В свою комнату я вернулась, когда услышала Лизку — она привычно загарцевала по комнате. Молча, не расспрашивая ни о чем, вошла, разделась и легла спать. Она тоже молчала. Ночью плохо спалось и утром подхватилась, когда еще не было шести — мучило какое-то нехорошее чувство, какое-то осознание неправильности происходящего. В общем — опять шалила интуиция. Утром, на свежую голову, я понимала, что в историю, которая касается только меня, я пытаюсь втянуть совершенно постороннего человека. Как еще сложится наше сотрудничество, состоится ли, не станет ли он опять строить планы относительно меня? Я страшно усложню и так непростую ситуацию. Не отказаться ли от встречи, не отменить ли ее?

Стояла у окна и смотрела на небольшой еще по причине раннего времени поток машин, подставляла лицо неожиданно выглянувшему солнышку и думала, думала… Сзади зашевелилась, проснувшись, Лиза и я услышала неожиданное:

— Ари, что им от тебя нужно?

— Поспорили, наверное, Лиз, как обычно. Я вот тут узнала, что в универе тоже на меня спорили, так что ничего нового. — Обернулась я к ней, улыбаясь. Ну вот — она уже не обижается, Лизка у меня прелесть.

— Это взрослые люди, я не думаю, что…

— Ты, как маленькая, Лиз. У взрослых просто ставки выше. Узнали про мой бзик и заскоки, вот и проснулся спортивный интерес.

— Почему сразу не сказала?

— Ну, ты даешь, подруга. Я что, слышала, как они спорят? Просто предположила. Да и что — ты послушала бы? Ах, он такой, да растакой. Глаз с него не сводила…

— Обидно, знаешь ли.

— А мне не обидно? А с чего ты решила, что им что-то от меня нужно?

— Не только я это поняла. Весь вечер был посвящен тебе. Под предлогом того, что ты странно себя повела, выспрашивали весь вечер. Нам надоело, пытались перевести разговор на другие темы, а они со временем — опять о тебе. Задолбали, блин.

— Ладно, забей, не расстраивайся. Зато не успела влюбиться в этого придурка.

— Да они не придурки, Ари. Далеко не придурки. Что-то я боюсь за тебя.

— Почему? Договаривай уже, — насторожилась я.

— Да, как будто и говорить не о чем. На уровне подсознания все как-то. Чувствуется такая целеустремленность… И ты пойми, если бы так интересовался один, а то все. И это страшновато как-то. Как если у них одна, общая цель.

— Да, похоже, что все-таки спор. Ну, мне не впервой, отобьюсь…

Все сомнения отпали и рассеялись, я решилась… и постаралась выглядеть на все сто, чтобы чувствовать себя увереннее. Шоколадного цвета джинсы, яркая желтая кофточка в обтяжку, хоть и небольшие, но каблуки, распущенные волосы.

Вышла, услышав сигнал. Ярослав ждал у машины. Это было приятно. Открыл мне дверь, подождал, пока сяду, закрыл, с трудом оторвав восхищенный взгляд от моего лица. Вдруг стало жутко стыдно, даже в жар бросило. Я задохнулась от неловкости какой-то, рванула молнию куртки. Поняла, что не смогу так — все это вранье вчерашнее… актриса, блин. Вслепую использовать не буду, только через договоренность. Решительно подняла на него глаза и сказала прямо:

— Ярослав, на меня поспорили серьезные люди. Я испугалась, хотела попросить… использовать тебя, как прикрытие. Ты прости, я очень боюсь просто.

Он молчал. Припарковался у тротуара, повернулся ко мне.

— Рассказывай.

И я рассказала все, кроме того, что являлось и моей тайной — сокращенную версию. Но от этого не менее правдивую. Он молчал. Стало как-то совсем неуютно и я, не дождавшись от него никаких слов, попыталась открыть дверцу и выйти. Нет — так нет.

— Заблокировано. Подожди, я думаю. Отвечу после пар. Сколько у вас сегодня?

— Три всего. Потом опять сбор в актовом зале.

— Не ходи. Я решу вопрос. Ты в этом участвовать не будешь, если не хочешь, конечно. — Он повернулся ко мне, посмотрел в глаза.

— Не хочу. А как ты это сделаешь?

— Нормально сделаю. После пар встречу. Где последняя?

Мы договорились о встрече. Я смотрела на парня, на его руки, нервно сжимающие руль, на крепко сжатые губы. Зачем я ему позвонила? Оно ему надо?

— Ярик, прости меня, солнце, что втягиваю во все это… хотя и не думаю, что это может быть опасно для тебя. Для меня вот только… Я и не собиралась тебя обманывать, играть с тобой. Просто ты самый сильный, кого я знаю. Я не о физической силе. И не про твоего отца, нет. Просто ты умница, взрослый такой и самостоят…

Он закрыл мне рот. Поцелуем… Я мыкнула и замолчала. Целоваться оказалось необыкновенно приятно. От него пахло чем-то свежим. И целовал он без напора, а осторожно и нежно, словно пробуя на вкус мои губы. И руки у него были по-мужски твердые и горячие, и держали они мое лицо так бережно. Приятное сладкое томление и какая-то светлая радость наполняли меня, жаром пройдя по всему телу, пузырьками от шампанского разбежавшись по венам. Жар дошел до головы. Я вздрогнула. Он отпустил меня сразу. И смотрел ошалевшими глазами. Я, наверное, ответила таким же диким взглядом, облизала губы.

— Хорошо, что список с меня начинался, — выдохнул он, роняя руки.

— Ты был единственным в нем, — решила я быть честной до конца.

Мы улыбались, глядя друг на друга, успокаивая дыхание. Потом я вспомнила кое-что.

— Ярик, ты сейчас встречаешься с кем-то? Если да, то…

— То я бы тебя не целовал, Арина. Просто помог бы.

— Я думала — раньше, что если…то нужно ее предупредить, что это же не серьезно, а…

— Аринка, мы опоздаем. Это серьезно…

Что серьезно, что мы опоздаем, или…? Мы не опоздали. Он вышел из машины, открыл мою дверь и подал руку. Опять приятно… рука сильная, теплая, надежная… нужная. Что со мной? В вестибюль зашли вместе, так и держась за руки. Он помог мне снять куртку, сдал в раздевалку, с трудом оторвав глаза от… всего. Взял за руку, приложил мою ладонь к своей щеке, второй рукой притянул за талию ближе к себе. Я млела, таяла… жарко… голова, как в тумане.

— Это тяжело — так сразу… Арина, ты послушай, пожалуйста. Ты мне всегда нравилась. Но я тебя совсем не знал, оказывается. Такая злюка, оторва… Это маска, защита?

— Ярослав… — задушено пискнула я, задыхаясь от эмоций.

— Давай встречаться, по-настоящему. Мне нравится, какая ты сейчас. Ты мне нравишься, очень сильно нравишься. Аринка?

— Давай, — потеряно шепнула я, опуская взгляд на его губы.

В тишине раздалось: — Аллилуйя! Сколько там я тебе должен, Яр?

Я растерянно оглянулась — целая толпа народа находилась в вестибюле и слышала наш разговор. Послышались шепотки, смешки. Что — сколько должен? Я повернулась к Ярославу. Тот смотрел на меня как-то напряженно, отчаянно, что ли? Крепче стиснул мою талию, обнял за плечи, пытаясь прижать мою голову к своей груди, и ответил, поворачиваясь к кому-то из парней:

— Отвали, спор недействителен из-за срока давности. Когда это было? Арина, никаких споров. Я же сказал, — заглядывал он в мои глаза, хмурясь и наклоняясь ко мне.

— Ты сказал, что не спорил, — я судорожно вдохнула в себя воздух, выворачиваясь из его рук, отступая. — Забудь, Ярослав, я справлюсь сама. Ничего не нужно. Спасибо, что подвез.

— Арина, прекрати! Это было год назад. Я забыл уже. Стой! — Что в его голосе — злость или отчаянье?

Я вытерла глаза, оглянулась, отгавкнулась привычно: — Сгинь! Отвали от меня! Достали, блин. Уроды!

Сквозь слезы обиды и какой-то шум в ушах, прорывался злой смех — ну, вот он и состоялся, мой первый поцелуй. Нежный такой, немыслимо приятный. Хотя о нем я не жалею ни минуты. Хотя бы попробовала как это, знаю теперь, чего себя лишала. А вот это все… заслужила, значит… переживу. Я же собиралась его использовать, не задумалась даже, чем ему это могло грозить, даже врала сначала… А с теми я и сама справлюсь. Может, все не так уж и страшно? Сказала не трогать, и они отошли. Сказала, что не пойду в кафе — смирились. Фигня все, зачем я… зачем?

Защемило в душе что-то, так захотелось к Бэлле, в ее дом, а если бы к родителям, так вообще бы… Мне было плохо. И морально плохо, и физически — из-за нервного потрясения, наверное, колотило и, кажется, даже поднялась температура. В жар бросало и мысли путались. И нормально воспринимать то, о чем говорилось на занятиях, было очень трудно, почти невозможно.

После первой пары позвонила Ольге. Она не отвечала. Опять звонила после второй пары, опять гудки. После третьей она ответила: — Аринка, Бэлла умерла. Не плач только. Она не мучилась. Во сне, тихо отошла. Вы рассорились, из-за этого ты ушла? Ты тогда хотела поговорить с ней… извиниться?

— Да, — не стала отрицать я, так было короче…

— Ну, не переживай. Я понимаю, что ты сейчас об этом жалеешь. На похороны пойдешь?

— Мне нельзя… нельзя к ней. Так сказали — уйти и не появляться.

— … Ну, я от тебя букет положу, подпишу ленту. Не расстраивайся ты так, возраст такой… нам бы прожить столько.

— Да…, да, конечно.

После этого мне никто не был страшен. Страшно, когда вот так — навсегда. А остальное все решаемо. Просто нужно собраться, взять себя в руки. После последней пары я вместе с девочками пошла на сбор. Все были уже там. Безразлично обвела взглядом всех четверых. Секретарь удивленно спросила: — Арина, вы же отказались от подготовки к балу. Я подыскиваю замену.

Я пожала плечами.

— Спасибо. Тогда я пойду?

— Арина, почему вы отказываетесь? Отказ не принимается, уже распределены роли и…

— Сергей, вам вообще какое дело, кто будет бегать в костюме? Что там сложного? Я не хочу этим заниматься и не буду. Замену уже ищут. Извините… я пойду. Плохо себя чувствую.

Развернулась и пошла к двери. Никто меня не остановил. Открыла дверь, вышла. Ярослав ждал у окна, шагнул ко мне. Сзади послышалось: — Извините, я на минуту.

Замешкалась на секунду, отвернулась, пошла по коридору. В голове было пусто… Сергей тронул сзади за руку, я резко обернулась. Ярослав подошел и стал возле меня.

— Она со мной, отстань от нее.

— С кем имею честь?

И растерянное Ярослава: — Что, простите?

Я нервно потерла лоб ледяными пальцами. Постаралась спокойно ответить обоим:

— Я ни с кем из вас встречаться не буду. Отойдите сейчас оба. Или сорвусь и наговорю лишнего — некультурно и неинтеллигентно. Мне сейчас плохо, очень плохо. И морально, и физически. Рядом с вами еще хуже. Имейте жалость, если совести нет.

За мной никто не пошел. Доехала до общежития, поднялась на этаж, вошла в комнату. Лежала, сжавшись, на кровати. То бросало в жар, то знобило. Немного поплакала, потому что жаль было Бэллу. Потом уснула.

Лизка разбудила меня, так как опять скакала по комнате, как дикая кобылица. Впрочем, как всегда.

— Лошадь полковая, блин.

— Хватит дрыхнуть вечером — голова болеть будет. Ты бы видела, как у них морды вытянулись, мать. Там точно интерес, и большой. Ты что, не готовилась совсем? Или в мастерской занималась? Что там утром случилось, ты мне расскажешь? Весь универ гудит.

— А-а, ерунда. Ярослав поспорил, что я соглашусь встречаться с ним, ну и выиграл. Не знаю, правда, сколько. Ну… не важно.

— А зачем ты согласилась? — протянула Лизка.

— Да вот подумала — сколько можно? И эти еще… Решила рискнуть, вот — рискнула.

— За-ши-бись… А я тебе еще завидовала… по белому, конечно. На фиг — на фиг такую красоту. Лучше мы с тем, что имеем… Ари, но если они поспорили, то не отстанут же. Вот только как? Это же у них не будет больше возможности видеться с тобой на подготовке, тогда где? В общагу их не пустят. Только на улице. Что делать будем?

— Даже думать об этом не хочу. Что мне теперь — всю жизнь из-за них прятаться? Я что — преступник? О! Заяву напишу, что домогаются.

— Ага, тогда еще и менты зачастят. Тех так даже и в общагу пустят. На них куда напишешь?

Хмыкнули обе. Стало легче, когда поговорили.

— Ари, если ты согласилась… Он тебе нравится?

— Нравился, — уныло согласилась я. Настроение опять падало.

— Я так думаю, что он еще сто раз пожалеет, придурок.

— Уже жалеет… наверное.

— Так чего ты? Помучь хорошенько и прощай. Я вообще думала, что он уже нормальный стал. Взрослый, вроде, парень. Ну, раньше, конечно… перевоспитаешь, что ли.

— Лизка, нормальный парень будет спорить на девушек? Сомневаюсь, что я первая. Это скотство какое-то. И он врал, что не спорил на меня. За сутки накосячил дважды — непорядочный и врун. А главное — перед всеми, Лиз, в вестибюле… это, чтобы больнее?

— С-скотина. Забудь про него.

— Еще и поцеловал меня. Мне понравилось, Лизка. — Тело пронзила сладкая судорога, как напоминание… Я сжала колени, зажмурила глаза. Бли-ин, да что ж такое-то?

— Кто бы сомневался, что понравилось? Там такая практика… Он ни дня без баб, наверное. Я завтра узнаю, кто у него сейчас.

— Зачем? Мне уже не интересно. Кушать будешь? — сменила я тему.

Назавтра Лизка опять заставила меня наряжаться. Наряжаться не хотелось, не хотелось ничего — я не выспалась, просыпалась несколько раз. Снилась откровенная эротика с моим и его участием. Я устала за эту ночь, чувствовала себя разбитой.

Мы все-таки выбрали серые велюровые лосины с бледными сиреневыми цветами и длинную серую тунику с поясом. Туника сползала с плеча, открывая широкую кружевную лямку сиреневого топа.

— Я, конечно, буду рядом, но! Ари, сейчас уже знают все, и если мужики дружно скажут, что он идиот, ну, или подумают так, то бабы… Те услышат только то, что тебя на глазах у всех опустили ниже плинтуса. Будут злорадствовать и все такое. Наша задача показать — что! Что бы там с тобой ни произошло — до тебя им, как до Луны на карачках. Поэтому сиди тихо, закрой глаза.

Я смирно сидела и ждала, пока Лиза тоненькой кисточкой рисовала стрелочки на моих веках, уводя их чуть вверх. Тронула кожу век серо-сиреневыми тенями. Подала зеркальце.

— Красиво, Лиза, очень. А если я вдруг заплачу, и оно потечет?

— А я чего стараюсь? Теперь ты знаешь, что плакать нельзя и не будешь. Будем так красить каждый день. Получилась персидская царевна. Пусть увидит, кого променял на банальные бабки.

— Да он не променял, Лиза.

— Все думают, что променял. А теперь увидят, кто у нас в этой истории лох.

После того, как Лиза объяснила ситуацию, я собиралась на учебу, как на казнь. Она критически осмотрела меня и щедро плеснула в чашку с водой валемидина. Остро завоняло валерьянкой.

— Выпей. Ты бледная, как смерть. Заплакать, может, и не заплачешь, а вот в обморок хлопнуться можешь запросто. А так все будет по фигу. Ну, или почти… Поспишь на парах.