Наше первое отделение считалось в больнице одним из лучших и я думаю из-за того, что завотделения Д. Ф. Жеребцов придерживался мнения, что больница не может быть тюрьмой и слово «режим» резало ему слух. Внешне он всегда выглядел строгим, но на самом деле был очень мягким человеком. Он разграничивал действия психически больных людей, кому лечение и медикаменты были необходимы и тех, кто попал в больницу в здравом уме. Мне и моему брату он говорил:

— Вам в больнице нечего делать, но раз вы здесь, самое лучшее для вас лекарство — это работа.

Больных, у которых начинались приступы болезни, он лечил, но никогда это не было карательной мерой. Избиений или просто глумления над тяжелобольными со стороны санитаров и медперсонала я никогда здесь не видел, что, впрочем, было характерно для всей больницы.

Однажды больной, латыш Вернер Дакарс, под влиянием слуховых галлюцинаций выбрал момент и опрокинул на голову Жеребцова целофановый кулек с водой. Дакарса схватили санитары и потащили в надзорную палату. По Жеребцову стекала вода и, придя в себя, он пошел переодеваться в свой кабинет. Пока Дакарса тащили, другой больной, кабардинец Альмезов подбежал и в отместку за врача ударил латыша несколько раз в бок. За этот поступок Альмезова тоже положили в надзорку. Доктор Жеребцов ни Дакарсу, ни Альмезову не назначил курс сульфазина и они пробыли в надзорной палате совсем недолго.

В столовой я Вернеру всегда подавал полную миску еды с большой горкой. Вернер сначала демонстративно смущался:

— Ну зачем вы мне так много дали? Я же не съем, — притворно говорил довольный Дакарс.

Когда же он видел, что тарелка с едой у него такая же как у всех, длинный и тощий Дакарс Вернер выскакивал из-за стола и бежал в ванную комнату, проклиная всех нас, обзывая идиотами и фашистами. Мы соскребывали из кастрюль еду, всё добавляли в тарелку и звали его. Это его устраивало и успокаивало. В больнице он был из-за того, что гонялся в Латвии с топором за милиционерами, хорошо, что они его не пристрели.