а) Мемуары: конъюнктура и проблематика

Главным источником для написания данной работы послужили мемуары, так как личные свидетельства представляются подходящей основой для реконструкции коллективных и индивидуальных картин мира. В процессе развития новой культурной истории все больше историков обращают внимание на записи личного характера, дневники и мемуары, что выразилось в первую очередь в росте числа их публикаций. За изданными Стивеном Коткином в 1989 г. и Майклом Гелбом в 1991 г. воспоминаниями рабочего Джона Скотта и инженера Зары Уиткина, американцев, работавших в Советском Союзе в 1930-е гг., последовала в 1993 г. реконструированная Лореном Грэхемом биография русского инженера Петра Иоакимовича Пальчинского (1875-1930). В 1995 г. вышел первый сборник советских дневников 1930-х гг., составленный Вероникой Гарро, Натальей Кореневской и Томасом Лахузеном. Большое внимание привлек опубликованный в 1996 г. Йохеном Хелльбеком дневник московского рабочего Степана Подлубного. Тома автобиографий советских женщин составили Барбара Кернек, а также Шейла Фицпатрик и Юрий Слезкин. Наряду с этими изданиями появляется все больше исследований о том, как изображали себя и конструировали свою идентичность советские граждане.

На Западе советские мемуары оказались в поле зрения историков только в 1990-е гг., однако в России и Советском Союзе биографическая литература имеет давнюю традицию. Это в значительной степени объясняется исторической концепцией большевистской партии, которая выдвинула идею, что наиболее подходящими историками для страны победившего пролетариата являются именно рабочие. В начале 1930-х гг., когда историческая наука по большей части еще подвергалась опале как реакционная дисциплина, трудящихся призвали записывать их личную историю индустриализации, дабы создать аутентичную картину великого советского строительства. Такой подход имел два преимущества: с одной стороны, утвердилась новая историография, фокусирующая внимание на промышленном строительстве, с другой — слияние личной истории с историей советского государства помогало пишущим идентифицировать себя со своим государством и почувствовать себя новыми, советскими людьми. Максим Горький (1868-1936) был инициатором этой исторической кампании и добился основания издательства «История фабрик и заводов», единственная задача которого заключалась в издании повествований рабочих и инженеров. Собранные интервью и записи тщательно редактировались, часто заново переписывались профессиональными авторами и публиковались в сборниках, посвященных истории различных промышленных предприятий. Содержащиеся в этих сборниках краткие биографии претендовали на то, чтобы служить примером и в одном фрагменте отражать всю историю Советского Союза и советских граждан. В это же время появились первые, также подвергнутые сильному редактированию или написанные авторами-«призраками» автобиографии выдающихся инженеров, например Глеба Максимилиановича Кржижановского (1872-1959) и Александра Васильевича Винтера (1878-1958), отцов плана электрификации ГОЭЛРО, или Ивана Павловича Бардина (1883-1964) и Сергея Мироновича Франкфурта (1888-1937), руководителей строительства Кузнецкого металлургического комбината (Кузнецкстроя).

Советское правительство опять реанимировало подобное историческое творчество масс в период десталинизации конца 1950-х — начала 1960-х гг. После того как с культом личности было покончено и Сталина перестали превозносить как создателя Советского государства, в главное действующее лицо истории вновь превратился «маленький человек»: в центре внимания советской историографии оказались прежде всего инженеры в качестве подлинных строителей СССР. Наряду с новым изданием томов «Истории фабрик и заводов» в 1960-е гг. вышел в свет ряд автобиографий, в которых инженеры впервые рассказывали и о терроре. Руководители партии, по мнению Хироаки Куромия, считали, что проще и менее рискованно обнародовать правду о былых преступлениях в мемуарах, а не в официальных источниках или исторических научных трудах. Кроме того, мемуары хоть и раскрывали определенные аспекты террора, но одновременно демонстрировали идентификацию их авторов со своей страной, поскольку те писали о себе как о части системы. Конец подобной исторической практике положило свержение Хрущева. В 1970 г. лишился своего поста главный редактор журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский (1910-1971), который содействовал публикации многих мемуарных и художественных произведений критического содержания — например, принадлежавших А.И. Солженицыну и И.Г. Эренбургу, инженеру В.С. Емельянову и генералу А.В. Горбатову. Биографии инженеров печатались и в 1970-1980-е гг., но уже не столько с целью создания «подлинной» истории Советского Союза, сколько ради прославления их великих свершений на благо родины. С началом эпохи гласности и распада Советского Союза наступила новая фаза: инженеры опять заговорили о теневых сторонах своего созидательного труда. Теперь и в России появилась возможность писать о специалистах, подвергавшихся преследованиям, — горном инженере Петре Иоакимовиче Пальчинском, металлурге Владимире Ефимовиче Грум-Гржимайло, открыто критиковавшем грандиозные проекты, или авиаконструкторе Роберте Людвиговиче Бартини, сидевшем в лагере вместе с Андреем Николаевичем Туполевым. Впервые появились также работы об эмигрировавших инженерах. Кроме того, были заново написаны истории жизни и деятельности других, давно известных специалистов. Одновременно продолжалась публикация мемуаров, не содержавших принципиально новых высказываний о Советском Союзе, — их авторы сохраняли приверженность прежним оценкам. Многие из этих материалов издавались в качестве доказательства той или иной части долгое время замалчивавшейся «объективной» истории, но российские историки все в большей мере интересуются личными свидетельствами и как выражением субъективно пережитого в определенную эпоху. В 1930-е гг. биографии использовались для того, чтобы обеспечить идентификацию с системой, в 1960-е помогали распрощаться с культом личности, в 1970-е служили для прославления достижений советского народа. Сегодня же они более не являются объектами манипуляции или функционализации — их уважают как исторический источник.

Поток изданий таких субъективных источников постоянно растет как на Востоке, так и на Западе. Стивен Коткин считал главным недостатком собственной работы то обстоятельство, что он не обнаружил «личных записок», но вряд ли какой-нибудь еще историк сможет сказать то же самое в будущем.

До сих пор, однако, мемуары в основном сортировались, издавались и комментировались. В исследованиях они, как и прежде, главным образом применяются как иллюстративный материал; часто из них извлекаются только даты жизни или выразительные цитаты, без учета целостной картины, которую рисует человек, характеризуя себя и свое время. Настоящая работа представляет собой попытку систематической оценки мемуаров и полной концентрации на личностях (в данном случае инженеров) и специфическом изображении их жизни.

Такой подход таит в себе определенные проблемы. Прежде всего историческая наука в целом относит автобиографии к числу «зыбких» источников. В то время как за текстами законов, документами, протоколами, отчетами комиссий, официальной статистикой и т. п., как правило, признаются объективность и достоверность, мемуары считаются не только субъективными, но и ненадежными. Они отнюдь не передают «историческую действительность» точь-в-точь, чаще всего пишутся через много лет после пережитого. «Источник» воспоминаний о жизни — память, действующая выборочно. Записывается определенная подборка событий, оценка которых может быть сегодня иной, чем 30 лет назад. То, что раньше ощущалось как тяготы и лишения, сегодня воспроизводится в сознании как подвиг, неприятное может быть вытеснено из памяти, а произошедшее в начале 1930-х гг. в воспоминаниях вполне способно соскользнуть в конец десятилетия. Рассказчик или рассказчица иногда сознательно, иногда неосознанно организует, структурирует и компонует в последовательное, логичное повествование отобранные, оцененные по-новому элементы воспоминаний. При этом большую роль играет то обстоятельство, каким намерением руководствовался автор, создавая мемуары, желал ли он исповедаться, оправдаться, оставить в качестве летописца свидетельство о своем времени или вследствие историко-политических переломов по-новому определить прошлое и убедиться в неизменности собственного «Я». В зависимости от мотивации жизнеописание может получиться очень разным. Возникает повествование, претендующее на то, чтобы показать жизнь автора, и тут же вызывающее вопрос, насколько оно соотносится с «действительно прожитой жизнью». Но ведь «аутентичной жизни» нет. Событие не существует в своей чистой форме: едва свершившись, оно покрывается оболочкой толкований, интерпретаций и оценок. «Голые факты» бывают только в теории; на практике их нельзя отделить от историй, рассказанных на их основе и по их поводу. Поэтому мемуары — текст, который в момент написания представляет для автора его жизнь. Его мир именно таков; другого, скрывающегося «за рамками» или «более подлинного», для данного человека не было. С помощью автобиографий можно реконструировать как раз то, что ищет культурная история, — ценностные критерии, поведенческие модели, субъективные миры.

Это не значит, что мы возводим собственноручные жизнеописания в ранг абсолютных истин. Чтобы лучше оценить и упорядочить рассказанное, автобиографии, во-первых, сравниваются между собой, что позволяет установить, где мы имеем дело с оценками, общепринятыми для своего времени, а где встречаем индивидуальные суждения, в каких местах повествования противоречат друг другу, а в каких кто-то из авторов оставил пробелы. Во-вторых, мемуары включаются в контекст имеющихся данных и релятивируются путем сравнения с иными источниками — газетами, журналами, архивными материалами. Цель этого сравнения заключается не в том, чтобы разоблачить рассказы инженеров как «фальшивку» или, например, упрекнуть их в приукрашивании прошлого. Нас главным образом интересует вопрос, как инженеры пришли к оценкам и суждениям, которые мы сегодня находим в их записках.

Наряду с общими для всех мемуаров проблемами советские воспоминания обременены еще одним особым недостатком. На стороннего западного читателя они производят впечатление очень формализованных и схематичных. Содержание выглядит одинаковым, в структуре и тематике почти не обнаруживается расхождений, даже обороты речи и оценки определенного опыта кажутся стандартными. Как будто существует некое руководство по «сборке» автобиографий и все инженеры пользуются одним и тем же «конструктором». Подобное впечатление часто вызывает заявления, что советские мемуары носят пропагандистский характер и не столько показывают отдельного человека, сколько демонстрируют всевластие языка пропаганды. Действительно, в 1930-е гг. авторы-«призраки» и редакторы переделывали «мемуары» в зависимости от политической ситуации. Как обнаружил Хироаки Куромия, главный инженер Кузнецкстроя Иван Павлович Бардин рассказал о своей жизни одному редактору, который на основе этого чернового материала в 1936 г. написал книгу под названием «Рождение завода. Воспоминания инженера», а в 1938 г. опубликовал новую «автобиографию» Бардина — «Жизнь инженера». В обеих книгах он описывает одни и те же события, но при этом изображение тех или иных действий и оценка отдельных лиц иногда в корне различны. Подобные манипуляции типичны для 1930-х гг., о послесталинской эпохе такого уже сказать нельзя. Но если кто-то думает, что мемуары, появившиеся во времена «оттепели» или позже, с наступлением гласности, должны существенно отличаться от выходивших в 1930-е гг. или при Брежневе, то он ошибается. Правда, в них затрагивались темы, на которые раньше цензура накладывала табу, однако форма и содержание не претерпели больших изменений. Бардин в начале 1960-х гг. впервые сам записал свои воспоминания, и тем не менее его собственные формулировки мало чем отличаются от слов, которые в 1930-е гг. вкладывал в его уста редактор. Можно сделать и еще одно открытие, вначале представляющееся поразительным: в неопубликованных воспоминаниях, которые хранятся в архивах и писались не для того, чтобы стать достоянием гласности, мы едва ли найдем принципиально другую картину 1930-х гг. по сравнению с отредактированными и опубликованными мемуарами. Хотя их авторы, подобно Бардину, касаются тем, которые не могли публично обсуждаться в то время, когда они работали над своими воспоминаниями, в общем и целом они рисуют достойный восхищения образ Советского Союза. Даже в интервью, которые я брала, и в автобиографиях, увидевших свет после распада СССР, никто из инженеров не осуждал Советский Союз в принципе как неправовой режим и тому подобное.

Если автобиографии не создавались «под диктовку», откуда же берется их на удивление сходная структура? Жанр мемуаров — особый «побег» литературного древа, чьи корни восходят к житиям святых, эта традиция поныне живет и развивается. Текстовая форма — репрезентативная структура, предоставляющая в распоряжение пишущего форму и язык и в то же время изменяемая и развиваемая автором. Инженеры вписывали себя и свою историю в данную биографическую традицию, тем самым продолжая ее. Исходный образец таких повествований — диалектический роман воспитания. Они рассказывают о становлении человека в двух отношениях — его формировании и превращении из бедного, бесправного, невежественного существа в личность, обладающую чувством собственного достоинства и овладевшую науками. Это линейное развитие проходит несколько стадий. На пути к самому себе человек должен преодолеть не одно препятствие и справиться со многими трудностями. Но в конечном счете любая опасность и любое испытание означает дальнейшее усиление его «Я» и достижение новой стадии на пути к совершенству. Подобная схема встречается уже в студенческих биографиях XIX в. Ее принципы лежат и в основе богостроительства, в рамках которого революционеры проповедовали, что благодаря великой силе добра, заключенной в человеке, жизнь его в любом случае должна измениться к лучшему. Сюжет о полном испытаний пути к счастью характерен также для русской сказки: Иванушка-дурачок, обделенный третий сын, в конце ее неизменно торжествует победу над нищетой и женится на царевне.

Эта диалектика восхождения, которая уже была свойственна русской культуре, после 1917 г. преподносилась людям в особой форме: Игал Халфин и Шейла Фицпатрик показывают, как в 1920-1930-е гг. их систематически тренировали излагать свою биографию в виде истории воспитания при вступлении в комсомол, партию, поступлении в вуз или продвижении по службе. Катерина Кларк пришла к выводу, что социалистический герой в романе 1930-х гг. трафаретно рисовался как продукт истории воспитания и становления сознания. Диалектическое формирование человека в духе социалистического реализма служило центральной темой во всех средствах массовой информации. Даже видных, прославленных инженеров в 1930-е гг. изображали людьми, которые нашли себя только благодаря созидательному труду во имя социализма: «Днепр был стадионом его инженерного искусства и одновременно школой… политически он поднялся лишь на Днепре».

Так из множества различных нитей сплеталась репрезентативная структура, к которой автоматически прибегали инженеры, собираясь поделиться своими воспоминаниями. Из подобных текстов они заимствовали категории для осмысления своей жизни, схемы для структурирования и оценки собственного опыта. В их распоряжении не имелось другого языка, который не заставлял бы их смотреть на свою биографию в этом диалектическом ключе. Таким образом, их восприятию с самого начала задавалась определенная конфигурация. Помимо того, многие инженеры сообщают, что, прежде чем приступить к написанию собственных мемуаров, специально ознакомились с правилами жанра.

Существует традиция написания автобиографий, зародившаяся задолго до 1917 г. и пережившая Советский Союз. Нельзя отделить ни «пропаганду» от «подлинной» позиции человека, ни «аутентичную жизнь» от формы мемуаров. Они прочно переплетены друг с другом, и только теоретически можно представить их себе в чистом виде. Но, анализируя, следует подумать, какие факторы участвовали в формировании именно такого взгляда на себя, не разделяя при этом конечный продукт на «оригинальное состояние» и результат «внешнего воздействия». Время создания мемуаров также обусловливало возможности выражения: в 1960-е гг., когда инженеров впервые призвали записывать свою историю, многие видные деятели первой пятилетки достигли пенсионного возраста. Они писали воспоминания на закате жизни, подводя итоги делу, которому ее посвятили, в связи с празднованием 40-летия плана ГОЭЛРО (1960 г.) или 50-летним юбилеем Октябрьской революции (1967 г.). Не говоря уже обо всем этом, царившая в те годы атмосфера внушала специалистам, что именно они, строители заводов и электростанций, и являются истинными героями Советского Союза. Наконец, они впервые получили возможность говорить о терроре, так что «оттепель» определяла рамки их высказываний.

Мы обращаемся к советским мемуарам как к коллективной памяти, чтобы узнать о преобладающей среди их авторов точке зрения на 1930-е гг., и в то же время — об индивидуальных судьбах и мнениях, отклоняющихся от общепринятых. На их примере мы покажем, как глубоко советские взгляды укоренились в сознании многих людей, определяя их мышление и бытие, даже когда СССР давно перестал существовать. Приверженность к этому государству не была у них внешней и навязанной, и они не могли скинуть ее, как пальто, дабы обнаружить свою «истинную» позицию.

 

б) Инженеры в роли летописцев

На Западе считается, что инженеры выражают себя в цифрах, уравнениях и конструкциях, а не с помощью литературного языка. Ввиду недостаточной общительности и отсутствия литературных способностей мемуары инженеров слывут редкостью. Совершенно иначе обстоит дело с мемуарами инженеров в России, где они, пожалуй, написали автобиографий больше, чем представители какой-либо другой профессиональной группы, и где автобиографии всегда могли претендовать на статус важнейших исторических документов (см. выше). В связи с пересмотром истории 1930-х гг. многие люди ощутили потребность еще раз мысленно обозреть собственную историю и как следует разобраться в том, что же тогда происходило. Некоторые инженеры начинают повествование с цитаты Ильи Эренбурга (1891-1967), писавшего в своих воспоминаниях: «Когда очевидцы молчат, рождаются легенды». Тем самым они дают понять, что рассматривают себя как летописцев своего времени, единственных, кто в состоянии рассказать, как все было в действительности.

В 1957-1958 гг., в ходе «оттепели» и десталинизации истории, архивы начали систематически принимать на хранение такие воспоминания. Советские архивисты могли теперь во всеуслышание критиковать имевшую место до сих пор практику собирательства: «На собирательской деятельности наших архивов и использовании источниковедческой базы наглядно сказалось отрицательное воздействие культа личности Сталина. В период культа личности роль трудящихся масс принижалась в угоду возвеличиванию Сталина; ряд выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, а также активных участников пролетарской революции и социалистического строительства были незаконно репрессированы. Эти моменты в значительной мере обусловили выборочный характер отбора и использования материалов личного характера».

В различных циркулярных письмах архивные управления РСФСР и СССР обязали подведомственные им учреждения собирать материалы тех лиц, которые имели большое значение для государства и общества. Первоначально личное наследие хранили главным образом библиотеки, но в июне 1961 г. Центральный государственный архив народного хозяйства (ЦГАНХ), в настоящее время Российский государственный архив экономики (РГАЭ), выделенный из состава Центрального государственного архива Октябрьской революции (ЦГАОР), получил задание целенаправленно собирать архивы видных деятелей народного хозяйства. По инициативе историка Ю.Ф. Конова был специально учрежден отдел личных фондов для централизованной работы с материалами, которые оставляли после себя «выдающиеся специалисты, начальники, директора, руководители и ведущие инженеры крупных производственных, добывающих, строительных объектов общесоюзного значения (комбинаты, тресты, стройки, заводы, электростанции, рудники и др.)». В то время во всех государственных архивах в общей сложности насчитывалось 400 личных фондов видных деятелей советского времени, из них 80% составляли документы историков, юристов и деятелей культуры.

С возникновением отдела личных фондов РГАЭ появилось государственное архивное учреждение, в котором собирались и собираются материалы советской истории в форме мемуаров, написанных инженерами. Это единственное в своем роде собрание наследия инженеров и легло в основу данной работы. В конце 1990-х гг. РГАЭ хранил 334 личных фонда с 63 505 документами. Около 20 этих фондов объединяют наследие инженеров той или иной отрасли. Самый большой из них — фонд 9592 «Коллекция документов видных деятелей энергетики», созданная первой и, вероятно, наиболее значительная коллекция, в которой находятся рукописи почти 60 инженеров и ученых, работавших над осуществлением плана электрификации России — плана ГОЭЛРО.

При оценке этого наследия необходимо помнить, что ввиду принятой в архиве практики собирательства сюда поступали материалы только части лиц, охватываемых понятием «инженеры». Внимания удостаивались начальники цехов, отделов, главные инженеры, директора заводов, начальники строительства и сотрудники трестов, народных комиссариатов и министерств, «рядовые» инженеры, не занимавшие ответственных должностей, оставались за пределами этого круга. Учитывая достаточно высокое положение, которого достигли авторы попавших в архив документов, не приходится надеяться, что среди мемуаров найдутся воспоминания диссидента. У такого отбора есть и еще одно следствие: поскольку до значительных постов поднимались почти исключительно мужчины, то в РГАЭ вряд ли можно обнаружить личное наследие женщин-инженеров. Чтобы включить в исследование и этот круг лиц, наряду с мемуарами, находящимися в архивах, были привлечены другие автобиографии: а) мемуары женщин-инженеров, опубликованные в годы существования Советского Союза; б) записки эмигрантов; в) воспоминания постсоветского времени; г) интервью, взятые мной лично у женщин и мужчин, которые занимали недостаточно видное положение, чтобы заинтересовать архив, или не считали свою жизнь настолько яркой, чтобы оставить потомкам воспоминания о ней в письменном виде.

В целом для данной работы использованы 70 личных свидетельств, примерно половина из них приходится на долю архивных дел, и около десяти представляют собой интервью. Мир инженеров — мужчин и женщин — в 1930-е гг. реконструируется на примере 14 повествований, отобранных из упомянутых 70 документов таким образом, чтобы как можно полнее раскрывался весь имеющийся спектр жизненных проектов и судеб, социального происхождения и политических позиций, а также более или менее воспроизводилось тендерное соотношение. Воспоминания четырех человек хранятся в РГАЭ; первые двое из этой четверки — типичные представители «красных инженеров», выходцев из рабочих или батраков.

1. Леонид Игнатьевич Логинов (р. 1902, дата смерти неизв.) написал в 1966-1967 гг. воспоминания объемом в 143 машинописные страницы под названием «Записки одного инженера»; сегодня они вместе с его биографией и немногочисленными другими документами составляют дело № 350 в фонде 9592 «Коллекция документов видных деятелей энергетики», хотя Логинов всю жизнь работал в приборостроительной промышленности. Он родился в г. Вязники Владимирской губ., отец его работал в лавке. После ранней смерти отца Логинову удалось проучиться в школе только четыре года, а затем пришлось самому вносить вклад в семейный бюджет. В 1918 г. он ушел из дома и до 1923 г. служил в Красной армии. В 1919 г. Логинов вступил в партию, в 1924-1926 гг. вел партийную работу, в 1926— 1929 гг. учился в Ленинградском политехническом институте. После быстрого восхождения в управленческом аппарате промышленности был в 1938 г. арестован, в 1953 г. реабилитирован.

2. Никита Захарович Поздняк (1906-1982) писал свои мемуары также в 1967 г. Его труд под названием «Воспоминания и записки инженера. От каховского батрака до диплома ученого» включает 480 машинописных страниц и описывает исключительно время от детства автора до окончания учебы в 1934 г. Поздняк планировал и второй том о своей работе в цветной металлургии, но не написал его. Наследие Поздняка образует отдельный фонд 372 и включает 111 дел, которые кроме мемуаров содержат его научные труды, карманный календарь и фотографии. Родившийся в с. Агайманы (позднее Фрунзе) близ г. Каховка в Херсонской губ. сын кровельщика, придерживавшегося революционных взглядов, тоже посещал школу только четыре года, в 12-летнем возрасте остался круглым сиротой, в 1917-1924 гг. нанимался в поденщики и батраки. В 1926-1927 гг. был штатным комсомольским работником, в 1927-1929 гг. учился на рабфаке, затем в 1929-1934 гг. — в Московском институте цветных металлов и золота (МИЦМиЗ).

Два следующих мемуариста происходили из буржуазных семей, но шли тем же путем, что Логинов и Поздняк.

3. Константин Дмитриевич Лаврененко (р. 1908, дата смерти неизв.). Наследие, как и у Логинова, составляет одно дело 404 в фон де 9592. В этом конволюте из тысячи страниц, не имеющих сквозной нумерации, содержатся и мемуары объемом в 448 машинописных страниц с тремя различными титульными листами: «Так было», «Исповедь энергетика» и «Электричество и люди». Ко всем трем заголовкам добавлен подзаголовок «Документальное повествование». Мемуары состоят из семи глав, из них только первая, объемом в 56 страниц, посвящена довоенному времени. Дата записи, к сожалению, ни где не отмечена. Так как имени Лаврененко нет в старом путеводителе по архиву (1983 г.), можно предположить, что его документы попали в архив позже и, вероятно, были написаны не ранее начала 1980-х гг. Лаврененко родился в деревне под Киевом в семье сельского учи теля, семь лет посещал школу, затем профшколу при металлургическом заводе в Днепропетровске, где приобрел специальность слесаря-разметчика. В 1931 г. окончил Киевский политехнический институт, будучи секретарем комитета комсомола; работал в 1930-е гг. на различных должностях на электростанциях и достиг в 1938 г. поста в одном из главков Наркомата тяжелой промышленности.

4. Андрей Андреевич Гайлит (р. 1905, дата смерти неизв.). Мемуары находятся в виде дела 103 в фонде 332 «Коллекция документальных материалов видных деятелей металлургической промышленности». Его заметки под названием «Хроника одной жизни, почти полностью посвященной комсомолу, партии и алюминиевой промышленности», написанные в 1980 г., включают 342 машинописные страницы, из которых первые 55 рассказывают о довоенном времени. Гайлит, происходивший из интеллигентной латышской семьи, в 1920 г. вступил в комсомол, в 1924 г. сдал в Петрограде экзамены на аттестат зрелости и учился в Технологическом институте в Ленинграде. С конца 1920-х гг. работал в алюминиевой промышленности.

Наряду с этими четырьмя мемуарными свидетельствами, хранящимися в архиве, были отобраны три текста, опубликованных в годы существования Советского Союза.

5. Александр Сергеевич Яковлев (1906-1989), так же как Лаврененко и Гайлит, происходил из буржуазии, подобно им ассимилировался и полностью растворился в идентичности коммуниста. Его мемуары примечательны тем, что опубликованы во время «оттепели» и представляют собой лавирование на грани между публичным обвинением системы и ее защитой. Книга объемом примерно 500 страниц вышла в 1966 г. под названием «Цель жизни. Записки авиаконструктора». В 1972 г. она вышла на английском языке («The Aim of a Lifetime»), а в 1976 г. на немецком («Ziel meines Lebens. Aufzeichnungen eines Konstrukteurs»). Эти мемуары пользовались такой популярностью, что неоднократно переиздавались, последний раз в 2000 г. Яковлев родился в буржуазной семье, его отец был начальником транспортного отдела фирмы «Нобель» в Москве. В 1922 г. он окончил гимназию, в 1924-1926 гг. трудился подсобным рабочим и мотористом на московском аэродроме, в 1927-1931 гг. учился в Московской военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского, с 1931 г. работал конструктором на авиационном заводе им. Менжинского и к концу 1930-х гг. стал личным советником Сталина.

Следующие две опубликованные автобиографии привлечены для того, чтобы компенсировать недостаток «женских» материалов в архивных фондах. Обе появились в 1970-е и 1980-е гг. и описывают типичный «путь наверх» пролетарских женщин.

6. Татьяна Викторовна Федорова (1915-2001). Мемуары вышли в 1981 г. под названием «Наверху — Москва» (230 страниц) и были, кроме того, частично включены в сборник «Дни и годы Метростроя». (М., 1981. С. 143-157). Федорова — одна из немногих известных женщин-инженеров, слывущая легендой Метростроя. Дочь медсестры, родившаяся в Москве, она окончила школу-семилетку, училась в 1931-1932 гг. в фабрично-заводском училище (ФЗУ), в 1931 г. вступила в комсомол, а в 1932 г. пришла работницей на строительство метро, откуда ее как ударницу направили учиться на инженера (1937-1941 гг.) в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ).

7. Тамара Борисовна Кожевникова, урожденная Оденова (р. 1917), опубликовала свои 150-страничные мемуары «Горы уходят в небо» в совместной с летчицей М.Л. Попович книге «Жизнь — вечный взлет» в 1978 г. Она родилась в семье врача в Кахетии, также окончила среднюю школу, вступила в 1931 г. в комсомол и одной из первых среди женщин добилась приема в Военно-воздушную академию им. Н.Е. Жуковского. С 1940 г. работала инженером по ремонту и эксплуатации самолетов.

Наряду с этими текстами, опубликованными в советское время, исследуется история жизни, написанная после распада Советского Союза, но, тем не менее, не отражающая более критического отношения к прошлому.

8. Евгений Федорович Чалых (р. 1901) в 1996 г. опубликовал в Москве свои воспоминания под названием «Записки советского инженера» в виде томика объемом не больше 140 страниц и тиражом только 500 экземпляров. Он родился в семье крестьянина в Перовске (Туркестан), в 1909-1915 гг. учился в церковноприходской школе, затем в учительской семинарии в Ташкенте, пока в 1919 г. его не призвали в Красную армию. Затем в 1922-1929 гг. последовала учеба на инженера в Ленинградском политехническом институте; в 1930-е гг. Чалых, беспартийный инженер, работал в углеродной, электродной и алюминиевой промышленности.

Этим советским текстам противопоставлены две автобиографии, возникшие в эмиграции.

9. Валентина Алексеевна Богдан, урожденная Иванова (р. 1911, живет в Англии), выпустила две книги мемуаров: «Студенты первой пятилетки» (280 страниц) вышли в 1973 г. в Буэнос-Айресе, «Мимикрия в СССР. Воспоминания инженера, 1935-1942 годы, Ростов-на-Дону» (322 страницы) — в 1986 г. во Франкфурте-на-Майне. Она родилась в очень религиозной семье паровозного машиниста в г. Кропоткин (быв. хут. Романовский) на Кубани, в 1929 г. окончила школу, в 1929-1934 гг. училась в Институте пищевой промышленности в Краснодаре, с 1935 г. работала инженером в Ростове-на-Дону, сначала на комбайновом заводе, затем на мукомольном комбинате. В 1942 г. бежала из СССР.

10. Анатолий Павлович Федосеев (р. 1902) опубликовал свои мемуары объемом около 270 страниц под названием «Западня. Человек и социализм» в 1976 г. во Франкфурте-на-Майне. Родившийся в Петербурге сын инженера после окончания школы в 1927 г. в течение трех лет не мог попасть в институт. После того как Федосеев стал рабочим, его в 1931 г. приняли в Ленинградский электротехнический институт, и с 1936 г. он работал в производстве электроламп и генераторов. В 1971 г. эмигрировал.

Наконец, эта выборка дополняется четырьмя интервью. Первые двое интервьюируемых, как и Федосеев, — дети старых инженеров, сумевших договориться с большевиками.

11. Таисия Александровна Иваненко, урожденная Васильева (1913-2011), родилась в Гатчине под Петербургом, в семье директора Гатчинской электростанции А.Г. Васильева. После школы-восьмилетки поступила на рабфак, тем не менее в 1930 г. ее не приняли в институт; она получила инженерное образование на частных курсах у своего отца. В 1930-е гг. Иваненко работала инженером-конструктором в разных проектных организациях и институтах. В 1937 г. ее отец был арестован и расстрелян.

12. Людмила Сергеевна Ванъянт, урожденная Криц (р. 1919, живет в Москве), как и Иваненко, — дочь видного «старого» инженера, уполномоченного Китайско-Восточной железной дороги в Чите, С.И. Крица, также арестованного и расстрелянного в 1937 г. Она росла, окруженная заботой, окончила школу в 1936 г. и училась в Московском институте инженеров транспорта (МИИТ), пока в 1940 г. не вышла замуж, бросив учебу.

Последние два интервью выбраны потому, что они расширяют спектр представленных здесь лиц фигурами прагматиков — одного в «восторженном», другого в «равнодушном» варианте.

13. Даниил Исаакович Малиованов (р. 1911, живет в Москве) родился в семье бухгалтера в Елизаветграде (впоследствии Кировоград). По окончании школы-семилетки обучался в 1926-1929 гг. в профтехучилище, работал токарем и бригадиром комсомольской бригады, пока в 1930 г. не был направлен на учебу в институт как «профтысячник». В 1935 г. окончил горный институт в Сталино, с 1937 г. работал на руководящих постах, в частности в горнодобывающей промышленности Донбасса.

14. Герман Васильевич Розанов (р. 1915, живет в Москве) родился в Саратове в семье юриста. Он обучался семь лет у частного учителя и поначалу не попал в институт. После того как он вступил в комсомол и стал учеником токаря, двери вуза открылись перед ним в 1931 г. Розанова дважды исключали из института как «антибольшевистский» элемент, прежде чем он окончил Московский университет в 1938 г. Он устроился на авиационный завод в Саратове, а в 1943 г. вступил в партию.

 

в) Инженерная печать

Официальный образ инженера, с которым сравниваются автопортреты, создаваемые авторами воспоминаний, реконструируется с помощью следующих органов печати:

1. Газета «За индустриализацию». Выходила с 1 января 1930 г. по 31 августа 1937 г. До этого называлась нейтрально «Торгово-промышленная газета», в сентябре 1937 г. снова приняла менее энергичное наименование — «Индустрия». «Торгово-промышленная газета» издавалась Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ) СССР и РСФСР, а после основания в 1930 г. Народного комиссариата тяжелой промышленности стала, под названием «За индустриализацию», органом и рупором этого ведомства, которое возглавлял Григорий Константинович Орджоникидзе (1886-1937). Ее редакция представляла свою программу следующим образом: «Торгово-Промышленная Газета стала органом социалистической индустриализации Советского Союза задолго до переименования… Она боролась и борется ЗА ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЮ, за генеральную линию. Она будет вести эту борьбу и под новым названием».

Главный редактор газеты Б.М. Таль (1898-1938) каждый вечер отправлялся к наркому, чтобы обсудить с ним основные темы на следующий день. Соответственно газета немедленно отражала самые последние лозунги и кампании. Кроме того, она особо адресовалась инженерам, побуждая их не жалеть усилий, но находя место также для резкой и язвительной критики. Орган Наркомтяжпрома можно рассматривать в качестве своего рода заводской газеты и информационного бюллетеня, с которым «штаб-квартира концерна» обращалась к своим инженерам. То, что хозяйственники и инженеры читали газету, подтверждает Леонид Павлович Грачев, «красный директор» предприятия бумажной промышленности: он всегда с нетерпением ожидал ее выхода и прочитывал номер от «начала до конца», чтобы получить информацию о последних событиях и новейших тенденциях.

2. Журнал «Инженерный труд». Подчеркивая свой международный характер, он всегда указывал на титульном листе название «Инженерный труд — орган ВМБИТ, МосГМБИТ и ЦБ ИТС профсоюзов» по-немецки и по-английски. Это был орган профсоюзных секций инженеров. Так как последние самостоятельные представительства интересов инженеров были распущены во время культурной революции, то инженеры не имели своего профсоюза, для них существовали только «секции» в отраслевых профсоюзах — рабочих горной промышленности, металлургов и т. д. Отраслевые секции объединяло Всесоюзное межсекционное бюро инженеров и техников (ВМБИТ), издававшее журнал. В переломные 1929 и 1930 гг. он выходил дважды в месяц, в 1931 и 1932 гг. — трижды в месяц, а в 1924-1928 гг. и затем после 1931 г. до прекращения выхода журнала в августе 1935 г. печатался только один номер в месяц. То обстоятельство, что «Инженерный труд» являлся органом инженерных секций, отнюдь не означало, что он отстаивал интересы инженеров, принципиально защищая свою «клиентуру» от обвинений, травли и клеветы. Напротив, он служил рупором профсоюзных функционеров, которые строго следовали линии партии и проводили в жизнь правительственные лозунги. В 1929 г. редакция заявила, что главные направления ее деятельности — политика, инженеры и строительство Советского Союза, причем она не собирается быть «подражанием» уже существующим средствам массовой информации и оставаться «в хвосте» «движения». Она обещала ставить вопросы «со всей остротой», выступать инициатором кампаний и не обращать внимания на «Ивана Ивановича», которого могут задеть резкие высказывания. Журнал намеревался отказаться от «вегетарианского», «беззубого» стиля, не «спать» и не ждать, «пока гром грянет», а по собственной инициативе поднимать проблемы, разоблачать врагов и предлагать решения. «Инженерный труд» считал себя инструментом, помогающим преданным партии инженерам проводить политику партии и правительства в отношении своих коллег, и сделал философией издательства опережающее повиновение. Выполняя эту свою функцию, журнал помогает понять, в какой степени инженеры идентифицировали себя с большевиками, проявляли раболепие и покорность и доносили на коллег. В первую очередь, однако, это весьма подходящий источник для прояснения вопроса об официальном образе инженера.

 

г) Литературные и кинематографические источники

Повести, романы, пьесы и фильмы используются в этой работе в качестве третьей большой группы источников, дополняющей и оттеняющей другие; к ним мы обращаемся, чтобы узнать, какое представление об инженере они формировали и распространяли. Эти произведения рассматриваются не с точки зрения отражения действительности, а в качестве еще одних механизмов, штамповавших на своем конвейере образы инженеров. Художественный кинематограф и беллетристика открывают нам поле культурной информации как вторую, помимо сферы профессиональной информации, важную область формирования общественного мнения. В конце концов, человек подвергается влиянию всего окружающего его мира, а не только информационных сообщений и непосредственно политики. Кроме того, фильмы обладают способностью «отражать исторические реалии весьма полезным, если не единственным в своем роде образом», по словам историка кино К.Р.М. Шорта. Если говорить о проведении государственной политики в отношении специалистов, то кино и литература, по-видимому, действительно часто функционировали в качестве своеобразного зажигательного стекла. В этих средствах массовой информации заострялись мнения, формировались типы и драматизировались события. С помощью особых форм выражения, свойственных как кинематографу, так и литературе, позиция по отношению к интеллигенции могла быть представлена существенно острее, но в то же время и более занимательно, в любом случае пластичнее, чем это позволяли сделать речи и постановления.

Именно потому, что фильм является инструментом, способным «придавать определенный облик общественному мнению и использовать его потенциальную силу для обеспечения или сохранения политической, социальной или экономической власти», следует и в данном случае обратить серьезное внимание на кинематограф и беллетристику. Ленин ценил кино как «важнейшее из всех искусств», РКП(б) на своем XIII съезде в мае 1924 г. приняла решение о том, что оно должно играть центральную роль в воспитании, образовании и агитации масс. Киноиндустрия превратилась в подконтрольное партии и государству оружие не позднее 1930 г., с преобразованием «Совкино» в «Союзкино». Сталин высоко ценил художественные фильмы как педагогический инструмент: «Кино в руках советской власти представляет огромную, неоценимую силу. Обладая исключительными возможностями духовного воздействия на массы, кино помогает рабочему классу и его партии воспитывать трудящихся в духе социализма, организовывать массы на борьбу за социализм, подымать их культуру и политическую боеспособность».

Он сам стал первым редактором сценариев и главным цензором; ни один фильм не выходил на экран, пока Сталин не посмотрит его в своем личном кинозале в Кремле и не даст ему оценку. Несмотря на сильную цензуру — около трети всех снятых фильмов так никогда и не появились на экране, — режиссеры 1930-х гг. работали не только по принуждению: они с готовностью вносили свой вклад в создание нового государства. Питер Кенез констатирует: «Режим и деятели искусств объединяли свои таланты, чтобы создавать произведения, необходимые для сохранения системы». Таким образом, кино не только творило идеальную действительность по канонам социалистического реализма, но и показывало советскую жцзнъ глазами режиссеров. И сегодня кинофильмы снова можно читать как нормативные тексты, описывающие идеальный советский мир.

Для данной работы использованы фильмы, где в качестве главных или второстепенных персонажей появляются инженеры. В списке сюжетов, официально пользовавшихся предпочтением, строительство социалистической промышленности стояло на втором месте после коллективизации. Несмотря на столь большое значение индустриализации, фильмов на эту тему было относительно немного. Питер Кенез установил, что из 308 картин, вышедших на экран с 1933 по 1940 г., только в десяти действие происходит на предприятиях. По его мнению, «режиссерам создание интересных фильмов о рабочих казалось трудной задачей, и они старались от нее уклониться».

Это утверждение не совсем верно, во всяком случае есть ряд фильмов, в которых действие разворачивается на стройках либо инженер помещается в другую среду. С 1928 по 1941 г. появилось около 30 лент, где определенную роль играют инженеры, они-то и были использованы при подготовке данной работы.

Писателям в процессе формирования нового человека отводилось не менее значимое место, чем режиссерам. Неоднократно подчеркивалось, что литература имеет решающее значение для создания новой советской интеллигенции: «Искусство — не самоцель, оно играет колоссальную роль в перевоспитании, в переделке людей».

Название «инженеры человеческих душ», закрепившееся за писателями, свидетельствует не только о символической силе понятия «инженер», но прежде всего о твердом намерении партии включить литераторов в процесс формирования инженеров. «Будьте подлинными "инженерами душ"! Будьте учителями новой жизни!» — призывали работников пера в 1934 г. на открытии съезда писателей. Литературных героев приводили в пример, словно реальных людей, желая продемонстрировать, какими свойствами должен обладать инженер, а от каких ему следует избавиться. Инженер Клейст из романа Федора Васильевича Гладкова (1883-1958) «Цемент», инженер Габрух из практически забытого сегодня произведения Сергея Александровича Семенова (1893-1942) «Наталья Тарпова», инженер Звягинцев из пьесы Александра Ильича Безыменского (1898-1973) «Выстрел» были известными, неоднократно упоминавшимися личностями, представлявшими тип старого инженера. Как фильм, так и роман или пьеса рассматривались в качестве непосредственной инструкции для инженеров. Деятелям искусств дали задание сформировать образ нового, идеального инженера. Вместе с основанием в 1932 г. Союза советских писателей и провозглашением метода «социалистического реализма» были определены свойства нового героя: «Наш герой положителен… Наш положительный герой борется за счастье. Но он борется за счастье всех трудящихся, личное свое счастье он видит в счастье всех, а свою пользу как раз в том, чтобы улучшить жизнь всего человечества. Наш герой за индивидуальную смелость, решительность, инициативу… но он не стоит над "толпой", и его героизм потому прекрасен, что он принимает характер массовый» Органы различных инженерных организаций заявляли, что хотят увидеть в литературе не «абстрактного» человека и кабинетного ученого, а нового инженера на стройплощадке. Был сформулирован перечень тем, которые необходимо осветить, изображая инженера: «вредительство», отношения инженеров с хозяйственными руководителями, а также с рабочими и с парторганизациями, «спецеедство» — попытки ущемления и дискредитации инженеров, перевоспитание старых кадров, проблема «отцов и детей».

Симбиоз техники и литературы заходил, наконец, столь далеко, что от писателей требовали, чтобы они сами погружались в мир техники, если хотят нарисовать «верную» картину строительства: «Техническая и научная неграмотность наших поэтов еще больше, чем прозаиков. Возьмите любое произведение наших поэтов — познавательное значение их в плане научных и технических вопросов ничтожно, если совсем не отсутствует». В этой связи выражение «инженеры человеческих душ» получает еще один смысловой оттенок, ибо партия в действительности способствовала образованию из писателей инженеров или, по крайней мере, их более глубокому знакомству с великими стройками страны. Писатель Юрий Соломонович Крымов (1908-1941) в 1930 г. окончил физико-математический факультет МГУ и в 1930-е гг. работал на верфях на Каспийском море, прежде чем написал в 1941 г. повесть «Инженер». Гладков удостоился похвалы за достоверность изображенного в романе «Энергия» строительства гидроэлектростанции, так как провел пять лет на Днепрострое и изучил здесь все технические и производственные процессы. Мариэтта Сергеевна Шагинян (1888-1982) также написала роман «Гидроцентраль» после нескольких лет, проведенных на строительстве гидроэлектростанции ДзораГЭС на реке Памбак в Армении. Исаак Бабель (1894-1940) в 1934 г. подтвердил, что многие писатели считали своей задачей ездить на стройки и писать оттуда репортажи: «Очень правильно сделал, что побывал в Донбассе, край этот знать необходимо. Иногда приходишь в отчаяние — как осилить художественно неизмеримую, курьерскую, небывалую эту страну, которая называется СССР».

Связь писателей с инженерами и индустриализацией, таким образом, существовала на двух уровнях. Во-первых, считалось, что писатель своим творчеством формирует нового человека. Во-вторых, литераторы 1930-х гг. сами были технически подкованными специалистами и отлично разбирались в инженерном деле.

В данной работе использованы 18 наиболее популярных и цитируемых в 1930-е гг. романов и пьес. Большая часть этих произведений о строительстве родилась в годы первой пятилетки. По завершении этого периода в литературе на передний план вышли другие темы, однако в кино фигура инженера присутствовала до конца 1930-х годов.