— И два кофе, пожалуйста, да-да, именно два!
Валантен упорхнул. Можно было подумать, он испытывал чувство глубокого удовлетворения оттого, что сейчас поставит на столик перед Мартой нечто иное, чем ее обычный отвар вербены.
Хотя в момент, когда был сделан заказ, он слегка растерялся. Марте даже показалось, что он колеблется, не решаясь уточнить, действительно ли речь идет о «двух кофе», но что-то ему мешает задать прямой вопрос.
Марта прыснула со смеху, удивленная собственной дерзостью.
А теперь, когда обе чашки стояли перед ней, пришла ее очередь растеряться: «его» здесь не было. В столь тщательно обдуманном и тысячу раз просчитанном плане оказалась непредвиденной одна возможность: даже на секунду она не могла себе представить, что его здесь не окажется. Всегда, открывая дверь «Трех пушек», она видела, что Человек-с-тысячей-шарфов уже тут, за столиком, и собака у его ног, и он рисует в своем блокноте редких в эту пору посетителей.
Да и вообще — он попросту ДОЛЖЕН был быть здесь!
Марта совершенно дезориентирована. Ее теперешнее ощущение настолько странное, такое смутное… Нет, это не только разочарование. Разочарование, оно-то ей хорошо знакомо: это — когда кто-то из ее детей, к примеру, Селина, да, Селина чаще, чем Поль, точно, чаще, отменяет обещанный приход с малышами, а все вкусненькое уже на столе и кока-кола, купленная для такого случая, стынет в холодильнике. Или еще: когда она просыпается оттого, что в бедре невыносимо колет, так и стреляет, причем еще и часа вроде бы не прошло после приема снотворного, и это вынуждает вдруг засомневаться в медицине, привычном для нее объекте культа, служащем предметом повседневных размышлении.
На этот раз Марта чувствует себя как будто преданной, униженной, едва ли не раздавленной.
Преданной его отсутствием. Униженной и раздавленной собственным присутствием здесь, не говоря уж о смехотворном присутствии этих двух дымящихся перед ней чашек, из которых одна для нее, но которая, а Бог его знает…
Марта вновь переживает картину, рисовавшуюся ей все утро.
Она, независимая женщина, старая дама, просит Валантена отнести чашку кофе Человеку-с-тысячей-шарфов. Тот удивлен и взволнован. Он кланяется ей, благодарит, потом приглашает присоединиться к нему. Она — так изысканно, так непринужденно: «Но разве я не должна вам эту чашечку кофе?». Он — поспешно, но очень любезно, поправляя при этом белый шелковый шарф: «Господь с вами, мадам, напротив, это я в долгу перед вами, это я обязан вам счастьем — ведь вы согласились разделить со мной кофе вчера…»
Марта сердится. А как не сердиться?.. Ох, до чего же смешно и глупо все получилось. Идиотская затея с этим кофе, идиотская картина, да еще сколько времени потрачено на то, чтобы обдумывать ее во всех подробностях и разукрашивать, будто какая-нибудь романтичная проказница-девчонка.
«Романтичная»… Ведь говорили же ей, много раз говорили!.. Сначала — отец, который буквально преследовал за малейшие причуды слишком, на его взгляд, чувствительную и чересчур экстравагантную юную особу. Потом Эдмон, чьи принципы вкупе с чванством окончательно придушили в ней последние порывы фантазии, природную мечтательность…
Да, это могло бы быть смешно и глупо, но…
Марта кладет сахар в одну из чашек и задумчиво размешивает его ложечкой.
Это не смешно и не глупо по одной простои причине, которая оформляется в ее голове под воздействием кофейного аромата.
Причина проста и бесспорна: Марта забавляется.
Несмотря на предательство, несмотря на смехотворность положения, в которое она попала, скорее всего, по «его» вине и в котором находилась с половины четвертого пополудни вчерашнего дня до этого же времени сегодня, Марта забавляется, Марте ужасно весело.
Настолько, что она забывает о кроссворде. Настолько, что она выпивает две чашки кофе подряд без малейшего признака сердцебиения.
Старая дама, которая забавляется, не перемещается в пространстве так, как старая дама, которую жизнь двигает туда-сюда, не сообразуясь ни с какими доводами рассудка, подобно скучающему игроку, который лениво переставляет туда-сюда пешку на шахматной доске.
Даже Валантен это заметит.
Когда Марта выходит из «Трех пушек» с плетеной кожаной сумочкой в руке, она наслаждается каждым шагом, несмотря на колющую боль в левом бедре, отчего ногу приходится немножко подволакивать.