с ней – нет, это не страшно… Слушай, – вдруг потер он ладони смущенно, – я что-то волнуюсь. Опасаюсь ошибиться, сам себя пугаю. Все-таки ни для кого-нибудь, а для тебя гривну ищем! Конечно, понимаю, тебе хочется первой… Но может быть сначала поищем для кого-нибудь из них, – он кивнул в сторону наших спутников, все еще страшащихся лишний раз шевельнуться посреди окружающего великолепия. – А после, глядишь, и тебе найдется стопроцентный вариант!

– Ну, давай, – согласилась я. На самом деле мне было все равно – через минуту я стану счастливой обладательницей собственной гривны или через час.

– Гаврила, – окликнул Олег. – Ты, помню, хотел еще одну гривну? Давай с тебя и начнем. Только подойти, пожалуйста, ближе.

Славному лыцару стало совсем худо. Он вздрогнул, побледнел так, что смоляная борода, казалось, отделяется от лица… Но все-таки стронулся с места, шагнул к нам, косолапя на плохо гнущихся ногах.

Князь пристально осмотрел его сверху донизу, кивнул, поманил за собой:

– Вот тут мы посмотрим.

Протянул руку к веселой гривенной гирлянде, свисающей со стены как бы без всякой опоры. Поворошил ее, придирчиво разглядывая. Обрадовано сообщил:

– Да вот же!

На всеобщее обозрение была вынута тонкая изящная полоска, вспыхивающая в княжеских пальчиках переливами оранжевых блесток.

– Только сапог придется снять.

– Как, совсем? – туповато поинтересовался Гаврила.

– Ну ты же не будешь гривну прямо на голенище надевать? Она ведь так и обидеться может! Мы определим ее на левую лодыжку – там ей удобнее всего будет…

– А, вестимо, само собой, – засуетился лыцар, запрыгал на одной ножке, торопливо стряхивая сапог и разматывая портянку. – Вот… – и уже стоял, ко всему готовый – поджимая пальцы босой ноги и просительно глядя на своего князя.

– Держи, – сказал Олег улыбаясь, – носи, как говорится, на здоровье!

Гаврила трепетно, кончиками указательных пальцев, принял тонкий ободочек, любовно огладил его искристую поверхность и, больше ни секунды сомневаясь, вдел в нее голую ступню.

Гривна звонко щелкнула, стягиваясь на щиколотке, радостно дохнула озоном – и вот наш лыцар уже с обновкой! Гордый, довольный.

Значительно, свысока поглядел он на других лыцаров. Которые ему уже и не чета! Ведь их одна-единственная, жалкая шейная гривна по сравнению с его двумя – это… Эх, да что там!

– Гаврила, мы теперь можем звать тебя «двугривенный», – не удержалась я от иронического замечания.

– Хоть горшком зовите – лишь бы не в печку! – удовлетворенно кивнул он. И вдруг лицо его снова выразило озабоченность. – Князь-батюшка, а как же я теперь без сапога?…

– Почему без сапога? Обувайся. Только осторожно, не дергай ее сильно, не тревожь, пусть осваивается.

– А как зовут ее? – обуваясь, поинтересовался Гаврила.

– Кого?

– Гривну, которую вы, князь-батюшка, даровали мне.

– А она обязательно должна иметь имя?

– Но это же гривна! – удивился Гаврила. – Теперь же весь род мой будет двугривенным, как сказала княгиня. И детям, и внукам перейдет великая честь! А как они будут вторую называть? На шее – Егунея. Это понятное дело… А вторая?

– Соломея, – почему-то вырвалось у меня. Может просто срифмовалось.

Гаврила недовольно зыркнул глазом и опять воззрился на Олега. Он ждал ответа только от князя-батюшки.

– Саломея? – хмыкнул Олег. – А почему и нет? – торжественно протянул руку в сторону только что надетого сапога. – И наречена будет вторая гривна Саломеей! Как, нравится?

– Саломея… – просветленно повторил Гаврила. И еще раз – радостно. – Саломея!

– Кхм, – просительно кашлянул позади Семен. – Княже…

– Тоже, Бреньков, хотите дополнительную гривну? Ну подойдите.

Семен приблизился.

Олег оценивающе оглядел его. Покривился. Заставил Семена повернуться. Сам обошел вокруг него. Мальчишеское лицо поскучнело.

– Бреньков, а ведь вам больше гривен нельзя… Я даже не знаю как держится и та, которая на вас… Уж извините, – Олег развел руками.

Тот побагровел, правое веко задергалось судорожным тиком.

– Как же так! – взревел он. – Княже! Своему лыцару, значит, можно? Так получается? А мне – отказ?

– Поймите, – начал Олег, – дело не в этом…

– А ведь я и присягнуть могу! – вдруг вскрикнул Семен, прерывая Олега. – Вы не думайте! Как Гаврила! И тоже буду ваш лыцар!

Он рухнул на одно колено перед малолетним князем, вытащил – почти вырвал – из-за пазухи крохотный, матово блеснувший нательный крестик, приложил к губам, громко провозгласил, обращаясь к нам, и как бы призывая всех в свидетели:

– Присягаю! На верность и беззаветную службу! Князю Квасурову-Шагирову! Пред Богом и людьми! Аминь! – и припал к княжеской ладошке в торопливом целовании.

И тут же поднял голову:

– Все князь? Теперь можно? Гривенку, а?…

Олег вздохнул, вытащил из-под его губ обслюнявленную руку, вытер о рубашку, сказал сочувственно:

– Уважаемый Бреньков, это ничего не меняет. Я не подберу для вас ничего. Поймите, это же ваша верная смерть!… Нынешняя ваша пространственная конфигурация…

– Что – совсем нет?… – убито переспросил Семен.

Олег отрицательно покачал головой.

– Обманул! – взвыл Семен. – Обманул ты меня, князь! Разве ж так можно с лыцаром?! А вот и я тогда откажусь от тебя! И присягу отменю!…

– Тут-то мы тебя и порешим, – резко, насмешливо сообщил Матвей. – Как клятвопреступника. На месте зарубим. Будто пса бешеного. Вдвоем с Гаврилой и зарубим. Князю марать его светлые ручки не гоже, а наш лыцаров долг велит в таких делах и суд и расправу чинить. Правь на этот счет строга! От присяги назад ходу нет! Забыл, Семен? Что-то много ты забывать стал… Верно князь сказал: велика для тебя стала лыцарова гривна. Пора снимать. Как раз отсечем твою преступную башку да и снимем. Хть словечко еще скажешь про то как долг перестал для тебя святой обязанностью быть, так и придется нам, настоящим лыцарам, о собственном долге вспомнить…

И такой ледяной уверенностью повеяло от его ленивых слов, что густая краснота на семеновых щеках схлынула, сменяясь серой бледностью:

– Я… Присяга… Да разве ж?… Княже, милостивый, я ж не то хотел сказать! Да разве я когда от клятвы отрекусь? Никогда! Вот-те крест! – он поспешно нащупал на груди крестик, прижал к губам. Высоко поднял над головой, показывая. – Мое лыцарово слово твердое!

Не знаю как остальным, а мне противно стало. Совсем. Посещение склада с гривнами обернулось каким-то дурным фарсом. Злым и опасным. Ведь этого дурака сейчас точно бы зарубили! Я видела, что и Гаврила, который поначалу разулыбался – когда Семен присягать начал – потом резко помрачнел. И даже за червленым ножом своим уже потянулся. Мало им крови было сегодня, что ли?…

Воспоминание о мясорубке в подземном коридоре обернулось для меня новым приступом дурноты.

– Олежка… – жалобно проговорила я. – Где бы здесь водички попить? А? Ты тут все знаешь, покажи ручеек какой-нибудь. Умыться… Да и постираться потом. А то мы все тут как с бойни – в крови, в другом прочем…

– А воды здесь и нет, – немного даже растерялся Олег.

– Как так? Это же пещера? А в пещерах всегда есть ручейки, реки подземные… Я читала!

– Дело в том, что это не совсем пещера… Это, скорее, бункер. Рукотворное убежище.

– Да хоть что! Но ведь сделали его внутри горы? Значит где-то капельки все равно просачиваться должны!

– Не должны. Елена, я долго думал – там, на Земле… Не раз и не два вспоминал свою жизнь в этих вот комнатах. И сейчас почти уверен: никто не долбил ни в какой горе все эти помещения. Глыба специально была отлита и поставлена сюда. Она как кокон для бункера. Отливали ее или выплавляли – не знаю, но она такая же рукотворная как… Как вот гривны! – он указал на выставку-продажу вокруг.

– И что же за боги такие здесь постарались? – несколько оторопела я, ошарашенная столь масштабной постановкой вопроса. – У тебя есть подозрения на сей счет?

– Думаю, это были наши предки.

– Твоя мать с отцом? – поразилась я. – Знала, что они выдающиеся люди, но чтоб настолько!…

– Не они. Более далекие предки. Невообразимо далекие. О которых и память не сохранилась. Но которые генетически были полностью нам идентичны. Поэтому мы спокойно надеваем их гривны – и гривны нас узнают. Едим их пищу. Спим в их постелях…

– Здесь и продуктовый склад есть? – перебила я. Ну конечно есть! Если это бункер, то все здесь должно быть предусмотрено! Включая сортир и столовую.

– Ты проголодалась? – заботливо поинтересовался маленький князь.

– Очень! – призналась я. – Но сначала все-таки не мешает умыться. И вообще привести себя в порядок. Представляю как я выгляжу после всех этих ползаний и кровавого душа. Кстати, душевые кабинки в бункере тоже должны быть предусмотрены! Без личной гигиены ни в каком укрытии не обойтись.

– Тогда пойдем в спальню! – обрадовался Олег.

Спальня, совмещенная с душевой? Хм…

Но действительность оказалась еще более разочаровывающей. Если раньше в пещере, куда ввел нас Олег, и стояли койки, то теперь они, видимо, сгнили и развалились. От них остались только гнутые ржавые штыри, торчащие из пола там и сям без всякой системы. Исчезло так же и всякое подобие кранов с горячей-холодной водой. Уж не говорю про ванны. Безрадостность картины полного разорения подчеркивал оранжеватый свет тонких дымных струй под нависающе-низким сводом.

– Боюсь, здесь уже кто-то побывал до нас, – осторожно указала я Олегу. – И разграбил помещение. Не вторгались сюда никакие захватчики? Гунны местные или вандалы?

– До нас гуннов здесь не было, – с улыбкой ответил он. – Мы такие первые…

– Гунны? – оценила я намек. – Только что здесь грабить? Укажи, о великий Аттила!

– Рекомендую начать с кроватей, – сообщил Олег и сделал шажок вперед.

– Ой! – сказала я, отскакивая.

Потому что Олег мгновенно окутался невесть откуда взявшейся пенной струей. Буквально провалился в нее прямо с головой – только темное неясное пятно свидетельствовало, что клочковато-облачная масса не растворила нашего князя окончательно.

В отличие от меня, трусихи, Гаврила смело бросился вперед – прямо в ватный туман. Выручать своего князя из неожиданной переделки.

Но тут же выскочил обратно.

– Князь сказал, что эта койка на одного… – сконфуженно пояснил он.

– Койка?

– Ага… Ведь там, княгиня, и правда – мягко и хорошо…

Из туманных водоворотом высунулся по пояс Олег и предложил, улыбаясь:

– Прошу занимать соседние опочивальни.

– Но я пока не собиралась спать, – напомнила я, с недоверием разглядывая «опочивальни», – мои желания много скромнее: руки помыть, вообще умыться, почиститься…

– А это все – в одном флаконе, – усмехнулся Олег. – спальня плюс прачечная. Даже три в одном: еще и баня. Ты зайди в опочивальню, полежи минуток пять, расслабься – а выйдешь уже чистенькой. И вы, господа лыцары, а так же просто люди – пользуйтесь возможностью!…

Мужчины покорно шагнули под соседние пенные струи, я вздохнула и последовала их примеру.

А через десяток минут, действительно, вышла уже помытая и постиранная. И совсем не мокрая – все очистительные мероприятия, которым я подверглась (совершенно незаметно для себя) в пенистой массе, происходили без участия воды. Да и без другого какого-нибудь участия! Я и не заметила когда меня драили! Полежала себе в успокоительной мягкости и свежести, встала, гляжу – а все, оказывается, уже готово! Получите вашего клиента в лучшем виде!

– Н-да, неплохой комбинат бытовых услуг, – вынуждена была я признать. – Говоришь, здесь ты и жил? А чего тогда покинул этот райский уголок?

– Для того, чтобы рай был полноценным, необходимо чтобы там было хотя бы двое людей, – хитро подмигнул мне маленький проказник.

– А ты был один?

– Не совсем, – он вдруг помрачнел и отвернулся.

– А с кем? – наседала я.

– С другом, – буркнул Олег. И громко приказал. – Обедать! Все за мной!

***

Единственное, что меня не устраивало в этом званом обеде – то, как приходилось есть: стоя, будто мы – лошади какие-нибудь. Вокруг не наблюдалось ни одного сидения типа табуретка-кресло-диванчик. Столов, впрочем, тоже. Наблюдались лишь голые стены – как на новых станциях московского метро, где единственным украшением является кафельная плитка самого непрезентабельного вида. Только здесь, в киршагском подземелье дело осложнялось тем, что мы эту плитку еще кушали. Уминали за обе щеки. Хрумкали и чавкали.

Выяснилось (после олегового инструктажа), что если одну из стенных облицовочных плиток сначала отколупнуть от стены, а потом потереть в ладонях, освобождая от блестящей упаковки – то цветной квадратик перестает быть твердо-керамическим, а оказывается вполне съедобным. И даже вкусным. Я, по крайней мере, уплетала уже третью плитку.

Мой аппетит, кстати, никакого ущерба красоте стен этим не наносил. После отколупывания этого съедобного кафеля под ним не обнажалось грязно-серого цементного основания. Просто из стены, из ее глубины, на место отколупнутой тотчас выдвигалась новая плитка – совершенно идентичная предыдущей. И по вкусу тоже – я специально отколупывала два раза подряд одно и то же.

А вообще место и цвет плитки многое говорили о ее вкусовых качествах. Олег, как знаток здешней кухни, сначала выслушал наши пожелания, а потом указал каждому ту разновидность плитку, которая более всего соответствовала выбранному блюду.

Правда, полного соответствия все-таки не наблюдалось. Я, например, пожелала тушеной свинины с картошкой. Казалось бы – чего проще? Но плитка, выбранная Олегом, будучи пережеванной, неожиданно отозвалась таким букетом ощущений, что это стало заметно по моему лицу. И на немой олегов вопрос я вынуждена была объяснить:

– С подливкой перестарались. Грибы я не заказывала. И чеснок не люблю. А вот помидорного салатика могли бы засунуть и побольше!

Зато лыцары сжевали все без замечаний. И даже запить не потребовали. Олег сам предложил. Снова плитку. Самую невзрачную – бело-серую, чуть голубоватую, простецкую. Но после откусывания от нее у лыцарства нашего заблестели глазки, в промежутке между бородой и усами наметились нетрезвые улыбки, и я заинтересовалась: а что, собственно, пьем?

Запах у серенькой плитки был никакой. Вкус – тоже. Ощущения при разжевывании и проглатывании – приятные. Опьянение – быстрое и сильное. Сразу захотелось пожаловаться на свою бедную долю и горемычную судьбу.

– Ну вот скажите – во что вы втянули бедную девушку? – захныкала я. – И так ни света, ни воли, а теперь совсем… Возят, как колоду, таскают по каким-то пустыням… Кругом песок, один песок. Из всех друзей – только песок и остался…

– Это мой друг, – внес уточнение Олег.

– Нет мой! – вскинулась я запальчиво. – Это меня он обнимает своей этой… крачунью… крученью… тьфу! – язык заплетался, мысли путались. – Короче! Я с ним постоянно обнимаюсь, он мой друг!

– Ты в это время почти как бы спишь! Это ведь похоже на сон? А как можно дружить во сне? – резонно возразил Олег. – А вот я с ним дружил по-настоящему! Знаешь, какой он был игрун? Не знаешь… Ничего вы все не знаете. Потому что он умер. Мой друг… Самый первый, самый лучший… Я приходил к нему на четвереньках. Ага! Я тогда даже ходить толком не мог! Ползал! Вот и приползал к нему через ту дырку. Кто спросил какую дырку?

– Никто не спрашивал, князь… – осторожно сказал Матвей.

А Гаврила только испуганно таращился на своего господина, быстро трезвея.

– Спросил! Я же слышал! Про дырку. Ту самую. Через которую мы все сегодня ползали, людей теряли… А вот когда я приползал – он радовался! Знаешь, Елена, как он меня катал? Волны устраивал, качели, карусели! «Где-где»? В глубине! В себе самом! Только чтоб мне интересно было! Он даже и не научился потом вместе со мной ходить прямо… Я когда потом уже пришел к нему прямо, он говорит: а мне удобно возиться с тобой, когда ты на четвереньках, я привык, что ты как маленький! Маленький? Да я вообще по сравнению с ним никто был! Меньше его песчинки! Больше, конечно. Хотя все равно крохотный. Но я появился у него! И он обрадовался! Я был, и я есть. До сих пор. А его – нет… Нету, вы понимаете, люди-и-и…

Олег заплакал. Обхватил голову руками и разрыдался с всхлипыванием, подвыванием.

Семен смотрел на него с интересом, Гаврила – с ужасом, Серега сочувственно качал головой. Матвей осторожно вытащил из олеговых пальцев огрызок злополучной пьяной плитки.

Но Олег почувствовал это движение. Вскинул лоб, обвел нас мутным неустойчивым взором. Потом вгляделся в меня, со стоном протянул:

– Елена-а-а… Ты же моя вторая половина… Хоть ты его не обвиняй… Он мало знал… Откуда ему было что-нибудь знать? Он же был один! Всегда один! С рождения! У меня ведь и Бокша был, и Читу была… А его же никто не учил! Но он мне все рассказывал! Все что сам знал! Это ведь он мне про маму рассказал… Как она лежит там, в глубине, совсем одна… И ждет меня… А теперь еще и маму обвинили – во всем ведь обвинили!… Это все цар твой! – зло ткнул он пальцем в Матвея. – Наговорил на маму! И испугался. Я ведь почувствовал, да! Когда он обломался со мной на этой вашей ауе… удиненции, когда понял, что я его чувствую – он же ведь испуга-ался, да! Что я узнаю! Что не мама виновата! Что он сам ее туда послал!

– Олежек, – испуганно проговорила я, обнимая его, прижимая худенькое тельце к себе. – Кто послал, куда? Успокойся…

Политики нам тут только не хватало… Хулы на царствующую особу… И это при царовом шпионе!

– Туда-а-а… – вновь захлебнулся в рыданиях Олег. – Туда куда она ходила! Где все и случилось! Не знаю я куда! Не-зна-ю! Он же со мной не говорил, цар этот – он же чувствовал, а не адреса сообщал! Лишь бы обвинить кого-то… А кого? Вот и придумал: маму. А она разве виновата? Разве виновата, что любит отца больше чем меня?… Так уж его любит, так, что и меня отправила – в ссылку, к бабушке!… Правильно ты, Елена тогда сказала – в ссылку!… Чтоб не путался под ногами, не мешал! Ну и чего тут обвинять?… Это любовь… Ведь ради любви можно – э-э!… – он махнул рукой. Потом опять поднял глаза на меня. – Ты вот, Елена, меня так любить не будешь… Как мама отца любила. Ты не такая… Любить будешь, конечно! Но не так… А любить – куда ж ты денешься… Потому что – вон они! – он потыкал пальчиком мне за спину, пьяно засмеялся. – Милуются!

Я оглянулась. За спиной у меня никого не было.

– А все же не так, как она отца… – глаза Олега вновь налились слезами. – Не так… Но обвинять ее не смейте! Вы слышите? – он даже ударил кулачком по разноцветной стене. – Не смейте маму обвинять! И песочек не смейте! Он не виноват! Ему вообще хуже всех! Хуже даже чем мне… Потому что я – живой, а он – умер. Даже хуже чем умер – стал как животное! И даже еще хуже! Ведь животные – собаки, кошки – они ведь хоть чуть-чуть… А он – нет… Он – как трава… Как этот, как плакто… Как план-ктон! А ведь я обрадовался поначалу! Вышел, смотрю – он! Думал, что он тоже соскучился и ждет меня! Куда там… Нету его. Песок есть, а друга, единственного друга – нету…

Он снова зашелся в рыданиях, покачнулся, валясь на пол, увлекая меня за собой.

– Гаврила, держи! – пискнула я, стараясь если самой и упасть, так хоть не на нашего пьяного пацаненка. Только бы не придавить, не покалечить!…

И Гаврила успел. Подхватил заваливающегося навзничь Олега. Поднял на руки, спросил со страхом, неизвестно у кого:

– И что теперь?… Куда его?…

– Почивать неси! – вдруг твердо произнес Матвей. – Отдыхать. Перепил князь. Не рассчитал силы по малолетству. Наболтал незнамо чего. Я даже и не разобрал слов его заумных. Потому что не было в них смысла. Не было! – Матвей обвел нас жестким взглядом, проверяя – каждый ли понял что он сказал? – Неси князя отдыхать. Ему проспаться надо. Князю нашему. Неси, лыцар. Прямо в опочивальню его чудодейственную. Да и нам самим туда пора. Засиделись.

– Застоялись, – механически поправила я, вставая с пола.

– Ваша правда, княгиня, – усмехнулся Матвей. – Чистая правда. Ох, не зря такой человек выбрал вас себе в спутницы…

– Какие спутницы! – шикнула я на Акинфовича. – Он же ребенок!

– Ребенок, – тихонько, только для меня, согласился Матвей. – Да только цар наш тоже когда-то ребенком был. А теперь стал царом. А кем этот станет? – он испытующе посмотрел мне в глаза. – Узнаем. Как бог свят, узнаем!

А я заметила, что не такой уж Матвей Акинфович и молодой, как кажется. Особенно сейчас. Он сейчас выглядел почти старым. И очень, очень усталым…

***

Было неловко, но я все-таки попросила:

– Олежек, ты больше не пугай меня так, не напивайся…

Он внимательно посмотрел мне в глаза, будто ища вчерашний испуг, и кивнул. Он не выглядел «с перепоя», да и все остальные вышли из своих пенных «опочивален» свеженькими и бодрыми.

Но по поводу остальных я даже и не собиралась переживать. Я пыталась объяснить Олегу:

– Я ведь испугалась чего? Что ты стал – не ты. На твоем месте появился кто-то совсем другой… Нервный, слабый, истеричный…

– Я понял, – еще раз кивнул он. – Извини. Я не знал. Говорят ведь, что опьянение, как лекарство. Что оно снимает боль. А мне вчера стало так… Так тяжело… Вошел под родные стены, вдохнул этот воздух, снова вспомнил… его… И сломался. Это были поминки.

– Даже на поминках нет смысла напиваться.

– Да. Именно. Нет смысла напиваться. Потому что опьянение ничего не меняет. И сегодня все осталось как вчера. Только еще добавился стыд. Которого вчера не было. И ощущение потерянного времени. А надо спешить. Я ведь не знаю насколько меня хватит…

– Что ты такое говоришь? – возмутилась я. – Куда спешить? На что хватит? На жизнь? Так она вся впереди!

– Надеюсь что так, – чуть улыбнулся он. – Но все-таки не будем откладывать. Пойдем прямо сейчас, я хочу увидеть тебя во всем блеске твоей гривны. Именно твоей, с которой тебе будет хорошо. И ей – с тобой.

Он потянул меня в направлении складской пещеры.

– А ты правда дружил с ним? – спросила я, едва поспевая за быстрыми мальчишескими шагами.

– С кем?

– С песком пустохляби.

– Правда, – скупо кивнул Олег не оборачиваясь.

– Разумный песок? Ну так попроси его, чтоб он не мучил людей карачунной крученью! Пусть отступит хотя бы чуть-чуть, даст нам проходы, дорожки… Чтоб мы могли спокойно ходить друг к другу в гости, в потайки. Чуть-чуть больше даст места – для небольшого леса, поля – чтоб жить можно было…

– Его нет, – напомнил Олег.

– Как – нет? Песка? Полно! К сожалению.

Олег остановился, повернулся ко мне, сказал, напряженно разжимая челюсть, едва не скрипя зубами:

– Моего друга нет. Нет. Он умер. Поминки состоялись. Зачем ты требуешь от меня невозможного?

– А песок?… – я тоже закусила губу. Это был неприятный разговор, но он должен был все-таки состояться.

– Песок – это ничто. Растение, оставшееся на месте моего друга.

– Планктон?

Олег презрительно усмехнулся:

– Я даже об этом вчера болтал? Воистину: что у трезвого на уме – у пьяного на языке!

– Но как он мог умереть? Этот твой друг? Если он – это песок, а песок остался, живет, ползает всюду, все почти вокруг затопил – так с чего ты решил будто он умер?

– Потому что я его не чувствую. Не могу с ним поговорить. Ворошу песок, поглаживаю – а под ладонями только песок!

– Но может быть твой друг просто спит? И его надо разбудить? И ничего он не умер! Нечего было отпевать его! Просто он разлегся и дремлет! Растолкай его! Объясни, что надо чуть подвинуться, дать и нам место под солнцем!

– Эх, хорошо бы так… – Олег отвернулся, задумался. Может быть даже замечтался, хотя это так странно для него… Лицо его разгладилось от желваков, губы приоткрылись… Но длилось это мгновение. А потом он снова стал собой. Серьезным. Отвратительно, не по-детски серьезным. Терпеливым. – Елена, гипотеза о сонной пустохляби прекрасна. Поэтична. И как всякая поэзия – извини – глуповата. Перенос наших биологических законов на совсем другую биологию неправомерна. Физиология пустохляби для нас, с нашей, человеческой точки зрения – это вовсе не физиология. Так, кремний-органика… И вообще – даже не органика. Твой поэтический образ сна пустохляби разбивается о простой факт – я его совсем не чувствую. Его личности. Совсем. Тебя я чувствую – даже когда ты засыпаешь. И его раньше чувствовал. Это ощущение чьего-то присутствия и заставило меня поползти к нему. В эту пресловутую дыру. Бокша ушел, Читу умерла, а я не хотел оставаться один. И пополз к тому, кого чувствовал. К песку. Но он был не просто песком… Не тем бесструктурным месивом, что сейчас устилает огромные площади тонюсеньким слоем в три-пять сантиметров. Он был собран в котловине, он заполнял огромный объем. И в этом объеме формировались сложные связи, цепочки понятий, мысли, чувства. И разница между его уплощенной формой – растянутой, размазанной по многим тысячам квадратных километров – и той формой, которую он занимал в котловине – она огромна! И не просто огромна – она принципиальна! Она такая же как между состоянием лыцара Федора до вчерашнего дня – и после. Если бы клетки тела Федора могли бы жить самостоятельно, уже после того как его внутренности, его телесную организацию разорвало, размазало по стенкам пещеры, то мы бы получили полную аналогию нынешнего состояния пустохляби. Она сейчас – это всего лишь тонюсенький слой малоорганизованных клеток. Труп… Планктон…

Олег отвернулся к стенке. Быстро протер глаза тыльной стороной ладони, смахивая слезинку. Помолчал, продыхая как после долгого бега.

Обернулся ко мне. Скривил губы в жалком подобии улыбки.

– Будить, к сожалению, некого. Извини, Елена. Есть, правда у меня одна идея… Но она настолько сумасшедшая, что… Нет, не буду говорить. Опять придется долго объяснять, а словами это передать не просто… Давай, наконец, тебя экипируем по-настоящему. А уж потом я поведу тебя в одно местечко – может там, ты и сама все поймешь…

***

Но сразу найти подходящую мне гривну не удалось.

Олег остановился вдруг возле широкой – какой-то даже слишком широкой – красновато-фиолетовой гривенной полоски. Подумал, взял в руку. Поднял вверх, посмотрел на свет (зачем? гривна ж не прозрачная!), сказал:

– Ага!

Поманил Серегу:

– По-моему это как раз для тебя!

– Разуваться? – Дмитрич с готовностью потянулся к ботинку.

– Зачем? Она для шеи. А вот где-то здесь же должна быть к ней и пара… – он приподнял подбородок, заглядывая выше. – Нет, не то. А тут? – присел на корточки, перебирая обвисшие разнокалиберные пояски. – Да вот же! Ну-ка, иди сюда!

Вторая гривна была не столь разлапистой как первая, в ней чувствовалось даже некоторое изящество. И цвет был приятный – что-то зелененькое с желтоватым отливом.

– А ее, дорогушу, на левую руку. Но сначала надевай шейную.

– Олежик, просто взять и надеть? – засмущался Серега.

– Ну хочешь, я на тебя надену?

– Хочу, – вдруг покраснел Дмитрич. – Это будет как подарок. Твой, Олежик, мне.

Он склонил свою толстую шею так, что перед олеговым лицом оказалась небольшая шишковатая голова с уже начавшим отрастать ежиком волос.

– Только не пугайся, – предупредил Олег. – Она тебя примет!

И осторожно повесил красновато-фиолетовый хомут на Серегу. Хомут вздрогнул, напрягаясь, сокращаясь. Серега испуганно поднял голову – уже лыцаром, с гривной на шее.

– Все? – спросил он, бережно потрогав вишневую полоску.

– Еще на руку! – напомнил Олег.

В эту гривну Серега вставил запястье уже сам, а потом гордо продемонстрировал нам цепко схватившуюся зеленую фенечку.

– Поздравляем! – от лица всех произнесла я с чувством.

– Спасибо, – опять смущенно покраснел Серега. – Это вот все он! – и кивнул на Олега.

– Да уж конечно не ты сам, – согласилась я.

Чем повергла Дмитрича в еще большее смущение.

Олег улыбнулся нам обоим и продолжил обход каменных прилавков с гривнами.

А прилавков было немало! Мы молчаливой свитой следовали за князем-проводником, глазея вокруг. Пещерный зал не соблюдал гармонии круга или хотя бы прямоугольника. Его стены шли неровными выступами, вмятинами. Некоторые из вмятин были довольно просторными – типа ниш или даже крохотных комнатушек.

Заглянув в одну из таких комнатушек, Олег вдруг замер, как вкопанный.

В нише на полу сидел Жирослав. Голова свешивалась на грудь, руки безвольно свисали.

– Смотри, прополз все-таки! Решился! – порадовалась я за боязливого голутвенного. – Вставай, соня! – и протянула руку, чтобы потормошить его за плечо.

– Елена, – Олег перехватил мою руку. – Он мертв.

– Как это? – не поверила я. – Почему?

– Удавился, – сухо ответил Олег.

Осторожно оттесняя нас плечом, в нишу заглянул Матвей. Взял за патлы голову Жирослава, приподнял – и я попятилась.

Запрокинувшееся лицо не оставляло сомнений в словах Олега. Выпученные глаза, высунутый черный язык. Закушенный – вон струйка подсыхающей крови уходит в бороду из уголка рта.

– Совсем недавно… – хмуро сообщил Матвей. – Не остыл еще.

– Чуть-чуть нас не дождался, – хрипло согласился Олег. Прокашлялся. Вздохнул. – А ведь я бы смог, наверно, подобрать ему… – не закончил. Покачал головой.

– Чего теперь печалиться, княже, – безразлично заметил Матвей. – Дурачина – он и есть дурачина. Сам выбрал свою судьбу.

– Да с чего бы он кончать с собой стал? – не поняла я.

– Он и не кончал с собой. Гляди, княгиня, – Матвей указал на полоску гривны свисающую на грудь Жирослав из-под бороды.

– Ну?

– Она его и удавила.

– Да она ж большая! Смотрите какая длинная! – все еще не понимала я.

– Теперича длинная. А как же! Они завсегда на покойниках распускаются, – рассудительно заметил позади меня Семен.

– А ты давеча просился туда ж, на тот свет, – попенял ему Гаврила. – Спасибо скажи князю, что не разрешил удавиться и тебе!

– Так это Жирослав просто примерил гривну? – дошло до меня. – И она его придушила?

– По всему видать, так оно и было, – кивнул Матвей. – Надо его оттащить куда-то. А то здесь не место покойнику. Да и не по-христиански – в сидячем-то виде… Князь, не сняли б вы гривну с него. Вас она не тронет, а я опасаюсь все ж таки…

Олег молча снял с Жирослава его убийцу, поискал ее место, положил. Потом снова взял. Вгляделся. Сказал осторожно:

– Елена… Ты знаешь… По-моему это – как раз то что мы ищем…

– Вот эту душегубку? – возмутилась я.

Но гривна, и вправду, была хороша. Синевато-черная, с палевыми искорками. Не слишком широкая – так, в меру. Она расслабленно свисала с ладони Олега грациозно-зловещей петлей. И манила, притягивала. Как бы намекая: за меня можно и жизнь отдать! Бедняга Жирослав…

Мужчины замерли, воцарилась торжественная тишина.

– А она не того… Не придушит? – прошептала я.

– Княгиня… – укоризненно протянул Гаврила. – Сам князь вам ее вручает!

– Ага – боязно!… – пожаловалась я. – Прямо с покойника – и на шею?

А руки уже взяли протягиваемую ленточку – почти невесомую, прохладную, гладенькую.

– А она точно шейная? – спросила я Олега, из последних сил борясь с искушением.

Тот сосредоточенно кивнул, следя за моими руками. Я тоже взглянула на них. Что они выделывали! Поглаживали, мяли, ощупывали… В их движениях было что-то прямо-таки неприличное! Так, с этим пора кончать. Я решительно надела гривну на шею и зажмурилась. Ох уж эта привычка жмуриться!

Гривна запульсировала у меня прямо в пальцах, едва коснувшись шеи. И пока я разлепляла глаза (не без труда), все как раз и свершилось.

– Только-то?… – спросила я, трогая горячий ошейник.

Горячий с внешней стороны. Изнутри он был так же прохладен как и раньше.

– А чего ты хотела, сестричка? – Серега улыбнулся с видом бывалого надевателя гривен. – Это и не больно совсем, даже приятно!

Зато лыцарство не позволило себе улыбки. Они стояли как парализованные, в упор глядя на меня. Закрадывалась мысль – а точно ли они были уверены в моей способности носить гривну. Или все-таки подсознательно ожидали, что она меня сейчас придушит?

Первым перевел дух Семен, выразив общее мнение:

– Чудеса! Баба в гривне!

– Княгиня! – уважительно произнес Гаврила.

– Третья настоящая княгиня, – отметил Матвей. – Не по мужу княгиня, а по гривне. Первая была княгиня Шагирова, основательница рода, вторая – ваша матушка, князь. И вот – княгиня Елена.

– Будущая жена моя.

– Олег… – укоризненно сказала я.

– В этом нет секрета, – пожал он узкими плечиками. – Династические браки – это вообще очень открытая вещь.

– То-то они, браки эти, были сомнительной крепости! – хмыкнула я. – То муж гуляет на сторону, то жена… А то и оба.

– А наш брак будет исключением из правил, – хитро улыбнулся Олег.

Ей-богу – так бы и влепила подзатыльник! Но на людях сдержалась. Хотя руки чесались.

– Надо все ж таки унести Жирослава, – напомнил Матвей. – Князь, куда?

– Может быть в холодильник? – задумчиво спросил Олег. Он уже вновь был поглощен изучением содержимого ниши.

– Князь… – негромко позвал Матвей. – Я ж не знаю где он – тот холодильник…

Олег сосредоточенно кивнул.

– Сейчас покажу. Вытащите пока тело отсюда. Что-то я не нахожу полного комплекта!

– Ты еще гривны ищешь? Для меня? – поинтересовалась я.

– Вот эта – для твоей правой руки, – показал Олег на тонкую темно-зеленую полоску со стальным проблеском. – Эта – на правую ногу. – Полоска была еще уже, но стальные искры на ней почти тонули в теплом золотистом мерцании. – А где же еще две?

– Может их и не было? – поделилась я предположением. – Может быть этот гарнитур из трех предметов? И задуман был таким?

– Все может быть, – с некоторым сомнением согласился Олег. – Что ж, экипируйся! И пойдем, холодильник покажу.

***

Искомым холодильником оказался крохотный зальчик с очень редкими туманом под потолком, почти не дававшим свечения. Мороз там, действительно, пробирал до костей. Особенно с учетом того, что одеты мы все были по-летнему. Поэтому рассматривать там особенно ничего не захотелось. Я почти сразу выскочила, а Матвей и Гаврила пробыли всего на пару секунд больше – укладывали тело.

– Ух, ты! – воскликнул Гаврила, выскакивая наружу, ежась и похлопывая себя по бокам. – Аж знобит! Надо ж! А сюда холод не идет! – он указал на широкий проход из коридора, где мы стояли, в зальчик-холодильник. Проход был совершенно открыт – ни двери, ни даже занавески. – Диво-дивное!

– Диво, – согласился Матвей, потирая озябшие уши. – А дозвольте, князь, слово молвить.

– Конечно, – удивился Олег столь торжественному обращению. – Дозволяю.

– Негоже мне, царову лыцару, искать милости у князя… Все верно… Но задать вопрос – это же не милость? Это только лишь вопрос…

– Вы хотите спросить себе гривен? – понял Олег. – Дополнительных?

– Точно, – понурился Матвей.

– Сомневаюсь, что ваша шейная гривна допустит рядом с собой другую… Она у вас такая… индивидуалистка. Но на всякий случай – почему бы и не посмотреть? Пойдемте назад. Только вы держитесь все время рядом. Чтобы я постоянно чувствовал вашу пространственную конфигурацию.

– Как скажете, князь, – кивнул Акинфович.

– А что? – спросила я, пока мы шли обратно. – Гривны – это все-таки живые существа? Имеющие свой характер?

– Ну, это я так, образно. Они – механизмы. Но сложные. Очень. И приспособленные каждая для определенных функций. Я об этих функциях могу только догадываться и строить предположения. И немножко чувствовать. Некую их направленность. Есть гривны комплексные – гарнитур, как ты назвала. Предназначенный, видимо, для выполнения каких-то сложных задач. А для каких-то задач достаточно одной гривны. Но чрезвычайно узкоспециализированной. Вообще-то, по моим наблюдениям, основная часть гривен как раз единичные приборы. И они именно шейные. Дополнений к шейным гривнам не так уж много. Даже удивительно, что в нашей небольшой компании почти для всех нашлись, скажем так, широкоцелевые комплексы. Многогривенные. Правда, подозреваю, дело еще и во мне: я дотягиваюсь только до первого слоя настройки. Возможно, что все не так. Возможно они могут комбинироваться между собой в широких пределах. Почему бы и нет? Но вот барьер генетический, их настройка на конкретный геном – это все-таки по-моему почти непреодолимая преграда. Уж на что между мною и тобой… И то, сама знаешь – обмен гривнами чуть не кончился для тебя трагедией.

– Постой! Так у нас с тобой практически одинаковый геном? – я даже остановилась, пристально глядя на Олега. – То есть мы как брат и сестра? Тогда о каких же жениховствах ты ведешь речь? Это же противоестественно! Кровосмесительство называется! Близкородственное скрещивание! Инбридинг!

– Нет, Елена, у нас другая крайность, – весело покачал головой Олег. – Наши с тобой геномы так далеки – почти противоположны. Как северный и южный полюс. И поэтому составляют почти единое целое. Потому что взаимодополняют друг друга. Но это только при умелом скрещивании! – и юный похабник подмигнул мне. Совершенно нескромно.

– Да как ты смеешь!… – зашипела я. – Знаешь, что тебе надо? Снять штаны и набить лицо!…

– А ведь есть, учти, и другая сторона медали, – как ни в чем не бывало продолжил Олег. – Геном – геномом, но ведь еще… А, ладно, потом.

Мы уже пришли. И он занялся примеркой гривны очередному клиенту.

Времени это потребовало немало. Я даже утомилась бродить в составе почетного эскорта и, чуть подвинув гривны, присела на один из уступчиков-прилавков. Отдохнуть.

Мужчины этого, кажется, не заметили. Они, как малые дети за фокусником, таскались за Олегом, приходя в немой восторг от каждого его движения.

А я посидела-посидела – и стало мне холодно на голых камнях. И побрела я себе тихонько – самостоятельной экскурсанткой.

И набрела на малозаметный коридорчик.

В конце которого меня встретила дверь.

По-моему она была каменная. Вид, по крайней мере, имела именно такой – внушительный и неподъемный. И неоткрываемый. Зато со стеклянным окошком.

Конечно же, я сразу прильнула к нему, заглядывая.

А с той стороны был зал. Или даже не зал – какое-то огромное пространство, освещенное ярким желтым светом. Уходящее в необозримую даль. А по этой дали курились дымки от далеких костров.

«Что еще за стойбище такое?» – удивилась я.

Но меня ждало еще большее удивление. Костровые дымки вдруг сдвинулись со своих мест и заскользили. Быстро, целенаправленно. Прямо на меня. То, что именно я являюсь их целью, было совершенно очевидно: раньше-то они стояли как попало, а теперь ползли все в одну сторону – в сторону двери, за которой я и стояла.

– Ай! – воскликнула я, отскакивая от окошка.

– Ну и как тебе наша псарня? – спросил за моей спиной Олег.

– Псарня? Что еще за псарня? – недовольно поинтересовалась я. – Гривну-то хоть для Матвея нашли?

– Нашли, княгиня, даже две! – откликнулся Акинфович, демонстрируя оба запястья.

По-моему он был на седьмом небе от счастья, только очень пытался это скрыть.

– Ну и слава богу.

– Обыкновенная псарня, – продолжал гнуть свое Олег, чуть улыбаясь. – Как же! В каждом уважающем себя княжеском поместье должна быть своя псарня!

– Что-то собак я как раз и не увидела.

– Да вот же они! – Олег показал в окошко.

Я взглянула, ахнула и снова сделала попытку отскочить. Но отскакивать было некуда – лыцарство (Серега ведь тоже вроде как лыцаром стал – и он же с гривной!) плотной стеной толпилось позади.

А отскочить очень хотелось. Потому как дымы были уже здесь, прямо перед дверью. Причем, без всяких костров – одни только пепельно-седые, бурлящие столбы чего-то газообразного. Может быть и не дыма, а пара. Главное, что все они были совершенно самостоятельными. Костров под ними не было. Дымы были вполне самодостаточны. Не дымы даже, а просто струи мути, циркулирующей в самой себе.

А еще они напомнили мне амеб, виденных под микроскопом на уроке биологии. Инфузорий-туфелек. Те были такие же полупрозрачные, неустойчивые, пульсирующие. Только эти туфельки, которые за дверью, были гораздо больших размеров. Не туфельки, а просто-таки сапоги для великанов.

И сейчас эти самоходные инфузории-сапоги столпились с той стороны, заглядывая в окошко на нас.

Не знаю чем они там заглядывали – глаз обнаружить я у них не смогла. Но ощущение было безрадостное. Будто тебя жадно прощупывают десятки алчущих взглядов. Если это и есть олеговы собачки, то они, кажется, не прочь полакомиться. Причем, нами.

– А ты уверен, что это псарня? – обеспокоено спросила я.

– Ну, хочешь, конюшней назови. Хотя они мне по повадкам больше напоминают именно собак, а не лошадей.

– Диких собак? – уточнила я. – По имени «Динго»? А то, знаешь, есть еще близкие собачьи родственники по имени «шакалы»… Может, ты этих собачек имеешь в виду?

– Нет, вполне домашних.

– А по-моему они на нас облизываются!

– Конечно облизываются! И хвостом виляют! Они же давно хозяев не видели, вот и радуются.

– Да? – все еще с сомнением спросила я. – А мы точно их хозяева? Может они ждут кого-то другого?

– Меня они уж точно ждут! – заверил Олег. – Сейчас пойду, поглажу, приласкаю. Надо было еще вчера к ним зайти, забыл совсем.

– Ты к ним пойдешь? – замирая, спросила я. – Прямо вот так – откроешь дверь и зайдешь в эту… псарню?

– Хочешь – вместе пойдем?

– Вдвоем? Или всех захватим?

Олег оглянулся на свиту из лыцаров, подумал, покачал головой:

– Пожалуй всем сразу идти не стоит. Все-таки столько чужих людей одновременно – это может их взволновать. А они все-таки животные. Могут и грызануть, разволновавшись. Давай, для начала, вдвоем. Ты, все-таки, близкий мне человек, они тебя не тронут. А и захотят – мне легко будет уследить и вовремя цыкнуть.

– Ага, значит, все-таки могут куснуть?

– Даже люди иногда кусаются, – резонно заметил Олег. – А уж собаки… Даже самые домашние!… Вообще-то я решил назвать их «спирами». От латинского слова «дыхание».

– Ты и латынь знаешь? – неискренне восхитилась я.

Он потупился:

– Нет. В словаре посмотрел.

– А при чем тут дыхание?

– Присмотрись, они напоминают струйку пара изо рта в морозный день.

– Поэт! – хмыкнула я. – Тогда уж, скорее, облако зловонных испарений из канализационного люка. Но в морозный день. Или пар из пробоины в водопроводной трубе с горячей водой! По размерам своим.

– Ну да, – вынужден был согласиться Олег. – По размерам – конечно. Но по сути своей, по структуре… И потом «спир» – звучит красиво. Почти как «эфир».

– Почти как «спёр». – желчно заметила я. – Но не будем о грустном. Ты собирался меня с ними познакомить? С собачками своими? Со спирами? Тогда пошли! Только… – я удивленно пошарила рукой по холодному камню. Дверной ручки не было. – Как эту дверь открывать-то?

– Просто, – сообщил Олег.

Протянул ладошку, вложил указательный палец в крохотную малозаметную вмятинку, надавил – и дверь подалась вперед.

Нет, не подалась! Она не двигалась – она как бы истончалась, исчезая слой за слоем.

– Сейчас я прикрикну на спиров. Чтоб они не выпрыгнули сюда, в коридор, – предупредил Олег.

И замычал. Или завыл. В общем, произвел какой-то звук. И вроде в этом звуке даже не было ничего особо отвратительного, но со мной произошло одно неприятное событие. У меня случился легкий приступ карачунной кручени. Тело вдруг ушло в неизвестные дали, сознание повисло на тоненькой ниточке. Будто легкий воздушный шарик, готовый в любую минуту вырваться и улететь…

К счастью, он не улетел.

Я глубоко вздохнула, приходя в себя, оглянулась. Лыцарство тоже стояло как из проруби вынутое – взбледнувшее, подрагивающее губами. Значит, не одна я такая впечатлительная – и то радует!…

– Я первый зайду, – сказал Олег, оборачиваясь. И замер, напрягся, увидев наше состояние. – Ох, извините. Забыл. Маме тоже тогда не понравилось. Когда она была здесь… Спиры издают достаточно непривычные звуки. И с ними таким же образом приходится разговаривать… Я-то привык. Если с пеленок это слышишь – можно привыкнуть…

– Да ничего, – успокоила я его, до сих пор внутренне обмирая. – Пойдем лучше, чего стоять на пороге.

Олег шагнул в открывшийся проем. И тут же облачился в скафандр.

Так… Значит атмосферка в этой «псарне» не слишком благоприятствует человеческому организму! Что ж, представляется возможность испробовать свежеприобретенный гривенный гарнитур. Обеспечит ли он меня защитой?

Я сунулась следом за Олегом и черная ртутная пленка мгновенно обволокла меня со всех сторон. Сработало! Функционируют гривенки!

Собачки-спиры, отодвинувшиеся, было, от двери после олегова мычания, радостно кинулись к хозяину.

И тут новое неприятное потрясение поджидало меня. Их хозяин – а это был Олег? Больше ведь некому? Только мы с ним вошли под яркий желтый свет «псарни»! Так вот, их хозяин не очень-то напоминал человека. Нечто, стоящее впереди меня можно было назвать в лучшем случае карикатурой на род людской.

Черный скафандр подчеркивал гротескную несоразмерность этого существа: маленькие толстенькие ножки, длинные – чуть не до пола – ручищи, раздутое тело и огромная, какая-то дебильная, голова. Если не принимать в расчет длину рук, то больше всего это напоминало пупса-неваляшку. Или, в крайнем случае, матрешку.

– Ой? – в некотором обалдении вякнула я.

Гигантский пупс оглянулся и сказал:

– Ух ты!

Голосом, между прочим, сказал очень приятным. И до боли знакомым. Именно таким волнующе-мужским голосом разговаривал со мною Олег, когда мы с ним оба в скафандрах.

– Олег? – неуверенно уточнила я.

– Что? – откликнулся он.

– Ты… какой-то странный…

– Я?

– Да. Голова огромная. Ножки короткие. И вообще.

– А ты не себя сейчас описывала?

– В каком смысле? – я внимательно пригляделась к своему телу, переливающемуся ртутным блеском. Вроде все нормально – и ноги те же, и руки.

– Да в том смысле, что именно так выглядишь ты. Голова с арбуз, ножки – как картофелины. Зато руки – орангутанг бы позавидовал…

– Хам! Кто тебя учил вежливости? Все у меня нормально!

– Да? Значит, показалось. Потому что я у себя тоже никаких отклонений от нормы не замечаю.

– Слушай, а может здесь свет как-то иначе преломляется? И искажает все наши замечательно-гармоничные телесные пропорции?

– Наверно. У меня вообще подозрение, что когда выходишь на «псарню», то оказываешься не в нашем пространстве, а где-то совсем в другом измерении. Ином.

– Класс! Это что же – мы вот так выглядим в ином измерении?

Я опечалилась. Прощай девичья красота (которая, как известно, заключена в стройности и длине ног)! Так же и талия – прощай! А что там с чертами лица – даже и не знаю, скафандр, к счастью, скрывает этот ужас. Нет уж! Ноги моей больше не будет в этом уродливом измерении! Вернее, уродующем. Короче, отвратительном.

– Не знаю что там у тебя, но я выгляжу вроде бы совершенно как обычно, – самодовольно сообщил Олег.

– Ты просто не видишь себя со стороны! – отрезала я.

А сама подумала: а может, если уж совсем не видит, то не так все и страшно? В том числе и для меня. Ведь главное – ни в коем случае не терять самоуважения! Продолжать чувствовать себя длинноногой, гармоничной – несмотря ни на что! А кто видит неправильно – пусть не смотрит!

Эта мысль успокоила.

Однако стоило мне взглянуть вокруг, как спокойствие улетучилось. Обилие спиров, обступивших нас с Олегом, не могло не тревожить. Дымы курились вокруг так плотно, что даже видны были не очень отчетливо. Их полупрозрачности накладывались друг на друга, отчего неясные очертания спиров становились совсем уж размытыми. При этом дымы все время сновали туда-сюда, перемещались, толкались. Даже, по-моему, дрались. На что и Олег реагировал соответствующим образом: размахивал руками, мотал головой, притопывал и мычал для острастки.

Больше всего я боялась, что они все-таки кинутся на него – все скопом. И съедят прямо у меня на глазах. А я даже не смогу ничего сделать, потому что меня-то они точно не послушаются…

Но толчея вокруг Олега мало-помалу начала упорядочиваться. Толпа спиров вроде как присмирела (хотя и не поредела). Они уже не мельтешили так, как раньше.

Но только я начала успокаиваться, как Олег затеял нечто вроде собачьих бегов.

Для начала он наклонился – не слишком грациозно, но я сделала поправку на местные атмосферные искажения. В наклоненном положении застыл на некоторое время. Я решила, что он что-то ищет на полу «псарни», а он оказывается занимался членовредительством. Натурально! Он отдирал от своей культяпистой ножонки огромный шмат кожи.

Я поразилась. Поначалу даже не самому факту членовредительства, сколько тому что скафандр (Скафандр! Наша самая лучшая защита!) позволил ему проникнуть сквозь себя.

Но стоило мне приглядеться, как обнаружилось, что хваленый олегов скафандр-то, оказывается, весь в дырках! В гигантских проплешинах, на которых никакого ртутного блеска и в помине нет! Такое рубище уже и скафандром-то назвать язык не поворачивается…

Именно из такой прорехи Олег и выдрал кусок себя. Размахнулся и зашвырнул в невообразимую даль (благо ручищи у него для этого были как раз подходящие).

Значительная часть спиров, радостно вибрируя своими туманными струями, сорвалась с места и кинулась в указанном направлении.

Перед оставшейся группкой из трех-четырех спиров Олег продолжил свое размахивние руками. Гладит он их таким образом, что ли?

– Олег… – промямлила я. И замолчала. Слишком много вопросов сразу – не знаешь с какого и начать.

– А? – он обернулся. И еще одним вопросом стало больше.

– Берегись! – заверещала я, бросаясь к нему. – Тебе в спину спир вцепился! Сейчас грызанет!

– Где? – Олег крутанулся волчком, пытаясь заглянуть за собственное плечо.

– Да вот же! – ткнула я пальцем.

– А, это… Да это же мой собственный! Фу, ты меня напугала… Я думал, и правда, кинулся кто-то – хотя и не должен бы…

– Но он же тебя ест!… – в ужасе ахнула я.

Спир, названный Олегом «моим собственным», с деловитостью гусеницы ползал по карикатурному человеческому тельцу, замирая над скафандровыми проплешинами. И проплешины под ним начинали резко сокращаться. Они как бы смыкались, прореха уменьшалась. Этот процесс был неплохо виден сквозь полупрозрачную тушу спира.

Слизывает он их, что ли? Впрочем, не до полного исчезновения. Когда дырочка в ртутном блеске скафандра становилась совсем крохотной, спир прекращал ею заниматься и полз дальше – до следующей.

– Конечно ест! – согласился Олег. – Надо же ему чем-то питаться?

– Олег… – жалобно начала я.

– Ох, извини, пожалуйста, – прервал он, вглядываясь в даль. – Тут кажется сам Старик пожаловал!

Я посмотрела туда же.

На горизонте показался очередной спир. Большой – покрупнее остальных. Важный. Двигался он неторопливо. Медленно раскачивался из стороны в сторону. И остальные спиры торопливо отступали, освобождая ему дорогу.

А у Олега, кажется, случился приступ необъяснимой радости. Он вдруг так воодушевился, что принялся уже не только руками махать, но и кланяться, приседать – чуть ли не в пляс пустился на своих кургузых костыликах!

И пошел, приплясывая, навстречу толстому спиру.

А вот его «собственный» спир, по-прежнему висящий на нем ленивой гусеницей, кажется предстоящей встрече вовсе не обрадовался. Наоборот, он как-то подобрался при приближении толстяка. Напряженно завис позади Олега, обволакивая его голову и спину мутным маревом. И демонстрируя всем своим видом, что не одобряет подобных знакомств.

Впрочем, Олегу было, кажется, до лампочки мнение собственного спира. Он приблизился к громадине «Старика» почти вплотную и принялся жестикулировать еще более энергично.

Потом замер, прислушиваясь. А прислушиваться было к чему.

«Старик» ответно завыл и пошел крупными волнами. Забурлил пузырями, постепенно утоньшаясь, вытягиваясь вверх. Поднялся, навис над Олегом подобием смерчика – широкого сверху и узкого внизу. И внезапно обрушился, пытаясь накрыть человека своей смерчевой горловиной.

Я ахнула. Или взвизгнула. Или только рот раскрыла в беззвучном крике, пытаясь предупредить одиноко стоящего Олега о смертельной опасности…

Но тут себя во всей красе проявил олегов спир. Издав короткое вяканье-мяуканье, он стремительным рывком выплеснулся вверх, навстречу падающей массе «Старика». Стрелой – тонкой, жалящей. И тут же распахнулся, раскрылся над олеговой головой широким зонтиком. Одновременно и защищая, и нападая – протыкая обидчика острым шпилем, торчащим посреди купола.

Я панически сжала кулачки, бросаясь к Олегу и спирам, устроившим драку над его головой. Очень уж разная была весовая категория у олегового спира и Старика-толстяка… Он одной массой должен был задавить распахнутый «зонтик».

Однако, вопреки ожиданиям, получив резкий отпор, великан как-то сник, расплылся, перетек книзу, ближе к полу. Продолжения агрессии с его стороны не последовало. Да и вообще – после первого же ответного удара, Старик почти мгновенно превратился из жилистого бойца в бесформенное облако, в тюфяк, которому хотелось наподдать ногой.

И не только мне. Олег, между прочим, именно так и поступил. Тем более что его «собственный» спир тому всецело способствовал: оформился вокруг ноги дополнительным уступом и с веселым хрюканьем протаранил дымную тушу облачного великана.

Эх, сейчас бы Олегу еще и отделить эту ногу, как он это умеет делать! Да к ней в помощь направить в свободный полет пару рук! Вот бы он отмутузил обидчика!

Но Олег ни ног, ни рук отделять не стал.

И, после секундного раздумья, я согласилась с его решением. Правильно! Все-таки это другое измерение – запульнешь куда-нибудь конечность, а потом ищи-свищи! Или жди, когда она вернется к тебе самостоятельно… Нет уж, достаточно Старику и того что его слегка попинали.

Я, признаться, ждала, что уж этот-то прецедент отобьет у Олега охоту к общению со спирами. Не тут-то было!

Победив великана, Олег тут же возобновил перед ним свои шаманские пляски – постанывая, покряхтывая и вообще всячески демонстрируя свое дружеское расположение.

И, мало-помалу, спир, растекшийся ленивым скучным облаком, начал-таки реагировать. Принялся горделиво вздуваться по краям, пениться, покачиваться, подвывать, выбрасывая дымные струи-протуберанцы.

Олег даже засмотрелся. Замер, напряженно внимая танцу спира. Хрюкнул что-то ответное. Потом кивнул – не по-шамански, а очень по-человечески. Вновь наклонился, опять оторвал кусок от своей ноги, и кинул собеседнику.

Видно, это было что-то особо лакомое. Потому что собеседник мгновенно забыл про беседу, жадно пузырясь принял в свою тушу подарок и даже заурчал, заворачиваясь внутрь себя вслед за брошенным куском.

Для меня, брезгливой, подобное зрелище было уже чересчур…

– Мне не хорошо, – промямлила я. – Пойдем, пожалуйста, отсюда…

И голос мой, видимо, был достаточно выразителен. Потому что Олег, не говоря ни слова, тут же подхватил меня своими чудовищными гориллообразными конечностями под локоток и бережно повлек к двери.

***

Неплохо было б моим стрессам закончиться за дверью «псарни». Так ведь нет!

Дверь еще восстанавливала себя слой за слоем, а я уже билась в следующей истерике, тыча пальцем за олегову спину:

– Он пробрался сюда! Спир здесь! Он на тебе! Зацепился! Бейте его!

Лыцарство загудело, обнажая оружие, делая шаг к князю, которого надо было от чего-то защищать, но сам князь хладнокровно остановил их простым поднятием руки. А затем обратил свое сиятельное внимание на меня:

– Поздравляю, ты начала видеть спиров! Спасибо гривне, наверняка это ее заслуга.

– Что за ерунду ты говоришь! Лучше спасайся, а то он тебя сожрет!

– Всего не сожрет, – с улыбкой успокоил Олег.

– Он еще шутит! – возмутилась я. – Какая-то тварь жрет его!…

– Не тварь, а мой собственный спир. Который так героически отстоял меня, не взирая ни на что. Даже на то, что Старик мог при желании разнести его в клочья. Я бы такого Старику конечно не позволил, но спир-то мой этого не знает! Так что дай герою немного подкрепиться!

– Но не тобой же! – моему негодованию не было предела.

– А кем же еще? – удивился Олег. – Тобой? У тебя, вон, свой спир есть!

– Где? – ойкнула я. И так же, как недавно Олег, крутанулась вокруг собственной оси, пытаясь заглянуть за спину.

Но что можно увидеть на собственной спине? Только что-то дымное, мутное…

– Олег… – трагическим шепотом позвала я. – Он что, правда, на мне?

– Кто?

– Спир какой-то…

– Ну конечно! – весело кивнул Олег.

Удивительная черствость. Тут в его названную невесту какая-то иномирная тварь вцепилась, а он – ноль внимания! Даже радуется!

– А ты не мог бы снять его с меня? – умоляюще прошептала я. – А потом прибить или раздавить – я не буду смотреть! Только избавь меня скорее от этой гадости!… Или хотя бы крикни, чтоб он слез…

– Вот это – можно! – все наглее веселясь, откликнулся Олег. – И крикнуть, и согнать! Только вот скажешь ли ты мне потом спасибо? К тому же это бесполезно.

– Почему? Он уже запустил в меня свой яд? Я обречена?

– Потому что скинешь одного – тут же найдется другой. И точно так же прицепится. Свято место пусто не бывает.

– Какой другой? Ты ведь закрыл дверь на их «псарню»! Оттуда никто не выберется!

– Оттуда – конечно. Но спиров и здесь полным-полно! Уж лучше иметь на себе привычного спира, который с тобой с самого твоего рождения, чем цеплять на голову какого-то нового!…

– Как – с рождения? Олежка, тебе плохо? Опомнись! Я полчаса назад туда, в «псарню» эту зашла! Впервые в жизни! С какого с рождения?!

– Елена, – мягко сказал он. – Пойми, спиры живут не только там, за дверью с окошком. Ведь и собаки живут не только на псарне. Псарня – это для избранных, высокопородных, заслуженных. А вокруг псарни великое множество всяких бродячих псов. И спиров бродячих. На Земле их – не меньше. Тут, на «псарне», для небольшого числа спиров-сторожилов, созданы особые, комфортные условия. Восстановлена их естественная среда обитания. Может быть для этого даже взят фрагмент их пространства, их мира. Но вокруг нас с тобой… да оглянись только! Теперь ведь и ты способна их видеть!

Я отвернулась наконец от Олега и посмотрела туда, куда он указывал – в пространство коридорчика позади.

И увидела.

Спиры были везде. Маленькие – гораздо мельче тех, что сидели в «псарне». Юркие. Торопливые. Они так и мельтешили по полу, периодически подпрыгивая. Иные и довольно высоко. Они были не столь насыщенно-дымного цвета. Скорее голубоватые, совсем почти прозрачные… Но их было много, очень много!

Ощущение – будто залез обеими ногами в серпентарий.

Вот тут мне, и правда, стало дурно.

***

– Извини, – попросил Олег, когда я открыла глаза. – Не думал, что на тебя это произведет такое сильное впечатление. Даже не предполагал.

А с его головы прямо к моему лицу свешивался жирный, дородный спир. И пульсировал всеми оттенками серого. Весьма напоминая сытого дождевого червя, выбравшегося из свое земляной норки на асфальт, погреться…

Я сделала попытку вновь упасть в обморок, но второй раз этот номер не прошел. Сознание не желало покидать меня. Да и падать было некуда – я уже и так лежала. На полу, на заботливо подстеленной голубой джинсовой куртке – Серега пожертвовал.

– Сестричка, может ты просто голодная? – озабоченно спросил он, склоняясь ко мне и протягивая открытую питательную плитку ярко-красного цвета. – Ты не думай, я ее не кусал! Я ее только-только из кармана вытащил!

А спир полз и по его груди, хвостом удерживаясь где-то на щетине затылка. Бурый, вязкий, довольный.

Тут уж я не выдержала и спрятала лицо в ладонях. Правда, немедленно себя отругала и глаза вновь открыла. Как раз вовремя: чтобы увидеть как Матвей отталкивает от моего лица питательную плитку, выговаривая Сереге:

– Не мучай княгиню – вишь, ей и так худо!

А по руке его – именно по той, которой он отталкивал плитку, вилась полупрозрачная ложноножка матвеева желтушно-водянистого спира. Основной частью своей устроившегося прямо на матвеевом лице. И жадно лакающем что-то из его открытого глаза Акинфовича.

Я опять зажмурилась, подавила рвотный позыв и спросила:

– Олег, ты видишь то же что и я? Всех этих червей, ползающих по людям?…

– Конечно, – был мне ответ.

– Но это же невыносимо! – сообщила я, не открывая глаз.

– Ты быстро привыкнешь. Их легко не замечать. Ты будешь заниматься своим делом, они – своим. Тем более что они почти прозрачные.

– Но они же нас жрут! – я открыла глаза и указала дрожащей рукой на очевидный факт: судя по пульсирующим переливам, его собственный спир как раз в это время что-то сжевывал с олегового правого уха.

– Не жрут, а всего лишь подъедают, – утешил Олег чуть скосив глаза и даже не сделав попытки отогнать прочь противное животное. – Они делают это постоянно. И, если хочешь знать, по большому счету – это единственная причина, по которой они пошли на такое одолжение: стали жить с людьми. Иначе какой смысл им таскаться за каждым из нас? Они питаются. Нами. Почему бы и нет? Ведь они едят очень аккуратно, откусывая нас совсем маленькими крошечками. К тому же, мы откушенное очень быстро восстанавливаем.

– Я не хочу, чтобы мною кто-то питался, – простонала я. – Даже если очень-очень аккуратно…

– Не беспокойся, большую часть времени они питаются даже не нами, а продуктами нашей жизнедеятельности.

– Какими продуктами? – совсем обалдела я. – Калом и мочой, что ли?

– У человеческого тела много отходов, – терпеливо пояснил Олег. – Кроме кала, мочи, пота, слез и других видимых проявлений жизнедеятельности нашего организма, есть еще и невидимые. Наше излучение, например. В самых различных частях спектра – от инфракрасного до ультрафиолетового. Другие излучения, не фотонной природы. Поля – магнитные, электромагнитные, гравитационные. Да что там! Каждый из нас – как грандиозная, постоянно работающая фабрика. Столько шлаков и отходов летит из нас наружу!…

– И вот это все спиры едят?

– По-моему, как раз то что я упомянул, они и не едят. Я долго приглядывался – и к своему спиру, и к спирам других людей – все-таки, нет… Они вообще не едят нас в видимой нашей части. лакомятся чем-то другим, невидимым…

– А я видела, – сообщила я гордо. – Они слизывают что-то. Или сгрызают. Что-то такое, что проступает даже через скафандры.

– Ну, мы-то с тобой это видим! Хотя не уверен, что видим одно и то же. Учитывая сугубую индивидуальность гривен, могу предположить, что твоя гривна дала тебе зрение несколько иное, чем мне моя… Но, в любом случае, то, что спиры от нас отъедают, им очень по вкусу. Вот они и привязались к людям. Вроде собак. Те же к людям пришли тоже только из-за кормежки. Поначалу. Может быть и спиры так в свое время… А теперь кроме еды у них есть еще и преданность, и привычка к своему хозяину. И даже способность к дрессировке!

– Ты их дрессировал?

– Только своего.

– И что он у тебя умеет? Прыгать через обруч?

– Убивать, – грустно сказал Олег. – Думаешь, как я убил тех троих мафиози из «Эльдорадо»? Просто попросил спира.

– Я думала – гривнами…

– Гривны хороши в нашем измерении, а в измерении, где обитают спиры…

– Постой, ты ведь говорил, что они живут с нами! И даже нами питаются!

– Но мы-то ведь обитаем тоже в разных измерениях. В основном, конечно, в этом, видимом. Но пространственная конфигурация наших тел распространяется и по другим осям координат. Совсем немного, чуть-чуть, но как раз этим «чуть-чуть» мы и можем соприкасаться со спирами. Эти наши «углы» и «хвостики», выстоящие в разные стороны в иные миры – именно их и подъедают спиры. И еще продукты жизнедеятельности, выделяемые нами в иные измерения – это тоже для них лакомство. Ведь крохотные части нашего организма, которые выпирают из нас в другие системы координат – эти части ведь тоже потеют, плачут, испражняются. Совсем чуть-чуть. Но спирам достаточно. Одомашненным спирам. А есть, как я понял и совсем дикие. Мама с отцом как-то раз это обсуждали при мне. Дикие спиры живут где-то далеко, в своем отдельном измерении, грызут там не знаю кого. Мама как-то случайно к ним попала разок – так насилу вырвалась! Они ее чуть не загрызли!

Что-то мелькнуло в районе моего носа. Щупальце спира?

Резко поднявшись, я скосила глаза, стремясь увидеть нечто, делающееся у меня на лице.

Эксперимент заранее обреченный на провал. Даже и пытаться не стоит. Но зато я обнаружила широкую голубоватую полоску, тянущуюся от моего подбородка вниз к левой груди!

– Фу, какая мерзость! Не могу! – я сделала попытку сбросить отвратительного спира, но рука прошла сквозь него даже не зацепив. – О боже… – простонала я, вновь валясь на серегову куртку.

– Ты никак не прикоснешься к спиру, – прокомментировал Олег мою неудачу. – Не забывай: они живут в несколько ином пространстве-времени, чем мы. То, что гривна дала тебе возможность видеть их – это вовсе не означает, что ты можешь их еще и потрогать.

– Но ты же трогал!

– Шутишь? Я, между прочим, живу с тобой в одном пространстве-времени. Не замечала?

– Но там, в этой твоей «псарне» – ты же их гладил! Я видела! И даже бил!

– Это именно так выглядело? Надеюсь, что и ими мои действия так ощущались. Но на самом деле коснуться их я не могу. Просто мои движения, которые я производил здесь, в нашей с тобой системе пространственных координат, имели продолжение. Передавались туда, к ним. Не совсем так, как мы видим и чувствуем, как-то опосредовано…

– Опосредовано, – тупо повторила я. – Опочетвергово.

– Хороший симптом: ты уже начинаешь шутить! – порадовался Олег.

– Зато ты так непробиваемо серьезен! Надо же такое придумать: махнул рукой здесь, а махание вызвало столь грандиозные помехи в мировом эфире, что докатилось в виде раскатов грома до самых отдаленных измерений и почесало спирам их ложноножки!

– Да, картинка абсурдная. Но на самом деле все проще. Я, скорее всего, действовал своими частями тела, которые продолжаются в мир спиров. Только действовать этими частями весьма затруднительно. Мы же их не видим! И даже не чувствуем – отсюда, из нашего измерения.

– Даже ты, наш великий герой?

– Даже я. Как бы ты не иронизировала над моей «великостью», но она простирается не дальше нашего пространства-времени. Но зато я с младенчества смотрел на спиров и осваивал практику общения с ними. Методом проб и ошибок. Интуитивно. И вот результат – мне удается делать здесь что-то такое, что воздействует на них там. Даже удается покрикивать на них. Хотя то, что «слышат» они после моего мычания, к звуковым колебаниям воздуха наверняка не имеет никакого отношения. Может быть моя гортань продлевается в их измерение каким-нибудь волосатым хвостиком, который их слегка стегает. Или копытцем, которое их лягает. Хотел бы я знать – как все это выглядит с точки зрения спира?

– Ну, как ты выглядишь – это я видела. И думаю все видели! Матрешка-неваляшка, а не человек!

– А я видел тебя. И для меня новость! То, что мы, оказывается, так меняемся в пространстве «псарни». Я же тут всегда один был, впервые вышел с кем-то… И выяснилось, что зрелище еще то!… Да уж. Но, боюсь, с точки зрения спиров мы выглядим еще круче! Знаешь, те изменения тела, которые я видел у тебя…

– А я – у тебя! Вот!

– Разумеется.

– А вот и не разумеется! – запальчиво произнесла я. – Мало ли как ты меня увидел! А вот у народа давай спросим. Серега, ты ведь смотрел в оконце на двери, когда мы с Олегом там гуляли?

– Еще б! Вы их там всех разогнали! Особо, конечно, Олежик. Но и ты, сестренка делала там что-то…

– Не знаю, что я там делала такого! – недовольно возразила я. – Ты мне лучше опиши – какими ты нас там видел?

– В черных этих пленках. В скафандрах.

– Ясное дело что не голышом! Какие у нас были руки-ноги? Головы?

– Какие – черные. Не пойму я – что ты хочешь, сестричка?

– А по размеру? Отличались размеры рук-ног от нормальных?

– Да вроде нет… – Серега почесал подбородок, зарастающий щетиной одновременно с затылком. На ползающее по его лбу чудовище я старалась не обращать внимания. Тем более, что чудовище, начало распластываться, растекаться по Сереге, решив, видно, попробовать обхватить его своим коконом целиком. Пока что оно успело распространиться лишь до пояса.

– Точно нет? – заинтересовался Олег. – Пропорции наших тел были вполне обычными?

– Точно, – кивнул Серега. – Пропорции, да. Да вы полностью были обычные. Только черные, я ж говорил!

– Интересно, – Олег бросил на меня быстрый взгляд. – А вы, господа лыцары, видели какие-нибудь изменения в наших с княгиней фигурах? Кроме того что мы были черные?

– Нет, князь, не было ничего, какие вы сейчас, такие и тогда были… – нестройно ответило лыцарство.

– Получается, это только мы с тобой видели друг друга в искаженном виде? – проговорил Олег.

– Или в истинном! – хмыкнула я.

– Думаю, что это последствия нашей с тобой способности видеть спиров… Плюс некоторая необычность пространства самой «псарни». Там измененность нашего зрения усиливается, и его поле оказывается еще шире обычного, человеческого. Вот мы чуть-чуть и заглядываем в ту систему координат, где живут спиры. И видим не только спиров, но и себя – такими, какими нас можно увидеть оттуда…

– Додумался! Я это уже пятнадцать минут назад сказала! Что те ваньки-встаньки – это наше истинное лицо. Как его спиры видят.

– А вот и нет. Думаю, что не истинное. По крайней мере – не полностью истинное. На самом деле спиры нас видят еще более измененными. А то, что мы обнаружили во внешнем виде друг друга – это лишь верхний слой наших изменений в ином пространстве. Первое приближение. Знаешь почему я так думаю?

– Не знаю! – успела вставить я.

– А потому, – продолжил Олег, – что наша с тобой некоторая м-м… бочкообразность совершенно не объясняет моих навыков взаимодействия с моим спиром. Я ведь научился с ним неплохо общаться. А по бочке этого не скажешь.

– Это ты меня имеешь в виду, когда говоришь о бочке? – подозрительно спросила я.

– Это я имею в виду нашу межпространственную трансформацию. И для меня совершенно очевидно, что не было у меня-бочки тех органов, которыми я могу воздействовать на спиров. Ни дополнительных хвостиков, ни копыт. Были руки-ноги. Да, измененные, но легко опознаваемые. А то, чем я все-таки дотягиваюсь до моего спира и до остальных – это как раз и осталось за кадром. Все-таки я в его глазах наверно совсем другой… Плохо еще мы себя знаем! Недостаточно!

– И правда – совсем мало… – согласилась я. – Да только мне сдается, чем меньше знаем – тем лучше! Для нас же лучше… Меня, например, от свалившегося вдруг знания что-то опять мутит.

– Другие мы, – продолжал Олег раздумывать вслух, и не замечая моих колкостей. – Да и они могут оказаться в своем мире на самом деле совсем не такими, как мы их видим с тобой сейчас… Вот если б я все-таки смог полностью войти в систему координат другого мира – тогда бы да! Тогда б я увидел не вот этого спира, ползущего по тебе…

– Фу, какая гадость! – не выдержала я.

– …а гораздо более сложное существо, – продолжил Олег. – Ведь сейчас я его вижу через очень узкую щелочку, которую мне приоткрыла одна из гривен…

– И мне?

– И тебе… Мы видим через этот маленький дверной глазок может быть лишь ноги этого существа. Или только хобот. Или срез его тела в какой-нибудь странной плоскости – например, только его лимфатическую систему. Или желудок.

– Один такой спировый «желудок» ковыряется сейчас у тебя в носу! – мстительно возвестила я.

– Видела бы ты, что выделывает на твоем лице твой спир!…

– И слушать не хочу! – я демонстративно заткнула уши.

– Князь, а про обед-то лыцар Серега ведь верно говорил, – донесся до меня негромкий голос Матвея. – Надо бы ведь пообедать… Или даже повечерять! А то у нас животы подвело. А у вас-то с княгиней и подавно – вон вы как с ней по этим передрягам наломались!…

***

– Но это уже совершенно невозможно, Олег! – проскулила я, шарахаясь в сторону. – Твой спир лезет уже ко мне в тарелку… тьфу, в плитку эту съедобную! Образумь его! Или…

– Или ты сама его образумишь? – улыбнувшись, спросил Олег.

Да, глупо. Как я его могу образумить, если и прикоснуться-то к нему не способна? – подумала я. И тут же сказала еще большую глупость:

– А то я натравлю на него своего спира, и он вам обоим задаст!

– Уже, – мягко сообщил Олег.

– Что – «уже»?

– Это уже произошло.

– Но я никого не натравливала, – тут же пошла я на попятный, несколько стушевавшись. – Ну, посуди сам – как я могла?… Ну?

– А вот глянь внимательнее. И увидишь зачем мой спир пристает к тебе.

– Может быть глянуть хотя бы не во время еды, а чуть позже? – простонала я, едва преодолевая неприятные ощущения в районе желудка.

А сама, между тем, изо всех сила напрягала свое вновь обретенное чудесное зрение, дорогой подарок одной из гривен (что б ей пусто было!), пытаясь рассмотреть: куда все-таки эта мерзость так стремится? Ох уж это любопытство, которое сгубило кошку да и всех остальных!…

Надо признать, олегов спир, которого я принялась рассматривать, сейчас был особенно нехорош: жирный, с сальной желтизной, вальяжно пульсирующий… Он упорно тянулся в моем направлении, явно намереваясь прикоснуться своим толстым отростком…

Я уже собиралась отпрыгнуть – ну кто в состоянии такое выдержать? – и вдруг краем глаза заметила встречное движение. Прямо из-под своей руки, в которой крепко зажата сладкая пищевая плитка. К отростку олегового спира тянулся другой отросток – красновато-смущенный, конфузливый, трепещущий своей эфирной плотью. Похоже – щупалец моего спира.

Открыв рот и замерев, я наблюдала, как две эти гусеницы в воздухе встретились, ласково потыкались друг о друга, а потом и вовсе переплелись, образовав нечто вроде узла из двух толстенных канатов – красноватого и желтоватого. Полупрозрачно-отвратительных.

Я попятилась.

Канаты медленно, нехотя, развязались, прощально мазнули друг друга своими отростками (поцеловались, что ли?) и неторопливо втянулись. Каждый на своего хозяина. Или на свою жертву? Или в свое корыто с похлебкой? Особенно меня доконал их финальный поцелуй. Вы видели как лобызаются свиньи? Я лично не видела, но представляю, что это должно выглядеть именно так!

Мои ослабевшие пальцы разжались, сладкая плитка свалилась на пол.

– А-а?… – бессмысленно проблеяла я.

Серега нагнулся, поднял плитку, с сожалением осмотрел. Он проявлял иногда большую хозяйственность и сильно расстраивался, если добро пропадало. Сейчас, после некоторых сомнений он все же пересилил себя и бросил плитку, побывавшую на полу, в местный утилизатор – большое белое блюдо на полу в виде экзотического цветка.

Будто кто-то щелкнул пальцами – и моя плитка растаяла на глянцевой поверхности утилизатора. А я пришла в себя.

– Что это было? – спросила испуганно.

– Ну ты, сестренка, сама ее, вроде, выбросила? – недоуменно поднял глаза Серега. – Я и положил ее в мусопровод! Чего ей на чистом полу валяться?

– Подозреваю, что то была любовь, – бесстрастно пояснил Олег. – Вторая сторона наших с тобой отношений – та, о которой я тебе все время говорю.

– Спирская любовь? Они еще и любовью занимаются? О, боже…

– Вообще-то, это большая редкость. Если честно, то я наблюдал взаимную тягу спиров всего раз пять. В том числе – у мамы и отца. А обычно спиры своих соплеменников не жалуют. Куда там! Ведь все они друг другу конкуренты. Вон сколько бесхозных спиров вокруг болтается – голодных, щуплых, некормленных почти до полной прозрачности… И каждый мечтает на человека подцепиться! А если уж подцепиться удалось, если он первым влез на новорожденного – то тут все! Спир других к своему носителю-человеку ни за что не подпустит!

– А у нас с тобой, значит, наоборот?…

– Сама видишь. Стоит нам оказаться рядышком – тут же начинаются объятия и ласки…

– И ты решил, что секс двух инопланетных тварей, которые паразитируют на нас – это достаточное основание и для нашей с тобой женитьбы? Извини, конечно, но этот повод для знакомства по-моему не вполне подходящий! Мне еще спирят на себе таскать не хватало!

– Вот насчет спирят – не знаю… Процесса воспроизводства спиров я никогда не видел. Малышей может и видел – но как их отличить? Они все вокруг маленькие – пока голодные.

– Надо было не вокруг смотреть, а на человека-носителя! – ворчливо заметила я. – Как увидел бы на ком целую гроздь спиров – сразу бы понял, что это мать с новорожденными!

– Гроздь не видел. Двух спиров на одном человеке – это да, видел. На нашем царовом величии. Но только на нем одном. И подозреваю, что это было не правило, а исключение. Может даже результат какой-то очень тонкой селекции…

– Не морочь мне голову царовой селекцией! Просто признай, что был не прав. Что обманывал меня, несчастную девушку. Завлекал в свои малолетние сети. Только уверяю – я не из тех, кого возбуждает зрелище спиров, занимающихся любовью. Тем более прямо на мне! Бр-р… Так что поищи других извращенок!

– Но ведь твой спир – это и есть ты… – мягко сообщил Олег.

– С какой это радости? – взвилась я. – Он на мне паразитирует, он меня жрет где-то в других измерениях – но, уверяю тебя, я все-таки к себе получше отношусь! И себя с этой скотиной равнять никак не собираюсь!

– Не равнять… Вы с ним никак не можете быть равны. Вы соотноситесь как часть и целое. А любой математик скажет тебе, что целое не может равняться своей части.

– Я – часть спира? – ахнула я. – Что ты мелешь?

– Наоборот. Спир – часть тебя.

– Он мой паразит! Глист инопланетный!

– Для твоего человеческого тела – да. Хотя, скорее, все-таки не паразит, а симбионт. Но для твоей личности спир – составная часть. Неотъемлемая. Необходимая.

Я молча смотрела на Олега. Может быть пацана прибить? Прямо сейчас? Чтоб больше не мучаться?

Перевела взгляд на окружающих лыцаров. Если не принимать во внимание, что по каждому из них перемещался свой сытый глист, то все они выглядели совершенно нормально и спокойно. Смотрели на нашу перепалку с князем вполне доброжелательно, и, думаю, не понимали ни слова из того, что мы говорим. Даже и не стремились понять. Может, считали, что это наше, княжеское дело – всякую ахинею нести.

Даже у Сереги был совершенно отсутствующий взгляд, хотя кто-то, а он то уж наверняка понимал гораздо больше слов из тех, которыми мы с Олегом друг друга осыпали. Но он не понимал главного. Он бы понял – но только если б смог увидеть того спирского паразита, который свободно путешествовал сейчас по его щекам, одновременно своим поганым хвостом размахивая над его правой коленкой. Ох бы тогда Серега подскочил! Много бы я дала, чтоб посмотреть на это зрелище. Но он ничего не видел – и потому был непробиваемо безмятежен…

– Олежечка, – почти ласково спросила я, – объясни, бога ради, с чего ты решил, что спир и я – это часть и целое? Пожалуйста. Пока я чего плохого с тобой не сделала.

– Потому что я убивал людей. И знаю как это происходит.

– Ну и как же, солнышко?

– Очень просто. Мой спир – по моей просьбе – вытягивается. Особым образом, сильно истончаясь. Он так может довольно далеко дотянуться. И дотягивается. До спира другого человека. И в каком-то месте отковыривает его от человека-носителя. Резким таким движением.

– В каком это «каком-то» месте? – тоскливо переспросила я. Большую муть мне слышать не приходилось.

– Я так и не успевал заметить. И, надеюсь, не успею. Я больше не хочу убивать людей. Знаю только, что это место находится в районе головы. Ты заметила, что спиры – как бы они не перемещались по человеческому телу – но хоть один свой отросток всегда оставляют в районе головы? Обрати внимание. Видимо, в районе главной зоны. Я ее обозначаю как зону интеллектуального контакта. Посмотри – да хоть у меня.

– Я ничего не вижу, – промямлила я. – Он ползает по твоей башке довольно широким слоем…

– Вот и я не могу эту зону точно локализовать. Может быть даже она располагается в разных местах мозга у разных людей. Но именно она – это самое главное в связи человека и спира. В их постоянном контакте. И когда мой спир-убийца прерывает этот контакт – хотя бы на мгновение – человек сразу погибает.

Я скептически посмотрела на Серегу, и сообщила:

– А по-моему, он живехонек!

– Я говорю не о теле. Тело человеческое – не гибнет. И оторванный спир тоже остается жив. Хотя это для него, видимо, сильнейший шок. Сразу после прерывания контакта он валится вниз и потом приходит в себя очень медленно. Только через несколько минут начинает двигаться, ползать… А для человеческого тела шока вообще нет. Или почти нет. Потому что к нему мгновенно прилипает первый же «ничейный» спир, оказавшийся рядом. И присасывается к зоне интеллектуального контакта. Но телесный шок – это ничто по сравнению с главным изменением, происходящим после отрыва спира от его хозяина. В момент убийства мой спир прерывает единство человеческой личности. И личность исчезает. Будто свечку задули – раз, и нет огонька. Конечно, тут же огонек загорается вновь: новый спир «подсел» на зону интеллектуального контакта. Но это уже огонек новой личности. А прежняя – убита. Исчезла. Будто ее и не существовало никогда.

– И вот это ты и называешь убийством? – поняла наконец я.

– Да, – тихо подтвердил он. – Я убил первых трех человек, защищая маму. Они на нее нападали. Потом я убил еще несколько сот человек. По ее просьбе. И только потом понял что натворил… Мама с отцом предлагали мне убивать еще и еще… Тогда, на подходе к Киршагскому кремлю было целое войско… Но я отказался. Это ведь… Это слишком ужасно – вот так гасить язычки пламени, едва-едва освещающие мрак вселенной… Быть тем ветром, который задувает единственную ценность любого мира – разумную личность…

– Это трогательно до слез, извини, что прерываю тебя, но я спросила совсем о другом. Хочешь – повторю. Почему ты решил, что спир – часть меня?

– Но ведь личность у человека появляется только с появлением у него спира! – Олег поднял глаза, искренне недоумевая, как же до меня не доходят столь элементарные вещи. – И исчезает личность тоже с его исчезновением! И вновь появляется – с появлением нового спира. Только уже новая личность!

– Ты что-то путаешь, дружок, – я даже присела на корточки пред Олегом, пытаясь втолковать ему. – Личность – это нечто такое, что формируется в нашем мозгу. Есть такой орган у человека – мозг. Он находится в голове, чтоб ты знал. Мозг думает, мыслит, шевелит извилинами – функционирует, одним словом. Вот тебе и личность. Разумная. И никакие спиры тут не при чем!

– А почему она меняется с появлением нового спира?

– Шок! – развела я руками. – Ты ведь сам говоришь, что если спира сковырнуть с человека, то для обоих наступает шок!

– Я не видел особого шока у человека. У нового, образовавшегося сразу после убийства. Любопытство – да. Новая личность всегда очень любопытна. Доброжелательно-любопытна. Спир – тот валяется под ногами, как медуза, вынутая из воды. А человек – он готов действовать, он нисколько не переживает по поводу происшедшего. Потому что он вновь един! И знать не знает, что на его месте только что был кто-то другой. Посмотри на Дмитрича. Как он вел себя после убийства Мамонта?

– Что? Чего? – услышав о себе, Серега очнулся от каких-то своих мыслей. – Помню-помню. Меня про мамонта спрашивали!…

– Больше того! – продолжил Олег. – Не я первый заметил существование спиров. За время человеческой истории рождались многие уродцы. В том числе и с измененным зрением. С глазами чуть сдвинутыми в систему координат спиров. В их мир. Эти люди тоже видели спиров. Хоть чуть. И, наверно, рассказывали об увиденном. Именно на их наблюдениях построены основные религии, где фигурируют спиры. На религиозном жаргоне спиры называются «душами». Которые отлетают в рай со смертью человека.

– Спиры – «души»? – не поверила я. – Вот эти мерзкие черви – это ангельские голубки? Ты что-то путаешь…

– Это путали наблюдатели из числа людей-уродов. У них же не было гривны – твоей или моей. Поэтому увидеть спиров во всей красе они не могли. Хорошо если замечали какое-то мелькание над человеческой головой!

– По-моему ты говорил, что и мы с тобой не видим их полную неземную красу!

– Конечно, не видим! Но мы способны заметить хоть какие-то проявления их жизнедеятельности. В том числе то, как они цепляются за своего хозяина. А цепляются – до последнего!… Как пытаются отпрыгнуть от человеческого тела, стоит только ему стать трупом… Бабушка как-то брала меня в больницу к своей знакомой. И эта старушка отдала богу душу как раз в момент нашего посещения. Поучительное зрелище. А спир, лишившийся своего хозяина, и пытающийся присоединяются к толпам других спиров, мельтешащих вокруг – это вообще зрелище жалкое. Ведь спиры, выкормленные человеческим телом, прожившие годы в холе и в неге – они менее подвижны. Они сильные – это да. Они легко отгоняют других хилых и голодных претендентов от хозяйского тела-кормушки. При жизни его. Но после потери кормильца они редко когда способны проявить такую прыть, чтобы тотчас же вцепиться в кого-нибудь другого. Я имею в виду новорожденного ребенка. Потом-то, когда спир достаточно отощает, он вновь будет готов бороться за кормушку на равных с другими. Но не сразу. Далеко не сразу.

– Опять не получается, – сообщила я. – «Душа» человеческая – это и есть человек, так, по-моему, говорят нам все священные книги. А если «души» – это спиры, то получается, что вовсе он мне не часть, а как раз целое. Я, выходит, и есть спир!

– Это если полностью довериться их гипотезе.

– Чьей?

– Так называемых «священных» книг. Но в этой гипотезе меня всегда смущала одна странность. Если принять на веру, что ядро личности – в спире, то мы должны видеть окружающее именно с его точки зрения. Если в тандеме «человек-спир» роли распределяются так же как в тандеме «автомобиль-водитель», то почему мы смотрим на мир глазами «автомобиля» – человечека, а не глазами «водителя» – спира? Почему любуемся окружающим пространством не из его системы координат, а из трехмерного мира, в котором живет человеческое тело? Кто все-таки главнее?

– Чьими глазами смотришь – тот и главнее? Ну если так, то человек все-таки главнее спира! А спир тогда – только бесплатное дополнение к человеку! Вернее, платное, раз тело наше все время с ним расплачивается собственной плотью!

– Нет, они оба – главные. И спир, и человек.

– А как же тандем «водитель-автомобиль»?

– Нет такого тандема. Он существует только в святых писаниях. Есть другой тандем. Типа «мотор-бензин». Одно без другого не имеет никакого значения. Только вспышка искры при их совместной работе дает движение. Искры, ради которой существует и мотор и бензин.

– Ты меня совсем запутал с этой автомобильной тематикой!

– Хорошо, возьмем более четкую аналогию. Вот человеческий мозг.

– Где?

– Вот! – он показал пустую ладонь. – Какова его главная функция?

– Думать, наверно…

– То есть, отражать мир. Мозг – как зеркало, в которое смотрится остальная вселенная.

– Любуется.

– Это уж как получится. Если будет на что любоваться. Но! Является отражение чем-то самостоятельным?

– Является. Если отражает неправильно. Мутное. Или неровное. Тогда оно отражает не то что есть, а то что хочет. И причесываться, глядя в такое отражение – сплошная мука!

Я очень хорошо знакома с этой мукой… Тот древний осколок, перед которым я обычно наводила красоту, живя под крылышком милейшей Катерины Петровны, был зеркальцем весьма самостоятельным.

– И это – не пример самостоятельности. Деформированное зеркало дает искаженное отражение, да. Но это отражение все равно не формируется на поверхности стекла. Оно меняется в зависимости от окружающего, от угла разворота самого зеркала. Понимаешь? Самостоятельных отражений просто не бывает! И сколько бы мозг наш не отражал – он только реагирует на внешние раздражители.

– Ну, реагирует. И правильно делает. Я не возражаю.

– И я не возражаю. А кто такой «я», который не возражает? Он где-то тут, рядом? Его тоже отражает наше универсальное зеркало – наш мозг? Оглянись, кого ты видишь?

– Всех я вижу, – сообщила я, как дура оглянувшись.

– А твое «я» среди этих «всех» присутствует?

– Не задавай глупых вопросов! Мое «я» присутствует во мне, а не среди толпы окружающих людей!

– Вот! Есть две вещи одновременно: зеркало-мозг и некое самостоятельное «я», которое распоряжается этим зеркалом, разворачивает его по-всякому, отбирает из отражений то, что ему нужно. И при этом само «я» не является отражением чего-то другого. Оно – «я», и этим все сказано! Оно само для себя. Оно – точка отсчета для всего остального. Для мира, отражение которого исправно формируется мозгом. То есть над «зеркалом» над другими «отражениями» появляется нечто самостоятельное. Как? Вот загадка!

– У тебя есть отгадка? – недовольно поинтересовалась я.

– Есть предположение об отгадке. Догадка.

– Ну, давай. Изрекай.

– Просто одного зеркала мало для получения самостоятельного объема. Чтобы чему-то подняться над плоскостью отражающего стекла нужна, как минимум, еще одна плоскость. Другого стекла. На другом зеркале-мозге.

– Ого! Уже два зеркала! Откуда ты их только берешь? По принципу: одна голова – хорошо, а две – лучше?

– Две человеческие головы – это лишнее. И малоосуществимое. А вот два мозга-зеркала, которые существуют вместе, чуть-чуть пересекаясь, но все-таки принадлежа разным измерениям и системам координат – это реально. Мозг человека и мозг спира. У обоих – высокоразвитые мозги. И хотя каждый из них по отдельности остается животным, но вместе они порождают то самое «я». Единственное и неповторимое. Уникальное. Которое не принадлежит ни одному из них. «Я» – это тот объем, что возникает при сопоставлении двух зеркал, но является уже самостоятельной величиной, парящей над плоскостью стекол. Ты когда-нибудь складывала два зеркала под углом друг к другу – так, чтобы они отражали не только все вокруг, но и самих себя?

– Это как это?… – я была несколько сбита с толку.

– Например, зеркала в трюмо. Если почти сложить трюмо, чтоб его зеркала были под острым углом друг к другу. И чтоб видна была ты – и твои отражения. И отражения отражений. И все дальше и дальше. Бесконечные ряды «тебя», уходящие в необозримую даль. Вот самая близкая аналогия объемному «я», которое возникает между зеркалом-мозгом человеческого тела и зеркалом-мозгом тела спира. И главных тут нет. Оба мозга – второстепенные. Главным является огонек, который говорит: я – это я! И сам себя осознает. И сам в себе является бесконечностью, тем великим множеством отражений, которые преломляются в объеме «я».

– Ты что-нибудь понял? – повернулась я к Матвею, который слушал вроде бы очень внимательно.

– Да я в зеркалах не очень разбираюсь, – пожал тот плечами. – Не лыцарово это дело. Для того есть специальные зеркальщики. Были раньше. Сейчас я и не встречал ни одного. Перемерли наверно, когда в кручень карачунную попали.

– А ты?… – осторожно поинтересовался Олег. – Ты тоже совсем не поняла? Я так-таки и не смог толково объяснить?…

– Э-эх, – вздохнула я. – Твое домашнее образование – оно что-то покруче школьного выходит! Я понимаю, что ты мальчик умный, и вообще – князь… Но как это у все у тебя в голове умещается?

– Образование? Да, бабушка нанимала мне репетиторов из института. Я просил ее, когда приходящие учителя не могли объяснить заинтересовавшие меня вопросы… Но тут, наверно, и еще что-нибудь. Может быть, связанное с гривнами. Или мой друг-песок… – он резко оборвал себя, тряхнул челкой. – Короче, не знаю! Но чувствую, что некоторые вещи мне очень трудно объяснить другим людям. Мне они элементарно ясны, а скажу – и вокруг недоумение… Но неужели и ты, Елена, не поняла то, что я хотел объяснить сейчас?

Я пожала плечами:

– Может быть и поняла. А может быть и нет. Завтра узнаю. Мне надо с этими твоими объяснениями переспать. Глафира, наша математичка, всегда говорила: не получается задача? Бились-бились – и все равно не получается? Отложите тетрадку, ложитесь в кроватку, переспите с этой задачкой, а наутро она сама решится! Вот и я сейчас – пойду, пересплю с твоими рассуждениями…

***

Когда в твой чудесный сон врывается чужая мозолистая рука, это неприятно. Мне, по крайней мере, не понравилось. Но проснуться все-таки пришлось.

Матвей нависал надо мной – весь в радужной пене моей «опочивальни», даже его спир, тянущийся по шее над гривной и свисающий на грудь, казался забрызганным ее нежным сиянием.

– Княгиня, у кого-то болит! – сообщил Матвей напряженно.

– Что болит? У кого? – не могла я понять спросонья.

– Не знаю, – растерялся он. – Я чувствую – болит… У всех спросил – не болит. Может у вас?

– Нет, у меня тоже все в порядке. Да что случилось?

– Болит, ох болит… – Матвей потер грудь (спир не шевельнулся, продолжал себе тихонько попыхивать дымными переливами своей тушки). – Точно не у вас?

– Я бы от этом знала! – резонно заметила я, поднимаясь.

– Значит, у них… – вздохнул Матвей.

– У кого? Ты же, говоришь, у всех спрашивал.

– У двоих еще не спросил. У князя и у Семена. Нету их.

– Как – «нету»? А где они?

– Вышли куда-то…

Я вскочила:

– А ну, пошли искать! И остальных бери!

Впрочем, «остальные» – Дмитрич с Гаврилой – и так поджидали нас.

Серега растерянно улыбался – улыбка была отчетливо видна сквозь желтоватую вуаль спира, расположившегося на лице:

– Извини, сестричка, что разбудили, – начал Серега извиняющимся тоном, – но Матвей тут что-то такое буровит… Будто болит у кого…

– Олег? Где Олег? – заторопилась я.

– Меня ищут? – звонко спросил наш князь, появляясь в сумрачной катакомбе «спальни».

– Где у тебя болит? – накинулась я на него.

– Нигде, – удивился Олег.

– А Матвей утверждает, что болит!

– О, еще один подарок гривны, – хмыкнул Олег. И попросил Матвея. – Покажите-ка их!

Тот выставил кулаки под которыми посверкивали гривны.

– Похоже, вот эта работает, – сообщил Олег, указав на левую, после быстрого осмотра и прощупывания. – Ох, нелегко теперь вам придется. Если она обо всех болях в округе вам сообщать станет, то замучаетесь…

– Мне уже херовато, – процедил Матвей. – Семена найти надо… Только он остался!

– А вдруг он сам все-таки решил подобрать гривну себе? – предположила я. – А теперь она его душит…

Олег строго посмотрел на меня, потом резко повернулся и во всю мальчишескую прыть кинулся на склад гривен.

Когда туда добежала я, все были заняты обшариванием закоулков и ниш.

Я заглянула в коридор, ведущий к «псарне» – никого.

– Да нету его здесь… – со стороны склада недовольно пробурчал кому-то Гаврила.

– А где ж тогда? – голос Сереги.

– Боли-ит… – уже почти простонал Матвей. – Си-ильно…

Я вышла в зал к поисковой группе. Все столпились вокруг Акинфовича, жалостливо разглядывая его перекошенное лицо.

– Где болит? – попробовал уточнить Олег. Как будто это что-то меняло! – Живот? Рука? Голова?

– Там болит! – вдруг уверенно сказал Матвей, выпрямляясь. И показал рукой на выход из склада гривен.

– Так у тебя уже не болит? – недоуменно спросил Серега.

– Болит. У меня. Там. – отрывисто ответил Матвей, продолжая указывать на полукруглый проход.

– Так идем! Чего ждать? – возмутился Гаврила. – Надо ж найти где болит!

– Показывайте, – скомандовал Олег Матвею. – Ведите к боли своей!

Постанывая на каждом шагу, и кривясь, тот все-таки уверенно двинулся вперед. Провел нас одним коридором, другим. И вывел прямиком к арке, ведущей в «холодильник».

– Там, – указал из последних сил в ее темноту. И притулился к стенке, сползая вниз на подкашивающихся ногах.

Мы дружно кинулись в указанном направлении. И застыли, едва переступив порожек, отделяющих заледенелое помещение от коридора. Потому что Семен обнаружился. Но в каком виде!

Если мы, глядя на него, застыли в обалдении, то он никакого обалдения не испытывал. Наоборот, был собран и деловит. И целеустремлен. Цель его устремлений представлял сапог мертвого Жирослава. Семен его стаскивал. Пытался стащить, упирался изо всей мочи одной ногой в пах Жирослава, тянул на себя сапог за задник… Но стащить никак не мог. Потому что не двигался. Не вправо, ни влево. Ни вперед, ни назад – никуда. Он стоял, замерев, как статуя. Или как восковая фигура. Весь в движении – и одновременно в вечном покое.

Две вещи отличали его от виденных мною статуй: спир да еще сияние вокруг головы. И то и другое, в отличие от Семена, двигалось весьма активно. Спир, тот просто метался – то вытягивался чуть ли не в струнку, опускаясь до самых подошв семеновых сапог, то сокращался, клубком заматываясь на неподвижном лице. Сияние же просто расширялось. От тонкого красноватого венчика он переходило по всем цветам спектра, вспухая и наливаясь наконец сине-фиолетовым шарообразным коконом немалых размеров. После чего вновь опадая до изящной малиновой каемки.

– М-м-м!… – застонал Матвей в коридоре.

Мы, как по команде, повернулись к нему.

Он был плох. Зубы плотно сжаты, лицо искажено мукой, на лбу выступили крупные капли пота.

– М-м! – единственное, что он мог произнести в полубеспамятстве.

– Ах! – громко и счастливо хлопнуло что-то в помещении-«холодильнике».

Обернувшись, мы увидели лишь отголоски этого звонкого взрыва – радужное сияние, весело разлетающееся по углам темной коморки, гаснущее и остывающее. И услышали натужное сопение Семена, все еще пытающегося отодрать сапог от мертвой ноги.

– Вот же свинья собачья, как примерзла!… – пробормотал он вполголоса, не замечая нас.

– А что ты там делаешь, Семен? – поинтересовался Матвей из-за наших спин. Голос у него был вполне нормальный, да и выглядел он очень спокойным. Даже каким-то умиротворенным и всем довольным. Если б не крупные, еще не высохшие капли пота на лбу, ни за что бы не поверила, что этот человек только что стонал.

Семен дернулся. Выронил ногу, которая с деревянным стуком рухнула на пол, оглянулся на нас в явной панике:

– А чего?… А вы откуда?… Вы ж только что спали?…

– Мы проснулись, – любезно разъяснил Серега. – Матвей нас разбудил. Болело у него. Как теперь, Матвей? Не болит?

– Не-а, – хмыкнул Акинфович. – Как бабка пошептала!

– Семен, – ласково спросила я. – А все-таки? Что ты тут поделывал? И отвечай скорей, пока нас всех не поморозил!

– А то не понятно, что он тут делал! – зло дернул щекой Гаврила. – Сапоги с покойника своровать хотел!

– Думаю, нет смысла стоять и мерзнуть, – заметил Олег, поворачиваясь. – Можно и в коридоре поговорить. Выходите, Бреньков.

– Да я – что?… – забормотал Семен, появляясь на свет вслед за остальными и щурясь после полумрака «холодильника». – Сапоги-то хорошие!… Мне впору были! Я еще тогда хотел их у Жирослава сменять на что-нибудь, когда он был живой!…

– О! – радостно вскричал Гаврила. – А Семен наш голутвенным стал! Не лыцар он теперича! – и ткнул пальцем, показывая на шею Бренькова, белеющую из-под бороды. Совсем голую – даже без намека на гривну.

– Ох ты! – поразился Матвей. Придвинулся ближе, всматриваясь.

– Дела! – сокрушенно покачал головой Серега.

– А? Что? Куда?! – завопил Семен, щупая под бородой.

– Ты это имела в виду, когда сказала: «Профилактика произведена»? – тихо спросил меня Олег.

– Какая профилактика? Ничего я не говорила!

– Но я же слышал… Ты негромко так сказала… Когда взорвалось что-то. Я сразу хотел спросить, но отвлекли…

– Да ничего я не говорила! – отмахнулась я. – Успокойся!

– Голос, который сказал про профилактику был как раз спокойным, – усмехнулся Олег. – Значит он был не твой.

– На что ты намекаешь?! – немедленно взъелась я. И даже застонала от возмущения: наши с Олегом спиры опять лобызались! – Отодвинься от меня немедленно!

– Подозреваю, это значит, – задумчиво произнес Олег, послушно отодвигаясь, – что это был голос телепатический. Автомата, ответственного за профилактику несчастных случаев.

Все, даже расстроенный Семен, замолчав, повернулись к юному мудрому князю, изрекающему только и исключительно истины. Хоть и непонятными словами.

– Пространственная конфигурация Бренькова уже была такова, что гривна в любой момент могла начать его отторгать, – пояснил Олег. – То есть придушила бы. Как Жирослава. Это большая удача, что Бреньков пришел в «холодильник». Подозреваю, что это и не холодильник вовсе, а нечто вроде операционной палаты. По безболезненному снятию гривен. Или их распылению. Не гривна ли вас болью своей обдала, Акинфович? Когда ее распыляли. В профилактических целях.

– Если все так, – воинственно начала я, – тогда почему эта профилактика раньше не началась? Когда Семен в первый раз приходил в «холодильник»? А? Когда помогал переносить сюда тело Жирослава?

– А он не помогал, княгиня! – вступил в нашу беседу Гаврила. – Мы с Матвеем сами несли! Этот, – он презрительно мотнул смоляной бородкой в сторону Семена, – даже и не помогал! Брезговал! «Не лыцарово дело – голутвенных таскать!» – ха! Теперь сам – голутвенный! У нас по две гривны, у кого и поболее, а у него – ни одной!

На Бренькова было тяжело смотреть. По-моему он жалел, что гривна его не придушила.

– Ладно, – устало сказала я. – Побуянили – и хватит! У одного чужая гривна болит, он всех поднимает ни свет – ни заря… Другой на сапоги позарился… А я не выспалась из-за вас!

– Сестричка, так иди, поспи еще чуток! – засуетился Серега. – Чего ж мучиться?

– Теперь-то спать поздно! – отмахнулась я. – Вы лучше спросите, что у вашего князя на уме? Не зря же он таскался куда-то спозаранку!

Все снова уставились на малолетнего князя.

А тот – на меня. Помолчал, спросил:

– Пойдешь со мной на «псарню»?

«На фиг? – хотела поинтересоваться я. И грозно добавить. – Бывали мы там уже! Хорошего понемножку!»

Но посмотрев на сплетение наших с Олегом спиров, вновь протянувшихся друг к другу через довольно приличное расстояние, неожиданно вздохнула:

– Пойду… Куда ж я денусь…

Олег серьезно кивнул. Будто и не ожидал другого ответа. И объявил присутствующим:

– Сегодня идем все вместе. Далеко от двери отходить не будем. Пусть спиры к нам привыкнут. Обнюхают по-своему. А ваша задача, господа лыцары, внимательно глядеть на все, слушать и мне рассказывать обо всем. Есть у меня задумка одна. Но не знаю как ее лучше провернуть… Вдруг кто из вас мне и поможет? С новыми-то вашими гривнами!

– Князь, – осторожно подал голос Матвей. – Но как можно будет вам сказать что-то? Мы ж в гривенной защите там будем! А в защите – не поговоришь.

– Ну, это поддается настройке! – успокоил его Олег. – И довольно легко. Подойдите, Акинфович, присядьте, чтоб я достал до вашей шейной гривны.

Матвей покорно приблизился, встал на одно колено, как на царовой уединенции.

Олег поднес к его шее свою левую пястную гривну, что-то там поколдовал, и сообщил:

– Все. Вы настроены на ту же волну, что и мы с Еленой. Теперь мы будем слышать вас, а вы – нас. Гаврила, Дмитрич, подходите. Надо же обеспечить многостороннюю связь всей нашей группе!

***

– А с этими тварями ты все-таки перемудрил! – сообщила я Олегу пока мы нестройной толпой выдвигались к «псарне». – Не может этот глист, этот паразит из иного измерения, так уж прям участвовать в «поджигании свечечки» моего сознания!

– Да? – только и спросил Олег. Он явно не собирался возражать пока не услышал всей аргументации.

– Да! Сам говорил: шофер, машина… Мол, кто из них смотрит на дорогу – тот и настоящий хозяин… А смотрю – я! Через вот это мое тело, человеческое! Человеческими глазами!

– А, ты в этом смысле… – кивнул Олег. – Ну тут, думаю, особой загадки нет. Ты смотришь через, – он подчеркнул это слово, – через глаза человеческого тела. Оно, тело твое человеческое, умное. И, видимо, поумнее все-таки, чем тело спира. Хотя тот тоже – очень высокоразвитое животное, очень. Но все-таки чуть менее, чем человек. Поэтому фокус зеркал – ну, тот мираж объема, который и является твоим самосознанием, твоей самостоятельной личностью – он чуть сдвинут в сторону мозга животного под названием «человек». Было бы обратное соотношение интеллектов – твое «я» смотрело бы на мир через глаза спира… Или через что они там смотрят…

– Так все таки – кто такая «я», по твоему мнению? Кем ты меня считаешь: человеком? Спиром? Каким-то символическим огоньком между ними?

Олег покачал головой:

– Каждый из нас – это триединство. Два тела, одна личность. Но ни один элемент самостоятельным быть не может. Если тебя или меня разъять на составные части, то мы получим всего лишь двух животных из двух разных измерений. Без всякой искры самосознания. Ты для меня – именно ты, твоя личность. Но она неотделима ни от твоего красивого человеческого тела, ни от спирского – менее симпатичного, на мой взгляд, но тоже вполне ничего. Не волнуйся: красота – это целесообразность. А все три компонента «тебя» – они сливаются в максимально целесообразном единстве. Поэтому… Как там у поэта: «Во всех ты видах хороша»?

– «Во всех ты, Душенька, нарядах хороша»! – машинально поправила я.

– А, наряды… Наряды – это вообще второстепенное дело, – хмыкнул Олег. – Но, видишь, здесь поэт провидчески восхищается красотой души – то есть спира.

– Он девушкой восхищается, – вздохнула я. – Ее человеческим телом. «Душенька» – это имя собственное, главная героиня поэмы…

– Да? Не знал, – задумчиво сказал Олег, останавливаясь.

Мы подошли к заветной двери в «псарню». Он заглянул в окошечко.

– А Старик этот… – вдруг вспомнила я. – Большой спир… Он на тебя снова не кинется? Не прибьет?

– Все может быть. Но этого бояться нечего, – отмахнулся Олег. Потом посмотрел на меня более внимательно и решил объяснить подробней. – Понимаешь, не ему, динозавру неповоротливому, тягаться с моим надрессированным спиром. Хотя Старичку вновь может захотеться забраться на живую вкусную человечинку. Это нормально и естественно. Они все этого хотят, несмотря на то, что на «псарне» им голодать не приходится – сама видишь, какие они раскормленные. Но одно дело – консервы, а другое – живой, съедобный товарищ и друг! – Олег ободряюще улыбнулся и поднес палец к отверстию хитрого дверного замочка.

– Слушай, – сказала я, вдруг занервничав. – А зачем нам к ним переться все-таки? Может, нет необходимости? Побывали мы там вчера, навестили твоих дружков-приятелей – и хватит!

Я как чувствовала, что добром все это не кончится!…

Но Олег только качнул головой:

– Нужно пойти обязательно! Я же говорил: у меня есть идея. Я хочу раскрутить этих собачек кое на что!

– Ты с ума сошел! Что за раскрутки такие? – всерьез испугалась я. – Что ты задумал?

– Поговорить с ними, – буднично сообщил Олег.

– Как это – поговорить? Они же не разумные! Сам только что сказал, что по интеллекту – ниже людей. Сам их «собачками» называл! Что еще за разговор с собаками? Лаять будешь по-спирски? Слышала я ваше перелаивание – никакого смысла!

– Они выше собак по уровню развития, – серьезно пояснил Олег. – Ниже, чем люди, да, но выше собак. Вообще выше всех земных животных, кроме людей. Про дельфинов не знаю. А с гориллами я специально сравнивал. В зоопарк ходил. И уверен – кое-что от них все-таки можно узнать.

– Про что?

– Про все. Про этот мир. Про катастрофу, которая здесь случилась. Не знаю. Может и ни про что не удастся, но попробовать я собираюсь.

– Опять не поняла. Даже если они высокоразвитые животные, откуда им знать про все это?

– Но они же долго жили на людях. На наших предках. Очень далеких, тех, первых, которые и построили все это, то что вокруг нас. Спиры вообще очень долго живут. Думаю, вот эти спиры помнят працивилизацию. И своих носителей-людей, живших здесь невообразимо давно. Тех людей, которые кроме всего прочего построили и саму эту «псарню».

– Как они их помнят? Сам говорил – наше «я» существует не в мозгу спиров и не в мозгу людей, а между!

– Но некоторый информационный обмен ведь происходит! Между нашим «я» и человеческим мозгом – более интенсивный, между «я» и спирским – менее. Но происходит наверняка! Вот я и надеюсь отыскать хоть какие-то возможности дотянуться, извлечь из этих древних спиров информацию. Если она есть, то почему бы не попробовать? Почему не попросить их поделиться этой информацией со мной? Все равно ведь другого источника у меня нет… – он развел руками. – Библиотеки здесь я не нашел. Еще вопросы?…

Какая информация ему нужна? О чем? Опят это донкихотство! Он все-таки всерьез вознамерился повернуть вспять ту катастрофу, к которой была причастна его мать? Ох уж эти комплексы вины! Особенно не своей вины, а чужой!

– Олег… – начала я и замолчала.

Ну что тут скажешь? «Забудь про мать и про все, что тебе о ней наболтали»? «Живи своей жизнью»? Мал он еще жить своей жизнью… Он еще при ней, при маме…

Олег терпеливо ждал продолжения моей речи, но я только махнула рукой:

– А, ладно… Делай как хочешь…

Малолетний князь серьезно кивнул и его пальчик вошел в нужную ямку -замочную скважину. А потом Олег замычал, отгоняя спиров – и вот мы уже внутри. И немедленно облачились в скафандры, попутно сменив пропорции своих собственных тел на нечто неприятно-карикатурное.

Особенно отличился Серега. Он не только раздался вширь в районе позвоночника и головы, он и ножонки отрастил – что два бочонка! И вошел, смешно переваливаясь на них. Но, кажется, сам того, как и положено, не заметил.

Спиры же опять устроили митинг вокруг Олега. Они подпрыгивали, вибрировали, что-то гундосили. Впрочем, ответные пляски и мычание Олега было не менее энергичным. К тому же он регулярно подкидывал им мелкие обрывки своего погрузневшего человеческого тела.

Это было почти забавно. Лыцарство наше стояло и глазело как зачарованное. Никаких сигналов от них не поступало. Олег оглянулся пару раз, проверяя, а потом всерьез увлекся «раскруткой» древних спиров.

Что уж он пытался понять из их гундосого гуканья – ума не приложу. Кстати, Старик, явившийся к этой «беседе»-кормежке одним из последних, тоже по-моему разочаровался. Постоял рядом, побулькал, и неторопливо отплыл куда-то в сторону.

– А мне можно попробовать пообщаться с ними? – спросила я Олега.

– Не страшно? – удивился его обаятельный взрослый голос.

– Страшно, – призналась я. – Но интересно ведь!

– Тогда начни с кого-нибудь одного. Выбери себе приятеля и попробуй прикормить.

– «Прикормить» это как? – спросила я, внутренне холодея от предложенной перспективы. – Тоже от себя отодрать что-нибудь и зверю этому кинуть?

– Ну да. Вот, глянь, у тебя над правой коленкой целый пласт. Почти уже сам отстает!

Я опустила глаза. Какой-то заусенец над коленкой выглядывал поверх скафандра. Совсем крохотный. Но Олегу со стороны виднее…

Наклонившись, я поддела заусениц, сорвала. Боли не было. И вообще никаких ощущений не наблюдалось.

Брезгливо зажав приманку между большим и указательным пальцем, я глянула на клокочущее варево окружающих спиров, выбирая по-симатичнее… Хотя их и различить-то между собой было непросто…

– Олег… – попыталась я найти поддержку у более опытного укротителя этих тварей.

И тут какой-то спир, подкравшись сбоку, воспользовался моим замешательством. Вцепился в руку, проник между пальцами, и – ах! – слопал всю приманку!

– Эй-эй! – закричала я. И было от чего кричать!

Не удовлетворившись украденным куском, спир скользнул вверх по моей руке, явно претендуя на полное главенство над столь вкусной кормушкой. Он был толстый, бурый и превосходил размерами моего собственного спира, зеленоватой чалмой укутавшего мне голову.

– Ты куда, тварь! – заорала я, пытаясь сбросить захватчика с руки.

Рука прошла сквозь злодея, не задев.

Правда, его продвижение резко затормозил и даже почти остановил молниеносный выпад моего спира, выбросившего вниз длинную струю ложноножки.

Да только силы были слишком неравными. Масса нападавшего спира, разъевшегося на консервах за тысячелетия пребывания в «псарне» превосходила массу моего глиста-паразита чуть ли не в два раза. Это вам не с худеньким спирами-заморышами биться!

Эх, кажется мое «я», которое теплится, согласно разъяснениям Олега, в виде слабенького огонька между «моим» спиром и моим человеческим мозгом, может серьезно пострадать…

– Елена, держись! – выкрикнул Олег, подбегая.

А он-то что может сделать? Его кулаки прошли сквозь жирного захватчика, который уже охватил мою руку почти до плеча солидным, как рукав тулупа, бурым слоем.

И тут в бой за меня вмешался спир Олега.

Тренированным ударом он вогнал свое тонкое заостренное щупальце прямо в толщу бурого тулупного рукава. Ковырнул. Выдернул. Вогнал снова.

Видимо это было больно – спир-захватчик отчаянно заверещал. Даже с каким-то недоумением. Будто хотел сказать: а ты чего влезаешь в наши разборки? Ты тут вообще посторонний!

Но олегов спир посторонним быть не собирался. Он разразился серией новых колющих ударов – прямо как заядлый рапирист.

Да и мой спир очнулся, наконец, от пароксизма внезапной спячки и бодро, весело принялся теснить врага вниз, выдавливая с моей руки. Вон с чужой территории!

Он лился по плечу все более густеющими слоями, надавливая всей своей тяжестью (совершенно невесомой для меня), подскакивал, опять опадал по коже руки – будто волны протухшей зеленоватой патоки низвергались вниз, смывая с меня бурый рукав.

И захватчик сдался. Взревев напоследок, покинул руку, отпрянул. Стеная и тоскливо пошатываясь, отполз в задние ряды…

Я перевела дух, спросила свистящим шепотом:

– Мы победили?

– Да, – согласился Олег. Но в его голосе было больше тревоги, чем радости. – Ты была права. Сегодня они что-то слишком активны. Пожалуй, нам стоит вернуться пока не поздно.

Золотые слова. Только сказаны не вовремя. На самом деле было уже поздно. Об этом нас известил утробный рев, одновременно с отчаянным курлыканьем, которые раздались справа. А когда мы оглянулись, нашим взглядам предстала тяжелая картина.

Старик-спир демонстрировал вчерашний прием. Но уже не на Олеге, а на Сереге Дмитриче. Маленьким, но очень злым тайфунчиком он вытянулся вверх, над головой толстоногого Сереги, раздулся там, забулькал как гейзер, и всей массой рухнул, сминая, срывая с человеческой головы не очень-то мощного серегиного спира.

И если на Олеге этот прием не прошел, то уж на Дмитриче Старик отыгрался – будь здоров! Серегин спир был мгновенно смят и раздавлен, отчаянно взвизгнув, он сполз по бочкообразной ноге… Неприглядной мутной кучкой замер на неровностях пола, растекся по ямкам и рытвинам…

Мы с Олегом кинулись на помощь – но куда там!… Старик победно растекался по серегиному телу, уже успев закрепиться в районе затылка. Побежденный же спир выглядел полностью деморализованным и вообще ни на что не годным. Хотя и живым – об этом свидетельствовало неустанное перемещение скучных клубов серого дыма в его унылой туманности.

– Все… не поможешь… – отрешенно сообщил Олег.

– Мы бы и не смогли помочь, – попробовала я утешить его.

– Да, – согласился Олег. – Вряд ли мой спир кинулся бы на защиту Дмитрича так, как кинулся на твою защиту. Ведь одно дело – твой спир, с которым у него любовь. Его он будет защищать. И совсем другое – спир Дмитрича. Да, помочь было невозможно…

Однако голос Олега выражал больше чем слова. Он был горек и безнадежен. И полон отчаяния.

– Не казнись, – вздохнула я. – Раз помочь было нельзя – чего ж теперь казниться?…

– Я обязан был предвидеть, – ровным тоном произнес Олег. – Я убил его уже дважды. Спир, поселившийся на теле Мамонта сразу после первого убийства, не успел еще как следует освоиться. Да и путешествия по пескам пустохляби не очень-то этому способствовали. Кручень карачунная – это не шутки… Дмитрича нельзя было сюда, в «псарню», тащить. Да и тебя тоже. Какой же я дурак… – простонал он.

– Князь… Мне больно… – вдруг сообщил Матвей.

– Где? – строго спросил Олег, мгновенно забыв про самобичевание.

– Там, – Матвей указал на Серегу, застывшего на месте под мощным капюшоном спира-Старика.

– Гривна… – пробормотал Олег. – Она наверно чувствует не только пространственную конфигурацию человека, но и спира… И если она не признает нового Серегу… – он резко оборвал себя и скомандовал. – Гаврила, Матвей, берите Серегу под руки, срочно ведите в «холодильник»! – а сам поспешил, почти побежал открывать наружную дверь.

Гаврила, не медля, кинулся выполнять княжеский приказ, но Матвей не стронулся с места.

– Князь… Не могу… Больно… – забормотал он, поднимая свои длинные руки и сжимая деформированными ладонями раздутую голову.

Олег остановился, оглядываясь.

– Не медли, открывай! – я бросилась на помощь Гавриле. – Мы отведем Серегу!

Вдвоем мы довольно легко сдвинули Дмитрича. Он подчинился нашим подталкиваниям, не говоря ни слова. Только головой во все стороны вертел удивленно.

– М-м… – продолжал стонать Матвей.

– Ведите Дмитрича, я помогу Акинфовичу, – отрывисто бросил Олег, отступая, давая нам дорогу. И угрожающе замычал на спиров, начавших переползать поближе к открывшемуся дверному проему.

Мы были уже в коридоре и дверь плавно зарастала за нашими спинами, когда бывший Серега впервые открыл рот. То, что он уже не Серега и не Дмитрич, мы поняли сразу. Интонации были не те. Да и слова тоже.

– Э-э, друзья мои, – вальяжно, с покровительственной улыбкой, проговорил он. – И куда мы направляемся, позвольте спросить?

При этом он повел плечами, освобождаясь от наших с Гаврилой объятий. Ну со мной-то легко справиться одним движением плеч, а вот от Гаврилы так просто не отделаешься. Он еще крепче вцепился в руку бывшего Сереги и процедил сквозь зубы:

– Князь сказал – в «холодильник»! Семен, а ты чего стоишь? Не видишь – княгиня надрывается? – зло прикрикнул он на бывшего лыцара, а теперь безгривенного, который трусливо вжался в стенку коридора.

– А… да… сейчас… – залепетал Семен, делая неуверенный шажок в нашу сторону.

– Молодой человек! – строго сказал экс-Серега, сопротивляясь тискам рук Гаврилы. – Э-э, гражданин! Я не возражаю, но нельзя же так бесцеремонно!…

– Отпусти его, Гаврила, – внес ясность Олег, поддерживающий Матвея. – Аркадий Викторович и сам прекрасно дойдет. Правда ведь, Аркадий Викторович?

– Ну, разумеется, юноша! – расцвел новоявленный Аркадий Викторович. – Простите, не знаю вашего имени…

– Олег.

– Замечательно! – сощурился в лучистой улыбке Аркадий Викторович. – Я готов идти… Э-э, только куда?

– Вас Елена проведет, – сообщил Олег. – Вы ведь не возражаете против такой компании?

– Нисколько! – вновь разулыбался Аркадий Викторович. Сам взял меня под локоток, предложил. – Прошу, мой милый друг.

И слегка закашлялся. Покрутил головой. Свободной рукой потрогал шею, прикоснулся к гривне.

– Давит? – спросила я, ускоряя шаг.

– Не обращайте внимания, это пустяки!… – откликнулся Аркадий Викторович, бледно улыбаясь.

Он вообще резко побледнел. Наверно тиски сужающейся гривны уже начали перекрывать кровеносные сосуды, снабжающие голову.

– Аркадий Викторович, вы можете бегом? – заторопилась я.

– Разумеется, мой милый друг! – откликнулся он и понесся вприпрыжку.

Мы не добежали буквально нескольких метров до входа в «холодильник», уже зияющего впереди темнотой. Аркадий Викторович сбился с шага, ноги его заплелись и он рухнул лицом вниз.

– Гаврила, берем! – распорядился Олег, подхватывая его безвольно поникшие плечи.

Гаврила оттеснил меня, схватил бессознательное тело подмышки и они втроем впихнулись в ледяной полумрак.

Мы с трясущимся от страха Семеном остались снаружи.

– А Матвея вы куда дели? – спросила я в темноту «холодильника».

– Сидит у двери в «псарню», – донесся голос Олега, – сюда его тащить – только время терять. Ведь главное – ликвидировать причину его боли!

– А-ах! – раздался знакомый восхищенный выдох из темноты.

Это самовнушение – или в самом деле я услышала молодой женский голос, доброжелательно произнесший: «Профилактика завершена»?

– Лопнула гривна? – спросила я, заглядывая. И ничего не видя со света.

– Друзья мои, – веско произнес голос Аркадия Викторовича. – Вероятно у вас есть причины для пребывания здесь, но все-таки, позвольте заметить, холод не благоприятствует…

– Выходим! – приказал Олег, и первый появился в проеме.

Я посторонилась.

Семен с жадным любопытством пытался заглянуть в темноту за наши спины:

– Что, князь, с Сереги тоже теперь сняли гривну?

– Тоже, – вежливо ответил Олег.

– Ой, какое горе! – замахал руками Семен, и, не имея больше сил сдерживаться, расплылся в довольной ухмылке. Как же! Теперь не он один был такой – «разжалованный»!

Но ухмылка его мгновенно померкла, как только из «холодильника» показался Аркадий Викторович.

– Да он же в гривне!… – простонал Семен. – Как же, князь?…

Действительно, красноватая шейная гривна, дарованная Олегом еще Сергею Дмитриевичу, как ни в чем не бывало покоилась под щетинистым кадыком.

– В гривне, – согласился Олег. – В одной. Убрана была пястная.

– Вы знаете, девушка, – торжественно сообщил мне Аркадий Викторович, – ваши труды, кажется, не пропали даром! Мне уже гораздо лучше! Да что там! Мне, простите за выражение, ну просто хорошо! – и он несколько картинно повернулся к Олегу. – Спасибо, юный друг! Уверен, не обошлось без вашей помощи! Я вижу, вы прекрасный человек и, несмотря на небольшой возраст, очень уверенный и весьма способный! Я счастлив нашему знакомству, хоть оно и произошло при весьма странных обстоятельствах. Я обязан вам и надеюсь отплатить за вашу заботу в полной мере!

– Сие почти присяга на верность, – негромко сообщил Матвей, приближаясь к нашей компании. – Ежели он еще и крест поцелует…

Но Аркадий Викторович крест целовать не стал. Во-первых, не знал, что это нужно, а, во-вторых, у него и креста-то не было на бычьей шее – только гривна.

***

Впервые за все время, пока мы пользовались «опочивальнями», мне приснился плохой сон. Неприятный.

Будто бы Олег брел по коридору среди глыб нашего подземелья, из последних сил цепляясь за стены, чтобы не упасть.

– Тебя ранили? Олежка! – подскочила я, хватая за локоть.

Он оперся на руку. Кивнул благодарно, прошептал:

– Меня вымотали… Устал… Присяду…

– Кто вымотал? От чего устал? – удивилась я.

Но он только долгим-долгим взглядом посмотрел мне в глаза, покачал головой и отвернулся.

– Все еще переживаешь за свои, так называемые, убийства? – догадалась я. – Плюнь! Серега был счастливее чем Мамонт. Аркадий Викторович счастливее Сереги. Все улучшается!

– Не так. Елена. Не так. Если ты не поймешь меня… значит я в тебе ошибся, и одного влечения спиров мало… Но я не хочу ошибиться! Пожалуйста, сделай так, чтоб я не ошибся!… Если ты не поймешь сейчас, то мне уже не на что надеяться!…

– Но я все понимаю. Ты расстроен, ты переживаешь, а оно не стоит твоих переживаний.

– Убийство? – тихо спросил он, и глаза его широко распахнулись. – Не стоит?

– Не убийство, – поморщившись возразила я. – Маленькая операция по пересадке спиров.

– Но ведь при этом погиб разум… личность… все прошлое и будущее этой личности, целая вселенная осознающая себя! И нет особой разницы – была это вселенная хорошего человека или не очень. Потому что «хорошо» и «плохо» – это понятия конкретного места и времени, они могут меняться, а разумная вселенная – это ценность абсолютная!…

– Вселенной больше – вселенной меньше! – беззаботно хмыкнула я. – Вот их сколько вокруг – вселенных этих. Каждую жалеть – жалелки не хватит!

– Елена, – попросил, почти простонал Олег. – Умоляю, не лишай меня последней надежды, я просто не выдержу, если окажется, что ты – совсем не та, какой я тебя представляю…

– Последних надежд не бывает! – усмехнулась я, внутренне кривясь от цинизма собственной усмешки. Почему-то я была в этот момент сама себе не приятна. Все я говорила ему правильно, но в чем-то главном была не права.Однако и остановиться уже не могла, поэтому продолжила с пафосом. – Надеяться надо всегда! Все время! И действовать! Ты можешь действовать? Вот и вперед! Зачем же при этом распускать сопли? Действуй, Олег – и не теряй надежд!…

– На что? – раздался его голос.

И это было уже не во сне.

Я стояла в сумерках длинного коридора «спального» коридора. Как я тут оказалась? Почему выбралась из мягкой и нежной «опочивальни»? А рядом находился Олег. Он удерживал меня за руку и спрашивал:

– О чем ты говорила? Каких надежд я не должен терять?

– Не знаю!… – засмеялась я с некоторой натугой. – Это все было во сне… А ты что тут делаешь?

– Мне приснился странный сон, будто мы с той разговариваем, и я тебе что-то пытаюсь доказать, но у меня не получается… И это было так обидно, что я даже проснулся.

– Юные друзья мои! – проникновенно заявил Аркадий Викторович, появляясь из пенного месива своей «опочивальни». – Как хорошо, что вы здесь! Ведь я совсем не умею чинить компьютеры! Я этого просто не смогу сделать!

– О чем вы? – удивился Олег.

– Знаете ли… Тут такое дело… Мне приснился сон, и я хотел бы рассказать его, но…

– Но он неприличный, – раздраженно продолжила я за него. – Да?

Аркадий Викторович поджал губы:

– Дорогая Елена, при всем уважении к вам, вынужден сделать замечание! Мне не снятся неприличные сны! И молодой девушке не пристало употреблять такие выражения и вообще говорить на эти темы! Вы понимаете!

Как мне Аркадий Викторович напомнил в этот момент одного учителя из нашей школы! Старого холостяка. Он у нас уроков не вел, но видеть его я видела, разговоры о его сексуальной «непорочности» слышала, а один раз даже присутствовала в коридоре, когда он отчитывал десятиклассницу за слишком короткую юбку. Что он там говорил, не знаю. Я отчетливо слышала только одно слово: «неприлично», но оно повторялось с завидной регулярностью. Через несколько месяцев состоялся закрытый суд, и учитель этот исчез. А потом по школе поползли слухи, что его посадили за изнасилование. Мне даже показывали эту, будто бы изнасилованную им, восьмиклассницу, но как оно было на самом деле – неизвестно.

– Тогда рассказывайте ваш сон, – твердо попросил, почти приказал Олег.

– Э-э, даже не знаю как начать, мой юный друг… Это так трудно поддается описанию…

– Тогда давайте попробуем размотать клубочек с конца, – предложил Олег. – Вас заставляли чинить компьютер. Кто?

– Не то чтобы заставляли… – замялся Аркадий Викторович. – Все вокруг просто ждали от меня этого. Потому что это… как бы сказать… была моя профессиональная обязанность, что ли…

– Но вы ведь не можете их чинить?

Аркадий Викторович удрученно кивнул.

– Значит, и не делайте! Мы не будем заставлять вас заниматься починкой компьютера, – авторитетно заверил его Олег.

– Правда? – обрадовался Аркадий Викторович.

Я чуть не прыснула со смеху – столько счастья было в его голосе.

Олег очень строго на меня посмотрел и объяснил в пространство между нами:

– Уважаемый Аркадий Викторович после тяжелой болезни потерял память. Мы должны помочь ему восстановить ее! – и вновь повернулся к экс-Сереге. – Вы согласны?

– Разумеется! – обрадовался «потерявший память». – А то, знаете ли, очень затруднительно вот так жить… Ведь я даже не представляю кто я, что я…

– Вот. Поэтому мы с Еленой сделаем все чтобы помочь вам. Очень может быть, что ваши сны – это ваше прошлое, которое посылает вам знаки, напоминает, просит его восстановить, вспомнить. Если мы сможем извлечь из этих снов максимум полезной информации, то это даст вам возможность полностью прийти в себя. Как вы считает – это разумный способ?

– Весьма, весьма! – заверил Аркадий Викторович. – Мне представляется, что это самое верное решение! Я и до этого говорил, что вы очень способный молодой человек, с которым приятно иметь дело, а сейчас убеждаюсь, что это действительно так!

– Благодарю, – Олег церемонно, как китайский болванчик, склонил голову. – Итак. Вы не компьютерщик?

– Нет, нет! – испуганно затряс головой наш собеседник.

– Но все от вас чего-то хотели… Кто? Где это происходило? Не здесь, не в этих пещерах?

Аркадий Викторович растерянно заморгал, оглядываясь по сторонам в некотором недоумении.

– Давайте сделаем так, – предложил Олег. – Мы сейчас прогуляемся тут. Повсюду. Вдруг вам что-то да и вспомнится?

Экскурсия едва не закончилась у двери на «псарню».

– Вот здесь! – восторженно закричал Аркадий Викторович. – Дверь была! Я помню, я помню! Наверно это происходило здесь!

– Наверно? – поднял бровь Олег. – У вас есть сомнения? Осмотритесь внимательнее. Та ли дверь?

– Пожалуй… – наш поводырь неуверенно прошелся по коридорчику, – пожалуй, что-то не совпадает… – он заглянул в окошко «псарни». – Бр-р… Какая неприятная обстановка… Именно там я потерял память?

– Там мы обнаружили вас, – тактично сгладил ситуацию Олег. – И все-таки?

– Нет… Не то. По-моему у той двери окошка не было…

– Вот как… – Олег кивнул с пониманием. – Тогда пойдемте к еще одной двери.

– Здесь есть еще двери? – не удержалась я от вопроса. – Кто бы мог подумать!

Вторая дверь оказалась гораздо привычней. По крайней мере на ней присутствовала дверная ручка. Весьма импозантная – этакая золотистая, массивная. Под цвет двери, которая тоже содержала золотистый оттенок, хотя сама вроде была из камня.

– А ведь похоже! – восхитился Аркадий Викторович.

– И вы отсюда должны были отправляться на починку компьютера? – уточнил Олег.

– Увы, да! – вздохнул Аркадий Викторович.

– Но ведь вы не компьютерщик, – напомнил Олег. – Может быть вы можете что-нибудь другое делать с компьютером?

– Что?… – безнадежно махнул рукой наш «беспамятный». – Я же потерял память! Не знаю, совсем не знаю…

– Давайте подойдем к этому компьютеру – может быть тогда вы вспомните? – коварно предложил Олег.

О, эти великокняжеские традиции интриганства! Как тонко он подвел беднягу к поиску мифического компьютера!…

– Куда идем? – продолжал давить Олег. – За дверь?

– Наверно…

Олег положил ладошку на дверную ручку. Медленно приоткрылась щель, вот она стала шире. Еще шире… Но полного открывания мы и ждать не стали – выскользнули наружу. В сырую темень.

Когда массивная дверь сама собой затворилась за нашими спинами, надежно придушив последнюю косую полоску света, это стало особенно заметно. Тем более что кроме темноты ничего заметно и не было.

Олег взял меня за руку и попросил Аркадия Викторовича:

– Теперь идите. Осторожно. Но не раздумывая. Туда, куда вас вел сон.

– Вы уверены, молодой человек, что это следует делать? Здесь так темно…

– Но ведь когда вы спали и у вас были закрыты глаза – было не менее темно? Так что – не теряйтесь. Просто доверьтесь себе и своим воспоминаниям.

– Э-э… Я попробую.

Некоторое время ничего не было слышно – Аркадий Викторович стоял, раздумывая. Потом нас повели за собой его шаркающие шаги (надо же – даже в этом он отличался от исчезнувшего Сереги: тот никогда не шаркал, а ступал уверенно и спокойно).

Хотя Олег и держал меня за руку, я не особенно надеялась на него. Если уж оступлюсь и начну валиться, пацану меня не удержать. Но пока пол под ногами был довольно ровным.

Мы поднимались. Пару раз задев бедром стенку, я поняла, что коридорчик, которым мы движемся особой шириной не отличается. И, к тому же, изобилует резкими поворотами.

Я внимательно вглядывалась в темноту – отлично понимая бессмысленность этого занятия. Но уж очень не хотелось лишний раз вступать в неприятный контакт с острыми углами гранитных выступов. Когда же один из угловых поворотов мне все-таки удалось рассмотреть и даже вовремя увернуться, то я сообразила – впереди свет.

– О! Друзья мои – там выход! – радостно объявил Аркадий Викторович. И бодро рванулся вперед.

Но Олег вцепился в рукав его рубашки, удерживая на месте (я этот жест уже отлично видела):

– Не будем спешить. Осторожность не помешает.

– Но ведь мы почти у цели, друг мой! – возбужденно воскликнул наш проводник. – Я теперь вспомнил: мы выйдем сейчас – и сразу впереди окажется тот самый компьютер, о котором вы спрашивали! Не близко, но впереди. Мы его даже увидим!

– И все-таки прошу вас – не выходите наружу, – Олег был непреклонен. -Сначала поглядим отсюда, не высовываясь.

Яркое пятно полукруглого выхода, надвинувшееся навстречу из-за поворота, поначалу ослепило. Снаружи был день, а вовсе не ночь, как я считала. Видно, мы у себя в пещере слегка просчитались с чередованием времени суток.

– Осторожно, – еще раз предупредил Олег. – Не выглядывайте через этот выход. Лучше даже не подходите к нему совсем близко. Давайте посмотрим отсюда.

Я чуть прищурилась, вглядываясь. И, хоть и не сразу, но смогла все-таки увидеть в ослепительном полукруге – как и обещал Аркадий Викторович: прямо впереди, но довольно далеко. Местную Фудзияму. Вулкан, четыре года назад разрушивший Киршаг.

– Вы хотели отвести нас туда? – указал Олег на вулкан Аркадию Викторовичу.

– Да, – упавшим голосом подтвердил наш поводырь. – Но там гор никаких не должно быть! Там должен находиться компьютер!

– Как видите, компьютера там нет. По крайней мере теперь. А если и есть, то добраться до него сквозь вулканические породы мы никак не сможем, – подвел Олег итог нашим наблюдениям. А заодно и несбывшимся надеждам.

– Но, может быть, все-таки выйти, посмотреть… – растерянно проговорил Аркадий Викторович.

– Не стоит. Если выйдем, то не сможем вернуться обратно. Этот выход – односторонний. Только туда. Его просто не окажется там, где мы выйдем. Это очередная воронка с односторонним впрыскиванием. Почти такая же, как та, что не пустила тебя (он сжал мою ладонь) назад на Землю… Только эта уж абсолютная – она и меня не пропустит обратно. А возвращаться в наше подземелье другим способом… Это, поверьте, Аркадий Викторович, нерадостный будет маршрут. Елена уже проходила тем путем, она подтвердит. Сплошные ползанья на животе…

Возвращались мы в молчании.

Аркадий Викторович молчал разочарованно. Олег – задумчиво. Я – сосредоточенно. Очень уж мне не хотелось подвернуть ногу во мраке. Или пораниться об острые грани каменного коридорчика.

Но Олег, который вел нас, шел довольно уверенно. Впрочем, это же его родные места! Кому как не ему знать все здешние закоулки.

– Ты ведь бывал уже здесь? – уточнила я на всякий случай.

– Один раз, – был мне ответ.

– Только один? – удивилась я. – Ты же здесь родился!

– Родился я не здесь. Хотя и рядом. А что касается именно этого выхода, то он, как видишь, находится за пределами жилых помещений, в которых я провел первые годы жизни. И сюда меня просто не выпускали.

– Но в тот один раз, когда ты все-таки проходил этим коридором, ты видел компьютер Аркадия Викторовича?

– Нет. Даже не подозревал о нем.

– Но ведь вулкана тогда не было?

– Не было.

– Ну? Что же было видно из выхода? Из этой односторонней воронкообразной межпространственной двери?

– Пустохлябь. Тогда почти у самого края выхода плескалась песчаная пустохлябь. А что было в ее глубине?… Это мне неизвестно. Много чего, может быть и компьютер…

Рука Олега, которую я по-прежнему держала, напряглась – он открывал массивную дверь с золоченой ручкой. Я это поняла только когда увидела полоску света, расширяющуюся прямо перед глазами.

Мы вернулись в привычные, обжитые (а для некоторых – почти родные) пещеры.

– Но ты ведь говорил, что дружил с пустохлябью… – напомнила я (Олег закусил губу, но взгляда от моих глаз не отвел). – И она тебе все рассказывала. Или он, твой друг. Что ж он не рассказал про компьютер?

– Ты тоже не знала про своего спира, – напомнил Олег.

– При чем тут спир?

– Подозреваю, что компьютер Аркадия Викторовича был для песка пустохляби тем же, чем для тебя является спир, – сообщил мальчик, глядя на меня в упор.

И столько тоски было в его взгляде, что тут уж я не выдержала, отвела глаза…

***

– Только и Аркадий ваш – он тоже не лыцар! – злобно выкрикнул Семен, для убедительности резко взмахнув пищевой плиткой. – И даже не голутвенный! Он – ант! – Семен впился ненавидящим взглядом в Гаврилу.

Их застольная беседа не понравилась мне с самого начала. Гаврила начал презрительно напоминать Семену, что тот уже лишился гривны и, таким образом, лыцаров род Бреньковых прервался самым бесславным образом. Семен долго наливался краской, а потом выдал в ответ свою сентенцию про Аркадия Викторовича.

– С чего это? – удивился Гаврила. – У Аркадия шейная гривна на месте, как была! Никуда не делась! Не то что у некоторых…

– Да только сам Аркадий появился откуда-то вдруг! – желчно скривился Семен. – Слыхал я, что раньше, в старые времена, когда пустохлябь еще была смирная, некоторые князья своим антам меняли имена. Тем антам, которые навьей истомой страдали. Еще мудрейший князь Архип в своих сочинениях указывал на такой бескровный способ предотвратить телесную смерть анта. Понял, невежда? Не лыцарам меняли имена и даже не голутвенным, а только антам безмозглым! И кто ж тогда Аркадий твой, если ему имя поменяли? Ант и есть! Хоть и в гривне.

– Я прошу прощения что вмешиваюсь, – обратился Аркадий Викторович к налитому злобой Семены, – но, похоже, я чем-то вас ненароком обидел? Предмет вашего спора мне, увы, непонятен, но позвольте заметить, что…

– Молчать, ант! – процедил Семен.

– Ты Аркадия не тронь! – в ответ заорал Гаврила, замахиваясь на обидчика кулаком в котором тоже был зажат огрызок ярко-голубой плитки. – Аркадий, понимаешь, ему помешал! Да Аркадий-то верно князю служит – не то что ты, прощелыга голутвенный! Да это еще и посмотреть надо – голутвенный ли? Не сам ли ты антом стал? На Аркадия он переваливает!…

– Стоп, – негромко сказал Олег.

Все смолкли. Включая Аркадия, который тоже собирался подать голос.

– Первое, – спокойно произнес Олег. – Все, кто хочет доказать, что он лыцар, пойдут сегодня наружу. В песок пустохляби. Кто вернется сам – тот и лыцар.

– Ползти снова, что ли?… – передернулся от возмущения Семен.

И получил-таки удар кулаком в ухо от Гаврилы.

– Ай!… – и даже на пол свалился. И закричал оттуда. – Князь! Скажите Гавриле, чтоб не дрался! Рад, что лыцаром остался!…

– Почему – ползти? – недоуменно закрутил головой Аркадий Викторович. – Я вчера показал нашим молодым друзьям дорогу наружу по которой ползти вовсе не обязательно…

– Второе, – не моргнув глазом, будто ничего и не произошло, сообщил Олег. – Вам, Гаврила Ларионов, как моему воеводе, отдаю в полное распоряжение и подчинение Семена Бренькова, присягнувшего мне на верность. Но разговаривать с ним запрещаю.

– А бить? – мстительно спросил Гаврила.

– Вы – воевода, вам решать… – пожал плечами Олег.

– Золотое княжеское слово, – спокойно сообщил Матвей.

– Золотое! – подтвердил, сияя Гаврила. И наклонился к Семену. – А ты, падаль… – и тут же зажал рот ладонью. Испуганно взглянул на князя.

Олег пристально смотрел на него.

– Князь-батюшка, – виновато поинтересовался Гаврила. – А как же я Семену распоряжения давать буду ежели мне говорить ему ничего не можно?

– Вы – воевода, вам решать, – напомнил Олег. – Или ноша сия слишком тяжела для вас, не справитесь?

– Не тяжела! – Гаврила вытянулся перед князем, как по команде «смирно». – Как есть, справлюсь!

– Вот и ладно, – кивнул Олег, вновь возвращаясь к завтраку.

Все тоже занялись своими пищевыми плитками. Даже Семен. Хоть он и потирал время от времени скулу, ушибленную кулаком Гаврилы.

– Дозвольте вопрос, князь, – прервал, наконец, молчание Матвей.

Олег кивнул.

– Мы сегодня, как, снова пойдем за ту дверку? Которая с окошком?

– А вы хотите туда? – спросил Олег.

– Нет! – быстро ответил Матвей. Потом смутился. – Но если будет на то ваша княжеская воля…

– А что вам моя воля? – осведомился Олег. – Вы мне присяги не давали. Вы сами вольны выбирать – идти или не идти.

– Оно-то верно, – отвел глаза Матвей. Потом твердо взглянул на маленького князя. – Только ведь вашими руками мне гривны дополнительные дарованы! Так что воля ваша для меня немало значит.

– Нет, – сообщил Олег, обращаясь ко всем. – Сегодня мы на «псарню» не идем. Сегодня отдыхаем.

– Ого, у нас наметилась смена концепции? – ехидно поинтересовалась я. Слишком уж неприятной была предыдущая сцена. И особенно ее завершение. С таким невероятным пиететом все стали кланяться пацану нашему!… Будто он божок какой начинающий! Маленький Будда новоявленный! – А что – на «собачек» ставку мы уже не делаем?

Олег кивнул:

– Не делаем.

– Что ж так? Не удалось все-таки договориться? В их «лае» недостаточно слышны ценные указания далеких предков?

– Пока, к сожалению, совсем не слышны, – признал Олег. – Но ведь теперь у нас появился лучший источник информации.

– Это ты имеешь в виду Аркадия Викторовича с его вещими снами?

– Конечно. При всем трагизме ситуации с Сергеем Дмитриевичем Михайловым… Н-да… Но он все-таки отдал жизнь не напрасно… Спир Аркадия Викторовича, Старик, кое-что помнит из прошлой жизни. Сегодня ночью он это доказал.

– И теперь задача у нас одна – заставить Аркадия Викторовича спать как можно больше! – с многозначительным глубокомыслием покивала я. – Ну конечно! Чтоб высмотреть в снах своих некие забытые истины. Поистине княжескую мудрость проявили вы, дражайший Олег Михайлович!

Все посмотрели на меня с неудовольствием. Олег пожал плечами – дескать, проявил что смог… И еще раз сообщил:

– Отдыхаем.

– А мне, и вправду, спать отправляться? – забеспокоился Аркадий Викторович. – Я не совсем понял вас, мой юный друг…

– Нет. Ведите себя обычно. Как привыкли.

Я даже удивленно взглянула на Олега – не иронизирует ли он? Какие могут быть привычки у человека, только вчера появившегося на свет? Откуда им взяться?

Но Олег был как всегда спокоен и невозмутим:

– Вам, Аркадий Викторович, особенно нужен отдых. Расслабьтесь, ни о чем не думайте. Разрешите своим мыслям течь так, как им заблагорассудится. Вдруг и без всяких снов вы вспомните что-то важное о себе. Но если не вспомните – тоже не стоит расстраиваться. Может, и действительно, во сне все увидите гораздо ярче!

Аркадий Викторович восторженно кивал на каждое олегово слово. Голова дергалась как на ниточке. Мне даже жалко его стало. Он так искренне верил в возможность восстановления своего прошлого – а никакого прошлого-то и не было! Просто Олег его использует в своих целях – малопонятных, но далекоидущих. А человек-то – верит ему!…

– А хотите, Аркадий Викторович, я составлю вам компанию, – неожиданно предложила я. – Проведу по пещерам. Обзорная, так сказать, экскурсия по местам боевой славы нашего замечательного князя Олега. Заодно и погуляем…

– С огромным удовольствием, моя прекрасная Елена! – обрадовался Аркадий Викторович. И галантно склонился. – Разрешите взять вас под ручку?

Я разрешила. Чем опять вызвала явную досаду присутствующих. Никто из мужчин не проронил ни слова в адрес княгини, столь демонстративно позволяющей тискать себя постороннему, и тем роняющей не только свое достоинство, но и навлекающей позор на князя. Слов не было, но взгляды я получила в свой адрес весьма красноречивые. Кажется, вся компания была совершенно солидарна с Олегом, рассматривающим меня в качестве невесты!

Гаврила легонько ткнул локтем Аркадия Викторовича и вполголоса порекомендовал:

– Ты там поосторожней с княгиней… Чтоб князю потом стыда не было за своего лыцара.

Кстати, единственным, кто воспринял нашу предстоящую прогулку спокойно, был именно князь. Правда, и к числу мужчин я его не относила.

***

А прогулка наша закончилась ничем.

Аркадий Викторович не слишком интересовался пещерными чудесами – боюсь, он просто не мог отличить чуда от заурядности. Ему не с чем ему было сравнивать…

Я тоже оказалась несколько рассеянна. Потому что раздумывала над странным свойством мужских мозгов: не видеть очевидного и – тут же! – придавать неоправданно важный смысл малозначимому.

Ну как так может быть? Как они не видят, что перед ними ребенок? Да, довольно развитый. Да, с большими амбициями. С неплохо работающей соображалкой. Но при чем здесь жениховство? Очень даже возможно, что лет в двадцать пять это будет интересный парень, с которым закрутить роман – одно удовольствие. Вполне, почему бы нет? Во всяком случае голос его взрослый, когда мы оба с ним в скафандрах – вполне ничего. Но ведь до этого надо ждать пятнадцать-двадцать лет! Целую жизнь! Мне через двадцать лет будет уже за тридцать. Да что там – под сорок! И что – все это время я, по их мысли, должна буду сидеть где-нибудь в княжеской светелке и ждать суженого?

Ха! Да этот суженый к тому времени на меня и глядеть не захочет! Нет, нас с Олегом годы разделяют прочно. Даже если наши спиры питают взаимную склонность – что с этого? Ну не совпали мы с ним, с его человеческим телом, по времени, не совпали! Так получилось. Надо принять этот факт и больше к вопросу о жениховстве не возвращаться!

Так нет же – эти остолопы вдруг всерьез уверовали в наш княжеский династический брак!

А, вот еще, кстати! О княжеском титуле Олега!

Вот уж что навязло у меня в зубах, просто оскомину набило! Где тот титул? О чем вообще речь? Дайте мне его потрогать! Ведь фикция! Вещь, не существующая в природе! Ни княжеских владений нет, ни тысяч покорных крепостных слуг – ничего, что подтвердило бы существование титула. И пожалуйста – все мужички в восторге: о, князь!… Немедленно, толпой присягаем ему на верность!…

Бред!

Нет, все-таки мужчины – это слегка недоразвитый народец. Чуть кретинистый. Иных объяснений я их странным моральным установкам просто не нахожу!

– Вот, собственно, и все пещеры, которые я знаю здесь, – с милой улыбкой доложилась я Аркадию Викторовичу. – Может, есть что еще – за вот тем поворотом коридора, или за вон этим. Но я там не бывала, а блуждать без толку – это не в моих правилах.

Была и еще одна причина моей апатии: сегодняшняя полубессонная ночь. Долгие бессмысленные путешествия в темноте не прошли даром – глаза у меня слипались.

– А вы сами-то тоже поспать не желаете? – поинтересовалась я. – Вы ведь тоже сегодня не совсем выспались!

Аркадий Викторович кивнул с благодарностью:

– Вы правы, прекрасная Елена! Сон – это то, что мне нужно. Вдруг, да и вспомню что о себе?

И ведь вспомнил!

– Княгиня… – осторожно позвал меня Гаврила, вырывая из сладкого сна. – Проснитесь… Князь приглашает…

– Что еще за глупости… – пробурчала я. – Куда приглашает?… Дайте отдохнуть…

– Мы уходить собираемся… – виновато пояснил Гаврила. – Аркадий какую-то дорогу вспомнил…

– Куда дорогу? – простонала я.

– Мне не ведомо… – развел руками Гаврила.

– А ему-то самому ведомо? Аркадию этому твоему?

Оказалось, и ему не ведомо. Но это ничуть не мешало всеобщему радостному возбуждению.

– А вот и ты! – торжественно приветствовал меня Олег. – Теперь можно выходить!

– Куда? – задала я все тот же вопрос.

И получила на него стандартный ответ:

– Не знаю.

– А чего ж идти?

– Понимаете, прекрасная Елена, – слегка запинаясь от волнения, сообщил Аркадий Викторович. – Я во сне опять должен был идти к компьютеру.

– О боже! – не сдержалась я. – Мало было одного раза?

– В том-то и дело! Я объяснил, что идти некуда, что вместо компьютера теперь гора. И тогда они…

– Они?

– Ну там были какие-то люди – я их толком не разглядел и не запомнил… Но они сказали, что для экстренных ситуаций и существует запасной, резервный блок!

– Прямо-таки сказали?

– Э-э… Не совсем. Но я понял – и это главное! И знаю направление, в котором надо двигаться!

– А далеко это?

Аркадий Викторович замялся:

– Боюсь, моя прелесть, ошибиться… Доехали мы туда быстро, но это было во сне… И еще – даже во сне мы ехали на чем-то быстроходном. Просто-таки летели!

– Зато теперь мы знаем конечную точку нашего пути, – порадовал Олег. – Аркадий Викторович довольно подробно описал береговую полосу и высокие, приметные скалы.

– Да, я запомнил их! Я все отлично запомнил! – подтвердил, сияя, наш вещун и толкователь сновидений. – Как только эти скалы встретятся, я сразу на них укажу! Там еще и бухточка приметная!

– Бухточка? Тут есть моря?

– А как же, княгиня, – всерьез обиделся Гаврила. – Целое Море-Окиян! И вся наша суша плавает в том Море-Окияне! Я к нему ходил много раз – и сюда, на запад, и на юг – там как раз царов стан главный, и на восток. На севере не был, но, говорят, и там божья суша кончается бурными водами Моря-Окияна. Только холодными. И по нему целые глыбы льда плавают! Обязательно схожу как-нибудь. Послужу князю, а потом отпрошусь и схожу!

– Топотун, – презрительно бросил Семен.

За что незамедлительно получил от Гаврилы оплеуху. Смачную, но без всяких устных комментариев. Княжеские наказы соблюдались строго!

– Но если цель наша не так уж и близка, – сказала я, – то наверно стоит хотя бы продуктами запастись в дорогу?

– А вот, уже! – радостно объявил Гаврила, демонстрируя некое подобие мешочка, получившееся из голубой джинсовой курточки – еще Серегиной. – Доверху набили!

– Это не набили! – покачала я головой. – Мы же не на пикник собираемся! Вдруг несколько дней топать придется? А потом еще по берегу – искать приметные скалы с бухточкой? Нет, надо брать еще!

– Так ведь не во что, княгиня… – развел руками Гаврила. – Мы везде искали – нету ни одного мешочка, ни единой веревочки!… Не с себя ж портки сымать?

– А с Жирослава если снять? – предложила я. – Ему-то они уже не нужны!

– С покойника? – напрягся Гаврила. – Один тут уже хотел у покойника сапоги своровать – и что с ним сделали за воровство? Лыцарова звания лишили! Во как!

– А вообще-то это идея! – раздался задумчивый голос Олега. – Спасибо, Елена. Продуктов, и правда, маловато. Надо пользоваться складом пока мы здесь! Гаврила, Матвей, я вас прошу, сходите в «холодильник», принесите штаны и рубашку Жирослава.

– Князь-батюшка… – жалобно пробормотал Гаврила. Возражать князю он не смел, но идти боялся. Слишком уж нагляден был пример Семена Бренькова…

– А вы, Матвей, – вздохнул Олег, – тоже опасаетесь? Я же объяснял, что воровство не при чем. Просто у Бренькова такая неудачная пространственная конфигурация. Вы-то – совсем другое дело!

– Да мне оно, князь, без разницы… – пожал плечами Матвей. – Я мертвецов не боюсь, могу пойти. Только Жирослав захолонул там совсем. Не снимем мы с него портков просто так. Придется вытащить и ждать пока он нагреется…

Это, действительно, заняло немало времени. Но зато вышли мы уже не налегке. И не через лаз, которым сюда попали, а через парадную дверь с сияющей медно-золотой ручкой. Олег сам отворил ее, выпуская нас. Поработал, так сказать, дворецким. Несмотря на свой знаменитый титул и великокняжеское происхождение.

***

Пустыня сияла нестерпимо. После полумрака пещер, к которому успели привыкнуть глаза, белизна песка просто ослепляла.

Я ждала мужчин, которые отправились за нашими тачками. Олег объяснил, что лаз, которым мы заходили в пещеры со стороны котловины, находится не очень далеко, поэтому ждать мне придется недолго. Но вокруг было так скучно и одиноко, что каждая минута ожидания казалась вечностью. Даже присутствие Семена не скрашивало одиночества – ведь от лежал бревно-бревном, весь во власти кручени карачунной.

Я присела рядышком. На вулкан я уже налюбовалась, оставалось смотреть только на бывшего лыцара. И на его спира.

Олег был прав, обнадеживая меня – спиров довольно быстро перестаешь замечать. Ну ползают – и ползают себе. Им нет до нас никакого дела – главное, чтоб мы были живы. Ну и нам, получается, нет дела до них.

Однако спир Семена в нынешнем его состоянии представлял исключение из правил. На него смотреть было интересно. Он сейчас не просто лениво перемещался по телу, как мой по мне. Он судорожно цеплялся за лежащего на песке неподвижного бывшего лыцара. Как усталый пловец, которого все время отрывает набегающей волной от крохотного утеса, сиротливо возвышающегося посреди безбрежной морской глади. (Никак в преддверии встречи с местным «Окияном» меня начали посещать морские ассоциации!)

Сиротливость ситуации подчеркивалась удивительной пустотой вокруг: ни единого спира не мелькало, не прыгало и не ползало по белому полотну пустохляби. Полное отсутствие всякого присутствия! А ведь спиры сопровождали нас до самого выхода из пещер, все еще суетясь в надежде поживиться человечинкой. А только мы вышли – как отрезало! Ни одного. Сопровождали-сопровождали, а никто не сунулся наружу!

Чем же для них так страшен меленький, чистенький песочек?

Между тем, спиру Семена приходилось, похоже, вовсе не сладко. Впечатление было такое, будто тело Бренького облили каким-то маслом или смазали жиром из иных измерений, и теперь щупальца спира бессильно скользят по ним, цепляясь – и тут же срываясь. Человека спир никак не хотел покидать, он все лез и лез, то клубком змей обматываясь вокруг туловища, то щупальцами спрута цепляясь за руки, а то вовсе сползая к ногам. Даже жалко его становилось. Ясное дело – кому ж хочется лишаться бесплатной кормушки, но все-таки он так стремился остаться со своим хозяином!…

И тут я обратила наконец внимание на то, что должна была заметить уже давно. Несмотря на все свои потуги, спир никак не мог дотянуться до семеновой головы. Он пытался. Он честно пытался. Но голова человека, лежащего на песке, казалось, была покрыта особенно скользким слоем, и спир, даже вроде бы достав до нее своей ложноножкой, никак не мог удержаться – ни на лице, ни среди буйной волосатости Семена.

То есть, если принять во внимание гипотезу Олега, получается, что сейчас контакт между мозгом человека-Семена и мозгом его спира отсутствует! А как же знаменитый огонек сознания, для которого обязательно нужно соединение двух существ?

А вот так, ответила я, вспоминая собственные ощущения. Именно что вот так. Нету этого огонька. Исчез как мираж. Как сон, как утренний туман. Сдула его кручень карачунная! Когда контакт двух мозгов – спирового и человечьего – прервался, тут-то и проявились во всей красе все симптомы этой болезни. Но – лишь симптомы. Признаки.

Я отчетливо вспомнила эти признаки. Как мое «я» теряло контроль над человеческим телом… Как погружалось в суету биоритмов коры головного мозга, тщетно пытаясь разобраться в хаосе сигналов, лавинообразно поступающих в нервные клетки… Как пасовало и отступало, будучи не в силах самостоятельно справиться с огромными потоками самой разнообразной информации… И как постепенно гасло, последними своими трепетными отсветами окунаясь в темноту небытия…

Бр-р! Меня аж передернуло…

Вот такие эти симптомы. А причина болезни кроется в простом разделении симбионта «человек-спир». Симбионта, который и порождает наше самосознание… Сколько субъективных и очень тягостных ощущений, а все дело, оказывается, лишь в том, что мое личное животное-спир оказалось сдернуто с моего человеческого тела…

Что ж его сдернуло?

– По-моему то же самое, что сплавило в один комок кучу золота и серебра, приготовленного мамой, – услышала я взрослый голос Олега. – Скорее всего причина в одном и том же физическом факторе, которым отличается от Земли та планета, на которой мы сейчас находимся.

– Я, что, говорила вслух? – уточнила я.

– Что-то вроде того… – подтвердил Олег весело. – А тачки прибыли! Можно грузиться!

– Олег, а спир Семена так и не сможет взобраться на его человеческое тело?

– Мои наблюдения показывают – нет, не сможет. До тех пор, пока мы не окажемся на территории какой-нибудь потайки.

– И что там будет?

– Все нормально будет. В так называемых «потайках» физика возвращается к человеческим нормам – и спир вместе с ней. На свое законное место, к голове человека. После этого семеновское «я» быстренько восстановится, он бодренько поднимается с тележки и пойдет по своим личным делам!

– А не получится так, что за время нашего путешествия по песчаной пустыне спир соскользнет с него насовсем? Упадет, отстанет и затеряется на просторах пустохляби?

– Пока что такого не бывало. Спиры цепляются за своего человека до последнего. И следуют за его телом с собачьей преданностью. Вот если тело умрет – тогда конечно! Они отпрыгивают от умершего головного мозга как на пружинках, будто их отбрасывает что-то. Может быть ужас и тоска? Я, кажется, тебе уже рассказывал, как наблюдал человеческую смерть в больнице… Ну что, отправляемся?

Я оглянулась. Две тележки были загружены мешками с продуктовыми плитками, на одной лежал неподвижный Семен. На той самой, которую сюда вез сам. Теперь в нее впрягся Аркадий Викторович. Продукты тащили Гаврила и Матвей. Мы с Олегом шагали налегке.

И разговаривали.

– А почему все-таки с нас, гривенных, спиры не скатываются? Есть у тебя, нашего великого ученого, предположения на сей счет?

– Ну, ведь нас защищают скафандры! И они создают, видимо, не только механическую защиту. Но и поддерживают вокруг нас тот уровень физических констант, к которому мы привыкли, которые нам необходимы. Формируют физику Земли в масштабах отдельно взятых личностей.

– И все-таки страшно… Неужели и я вот так лежала на тележке, а мой спир прыгал вокруг, не имея возможности воссоединиться со мной?

– Именно так. И Сергей Дмитриевич так же лежал. Потому ваши спиры и оказались после путешествия такими усталыми и обессиленными. И я должен был об этом подумать, прежде чем вести вас на «псарню» у этим древним спирам. Раскормленным и истосковавшимся по хозяевам-людям.

– Ты не мог всего предусмотреть.

– А должен был. В результате – мы чуть не потеряли тебя, а Дмитрича все-таки потеряли…

– Бедные мы, безгривенные… Ну теперь-то мы с гривнами, но все равно – как вспомню жуть кручени карачунной… Этот бездонный колодец отсутствия себя…

– Понимаю. И сочувствую.

– Что ты понимаешь! Это надо испытать разок – вот тогда поймешь. А тебя с детства вон сколько гривен защищало!

– И все-таки я испытал несколько раз легкие приступы кручени. Я тогда не знал ее названия – да и никто не знал. Люди с ней позже столкнулись. А я – раньше. Во время моих гуляний на четвереньках в недрах пустохляби почти в младенческом возрасте. Пустохлябь тогда была только в одном месте, в котловине. И в ней были зоны, где физика, видимо, оказывалась настолько чужда нам, что даже гривны не спасали. Помню, как я запаниковал в первый раз, когда начал вдруг терять из виду собственное тело… Спасибо верному другу, песку – он почувствовал мой ужас и оттащил от гиблого места.

– А он разве не сам виноват? Это же его физика! Вон как он ее разнес по всем просторам – туда, где раньше жили люди!

– Физика-то его. Но не он же создает физические законы и физические константы? Он им только подчиняется. Как и мы. И когда физика изменилась – он и расплылся повсюду. Как планктон. Даже примитивней – как нефтяное пятно на поверхности воды из разбитого танкера.

Аркадий Викторович, тянувший переднюю тележку вдруг остановился, закрутил головой, заволновался. Как гончая, потерявшая след.

Все тележки остановились.

– Что случилось? – Олег подошел к Аркадию Викторовичу.

– Да как-то странно, мой дорогой друг. Как-то непонятно. Я себя чувствую несколько… удивительно. Так, будто стороны света внезапно поменялись местами. И очень странно поменялись. Рядом с севером стал юг, следом – запад, а после него, без перехода, сразу восток… И куда идти прикажете в такой ситуации?…

– Гаврила, вы слышали, что сказал Аркадий Викторович? С вами, в ваших путешествиях, такого не бывало?

– Про стороны света, князь-батюшка, такого не скажу, а путать нелегкая путала. Вроде и нечисти больше нет, вся в песке сгинула, а все одно – путаница нет-нет да и приключается!

– И что вы в таких случаях делали? Куда шли?

– Тут по-разному бывает. Когда и переждешь. Постоишь малость – глядь, в голове прояснилось. А ежели переждать не получается, тогда идешь, куда глаза глядят. Всегда куда-то да выйдешь!

– Тогда попробуем для начала первое средство, – решил Олег. – Привал! Всем отдыхать! А вы, Аркадий Викторович, пока думайте, следите за своими ощущениями.

Я уселась, привалившись спиной к тележному колесу, глядя как белоснежный песок аккуратно разравнивает наши следы.

Вот они почти сгладились, а вот исчезли и совсем. Будто мы сюда ниоткуда и не приходили, а всегда тут были. И вечно здесь стояли три тележки, а вокруг них сидели и лежали люди в черных скафандрах. Сюрреалистическая картинка.

Но скафандры-то молодцы! К чувству блаженной защищенности, которое мне так понравилось еще на Земле, когда я воспользовалась олеговым скафандром, добавилось еще одно – чувство отсутствия голода. Если есть такое чувство… Сколько мы сегодня ни шли, сколько ни болтали – а есть я все равно не хотела. И пить – тоже.

Даже и усталость не шла ни в какое сравнение с тем, что я ожидала. По идее, я, как совершенно нетренированная девушка, должна была сейчас, после многочасовой прогулки по песку, свалиться без задних ног. А у меня хватало сил еще и любоваться окрестностями, их мрачной черно-белой безнадежностью, разглядывать остальных путников. Например, смотреть, как думает и следит за своими ощущениями Аркадий Викторович.

Наш поводырь думал очень старательно и напряженно. Даже, пожалуй, слишком. Постепенно его раздумья перешли в посапывание, а затем и в легкий храп.

– Сморило, – благосклонно заметил Гаврила.

Он и с Серегой-то был в хороших отношениях, а к Аркадию Викторовичу с самого начала отнесся просто-таки с нежностью. Опекал и защищал как малого ребенка.

***

Видимо и меня сморило. Потому что когда я открыла глаза, вокруг произошли разительные перемены.

Во-первых, исчез песок!

Мы сидели уже не на белоснежном покрывале тихо шелестящих песчинок, а на черной, будто выжженной земле. Ровной, как футбольное поле.

– Олег, – позвала я.

– Да, – встрепенулся он.

– Посмотри.

– Ух ты!

Он моментально вскочил на ноги. Огляделся.

Я тоже поднялась.

Мы будто бы очутились посередине потайки. В центре – ничего, вокруг четкая граница пустохляби. Но настораживало, что никакой травы или другой зелени в этой лже-потайке не было. И еще одно – граница песка отступала буквально на глазах. Молочное покрывало будто прогорало, все сильнее обнажая черную подкладку.

– Смотри-ка! – позвал меня Олег. Он разглядывал отступающую границу.

Я подошла.

Ничего себе! Песок никуда не отступал. Он как бы испарялся, просто исчезая.

Я наклонилась, приглядываясь.

Нет, песчинки не испарялись. Они медленно впитывались в черную, припаленную почву, погружались в нее.

– Их будто пылесосом втягивает, – поделилась я своим наблюдением.

К этому времени уже весь наш небольшой отряд был на ногах и недоуменно осматривался.

– Очень похоже, – согласился Олег.

– И что это может значить?

Он пожал плечами:

– Все что угодно. Например, что мы попали на логово хищника, питающегося песчаным планктоном.

– Кто же станет есть песок? – засомневалась я.

– Тот, кто является порождением той же экологии, что и сам песок. Какой-нибудь местный песчаный червь.

– Ну тогда нам опасаться нечего, – предположила я. – Мы же не из песка – что он нам сделает?

– Проглотит, например, – хмыкнул Олег. – Потом, правда, выплюнет, как совершенно несъедобную косточку. Но останемся ли мы к тому времени в прежнем своем виде? Или окончательно потеряем человеческую форму?… Гаврила, Матвей, Аркадий Викторович! Прошу вас быстро выкатить тележки с этой черной поляны. И самим отсюда уйти!

Те торопливо засобирались. Мы с Олегом тоже переступили черту, отделяющую белое от черного. И очень вовремя.

Обугленная поляна ожила и пришла в движение. Ее поверхность вздулась, выгнулась агатовым куполом. Воздух над ней затрепетал – даже через скафандры мы почувствовали резкое повышение температуры. Будто рядышком заработала огромная сталеплавильная печь. Славная поджарка получилась бы из нас, не отскочи мы вовремя!

Загудел раскаленный воздух, устремляясь в небо. А на его место хлынул более прохладный воздух со всей округи. Нас в спину подтолкнул сильный порыв ветра.

– Держись! – ухватил меня за руку Олег.

Глупышка – при его малом росте и еще более малой массе, его первого могло бы унести на эту странную жаровню!

А из почвы вверх будто лезло огромное обугленное яйцо. Что за птенчик мог вылупиться из такого яйца, об этом страшно было и подумать.

В довершение картины из вечно хмурого неба над головой прямо в центр черного полушария с чудовищным треском ударила ослепительная молния. Затем еще одна. И еще.

Мы уже не пятились. Мы удирали в разные стороны от этого внезапного катаклизма.

Внезапного, но не долгого. Оглянувшись на бегу, я увидела, что смоляной холм прекратил расти и даже кажется опадает. Да и ветер, бивший нам в лицо, начал стихать.

Мало-помалу и мы сбавили скорость. А потом и вовсе остановились, глядя назад. Маленькие фигурки, очень четко выделяющиеся на белизне по краям огромного прогоревшего пятна.

– Что это было? – дрожащим голосом поинтересовался Аркадий Викторович.

– Это у Гаврилы надо спросить, – пробормотал Матвей. – Он у нас все видел, везде побывал.

– Я такого не видал раньше! – замотал головой Гаврила, мелко крестясь.

А Олег уже пошел обратно, к пятну. Осторожно приблизился. Наклонился, заглядывая.

– Что там? – почему-то шепотом спросила я.

– По-моему там все тот же песок, – задумчиво сообщил Олег. Присел на корточки, взял щепоть. – Почти тот же. У него изменилась структура. Теперь он черный! – Он поднес ладонь к глазам, рассматривая, потом поднялся, отряхивая руки. – По-моему наш бедный песочек кто-то успешно съел и переварил. А остатки отрыгнул. Хотя я могу и ошибаться. То, что я сказал – это просто рабочая гипотеза. Одна из возможных.

Я подошла и встала рядом с ним.

Холма уже не было. Поверхность вновь стала ровной. Да и температура ее очень быстро снизилась почти до обычного уровня.

– А пустохлябь-то ничему не научилась, – Олег ткнул пальцем в песчаную кромку.

Белая простынь быстро, деловито наползала на черную поверхность, заново покрывая ее своим сахарным слоем.

– Новая порция еды сама приползла в жадный рот, – хмыкнул Олег.

Повернулся. Поискал глазами Аркадия Викторовича. Спросил:

– Как положение сторон света – восстановилось? Вы готовы вновь показывать путь?

Аркадий Викторович после небольшой заминки покрутил головой, определяясь, кивнул, ткнул ладонью в нужном направлении, и наш маленький караван тронулся дальше. Минуя быстро затягивающуюся черную проплешину.

***

– Если мы возьмем немного правее, – сказал Гаврила, – то выйдем точнехонько на большую потайку.

Небо над белоснежной равниной неуклонно темнело, пора было подумать о ночлеге. Олег согласился свернуть.

– А нас там не попытаются опять в плен взять? – поинтересовалась я, вспоминая одну такую миленькую потайку, где меня уже пытались отходить батогами.

– Не-е, не! Там хорошие люди! – заверил Гаврила.

– Хочется надеяться… – вздохнула я. И попросила Олега. – Ты уж в случае чего не тяни до последнего, не жди когда нас в кандалы заковывать начнут. Сразу же демонстрируй врагам кузькину мать во всей красе! Договорились?

– Договорились, – серьезно кивнул он.

– Вот и чудесно. Потому что потайка эта кажется мне все-таки вовсе не такой уж доброжелательной. А? Гляньте сами! Не изменяет мне зрение?

Увы, зрение мне не изменяло. Мы приближались к потайке, где среди чахлых зеленых кустиков, обозначающих границу жизни, стоял ни кто иной, как любитель батогов лыцар Борис Лексеич.

Утешало одно: для него наша новая встреча явилась столь же неприятным сюрпризом, как и для нас.

– Здорово, лыцар! – вежливо поприветствовала я его, появляясь из скафандра.

Он очень сильно вздрогнул. Так вздрогнул, будто покойника увидел. Или покойницу. И сбивчивые слова его свидетельствовали о том же ошеломленном состоянии:

– Княгиня? Князь? Как вы здесь?… Вы же в Киршаге быть должны! По указу царова величия!

– А мы там уже побывали! – весело ответила я за всех. Откровенный испуг Бориса Лексеича меня очень порадовал.

– Когда это вы успели? Ведь только недавно отправились!…

– А вот мы такие – все успеваем. Мы еще и не очень спешили! Чуть не целую неделю отдыхали в Киршаге!

– Неделю? – не поверил Борич Лексеич.

– Почти. Теперь идем дальше. Но опять-таки по государственным делам! А вот вы, лыцар, что делаете в столь дальних краях?

– Приглашен в гости. К Серафиму Смоляному, – хмуро ответил Борис Лексеич. – Здесь задержался на ночевку.

Видно было, что разговор ему в тягость, но не отвечать господам, отмеченным высоким доверием самого царова величия, он не смеет. Потому что подобное пренебрежение может быть расценено и как проявление неуважения к августейшей особе!

– Значит, соседями на сегодня будем! – жизнерадостно констатировала я.

А Гаврила между тем уже обнимался с хозяином потайки – мужчиной средних лет и средней же комплекции.

– Лыцар Клементий Оболев, – представил он его.

– Счастлив приветствовать! Много наслышан! И про вас, князь, и про вас, княгиня! Лыцар Борис немало сказывал занятного! И даже таинственного! Может, сподоблюсь и от вас также что услыхать… Но сначала, само собой, приглашаю гостей дорогих угоститься чем Бог послал! Гостей у нас сегодня много, но мы только радуемся. А то нынче что-то все меньше и меньше ходить в гости стали. Сидят все по своим потайкам, как сычи. Один лыцар Ларионов радовал нас с Феоктистой. Верите ли, князь, если б не он – мы до сих пор в царовом стане теснились бы. Оно, под Скарбницей-то потайка, конечно – всем потайкам потайка! Широкая, привольная. Но уж больно там многолюдно! Мы с Феоктистой славно так жили у себя под Дулебом – вы не представляете… Лесок был хороший, угодья, не говоря про грибы-ягоды. И не очень далече от дороги на Вышеград наши терема стояли… Только вот, не сбылось… Не получилось жизнь дожить в покое и благости…

– Ладно плакаться-то, Клементий… – прервала его полногрудая рослая женщина, ласково улыбаясь. – И сейчас неплохо мы устроены, – когда она говорила, широкий сарафан с открытыми по локоть рукавами, мягко покачивался на ней, усиливая общее впечатление дебелости и солидности. – Спасибо тебе, Гаврила! Подсказал тогда нам, что недалече от Киршага, почти что рядышком со страшенной горой Вулкан, такое хорошее местечко есть. Отыскал его, можно сказать, для нас! А и правда – чем плохо? Грех жаловаться – сами видите! – Она широко повела дородной рукой демонстрируя прелести овражка, который, собственно, и был оболевской потайкой.

Все в этом овражке было ничего: и зеленая травка-муравка, и кусты чего-то похожего на виноград и саманная хатка на склоне – для лыцаровой четы, и обмазанный глиной просторный сарай – для троих лиц мужского пола и двоих – женского.

– У нас даже антка есть своя! – похвастался Клементий. – Бабка Аглая! Меня еще выкормила! В сенях у нас живет. Плохая совсем – встает уже мало, но помирать не собирается! А вот она!

Из скрипучих дверей хатки выглянула старушечья голова, покрытая узорным платом до бровей. Карга-каргой, а заговорила хоть и шепеляво, но приветливо:

– Это Климентик-то мне, бабе-хрычевке, помирать не дает, заботится. А я свое дело знаю: молюсь денно и нощно за милость Божию, чтоб явил он нам ее, простил за грехи наши… Как почую, что вымолила Божие благословение страдалице-землице нашей, так и помирать можно!

– Да ты всех переживешь, Аглая! – хохотнул Клементий. – Еще на мой погребальный костер взойти успеешь!

– Ой, тьфу на тебя, Клементик, тьфу, чтоб ты здоровенький был да не скорбный телом! – всполошилась бабка. – И слов таких не говори, и думок таких не думай!…

– А стол мы накроем прямо тут, – распорядилась Феоктиста, и махнула мужикам, чтоб несли. – По летней-то поре чего в хате париться?

Я незаметно толкнула локтем Олега, указывая на спиров лыцаровой четы Оболевых. Они явно тянулись своими щупальцами-ложноножками друг к другу, так и норовя соприкоснуться, когда Клементий и Феоктиста оказывались рядышком.

– Да, – кивнул Олег. – Я заметил. Еще одной паре повезло.

– А детей у Оболевых нет? – спросила я вполголоса у Гаврилы.

Он погрустнел.

– Были, – пояснил тоже вполголоса. – Вроде даже пятеро или шестеро. Но только как все это у нас случилось, – он указал глазами на кромку песка, редкими солончаковыми языками свешивающимися по склону овражка, – так они все и померли… Сам-то Клементий в царовом ополчении как раз в то время был. Как и я. Там мы с ним и сдружились. А Феоктиста с детьми в поместье оставалась. И все до единого, само собой, впали в кручень карачунную. Но только если Феоктиста как сидела на лавке в горнице, так сидеть и осталась, то детишек кручень, видать, не сразу взяла. Расползлись они, попрятались кто куда. Малые еще были. Клементий, как стало ясно куда все пошло, так бросил ополчение, кинулся в именьице свое. Супружницу нашел, насильно поил, мокрыми простынями обкладывал, чтоб песок пустохляби соки из нее меньше высасывал… Тем и спас. И даже довезти до царова стана смог живой. А детишек нашел поздно. Только когда те уж совсем сухие стали. Он их тоже приволок под Скарбицу – да что! Никто не очухался… Ну да ладно. Какие их годы, Оболевых-то! Еще родят себе наследничков для гривны своей, для Горзии…

– А по-моему, уже дело к этому идет! – хмыкнула я.

– Думаете обрюхатил лыцар благоверную свою? – развеселился Гаврила, присматриваясь к хозяйке, энергично раздающей указания направо и налево. – Да не-е. Навряд… Это она у Феоктиста просто гладкая такая, полнотелая…

– Ох, не просто… Смотри, Олег – не зря ведь ее целая толпа худосочных спиров сопровождает по пятам? Ждут! Надеются, что кому-то из них новое человеческое тельце достанется! В пожизненное пользование… А, Олег? Как считаешь – неспроста они пляски свои вокруг Оболевой затеяли?

– Похоже, – улыбнулся Олег. – Предвкушают!

Гаврила послушал наш уверенный разговор и не выдержал. На правах старого знакомого и даже друга семьи громко, через всю лощину, поинтересовался:

– Когда дитенка ждете, Феоктиста?

Та чинно повернулась, зарделась, поправила платок и сообщила:

– Аглая гадала – на Крещенье получается. Она у нас приметливая. И по ее приметам выходит – вроде как девку ждать…

– Ну ничего, – добродушно подбодрил Гаврила. – Девка дорогу покажет, а за ней и парень выйдет. Дело-то хорошее!

– А их тут не затопит при первом же дожде? – поинтересовалась я в пространство. – Живут в овраге все-таки. Пойдет вода – смоет, потопит. Или просто вынесет за пределы потайки – там их кручень карачунная и подкараулит!

– Так дождей же не бывает, княгиня! – удивился моей дремучести Семен. – Как пустохлябь вышла из берегов – будто ножом отрезало! Ни капли с неба не упало. По-первоначалу многие ждали дождя. Думали – пойдет, посмывает песок, жизнь прежняя и возвернется! Да только не дождались! Нету дождей больше у нас…

– Что, совсем ни разу? – удивилась я. – Так не бывает! Должен существовать круговорот воды в природе!

– Ваша правда, княгиня, – поддержал меня Гаврила. – Видел я дожди даже и после всего этого!

– Где это? – язвительно прищурился Семен.

– Видел я это, – продолжал Гаврила, глядя только на меня – будто Семена и не существовало рядом. – Шли дожди. И сильные. Только шли они над Морем-Окияном. А на землю, на песок этот белый – ни разу, ни капли! Что да, то да!…

– А-а, так то над Окияном! – презрительно сплюнул Семен, но сам быстренько отодвинулся. Чтобы не попасть ненароком под гаврилову зуботычину.

Но ее не последовало. Гаврила был озабочен совсем другим вопросом. Он склонился к олегову ухи и тихонько, просительно пробормотал:

– Князь-батюшка, а может мы, того, поучаствуем в застолье своими припасами? – и кивнул на тележки с пищевыми плитками, замотанными в тряпки жирославовой одежды.

– Похвастать хочешь перед Оболевыми? – улыбнулась я. – А, и правда, Олег! Давай угостим хлебосольных хозяев!

– И этих, сереньких плиточек возьмем, – пряча глаза, почти прошептал Гаврила. – Пьяных тех. Хоть парочку… Надо ж отметить…

– Парочку? – Олег был явно удивлен скромности запросов Гаврилы. – А хватит? Столько мужчин!

– Так ведь – только попробовать! Не думайте чего такого! – горячо замотал Гаврила своей черной бородкой. – Мы по кусочку по маленькому откусим – и только!…

– Олег, только я тебя умоляю, – буркнула я. – Сам-то не напивайся.

– Я не буду пить, – он внимательно посмотрел на меня своими карими серьезными глазами. – Мы ведь уже обсуждали эту тему. Опьянение не решает проблем.

– Ох, не решает! – подтвердила я. – Но, видишь, народу все равно нравится!

Олег перевел взгляд на Гаврилу:

– Доставайте. Три серые плитки. И по паре разных других на каждого присутствующего.

– Князь, – всполошился Гаврила. – Да я не к тому, чтоб пиры закатывать! Так, чуток побаловать… А для этого и по одной плитке хватит!

И все-таки пир удался. К нашим плиткам, которые были встречены весьма настороженно, добавились всякие съестные припасы четырехлетней выдержки из окружающих барских усадеб. Вкус у припасов был нормальный, а когда на стол явились бутыли с местным вином, да пошли в ход наши неказистые серые плиточки – тут уж веселье забило ключом!

Вокруг вынесенного на воздух стола поставлены были лавки, на столбики привесили тихо потрескивающие факелы – и ночной мрак расступился под напором людского праздника.

– Княгиня, – подсел ко мне в разгар пирушки лыцар Борис. – Не серчайте на меня за прежнее. Я ведь не враг вам. Я только царову волю тогда выполнял…

– Так это именно цар вас надоумил мне пять батогов выписать? – поразилась я. – Ну, самодержец! Ну до всего у него руки доходят! Даже до батогов по нежному девичьему телу!

– Вот вы насмешничаете, княгиня, – обиделся Борис, – а с вашей сестрой, с девкой то ись, иначе и нельзя! По-другому разве ж девка может понять?

– Нет, не может! – подтвердила я. – Да и парень – он ведь тоже не может! Сами посудите – пока я вам, Борис Лексеич, вот этой рученькой своей княжеской, по харе по прыщавой вашей не заеду как следует – вы ж ни в жизнь ничего не поймете! И не отвяжетесь от меня! Поэтому придется заехать, уж не взыщите, лыцар!

Борис резво вскочил, отвесил глубокий поклон, во время которого прошипел сквозь зубы:

– Ох, княгиня!… Высоко летаете да низко падать придется! Пожалеете еще, что так неласково со мной обошлись!…

И отошел, сел на лавку с другого края стола.

– Этот молодой человек приставал к вам, дитя мое? – строго спросил Аркадий Викторович, который внимательно прислушивался к нашей беседе.

– Вы невероятно догадливы! – похвалила я Аркадия Викторовича. – А уж как внимательны! Просто окружили меня своими заботами – никто не страшен! Никакой хам и нахал – даже и не подходи!…

Аркадий Викторович принял мою ядовитую иронию за чистую монету. Счастливо выпрямился, надул щеки.

– Вы правы, прекрасная Елена! С хамами и нахалами у меня разговор короткий!

– Уж совсем короткий! – с жаром поддержала я его мысль. – Ну такой короткий, что прямо незаметный!

– Да? – озадачился Аркадий Викторович. – А это хорошо или плохо?

Почувствовал-таки подвох. Значит, не совсем безнадежен!

– Вот и подумайте на досуге над этим вопросом. В перерывах между вещими снами!

– А что – уже пора спать, вы считаете? – склонил голову набок Аркадий Викторович в глубоком раздумье. – Может быть, может быть… Что-то мне предсказывает, что сегодня я увижу еще более яркое и информативное сновидение!

– Спокойной ночи! – пожелала я, отворачиваясь.

– А и нам бы поспать уже, – подмигнула мне Феоктиста. – Пойдемте, княгинюшка, я вам в хате на топчанчике постелила. Мужики пускай гуляют – им-то что! А мы, девушки, создания нежные, нам отдых надобен…

– Да, пожалуй, – согласилась я. И громко объявила, поднимаясь из-за стола. – Всем спокойной ночи. И не забывайте о последствиях, к которым приводят нарушения режима.

Народ примолк, пытаясь постигнуть тайный смысл моего напутствия.

Дожидаться результата раздумий я не стала, сделала дядям ручкой и отправилась на выделенный мне топчан.

А на утро выяснилось, что к нашему походу (незнамо куда) решил присоединиться еще и лыцар Клементий. Он объявил об этом жене сразу после ухода с потайки Бориса Лексеича, первого двинувшегося в путь.

Едва его одинокая фигурка, облаченная в черный скафандр, затерялась среди песчаного марева, как Оболев сообщил:

– Лебедушка ты моя, до срока твоего еще время есть, ты разрешишься еще только через полгодика. А я с князем до того успею сходить к тайным чудесам, кои они ищут. И потом вернусь к тебе, радость моя!

Я думала, что Феоктиста после такого мужнина монолога хлопнется в обморок. Или хотя бы найдет пару тарелок и демонстративно расколотит их. Но она и глазом не моргнула.

– Вот и ладно, вот и правильно, Клементий! – согласилась она. – Засиделся ты. Замаялся без забот. Сходи с князем, помоги благому делу. Только не задерживайся сверх меры – я ведь тебя ждать буду!

Лыцар Оболев торжествующе осмотрелся – все ли слышали, как его любят? Я пожала плечами.

Наш тележечный обоз снова тронулся в путь.

***

Аркадий Викторович был бесподобен! Он тащил тележку с семеновым телом весьма горделиво. Периодически останавливался, значительно озирая окрестности из-под козырька ладони. Поскольку именно его тележка возглавляла наш караван, то мы останавливались вместе с ним и послушно ждали продолжения. Аркадий же Викторович, высмотрев что-то, понятное только ему одному, кивал и с достоинством продолжал движение по намеченному маршруту.

Так забавно было наблюдать его невысокую фигуру, вышагивающую под капюшончиком спира Старика.

– Олег, – позвала я. – А ты тоже получаешь во сне какие-то сигналы от своего спира?

– Нет, к сожалению. Спиры вообще не отличаются «разговорчивостью». Бывают конечно случаи, что люди начинают «вспоминать» нечто бывшее столетия назад с прежними носителями их спира. Даже на Земле время от времени фиксируются такие факты. Но «болтунов» среди спиров мало. Мне своего «разговорить» никак не получается. На каких людях ему удалось пожить до меня, когда? Интересно же! Но мой спир – завзятый молчун. А вот Старик оказался на редкость общительным. То ли от природы такой, то ли соскучился за тысячи лет сидения в «псарне». Сытая, но бессмысленная жизнь кого хочешь доведет!

– А я тоже вижу вещие сны, – неожиданно вступил в нашу беседу Матвей. – Будто погибаю в ратном поединке. А все потому что защищаю Семена Бренькова. Он вроде как бы себя защитить не может. Я закрываю его от летящей стрелы или чего-то такого, и тут же сам – раз! – и просыпаюсь…

– Это в тебе говорит совесть, – сообщила я. – Затравили бедного Семена. Разве он виноват, что у него конфигурация не совсем подходящая оказалась для его гривны?

– У него, княгиня, для всего эта… фигурация не подходящая… – хмуро отозвался Гаврила. – Раньше-то я думал, что он хороший мужик, изрядный лыцар… А потом все и открылось. Нутро его гнилое!

– Не судите да не судимы будете! – осторожно попенял Гавриле наш новый попутчик Клементий. Олег и ему перед уходом настроил гривну так, чтоб тот мог участвовать в голосовом общении. – Зря ты, Гаврила, зло на него держишь! Что бы плохого он тебе не сделал, но христианский твой долг – простить ему!

– Да что он мне плохого сделает? – удивился Гаврила. Потом подумал, согласился. – А если что и сделает – прощу. Дам в лоб – и прощу. Но он же не мне – он же князю!… Ты знаешь, как он хотел от присяги своей на верность князю-батюшке отступить? А! Знал бы – не говорил!

– Так за то его Господь и покарал отлучением от гривны? – проявил догадливость Клементий. – Наказал за клятвопреступление?

– Вот это вряд ли! – возразила я. – Ведь клятвопреступление даже не успело состояться. Семена так все запугали сразу, скопом, что он и думать забыл об отречении от присяги! А вот вы, Клементий, вы не из духовного сословия случайно? Что вы все так по-церковному норовите изъясниться?

– Княгиня… – укоризненно протянул Гаврила.

А Матвей объяснил его укоризну:

– Церковные иерархи – они безгривенные. Лыцар Оболев, как законный носитель гривны Горзии может быть даже уязвлен вашим вопросом… Вопрос, конечно, не со зла задан, а только от неведения, однако…

– Да я все понимаю! – весело прервал его Клементий. – Мне приятно даже, что княгиня снизошла до меня, заметив манеру мою выражать мысли. Но я не поп, я книжник. А то, что в разговоре, даже простом, привлекаю поучения духовных книг, так это привычка. Люблю почитывать в свободное время… Все окрестные имения обошел, отовсюду снес книжицы себе в потайку. Жаль, главная библиотека округи мне не доступна. Жил тут недалече, проживал, лыцаров отпрыск знаменитого рода Оболыжских, вот у кого книжищ было-то!…

– А я знаю одного Оболыжского, – сообщил наш князь. – Его зовут Каллистрат. Я видел его.

– Во-во! – обрадовался Клементий. – Это он! Ох и известный книжник был! Ушел он вместе с вашей матушкой, с великой княгиней. Я и сам с ней подумывал уйти туда, куда она вела всех людишек своих. Только я в ополчении у царова величия был – оттого и засомневался: не окажется ли, что пойдя с великой княгиней, изменю цару? А пока думал, да со своими домашними делами старался управиться – уж и поздно думать стало. Гора вот эта, Вулкан, опять страшно бабахнула, изрыгнув серу с пламенем, да и замуровала ход, которым великая княгиня всех уводила…

– Так Оболыжский и книжки свои туда забрал? – удивился Гаврила.

– Нет, у него библиотека еще раньше сгорела, – охотно объяснил Клементий. И поделился своей радостью. – И как это все же приятственно: идти под гривенной защитой – и беседовать! Это ж, князь, какое великое дело вы сотворили, позволив нам разговаривать!…

– Наш князь – он, да!… – запыхтел от гордости Гаврила, чувствуя свою приобщенность к княжеским чудесным способностям.

– А вот мне это что-то не очень нравится, – задумчиво сообщил Олег.

Лыцарство охватила некоторая оторопь. Князь публично выразил недовольство. Возникла напряженная пауза, которую после посмел прервать Гаврила. Воевода княжеский все-таки!

– Вам, князь-батюшка, досадна наша болтовня? – несмело предположил он.

– Что? – не сразу понял Олег, занятый своими мыслями. – А, разговоры? Да нет, разговаривайте, конечно. Тем более что именно разговор ваш и навел меня на некоторые сомнения. Аркадий Викторович! – окликнул он нашего впередсмотрящего и впередведущего. – Вы уверены, что мы туда идем, куда надо?

– Э-э… – смущенно протянул тот. – Вроде да… Но как же я, мой юный друг, могу быть в этом уверен? Ведь я только во сне видел…

– Я и не обвиняю вас ни в чем, – мягко утешил его Олег. – Но мне не нравится, что вулкан, который поначалу был у нас сзади, теперь оказался справа. А еще чуть-чуть и он окажется прямо перед нами. Такое бывает в одном случае: если путники, заблудившись, начинают ходить кругами.

Аркадий Викторович некоторое время тупо пялился на местную Фудзияму, которая, действительно, неизвестно почему, но оказалась у нас почти прямо по курсу. Потом сел на песок, обхватил голову руками и горестно пробормотал:

– Ну как же так?…

– Что, сбился, Аркадий? – озабоченно посочувствовал Гаврила, присаживаясь на корточки рядышком с ним.

– И что ж теперь? – разочарованно поинтересовался Клементий. – Или снова на нашу потайку возвращаться будем?

– Вы ведь, на самом деле, не знаете маршрута, которым надо идти? – спросил Олег участливо, тоже присаживаясь рядом с Аркадием Викторовичем.

– Ну там, во сне, мы ведь не шли… – уныло покачал головой тот. – Я же объяснял, молодой человек… Ехали, летели – называйте как хотите! Уж потом, когда из машин вышли – тут я точно запомнил. И море, и скалы, и бухточку…

– Но не дорогу к ним, – кивнул Олег. – Логично.

– Похоже, тебя не пугает открывшаяся перспектива? – язвительно спросила я. – То, что мы, оказывается, путешествовали в никуда? Без ясной и четкой цели?

– Цель, как раз, у нас и ясная, и четкая. Бухточка на побережье. А раз так, то остается одно: выйти к морю и идти вдоль берега. До тех пор пока не увидим искомой бухточки.

– И ты знаешь в какой стороне у нас море?

– Я знаю! – резво поднялся Гаврила. – Вон, видите тот лесок?

– Лесок? – с сомнением переспросила я, глядя в указанном направлении. – Ты имеешь в виду ту серую полоску?

– Ну да. Высохший лес. За ним холмы. А потом, почти сразу, – уже скалы морские! И не так чтобы очень далеко – сегодня к вечеру дойти можно!

Это обнадеживало. Маршрут вновь определился, настроение у нашей компании поднялось, и караван снова бодро тронулся в путь. Только уже немного в другую сторону и в ином порядке.

Первым теперь шел Гаврила со своей продуктовой тележкой.

За ним следовал Аркадий Викторович с тележкой, груженой семеновым телом, по которому все пытался взобраться семенов спир – по-прежнему тщетно. Аркадий Викторович шагал уже не столь бодро как поначалу, но и духом особенно не пал. Он все равно сознавал себя одним из самых ценных членов команды – единственным человеком, который был способен найти конечную точку нашего маршрута.

Следом двигались мы с Олегом, а рядышком, но чуть позади, уважительно приотстав – Клементий.

Замыкал шествие Матвей с почти пустой тележкой. После пира, устроенного в потайке Оболевых, наши запасы изрядно сократились.

– Княгиня, – нарушил молчание Матвей. – А не устали ваши ножки? Второй день без отдыху! Может присядете ко мне – все одно я налегке!

– Спасибо, Акинфович, – с чувством отозвалась я, и не медля ни минуты, взобралась на его тележку. – Как устанешь, скажи! Я опять пойду пешком.

– А я как устану, так Клементию отдам везти, – засмеялся Матвей. – Чего ему без дела идти?

– И то верно, – согласилась я. – Как вы, Клементий, не против что мы без вас все решили?

– Да конечно, княгиня, за честь почту, – откликнулся он. – За большое доверие!

И голос у него был, по-моему, довольно искренним.

***

До гряды невысоких холмов мы добрались еще засветло.

– А потаек здесь нет? – спросил Олег у Гаврилы. – Где б можно было нам заночевать?

– Не встречал, – с сожалением ответил тот. – Я и был-то в этих краях только раз. Гиблое место… Сюда смогла как-то дотечь река подземного огня из горы Вулкан. Мы скоро переходить ее будем. Теперь-то уже она не страшная, огонь камнем обернулся. Но тогда, четыре года назад, река та огненная пожгла здесь все что можно!

Да, река застывшей лавы, к которой мы вскоре подошли, производила впечатление. Сверху, с холма она казалась ровной, почти гладкой – как дорога. Этакая широченная автострада, лениво вьющаяся между пригорками.

Но как только мы к ней спустились, от ее гладкости не осталось и следа. Вблизи это было нечто вроде полосы препятствий из рытвин, бугров и глубоких трещин-морщин, перерезающих и без того неровную поверхность. Будто кто-то гигантский замесил лаву, как тесто. Но недомесил. Бросил застывать как есть.

А уже начинало смеркаться.

– Да мы тут ноги переломаем! – сказала я недовольно. – По запаханному полю и то легче идти. Там хоть мягко, земля рассыпается под ногами. А тут в трещину какую вступишь – и, считай, калека! Давайте уж на завтра оставим форсирование этого препятствия!

– Но, княгиня, тут если приноровиться, идти можно… – огорченно попытался возразить Гаврила. – И до Моря-Окияна осталось всего-ничего…

Очень уж ему, видно, хотелось привести нас поскорее – показать какой он знатный путешественник! Он даже спустился вниз со своей коляской, колеса которой жалобно тарахтели на лавовых буераках.

– Вот, княгиня, князь, здесь даже и совсем ровные места есть, смотрите! – позвал он снизу.

Аркадий Викторович живо откликнулся на зов своего дружка-покровителя и тоже сволок жалобно поскрипывающую тележку вниз.

– И правда, – удивился он. – Ровнехонькое пятнышко – будто катком прокатились!

– Вижу я это пятнышко, – с досадой сказала я. – И что? Лужа гладкой поверхности три на три метра. А дальше? А вокруг? Нет, вы как хотите, а я лезть на эту полосу аттракционов с ломанием ног не намерена! Тем более – на ночь глядя!

– А что, никак пришли уж?… – раздался недовольно-вялый вопрос снизу.

С тележки Аркадия Викторовича силился приподнять голову Семен Бреньков.

– О! Ожил! – радостно возвестил Аркадий Викторович.

И тут же лишился скафандра.

– Потайка! – ахнул Гаврила.

И что-то проговорил еще. Но слышно было плохо – он тоже оказался без скафандра, и ветер, завывающий в лощине лавовой реки, уносил его слова.

– …и даже подумать такого не мог! – вдруг вновь громко зазвучал голос Гаврилы.

Это он опять оказался закутан в скафандр. Как и Аркадий Викторович.

А Семен еще раз попытался приподняться, но не смог. Голова его упала на доски тележки, тело обмякло, замирая в новом приступе кручени карачунной.

– Странная какая потайка: то есть, то нет! – покачал головой Матвей.

– Не к добру это… – поддержал его Клементий.

– Может, здесь тоже какой-то местный земляной червяк живет? – предположила я. – Он и схарчит сейчас нас. За неимением песка.

А ведь белого песка, и правда, на лавовой реке было не много. Его сахарные полосы припорашивали каменный поток как-то неуверенно, оставляя большие прогалины. Странно – ведь даже по склону местной Фудзиямы, насколько я помню, пустохлябь взбиралась более целеустремленно и уверенно!

– Значит, надо посмотреть поближе, – подал голос Олег и бодро запрыгал вниз.

– Ой, тяжко мне… – простонал Семен, вновь заворочавшись на тележке. – Пришли мы аль нет? Куды мы… – и снова распластался неподвижной грудой мяса и костей. Спир его соскользнул с головы и теперь суетливо дергался, не прекращая попыток вновь дотянуться до головы бывшего лыцара.

– Да прекратите вы мучить человека! – возмутилась я. – Аркадий Викторович! Оттащите свою тележку с этой блуждающей потайки! А то ее вспышки так бьют по нервам – сама знаю, каково это приходить в себя после кручени… Лучше уж в ней, проклятой, лежать до поры до времени – до окончательного оживления…

Аркадий Викторович торопливо выполнил мою просьбу, скатил тележку с гладкой площадки на лавовый натек. Кстати, ни он, ни Гаврила на этот раз не лишились своих скафандров. Видимо, временное просветление физических параметров этой непостоянной потайки, которое позволило спиру Семена на какое-то мгновение дотянуться до его головы, это просветление не произвело впечатления на гривны наших лыцаров. Или было слишком кратковременным. Или совсем слабым.

– А ведь здесь, внизу, похоже – пустота! – негромко сообщил Олег. Он склонился над гладкой лужей с обломком лавы в руке. – Слышите? Когда стучишь, то по-разному отзывается. На пятне звук гулкий, а рядом – глухой.

– И вправду так! Истинно князь глаголит! – восхитился Клементий.

– Посмотреть бы что эта пустота скрывает… – покачал Олег головой.

– Князь… – осторожно подал голос Матвей. – Тут вроде как дырка сбоку…

Он тоже спустился вниз вместе с Клементием, и теперь обходил моргающую потайку по периметру.

Одна я оставалась наверху – на матвеевой тележке. Как квочка на насесте. Что ж мне – не сидеть же одной? Тем более там некая дырка обнаружилась… Пришлось ковылять вниз.

Дырка была не слишком широкая – как нора. Не знаю какого животного, но человеку пролезть можно. И хотя темная прогалина ее отверстия открывалась среди водоворотов застывшей лавы, но шла она явно со стороны гладкой лужи. И, судя по оплавленным краям, ее жерло было результатом выхлопа каких-то газов, некогда поднявшихся из глубины огнедышащего потока.

Матвей посторонился, уступая место Олегу. Тот встал на колени, заглянул в непроглядную темень скважины. Покачал головой. Сообщил, поднимаясь:

– Гаврила, придется вам с кем-нибудь поискать в округе что-то не совсем сгоревшее. Потому что без факела туда соваться нечего. Кто составит компанию моему воеводе?

– Я пойду, – тут же откликнулся Клементий, который изо всех сил старался быть полезным.

– Хорошо, – кивнул Олег.

– Ты собираешься лезть туда прямо сейчас, ночью? – забеспокоилась я.

– Но ведь там все равно темно – независимо от того какое время суток на поверхности! – резонно заметил Олег.

– Знаю я один лесок недалече… – задумчиво сообщил Гаврила. – Даже не лесок. То был, верно, сад… Там и домишко какой-то сохранился. Туда и сходим. Авось все для факелов и отыщется!

– А я все-таки считаю, что сначала нужно передохнуть, – упрямо заявила я, присаживаясь на высоко вскинувшийся гребень лавовой волны.

– Разумно, – одобрил Олег. Улегся рядышком и сообщил Гавриле с Клементием. – Мы будем ждать вас. Постарайтесь вернуться раньше чем опустится самая глухая темнота.

***

Но наши посланцы вернулись уже далеко за полночь.

Довольные, что выполнили приказ князя – мы сначала услышали их веселые разговоры-переговоры, а потом уже увидели светлячки факелов, которыми они освещали себе путь.

Мы к тому времени успели уже хорошо вздремнуть, а поскольку голод в скафандрах по-прежнему никого не мучил, то при появлении источников света, все взбодрились, и, как один, готовы были изучать внутренности лавового потока.

Но княжеский приказ чуть остудил всеобщий энтузиазм:

– Первыми пойдем мы с Еленой. И с нами Матвей. Он – око государево, все должен видеть. Вы же оставайтесь сверху и внимательно следите. Вдруг нас завалит. Или еще что случится. Не знаю что, но очень рассчитываю на вашу помощь. Да, лыцар Ларионов?

– Жизнь положу, но вас выручу! – истово вскричал Гаврила, польщенный высоким доверием.

– Вот и славно. А мы пошли.

Вернее – поползли. Мне это жутко напомнило наше ползанье в пещере под разрушенным Киршагом. Только над головой была не угроза лишиться затылка, а просто каменная твердь, о которую так неприятно было ударяться, и ползти приходилось не вверх, а вниз. Кровь приливала к голове, стучала в ушах… И вообще я быстро вспомнила о некой разновидности средневековых пыток, когда жертву подвешивали вверх ногами. Жертвам было очень неприятно – и я их чувства сейчас очень понимала…

Олег, ползущий первым, что-то пытался освещать себе, но нам с Матвеем доставались только неверные блики. Впрочем, по сторонам рассматривать особенно и нечего было – нора как нора. Оплавленная. В меру гладкая. С какими-то вовсе нам не нужными изгибами. Что за странные газы? Нет, чтоб подниматься вверх строго по прямой – так они еще и петляли!… Дорогу запутывали, что ли?

– Ох!… – неожиданно выдохнул Олег и его ноги вместе с отблесками факела внезапно исчезли из моего поля зрения.

– Что, князь? Что стряслось? – заволновались наверху.

– Все нормально, – сообщил Олег. А нас, идущих следом, предупредил. – Здесь довольно резкий обрыв. Как в колодец. Но не высоко, не пугайтесь.

– Ух! – сообщила я, скатываясь в этот самый колодец.

Олег пытался меня подстраховать, но я только смяла его худенькое пацанячье тельце, обрушившись сверху.

– Лучше б ты просто в сторонку отошел, джентльмен! – зло сказала я, стараясь побыстрее выбраться из той кучи-малы, которую мы с ним устроили. Ведь ожидалось прибытие третьего разведчика недр. А уж он потяжелее меня будет – придавит так придавит!

Мы едва успели отползти, как сверху по желобу, оставленному неведомыми газами, свалился и Матвей. Впрочем, он успел сгруппироваться, как падающий кот, и успешно приземлился на передние лапы… тьфу! На руки, конечно.

И тут же вскочил, осматриваясь.

Я тоже решила оглядеться. Раз уж все равно сюда попала. (Шутка…)

Это было помещение. Наверняка – помещение! Ровный пол, застланный чем-то мягким, похожим на синтетический ковер. Свод, невысоким куполом уходящий вверх. Металлические тяжи опор, удерживающие этот свод.

Правда, и опоры, и сам свод находились в довольно плачевном состоянии. Металл изогнулся как от непомерной тяжести. Купол (первоначально, видимо, яичной матовости) изобиловал темными натеками лавовых прорывов. Часть лавовых «капелек» (каждая не меньше центнера весом) плюхнулись и на пол, изрядно повредив ковровое покрытие. Оно не загорелось, а как бы сплавилось, образуя вокруг застывших каменных валунов синюшные круги – подобие тех, что бывают вокруг глаз от хронического недосыпания.

Колеблющийся свет факела осветил и еще кое-что. Но этому я уже не могла дать названия.

Справа от лаза, через который мы сюда проникли, лавовый поток протаранил не только стенку купола, но и нечто, скрывавшееся за ней. Это нечто частично вывалилось в комнатку. И теперь громоздилось мусорной кучей каких-то ячеистых кирпичиков, толстых трубочек-проводов, полых в местах разрыва, разноцветных зернышек самого разного калибра – от крошек с булавочную головку до горошин величиной с ноготь.

Я в первый момент решила, что вывалившиеся куски – это просто фрагменты структуры стены. Затейливые такие, но чего только в стены не накладывают, какого мусора!… А потом обнаружила, что и бесформенная куча, и сам разлом, из которого она вывалилась, вовсе не мертвы. По крайней мере – не совсем мертвы. По ним перебегали туда-сюда искорки огоньков, временами какой-нибудь из ячеистых кирпичей вдруг менял цвет, наливаясь зеленой или фиолетовой переливчатой волной. А потом гас, передавая световую эстафету следующему кирпичу. Или не передавая.

Эти агонизирующие всплески были чуть интенсивнее в районе пролома стены, но иногда, время от времени затрагивали даже аморфно-хаотичную кучу на полу. Когда это случалось, то среди раскатившихся горошинок и бусинок намечалось вялое движение. Они вроде бы пытались как-то сгруппироваться, составить непонятный рисунок… Но активная фаза быстро завершалась, и все с тихим шелестом возвращалось на свои места.

– Ага! – напряженно сказал Олег. – Ну наконец-то!

– Князь, вы нашли то, что искали? – осторожно поинтересовался Матвей.

– Это и есть компьютер, за которым мы охотились? – уточнила я. – Тот резервный блок, на который намекал Аркадию Викторовичу во сне его спир?

– Компьютер? – Олег поднял к нам свое черное лицо, невидимое под пленкой скафандра. – Нет, вряд ли. Чтобы какой-то несчастный лавовый поток мог справиться с защитой компьютера, обеспечивающего, ни много ни мало, стабильность физических законов на целом континенте? Думаю у такого компьютера и защита глобальная. Скорее всего его можно повредить лишь взорвав всю эту планету целиком! А тут… Здесь защита, конечно, была… Но весьма и весьма слабенькая. Скорее перед нами – и вокруг нас – один из периферических узлов-генераторов. Тех работяг, что как раз и обеспечивали стабильность физики этой планеты. Человеческой, приспособленной для нас. В противовес реальной физике этого мира. Которая к нам, людям, вовсе не благосклонна. Не наша она. А эти генераторы, разбросанные по всему континенту, они и обеспечивали людскому обществу вполне сносное существование. Пока их не выключили четыре года назад.

– Кто ж их выключил? – поинтересовалась я, присаживаясь возле кучи технологического хлама и чуть ковыряя его пальчиком.

– Мама, наверно… – глухо сообщил Олег. – Скорее всего, она. Больше некому. Она пришла в этот мир с Земли. Она надела знаменитую гривну Филуману, она сделала это. По приказу цара. Она, конечно, руководствовалась самыми благими намерениями. Или цар ввел ее в заблуждение. Но она смогла это сделать. Она была… Она великая женщина. Добрая. Красивая. Умная. Любящая.

Это звучало как заклинание. Олег будто уговаривал себя. Уверял, настаивал. Оправдывался… Или пытался оправдать.

Я поспешила отвлечь его от этих тягостных мыслей.

– Так ты, оказывается, знал про эти генераторы?

– Догадывался. Ведь потайки существуют! А что такое «потайки» как не островки нашей физики в ненашем мире? Логика простая: если наша физика, которая распространялась на весь континент, вдруг сузилась до пятачков размером в несколько десятков квадратных метров, то эти пятачки указывают местонахождение источников человеческой физики.

– Так получается, такие «енераторы» под каждой потайкой? – дошло наконец до Матвея.

– Думаю, да. Выключенные. Почти выключенные. Вероятно, они находятся в «ждущем» режиме. Законсервированные. Их работоспособность поддерживается минимальными энергетическими затратами. А побочный эффект «ждущего» режима – крохотные пятна потаек.

– И теперь, когда ты получил подтверждение существования этих генераторов, мы двинемся великим походом по всем известным потайкам, раскапывая законсервированные генераторы и запуская их на полную мощность? – догадалась я.

– Походом? – Олег сделал попытку почесать лоб через скафандр. Неудачную попытку. – Насчет похода – это интересная мысль. Но, боюсь, невыполнимая.

– Это почему? – возмутилась я. – Где потайки – мы знаем. Вон, Гаврилу привлечем в случае чего – он самый большой специалист по географии здешнего мира. Эй, Гаврила! Знаешь где потайки?

– Знаю. Много их… – осторожно сообщил тот. По-моему он не спешил становиться на мою сторону. А может, просто не хотел противоречить своему малолетнему князю-батюшке.

– Вот, Гаврила знает. Остается только раскопать их и включить!

– Елена, ты права. Но оба эти «только» – они как раз и рубят твой проект на корню. Ведь даже если откопать генератор… Хотя он наверняка не так уж и близко к поверхности находится… Но даже если мы сумеем его откопать, то пробраться внутрь, вот в такую полость, как эта, мы вряд ли сможем. У нас нет громадных энергий лавового потока. А второе «только» – включить их. Я не знаю как это делается. Ты видишь где-нибудь здесь выключатель? Рубильник? Тумблер, на худой конец?

– Обойдемся без худых концов, – поморщилась я. – Поиздевался над бедной девушкой всласть – и доволен! Что, глупость я предложила? Тогда предложи что-нибудь умнее! Умник нашелся!…

Мое раздражение усиливалось из-за наших с Олегом спиров, опять затеявших свои любовные игры. Свои спирские обжималки и поцелуйки. Обычно я, прекращала это просто: отступала от Олега куда-нибудь подальше. А здесь отступать было некуда. Оставалось стиснуть зубы и отвести взгляд в сторону.

– Елена, – мягко сказал Олег своим самым проникновенным двадцатипятиленим голосом. – Я не в состоянии предложить ничего нового. Кроме того, что мы уже делаем.

– А что мы делаем? – удивилась я. – Стоим в очередном бункере наших высокоразвитых предков и препираемся?

– Мы движемся к морю. Чтобы найти там некую бухту. Где спрятан резервный блок глобального компьютера. Основной блок находился в глубинах киршаговой пустохляби. Его отключили… Мама отключила… А потом на том месте по каким-то причинам взорвался вулкан и компьютер оказался окончательно потерян для нас. Не уверен, что он разрушен, но то, что он недоступен – это совершенно очевидно. Погребен под многокилометровыми наслоениями лавы. Остается надеяться, что в резервный блок мы все-таки попадем. Надежда слабая, но другой нет. Раз генераторы можно было системно отключить, значит, так же системно, из единого командного пункта, они могут быть и включены.

– Ты ведь только что говорил, будто не можешь включить даже один несчастный генератор! И вдруг собираешься включить все разом? Как это? Логик ты наш…

Олег понурил голову:

– Ты права. Я не знаю как можно включить прежнюю систему жизнеобеспечения планеты. Я даже не знаю возможно ли это в принципе. Но я изо всех сил буду стараться узнать. Ведь я должен это сделать. Хотя бы просто потому что если этого не сделаю я – этого не сделает никто…

– Князь, – негромко сказал Матвей. – Я не весьма сведущ… и не велеречив, как подобает… Скажу одно – располагайте мной, как антом своим. Ибо клятву я давал не на верность царской милости, а на служение стране своей. И служение это должно быть теперь все сосредоточено в вас. Пускай все слышат мои слова, я ничего не боюсь. Если можно восстановить то, что порушено, тогда я пойду за вами, князь, через любые адовы муки. Ради спасения отчизны моей – пойду! Вот мое слово.

Олег серьезно кивнул:

– Принимаю ваше слово, лыцар Акинфович. И знаю ему цену. Цена его высока!

Наверху кто-то протяжно, восхищенно вздохнул. Кажется, Гаврила.

Я не стала вслух иронизировать над высокой патетикой царова порученца. Сказал – значит ему самому это было нужно.

Меня интересовало другое:

– Олег, я так поняла, что конкретные генераторы тебя не интересуют? И нам, получается, нечего больше делать здесь, в этой дыре, посреди сложной, но неисправной техники?

– Нечего, – согласился он.

– Тогда я хотела бы уйти отсюда. Уползти. Хоть и застыла уже лава вокруг, но уползти из этой могилки все равно хочется…

***

Утром, изрядно потанцевав на каменных колдобинах, мы все-таки форсировали лавовую реку и еще до обеда вышли к морскому простору.

Это был высокий скалистый берег, с которого открывался вид на синюю безбрежность воды. Огромного ее количества. Такого, по сравнению с которым суша казалась жалкой и никчемной краюхой, обгрызанной корочкой хлеба, которую необъятная морская гладь терпит только из жалости.

Ветерок, долетавший сюда, на верхотуру, был не сильным, теплым – а может так казалось через скафандр? Но стоять здесь, упиваясь голубизной моря, сходящегося, с почти таким же по цвету, солнечным небом – это было сплошное удовольствие.

И небо!… Да, настоящее небо – без туч, тоскливо нависающих над сушей! Их пелена резко обрывалась почти возле берега – над зеленоватым морским мелководьем. А дальше – доброжелательная небесная лазурь, не омраченная ни единым облачком!

Мужчины за моей спиной совещались. Решался вопрос – продолжим путь по верху или спустимся к полосе прибоя?

Олег допрашивал Аркадия Викторовича: распознает ли тот с высоты неприметную бухточку? Аркадий Викторович после некоторого колебания отвечал утвердительно: мол, распознаю…

А мне хотелось крикнуть им: люди! Мужики! Да поднимите же вы наконец глаза! Всмотритесь в это чудо, что расстилается перед вами! Ведь что бы вы не сделали и не создали – все это меркнет перед распахнутой для нас красотой! Откройте глаза, взгляните! Все ваши усилия будут ни к чему, если не будет красоты этого неба, этого моря, этого великолепного простора!

Но никому я ничего не крикнула… Чего ради надрывать голос, если они все равно не видят? А если вдруг увидят – так тем более кричать нечего. Красота будет понята и без всякого крика… Эх, вы, господа князья и лыцары…

Совет все-таки решил двигаться по верху. В целях экономии времени и сил. Тут я была согласна. Прыгать среди волн по скальным выходам, мочить ноги в прибое, глохнуть от его несмолкающего грохота (он даже сюда долетает) – увольте! Пускай лучше Аркадий Викторович напряжет лишний раз свое зрение и чужую память!

Когда все двинулись дружной толпой, то я, уже на ходу, вдруг задалась вопросом: а почему мы выбрали это направление? С чего все решили, будто искомая бухточка находится на востоке?

Разумеется я не стала держать вопрос при себе и огласила его. Лацарство примолкло. Ответ пришлось держать князю.

– Это почти случайный выбор, – признался Олег. – Но, во-первых, Аркадий Викторович с самого начала вел нас на восток. А, во-вторых, с этой точки, куда мы вышли, двигаться в западном направлении бессмысленно – там Киршаг. Его развалины. Но это был достаточно крупный город и искать среди его развалин укромные бухточки – напрасная трата времени. Не исключено, конечно, что и Аркадий Викторович принципиально ошибся с направлением, тогда придется обходить весь материк по периметру…

– Веселенькая перспективка!

– Почему бы и нет? Что, если воспринимать это путешествие просто как путешествие? – хитро спросил Олег. – Я же видел как ты любовалась морскими горизонтами. Вот и не мучай себя сомнениями. Просто наслаждайся. Материк, который предстоит обойти, не такой уж и большой, насколько я понял Гаврилу. Скорее даже остров, а не материк. Зато сколько впечатлений впереди! Выше нос, турист!

– Ха! – сказала я, но больше к этой теме не возвращалась.

Тем более что общий разговор как-то незаметно соскользнул к теме оружия. Как оно завелось? То ли Гаврила вдруг принялся расхваливать достоинства своего засапожного ножа, то ли Клементий вспомнил одно из сражений между ополчением, которое собрал цар, и ратью Великого Собора мятежных князей. Поскольку все присутствующие лыцары участвовали в этих сражениях на стороне царова ополчения, то естественно ими расхваливались только собственные победы. О том, что в предводителях противной стороны были мать и отец здесь присутствующего князя, бравые рассказчики то ли забыли, то ли не вспоминали из врожденной деликатности. (Шутка… – откуда той деликатности взяться у простого лыцара?)

Меня же все это заинтересовало с другой точки зрения.

– А как вы бились железными своими мечами и прочим металлическим оружием? Оно у вас не послипалось? Помнится, мы с князем даже золотые кольца и тарелки не смогли друг от друга отделить – так все склеилось!

– Да, – последовал тяжелый вздох Клементия. – Теперича таких сражений точно не будет.

– Народу мало, – поддержал Гаврила.

Но оказалось, что Оболев имел в виду совсем другое:

– Да народу-то можно собрать… Но теперича ведь меч с булавой точно слипнутся! И не перекуешь потом – не осталось таких мастеров… Права княгиня, ох права! Если даже золото с серебром нынче слипаться стало, то про железо с булатом и говорить нечего…

– А раньше не так было? – уточнила я. – Раньше мечи не слипались?

– Слипались. Но медленно. Это сколько два меча нужно было держать друг с другом вместе – заморишься. А в битве так и вообще они слипнуться не успевали – только искры летели, как булат сталкивался! А сейчас? Положил ненароком нож, допустим, на топор – хвать, а их уж не развести. Ноне даже князь Вениамин – ваш дед, князь – и тот не смог бы, наверно, развести металлы. А уж какой, говорят, кудесник был!… Возьмет, бывало, слипшиеся мечи, только в руках своих подержит – и готово! Бери, как новенькие! Даже перековывать не надо!

– О, у тебя в роду еще и кудесники присутствовали, – толкнула я Олега, – не только губители миров.

Зря, конечно. Он засопел, хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой.

– А золото? Золото слипалось? – поспешила я вернуться к интересной теме.

– Нет, княгиня, – ответил Матвей. – Золото, серебро – они почти не слипались. Это началось уже после – когда пустохлябь везде растеклась. Даже золотые червонцы послипались между собой – не оторвать. Правда и покупать теперь на них нечего – нет торговли. Да и откуда ей взяться, коли нет ни антов, ни мастеровых-голутвенных? Так, доживаем. Растаскиваем помаленьку нажитое пращурами нашими…

Грустные рассуждения Матвея прервал Гаврила:

– Князь, а ведь тут вскорости по пути будет потайка Серафима Смоляного – того, к кому Бориска гостевать направлялся! Молодой лыцар Борис Лексеич, который нас, помните, в полон брал, а потом еще мы его у Клементия в потайке встретили!…

– Я помню, – коротко отозвался Олег.

– Опять этот Бориска! – недовольно сказала я. – Что-то слишком часто он попадаться нам стал… А этот, Серафим – он как? Надежный лыцар?

– Да я его всего раза два видел, – с сомнением в голосе начал Гаврила. – А в потайке его и вовсе только раз был. Ничего так, толковый… Скажи, Клементий.

Клементий неопределенно пожал плечами, не выразив ни «да», ни «нет».

Не найдя поддержки, Гаврила продолжил расписывать серафимовы достоинства:

– Хозяйство, он, вроде, завел. Даже свинья у него, говорят есть. Сам-то я ее не видел, он не показал, но кто-то рассказывал… Жена у него – тоже ничего… Из голутвенных. Степанида. Он ее второй раз взял – как своя померла, так и взял. Она тогда тоже вдовая была, ну и зажили вместе. Невенчанные. Да кто сейчас на это дело смотрит!…

– Короче, – подвела я итог рассуждениям на тему гражданского брака, – ты нам не рекомендуешь в потайке этого Серафима на ночевку останавливаться?

– Ну как… – замялся Гаврила. – Можно и у него… Но если поспешать чуток быстрее, то можно и до потайки Лариона дойти, там сподручнее. А с Ларионом я, не в пример Серафиму, хорошее знакомство свел…

– Уговорил, – вздохнула я. – Обойдем потайку Серафима стороной.

– А вот не удастся, княгиня… – покачал головой Гаврила. – Его потайка прямо на берегу. Но можно ж и так только – поздоровались да дальше пошли.

Почти так оно и получилось.

Мы вступили на зеленую поляну потайки приветствуемые только тихим шелестом листвы какого-то дерева типа яблони (правда, без яблок). Видимо попали на традиционный послеобеденный сон. Этакую сиесту по-русски.

Однако уже через несколько минут все преобразилось. Из деревянной хибарки выскочил заспанный мужичок с лыцаровой гривной на шее – тот самый Серафим.

Вслед за ним, кокетливо поводя плечиками, выплыла Степанида. У нас, в мире современной Земли, она вполне могла бы оказаться в числе супермоделей, ослепительных первых красавиц подиума. Но здесь, в дремучем средневековье, ее худосочность признаком красоты вряд ли считалась, и, боюсь, спрос на нее был не слишком велик – при других обстоятельствах. Зато нынешние обстоятельства, приведшие к заметному дефициту женщин, даже ей позволили поблистать – по крайней мере уже дважды побывать замужем.

Третьим все из той же скрипучей двери выглянул наш знакомец Бориска. Дополз, значит. Пришел в гости.

А следом на послеполуденный свет вылезло еще четверо бородатых безгривенных мужиков.

Радость на лицах всех встречающих была неискренняя – то ли от пересыпа, то ли от внутренней пакостности. Впрочем, качество нашей радости также оставляло желать лучшего.

Посему, быстренько представившись и познакомившись, мы поспешили тут же и распрощаться. И, вполне довольные краткостью приема, покинули пределы серафимовой потайки.

– Фу-ух, – произнес Гаврила, удовлетворенно. – Теперь чуть поторопимся – и до темноты успеем к Лариону.

– Неприятный все-таки этот Бориска, – пожаловалась я. – Такой молодой, прыщавый – а уже неприятный.

Мы были в скафандрах, поэтому я не опасалась быть услышанной. Фигуры хозяев, хоть и маячили за спиной не столь уж далеко, но были надежно отделены от нас.

Кромка побережья огибала сухую сосновую рощицу, оставляя довольно широкую дорожку. Когда мы вышли на нее, то я не могла не замереть от восторга – вид с этого скального карниза открывался просто замечательный.

– Вы посмотрите какая прелесть! – восхитилась я. – Одни белые скалы напротив чего стоят!

– Так ведь это же те самые скалы! – ахнул Аркадий Викторович. – Которые мы ищем! Леночка, дорогая, хорошая вы моя!… И ведь бухточка та самая!

Вот это уже было здорово! После рассказа Олега о произвольности выбранного маршрута я, признаться, настроилась на кругосветное путешествие. А тут – раз, и цель достигнута!

Наш караван смешался, все столпились на узкой площадке – между соснами, почти потерявшими свои иглы, и нагромождением камней отделяющем нас от обрыва.

– Точно та самая? – сурово спросил Матвей. Ему явно хотелось порадоваться вместе со всеми, но очень уж он боялся ошибиться.

– Та, та! – восторженно подтвердил Аркадий Викторович. – Все как в моем сне!

– Эх, жаль что так близко от сарафимовой потайки, – негромко пожаловался Гаврила, – теперь-то…

Но что «теперь-то» мы не услышали. Или не поняли. Или не обратили внимания. Потому что скальная площадка под нашими ногами как-то неожиданно легко разломилась, и в следующее мгновение мы уже летели вниз, в темную глубину. А сверху валились наши тележки, сыпался песок пополам с какими-то обломками, тарахтела каменная крошка…

Падали мы совсем не долго, и ушиблись не особенно – я, по крайней мере. А может, скафандровая защита сработала.

– Все живы? – раздался тревожный голос Олега.

– Да… Живы… Как вы, князь?… – откликнулись голоса лыцаров.

– Живы… – пробормотала я, пытаясь подняться. Это было не просто – сверху на мне припарковалась Матвеева тележка, колесом прижав ногу.

– А что случилось, друзья мои? – проинтересовался ошарашенный голос Аркадия Викторовича.

– В ловушку мы угодили, – жестко пояснил Матвей. – В волчью яму! Не думал, что такие ловушки еще остались где-то… И волков-то тех нет уже четыре года, а ямы – смотри-ка… Хорошо хоть колья давно затрухлявели и рассыпались в прах, а то мы сейчас как раз напоролись бы…

Освободив наконец ногу, я нормально села и задрала голову. Высота, с которой мы сверзились была небольшая – метра два, два с половиной. Узкая расщелина. Видимо когда-то давно она была прикрыта досками, на которые мы и взгромоздились так неосторожно. Обломки предательских досок валялись тут же, рядышком. Я со злости пнула одну, но она далеко не отлетела – уж очень тесной была расщелина.

– И как ведь песочком присыпало ловушку-то, – расстроено пожаловался Гаврила, – не отличишь и не заметишь…

– Хорошо хоть мы недалече от серафимовой потайки, – рассудительно сказал Клементий. – Они нам вслед смотрели, значит увидали наше несчастье, помогут выбраться! Эх, вот незадача-то – так опростоволоситься!…

Как оказалсь, он был прав: с потайки наше фиаско заметили.

Не успели мы как следует обменяться первыми впечатлениями, как наверху, на фоне облачного неба, появились две головы, затянутые в черные скафандровые покрытия. Наверняка лыцары Серафим с Бориской.

– Эй, мы тут! – замахала я руками. – Помогите нам, киньте какую-нибудь веревку! А лучше – спустите лестницу!…

Вот же глупость! Все равно они не могли меня услышать…

Но зато прореагировали. Одна голова кивнула другой, будто в чем-то соглашаясь. Они исчезли на несколько секунд и вдруг сверху на нас начали валиться здоровенные каменюки – наверно из числа сложенных на самом краю обрыва.

– Эй. эй! – заорала я. – Поосторожнее там! А то вы нас задавите!

Наивная. Оказалось, что именно эту цель и ставили перед собой благородные лыцары, склонившиеся над ращелиной-ловушкой. Потому что не только камни посыпались сверху, но и тяжелые каленые стрелы.

Я как раз в очередной раз подняла голову и успела увидеть как одна из черных фигур наверху натягивает огромный лук, целясь в Матвея.

К счастью, он тоже это увидел и проворно отпрыгнул за тележку, как за деревянный щит. Стрела с хрустом вошла в щит, проламывая тележечные доски.

И не только их. Мне было плохо видно, но взметнувшийся вдруг фонтанчик не мог быть ничем иным кроме крови – других жидкостей у нас с собой просто не было…

– Матвей! – испуганно ахнула я.

– Жив, – деловито сообщил его голос.

– Ранили тебя?

– Нет, вроде…

– А откуда же?… – но договорить я не успела.

Вновь тень лучника, склонившегося над расщелиной, закрыла небо. Опять лучник натянул тетиву… Но выстрела не последовало.

Черная рука, не связанная ни с каким туловищем, мелькнула над его затылком, резко ткнув сзади. Это вступил в бой Олег.

Лучник покачнулся. Пытаясь сохранить равновесие, замахал на нас нелепо, будто отгоняя мух. И даже успел сделать маленький шажок назад, отступая от края расщелины.

Но черная рука мелькнула над ним второй раз и нанесла дополнительный удар в плечо. Злодей, выронил лук, опять попытался ухватиться за воздух, но это не имело никакого смысла – он уже летел вниз, в нашу компанию.

– Ах ты падаль! – заорал Гаврила, набрасываясь на упавшее тело и молотя его кулаками. – Пес смердящий! Тварь антихристова!

Он явно не был знаком со Всемирной декларацией защиты пленных от насилия.

Матвей же, выскочивший из-за щита тележки, не стал тратить время на эту бесполезную демонстрацию чувств – ведь скафандр, покрывавший нашего лучника, наверняка амортизировал удары! Поэтому Матвей молча, деловито заломил плененному лыцару руки, дотянулся до полупустого мешка с пищевыми плитками, свалившегося с тележки, вытряхнул его содержимое. Ловко скрутил мешок (бывшие штаны Жирослава), превратив его в жгут наподобие толстой веревки. И, не медля, связал кисти рук лучника.

Судя по комплекции и по росту лучником был как раз Бориска.

Сверху в пролом сунулась, было, вторая черная голова, разглядывая происходящее внизу. Но черная рука-мстительница не дремала. Она отвесила той голове хорошую затрещину – чтоб не подглядывала. Не совсем удачную. Потому что второй злодей хоть и свалился с ног, но упал не к нам, не в яму, а на край расщелины. После чего шустро отполз за пределы видимости.

– Эх, ногой надо было его!… – пробормотал Олег расстроено.

Но и этот, не до конца действенный, удар принес свои результаты: любые нападения и бросание камней сверху прекратились. Видимо, Серафим (или кто там еще) просто не рисковал приближаться к провалу расщелины.

– Э-э… Что это было?… – раздался панический возглас Аркадия Викторовича.

Он, бедняга, забился в угол между двумя выступающими валунами и, судя по хаотическим подергиваниям конечностей, не прочь был вжаться в спасительную щель еще глубже.

– Предательство, – зло ответил Матвей. – Измена.

– А кого предали? – испуганно поинтересовался Аркадий Викторович из своего укрытия.

– Да нас же и предали! Твари поганые! – разъяснил Гаврила. – Собака Серафим и Бориска-смерд!

– А я у них еще помощи просить собирался, – удрученно вздохнул Клементий. – У псов этих злокозненных… И ведь как хитро все устроили! Сначала нас сюда, в яму, потом добить сверху камнями и стрелами, а уж после забросали бы яму, засыпали – и никто нас не отыскал бы тут…

– Но зачем это все?… – ошеломленно спросил Аркадий Викторович. – Что мы им сделали? За что они с нами так?

– А вот это мы теперь и узнаем, – сообщил Матвей. – Как выберемся из ловушки, так сразу дознание и учиним. По всей форме.

– Но я видела кровь… – прошептала я.

Меня услышали. И обернулись все разом.

– Ты ранена? -встревожено задал вопрос Олег.

– Я – нет… Но когда ударила стрела… Когда Матвей спрятался за тележку…

Ну что я такая бестолковая? Куда делись все слова, когда они как раз нужны?

Пришлось подниматься, ползти, проталкиваясь в узкой щели, а потом тыкать пальцем в тележку с застрявшей стрелой. Тыкать беззвучно, бессмысленно. Потому что осмысленным назвать мое мычание было нельзя. Слова окончательно покинули мой бедный разум при виде окровавленного трупа Семена.

Нет, не трупа! Хотя из семеновой шеи и торчало оперение стрелы, проткнувшей его насквозь, но спир Семена все еще ползал по нему, суетливо подлизывая какие-то крохи, какие-то капельки, заметные только ему. Он еще был вместе с хозяином. С живым человеком…

– Ах ты, бестия… – изумился Матвей. – Да это же я должен был его телом своим закрывать! Ведь так же мне снилось! А, получается, он меня от стрелы закрыл, на себя удар принял…

– Вот и верь снам после этого, – философски заметил Клементий.

Все столпились вокруг тележки с пришпиленным к ней Семеном.

– Может попробовать вытянуть стрелу-то? – неуверенно предложил Гаврила. – А вдруг он еще очухается?

– Да, он жив… – начала я, тыча в спира, и собираясь рассказать о том что семенова душа еще не покинула бренного тела.

Но рассказать не успела. Смерть опередила меня. Семен так и не вырвавшийся из цепких лап кручени карачунной, вдруг завозился, не открывая глаз, не приходя в себя, заскреб пальцами по тележным доскам… Да и обмяк… Голова его чуть повернулась, как бы повисая на вешалке стрелы, рот приоткрылся. И истошный визг заставил меня вздрогнуть.

Взвизгнул не Семен – он был уже мертв. Заверещал спир, в первобытном ужасе и горе отпрыгивая от человеческого тела, вдруг переставшего быть для него и хозяином, и кормильцем. И это означало уже безвозвратную смерть. Для Семена все окончилось.

Спир, отскочивший в дальний угол, скрутился на камнях бессильным клубком дымных струй. Еще толстых, сытых, но вялых, неповоротливых. Он не делал попыток перебраться на кого-нибудь из нас, он не прыгал, не скакал – он просто лежал. Будто в безнадежной тоске… Впрочем, кто может знать чувства спиров?

***

Выбрались мы из ловушки не сразу. Сначала вылезли мужчины и, предводительствуемые князем, отправились в изменническую потайку. Что они там делали, какие методы устрашения применяли – не знаю. Но вернулись с веревками и лестницей.

По лестнице выбралась я, а за мной и понурый лучник. Им, как и ожидалось, оказался Бориска.

После веревками подняли тележки. В том числе и ту, окровавленную, с трупом Семена.

Как сообщил мне Олег, хозяин потайки, лыцар Серафим пока что отыскан не был. Но Матвею не терпелось начать следственные мероприятия пока не стемнело, и мы бодрым маршем вернулись в потайку.

Там моим глазам предстала интересная картинка, мило иллюстрирующая методы ведения следствия при царовом дворе. Ведь Матвей действовал именно по высоким государевым правилам!

Все население потайки, включая худощавую супермодель Степаниду, стояло на коленях вокруг местной яблони, лицом к ее стволу. На рожах мужиков, несмотря на обильную растительность, отчетливо проступали кровоподтеки. Не слишком значительные – вряд ли безгривенные так уж сопротивлялись разъяренной команде лыцаров во главе с самим князем!

Поднятые руки коленопреклоненных были привязаны вверху таким образом, что опустить их не было никакой возможности. Концы веревок были очень коротки – наверняка с умыслом! – и прочно крепились на стволе. С этой унизительной позы и начинался дознавательный процесс. Думаю, после нескольких часов подобного стояния, любой язык развязывался довольно легко.

Но допрос безгривенных был оставлен на потом. Матвей начал с Бориски.

Как только его ввели в хибарку, царов порученец почти профессиональным жестом сорвал с него рубаху и опрокинул на лавку. Тут же свистнула розга (или это был батог, столь любимый Борисом Лексеичем?), и крепкую спину парня переполосовала яркая красная линия.

Он вздрогнул, но промолчал.

Второй удар Матвея пришелся рядом с первым, третий лег рядом со вторым. Со спины на пол побежали тонкие кровавые дорожки.

На четвертом ударе Бориска невнятно мыкнул.

– Вот и славно, – удовлетворенно заметил Матвей. – А теперича пускай дозреет.

Я решила, что на этом истязание прервется, но «дозреет» означало другое. Акинфович захватил в ладонь щедрую пригоршню соли из солонки на столе и тщательно присыпал ею кровавые рубцы.

Лицо поверженного лыцара перекосилось, стиснутые зубы заскрипели, из глаз неудержимо потекли ручейки слез.

Но Бориска пока еще держался.

А мне срочно захотелось на свежий воздух.

Едва я вышла, как раздался первый мучительный крик пытаемого. После чего свистнула розга и потекло хриплое, невнятное бормотание преступного лыцара.

Надо было мне выйти раньше. Вдруг Бориска держался только из-за меня, чтоб не упасть в глазах княгини? Мысль странная, но если так, то я своим присутствием продлила и усилила применяемые к нему методы… От этого предположения на душе стало еще гаже. При всем презрении к молодому высокомерному мерзавцу и убийце, я его мучений не желала…

На дворе смеркалось. Я присела на скамеечку.

– Княгиня… – тихонько позвал меня испуганный голос Степаниды.

– Да? – не оборачиваясь спросила я.

– Что с нами будет, княгиня?

– Это решать царову порученцу, – дернула я плечиком. – Вы пошли против государевой воли, которая предписывала помогать нам…

– Но мы ж ничего… Мы ж в потайке сидели… – забормотала Степанида, подпуская в голос слезу. – Мы-то безгривенные! Мы даже выйти отсюда не можем!…

– Вы, безгривенные. Но вы не могли не знать, какая ловушка нам готовится, – устало констатировала я. – Муж твой с Бориской мастерили ее прямо на ваших глазах. Вон та ловушка -даже отсюда видна. Вы знали, что мы в нее попадем. И не сказали ни слова…

– Но нас же обманули! – горячо возразила Степанида. – Княгиня, это все подлый Борис Лексеич! Это он обманно уверил нас, что придут демоны в княжеском обличье! Что они, демоны те – и против Бога, и против царовой воли! Что их поймать надо и пыта… Ну, то есть поспрошать надо: кто таковы, зачем, почему… А мы – откуда ж нам было знать, что вы мирные и добрые люди?…

– А теперь откуда вы это знаете? – возразила я. – Может, мы демоны и есть?

– Нет! – взволнованно возразила она. – Какие ж вы демоны! Вы настоящие! Вы – всемилостивейшие князь с княгиней!…

– Ага, – согласилась я тоскливо. – Пока мы с вами мирно здоровались, никакого вреда вам не причиняли – мы были для вас демонами. А как взяли вас за горло да пригрозили поджарить на медленном огне – так сразу оказались всемилостивейшими князьями!…

– Ы-ы-ы! – сипло завыл Борис в хатке. – Ы-ыть! – и захлебнулся в крике.

Голос Матвея что-то строго, но неразборчиво переспросил, и Борис в ответ забормотал, заговорил торопливо.

Не знаю уж что они в этот момент обсуждали, но на мою собеседницу их диалог произвел впечатление.

– Не надо на огне! – зарыдала Степанида. – Я все скажу! Только не надо!… Это Серафим, это он демон! Демон и есть! И меня запутал, засмущал! А сам ходит туда и ходит, демонство свое тешит! Я скажу! Княгиня, смилуйтесь!

– Да? – задумчиво спросила я. – Все ли скажешь? Или что утаишь?

– Все! Вот вам крест святой! Как на духу! И место покажу, куда он под воду спускается! Я видела! Он думал – я не знаю, а я, как только Серафим собирался уходить по делам своим демонским, я сразу – шасть! – и на крышу! На самый конек! А оттуда все видно!

– Значит, на самом деле, демон – Серафим? – уточнила я.

Уже почти стемнело, над морским горизонтом в полоске чистого неба начали зажигаться звезды. Первые ночные звезды, которые я видела в этом мире.

Лицо Степаниды растворилось среди чернильной темноты, остался один голос, который торопливо выкладывал информацию:

– Демон! Сущий демон! То и дело таскался в пучину морскую! Как к себе домой! Уйдет, бывало, и по целому дню нету его! Да что по дню – он и неделями там пропадал!…

Я со вздохом поднялась со скамеечки, шагнула к двери избушки, приоткрыла ее.

При свете трех факелов, Матвей с видом заправского хирурга склонился над лавкой. По обилию черной крови она могла поспорить с любым хирургическим столом.

Тело, привязанное к лавке, было уже полностью голым и Матвей сосредоточенно ковырялся в нем. Гаврила, Клементий наблюдали за его манипуляциями с жадным любопытством если не с восхищением. Аркадий Викторович, как наказанный, сидел в углу на корточках, спиной к присутствующим и усердно закрывал лицо руками, пытаясь одновременно прикрыть ими же и уши. Эта поза мне была очень знакома – я сама приняла бы такую с удовольствием. Но я твердо знала, что с этим искушением надо бороться – и боролась изо всех сил…

Олег лица не закрывал, на дознание смотрел не отрываясь, но бледность его была заметна даже при неровном свете факелов.

Я тронула его за локоть:

– Выйдем.

Он сначала не понял. Поднял на меня круглые, ничего не видящие, глаза. Потом взгляд принял осмысленное выражение:

– Ты, Елена?

– Выйдем, – повторила я.

– Да, да! – торопливо откликнулся Олег. В его голосе чувствовалась благодарность. Я дала ему повод покинуть помещение, не роняя княжеского достоинства.

– Что выпытали? – поинтересовалась я, отводя его за угол хатки, туда, где свежий ветерок с моря поддувал особенно задиристо и игриво.

– А, ничего особенного! – махнул рукой Олег. – Говорит, будто влюбился в княгиню – в тебя то есть. Что обожает без памяти, готов был всех поубивать только бы ты ему досталась… Врет, по-моему…

– Про Серафима ничего не говорил?

– Да Матвей его про Серафима пока и не спрашивал… А что этот Серафим?

– Ну как же! Он ведь тоже участвовал! Получается, что и он влюблен в меня так же страстно, если готов вас всех поубивать? Надо же, какую страсть я возбуждаю у всех присутствующих!

– Хм… – невесело усмехнулся Олег. – Глупо получается. Что-то не проходит борискина версия покушения… Любовь-любовью, а чего ради Серафиму-то ввязываться в эту авантюру? Тоже мне, помощник влюбленного юноши нашелся. Фигаро там, Фигаро тут…

– Вот и я о том же. Понимаешь, к чему клоню?

– То есть… Ты намекаешь, что главная фигура в покушении – вовсе не Бориска с его страстями, а неприметный Серафим Смоляный?

Я ни на что такое не намекала, но на всякий случай сказала:

– Угу.

– И еще странный визит Бориса в эту глухомань… Насколько я понял, Лексеич не слишком большой любитель путешествий. Это ведь не наш Гаврила-топотун… Так, так!… Ай, какая ты молодец, Елена! Просекла самую суть!

Я скромно промолчала, теряясь в догадках относительно просеченной сути.

– Ну конечно! – Олег, в полном восхищении от моей прозорливости, хлопнул себя по бокам. – Как, однако, все ловко складывается: с одной стороны – странное желание Смоляного укокошить нас всех, несмотря на то что мы ему ничего, вроде, не сделали, с другой – указание Аркадия Викторовича на эту бухточку, как на хранилище запасного компьютерного блока… Разумеется! Все дело именно в компьютере! Этот Смоляный нашел компьютер до нас! А услышав рассказ Бориски, решил ни в коем случае не допустить князей-разрушителей до своей святыни! Как просто объясняется это покушение…

– Ты еще послушай Степаниду, жену этого Серафима, – подсказала я. – Она ведь следила за муженьком. И видела место в бухте, куда он спускался, когда направлялся к своей, как ты говоришь, святыне.

– Обязательно послушаю! – воодушевился Олег. – А пока надо сказать Матвею – пусть прекращает свой садизм. Хватит тешить низменные инстинкты!

***

Утро следующего дня началось с погребального костра, на который возложили тело бывшего лыцара Семена Бренькова.

Пламя полыхнуло по сухим сосновым ветвям горячо и яростно. Загудело, затрещало, охватывая покойника. Я отвернулась.

Потом, после окончания печальной церемонии, Степанида послушно забралась на гребешок крыши избушки и показала сначала Олегу, а после него Матвею место, где ее исчезнувший супруг спускался в глубины Окиян-Моря. Оставалось только попробовать пройти тем же путем – если только олегова логика верна.

Я заглянула в избушку к Бориске, продолжавшему прикидываться неудачливым ухажером. Он лежал все на той же лавке. Кровь его замыли, но перевернуться на спину он не мог и его голый исполосованный торс выглядел удручающе. А поднятый на меня взгляд был мутен и полубессмысленен.

В порыве жалости я попросила наших лыцаров:

– Гаврила, Аркадий Викторович, вы возьмите, пожалуйста, лавку с Бориской, вынесите ее на песок пустохляби. Пусть его скафандром накроет – может быть раны скорее заживут?

Гаврила глянул на меня неодобрительно:

– Для друзей-то это средство верное, княгиня. Гривенная защита раненному лыцару завсегда помогала. Но ворогов зачем лечить? Этот пес смердящий нашего Семена стрелой проткнул, а мы его спасть будем?

– Суров ты Гаврила не в меру, – неожиданно поддержал меня Клементий. – Божеские заповеди забываешь. А сказано ведь: возлюби врага своего! Княгиня воистину по-христиански поступает, человеколюбиво! Правда ведь, князь?

– Если ему это поможет подлечиться, – пожал плечами Олег, – почему б и не отнести Бориску за границу потайки…

Таким образом вопрос был решен в пользу лечебных мероприятий, и лавка выставлена на песок. Скафандр привычно покрыл тело Бориски ртутно-черной пленкой. Это произошло может быть и не совсем безболезненно. Искалеченный лыцар дернулся поначалу, но потом затих, обмяк. Только спир все продолжал свое деловитое перемещение по вытянувшей человеческой фигуре.

– А долго в таких случаях лежать нужно? – спросила я, обращаясь ко всем сразу.

Ответил Матвей. Он глянул на меня исподлобья, явно не одобряя слишком больших размеров княжеского милосердия.

– Не заботьтесь о нем, княгиня. Оклемается – сам встанет.

– Вы все-таки приглядите за лыцаром Борисом, – наказала я Степаниде. – Как встанет да вернется в потайку – покормите, отдохнуть уложите…

– Сделаем, княгиня, все сделаем! – низко кланяясь заверила Степанида. – Не извольте беспокоиться, будет так, как угодно вашей милости!…

Четверо остальных обитателей потайки в разговоре не участвовали. Довольствовались тем что молча стояли на коленях в отдалении и время от времени били земные поклоны.

– Ну-ну… – неопределенно сказала я.

Не прощаясь, повернулась к тропинке, ведущей вниз, к морю. Пошла к ней, и скафандр закрыл меня, отгораживая от окружающего мира.

Как славно все-таки находиться в нем. Так бы и жила в скафандре! И знать бы не знала про пятна потаек, кровавые страсти и отвратительные события, разыгрывающиеся на них!… «Ха! Опять хочешь спрятаться от окружающей действительности? Не лицом в ладони, так всем телом – в скафандр?» – хихикнул внутренний голос. И возразить ему мне было нечего…

Почему-то получилось так, что именно я возглавила наше шествие навстречу морскому будущему. Остальные шли по тропке, гуськом за моей спиной.

– А ведь беглый Серафим, видать, как раз там и сховался, куда мы направляемся, – предположил Клементий. – Как бы новой каверзы по пути не учинил!

– Настороже надо быть, – веско заметил Матвей.

– Да что он нам сделает, пока мы в гривенной защите? – возразил Гаврила. – Ее ж так просто не возьмешь!

– Это верно! – согласился Клементий. – Гривна – она как мать родная, всегда защитит!

– Елена, – попросил Олег, – когда мы сойдем с этой узкой тропинки, ты все-таки иди сюда, в середину. С краю не оставайся.

Я не удостоила его ответом. Сама решу где мне идти! Да и тропинка не располагала к разговорам: крутая, то и дело прыгающая через каменистые порожки, перекрываемая крошкой осыпей – она гуляла вправо-влево от основного направления по весьма широкой амплитуде. Хотелось бы верить, что скафандр спасет меня и при падении с обрыва, предотвратит, так сказать, механические повреждения. А так – кто его знает? Проверять желания не было. Тем более на глазах у всей компании. Они и так на меня во все глаза глядят, а стоит только мне свалится вниз – даже без ущерба для здоровья – и градус всеобщей заботливости станет просто невыносимым!

Волей-неволей пришлось целиком сосредоточиться на том, что делается под ногами.

А там все было совсем не просто. Причем настолько непросто, что я даже не заметила, как мы, наконец, вышли к морю. Только тогда обратила внимание, когда острые скальные углы, на которых с превеликой осторожностью приходилось размещать стопу, сменились совершенно безопасной галькой, обкатанной прибоем.

– О, море! – воскликнула я.

И уже не осторожничая, побежала навстречу морской волне. Кажется, я возомнила, что попала вдруг на сочинский пляж. Или решила, что наличие скафандра ровным счетом ничего не изменит в моих ощущениях. В любом случая я жестоко ошиблась. Встреча с пенной волной не впечатлила. Никакого сравнения с тем, как заходишь в воду в купальнике.

Вернее, сравнения подобрать можно, но они будут сплошь отрицательные. Свободная стихия набегающих волн добавила неуправляемости. Появилась вязкость в движениях, связанная с дополнительным сопротивлением воды. Но вовсе не дала морского аромата, когда хочется дышать полной грудью, плескаться, нырять, кувыркаться… Ничего подобного! Скука. Будто общаешься с аквариумом. Правда, с аквариумом очень большим. Который находился и справа, и слева, и со всех сторон. А когда я погрузилась в воду с головой, то этот аквариум оказался даже и сверху. Но комнатным аквариумом от этого быть не перестал.

Вот они – издержки мощной скафандровой защиты! Боюсь, что в этом уникальном скафандре и космическое пространство не покажется особо примечательным: космические ощущения будут так себе – на уровне изрядно затемненной комнаты…

– Елена, не теряйся, – попросил Олег.

Еле заметные силуэты моих спутников сильно размывала муть, поднятая прибоем Окиян-Моря.

– Давайте скорее спускаться дальше, в глубину, – предложила я. – Там вода должна быть прозрачнее!

– А чудища морские нас не пожрут? – забеспокоился Клементий. – Ой, непростое это дело – по дну гулять!…

– Чудища… – хмыкнула я презрительно. – Откуда им взяться на мелководье? Вот дойдем до середины океана, тогда…

– Да как же до середины, княгиня?… – всерьез обеспокоился Клементий. – У Окиян-Моря и нету середины! Он же до пределов мира плещется!

– Ну хорошо, не до середины, – смилостивилась я. – Но километров на двадцать-то мы отойдем!

– И зачем так далеко? – полюбопытствовал Олег.

– А как же! Мы же искать пришли? Копьютерохранилище твое! Вот и будем бродить по дну, пока не найдем…

– А какое оно, хранилище сие? – спросил Матвей.

– Кто ж его знает? – пожала я плечами.

А Олег пояснил, отмахиваясь от стайки назойливых лупоглазых рыбешек:

– Как увидите что-либо необычное, непохожее на камни, скалы, водоросли – вот это и будет компьтерный блок, который мы ищем.

– Значит, это не он, – разочарованно вздохнул Матвей.

– Ты о чем? – не поняла я.

– Да вот мы только что прошли мимо ерунды какой-то. Но оно все ж таки похоже… На деревья, что ли… Такие, как в наших лесах остались – черные, без листьев.

– Деревья? Под водой? – удивилась я.

А Олег уже повернулся к Матвею:

– Покажите, где?

– Вон там, – Матвей развернулся, побрел направо, неуклюже переставляя ноги по пологому склону дна.

Мы двинулись за ним.

Я тут же забрела в какое-то поле особо цепких водорослей, спутавших ноги, и пока выдиралась из их объятий чуть не пропустила все самое интересное.

О начале интересного известили разнообразные возгласы нашей честной компании:

– Ух ты! Ого! Да ну… Не, непохоже… Гля, сарай утоп!…

Я подняла голову и увидела почти прямо перед собой нечто несуразное. Первая мысль была, что это обглоданный ржавчиной и размытый стихиями скелет давно умершего троллейбуса. Только без колес. Густой проволочный каркас, образующий подобие его стенки, напоминал деревенский плетень из очень извилистых и хлипких веток. Плетень был с дырками – они выделялись широкими прогалинами мутной воды. Он был весьма скромных размеров: метров десять в длину, метра три в высоту. Что было за плетнем сказать трудно – других стенок этого сооружения не наблюдалось.

Чем бы не являлась некогда эта конструкция, сейчас она никак не могла претендовать на роль хранилища для глобального компьютера, который управляет физикой целого материка. Может быть когда-то в прошлом… Да и то – вряд ли. В таком хлипком укрытии компьютера не сохранить. Одной только морской воды будет достаточно, чтобы оставить от него лишь жалкие воспоминания в виде окончательно заржавевшего корпуса.

– Похоже на дверь, – сообщил Олег и двинулся к особо крупной прогалине между проволочными ветвями.

За ним потащились и все остальные. Кроме меня. Мне на это кладбище надежд плестись совсем не хотелось. Достаточно было неприятностей с колеблющимися у ног лентами липких водорослей. Их так неприятно было отдирать – даже гладкий скафандр не спасал от путаницы их сетей.

В следующий раз я подняла голову от водорослей, когда заинтересовалась странной тишиной, воцарившейся вокруг. Это только кажется, что мужчины молчаливы. На самом деле они тоже болтают без умолку. А тут вдруг разом стихли.

Я поглядела на пролом плетня, который Олег с его преувеличенной вежливостью поименовал «дверью». В проломе как раз скрывалась спина последнего из лыцаров. Кажется, Клементия. Вместе с его, Клемения голосом. Он как раз начал что-то произносить – нечто вроде: «Только вот ежели…» – да и не договорил.

А может и договорил – только я не услышала. Стало совсем тихо. Как в могиле.

Сразу обнаружилось, что вокруг меня – непроглядные толщи воды, в которой вполне могут водиться беззвучные, но не беззубые твари. И что друзей моих за дырявым плетнем не только не слышно, но и не видно. Да и вообще – что я тут одна делаю?

Воодушевленная этим вопросом, я со всех ног кинулась следом за так неожиданно покинувшими меня мужчинами. Кинулась, естественно, все в ту же прогалину. И, едва достигнув ее, немедленно осталась без скафандра.

Впрочем, он мне и не был нужен. Потому что сразу за прогалиной обнаружился воздух. Который наполнял помещение весьма приличных размеров. И напоминало оно вовсе не что-то подводное типа батискафа или подводной лодки, а все те же пещерные бункеры под Киршагом, где мы совсем недавно так мило проводили время.

Помещение можно было назвать и залом – в силу его громадности. Стены из грубого неотделанного камня уходили ввысь на добрый десяток метров. Вправо и влево они вообще тянулись бог знает куда, теряясь в полумраке. Впереди, правда, какая-то кремнистая перегородка наблюдалась, но тоже не очень близко. Даже эхо от моего испуганного «Эй!», отразившись от противоположной стены, вернулось ко мне не сразу.

Самое же неприятное было, что оказавшись вдруг в такой неожиданной обстановке, я так и не смогла опереться на дружеское плечо. За неимением такового. Помещение поражало пустотой!

– Эй! – уже совсем отчаянно завопила я.

В ответ получила все то же эхо и обернулась посмотреть – а что с прогалиной, через которую мне удалось столь лихо впереться сюда?

Разумеется, никакой прогалины и в помине не было. Наличествовал массивный круглый люк из лениво блеснувшего серого металла. Алюминия? Чугуна? Стали? Я в металлах никогда не разбиралась и разбираться не планировала. Особенно сейчас. Я просто протянула руку и потрогала.

И с визгом отпрянула. Потому что никакого металла рука не встретила. Ладонь ушла в воду. И когда я, взвизгнув, отдернула ее, то почувствовала характерный запах морской соли. Очевидно, я обмакнула руку в ту самую воду Окиян-Моря, через которую сюда и прибрела.

Для проверки я выглянула наружу – высунула в «люк» голову. Целиком. Прямо в толщу воды. И мгновенно покрылась пленкой скафандра. Гривна предупредила мою попытку самоубийства, не допустила утопления, взяв инициативу на себя – как всегда в критических случаях. И тем спасла свою хозяйку.

Как же они все предупредительны! И моя гривна, и мои мужчины! Один лишь спир, который, если верить Олегу – это половинка меня – один он нисколько не был озабочен моим спасением. Вот же гусеница бессмысленная! Только и знает, что болтаться по телу человеческому без забот и хлопот! Ни морская вода ему нипочем, ни ужасы перемещений в непонятные залы!

Я вышла наружу, в окружающую водную стихию. На то же место, где была минуту назад – вон даже облачко ила, всколыхнувшееся, когда я выбиралась из плантации водорослей, не успело толком осесть!

– Ты чего не пошла с нами? – спросил олегов голос у меня за спиной.

Я даже подпрыгнула от неожиданности. И, преодолевая упругость воды, плавно, как в замедленной съемке развернулась к прогалине дырявого придонного плетня.

Олег стоял рядом с прогалиной, ожидая.

– Вы где были? – спросила я. Боюсь, голос выдал меня, продемонстрировав еще не прошедший испуг.

– Тебя ждали! – удивился Олег. – Иди скорей – там такое все интересное!

Пришлось сознаться:

– А я уже была там… И ничего интересного не обнаружила. Только огромный пустой зал. Каменный. Без вас!

– Да какой же он пустой!… – возмутился Олег. – Идем, сама посмотришь! – и потянул меня за руку внутрь, за границу, чуть отмеченную тонким проволочным заграждением.

Мне оставалось только подчиниться.

Но когда я вошла внутрь вслед за ним, рука Олега, сжимавшая мой локоть, чудесным образом испарилась. И я вновь оказалась в гулкой пустоте каменного зала. Одна-одинешенька. Без скафандра.

– Олег! – на всякий случай позвала я, уже понимая, что это бесполезно.

Куда бы он не вошел вместе со мной – он попал совсем в другое помещение. И не важно, что вход был один. Выходы были разными. Мужчин они вел в одну сторону, меня – в другую. Может здесь производится селекция по половому признаку? Они попали в мужскую комнату, а я – в дамскую?

– Ну что же за ерунда такая! – в сердцах топнула я ногой.

И, как видно, слишком сильно топнула… Грубо обтесанные плиты пола заколебались подо мной, вздохнули сонно со сладким стоном пробуждения, и в глубине зала, у дальней стены, из плит потянулся вверх, быстро вырастая до огромных размеров, красивый серебристый побег какого-то гигантского растения. Типа кактуса. Только без колючек. И совсем не растительного серовато-металлического оттенка.

– Привет, – сказала я ему от неожиданности.

Не знаю ответил ли он – мне показалось, что ответил. В чем заключался ответ и в чем выразился – затрудняюсь сказать. Но он был очень вежливым. Настолько, что такую вежливость просто нельзя было оставить без внимания.

Я двинулась к этому растению-прибору с неясной целью, но приятным чувством скорой развязки.

И развязка наступила. Правда, не совсем та, на которую я рассчитывала. Мне явился Серафим. Не шестикрылый, как в известном стихотворении Пушкина, а вовсе даже бескрылый. Зато беглый. И преступный. Тот самый Серафим Смоляный, который подстроил нам мерзкую ловушку возле своей потайки, и вообще, судя по всему, собирался нас всех угробить.

– Ага, вот вы где! – радостно воскликнула я, предвкушая скорую расправу с преступником.

И вдруг подумала: а с чего это я так радуюсь? Добро б со мной была вся наша компания, которая беглого Серафима немедля скрутила бы и запытала по всем дворцовым правилам. Но в настоящий-то момент я стояла одна-одинешенька!

И факт сей, похоже, не укрылся от злобного прищура беглого лыцара. Он от меня бежать и прятаться вовсе и не собирался, а быстро и целеустремленно двигался как раз наоборот – прямо ко мне!

Но кто-то ведь бежать все-таки должен? Если Серафим не собирается этого делать, значит беготню и удирание придется взять на себя мне, бедной одинокой девушке…

Я бойко развернулась и ринулась к выходу – то бишь к люку в стене.

Пожалуй, в бойкости соревноваться со мной сможет не всякий – Серафим уж точно! Он никак не успел бы перехватить меня возле псевдометаллического выходного отверстия. Ведь я мчалась как угорелая, тихо радуясь на ходу быстроте своих ног!

Радуясь преждевременно. Гадкий бескрылый Серафим даже и не собирался соревноваться со мной в легкоатлетических видах спорта. Он знал другой способ. Который и применил, собака! Пес смердящий! Взял и просто подставил мне ножку…

Не свою, конечно. Где найдешь ножищу тридцатиметровой длины? Ножку мне подставил пол этого зала. Серафим только хлопнул в ладоши (я сначала решила, что мужик окончательно свихнулся и принялся аплодировать моей быстроте – ха, как бы не так! От такого дождешься…). Еще выкрикнул что-то неразборчиво-визгливое. И как в сказке (волшебной, но страшной) одна из плит пола прямо передо мной тут же встопорщилась, ребром цепляя мою проносящуюся над ней ногу – и дело было сделано! Я покатилась кубарем.

Ударяясь, ушибаясь, обижаясь. Да и как не обижаться – ведь кругом одно предательство и происки злых сил, от которых больно достается, в первую очередь, сбитым локтям и коленкам.

Со стоном преодолевая последствия столь неожиданного падения, и пытаясь все-таки подняться, я обнаружила, что спешить-то, собственно, и некуда… Серафим уже опередил меня. Успел, подлец, доскакать до выходного люка – и теперь неторопливо, вразвалочку, двигался мне навстречу, полностью отрезав путь к отступлению.

– Эй-эй! Что вы задумали? – строго сказала я, пятясь. – Сейчас сюда придут князь с лыцарами и вам придется держать ответ за все ваши злодеяния!…

В криминальной среде мои слова могли бы назвать попыткой взять Серафима «на пушку». Но местную криминальную среду представлял тут он сам, и «браться на пушку» решительно не захотел.

– Врешь, княгиня, – просто сообщил он. – Никто сюда не придет. А если и найдут дорогу, так нескоро. А мы с тобой за это время успеем потолковать. И поладить успеем…

– Я не собираюсь с вами «ладить»! – возразила я. И поперхнулась своими возмущенными словами, поскольку уперлась спиной прямо в металлическую машину-растение.

– А здесь и собираться нечего, – утешил Серафим, ухватывая меня за локоть твердыми, как из железа, пальцами. – Как толковать станем – сама захочешь миром кончить…

При этом он еще и заломил мне руку и, не обращая внимание на придушенный вскрик, принялся ловко приматывать мой девичий стан прямо к холодному кактусу. И откуда только веревку вытащил?…

Радовало одно – металлический кактус был все-таки без колючек. Хотя и с ребрами жесткости по всему периметру своего ствола. И чем туже приматывал Серафим меня к стволу, тем явственнее ощущались моей спиной эти ребра.

– Эй!… – вновь попыталась запротестовать я. – Мне больно!

– Уже? – удивился Серафим. – Это ты, княгиня, не знаешь какова она есть – та боль… Но сейчас узнаешь.

И затянул веревки так туго, что я взвыла.

– Не притворяйся, – доброжелательно предупредил Серафим. – Вот когда скажешь: «Серафимушка, я твоя, делай со мной, рабой своей, что хошь, только избавь от мучений!» – вот тогда я и пойму: тебе больно. И пожалею тебя. Только еще не знаю как. Может, ласково обойдусь с тобой. Может, просто жизни лишу. Это увидим после. Как разговор наш пойдет – так и увидим…

С этим словами, он затянул последний узел на веревке, повернулся ко мне спиной и спокойно отправился куда-то в непроглядную даль.

В одну из двух непроглядных далей этого зала. Теперь я решила, что и не зал это вовсе, а как бы длинный огромный коридор, уходящий во мрак справа и слева. Серафим отправился в его левую непроглядность. Хотя – что для меня это меняло?

– Вы куда? – шепотом поинтересовалась я.

Он так удивился, что даже замер. Потом обернулся, поглядел задумчиво и все-таки снизошел до ответа:

– За пыточным струментом, княгиня, куда ж еще? Давно вас здесь поджидаю, струмент приготовлен, надо только принесть. Обождешь малость? Не торопишься, княгиня?

Он еще и издевался!

Я гордо отвернулась.

– Ты не торопись, – вздохнул Серафим. – Еще успеешь намучиться… Думаешь мне охота к пыточному делу приучаться? Не охота! Я лыцар! Я, чтоб ты знала, в царовом ополчении тысяцким был! И это в полку Правой руки!

– Похвально, – откликнулась я. – Так зачем тогда себя заставлять? Не занимайтесь нелюбимым делом! Развяжите меня да и разойдемся подобру- поздорову…

– Нет, княгиня, – с сожалением качнул пегой бородой Серафим. – Не развяжу. И не отпущу. И не потому что боюсь тебя или, к примеру, твоего князька малолетнего. Мне вас бояться нечего. Я тут уже, считай, как дома. Обвыкся. Я так спрячусь – никогда меня не найдете. Места здесь много. В догонялки играть можно до самой старости! Так что бояться мне вас нечего. А вот должок вернуть – надо бы…

– Какой должок? Вы мне ничего не должны!

– Должен. Только не тебе, а себе. Одну княгиню я уже как-то упустил. Хотя не должен был. Мамку князя твоего. А она после таких делов наделала!… У-у! Все сгубила. Весь мир наш христианский. Как уж там она с пустохлябью договорилась – про то не ведаю. Но договорилась же, короста этакая! И наслала на нас эту проказу, эту язву моровую! А теперь еще и ты явилась. Да сынка ее привела. Истинно молвил Бориска – добра от вас ждать нечего! Он хоть и горяч, Борис-то Лексеич – весь в папашку своего, знал я их обоих, с малолетства знал, соседствовали мы… Еще тогда, раньше, соседствовали, до того как княгиня Шагирова явилась… Так вот я и говорю: прав Бориска, хоть и горяч. Раз пришли вы сюда – значит, не спроста. Явились дорушить то, что великая княгиня не порушила.

– Но мы хотим как раз наоборот! Спасти всех! Восстановить все как было раньше! – возмутилась я.

– А как было раньше? – вкрадчиво поинтересовался Серафим. – Разве вы это знает можете? Разве ты с князьком твоим жила здесь раньше, чтоб знать? Что восстанавливать-то собираешься, а, княгиня?

– Мы не жили здесь, конечно, – согласилась я. – Но как оно было – это понять не трудно. Песка не было. Кручени карачунной. Вот это и надо убрать.

– Песка… Был песок! Испокон веков Киршагова пустохлябь была полным-полна этим песочком! Врешь ты все, княгиня. Брешешь, как та бешеная собака! Песок они уберут – надо ж такое придумать! Интересно, что пащенок шагировский запоет, когда я его поймаю? Как он выкручиваться начнет? Да только меня не проведешь! Вижу я все ваши козни! Спасатели, понимаешь, явились! Спасут они нас, как же! Знамо дело – яблоко от яблоньки недалече падает… Нет, мне надо истинные намерения ваши знать! Так что отпустить тебя, сама видишь, никак не могу… – он с тяжелым вздохом развел руками. – Потолковать нам с тобой придется. Как следует потолковать. А как узнаю я помыслы ваши тайные – твои и князька – тогда уж с ним толковать буду. Подстерегу да потолкую. Авось и еще что полезное прознаю…

– Вы не сделаете этого! – обомлела я. Он еще и Олега пытать собирается? Вот же скотина!

– Думаешь, не сделаю? – удивленно почесал в бороде Серафим. – А вот я думаю, что сделаю! Здесь много ходов тайных да переходов. Есть где и спрятаться, и где подстеречь! Не опасайся, княгиня, все у меня получится! Так что тебе бы меня надо держаться, моей стороны. Ты подумай, подумай! Я за струментом схожу, а ты подумай. Глядишь, что толковое надумаешь. Тогда, может, и струмент не пригодится, да!

Он важно кивнул и отправился в прежнем направлении. А я осталась одна. Надолго ли?

Попыталась пошевелить рукой-ногой – не получается. Решила перегрызть веревку – опять незадача: не могу зубами до нее дотянуться… Что за невезение! Впрочем, это не невезение – это умение. Моего тюремщика. Ловко он все сделал. А еще жаловался на недостаток пыточного опыта!

И сообразил тоже – ведь подстерег меня, наверняка знал, что я тут одна окажусь! Если б поймал он меня за пределами этого помещения, в Окиян-Море – пусть бы себе вязал, не страшно. Через скафандр еще попробуй до меня добраться! Так нет! Тут подстерег, где я оказалась без скафандровой защиты!…

И тут меня осенило: а не попытаться ли мне надеть скафандр прямо здесь и сейчас? Олег же учил меня это делать, я уже надевала скафандр самостоятельно, не дожидаясь пока он сам сработает. Правда, было это на Земле, когда мы с Олегом сбегали из разгромленного бильярдного клуба, но технология-то осталась прежней!

Как там Олег учил меня? Задержать дыхание? И не просто задержать, а уверить себя, что пришел каюк. Что воздуха нет, и никогда уже не будет… Потому что забрели мы в совсем безвоздушную среду. Допустим, на дно Окиян-Моря…

Но мы и так на этом дне!

Хорошо, тогда представим, будто этих стен вокруг нет, а толща воды стремительно хлынула сюда, заливая все… А я стою привязанная. Водный поток подминает меня, в глазах темнее, пузырьки последнего воздуха из легких стремительно уносятся вверх… И я захлебываюсь, задыхаюсь… Ну еще чуть-чуть продержаться, не дышать, не пускать холодную соленую воду внутрь себя, потому что потом ее не выгонишь, она останется в легких, и похоронит тебя в своей толще… И не будет уже Елены, а будет только вода, растекающаяся по мне, внутри меня, вместо меня – и не будет уже ничего кроме этой воды…

Я так живо себе представила собственную кончину, что даже расстроилась – ну это ж надо было столь бесславно погибнуть?! Даже слезы от отчаяния выступили. Я автоматически подняла руку, чтобы вытереть их – и вдруг обнаружила, что уже, оказывается, свободна!

Я стояла в скафандре, а веревка, распавшаяся, разрезанная на множество частей, валялась под ногами. Не скафандр ли ее изрезал, надеваясь на меня?

Впрочем, особенно размышлять над этим было некогда. С минуты на минуту сюда должен был явиться мой тюремщик, пыточных дел мастер. С соответствующим «струментом». Интересно, где он его прячет? В каких таких секретных переходах и тайниках, на которые намекал тут?

Сейчас мне крайне желательно было бы знать схему этого архитектурного подводного ансамбля. Потому что сама-то я, может, уже и спаслась, а вот над моими спутниками, лыцарами-князьями, опасность по-прежнему нависает! И если тут, действительно, все так путано-перепутано, то у бескрылого Серафима имеются неплохие шансы отловить их поодиночке и покалечить! На Олега он точно настроился, и отловить его может оказаться делом совсем не сложным: ведь пацан наш вечно сует свой любопытный нос во все углы и закоулки, лазит самостоятельно куда его не просят!…

Поэтому мне надо их поскорее увидеть и предупредить!…

Я хотела увидеть, и увидела – все оказалось на удивление просто. Надо было только обратиться к механическому кактусу за моей спиной. Я ведь чувствовала, я знала, что только ради меня он здесь распустился и расцвел.

А расцвел он пышно! Его цветы – огромные экраны-зеркала, возникшие ниоткуда, прямо из воздуха – окружили меня полукругом своего соцветия. Я будто оказалась в парке аттракционов, в «комнате смеха». Там, где стены были зеркальными, но причудливыми. Отражающими все что угодно, кроме того, что было перед ними – то есть, кроме меня самой. Меня в зеркалах-экранах, парящих вокруг, точно не было.

А была там всякая всячина. Темные залы со стенами сложенными из булыжников – почти такие, как тот зал-коридор, где я стояла. Зеленовато-голубоватые комнатки с полупрозрачными стенками, будто вырубленные в ледяной толще айсберга. Другие зеленоватые галереи, стены которых были сложены будто из огромных замшелых бревен…

Экранов было много – и помещений тоже. Один из них – с Серафимом. Тот стоял, низко склонившись, и с натугой вытаскивал из скальной ниши небольшой кожаный мешочек. Почти сумочку. Мешочек упирался, цеплялся за что-то, вытаскиваться не хотел…

Серафим попыхтел еще немного, встал на колени, засунул руку по локоть в щель ниши. Пошуровал там. И справился-таки с непослушным мешком, выволок его. Развязал веревки, заглянул внутрь, кивнул удовлетворенно. Завязал как было, закинул за плечо, пошел, казалось, прямо на меня.

Но не дошел. Будто растворился. Вместе с экраном, который его демонстрировал. Зато среди череды экранов, окруживших меня, возник новый, который показывал все того же Серафима, но бредущего теперь уже стерильно-белым коридором.

И сам Серафим, и его задрипанный мешок выглядели в этом коридоре довольно странно. Будто по накрахмаленной и отутюженной скатерти, прямо посреди стола, полз жирно-коричневый таракан и тащил с собой украденную хлебную крошку.

Шел Серафим спокойно и уверенно. Ничего не боясь и никого не опасаясь. Деловито шел. Пытать. Меня, между прочим.

А мне что-то совсем не хотелось оказаться пытуемой. Хоть я и в скафандре теперь, но все же…

И вообще! Где мои друзья? Где эти мужчины, которые имеют обыкновение исчезать как раз в тот момент, когда они больше всего нужны?

Я внимательно осмотрела экраны, выстроившиеся вокруг, и обнаружила их.

Ну конечно! Они развлекались! Как дети малые!

В огромном пышном зале, украшенном колоннадой в стиле древнегреческого портика, находились все мои мужички. И занимались они странным делом: гонялись за довольно крупными желтыми бабочками – каждая из которых была размером с хорошую ворону. Поэтому охотники на бабочек обходились без привычных сачков, ловя бабочек просто руками. Ну не идиотизм ли? Нашли, понимаешь, себе занятие!…

Было ясно одно – рассчитывать на них нечего…

Ладно, пока лыцары и князья играют в свои странные игры, мне надо бы куда-нибудь из этого зала убраться. Пока сюда не явился Серафим.

Для начала я погасила все экраны вокруг. Просто отдала мысленный приказ металлическому кактусу – и экраны разом погасли.

Потом я развернулась направо – в сторону противоположную той, куда отправился Серафим – и резво зашагала вперед.

Шла и зорко высматривала повороты и ответвления от этого громадного коридора.

Только тщетно. Ни поворотов, ни ответвлений на глаза не попадалось. Зал-коридор был огромен и прям как проспект. Но, в отличие от проспекта, ни улочками, ни переулками не пересекался. К сожалению. Потому что получалось, что спрятаться-то и некуда было!

А если Серафим, не обнаружив меня, бросится преследовать? По этому проспекту? Боюсь, далеко мне не убежать! Особенно, если учитывать склонность Серафима руководить движением плит, покрывающих пол…

Я ускорила шаг, вглядываясь еще внимательнее. Эх, надо было мне не по коридору идти, а наружу выходить, в воду! И там уже прятаться! Сильна я задним умом…

И тут я вдруг увидела Серафима, одиноко бредущего мне навстречу со своим пыточным «струментом». Странно… Я, что, спутала направление? Или Серафим решил возвратиться другим путем – не тем, которым шел первоначально?

Единственное, что несколько утешало – для него наша встреча явилась такой же неожиданностью, как и для меня.

– Это что?… Это как?… – забормотал он, роняя мешок и торопливо крестясь.

«А вот так!» – хотелось мне крикнуть прямо в его отвратительную харю, но через скафандр он бы меня все равно не услышал. Да и что бы мой возглас изменил? Бежать было бесполезно. Я устало проковыляла к стенке и прислонилась к ней, ожидая когда он возьмет инициативу в свои руки и сам подойдет.

Вернее, я собиралась прислониться к стене. Но булыжники ее образующие, на которые планировала опереться спиной, не разделяли моих планов. Они оказались такой же имитацией, как и металлический люк на входе, и совершенно свободно расступились, пропуская меня. И я едва не рухнула в ярко освещенный зелеными всполохами коридорчик.

Даже не коридорчик, а так – узкий проходик между какими-то то ли ветками, то ли мохнатыми корнями, свисающими с потолка, выпирающими из стен и покрывающими пол… Да и корни ли это были? Может то лежали и висели какие-то огромные черви, расплодившиеся без присмотра?

Их зловещий вид заставил меня вздрогнуть и всерьез подумать о возвращении в коридор. Но желание не встречаться с Серафимом все-таки пересилило. Серафим был мне настолько отвратителен, что я даже не стала закрывать лицо руками и прятаться от червей-корней. Может быть я это и сделала бы, попытайся хоть один из них сдвинуться с места, но все они лежали тихо и смирно.

Поэтому, нагнув по-бычьи голову, чтобы не цепляться за свисающие отростки, я шагнула вперед по этому лазу-коридорчику. И сразу же едва не упала, неловко наступив на толстый, упругий корень.

Но не упала. Остановилась. Оглянулась, ожидая увидеть за спиной пегую бороду Серафима. И не увидела. Каменной стенки, сквозь которую я так ловко прошмыгнула, за спиной не было. А был там все тот же коридор-лаз, заполненный кореньями. И уходил он в бесконечность. Я, по крайней мере, его конца-края не разглядела.

Сначала я списала увиденное на обман зрения. И постояла, терпеливо поджидая появления преследователя.

Которого все не было и не было.

Тогда я набралась наглости и решила сама выглянуть в коридор-проспект. Для чего сделала шаг в ту сторону, откуда пришла. Потом еще шаг. И еще. Шаги давались с трудом – несусветная мешанина мохнатых корней под ногами не позволяла ускорить движение. Но не это было главным, а то, что в коридор-проспект я все никак не попадала!

Проделав еще несколько шагов, я поняла тщетность своих усилий. И не нашла ничего лучше, как повернуть обратно.

А уже шагов через десять, больно подвернув лодыжку, я остановилась в полном отчаянии. Ну что за странная коридорная система – куда бы ни шел – никуда не приходишь!

Тащиться вперед (как и назад) среди этих зарослей никакого желания не было. И тогда явилась спасительная мысль: а не пойти ли мне вбок? Опыт бокохождения у меня имелся – ведь именно таким способом я попала в этот лаз. Так может быть это универсальный метод передвижения в здешних краях не вдоль коридоров, а поперек их?

Я толкнулась в сплетение лиан-корневищ. Ага, сейчас! Только меня тут и ждали! Пробиться сквозь их плотную завесу не представлялось возможным.

Вот это попалась так попалась! Ни вперед, ни назад, ни вбок…

Но я не унывала. Развернулась, и толкнула корешковую завесу на другой стороне узкого лаза. Она тоже была довольно плотной, но мне показалось, что если поднажать…

Я поднажала, с натугой пытаясь раздвинуть сеть этих мохнатых извитых канатов. Почти бесполезно.

И все-таки – почти! Значит надо пробовать еще!

Я попробовала.

Туго. Тяжело. Неподъемно. Если бы не одна интересная закономерность: отодвинуть корешок – толстый и тяжелый как высоковольтный кабель – было делом непростым. Даже почти невозможным. Даже сдвинуть на миллиметр – и то это была непростая задача. Но после отодвигания он возвращался на место далеко не сразу. Сначала его многопудовый жгут продвигался на миллиметр в противоположную сторону, потом качался назад. Потом опять туда, куда я его пыталась сдвинуть. И только через десять-пятнадцать подобных раскачиваний наконец успокаивался.

Его движение напоминало колебание маятника. Хотя по тем физическим законам, что мне приходилось учить в школе, такого маятникового качания быть не должно! Жесткий, вовсе не упругий, зафиксированный и вверху (где он вылезал из потолка) и внизу (где он отправлялся прямо в плиты пола), корень-стержень просто не мог вести себя подобно легкомысленному маятнику!

Но вел же…

А почему я должна указывать кому-то как себя вести? Хочет унылое подземное корневище немного почувствовать себя веселым маятником – пускай! Возражать не стану! Более того: мой долг помочь ему, раз уж я здесь оказалась.

И я принялась помогать. Подталкивать его раскачивания. Уже не изо всех сил, а лишь так, чуть-чуть, не давая колебательному движению затухать, и даже понемногу усиливая его. Раскачивая все сильнее, удлиняя по мере моих слабых сил амплитуду его колебания.

И это оказалось самым верным решением! Раскачивать становилось все легче и легче, а когда стержень корня уже ходил с амплитудой в добрых полметра, я набралась храбрости, и юркнула в образовавшуюся щель. Каждую секунду ожидая встретить препятствие в виде непреодолимой стенки, и получить за это раскачавшимся корневищем прямо по затылку…

Но все получилось замечательно! Проскочив дыру в плотной шторе из корней, я не встретила на дальнейшем пути никакой стенки. Стенка-то была – я ее отлично видела. Такая солидная, довольно ровная, кажется даже оштукатуренная, или, по крайней мере, обмазанная желто-коричневой глиной, как в деревенских сараях. Но только на ощупь я ничего не почувствовала. И радостно вывалилась в соседний коридор.

А может и не в соседний. Может, я вывалилась за полтора километра от коридорчика с корнями – какая разница? Потому что радоваться-то особенно было нечему.

Я угодила прямо в реку – бурную, довольно мелководную, но быструю и яростную.

Я ухнула в нее по пояс, течение немедленно сбило с ног, поволокло, крутя и переворачивая, сшибая мною какие-то мелкие препятствия… Не сладко бы пришлось, будь я не в скафандре! Впрочем, мне и так пришлось довольно кисло…

Пока я устанавливала где находится верх, а где низ, пока пыталась подладиться к водоворотам, которые то и дело норовили все снова поставить с ног на голову, пока пыталась прибиться хоть к какой-то отмели…

Хорошо, что я не страдаю головокружениями, а то меня так и несло бы по этой дикой речушке, пока не вынесло в Окиян-Море. Или не вынесло – ведь вполне может статься, что этот речной коридор, подобно двум предыдущим не имеет ни конца не начала! Тогда мои скитания вообще оказались бы вечными…

Но я справилась с водным потоком. Выдюжила, выплыла. Уцепилась за небольшой мокрый валун. Пообнимала его, отдыхая. С тревогой прислушалась к ударам волн по спине, которыми бурный поток награждал меня за непослушание. Поняла, что еще десяток таких ударов, и меня вновь закрутит и понесет вдаль.

Потому сделала еще одно невероятное усилие и переползла направо, на узкую галечную отмель. Где уже отдохнула более основательно.

А, отдохнув, огляделась. И не увидела ничего нового. Коридор как коридор: прямой как стрела, бесконечный в обе стороны. Но с ревущей водой, опасными ямами и водоворотами.

Нет, ходить-бродить по этому коридору тоже не хотелось. Из него хотелось выбраться поскорее. Даже если придется сделать это тем же способом, каким я сюда попала – через стенку.

Проблема была одна – недостижимость стенки. Отмель моя находилась ровнехонько посередине потока, а лезть снова в разбушевавшуюся водную стихию – бр-р-р! Увольте!

Ничего не оставалось, как присесть тут же и грустно задуматься, изображая безутешную Аленушку с картины Васнецова.

Кстати о картинах. Вернее, зеркалах. Вернее, об экранах, которые мне демонстрировали все что угодно – и по моему желанию. Они, конечно, остались в главном коридоре-проспекте, рядом с металлическим кактусом. Но вдруг наша с кактусом взаимная симпатия сработает и на расстоянии?

Я напряглась и попросила его, любимый, дорогой, миленький кактус, продемонстрировать Серафима. Что он там поделывает после моего неожиданного бегства?

Как я попросила – этого и сама не знаю. Знаю только, что могла – и попросила. И просьба была выполнена, экран тут же появился передо мной.

А на нем – безутешный Серафим в полный рост. Он все шарил, как слепой по булыжникам стены, пытаясь нащупать место, в котором я так лихо исчезла. Он даже стучал по камням кулаком, ругаясь после этого от боли и дуя на ушибленный кулак.

– Ха! – сказала я громко (а почему бы и нет? – все равно никто не услышит). – Чурбан ты неотесанный, а не Серафим! Что позволено княгине, не позволено какому-то сотнику Правой руки! Классические пословицы надо знать, баран!

А, действительно, что позволено княгине? Подсматривать за всеми? Сомнительная честь!

Некоторое время поразмышляв над этическими нормами и их применимостью к здешним чудесам, я обратилась к кактусу с новой просьбой. (А он все время был где-то рядышком – невидимый, но ощутимый, почти осязаемый, он дежурил, ожидая от меня сигнала к действию) Я попросила убрать изображение Серафима и показать что творится в зале с бабочками. Как там мужчины – вдоволь наигрались?

Тут же возник другой экран, на котором все в том же зале мои мужчины занимались все тем же странным развлечением. Но теперь они бабочек уже не ловили. Потому что все бабочки оказались переловлены. Но не наколоты на иголку и не выставлены в княжеской коллекции, как я поначалу предполагала. Нет, они смирненько сидели на полу зала, лишь иногда шевеля крылышками и как бы показывая, что они все еще живы и готовы упорхнуть. Но не упархивали, а продолжали терпеливо сидеть там, куда их определили по велению князя.

Ну разумеется! Именно Олег всем этим управлял.

Я услышала его громкие указания:

– Ларионов – направо, туда! Все, остановиться! Руку вверх! Не эту, левую! Оболев – сюда, ближе ко мне. Обе руки вверх, кулаки сжать, ноги расставить, в коленях подогнуть!

Боже, это еще что за цирк? Вид книгочея Клементия, присевшего то ли в незавершенном реверансе, то ли задумавшего выполнить еще большую нужду, был достаточно потешен. Если Олег этого добивался, то он явно преуспел. Но это было так не похоже на нашего князя, что я подавила смешок, с интересом ожидая дальнейшего развития событий.

– Аркадий Викторович! Вы, пожалуйста, к вон той колонне. Нет, к следующей! Положите на нее ладонь правой руки. Да, вот так, на уровне плеча. Вторую руку вытяните в противоположную сторону. Так. Развернитесь чуть правее. Да. И, пожалуйста, вытяните указательный палец. Да, указывая в тот угол.

«…море волнуется три, большая фигура, замри!» – вспомнилась мне детсадовская игра. Только здесь фигуры замирали в причудливых позах не по собственному желанию, а повинуясь княжеской воле.

– Акинфович, вы присядьте вон там. Да, совсем присядьте, на корточки. Обхватите голову руками. Крепче! Локти прижмите! Хорошо. А я, – Олег покрутил стриженной головой, выискивая себе место в этом идиотическом паноптикуме. – Попробую стать вот сюда.

Себе он подобрал позу простую и незамысловатую. В нашем детском саду она называлась «полет ласточки». Почему именно ласточки – не знаю. Я еще ни разу не видела чтобы ласточки летали в такой позе: одна нога на упоре, вторая вытянута в воздухе, руки широко расставлены, лицо в меру глупое.

Я как зачарованная ждала продолжения – для чего-то же это все задумывалось?

В зале тоже все замерли. Даже бабочки перестали шевелить крыльями.

Но ничего не произошло. Протянулись томительные секунды. Все, включая бабочек, терпеливо стояли и сидели в тех позах, которые приняли – ну и что?

– Нет, не получается, – со вздохом признал Олег, опуская ногу. – Буквально еще одного человека не хватает, чтобы изменить конфигурацию должным образом! Была бы здесь Елена, у нас могло бы получиться. Но она затерялась в этом стохастическом лабиринте… Рано или поздно она к нам выйдет – но сколько ждать?…

А он у нас, оказывается, знатный оптимист! Какова формулировочка: «рано или поздно»! А если поздно? Нет, когда-нибудь я все-таки не сдержусь и влеплю этому мальчишке подзатыльник!

Я так разозлилась, что даже поднялась на ноги и сделал шажок к экрану. Олег был ближе всех – только руку протяни и отшлепай! Да как же через экран ее протянешь?…

Ответ пришел неожиданно. От моего спира. Каким-то образом почувствовав присутствие Олега, он выстрелил вперед своим щупальцем-хоботом – и прикоснулся! Даже узлом завязался вокруг ложноножки княжеского спира!

Однако! Если бессмысленному спиру можно беспрепятственно проходить сквозь экран, почему бы и мне, такой разумной княгине, не попытаться это сделать?

Я осторожно, вслед за щупальцем своего спира, вытянула пальчик в ртутной перчатке скафандра. Пальчик прошел беспрепятственно. Тогда я вся последовала за пальчиком – и почти вывалилась в зал с колоннами.

– Княгиня! – воскликнул Гаврила. – И в защите гривенной!…

– Дорогая Леночка!… – обрадовался Аркадий Викторович.

– Елена, – выдохнул с облегчением Олег, – ну наконец-то!

– Ага, «наконец-то»! – пробурчала я, пытаясь скрыть радость в голосе. – Вам легко говорить, конечно!… – и только тут сообразила, что они меня не слышат из-за моей скафандровой брони.

Пришлось срочно разоблачаться.

Сосредоточившись, я скоренько убедила себя, что дышать можно и нужно, что это занятие полезное и приятное. И вообще хорошее. А особенно хорошее в той окружающей обстановке, где я, собственно, и нахожусь теперь!

Гривна послушала-послушала мой навязчивый аутотренинг – да и убрала пленку скафандра за ненадобностью.

И тогда уж я высказала, так называемым мужчинам, все что накипело:

– Улыбаются они! Ликуют! Меня там чуть не запытали насмерть, а они и палец о палец не ударили!… Спасибо кактусу и его экранам! Не будь этих экранов, я и по сию пору блуждала бы в вашем «стохастическом лабиринте»!

– Что за экраны? – заинтересовался Олег.

– А вот, смотри! – гордо выпятила я губу и тихонько попросила мой дорогой кактус продемонстрировать нам… ну хотя бы все того же Серафима.

Экран тотчас явился пред мои светлые княжеские очи. А на нем искомый Серафим. В позе, почти повторяющей ту, в которой только что пребывал Матвей: на корточках, голова опущена, руки заломлены в отчаянии.

– Любуйтесь! – я царственным жестом указала на нашего ворога. – Сидит. Печалится.

– Кто? – уточнил Олег, следя за моей рукой.

– Как – «кто»? Серафим конечно! Видишь, расстроился, что его план провалился!

– Признаться, не вижу, – мягко произнес Олег. – А ты действительно видишь в этом направлении Серафима?

– В каком «этом направлении»? – растерялась я. – Вот он, Серафим! На экране!

– Вероятно, мы имеем дело с еще одним подарком твоих гривен! – сообразил Олег. – Оказывается, ты теперь можешь видеть сквозь стены? А как далеко? На большие расстояния?

– Да ничего я не могу! – отмахнулась я. – Это все мой кактус. Я его прошу – и он показывает на экране. Причем, в этот экран можно даже шагнуть. Я, например, именно так сюда и попала!

– Кактус? – переспросил Олег.

– Ну, не совсем кактус… – замялась я. – Это я его так называю. Любя. На самом деле – мне повстречался какой-то гигантский прибор – он просто вырос передо мной в коридоре-проспекте…

– В коридоре-проспекте?… – повторил Олег, внимательно вслушиваясь и пытаясь хоть что-то понять в моих словах.

– Да. Ну, в том зале, куда я попала с самого начала… Ты попал сюда, а я – туда…

Получилось совсем путано и невнятно. Потому что мысли мои были заняты другим: оказывается, экранов-проходов никто кроме меня и не видит? Эксклюзив, однако!… Вот так и рождаются сказочки о волшебных перелетах злобных демонов. Как бы мне не пополнить коллекцию знаменитых демонш этого мира. Наравне с великой княгиней Шагировой…

– Похоже, твоя генетическая структура позволила тебе получить один из ключевых гривенных комплексов, – одобрительно заметил Олег, придя к какому-то выводу. – Что-то вроде поста главного оператора и координатора глобальной системы!

– Ну, не такой уж и глобальной, – заскромничала я. – Вон даже Серафима не могу вам показать!

– Ладно, – подвел итог Олег. – Бог с ним, с Серафимом. Нам сейчас не до него. Я, кажется, обнаружил возможность прохода к резервному терминалу основного компьютера. Законсервированному в незапамятные времена. Но чтобы пробраться к нему и попытаться расконсервировать, необходимо несколько изменить пространственную конфигурацию этого помещения.

– Это как введение пароля при начале работы с программой? – догадалась я.

– Не совсем. До программы и до работы с ней еще добираться и добираться. Пространственная конфигурация этого зала – скорее как кодовый замок на входной двери в еще более засекреченный бункер. Введем код – дверь откроется.

– Ладно, понятно. Видела я ваши забавы. Наблюдала через экран. Бабочки – это тоже часть кода?

– Да, и немаловажная. Люди как раз не главное. Людей можно набрать почти любых. Ну, разумеется, без особо странной конфигурации личного пространства. Так вот…

– Да не объясняй – видела я ваше «море волнуется раз». Лучше скажи: какую позу принимать надо? Буквой «зю»? Или ты для меня подберешь что-то позаковыристей? Что меня ждет?

– Ничего особенного. С твоей-то пространственной конфигурацией…

– Ты меня начинаешь пугать! Что за конфигурация у меня такая? Как у тетки в три обхвата с весом в полтора центнера?

– Не совсем. Она, скорее, даже изящная. С такими грациозными загогулинами. В общем, не важно. Главное, что напрягаться тебе не придется. Достаточно вот здесь, прямо возле меня, сесть на шпагат.

– Всего-то? – обалдела я от такого простенького предложения. – Ха – ничего не выйдет! У меня и шпагата с собой нет!…

– Шутишь… – укоризненно покачал чубчиком Олег. – Ведь прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Я-то понимаю. Ты вот – не очень. Ты меня спутал с гимнасткой или циркачкой. Сам подумай – откуда у меня вдруг возьмутся такие способности? Чтоб вот так – ни с того, ни с сего – вдруг раз, и на шпагат!? Лучше уж я в позу ласточки стану, на твое место! А ты уж сам пробуй шпагат демонстрировать!

– На мое место встать не получится… – вздохнул Олег. – Тут как раз конфигурация требуется очень обширная. Ни у кого из вас такой нет…

– А у тебя есть? – поразилась я. – Ты у нас, что, самый толстый?

– Ну, в определенном смысле… Самый объемный.

Я критически оглядела его щуплую фигурку, но оспаривать слова князя перед его подданными не стала. Только пробурчала:

– Ну-ну…

Подумала и внесла другое, еще более дельное предложение:

– А если мне на место Матвея? А? Сгруппироваться я могу очень здорово – на раз!

– Зацепишься, – с сожалением пояснил Олег. – Я же тебе говорил про твои изящные завитушки. А на месте Акинфовича нужен кто-то достаточно… округлый, что ли. Без художественных излишеств. И потом – ведь я не прошу тебя изображать полноценный шпагат. Просто тебе нужно пошире раздвинуть ноги…

– Похабник! – устало констатировала я. – Малолетний циник и пошляк. Ладно уж, показывай, где становиться… Чего не сделаешь ради мировой гармонии!

– Вот тут, прямо на эту плиту. Только развернись немножко боком ко мне. Еще. Достаточно. И ноги… – напомнил Олег.

– Сейчас раздвину! – огрызнулась я. – Нетерпеливый какой…

Тихонько, про себя, попросила кактус убрать экран с горестным Серафимом. А потом принялась раскорячиваться… Все внимательно смотрели. Делать им нечего, что ли?

– А ну, быстро поотвернулись! – приказала я. – И быстро приняли свои позы! Как там: море волнуется раз, море волнуется два!…

Олег первый показал пример, встав «ласточкой». Остальные торопливо последовали его примеру. Одна я все еще пыхтела, расставляя ноги. Аркадий Викторович поглядывал на меня из-за своей колонны с сочувствием. А я все раздвигала их и раздвигала…

И вдруг, в какой то момент, поняла, что уже достаточно. Что код замка набран. Что беззвучный щелчок раздался и двери благополучно отворились.

Я подняла голову.

Вроде бы ничего и не изменилось в зале с древнегреческой колоннадой. Но, с другой стороны – изменилось. Причем, существенно.

Пол в зале накренился. Даже слегка завернулся желобком. По которому мы, казалось, все сейчас рискуем съехать вниз. К ничем не примечательной точке на стене – как раз напротив колоннады.

Глазами-то я прекрасно видела: никуда пол не наклонялся и, тем более, не загибался желобом, но направление получившегося желобка ощущалось совершенно определенно. И не только мною.

Матвей привстал со своего места, спросил удивленно:

– Княже, вы этого хотели? Того, что вышло?

– Наверно, этого… – кивнул Олег, опуская ногу.

– Что – уже все? – подал голос Гаврила. – Можно руку не держать?

– Можно, – разрешил Олег. И приказал. – Всем подойти сюда!

– Фу-у… – выдохнула я, вновь собирая себя в кучку.

– Кто видит что-то необычное? – поинтересовался Олег.

– Я, княже, – сообщил Матвей.

– Про вас я уже понял. Кто еще?

– И я… – несмело, с некоторым даже удивлением в голосе проговорил Клементий.

– Ну, я тоже, – вздохнула я, подходя. – Если ты имеешь в виду этот странный желоб посреди зала.

– Какой желоб, Еленушка? – ласково спросил Аркадий Викторович.

Остальные тактично промолчали.

– Получается, четверо, включая меня… – кивнул Олег. – Видимо, именно те, кто видит, они как раз и могут пройти этими воротами, а остальные – нет. Но мы все-таки проверим. Гаврила!

– Слушаю, князь-батюшка!

– Пойдем со мной. Остальным пока оставаться здесь. Неизвестно какие нас могут поджидать сюрпризы.

Вдвоем они двинулись к точке, в которую своим острием упирался желоб.

– По-прежнему ничего не видите? – уточнил Олег, когда они подошли к стене почти вплотную.

– Смилуйтесь, князь-батюшка – ничего, как есть – ничего!… – печально склонил голову Гаврила.

– Хорошо. Протяните руку вперед.

– К стенке, что ли? – уточнил Гаврила.

– Да. Какая она на ощупь?

– Холодная. И сырая какая-то. А когда глядишь – не заметно что сырая… Вы не про это говорили?

– Нет, не про это. Возвращайтесь к остальным. Теперь вы, Аркадий Викторович, подойдите, пожалуйста, сюда.

– Но я тоже ничего особенного не вижу, – напомнил Аркадий Викторович. – Ни желобка, про который наша прекрасная Елена говорила, ни даже сырости на стенах…

– И все-таки потрогайте здесь стену, – предложил Олег. – Сырая?

– Вроде нет, – пожал плечами Аркадий Викторович, проводя ладонью по стене – как раз по той точке, что была для него невидима.

– Странно, – сказал Олег. – Ведь ваш спир, Старик, вел вас именно сюда… Правда, спирам все равно какая у их носителей пространственная конфигурация и сколько у них гривен… Что ж, можете вернуться назад. Попробуем с оставшимися. Акинфов, прошу вас.

Матвей не колеблясь прошел по самой середине желоба к стене, протянул руку к неприметной точке – и исчез. Только звоночек тренькнул. Тоненький. Будто тронули серебряный колокольчик.

– Ох ты! – выдохнул Гаврила. – Куда ж он?…

– Понятно, – медленно проговорил Олег. – Хотя и не совсем. Елена, ты не сможешь применить твои новые способности и глянуть – что там с нашим Акинфовичем?

– Попробую, – кивнула я и попросила выдать на экран изображение Матвея.

Впервые моя просьба-команда была выполнена не сразу. Кактус как бы слегка призадумался. Ненадолго – всего на мгновение, но я успела почувствовать его сомнения.

Да и картинка на появившемся передо мной экране оказалась далеко не лучшего качества. Изображение было чуть размытым, Матвея окружала неровная бахрома радужного ореола. А что делалось дальше, впереди него – вообще понять было трудно. Переливы цвета, кляксы, тени – ясно было, что там происходит движение, кто-то (что-то?) перемещается, чуть приближается, сразу удаляется… Но никаких конкретных деталей не различить. А фон вообще утонул в сером туманном мареве.

– И что Акинфович? – поторопил Олег.

– Да пока ничего особенного. Стоит там. Осматривается. Вот пошел вперед… Совсем плохо стало видно… Ой!!

Матвей не успел сделать и двух шагов, как что-то – одновременно и угловатое, и круглое, похожее сразу и на ковш экскаватора и на каток асфальтоукладчиков – выскочило со страшной скоростью прямо на него, смяло, раздавило – и исчезло. Так же внезапно, как и появилось.

– Что? – резко, сухо спросил Олег.

– Похоже, на него напал кто-то. Или что-то…

– И что с ним?

– Не знаю. Лежит. Даже головы не поднимает. Вообще не шевелится…

А чего я репортаж тут веду? – вдруг подумала я. Ведь я спокойно могу пройти через экран и вытянуть оттуда пострадавшего первопроходца! Тогда и разберемся что с ним!

Я заторопилась к экрану.

И тут же суетливо вернулась обратно, едва услышав как закричал, заплакал и запричитал мой кактус. Его вопли слились в один раскаленный эмоциональный всплеск, который предупреждал, просил, уговаривал: «Туда нельзя! Тревога! Опасно для жизни! Не уходи, я не могу без тебя, не дай мне тебя потерять!…»

И почти эти же интонации прозвучали в громких, резких словах Олега:

– Елена, я прошу тебя не ходить туда. Знаю – ты можешь это сделать. Но пока я не разберусь, пожалуйста, оставайся здесь. Может быть отсюда ты сможешь помочь больше. В любом случае – дождись меня, и тогда мы обсудим план дальнейших действий!

– Ты хочешь туда пойти? – вскрикнула я. – Олежка, мальчик мой, не надо! Там опасно! Там даже Матвею сделали плохо!…

– Матвей пострадал именно потому что первым должен был идти я! – жестко произнес Олег. – Я сейчас зайду туда и попытаюсь помочь. Жди меня, ничего не предпринимая!

Я только открывала рот, как рыба, вытащенная из воды.

Я не знала что сказать и что сделать. Соображалка отказала полностью. С одной стороны, было ясно, что там, за дверью-стеной, происходило непонятное и страшное, и Матвей уже пострадал от этого. Но с другой – уверенный, злой тон Олега, который останавливал, приколачивал к месту, не давал сдвинуться. Тон злой и яростный. И непоколебимо уверенный в себе – на все сто процентов!

Олег уже сделал шаг, собираясь раствориться в стене, когда раздался поспешный голос Клементия:

– А я, князь? Мне можно с вами? Вы же говорили, что оставшиеся пройдут – значит, и я тож?…

Олег замер. Медленно повернулся. Лицо бледное. Смерил Клементия тяжелым взглядом. Отчетливо произнес:

– Вам решать. Присягу вы мне не давали. Можете оставаться здесь.

– Но как же… Почему присягу… – забормотал Клементий.

Вопросительно оглянулся на нас. А что мы могли сказать? Клементий мотнул головой, в недоумении. И вдруг решился – почти вприпрыжку бросился к Олегу:

– Да разве ж в присяге дело?… Я ж за другим шел!… Я ж сам хотел!…

– Прекрасно, – вздохнул Олег. – Но условие: слушаться меня беспрекословно! Что бы я ни приказал, выполнять мгновенно! Не хочу чтобы еще одна жизнь была на моей совести!

– Олег!… – ахнула я, поняв, что он уйдет – вот сейчас! Просто повернется и уйдет! – Олег…

– Жди! – отрывисто бросил он через плечо.

И тут же исчез, сопровождаемый серебристым позвякиванием.

Двойным. Потому что Клементий тоже исчез вслед за ним.

И сразу стало тихо. Так, что от тишины зазвенело в ушах и заломило затылок.

Они ушли…

Но почему я не вижу их на своем экране? Да и где сам экран?

Я беззвучно призвала к ответу мой кактус, и он тихонько повинился, что проявил инициативу и самолично убрал экран. Без команды. Боялся, что я как-нибудь нечаянно все-таки выпаду в него. Оступлюсь, повернусь неловко – и свалюсь туда. А это верная смерть. И мгновенная. Кактус что-то бормотал на своем, непонятном языке, но я поняла главное: через экран в то помещение хода нет. Запрет. Суровый. И даже жестокий. Смертельный.

«Но хоть покажи… – попросила я тихонько. – Я не пойду туда. Но посмотреть-то можно?…»

И экран вновь появился. На довольно значительном расстоянии – больше трех метров. Так, что бы ни упасть, ни нечаянно угодить в него я не смогла.

Изображение на его поверхности стало еще хуже. Полосы вольными волнами гуляли по экрану, дождем мельтешила рябь. И среди всего этого едва различимо проступали силуэты двоих: маленький – Олегов, побольше – Клементия.

Они склонились над Матвеем… Нет, склонился только Клементий. Олег, наоборот, гордо выпрямился. Презрительно заложил руки за спину, выпятил грудь. Смерил взглядом нечто, несущееся на них из бурлящих глубин неведомого помещения.

– Ой… – шепчу я.

Потому что на них вновь несется бешеный локомотив, сросшаяся мешанина катка-бульдозера.

– Ой… – обращаюсь я к двум неясным фигуркам. Порываясь одновременно сделать две несовместимые вещи: спрятать лицо в ладонях – и броситься к ним на выручку.

Не через экран – нет, я знаю, что там смерть! Но по жолобу-то, среди смирных бабочек, я пройти смогу! Я же вижу этот желоб! Я смогу, наверно…

Но покуда я пыталась разобраться в своих чувствах и желаниях, ситуация на экране резко переменилась. Бульдозер-каток, будто встретив какую-то преграду на своем пути, так и не докатился до гордо стоящего Олега. Катка просто не стало – он разбился, рассыпался на части. На мыльные пузыри и ватные пенные облачка. И сумрачные тени, которые плотной стеной колыхались позади него, как-то сразу сникли, отступили, впитались в серый, клубящийся фон.

Тогда и Олег быстро склонился к Матвею. Подхватил его под коленки, что-то неслышное приказал Клементию – и тот поднял безжизненное тело под мышки.

Безжизненное? Я прищурилась, вглядываясь. Нет, спир кажется на месте. Даже матвеевой головы не покинул. Значит, Акинфович жив! Сейчас, когда ребята вытащат его сюда, можно будет наконец вздохнуть спокойно…

Но Олег с Клементием сделали совершенно противоположное. Сутливо, с какой-то совершенно несолидной поспешностью, они поволокли Матвея вперед, почти переходя на бег. Прямо навстречу опасности, в гущу жутковатой пляски теней…

– Боже! – всплеснула я руками. – Да что же они делают?!

– Княгиня! – взмолился Гаврила. – Не томите – что там?

Я ошарашено оглянулась.

Поглощенная происходящим на экране, я совершенно забыла о них – Гавриле и Аркадии Викторовиче. А они, оказывается, все время стояли рядышком, напряженно вглядываясь в меня, пытаясь хотя бы по моей реакции угадать смысл происходящего.

– Да там… – провела я холодной потной ладонью по горячему лбу. – Что-то там непонятное. Они не стали раненого Матвея сюда нести, они потащили его дальше…

– Ну князь-то наш знает что делает! – пресек все мои сомнения Гаврила. – Если дальше перенес, значит так надо!

– А кто на Матвея напал-то? – подал голос Аркадий Викторович. – Зверь? Человек?

– Больше похоже на машину… Взбесившийся бульдозер… Но этого бульдозера уже нет. Разбился. Похоже, Олег его и разбил.

– А, так вот что! – обрадовался Гаврила. – Я же говорил! Князь разбил врага и пошел в наступление!

– Какое наступление?… Что за чушь? Куда они понесли Матвея? Зачем?

– Знамо дело – лечить! – авторитетно разъяснил Гаврила. – Видать, к тамошним лекарям.

– Ты еще скажи – к тамошним знахарям и ворожеям! – разозлилась я. – Откуда там лекаря? Там, похоже, и людей-то и нет! Одни взбесившиеся машины! Кто лечить будет?

– Но там же компьютер, Еленочка, – осторожно заметил Аркадий Викторович. – Может быть они его к компьютеру и понесли?

– Ага! – сердито сказала я. – Проводить компьютерную диагностику заболевания!

– И диагностику, и лечение, – благосклонно кивнул Аркадий Викторович. – Теперь, я слышал, уже и операции компьютер может делать.

– А, что с вами спорить! – взмахнула я рукой и обернулась к экрану, все еще демонстрирующему поле закончившейся битвы. Уже совершенно пустое. Мутные тени я не принимала во внимание.

Попросив кактус срочно навести резкость именно на людей, я в ответ получила виноватую информацию, что передаваемое изображение – это предел углубления в зону внутреннего контроля. Насчет контроля – не уверена, но кажется сбивчивые эмоции кактусовой речи я можно было трактовать именно так: предел зоны контроля.

– Что делать-то будем? – тоскливо спросила я.

И получила уверенный ответ Гаврилы:

– А тут и думать нечего! Ждать будем. Князь наказал ждать!

– И долго?

– А сколько надо – столько и будем!

Экран с мутным изображением потускнел и погас.

«Опять твоя самодеятельность?» – пожурила я кактус. На что получила категоричный обиженный ответ: нет. И многословное добавление – что-то насчет закрытия зоны для любого постороннего проникновения.

– Как это закрытия? – возмутилась я вслух. – Кем? Почему?

И как бы в ответ на мой вопрос бабочки, мирно сидевшие до сих пор по своим местам, вдруг разом вспорхнули, вызывая ощутимые воздушные сквознячки, зашуршали крылышками над нашими головами и устремились к колоннаде

– Ох ты! Куда это они, красавицы наши? – заинтересовался Аркадий Викторович.

– Насиделись, небось, – равнодушно ответил Гаврила. – Полетают да сядут!

– Но мы столько сил затратили, чтобы рассадить их по местам – чтоб именно так, как наш Олежечка говорил…

– Да, князь говорил, конечно… – неопределенно пожал плечами Гаврила. – Но то ж он нарочно рассаживал их – чтоб потом пройти можно было. А теперь все прошли кто надо. Чего им сидеть?

Он не видел того, что видела я: вместе с вспорхнувшими бабочками исчез и желоб, ведущий ко входу в стене! Я даже не удержалась, подошла торопливо к тому месту, где раньше видела острие желобка. Провела ладонью по стене.

И ничего она не мокрая – зря Гаврила наговаривал. Вполне сухая, даже теплая. Только вот попасть через нее я уже никуда не могу…

Вот и все, последняя ниточка обрезана. Теперь, действительно, остается только ждать. Сидеть и смотреть на часы, отмечая сколько времени прошло…

Только здесь и часов нет. И суток тоже. Или сутки еще будут – такие же стохастически меняющиеся, как и сам лабиринт?

– Гаврила, как ты думаешь: сейчас день или ночь? – тоскливо спросила я.

– Дык, ежели посчитать… Вышли мы утречком. Правда, не совсем поутру… Ну и на дорогу… Ну и здесь еще… Небось, княгиня, уже ближе к вечеру.

– И сколько мы будем ждать? Час? Год? Где жить все это время? Что кушать? Где там наши пищевые плитки?

– А ведь того… нету… – озадачился Гаврила. – Ваша правда, княгиня! Мы ведь их оставили на берегу. Прямо в мешке. Чтоб с собой в воду не тащить. А теперь получается – надо бы сходить, забрать!

– Ох, Еленочка-красавица! – кокетливо погрозил мне коротким пальчиком Аркадий Викторович. – Обо всем помнит, все видит!

Да уж… Вижу какие вы растяпы…

А может попросить мой кактус – вдруг он показывает не только внутренние помещения лабиринта, но и плитки на берегу? Тогда я просто возьму валяющийся мешок и принесу сюда!

«Покажешь берег?» – спросила я кактус. И получила эмоциональный ответ, приблизительно соответствующий согласному кивку.

И тотчас передо мной возник экран, на котором четко прорисовался фрагмент берега – как раз то место, где мы заходили в воду. И даже мешок, сделанный из штанов покойного Жирослава, я увидела. Только мешок этот оказался в весьма жалком состоянии. Он был вспорот – не развязан, а прямо-таки разорван кем-то, будто в припадке бешенства. И пуст. Только пара-тройка плиток – разломанных, растоптанных – валялась на гальке.

– А ведь наши харчи кто-то уже схарчил, – горько рассмеялась я. – Так-то, друзья! Нечего добро на улице бросать – вмиг подберут! И спасибо не скажут…

– А кто ж мог? – удивился Гаврила. – В здешних местах из гривенных – только мы. Ну, еще Бориска. Так он совсем больной лежит. Даже если гривна помогла, ему все равно еще долго не ходить-бродить, а стонать да охать!

– Еще Серафим! – напомнила я.

– Так он же где-то здесь! – возразил Гаврила. – Рыщет волком голодным! Вы ж сами говорили…

– А проверить все равно не мешает, – сообщила я и обратилась к кактусу с просьбой показать мне бескрылого нашего.

Рядом с экраном, демонстрирующим кусок пустынного берега, возник другой. И на нем было уже гораздо более оживленно. Там присутствовали: Серафим, Бориска, серафимова Степанида, а также остальные обитатели серафимовой потайки.

Изображение было четким, но каким-то рваным. Состоящим будто из стоп-кадров. Опять помехи в эфире? Но на экране, несомненно, была серафимова потайка. Часть ее. Избушка, где вчера вечером происходило пыточное дознание.

Только вот сейчас о кровавой пытке ничего в избушке не говорило. Посередине комнаты стоял широкий стол, на котором горой были свалены наши пищевые плитки. Нашлась пропажа! А вокруг стола, по лавкам, сидели веселые и довольные серафимовы прихвостни и с аппетитом пожирали наше добро.

Для них, что ли мы тащили его через столько преград и препятствий?

– А знаешь, Бориска-то, похоже, живехонький и здоровехонький уже! – поделилась я с Гаврилой своим наблюдением.

– Да быть того не может! – возмутился он. – Видывал я людей после правежа – долгонько им здоровья набираться приходилось! Не одну неделю!

– А Бориска, получается, шустрее оказался! – пожала я плечами. – Или Матвей не очень сильно старался над ним.

– Матвей? Как вы подумать могли такое, княгиня! Да Матвей с ним – по всем правилам!… И по всей строгости!

– Ну, не знаю… Тогда остается одно предположить: его подняли на ноги наши чудодейственные пищевые плитки!

– Вот это – вполне может быть, – согласился Гаврила. – Еда в той пещере, где нам князь гривны даровал, хорошая! И сытная, и вкусная! Может статься, что и лечебная.

– А мы это сейчас проверим! – сказала я и шагнула в экран – прямо к столу с плитками.

Нельзя сказать, что мое появление в избушке, посреди общей трапезы прошло незамеченным. Очень даже замеченным!

Кто-то поперхнулся, кто-то икнул, у Степаниды надкушенная плитка вывалились из ослабевших пальцев. Бориска побледнел и вскочил на ноги, опрокидывая лавку. Он вовсе не производил впечатления человека, только вчера пережившего страшную пытку.

Отреагировал и Серафим. Он не только выпучил глаза, но и додумался спросить:

– Так ты – живая?

Глупее ничего не придумал?

– Мертвая! – брезгливо сообщила я и подошла к столу.

Народ шарахнулся, как от чумной. Никто не сделал попытки помешать мне. Серафим тихо отполз по лавке подальше, Бориска продолжал стоять, широко открыв рот. Я заметила пару новых прыщиков на его побледневшей щеке. Один из голутвенных продолжал громко икать.

Ну что ж – мне их ступор даже на руку, решила я и принялась сгребать плитки со стола себе в подол.

– Мертвая… – дрожащими губами повторил Серафим. Похоже, он принял произнесенное слово за чистую монету.

– Так ты на поминки явилась? – повизгивающим от страха голосом предположил Бориска.

– У вас тут поминки? – удивилась я. – И кого поминам?

– Вас, княгиня, – угодливо закивала Степанида. – Сороковины отмечаем…

– Чего? – я так удивилась, что даже о плитках забыла и они с шелестом посыпались на пол. – Сколько отмечаете?

– Сорок дней с вашей кончины, – истово закивала Степанида. – Все по-божески, не обессудьте! Серафимушка, как вернулся да рассказал про вашу страшную смертушку, так мы и решили, чтоб, значит, вы на том свете на нас зла не держали, помянуть вас в сороковины. Сами видите – мы по-хорошему, по-людски к вам, так что и вы уж не нас там зла не держите…

– А вы не ошиблись? – глупо спросила я. – Действительно сорок дней прошло как мы от вас ушли?

– Да как же сорок! Не сорок, а уж почти два месяца! – словоохотливо пояснила Степанида. – Осень ведь теперича на дворе! Сорок дней – это с той поры, как Серафимушка вернулся да рассказал…

– Понятно, – прервала я ее. – Молодцы, что все по-людски. И вам воздастся!

И попросила у кактуса экран с древнегреческим залом. И тут же шагнула в него.

– Ух ты! – восхитился Гаврила. – Споро вы, княгиня! Я и мигнуть не успел, а вы уже обратно. И с харчем! – обрадовался он, увидев у меня в руках пригоршню плиток.

– Споро, – подтвердила я. – А могла бы и еще спорее.

– Как это? – удивился Гаврила, беря протянутую плитку.

– Ты ешь, а я расскажу. Много чудес, а объяснение одно. Знаешь, почему Бориска выздоровел?

– Из-за этих плиток? – чавкая спросил Гаврила.

– Из-за дуриток! – ругнулась я. И когда он поднял удивленный взгляд, добавила, смягчившись. – Потому что уже два месяца прошло, за это время любая сволочь выздоровеет. Смотри, не подавись.

– Как это? – Гаврила явно не понимал о чем толкует княгиня. – Как же – два месяца? И дня не прошло!

– Это у нас, здесь, возле главного запасного компьютера. А снаружи – два месяца отщелкало! Осень на дворе!

– Здесь – день, там два? – Гаврила смотрел на меня с тревогой. И тревожился он явно не за временные катаклизмы, а за состояние головы княгини.

– Ага, два, – подтвердила я. – Только не дня, не обольщайся. Два месяца. О, время летит! За этот срок все не только повыздоровели, но даже успели украситься новыми прыщиками. А также помянуть нас и даже забыть. – Я взяла одну из принесенных плиток, потерла в ладонях, освобождая от обертки.

Гаврила продолжал таращиться на меня в недоумении. Пришлось пояснить свои действия:

– Проголодалась! За два-то месяца – немудрено проголодаться, как считаешь?

– Это, Еленочка, вы о некоем парадоксе времени говорите? – осторожно поинтересовался Аркадий Викторович.

– О нем, родимом! – кивнула я. – В нашем случае – о временном замедлении.

– Но как же о замедлении, Еленочка! – не согласился он. – Ведь два месяца – это больше чем один день! Значит, об ускорении…

– Оно бы верно… – хмыкнула я. – Да только сомневаюсь, что снаружи, на целой планете, время вдруг принялось ускоряться. Сами подумайте – с чего это ему галопировать, выдавая осень сразу после начала лета! Надо думать, временные парадоксы гораздо локальнее. А именно – ограничены этим залом. Ну, может, еще чуть-чуть переходами стохастического лабиринта. Но ждать изменений снаружи не стоит. Именно у нас тут время идет не правильно. Весьма замедленно. Раз этак в шестьдесят более замедленно, чем снаружи, в окружающем мире.

– В шестьдесят? – не поверив покачал щетинистой макушкой Аркадий Викторович.

– Именно! Даже если Гаврила ошибся в подсчетах и мы тут компьютерные замочки открываем не несколько часов, а на протяжении целых суток, то это как раз получается и получается: сутки здесь – шестьдесят там. А недельку здесь просидим – наверху и год пройдет, проскочит! Весело! Если же мы тут, в ожидании целый год просидим, то выйдем, когда наверху полстолетия минует. Красотища! К тому времени все враги наши перемрут от старости, и когда явимся мы – вечно молодые и вечно свежие, как майские розы, то потомки врагов только рты раскроют в удивлении!…

– А спать здесь можно? – деловито поинтересовался Гаврила. – Я как поем после долгой голодовки – меня завсегда в сон клонит… – и зевнул в подтверждение.

– Можно, – разрешила я. Хотя и не верила, что после этих новостей про временные парадоксы кто-то спокойно уснет.

Но Гаврила продемонстрировал завидное спокойствие. Прилег возле колонны, и через минуту своды зала огласились его здоровым похрапыванием.

– Ох, и мне бы уснуть чуток… – озабоченно проговорил Аркадий Викторович. – Не знаю – удастся ли здесь, прямо на полу?…

Удалось. Да еще как! Через минуту (по местному времени) акустику зала радовали уже два похрапывания.

Хорошо им – не приходилось бывать на собственных поминках… Мне, вот, что-то не спалось…

Интересно, а в той закрытой зоне, где оказались Олег, Матвей и Клементий – там такое же замедление времени? Жаль, не узнать этого – зона-то закрытая! Кактус ничего показать не сможет…

Милый кактус… Я постоянно ощущала его благожелательное присутствие. Хоть и не мог он помочь в наблюдении за Олегом, но в остальные стороны его экраны-зеркала действовали. Интересно, насколько далеко? Только до приморских окрестностей? Или и дальше серафимовской потайки? Может, я могу посмотреть и в более отдаленные места? Например, в усадьбу князей Шагировых?

«До тудова дотянешься?» – спросила я у кактуса.

На что получила вопрос, который можно было бы перевести: «А куда конкретно нужно?»

Я припомнила окрестности шагировской усадьбы и решительно пожелала увидеть забор, возле которого появилась в этом мире. Вдруг теперь, когда я с гривнами и прочими дарами, дырка в заборе откроется для меня? И перенесет обратно, на Землю?

Явившийся по моему зову экран, продемонстрировал ночную темень. Что, уже ночь? А десять минут назад, когда я присутствовала на собственных поминках, еще стоял белый день. Как время летит! Ну да ладно, придется погулять ночью… Или все-таки дождаться рассвета?

Я размышляла над этом почти минуту. Вернее – целую минуту! И за это время вопрос решился сам собой: темнота на экране начала быстро редеть. Проступили черные деревья, особенно заметные на фоне белоснежного песка, над ними показалась крыша шагировского особняка.

И я смело шагнула в экран.

***

Вышла из него я уже в скафандре.

Занималось утро. Очередное мглистое утро под неподвижным небом, обложенным облаками.

Вокруг все осталось точно таким как я помнила – трагическим и унылым. Только мне унывать уже не было смысла: я уже могла здесь ходить, не опасаясь кручени карачунной – огромный, неоспоримый плюс!

Бывал ли кто-нибудь из посторонних здесь, в поместье, после нашего исхода? Вряд ли. Да это и не важно. Я пришла не инвентаризировать шагировское добро, а проверить выход на Землю.

Вот забор из камня. Высоченный, будто на века сооруженный. Именно тут, возле давно засохших кустиков, я и выползла из предательских зарослей вполне земного терновника. Как позже выяснилось – выползла совсем в другой мир…

Где-то здесь должен быть и выход. Эх, сюда б Олега! Он так ловко определяет все эти межпространственные дырки… А мне придется прощупывать несколько квадратных метров каменной кладки. Только для того, чтобы удостовериться, что я, как была, так и осталась «невыездной».

Стало уже совсем светло, когда я окончательно уверилась, что прощупывание больше ничего не даст. Забор был на месте, но проникнуть сквозь него мне было так и не по силам… Неутешительное известие.

Правда, говорят, что отрицательный результат – это тоже положительный результат. По крайней мере знаю, что надеяться не на что, сколько бы гривен на мне не было понавешено…

Забавно, что мужички, мирно спящие в подводном предбаннике глобального резервного компьютера, даже не заметят моего разочарования. Как и моего отсутствия… Для них даже самое длительное мое путешествие покажется короче мига.

Больше делать в шагировском имении было абсолютно нечего, но и сразу уходить не хотелось.

Интересно, а постель, в роскошной спальне, на которой я собиралась почивать в первую ночь пребывания здесь – она так и осталась не застеленной? Наверняка! Кто бы ее застилал?

Я пошла к широким ступеням парадному входа. Поднялась по ним, поскрипывая подошвами скафандра по песку.

Постояла в просторном холле. Отправилась наверх, в спальню.

Да, вот она. Так и не довелось мне здесь поспать. И окно открыто так же, как тогда мне открыл Сергей Дмитриевич Михайлов. Человек, ныне не существующий. И кровать разобрана. И песок на полу.

А вот песка стало меньше. Или показалось?

Я постояла, пытаясь вспомнить толщину песчаного слоя тогда, при первом моем посещении. Но не вспомнила.

Зато песка за это время стало еще меньше. Уже поблескивали, открываясь досточки паркета, уже песчинки лежали не слоем, а лишь тонкими змеистыми полосками пересекали пол. Да и не лежали вовсе, а двигались. Текли. Или, скорее, утекали, змейками втягиваясь под дверь.

Когда последние белоснежные струйки пересекали порог спальни, я поняла наконец, что что-то тут не так! И выскочила в коридор, к лестнице, ведущей вниз. И застала зрелище еще удивительней.

Песчаные потоки торопливо стекали по ступеням лестницы белым пенным водопадом – вниз, вниз, как можно быстрее! Это напоминало паническое бегство вражеских армий. Но от кого? Не меня же песок так испугался? Я, конечно, в страшном черном скафандре, но вряд ли пустохлябь способна заметить такие мелочи, как человек в скафандре!…

Тем более, что скафандра-то, оказывается, на мне и не было!

Я с удивлением посмотрела на свою руку – точно, нету! И на другой тоже!…

Где? Где моя гривенная защита? Или гривны раздумали защищать меня? Неужто через минуту-другую спир соскользнет с головы и мое сознание растворится в вечности?

Вот незадача! И никакого Гаврилы теперь не найдется спасти бедную девушку, впавшую в кручень карачунную! И даже Олег не поможет – я ведь никому и словечком не обмолвилась, что отправляюсь сюда!…

Все эти мысли одной страшной, ослепительно-белой молнией пронеслись в голове. Правда, эта молния осветила и одну совершенно простую вещь: надо драпать отсюда! Скорее! Пока я, что называется, при памяти! И драпать таким же образом, каким я сюда попала – через экран.

Кактусик, миленький! Покажи мне, пожалуйста, подводный зал с колоннами!

Зал тотчас явился. Экран показал сладко похрапывающих мужиков, я уже занесла ногу, чтобы поскорее сбежать в него, как вдруг подумала: а мне ли бояться того, от чего бежит наш враг – песок пустохляби?

Не гонит ли его физика, приспособленная как раз к нашим нуждам, человеческим? И, главное, не означает ли все это, что Олег добился поставленной цели – включил резервный компьютер? А, заодно, активизировал генераторы, расставленные по всей планете под потайками?

Кстати, одна из таких потаек ведь совсем рядом – в том зальчике с бассейном, где мы спали в первую ночь пребывания в этом мире. Надо бы проверить – если песок и оттуда сбежал (а он оттуда должен был сбежать в первую очередь, как только начал работать генератор) – значит моя догадка верна! И Олег все-таки смог совершить физическую революцию на отдельно взятой планете!

Я почти бегом домчалась до «тронного» зала, распахнула потайную дверь и восторженно засмеялась. Кубометры песка, которые до моего появления пытались тоненькими струйками просочиться под дверью и в другие крохотные щелочки, теперь выплеснулись мне на ноги мощной волной – и стремительно покатились дальше. Неясно видимый коридор за дверью был пуст – ни единой песчинки!

– Ура! Мы победили! – завопила я, что было мочи.

***

– Вставайте! Гаврила! Аркадий Викторович! Олег запустил генераторы! – тормошила я мужиков, ничего не понимающих со сна. – Да как быстро! Только вошел – и все сразу заработало!

– Что заработало? Куда? – вопрошал Аркадий Викторович, растирая слипающиеся глаза.

А Гаврила просто бессмысленно моргал, таращась на меня. Но потом все-таки задал разумный вопрос:

– А откуда вы, княгиня, узнали?…

– Да оттуда! Я была в шагировском имении, вспоминала свой первый день в этом мире… И первую ночь… И тут началось! Песок начал сбегать, улепетывать со всех своих песчаных ног! А с меня исчез скафандр! Понимаешь? Генераторы стали восстанавливать прежнюю физику! Человеческую, а не эту… пустохлябскую… Ваш мир спасен! Ваш – и мой… – добавила я, припомнив, что так и не смогла отсюда сбежать.

– Лепота… – протянул Гаврила. – Неужто князь-батюшка смог в одну ночь все отладить? Ну, теперь-то царово величие и ему должен дать титл великого князя! И наградить знатно! Осыпать царовой милостью с головы до ног!

– Ну это мы еще посмотрим, – покачала я головой, вспомнив как Олег описывал истинную подоплеку данной нам «уединенции». – Может от той царовой милости спасаться придется!

«Можно?» – шепнул мне кактус.

«Что?» – не поняла я. Вслушалась в его бормотание и наконец разобрала. Мой кактус информировал о снятии сверхстрогого режима с выходной двери «машинного зала». А, следовательно, о вновь возникшей возможности заглянуть с помощью экрана хотя бы в самую ближайшую его часть.

Возвращение к режиму почти свободного доступа в компьютерный предбанник стало заметно, впрочем, и по нашему залу с колоннами: бабочки желтым снегопадом принялись валиться с потолка на пол и рассаживаться там стройными рядами. Самостоятельно, без всякого принуждения и руководства. Могут ведь, когда захотят! И не надо бегать, ловить их. Как будто кто-то, незримый просто дал им команду с центрального пункта, а они ее послушно выполнили.

Кстати, пол в зале тоже, видимо, исполнял эту неведомую команду: он изогнулся желобом, который я уже видела вчера, вершиной указывая в стену напротив колоннады.

Может быть, вопреки просьбе Олега, мне все-таки попробовать пройти вслед за ними? Или глянуть сначала туда через экран?

Я выбрала второе и дала команду кактусу.

Экран послушно возник передо мной метрах в трех. Разумная предосторожность с его стороны! Запрет на экранное проникновение никто не отменял и нечаянно свалиться туда, оступившись, например, не хотелось.

Видимость по-прежнему была не очень – изображение мутновато и нечетко, но три человеческие фигурки, приближающиеся к нам с той стороны, были неплохо различимы. Они двигались быстро, становились отчетливее, но что-то в них было не так, что-то не правильно…

И когда они подошли совсем близко, я поняла что именно было неправильным: среди них не было Олега! Маленького мальчика, который перевернул мир. Героя-супербоя, которому мир обязан возвращением к жизни. А его как раз и не было.

Высокая фигура – это может быть Матвей. Дай бог, чтоб он выздоровел после проехавшего по нему катка.

Пониже, коренастый – это, наверно, Клементий.

И кто-то третий. Ростом с Клементия, но более узкий в плечах и худощавый.

А Олег? Неужели с ним что-то случилось?

Хрустально-малиновый перезвон колокольчиков прервал скачку моих мыслей. Из стены появились все трое одновременно – без Олега… Клементий, Матвей и еще какой-то парень. Все трое улыбались. Боже, чему они радуются?

– Где Олег? – закричала я. – Что с ним?

– Я здесь, – ответил парень и шагнул ко мне.

– Не до шуток сейчас! – возмутилась я, невольно отступая. – Кто вы? Что с мальчиком? Скажите же! Самую страшную, но правду!

– Мальчик вырос, – ответил парень. – Вот и вся правда, Елена.

– Князь, покажите ей ваши гривны, – предложил Клементий. – Она узнает их, и поверит.

– Зачем ей гривны? Елена, посмотри на наших спиров – как они тянутся друг к другу.

Но мне незачем было смотреть на спиров. Я смотрела на паренька. Сначала он показался мне старше, теперь я видела, что это – совсем еще подросток. Лет тринадцати-четырнадцати. С редкой порослью усиков над верхней губой. По-подростковому угловатый, большерукий, нескладный. Длинноволосый, как какой-нибудь популярный артист. Он перестал улыбаться и только пристально смотрел на меня своими большими карими глазами.

Его неуклюжесть подчеркивалась (а может и создавалась) одеждой: короткими, едва до щиколоток, обтягивающими брючками, явно из какой-то синтетики. Массивными черными ботинками – настолько бесформенными, что я их поначалу приняла за резиновые галоши. Легкой полупрозрачной рубашкой чуть ли не из крепдешина. Это одеяние было не просто нелепым, а подчеркнуто несуразным. В нем присутствовал даже некий вызов вкусу и приличиям.

Как и в гордом взгляде, которым он смотрел на меня, не отрываясь.

– Олег? Это вправду ты? – прошептала я. – Но ты же – маленький мальчик…

– Я вырос, – терпеливо повторил он.

И это бесконечное терпение, которое он всегда демонстрировал в разговоре со мной, заставило мое сердце забиться в радостном узнавании. Оно убеждало меня больше, чем пять его гривен, и даже больше, чем непрекращающийся поцелуй наших спиров, которые незамедлительно сплелись в тугом объятии.

– Но когда ты успел?… – пробормотала я. – Мы расстались только вчера…

– Со вчерашнего расставания прошло почти шесть лет, – вздохнул он. – Мы там попали в ловушку. Мы видели вас на обзорных экранах, но связаться с вами никак не могли. Еще и потому, что слишком велика была разница в скорости течения времени. Здесь, у вас, перед входом, оно очень заторможено.

– Я это заметила, – сообщила я.

– Ты – разумеется! Другого от княгини и ждать не приходится. Но что делается внутри, за этой стеной, – Олег качнул головой за свою спину, – ты знать не могла. А там время резко ускорено.

– Но… вы вышли бы сюда… Отдохнули… Зачем сидеть там столько лет?

– Выйти мы не могли, – вздохнул Олег. – Система безопасности перекрыла все выходы, потому что долгие годы считала нас чужаками. До тех самых пор, пока мы не восстановили хотя бы один, самый нижний уровень функционирования периферических генераторов под потайками. Только после этого система признала нас уже не взломщиками, а специалистами-ремонтниками. То есть – своими людьми. И выпустила. Да и этого могло бы не случиться. Если бы не Клементий. Это он сообразил, наконец, как запускается Второй Толстячок… С Первым справиться было легче, но Второй… Это отдельная история, я расскажу ее как-нибудь. Или сам герой расскажет!

Олег-подросток с улыбкой обернулся к Клементию и я увидела, что почти половина олеговой головы – правая, от затылка до уха – совершенно седая.

– Да чего рассказывать, князь… – застеснялся Клементий. – Я только-то и сказал какую-то ересь, это уж вы сами потом домыслили остальное. И запустили Второго…

– Так вам понадобилась не одна ночь, а целых шесть лет, чтобы заставить работать генераторы? – пробормотала я.

– Генераторы, княгиня, мы уж почти с год как запустили! – небрежно махнул рукой Клементий. – Тут была другая неувязочка…

– Как – «с год»?… – помотала я головой. – Они же вот только что заработали…

– Для вас, здесь – только что, для нас, там – несколько месяцев назад, – спокойно, без насмешки, сообщил Олег, прожигая меня испытующим взглядом своих карих глазищ. – Все та же разница во времени, временной парадокс.

Пожалуй, даже в этом угловатом подростке уже было нечто такое, что могло заставить учащенно биться трепетное девичье сердце… Каков же он станет, когда еще возмужает?

– Олег… Это ты? – неловко проговорила я. И как мне теперь вести себя с ним? – Ты… Ты стал старше. Да, конечно… Но ты, как бы это сказать…

– Я по-прежнему слишком молод для тебя? – губы его дрогнули в невеселой улыбке. – Это поправимо. К сожалению, даже слишком поправимо. Дело в том что мне надо туда вернуться, обратно, – он чуть качнул головой, указывая на точку, которой заканчивался желоб пола. – Мы, конечно, получили отпуск, система выпустила нас сейчас. Но если я не вернусь в ближайшее время, то все сделанное будет автоматически остановлено. Программа службы безопасности резервного блока вновь объявит все наши команды недействительными, а нас самих – взломщиками. С соответствующими последствиями. Мы будем объявлены во всепланетный розыск, найдены и умерщвлены.

– Это серьезно? – поразилась я.

– Вполне, – заверил Олег. – Ну мне-то, может быть, и удастся скрыться на Земле, но Клементий с Матвеем ни убежать, ни спрятаться не смогут. Поэтому я должен не допустить такого поворота. Должен вернуться и поднять уровень функционирования еще хотя бы на один порядок.

– А сколько их всего? Этих уровней?

– Пока не знаю. Сейчас мы добились только некоторого расширения островков-потаек. Это низовой уровень, и этого мало для закрепления стабильности. Нужно, чтобы потайки, как минимум, слились в одну сеть. Хотя бы это. Оптимальным было бы конечно полное возвращение всех функций, но подобная задача столь громадна, что о ней сейчас даже думать не стоит. Сейчас другая задача: вернуться назад. Прямо сейчас. И сделать еще один рывок.

– Но ты ведь вернешься? – пробормотала я. – И очень скоро!

– Да, – кивнул Олег. – Я выйду опять. Для вас пройдут часы, может быть дни, а я… я выйду через много лет. Через очень много моих лет. Хорошо если мне удастся вырваться оттуда не совсем стариком. Но в любом случае ты окажешься гораздо моложе меня, любовь моя, – грустно улыбнулся он. – И наверно успеешь потом похоронить меня – дряхлого, выжившего из ума от старости…

– Зачем ты тогда выходил сейчас? – пробормотала я, глотая слезы. – Только чтобы наговорить мне гадостей?

– Нет, – Олег покачал головой. – Я выходил по другой причине. Нужно было вывести их – Клементия и Матвея. Гривенный уровень доступа Клементия давно исчерпан, его пребывание там все равно ничего не решает. Ведь так, Клементий?

– Ну мы уже столько говорили об этом, князь… – развел руками тот.

– Ну а Матвей… О нем нужно заботиться. Все время. А в одиночку я сделать этого просто не смогу… Поэтому и прошу вас о нем позаботиться.

– О Матвее? – удивилась я. – А чего о нем заботиться?

– А ты посмотри на него, – предложил Олег.

И я послушно перевела взгляд.

Матвей улыбался. Тихо, бессмысленно. По-младенчески.

– Очень прошу тебя, Елена… – дрогнувшим голосом произнес Олег. – Вина моя, но прошу я тебя. Отправляйтесь в имение Шагировых. Вместе с Матвеем, Гаврилой и Аркадием. Через свои экраны.

– Но они в экраны не пройдут – они их даже не видят! – возразила я.

– Один раз пройдут. Я подготовил такую мощную поддержку твоему любимому «кактусу», что он сможет перенести вас всех четверых. Правда, только одноразово. Так вот, поживите там. Подождите меня. Позаботьтесь о Матвее. А ты, Гаврила…

– Слушаю, князь! – вскинулся тот.

– Ты – мой воевода… На тебе все они – и княгиня, и Аркадий с Матвеем. Я вверяю их в твои руки. Ты – моя надежда! Ты понял?

– Как есть – понял! – бодро отрапортовал Гаврила. А глаза у него, как я заметила, тоже были на мокром месте.

– Собственно – вот и все, – вздохнул Олег. – Необходимые объяснения даны. Я рад, что ты их услышала лично от меня. Поэтому… Да просто – до свидания. До скорого свидания.

Он вздохнул, как-то грустно покачал головой, развернулся. Пошел к вершине желоба. Один. В полном молчании.

«Неужели так и уйдет?» – испугалась я.

И тогда он остановился. Почти у самой стены. Неловко, по подростковому, глянул исподлобья. Проговорил негромко – то ли с вызовом, то ли, наоборот, просительно:

– Елена… Ты… Ты уж постарайся узнать меня при следующей встрече… Хорошо?

И под мелодичное серебристое позвякивание пропал. Просто исчез – и всё…

Я вытерла злые слезы тыльной стороной ладони, оглянулась на окружающее воинство. На Гаврилу-воеводу, все еще стоящего по стойке смирно, озабоченно-насупленного Аркадия Викторовича, несколько смущенно улыбающегося Клементия, беззаботно-благостного Матвея, на их спиров, с ленивым самодовольством выкусывающих некие лакомые кусочки с человеческих тел, на стройную шеренгу экранов-зеркал с самыми разнообразными пейзажами, которую заботливо выстроил вокруг мой предусмотрительный кактус…

«Ха! – подумала я, все еще обращаясь к нагло ушедшему мелированному князю-самодуру, посмевшему меня покинуть. – Тебе-то хорошо: хлопнул дверью да и убыл на годы! А мне теперь разбирайся со всеми проблемами!…»

Ну, это он убыл на годы, а мне-то его ждать – всего-ничего!

А вот не буду я никуда отсюда уходить! Ни в какое шагировское имение, никуда! Раскомандовался! Клементия только к супруге отправлю, чтоб рождения дочери не пропустил, и сразу вернусь. «Узнай меня»… Да уж узнаю! Под дверью буду сидеть – не пропущу! Интересно все-таки: какой он будет?…

***

Герой лежал рядышком на песочке и под шум морской волны грел на солнышке свои геройские телеса.

Телеса были ничего так – вполне подстать героическому облику. Хотелось даже спросить: где это ты накачался? В подсобке компьютерного зала имелся тренажерный комплекс, которым ты все эти годы регулярно пользовался?

Еще пару дней назад я бы обязательно спросила. Восьмилетнего пацаненка. Или четырнадцатилетнего угловатого подростка. Но не этого качка-героя. Иронизировать и ерничать рядом с парнем, загорающим сейчас рядышком со мной, почему-то не хотелось. Мелко это было и глупо. Да и вовсе ни к чему.

– Не обгоришь? – спросил Олег, чуть повернув ко мне лицо.

Ему-то пережариться на солнышке не грозило: приятно-коричневый загар покрывал героя с ног до головы. Видимо, помимо тренажерного зала в подсобке глобального компьютера имелся еще и солярий.

– Постараюсь, – сдержанно ответила я.

– Одного старания мало, – серьезно сообщил он, а потом вдруг белозубо улыбнулся – чуть не до ушей – и своим мягким неотразимым баритоном произнес. – Но до чего же я тебя люблю, Елена! Вот просто лежу рядышком, а внутри все поет и ликует: ты здесь, со мной! И мне больше ничего не надо.

– А как же спасение мира? – осторожно напомнила я. – Ты ведь говорил, что дело спасения еще не завершено?

При чем здесь спасение мира, что я несу?? Олег признался мне в любви, а я – про какой-то мир!… Правда, Олег и раньше говорил мне о любви, но это все было не по настоящему, это было в далеком детстве – его детстве… Потому я и не верила. Не надеялась, что любовь маленького мальчика может сохраниться так долго – до самого-самого взрослого состояния! А она, кажется, сохранилась. Он сейчас прямо и четко сказал об этом.

– Милая моя! – засмеялся Олег. Не насмешливо, а счастливо. Нашел мою руку, погладил ее, потом повернулся всем телом – так, что его лицо оказалось над моим, нежно прикоснулся губами к кончику моего вздернутого носа. – Какая же ты прелесть! Дело спасения… Да, оно не закончено. Но теперь оно может немного подождать. Теперь – я могу себе позволить управлять делами. Раньше они управляли мной, но главный рубеж пройден. Большинство потаек вышли на третий уровень. Зоны, где люди могут обходиться без гривен, разрослись настолько, что во многих местах даже соприкасаются друг с другом. И если потратить еще с десяток лет, то, пожалуй, можно добиться пятидесятипроцентного соотношения площадей, занятых человеческой и нечеловеческой физикой. По крайней мере на этом материке. Но зачем? Мне что-то расхотелось это делать.

– Расхотелось?… – возмутилась я. – А как же долг героя – спасителя мира?

Он потерся своей гладкой, будто только что побритой, щекой о мою щеку, погладил по волосам, как маленькую, вздохнул:

– Долг? Я выполнил его. Людям теперь незачем ютиться на узких пятачках, за пределами которых – смерть. Пятачки разрослись до таких размеров, что неудобств не будет. А надо ли расширять их и дальше?… Не забывай, что оставшиеся здесь люди питаются в основном из запасов, оставшихся от прежнего мира и хранящихся в пустыне. Если пустыня уйдет, то продукты элементарно сгниют. А на развитие самостоятельного хозяйства, которое сможет кормить людей, уйдут не годы – десятилетия. Если не столетия. Пойми… Впрочем, тебе ничего не надо понимать! Ты еще такая юная, а проблем так много! Не забивай ими свою чудесную голову! – он поправил завиток моего локона.

– Это я – юная? – от возмущения я даже приподнялась.

– Юная и невинная, – засмеялся он.

– Олег, ты, кажется, считаешь себя стариком? С чего вдруг? Или ты там, возле компьютера состарился настолько, что стал совсем неюным и не-невинным?

– Знаешь… Нет, ты не знаешь. Ведь я тебе еще не успел рассказать. Компьютер – это не всё. Я побывал еще кое-где кроме пресловутого компьютера. И невинность… Бог с ней, с невинностью. Весь мой опыт подтвердил то, что и так было известно. Я создан не для кого-нибудь, а для тебя. А ты – для меня!

– Ты где-то бродил и успел мне изменить? – ахнула я, отшатываясь.

– Не тревожь наших спиров, любовь моя, – попросил он. – Видишь, как им хорошо вместе? И, знаешь, как плохо, когда приходится заниматься любовью с женщиной, спир которой буквально шарахается от твоего? Это как-то даже противоестественно…

– Ах, прямо-таки приходится?… – посочувствовала я. – Бедняжка! И сколько же ты так мучился? Занимаясь любовью?

– Поверь, оно не стоит того, чтоб об этом говорить, – Олег сосредоточенно вглядывался в мои глаза, будто искал в них что-то. Крайне важное для себя.

– А, ну тогда я тоже помучаюсь тебе назло!… С кем-нибудь из посторонних лыцаров. Тогда и узнаешь – стоит об этом говорить или не стоит!

– Если хочешь – можешь поэкспериментировать. Сама убедишься – никакой радости…

– Говорил – любишь меня! – прервала я. – А сам предлагаешь отправиться в постель к кому-то другому! Если бы любил по-настоящему – никому бы не отдал!

– И не отдам, – заверил он. – Девочка моя дорогая, я слишком люблю тебя, чтобы выстраивать вокруг нас какие-то заборы. Ты нужна мне такая, какая есть. Даже если ты ошибешься – это будет твоя ошибка, а значит, и моя. Переживем ее вместе. Ты согласна пережить вместе со мной все твои ошибки, невзгоды и неудачи? Я хочу, чтобы ты ответила «да». Просто – «да». Формальный ответ на формальный вопрос, но мне почему-то очень хочется, чтобы эта формальность поскорее свершилась! Итак – «да», любимая?

– Да, – сказала я неожиданно для себя.

И не только сказала, но вдруг совершенно бесстыдно прильнула к его манящим, зовущим, родным губам.

А он – к моим. Будто был готов и ждал сигнала.

«Сигнала…» – отстраненно подумала я, закрывая глаза.

А когда открыла их наконец, то обнаружила, что наши спиры будто с цепи сорвались – это была пляска, нет – вихрь или даже ураган танца, так активно они себя до сих пор не вели. И мне почему-то не было противно наблюдать за их бешеной любовной лихорадкой. Чуть смешно, но не противно. Как за играющимися детьми, которые носятся, будто угорелые, кричат, радуются чему-то своему…

– Давай устроим себе настоящий медовый месяц? – прошептал Олег. – Никаких дел, никаких спасений мира. Все оставим на потом. Никуда-то мы от своей ноши не денемся, мир этот все равно нам придется спасать… И не только этот спасать, как выяснилось… Но все это после, потом. А сейчас…

– Да, – сказала я. И повторила. – Да, да! – мне вдруг так понравилось это слово…