Вот не было на него зла — хоть убей! Проводив Стаса, не удержалась — расхохоталась. Не могла остановиться. Вместе со мной радостно смеялся Зорян, а потом и сам ведун хмыкнул, неловко отворачиваясь. Вот же старый жук!

Не дал своего благословения, но и прямого запрета не наложил. Да так все повернул, что даже хитроумный Стас не смог оспорить его решение. Все разрешает… все, но только после похода, в который я ухожу уже завтра. Мне было, и правда — смешно, а еще непонятно — ну что изменится от этого? Что такого успели бы мы со Стасом за один день? Просто давал мне время еще подумать?

Я, как и обещала, наготовила вкусной еды… со спокойной душой, с легким сердцем. Стас пробовал все, удивлялся, поражался моему умению, расхваливал. Я рада была угодить ему. Подперев рукой щеку, любовалась, как сильный и здоровый мужчина с огромным удовольствием ест приготовленную мною для него еду. И всплывали в моей голове прошлые мечты — кормить вот так своего мужика каждый день, да еще… Дед вдруг хлопнул ладонью по столу, вырвав меня из мечтательности, оторвав от моих дум:

— По твоему делу, Стас… Я не против. Приходи, встречайтесь — дело молодое. Только не с сегодня, а после похода. Постой! Я же говорю — не против я. Но не отвлекай ее сейчас. У нас еще встреча с Владисласом, сборы в дорогу, с сыном дай ей побыть… только недавно вернулась — соскучилась. Что ты так спешишь-то? Один день не решит ничего между вами. Ты хотел лучше узнать друг друга, так что же ты о ней узнаешь за один день? А так чего ж… дело молодое… не против я, совсем даже нет. Ходи… встречайтесь.

Немного непонятно было скрытое недовольство и упорство Стаса — он изо всех сил старался переубедить старика, но тот твердо стоял на своем. После обеда я проводила мужчину за дверь и немного постояла с ним за порогом. Он все же успел кое-что в этот день — попросил говорить ему «ты». Это было немного неловко — он же намного старше, лет к сорока по виду. Но и выкать тому, кто, может так статься, станет когда-то близким мне человеком, было бы странно. Потому я и согласилась. Уже собралась уходить, но он вдруг взял мою ладонь в свои руки. Ласково перебирал мои пальцы, а сам говорил о чем-то постороннем… поглаживая, нежил мою кожу. По-доброму улыбнувшись, я неохотно отняла руку.

— Ты иди, Стас. Я думаю, что мы надолго там не задержимся. Отец в своем праве, да ты его тоже хорошо знаешь — как решил, так и будет.

— Я буду ждать. Вот ведь… даже проводить тебя не дал, а я хотел подойти завтра. Я буду ждать тебя, Таша… Береги там себя.

— Да меня сильно берегут… ты же знаешь, — улыбалась я.

Он ушел, а вскоре возле уха забубнил Конь:

— На кладовище непорядок. Собирайся, там Хранитель сгинул, нового нужно искать.

— Кто-кто сгинул? — не поняла я.

— Хранитель места. Раньше, когда закладывалось кладовище, человека там убивали. Хорошего, доброго, чтобы бережно хранил могилки родичей, души, которые бывают туда иногда — в дни больших поминовений. Часто люди сами соглашались стать Хранителями, добровольно шли на смерть. Да только это все в далеком прошлом. Ныне покой мертвых хранит тот, кого первым положили в землю на этом месте. Так вот — то ли срок ему вышел, то ли еще чего… А ты скоро уедешь, и кладовище на неизвестное время без пригляда останется, так что… собирайся и едем.

— А что я должна сделать там, ты знаешь?

— Поглядим, кого хоронить сегодня будут… или завтра. Его и назначишь.

— Так мы же завтра уходим…

— Значит, задержишься. Здесь у тебя своя служба.

— Нет, — решительно воспротивилась я, представив, как стану выдвигать новые условия Совету, капризничать, на их взгляд. Меня и так последнее время стало слишком много для них.

— Так нельзя. Меня не…

— Ты, наверное, чего-то не понимаешь, Таш-ша, — зашипел мне в ухо привид, — ты что же — решила, что мы тебе подвластны, что всецело в твоей воле? Что ты повелеваешь нами? Так это только до той поры, пока ты делаешь то, что должно. Мы с тобой сотрудничаем, даже можно сказать, что дружим. Но это только до той поры, пока ты верна нашей дружбе и не ставишь свое выше нашего. До этих пор так и было. Я никогда не тревожу тебя понапрасну, и если я сказал, что нужно — ты должна понимать, что это очень нужно. Собирайся… едем…

Меня опалило стыдом, казалось, что от него покраснели даже пятки. От того, что и правда — чуть ли не всесильной себя почуяла. Что сейчас совсем не подумала о тех, которые должны быть для меня на первом месте. Потому что у них-то точно нет выбора, они зависят от меня, от того, что я сделаю, как поведу себя — от моей порядочности. Возвеличилась, возвысилась чужой силой… Загордилась… зарвалась даже… Вот как я так? Просто немыслимо…

— Прости, Конь, прости, друг. Вовремя это ты… забылась я… прости, Конюшка, — прошептала с раскаяньем.

— Ну… разве только потому, что Конюшка… прощаю, — буркнул привид, а я первый раз уловила в его голосе что-то такое … Будь он живой человек, показалось бы, что он говорит это, по-доброму улыбаясь.

* * *

Этот день — перед самым отъездом, выдался такой дурной, что ночью я упала рядом с сыном и в один миг будто в яму провалилась. А хотелось пообнимать его, послушать сонное дыхание, понюхать душистые мягкие волосики. Он называл меня теперь мамоцькой. Правда, слово было длинное и трудное, вот и начинал он потихоньку сокращать его и говорил уже «маацька». Но для меня это было не важно, все равно оно грело душу.

Конь таки вытащил меня на кладовище, и мы с ним назначили нового Хранителя — дедка, которого хоронили сегодня. Расспросили провожающих его людей и не услыхали ни одного худого слова о нем. А потом нечаянно нашелся и потеряшка.

Я услышала то ли сопение, то ли бормотание и свернула между могилок — к кустам у ограды. Там, привалившись с жердине, широко раскинув ноги и уставившись перед собой пустыми, бездумными глазами, сидела пожилая женщина. В дорогой, чистой и опрятной одежде и лицом с мягкими чертами. Конь матюгнулся и затих, а вскоре женщина шевельнулась, и стала растерянно оглядываться, пытаясь встать. Я помогла, попросила двух стражей сдать ее кому-нибудь на руки за оградой.

Над ухом забубнил Конь:

— Костерок, что ли, разведите. Отпускать нужно «бывшего». Говорит — сильно мерзнуть стал. Искал тепла — нашел вот.

— Вы и так можете — в живых вселиться? — поежилась я.

— Впрыгнуть не сложно, только помирать снова неохота — тело двумя душами не управляется, ты сама видела. Отчего так с ним — не знаю. Выйдем наружу — заводи костерок. Крови капнем, и пускай себе отдыхает. Только себя не полосуй — вон молодцы пускай послужат. Тебе в дорогу с вавкой несподручно будет…

Так мы и сделали, я привычно сказала нужные добрые слова и отпустила Хранителя с миром. А потом мне еще нужно было во дворец. Только это не получилось, потому что к тому времени к нам в дом привезли старого Мокшу и потому Владислас подошел к нам сам. Не заходя домой, прямо из дома стражи, где окончательно решали все про поход. С ним подошли и Тарус с Юрасом. Весь Совет, подумав, не стали собирать.

Старый Мокша опять устало прислонился к стене, сидя на полу на толстом одеяле, что подстелил ему Мастер. Тот, увидев, что я вошла, объяснил:

— Я за ним давно уже послал, вот — еле успели. Пока вас не было, мы тут поговорили с ним. Он плохо по-нашему… так что я перескажу. Думал-думал тут, пока вас не было… есть мысли…

Мокша говорит, что наш мир — он как мыльный пузырь, а рядом таких же понатыкано. Им тесно и они липнут друг к другу… Да-а, так вот — наш Мокша может ходить в них, вернее — раньше мог, сейчас уже силы не те. Эти миры все сильно похожи — тоже люди там живут, дерева такие же… бывает мелочью какой что разнится — названием, цветом… В ином живность есть какая незнакомая… а кто-то успел удобнее жизнь свою устроить. Где хуже, где немного лучше — не суть… В одном из таких миров и наши мертвые живут… не дергайся, тебе сейчас туда дороги нет. И я не об этом сейчас…

В том месте, где они касаются друг друга, пузырь истирается, истончается — это и есть место перехода. Туда и уходят отпущенные к предкам души и там находят дорогу, такие, как Мокша. В таком вот месте, находясь рядом с тобой, твои подопечные будут видеть все что нужно на любом расстоянии. Там их сила возрастает — будто бы сразу из двух миров они ее тянут. Так то — неясного много и многое придется решать на месте… тебе с ними решать.

Теперь про то — где это? В доступной близости таких мест нет — нужно долго ехать. Ближайшее — в степи, только не на нашей стороне границы, а на стороне степняков.

Скоро случится тот набег, что ты видела — оттуда Закар и его отряд заметят это и вас упредят. Где набег случится — нам неведомо. Так же? Ты тогда видела просто степь. Вы собирались ехать наобум, наудачу. Ведь уверенности в успехе придавало только то твое видение — вражий вожак все же погиб. Значит — куда бы вы ни пошли, невольно достигнете этой цели…

Стать близ границы и рассылать вдоль нее привидов — не самое лучшее решение. И вот Мокша говорит, что оттуда они смогут видеть всю ее и разом перемещаться в нужное место. Так что сейчас нам надо все перерешать — время позднее, мало его, а выход назначен уже на завтра.

Давайте подумаем сейчас — зайдете по дороге в крепость или сразу пойдете на место? В половине дня неспешного пути от того самого стыка миров есть небольшое поселение — Ящеры. А рядом — малая крепостца. Совсем, как возле твоей Зеленой Балки, Таша. Наши мужики те места знают, многие бывали там — несли службу, вот, как Стагмисов. Он и подскажет… нужно решить про дорогу — которая короче? Советоваться нужно с Конем, Закаром, решать нужно…

Решали они долго. Из дворца принесли подробную карту тех мест, и мужики долго и нудно совещались над ней. А я была просто посредницей между начальством и душами мертвых, а не участницей военного совета. Уже почти под утро, помывшись в дорогу, ушла спать, вымотавшись за день с ночью.

Утром меня разбудил Мастер — потряс за плечо.

— Вставай, пора. Оденься в походное да переползай в повозку — досыпай там. Намостили тебе. Все равно ты сейчас не нужна, хоть отдохнешь толком. Выспишься до привала, там и покормят. Хотя я тебе пирогов положил и фляжку с молоком — на случай, если сильно оголодаешь. Походное твое все перетряхнул, проверил, оружие и приправы уложил. Целуй малого и выходи, тебя уже ждут там.

Что я и сделала… Обняла и его, крепко поцеловала в щеку — с огромной благодарностью, и вышла из дому. Пятеро стражников и моя крытая повозка ждали у входа. Основной отряд собирался во дворе стражи. Я уже не слышала, как они подтянулись к нам — снова спала, укрывшись с головой от сырого и холодного воздуха теплой накидкой.

А к обеду, выспавшись и продрав, наконец, глаза, присела на мягкой подстилке и выглянула… огляделась. Первыми, кого я увидела, были Тарус и Юрас.

Поначалу я даже не удивилась — они и вчера пришли и ушли вдвоем, и сейчас ехали рядом, будто это так и должно быть. Юрас вчера рассказывал про те места, в которых когда-то нес службу. Говорил про то, где по дороге можно найти воду и места для привалов, про короткий путь до места. Так что я и подумала — он просто пришел дать совет. А теперь прикрыла глаза и опять прилегла в повозке — думала, начинала что-то понимать.

Мне не сказали, что он поедет с отрядом. Значит, ждали, что я буду противиться этому, устрою крик и начну капризничать? Причина может быть только в этом. Что же они думали обо мне, какой видели, если посчитали, что ради общего дела я не смогу забыть на время свою неприязнь?

А так вот и видели — и Совет, и стража, и даже тот, который дочкой звал. И правда — стоило Тарусу сказать мне слово против, и я натравила на него привида, вместо того, чтобы разумно спорить и доказывать свою правоту. С Юрасом вела себя, как ревнивая дура, за каждое слово цеплялась, кидалась, как собака. Как еще они могли думать обо мне? Только как о капризной и склочной бабе.

Погано сознавать это, но хорошо хоть поняла, как выгляжу со стороны. Сейчас нужно отбросить вражду, спокойно говорить с ним по делу, если возникнет нужда в этом. Я не стану сторониться его и шарахаться, буду держаться ровно, как со всеми. Взрослеть снова нужно, хотя-а… было такое чувство, что того ума и опыта, о котором говорил Мастер, я точно наберусь только к глубокой старости. Вот вчера Конь слегка ум и вправил, чем помог и сегодня немного прийти в себя и взглянуть со стороны на то, что творю.

Потому привстала опять и крикнула:

— Доброго дня вам всем! Спасибо, что дали выспаться!

Возницу спросила тише:

— Привал скоро? А то мне бы в кустики.

На привале держалась так, как решила для себя — ровно и спокойно. Ко мне сразу подошли Тарус с Юрасом, и ведун пояснил, всматриваясь в мое лицо:

— Командиром отряда идет Юрас. Ты уже знаешь — он служил на той заставе, мимо которой пойдем, знает эти места. Я буду на подхвате у него и у тебя — ведун никогда не лишний. Ты как?

— А как я? — пожала плечами, стараясь не глядеть пока на своего нового командира. Мне нужно было время свыкнуться с этим — смотреть на него прямо, говорить с ним. Сразу не получалось, но это поначалу… справлюсь, куда я денусь?

— Выспалась вот… Теперь есть хочу. Мастер пирожков навалил пол повозки, хотите? Ребята! — обернулась к стражникам, — вечером кашеварю я, у нас с Тарусом так заведено. С вас только костер, котел да вода. А сейчас пока всухомятку — пироги, вареное мясо и то, что у каждого во фляге.

Готовку я опять собиралась брать на себя. Под одобрительный говор мужики стелили попону, а я накрывала на ней поляну — все, как в прошлом походе. Это было так привычно, что я почти забыла о своих переживаниях. После привала пересела на коня. Я давно наловчилась, и водружать меня туда, как мешок с овсом, уже не было нужды. Ехать верхом было веселее, говорить со стражниками приятно — речь шла о Зоряне. Многие знали его, и мы вместе вспоминали его выходки и смешные словечки. Я выпросила для него деревянную сабельку — один из стражников был рукастым мужиком и хорошо работал как раз таки с деревом.

Начальство выбрало место для ночевки на просторной полянке в лесу у небольшого ручья. Вокруг стояли уже совсем желтые и бурые по-осеннему деревья. С кустов подлеска мелкая листва осыпалась и лежала на пожухлой траве неровными рыжими коврами. Но все равно в лесу было красиво, а еще вкусно пахло — осенью и грибами. Я задавила в себе воспоминания и не стала искать взглядом осеннюю паутину… Отбросила поводья и с трудом перекинула ногу через луку седла — соскочить с коня. В задницу стрельнуло со спины, я охнула и стала привычно заваливаться к земле — Конь подхватит.

И сжалась от ужаса, падая — не подхватил! На землю я не рухнула — свалилась на Юраса. Он вовремя поймал, придержал, не дав упасть. Я оказалась плотно прижата к нему всем телом. Опять охнула, подняла глаза — он держал меня, не отпуская, и смотрел… серьезно так, будто искал что-то в моих глазах. Перехватил рукой за спину, вторая плотнее обхватила мой стан… И вот же! Не на долго хватило моего решения о нем! Вместо того чтобы поблагодарить, как поблагодарила бы всякого другого, да спокойно себе отойти, я с силой дернулась, отстраняясь, и с обидой прошипела:

— Конь же! С-собака драная…

— За что ты меня так-то? Конь… собака… — ухмыльнулся командир, выпуская меня из своих рук. — Хотел помочь тебе сойти с коня — в конце дневного перехода это всегда трудно.

— А я-то думала, что у меня уже есть помощник… даже друг, а он оказался… — отходила я спиной вперед, отрывая взгляд от ямочки на его щеке. Развернулась, пошла в лес вдоль ручья — нужно было.

— Кем я оказался? — привычно буркнул над ухом Конь.

— Сводником ты оказался, с-собака драная… Я тебя своей третьей рукой чуяла, доверяла, как себе, а теперь что — не нужно больше? Гад ты! — шипела я, уходя подальше от поляны. Вода уже холодная, но в ней еще можно помыться, если по-быстрому.

— А чего ж не Конюшка? — хмыкнул он.

— А не заслужил ты Конюшку! — отрезала я.

— А ты не шарахайся от него! Он только из-за тебя здесь, и никуда ты от него уже не денешься. Он весь день тебя глазами искал, а ты свои от него прячешь… видно же… да это просто смешно! Ты заметь — к тебе никто не подходит, не садится на привале рядом — только он. Соль и ту в обед тебе он подавал, с коня только он поспешил снять. Потому, что все понимают, что это только его право и не лезут. И я тоже это понимаю — вместе со всеми… Не злись… не буду так больше. Но и ты не веди себя, как обиженный ребенок, не прячься, не дергайся зря. Имей смелость смотреть в глаза… говорить, как равная. Смотрю — и стыдно мне за тебя. Не думал я, что ты такая заполошная… трусоватая.

— Сам ты такой! Конь… уйди теперь с глаз… нужно мне… Не пускай сюда никого, я ополоснусь в ручье.

— И я такой… я уже сам себя боюсь. Живой был — не чувствовал всего того, что с вами тут… Мойся… ушел я, все мы ушли…