Когда я пришла в себя утром, он уже уехал. Принес меня домой, сидел и молчал, пока папа возился со мной. Когда папа сказал, что обморок перешел в просто сон, встал устало. Мама тихо плакала, а он ушел прямо ночью со своей большой сумкой и кейсом, выбросив на Мирин песок пару красивых мячиков, набор пасочек. Не попрощался даже с родителями, как будто не замечал никого и ничего вокруг.

Меня никто ни о чем не спрашивал. И как у них хватало терпения? Или уже так боялись моих проблем, что предпочитали не знать о них? Это у меня проснулась, наконец, совесть. И когда поняла, что уже могу говорить, не устраивая истерик, я все рассказала. Что Бэлла, оказывается, была той самой беглой королевой — подругой моей бабушки. И не понятно было, почему такое разное мнение было у нас с Ярославом о ней. Я помнила ее совсем не такой, как рассказал он.

И что она жила все годы где-то за границей, а когда приехала сюда, то у нее случился конфликт с дочерью. И они не примирились, даже когда его мама умирала. Что там могло быть? Аркадий Иванович и Ярослав даже не пошли на похороны Бэллы. А он тоже такой, как все они, и тоже чувствует мой запах и он его привлекает. И что снова я этого просто не переживу. И даже если все будет хорошо, ожидание того ужаса убьет меня. Я боюсь и не хочу всего этого — на грани. Любви, страсти, страха. Не выживу. Слишком плохо потом было, слишком тяжело, слишком долго.

Папа выслушал и сказал так, что точнее не скажешь:

— Это все похоже на какой-то ужасный, бесконечный, извращенный конвейер. Я тоже не переживу еще раз все это. И не смогу всю жизнь ждать не просто неприятностей, а очередной катастрофы. Мама тем более. Я только не знаю — стоит ли знать Ярославу о том, что он, надо же — наследный принц государства в ином мире. Продолжатель свергнутой династии. Я тоже за то, чтобы вы окончательно расстались. Этой своей борьбой с ними он привлечет к себе внимание, а законных претендентов на трон убирают. Я, наверное, должен предупредить его об опасности. Он должен знать. Но говорить буду с отцом.

Я старалась гнать из мыслей то, что случилось. Было во всем этом, кроме страшного, и что-то немыслимо притягательное, романтичное, что очень хотелось продолжить. Все девочки мечтают о таких страстях, о таких признаниях на берегу моря. Каким восхитительным мог быть тот поцелуй, когда я была уже не наивной девочкой, а женщиной, тоскующей по ласке, теплу, мужской силе. Но то, чем все это могло закончиться, было настолько страшно, что ну его, все это. Это из той самой серии — если у вас нет собаки, то вам ее не потерять и т. д. Пусть лучше ее не будет, как ни глупо это звучит.

И я, правда, была немного странной, и это мягко сказано. Осознавала это и все же…я была такой, иначе это была бы не я. Те кадры с камер видеонаблюдения, которые показал мне Ярослав, просто должны были дать мне понять, что я создала утопическую, слишком идеальную модель поведения для своего будущего мужчины. Я условно определила для него нормы и границы, а потом отслеживала нарушения, не понимая ни тонкости отношений между полами, ни мужской природы.

Я была идеалисткой и максималисткой. И даже сейчас, понимая и осознавая это, я чувствовала, что образ моего мужа уже не воспринимался, как идеальный. Я ощущала то — в машине, как измену. Я не перестала любить его, не чувствовала обиды. Но появился отголосок непонимания и неприятия того его поступка. И из-за этого я пустила в свою душу намек на возможность новых отношений. Отношений без возможности тех страшных последствий, которые я пережила. Ярослав был бесконечно притягателен и убедителен с этими его признаниями, но не вписывался в мое будущее потому, что не отвечал моим требованиям всего по одной причине — был оттуда.

Папа договорился о встрече и ездил в Питер к отцу Ярослава. Когда вернулся, я спросила только: — Рассказал?

— Рассказал. Все, что узнал. Теперь пусть сами думают.

Некоторое время у нас было тихо и спокойно. Летняя жара сменилась сентябрьской прохладой. Потом потянул осенним сквознячком, заканчиваясь, октябрь. Это тоже был хороший месяц — урожай собран, грядки вскопаны. Листья в саду постепенно сгребали и складывали в компостную кучу, оставляя на виду все еще зеленую траву.

Времени стало больше. Готовку перенесли в дом. Когда похолодало, подсох погреб, и мы опустили туда овощи. Дела по дому, конечно, были. Они занимали какое-то время, но мне хотелось заняться чем-то более интересным и нужным. Я стала искать работу. Для начала пошла в ту строительную контору. Меня не взяли исключительно потому, что не сезон. Строительный малоэтажный бум приходится на другую половину года, а с теми заказами, что идут сейчас, они справляются и сами. В школе к началу учебного года тоже заполнили вакансии. Я приуныла. Папа пообещал узнать о должности секретаря в больнице, что-то он там слышал.

Как-то мы сидели дома с мамой и кушали виноград. Продолговатые полупрозрачные «дамские пальчики» были с маленькими косточками, и выбрав их, мы давали половинки ягод дочке. Она спокойно сидела в своем углу и муслякала ягоды, выплевывая шкурки на слюнявчик — спокойная разумная девочка, никакая не хитрая Славка. Подумала это и, очевидно по ассоциации, как-то особенно живо вспомнился Ярослав. Красивый сильный парень, умный, взрослый, влекущий… Что-то сжалось в груди, тоской зеленой расползлось по телу, делая руки слабыми и выжимая слезы. Мама сказала:

— Ты же любишь его, Ариша. Еще с тех пор он тебе не безразличен. Ты надумала себе тогда, напутала. И он тебя любит. Позови ты его.

— Не могу, боюсь, — почему-то не отрицала я наличия любви. Ни его, ни своей.

— Как же глупо у вас все получилось. Ты так и просидишь тут всю жизнь, выращивая помидоры? Девочка, которая боится выйти из дому, потому что очень красива? Нелепость какая-то.

— Мам, зато я жива.

— Если всю жизнь так жить… Хотя да, оно конечно, согласна.

А потом объявили конкурс на проект небольшой пристройки к санаторию. Я прочитала об этом в местной газете. И решила рискнуть. Даже если не выиграю, то повышу свой уровень, хоть немного буду занята тем, что мне нравится. Для того, чтобы узнать особенности этой работы, нужно было идти к заказчику. Я оставила маму с Мирой и пошла, договорившись предварительно о встрече. Мне просто не повезло или это невезение было уже закономерным? Двое молодых мужчин выдали мне уже распечатанными все требуемые параметры заказа. А дальше все пошло предсказуемо.

Если бы еще он был один, а то включился момент состязательности, или что еще? Меня буквально не отпускали домой. Вежливые, потом твердые и уверенные отговорки не принимались во внимание. Ребята были, скорее всего, с тем самым лихим прошлым — лексикон, раскованность, то как они обращались ко мне… Я поняла, что влипла, испугалась и сорвалась — откровенно нахамила, послала. Дверь заперли, и я запаниковала по-настоящему. Когда один из них подошел ко мне, рванулась из его рук, схватила каменный письменный прибор, стоявший на столе, и бросила в окно, закричав и призывая на помощь.

Там много чего потом было, в том числе и разбитый нос мой и свидетельские показания в полицейском участке. Того, кто хватал меня, задержали, потом выпустили и мне начали поступать угрозы. Требовали, чтобы я забрала заявление, а когда я просто не успела этого сделать, на пустом повороте улицы по пути к магазину в плечо мне вогнали нож.

Я почти не помнила, как это случилось. Тихие шаги сзади, уже за спиной, рывок, потом как будто вспышка перед глазами от боли… Все обставили, как ограбление — исчез кошелек. В нем было тысяча двести тридцать рублей.

Когда я пришла в себя после операции, со мной сидел папа. Я смотрела на него и с жалостью думала, сколько же им пришлось пережить из-за меня, из-за красоты этой проклятой. Почему я не могу жить как человек, просто пройти по улице, чтобы не приставали? Учиться в университете, чтобы не ненавидели. Просто жить, чтобы про меня все забыли…

Папа увидел, что я очнулась, и дал попить воды из стакана через трубочку. Спокойно сказал:

— Пей, не экономь — у тебя катетер. Наркоз паршивый, долго ты не выходила… как бы не было последствий. Арина, можешь проклинать, можешь ругать — я не справляюсь. Чтобы дать тебе возможность нормально жить, к тебе нужно приставить охранное агентство. Иначе так и просидишь всю жизнь за забором. Я испугался, дочка. Мать сейчас с мелкой, страшно оставлять их, а мне нужно работать. Ухода нормального за тобой не будет, даже если заплатить — люди здесь очень любят деньги, большие деньги… привыкли к ним — курортный город, что ты хочешь? Хороший катетер и тот пришлось самому искать по аптекам. Я звонил Аркадию Ивановичу. Уедем мы отсюда. Просил его помочь нам уехать, прикрыть от братков этих. Домой поедем. Я сказал ему, что тот счет не трогал, пусть закроет. Деньги на переезд есть, немного, но хватит. Просто боюсь, что тебя не выпустят, сделают что-то кому-то из семьи. И тебе бы охрану. Ты понимаешь меня? Или еще наркоз действует? Подождать надо было?

— Понимаю, — прошептала я тихонько. Громко говорить, напрягая грудную клетку, было больно.

— Вот так как-то. Думаю, что на днях кто-то приедет. Я просил у него охранника, лучше женщину, в идеале с медицинским образованием. Это пока все, что нам нужно. Сейчас взял дни за свой счет, посижу с тобой, а потом с мамой — соберемся потихоньку. Спи, глаза слипаются — вижу. Синяк не сошел у тебя… Попьешь еще? Наркоз сушит, — тихо говорил он, гладя меня по голове.

Я не осуждала и не проклинала его, просто не пришло такое в голову. Сколько еще бедному папе, да и маме тоже, тащить на своем горбу мои не проходящие проблемы? Пусть им помогут хоть немного. Это вполне посильная помощь для Аркадия Ивановича. Просто отдать распоряжение. Даже какие-то деньги, потраченные на такую помощь, будут для него мизерными.

Мелькнула мысль, что может примчаться Ярослав, но я тогда так обидела его — вряд ли. Да и отец его вряд ли скажет ему, тоже должен щадить своего ребенка. Сколько можно тянуться этой истории? Да и орала я тогда, как умалишенная, припадочная… Сейчас вспоминала и становилось невыносимо стыдно из-за этого.

Когда полностью отошла от наркоза, то поняла, что не так уж мне и плохо. Плечо, конечно, болело, но не так уж смертельно. Я даже встать хотела, но папа сказал, что нельзя пока и нужно лежать — может закружиться голова. И руку теперь долго придется носить на перевязи.

Мы оба понимали, что убивать меня не хотели, а хотели только запугать, сделать послушной. У меня было сейчас время подумать обо всем — об этом случае и вообще… Вся история моей жизни, за редкими исключениями, была какой-то в общем плане безрадостной, что ли? Или мало радостной… Казалось бы — любящие родители, относительный достаток в семье, мозги есть — училась неплохо, специальность выбрала по душе, внешность не подкачала, а вот как-то через одно место все получается.

И родители из-за меня мотаются по свету и страдают, и учебу я бросила, и личная жизнь в глубокой… депрессии, ребенок растет без отца. Я несчастна вопреки всему и это как-то странно. Казалось бы — люди бывают счастливыми вопреки всему, а тут совсем все наоборот. Порча на мне, что ли? Или проклятие того мира…?

Нападение случилось около двенадцати дня. Потом шла операция. Потом я отходила от нее. Разговор с папой был ближе к вечеру, я долго не спала, обдумывая все, а под утро меня разбудили голоса. Я не выспалась и медленно возвращалась к реальности, не понимая — то ли еще сплю, то ли нет.

Папа разговаривал с Аркадием Ивановичем. Они сидели на соседней койке, где папа спал до этого и тихо бубнили. Я мутными глазами смотрела на них, пытаясь быстрее очухаться и понять, о чем у них идет разговор. Они увидели, что я проснулась. Посетитель обратился ко мне:

— Здравствуй, Арина Лескаева. Что-то у тебя все не слава Богу, девочка. Что так-то, а?

— Да вот только сама думала об этом почти всю ночь, — хрипло прокаркала я и осторожно прокашлялась.

— Я взял на себя смелость и принял решение за вас всех, Арина. Мои люди сейчас помогают твоей маме собрать самые необходимые вещи. Сейчас твой отец напишет заявление об увольнении с работы. Я дождусь прихода лечащего врача и выясню, разрешена ли транспортировка тебя самолетом. Виктор вот говорит, что нужно написать отказ от госпитализации. Вопрос с полицией я тоже решу, когда начнется рабочий день. Думаю, что за полдня мы управимся. Потом уложим тебя на носилки и отправим вместе со всей семьей в Санкт-Петербург на частном самолете.

— У вас и самолет есть?

— У моего хорошего знакомого. И самолет хороший, не переживай за безопасность. Как ты относишься ко всему этому?

— Нормально отношусь. Папа хоть отдохнет немного от всего этого дурдома. Он уже с ног валится и от моих проблем, и от своей работы.

Папа пытался возражать. Получалось неубедительно.

— Только я не поняла, или вы не сказали — а куда мы потом? Когда прилетим?

— А потом вы в мой дом в пригороде. Там нет никого, мы зимой живем в городской квартире. Сейчас там включили отопление по полной, делают уборку, готовят вам комнаты и еду. За тобой будет ухаживать отец, делать перевязки и что необходимо. Хирург тоже будет приезжать. Познакомитесь с ним в аэропорту, он проедет с нами и уже в доме осмотрит тебя. Виктор Александрович говорит, что ранение не очень опасное.

И у него, в свою очередь, будет время помочь мне. Это наши мужские дела, Арина. А ты выздоровеешь, потом уже решите всей семьей, куда наступать дальше. Рядом большой город, проблем с трудоустройством для твоего отца не будет. А пока устроишь себе небольшой отпуск, да, Виктор? Как будто все объяснил, тебе все ясно, Арина?

— Вы просто разжевали все, Аркадий Иванович — тупой поймет.

— Ну и отлично. Я сейчас проеду к дому, посмотрю что там и как. К тому времени, когда появится лечащий врач, буду уже здесь.

Он ушел, а мы с папой смотрели молча друг на друга.

— Пап, а это не слишком?

— По нашим меркам слишком, Аришка, а по его… кто знает, что для таких, как он — слишком. Просто по человеческим меркам — достойно. Человек пришел на помощь в ответ на просьбу. И помощь предоставил не только согласно просьбе, но и своим возможностям. Я рад, если честно. Мне и правда нужна передышка. И я говорил тебе, что он понравился мне еще тогда — хороший мужик, настоящий. И интерес сейчас у нас общий в связи со всеми этими угрозами, так что давай пока просто плыть по течению.

— Давай, пап.

В самолет меня затащили на носилках. А вот внутри устроили в кресло, полулежа. Я почти весь полет то наблюдала за тем, как все развлекают хитрую Славку, то спала, то смотрела в иллюминатор. После посадки опять начали готовить носилки, и я выразила желание попробовать сойти с самолета самостоятельно, но Аркадий Иванович с папой так категорично запротестовали, что я даже удивилась. Вышли из самолета мама, папа с мелкой на руках, потащили меня. Носилки качались, кружилась голова, и я закрыла глаза — они были правы, пока рано храбриться. Возле медицинского автомобиля обвела глазами всех и увидела Ярослава. Сразу вспомнила как орала тогда, как больная, стыдно стало до слез. Сморгнула их и отвернулась- спряталась. Он поздоровался:

— Привет. Я только узнать, как дела. Я вообще женюсь, так что тебе ничего не угрожает, не дергайся.

Я закрыла глаза опять.

— Вот видишь, Ярослав, как я была права, что это у тебя ненадолго? Как хорошо все сложилось. Я рада за тебя. — Пустота в груди угрожала превратиться в Большой каньон.

— Кто бы сомневался? — Он отстал, а потом и вообще ушел куда-то в сторону. Его отец последовал с ним.

Когда носилки устанавливали в машину, ощутимо встряхнули меня, и я выпустила эмоции наружу в виде потока слез. Мужчина, севший рядом со мной, стал готовить шприц.

— Сейчас сделаем обезболивание, так сильно беспокоит?

Я подумала, что эта версия менее позорна для меня и простонала сквозь слезы: — Да. — Пусть колет, а еще лучше и снотворное заодно. И чтобы не просыпаться еще года три.

Ехали довольно долго. Я успокаивалась и старалась опять вернуться в привычное состояние. Это получилось, только мои родные безнадега и апатия отчего-то стали почти невыносимыми. С горькой иронией вспоминала, как подумала, что Ярослав примчится, услышав о моей беде, а оно вон как… А оно ожидаемо. Тут я оказалась молодец, тут я оказалась умной, что предвидела такое. А что паршиво мне из-за того, что сама оттолкнула, так это я переживу, не привыкать, чего уж там… Все равно бы не надолго.

Вытащили меня из машины где-то в лесу. Над головой шумел в сосновых кронах сильный ветер. Почти параллельно земле вытягивал голые ветки берез, растущих у стоящего передо мной дома. Врач шел рядом, кутал меня в плед и докладывал:

— Пришлось колоть обезболивающее. Не знаю… могло открыться кровотечение, я не видел рану. Сейчас проведу осмотр, сделаю перевязку. И историю еще не смотрел. Думал — в машине, но от сотрясения ей стало хуже, так что вам придется немного подождать, чтобы я мог сказать, что думаю о состоянии больной.

Я поискала глазами, кому он докладывал — чуть отстав от нас, шли Аркадий Иванович со скорбным лицом и Ярослав. Врач, очевидно оценив степень заботы обо мне, яростно доказывал свою проф. пригодность, сыпал терминами и лицу придал выражение совершенно не похожее на то, что имел в машине — мрачное и озабоченное. Папа и мама с мелкой на руках шли чуть поодаль за нами. Мира что-то радостно верещала, увидев то ли птичку, то ли белку. Я была спокойна за них.

Дом я толком не смогла рассмотреть, только заметила кремовые стены, белые фигурные углы да слишком большие окна. Меня протащили вверх по лестнице, внесли в просторный вестибюль, сняли плед и потащили снова куда-то наверх. В глазах прыгало, и я их закрыла. Врач забеспокоился:

— Вы отец больной? Медик, как я понял? Помогите раздеть ее для осмотра. Где мы можем вымыть руки? — Они отошли, а меня занесли в комнату.

Аркадий Иванович скомандовал: — Подносите к кровати. Нужно перенести максимально осторожно. Я сейчас сниму пальто, минуту, Арина, потерпи. Кровать очень удобная.

Его, суетливо запутавшегося в рукавах пальто, молча отстранил Ярослав. Поднял меня и почти на вытянутых руках понес к кровати.

— Почему постель не разобрана? Выйдите с носилками. Я сейчас. Ярослав, кто из прислуги в доме? Их что — не предупредили? — говорил он, быстро разбирая постель. Ярослав осторожно согнул руки, прижимая меня к груди. Очевидно, держать на вытянутых руках было тяжело. Я закрыла глаза. Опять хотелось плакать. Доктор заговорил с порога: — Кладите. И выйдите, пожалуйста, все. Виктор Александрович, снимайте с нее одежду. До пояса. Перевязочный со мной. Обезболивание еще действует. Пока вы раздеваете, я прочитаю историю.

Я офигевала от всей этой суеты. Когда меня только привезли с ножевым ранением, отупевшую от боли и истекающую кровью, всем было почти по фигу. Спокойный врач, спокойные медсестры. Они говорили о чем-то своем, даже посмеивались. Не особо старались щадить мою рану, делали то, что необходимо было сделать в первую очередь. А здесь… Это сила денег или необыкновенная по силе отзывчивость и душевная теплота врача? Хотелось надеяться на второе.

Но, по всему, скорее первое. Это я поняла, когда увидела, как он выкладывает на поднос снятые бинты — максимально кровью наверх. Или я и правда — истекала? Скоро все вышли, папа тоже ушел устраиваться в своей комнате. Зашла мама с мелкой и сразу унесла ее. Я почти уснула, устав за день от всей этой суеты. Открыла глаза, услышав, что опять скрипнула дверь. Аркадий Иванович с Ярославом заглянули, чтобы попрощаться со мной. Я сонно кивнула. И устало подумала — и зачем тогда ты здесь?