Поэзия
В голове рифмуются слова.
Поэтический станочек – голова.
Винтики – союзы и предлоги —
Мне в коробках присылают Боги.
Вновь себя я ощущаю механизмом,
Потому что заболела поэтизмом.
И цена леченья такова:
Подходящие искать всю жизнь слова.
Баланс нарушен. Все чужие,
Когда один родной – не мой.
От злости сжалась я пружиной
И не хочу идти домой.
Баланс? По лезвию шатаюсь…
Вопросы, тянущие вниз.
Еще люблю и не прощаюсь,
От жизни «черный» жду сюрприз.
Но падаю, хватая воздух
Руками, ртом… И тишина.
Я верю, что еще не поздно.
Что я любви не лишена.
Комната моя —
чертог несносный
Клетка из бетона, мишуры.
Аппетита нет. Пусть будет постным
Этот день загадочной игры.
Вроде бы, сейчас возьмешь все в руки!!!
И закружатся вокруг тебя дела!!!
Но от этой непонятной скуки
Я себя взять в руки не смогла…..
Когда не совершаю действий тех,
Я становлюсь мучительно несчастной,
Когда не совершаю действий тех,
Что развивают в целом, или частном,
Те, что в дальнейшем мне сулят успех.
Когда я книг страницы не листаю,
Не открываю для себя их новый мир.
Когда я лишь горю, а не блистаю!
Горючее использовал факир…
Когда во мне нет океана мыслей,
Спокоен мир, тут как ни покрути.
На полпути желания зависли…
И я… Стою теперь на полпути…
Мои растоптаны начала.
Да заросли они плющом,
Как летней шубой. Я стояла
И мокла под чужим дождем.
Я потеряла след дороги,
Опустошенный следопыт.
Гляжу на всадников убогих,
Гляжу на грязь из-под копыт…
Стекают ледяные капли
В мои кипящие котлы.
Быть может, это знак, не так ли?
Мне все мало! И Вы малы!
Я и не думала, клянусь,
Что не найду других занятий!
Среди возможных всех проклятий
И всех подмененных понятий
Я в эпицентре окажусь…
Ночью зимой открываю окно.
Купаюсь в ледяном водопаде тьмы.
Вот-вот сейчас исчезнет оно —
Время, где были мы. Только мы.
А было ли? Господи! Буйная дрянь —
Моя разыгравшаяся фантазия!
Соединила в одно инь и янь,
Стала от этого биться в экстазе я.
Ночью окно открываю. Замерзнут
Все мои мысли одна за одной!
Выйдет вся дурь, идиотские грезы,
А на душе пусть наступит покой.
Можно думать-гадать, да не выгадать.
Только опытный путь все покажет мне.
Карту эту чертила я издавна
То пером, а то лезвием в тихой тьме.
Под луной седой все творила я,
Все пыталась найти я истину.
Мысли думались – я хрустальная,
И пыльцой поросла я кислою…
И готово то, что годами мне
Приходилось об стену в голову:
И пером, и чернилами… в тихой тьме…
Карта сердца… Расплавленным оловом.
От боли мучаюсь. Трескаюсь.
Как поленья в кострище – вскрикиваю.
До крови обмотана лескою:
Чуть движение – боль неистова.
Эти трещины – заживить бы их.
Заживить бы их, да забыть о них.
Лекарь мой, очнись.
Запечалился и совсем притих?
Ни лекарств, ни чувств, слов
поддержки нет.
Ты не ищешь их, не стараешься.
Видишь там, внутри, где от сердца свет,
От тебя мой мир отражается.
В море тоски и горя,
В сером тумане зла
Гаснут костры и зори:
Кажется, умерла.
Тиною вся опутана,
Тайнами оплетена.
Под временами смутными
Я кем-то погребена.
Серой змеею в облако
Дым уплывает медленно.
Кем и зачем я создана,
Собрана и проверена?
Я многолика. Как же я устала
Оглядываться в тысячи зеркал.
И поправлять что-либо то и дело.
Устала я. А кто бы не устал?
В характерах и лицах я плутаю.
И путаюсь в них вечно. Без конца.
Я от испуга часто застываю,
Страшась иного, чуждого лица.
Солнце, словно игрушку, катают.
Я брожу по любимой деревне
И мне кажется, я прорастаю
В эти окна у домиков скромных,
В тихий шелест зеленой листвы,
В эти волны реки непокорной
И в загадки уютной молвы.
Просто все в этом мире. Ты любишь,
а тебя нет.
Пробудишься ты для эфира, а потом
снова выключишь свет.
Нанесешь тщательно грим, чтобы на
камере хорошо вышла…
А дома снова бродить по углам серой,
невзрачной мышкой.
Сегодня ты королева! Ты затмеваешь
всех!
Однозначно! В его глазах бесповоротный
успех!
Сегодня ты будешь рада, ведь близко он.
А завтра ты выпьешь яда. И опустеет
дом…
И будет все снова сложно. Ты любишь,
а тебя нет…
Но не нужно наносить грим и выключать
свет…
И тот, для кого так тщательно
красилась ты…
Заметит ли он, что больше вокруг
пустоты?…
Задвигаешь медленно шторы.
Точно знаешь, никто не придет.
По головке никто не погладит,
Алкоголя никто не нальет.
Ты совсем одинока. Напрасно
Ты хотела любви от него.
Потому что любовь – это краска,
А он темный, скорее всего.
Ты хотела зеленой интриги,
Голубых ты хотела глаз.
Ты хотела как минимум книгу.
Получила короткий рассказ.
Ты хотела волшебную сказку?
Ты хотела прекрасный сон?
Он не сможет придать огласке,
Что в душе он – хамелеон…
Я снова превратилась в осень.
Пойду бродить вокруг домов.
Вживлять в листву златую проседь,
Гнать холодом в подвал котов.
Я буду делать хмурым небо,
Дождями часто моросить.
И человека, где б он не был,
Я буду заставлять грустить.
Я все окутаю туманом,
И листья с веток оборву
В своем цветном халате рваном
Я не во сне, а наяву.
И вот, под нервные снежинки,
В конце, пожалуй, ноября,
Оставлю грустные ужимки
Невестой стану декабря…
Нет.
Не имею я музыкального образования.
Не оканчивала я художественных школ.
Но бьется душа в духовных терзаниях.
И я делаю творческий ей укол.
Я ставлю ей поэтические банки,
Акварельные горчичники, порою,
на грудь.
Музыкой рисую сетки на ранке,
Но она не довольна.
Просит этакое что-нибудь.
Озирается недоверчиво, думает,
свяжу ее.
Думает, сбегу. Испугаюсь, струшу.
Ан-нет!
И когда не мешает свежевыстиранное
белье,
Мы даже поем с ней вместе в дУше!
Сложив руки за спину,
Ходит по-деловому туда-сюда.
Тук-тук, тук-тук.
Такое гордое, заправское.
Течет кровь или слюна размеренно.
Всегда.
Вдруг как сожмет кулаки, как даст!
Ба-бах! Ба-бах!
Трещит грудина моя по швам,
Боль адская, нечем дышать,
Во рту пересохло.
Вздох, вздох. Вздох!
Уймись, бестолочь, мешок из мышц!
Успокойся и не боли.
Ты-дых, ты-дых. Ты-дых, ты-дых.
Я понимаю, прошу лишь:
Любовь терпи, не разрываясь.
И наступает тишь.
Руки хотят что-то сделать.
Тянутся, комкают небо.
Солнце сквозь пальцы проделось,
Я задыхаюсь от гнева.
Руки хотят что-то сделать.
С силой кулак я сжимаю:
Кровь заструилась, запела.
Значит, еще я живая.
Руки хотят это сделать.
Мозга послушные куклы.
Сердце во мне не сгорело,
Искры любви не потухли!
Руки хотят это сделать:
Шею твою обвивают,
Давят сильнее и смело:
Руки тебя убивают.
Кружится голова. Вновь все не так.
Будто в мире чужом срисовала с холста
Я саму себя.
Ностальгия по времени, где было то,
Это. Да, Боже мой, много чего!
Лишь события Бытия.
Легкие полны осколками боли,
Будто бы из стекла.
Счастлива я была с тобой ли?
Суженым нарекла.
А в брошенном мною сказочном доме
Бродит без слез душа.
Все у нее хорошо там, кроме
Дыр в спине от ножа.
Эти бурлящие горы небесные
Нагромоздились в преддверии хаоса.
Вот лоскуты от когда-то чудесного
Великолепного алого паруса.
Этот грохочущий, странный, пугающий
Буйный поток, повсеместно сверкающий!
Молний букеты для грешной земли,
Тонет в воде, все равно – на мели!
В мелкие клочья и щепки растают
Наши намеки на цивилизацию.
Верить ли жизни теперь? Я не знаю.
Может быть, стоит в реинкарнацию.
Твои поцелуи на моих губах
Становятся лимонного вкуса и цвета.
Качаешь меня на сильных руках
Из осени в зиму, из весны в лето.
Но катится бисер, порою, соленый.
Пытаюсь уснуть. Бесполезно – боюсь.
Страх подбирается мерзкий и темный.
Множеством граней его уколюсь.
В мире с запахом спящего леса
Я закрываю глаза без сил.
Я превращаюсь в злую принцессу…
Кто ее править просил?
Гонит ветер сегодня по небу отару
Белоснежных и серых кудрявых овец.
Вновь деревья горят живописным
пожаром,
Скоро этому чуду наступит конец…
Облетает листва лоскутами уныло,
Покрывает всю землю цветастым
ковром.
Каждый год вспоминаю, как все это
было,
Сколько раз полыхал желто-красным
огнем
Мой единственный, чудный, природный
мой – дом.
Вспоминаю из детства такие картины:
Косяки журавлей. Моросили дожди.
Детство тоже казалось мне
длинным-предлинным,
А теперь, оглянувшись, шепчу:
«Подожди…»
В этой черной и вязкой пропасти
Затеряешься навсегда.
Будешь ранен стеклянной тонкостью —
Шрамов бежевых череда.
Все запахнет вокруг больничностью,
Ты захочешь в обратный путь,
Но другой прорастаешь личностью,
Все былое теперь забудь.
Ты старался, но все-таки выскользнул,
Не заметил, не уследил,
Как рожденные чувства выплеснул
И в капкан моих глаз угодил.
Лето хоронит свои прелести.
Ты одеваешь футболку
Не первой свежести,
Выходишь во двор.
Мало знакомых, друзей, товарищей.
Сегодня – вчерашнее твое пожарище.
А сам ты вор.
И никто не знает, куда направляешься,
Где маешься, страдаешь, каешься.
Что уже вынесен приговор.
Берешь книгу (словно не враг себе),
Читаешь ее на бегу,
Или же при ходьбе.
Расширяешь сознание и кругозор.
Завтра все то же: футболка, подъезд,
У очередной подруги – однопалочный
тест…
Позор. Позор.
Я не успела заметить, когда обернулся
пленительным.
Когда из горячего превратился в мое
горячительное.
Но вижу: страдаешь ты манией,
а также величием.
И существуешь ради всего
повелительного.
Я подхожу с полным к тебе безразличием,
Не делая выражения тела
многозначительного.
Нет во вселенной ничего более
мучительного,
Чем сразу понять, что будет в главе
заключительной.
Именно так. Именно так.
Взлететь одному, с другими не в такт.
Потом вся жизнь наперекосяк,
Потому что тебе так сказали, дурак.
И ты повелся, стал исправляться,
Получаешь право «нормальным» зваться.
Ищешь ответы на больные вопросы,
Хотя все ответы лежат перед носом.
А ты отвернулся в другую сторону,
Чтобы быть принятым всеми конторами,
Которыми полагается.
Хоть и не хочется, и не тянется
Душа. Зато ты нормальный! Ты
состоялся!
Не подвел никого, не облажался!
Ты молодец! Медаль – там!
Давай, не оглядывайся по сторонам.
Пусто в душе? Все так живут,
Мечтая попасть в Голливуд
Вместо рая.
Причем на Земле.
Своих же бросая
На кухне в петле.
Своих же калеча.
И души. Навечно.
И душно? И страшно?
А как же? Конечно!
Здесь, на крыше пятиэтажки,
Было страшно смотреть вниз.
А представить себя «старше» —
Трудно.
В руке моей размяк персиковый «Love is»,
А ты крепко сжимал фантик «Turbo».
Здесь, в городке с кличкой «военный»,
А в нашу молодость – «строго секретный»,
Я была пленной, и ты был пленным.
Мы были счастьем. Мы были светом,
Что в бесконечно унылых постройках
Праздником жизни казался когда-то…
Да, мы учились с тобою на тройки —
Так нам и надо!
Здесь, на крыше пятиэтажки,
Фантики молодости летели вниз.
Нас отделял от шага-промашки
Обернутый битумом черный карниз.
Зато, поднимаясь на крыши и глядя
В синие дали, будто в глаза
Вечности (и не ругайся, дядя,
у детей свои тормоза
и не в этой реальности),
Мы понимали больше, чем когда-либо!
Это сейчас каждую мысль взвесь.
Послушай, где бы ты ни был,
Возвращайся, я все еще здесь…
Глядя не вглубь себя, а направив
внимание на окружающих,
Должным образом преклоняясь и лебезя,
Но не в коей степени не любя,
«Строим» дома, отношения и лица
всепонимающие.
Тем самым загоняя себя в острый угол,
Где тесно настолько, что хочется выть.
Стены сознания и непонимания
не пробить,
Даже если пить за «пробивание»
с лучшим другом.
Находим решение – идем в церковь,
надеясь на освобождение,
Накидывая на голову синтетические
(чаще) платки…
Когда человечество вникнет в свое
положение?
Когда мы побелим в душах своих
потолки?
Надеемся, верим (сами не зная, во что),
ждем.
Чуда ли? Избавления? От самих себя.
За это не будет никто милостью
Божией награжден,
Ибо все это – не любя.
И кто же теперь должен спуститься
с небес к нам?
Может, и вовсе нет спасения для людей
уже?
Ведь редкий поймет и признает, что
самый-то главный храм
Не где-то, не чей-то, а здесь – он
у каждого свой —
В душе.
Свобода – выдуманное слово для
ограничения возможностей.
Для оправдания людских ошибок,
грехов, оплошностей.
А на самом деле, это слово имеет
другой смысл, иной масштаб.
И чтобы это понять, не надо прыгать
в темную воду с моста.
Свобода – это когда нет границ
квартиры, государств, мира.
Когда нет границ для мысленного эфира.
Когда посещаешь планеты: прыг да скок!
Ведь, по сути, не важно, где запад,
а где восток.
Это выдуманные ориентиры. Слова,
Без которых уже не умеет думать
человеческая голова.
Человеческим головам хочется
заглянуть в учебник,
В кресле вместе с туловищем
поудобней усесться.
Головы уже не скоро поймут, что их
не спасет ни наука, ни волшебник,
Потому что они не хотят заглянуть для
спасения в сердце!
Рождает музыку не для всех
Оркестр «Вокзал».
Кидает музыку в пустоте
Как Бог послал.
Под пролетающий стук колес
Проходят дни.
Живущий там, на перроне, пес
Добавит «ми».
А проходящий, порой, состав,
Как духовой,
Знакомых старых своих узнав,
Гудит трубой.
Как синтезатор звучат вокруг
Диспетчера.
Кому, когда сообщают вдруг,
Вступать пора.
Он исполнитель, конечно же,
Своих хитов.
И души музыкой он зажечь
Всегда готов.
Но открываются для него,
Увы, не все.
Выходят путники на перрон.
Один присел…
Обрести меня просто.
Я остров, потерявшийся
в миллиардах кубометров воды.
И достаточно жестко
картографы наносят меня на карту,
оставляя следы.
Отличаешься ли от них ты?
Я отдамся на пользование, обрети меня
в вечность.
Как бы в рассрочку, в небыстротечность.
Против быть может лишь круглый дурак,
а я не такая.
Буквально рожденная вовсе не в мае
все ритмы сердца делю на такт.
Оценку даю: так?
не так…
И такт расставляю.
Я все изменяю. Достаточно сложно
(почти невозможно)
меня обрести – я ведь остров,
потерявшийся… где-то я это писала…
Возьму карандаш, ластик – и к скалам!
Границы свои изменять.
Картограф в шоке – ему не понять,
Не говоря уж о том, чтобы принять…
Покрылась рябью, будто бы мурашками.
Охвачена осеннею хандрой.
И я с мужицкими, просторными
замашками
Бегу к тебе вечернею порой.
Я «руки в боки» делаю по-важному,
Просторы жадно взглядом обвожу.
Дай Бог таких богатств и мне,
и каждому.
Здесь скину городскую паранджу.
Гляжусь в свое рябое отражение
И чуточку, наверное, горжусь:
К задаче «счастье» я нашла решение.
И вновь у речки с удочкой сажусь…
Залетела на кухню оса.
Перепачкала крылья в сиропе.
Неудачный (астролог сказал)
День в осином ее гороскопе.
Сладкой жизни (в кавычках) хлебнув,
Захотела малышка на волю.
Я на кухне окно распахну,
Ей преград не чиню и не строю.
Что же вижу? Осе не взлететь,
Хоть желает она бесконечно
По осиной своей простоте
И по юности, видно, беспечной.
Я на улицу выйду – не лень.
У тарелочки крышку открою,
Посмотрю, как ползет по земле,
А взлетит – помашу ей рукою!
Кружка с остатками черного чая
пахнет его сигаретами.
А также билетами
До Москвы.
Он только в обратном пути,
А я безответно скучаю,
я вечно зачем-то венчаю
Себя с безответным. Увы.
Курок эротично спусти,
Тряхни головою. Внезапно.
Сегодня. А что будет завтра?
Спроси меня завтра. Спроси…
А я не отвечу.
Могла бы
Встречать тебя тысячи раз.
А хочешь, и завтра я встречу
Тебя, прорастающий в нас?
О! Слабый
Тянулся к тебе голосок…
Как к солнцу (согреться дабы)
Потянется колосок.
Услышишь? Клянись услышать.
Иначе не пережить
мне зиму. Сползает крыша.
Венчаю себя с безответным
И брежу ночным Парижем,
а больше ничем конкретным.
А хочется (ну, скажи же!)
Взять за руку и – «не спится» —
ночами вдвоем. Повсюду.
Среди незнакомых – лица,
смотреть ли на них? Не буду.
Не будет плаксивых будней!
Не будет «люблю, скучаю»…
Осталась лишь кружка. Кружка
С остатками черного чая…
Из своей памяти пытаюсь достать имя.
Ему уже слишком много секунд.
Я его спрятала пальцами своими,
А теперь сама найти не могу.
Насколько сложно сейчас оттираются
Татуировки стереотипные!
На каждую клетку тела набиваются
(И к этому давно привыкли мы):
Возраст, статус, внешность, вес, рост,
Образование, кто как развивается…
А секрет, товарищи, не в этом.
Он прост.
Совсем не важно, кто, где рождается…
Из памяти имя пытаюсь…
Не чье-то.
Оно для меня важнее всего!
Как жаль, что когда-то вот эта
реальность
Меня поглотила всю. Целиком.
Как же теперь вернуть его?
Всю жизнь мечтаю поступить в институт
Честности, совести, доблести,
порядочности…
Но учат везде не тому. Не тому.
Настойчивости, упрямству, лжи и ряду
Других псевдонаук.
Где же спросить: «Как пройти к свету?»
Вы представляете такой вопрос?
«Свет? – скажете, – не, света нету.
Я слышал про тьму…» SOS! SOS!
Богу запрос!
Господи, где ты? Помоги нам, грешным,
Понять, что значит «быть успешным»,
И куда мы должны успеть за эту жизнь?
Где указатели: права держись?
Или лева… По центру..
Нету?
Где же билеты в институты света,
Добра, совести, доблести, честности,
порядо…?
Надо. Надо!
Приехал сын в деревню к маме
На джипе черном – все дела.
Но пропасть между их мирами
Давно и прочно пролегла.
Старушка сына угощала.
Присела рядом, грусть в глазах.
Как будто даже одичала.
Спасенье – угол в образах.
Ругался сын в своих проблемах:
ИП, банкрот, обвал рубля…
Не понимала с этих «темах»
Бабулька, платье теребя.
Все говорил: долги, бандиты…
Старушка охала, крестясь.
Произнося порой: «Иди ты!»,
Сама от этого стыдясь…
Наелся сын, напился браги.
Проблемы «вывалил» свои.
Бабуля набралась отваги:
«А мне, вот, дров не завезли…»
Вот опять одна среди людей
Бабушка одежду надевает,
С неизменной тросточкой своей
Погулять во двор она шагает…
Там соседок вечных череда —
Ровный ряд беспамятных подружек.
Им для обсуждения всегда
Лишний человек зачем-то нужен.
Не мешает им радикулит,
Диабет и прочая хвороба.
Где-то кто-то в памяти скоблит —
Юностью у строганого гроба.
Через час все темы вновь на точке,
Сгорбившись, прижавшись без затей,
Словно этой осенью листочки,
Ждут печально участи своей…
Между рамами лежит в гробу
стеклянном.
Лапы кверху подняла, и время вспять.
Не согрета муха солнцем окаянным,
Зиму целую тебе придется спать.
Чуда вешнего, увы, не доведется
Разглядеть, пощупать, пожужжать.
И в окно бедняжечка не бьется,
Мне ее в ладошках не держать.
Словно спящая царевна – и не дышит.
Одиноко между рамами одной.
Солнце-принц сегодня где-то выше.
Поцелует, может быть, весной.
Без нее никуда на широкой реке.
Дружелюбно протянет хозяйской руке
Деревянную руку – берись за весло.
С этим преданным другом тебе повезло.
Как собаку привяжешь ее к валуну.
И глядит, но не воет она на луну.
В одиночестве ждет приглашения в путь,
Неизменно о камни царапая грудь…
А зимой толстый лед завладеет рекой,
И хозяин отправит ее на покой,
Будет снова без дела лежать и мечтать,
Что весной для нее жизнь начнется
опять.
Крошит на меня небо
Свой белый хлеб. Думает,
Что я очень большая птица!
И кормит меня. Мне надо много еды,
Чтобы в Человека
Однажды превратиться.
Белозубо скалилась метель,
Пряча от меня твой ровный след.
Где же ты, братишка мой апрель?
Мартовской сестре покоя нет.
Подбежит к окну – увидит свет.
Вьется, вьется, в ожиданье встреч.
Выйдет торопливо человек,
И она его коснется плеч.
Человек запрячется в пальто,
Прочь засеменит, где потеплей.
И поймет сестра, что он не тот.
И пойдет гулять среди аллей.
Воет, ноет, скалится метель.
Нет сестре покоя целый день.
А братишка маленький апрель
Не вернется. Он всего лишь тень.
Бытовые леса да болота.
Все кудахчем с тобою в заботах.
Мы хотим перемен непременно.
А возможно ли это? Наверно…
Все несемся в безудержном мире.
Убираем на кухне, в сортире.
Мы наводим везде чистоту,
Укатился наш поезд! Ту-ту!
Мы по компасу выйти не сможем.
Мы с себя полномочия сложим.
Обвиним в неудачах кого-то
И останемся мхом на болотах.
Кошку спасает умение приземляться.
Не на живот, не на спину. На лапы.
Сколько раз ты кошкой будешь
бросаться?
Сколько еще издевательств
Над родом мохнатым?
Вот и я лечу, рулю хвостом.
На этот раз ты меня бросил
С тысячного этажа.
Придал ускорение притом,
Видимо, шкурой моей вовсе не дорожа.
Лечу.
Рулю.
Падаю в бесконечность.
Я уже перестала бояться,
Ведь выставь хоть сотню
пушистых конечностей —
с такой высоты —
Вряд ли поможет умение приземляться…
Я давно не ребенок физически,
Но ребенок семейно-фактический.
Дочь твоя – кровь от крови – похожая.
Не приросшая только лишь кожею.
У меня и привычки отцовские:
Лес, рыбалка, перчатки борцовские.
Хоть на это глаза закрываешь ты
И кричишь теперь: «Сожжены мосты!»
Сердце девочки обмануть легко.
И разбить его – все забудется.
Упорхнул отец белым мотыльком,
Не откликнется, не аукнется.
Я звала его – пустота в ответ.
Он с другой семьей держит путь-совет.
Помолюсь теперь, чтоб сберег Господь.
Не терзал его и не мучил хоть.
Я останусь так… Просто дочерью.
Как бы ты не клеймил меня дочерна.
Если будет трудно – зови меня.
Я приду.
Я люблю тебя.
