Седьмого мая 1975, наконец, тронулся и наш лёд. В кормушку выкрикнули нашу с братом фамилию:

— На этап! С вещами!

— Удачи тебе, — прощался со мной седой Мишка Брыков.

«Столыпин» шел на Ленинград. Впервые за всё это время мы были с братом в одном отсеке. С нами ехало ещё три заключенных больных туберкулёзом, их везли в лагерную больницу.

— Парни, просите конвой перевести вас в другую камеру, а то заразитесь, у нас открытая форма туберкулёза, — советовали они. Зовем конвой, просим перевести, но всё напрасно, конвою наплевать.

— Не положено! — звучит ответ.

— Хорошо, не хотите переводить, мы будем жаловаться нашим шефам в КГБ, — пробую пугнуть я их, — не верите, посмотрите наше дело.

Слово КГБ сработало. Часовой доложил начальнику конвоя и тот перевёл нас в пустой тройник. Спать не хотелось, лежа на полках мы проговорили до самого утра.

— Начальник, давай оправку!.. Сколько ждать можно? — начиналось утро в вагоне с традиционных криков.

— Начальник, неси воду! Ребёнок пить хочет, — кричали женщины.

— Рано ещё, — спокойно огрызался часовой. Грудной ребёнок будто понял, что воды не будет и стал плакать громко на весь вагон. Крик женщин, плач младенца и требования мужчин вынудили начальника конвоя выйти в коридор. Он в резких тонах приказал всем замолчать и отдал солдатам приказ вывести самого упористого зека и проучить его публично. Мужчины замолчали, только несколько женщин продолжали просить и орал ребёнок.

Конечно, начальник мог заставить замолчать и женщин, но перед грудным ребёнком он оказался бессильным. Конвой сдался. Малыш выручил всех.