После нелепой смерти сына Григорий впал в отчаянье и окончательно потерял страх перед смертью и вездесущими «особистами».

 - Не уберёг! – часто думал он и злился на себя.

 Два месяца бесконечных боёв, когда он старался, как мог защитить старшего сына, пропали даром.

 - Нужно было сразу признаться Михаилу, – корил себя Григорий, - хучь бы успели наговориться за двадцать лет разлуки!

 Честно говоря, особо горевать ему немцы не давали. С фанатичным упорством они каждое утро лезли вперёд в тщетной надежде пройти несколько сот метров отделявших их от Волги.

 - Неужель они думают, што сбросив нас в воду, выиграют войну?

 Через день после символических похорон Кошевого незаметно подобравшийся немец забросил в его укрытие гранату, но у Григория выработалась чёткая реакция. Он успел схватить её за длинную деревянную ручку и молниеносно выкинул за бруствер, где она тотчас же грохнула, разорвав неприятеля на куски…

 - Как дальше жить?.. Для чего я сражаюсь? – искал ответа красноармеец и не находил его.

 Боевые действия приобрели характер партизанских рейдов. Каждую ночь русские посылали мобильные группы вглубь обороны гитлеровцев. Красноармейцы забрасывали дома и подвалы, где ночевали солдаты противника, ручными гранатами.

 - Ты глянь, что гады придумали, - толкнул Григория напарник по очередной вылазке рядовой Селезнёв.

 - Чего?

 - Все окна и отверстия они закрыли сетками…

 - Умно!

 Стремясь обезопасить себя, фашисты придумали защиту от «ручной артиллерии» русских.

 - Ну и мы не лыком шиты! – сказал Григорий и поднял валявшуюся на земле проволочку.

 - Что ты делаешь?

 - Зараз поймёшь…

 Он свернул из алюминиевой проволоки крючок и закрепил его на гранате. Потом спокойно выдернул чеку и широко размахнувшись, бросил её в  подвальное окно. Крючок на гранате зацепился за ячейку сетки и через несколько мгновений та взорвалась.

 - Лихо! – изумился Селезнёв и принялся прилаживать крючок к своей гранате.

 - Бросай в левое окно. – Коротко приказал Шелехов и метнул свою.

 Буквально через день все защитники Сталинграда использовали нехитрый приём, позволяющий доставать отдыхавших врагов. 

 … Заводской цех, обороняемый батальоном изрядно прореженной 13-й гвардейской дивизии, немцы никак не могли взять: танки угробили, авиация не брала засевших в развалинах защитников, а снаряды делали перелёты. Один немецкий танк, застрявший в завалах по самую башню, красноармейцы захватили и сделали из него дот.

 - Схожу-ка я в тыл. – Сказал Селезнёву Григорий, на короткое время оставшийся за старшего в малочисленной части.

 - Зачем?

 - Выбью зимнее обмундирование, и может, помоюсь…

 Два месяца батальон не был в бане. Никто не менял бельё и портянки. Григорий обносился вконец и вонял неимоверно. Сапоги носил немецкие с широченными голенищами, бельё - из чёрного шёлка, добытого на каком-то заводском складе. Паразиты скатывались с него как на салазках.

 - Последний раз мы с Мишей «мылись» три ночи назад, - с болью признался он напарнику, - разделись до трусов - и в сугроб!

 - Не убивайся ты сильно Григорий Пантелеевич! – откликнулся Селезнёв, знавший об их родственных отношениях. – Война…

 - Будь она проклята!

 Вода ценилась на вес золота. Бойцы с превеликими трудностями приносили от Волги расколотый взрывами лёд и ставили в вёдрах на печурку. Часто получалось страшное соотношение - ведро воды равнялось человеческой жизни …

 - Слышал, что тыловики настоящую баню соорудили на берегу. – С плохо скрытой завистью сказал сержант Шелехов.

 - Конечно, сходи! – поддержал его идею Селезнёв.

 Инициативу по постройке бани проявил полковник Родимцев, организовав бригаду строителей. Разобрали дебаркадер и из него, в «штольне», в обрыв берега встроили баню.

 - Когда комдив принимал работу, то всех согнал с полок, жарясь «насмерть» веником! - сообщил Григорию старшина хозроты Филимонов, к которому он зашёл по старой дружбе.

 - Наш командир первый, что в бою, что в бане! – с нежностью в голосе сказал гость.

 Среднего роста, крепко сбитый, смуглолицый, черноволосый, старшина отличался быстрой реакцией, трезвым умом и точностью движений.

 - Редко я видел на войне людей, которые так много делали для общей пользы, - подумал Григорий глядя на него, - иногда в ущерб себе и никогда не афишируя свои добродетели.

 Филимонов не был тем старшиной, который только заведует продуктами и живёт около кухни. Меньше всего он занимался устройством собственных дел и совсем не стремился ублажать начальство и частот шутил:

 - Всем зад всё одно не перелижешь… 

 Он же устроил Шелехову долгожданную помывку и отвёл к лысому интенданту:

 - Ты с ними строже…

 - А сапоги у них есть?

 - У этих чертей складских всё есть, - ухмыльнулся Филимонов, - кроме совести…

 У Григория совсем не было опыта общения с «бойцами тыла», поэтому вначале он промямлил:

 - Дадите обмундирование батальону?

 - Получите в порядке очереди.

 - Обносились мы до того, што с трупов немцев снимаем сапоги.

 - Да вас всё равно поубивают там…

 - Сейчас же чтобы было!.. Иначе взлетите на воздух. Гранату брошу, я успею уйти, но вы уже тут остаётесь, - зло пошутил Григорий.

 - Сейчас, сейчас!.. Пиши, Костя, разнарядку чтобы одели первый батальон! 

 ***

 Ночью над Волгой послышался шум мотора русского «кукурузника». Противник молчал, почти прекратив стрельбу. Чистый и приодетый Григорий отдыхал от шума боя, по привычке вглядываясь в тёмное небо, но кроме звука приглушенного мотора - ничегошеньки.

 - Тихо у вас тут… - сказал он хозяину.

 - Что ты хочешь, - хохотнул Филимонов, - в глубоком тылу живём…

 Звук самолёта постепенно пропал. Где-то в километре от землянки, где он с хозяйственным старшиной и политруком полка поминал погибшего Кошевого, разорвалась серия небольших бомб.

 - Ночной бомбардировщик отбомбился и возвращается. – Прислушавшись, сказал старшина. - Мотор включит, когда минует нашу передовую, уже над Волгой, и исчезнет…

 - Немецкая оборона так запутана, что наши разведчики не могут разобраться в их траншеях и заграждениях. – Включился в разговор пьяненький капитан. – Откудова она знает, где доты, дзоты или огневые точки?

 - Так что «ведьма» только попугала немцев и улетела в свой тыл, на отдых…

 Филимонов был многоопытен, умел урвать лучшие продукты на тыловых складах, умел достать всё, что можно было тогда раздобыть, и не стеснялся в средствах. Поэтому на поминках было что выпить и закусить. Григорий махнул стакан самогонки и сказал на выдохе:

 - Никакой цели она не разгромила, не разбомбила, а в лётной книжке отметка - выполнен боевой вылет, враг понёс потери…

 - Бравурными отчётами войны не выиграть!

 Противник опять начал артобстрел, но если брал ниже, то снаряды не долетали метров на пятьдесят до линии штабных землянок. Если брал чуть выше, то они рвались по Волге.

 - Впустую снаряды переводит… - отметил Григорий.

 - А тебе жаль?

 Пулемётные трассы тоже не достигали цели, пролетая выше или рикошетя впереди. Их можно было поразить только миномётным, навесным огнём, от которого собеседники укрылись в блиндаже под несколькими накатами брёвен.

 - Хорошим мужиком был Михаил, - сказал хмелеющий старшина, - давайте выпьем за упокой.

 - Он был не мужиком, а казаком! – поправил собутыльника Григорий.

 - Ты чего Шелехов? – опешил политработник.

 - Миша - прирождённый казак!

 Филимонов кратко заметил, многозначительно оглянувшись по сторонам:

 - Не залупляйся!

 - Что за речи? – начал трезветь капитан.

 - Нормальные…

 - В особый отдел захотел?

 Вдруг кто-то постучал в деревянную дверь землянки.

 - Назад! - гаркнул практичный старшина.

 - Прикладом его! - грубо, басом поддержал его капитан.

 Здесь, около Волги, сразу установился жестокий закон - не пускать чужого в свою землянку. Во время боя некоторые солдаты не выдерживали, старались оторваться от своего отряда, ускользнуть, затеряться, перебиться где-нибудь и как-нибудь, так как каждый думал:

 - Именно сейчас мне так хочется жить, что кажется, выпади такой шанс, и я буду радоваться каждому дню… Буду жить, используя каждую минуту, да что там минуту, каждую секунду подаренной небесами жизни…

 Испуганные бойцы под разными предлогами старались втиснуться в спасительную землянку. Даже раненые не имели возможности молча войти в неё.

 - Шляются тута разные… - подтвердил хмелеющий Григорий.

 Переговоры надо было начинать, стоя у входа, снаружи. Если просился раненый, то кто-то выходил из землянки и, только убедившись в том, что он ранен и не может двигаться, впускали и перевязывали. Никакой другой повод не принимался во внимание, никто не имел права войти - выталкивали грубо, без всяких разговоров.

 - Пошёл на хер! – гаркнул капитан и подробно объяснил, что сделает с наглецом.

 С наружи снова постучали. Когда политрук погрозился сунуть прикладом, послышался торопливый голос:

 - Лайкин! Принимай парторга дивизии.

 - А... прошу, - ответил капитан и бросился открывать дверь.

 Внутрь протиснулись двое в офицерских шинелях. У одного из них, широкого низенького человека не было на ней никаких опознавательных знаков.

 - Мы переждём у вас обстрел! – приказным тоном сказал нервный полковник.

 - Конечно, конечно!

 Он по-хозяйски присел к столу и услужливо придвинул самодельную табуретку.

 - Присаживайтесь товарищ «первый». – И обратившись к вскочившим хозяевам, бросил свысока: - Что отмечаете?

 - Товарищ боевой погиб.

 - Тогда ладно.

 - Налейте и нам, - просто сказал второй вошедший.

 Старшина бросился искать посуду для питья, а он снял командирскую папаху и вытер носовым платком вспотевшую лысину.

 - Товарищ Хрущёв! – ахнул мигом протрезвевший капитан.

 - Сидите, сидите! – махнул рукой член военного Совета Сталинградского фронта. – Пока немец не успокоится, к Чуйкову не попадём…

 Григорий присел в уголке и старался не встречаться с «высоким» гостем взглядом.

 - Шелехов! – внезапно вскрикнул тот. – Григорий?

 - Так точно товарищ комиссар высшего ранга!

 - А я думаю лицо больно знакомое, - обрадовался своей догадливости Хрущёв. – Сто лет не виделись.

 - Почти двадцать.

 - Точно скоро двадцать, - подсчитал в уме Никита Сергеевич. – Как ты?

 - Долго рассказывать. – Замялся тот и попытался свернуть цигарку.

 - А мы никуда не спешим! – засмеялся обрадованный генерал. – Так ведь товарищи?

 - Так точно!

 - Да вы садитесь.

 ... Следующий час прошёл в непринуждённом и доверительном разговоре. Хрущёва интересовала довоенная жизнь Григория, его мнение по поводу битвы за Сталинград. Старинный знакомый сначала отвечал неохотно, но когда смущённые неожиданной встречей остальные люди из землянки благоразумно испарились, разговор пошёл откровенный:

 - Бардака вокруг много! – осмелев, рубанул Григорий.

 - В чём же бардак?

 - Никто не думает о солдате, никто его не жалеет…

 - Приведи примеры!

 Григорий вошёл в раж. Ему казалось, что они вновь сидят в доме Никиты в Юзовке и просто разговаривают «за жизнь». Он налил в обе кружки самогона, с хода выпил и выговорил:

 - Хорошо, ежели командир пытается продумать и подготовить атаку, проверить, сделано ли всё возможное. А часто он просто бездарен, ленив, пьян. Часто ему не хочется покидать тёплое укрытие и лезть под пули… Вот и гонит вперёд солдатиков.

 - Не все же командиры такие…

 - Аль снабженец запил и веселится с бабами в ближайшей деревне, а снаряды и еда не подвезены…

 - Путаница, неразбериха, недоделки, очковтирательство, невыполнение долга, так свойственные в мирной жизни, на войне проявляются ярче, чем где-либо. – Покачал головой в знак согласия Хрущёв.

 - А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. – Будто не слышал собеседника Григорий. - Поди, их достань!.. Не кто-нибудь другой, а именно ты, и не когда-нибудь, а сейчас, сию минуту, ты должен идти в огонь, где в лучшем случае тебя легко ранит, а в худшем - либо оторвёт челюсть, либо разворотит живот, либо выбьет глаз, либо снесёт череп.

 - Все мы рискуем…

 - Только не сравнить риск бегущего на танки и пулемёты солдата и офицера склонившегося над штабной картой…

 Никита Сергеевич сердито засопел и почесал за слегка оттопыренным правым ухом.

 - Тебя послушать так надежды выиграть войну, у нас нет!

 - Я такого не говорил, - умерил пыл Григорий. – Вот взять, к примеру старшину Филимонова который с нами сидел…

 - А что в нём особенного?

 - А то, што делает он свою работу добротно. И всё едино ему што делать: пахать, косить, деревья валить, аль воевать. Всё он сделает качественно, на совесть!

 - Я дам указание корреспондентам написать о нём во фронтовой газете. - Встрепенулся главный политработник.

 - Не в энтом дело, – отмахнулся Григорий и сказал: - Он просто мудр, здраво смотрит на жизнь, не плачет по поводу несправедливостей, не рассуждает о подлости, головотяпстве и беспорядках, а старается исправить идиотские оплошности, из которых состоит война.

 - Значит нужно наградить!

 - Думаю, што мы победим, в конце концов, благодаря именно таким людям. Их мало, но на них всё держится. 

 За время разговора обстрел закончился. В землянку неоднократно заглядывал сопровождающий Хрущёва полковник. Он наигранно кашлял, недовольно хмыкал, но не смел, прервать разговор генерала с солдатом.

 - Так всё же победим?

 - Победим!

 - Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики! – напыщенно сказал большой начальник.

 - Не в энтом соль Никита… Сергеевич!

 - А в чём?

 - А в том, што замёрзшие тела убитых красноармейцев немцы втыкают в сугробы ногами вверх на перекрёстках дорог в качестве указателей.

 - Ишь ты!

 - Озверел русский солдат и немца больше не боится.

 - Давно бы так!

 Григорий хитро сощурился и предложил:

 - Хочешь, расскажу, почему мы точно победим?

 - Давай.

 - Знаешь, почему немец рвался сюда? – Григорий продолжал задавать вопросы с таинственным видом.

 - Хочет перерезать главную водную артерию страны, - стал терпеливо объяснять Хрущёв, - чтобы бакинская нефть не поступала на переработку.

 - Так они уже два месяца контролируют Вогу, а мы воюем! Ищо причины есть?

 - Город носит имя великого Сталина и Гитлеру важно унизить Верховного главнокомандующего.

 Григорий громко засмеялся и хлопнул себя по коленкам.

 - А Сталино - столица Донбасса для унижения не подходит? – с иронией поинтересовался он. – Аль тысячи городов и посёлков носящие имя вождя и захваченные немцами…

 - К чему ты клонишь?

 Григорий помолчал пару минут, потом вздохнул и начал решительно:

 - Мне рассказывал дед, а ему его прадед… Когда-то давным-давно в междуречье Дона и Волги появился один человек. Пришёл он из далёкой страны на Балканах и был сыном Бога. Якобы рост его превышал два метра, и волосы отливали золотом. Пришельца выгнали из родных мест, и он скитался по Земле в поисках пристанища… Местные жители, похожие на наших калмыков захватили его в плен. Много лет он провёл у них в рабстве и, живя с ними, постепенно приобрёл у них большой авторитет. Он научил их возделывать землю, готовить пищу на огне и выделывать шкуры. Казалось, он знал всё на свете. В итоге племя избрало его новым вождём. На берегу Каспийского моря в те времена паслись неисчислимые стада диких лошадей. Новый вождь приручил их, придумал седло и стремя. На территории нынешнего Донбасса он построил множество кузниц, которые обеспечили его армию мечами и наконечниками для стрел... Он подчинял одно соседнее племя за другим. Потом он захватил Китай и Индию. Затем настало время похода на Запад, чтобы отомстить выгнавшим его. Он огнём и мечом прошёлся по всей Европе, и все народы мира склонили перед ним голову. Он создал великую империю, которая просуществовала тысячелетия!

 - А нас это как касается? – поинтересовался опешивший Хрущёв.

 - А то, што Гитлер стремится возродить ту великую империю.

 - Ну и что?

 - Поэтому и пришёл сюда, как бы в отместку за давнее унижение…

 - Чушь собачья!

 - Чушь, не чушь, но поэтому я и верю в победу, што видно, как только немцы достигли Волги - удача покинула их… Будто могучий исполин, дотянувшись в последнем рывке до великой реки, вмиг потерял все силы.

 - Почему?

 - Потому што само небо не хочет этого...

 - Не могу сказать напрямую, - признался Никита Сергеевич, - но скоро мы узнаем это точно…      

 Хрущёв подцепил немецким штык-ножом косок американской тушёнки и со смаком сжевал.

 - Как семья? – он перевёл разговор в другое русло.

 - Осталась в Сталино, ничего о них не знаю… А старшего сына здесь на днях схоронил.

 - Мой Леонид недавно без вести пропал… - мрачно сказал Хрущёв и, помолчав, закончил: – Нужно идти, утро скоро.

 Он запахнулся в шинель хорошего сукна и вышел наружу. В землянку сразу ввалился замёрзший Филимонов.

 - Осталось чего? – с надеждой спросил он и кивнул на бутыль под столом.

 - Есть немного.

 Под утро изрядно опьяневший Григорий вышел «до ветра». Немцы привычно  начали свой ежедневный концерт. Пулемётные очереди рассекали сумрачное небо. Внезапно одна заблудившаяся пуля отрекошетила от невидимого препятствия и по немыслимой траектории навылет ударила Григория в левое плечо. Уже через час он оказался в госпитале на левой стороне Волги и Сталинградская эпопея для него окончилась.

 ***

 Ранним утром 19 ноября 1942 года войска Юго-Западного и правого крыла Донского фронтов перешли в генеральное наступление под Сталинградом. Для проведения операции «Уран» Ставка Верховного главнокомандования подготовила значительные силы: Юго-Западный фронт – 400000 солдат, 6500 орудий, 530 самолётов и 730 танков; Донской фронт – 300000 человек, 5300 орудий, 180 танков и 260 самолётов. Сталинградский фронт кроме защитников города насчитывал 400 тысяч бойцов, шесть тысяч орудий и 650 танков. Сосредоточивание такой массы советских войск и вооружения оказалось совершенно неожиданным для немецкого командования.

 Стоял сплошной туман, который создал сложности для действий, как авиации, так и артиллерии. Но все объекты обороны противника до этого были надёжно пристреляны, поэтому снаряды ложились точно в цель. В 7 часов 20 минут утра была подана команда: «Сирена».

 Сотни реактивных установок «катюша», множество орудий и миномётов начали громить оборону немецко-фашистских войск. Один час вёлся огонь на разрушение и двадцать минут – на подавление. Сокрушительный огонь нанёс противнику тяжёлый урон и произвёл на него устрашающее воздействие. К обеду ветер разогнал туман и советская авиация начала бомбить позиции противника, значительно помогая наступающим войскам. Немецкая авиация в воздух так и не поднялась. 

 На Юго-Западном фронте войска ударной группировки мощным натиском прорвали оборону 3-й румынской армии одновременно на двух участках: с плацдармов юго-западнее города Серафимович силами 5-й танковой армии и у станицы Клетская – силами 21-й армии. Однако на некоторых участках немцы оказали неожиданно сильное сопротивление. Румыны, чужие как в этой стране, так и для «своего старшего брата», тоже защищались отчаянно. На рассвете 20 ноября 26-й танковый корпус захватил населённый пункт Перелазовский и нанёс поражение 1-й румынской танковой дивизии.

 Чтобы окончательно сломить оборону румынских войск, советское командование своевременно ввело в сражение ударную группу - 1-й и 26-й танковые корпуса. Танковые соединения стремительным рывком завершили прорыв и устремились на юг. Вскоре в образовавшийся прорыв был введён 8-й кавалерийский корпус. Германское командование решило, что главный удар советские войска нанесут в районе станицы Клетская, и направило туда резервы - 14-ю танковую и 7-ю румынскую кавалерийскую дивизии, а затем 48-й танковый корпус.

 К югу от Сталинграда позиции 4-й румынской армии атаковали части 51-й, 57-й и 64-й армий. Стремительный удар 13-го и 4-го механизированных корпусов взломал оборону румын. Потеряв 35000 человек, они в панике отступили. Лишь 29-я моторизованная и 297-я пехотная дивизия гитлеровцев оказали достойное сопротивление.

 К 21 ноября фланги немецкой армии с севера и юга от Сталинграда были смяты, а части Красной Армии с двух сторон стремительно приближались к городу Калач. Советский 1-й танковый корпус вместе с 8-м кавалерийским корпусом нанесли удар по 22-й немецкой дивизии и отбросили её к югу от населенного пункта Медвежий. К исходу 22 ноября они вышли на линию реки Лиска. Впервые  с начала войны русские танковые корпуса яростно рвались на встречу друг другу, чтобы захлопнуть капкан на заднице 6-й армии Вермахта.

 Конец Третьей книги