Глава первая

881 г. (от Р. Х.)

Князья Аскольд и Дир с утра сидели в светлой гриднице, принимая гостей из Царьграда. Купцы просили разрешения проехать в Новгород и за это преподнесли князьям богатые дары: серебряную посуду и одежду, достойную царей.

Аскольд и Дир владеют Киевом двадцать лет, а все не перестают радоваться, что так удачно захватили его. Город стоит на торговом водном пути, и множество судов проплывают мимо. Братья-князья додумались взимать с купцов мыто за проезд и провоз товара. Не желавших платить усмиряли вооруженные гридни, на сторожевых ладьях караулившие реку.

Плывущие в руки богатства помогли князьям набрать силу и подчинить себе маленькие племена, обитавшие по соседству, заставить их платить дань. Грозная сила пугала и далекие народы: римлян, болгар, хазар.

Киев процветал. Все больше оседало здесь ремесленного и торгового люда, строились новые избы, возводились терема и усадьбы. Старая верхняя часть превращалась в неприступную крепость. Аскольд и Дир не без основания считали, что своей мощью Киев был обязан именно им.

Дир с удовольствием разглядывал подарки, принесенные купцами, но Аскольд даже не двинулся с места, впервые равнодушно отвернувшись. Дир понял: брату сегодня не до заморских гостей. Благосклонно приняв подношения, он отпустил купцов и подошел к Аскольду.

– Ну что, брат? Ты сегодня какой-то не такой. Какие думы тебя тревожат?

Аскольд виновато посмотрел на Дира. Ну как объяснить воину, закалившему в жестоких битвах не только тело, но и сердце, что его старший брат на старости лет влюбился как юнец и теперь не знает, что делать.

Сегодня ночью Аскольд положил на Яринин живот руку и вдруг ощутил под нею еле заметные толчки. На него внезапно нахлынула радость. Представив, как белое гладкое тело девушки полнеет и раздается вширь, вынашивая его ребенка, князь умилился и всплакнул счастливыми слезами.

Он разбудил Ярину, заставил ее встать у постели перед собой и огладил ладонями чуть округлившийся живот. Девушка растерянно следила за его непринужденными движениями. Аскольд приложил к животу ухо. Улыбнулся, снова почувствовав толчки, приподнял голову и посмотрел на смущенную красавицу.

– Зачем ты, Яринушка, скрыла от меня, что дитя носишь?

Ярина не знала, что ответить, и молчала. Давно уже догадавшись о беременности, она испугалась: вдруг ей, как и другим несчастным девицам, придется покинуть Киев, чтобы скрыть княжеский грех. Мысли о том, что ее выдадут замуж за первого встречного, были ей отвратительны. А разлуку с Даром она просто не переживет.

До сегодняшней ночи Ярина думала, что у нее в запасе есть еще месяца два, пока живот незаметен, и князь ни о чем не догадывается. А потом вернется из гостьбы Веселин, и она спрячется в его доме.

Зимой Дар случайно встретил Веселина на торжище. Северянский купец несказанно обрадовался встрече, и с тех пор брат и сестра часто навещали его. Оказалось, что Веселин приехал в северянскую весь через седмицу после трагедии. Белавина изба была сожжена дотла, но боги наказали сельчан за злодейство. Печенеги напали на весь и почти всех угнали в полон. Брат Веселина Лютый схоронился как-то, только руку повредил в битве со степняками и теперь работать на земле не мог. Веселин забрал его с собой в Киев.

Дар и Ярина, увидев Лютого, чуть обратно не повернули из купеческой избы, но Белавин пасынок бросился к ним с просьбой простить его. Уверял, что не причастен к смерти мачехи. И Веселин вторил брату, упрашивая за него. Скрепя сердце простили они Лютого, но осадок мутный все же остался на душе.

Ключница Ворося, которую они первоначально приняли за жену купца, угощала их сладкими пирогами и постоянно сокрушалась, вспоминая о том, что они осенью не рассказали ей правду о себе. Неужели она отказала бы сиротам в приюте? К тому же и она, и ее брат Жихарь сами живут у Веселина временно: их старая изба совсем развалилась и была непригодна для жилья.

Веселин не раз давал понять, что брат и сестра могут обратиться к нему за любой помощью, что он сделает для них все возможное, и Ярина знала, что он не лукавил. Но еще весной Веселин и Лютый уехали на гостьбу, пообещав к осени вернуться. Теперь оставалось только терпеливо ждать в надежде на помощь и стеречься злых людей, тщательно скрывая свою тайну.

Князь нравился Ярине как ласковый любовник, но она не опечалилась бы, навсегда расставшись с ним. Ночью его лицо казалось молодым. Своим сильным мускулистым телом он доводил ее почти до исступления, но утром восторг проходил.

Ярина вылезала из княжеской постели, шла во двор, а там челядь, завидев ее, шушукалась и перешептывалась. Никто не сомневался: наступит день, когда князь выдворит ее из богатых хором и заведет новую пассию.

Одна повариха Кима понимала Ярину, жалела и давала нехитрые советы, проверенные многими бабами, как подольше удержать мужчину возле себя.

Тяжелее всего было видеть княгиню. Ярина старалась не попадаться ей на глаза, но, если они встречались, виновато кланялась, а княгиня молча проходила мимо. Ярина ощущала себя предательницей, недостойной даже мизинца этой женщины, и болезненно переживала каждую встречу.

Самоуничижение порой вызывало в ней желание покинуть Киев, не дожидаясь приезда Веселина, но ее удерживал Дар. Он уже крепко связал свою жизнь с капищем Перуна и волхвом, и Ярина не хотела лишать его многообещающего будущего, понимая: уйдет она, и брат последует за ней.

– Ты плачешь? – Аскольд протянул ладонь и смахнул с ее щек слезы. – Чем ты расстроена, душа моя?

Девушка недоверчиво посмотрела на князя: он что, издевается над нею?

– Разве ты не прикажешь выдать меня замуж? – спросила она напрямик.

Аскольд смутился. Он и раньше задумывался об их отношениях, понимая, что рано или поздно с Яриной придется расставаться. Думать об этом было мучительно, ведь он не представлял себе жизни без ее жарких ласк и податливого теплого тела. Только в ее объятиях он находил удовлетворение и покой.

Но князь гнал от себя эти тяжелые мысли и теперь, когда вопрос был задан напрямик, не готов был отвечать на него, так и не продумав окончательного решения.

Его молчание подтвердило наихудшие подозрения девушки, и князь не знал, как утешить ее.

– Ох, Дир, не думал я, что краса девичья сможет меня пронять, – решил открыться брату Аскольд. – Не верил я в любовь, а вот попался в ее сети. Теперь не знаю, что и делать. Ярина ребенка ждет.

Вернувшись весной с полюдья, Дир так радовался исцелению брата от раны, что долгое время не замечал его новую зазнобу. Да и девушка не стремилась мелькать перед чужими глазами, проводя дни то запершись в светелке, то в поварне, то где-то за крепостью. Но, однажды увидев ее, Дир удивился. Обычно у Аскольда ночевали белоголовые и белобрысые девицы, томные и безвольные. А эту черноволосую красавицу нельзя было назвать покорной и безропотной. Глаза ее смотрели с несвойственной молодой девице пытливостью. Прямая осанка и неторопливые движения – под стать княжеским. Но больше всего поражала ее гордая вежливость: она не заискивала, разговаривая со знатными особами, и не вела себя надменно с рабами и простолюдинами.

– Зачем я христианство принял? – посетовал Аскольд. – Взял бы Ярину второй женой, как у нас, варягов, принято. И не мучился бы, думая о незаконном ребенке, когда нам с тобой так необходим наследник! Может, обратно мне в старую веру вернуться?

– Эк куда тебя занесло, – перекрестился Дир. – Не богохульствуй!

Аскольд сник. Дир переносил многое: и холод, и голод, и лишения, но смотреть на подавленного брата без сострадания не мог.

– А знаешь, Аскольд, христианская церковь иногда дает согласие на развод.

– И что это такое?

– Я точно и сам не знаю, но, кажется, ты можешь выгнать бесплодную жену и жениться на другой, если разрешит епископ.

– Что же ты раньше молчал? – укорил старший брат, вскакивая с места и крепко обнимая брата.

– А ты не спрашивал, – улыбнулся Дир.

Епископ готовился к богослужению: зажигал в небольшой рубленой церквушке свечи. Сегодня, перед Купалой, он был особенно настороже: язычники могут взбунтоваться и натворить немало бед.

Тяжело нести слово божье в стадо овец заблудших – праведное слово плохо доходит до ушей их. Сколько раз церковь пытались поджечь, покушались и на епископа, но бог пока миловал, и все попытки язычников оканчивались неудачей. Но береженого бог бережет, и сегодня надо пораньше закончить богослужение, закрыть крепко церковь и спрятаться на ночь в хоромах князей – единственных надежных защитников.

Скрипнула дверь. Епископ испуганно обернулся, но тут же успокоился. Аскольд с ходу упал перед ним на колени.

– Батюшка, помоги! Дай разрешение на развод с княгиней.

Епископ чуть не сел. Нельзя сказать, что Аскольд застал его врасплох. Он знал, что у князя были наложницы, но добросовестно закрывал на это глаза. А что еще ему оставалось?

Пятнадцать лет назад византийский патриарх Фотий, мечтавший о вселенской церкви, послал епископа в далекий Киев обращать язычников в христианство. Полянские князья приняли епископа радушно и сразу согласились креститься. Вслед за ними многие дружинники поменяли веру. Основное же население города продолжало поклоняться своим идолам. А в земли за пределами Киева епископ и не совался.

Понимая, как хрупка вера в сердцах недавних идолопоклонников, епископ закрывал глаза на многие прегрешения, чтобы своей суровостью не отвадить их от церкви. А Аскольд искренне и неистово бил поклоны, замаливая каждый свой любовный грех. И епископ не укорял его, дорожа знатным и богатым христианином, делающим большие пожертвования церкви.

– Встань, сын мой, и ответь, что заставило тебя решиться на развод?

Аскольд поднялся с колен.

– Жена моя бесплодна, об этом знают все. А Киеву нужен наследник. Я люблю женщину, которая носит под сердцем мое дитя. Неужели господь допустит, чтобы ребенок родился вне закона?

Епископ был мудрым и преданным миссионерскому делу человеком, достойным учеником патриарха Фотия. Волнуясь за свой приход, он понимал, что его благополучие напрямую связано с княжеской властью в Киеве.

Аскольд и Дир очень уж воинственны: не ровен час сложат головы на поле битвы. Киевский стол достанется какому-нибудь язычнику, уважающему своих богов. Начнутся гонения на христиан. Не трудно догадаться, какая участь ждет самого епископа и его прихожан.

Княгиню епископ боялся. Ее уважали старые именитые горожане – все как один язычники. Насколько Аскольд был добрым христианином, настолько его жена – непримиримая идолопоклонница. Епископ не раз обращался к княгине со словом божьим, но неизменно отступал под напором ее ненависти к чужой религии.

Другое дело, когда стол займет наследник, рожденный от родителей-христиан. Тогда можно будет надеяться, что христианство не умрет в этой варварской стране.

Выходит, помочь Аскольду в его деле – первостепенный долг епископа.

– Зря печалишься, князь, – усмехнулся священник, – можешь даже сегодня идти под венец со своей любушкой, если она христианка. Если нет, то надобно сначала ее крестить, иначе второй брак твой будет таким же незаконным, как и первый.

– Не пойму я, батюшка, тебя что-то. О чем ты толкуешь?

– Ты, христианин, живешь с женой-язычницей в грехе и разврате. В церкви вы не венчаны, стало быть, перед лицом бога – не муж и жена.

От радости, что так легко решилось дело, казавшееся безнадежным, Аскольд готов был пойти в пляс прямо в церкви. Господь помог ему, видя его мучения. Не напрасно он по-доброму принял цареградского епископа и не жалел средств на его приход. Теперь окупились все затраты!

Довольный князь вышел из церкви и направился в хоромы. Скорее к любимой: обнять, расцеловать, сообщить радостную весть.

В покоях Ярины не оказалось, и он с огорчением вспомнил о том, что сам отпустил ее на весь день и ночь собирать травы и справлять языческий праздник Купалы.

 

Глава вторая

Ярина и Дар с обеда ползали на коленях, собирая целебные травы. Наступили сумерки. Лес и поляны наполнились смехом, говором, песнями. Ярина, не отвлекаясь на шум, продолжала поиски, но Дар заупрямился:

– Ярина, пойдем на игрища. Давно мы с тобой не гуляли, не веселились.

– Если хочешь, иди один.

– Да как же я тебя оставлю?!

– Не беспокойся – рук на себя не наложу. А так что может случиться?

Дар потоптался в растерянности. Костры и девичьи хороводы манили его, но и оставлять сестру в одиночестве не хотелось. Сегодня она призналась ему в беременности. Советов не спрашивала. И так ясно, что ничего путного он не придумает, лишь посочувствует и пожалеет.

– Иди, иди, – улыбнулась Ярина, понимая его колебания, – справлюсь как-нибудь без тебя.

Дар, несмотря на густую бородку и крепкий мужской голос, в сущности, оставался наивным пареньком. А ведь при его появлении девицы или замирали, или смущенно хихикали. Некоторые пытались привлечь его внимание различными ужимками, способными возбудить мужской интерес. Дар не поддавался ни на какие уловки. У него была иная цель – когда-нибудь заменить волхва на капище Перуна. Но и пропускать любимые молодежные забавы он не хотел.

– Ну хорошо, – сдался юноша, – я пойду. Только ты без меня купаться не ходи. Обязательно дождись меня.

Дар поспешил к озаренной кострами поляне и вскоре скрылся из виду. Оттуда доносились оживленные голоса и смех. В эту теплую ночь лета забываются все горести. Душа веселится и отдыхает.

К середине ночи колдовских трав, которые видны только на Купалу, Ярина не нашла. Говорят, разрыв-трава, способная растворять железо, и воздушный тирлич в изобилии растут на Лысой горе. Но именно на Купалу ведьмы становятся опасными для человека, охраняя свои богатства. Несколько раз за ночь Ярина обращала взор в сторону Лысой горы, но так и не решилась пойти туда.

Пока Ярина ползала, низко наклоняя голову и поднося каждое растение к носу, чтобы понюхать и не спутать его с сорной травой, шум и гам начали убывать, молодежь разбрелась по парам. Купальские костры уже не полыхали, а еле тлели, зато замелькали факелы в лесу.

Наползавшись и нанюхавшись почти до одури, Ярина надумала искупаться. Дар так и не появился. Она походила среди оставшихся на поляне людей, но брата не увидела. Искать его в наполненном любовниками лесу Ярина посчитала неприличным и решила спуститься к реке одна.

На берегу, как ни странно, она никого не встретила. К воде клонились густые заросли. По еле заметной тропинке Ярина прошла к реке. Зачерпнула горсть воды, плеснула себе на лицо. Вода, приятно теплая, манила к себе.

Девушка сняла сапожки, стянула рубаху и бросила на песок. Вошла в воду, изредка оглядываясь на прибрежные заросли: проводить купальскую ночь с первым попавшимся мужиком ей вовсе не хотелось. Кусты стояли не шелохнувшись. Ярина успокоилась и окунулась с головой, вынырнула, отфыркалась и нырнула снова. Плавать она не умела, поэтому плескалась у берега, наслаждаясь одиночеством и покоем.

Днепр мирно нес черные воды. Откуда-то издалека долетели обрывки жалобной песни, призывающей людей не брать воду, не ловить рыбу, не косить травы на излучинах реки, потому что это все – руки, тело, косы девицы.

Ярина поняла, что начался обряд потопления Купалы.

Песня наводила на жуткие мысли. Ярине она напомнила рассказ волхва о старых временах, когда вместо куклы топили живых девушек.

Ярина невольно поежилась, оглянулась на кусты, но тут же укорила себя за глупый страх и больше на берег не смотрела.

Неожиданно раздался всплеск воды, и рядом появилась голова с облепившими ее мокрыми волосами.

Девушка вскрикнула, бросилась к берегу, но мужчина успел схватить ее за руку.

– Не пугайся, Ярина.

– Гордята! – выдохнула девушка.

С колядок воевода не подходил к Ярине, но, встречаясь с ним на княжьем дворе, она ощущала на себе пылающий вожделением взор. Сердце сладко замирало в груди, но она спешила прочь, стараясь ничем не выдать своего смятения.

Гордята властно притянул ее к себе. Обнаженные тела соприкоснулись. Ярина затрепетала. Мужчина обхватил ее голову руками и впился в рот, разжимая губы языком. Ярина не сопротивлялась даже ради приличия. Низ живота свело безумным щемящим желанием – такого она еще не испытывала.

Гордята подхватил ее на руки и вынес на берег, затем пролез в кусты – подальше от чужих глаз – и, отыскав небольшое свободное от зарослей место, бережно опустил на песок.

Земля после теплой воды показалась холоднее снега. Ярина ойкнула и вскочила. Гордята испугался, обхватил ее за плечи.

– Не уходи, Ярина. – Он принялся неистово осыпать ее лицо страстными поцелуями, но, заметив ее покорность, отпустил и внимательно всмотрелся в лицо. – Скажи, ты хочешь меня?

Девушка кивнула. Гордята успокоился.

– Подожди здесь. Я схожу принесу одежду.

Оставив Ярину в зарослях, он вылез к реке.

Ярина стояла в нерешительности: бежать или нет? Головой понимая, что надо бежать, она не двигалась, потому что сердце гнало прочь угрызения совести. Она успокаивала себя тем, что князю верность не нужна. Он все равно скоро выдаст ее замуж. Почему напоследок не потешиться? В купальскую ночь дозволено все! Боги сами велят соединять на Купалу мужское и женское начало.

Гордята вернулся. Он принес всю одежду, но в руках не уместились сапожки и лукошко, поэтому он оставил их на берегу.

Ярина как во сне наблюдала за ним. Гордята постелил на песок свою накидку из плотной ткани, присел, протянул руки, приглашая девушку к себе, и она покорно опустилась рядом. Сначала – на бедра, затем, повинуясь какому-то безотчетному порыву, легла на спину.

Гордята восторженно оглядел ее тело, мерцающее во тьме молочной белизной. Полные груди с набухшими сосками манили и притягивали.

У Ярины вдруг пересохли губы. Высунув кончик влажного языка, она облизнула их. Это движение привело мужчину в крайнее возбуждение, и с необузданностью первобытного человека он навалился на девушку, с животным хрипом прикоснулся к одной груди, затем – к другой и с остервенелостью начал мять их руками и целовать, слегка покусывая.

Его неистовый напор разительно отличался от ласковых прикосновений князя и все же не отпугивал Ярину, а возбуждал еще больше. Она извивалась и стонала под натиском рук, губ и всего жаркого обнаженного тела. Ее пальцы до крови царапали спину воеводы, требуя погасить воспламенивший ее лоно пожар, и, наконец, женщина сладострастно застонала, отдаваясь во власть безумной страсти.

Рассвет проклюнулся сквозь ветви прибрежных кустов. Ярина лежала, опираясь головой на мускулистую руку мужчины. Гордята смотрел на девушку, утомленную, притихшую, и чувствовал, что его естество восстало вновь, уже в который раз за ночь, и готово утолить жажду хозяина. Ярине тоже надо отдать должное. Она показала себя страстной женщиной, с ненасытностью самки удовлетворяя и себя, и его.

Гордята, не убирая руки из-под головы девушки, без предупреждения снова навалился на нее. Ярина безропотно приняла мужчину, но с рассветом страсть несколько поубавилась, и совокупление получилось каким-то поспешным, не волнующим.

Удовлетворившись, Гордята отстранился. Получив свободу, Ярина села, неторопливо принялась приводить растрепанные волосы в порядок.

Гордята смотрел, как под ее умелыми руками непослушные пряди переплетаются в гладкую ровную косу, и дивился женскому будничному равнодушию. Неужели ночь, полная жарких объятий, прошла для нее беследно, не всколыхнула ее сердце?

– Ярина, ты ведь знаешь обычай? – Мужчина решил идти напролом: для него эта ночь многое значила, и ждать еще, когда она повторится, и волноваться, повторится ли, он не хотел.

Ярина с любопытством обернулась к нему, пронзив синими бездонными глазами. Гордяте отчего-то стало не по себе, но все же он закончил свою мысль:

– После купальской ночи ты должна стать моей женой.

Ярина не поверила ушам своим. Она и надеяться не смела на такой исход ночного происшествия.

– Так то невинных девиц в жены берут, а я далеко уже не целомудренна, – осторожно произнесла она, стараясь не показать, как ее обрадовало соблазнительное предложение, и заодно проверяя, насколько серьезен мужчина, не смеется ли над ней.

– Я догадался об этом, – усмехнулся Гордята, протянул руку и ущипнул девушку за грудь: сосок поднялся и затвердел, – но ты мне нравишься как любовница, поэтому я и хочу жениться на тебе.

Щеки Ярины покрылись румянцем. Заметив ее застенчивость, мужчина рассмеялся, провел ладонью по ее животу и больно дернул за короткие волоски внизу.

– Да ты при свете дня еще и стыдлива. О такой жене я всю жизнь мечтал.

– А князь? – робко напомнила Ярина: наглые руки Гордяты возбуждали ее плоть, но нить разговора она старалась не терять – судьба решается.

– А что – князь? – сморщился Гордята. – Разве я от мужа тебя увожу? Князь женат и по христианскому обычаю жениться на тебе уже не может. Или ты все же надеялась княгиней стать?

– Да я не думала об этом. – Язвительный голос мужчины немного покоробил Ярину; она даже испугалась, что он не женится на ней, когда узнает главное, но скрывать что-то от будущего мужа казалось ей нечестным.

Она вздохнула и решилась:

– Только я от него ребенка жду.

Сказала и замерла, ожидая ответа. Воевода молчал долго, и Ярина уже потеряла надежду на его благосклонность, когда неожиданно он притянул ее к себе.

– Разве ребенок помеха нашей любви? Наоборот, хорошо, что ты его зачала. Всех своих женщин князь выдает замуж, едва они дитя понесут. Значит, и ты можешь считать себя свободной по отношению к нему. Выходи за меня замуж, Ярина, а я постараюсь не обижать твое дитя.

– Гордята, – слезы умиления непрошено выступили на глазах девушки, и она обхватила мужчину руками за шею, – я буду тебе верной женой, ты не пожалеешь.

– Тогда одевайся, и сейчас же пойдем в мой дом…

Он хотел сказать что-то еще, но из-за кустов раздался вопль:

– Ярина-а-а…

Девушка вскочила, мигом натянула рубаху и выбежала из зарослей. На берегу, лицом к реке, стоял Дар, держа в руках ее сапожки. Услышав позади шорох, он обернулся.

– Ярина! Ты жива! А я чего только не подумал, когда увидел твои вещи. – Дар махнул в сторону воды рукой и вздохнул: – Нельзя так пугать. Я искал тебя всю ночь. Где ты была?

Из кустов вылез Гордята, на ходу пристегивая меч. Дар окаменел.

Ярина, смущаясь, подошла к Гордяте, взяла его за руку, подвела к брату.

– Не серчай, Дар, я замуж выхожу за Гордяту, – сообщила она, после чего повернулась к воеводе: – Это Дар, мой единственный брат. У меня нет больше родственников.

– Я знаю тебя, Дар, – кивнул Гордята, – ты служишь на капище Перуна. Приходи сегодня на свадебный пир. Я уплачу тебе вено за сестру.

Дар оправился от изумления.

– Ярина, нам надо поговорить, – он строго посмотрел на сестру. – Отойдем в сторонку…

– Разговаривайте здесь, – благодушно произнес Гордята, – а я наверх поднимусь.

– Дар, ты что, не рад? – удивилась Ярина, глядя вслед мужчине, поднимавшемуся по тропинке.

– Да ты хоть знаешь, за кого замуж собралась? – возмутился парень.

– Знаю. За воеводу. Его даже князья ценят.

– Да, воин он хороший. Но разве ты не слышала, что он жену свою убил?

– За что? – ошеломленно прошептала Ярина и посмотрела вверх: Гордята уже поднялся и терпеливо ждал, ничем не выдавая своего беспокойства.

– Я точно не знаю, – замялся Дар. – Говорят, что он застал ее с любовником и убил обоих.

– Она сама виновата, – облегченно произнесла Ярина. – Обычай суров к таким женщинам, ты же знаешь.

– Пропадешь ты с ним, Ярина. Прошу тебя, не спеши. Приглядись к нему, узнай получше…

– Ну что ты, Дар, говоришь? У меня времени нет приглядываться. Не сегодня, так завтра князь прикажет вывезти меня из Киева. Уж лучше я сама решу, за кого замуж выходить, чем меня продадут, как корову. А Гордята согласен взять меня с приплодом. Если я буду тянуть, он, пожалуй, может и отказаться от меня. И что тогда? Как я жить буду одна, в чужой веси, вдали от тебя?

Ярина заплакала.

– Думаю, ты сама знаешь, чего тебе надо, – печально произнес Дар. – Иди. Он ждет тебя.

Ярина привстала на цыпочки, поцеловала Дара в щеку, поспешно надела сапожки, подхватила лукошко и побежала наверх к жениху.

Дар, безнадежно махнув рукой, побрел вдоль берега, ругая себя за то, что за повседневными делами забывал о сестре. Теперь она, бедная, вынуждена выйти замуж без любви, а он и помочь ей ничем не может.

Княгиня после полудня пребывала в дурном настроении. Каждое лето, с тех пор как Гордята вернулся в Киев, она тайно, в одежде простолюдинки, посещала купальские игрища. Она выискивала его в толпе веселящихся горожан, безотчетно надеясь вернуть то время, когда они любили друг друга, но всегда под утро возвращалась в хоромы ни с чем. И в этот раз промелькнул воевода невдалеке, но, пока подошла к тому месту, его и след простыл.

Проспав все утро, княгиня угрюмо сидела перед оконцем, раздумывая о своей несчастной горькой судьбе, когда в покои вошла ключница и с причитаниями повалилась ей в ноги.

– Ой, лебедушка моя, ох, беда-беда…

– Мамка, говори толком, что случилось?

– Ох, княгиня, беда. Муж твой что удумал! Тебя выгнать, а Ярину в жены взять. Ой, говорила я тебе, а ты не слушала. Вот чем отплатила тебе веретейка подколодная за твою доброту…

– Как так? – княгиня вскочила. – Ничего не понимаю, объясни толком, откуда ты это узнала?

Ключница стушевалась, потупила взор, но все же нехотя призналась:

– Я разговор сейчас подслушала Аскольда с Диром. Аскольд сказал: «Все! Епископ разрешил разводиться с княгиней. Сейчас вернется Ярина с Купалы, сразу в церковь ее креститься отправлю, а затем женюсь на ней».

– Как же возможно такое?

– Ой, лебедушка моя, возможно, все возможно. Вроде не жена ты князю, потому что в церкви вы не венчаны. По их вере, дескать, живете в грехе…

Княгиня снова села. Неужто князь решится прогнать ее? Какой позор! Какой стыд!

Ключница, обхватив ноги княгини, поливала слезами ее подол.

– Хватит реветь! – прикрикнула княгиня. – Аскольд что, меня за дуру держит? Ну уж нет, никуда я из своих хором не уйду! Я здесь родилась, здесь и умру!

Старуха продолжала причитать.

– Да замолчишь ты или нет?! Вставай. Лучше скажи мне, что делать будем?

– А что делать? – Ключница утерла слезы и поднялась с колен. – Отравить ее, разлучницу, – и дело с концом.

– Ты что, мамка, умом рехнулась? Придумала тоже. Да на место Ярины другая сыщется, раз князь всерьез надумал от меня избавиться. Всех травить будешь?

Женщины помолчали. Ключница тяжко вздыхала. В княгине была вся ее жизнь. Тридцать пять лет назад привели ее, двадцатилетнюю молодку, к новорожденной княжне, и с тех пор они не разлучались. Княжна заменила ей дитя, затоптанное конями в конюшне, куда она еле приползла после мужниных побоев, родила, да и забылась послеродовым сном. Всю нерастраченную материнскую любовь она отдала княгине, несчастья и муки которой воспринимала как свои собственные, страдая не меньше ее.

– Мамка, племяш мой небось большим уже вырос. Что, если вызвать его сюда да на место князя посадить?

– Вспомнила, – вздохнула ключница. – Еще прошлым летом Гордята ездил проведать его, а вернулся ни с чем. Весь ту степняки пожгли и, наверное, мальчонку в полон увели. Так что сгинул он. Мы тогда с воеводой договорились не говорить тебе об этом, чтобы не расстраивать…

Дверь тихонько отворилась, и в покои вошла сенная девка.

– Чего тебе? – нахмурилась ключница.

– Прибыл воеводский служка, зовет князей и дружину на свадебный пир.

– Кто женится-то? – не поняла княгиня.

– Так сам воевода Гордята на ведунье Ярине. – Девка осеклась, увидев, как княгиня закатила глаза и повалилась на бок.

– Воды, дура, неси! – прикрикнула ключница, подскочила к княгине, но та уже очнулась и, уткнувшись лицом в костлявую грудь старухи, разрыдалась.

Девка, пятясь, выскользнула за дверь. Ключница, ласково поглаживая спину княгини, вновь запричитала:

– Ой, лебедушка моя, не плачь ты из-за этой ведьмы. Она тебе назло обоих твоих мужиков приворожила и вертит ими, как хочет. Забудь ты ее, окаянную. Не пускай на порог, проклятущую. Недостойна она и слезинки твоей драгоценной.

– Ты, мамка, ничего не понимаешь, – сквозь слезы простонала женщина. – Ярина от позора меня спасла. Вот только надолго ли? Не ведаю…

 

Глава третья

В воеводской усадьбе царила суматоха. С удивлением Ярина узнала, что поляне намного ответственнее относятся к женитьбе, чем северяне, потому что могут иметь только одну жену. Умыкание невест считается здесь дикостью. Обычно жених договаривается с родителями невесты и платит вено. Бывает, парень, так же как и у северян, приводит жену сразу с купальской ночи. Такой брак считается наиболее прочным, потому что его благословляет сама природа. В любом случае все родственники затем гуляют на свадьбе несколько дней подряд.

На пороге избы Гордяту и Ярину встретила очень привлекательная светловолосая девица с яркими голубыми глазами и алыми губами. Поверх ее рубахи красовался богатый навершник из крашенины. Ярина подумала, что такую одежду может носить только дочь Гордяты, но неприятно ошиблась.

– Это ключница Милава, – с теплотой в голосе произнес воевода. – Она ведет хозяйство в усадьбе и будет тебе, Ярина, хорошей помощницей.

Ключница низко поклонилась хозяйке и тут же выпрямилась, взглянув на нее дерзко, всем своим видом внушая, что тягаться с ней тяжело: даже если она не понравится новой хозяйке, своего положения все равно не лишится.

Поскольку Гордята подспудно боялся подвоха со стороны князя, то свадьбу решил играть сейчас же. По Киеву разослали гонцов с приглашением на пир. Во дворе поставили столы и лавки. Из погребов, кладовых, повалуш, медуш повытаскивали все припасы. Несколько гридней из воеводской дружины отправились в лес за дичью. Разожгли костры, и вскоре над усадьбой поплыл запах жареной и вареной пищи.

Всеми работами распоряжалась Милава, отдавая приказы властным твердым голосом. Ярине невольно пришлось признать, что ей еще многому надо учиться, прежде чем она станет достойной хозяйкой большой усадьбы.

Брачные обряды тоже проводились под руководством ключницы. Перво-наперво она велела сенным девкам вести новобрачную в мыльню, где ее долго терли две женщины, смывая девичьи гульбы. После мыльни Ярину, распаренную и разгоряченную, отвели в светелку, усадили на лавку, и под заунывные песни девок безобразная старуха отхватила ножом пол ее косы – теперь она доходила ей только до пояса. Ярина, как водится, поплакала, прощаясь вместе с косой и с девичеством, хотя косу-то она как раз и не жалела: слишком тяжело было ее мыть и приводить в надлежащий вид.

Затем сенные девки принялись наряжать Ярину к торжеству. То и дело Милава приносила одежду, и невеста, которую никто не спрашивал, нравится ей наряд или нет, примеряла ее. Но Ярина настолько вымоталась после бессонной ночи и мытья, что ей уже было все равно, во что ее оденут. Ее даже не волновала та небрежность, с которой Милава распоряжалась явно не своим добром: рубахами, повойниками, поневами, навершниками из паволока и тафты – хозяйкой всего этого богатства Ярина себя еще не чувствовала.

Наконец наряд был составлен. На Ярину надели нижнюю рубаху из тончайшего полотна, на нижнюю – верхнюю, с длинными рукавами. Сверху натянули роскошный навершник, расшитый по подолу золотыми нитями. На ноги надели совсем новые сапожки. Волосы распустили, расчесали, после чего спели девичью песню и запустили в светелку жениха с дружками.

Гордята вошел в красных сапогах, в белой сорочке, перехваченной расписным поясом, в бархатной накидке, – и Ярина зарделась, смущенно поглядывая на него из-под густых, рассыпанных по плечам волос. Гордята подошел к ней, накинул на голову яркий плат, скрыв от чужих глаз чудесные волосы, – с этого дня никто, кроме мужа, не смел видеть их. Жених взял Ярину за руку и вывел во двор.

Гости уже сидели за столами, ломящимися от всевозможных яств: жареные гуси и лебеди, рыба, мясо тура, пироги и сладости, ягоды, масло и сыры. А уж пива и меда – река текла, не кончалась.

Гости приветствовали новобрачных стоя. Перед Яриной мелькали лица, знакомые и незнакомые, но она от волнения никого не узнавала. Только улыбнулась Дару и отметила мимоходом, что полянских князей нет. Это ее сразу приободрило, и она увереннее прошла к столу.

Едва новобрачные заняли свои места во главе стола, гости сразу, не стесняясь, принялись за еду и питье. Столы обслуживали сенные девки. Они были не прочь поболтать с гостями, но Милава, плавно скользя между столами и лавками, строго следила за их поведением, хмурым взглядом пресекала всякое жеманство и хихиканье.

Еще в светелке, думая о скорой встрече с Аскольдом, Ярина томилась и мучилась, а теперь полностью успокоилась и расслабилась, слушая заунывные песни гусляров.

Но ее блаженство длилось недолго. В самый разгар пира прибыли князья со старшими дружинными мужами.

Ярина, увидев Аскольда, побледнела и замерла, ожидая какой-нибудь каверзы, но два брата, даже не взглянув на нее, спокойно сели на почетные места.

Снова посыпались здравицы, теперь уже и в честь молодых, и в честь князей. Ярина слушала хвалебные речи вполуха, пряча глаза от тяжелого взора Аскольда, молча потягивающего мед из рога тура, окантованного серебром. Ей и невдомек было, сколько сил он прилагал, чтобы скрыть от окружающих свое дурное настроение.

Один Дир догадывался о страданиях брата. Он наклонился к его уху, посоветовал:

– Женщина есть женщина, чего по ней плакать и убиваться? Выбрось ее из головы и радуйся, что так легко отделался. Княгиня не простила бы тебе свое изгнание.

Легко говорить Диру, на него никогда не действовали женские чары, и плоть свою он усмирял доступными рабынями. Его совет хорош, только разве сердцу прикажешь не ныть от тоски и предательства?

Аскольд посмотрел на новобрачную: сидит ни жива ни мертва – знает кошка, чье мясо съела. А Гордята-то! Надулся от самодовольства, улыбается во весь рот. И когда они спеться успели? Ой, неспроста увел воевода княжескую зазнобу. Сердце кольнуло недоброе: неужели досадить своему князю вздумал?! Может быть, они уже давно втихаря знаются? И ребенок вовсе не его?

Аскольд поперхнулся и чуть не захлебнулся медом. От мысли, что он хотел бросить Ярине под ноги все свое богатство, его прошиб холодный пот. Да что богатство! Весь Киев хотел положить перед ней, стол отдать ее не рожденному еще ублюдку.

Остаток вечера князь провел в угрюмом молчании.

Ярина думала, что этот день никогда не кончится. От глаз Аскольда, полных презрения, ее бросало то в жар, то в озноб. От смущения она вовсе оробела и завидовала выдержке Гордяты, безмятежно сидевшего рядом и спокойно попивавшего мед, будто не волновал его сверлящий взгляд князя.

Но плохое настроение князя не мешало остальным гостям веселиться от души. Постепенно на Киев опускалась летняя ночь. Многие гости упились и валялись под столами. Их никто не подбирал, не будил. Те же, кто еще мог ходить, собирались по домам, некоторые же пробрались в избу и прикорнули там кто где мог.

Наконец к Ярине подошла ключница, пригласила в опочивальню. Тут же подскочили девки, и молодая хозяйка с радостью позволила им подхватить себя под руки и чуть ли не понести в избу – лишь бы скорее исчезнуть с глаз ухмыляющегося Аскольда.

Девки разобрали постель, раздели Ярину и оставили ее одну. Она прислушалась к шумным голосам, раздающимся со двора. В покои доносился зычный голос воеводы, благодарившего гостей за оказанную честь и приглашавшего их приходить с утра опохмеляться.

Ярина села на краешек ложа, терпеливо дожидаясь мужа. Несмотря на душную ночь, ей было холодно. Кожа покрылась мурашками, тело охватила неприятная дрожь.

В сенцах послышались топот ног и пьяные вопли. Едва Ярина успела схватить с ложа покрывало и накинуть его на себя, дверь распахнулась, и в покои ввалился Гордята в сопровождении дружков.

Ярина не думала, что муж кого-нибудь пригласит на последнюю брачную церемонию, и очень расстроилась. Воевода сел на постель, вытянул ноги в пыльных сапогах. Не нарочно ли он извазюкал их?

Новобрачная потуже запахнула на себе покрывало и опустилась на колени. Немного поколебавшись, с какого сапога начать, она обхватила правый, потянула и сняла его. Из сапога посыпались монетки. Под одобрительный говор мужчин Ярина собрала их. Затем потянула левый сапог, прекрасно зная, что в нем находится, и оттого заранее волнуясь. Сапог не поддавался. Девушка напряглась, дернула, и он оказался в ее руках. Из недр сапога выпала чудовищных размеров плеть. Ярина подобрала ее с пола и смиренно протянула мужу.

Установилась гнетущая тишина. Дружки, усмехаясь, ждали. Гордята взял плеть, взмахнул ею и хлестко полоснул жену по согнутой спине, после чего свернул плеть и сунул обратно в сапог.

– Знай свое место, – произнес он, непонятно к кому обращаясь: к жене или плетке, и, не глядя на толпу людей, спокойно принялся разоблачаться.

Удовлетворенные представлением, дружки подались к двери, покидая опочивальню. Ярина отчетливо слышала, как, спускаясь по лестнице, они ржали, вслух смакуя каждое движение новобрачной, особенно тот момент, когда во время сбора монет разошлось ее покрывало, предоставив всеобщему обозрению прелестные ножки.

От смачных грубых выражений Ярина покрылась румянцем и посмотрела на Гордяту, но тот, будто ничего не слышал, молча взобрался на постель. Женщина немного постояла в нерешительности, все еще ожидая от мужа ободряющих слов: что ни говори, а получить ни за что плеткой по спине (пусть и по обряду) очень обидно, но не дождалась. Вскоре с ложа раздался непритворный пьяный храп.

Ярина сбросила с себя покрывало и прилегла рядом с мужем. Не такой представлялась ей первая брачная ночь. Никаких теплых чувств к мужчине, пьяно развалившемуся на постели, она уже не питала – только злость и раздражение. А еще сомнение: а не прав ли был Дар, предостерегая от поспешного замужества?

 

Глава четвертая

– Боярыня, – в светелку вплыла улыбающаяся розовощекая Милава, – во двор возок въезжает. Видать, знатные гости пожаловали к нам.

Ярина недовольно поморщилась. Гордята накануне отбыл на охоту, оставив ее за радушную хозяйку, но привечать воеводских друзей она не любила.

Ярине непросто было привыкнуть к положению хозяйки усадьбы. Самым трудным оказалось распоряжаться людьми. Девиц из знатных семей к ведению хозяйства, управлению усадьбой и челядью готовили с детства – этому враз не научишься. Но Ярина считала себя способной, и вскоре дворовые с почтением стали ее слушаться.

В ведении хозяйства неоценимую помощь оказывала Милава. Подвижная, расторопная ключница старалась угодить хозяйке во всем: отвечала на любые вопросы, давала советы и дельные предложения. Услуги ключницы поспевали всегда своевременно, и Ярине не в чем было упрекнуть ее, как бы она ни желала найти хоть какой-нибудь изъян. Милава была сама кротость и добродетель, придраться не к чему. И еще – она никогда не подхалимничала.

Пока Ярина раздумывала, в чем ей привечать непрошеных гостей, ключница уже достала нарядный навершник и повойник. Хозяйке осталось лишь смиренно натянуть все на себя и чинно выйти на крыльцо.

В возке, не обращая внимания на столпившихся дворовых, сидела княжеская ключница. Ярина вмиг сбросила с себя всю напускную солидность, скатилась с лестницы, подбежала к старухе, чтобы собственноручно помочь выбраться из возка, но та, холодно оттолкнув протянутую руку, пробурчала:

– Княгиня послала за тобой. Просит пожаловать к ней в гости.

Ярина приглашению вовсе не удивилась, не раздумывая, забралась в возок, села напротив ключницы, повернулась к застывшей у крыльца Милаве:

– Если воевода вернется, то пусть обо мне не беспокоится. Я – у княгини.

Княгиня встретила Ярину улыбкой.

– Ай, Яринушка, тобой не налюбуешься! В богатом наряде ходишь, красуешься. Женщиной быть тебе к лицу: плывешь лебедушкой, смотришь орлицей.

– Спасибо, княгиня, на добром слове, – смутилась Ярина. – Я думала, что ты зло на меня держишь…

– Ну что ты, кто старое помянет, тому глаз вон. Я соскучилась по тебе: и травкой никто не напоит, и совета не у кого спросить. Мамка моя старая уж стала, в подруги не годится. А ты – жена воеводы, по положению почти на одной ступени со мной стоишь. Лучшей подруги мне и желать нечего.

Приятные слова ласкали слух молодой женщины, на глаза ее выступили слезы признательности.

– Да я ради тебя, княгиня, на все готова. В любое время посылай за мной, примчусь сразу…

– Я знаю, – кивнула женщина, прошла к окошку, села на лавку. – Присядь ко мне, поговорим…

Ярина примостилась рядом.

– Рассказывай, как ты живешь? Не обижает ли воевода?

Спросила как бы нехотя, превозмогая себя, но молодая женщина, окрыленная радушной встречей, ничего не заметила.

– Хорошо живу. Сначала тяжело было, но привыкаю понемногу. Гордята добрый, любит меня. Вообще-то, я его редко вижу. Он то на пирах, то на охоте, то у князей пропадает.

– Такова уж наша горькая женская доля, – вздохнула княгиня, – мужчины развлекаются, а мы их ждем.

Неловкость от первой встречи прошла быстро, и неторопливая беседа потекла тихой рекой. Женщины не заметили, как наступил вечер.

– Ой, мне домой пора, – спохватилась Ярина, заметив в оконце заходящее солнце.

– А я тебе, подруга, еще свадебный подарок хочу преподнести.

Княгиня достала из сундука деревянный ларец, протянула Ярине.

– Открой.

Ярина откинула крышку с изображением двух целующихся голубей, заглянула в ларец. На дне его лежали колты с изображением таких же, что и на крышке, голубей, напаянных сканью на плоские пластины. Птицы до того искусно были сделаны, что казались живыми.

– Ой, княгиня, я не могу принять такой дорогой подарок. Он достоин только знатных особ.

– В число их благодаря воеводе вошла и ты, – усмехнулась княгиня. – Теперь тебе не подобает носить дешевые побрякушки. Бери и ступай, – женщина величественно махнула рукой в сторону двери, – возок ждет тебя во дворе. Да не забывай, приезжай почаще…

Ярина вышла в темные сенцы. Едва за ней закрылась дверь, кто-то обхватил ее сзади, зажал рот ладонью и потащил в переход, соединяющий покои княгини с хоромами князя.

Все произошло столь стремительно, что, пока от испуга Ярина пришла в себя и стала сопротивляться, похититель уже втащил ее в бревенчатую постройку, ногой захлопнув за собой дверь. На мгновение он освободил женщину от своих цепких рук, чтобы тут же развернуть ее и прижать к шершавой стене.

– Что это ты себе позволяешь? – негодуя, завопила Ярина, увидев перед собой Аскольда.

Князь прижался горячим ртом к ее устам. Женщина задохнулась от гнева, заколотила кулачками по его спине, позабыв про зажатый под мышкой ларец. Он выскользнул и упал на пол. Крышка раскрылась, колты вывалились, но Ярина, охваченная борьбой, даже не взглянула на них.

Дверь открылась, и на пороге возник Гордята. Ярина с ужасом уставилась на него из-за плеча князя. Впервые она видела мужа в такой ярости. Лицо его побагровело, ноздри раздувались, губы дрожали, рука тянулась к рукоятке меча.

Князь, почувствовав неладное, обернулся и смело шагнул навстречу воеводе, незаметно скользя рукой по боку и осознавая, что меча там нет. Он сам оставил его в своих покоях, задумав похитить Ярину. Впервые он испугался – не за себя, а за женщину.

– Послушай, Гордята, между нами ничего не было…

Разъяренный муж, глядя налитыми кровью глазами прямо в лицо соперника, поднял меч обеими руками над головой. Аскольд попятился и загородил собой Ярину. Она зажмурилась. Вот и конец пришел ее недолгой семейной жизни – и жизни вообще. Даже князю не позволено находиться наедине с чужой женой, а тем более целовать ее. Сейчас Гордята убьет обоих.

Неожиданно резко распахнулась дверь, и появился Дир. Он мигом оценил обстановку – воеводу с мечом на изготовку; его жену, судорожно поправлявшую сбившийся набок повойник; бледного брата, безоружного, – выхватил свой меч и перебросил его Аскольду.

Неминуемо быть бы жестокой битве, но Ярина вскрикнула и медленно осела на пол. Двое мужчин одновременно бросились ее поднимать и столкнулись друг с другом лбами. После удара первым опомнился Гордята. Он заложил меч в ножны и оттолкнул князя от жены.

– Не прикасайся к ней!

Воевода подхватил женщину на руки и, прежде чем выйти, повернулся к Аскольду.

– Ты знаешь наши обычаи, князь, хоть ты и из чужого племени. Я мог убить тебя сразу, но тогда мне пришлось бы убить и ее. – Гордята немного помолчал, выравнивая дыхание, затем закончил, уже без всякой злобы: – Твое счастье, что я не хочу ее смерти.

Грузно ступая по ступенькам крыльца, воевода сошел вниз, во двор, забросил жену на круп лошади, вскочил сам и выехал за ворота.

– Ну что с тобой делать, брат? – Дир осуждающе покачал головой.

– Сам не знаю, как все вышло. Узнал, что она у княгини, подкараулил, чтобы свидеться, а потом уж ничего не соображал: схватил, сюда притащил…

– Да-а, не думал я, что ты способен голову потерять из-за бабы. Может, недаром слухи ходят, что она ведьма? Приворожила тебя накрепко! Сказывают, что привороженные долго не живут. Может, сходим на Лысую гору, найдем там ворожейку, пусть снимет с тебя чары?

– Не хочу я чар снимать! – разозлился вдруг Аскольд на непонятливого брата. – Мне Ярина нужна. Ясно?! Она все равно моей будет… дай только срок.

Покачиваясь на лошади головой вниз, Ярина открыла глаза. Обладая крепким здоровьем, она притворилась потерявшей сознание, чтобы остановить соперников, мало, впрочем, надеясь на успех. Но неожиданно уловка удалась, чему теперь она была несказанно рада.

Ярина подняла голову, но, увидев твердый подбородок и плотно сжатые губы мужа, решила не роптать на неудобное положение. Благо усадьба воеводы находилась рядом с княжеской.

Они въехали во двор, и Гордята, не церемонясь, на глазах изумленной дворни спихнул жену с лошади. Ярина еле удержалась на ногах, но не произнесла ни слова.

Подбежал конюх, подхватил лошадь под уздцы, повел в конюшню. Ярина хотела в это время незаметно улизнуть, но муж сцапал ее за локоть и потащил в избу.

В светелке за прялкой сидела Милава. Завидев хозяев, она поднялась с лавки.

– Пошла вон! – заорал на нее воевода.

Ключница выпорхнула за дверь, напоследок сочувственно взглянув на хозяйку.

Гордята выпустил локоть жены, но не успела она очухаться, как получила увесистую оплеуху и, не удержавшись, свалилась на пол. Из глаз хлынули слезы.

– Не реви, дура, а то убью…

Ничуть в этом не сомневаясь, Ярина, всхлипывая, закрыла лицо рукавом, ожидая новых побоев, но услышала грохот. Она незаметно выглянула из-под руки. Муж метался по светелке, круша все на своем пути.

– Что ты делаешь со мной?! Что?! – в сердцах крикнул он, подскочил к Ярине, быстро поднял с пола, повалил на лавку, отпихнув ногой прялку.

Гордята резко оголил бедра жены, рывком спустил свои штаны и грубо овладел ею. Неистовый напор мужчины еще больше напугал Ярину. Она лежала не шевелясь и только постанывала от боли, сопровождавшей каждый новый яростный толчок.

Наконец воевода сполз с нее, молча поправил штаны и вышел из светелки. Ярина встала, оправилась, пошатываясь добрела до покоев, прилегла на ложе.

С каким прекрасным настроением она вышла от княгини! Казалось, отныне ее жизнь будет светлой и радостной. И надо было князю все испортить! А Гордята! В кого он превратился из ласкового и доброго мужа? А ведь она почти внушила себе, что любит его.

Тихо вошла Милава, наклонилась над хозяйкой.

– Поднимись, боярыня, надо навершник снять, а то помнется. Он еще долго служить может.

Ярина послушно встала, позволила раздеть себя и безучастно смотрела, как ключница разбирает постель, встряхивает ее, ловко взбивает подушки, – затем легла.

– Погоди, Милава, не уходи, – встрепенулась Ярина, когда девица пошла к двери. – Скажи мне, Гордята правда убил свою первую жену?

– Правда. – Милава удивилась вопросу хозяйки, но села на край ложа и продолжила: – Она из богатой купеческой семьи была. Воевода и вено за нее большое уплатил, да не сложилось у них что-то. Я-то ее не видела, в другом месте тогда жила, а люди говорят, что красавица она была писаная. Гордята, сама знаешь, часто в отъездах пропадает, а жена его никак свою похоть усмирить не могла, никакого удержу не знала. Гордята долго терпел: не пойман – не вор. Но однажды вернулся с охоты и застал ее в сторожке у ворот со сторожем. Парню тому сразу голову снес мечом, ну а жену плетью полоснул. Как знать, может, и жива осталась бы: отхлестал бы ее, отвел душу – да и дело с концом. Но она все отползти старалась, и плеть мимо попадала. Воевода разозлился, поднял жену, да и врезал ей кулаком. Она упала и головой стукнулась. Дух, говорят, сразу выпустила. Давно это было, лет десять назад. Эх, горька наша женская доля…

Последние слова изумили Ярину больше, чем сам рассказ. За один день она их слышит второй раз от двух разных, таких непохожих, далеких друг от друга по положению женщин: от княгини и ключницы.

– Она же сама виновата, – решила Ярина оправдать мужа, но, вспомнив случившееся с нею самой, стушевалась.

– Да я не про нее говорю, а… вообще. – Милава поднялась с ложа. – Может, тебе, боярыня, попить принести? Или откушать желаешь? Не ела ведь с утра…

В голосе Милавы появились теплота и участие. Но Яринин день был слишком наполнен горестными событиями, и сама она ушла целиком в переживания, чтобы должным образом оценить попытку ключницы сблизиться.

– Нет, ничего не надо. – Ярине хотелось остаться одной. – Ступай.

Милава вышла. Ярина прикрыла глаза, но уснуть не могла, дожидаясь мужа. Наступил рассвет, а Гордята так и не появился.

Не выспавшись, Ярина потерянно слонялась по усадьбе. Она пыталась не гадать, где Гордята провел эту ночь, но воображение рисовало картины одну противнее другой.

Проходя мимо сеней, Ярина услышала приглушенный шепот и хихиканье. Поколебавшись и набравшись духу, она распахнула дверь.

Дар и Милава испуганно отшатнулись друг от друга. Девица ойкнула и, метнувшись мимо хозяйки, скрылась.

– Как ты мог, Дар? – возмутилась женщина.

– Ты чего, Ярина? Мне семнадцать лет, жениться пора.

– Тебе на ноги встать надобно, а ты жениться вздумал. И не мечтай даже. Нашел, тоже мне, невесту! Она же старуха супротив тебя.

Ярина сама не понимала, зачем она налетела на брата, срывая на нем свое дурное настроение, вместо того чтобы ласково проводить гостя в светелку. Но тут же нашла себе оправдание: она стала боярыней, возвысившись в собственных глазах, значит, и Дару нужна невеста познатнее. К тому же он все же княжеский отпрыск, хотя об этом никто и не знает.

– Какая же она старуха? – обиделся Дар за Милаву. – Да она тебе ровесница, наверно. И с чего ты взяла, что я на ней жениться собираюсь?

– Ты-то не собираешься, да Милава девица боевая, и не заметишь, как окрутит.

– Что я, маленький, что ли? Одного не пойму: тебе какое дело? Ты же меня не слушала, когда за воеводу замуж выходила. А Милава красивая и хозяйка хорошая. Такая жена – украшение дома.

– Милава, конечно, украшение, – устало произнесла Ярина, сознавая, что бессильна переубедить брата, – но я по глазам ее вижу, жизнь ее – тайна. Не пара она тебе, Дар.

Дар не выдержал мрачного вида сестры, расхохотался, подхватил ее и закружил. Ярина насилу отбилась, надув губы, погрозила пальцем: не шали.

– Не бери ты в голову глупости всякие, – серьезно произнес Дар. – Милава так, забава одна. Не собираюсь я жениться вовсе. Ты же знаешь, быть достойным волхва – вот моя мечта!

 

Глава пятая

Лучи полуденного солнца, проникая в окно, переместились на Ярину, мешая работе. Она отложила веретено и поднялась с лавки. В последнее время, кроме как прядением и вышиванием, заняться ей было нечем. Муж запретил выходить со двора, чтобы соседи не видели ее округлившегося живота. Ярина хотела воспротивиться затворничеству, но получила злой ответ:

– Ты хочешь, чтобы все подивились: со дня свадьбы и двух месяцев не прошло, а у молодой жены уже живот выпирает из-за спины? Поневоле любому на ум придет: не княжий ли позор воевода на себя принял?

Ярина смирилась. Она старалась угодить мужу, но с того дня, как она побывала в княжеской усадьбе, Гордята в ее покоях не появлялся. Он ее вообще как бы не замечал. Встречая, смотрел равнодушно. Часто, не прощаясь, надолго уезжал, пропадая неизвестно где, никак не объясняя жене своего отсутствия.

Ярина скучала, в душу закрадывались подозрения и обида: чем же она-то провинилась? Равнодушие мужа наполняло сердце горечью. Изменить свое положение она не могла, бессилие выводило из себя, оставалось только плакать, чтобы облегчить душу.

Вот и сегодня Гордята приехал утром после трехдневной отлучки, но даже не заглянул в покои жены, чтобы хотя бы справиться о самочувствии, а она добросовестно ждала его, сидя у окна.

Обычно в полдень Ярина ложилась отдыхать, но сейчас сон не приходил, как она ни старалась забыться и не думать о муже.

Ярина стояла, глядя в окно на слепящий диск солнца, и убеждала себя равнодушнее относиться к выходкам мужа. Не преуспев в этом, вышла из покоев.

Усадьба будто вымерла. Послеполуденный сон сморил всех: и гридней, и челядь. Ярина остановилась на лестнице в раздумье, стоит ли искать мужа, поскольку не представляла, где он может находиться, или вернуться в покои, пока никто ее не заметил, и тут из верхней горницы до ее слуха долетел тихий плач.

Ярина поднялась по лестнице, прислушалась. Ни звука. Показалось? Она хотела войти в горницу, но услышала за дверью раздраженный голос Гордяты и невольно замерла.

– Чего ты, Милава, капризничаешь? Забыла, как хорошо нам было?..

– Ох, боярин, я тогда дитя была неразумное, да и ты в холостяках ходил, – раздался в ответ прерывающийся голос ключницы.

Ярина напряглась, приготовившись в любой миг сбежать с лестницы.

– А что же изменилось? Я хочу тебя по-прежнему.

– Не трогай меня, боярин, уйди. Вдруг хозяйка дознается? Выгонит меня, куда я пойду? Уйди от меня, прошу…

Ее мольбы прервал звонкий звук пощечины.

– Молчи, дура. Нашла когда хозяйку вспоминать. Я хозяин в доме, и все мне обязаны подчиняться – и жена, и ты.

Ярина заткнула уши, попятилась и стремглав кинулась вниз по лестнице.

Как же быть теперь? Она приложила ладони к пылающим щекам. Самое обидное то, что Дар все предвидел и предупреждал ее. А что сделала она, непутевая? Ручкой отмахнулась и впрыгнула в богатую усадьбу хозяйкой. Знатности и положения захотелось! Вот и получила!

Внизу хлопнула входная дверь. Ярина метнулась в светелку, вытирая на ходу рукавом слезы. Быстро села за прялку, выпрямила спину и придала лицу надменное выражение.

Вошла сенная девка, держа в руках забытый ею в княжеских хоромах ларец.

– Приходил посыльный от князя Аскольда, велел передать боярыне. – Девка бережно поставила ларец на стол.

– Ступай, – Ярина махнула рукой.

Едва за девкой закрылась дверь, подскочила к ларцу, откинула крышку. Колты – на месте. Долго же князь не отдавал ларец. Может, дожидался, что сама она явится за ними?!

Ярина бережно подхватила колты, поднесла к глазам, любуясь искусной работой златокузнеца. У княгини она постеснялась рассмотреть их как следует и теперь не могла отвести глаз от этого чуда. Голуби, слившиеся в поцелуе, томили сердце.

Ярина не удержалась, достала маленькое зеркальце и принялась перед ним цеплять колты к своему повойнику. За этим приятным занятием и застал ее Гордята, неслышно войдя в светелку.

– Я слышал, князь подарок прислал, – начал он с порога, но, увидев жену, примеряющую колты, рассвирепел. – Тебе уже не терпится нацепить на себя побрякушки полюбовника!

Ярина обернулась к мужчине.

– А тебе не стыдно, муж мой, посреди бела дня втихаря от жены девиц домогаться?!

Гордята побагровел, подскочил к ней, замахнулся. Ярина ойкнула и закрылась рукавом рубахи, но удара не последовало. Воевода схватил ларец и со всего размаха шмякнул его об пол.

Ярина вскрикнула. Воевода замер, с удивлением уставясь на отвалившуюся крышку. Женщина бросилась на колени, подняла ларец. От удара сбоку поползла глубокая трещина.

– Ты разбил мой ларец! – взвизгнула Ярина, еле сдерживая себя, чтобы не вцепиться мужу в волосы, не замечая его оторопелого вида. – Это подарок княгини. Я забыла его в княжеском тереме в тот несчастный день.

Гордята опустился рядом с женой на колени. Протянул руку к ее повойнику, коснулся пальцами украшения, разглядывая его. Ярина изумленно посмотрела на мужа – он был смущен и растерян. Может, он понял, как обидел ее?

Она уже готова была простить ему все, но воевода молчал. Он действительно был удивлен, подавлен и просто-напросто повержен, узнав в ларце и колтах собственный подарок. Зачем княгиня, хранившая его двадцать лет, решила вернуть его ему таким странным образом? Почему Ярине, а не первой его жене? Неужели княгиня все эти годы на что-то надеялась?

– Вот что, – Гордята поднялся и устало присел на лавку, – собирайся в дорогу. Отвезу тебя в свое село под Киевом. Там тебе будет лучше: тишина, покой, никто не мешает.

На миг Ярина потеряла дар речи: он желает избавиться от нее?

– Не поеду, – заявила, вновь обретя голос, ставший вдруг противно-визгливым. – Я знаю, зачем ты меня отсылаешь. Хочешь спокойно спать со своей ключницей?!

– Замолчи! – Мужчина снова замахнулся, но на этот раз Ярина не испугалась, гордо выпрямившись, взглянула в его глаза.

Гордята, успокоившись, примирительно произнес:

– Тебе лучше родить подальше от чужих глаз. Мы всем скажем, что ребенок умер. За дитя не волнуйся, отдадим на воспитание хорошим людям. Не противься, Ярина. Князь не отстанет от тебя, чует мое сердце. Сейчас к тебе Милаву пошлю помочь собраться. И не смей обижать ее. Поняла?

Не дожидаясь возражений, Гордята вышел.

Ярина обессиленно опустилась на лавку. Вот и верь мужчинам! Говорил, что любит, а сам уже полюбовницу нашел. Говорил, что не обидит ее ребенка, а сам уже сплавить его хочет подальше.

Пришла Милава, по самые глаза закутанная в большой светлый плат. Ее хмурый вид и покрасневшие глаза тревожно отозвались в сердце Ярины.

– И давно ты с воеводой спишь? – спросила она напрямик, не щадя ни свои, ни ее чувства.

Милава затравленно посмотрела на хозяйку, отставив кожаный мешок, в который собиралась складывать вещи.

– Не гневайся, боярыня. Я сирота. Обидеть меня проще простого. Раньше я в веси жила. Пять лет назад увидел меня воевода на Купалу, заманил в лес да овладел мною. Я дитя понесла. В селе все коситься начали. Люди, у которых я жила, прогнали меня. Я в ноги воеводе бросилась, думала, женится на мне. Да куда там. Ему девицу испортить что рог меда испить. Но из веси забрал, привез в Киев, над дворней старшей поставил. Поначалу лапали все, кому не лень, – гридни и рабы, да я без ножа и палки не ходила. Отвадила всех. – Милава помолчала, потом вздохнула. – Ты не думай, с той купальской ночи хозяин не спал со мной больше. У него и без меня девок полный двор.

– Что, он со всеми переспал? – поразилась Ярина.

– Наверное, – ключница пожала плечами, – но надоели, видать, раз опять ко мне подбирается.

– А где же ребенок твой? – вспомнила Ярина.

– Он хорошеньким родился, но болел часто. А этой зимой простудился и помер. – Милава отвернулась, смахнула с глаз слезу и принялась складывать вещи.

«Что же у нас не заладилось с Гордятой? – думала Ярина, уныло наблюдая за спорой работой ключницы. – Он же любил меня. С приплодом взял. А может, не любил? Тогда что же?»

Она же чуть не умерла от счастья, когда воевода назвал ее своей женой. А чему радоваться было? Тому, что вошла в богатую усадьбу хозяйкой, или тому, что утерла князю нос? Одно ясно, выгодное замужество – это еще не залог благополучия и счастья.

Дар вошел в усадьбу воеводы. Обычно здесь шумно и многолюдно, а сегодня никого нет. Сторож у ворот, узнав юношу, впустил его и молча скрылся в сторожке.

Дар прошел в хозяйскую усадьбу, в недоумении огляделся. Тишина. Куда все делись? И время вроде не раннее. Из светелки раздался стук веретена. Одна живая душа в этом доме все же есть, обрадовался Дар и толкнул дверь, не постучавшись, поскольку знал: Ярина в последние дни только и делала, что пряла.

В светелке на лавке сидела Милава. Она прекратила прядение и поспешно натянула плат на лицо, но парень успел заметить синюшную отметину на скуле.

– А хозяев нет, – девица постаралась улыбнуться, густо покраснев. – Вчера воевода увез Ярину в свою вотчину.

– А я думал, повымерли все. – Дар присел рядом с Милавой на лавку, делая вид, что не замечает ее явного смущения.

– Дружина уехала с воеводой, а дворовых и сенных я на огород послала: нечего дома бездельничать. А то они думают, раз хозяев нет, то можно и полентяйничать…

– Ты так о хозяйском добре печешься? – удивился Дар.

Милава снова покраснела.

– Не смейся. Я правда дорожу местом ключницы. Куда я пойду, если хозяева будут мной недовольны? Родных и близких у меня нет.

– Да не в обиду я тебе сказал. Странно, что Ярина мне не сообщила об отъезде.

– Некогда им было. Собрались быстро да и тронулись в путь, чтобы засветло доехать до места. А воевода скоро обещал быть.

Милава послюнявила пальцы, взяла веретено и ловко завертела им, наматывая на него с кудели тонкую нить.

Дар понял, что ему пора уходить, но не торопился, с удивлением подмечая натянутость и некоторую отчужденность в поведении всегда веселой и доброжелательной девицы. Не понимая, что на него нашло вдруг, он протянул руку и коснулся синяка на ее щеке.

– Кто это тебя?

Веретено выскользнуло из девичьих рук. Губы Милавы дрогнули. Не удержав слезы, хлынувшие из глаз, она уткнулась лицом себе в колени. Светлая коса выскользнула из-под венца на пол и притаилась возле красных полусапожек.

Глядя на эту косу, бесприютно лежавшую у ног своей хозяйки, такой же потерянной и сиротливой, Дар почувствовал жалость. Он положил руку на девичье плечо, ощутил под ладонью легкое подрагивание и теплоту тела.

– Скажи, кто обидел тебя?

Милава перестала плакать, выпрямилась, гордо поведя плечом, сбросила руку.

– Никто. Тебе лучше уйти…

Она встала, чтобы проводить юношу, но он схватил ее за руку.

– Я не уйду, пока не скажешь…

Милава обмерла, не смея взглянуть Дару в лицо. С тех пор как Ярина застала их в объятиях друг друга, юноша не подходил к ней. И хотя тогда все было забавой, потому что они столкнулись в темноте случайно и Дар обнял ее шутя, Милава страдала. Ей-то парень понравился сразу, как только увидела его на свадебном пиру.

Дар, почувствовав напряжение девушки, позабыл о вопросе, притянул ее за руку обратно на лавку, обнял и приложился губами к ее устам. Поцелуй получился неумелым. Он знал это, но настойчиво продолжал целовать ее, чувствуя, что она отвечает ему, и от этого его наполнил жар вожделения.

Дар взмок, на лбу выступил пот. Он, разумеется, знал, что надо делать, чтобы снять напряжение (не раз слушал рассказы бывалых мужей), но как не обидеть при этом девицу – не имел представления.

Более опытная Милава догадалась, что Дар впервые прикоснулся к таинству любовного порыва и совершенно неискушен в его проявлениях. Она приободрилась. Сейчас возможно завладеть не только телом, но сердцем юноши, если умело повести себя.

Милава взяла в руку ладонь Дара и приложила к своей синюшной щеке. Ощутив под ладонью влагу слез, юноша пришел в трепет. Он погладил щеку и наклонился, чтобы опять поцеловать девицу, но та вдруг решительно встала, взяла его за руку и потянула за собой.

Поднявшись за Милавой по лестнице, Дар очутился в светлой горнице. У стены стояло довольно просторное ложе с множеством пухлых мягких подушек. Подойдя к постели, девица решительно потянулась к своему вороту, развязала веревку, стягивавшую его, и рубаха упала к ногам, предоставив взору юноши всю прелесть молодого белого тела.

Мгновение Дар колебался, не зная, что делать, а потом лихорадочно стал стягивать с себя штаны. За ними полетела рубаха. Милава спокойно наблюдала за неумелыми действиями юноши. Она и не ожидала от него опытных ласк, а поспешная его готовность даже нравилась.

Милава шагнула к Дару, соприкоснулась обнаженным телом с его плотью. Оба сплелись в жарких объятиях и повалились на ложе, неистово целуя друг друга.

Мир вокруг перестал для них существовать, и никто уже не мог помешать развитию бурного чувства, рожденного в одночасье от простого соприкосновения, вызванного жалостью.

После утоления первого любовного голода Дар расслабился и лежал в полудреме, пока Милава, позабыв о делах, рассказывала о своей жизни. Она без утайки призналась в прежней связи с воеводой и поведала об умершем ребенке, но скрыла события последних дней. Милава понимала, что должна сказать о домогательствах воеводы, но боялась причинить Дару боль, поскольку это напрямую касалось его сестры.

Дар, пребывая в блаженном состоянии, пропустил половину повествования мимо ушей. Вскоре им вновь овладело желание, и он, приподнявшись, обхватил ладонью упругую грудь девицы, одновременно заглушая ее тихую речь крепким поцелуем. Милава размякла под его руками и отдалась во власть всепоглощающей страсти.

В сумерках Милава проводила Дара к задней калитке, в страхе огляделась по сторонам. Но, кажись, обошлось, никто их не увидел. Дворовые ужинали в поварне и про ключницу старались не вспоминать, радуясь ее неожиданному отсутствию.

Просто распрощаться с полюбовницей показалось Дару неприличным. Не хотелось, чтобы она думала, что он искал одного лишь плотского наслаждения. В порыве благодушного настроения он предложил:

– Пойдем завтра со мной на торжище. Погуляем. На скоморохов поглядим, – и поразился тому, как вспыхнуло лицо девицы румянцем, как засверкали радостью глаза и губы раскрылись в безудержной довольной улыбке.

– Меня еще никто никогда не приглашал гулять. – Милава обхватила Дара за шею, поцеловала. – Я буду ждать тебя у ворот. Не обманешь?

– Я что, похож на лгуна?

Милава покачала головой.

– Нет, ты не похож…

Всю ночь Милава не могла уснуть, наблюдая за скользящими по небу звездами и загадывая одно и то же желание, а когда утром, стоя у ворот, увидела шагающего Дара, поняла, что, если он покинет ее, она не переживет этого.

Они долго гуляли на торжище. Ели пирожки с зайчатиной и требухой. Смотрели, как скоморохи тешат народ, прыгают и выплясывают, усердно играя на дудках и свирелях.

Милава как ребенок наслаждалась представлением, от души смеялась всем шуткам и прибауткам, с упоением ощущая рядом тепло близкого человека. Она готова была отдать все на свете, чтобы никогда не расставаться с ним. Даже пожертвовала бы местом ключницы, попроси он об этом.

Но Дар, казалось, уже забыл, что их связало накануне. Он равнодушно подошел к ней у ворот и ни разу не улыбнулся за все время прогулки, будто отбывал повинность, навязанную насильно.

У него была причина для плохого настроения. Придя к волхву почти ночью, Дар имел с ним неприятный разговор. Старец советовал забыть о любви и мирских утехах, чтобы познать окружающий мир, чтобы в совершенстве овладеть всеми магическими средствами. Он говорил, что, если Дар будет растрачивать свои незаурядные способности на пустяшное времяпрепровождение, он никогда не достигнет должного мастерства.

Остаток ночи Дар провел без сна. Милава нравилась ему, даже очень, но то, чему он решил посвятить свою жизнь, действительно значило гораздо больше, чем простая плотская любовь.

Юноша решил встретиться с девушкой в последний раз. Не только потому, что не мог обмануть ее и не прийти, но и для того, чтобы сказать ей, что им не стоит больше видеться. Просто же скрываться казалось ему недостойным мужчины. И теперь он мучительно думал, как безболезненно сказать ей о расставании.

Милава между тем терялась в догадках о причинах мрачного настроения любимого. Она старалась отогнать тревожные мысли, развеселить Дара, но по его натянутому поведению видела, что все больше отдаляется от него, становится ему в тягость.

Они купили яблоки. Жуя их, девушка стала забавляться, кидая косточки в Дара, но он недовольно отвернулся. Девушка погрустнела, но тут увидела старого бояна, хитро посматривающего на людей, снующих мимо. Милава потянула Дара к нему. Юноша неохотно подчинился, зная заранее, чего девица желает узнать.

– Предскажи нам судьбу, – весело попросила Милава всезнающего старца.

Боян обаятельно улыбнулся, открыв рот с целыми ровными зубами, прошептал заклинание, закатил глаза и изрек:

– Вижу я судьбу вашу. Она воедино связана крепко и нерушимо. Жить вам вместе счастливо…

Милава радостно посмотрела на Дара, но тот недоверчиво хмыкнул:

– Все вы одно и то же говорите, – и бросил в подставленную шапку монетку.

Боян вздохнул: молодость ничего не ведает, не понимает.

– Зачем ты обидел старца? – огорчилась Милава.

– Да не бери ты в голову. Они все обманщики. Пойдем лучше по домам. Гулять что-то надоело.

Дар решил у ворот в усадьбу высказать ей все, что задумал. Разговаривать на торжище было опасно. Девица может не сдержаться, разразиться слезами на людях, а ведь его, как ученика волхва, уже многие знают.

Они подходили к Боричеву извозу, когда мимо них проскакал отряд всадников. Впереди всех, ухарски держась в седле, проехал воевода Гордята, не заметив Дара и ключницу.

– Вот и воевода вернулся. – Милава враз помрачнела.

– Пойдем быстрее, а то он искать тебя будет.

– Воевода разрешает мне выходить из усадьбы. Я могу еще с тобой погулять.

– Милава, нам не надо больше встречаться.

Семь потов сошло с Дара, пока он произнес эти слова, а сказав их, облегченно вздохнул: теперь она может возмущаться, плакать, просить – он будет тверд в своем решении.

Милава резко остановилась, вперив в юношу изумленный взгляд.

– Почему? – прошептала она, неимоверным усилием воли сдерживая слезы.

– А чего зря встречаться? Я все равно не могу жениться на тебе. Ну не заставляй меня говорить неприятные вещи.

– Нет, говори. Объяснись.

– Милава, ты давно уже не девица и должна понимать. – Он осекся, заметив ее укоризненный взор. – Нет, Милава, я не то говорю. Не обижайся, для меня неважно, что ты жила когда-то с другими. Просто в моей судьбе нет места для женщины. Для любой женщины. Я должен учиться. Волхв говорит, что я способный и мне нельзя тратить силы на плотскую любовь…

Обида, возмущение, боль поднялись в душе девушки, но достойных слов, чтобы выплеснуть их, она не нашла и, выкрикнув: «Ты дурак! Уйди! Я не хочу больше видеть тебя!» – толкнула Дара в грудь, развернулась и побежала за скрывшимся в крепости отрядом воеводы.

Теперь, когда Дар не видел ее лица, Милава дала волю слезам, не обращая внимания на оборачивающихся ей вслед людей.

 

Глава шестая

Ярина устало спустилась со смотровой башенки и направилась к себе в светелку. Каждый день она вглядывалась в даль, стараясь высмотреть там мужа, спешащего к ней. Но напрасно – вот уж месяц, как он уехал, оставив ее в большой вотчинной усадьбе, и вестей о себе не подавал.

Первое время Ярина злилась, потом заскучала, а сейчас больше думала, перебирая в памяти все, что было между ними хорошего и плохого. Жизнь с мужем пошла не так, как надо, но все еще можно исправить. Пусть он не идет ей навстречу, она сама приложит все силы, чтобы вновь завоевать его любовь. Надо только дождаться его, а там она найдет правильный путь к его сердцу и вернет его расположение.

С мужа мысли, как правило, перебегали на дитя. Неужели придется его отдать в чужую семью? Надо уговорить Гордяту оставить его. Лучше она до конца дней своих проведет здесь в заточении, чем навсегда расстанется с ребенком.

Дитя все больше напоминало о себе. Ярина прибавила в весе, погрузнела. Ей уже тяжело стало самой одеваться, снимать тугие сапожки, заплетать косу и мыться, поэтому она охотно прибегала к помощи ключницы. Женщине было лет тридцать, она обладала ловкими руками и безудержной болтливостью.

В первый же день по приезде, сняв с головы хозяйки повойник, чтобы расчесать волосы на ночь, ключница удивленно воскликнула:

– Ах, смоль какая, а не волосы. Такие только у хазар бывают.

– А ты видела хазар? – усмехнулась Ярина, зная, что поляне давно дали хазарскому кагану отпор и дань не платили.

– Не-а, – не растерялась женщина, – а вот матушка моя видела. Ее даже чуть в полон не увели, да она схоронилась. Потом такую жуть рассказывала… А про хазар говорила, что они все как один черноволосые и безресничные.

Ярина ничего не успела сказать, а ключница уже затараторила о другом:

– Какая ты, боярыня, красивая – таких поискать, не найдешь. Волосы у тебя пусть и черные, а мягкие и шелковистые. Это хорошо, что воевода тебя в жены взял, теперь спокойнее будет нашим девкам.

– Почему? – нахмурилась Ярина, сразу почувствовав, что напрасно задала этот вопрос, так как, каким будет ответ, догадалась и сама.

– Ну как же, – ключница (без умысла или нарочно, как знать?) спешила выложить все, – теперь воевода не будет приставать к девчатам. А то ведь че удумал? Особо красивеньких ловил прямо во дворе и целовал взасос.

– И тебя целовал? – Сердце окуталось промозглым холодом.

– Ну да, – простодушно ответила женщина, хихикнув, – когда я в девках ходила. Теперь-то я уж замужем. Но ты, боярыня, не подумай, промеж нас с хозяином ничего не было такого. Я в девицах честь свою блюла.

Но Ярина слушала уже вполуха, дивясь ненасытности мужа. Все кипело внутри от гнева, и если бы он явился тогда ночью, высказала бы всю свою боль и злость, но он не пришел.

Другой день он провел на охоте, ночью пировал с дружиной, а утром Ярину позвали во двор попрощаться с ним.

Теперь, за время разлуки, обида прошла, и Ярина желала одного: чтобы муж приехал. Она до изнеможения простаивала на башенке, а после без сил валилась на постель и спала до утра.

Уснула и сейчас.

Разбудил ее конский топот во дворе, говор и смех. Ярина вскочила, впопыхах принялась поправлять растрепанную косу, бросилась к сундуку за нарядом, да не успела достать его – по лестнице уже поднимался воевода.

Услышав его голос, Ярина замерла, не в силах сдвинуться с места. Гордята открыл дверь и остановился на пороге, улыбаясь, протянул к ней руки. Женщина, вмиг позабыв все горести и печали, пошла ему навстречу, и он принял ее в кольцо своих рук, крепко сжал плечи, поцеловал в губы.

– Я скучал по тебе.

Ярина верила и не верила счастью, пришедшему вот так просто, без всяких сложностей. Надо ли было мучиться в разлуке, чтобы понять, как они нужны друг другу?

Воевода еще раз осыпал ее лицо поцелуями, затем слегка отстранился, открывая проход в двери.

– Я не один, Яринушка. Смотри, кто приехал со мной.

За его спиной стоял смущенный Дар. Ярина радостно взвизгнула и бросилась в его объятия.

Весь день Ярина не замечала унылой осенней погоды, наслаждаясь обществом двух родных людей. С утра она не могла наговориться с Даром. Он с удовольствием рассказывал ей все, что сам узнал от волхва. Невольно она завидовала брату, его возможности приобретать знания о мире колдовства и заклинаний.

Гордята был ласков и обходителен. Всю ночь он очень страстно и горячо обнимал ее, шепча приятные слова любви, поглаживая ее тело. Ярина была благодарна ему за заботу о ней, за то, что не пошел по девкам, не опозорил ее перед братом и челядью.

Ярина сегодня чувствовала себя счастливой, как никогда, но с тоской думала о скором расставании. Она никак не могла убедить воеводу не оставлять ее больше в вотчине. И в намерении отдать ребенка в чужие руки Гордята был непреклонен, уверяя ее, что он и издалека будет заботиться о нем не меньше, чем о собственных детях.

К вечеру протопили жарко мыльню, и воевода с Даром отправились мыться. В одиночестве Ярина послонялась по усадьбе, наблюдая, как работают дворовые, прошла в гридницкую, где ключница собирала на стол ужин. Везде работа кипела слаженно и четко. К неожиданным наездам хозяина с дружиной здесь всегда были готовы: откармливали животину и птицу, закладывали на хранение в гумно мешки жита, в медовушах – мед.

Ярине дела не нашлось, и она вернулась в светелку.

Осенние ранние сумерки уже завладели комнатой. Женщина зажгла на столе свечу, присела на лавку, и тут дверь распахнулась. Вбежал Гордята.

– Ярина, скажи мне, что это?

Он протянул раскрытую ладонь, на которой сверкали роковым огнем глаза золотогривого коня. Ярина съежилась – вот оно, неладное. Беда подстерегает там, где ее совсем не ждешь.

– Оберег Дара, – еле слышно ответила она.

– Я об этом сам догадался. Скажи, как он попал к нему?

– Не знаю.

В светелку тихо проскользнул полуодетый Дар и встал, переминаясь с ноги на ногу. Гордята перевел дух. Чего он насел на них? В сущности, они так молоды, что действительно могли ничего не знать. Ярина говорила, что они давно потеряли родителей.

Ярина между тем думала, что воевода может хоть пытать ее, она ни в чем не признается, но следующий его вопрос лишил ее такой уверенности:

– А скажи-ка мне, Ярина, как звали твоих родителей?

Понимая, что своим ответом она признает право Дара носить этот оберег, соврать не решилась. Родители – святое!

Услышав имена, воевода опустился на лавку и хлопнул себя по колену.

– Я этот оберег собственноручно надел Дару на шею, когда отдавал его в северянскую весь твоим родителям на воспитание.

Ярина промолчала.

– Я ничего не понимаю, – обалдело произнес Дар. – Объясни нам, Гордята, что все это значит?

– Да чего объяснять? – натянуто хохотнул воевода. – Княжич ты. Вот ведь какая штука. Племяш ты родной нашей княгини. Законный наследник киевского стола! Я отцу твоему родному поклялся перед его смертью, что посажу тебя на стол, пусть ценой собственной жизни.

– Нет! – пришла в себя Ярина. – Не слушай его, Дар. Он все придумал. Ты сын простых людей. Оберег ничего не значит. Все это сказки для малых детей.

– Ну уж нет, – Гордята свирепо уставился на жену, не понимая, почему она противоречит ему, – справедливость должна восторжествовать. Сейчас стол занимают чужеземцы-христиане, а законный наследник низвергнут до положения простолюдина!

Дар переводил взгляд с сестры на воеводу, не зная, что думать и кому верить. С одной стороны, все действительно напоминало сказку: из грязи да в князи – в этом Ярина права, но и сам он помнил слова отца о том, что рожден для великих дел, что, когда он вырастет, появится человек, за которым он обязан будет пойти без разговоров. Неужели этот день настал?

– Ярина, – голос Дара осип от волнения, – я верю воеводе. Отец иногда намекал мне, что меня ждет особое будущее, но я по малости лет не понимал. Гордята, расскажи все, что знаешь.

Гордята охотно принялся повествовать о событиях давних лет. Он рассказал о занятии варяжскими воинами Киева, об изгнании двух незадачливых братьев-княжичей, не поделивших власть, о рождении Дара, о смерти его родных. Поведал Гордята и о том, как он отвез ребенка подальше от злых людей и оставил на попечение хорошей семье, живущей в достатке. В прошлое лето он ездил проведать княжича, но нашел лишь руины и отчаялся когда-либо выполнить клятву, данную родному отцу Дара.

Ярина слушала и не слушала, ругая себя за тупость. Надо было еще тогда, когда она увидела на княгине оберег, бежать из Киева без оглядки. Понадеялась, что никто не узнает, – и вот как дело обернулось.

– Гордята, подумай, – обратилась она к мужу, едва закончился его рассказ, – какой из Дара князь? Он и меча в руках никогда не держал. Ратному искусству не обучен. Где ему людьми повелевать, в походы ходить? Над ним смеяться все будут. Оставь ты его в покое. Ему и без княжеского стола живется неплохо. Волхв им не нахвалится.

– Ничего удивительного, – тут же подхватил воевода, обращаясь к Дару, – волхв сразу почувствовал в тебе родную кровь. Ты ему по женской линии внучатым племянником приходишься, поэтому и схватываешь на лету все колдовские премудрости. Чувствуется порода.

Ярина умоляюще сложила руки.

– Гордята, не губи парнишку.

– Молчи, баба. Где твоим коротким умишком понять такое дело? Не поняла еще, что не брат он тебе вовсе, а – княжич? Не тебе его судьбу решать. Ты супротив него – холопка. Не смей перечить, когда мужи серьезный разговор ведут. Пошла вон отсюда!

Ярина беспомощно посмотрела на Дара, ища поддержки, но он спрятал глаза. И она вдруг сообразила, что брат всерьез уверовал в свое величие, никаким колом это из него не выбить.

Гордята еще больше воодушевился:

– Отец твой и меч тебе свой завещал. Я его храню как зеницу ока. Дожидаюсь, чтобы хозяину передать вместе с наказом: отстаивать свои владения до последнего.

Гордята попал в цель. Дар сразу приосанился: выпрямил спину, выкатил грудь. Ярина поняла: его не переубедить. Дар – мальчишка совсем, его своротить с правильного пути не трудно. Но зачем это воеводе? Мыслимое ли дело на киевский стол замахиваться! Может, Дар и законный наследник, но совсем там не к месту. Какую цель преследует воевода, толкая парня на противозаконное дело?

Ярина не ведала замысла мужа, но, испытав на себе его нрав, понимала, что затеял он это неспроста.

Утром Ярину разбудила тяжелая поступь мужа, облачающегося в воинское снаряжение. Она вскочила с ложа.

– Что же ты не разбудил меня?

– Не хотел тревожить…

Ярина подбежала к окошку, отодвинула заслонку и высунулась в проем. Во дворе дружина собиралась в дорогу. Дар обихаживал вороного коня, намереваясь вспрыгнуть в низкое седло.

Ярина сообразила, что муж намеренно не разбудил ее, страшась возобновления речей о бесполезности задуманного предприятия, но все же попыталась вернуть ему благоразумие. Она подошла к воеводе, обняла его за шею.

– Гордята, не морочь парнишке голову. Подумай, он еще дитя совсем, мало что понимает, а ты его подбиваешь на страшное дело. Если и получится у вас, как задумано, ведь Дар все равно править не сможет.

– Дура ты. Волос долог, а ум короток. Дар навек, что ли, мальцом останется? А пока я и княгиня ему помогать будем. Вон в Новгороде, говорят, умер Рюрик, так сейчас за его маленького сынишку правит Олег.

Прозрение вдруг посетило Ярину. Она отшатнулась от мужа.

– Ты сам хочешь править за Дара! А я-то думала-гадала, зачем он тебе понадобился. А не сам ли ты на княжье место метишь?!

Сказала и съежилась под свирепым взглядом воеводы, ожидая удара. Но он, пристегнув меч, направился к двери, ничего не ответив. Ярина бросилась вслед, схватила за рукав, повернула к себе и, опустившись на колени, обхватила его ноги, зарыдала:

– Гордята, не делай этого. Погубишь и парнишку и сам голову сложишь. Опомнись…

Воевода сморщился, легонько пихнул жену от себя, боясь повредить живот, но она не отцепилась. Умом знала, что мужа не остановить, но держала, тянула время. Гордята нагнулся, приподнял жену и тут же оттолкнул от себя:

– Ведьма! Чего каркаешь, беду кличешь?! – и вышел, громко хлопнув дверью.

Ярина наспех натянула верхнюю рубаху и босиком выскочила на крыльцо. Дружина и Дар уже сидели в седлах. Воевода готовился вскочить на коня, но, заметив жену, подошел к ней, обнял, крепко прижал к груди.

– Не бойся, Яринушка, все хорошо будет, – отстранил ее легонько и вернулся к коню.

Дар помахал рукой:

– Ярина, пожелай нам удачи.

Разве могла она отказать?

– Желаю удачи тебе, Дар, во всех твоих делах, – всхлипнула Ярина. – Счастливого пути.

Далее говорить она уже не могла, слезы брызнули из глаз. Ярина уткнулась в рукав.

Дружина выехала за ворота, многочисленная челядь махала им вслед руками и платочками. Ярина поднялась на смотровую башню и долго смотрела вслед небольшому отряду.

В Киеве Гордята развернул бурную деятельность среди своих друзей и горожан, которым он мог доверять, чтобы те признали Дара законным наследником.

Первой о том, что племянник жив и здоров, узнала княгиня. Улучив время, когда князья уехали на охоту, воевода заявился в покои к княгине вместе с Даром.

– Княгиня, – обратился он к ней без обиняков, – я привел к тебе княжича.

Заявление огорошило женщину, но она быстро пришла в себя.

– Ты Дар, брат Ярины? – вспомнила она юношу.

– Да. – Он почтительно поклонился.

– Я давно заметила твое сходство с моими братьями. Но Ярина убедила меня, что ты ее брат, а я не подумала расспросить ее поподробнее.

– У него есть оберег, который я повесил ему после смерти его отца, – сообщил Гордята. – Имена Ярининых родителей полностью совпадают с именами тех людей, кому я оставил Дара. К тому же и возраст его совпадает. Сомнений быть не может – это княжич! А Ярина ничего не знала об этом, родители давно умерли.

– Да, конечно, я и сама могла догадаться, что Ярина не со зла скрыла правду.

Княгиня помолчала, потом подняла на Гордяту вопрошающий взор:

– Что же мы делать будем?

Воевода снизил голос до шепота, но, прежде чем произнести роковые слова, оглянулся по сторонам, хотя в светелке никого, кроме них троих, не было.

– Ясное дело, надо готовиться к смене власти.

От княгини он ожидал протеста и приготовился к долгому ее уламыванию, но, к его удивлению, она тут же согласилась:

– Да, пора нам избавляться от иноземцев. Стол должен принадлежать законному наследнику.

Гордята не догадывался, что женщина боялась Аскольда, который в любой миг мог лишить ее права называться княгиней. Она давно уже все продумала, не хватало только человека, ради которого могли бы поднять мятеж ее сторонники. Теперь, когда появился законный наследник, надо было действовать решительно, пока Аскольд не нашел новую зазнобу и не вздумал назвать ее своей женой.

Княгиня подошла к воеводе вплотную.

– Гордята и ты, Дар, поклянитесь мне, что будете верны начатому делу до конца. Ни одно слово, сказанное мною сейчас, не должно дойти до слуха чужих людей, а тем более – князей.

– Клянемся матерью сырой землей, – хором одновременно ответили мужчины, а воевода добавил: – Клянусь, что посажу на стол княжича! В противном случае мне лучше не жить!

– Хорошо, – женщина осталась довольна клятвой, – тогда составим план наших действий. Гордята, ты ответствен за военную организацию мятежа. Я, со своей стороны, постараюсь вовлечь в дело как можно больше знатных и преданных мне горожан. Волхву тоже надо сообщить правду. Пусть ходит по людям и всячески поносит христиан. А ты, Дар, займись с воеводой боевым искусством – это тебе пригодится. И последнее, нам надо условиться о связи. Сюда приходить больше не надо, чтобы князья не заподозрили чего-нибудь. Сговариваться будем через ключницу, и ты, Гордята, найди верного гридня. Ну, вроде я все сказала, – подвела она итог. – Идите и готовьтесь к мятежу.

Первым вышел Дар. Воевода замешкался и, когда дверь за Даром захлопнулась, вновь повернулся к княгине.

– Зачем ты отдала мой подарок Ярине?

– Я потеряла надежду вернуть тебя, – спокойно ответила женщина, стараясь, чтобы голос предательски не дрогнул.

– Но я никогда не забывал тебя. Ты – жена князя, как я мог открыто любить тебя?

– Но я долго ждала, что ты избавишь меня от него.

– Такие дела не делаются с ходу.

– А зачем ты женился?

– Ярину я взял в жены, чтобы досадить Аскольду.

Княгиня тоскливо вздохнула и вдруг порывисто обняла воеводу.

– Всю душу ты мне вытравил. Не могу жить без тебя. Если бы ты знал, как тяжко мне быть женой нелюбимого.

Гордята поцеловал ее в губы.

– Мы избавимся от него, поверь мне. А Ярина не помешает нашему счастью. Ты зря вернула ларец. Пока он был у тебя, я чувствовал себя в безопасности, как будто ты хранила не ларец, а меня.

– Я и сейчас берегу тебя, думаю о тебе постоянно, ни на миг не забываю. Неужели я могу еще вернуть твою любовь?

– Ты не теряла ее. – Гордята вновь впился в женские губы более продолжительным поцелуем, затем легонько отстранился. – Мне пора идти, иначе Дар что-нибудь заподозрит.

Юноша, уже в седле, терпеливо дожидался воеводу во дворе. Гордята вскочил на коня, и они тронулись с места. Всю дорогу молчали. Дар чувствовал неважное настроение спутника и не хотел встревать в его думы.

Гордята же все не мог отойти от разговора с княгиней. Вот оно как, сколько лет прошло, а женщина все его помнит, не желает мириться с потерей. Ну что ж, это только на руку ему. Уж он постарается не потерять любовь княгини. Яринка права. Как она его разоблачила: «Ты сам править хочешь». Умная баба его жена, но и сам он не лыком шит. Что плохого в том, что он хочет власти? Или он не мужчина?! Вон даже у Дара и то глазенки загорелись, как узнал, что он княжий сын. И любовь княгини можно употребить себе в пользу. Вместе они таких делов наворотят в Киеве, любой другой князь позавидует. Но с княгиней надо быть осторожней, главное здесь не переиграть. Она не должна догадаться, что безразлична ему давным-давно. Да если правду сказать, никогда он ее не любил. А то, что жениться собирался, так кому не лестно, когда сама княжна за тобой бегает как собачонка? Опять же выгода.

Гордята непритворно вздохнул – вот так вся жизнь и прошла. Все искал, где лучше, где выгоднее. Один раз только пошел наперекор всему, не убоялся гнева Аскольда, женившись на Ярине. Но так сторицей все окупилось – вот ведь какая штука. Не женись он на ней, никогда не узнал бы о Даре. Будто сама судьба их навстречу друг другу толкала. И ведь сердце-вещун защемило, когда увидел в первый раз Ярину, понял сразу, что через нее счастье обретет, и теперь не сомневался, что задуманное предприятие удачным будет. Не может быть иначе! Все должно измениться. Настало и его время!

Следующий месяц был полностью посвящен подготовке мятежа. Дара тайно представили горожанам, после чего он стал появляться в нужных местах в нужное время, чтобы воодушевлять людей на мятеж, красноречиво объясняя, что только он имеет право занимать киевский стол, так как является наследником, ведущим род от Кия.

Наверное, были и такие, кто сомневался в знатности юноши, но все охотно поддерживали его, потому что были недовольны правлением иноземцев-христиан.

Основной костяк составляли пять человек: княгиня, Гордята, Дар, волхв и ключница. Именно они руководили всем предприятием, снабжали его необходимыми средствами и назначили день мятежа.

Морозное осеннее утро предвещало сухой безоблачный день. Дар вышел во двор, где дружина воеводы спешно готовилась к выступлению: седлали коней, готовили луки и стрелы, вытаскивали из-за пояса топорики и ножи. Все понимали, что только внезапность может обеспечить успех.

Дар посмотрел на подернутую льдом лужу под ногами, поежился от утреннего морозца, перевел взгляд на солнце – не ласковое, не теплое. Каким-то холодом повеяло от безрадостного дня, и впервые за месяц в душу вселился страх: а правильно ли он делает, не прогневит ли богов, покушаясь на престол, занятый другими?

Следом вышел Гордята, ободряюще похлопал юношу по плечу:

– Ну что, княжич, приуныл? Сегодня судьба твоя решится. Смотри веселее вперед, не оглядывайся назад и не жалей ни о чем.

Гордята подмигнул юноше и лихо вскочил на своего коня. Конюх подвел к Дару вороного. Это был добрый боевой конь. Дар успел привязаться к нему за последний месяц и теперь ласково провел рукой по его холке. Сердце вновь защемила непонятная тоска. Юноша тряхнул головой, как бы отгоняя ее, непрошеную, и поспешно впрыгнул в седло.

Дружина воеводы и несколько десятков горожан, примкнувших к восставшим, выехали из усадьбы и поскакали к княжьему двору. Ворота в него были распахнуты настежь. Отряд с улюлюканьем и с боевым кличем ворвался внутрь, надеясь, что внезапность напугает дворовых, а княжеские гридни не успеют в панике подготовиться к бою.

Но все вышло не так, как задумал мятежный воевода. Ворота вдруг закрылись, пропустив весь отряд во двор, и со всех сторон – с башен, с переходов, с теремов – на них полетел град стрел.

– Измена! – выкрикнул кто-то, но крик тут же захлебнулся кровавым кашлем.

Заметались кони, дружина Гордяты спешно натягивала луки и пускала стрелы наугад, не целясь.

Падали поверженные воины и кони, их тут же топтали, отовсюду раздавались вопли боли и непотребная брань. То, что не доделали лучники, закончили воины с топорами и мечами, неожиданно выскочившие во двор.

Гордята и Дар потеряли коней и теперь на земле отражали нападение. Воевода бился умело, защищая раненного в руку Дара. Юноша не стоял, безвольно наблюдая за сражением, а размахивал мечом, который унаследовал от отца-княжича. Меч был знатным оружием, новым, каролингским, но действовал им Дар неумело и в конце концов, не жалея, отбросил его и выхватил привычный боевой топорик, не давая врагу подступить к себе.

Княжеские гридни упорно наседали, выматывая силы противника, и Гордята вскоре ослаб, поднимая и опуская меч. Пот застил глаза, тело взопрело. Воевода не выдержал, всего на миг дал слабину, опустил меч, чтобы передохнуть, но и этого хватило расторопному гридню нанести удар топором по шлему. Шлем удар выдержал, лишь сплющился, сжимая голову мужчине. Гордята взвыл и от ярости, и от боли. Застежка бармицы расстегнулась от удара по шлему, подставляя врагу незащищенное место, и расторопный княжий воин тут же воспользовался этим, ловко воткнув нож Гордяте в горло.

Гордята упал на колени, на него посыпались удары, хрястнули кожаные ремешки кольчуги, разрываясь, но он уже ничего не чувствовал. Наконец гридни сообразили, что воевода мертв, и отступили.

Дар, позабыв о собственной безопасности, нагнулся над поверженным воином, поднял его голову. Из горла хлестала кровь, обагрив руки юноши. Дар смотрел на кровь и ничего не чувствовал: ни горечи поражения, ни боли утраты. Перед глазами мелькали красные всполохи. На Дара навалилось несколько человек, и он даже не пытался сопротивляться. Гридни с победным кличем поволокли его в княжий терем.

Гордяте не дано было узнать, что князья по неосторожному поведению княгини и ключницы давно заподозрили неладное и сумели убедить одного из городских людей втесаться к нему в доверие. Так мятеж был обречен на провал в самом своем зародыше. Аскольд мог не тянуть до самого конца, схватить воеводу за измену и сгноить его в порубе. Но Аскольд был воином и с соперником решил покончить честно, истребив его в бою, чтобы показать Ярине, княгине и всему городу, кто в Киеве хозяин. Пусть горожане, увидев подавление мятежа, раз и навсегда зарекутся восставать против своих князей!

 

Глава седьмая

На памяти Ярины эта осень была самой тяжелой. Дни были наполнены страхом, тревогой и предчувствием беды. Ярина не находила себе места в ожидании вестей – плохих либо хороших. По многу раз в день она поднималась на башню и всматривалась в даль, стараясь увидеть у кромки почерневшего леса если не отряд, то хотя бы одинокого всадника, спешащего с сообщением. Но тщетно, кроме голых черных полей и стай перелетных птиц, собиравшихся в далекий путь, – никого.

Сидя в светелке, Ярина каждый раз вздрагивала, услышав конское ржание, или скрип ворот, или неожиданный говор под окном. Ее беспокойство невольно передавалось и ключнице, и всей дворне.

– Боярыня, не бегай ты каждый час на башню, – просила ключница, – простудишься наверху на сквозняке, заболеешь. Скоро роды, твои заботы и печали плохо подействуют на дитя. Сиди лучше в избе и не думай о плохом.

Совет хорош, да как его выполнить, если перед глазами все время стоит картина кровавой бойни. Как-то Ярине приснился сон: лачуга Белавы и медленно разлетающиеся черепки глиняной крышки. Проснувшись, Ярина поняла, что сон – предзнаменование, и надо ехать в Киев.

После продолжительных дождей ударил первый морозец. Грязь на дорогах застыла черной грудой, но можно уже было проехать на повозке.

Не дожидаясь позднего осеннего рассвета, Ярина привязала к поясу мешочек с монетами и велела ключнице подавать повозку к крыльцу.

– Что ты, боярыня, – испугалась женщина, – никуда я тебя не пущу. Да меня боярин со света сживет, и тебе несдобровать за самовольство.

– Разве ты меня удержишь? – усмехнулась Ярина, спустилась с крыльца и сама кликнула конюха.

Ключница запричитала:

– Да вдруг с тобой, боярыня, что в дороге случится! Ведь роды скоро. Зачем же ты себя мучаешь-то?

– Не пропаду, – отрезала Ярина, но, видя неподдельно страдальческое выражение лица ключницы, смягчилась: – Не беспокойся. Ехать недолго, день всего.

– Да хоть подожди, пока снег на дорогу ляжет, на санях-то легче добираться. А сейчас растрясет тебя всю.

Ярина ничего не ответила, повернулась к конюху, внимательно слушавшему препирательство женщин.

– Чего встал, рот разинув? Сказано, подавай повозку!

Едва конюх ушел выполнять приказ, во двор влетел всадник. Он устало сполз с коня и подошел к Ярине.

– Беда, боярыня. Мятеж подавлен. Воевода погиб, и с ним много воинов полегло. Всю ночь скакал. Вели накормить меня, боярыня, да дай приют – я в бегах.

Вокруг поднялся вой и плач по воеводе.

– А с Даром-то что? – Ярина в ужасе затрясла гонца за плечи, чуяла ведь, что сон в руку.

– Точно не знаю. Вроде его схватили. А тебе не надо в Киеве показываться. Ищут тебя там.

К крыльцу подкатила повозка. Ярина прикрикнула на голосящую ключницу:

– Хватит на себе волосы рвать. Накорми гонца да схорони его, а я уезжаю.

Ключница скрылась в избе, вскоре выскочила, неся в руках котомку Ярины. За ней показались сенные девки с подушками, которые побросали в повозку, усадили на них Ярину. Конюх заботливо укутал ее рогожиной, сел на место возницы, взмахнул плеткой. Повозка, запряженная двумя лошадьми, тронулась в путь.

Киев показался в сумерках, многие окна еще светились. На полпути к городу Ярина продумала, куда ехать. Без сомнения, в воеводскую усадьбу соваться нечего, и вообще в Верхнем городе не стоит появляться. Лучше всего переждать бурю в посаде у Веселина, но неизвестно, вернулся ли он с гостьбы. Ворося – душевная женщина, но она может испугаться и не пустить жену и сестру мятежников. Все равно, кроме избы Веселина, ехать больше некуда. В крайнем случае она схоронится где-нибудь в хлеву. Главное, надо добраться до Веселина так, чтобы не заметили чужие люди. Недоброжелателей на свете хватает. Зачем подвергать себя лишней опасности?

– Сворачивай в лес, – велела Ярина вознице, едва показались первые дома, – переждем там, пока все не уснут.

Конюх безропотно въехал в лес. Они недолго посидели, но заморосил мелкий дождик, разом потеплело, и дорога вмиг размякла.

– Поедем, боярыня, – заныл возница, – по кислой дороге и до утра в город не въедем. Ты в рогожину поплотнее закутайся, авось не узнает никто.

– Хорошо, поехали, – согласилась Ярина.

Судьба берегла ее. Пока они добрались до усадьбы Веселина, город почти уснул. По пути им не попалось ни одного человека. Возница постучал в ворота. Ярина медленно слезла с повозки и подошла к воротам, когда скрипнула калитка и из нее выглянул Веселин. Увидев нежданных гостей, засуетился, распахивая ворота настежь.

– Въезжайте скорее, а то недобрые люди заприметят.

– Ох, Веселин, – Ярина заплакала, – хорошо, что ты в Киеве. А я еду и не знаю, как быть, к кому податься…

Она уткнулась ему в грудь. Веселин легонько погладил ее плечо.

– Тихо, тихо, Ярина, все образуется. Пойдем в избу. Только не пугайся…

Ярина еле добрела до крыльца, ноги после долгого сидения в повозке не желали нести ее. На крыльцо вышла женщина, зябко кутаясь в большой плат.

– Веселин, кто приехал?

– Белава! – воскликнула Ярина, узнав голос, и тяжело опустилась на ступени крыльца: столько потрясений за один день – это слишком.

– Ярина! – в свою очередь, признала Белава и кинулась поднимать сестру, но слезы хлынули у обеих из глаз, и они еще долго сидели под дождем, не замечая его, приходя в себя от неожиданной встречи.

Тепло просторной избы быстро привело Ярину в чувство. Она поела и теперь лежала на широкой лавке среди горы подушек, слушая Белаву. Часто входила Ворося, приносила дрова, подбрасывала в печь и уходила, не мешая женщинам разговаривать. Веселин сидел за столом и тоже внимательно слушал рассказ жены.

– Быть бы мне давным-давно в царстве мертвых, если бы не печенеги и не мать твоя Недвига, – вздохнула Белава. – И за спасение свое благодарна я Недвиге, и за многое другое, что она для меня делала. Только в неволе поняла я, какая она замечательная женщина и преданная подруга. Стыдно мне стало, что когда-то изводила ее из-за ревности к отцу, жизнь ей отравляла.

– Ты же тогда еще дитем неразумным была, чего себя винить-то, – сказала Ярина, – что было, то прошло…

– И быльем поросло, – закончила Белава, улыбнувшись. – Ты права, вину я свою осознала и перед матерью твоей чиста. Она передать кое-что тебе велела.

Женщина встала, прошла к сундуку, достала из него небольшой деревянный ларчик.

– Вот смотри. – Белава протянула сестре золотой крестик.

– Это же христианский крест, – удивилась Ярина. – Я такой у Аскольда видела. Моя мать что, новую веру приняла?

– Нет, – покачала головой женщина, – в ее душе все веры перемешались. А вещица эта ей от сестры ее родной досталась. Так получилось, что у Недвиги ничего не оказалось, чтобы передать тебе на память, кроме крестика и колечка.

Белава достала из ларчика тоненькое серебряное колечко с небольшим голубым мутноватым камушком.

Ярина надела его на палец.

– Смотри, как раз впору, будто для тебя сделано, – удивилась Белава. – Угадала Недвига верно, подарив тебе его. Интересно, как этот камень называется? Слышала я, что каждый камушек имеет свое магическое свойство. Некоторые опасность предотвращают. Другие становятся злыми в руках плохого человека.

– Волхв на Красной Горке знает многое о каменьях, – вспомнила Ярина. – Только кажется мне, враки все это. Мертвые они, как любые другие камни.

– Ну не скажи, – не согласилась с сестрой Белава. – Впрочем, может, ты и права. А мы в Киев лишь вчера утром добрались. Ворося сообщила о твоем замужестве. Только мы собрались навестить Дара, как пришла весть, что он и воевода подняли мятеж. Кажется, их кто-то выдал. Сколько воинов, говорят, полегло перед княжьими воротами – страх. Муж твой погиб, а Дара бросили в поруб. Лютый как раз перед твоим приездом ушел разузнать подробнее, да что-то не возвращается. А ты как же узнала про беду?

– Гонец прискакал… А княгиня где?

– А чего ты о ней беспокоишься? – спросила Белава с иронией. – С нее все началось. Не признала бы она Дара, не благословила бы на мятеж, все бы обошлось.

– Она не виновата. Это воевода оберег на Даре опознал и решил князей свергнуть. – Ярина устало прикрыла глаза. – Веришь, Белава, я так устала от тревог и переживаний, что не могу даже в полную силу радоваться нашей встрече…

– Какая уж тут радость, – вздохнула Белава, – Дар ведь нам как брат родной был…

– А он и есть… родной, – язык уже не ворочался во рту. Ярина силилась открыть глаза, но вместо этого словно провалилась в черную яму.

– Намаялась, сердечная, – Белава подошла к сестренке, прикрыла ее одеялом. – Пойдем, Веселин, спать. Лютого нет, а мы все равно не знаем, чем Дару помочь. Утро вечера мудренее.

Ярина проснулась от холода. Ее одеяло сползло на пол. Печь давно погасла. За окнами темень. В избе тишина. Все спят.

Ярина потянулась за одеялом, и в этот момент ее пронзила резкая боль и тут же отпустила. Боясь ее повторения, Ярина вытянулась на спине, так и не достав одеяла.

Полежав немного, совсем закоченела и спустила ноги с лавки, подняла одеяло, вновь легла, накрывшись им. Живот опоясала новая боль.

«Неужели роды пришли? – расстроилась женщина. – Повременить не могли, что ли?» Она лежала не шевелясь, прислушиваясь к тому, что происходит в ее чреве. Редкие и непродолжительные схватки беспокоили не очень сильно, поэтому Ярина не хотела так рано будить сестру, справедливо полагая, что роды длятся долго и она успеет еще всех замучить.

Но вскоре схватки перешли в частые боли. Ярина еще полежала немного, постанывая в одиночестве, но все же не выдержала.

– Белава, проснись, – позвала она.

Первой прибежала Ворося, наспех натягивая на себя верхнюю рубаху. Увидев страдальческое лицо женщины, капельки пота на ее лбу, она испугалась:

– Ох, Ярина, что с тобой?

– Схватки начались, – простонала Ярина. – Зови скорее Белаву.

Но Белава уже сама вбежала в светелку.

– Как ты, Ярина?

– Больно…

– Ну, знать, рожать время пришло. Ворося, разожги скорее печь, нагрей воды, тряпок старых раздобудь побольше. – Затем повернулась к роженице: – Ну-ну, крепись покуда. Нелегка наша бабья доля…

– Да не об этом я печалюсь. За Дара боюсь. Хотела сегодня с утра броситься в ноги Аскольду, попросить за брата.

– Напрасно ты на князя надеешься, – покачала головой Белава. – Лютый вчера, когда ты уснула, пришел с нехорошими вестями. В воеводской усадьбе гридни все переворошили, тебя искали, пограбили, всех дворовых девок потрепали. Князь особо злился, грозился тебя вместе с братцем в поруб бросить. Так что лежи. Наверное, не надо было тебе из вотчины уезжать. Впрочем, я не уверена, что и там было бы безопасно.

– Знаю я, зачем князь меня ищет, – прошептала Ярина. – Отомстить хочет. Я полюбовницей его была, а потом сбежала к воеводе. Дитя ношу от князя. Наверное, обиду он затаил…

В светелку вошла Ворося, неся в руках большую охапку тряпья. Очередной приступ боли пронзил живот, и Ярина снова застонала.

– Зачем женщины замуж выходят? – Ворося покачала головой. – Чтобы вот так вот всю жизнь мучиться?! А умирают сколько при родах! Я знаю, много чего видела.

– Замолчи ты, – в сердцах прикрикнула Белава, – не кличь беду!

Ярина ничего не слышала: боль охватила все тело разом. Женщина еле сдерживала рвущийся из горла крик.

– Ничего-ничего, уже скоро, – прошептала Белава.

Вскоре показалась голова ребенка. Белава положила Ярину поудобнее, подложила под спину подушки.

– Если я скажу «тужься», то тужься, а если не говорю, то не тужься, иначе порвешься, – предупредила она, но роженица уже ничего не соображала.

Наконец на свет появилось крохотное существо. Положив его на живот матери, Белава ловко отрезала пуповину, завязала обрубок. Затем взяла ребенка на руки и шлепнула по заднему месту.

– Какая славная девчонка, – улыбнулась, когда та звонко заголосила.

Белава поднесла ее к корыту с теплой водой, ополоснула и протянула Воросе, державшей наготове предварительно нагретую на печи тряпку. Ворося бережно вытерла ребенка и запеленала.

– Как ты назовешь нашу девочку? – наклонилась Белава к сестренке.

Ярина открыла глаза, посмотрела на закутанную, смирно лежащую на руках Вороси дочку.

– Надеждой, – прошептала и снова закрыла глаза.

– Хорошее имя, – согласилась Белава. – Нам всем надо надеяться на лучшее. И все-таки Мокошь благоволит к тебе: и роды прошли на удивление быстро, и девочка родилась. Это справедливо. Сыновья – наследники. А дочери не нужен ни княжий титул, ни разграбленное хозяйство воеводы.

Весь день Ярина лежала, восстанавливая силы. Молока почему-то не было.

– Переживала ты много в последние дни, – объяснила Белава. – Но что же делать? Ребенок плачет. Надо срочно искать кормилицу.

– Я знаю женщину, у которой недавно помер грудной ребенок, – сообщила Ворося. – Она живет в достатке, поэтому навряд ли согласится приходить сюда сама, но дитя в беде, конечно, не оставит. Я могу отнести девочку к ней.

– Но про Ярину нельзя никому говорить, – засомневалась Белава.

– А я скажу, что это ты родила. Никто тебя здесь не знает, почему бы и дитя не выдать за твое, – предложила Ворося. – Только Веселин согласился бы…

– Он согласится, – уверенно произнесла Белава и, взяв ребенка из люльки, протянула ключнице. – Неси скорее к кормилице.

Ярина лежала, безучастно слушая разговор. Судьба девочки ее не волновала. Понимая, что это чудовищно, она ничего со своим сердцем поделать не могла. Ребенок свалился не вовремя, и никаких материнских чувств она к нему не питала. Поэтому охотно передала заботу о нем в другие руки.

 

Глава восьмая

Два дня Ярина не вставала с постели, а на третий рано утром услыхала звук стучащей колотушки.

– Что это? – спросила она Белаву, которая стояла у оконца и мрачно наблюдала за улицей.

– Лежи, лежи, – засуетилась женщина, – людей зазывают к торжищу.

– Зачем?

– Не знаю.

Во дворе послышался шум. Белава вышла из светелки. Ярина прислушалась. До нее долетали обрывки слов: «князь», «казнь», – и хотя она не была уверена, что слышит именно такие слова, забеспокоилась, спустила ноги с ложа, потянулась за верхней рубахой, лежавшей рядом.

Вошла Белава.

– Куда это ты собралась?

– Я должна. Я чувствую, что случилось что-то плохое…

Белава села около сестры.

– Не хотела тебе говорить, чтобы ты спокойно поправлялась, но и молчать тоже нет сил. Не прощу себе, если не скажу…

– Да не тяни душу, говори быстрее, – взмолилась Ярина.

– Сегодня Дара казнят, – Белава заплакала. – Мы пытались стражников подкупить у поруба, но они запуганные какие-то были, ни в какую не соглашались. Говорят, кто-то до нас уже пытался его вызволить, да все раскрылось, и ту охрану вместе с Даром посадили.

Ярина смотрела на рыдающую сестру, не веря услышанному, потом твердо ступила на пол.

– Я пойду туда. Я должна быть там.

– Лежи. Слаба ты еще, – запротестовала Белава. – Дару уже никто не поможет. Веселин и Лютый ушли туда, а мы с тобой должны смириться. Такова его судьба.

– Белава, как ты можешь так говорить? У него совсем никого нет. Пусть мы не можем спасти его, но перед смертью Дар увидит меня и поймет, что я по-прежнему люблю его. Я должна идти!

Шатаясь от слабости, Ярина натянула сапожки.

– Хорошо, – уступила Белава, – пойдем вместе. Честно сказать, я только из-за тебя в доме осталась. Но тебе надо одеться как простолюдинке и вместо повойника накинуть на голову плат, авось никто не признает.

Выйдя за ворота, они влились в людской поток, спешащий к торжищу. Никто на них внимания не обращал, да и они шли молча, стараясь меньше смотреть по сторонам.

У места казни стояла плотная толпа, к помосту не подобраться, но Ярина настойчиво пробивала себе дорогу: где кулаками, где руганью, где просьбами. Белава отстала и вскоре где-то потерялась, а Ярина добралась до самого помоста.

На досках, лежащих на широких врытых в землю столбах, стояла дубовая плаха. Вид ее внушал страх и отвращение, и люди вокруг, коротая время, старались подбодрить себя разговорами.

– Говорят, княгиня побег пыталась устроить осужденным…

– Что-то в это не верится…

– Нет, правда, стражу подкупила. Да не вышло. Всех поймали и теперь стражу тоже казнят.

– А княгиня?

– Ей что будет? Заперли в хоромах да охрану поставили.

– А верно, что мятеж княжич поднял?

– Да кто ж его знает? Молод больно, горяч, куда ему на стол замахиваться?! Сидел бы уж дома, а то власти захотелось – вот и получил!

– При чем тут княжич? Воевода все затеял. Эх, жалко его, хорошим воином был. А княгиня сразу: «Ничего не знаю. Дара признаю племяшом, а про заговор слыхом не слыхивала». Может, и правда не врет.

– А дознание-то что?

– Ничего. Княжич молчит, а остальные, кто вместе с ним попался, одно твердят: приказ воеводы исполняли. Воеводиха тоже скрылась. Наверняка и она к делу причастна. Не зря ее князья со всеми собаками ищут.

Ярина с жадностью ловила каждое слово, произносимое вокруг. Вдруг народ встрепенулся, по толпе зашелестело: «Ведут! Ведут!» Ярина вся подобралась, сердце гулко забилось. Она огляделась вокруг и вдруг сбоку от себя увидела Милаву. Лицо девицы неузнаваемо изменилось: осунулось, посерело. Руки ее судорожно сжимали концы большого черного плата, спускавшегося с головы на грубое посконное одеяние.

«Милава на люди вышла в старом рубище? Да она ли это? – подумала так Ярина и тут же пристыдила себя: – Наверное, по Гордяте убивается. А я и не вспомнила о нем ни разу».

Милава не замечала хозяйку. Толпа расступилась, толкнув ее и оттеснив в сторону. Но Ярина тут же забыла о ключнице, увидев Дара, гордо вышагивающего впереди своих сподвижников в накинутом на плечи красном корзно, носить которое имели право только мужи из княжьего рода.

Дар поднялся на помост по шатким, наспех сколоченным ступеням. Ярина еле сдерживала рыдания и про себя умоляла брата посмотреть на нее. Дар поднял глаза, будто услышал призыв, оглядел толпу и увидел сестру. Непонятная гримаса: то ли улыбка, то ли усмешка – мелькнула на его лице и тут же погасла.

На помост взошел палач. Народ снова всколыхнулся, толкая Ярину назад в толпу. Она попробовала пробиться к помосту снова, но, услышав: «Князья, князья едут!», перестала проталкиваться и поглубже натянула плат на лицо.

Князья подъехали на лошадях в сопровождении охраны, встали у помоста. Золотые цепи сверкали у них на груди – знак нерушимой княжеской власти. Дир сидел в седле прочно, не шевелясь. Аскольд же то и дело беспокойно всматривался в толпу. Ярина еще больше закуталась в плат и постаралась спрятаться за широкую спину мужчины, стоявшего рядом.

Между тем на помосте шли последние приготовления к казни. Палач взял меч. Первым к плахе подошел Дар, откинул полы корзно, встал на колени, опустил голову на плаху, прикрыл глаза. Ярина поднесла разом вспотевшие ладони ко рту, сжала его плотно, чтобы не закричать.

Палач-христианин не мог пролить кровь, не перекрестившись, поэтому, держа меч в одной руке, правой он осенил себя крестом. Толпа зачарованно смотрела на его пальцы, выписывающие перед собой крест, и на рот, шепчущий молитву. Толпе язычников казалось, что он произносит какое-то магическое заклинание. Люди боялись даже пошевелиться, чтобы не навлечь на себя гнев чужого бога.

Палач закончил читать молитву. Он взял меч обеими руками, поднял его над собой, чтобы с размаху опустить на шею и сразу отрубить голову, а не ранить, обрекая смертника на лишние мучения.

Народ, только что явившийся свидетелем христианского ритуала, немного расслабился, поэтому никто ничего заметить не успел. На помост вспрыгнула девица, ее руки взметнулись, и голову Дара накрыл большой плат.

Палач в недоумении опустил меч: куда бить – шеи не видно? А толпа уже пришла в себя, кричит, ликуя, напирает на помост. «Обычай, обычай предков. Девица желает взять смертника в мужья. Казнить нельзя… грех».

Князь Аскольд поднял руку. Народ притих.

– Раз девица успела в последний миг накинуть плат, то дарую всем осужденным помилование. Идите с миром и не пытайтесь больше поднимать руку на княжескую власть.

Ярина, забыв об осторожности, с радостью смотрела на Дара, сжимающего в объятиях Милаву, уткнувшуюся ему в грудь. По щекам Дара катились крупные слезы, но он не вытирал их, ничуть не стыдясь показать свою слабость людям.

Ярина стала пробиваться к помосту, но вдруг заметила направленный на нее взгляд Аскольда. На миг глаза их встретились, и сердце женщины екнуло: в мужском взгляде были и боль, и изумление. Она развернулась и настойчиво принялась вылезать из толпы, слыша позади разъяренный крик: «Держи ее!»

Поскольку народ еще не пришел в себя от случившегося на помосте, никто ее не задерживал. Работая руками и коленями, Ярина выбралась из толпы и побежала. За ней выскочили гридни. Теперь встречные с недоуменными вопросами: «Воровка, что ль?» – пытались ее поймать, но она как-то ловко ускользала.

Но гридни преследовали ее по пятам и уже почти догоняли. Ярина вбежала в чьи-то незапертые ворота, с ходу проскочила двор и вылетела прямо на могильник, расположенный позади усадьбы.

Сердце щемило, ныло и гулко стучало, грозясь выпрыгнуть из груди. Воздуха не хватало, и, чтобы не упасть замертво, Ярина остановилась. В голове звенело, кровь яростно пульсировала в виски.

Во дворе загалдели преследователи. Понимая, что не сможет убежать, Ярина тихо юркнула за домовину. Скрипнула задняя калитка, послышался разговор.

– Мы видели, как она вбежала в этот двор.

– Я ничего не слышал и не видел, – пробурчал сердитый голос в ответ.

– Куда же она подевалась?

– А я откуда знаю? Идите-ка вы подобру-поздорову отсюда. Нечего вам делать на могиле моих предков. Я понимаю, вам, христианам, все равно, ну а мне не по себе становится, когда я сюда прихожу. Предки и отомстить могут за осквернение.

Гридней, видимо, проняло. Калитка захлопнулась, и все стихло, но выглянуть и посмотреть Ярина боялась.

Только из слов хозяина она сообразила, что сидит на могильнике. Ярина знала, что поляне мертвых не сжигают, а закапывают под домовинами. И хотя она боялась мертвецов, чьи души не нашли успокоения на краде, страх перед живыми гриднями был сильнее.

Ярина просидела за домовиной до сумерек и, когда осеннее неласковое солнце скрылось, почувствовала настоящую жуть, веющую замогильным холодом от мрачных домовин, которые в сгущающейся темноте приобретали очертания страшных чудовищ. Она встала и поплелась вдоль плетня, окаймляющего могильник.

Идти было тяжело. Ярина устала. Грубая ткань рубахи натерла соски, из них вдруг закапало молоко, намочило ткань. Болела спина, ныла шея. Женщина еле-еле пробиралась через чужие могильники, огороды и незакрытые задние дворы. Избы на Посаде строились не в ряд, а вразброс, поэтому легко можно было запутаться позади усадеб. Ярина плутала вдоль плетней, частоколов и дощатых заборов, не имея представления, где находится.

Только в кромешной тьме, спросив дорогу у случайной женщины, вышедшей до ветру на огород, Ярина добралась до усадьбы Веселина. Задняя калитка была не заперта. В избе горел светильник.

За столом сидели Белава, Веселин и Лютый. Ворося укачивала дитя. Все поджидали Ярину и не садились вечерять.

– Где ты была? – поспешила ей навстречу сестра. – Гридни ищут тебя по всему городу. Князь обещал за твою поимку большую награду.

Ярина, не отвечая, бросилась к люльке, схватила дитя и, разорвав ворот рубахи, ткнула его ртом в распухший сосок. Но девочка даже глаз не открыла.

– Ее от кормилицы только что принесли, – усмехнулась Белава. – А у тебя, значит, молоко пошло? Ну, слей его и садись к столу.

Едва Ярина управилась с молоком, поменяла рубаху и вышла к общему столу, за окном замелькали факелы, послышались сердитые голоса и брань. Застучали в ворота.

– Никак за мной пришли? – испугалась Ярина.

Белава побледнела.

– Тебе надо бежать.

Веселин и Лютый вышли во двор. Ярина посмотрела на спящее дитя.

– А как же Надежда?

– Не беспокойся о ней. Кормилица есть, выходим как-нибудь. – Белава настойчиво толкала сестренку к двери, на ходу накидывая на нее овчинный полушубок и вставляя ей в руки мешочек с монетами. – Ты о себе лучше подумай. Куда пойдешь?

Пока мужчины препирались у ворот с гриднями, спрашивая, кто и зачем, женщины прошмыгнули через двор и открыли заднюю калитку на огород.

– Я знаю, куда идти, – ответила Ярина, привязывая мешочек с монетами к поясу. – Как все успокоится, подам весточку.

– Хорошо, – согласилась Белава, времени расспрашивать не было.

Женщины обнялись.

– Прощай…

– Прощай…

Во дворе послышались голоса. Ярина оторвалась от сестры и скрылась во тьме.

Белава закрыла калитку, присела на корточки, подняла подол, и когда один из гридней подошел, разыскивая выход, она заверещала, перепугав его до смерти.

 

Глава девятая

Ярина проснулась, потянулась, приподнялась на локтях, оглянулась по сторонам. В землянке чадил сальный светильник, неравномерным светом освещая потрескавшиеся глиняные стены и низкий потолок, перекрытый досками, сквозь которые сыпалась земля.

Женщина поежилась. Как волхв не боится жить в такой ветхой пещере? Того и гляди, потолок рухнет и навек похоронит под собой.

Она встала с жесткой лавки, походила, обследуя убогую обстановку. На столе стояла миска с кашей, лежали две ложки. Ярина села, но есть не хотелось.

К волхву она добралась поздно ночью. Он будто ждал ее, Ярина и постучать не успела, а он открыл дверь и, ни о чем не спрашивая, впустил в землянку. Про события дня волхв уже все знал и не удивился, едва она заикнулась об убежище.

– Живи, сколько хочешь. Только, сама видишь, хоромы у меня не княжеские.

Ярина так устала, что не обратила внимания на колкость, прошла к лавке и ткнулась лицом в потертые шкуры. Но тут вновь закапало молоко, намочив полотно рубахи. Женщина беспомощно посмотрела на старца.

– Родила ты, что ль, уже? – усмехнулся он.

– Третьего дня, – Ярина вздохнула, – девочку. У сестры оставила. А с молоком не знаю что делать.

Волхв покопался в куче тряпья, валявшегося в углу, достал мягкое, но еще вполне плотное льняное полотно.

– На, затяни груди потуже. Да прежде молоко слей. – И отвернулся, чтобы не смущать ее.

Ярина быстро управилась и уснула.

Хлопнула дверь. Ярина вздрогнула и оглянулась. Волхв поставил посох у порога, прошел к столу, устало сел.

– Поела? – спросил, хотя и видел, что миска стоит нетронутая. – Ну, и я отобедаю.

– Разве день уже?

– Вечер уже. Ну и спать ты горазда. Изнежилась замужем. Так и жизнь свою проспишь, не заметишь. – Он взял ложку и стал есть.

– Не тяни душу, – взмолилась Ярина, едва он управился с холодной кашей, – говори.

Старец не спеша отодвинул от края стола миску, облизал ложку.

– В городе праздник: княжич женится на воеводской ключнице. Все горожане скинулись, чтобы свадьбу достойно отпраздновать. Не каждый день бывает, чтобы обреченных на смерть девица из-под меча спасала. Люди гуляют, веселятся.

– А Дар?

– Его я не видел. Чего мне зря при нем мелькать? Я ведь тоже один из зачинщиков мятежа.

– А про меня что говорят? Может, позабыли уже? – с надеждой спросила Ярина.

– Это вряд ли, – старец покачал головой, – гридни продолжают рыскать по городу, заглядывая во все закоулки. Не пойму, чего князю от тебя надобно? Досадила ты ему чем? Подумаешь, за воеводу вышла. Так он девиц и сам меняет в году по пять раз.

От слов волхва Ярина невольно зарделась, потупила взор. Взгляд ее упал на Недвигино колечко на пальце.

– Ой, смотри, – удивилась она, – камушек, когда я кольцо первый раз надела, мутным был, а теперь блестит так ярко. К чему это?

– Покажи-ка.

Старец взял Ярину за руку, уставился на колечко.

– Да это бирюза. Ты, наверное, его в дождь надела? Точно. Бирюза от непогоды временно мутнеет. Только и всего. Но камушек зрелый, видишь, какой голубой. Где взяла ты это колечко?

– Мама подарила.

– А-а. Это хорошо. С душой подаренный камень много счастья принесет. А бирюза сама по себе хороша: прекращает в семье ссоры, приносит достаток, примиряет врагов…

– Эх, раньше бы мне это колечко, – печально вздохнула Ярина, вспомнив вдруг о муже, – и Гордята, может, жив был бы. Расскажи, как он погиб.

– Да чего рассказывать? Неудача вышла. Просчитались мы, а, может, враг какой средь нас затесался. Кто ж знает? С утра поднял Гордята свою дружину и – к княжьему двору. А там их уже поджидали. Только они во двор ворвались, ворота закрылись. На крышах лучники сидели наготове, всех и перебили. Гордята сразу погиб, а мертвые позора не имут. Дара жалко. Он легко ранен был, поэтому в плен попал. Мучился, наверное, переживал за товарищей, в порубе сидя.

– Зачем же ты его поддержал? Ведь мог остановить, отговорить…

– Не твоего ума это дело, – отшил сердито волхв. – Дар из княжеской семьи – это ясно, и он должен был вернуть свое. Мы ведь уверены в успехе были, затевая это предприятие. Дар-то сам напророчил погибель князей.

– Как это?

– Незадолго до того, как Дар узнал о том, что он княжич, гадали мы с ним по чаре. Надо сказать, у него большие способности к предсказаниям. Он вообще легко премудрости мои впитывал, понимал все с полуслова. По чаре я его и не учил гадать, сам он все видел и толковал умно.

Так вот, стали мы чару на огне греть, а Дар и говорит вдруг: «Вижу, что князья киевские скоро стол оставят, потому что придет новый князь и еще выше Киев поднимет над всеми городами!» Мы тогда с ним особо над этим не задумались, а когда воевода оберег увидел, то вспомнили пророчество и решили, что, значит, Дару и суждено сместить князей. А того не учли, что предсказатель свою судьбу сам себе не может предугадывать. С самого начала мятеж был обречен на провал, а мы обрадовались, что многие горожане поддержали нас, недовольные христианским правлением. А я к Дару привязался всей душой, а когда узнал, что он мне внучатым племяшом приходится, так и совсем полюбил.

– Как же, любил ты его, – рассердилась Ярина. – Дар добрый и открытый. В сердце его и зла ни к кому не было. А вы замутили ему голову, послали на погибель. Дар, конечно, тоже хорош: возомнил себя вершителем судеб – вот и попал в беду. И как вам в голову могло прийти, что князья от стола откажутся?

– Хочешь, Ярина, я тебе на чаре погадаю? – предложил волхв, разводя в каменке огонь.

«Задобрить меня хочет», – догадалась Ярина, но противиться не стала: интересно же, что с ней будет.

На разогретую каменку волхв поставил глубокую глиняную чару, бросил в нее травы. Ярина принюхалась, но не узнала их, а спросить нельзя, чтобы старца не вспугнуть: он уже полностью ушел в чародейство, побеспокоишь его, чары смешаются, и предсказание не получится.

Ярина сидела тихо, слушала заклинания, но слов разобрать не могла: старец шептал их невнятно. Затем он что-то бросил в чару, и вода в ней забурлила, задымила, обволакивая женщину усыпляющим паром. Ярина зевнула, прикрыла глаза, но, вспомнив, что ей надо наблюдать за гаданием, чтобы учиться, раскрыла их опять.

Волхв начал ходить вокруг каменки, изгибаясь и приплясывая. Ярина, устав смотреть, вновь прикрыла глаза. Пар рассеялся. Волхв заглянул в чару.

– Вижу я твою долю. Жизнь отмерена тебе долгая и хлопотливая, поскольку призвана ты приносить здоровье людям. И с мужем будешь жить в согласии…

«Какой муж, Гордята-то погиб?» – подумала сквозь дремоту Ярина.

– Фу-ты, окаянная, – расстроился волхв, – я тебе гадаю, а ты о мертвецах думаешь.

Ярина очнулась и в недоумении взглянула на старца: неужели она сказала что-то вслух?

– Чего вылупилась? Сбила ты меня своими мыслями. Смотри на чару – пусто в ней. Ладно, в следующий раз еще погадаю. Что-то я от чародейства совсем ослаб. – Волхв устало добрел до лавки, завалился на нее. – Гаси свет. Спать пора. Завтра рано вставать.

Ярина еще не дошла до своей лавки, а он уже захрапел. Женщина задумалась: слишком уж предсказание хорошее. Не подшутил ли над нею старец, чтобы отомстить за ее обвинительную речь?

Прошло три дня. Народ гулял на свадебном пиру. Волхв уходил с утра и приходил поздно вечером, принося с собой еду и свежие новости.

– Стражники тебя все еще ищут. Говорят, князь и в вотчину воеводы посылал за тобой. Дара видел я издалека. Похоже, жениться он не очень рад, чего не скажешь о его невесте. Та весела и довольна. А какими преданными глазами она на него смотрит. Эх, мне бы молодость вернуть! Князья видеть Дара в Киеве не хотят, поэтому княгиня предложила отправить его в вотчину, доставшуюся ему по наследству от матери.

– А когда он едет?

– Дня через два. Остатки воеводской дружины к нему на службу перешли. Княгиня одарила молодых подарками: утварью всякой, холстами, монетами, воза два добра будет.

– Да погоди ты, – остановила старца Ярина, – Дар скоро уезжает, а ты про добро распинаешься. Я, может, брата не увижу никогда…

Волхв замолчал, обидевшись. Выложил на стол снедь, сел и принялся вечерять. Ярина тоже присела, но кусок в горло не лез.

– Сходи завтра к Дару, а? – попросила она.

– Зачем? Я видел его, а лишний раз показываться на глаза князьям не хочу. Хорошо еще, что они не дознались о моей причастности к мятежу. А то бы и мне несдобровать.

– Ну сходи, прошу, – взмолилась Ярина. – Шепни Дару на ушко: сестрица, мол, тебя у меня в пещере дожидается. Пусть придет тайно. Сходишь, а? Попрощаться с ним надо…

– Да на что он тебе? Не брат ведь родной. Кто ты теперь для него? Чужая баба! Он и думать про тебя забыл.

Ярина насупилась, отвернулась. Волхв, причмокивая, ел. Она встала, прошла к лавке, легла, уставясь на черные доски потолка.

– Ладно уж, схожу, – смягчился старец, наевшись и подобрев. – Жалко мне вас почему-то. Ишь как ты к нему привязалась, как к родному…

– Росли мы вместе, друг дружку защищая. Вместе познали несчастья, вместе мыкались по чужим землям. Сколько всего пережито. Разве выкинешь это из судьбы? Забудешь в одночасье?

С утра Ярина извела себя, дожидаясь волхва, то и дело выглядывала из пещеры на дорогу, ведущую к окраинным избам Киева.

День был ветреный, холодный. Дорога пустынна. Как это всегда бывает, ждешь-ждешь, а человек появляется неожиданно. Так и Дар вошел в землянку после полудня, когда Ярина уже устала волноваться и подремывала у стола.

Услышав, как хлопнула дверь, она вскочила и поспешила к Дару, но на полпути встала, не зная, кидаться ли ему на шею, как бывало раньше, или чинно поклониться в пояс. Дар понял ее замешательство, раскрыл объятия, раскинув руки пошире, и Ярина бросилась ему на грудь.

Они долго молчали, разглядывая друг друга. Много новых черт появилось на их лицах за то время, пока они не виделись. В глазах Дара уже не было юношеской искренности и беззаботности; смотрели они на Ярину пусть без отчужденности, но с какой-то холодной прямотой. И женщина смотрела на княжича с печальной горечью.

Сели за стол. Дар закашлялся, прочищая горло от появившейся вдруг хрипоты.

– Виноват я перед тобой, Ярина. Не послушался тебя – вот что вышло! Гордята погиб, ты в опале, усадьба твоя разграблена…

Ярина протестующе замахала руками.

– Нет, Дар, нет, не ты виноват. Что на роду написано, так тому и быть. Боги распорядились нашей судьбой.

– Постой, Ярина, – перебил Дар, с удивлением разглядывая ее похудевшую фигуру, – ты родила уже?

– Да, – смутилась женщина, – дочку. Она с Белавой осталась.

– С Белавой?! – воскликнул Дар. – Она жива?

– А разве ты не знаешь? – удивилась Ярина. – Я думала, она тебя навещала.

– Нет, ко мне никто не приходил, кроме волхва…

– Странно. Белава живет у Веселина. Они хотели увидеть тебя… Навести их сам.

– Конечно, сегодня же и схожу.

– Слышала я, в вотчину какую-то тебя отправляют? Не знаешь, куда?

– В северянские земли…

– В наши края? – Сердце Ярины тоскливо сжалось.

– Не знаю. Северяне ведь и по Сейму, и по Десне, и по Пселу живут. Княгиня сама плохо в землях разбирается, а князья мне ничего не говорят. Наверное, чтобы я тебя заранее не предупредил. Не зря ведь меня провожать целый отряд гридней снарядили. Но гридни мне не помешают, может, вотчину отстаивать придется с оружием в руках. Кто же ждать столько лет будет законного наследника?

– Когда же мы увидимся снова? – печально спросила женщина.

– Я бы взял тебя, но от княжеских гридней не спрячешься. Дорога дальняя. Сажей тебя мазать, что ли? И оставлять тебя боюсь…

– Не беспокойся обо мне. Не век же я в опале буду. Мы живы, значит, свидимся еще…

– Ярина, я вот что хотел тебе сказать; даже шел сюда и все думал об этом. Ты для меня и Белава, конечно, по-прежнему сестры. Нет… не то я говорю. Вы мне обе роднее всех остальных, кровных. А тебя я больше всех люблю, и расставаться сейчас с тобой особо тяжело мне…

– Ты тоже для меня самый близкий, самый родной. Не печалься, у тебя теперь есть Милава.

– Да… Милава, – нахмурился Дар.

– Что с тобой? Или ты не рад, что она головушку твою от меча спасла? Да ты ее боготворить должен до конца дней своих.

– Я знаю. Милава – хорошая женщина и женой будет славной. Но не лежит у меня к ней сердце. Что делать? Я еще после поруба темного не отошел, все мокрицы да крысы видятся.

Ярина встала, подошла вплотную к юноше, провела рукою по его волосам, помассировала пальцами виски.

– Ты все забудешь и Милаву полюбишь, и детей у вас будет куча. Твое сердце закрыто сейчас, но не навсегда. Расслабься. Все пройдет, поверь мне…

Ярина шептала ласково, успокаивающим, проникновенным голосом. Дар обмяк, закрыл глаза.

– Ты и правда целительница, Ярина, – прошептал он, – сколько лет жил с тобой, а не знал, что ты и душевную боль снимаешь.

– Полегчало? Вот и хорошо. – Ярина убрала руки с его головы.

Дар ответить не успел. Дверь распахнулась, и в землянку ворвался волхв.

– Ох, беда, дети мои. На дороге отряд гридней показался. Наверняка сюда скачут. Никак мы, княжич, соглядатая за собой привели?

– Что же делать? – Дар вскочил.

– Ты сиди, где сидел, будто ко мне в гости пришел. – Волхв протиснулся за печь, оперся плечом о стену, и она под его напором подалась назад, открывая темный, узкий, низкий земляной лаз.

– Чего уставилась? – прикрикнул старец на опешившую женщину. – Полезай скорее.

Ярина бросилась к лазу, но волхв остановил ее:

– Да ты что? Так и выскочишь в одной рубахе? Овчинку свою бери. Лаз этот на другую сторону капища выходит, ну а там лес недалече – схоронишься. Хотя не знаю, стоит ли тебе обратно ко мне возвращаться. Теперь и меня постоянно навещать непрошеные гости будут.

Ярина накинула полушубок, поспешила к лазу. Перед самым отверстием остановилась, повернулась к Дару.

– Прощай, брат. Свидимся ли когда-нибудь, не знаю. Не поминай лихом.

Она опустилась на колени и пролезла в сырое и мрачное подземелье, услышав вдогонку:

– Прощай, Ярина. Я ждать тебя буду, найди меня…

Последние слова утонули в грохоте закрываемой двери. Стало темно и душно. Запахло плесенью и мышами.

Ярина поползла вперед, стараясь не касаться земляных стен и свода над головой, чтобы ненароком не обрушить их. Ей казалось, что она ползет уже целую вечность, передвигаясь еле-еле. Воздуха не хватало, и думалось, что еще немного, и она свалится без сил.

Но вскоре дохнуло холодной свежестью. Ярина даже остановилась, чтобы надышаться, потом поползла снова, пока не уперлась во что-то твердое и сырое. Ощупав его руками, она поняла, что добралась до выхода: надо только открыть деревянную крышку. Ярина навалилась на крышку, приложила усилие и вытолкнула ее наружу.

Вылезая, огляделась. Вокруг рос дикий кустарник. Ярина поставила крышку на место, отряхнула от прилипшей земли рубаху и полушубок и решительно стала продираться сквозь заросли. Волхв мудро придумал: в такой дремучий кустарник мало кому придет в голову лезть, одежду рвать. Хорошо еще, что он не был колючим. Но кто с дороги мог догадаться об этом?

Выбравшись из кустарника, Ярина постояла, решая, как быть. Волхв прав, теперь и за ним будут следить, как караулили Дара. В Киеве ей оставаться опасно, рано или поздно все равно словят. Получается, что, кроме как к перевозу, идти ей больше некуда. К тому же Ярина рассудила, что и Дару иначе, как через перевоз, в северянские земли не попасть. Ей надо переплыть реку и ждать его в сарае, а потом просто идти следом за обозом до самой вотчины.

К перевозу Ярина подошла уже в кромешной темноте. Звать перевозчика бесполезно: какой болван поздней осенью ночью реку переплывать вздумает? Она огляделась и увидела развалюшку для путников.

Войдя внутрь, женщина прикорнула в углу и тут же провалилась в сон. Утром, выйдя из сарая, она увидела невдалеке покосившуюся землянку перевозчика. Из нее вышел тот же мужик, что и год назад, молча вытащил из кустов плоскодонку, спустил ее в воду и махнул рукой: садись.

Плыли молча. Сметливый мужик сразу бы взялся за вопросы: кто, да откуда, да почему без мужского сопровождения или без товарок? Но этот, спросонья, видать, даже в лицо Ярины не смотрел, ловко орудуя веслами.

Ярина успокоилась, расслабилась, разглядывая противоположный берег. Вон и сарай на том же месте стоит, не развалился еще. Какое-то время переждать там можно: не сегодня, так завтра Дар уже должен тронуться в путь. И с голоду тут не умрешь: у случайных путников всегда еда есть, за куны все купить можно.

Плоскодонка причалила к берегу. Перевозчик, спрыгнув в стылую воду, вытянул лодку на песок, чтобы женщина сошла на сухое место.

Ярина перелезла через лодку. Протянула мужику куну. Он взял ее и вдруг произнес хриплым голосом:

– Накануне княжеские гридни здесь рыскали, спрашивали черноволосую женщину.

Ярина, отругав себя за беспечность, быстро протянула мужику еще одну куну – за молчание. Он взял монету с достоинством.

– Ты плат потуже затяни, да пряди с лица убрала бы…

Ярина растерянно смотрела, как мужик не спеша отталкивает плоскодонку от берега. Как же быть теперь? Здесь оставаться опасно. Даже если не выдаст перевозчик, то все равно найдутся люди, которые, переночевав с ней в сарае, вспомнят ее потом.

Еще немного потоптавшись на берегу, она бросила прощальный взгляд на холодный Днепр – зима не за горами – и решительно направилась в Северянские земли, совершенно не представляя себе, где найдет пристанище.

 

Глава десятая

Дар после ухода несолоно хлебавших гридней долго разговаривал с волхвом, который давал ему на прощание множество советов, и только вечером добрался до дома. Идти к Белаве было уже поздно, и он решил отложить визит до утра.

На другой день, наскоро позавтракав, Дар направился к усадьбе Веселина.

Торговая улица встретила его непривычной тишиной. Подойдя к усадьбе, он оказался перед наглухо закрытыми изнутри воротами. Подивившись этому – в Киеве не было привычки сторониться людей и днем запирать ворота, – Дар сначала постучал вполсилы, затем, не услышав никакого шевеления во дворе, стал бить в ворота ногами.

Наконец щелкнула щеколда, и внутренняя калитка слегка приоткрылась.

– Чего тебе? – недобро произнесла Ворося.

– Я к Белаве, – опешил Дар, не понимая, почему всегда приветливая ключница сейчас смотрит на него волком.

– Нету ее.

– А Веселин?

– И его нету.

– Слушай, Ворося, я точно знаю, что Веселин с Белавой в Киеве.

Ключница, ничего не ответив, закрыла калитку. Снова щелкнула щеколда, и Дар услышал удалявшиеся шаги. Хлопнула входная дверь в избу, и все смолкло.

Дар в растерянности развел руками. На счастье, открылась соседская калитка, и вышла дворовая девка. Она сразу признала Дара.

– Не стучи, Дар. Ворося сама не своя стала после того, как ее хозяев княжеские гридни забрали.

– Когда забрали?

– Третьего дня. Все искали воеводиху, да не нашли, а Веселина с Белавой подозревали в укрывательстве. Моя хозяйка говорит, что дело здесь нечисто – явно донес кто-то.

Дар, не дослушав, помчался на княжий двор, где у старшего мужа узнал об узниках, сидящих в порубе.

– Князь Аскольд очень зол на них. Все выпытывает, где может скрываться Ярина. А те молчат, будто воды в рот набрали. Боюсь, князь уморит их голодом, даже пить им давать не разрешает.

– А проведать их можно?

– Спрашивай разрешения у князя. Я человек маленький, что прикажут, то и делаю.

Хорошо понимая, что соваться с просьбой об освобождении узников к князю Аскольду бесполезно, Дар направился за советом к княгине.

– Не знала, что у Ярины в Киеве сестра живет, – удивилась та, внимательно выслушав племянника.

– И никто не знал, даже я. То-то и удивительно: как пришло гридням в голову искать Ярину у купца Веселина?

– Без предательства не обошлось, это ясно. Да, жалко людей, но чем помочь им, не знаю. – Княгиня задумалась, прикидывая разные версии, но ничего не придумала. – Я сомневаюсь, что Аскольд послушает меня, если попрошу освободить их. Я могла бы подкупить стражу, но теперь князья следят за каждым моим шагом. Боюсь навредить твоей сестре. Остается тебе идти к Диру, взывать к его благоразумию и доброму имени.

Дар, уже ни на что не надеясь, решил действительно обратиться к князю Диру.

Дар очень боялся, что князь не станет даже слушать его, но опасения оказались напрасными. Дир очень доброжелательно принял его в своих хоромах, не перебивая, выслушал просьбу. Затем ответил:

– Мы с братом давно договорились не вмешиваться в личные дела друг друга. Я знаю, что не смогу повлиять на решение Аскольда в отношении твоих родных. Он и так очень сердит и на тебя, и на Ярину, и на княгиню, так что, пока Белава в его руках, он спокоен. И никуда ее не отпустит.

– Но это несправедливо! – вскричал Дар. – В чем она и ее муж виноваты? Они и слыхом не слыхивали о Ярине, лишь недавно вернувшись из гостьбы. Веселин и Белава – простая торговая семья, дела княжеские им чужды и непонятны. За что они должны страдать?

– На них был донос, в котором сказано, что в их доме укрывается преступница Ярина.

– Разве Ярина – преступница?! Она и меня, и Гордяту отговаривала от мятежа. Это я, дурак, обрек ее на мучения, мне и нести наказание. Лучше меня посадите снова в поруб!

– Надо будет, и тебя посадим. А пока избежал смерти, радуйся, – недобро усмехнулся князь.

Дар удрученно вышел из княжеских хором. Он не знал, что делать, как еще помочь Белаве. Вдруг к нему подошла сенная девка.

– Княжич, – обратилась она к нему, – тебе просили передать, что ты забыл дорогу к старым друзьям в избу странников.

Дар хотел отмахнуться – не до старых знакомств тут, – но вдруг заметил, что около избы странников маячит смутно знакомая фигура. Дар подошел поближе и узнал Лютого.

– Ну что, княжич, добился ты чего-нибудь? – с ходу спросил тот, ничуть не сомневаясь, что Дар наведывался к Диру по поводу освобождения Веселина и Белавы.

– Нет, – юноша безнадежно махнул рукой.

– Ну вот что, княжич, предоставь мне заботу о моем родном брате. А тебе я советую уехать как можно быстрее из Киева. Не ровен час, опять тебя обвинят в заговоре против князя.

– С чего это ты советовать мне вздумал? – обиделся Дар. Похоже, что его так просто вычеркивают из дела, как ненужную обузу. – Уж не ты ли продал родного брата?

– Что это ты говоришь? Кого продал? – не понял Лютый.

– Говорят, на Белаву и Веселина донос был.

– Вон оно что, – еще больше удивился мужчина, – какая же вражина решила моего брата извести? Ну, узнаю, руки-ноги пообломаю! Хорошо, что меня не было в усадьбе, когда гридни пришли. Кто бы их теперь выручил? Шумели гридни там очень. Воросю напугали, до сих пор сама не своя. Слушай, тебе поведаю первому, я ведь жениться на ней хочу. Вот вызволю брата из поруба, сразу же ей и предложу замуж за меня пойти. Как ты думаешь, согласится?

– Не знаю, – Дар терял терпение: здесь люди между жизнью и смертью, а Лютый о женитьбе думает, с головой не в порядке, что ли?

– Ладно, теперь о деле. – Лютый посерьезнел. – Я тут договорился кое с кем из стражи. Должны помочь. Не задаром, конечно. Только вот не знаю, где укрыться Веселину с Белавой, если дело выгорит.

– Я знаю где.

– Ну? – Лютый недоверчиво поглядел на юношу.

– В воеводской усадьбе можно их спрятать. Затеряются среди дворовых, кто допытываться станет, кто они и откуда?

– Там в первую очередь искать будут, и дворовые могут предать чужих людей, – покачал головой мужчина.

– Тогда к волхву можно отвести. У него самого опасно теперь, но он найдет надежное пристанище. Многие в городе не любят князей и охотно помогут.

– Ну что же, посмотрим. Ты пока иди, не мельтеши тут, а то на нас уже люди смотрят. За Белаву не переживай, если все пройдет гладко, подам весточку.

Дар вернулся к себе. Милава, еще накануне заподозрив что-то неладное, пристала с расспросами – не отмолчишься. Пришлось рассказать ей все. Выслушав, Милава забеспокоилась:

– Вечно тебя, Дар, в передряги несет. Зачем ты к князю Диру ходил? Теперь, ежели Лютому удастся вызволить Белаву обманным путем, все на тебя подумают. Прав Лютый, уезжать нам надобно поскорее.

Милава принялась поспешно собираться в дорогу.

– Хорошо, что обозы уже готовы и люди собраны в дорогу, – радовалась жена, – в любое время тронуться в путь можно. Вот завтра с утра и поедем. Не знаю, чего ты тянул?

Муж ничего не ответил, прошел к постели, растянулся на ней, не раздеваясь. Милава быстро собрала вещи и прилегла рядом.

Дар угрюмо отвернулся к стене, но уснуть никак не мог, всю ночь мучился. Зачем он убегает, когда Белава в опасности? Разумеется, он сделал все возможное, и не его вина, что у него ничего не получилось. Но как он посмотрит в глаза Ярине, когда та узнает, что он предал ее сестру, оставил без помощи? Понадеялся на Лютого. А кто же донос настрочил? Почему он пасынку поверил, знал ведь, что тот не любил Белаву?

Дар встал, начал одеваться.

– Ты куда? – прошептала Милава.

– К Лютому.

– С ума сошел?! – Милава скатилась с постели. – Не ходи. Ты только мешать там будешь.

– Ярина не простит мне, если узнает, что я струсил и ничем не помог Белаве.

– Кто тебе Ярина? Сестра родная? Ничем ты им не обязан.

– Ярина мне больше, чем сестра. Ярина для меня – все! – твердо ответил Дар и направился к двери.

Милава подскочила к нему сзади, обхватила за плечи, уткнулась носом в его лопатки.

– Не уходи, Дар, милый мой. Я люблю тебя. Я жить без тебя не смогу. Если с тобой что-нибудь случится, я не переживу.

Он все никак не мог привыкнуть, что Милава – его жена, что надо теперь делить с нею не только постель, но и горе, и радость – все пополам. А как с нею делиться, если она простых вещей понять не может?

Дар расцепил руки жены, слегка повел плечом, отталкивая от себя.

– Я должен, не держи меня.

Милава заплакала. В это время в дверь тихо постучали. Супруги испуганно переглянулись.

Дар открыл дверь. На пороге стояли Белава и Веселин. Позади них – Лютый.

– Как вы? – опешил Дар.

– Это неважно, – ответил Лютый. – Надо срочно их прятать, пока не поднялся переполох.

– Здесь оставаться опасно, – тут же встряла Милава, – на Дара сразу подозрение падет…

– Не лезь не в свое дело, – рассердился Дар. – Я их к волхву провожу.

Он метнул на жену предостерегающий взгляд: не хватало еще, чтобы она завыла при людях. Но Милава отвернулась, украдкой вытирая слезы.

– Ну что же, это нам подходит, – согласился Веселин. – К тому же долго у волхва мы не задержимся. Как только Лютый подготовит ладью, мы отчалим в дальние земли, где нас никакой князь не достанет. Но ты, Лютый, торопись, скоро зима, и Днепр скует лед.

– Я маленький, что ли? – обиделся Лютый. – Вы пойдете сейчас с Даром, а я – в вашу усадьбу. Мы с Воросей быстро все дела сделаем.

– Я бы на Воросю не рассчитывала, – вдруг произнесла Милава.

Все удивленно уставились на нее. Лютый нахмурился:

– Ты что-то знаешь, Милава?

– Ходят кое-какие нехорошие слухи, – пожала плечами женщина. – Не знаю, правда то или нет, но поостеречься на всякий случай вам ее не мешало бы.

– Тогда тем более мне надо к Воросе. Я-то уж выведу ее на чистую воду, – решил Лютый.

На рассвете, когда торговая улица еще только просыпалась, Лютый постучал в ворота усадьбы Веселина. Ждать пришлось долго. Наконец скрипнула входная дверь избы, кто-то прошел через двор.

– Кто там? – услышал Лютый полусонный голос ключницы.

– Ворося, открой, – попросил Лютый.

– Зачем?

– Как это? – опешил мужчина. – Я в дом брата пришел.

– Он здесь больше не живет.

– Не глупи, Ворося, потом раскаиваться будешь. Открой мне. Я весточку принес от Веселина.

По ту сторону установилась тишина, затем Лютый услышал, как щелкнула щеколда. Не дожидаясь, когда калитка откроется, он навалился на нее плечом и ворвался во двор. Ключница испуганно отскочила.

Лютый спокойно прикрыл за собой калитку, прошел в избу. В светелке сел на лавку за стол. Ворося прислонилась к косяку двери.

– Где Надежда? – Лютый огляделся.

– Спит в покойной. Не тяни, говори, зачем пришел.

– Я к себе пришел, – усмехнулся мужчина, – брат разрешил мне здесь жить.

– В эту избу Жихарь тоже средства вложил. Веселин и Белава в порубе. Значит, я хозяйка полновластная.

– Кто ж спорит? – усмехнулся Лютый.

Он встал, подошел вплотную к женщине. Она отшатнулась, но он удержал ее, схватив за локоть.

– Скажи, Ворося, как гридни узнали, что Ярина скрывается у Веселина?

– А мне откуда знать? – зашипела ключница. – Отпусти.

От близости женщины у Лютого закружилась голова. Он невольно притянул ее к себе и впился в мягкие податливые губы, ощущая под руками теплое полное тело. Насладиться поцелуем Ворося ему не позволила, оттолкнув от себя.

– Да как ты смеешь? Я – девица!

– Ворося, не подумай плохого. Я жениться на тебе хочу. Люба ты мне. И хозяйка из тебя хорошая выйдет.

Ключница презрительно скривила губы.

– Издеваешься ты надо мной, что ли? Чтобы я за убийцу собственного брата вышла? Не бывать тому никогда! Жаль, что тебя в поруб не бросили, как Веселина с Белавой. Пусть сгинут они там навеки. Но и ты жить не будешь!

Неожиданно Ворося сорвала с пояса Лютого нож и замахнулась на него, метя в сердце. Мужчина вовремя увернулся, обхватил женскую руку за запястье, отобрал нож.

Ворося закрыла лицо руками, бросилась к лавке, заплакала, опустив голову на стол.

– Значит, верные слухи ходят, что это ты предала Веселина, – удрученно вздохнул Лютый. – А я не верил…

– Ненавижу вас всех, – простонала сквозь плач женщина.

– Правильно. Только Веселин с Белавой ни при чем. Правильно тебе передали, я Жихаря, брата твоего, жизни лишил. Но поверь, нелегко у меня рука поднялась на товарища. Защищал я Белаву. Жихарь будто обезумел, на Белаву бросался, убить ее хотел. Что на твоего брата нашло? Не знаешь? Молчишь… А ты мне и вправду люба, я ведь вину свою перед тобой осознаю, поэтому и скрасить ее хотел, взяв тебя в жены. Не подумай, что мы смерть Жихаря от тебя скрывали из-за боязни признаться. Тебя расстраивать не хотели. Ведь ты не виновата, что брат твой таким оказался… Ворося, скажи хоть что-нибудь. Я ведь покаялся. Покайся и ты… Мы простим тебя, хоть и предала ты друзей.

Лютый с надеждой уставился на склоненную женскую голову. Ворося больше не плакала и даже не всхлипывала.

– Молчишь… ну молчи. Я пойду тогда. – Лютый шагнул к двери, но вдруг повернулся, снова с жалостью скользнул взглядом по ее русым волосам, вздохнул. – Я че приходил-то? Сказать хотел, что Белава и Веселин из поруба бежали. Можешь хоть сейчас отправляться к князю, только ни ему, ни тебе уже не достать их.

Лютый вышел. Ворося подняла заплаканное красное лицо, посмотрела ему вслед, затем снова уронила голову на руки.

Лютый прошел в покои, вынул из колыбели девочку. Надежда пошлепала губами, но не проснулась. Завернув ее в теплое покрывало, сшитое из беличьих шкурок, Лютый вышел из избы.