В то самое время, когда поднялась вторая волна американизма, когда инженеры в газетных статьях не могли скрыть восхищения Соединенными Штатами, партия и правительство решили обратить особое внимание на удовлетворение материальных и культурных потребностей своих инженеров. Период 1934-1936 гг. называют «золотыми годами» — многим людям тогда казалось, что террор и голод навсегда ушли в прошлое, что теперь можно свободнее говорить и лучше жить. Об этом как будто свидетельствовали упразднение ОГПУ в 1934 г. (точнее, его включение в состав НКВД), отмена продовольственных карточек осенью 1935 г. и принятие в 1936 г. новой конституции, обещавшей советским гражданам права и свободы. Сталин объявил: «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Отправной точкой переориентации с великих строек и государственных интересов на индивида и его потребности послужила реабилитация в 1931 г. старых инженеров. Теперь Сталин собирался не только дать им права, но и «проявлять максимум заботы» о них. В декабре 1934 г., выступая перед металлургами, он подчеркнул: «Надо беречь каждого способного и понимающего работника, беречь и выращивать его. Людей надо заботливо и внимательно выращивать, как садовник выращивает облюбованное плодовое дерево». Официально Сталин провозгласил новую политику 4 мая 1935 г., выдвинув в качестве программы правительства лозунг «кадры решают всё»: «Раньше мы говорили, что "техника решает всё"… Но этого далеко и далеко недостаточно. Чтобы привести технику в движение и использовать ее до дна, нужны люди, овладевшие техникой… Техника без людей, овладевших техникой, мертва… Вот почему упор должен быть сделан теперь на людях, на кадрах, на работниках, овладевших техникой. Вот почему старый лозунг "техника решает всё" должен быть теперь заменен новым… лозунгом о том, что "кадры решают всё" В этом теперь главное».

Партия начала все более открыто подчеркивать особую роль инженеров в восстановлении промышленности и строительстве нового общества, а также признавать законность их претензий на соответствующее их труду вознаграждение. Конец первой пятилетки и начало второй ознаменовались сменой примата промышленности и техники на примат благосостояния людей и смещением акцента с рабочего, представлявшего собой фундамент Советского Союза, на инженера как на главный столп социалистического строительства. Чтобы задобрить инженера и привязать его к новому государству, была разработана целая система наград и поощрений для инженерно-технических работников. Наркомтяжпром учредил всесоюзную «доску почета», на которую заносились имена заслуженных инженеров, таких, например, как Б.Е. Веденеев и А.В. Винтер. Газеты и журналы завели рубрики типа «ИТР должны знать своих выдающихся сотрудников», «Советские ИТР должны стать лучшими в мире» или «Страна должна знать своих лучших командиров», где помещали биографии и портреты героев социалистического строительства, в том числе, кстати, и А.С. Яковлева. Своего апогея кампания публичного прославления инженеров достигла в 1935 г., когда газета «За индустриализацию» на первой странице каждого номера печатала фотографии наркома Орджоникидзе с группой специалистов, удостоившихся звания «лучших инженеров тяжелой промышленности».

Государство старалось не только отметить заслуги инженеров, повысить престиж их труда, но и поддержать их материально. Партия требовала проявлять «максимум заботы и внимания к инженерно-техническому персоналу как старой школы, так и нового поколения». Она официально поставила себе целью создать стимулы, которые побуждали бы ИТР внедрять новые производственные методы, проводить рационализаторские мероприятия и улучшать качество продукции. На смену политике уравнения рабочих и инженеров пришел принцип: «Труд должен вознаграждаться». «Было бы бесчеловечно требовать жертв во имя "общего" блага, включая мещан и тунеядцев… Мы, авангард боевого пролетариата, зовем к борьбе за лучшее будущее, но плоды усилий, риска, жертв в первую очередь принадлежат тем, кто трудился больше и лучше. Изобретателю, ударнику — лучший кусок. Герою — награду и премию… Строить социализм ради обещания лучшего будущего для внуков — бессмысленно. Без "интереса" ничего не выйдет», — заявила газета Наркомтяжпрома в апреле 1931 г., в первый раз заговорив о проблемах и дискриминации технического персонала. В нескольких строчках она ярко обрисовала катастрофическое положение с материальным обеспечением инженеров: «Столовая — "на базе частного рынка" — Места на курорты? — "Сами раздобудут!" — Жилища? — "Живут похуже!"» Читатели впервые узнали, что в некоторых местах считается «дурным тоном» давать инженеру квартиру или предоставлять в его распоряжение лошадь. Пора прекратить ущемлять специалистов, писали газеты: «Пусть специалист ездит на автомобиле, если заработал на него, и в снабжении специалисту должны полагаться все льготы, которые получает квалифицированный пролетарий». Статья под заголовком «Окружим заботой и вниманием командиров промышленности!» требовала: «ИТР — жилье, курорты и потребительские товары наравне с рабочими промышленности! Призвать к порядку органы юстиции, которые напрасно и самоуправно беспокоят инженеров». 1 августа 1931 г. правительство утвердило обширный перечень мер, призванных улучшить положение инженеров. Наряду со льготами для детей специалистов при поступлении в вузы и защитой от уголовного преследования к ним в первую очередь относились меры по улучшению условий жизни. Инженеры отныне не только имели право на продовольственные карточки той же категории, что и промышленные рабочие, — к их услугам предоставлялись спецстоловые и закрытые распределители продуктов питания и дефицитных товаров. В правах на получение жилья, путевок в санатории и дома отдыха их также уравняли с рабочими. Существовавшая еще со времен нэпа Центральная комиссия по улучшению быта ученых (ЦеКУБУ) была преобразована в Комиссию содействия ученым (КСУ), которая обеспечивала представителей интеллигенции специальными пайками. Таким образом, речь уже шла не просто о равенстве с рабочими — элите сознательно давали преимущества. 

 

а) Оплата труда

В 1931 г. радикально изменился принцип оплаты труда инженеров: им стали платить «по труду», т. е. при небольшой базовой ставке начисляли высокие премии за выполнение плана и соблюдение сроков. Подобная система должна была стимулировать энтузиазм инженеров, побуждать их к ударничеству и сверхурочной работе. Печать проповедовала, что каждый инженер должен получать столько, сколько приносит пользы. Пропагандировавшееся раньше равенство заработной платы Сталин теперь ругал, называя «"левацкой" уравниловкой»: «Уравниловка ведет к тому, что квалифицированный рабочий вынужден переходить из предприятия в предприятие для того, чтобы найти, наконец, такое предприятие, где могут оценить квалифицированный труд должным образом». С уравниловкой, стирающей «грань между хорошей и плохой работой», надлежало отныне «покончить». XVII съезд партии в 1934 г. постановил «перестроить тарифы оплаты труда таким образом, чтобы стимулировать работу непосредственно в цехе, на участке, в производстве». Наивысший уровень зарплаты предусматривался для ИТР, занятых в металлургии, угольной промышленности и машиностроении. Вопреки тенденции все оформлять законодательно, оплата труда инженеров не была кодифицирована. Условия оплаты определялись коллективными договорами ИТС с администрацией предприятия. Таким образом, центр не регулировал жестко размер зарплаты, и в разных трестах он мог различаться. Средний месячный заработок инженерно-технического работника, занятого в крупной промышленности, вырос с 303 руб. в 1932 г. до 542 руб. в 1937 г. (см. таблицу). До 1932 г. инженеры и техники не выделялись в особую группу и причислялись к «служащим». Однако «Вестник инженеров и техников» объявил, что средняя зарплата ИТР с 1928 по 1932 г. повысилась на 47%, причем в угледобывающей промышленности — на 96%, в металлургии — на 82%, а в машиностроении — на 75%.

Средний заработок инженерно-технического работника в крупной промышленности (руб.) {1172}

1932 — 303

1933 — 341

1934 — 379

1935 — 443

1936 — 518

1937 — 542

Заработок ИТР зависел не только от его личных трудовых достижений, но и от престижа отрасли. Так, в 1933 г. инженер, работавший в угледобывающей промышленности, которая пользовалась наивысшим приоритетом, получал в среднем около 640 руб. в месяц, а специалист кондитерской промышленности — около 280 руб., т. е. меньше половины от этой суммы.

Система оплаты по труду имела следствием постоянные жалобы инженеров ВМБИТ на несправедливые вычеты из зарплаты. Предприятия в принципе имели право при невыполнении плана платить меньше, но инженеры в этом случае могли претендовать на полную сумму, если план срывался не по их вине. Соответственно возникали споры между техническим персоналом, поддерживаемым юридическим отделом ВЦСПС, и работодателями, которые, пользуясь правилом, дающим некоторый простор для толкований, срезали зарплату инженеров ниже установленного законом минимума. Начальнику юридического отдела Гильдебрандту то и дело приходилось вмешиваться, ставя дирекции предприятий на вид, что хотя с 1936 г. за любую аварию можно было удерживать 5%, но из премии, а не из основного оклада. Таким образом, мера, задуманная как материальный стимул к труду, стала в руках предприятий инструментом для притеснения инженеров.

 

б) Проблемы снабжения

Улучшение снабжения инженеров также представляло собой неоднозначную меру, которую оказалось не так-то легко осуществить. ЦИК и СНК еще 13 мая 1930 г. приняли решение уравнять уровень снабжения инженеров и рабочих, 13 ноября СНК снова объявил, что ИТР имеют право на продовольственные карточки такой же категории, и 13 января 1931 г. правительство издало соответствующее постановление. Уже судя по тому, сколько понадобилось объявлений, можно понять, что распространение норм снабжения рабочих на инженеров встретило сильное сопротивление. В некоторых областях руководителей местных органов снабжения, ни в какую не желавших повышать нормы техникам, пришлось отдавать под суд. Но даже формальное признание прав ИТР на продовольственное снабжение по более высокой категории еще не означало, что специалисты действительно смогут ими воспользоваться. Рабочие представительства или администрация отказывались отпускать инженерам продукты, которых и без того не хватало, в большем количестве, чем раньше. Московское бюро продовольственных и промтоварных карточек спустя два месяца после обнародования постановления ЦИК все еще не выдавало инженерам новые карточки. Из разных городов и с предприятий поступали сообщения, что соответствующие инстанции придумывают все новые и новые условия обмена карточек, идущие вразрез с указаниями правительства. Районные снабженческие учреждения, не получив от областных ведомств дополнительных средств в обеспечение новых норм, бывало, совсем вычеркивали специалистов из своих списков. На Макеевском металлургическом заводе каждый инженер должен был сам бороться за повышение категории снабжения. Рабочие кооперативы смеялись над инженерами и взяли за правило выбрасывать из списков на снабжение не полюбившихся им специалистов. Рудзутак на XVII съезде партии в 1934 г. подтвердил, что лишение ИТР и их семей продовольственных карточек постоянно имеет место. В Краснодаре уполномоченный по снабжению заявил женам инженеров: «Ваши мужья идиоты, что пишут на меня. Я хозяин и знаю, что делаю. Закрою ларек, и все. Давал пол-литра молока детям, а теперь ничего не дам». Из других мест сообщали, что дополнительные средства на улучшение снабжения инженеров направляются в общий котел и собственно к инженерам ни в каком виде не попадают. В Сталинске нормы снабжения 100 специалистов полгода не поднимали до уровня рабочих норм. Специальную столовую для них устраивать не стали под тем предлогом, что есть «более важные дела». Снабженческие учреждения нередко заявляли ИТС, что те должны сами позаботиться об организации столовых, и тогда снабженцы возьмут их под свое начало. Господствовало мнение, будто специалисты так много зарабатывают, что ни в каком специальном снабжении вообще не нуждаются. На Кадиевском заводе сельхозмашин инженерам не отпускали овощи из собственных заводских совхозов, считая, что ИТР в состоянии покупать их на рынке. Дирекция строительства завода «Металлист» в Канавино отказалась внести инженеров в списки на получение овощей из садово-огородного хозяйства, отдавая их на милость спекулянтов. На этом же строительстве весной, когда там стояла грязь по колено, инженеров под угрозой лишения зарплаты заставляли уступать рабочим свои сапоги. В Керчи специалистов за пять месяцев пять раз вносили в списки снабжения по первой категории и столько же раз исключали оттуда. На многих предприятиях продолжали, как и прежде, снабжать ИТР по третьей категории, хотя должны были — как минимум по второй. Бывало, инженерам продавали по 180 руб. пальто, стоившие не больше 86 руб. В последнем случае, правда, виновных судили и приговорили к полугоду исправительных работ. «Инженерный труд» с торжеством писал, что прокуратура наконец взяла под свой контроль соблюдение постановления от 1 августа 1931 г. и будет возбуждать дела против проштрафившихся снабженцев. В Ленинграде прокуратура расследовала 200 жалоб от специалистов и по 90% из них приняла меры.

Поводом для протестов, нареканий и кампаний служили не только принципы снабжения инженеров, но и его качество. В особенности это касалось состояния столовых для ИТР. В столовых Краматорского завода не было ни стульев, ни столовых приборов, еду все время готовили одну и ту же, причем скверную. Завтрак вместо одиннадцати утра подавали в два часа дня. В статье под заголовком «Выходные для желудка» «Инженерный труд» бранил обычай закрывать столовые на субботу и воскресенье, несмотря на то что инженеры работают по выходным. Из Брянска писали, что столовая для ИТР у них размещается в нескольких чересчур тесных помещениях и систематически не получает продуктов, отпускаемых по карточкам, поэтому еда там дорогая и плохая. Инженерам приходится не меньше часа стоять в очереди, к тому же право питаться в этой столовой имеют всего 60 из 400 ИТР, в то время как туда постоянно ходят педагоги, врачи и артисты. Поскольку столовая при этом получала 7% прибыли вместо предписанных 2%, к делу подключился прокурор. На Сталинградском тракторном заводе в столовой для ИТР № 9 было полно грязи и тараканов, и вообще она находилась в «опасном для здоровья состоянии», но потом ее заново покрасили и сделали в ней гардероб. На этом фоне выгодно выделялась столовая Криворожстроя, где кормили вкусно, обильно и поддерживалась безукоризненная чистота

Наряду с основным снабжением инженеров КСУ занималась организацией закрытых магазинов для ученых и колхозов, которые работали только для них. В 1932 г. было создано 11 таких хозяйств, снабжавших своей продукцией закрытые магазины КСУ. В распоряжении одного из подобных сельскохозяйственных предприятий в Симферополе в 1934 г. имелись 1 200 га земли, 50 коров, 2 быка, 60 телят, 280 свиней, 260 поросят, 23 лошади, 23 вола, трактор, 5 га фруктового сада, куры, гуси и утки. Тем не менее В МБИТ сетовало, что магазинов для инженеров не становится больше, а уже существующие закрываются. Так, на Краматорском заводе число распределителей за один квартал сократилось с шести до трех. Разгневанные инженеры обращались в свой профсоюз, потому что не могли ничего купить на месте. Ближайший магазин, возмущался начальник 54-го участка треста «Свердловуголь» в Донбассе, ударник Могильнов, находится в двенадцати километрах. Чтобы его посетить, нужно заранее раздобыть лошадь, а не то придется весь путь проделывать пешком, тяжело нагруженным.

Несмотря на многочисленные трудности и недостатки, «Инженерный труд» объявил в годовщину выхода постановления об улучшении положения ИТР, что достигнуты большие успехи и постановление в основном выполняется. В Москве есть 14 закрытых продовольственных магазинов, обслуживающих 60 000 инженеров и членов их семей, а также 2 закрытых промтоварных магазина с 5 филиалами. 17 000 ИТР питаются в 6 городских столовых и еще 5 000 — в 18 ведомственных. В Донбассе существуют 33 закрытых магазина. В январе 1934 г. журнал отрапортовал, что за истекший период 32 московских ведомства, наркомата и предприятия устроили закрытые магазины для ИТР. Особенно прославился магазин № 2 в Охотном ряду, за первоклассный ассортимент товаров награжденный переходящим Красным знаменем.

Предоставление привилегий инженерам вначале вызвало борьбу между рабочими и местным начальством, с одной стороны, и инженерами — с другой. Поскольку для улучшения материального положения последних просто не хватало ни средств, ни продуктов, инженеры выиграли от новых мероприятий далеко не сразу.

 

в) Жилищный вопрос

С жильем дело обстояло так же, как с продовольствием и промтоварами: это был дефицитный товар, за который отчаянно торговались и состязались, норовя половчее обойти соперника на повороте. В 1929 г. «Инженерный труд» писал, что из-за нехватки жилья инженеры не могут как следует сосредоточиться на работе. 85% ИТР имеют меньше 9 кв. м жилплощади на человека. Две комнаты на трех-четырех человек уже считаются роскошью. Два года спустя, в 1931 г., правительство насчитало 72 000 нуждающихся в жилье ИТР. К таковым относились 25-30% всех инженеров в западной части Советского Союза, 50% — в Средней Азии и более половины ИТР в Восточной Сибири, Артемовском районе и других отдаленных местностях. Намереваясь одним ударом вырваться из тисков дефицита, ЦК и Совнарком представили в марте 1932 г. проект века — программу строительства в 1932-1933 гг. в 67 городах 102 домов для ИТР на 11 500 квартир. Позже план увеличили до 106 домов и 11 700 квартир. Каждая квартира должна была состоять из 3 или 4 комнат общей площадью от 47 до 65 кв. м, в домах предусматривались центральное отопление, водопровод, канализация, электричество, ванные, лифт, телефон, радио и т. д. Пресса уверяла, что скоро все инженеры будут жить в таких комфортабельных квартирах. Президиум ВМБИТ обещал при распределении квартир не забывать о женщинах-инженерах. «Инженерный труд» в 1935 г. в «репортаже» с новоселья инженера Кнереля, своими рацпредложениями сэкономившего государству 600 000 руб. в год, подробно описал, какой представлялась жизнь инженера в советской квартире. Новое здание предназначалось для заслуженных советских граждан и так и называлось: «Дом заслуженных специалистов». Здесь жили капитан «Челюскина» Воронин, директор завода им. Сталина Пешкин, инженер-орденоносец Бычков, лучшие инженеры завода «Нордкабель», победители всесоюзного соревнования Старковский и Дрейзен, профессора Поздюнин и Медовиков. Короче говоря, здесь в просторных, светлых комнатах жила элита нового государства. Комнаты были по всем правилам искусства оклеены обоями и отделаны декоративным багетом, имелись центральное отопление, ванная, телефон, кухня, встроенные шкафы и мусоропровод. Жильцы не подходили к дому пешком, а подъезжали на машине, поскольку большинство из них получили в качестве премии легковые автомобили. С таким же энтузиазмом пресса сообщала об окончании строительства монументального девятиэтажного дома для специалистов легкой промышленности в Москве, на набережной возле Большого Устьинского моста, украшенного мрамором, колоннами, тяжелыми дубовыми дверями. Для инженеров Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) появилось внушительное здание на ул. Бакунина, для работников автозавода им. Сталина построили целый поселок, огромный «жилкомбинат» вырос на Дорогомиловской набережной. Для инженеров и их благополучия делается всё, твердили газеты, рассказывая, как секретарь МГК ВКП(б) Л.М. Каганович лично настоял, чтобы архитектор Вайнштейн сделал во всех квартирах балконы, от которых тот хотел отказаться по эстетическим соображениям.

Рис. 15. Дом ИТР в Саратове, построенный в 1930-х гг. (фотография сделана в 1997 г.). Из-за острой нехватки жилья ЦК и Совнарком в марте 1932 г. выступили с программой, предусматривавшей строительство в течение двух лет 102 домов с 11 500 квартирами специально для инженеров и техников в 67 городах. Параллельно с этим инженеры начиная с 1920-х гг. вступали в строительные кооперативы, которые приобретали, ремонтировали или строили дома. Снимок из личного архива 

Великое искусство репортажа заключалось в том, чтобы немногие успехи и престижные проекты представлять как победу по всему фронту. «Инженерный труд» в 1934 г. с гордостью сообщал, что в 1932 г. дома для ИТР были построены в 35, в 1933 г. — в 47 и в 1934 г. — в 69 городах, не сопоставляя эти цифры с потребностью в жилье. Руководитель Ленинградского областного бюро инженерных секций Фридляндский в 1934 г. рапортовал, что в Ленинграде инженерно-техническим работникам на текущий момент выделено более 300 комнат общей площадью 4 500 кв. м и 115 квартир площадью 5 500 кв. м. Даже если эти цифры соответствовали действительности, для такого города, как Ленинград, где каждый второй инженер не имел подобающих жилищных условий, 300 комнат и 115 квартир — очень мало. Наконец, в 1938 г. «Вестник инженеров и техников» объявил, что план по строительству 102 домов на И 500 квартир в 70 городах выполнен и, кроме того, в 1937 г. построены дополнительно еще 4 000 квартир. О том, что результаты жилищного строительства оказались далеко не удовлетворительными, свидетельствуют данные ВМБИТ, указывавшего, что в 1933 г., по истечении половины двухлетнего срока, было израсходовано уже 44% кредитов на 21 млн. руб., а программа выполнена всего на 8%. В 1933 г. на 71% бюджета (39 млн. руб.) удалось сделать только 40,3% от запланированного. При этом новоселы смогли въехать лишь в 129 квартир. Несколько лучше выглядела картина в 1934 г., когда выполнение 66,1% плана поглотило 86,5% бюджета, или 61,8 млн. рублей.

Если не говорить о «заслуженных» инженерах, то ситуация с жильем не особенно изменилась, как вынужден был признать Рудзутак на XVII съезде партии в 1934 г. Завод ХЭМЗ в 1931-1932 гг. совсем не строил жилья ИТР, хотя государство выделило ему на это деньги. На стройках Магнитогорска более 65% новоприбывших инженеров дольше месяца ютились где попало, и только 61% жил в помещениях, приспособленных для зимы. В Донбассе даже руководящим работникам не давали отдельных квартир, а специалистов там порой селили по четыре семьи в одну комнату Неутешительные сообщения поступали со Златоустовского завода: инженер Черемисин пять раз переезжал с места на место и так и не получил своей комнаты; тов. Шпырев два с половиной месяца провел в набитой битком проходной комнате в «доме приезжих»; тов. Аполонову пришлось разместить семью в чулане возле туалета. В Бежице из 400 ИТР удалось обеспечить жильем лишь 80, в Брянске оставались без квартиры 25 инженеров, в Вязьме 35, а в Смоленске 50 специалистов не имели своего угла. Как часто бывало при проблемах со снабжением, и здесь к делу подключилась прокуратура. Чрезвычайное положение сложилось на Сталинско-Макеевском электрозаводе, где инженеры спали на столах, потому что администрация не потрудилась обеспечить их хотя бы койками. Соответственно потоком шли жалобы. Инженер А. X. Кудисов рассказывал, что, когда он, поступая на работу, потребовал квартиру для себя и беременной на последнем месяце жены, начальник шахты только посмеялся над ним: «Не будьте аристократом! У меня в кармане готовых квартир нет». Однако настоящие неприятности начались после того, как Кудисову все-таки удалось сменить выделенную ему комнату с «мириадами клопов» на квартиру. Парторганизация и профком шахты, которым не понравилось, что трест дал ему квартиру через их голову, превратили его жизнь в ад, и в конце концов Кудисова исключили из профсоюза.

Многие инженеры пытались найти выход из положения собственными силами: уже с конца 1920-х гг. стали появляться инженерные строительные кооперативы (инжкоопстрой), строившие, приобретавшие и ремонтировавшие дома. В Киеве 60 железнодорожников в 1926 г. основали такой кооператив, намереваясь за год-два возвести пятиэтажный дом на 40 трех- и четырехкомнатных квартир. И в Ростове-на-Дону образовался кооператив, построивший пятиэтажку на 26 квартир, а еще одно товарищество приобрело участок земли, на котором 57 его членов также планировали строительство пятиэтажного жилого дома. Взяв новый курс в политике относительно инженеров, государство стало поощрять эти кооперативы и даже поддерживать их деньгами. В 1931 г. они получили 10, а в 1932 г. — 20 млн. руб. на приобретение стройматериалов. Если в 1931 г. существовало всего пять таких кооперативов с 2 500 членами, то уже в 1932 г. их число выросло до 71, число входивших в них ИТР превысило 35 000 чел., а находившийся в их распоряжении капитал составил в общей сложности 30 млн. руб. В харьковский кооператив, построивший дом в 1932 г., входили 2 000 инженерно-технических работников. В Свердловске горсовет принял решение о строительстве в 1932 г. пяти 50-квартирных жилых домов для ИТР, в финансировании которого участвовали кооперативы. ИТР завода «Красный экскаватор» приобрели коробку жилого дома, три года стоявшего недостроенным, и завершили отделочные работы. Правда, все подобные проекты сталкивались с теми же проблемами, что и любая другая стройка: дефицитом, воровством и произволом местного начальства. Материалы, посылавшиеся для строительства дома ИТР в Грозном, регулярно исчезали в Ростове, не доходя до тех, кому предназначались. Горсовет выделил под строительство участок земли, но не позаботился куда-либо переселить с него прежних жителей Несмотря на официальное признание жилищных кооперативов, местные власти все время пытались прибрать их дома к рукам. «Частная собственность» инженеров, чаще всего находившаяся в отличном состоянии, поскольку инженеры сами над ней трудились, будила зависть и многим представителям городской администрации казалась легкой добычей. В 1934 г. 26 ИТР «Оргэнерго» в отчаянии написали Сталину, потому что облисполком конфисковал приобретенный их коллективом дом в пользу военного ведомства. Раньше эти инженеры ютились в тесных комнатенках, нередко деля одну кровать на двоих, поэтому покупка дома на 25 квартир стала для них «большим событием», которому они «безмерно» радовались. Они заплатили за него 104 000 руб. и еще 75 000 руб. потратили на ремонт. А по завершении работ вмешались городские власти и отдали 19 квартир военным. Мало того — из оставшихся квартир инженеров тоже выгнали с помощью армии и милиции, не дав им никакого другого пристанища. Квартиры взламывались в их отсутствие, все пожитки выбрасывались на улицу, и освобожденные помещения тут же занимали военные. Пострадавшие жаловались Сталину, что их делом до сих пор не заинтересовались ни горсовет, ни прокуратура, ни наркомат, ни газета «За индустриализацию. 612 инженеров — членов кооператива «Ударник ИТР» обратились к председателю Совнаркома Чубарю при схожих обстоятельствах. У них грозили отобрать дом по решению арбитражного суда, потому что он якобы построен на государственные средства. Они уверяли, что больше пяти лет посвящали этому проекту все свое время и отдавали все деньги на строительство здания, которое у них теперь оспаривают. Объединение «Локомотив» жаловалось в 1936 г. председателю В МБИТ, что суд заставил его освободить восемь купленных в 1931 г. деревянных домов и отдать их, ничего не получая взамен, городской администрации, которая добивалась этого с 1932 года.

Что бы ни гласили предписания и лозунги, инженеров то и дело выдворяли не только из кооперативных, но и из государственных квартир. Инженеры из Эривани сообщали, что их жилищные условия постоянно ухудшаются, поскольку старых домов сносят больше, чем строят новых, а жильцов при этом переселяют или подселяют к кому-нибудь. Активист и ударник Абагьян в результате принудительного переселения потерял три четверти жилплощади. Его новое жилище оказалось не только тесным, но и таким ветхим, что ему посоветовали половину вещей хранить в другом месте, дабы не перегружать несущие конструкции. Так, глядишь, скоро и гостей к себе не велят приглашать, а не то полы провалятся, возмущались эриванцы. Особое внимание привлек к себе случай, когда инженеров-железнодорожников выгнали из общежития, чтобы превратить его в административное здание. ИТР переселили в дом, настоятельно нуждающийся в ремонте, без канализации, без отопления и с дырявой крышей. Только после протестов в «Правде» общежитие было специалистам возвращено. Уезжая в командировку, инженер не мог быть уверен, что, вернувшись, найдет свою комнату в целости и сохранности. Бывало, соседи или начальство за это время отхватывали от нее кусок, иногда даже кухню. В документах ВМБИТ есть, например, дело инженера Колесникова: соседи, пока он отсутствовал, сломали стену, отделявшую их от его третьей комнаты, дверь из этой комнаты в его квартиру заделали и кого-то там поселили. «Инженерный труд» сообщал, что в Днепропетровске жилуправление в отсутствие инженера Рубиновича вышвырнуло из квартиры его жену. И у инженера Трошина комнату, где он проживал с женой и двумя детьми, отобрали, когда семьи не было дома. Инженеры как ученые имели право на дополнительную площадь под кабинет или библиотеку, но у них часто ее оспаривали. К примеру, инженер Бойко, которому полагалась дополнительная площадь, попал под суд за незаконное присвоение помещений. Огромную проблему представляла не только нехватка жилья, но и его качество. Состояние квартир, где жили ИТР Краматорского завода, констатировало ВМБИТ, не выдерживало никакой критики: ни водопровод, ни канализация, ни даже общий туалет во дворе не действовали. Из-за отсутствия угля для отопления в квартирах стояла температура ниже нуля. В основном именно новостройки представляли собой печальную картину, поскольку часто сдавались в эксплуатацию с недоделками, а халтура в строительстве стала повседневным явлением. Специалист Макеевского металлургического завода Нелепов жил в наполовину недостроенном доме, где полы вздувались волнами, окна не закрывались, стены облезали, крыша протекала, туалет был во дворе, а мусорных баков не имелось вообще. Газета Наркомтяжпрома даже не особенно ругала тов. Базилевича, который, промучившись шесть месяцев в таких условиях, на шесть дней забастовал. Дом ИТР завода им. Калинина со 180 квартирами на 500 чел. уже при его приемке имел много недостатков, и через год после официального окончания строительства там все еще не сделали отопление. Секретарь Брянского МБИТ Сайко обращался в Центральную комиссию по строительству жилья для специалистов, к председателю ВМБИТ Прокофьеву и в наркомат, призывая ни в коем случае не допускать приемки и заселения домов с недоделками, поскольку недостатки, существующие на момент сдачи дома, как правило, в дальнейшем никто не исправляет. Он приводил в пример дом в Брянске, где так и не оборудовали котельную и жителям, по-видимому, предстояло навсегда остаться без горячей воды. Впрочем, даже если правительственная комиссия отказывалась принять дом, желаемого результата это не приносило, чему свидетельство — история дома специалистов в Иваново. Хотя он не был принят, в условиях острой нехватки жилья ИТР туда все-таки въехали и теперь страдали от усугубляющихся со временем строительных дефектов, писали жалобы и не получали от властей ни денег, ни стройматериалов, поскольку дом считался «готовым». Плохое качество малярно-штукатурных работ в этом здании стало объектом сатиры в печати: в Иваново, дескать, появились странные люди в заляпанных известью костюмах; когда их спрашивают, кто они, выясняется, что это «избранные представители науки и техники», вселившиеся в новый дом специалистов, где со стен осыпается штукатурка. Кроме того, там дымили печи и не работала вентиляция. Из ста квартир только в тридцати установили ванны и только в двадцати двух положили паркет. Не лучше обстояло дело и с меблировкой: в квартирах часто отсутствовало самое необходимое, а руководство отказывалось выделять инженерам деньги на покупку хотя бы кровати, стола и стула. Наконец, существовала еще одна весьма распространенная и постоянно обсуждавшаяся проблема. Инженеры нередко жили очень далеко от работы и, за неимением транспорта, вынуждены были одолевать несколько километров пешком.

Жилищный дефицит в 1930-е гг. являлся вечной проблемой, об этом свидетельствуют несчетные жалобы и сетования инженеров, поступавшие во ВМБИТ. Роскошные квартиры доставались лишь небольшому слою самых заслуженных инженеров.

 

г) Путевки

В 1931 г., когда был взят курс на реабилитацию инженеров и удовлетворение их материальных потребностей, речь шла, наконец, не только о самом необходимом, но и о таких дополнительных льготах, как курортные путевки. До 1931 г. гостиницами и домами отдыха ведало главным образом Центральное курортное управление (Центркурупр), которое предпочитало награждать путевками промышленных рабочих. В 1931 г. получили путевки около 16 000 инженеров, т. е. 14,5% всех технических специалистов СССР. У самих ИТС домов отдыха было ничтожно мало — по три у металлургов и железнодорожников и один у секции инженеров сельского хозяйства. После того как с инженеров и их материальных потребностей сняли опалу, профсоюзу удалось добиться от Центрального управления выделения ему собственного фонда путевок только для ИТР, так что в 1932 г. последним досталось 107 000, а в 1933 г. — 135 000 путевок. КСУ в 1932 г. приняла от ЦеКУБУ шесть домов отдыха, в целом на 500 мест, в Кисловодске, Петергофе и других городах; кроме того, Комиссия содействия ученым устроила шесть санаториев на 645 мест в Ессентуках, Сочи и прочих курортных местах. Таким образом, она могла предоставить в общей сложности 1145 мест. В придачу для инженеров создавались турбазы и палаточные лагеря на Кавказе, в Заполярье, на Оке. Наркомат транспорта обещал выделить 5 млн. руб. еще на три санатория для железнодорожников, от Центрального управления социального страхования (Цустрах) также потребовали 5 млн. руб. на дополнительные курортные учреждения. Для обеспечения ИТР путевками в обязательном порядке организовывались кассы взаимопомощи инженеров, которые в 1931 г. были унифицированы и подчинены профсоюзам.

Поначалу, однако, здесь, так же как в снабжении продуктами и жильем, развернулась борьба. Многие страховые кассы, отвечавшие за распределение и оплату курортных путевок, не желали ставить ИТР на одну доску с рабочими. В 1931 г. на заводе в западной части страны из семисот ИТР только один инженер получил путевку, за которую ему пришлось заплатить самому. В Сталинске завком отказывался выделять инженерной секции места в домах отдыха, и даже из тех семидесяти инженеров, которые, по заключению врачей, настоятельно нуждались в санаторном лечении, путевки дали лишь четырнадцати. Завод им. Карла Либкнехта, распределяя 577 путевок, выделил на 329 своих ИТР всего две. Завод «Красная звезда» в Зиновьеве, имея в своем распоряжении 979 мест в санаториях и домах отдыха, решил, что ни один из 335 его инженеров и техников в них не нуждается. О том, что инженеров обходят при распределении путевок, сообщали и с Днепропетровского мостостроительного завода, и с Рыбницкого сахарного завода, и с одного молдавского свинцового завода. Даже после решительных перемен 1931-1932 гг. путевки инженерам доставались с трудом. В особенности это касалось инженеров-женщин. В 1934 г. ВМБИТ сочло необходимым официально указать, что при распределении путевок, так же как при предоставлении квартир, должны учитываться права женщин и для них следует резервировать от 15 до 20% мест. Достоянием гласности стала история ударницы-инженера Ольги Афиногеновны Барабановой: товарищи из месткома и МБИТ не только высадили ее из поезда на Севастополь, но и отобрали у нее проездные документы.

Помимо распределения немногочисленных путевок, вызывало нарекания и состояние многих гостиниц и санаториев. Из Кисловодска писали, что «отнюдь не капризные гости» все время находят там поводы для жалоб. На обед каждый день дают борщ, невкусную вяленую осетрину и горький компот. Медицинское обслуживание оставляет желать лучшего: одному пациенту пришлось ждать назначенную ему ванну до полуночи. В комнате отдыха постоянно шум, потому что инженеры режутся в бильярд, невозможно ни «Правду» почитать, ни в шахматы сыграть. По вечерам — никакой культурной программы. Очень не скоро администрация додумалась устраивать экскурсии и волейбольные матчи

Подобно комфортабельным квартирам, путевки на курорты и в дальнейшем оставались редкой роскошью.

 

Начиная с середины 1931 г. фокус общественного внимания медленно, но верно смещался в сторону «частной жизни». В середине 1930-х гг. главным предметом обсуждения стало не только то, как новый человек работает (разумеется, ударно), но и то, как он одевается, как воспитан, как проводит досуг. Печать демонстрировала картинки новой советской жизни с инженером в главной роли: инженер в новой квартире, инженер на отдыхе, инженер, играющий в теннис, инженер в кругу семьи, инженер под новогодней елкой. «Мещанство», обличавшееся в 1920-е и в начале 1930-х гг., теперь на все лады превозносилось как «культурность». Вера Данхем и Шейла Фицпатрик назвали это «большой сделкой»: новой элите открывали доступ к благосостоянию и роскоши, квартирам и дачам в обмен на политическую лояльность. Но речь шла не просто о реабилитации буржуазности. Партия и правительство пытались, скорее, перекодировать ценности, над которыми раньше издевались. Светлана Бойм сформулировала тезис: «Культуризация есть способ трансляции идеологии в повседневность». И действительно, партийная идеология смешивалась с «мелкобуржуазными» нормами поведения в надежде, что, охотно принимая «культурный» стиль жизни, люди «проглотят» связанное с ним политическое послание и запечатлеют его в своем сознании. Эту взаимосвязь отражает слово «культурность», которое практически не поддается переводу. «Культурность» являлась всеобъемлющим понятием, означавшим и чистоту на заводском дворе, и уход за собой, и посещение концертов классической музыки. В этом новом концепте уровень промышленного развития, с одной стороны, сочетался с хорошими манерами — с другой, и высокой культурой — с третьей. Кампанию середины 1930-х гг. за «культурность» можно трактовать как процесс цивилизования по-сталински, в ходе которого партия добивалась симбиоза марксистско-ленинской идеологии с умением вести себя за столом и ей удалось успешно соединить Сталина с Пушкиным. Благодаря такому приему социализм стал понятнее для народа, а общественность начала интересоваться «личным». По словам Эрвина Зинко, жившего в Москве с мая 1935 по апрель 1937 г., опросы среди населения показали, что оно устало от пропаганды. Анкетирование молодежи засвидетельствовало, что ей больше всего нравятся герои американских детективов и триллеров. Партия и государство уступили стремлению населения в самом буквальном смысле этого слова. «Пропаганда», впрочем, никуда не делась, она просто искала теперь новые формы и поле деятельности. В сфере досуга и развлечений партия обнаружила совершенно нетронутую целину и принялась ее возделывать. Одновременно в 1934-1936 гг. наводился последний глянец на нового человека. Он уже доказал, что умеет работать и является коммунистом. Теперь ему предстояло научиться правилам игры на другом поле. Зинко и Менерт, побывавшие в Москве в те годы, оба рассказывают о событиях, которые, по их мнению, послужили катализаторами для кампании за «культурность». Клаус Менерт вспоминает: «Однажды, году в тридцать четвертом, я прочел в одной из московских газет заметку о том, как товарищ нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе проводил заседание, на которое были приглашены директора и главные инженеры со всей страны. Начало заседания, говорилось в заметке, несколько задержалось, потому что товарищ нарком отправил одного из присутствовавших инженеров обратно в гостиницу, чтобы тот побрился и надел чистую рубашку с галстуком. Эта заметка произвела революцию в стиле жизни». Отныне разрешалось демонстрировать свое преуспеяние. Снова вошел в моду фрак, и зарубежные журналисты, являвшиеся на прием «просто» в смокинге, по словам Менерта, попадали в неловкое положение. Эта «одежная революция» совершилась зимой 1934-1935 гг.: «В то время наши русские друзья украдкой просили дать им посмотреть иностранный журнал мод». Зинко вспоминает в качестве катализатора движения за «культурность» другой случай. Делегация советских офицеров осрамилась на званом ужине в Анкаре: офицеры, единственные из гостей, не умели танцевать. Сталин тут же распорядился организовать в Советском Союзе уроки танцев. Правда все это или байки — неважно, главное, что оба автора передают свое впечатление о том, какие темы внезапно стали волновать общественность, вытесняя собой другие. В СССР действительно снова были допущены джаз и западные танцы вроде фокстрота, сразу завоевавшие большую популярность. Как и во времена культурной революции, одежда приобрела политическое значение. «Советским» или «социалистическим» слыл аккуратный внешний вид. Новому советскому инженеру надлежало всегда быть свежевыбритым и носить чистую белую рубашку Грязная одежда и черная кайма под ногтями (ранее важный признак пролетариата) более не считались допустимыми в общественных местах. На прилавках появились прогулочные трости и крахмальные белые воротнички; открылись даже ювелирные магазины, правда, с весьма скудным ассортиментом.

Благосостояние в эти годы превратилось в показатель успехов Советского Союза. Чем лучше жилось людям, тем дальше, следовательно, он продвинулся на пути к коммунизму. В своей речи перед стахановцами 17 ноября 1935 г. Сталин объявил, что цель всех усилий — «сделать наше советское общество наиболее зажиточным» в мире. Социализм он трактовал как стадию, на которой каждый может потреблять столько, сколько заслужил своим трудом на благо общества, коммунизм же, по его словам, означал такую ступень развития, когда потребительских товаров будет в избытке для всех. Сформулированное им кредо социализма гласило: «От каждого — по способностям, каждому — по труду». Сталин не только санкционировал ориентацию на частную жизнь, но и заложил основу культа избранных. В соответствии с новой логикой, по которой жизнь в СССР в целом стала лучше, но равные права на ее радости и блага имеют не все, учреждалась и оправдывалась четкая иерархия. Тот, кому не пришлось вкусить от якобы достигнутого благосостояния, должен был спросить себя, достаточно ли он сделал для строительства социализма. Культ «заслуженных», «счастливых обладателей привилегий» шокировал Зинко, который поверить не мог, что пролетарская «Правда» способна теперь прославлять богатых и восторгаться, когда кто-то получал новое платье, новое зимнее пальто, швейную машинку или диван.

 

а) Организация досуга

Организация досуга стала одной из новых ключевых тем в печати. Интерес к отдыху инженера обосновывался тем, что он обязан быть на работе в наилучшей форме, а восстановить форму может только в свободное время. Поэтому от инженеров требовали проводить часы досуга «культурно», отдыхать и развлекаться цивилизованно и осмысленно. ИТР теперь рассматривался не только как технический специалист, но как разносторонний человек, который должен помимо техники разбираться в искусстве, литературе и музыке. Походы в театр или на концерт стали для него обязательными. Эти требования касались только мужчин: женщины в данном дискурсе фигурировали лишь в роли сопровождающих их супруг. Всесторонне образованный, обладающий обширными гуманитарными познаниями инженер-мужчина являл собой новый идеальный тип. Главным учреждением, предоставлявшим инженеру возможности для отдыха и культурного развития, служил «Дом инженерно-технического работника» (ДИТР). Инженеры создали такие дома в 1929 г. как место, где они могли собираться, общаться и пополнять образование, а в октябре 1931 г. ВМБИТ взяло их под свое начало в качестве официальных заведений ДИТР не в последнюю очередь выполняли функцию прибежища для инженеров, чьи жилищные условия гнали их из дому. В отличие от их квартир, ДИТР обычно размещался в солидном здании, одном из самых красивых в городе. В среднем он насчитывал 25 залов и комнат общей площадью 1 000 кв. м. Здесь, по идее, инженер должен был расслабляться, как в шикарном клубе, отдыхать и черпать вдохновение. Существенный элемент обстановки представляла собой хорошо подобранная библиотека с отечественными и иностранными специальными журналами; не обходилось и без непременного бильярдного стола, поскольку бильярд принадлежал к числу любимых развлечений инженеров 1930-х гг. В здании работали ресторан и парикмахерская. Инженеру здесь читали доклады о Марксе, Энгельсе, Ленине, Сталине и международном положении, а также лекции по истории искусства и архитектуры. Он мог обмениваться с коллегами «опытом стахановской работы» или заниматься на курсах иностранного языка, мог записаться на экскурсию в музей или обсерваторию либо тут же, на месте, посмотреть кино. Инженер и его родные имели возможность петь в хоре, играть в оркестре или самодеятельном театре. Само собой, в ДИТР учили танцевать «западноевропейские танцы», а саратовский ДИТР прославился своим женским джаз-бандом. В набор предлагаемых услуг входили альпинистские походы, занятия теннисом, греблей, стрельбой, выезды на охоту. В 1934 г. существовало 73 таких учреждения; ленинградский ДИТР насчитывал 14 000 постоянных посетителей и ежедневно охватывал докладами и другими мероприятиями 2 000 инженеров. Помимо ДИТР в 1934 г. были организованы университеты культуры. Сначала они возникали при технических вузах в Ленинграде, но затем ВАРНИТСО стала создавать их вне учебных заведений, и для инженеров, и для рабочих. Университет культуры в дополнение к изучению технических дисциплин давал знания в области литературы, музыки, живописи и скульптуры, устраивал экскурсии в музеи, посещения театра и других «очагов культуры». В программу входили также семинары на тему «Культура речи», «Организация интеллектуального труда» и курсы машинописи. Культурное образование инженеров вне стен вуза строилось по таким же принципам: им предлагались на выбор курсы лекций по истории, литературоведению, искусствознанию и краеведению. Открывались университеты культуры на заводах, чтобы познакомить ИТР и рабочих с Пушкиным и Гоголем, историей античного мира и покорения Арктики. Программу университета культуры можно было прослушать по радио.

В рамках «культурного» досуга дозволялись и чисто увеселительные мероприятия. «Инженерный труд» в 1936 г. описал в одном из репортажей идеальный выходной день инженера. Однодневный Дом отдыха под Москвой, по Калужской дороге, расположенный на берегу Москвы-реки, где раньше проживали цари и дворяне, превратился теперь в царство заслуженных и избранных ИТР: «Первыми прибыли сталинцы — группа молодых инженерно-технических работников Автозавода. Желтый песок слегка поскрипывал под ногами. Под яркими солнечными зонтами спокойные шезлонги выгибали свои услужливые тугие спины. На воде, поскрипывая уключинами, покачивались в ожидании белые лодки». Завтрак заслуженным инженерам сервировали на палубе принадлежащей дому отдыха яхты, и они чувствовали себя там словно в Сочи или на родном Дону. Помимо шезлонгов и лодок, к их услугам были теннисные корты, волейбольные и даже крокетные площадки. После обеда каждый мог вздремнуть или воспользоваться библиотекой, а после чая — принять участие в шахматном турнире. Этот дом отдыха, уверял «Инженерный труд», только для того и существует, чтобы инженер делал здесь все, что душа пожелает, притом самым «культурным» образом. То, что молодые инженеры, учившиеся в вузе, и здесь пару часов посвятили подготовке к экзамену, в репортаже с упреком названо «контрабандой». Насладиться таким отдыхом, однако, доводилось лишь немногим инженерам. Профсоюз и заводоуправление распределяли разовые путевки строго в зависимости от трудовых достижений. Опрос, проведенный среди 100 московских инженеров с электрокомбината и завода «Динамо» в мае 1936 г., показал, что инженеров действительно привлекала такая форма досуга. Большинство опрошенных считали поездку в такие заведения идеалом «настоящего отдыха» и мечтали попасть туда хотя бы разок. В реальности их досуг выглядел иначе. Одни делали по выходным тяжелую работу: конструктор Сидоркин, например, зимой колол лед, разбрасывал снег по двору и следил за очисткой выгребной ямы. Другие посвящали свободное время утомительным и тщетным поискам за городом дачи. Третьи пытались раздобыть дефицитные товары — гвозди, дранку для крыши или галоши. Кто-то ремонтировал квартиру. Все эти замученные инженеры единодушно желали одного: чтобы в следующий выходной не пришлось «бегать по магазинам и заниматься хозяйственными делами», «провести время в спокойном месте, без очередей, крика и шума, почитать, действительно отдохнуть». Газета «За индустриализацию» тоже изучала, как отдыхают инженеры. В качестве положительного примера она привела рассказ тов. Иванова: «…В выходной день был на открытии футбольного сезона, где состоялась интересная встреча сильнейших игроков столицы. Вечером был в клубе, сыграл несколько "легких" партий в шахматы. В заключение пошел на концерт». Удовлетворил газету и отдых тов. Аниканова: «Лучше всего я отдыхаю на лоне природы. В выходной день работал в саду — ухаживаю за фруктовыми деревьями и огородом». Не понравился органу Наркомтяжпрома только ответ «товарища Н.», который «несколько часов просидел в пивной за кружкой пива, а потом спал».

Хотя в целом пресса осталась довольна, она все-таки требовала создать в Москве новые досуговые учреждения для инженеров, например образцово-показательное кафе с клубом на Красной площади, «где бы ИТР мог не только съесть свой ужин, но и провести время за дружеской беседой, игрой в шахматы, читая книгу, журнал и т. д.» В помещениях уже существующей здесь столовой ИТР, писал «Инженерный труд», надо оборудовать сцену и читальный зал, поставить витрины с выставкой достижений техники, расширить и модернизировать кухню. Если даже в Москве еще не все было сделано, то в провинции инженеры и подавно с трудом находили себе развлечения. После того как техники Сталинградской гидроэлектростанции устроили пьяный дебош, у 30 специалистов ГЭС спросили, как они оценивают условия своей жизни. Результат получился убийственный: только пятеро оказались всем довольны, все остальные с возмущением говорили, что совершенно не имеют возможностей для культурного досуга и развития, поблизости нет ни кино, ни клуба, ни кафе, ни театра. В подобном положении находилось большинство инженеров, работавших на удаленных от города предприятиях, куда зачастую не ходили ни автобусы, ни электрички. Даже на знаменитом Сталинградском тракторном заводе не существовало клуба для инженеров и для ИТР не устраивалось никаких культурных мероприятий. А инженерам доменного цеха № 2 в Донбассе пришлось долго ждать, пока в 1934 г. для них, наконец, не открыли клуб.

 

б) Инженеры-спортсмены

В середине 1930-х гг. досуг инженера должен был быть не только «культурным», но и «спортивным». «Почему инженер не занимается спортом?» — вопрошала газета Наркомтяжпрома в мае 1935 г. и сетовала, что никто до сих пор не заботится об инженерном спорте. Инженеры как спортсмены для заводов и местных бюро физкультуры не существуют, статистика занимающихся физкультурой и спортом не знает категории «ИТР». Неправда, что у инженеров нет ни желания, ни времени заниматься спортом, они с большой охотой это делают. Газета приводила в пример инженера Московского автозавода, орденоносца Шабарова, его коллегу Михайлова и инженера Шуракова с завода № 22 — мастеров спорта по легкой атлетике, плаванию, чемпионов соревнований конькобежцев. Чтобы эти инженеры не остались единственными, кто после работы меняет костюм на спортивное трико, она призывала организовать спартакиаду только для ИТР.

Спорт для инженеров поначалу означал теннис, предпочитаемый многими из них. Не стоит удивляться, что они, как новая элита, выбрали в качестве любимого физкультурного упражнения именно этот «белый вид спорта», который всегда являлся привилегией узкого высшего круга общества. Кроме того, инженера поощряли кататься по выходным на лыжах на Ленинских горах или вступить в клуб автомобилистов. Но спорт не просто служил для индивидуального отдыха, он помогал объединить специалистов и рабочих, когда те в составе заводской команды вместе выступали против команды другого завода. На спортивной площадке, отстаивая честь предприятия, следовало забыть все различия и конфликты. В качестве образца превозносился директор Куйбышевского электрокомбината Ф.Ф. Рябов, который был не только теннисистом и лыжником, но и вместе с заводской молодежью оставлял позади другие предприятия и на футбольном поле, и на лыжне, и в плавательном бассейне, и на стрельбище. Его работники вместе тренировались, вместе ездили за границу и стали настоящим коллективом, одобрительно писала газета «За индустриализацию», хваля успехи совместных занятий спортом. Не менее образцовым слыло спортивное объединение московского завода «Серп и молот», иногда побеждавшее даже профессиональные клубы «Динамо» и «Спартак». Его руководителя и директора завода приглашал на прием Сталин. В спортивные успехи объединения вносили свою лепту все: заводская молодежь, заводская администрация и начальники цехов — заместитель начальника прокатного цеха Погонченко, игравший летом в футбол, а зимой в хоккей, начальник мартеновского цеха, ворошиловский стрелок, начальник технического отдела Шипанов, занимавшийся плаванием и легкой атлетикой, и многие другие. У завода был свой стадион, куда регулярно приходили на футбольные матчи 20 000 зрителей. В институтах спорт также объединял преподавателей и студентов, когда они, например, вместе играли в волейбол или участвовали в спартакиадах технических вузов.

В соответствии с девизом 1930-х гг. «быстрее, выше, сильнее» советские инженеры, техники и рабочие устраивали экстремальные лыжные и велопробеги на большие расстояния. Летом 1935 г. стартовал велопробег по маршруту Ленинград — Москва — Тифлис — Москва, а годом позже профсоюз нефтяников организовал тур вокруг Кавказского хребта. По маршруту Москва — Тюмень — Тобольск проводился лыжный пробег, за который высшую правительственную награду получила «мужественная девушка» с электрокомбината. За исключением этого упоминания о девушке, спорт оставался в газетах мужской темой. На их страницах не фигурировало ни одной женщины-инженера, которая занималась бы плаванием, бегом или спортивными играми. Единственным видом спорта, предназначенным для женщин, была гимнастика.

 

в) «Вещи должны радовать глаз»

Для занятий рекламируемыми видами спорта инженерам требовался инвентарь — лыжи, теннисные ракетки, коньки, велосипеды и т. п. Соответственно обращалось внимание и на вопрос о наличии и качестве всех этих изделий, а также спортивной одежды и обуви. В поле зрения общественности оказались не только товары для спорта и отдыха, но и вообще предметы повседневного обихода. В конце концов, целью второй пятилетки провозглашалось развитие легкой промышленности и производства товаров широкого потребления. Людям следовало дать возможность приобретать для новых квартир современные бытовые приборы, утварь, в равной мере функциональные и эстетичные. Наркомтяжпром инициировал кампанию под лозунгом «Вещи должны радовать глаз». Инженеров этот лозунг касался в двояком плане — и как производителей, отвечавших за выпускаемую продукцию, и как потребителей, чей быт эта продукция была призвана облегчать и украшать. «Разве хорошая отделка дорого стоит? Нет! Просто мы привыкли к тому, что у себя дома можно ходить в рваной и грязной одежде. Но ведь это опять-таки психология отсталой деревенщины», — разъяснял нарком. Людям не должно быть все равно, как они дома одеваются и какая у них обстановка. Лампе надлежит служить не только источником света, но и украшением стола. И хотя первоочередное назначение радиоприемника — передавать музыку, нельзя, чтобы при этом он «выглядел как гроб». В задачи кампании входила борьба не только за эстетику предметов обихода, но и за многократное увеличение их выпуска. «Жизнь диктует новые цифры», — возвещала газета «За индустриализацию». Недавно, писала она, директор одного завода просил наркома утвердить ему план по производству 5000 детских велосипедов. «Пять тысяч? Это ерунда. Можете дать 50 000?» — ответили ему. Раньше 5000 велосипедов представляли собой «кое-что», а теперь это «капля в океане». Покупательная способность ударников растет, соответственно и объемы производства потребительских товаров нужно увеличивать в два, в три, а то и в пять-шесть раз. В 1936 г. предполагалось изготовить 800 тыс. патефонов, столько же велосипедов, 460 тыс. радиоприемников и 50 млн. грампластинок. Подольскому заводу спустили план на 400 тыс. швейных машинок; от завода «Красный треугольник» потребовали 20 млн. галош. Кроме того, объявлялось о начале производства более 100 новых для советского рынка товаров массового потребления, в том числе электробритв, электрических бормашин, холодильников, пластмассовой посуды и заводных игрушечных автомобилей. Советский ширпотреб так слабо развит, с неудовольствием отмечал наркомат, что советские инженеры при виде изделий, экспортируемых из-за рубежа, теряют дар речи от изумления и восхищения. Конструкторов обязали срочно привести отечественную продукцию в соответствие с заграничными стандартами. Утопичность этой программы обнаружилась уже в июне 1936 г., когда выяснилось, что промышленное производство сильно отстает от планов. Вместо 400 тыс. велосипедов с заводских конвейеров не сошло и 200 тыс., патефонов и пластинок также было выпущено меньше половины от необходимого объема.

Производство предметов потребления в 1936 г. (шт.) {1296}

Судя по этим цифрам, приобрести велосипед в СССР удавалось далеко не каждому, и велоспорт, вопреки картине, которую рисовали газетные заметки о спортивных занятиях инженеров, не имел шансов сделаться массовым видом спорта. Правда, директор Московского велосипедного завода И. Масленников обещал собрать в 1936 г. «миллионы велосипедов» и представил новые модели — велосипед с большой корзиной для домохозяек, тандем и велоприцеп. Но в то же время среди продукции его завода стоило большого труда найти хотя бы один пригодный для использования велосипед. Между тем газета «За индустриализацию» в рубрике «Вещи должны радовать глаз» не уставала пропагандировать велосипеды как необходимую для отдыха и повседневного быта вещь и ругать предприятия за их ничтожное количество и скверное качество. В сравнении с яркими, изящными английскими и американскими моделями все отечественные кажутся «грязносерыми», возмущался орган Наркомтяжпрома. Изделия всех трех советских велосипедных заводов, пензенского, харьковского и московского, одинаково уродливы, громоздки и, несмотря на свою массивность, очень легко ломаются. Звонки на них либо не действуют, либо трезвонят без перерыва, устройство фары плохо продумано. А разработка модели детского велосипеда занимает больше времени, чем проектирование турбины. Редактор М. Николайчук рассказывал о типичных мучениях, которые приходится терпеть владельцу советского велосипеда: динамо, видимо, рассчитан только на гонщиков, потому что при средней скорости лампочка не загорается, а если ее меняешь, она перегорает, как только поедешь чуть быстрее. Впрочем, проблема разрешается сама собой, когда болты не держат ни лампочку, ни динамо и те вылетают.

Помимо велосипедов под огонь критики попадали в первую очередь предметы домашнего обихода: вентиляторы, настольные лампы, будильники, кастрюли и сковородки, утюги, электрические печки и т. п. При этом рупор наркомата создавал впечатление, будто правительство делает все, что в его силах, дабы облегчить и украсить быт людей, дело только за тем, чтобы заводы и фабрики претворяли его распоряжения в жизнь. Ответственность за перманентно неудовлетворительное снабжение товарами широкого потребления, оказывается, несли исключительно директора заводов и инженеры, как, например, в случае с плохо работающим советским настольным вентилятором. Вентилятор № 5706 с боковыми лопастями производства Ярославского электромеханического завода, появившийся в продаже как раз в жаркие летние дни, в июне 1935 г., принес автору, который подписался инициалами «Б. И.», сплошные огорчения: когда его включили в первый раз, он так нагрелся, что дополнительно отапливал всю комнату, во второй раз остановился и угрожал взорваться, в третий раз отказал окончательно. «Б. И.» винил за неудачную модель лично директора завода. Как может завод два года «осваивать» эту технику без малейшего результата, вопрошал он: «Откуда такое неуважение к нам, потребителям, тов. Сипер, и долго ли вы собираетесь торговать бракованными, компрометирующими марку завода вентиляторами?» Год спустя корреспондент газеты испытал следующую модель, оснащенную металлическими крылышками. Заметка называлась «Джазовый вентилятор». Этот прибор, рассказывалось в ней, постоянно издавал самые разные душераздирающие звуки. Сначала он свистел, как будто по комнате ехал поезд, потом начал вскрикивать так, словно кого-то душат. В конце концов к его владельцам пришел сосед и пригрозил вызвать милицию, если они не перестанут мучить ребенка. Это же «производственное хулиганство», бушевала «За индустриализацию», вновь обвиняя директора завода в том, что он издевается над потребителями и разбазаривает огромные средства.

Подобным же образом газета Орджоникидзе представляла читателю и другие предметы ширпотреба. Каждый раз обвиняющим тоном задавался риторический вопрос: как может советская промышленность производить такие недоброкачественные товары? Подверглась разносу стандартная настольная лампа с зеленым абажуром: вид невзрачный, абажур сидит неправильно, цоколь сработан грубо деревянная подставка покрашена неаккуратно. И функцию свою она толком не выполняет: 75% света поглощается абажуром. Поработав два-три года с такой лампой, человек себе вконец глаза испортит. Почему, спрашивала газета, над освещением метро трудятся лучшее архитекторы и художники, а на работу над лампой, которая будет красоваться в квартирах миллионов рабочих, отрядили всего двух человек? Электролампочки, ругалась она, перегорают через день, а если спрашиваешь в магазине мясорубку, продавщица отвечает, что их нет, потому что ей неловко предлагать никуда не годную советскую продукцию. Эталоном неизменно служили товары иностранного производства. Сверкающие заграничные кастрюли из высококачественной стали затмевали темную и тусклую советскую алюминиевую посуду. Старомодный, простецкий советский будильник не выдерживал сравнения с импортным — современного дизайна, изобретательно снабженным фосфоресцирующими стрелками. Иногда газета видела редкие просветы в безотрадной картине. Тогда она в рубрике «Появляются красивые вещи» рассказывала об электромоторчике для детей или образцовом ассортименте продукции Харьковского электромеханического завода. На общем фоне выгодно выделялись московские гастрономы № 1 и № 2, торговавшие детскими подарочными наборами, шоколадом, марципановыми фигурками, пряниками и другими кондитерскими изделиями. В Петровском пассаже и Верхних торговых рядах можно было купить игрушки, елочные украшения из золотой и серебряной бумаги, канитель, бумажные флажки, гирлянды, конфетти, электрические фонарики, искусственный снег и пр. Ведь в 1935 г., когда личное счастье перестало быть запретным и уют домашнего очага превратился в показатель трудовых успехов, дождалась реабилитации и елка. На новый 1936 год (но не на Рождество) елку поставили в ресторанах, кафе, на фабриках-кухнях и в заводских столовых.

Отставание инженеров в производстве предметов широкого потребления все резче противопоставлялось мнимым чудесам индустриализации, совершенным в области тяжелой промышленности в первую пятилетку Средства массовой информации проникались пессимизмом, и тон их в отношении инженеров становился все агрессивнее. Как же так, твердила печать, магнитогорский металлургический гигант в голой степи за тысячу дней возвели, а обеспечить страну велосипедами, мясорубками и вентиляторами не сумели?

 

г) Движение общественниц

В рамках кампании за «культурность» реабилитировались не только личные потребности в досуге, отдыхе и потребительских товарах, но и нуклеарная семья. Как и в частной сфере вообще, партия обнаружила в семье новое поле деятельности, а в лице неработающей замужней женщины — новую героиню. Стране нужен был кто-то, кто станет проводить в жизнь новые ценности и позаботится о том, чтобы инженер носил белую рубашку, заводской двор подметался, а за столом все вели себя прилично. Идеальную фигуру, казалось, самой судьбой предназначенную для насаждения «культурности» в частной и общественной жизни, представляла собой домохозяйка. На нее партия взвалила все воспитательные задачи, с которыми не справлялась она сама или другие учреждения: воспитание детей и повышение культурного уровня, организацию клубов ИТР и культурных программ, создание красивых и уютных уголков. В 1936 г. институт семьи был закреплен в конституции и вышел закон об охране семьи, обложивший высокой пошлиной разводы и запретивший аборты. Еще раньше, чем правительство поставило нуклеарную семью под охрану государства, в 1935 г., оно инициировало «движение общественниц». Эта идея пришла в голову наркому Орджоникидзе, когда он во время посещения одного из заводов встретил там жену директора, которая активно занималась заводским хозяйством. Говорят, он тут же решил систематически привлекать жен ИТР к работе над улучшением условий быта. Одно время «первой общественницей» называли Евгению Весник, жену начальника строительства в Кривом Роге, разводившую для нужд предприятия кур, потом — жену директора завода «Красный Урал» Суровцева, разбившую на заводской территории цветочные клумбы. Возможно, мы имеем дело с «мифом происхождения», но это неважно — мысль ясна: женщины взялись за дело, желая облегчить и украсить жизнь своим мужчинам, которые трудились не покладая рук в неприветливых, далеких от цивилизации местах: «Во имя родины, во имя ее блага, во имя создания крепчайшей, сильнейшей в мире тяжелой индустрии шла лучшая часть инженерства покорять пустынные, неосвоенные просторы, отправлялась строить на этих местах великие промышленные очаги, создавать вокруг этих очагов счастливые города социализма». Благодаря активной деятельности женщин мужчины должны были почувствовать себя на заводе как дома и не пытаться при первой возможности его покинуть. Если женщины будут создавать мужчинам уют, надеялись застрельщики движения, чудовищная текучка, «чемоданные настроения» среди инженеров пойдут на убыль. Предшественницей движения стала Валентина Хетагурова (р. 1914), которая с 1932 г. опекала красноармейцев, строивших укрепления в бухте Де-Кастри на Тихом океане, а в 1937 г. на страницах «Комсомольской правды» призвала молодых женщин страны ехать вслед за ней на Дальний Восток и позаботиться о бойцах Красной армии: «Нашим женщинам некогда скучать. Они работают рука об руку со своими мужьями».

Благодаря новой политике «жена инженера» стала соперничать за общественное внимание с «женщиной-инженером». У женщин-инженеров никогда не было своей организации, зато теперь возникло объединение жен ИТР. Инженеру, который все силы отдавал социалистическому строительству, разрешили иметь неработающую жену. В Кривом Роге в 1936 г. насчитывалось 400 общественниц, на заводе «Запорожсталь» вступить в их ряды вызвались сразу 23 женщины, в шлифовальном цеху шарикоподшипникового завода в 1936 г. занимались общественной работой 1000 домохозяек. Ехать на Дальний Восток изъявили желание 70 тыс. женщин, из которых отобрали только 12 тыс. В женский день 8 марта Орджоникидзе уже не выдвигал на первый план фигуру женщины-инженера, а превозносил новую модель семьи инженера и домохозяйки. Пока инженер «строит наши заводы и фабрики… строит нефтяную вышку, буровую, строит шахту… отдает делу строительства социализма все свои силы, все свои знания», его супруга воспитывает из их детей будущих коммунистов и трудится вместе с мужем на благо родины. После своих общественных дел она сама возвращается домой поздно, и муж не слышит от нее упреков, что он мог бы приходить с работы пораньше Новое движение общественниц являлось привилегией новых высших слоев и формировалось «по отраслевому принципу» из жен инженеров и хозяйственников, жен офицеров, творческих работников, стахановцев и т. д. Оно служило для охвата и организации женщин, которые раньше не участвовали в производстве, работая дома, вне контроля государства и партии. Теперь их положение получило официальную санкцию и в то же время оказалось тесно связано с политикой партии. От использования их потенциала должны были выиграть не только мужья и дети. «Жены ИТР в борьбе за уголь», — гласил заголовок в газете «За индустриализацию», а Н.К. Крупская разъясняла, что жена, даже если сама не работает в угольной шахте, может по-своему заботиться о повышении производительности труда, украшая для мужа домашний очаг: «Если он видит заботу о себе, интерес к делу, если видит в жене товарища и друга, у него настроение хорошее станет, легче ему, веселее работать будет. Если муж прогульщик, пусть жена на себя посмотрит, нет ли тут и ее вины». Не менее важно для нее подавать хороший пример детям. Хоть из них и воспитывают новых людей в школе, большое значение имеет то, что они видят дома: «Мнение матери, ее помощь отцу в том, чтобы он стал ударником, не может не влиять на ребят».

Общественницы сажали цветы на площадях и в заводских дворах, шили скатерти и занавески для столовых, для рабочих, инженерных и солдатских общежитий, вязали салфеточки под цветочные вазы, красили стены и варили зубную пасту, разбивали огороды, ухаживали за свиньями, курами и коровами, устраивали школы и детские сады. У женщин был правильный взгляд на «мелочи жизни»; «Жены инженеров и хозяйственников создали отряды, которые активно помогали приводить в порядок заводскую территорию, улицы новых городов, площади и парки… Тысячи общественниц пошли… на заводы и фабрики, в рабочие общежития и квартиры, помогая своим мужьям в борьбе за высокую производственную культуру». Жены ИТР комбината «Криворожсталь» организовали секцию по искусству в ДИТР, балетную школу для детей, кукольный театр и оборудовали спортплощадку для молодежи. Кроме того, они взяли шефство над рабочим клубом, местными библиотеками, рабочим общежитием и столовыми. Женщины заботились не только о чистоте, порядке и культурных мероприятиях, которых инженерам столь часто не хватало. Они взяли на себя заботу о детях и другие социальные функции, например базовое медицинское обслуживание. Наконец, их объединения помогали им самим повышать уровень образования и готовиться к трудовой жизни. Хетагурова и ее сподвижницы в рамках движения общественниц оканчивали курсы почтовых работников, телефонисток, швей и т. п. Полина Валентиновна Берман, жена директора газового завода, вела политзанятия, преподавала стенографию и немецкий язык, руководила драмкружком, детской балетной студией, кружками пения, современных танцев и джазовым ансамблем. Белла Леонтьевна Тонезер, жена инженера электроцеха на ЮТМЗ, открыла пошивочную мастерскую и организовала курсы кройки и шитья. В публикациях о движении общественниц подчеркивалось, что женщины находят свое место в производстве и обществе в качестве «инженеров, трактористок, слесарей, директоров, политработников, парашютисток, председателей колхозов, актрис, летчиц и писательниц». Профессиональная деятельность женщин отнюдь не дискредитировалась; «Правда» в равной мере поощряла их приход на производство и присоединение к движению общественниц. Но в 1935-1938 гг. всячески прославлялись именно жены инженеров, которые проводили всесоюзные съезды и выпускали брошюры, а иногда и роскошно оформленные фотоальбомы с отчетами о своей работе.

«Новую старую» модель семьи и разделения труда поддержала и газета «За индустриализацию», печатавшая в 1935-1936 гг. фотографии с изображением новой нуклеарной семьи. В центре обычно сидел или стоял инженер, вокруг него группировались жена и дети: вот знаменитый на весь Советский Союз ударник, начальник участка на шахте Кочегарка Никита Изотов обедает в кругу семьи, слева от него сидит жена, справа — домработница; вот буровой мастер Малгобеков из «Грознефти» читает сыну Коле и дочке Нине новую книжку. Таким образом на сцену выводилась семья как ячейка социализма, а вместе с ней — новый принцип оплаты по труду, новые квартиры, новая мебель и товары широкого потребления.

Реабилитируя жену-домохозяйку, советская власть пошла навстречу мужской части своей новой элиты. Одновременно реабилитация семьи отвечала всеобщей тяге к социальной стабильности, желанию иметь безопасное убежище и вести жизнь нормального обывателя. Когда речь зашла о насаждении в обществе «культурности», власть обнаружила пропадавший до тех пор втуне потенциал неработающих супруг, зачастую имевших широкое гуманитарное образование, и разглядела в нем ценный капитал. В условиях, когда общественные места пребывали в запустении, заводские территории утекали в грязи, а нравы огрубели, партия признала обычную домохозяйку организующей силой и решила воспользоваться ее способностями. Благодаря представлению, будто «культурность» — в первую очередь женское дело, супруги инженеров на некоторое время оказались в зените славы, потеснив женщин-инженеров на второе место.

 

д) Кино в эпоху «культурности»

Смещение центра общественного внимания с промышленности и «политических» тем в сторону частной жизни отразилось и в фильмах «трех счастливых лет». Еще в 1927 г. кинематографистам внушали: «Наши фильмы должны быть на сто процентов идейно выдержанными и на сто процентов коммерчески успешными!.. Если зрители будут смотреть их с удовольствием, это только поможет делу коммунистического просвещения». Такая позиция к середине 1930-х гг. упрочилась, и Эрвину Зинко на киностудии «Межрабпомфильм» прямо сказали, что люди больше «не хотят фильмов о крестьянах, массах и общественной борьбе, не хотят ничего, что хотя бы отдаленно напоминает пропаганду». Аполитичное искусство теперь выступало под новым девизом: «Они хотят видеть личные проблемы, семью, любовь, приключения, и чтобы все это было показано весело; хотят по возможности веселых, поднимающих настроение, легких вещей».

В это время появились три самых знаменитых, отмеченных премиями советских развлекательных музыкальных фильма, которые до сих пор пользуются большой любовью зрителей: «Веселые ребята» (1934), «Цирк» (1936) и «Волга, Волга» (1938). «Волга, Волга» несколько выходит за рассматриваемые хронологические рамки, но все три фильма режиссера Г.В. Александрова затрагивают тему «культурности». Действие «Веселых ребят» разворачивается на курорте, а главный герой — музыкально одаренный пастух, который в конце фильма выступает на сцене Большого театра. В «Цирке» новая советская жизнь показана как сплошное развлечение: шутки на манеже, танцы на крыше новой гостиницы «Москва». В фильме «Волга, Волга», как и в «Веселых ребятах», речь идет о музыкальном таланте — на сей раз девушки-почтальона; действие здесь по большей части происходит на борту парохода, идущего по Волге.

К этому ряду легких комедий с трюками и пением принадлежит и фильм «Вратарь» (1936), менее известный, но тоже очень забавный. В нем развивается тема спорта как занятия для досуга и соединительного элемента между инженером и рабочими (в данном случае московского завода «Гидраэр»). Один из главных персонажей — инженер Карасик в исполнении чрезвычайно популярного артиста А. Горюнова. Этот инженер — совершенно обычный человек, советский гражданин, друг и товарищ, которому не приходится постоянно доказывать свою благонадежность и любовь к пролетариату. Карасик не растворяется в массе своего коллектива, как Никитин из «Четырех визитов Самуэля Вульфа», он не технократ, как Павел из «Встречного», ему не надо учиться у рабочих, как Лазареву в том же «Встречном», или у американцев, подобно Захарову в «Делах и людях». Он не вредитель, как Скворцов во «Встречном», не лодырь, как Петров в «Делах и людях», и не колеблется, не зная, чью сторону принять, как Дик Аэросмит в «Четырех визитах Самуэля Вульфа». Не герой, но и не потенциально подозрительный элемент. Спекуляций и взяток он чурается, в отличие от Миши из «Трех товарищей». Карасик, так сказать, конечный продукт процесса производства советского инженера. Он уже не нуждается ни в какой шлифовке, и его статус члена нового общества не подлежит сомнению. Среди рабочих он пользуется бесспорным авторитетом, и в то же время он их товарищ и по работе, и по футбольной команде. В фильме над Карасиком подшучивают, но совершенно беззлобно. Маленький, кругленький, он выглядит смешным, неуклюжим и неловким, а когда над ним смеются, все время повторяет одну и ту же выспреннюю фразу: «Я лично ничего смешного на горизонте не наблюдаю». Карасик — милый и потешный, публика хохочет, наблюдая, как он один выходит против команды противника, как отбивает мяч задом, как под ним ломаются носилки, на которых его в бессознательном состоянии уносят с футбольного поля. Вместе с темой из области досуга во «Вратаре» на первый план выходит любовная история, как было уже в «Веселых ребятах» и «Цирке». Карасик безнадежно влюблен в красивую блондинку Настю, а та предпочитает ему новую футбольную звезду Антона Кандидова, которого заводской и футбольный коллектив привозит с собой из поездки по Волге. Статный белокурый юноша из провинции оказывается лучшим вратарем Советского Союза, но, опьяненный успехом, пренебрегает работой, и его выгоняют из команды. Его место в воротах занимает Карасик, надеясь тем самым завоевать и Настину благосклонность. Однако в конце концов он вынужден признать, что против Кандидова у него шансов нет. Карасик сводит влюбленных вместе, а его утешает темноволосая Груша, которая давно к нему неравнодушна. Режиссер С. Тимошенко помимо всего этого сумел поместить в свой фильм множество символов прекрасной жизни середины 1930-х гг. Карасик и его рабочие осуществляют мечту о быстром передвижении по воде и по воздуху: они строят лодку-глиссер с пропеллером, когда у них кончается бензин, пересаживаются в самолет, прыгают с парашютами. Символизирует новую жизнь и светящаяся буква «М», обозначающая станции открытого в 1935 г. метро. Москва предстает в фильме городом грез всех русских, куда люди вроде Кандидова и Груши едут из провинции за счастьем. Вместе с тем фильм показывает, что в провинции полным-полно талантливых людей и в конечном счете в каждом советском гражданине скрывается Кандидов. «Вратарь» изображает нового человека в новой столице, овладевшего новыми способами передвижения. Карасик — не только новый советский инженер, он в самом прямом смысле слова создал нового человека — робота. Этот «механический человек» еще несовершенен, он выглядит одновременно комично и угрожающе. Единственную фразу, которую он произносит: «Никого нет дома», — можно применить и к нему самому: «Я пока пуст, во мне нет жизни». Пустоту в итоге заполняет Карасик, забираясь в робота, чтобы свести вместе Антона и Настюновый человек, говорит фильм, не может быть искусственным автоматом с механическим набором действий и ценностей, который на поверку оказывается пустой машиной. Нет, это «человечный» инженер Карасик, который работает безупречно и добросовестно, но лишь благодаря своим личным слабостям становится достойным любви коллегой.

Фильм не только свидетельствует, что в середине 1930-х гг. футбол и любовные страдания стали важными темами, но и дает понять, что в это время инженер окончательно был признан членом общества и заводского коллектива.