2005 год. Последние дни съёмок на Украине. Днепропетровская тюрьма и психиатрическая больница на улице Чечерина №101. За высоким забором не видно этого страшного места, где «катковы» и «бочковские» расценивали мечту жить в Америке, как признак высшего безумия, держа таких людей за этим забором, называя сумасшедшими. Но время всё расставило на свои места. Мракобесы-врачи и советские идеологи и были самыми отвратительные психически больными, маньяками-убийцами, загубившими миллионы жизней.

Сколько лет жизни и здоровья забрали они только у меня за желание иметь паспорт гражданина Америки, лежавший теперь в моём кармане?

— Что вы здесь снимаете? — спросил офицер, выйдя из помещения тюрьмы, — нельзя, — предупредил он всю съёмочную группу, стоявшую рядом у входа в больницу.

«Бедные люди, — подумал я, — кругом у них секреты, даже на городских улицах, всё так же как в те, советские годы».

Путешествуя по Америке я снимал всё, что мне было интересно, даже военные авиабазы с «Боингами» В-52 и много всего другого, за что в Советском Союзе могли бы посадить в тюрьму.

До Кривого Рога сто пятьдесят километров дороги среди черных полей. Вот наш дом на проспекте Мира, — серая девятиэтажка с обшарпанным и грязным подъездом, где жили мои родители, дорожившие больше всего на свете этой квартирой в двадцать семь квадратных метров. Они не могли поверить, что приехав в Америку в Нью-Йорк будут жить в прекрасной квартире на берегу океана. Страна, в которой они не проработали ни одного дня возьмёт на себя все расходы по обеспечению их старости с большей заботой, чем та, в которой они протрудились всю жизнь, при этом никогда их не попрекая и не требуя благодарности.

Ржавая вывеска с вытертыми буквами на ней указала, что мы въехали в Гейковку. На платформе в ожидании электрички стояло несколько человек, возможно родственников, приезжавших к больным или работников, отработавших смену. Узкая асфальтированная дорога вдоль черноземных полей привела нас к развалившимся старым строениям. Не зная куда ехать, шофер остановил машину. Ольга и Андрей спросили:

— Ну, где здесь твоя больница?

Одинокая сельская женщина шла по дороге. Выйдя из машины я пошел к ней на встречу.

— Скажите, а где больница, которая была в бывших свинарниках?

— Вот эти сараи, а зачем тебе это надо? — указав на развалины, удивлённо спросила она. Я рассказал ей, что был здесь давно за переход границы и женщина, узнав меня, напомнила, что она — Клавдия Александровна Сенюк и работала в приемном покое медсестрой.

— Боже мой, так это ты?

— Что ты здесь делаешь? — спрашивала она, не понимая, что происходит, почему Оля протянула к ней микрофон-«кошку», а Нугзар снимает её держа в руках кинокамеру.

— Я из Америки приехал посмотреть на знакомые места.

— А, из Америки. Тогда всё ясно, — махнула она рукой и подумала про себя: «Бедный человек, как был так и остался неизлечимым больным со своей Америкой».

— Вот, — протянул я ей мой паспорт. Она покрутила его в руках и только сейчас поняла искренне удивившись и обрадовавшись за меня, что я сказал ей правду. Она и с большим удовольствием согласилась устроить нам экскурсию по территории бывшей больницы.

— Ты помнишь, это был клуб, — показала она на здание под шиферной крышей, — теперь здесь храм в честь святых мучеников Маккавейских.

Молодой батюшка Александр пригласил нас войти внутрь, где тускло горели электрические лампочки, освещая иконы на стене. Я зажег свечку в память о Мише и оставив её догорать в пустом храме, вышел на улицу. Черная стая тысяч ворон тревожно крича закружилась вдруг в воздухе и закрыла небо.

— Помнишь кто это? — спросила меня Клавдия Александровна,-показывая на старушку, подметавшую свой двор. — Это Лидия Николаевна, старшая медсестра твоего бывшего отделения.

Я не сразу узнал сильно постаревшую ту властную женщину по фамилии Отенко.

А. Некрасов, О. Конская, батюшка Александр, автор, К. Сенюк, девочка-прислужница храма, Н. Ногадзе, Кэти Ногадзе

Л. Н. Отенко была давно на пенсии. Меня она хорошо помнила и с большим удовольствием начала рассказывать киносъёмочной группе о своей жизни, о своих заслугах в больнице, чистоте и порядке в её отделении.

Мне не хотелось вступать в спор с этой старой женщиной и рассказать все, что я о ней помнил. Я отошел в сторону и слушал записываемый камерой Нугзара её рассказ о том, как в детстве она потеряла родителей, (их репрессировали и расстреляли), о её жизни в детских домах, о том, как скрывая своё прошлое как дочь врагов народа она с большим трудом закончила медучилище и получила диплом медсестры. Отенко с гордостью рассказывала о своем жизненном успехе на работе, как ей удалось стать главной медсестрой отделения. Теперь слушая её мне стало совсем непонятно, как мог человек столько сам переживший так жестоко, как к скоту, относиться к больным людям в больнице.

К. Сенюк и бывшая старшая медсестра Л. Отенко (справа)

Дом Клавдии Александровны стоял рядом и она позвала нас в гости. Муж у неё умер и она жила одна. Во дворе, под навесом увитым виноградником она выставила на стол большую бутыль домашнего вина и ждала, когда Отенко замолчит и отпустит нас.

— Тогда было большое событие, когда вас привезли. Сначала вся больница бегала смотреть на Михаила, а потом — на тебя, — сообщила она, угощая нас вином.

Поздно вечером мы уехали из дома этой гостеприимной женщины и отправились в Кировоградскую область в деревню Недогарки посетить могилу Миши.

В первом ряду мой двоюродный брат Грицко (умер в 2010 г.) с сыном Сашко и внуком Саша. Недогарки, 2005 г.

Две недели проведённые с группой кинодокументалистов пролетели очень быстро и наступил день, когда я с благодарностью за это незабываемое путешествие пожал им руки на прощанье. Дэвиду Саттеру организовавшему и оплатившему эту бесценную для меня поездку, я хочу выразить особую благодарность и признательность, ведь это была моя встреча с прошлым.