После начала массированного наступления немцев в городской черте Сталинграда обстановка для 62-й Армии РККА значительно усложнилась. 71-я , 76-я и 295-я пехотные дивизии Вермахта атаковали от Гумрака центр города. В это же время южнее 29-я моторизованная и 14-я танковые дивизии прорвались через пригород Ельшанка и вышли к Волге. Противник значительно оттеснил обескровленные советские части, а небольшие группы фашистских автоматчиков захватили здание Госбанка, Дом специалистов, железнодорожный вокзал и таким образом взяли под контроль центральную переправу через Волгу. Форсировать реку в дневных условиях стало невозможно.

 - Теперь будем переправляться только ночью! – решил командир 13-й гвардейской дивизии полковник Родимцев.

 С учётом этого обстоятельства было принято решение перебросить в Сталинград в ночь с 14 на 15 сентября передовой отряд в составе 1-го батальона 42-го гвардейского отдельного стрелкового полка с ротой автоматчиков и ротой противотанковых ружей. Отряд под командованием старшего лейтенанта Червлякова на бронекатерах успешно переправился через Волгу и сразу вступил в бой.

 - Необходимо оттеснить врага к железной дороге и овладеть вокзалом, таким образом обеспечить переправу основных сил дивизии. – Поставил перед командиром полка боевую задачу Александр Ильич Родимцев.

 - Будем стараться!

 - Без этого дивизия потеряет слишком много людей на переправе.

 Однако передовой отряд смог лишь частично выполнить свою задачу, поскольку встретил превосходящие во много раз силы противника. И все-таки благодаря отваге бойцов отряда переправиться под прикрытием сумели основные силы 13-й гвардейской стрелковой дивизии, за исключением артиллерии, которая осталась на левом берегу и подавляла основные огневые точки противника, обстреливавшего переправу.

 - Бог войны, - вызвал Родимцев главного артиллериста дивизии. - Как хочешь, но подави гадов!

 - У них вдвое больше пушек…

 - Значит стреляй в два раза точней!

 Главные силы дивизии переправлялись средствами Волжской военной флотилии и понтонных батальонов на катерах, буксирах, баржах и рыбачьих лодках под непрекращающимся пулемётным и миномётным огнём. В таких сложных условиях советские части несли большие потери.

 - Быстрее, быстрее! – торопил подчинённых взволнованный комдив.

 - Солдаты и так делают всё возможное. – Вставил начальник штаба Самчук.

 - Чтобы остановить немца нам всем нужно сделать невозможное…

 Немногочисленные подразделения переправившихся войск с трудом сдерживали натиск немцев. Враг стремился занять центральную часть города, прорваться к Волге и расчленить советские войска.

 - Необходимо вырвать у врага инициативу, - по телефону накручивал Чуйков, - уничтожить противника, прорвавшегося к реке.

 - Понимаю. – бодро ответил Родимцев.

 - Тем самым мы улучшим тактическое положение всех войск 62-й Армии…

 - Сделаем товарищ генерал!

 Рядом с устьем реки Царица полностью переправился 42-й стрелковый полк. В районе Соляной пристани действовала основная переправа, через которую не только доставляли резервы с левого берега на правый, но и отправляли в тыл раненых.

 - Что там, у Червлякова? – спросил Александр Ильич своего начштаба.

 - Первый батальон 42-го гвардейского стрелкового полка удерживает вокзал, а остальные силы вместе с 133-й танковой бригадой вышли на площадь 9 Января и Республиканскую улицу.

 - Ах, какие молодцы!

 Положение двух полков переправившихся за передовым отрядом становилось с каждым часом всё более трудным. Гвардейцы вышли на рубеж проходящей по городу железной дороги, но закрепиться там до того, как противник возобновил наступление, времени не имели.

 ***

 Пока Григорий догонял ушедшую вперёд роту сына, начался робкий рассвет.

 - Часов пять утра, – определил он на глаз.

 Едва брезжила заря, но фронт в эту ночь даже не засыпал. Били пушки, далёкий горизонт горел пожарами и разрывами, повсюду клубился дым. Огненные зигзаги чертили реактивные снаряды «катюш». Громко икала немецкая «корова». Кругом шум, грохот, скрежет, вой, бабаханье и уханье…

 - Адский концерт. 

 В этой картине было столько обобщающего смысла, столько апокалиптического ужаса, что люди остро ощущали непрочность бытия, безжалостную поступь истории. Большинство почувствовали себя жалкими мотыльками, которым суждено сгореть без следа в адском огне войны.

 - Как сказать Михаилу, што я его отец? – гадал Григорий, когда увидел, как красноармейцы впереди рассыпались цепью и попадали на железнодорожную насыпь.

  Он тоже укрылся в ближайшей воронке. Справа от него примостился молодой, сухонький на вид узбек. Он чрезвычайно внимательно рассматривал своё оружие и что-то бормотал по-своему. Григорий вытянул шею и понял, что у соседа рассадило пулей приклад винтовки. Виднелась сквозная дыра не больше пятачка.

 - Вай, плохо!

 - Чего говоришь? – поинтересовался Шелехов.

 - Жаль, не в ногу, к жене бы поехал! – с обидой сказал узбек на плохом русском.

 Слева от себя Григорий увидел мрачного сержанта, крупного мужчину лет тридцати пяти.

 - Кого-то он мне напоминает…

 В этот момент полезли немцы. Следующие полчаса Григорий ни о чём не думал. Он стрелял, менял местоположение и бросал гранаты. Почти всё время краешком зрения он видел матёрого сержанта. Неторопливые, выверенные действия выдавали в нём ветерана.

 - Красиво работает! – восхитился Григорий, как раньше восхищался работой передового забойщика или умелого вальщика леса. 

 На дне очередной воронки валялась защитная каска. Григорий пнул её ногой, она мешала прицельному огню.

 - Тяжёлая!

 В ней оказалась голова того узбека, который сожалел о неполученной ране. Навстречу ползли раненые, окровавленные и грязные, с изжелта-серыми лицами, запекшимися губами и лихорадочно блестящими глазами.

 - Пропусти земляк!

 - Давай быстрее!

 Кряхтение, стоны и матерная брань слышались отовсюду. Атака гитлеровцев захлебнулась, но красноармейцам тоже досталось...

 - Огоньку не бросишь? – услышал Григорий голос мастеровитого сержанта.

 - Свой надо иметь!

 - Да трофейная зажигалка выпала пока я прыгал по завалам.

 - Тогда держи!

 Григорий высунулся из воронки, чтобы бросить самодельное кресало, а сержант в этот момент повернул к нему голову.

 - Ты чего не ловишь? – возмутился Шелехов, когда тот не поймал брошенный ему предмет.

 - Григорий Пантелеевич? – ошарашенно спросил его сержант.

 - Ну?

 - Не признал меня?

 - Нашёл время загадки загадывать…

 - Это я Пашка Лисинчук!.. Мы же с тобой работали на шахте в Сталино!

 - Вот так встреча.

 «Фрицы» снова поднялись в атаку, и только отбив её давние знакомые смогли упасть рядом в какой-то окоп и поговорить. Траншея оказалась немецкой, узкой и глубокой. Чтобы разойтись с ранеными приходилось протаскивать встречные носилки между ногами стоящих впереди.

 - Поговорить не дадут! – возмутился Павел и дал короткую очередь из трофейного автомата. – То немцы, то эти…

 - Радуйся што жив! – буркнул Григорий, устало привалившись к стенке траншеи.

 - Где тебя носило столько лет?

 - На Севере…

 - Понятно, - кивнул понятливый Лисинчук, - а как там?

 - Хуже не бывает!

 - Даже тут?

 - Здесь мы хучь на равных. Меня могут убить, но и у меня автомат…

 Через мостик над железной дорогой прислуга на руках пыталась перетащить пушчонку. Бывшие шахтёры вылезли из траншеи и впряглись сами.

 - Земля вся сковыряна от бомбёжек и артобстрелов, - с чувством сказал Григорий, - нет живого места… 

 - Перетащим! - пыхтел Павел и напрягал на руках бугры мышц.

 - Воронка на воронке.

 - И пушка неудобная зараза…

 Слух у всех был напряжён и болезненно ловил каждый шорох.

 - Вот… Летит!

 - Ложись!

 Солдаты кубарем покатились в стороны, потом нырнули ещё глубже, в какую-то яму, руками во что-то липкое… Грохот разрыва, на головы падает комковатая земля.

 - Пронесло. – Сказал Пашка вставая.

 - Ить яма чей-то разрушенный сортир. – Усмехаясь, определил Григорий.

 - Теперь вонять долго будем, - с отвращение сплюнул Лисинчук, - где тут отмоешься…

 За день красноармейцы отразили ещё несколько атак. Из роты в живых осталось примерно треть бойцов. Ближе к ночи они закопались в землю недалеко от немцев. 

 -  Вылезти и встать нельзя - убьёт гадёныш.

 - А тебе зачем вставать? – поинтересовался Григорий, который сидел на корточках с закрытыми глазами. – Жив и ладно…

 Следующее утро выдалось прохладным, солнышко светило ярко, приветливо, но не грело. На голубом небе не наблюдалось ни облачка, ни тучки.

 - Вперёд! – раздался крик взводного.

 - Нужно одним броском проскочить нейтральную полосу. – Сказал Лисинчуку Григорий.

 - Зачем каждый день начинать с контратаки? – ругнулся тот и рванул как заяц.

 Григорий перебежками затрусил за ним, искренне надеясь, если пулемёты отсекут нападавших переждать в воронке.

 - Осталось совсем немного… - успел обрадоваться он.

 Неожиданно сзади раздался громкий хлопок. Толчок в спину легко поднял его в воздух. Он отлетел в сторону и в сотую долю секунды успел подумать:

 - Конец!…

 Очнулся Григорий в глубокой воронке. Кругом ни души, только в воздухе клубы дыма и порхающие штабные бумажки…

 - Левая рука кровоточит…

 Он с трудом дополз до своих окопов и мешком свалился вниз. В траншее кровь стояла по щиколотку, на бруствере лежала нога в сапоге с обрывками штанины. Дальше бесформенный комок из шинели, костей и мяса, от которого в холодном воздухе поднимается лёгкий парок и исходит непередаваемый запах ещё тёплой крови. По шинели Григорий узнал погибшего:

 - Наш солдат, тащивший недавно пушку.

 Казалось, что даже ветер состоял из осколков и пуль. Чтобы чем-нибудь занять время и забыться, соседи играли в выдуманную Лисинчуком игру: двое выставляли из ямы оружие прикладом кверху:

 - Чей скорей разобьёт, тот выиграл…

 Много винтовок и автоматов осталось от прошлых боёв, они валялись на земле разбитые, уже не годные для дела. Своё оружие бойцы берегли, как зеницу ока: обертывали портянкой затвор, чтобы уберечь его от туч пыли, поднимавшейся во время артиллерийского обстрела.

 - Автомат гарантия нашей жизни при неизбежной встрече с врагом.

 - Гарантия, но ненадёжная!

 Развлечение быстро надоело и Григорий, внутренне волнуясь, спросил Павла:

 - Как нашего командира роты зовут?

 - Михаил.

 - А как по батюшке и фамилия?

 - А ты чего интересуешься?

 - Нужно…

 - Григорьевич. – Сказал сержант и признался: – Кошевой. Хороший парень.

 - Вижу.

 - Выйдем из боя, я ему про тебя расскажу, как мы вместе на шахте пахали.

 - Даже не вздумай!

 - Чего вдруг?

 - Он мой сын…

 - Вот так фокус!

 Только отбив очередную атаку фашистов Григорий смог рассказать боевому товарищу историю своей жизни до приезда в Сталино.

 - Да дела, - присвистнул Пашка. – Я бы откровенно всё рассказал.

 - Боюсь, - честно сказал Григорий, – как он отреагирует на отца врага-народа?

 - Что тогда делать будешь?

 - Просто буду воевать рядом... Помогу выжить, а там поглядим.

 - Выжить нам будет проблематично!

 … Наивная надежда Григория переправиться на другой берег Волги после разговора с сыном провалилась. Во-первых, самого разговора не случилось,  в последний момент он испугался. Во-вторых, на следующий день после того как Чуйков принял командование 62-й армией, он приказал никого не переправлять на левый берег. 

 - Раненым давать по стакану водки и пусть обозначают передовые позиции. – Велел беспощадный генерал.

 Некоторые из них не могли даже винтовку поднять. Заживо сгнивали на поле боя, хотя к Григорию это не относилось. Несмотря на ранение, он остался в роте Кошевого и старался держаться к сыну ближе, чтобы помочь тому выжить.

 ***

 Генерал Родимцев добрался до штаба Чуйкова лишь к полудню следующего дня. Его форма была вся в грязи, по дороге пришлось часто прыгать из воронки в воронку.

 - Командир 13-й гвардейской дивизии прибыл в Ваше распоряжение! – бодро доложил он.

 В тот момент Александр Ильич больше походил на студента, нежели на генерала Красной Армии, Героя Советскою Союза. Преждевременно поседевший интеллектуал и юморист Родимцев был человеком, открыто смеющимся над опасностью.

 - Как переправились? – спросил хмурый Чуйков.

 - Я могу ещё пару раз туда-сюда сплавать, но дивизии лучше оставаться на этом берегу.

 - Думаю, тебе будет, чем заняться в ближайшее время…

 Во время войны в Испании, где он был больше известен как "Паблито", Родимцев служил советником и сыграл не последнюю роль в битве за Гвадалахару в 1937 году. Солдаты, служившие у Родимцева в подчинении, считали его настоящим героем и больше всего боялись, что их переведут служить к другому командующему.

 - Одна из немецких дивизий, - вводил его в курс дела начальник штаба армии Крылов, - которые тебе противостоят - 71-я пехотная.

 - Военная судьба свела меня с нею в третий раз. - Рассказал им Родимцев. - В сорок первом году, под Киевом, воздушно-десантный корпус, в котором я командовал бригадой, так потрепал эту дивизию, что её отправили на переформирование во Францию. А летом сорок второго наша 13-я гвардейская имела с ней дело под Харьковом, где уничтожила один из её полков.

 - Теперь вам предстоит драться со "старой знакомой" на улицах Сталинграда...

 Первоначально командный пункт дивизии разместили в районе центральной переправы на берегу Волги у старой мельницы. Бои приняли ожесточённый характер, доходя до рукопашных схваток. Однако существенно продвинуться в центре противнику не удавалось. Вокзал Сталинград-I четыре раза переходил из рук в руки и, в конце концов, остался у русских.

 - Это вам не сорок первый!

 В ночь на 16 сентября переправился третий полк дивизии 39-й стрелковый под командованием майора Долгова. В соответствии с боевой задачей, поставленной полку левом берегу, он был высажен не там, где два других, а в районе завода "Красный Октябрь", ближе к Мамаеву кургану. К этому времени вершиной кургана завладели немцы. Когда рассвело, на одном из водонапорных баков стал различим фашистский флаг.

 - Если немцы укрепятся там, - размышлял взволнованный комдив, - они будут обстреливать всю линию нашей обороны.

 Поэтому на следующий день особенно ожесточённые бои развернулись за доминирующую над городом возвышенность.