Тетю Марфу у нас зовут тетя Мина. Она старенькая. Папа говорит, что ей семьдесят пять с гаком. Долголетняя наша тетушка никогда не меняется. Мама уверена, что она законсервировалась. Она проживет двести лет, вот увидите!

Удивительный человек наша тетушка. Она нисколько не заботится о себе. Не следит за своим организмом: не ходит к врачам, не ездит на курорты, не сидит на диете. Мама сама видела, как она ела корейку. Не морковные котлеты, не капустный шницель, не отбивные из гороха, а жирную корейку. И это в ее возрасте!

— Что вы делаете! — закричала мама. — Вы роете себе зубами могилу! Ведь в свинине полным-полно холестерина!

— Холестерин во мне не отлагается, — ответила тетя, не отрываясь от книги.

Тетя всегда ест и читает. Пьет и читает. Спит и тоже читает, наверное, одним глазом. Тетина комната завалена книгами, будто в нее выгрузили целую библиотеку. Недавно тетя выбросила чудный трельяж, дивный трельяж, просто замечательный трельяж и вместо него навесила книжные полки.

Теперь она смотрится в рублевое зеркало. Папа думает, что у тети не все дома. Выбросить в сарай чудный трельяж, дивный трельяж, изумительный трельяж из карельской березы! Нет, определенно у дорогой тетушки ум за разум зашел!

И вот как-то она пришла к нам и сказала:

— Произошло невероятное и смешное событие. Я получила наследство!

— Что же в этом смешного?

— А то, что наследство находится за границей.

— Значит, у нас объявился родственничек из группы Пирпонта Моргана или Джона Рокфеллера-младшего? Мне это необходимо для анкеты, — сказал папа.

— Можешь не тревожиться. Морган тебе анкету не замарает, — сказала тетушка.

— Возможно, тебе оставили престол на Арабском Востоке? Если престол, то лучше не брать. Не успеешь на него сесть, как благодарные подданные голову тебе оторвут.

— Да, чтобы сесть на такой престол, надо быть сумасшедшим, — вмешалась в разговор тетушка Настя. — Вы знали Кухтенкова, плановика артели «Буревестник», выпускающей мужские подвязки? С ним приключилась неприятная история. Как-то он пришел на собрание месткома и говорит: «Това-ращи, прошу срочно разобрать мое дело». И он протянул какую-то бумажку. Все начали ее разглядывать. То был счет за комнату. «Что вы хотите этим сказать?» — удивился председатель. «А то, — ответил Кухтенков, — что это вовсе не счет, именуемый жировкой, а зашифрованный манифест о возведении меня на престол княжества Мусар, что расположено на Аравийском полуострове, у самого Персидского залива. Отныне я буду шейх Кухт бен Али Мусар а ль Тенков». — «Бросьте молоть чепуху», — сказал председатель. — Нашли время для розыгрыша!» — «Какой розыгрыш, — сказал Кухтенков, — когда я уже заключил договор с «Мусар петролеум деволопмент лимитед» на разработку месторождения нефти. Если вы меня не остановите, я разбазарю недра своей страны». — «Идите к черту, Кухтенков, — сказал председатель. — Видите, мы заняты, составляем график летних отпусков, а вы лезете со своими дурацкими шутками». — «Ах, шутки?! — сказал Кухтенков. — И то, что я восточный деспот, это, по-вашему, тоже шутка?» — «Ну какой вы деспот?» — спросил председатель. «А я говорю — деспот!» — заорал Кухтенков, схватил график отпусков, обмакнул в чернильницу и съел на глазах у присутствующих. Бедного плаковика тут же отвезли в психиатрическую больницу…

— Меня не придется отвозить в больницу, — сказала тетя Мина. — Я только что из инюрколлегии, куда меня вызывали по делу о наследстве Эльзы Фишер. Вот повестка!

Папа схватил ее и прочел, не надевая даже очков.

— Кто эта Эльза Фишер? — спросил папа. — И почему она оставила тебе наследство?

— Это длинная история, — ответила тетя Мина. — Когда-то мы были школьными подругами, сидели на одной парте. Ее девичья фамилия Сугоняева. Лиза Сугоняева была милой девочкой, с чудесным голосом. Мы кончили гимназию, и она вышла замуж за учителя черчения Отто Фишера. Еще до первой империалистической войны она уехала с мужем в Германию. Там училась пению. Ее Отто убили где-то под Верденом. Лиза стала актрисой. После прихода Гитлера она эмигрировала в США. Она выступала там с концертами, затем вернулась в Западную Германию.

— Это становится интересным, — сказал папа. — У твоей Эльзы, видимо, водились деньжонки.

— Что ж, нам остается только поздравить Мину от всей души, — сказала тетя Настя, — Вот поистине не знаешь, с какой стороны нагрянет горе и откуда привалит счастье. Примерно такой же случай произошел с Ладо Гогоборешвили…

— Дорогая моя, — . сказал папа, — нельзя ли общественности передохнуть малость от твоих историй? У нас серьезное дело, его следует хорошенько обмозговать, и нам не до художественной прозы.

— Не обращай на него внимания, — сказала мама. — Ты же знаешь, как он воспитан.

Папа замолчал. Тетя Настя рассказала историю про Ладо Гогоборешвили и еще пару историй, и только после этого папа, который все время ерзал на стуле, спросил:

— Скажите, Марфа, у наследователя кроме вас есть еще наследники?

— Я не интересовалась этим, — ответила тетя.

— Напрасно, — сказал папай открыл шкаф. Он достал оттуда книгу и начал читать: Наследниками могут быть только лица, находившиеся в живых к моменту смерти наследователя, а также зачатые при жизни и родившиеся после его смерти…»

— Ничего не понимаю, — сказала мама.-^ Какая-то абракадабра! Момент смерти, момент жизни…

— Все яснее ясного, — ответил папа. — Если ты умрешь, то уже не сможешь стать наследницей.

— Это и без словаря понятно, — сказала мама. — Можно было не писать! ^

— «Наследники по закону делятся на три очереди, — продолжал читать папа. — Наследниками первой очереди являются дети умершего, его усыновленные дети, переживший супругр и так далее. Какой ты очереди наследница?

— Никакой, — сказала тетя.

— А если без шуток?

— Я не люблю очередей.

— А если без кокетства? — не унимался папа.

— Но я не хочу стоять в очереди за наследством, — сердито ответила тетя.

Моя сестренка Лялька, которая сидела в углу дивана, отложила в сторону учебйик и сказала:

— Я преклоняюсь перед вами, тетя Мина!

— Овации отложим на завтра, — сказал папа. — ¦ А сейчас давайте разберемся по-деловому. Скажи по совести — деньги Эльзы Фцшер помешают тебе жить?

— Они мне попросту не нужны, — ответила тетя.

— А дыры?

— Какие дыры? ¦— Бюджетные.

— У меня нет дыр. Я получаю пенсию, и мне хватает на еду, на одежду и даже на книги.

— Тетя, милая, дайте я вас расцелую! — закричала Лялька и бросилась ей на шею.

— Жалко нет фотографа, — сказал папа. — Интереснейший момент. Объятия двух поколений. Трогательное единодушие передовых людей нашей эпохи.

— А ты не шути, папа. Тетя Мина действительно передовой человек. Я горжусь ее поступком, — сказала Лялька.

— На мемориальной доске о таких деяниях не пишут, — сказал папа. — Так что потомкам придется довольствоваться фольклорными записями и изустными рассказами.

— Только в нашей семье могут случаться такие истории, — сказала мама. — Отказаться от шальных денег неизвестно во имя чего.

— В данном случае, — сказал папа, — от денег отказываются для того, чтобы выглядеть нравственно красивой. И это по меньшей мере эгоистично!

— Папа, ты, не смеешь так говорить! — закричала Лялька.

— А я утверждаю, что это эгоизм чистейшей воды, — ответил папа. — Если тете Мине деньги не нужны, она могла бы отдать их кому-нибудь…

— Неужели ты бы взял эти деньги? — ужаснулась Лялька.

— Не обо мне речь, — ответил папа, — хотя мой бюджет не идеально сбалансирован,

— Хорошо бы Пете пошить новое зимнее пальто, — мимоходом вставила мама.

— Это точно, но оставим пальто за скобками, — сказал папа. — » Кроме Пети есть другие дети. Почему бы не пожертвовать деньги детскому саду? Пусть ребяткам купят духовой оркестр, или оборудуют гимнастический зал со шведской стенкой, или, на худой конец, приобретут собрание сочинений Александра Дюма.

Тетя Мина ничего не ответила папе. Лялька тоже призадумалась. Все молчали, пока тетя не сказала:

— Ради детского сада я согласна стать наследницей!

Через неделю мы с папой пришли к тете Мине поглядеть, не получила ли она наследство. Честно говоря, очень уж мне не хотелось, чтобы она стала наследницей. Чего доброго, тетя подарит мне тогда пальто. А я не люблю новых вещей. Терпеть их не могу. Стоит тебе надеть новый костюм, как все пялят на тебя глаза, будто ты стоишь в витрине и на шее у тебя висит бирка с ценой. А мама просто глаз с тебя не спускает. Тут не стой, там не садись, не ходи, не дыши — молись- на новые штаны! Не могу я молиться. Не могу все время думать q новых штанах, — хоть убейте!

Тетю Мину мы застали дома. Дверь с лестницы в коридор была открыта, так что и звонить не пришлось. Папа сказал, что тетя специально так делает. Она не ходит открывать двери, чтобы не отрываться от книги.

Когда мы вошли, тетя сидела в кресле. В одной руке она держала кусок французской булки, в другой — колбасу. На коленях у нее лежала книга. Тетя кушала и читала.

— Ну, чем ты порадуешь семейную общественность? — спросил папа.

— Ничем, — ответила тетя. — Дело застопорилось.

— Воскресла Эльза Фишер?

— Нет, просто юристы потребовали мою метрику.

— А ты потеряла? Это не страшно. Добудем другую.

— Не думаю, архивы города, где я родилась, сожжены.

— Штампованная ситуация, — сказал папа. — Я видел пьесу «Воскресенье в понедельник», так там главный герой чуть не помер, доказывая, что он — это он.

— Оказывается, требуются еще документы, из которых было бы видно, что я законнорожденная дочь. Это, видимо, для зарубежных юристов.

— Актуальное требование, — сказал папа. — В семьдесят пять лет доказывать, что ты законнорожденная. Весьма актуально. Когда вступили в брак твои родители? При Л же Дмитрии или в эпоху освобождения крестьян от крепостного ига?

— Мой отец женился в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году.

— Прекрасно, — сказал папа. — Выходит, нужны свидетели с хорошим дореволюционным жизненным стажем. Они все подтвердят. Правда, найти таких свидетелей после двух войн и минимум двадцати эпидемий гриппа будет не так-то легко.

— Не лучше ли оставить эту затею? — сказала тетя. — Бог с ним, с наследством.

— Ни в коем случае, — сказал папа. — Нужны свидетели, — мы их добудем!

— У меня нет сил и охоты заниматься розысками, — сказала тетя.

— А ты вспомни о детишках, — сказал папа. — Это тебя подбодрит.

— Не знаю, — сказала тетя. — Может быть, и наследство какое-нибудь чепуховое. Ну, откуда у покойной Эльзы большие сбережения?

— Ты не знаешь капиталистического образа жизни, — сказал папа. — Там только безработные годами стоят в очереди за похлебкой. Но если человек работает, будь покойна, он обеспечен. Тем более артист. Эльза гастролировала в США. Она поднакопила деньжонок.

— Не убеждена, что это именно так, — сказала тетя.

— А ты почитай в газетах, как живут тенора и разные звезды. Об их причудах пишут по субботам в «Вечёрке». Одна звезда заказала себе автомобиль с горячим душем, другая купила для любимой собачки яхту, третья вместо кожаных набоек подбила каблуки бриллиантами. Так что, сама понимаешь, они просто не знают, куда деньги девать. И все же тетя отказалась искать свидетелей. Папа рассердился. Он сказал, что сам найдет. Он возьмет три дня отпуска за свой счет и достанет свидетелей из-под земли.

— Мертвых? — удивился я.

— Мертвых, живых, полумертвых — безразлично!

Папе дали отпуск. К нам начали приходить разные свидетели. Они были совсем старые. Они говорили с папой о графе Витте, Григории Распутине, Вере Холодной, Николае Втором и батьке Махно. Они помнили, наверное, все войны, какие только случались на земле. Они сами воевали, и один старичок, такой слабенький, что его, как маленького, привел внук, сказал, что он был начальником конной разведки и его тоже звали Петька. И папа сказал, что это правда. Он был отчаянным разведчиком, и сам Буденный вручил ему орден.

Вот какие к нам приходили свидетели. Они помнили папу и маму тети Мины, а один даже знал ее дедушку. Папа сказал, что с такими свидетелями любо-дорого знаться.? ними можно горы своротить. Судья заслушаемся, когда начнут рассказывать про старую жизнь, когда даже дети были законные и незаконные.

— А я законный? — спросил я. — : Законный, — рассмеялся папа.

А тетя добавила, что сейчас это не имеет значения. Государство радо всем детям, и все-мы до одного законные! . /

Свидетели не подвели папу. Судья сказал, что тетя была законным ребенком. И все начали ждать наследства.

Вы когда-нибудь видели, как привозят наследство? Я не видел. И все мои товарищи не видели. Вот бы поглядеть! Я думаю, что это бывает так. Во двор въезжает грузовик. Шофер нажимает на грушу и гудит на всю округу. И с улицы сбегаются дворники в белых фартуках и начинают сгружать всякую всячину.

Мне так и не довелось увидеть, как привозят наследство. Когда мы пришли к тете Мине, оно уже стояло на месте. Тетя, как всегда, сидела в кресле и читала книгу. И у нее был такой вид, будто ничего не случилось.

— Давай показывай, — сказал папа, — чем нас обрадовал капиталистический мир.

Тетя открыла комод и достала оттуда фотографию. На ней были изображены две девочки. Они стояли у мраморной колонны. Фотография была наклеена на картонку. Внизу я прочел:

Фотографы

его высочества князя черногорского Николая I

А. Рентче и Ф. Фрадерче.

С.-Петербург

— Это я, а это Эльза, — сказала тетя.

Папа повертел фотографию с желтыми пятнами у и спросил:

— Что имеется еще, кроме его высочества? Тетя показала тоненькое колечко и сказала:

— Мне еще причитается Двести марок.

— Двести марок по курсу, — сказал папа, — это — приблизительно четыреста карбованцев на наши деньги. Не густо! Стоило брать трехдневный отпуск за свой^ счет! Стоило беспокоить таких замечательных свидетелей!

— Я же говорила с самого начала…

— Говорила, — а кто знал? Ведь человек работал всю жизнь. И что после него осталось? Рыжая фотография? Колечко поддельной бирюзы? Вот их пресловутый образ жизни!

Папа передохнул немного и снова начал ругаться:

— «Вечёрка» тоже хороша! Бриллианты на каблуках! Вилла на взморье! Мраморный — памятник любимой собачке! Создается впечатление, будто у них артистам денег некуда девать. Что ни артист — то миллионер. А твоей Эльзе кушать было нечего… Вот тебе и образ жизни!

— Бедная Эльза, — сказала тетя. — Если бы она осталась у нас, жизнь ее сложилась бы совсем иначе. С ее голосом, талантом…

— Три дня отпуска за свой счет, — перебил папа. — Старый дурак! Заглотал крючок с фальши-, вой наживкой!

Папа ударил себя кулаком по лбу. Потом мы пошли домой. Мы больше не стали говорить о наследниках, думать о наследстве и решили жить своим образом жизни.