Болезнь Миши изменила все наши планы выбраться из СССР. Я потерял самого лучшего своего друга каким был мой брат. От Бориса больше не было никаких вестей, а Анатолий, с которым мы жили в одном городе, избегал с нами встреч и мы почти ничего о нем не знали.

В 1995 году в Америке я получу от него письмо с просьбой выслать ему приглашение. Это будет то время, когда США резко сократят поток желающих выехать, теперь уже из независимых республик бывшего Советского Союза. На интервью в американском посольстве в Киеве Анатолию не откроют визу.

24 июня в 2003 году позвонила его жена Устина и сообщила, что Анатолий умер в Кривом Роге после тяжёлой болезни.

Находясь последний месяц в Гейковской больнице я писал черновики, использованные для создания этой книги. Мама во время свиданий со мной забирала написанные мелким почерком листочки и хранила их дома, фактически, это была почти готовая книга. Я надеялся, что смогу передать её на Запад и что её копия попадёт в руки КГБ, если я буду снова арестован, то сама книга поможет мне отменить диагноз.

В 1980 году в Москве при обыске и аресте правозащитницы-диссидентки Татьяны Осиповой в её квартире КГБ изымет много документов, инкриминируемых ей как антисоветская литература. В перечне была указана и моя рукопись.

Из лагеря Т. Осипова выйдет в 1987 году.

В 1979 году в Москве я пройду медэкспертизу у врачей Александра Волошеновича и в 1980 году у харьковского врача-психиатра Анатолия Корягина. Оба они признают меня психически совершенно здоровым человеком. Врач А. Волошенович вскоре эмигрирует в Англию, а Анатолий Корягин получит срок семь лет за сотрудничество с рабочей комиссией по психиатрии при Московской Хельсинской группе и, освободившись (досрочно) в 1987 году, уедет на постоянное место жительства в Швейцарию.

В 1981 году я познакомился в Москве с Аней Гордиенко, дочкой известного поэта Юрия Гордиенко. Аня помогла мне получить московскую прописку, зарегистрировав со мной брак во Дворце бракосочетания Бауманского района. Со стороны Ани был свидетелем её муж — фарцовщик Женя, а с моей — Валентин Мицкевич, мой друг, один из смельчаков отправлявших посылки политзаключенным из Солженицынского фонда. Аня и её муж Женя специально оформили развод, чтобы уехать на Запад, заключив брак с иностранцами или выезжавшими из Союза.

Аня с сыном Антошкой. Рим, 1986 г.

Дэвид Саттер — американец, корреспондент английской газеты «Файнаншел таймс» в Москве, мой хороший знакомый, передал мне приглашение на въезд в Америку, с которым мы с Аней радостно побежали оформлять в ОВИР все документы. Теперь я был жителем столицы, недосягаемым для Украинского КГБ и они, навещая мою маму, жаловались ей как я ловко их провёл.

Живя в Москве я познакомился с талантливым человеком, Сергеем Батовриным, сыном дипломата, художником, проживший много лет в Америке. Сергей хотел выехать из СССР, но его, как и многих, не выпускали. Выход был один — создать движение, не конфликтующее с политической системой в Советском Союзе и не попадавшее ни под одну статью Уголовного кодекса. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев выступал в это время с идеей лидерства Советского Союза в борьбе за мир. Это была удачная подсказка для создания независимого движения за мир и так 1982 году была создана «Московская группа Доверия».

Советское правительство было в замешательстве. Что делать? Посадить активистов движения в тюрьму — подорвет авторитет страны в глазах просоветских пацифистов в западных странах или выпустить их из страны? Власти выберут второй вариант и многие смогут уехать на Запад.

Каждую весну я уезжал в сибирскую тайгу добывать сосновую смолу-живицу. За три-четыре месяца я зарабатывал около двух тысяч рублей. В июле 1982 года я был арестован в посёлке Вонъеган, на севере Тюменской области, получив три года лагерей за сбор подписей под документом группы «Доверие». В ноябре со своим другом Володей Мищенко не имевшим к этой группе никакого отношения, но поставившим свою подпись под документом, мы были арестованы и привезены на экспертизу в Институт им. Сербского (см. Примечание).

Врачи и профессора были там все те же, сразу узнали меня, вспомнив мой побег в Финляндию. У них в моём деле находилась моя рукопись и документы независимых экспертов Московской Хельсинской группы А. Волошеновича и А. Корягина, переданные из КГБ.

— Эти врачи — антисоветчики, им необходимо признать тебя здоровым, чтобы подорвать престиж советской психиатрии за рубежом,-ответила мне Маргарита Феликсовна Тальце.

Мне трудно понять логику этих светил советской психиатрии. Отрицая диагноз А. Волошеновича и А. Корягина, они подтвердили правильность их заключения и признали меня… здоровым! Теперь я, как и Володя, за клевету на советскую действительность получил три года лагерей. Володю Мищенко освободили прямо из суда, засчитав год, проведенный в тюрьме.

В Казахстане, в городе Жанатас меня ждал продуваемый всеми ветрами уголовный лагерь. Каждый вечер после вечернего развода из громкоговорителя звучали фамилии заключенных, приглашённых явиться в оперчасть. Перед дверями выстраивалась длинная очередь из рядовых зеков и старшин. Никто не знал причину вызова и за что сейчас в кабинете будут бить, а бить будут больно и долго. В ход пойдут приемы бокса и карате, которые отрабатывали офицеры оперчасти, используя рядом стоящую мебель, вдребезги разбивая её о головы заключенных. Кого-то будут бить за невыполненную норму на производстве, кого-то за то, что не знает точно от жены или от родителей получил продуктовую посылку, будут бить старшин за нарушения в отряде или за плохие производственные показатели. Мои документы были с красной полосой (из-за перехода границы в 1974 г.), что означало «склонен к побегу». С подъёма и до самого отбоя, каждые два часа девять раз в день я должен был приходить в дежурную комнату и докладывать офицеру о том, что нахожусь на территории лагеря.

Проблема была в том, что в лагере нельзя было иметь часы и все команды выполнялись после удара по «рынде». Я и ещё четыре человека из разных отрядов должны были отмечаться, но если опаздывали или приходили раньше на пять минут, то нас ставили под стенку и били палкой от швабры по мягкому месту один удар за каждую минуту. Как объяснить, что не имея в лагере часов мы, «склонные к побегу», так чувствовали точное время и редко опаздывали. В 1983 году активист группы «Доверие», теперь мой друг в Америке Виталий Барбаш приехал навестить меня в лагерь. Местные жители сообщили ему насколько это опасно находиться в этой местности и убедили его как можно быстрей уехать обратно, рассказав о свирепых нравах лагерной администрации, распространяемых на тех, кто приезжает на свидания к заключённым. Виталий не стал подвергать себя риску и уехал из Жанатаса.

За шесть месяцев до моего освобождения мне подсунут пакет с марихуаной, добавят ещё два с половиной года и переведут на зону строгого режима в Гурьев, в Казахстан. Но Гурьев по сравнению с Жанатасом был для меня подарком и сравнить пребывание в нём я мог только сравнивая Черняховскую больницу со страшной Днепропетровской.

К этому времени мои друзья из группы «Доверие» почти все уже будут жить в разных городах Америки и будут продолжать борьбу за моё освобождение, привлекая в свои ряды западных пацифистов.

Анин муж Женя уедет в Лос-Анджелес. Аня, будучи далека от политики и всяких движений теперь со слезами на глазах в Москве будет давать интервью западным журналистам о том, как тяжело приходится её мужу в лагерях. Одно интервью у неё брала сотрудник американской организации «American Нuman Rights Watch» Кэтрин Фитцпатрик.

— Ну, вы — авантюристы! Аня так плакала, так переживала, я думала, что она — действительно твоя жена, — вспоминала Катя, став моей супругой.

Находясь в Гурьеве на строгом режиме ко мне заладят ходить КГБешники, грубо требуя от меня писать статьи в газеты о группе «Доверие» и о знакомых диссидентах, угрожая, что иначе мне никогда не выйти из лагерей.

Администрация лагеря давно искала любую возможность избавиться от меня и от сотрудников КГБ, так часто посещавших теперь лагерь. Карцер на меня уже не действовал. Я пошел по непривычному для них пути, требуя посадить меня в карцер по собственному желанию, там мол тихо, прохладно и очень хорошо. Замначальника лагеря предложил мне:

— Давай сделаем так. Едь в Талгар на тюремную психиатрическую больничку, там тебе не будет никакого лечения, только сиди тихо и, как только подойдет срок выхода на поселения, едь в свои леса. Ты же лес любишь?

В Талгаре мне очень понравилось. Никакого режима. Ходи куда хочешь по коридорам, еда сносная, прогулка два часа во дворике с душем, вид на снежные вершины гор, кругом абрикосы и яблони в цвету. В промежутках между едой и сном я английский учил. Главное, КГБисты мне здесь не докучали, но и месяца я не пробыл в этом раю для зэков, как неожиданно забрали меня на этап в Гурьев. Решил, что точно новое дело там раскрутили и везут на суд. Двое суток тащился «столыпин» до Гурьева и, забрав меня прямо из этапа привели в кабинет к сидевшим там знакомым КГБистам.

— Подпиши бумагу, не бойся. Это приглашение на выезд из Союза в Израиль, — пояснил один из них, — а там уже едь в свою Америку.

Это была пятница. «Воронок» дожидался меня во дворе тюрьмы. Сильно уставший после дороги я сел в переполненную зэками машину, а перед глазами у меня — отпечатанный вызов из Израиля и звучат слова: «Поедешь в свою Америку».

Мне вдруг стало по-настоящему страшно. Я понял, что я сошел с ума также как и мой брат, что у меня начались галлюцинации и появились голоса. Я вернулся в Гурьев в свой лагерь, упал на кровать и два дня не знал, что теперь делать, как жить дальше с такой страшной болезнью?

В понедельник меня вызвали в оперчасть, где сидели эти же два КГБиста.

Всё оказалось правдой.

Я действительно у-е-з-ж-а-ю в Америку!

Я кинулся их обнимать, но не потому, что еду в Америку, а потому что понял, что я здоров, что не сошёл с ума.

Peace Magazine , Aug-Sep 1986, page 24.

Soviets Release Trust Group Member Alexander Shatravka

«МОСКВА — Один из членов-основателей независимого движения за мир в Советском Союзе, Александр Шатравка, был освобожден из тюрьмы и ему было позволено эмигрировать со своей женой Анной. Об этом заявил доктор Евгений Чазов (Министр Здравоохранения СССР) около трех недель назад. Чазов сообщил, что дело д-р Владимира Бродского также рассмотрено и он будет вскоре освобождён. На момент написания статьи, этого пока не произошло. Доктор Чазов дал понять, что освобождение является жестом доброй воли западных борцов за мир. Соответственно, те, кто просил этого, возможно, пожелают написать ему, или г-н Горбачеву, acknowledging этого вклада.

Это радостное известие было омрачено преследованиями других членов „Группы „Доверие““. Лариса Чукаева потеряла опеку над ребенком и обвиняется в подделке документов. Доктора. Юрий и Ольга Медведковы были уволены с работы.»

MOSCOW — One of the founding members of the independent peace movement in the Soviet Union, Alexander Shatravka, has been released from prison and allowed to emigrate with his wife, Anna. This was announced by Dr. Yevgeny Chazov about three weeks before. Chazov reported that the case of Dr. Vladimir Brodsky is also being reviewed favorably and his release can be expected too. As of this writing, this has not yet occurred. Dr. Chazov made it clear that the release is a gesture of good will to western peace activists. Accordingly, those who have requested this may wish write to him or Mr. Gorbachev, acknow-ledging this contribution.

This happy news was offset by the harassment of other members of the Group for Trust. Larissa Chukaeva has lost custody of her child and is charged with forgery. Drs. Yury and Olga Medvedkov have been fired from work.

От Гурьева до Москвы сутки езды. Два КГбиста совсем недавно грозившиеся сгноить меня в лагерях, теперь выступали в роли моих слуг в купейном вагоне. На столе — черная икра, колбасы и конфеты, ешь — не хочу. Я только чай пил с конфетами, а от икры отказался, я икры на Каспийском море столько съел, что на неё с тех пор больше смотреть не мог. На перроне в Москве нас встретил холёный московский «джеимс бонд», роль которого была сказать мне при встрече:

— Иди, ты свободен.

Советская власть забрала у меня не нужное мне их советское гражданство. Начальник Московского ОВИРа генерал Кузнецов бегал с Аней, а я с ними за компанию собирать разные подписи под обходным листом с её работ и ЖЕКов. В кассе аэропорта человек в длинном черном плаще и в шляпе покупал нам билеты на самолёт Москва — Вена. Кассирша сидя за компьютером что-то долго писала авторучкой, попросила его отойти от кассы в сторонку и ждать. Он разводил руками и извинялся, что не получается даже у него побыстрее, нужно немножко подождать.

И вот мы летим! Аня, Антошка, её восьмилетний сын и я. Впереди Вена, Рим и долгожданная Америка.

30 июля 1986 г. Нью Йорк. Первые минуты на американской земле.