Сначала в сознании Шрелла была боль.

Но Кирк знал боль. Наниты принесли ему ее.

Затем был страх смерти.

Но Кирк уже умер. Здесь не было тайн.

Следом пришло смятение, пугающее до смерти для вулканца как Шрелл, для кого логика и порядок были краеугольным камнем жизни, построенным на вселенском равнодушии.

Но смятение было частью человеческого существования, и Кирку оно было хорошо известно. Он с готовностью принял все юношеские слабости Шрелла, его боль и страх, потому что он уже пережил всё это раньше.

Что Кирк искал в незрелом сознании Шрелла – так это неожиданную мудрость.

Принесённая прикосновением иных разумов.

Опытных разумов.

С умениями, которым он научился от Хью и его клана восстановленных дронов, с тайнами собранными из тысяч ассимилированных миров, Кирк контролировал слияние. Не его сила контролировала то, способность к чему принадлежала только вулканцам. Но желание Кирка использовало талант Шрелла и заставляло его действовать так, как Кирку было нужно.

Кирк двигался сквозь мысли Шрелла, как смерч. Он видел Т`Принг и Стонна, знал, что они были в тайном сговоре со Шреллом. Он видел дюжину других сознаний, но не останавливался, чтобы распознать их. Он искал лишь один.

И он нашёл его.

Сарек.

Мой разум в твой разум, говорил Кирк Шреллу, снимая пласты его опыта, чтобы открыть то, что искал.

И тогда Кирк коснулся сознания Сарека снова. Но не во второй раз.

В третий.

Потому, что второй раз был в Сан-Франциско. А первый был здесь. На Тарсусе-четыре. Когда Кирк убежал от Кодоса только потому, что Сарек спас его.

Кирк видел это, чувствовал это, знал это - каждое воспоминание из того, что Сарек изъял той ночью, теперь возвратилось. И воспоминания Сарека пришли вместе с ними.

Кирк видел, как Сарек вычислил эффекты разрушения в галактических запасах провизии.

Кирк видел, как другие позаимствовали сценарии Сарека для разрушения и решили продемонстрировать их.

Понимая ужас того, что он причинил посредством несчастного случая, Сарек рискнул своей жизнью и карьерой чтобы бросить вызов в Нейтральной Зоне и привести силы помощи. Он спас тринадцатилетнего Джимми Кирка в ту ночь, когда прибыл. И ради уверенности в безопасности мальчика, он вошёл в его сознание, чтобы принести забытье.

Как похож на моего сына…

Эхо этой мысли также было здесь, мучительное, сладостно-горькое, переполненное чувством, которое Сарек никогда не мог выразить.

Той ночью на Тарсусе-четыре Сарек коснулся сознания Кирка, как отец касается сознания сына, и открыл разум мальчика зову звёзд. И Кирк в ответ коснулся разума Сарека, разделяя с ним свою юность, своё изумление, свои мечты о будущем, все те возможности, которых Сарек никогда бы не коснулся и не познал в своём собственном сыне.

Наполненный пониманием, Кирк медленно уходил из сознания Шрелла, взяв всё, что было здесь от Сарека и той ночи.

Он снова слышал угрозы Кодоса в кружащемся снеге. Теперь он знал, почему он всегда чувствовал, что он должен умереть в одиночестве - что это было то, что сказал ему Кодос. Теперь он знал, почему в снах его всегда преследовала тёмная тень - потому, что так Кодос гнался за ним.

Сейчас, ближе к концу своей жизни, Кирк снова приблизился к её началу, и наконец увидел и понял, как каждая её часть точно соответствовала следующей за ней, и как начало определило то, что должно было быть в конце.

Вот почему Сарек всегда был в его снах.

Вот почему сейчас он знал свой долг.

Долг, что разделил каждый вулканский сын во времена до Реформации.

Отомсти за меня, взывал голос Сарека.

И Кирк приготовился быть тем, кем, он всегда знал, должен стать.

Сыном своего отца.

Мстителем.