Выйдя из дома, Эвелин подтянула длинные шевровые голенища сапог, предназначенных для верховой езды, и медленно пошла в сторону ворот.

Весь день она помогала матери, затеявшей менять обивку стен в гостиной, и сейчас думала, как хорошо будет проскакать несколько миль.

Заметив, что лошади уже приведены, Эвелин ускорила шаги, но вдруг замерла на месте. Не Абулшер, а кто-то другой держал под уздцы Вулкана и Дэзи. Холодок тревоги пробежал по ее спине. Почему его нет? Что-то случилось? Приблизившись к незнакомому ей индусу, она спросила:

– А что, Абулшер заболел?

– Нет, мисс-сахиб, он уехал.

– Уехал?

– Да, сегодня, мисс-сахиб. Часа три назад.

– А когда он вернется?

– Его здесь больше не будет, мисс-сахиб. Он уехал насовсем. Возвратился к себе на родину.

Эвелин подумала, что сейчас, наверное, она первый раз в жизни упадет в обморок. Машинально она взяла в руку поводья, вставила ногу в стремя, но остановилась.

– Вам плохо, мисс-сахиб?

Голос слуги вывел ее из оцепенения. Ничего не ответив, Эвелин вскочила на коня и пустила его в галоп.

Индус, который должен был ее сопровождать, с удивлением глядел вслед удаляющейся всаднице, соображая, что ему предпринять.

Лишь через полчаса ему удалось догнать ее.

* * *

За обедом Эвелин спросила отца, почему у нее новый грум.

Полковник Беллингэм сердито пожал плечами:

– У Абулшера какие-то семейные дела. Мне доложили об его отъезде. Я всегда говорил, что на мусульман из северных племен не следует полагаться. Они могут исправно служить и хорошо работать в течение нескольких лет, а потом вот так исчезают. Они никогда не бывают по-настоящему верны нам, англичанам. А вот своему народу, своему племени каждый из них будет верен всегда.

Эвелин слушала, а глаза ее наполнялись слезами. Чтобы скрыть это, она наклонилась над тарелкой, хотя та была уже пуста.

Да, действительно, у этих людей своеобразное понятие о верности. Она отдала ему все… Где он еще видел, чтобы белая женщина вела себя так с туземцем? А был ли он ей благодарен? Уехал, не попрощавшись, не сказав ей ни единого слова…

Как только стемнело, Эвелин легла в постель, но сон не шел к ней. Она лежала с закрытыми глазами и представляла себе, что ее ждет. Ухаживания молодых офицеров, из которых никто не нравился ей. Неизбежное замужество… Супружеская жизнь с нелюбимым мужем… Дети от него… Она вспомнила, как могучие руки тхальца обхватывали сзади ее ягодицы и прижимали к себе, как от этого его уже и так до предела введенный член проникал в ее лоно еще глубже… Как от этого в глубине ее тела возникала боль, которая была упоительно сладкой…

Да, он часто вел себя с ней, как неистовый дикарь. Да, она то и дело чувствовала себя жертвой в его хищных лапах. Но как раз в этой первобытной неистовости она и нуждалась. И была готова добровольно жертвовать собой.

Женская интуиция говорила Эвелин, что не все еще потеряно, что он еще будет с ней… Но для этого ей необходимо принять решение… Решение, которое захлопнет за ней дверь всей ее прежней жизни. Придется проститься со всем, что ее окружает, к чему она привыкла. Готова ли она к этому?

А чего, собственно, ей жалеть? Пожалуй, единственное, что достойно сожаления, так это безмятежные дни ее далекого-далекого детства…

Поток детских воспоминаний нахлынул на Эвелин, она заплакала. Вскоре всхлипы затихли – она уснула.

* * *

На следующее утро Эвелин проснулась очень рано. Она хорошо выспалась и ощущала прилив сил. Одела костюм для верховой езды, положила в просторный карман несколько бисквитов. Она не стала писать никакой записки родителям, а просто вышла из дома, сознавая, что уходит также и из их жизни…

Она не ожидала, что удастся уйти так легко. Она понятия не имела, куда ей идти. Но она почему-то была уверена, что стоит ей выйти за пределы военного городка, как любой из встреченных мусульман-туземцев поможет ей найти дорогу к Абулшеру.

Эвелин спокойно шла по грязной дороге, с любопытством оглядывая попадавшихся навстречу женщин, спешивших на рынок. На голове они несли тяжелые корзины, почти у всех лица были закрыты.

Эвелин была довольна собой, своим решением. С каждым шагом она отдалялась от людей, которые стали теперь чужими.

Утреннюю тишину прорезал далекий звук трубы. Сигнал «подъем» в гарнизоне. Отец, наверное, уже встал и побрился. А мать, конечно, спит…

Шоссе вывело Эвелин на перекресток. Перед ней были теперь три дороги. Сориентировавшись по солнцу, она выбрала ту, которая шла на север.

Она шла уже несколько часов. Солнце поднялось высоко над горизонтом и палило в полную силу. Эвелин решила остановиться и отдохнуть, пока не спадет жара. Она не чувствовала ни голода, ни страха, лишь какое-то странное возбуждение. Сейчас она не думала ни об отце, ни о матери, ни даже об Абулшере. Ее переполняло чувство свободы. Ведь впервые в жизни она ни от кого и ни от чего не зависела.

Она отыскала среди густых кустов тенистое место и присела. Сейчас она наслаждалась одиночеством. Закинув руки за голову, она задремала…

– Эвелин! Эвелин! Где вы?

Она вздрогнула. Голос был где-то совсем близко. Спрятаться или бежать?

– Эвелин, не прячьтесь. Я все равно вас найду. Где вы?

Это был Фрэнсис. Эвелин захотелось крикнуть, чтобы он убирался отсюда. Как он узнал, где она может быть?

Сухие ветки подламывались под тяжестью копыт лошади всего в нескольких шагах от нее.

– Эвелин, выходите. Ну, пожалуйста. Со мной никого нет, я один.

Эвелин глубоко вздохнула. Прошлая жизнь отступила от нее настолько, что она была неспособна отвечать этому человеку. Она сидела, не двигаясь.

– Эвелин! Ответьте мне!

Наконец, он ее увидел. Она сидела под ветвистым деревом, костюм цвета хаки гармонировал с окружающей зеленью, золотистые волосы рассыпались по плечам. Она не попыталась бежать, даже не поднялась с места.

– Эвелин, почему вы не откликались? Слава Богу, я вас нашел. Что вы здесь делаете?

Она не отвечала. Фрэнсис спрыгнул с лошади, подошел к ней и взял за руку. – Не трогайте меня!

Он не узнал ее голоса, таким он был злым.

– Эвелин…

Она не ответила, но встала и прислонилась спиной к дереву.

– Эвелин, в чем дело?

– Как ты меня нашел? Кто тебе сказал?

– Один из солдат-индусов видел, как ты выходила… Эвелин, почему ты ушла? Ты даже не подозреваешь, что с тобой может произойти. Нам, белым, опасно поодиночке отходить далеко от гарнизона.

Эвелин посмотрела на него так, как будто видела впервые.

– Фрэнсис, тебе надо ехать обратно. Я не вернусь.

От удивления он не находил слов. Она продолжала:

– Я советую тебе никому не говорить, что ты меня разыскал. Возвращайся и забудь, что ты меня здесь видел.

– Эвелин, милая, будь же благоразумной! Что с тобой происходит?

Эвелин рассмеялась. Какая пропасть между ней и этим человеком. Как все-таки хорошо быть свободной!

– Эвелин, я люблю тебя. Ты знаешь это. Я всегда буду считать тебя своей невестой. Чтобы ты в конце концов не сказала мне, все равно ты – единственная женщина, которая…

Которую я могу представить в будущем, как мать моих детей.

Неудержимый смех овладел Эвелин. Она зашлась смехом, как в истерике, не в силах произнести ни слова.

– Эвелин!

Он схватил ее за плечи и сильно встряхнул. Смех прекратился, ее лицо стало серьезным.

– Кретин ты! Идиот!

– Эвелин!

В его голосе слышалась обида.

– Значит, ты смотришь на меня, как на мать твоих детей! Так вот, я скажу тебе… Пусть лучше у меня будет ребенок от первого встречного, чем от тебя! Чего уж тут говорить о детях!

Фрэнсису показалось, что рушится окружающий мир. Вне себя от полученных оскорблений, он ударил Эвелин по щеке. Но сразу опомнился и принялся униженно извиняться:

– Эвелин, прости меня. Я не должен был… Прости… Но как ты можешь говорить такое?

Она почувствовала, что уже устала от этой сцены.

– Поезжай домой, Фрэнсис. Я остаюсь здесь. Я твердо решила, что не вернусь. И прошу тебя, не уговаривай меня.

– Но куда ты пойдешь?

Эвелин знала, что еще немного и она может потерять контроль над собой.

– Пожалуйста, уезжай, Фрэнсис.

– Эвелин, дорогая…

С быстротой молнии она вырвала хлыст из его рук, размахнулась и стеганула его по лицу.

– Что ты делаешь? Подлая сука!

– Да, сука. Тебе хочется знать, куда я иду… Пожалуйста, я скажу! Я иду к Абулшеру. Ты знаешь, кто он? Он – мой любовник!

Лицо Фрэнсиса исказилось. Эвелин продолжала кричать:

– Ты не мужчина, Фрэнсис! Может быть, ты считаешь себя настоящим джентльменом, но ты – не мужчина! Ты слизняк и импотент!

Она быстро расстегнула жакет, спустила лямки рубашки и выставила грудь. Подперев груди руками, чтобы соски их нацелились прямо на Фрэнсиса, она, совсем уже в истерике, завопила:

– Вот, можешь смотреть! Скажешь, что это неприлично? Что так не поступают настоящие леди? А мне плевать на ваши правила! Что хочу, то и буду делать! Понял ты, безмозглый идиот?

Забывшись в крике, она не заметила, как он подступил к ней и ударил кулаком по скуле. Она упала, стукнувшись головой о ствол дерева.

Фрэнсис прошипел:

– Ты – продажная девка! Проститутка! Я покажу тебе!

Он содрал с нее жакет и юбку. В руках у него оказался кинжал. Орудуя им, он изрезал нижнюю рубашку и распорол штаны. Стряхнул оставшиеся от белья лохмотья…

К Фрэнсису вернулось спокойствие. Он скомандовал:

– Вставай!

Он тоже поднялся и выставил вперед кинжал.

– Иди к тому камню.

Обнаженная Эвелин направилась к указанному месту, он следовал за ней. При ходьбе ее крепкие бедра соблазнительно покачивались.

– Ложись!

Она легла на траву. Машинально отставила друг от друга колени. Этот жест словно наэлектризовал Фрэнсиса. Он бросился на Эвелин, она отчаянно сопротивлялась. Вдвоем они покатились по траве, точно сцепившиеся борцы.

Он подмял ее под себя, несколько раз ударил кулаком в грудь. Потом подхватил выпавший кинжал и, угрожая им, приказал не шевелиться. Эвелин стало страшно. Холодная сталь угрожающе блестела на солнце.

Фрэнсис вытащил из кармана тонкие перчатки, которые он надевал садясь на коня. Натянув правую перчатку, распорядился:

– Раздвинь ноги!

Эвелин повиновалась. Рукой в лайковой коже он грубо развел подрагивающие бедра и надавил пальцем в трепетную складку кожи. Встал на колени и стал жадно смотреть, как под нажатием пальца приоткрывается вход в узкий тоннель. Он не мог оторваться от искушающего вида влажных коралловых, как будто зевающих губ…

При мысли о том, что здесь в этом самом месте совсем недавно был другой мужчина, ему захотелось причинить боль этому бесстыжему зеву. Он ударил прямо в середину…

Эвелин взвизгнула и судорожно стиснула колени, чтобы защититься от новых ударов. Однако, его руки оказались сильнее ее ног, он вновь растащил их и принялся, не помня себя, хлестать ее по самому чувствительному месту. Ей удалось привстать, она попыталась оттолкнуть его. Но он ухватил ее руку и заломил за спину. Толчком ноги перевернул на живот.

Фрэнсис тяжело дышал и вдруг начал всхлипывать:

– Ты паршивая шлюха… Мне противно пачкать об тебя руки… Кому ты нужна такая…

Лежа лицом к земле, она почувствовала, как его сильные руки ухватили ее ягодицы. Пальцы подобрались к маленькому кружочку заднего прохода и воткнулись в него. Эвелин скорчилась от боли… Он спустил брюки и вместо пальцев вставил маленький, похожий на короткую сардельку, пенис. Она завыла, порываясь отторгнуть это инородное тело. Член медленно, но верно разбухал в ней, и тогда Фрэнсис, словно заведенный на всю пружину автомат, начал биться о ее зад.

Грудь Эвелин терлась о грубую поверхность камня, соски поцарапались и стали кровоточить. Она продолжала сопротивляться, металась, что было сил, однако маленький, но тугой орган плотно сидел в ней, подобно накрепко ввинченному болту. В изнеможении Эвелин затихла…

Он звонко шлепнул ее по ягодице, точно дал оплеуху.

– За что же ты пользуешься успехом у этих черномазых? Что они в тебе нашли? В тебе же нет ничего особенного!

Он перевернул Эвелин на спину и снова вошел в нее, на этот раз уже в исконно женское естество. Теперь он держал ее за бедра и толкал вперед и назад по обдирающему камню, который был для Эвелин гигантской теркой. Острые зубчики рвали кожу, камень окрасился кровью…

Фрэнсис отпустил ее бедра, но тут же схватил за груди. Его силы иссякали… Но вот его тело содрогнулось от сладострастных спазм и замерло…

Воспользовавшись этим, Эвелин попробовала выбраться из-под него. Но отяжелевшее тело не поддавалось. Голова Фрэнсиса отвалилась в сторону, Эвелин увидела его закатившиеся глаза и рот, жадно хватающий воздух. Лицо лежавшего на ней мужчины было отвратительно перекошенным от застывшей на нем гримасы…

Бессознательно Эвелин стала шарить рукой по земле и вдруг нащупала булыжник величиной с кулак… Она схватила его, подняла и стукнула Фрэнсиса в затылок.

Тело офицера обмякло, руки откинулись в стороны. Как в лихорадке Эвелин била и била в одно и то же место, пока не услышала треск расколовшегося черепа. Струйка крови вытекла изо рта быстро холодеющего трупа.

В ужасе она сбросила его с себя и вскочила на ноги. По ее груди и животу текла кровь, на коленях была содрана вся кожа. Эвелин схватила жакет и юбку и бросилась бежать.

* * *

Ей казалось, что она мчится уже больше часа, когда вдали замаячила фигура одинокого всадника. Эвелин остановилась и стала звать его. Всадник повернул к ней коня.

– Салам алейкум, мисс-сахиб.

– Салам…

Лицо незнакомца было невозмутимым, но нахмуренные брови выдавали удивление. Откуда взялась эта англичанка с распущенными волосами, с заплаканным лицом и в изорванной одежде? И самое главное – почему она вся в крови?

Эвелин угадала его вопросы. Торопясь, она принялась упрашивать его:

– Пожалуйста, прошу вас… Помогите мне добраться до Тхарджа. Мне нужно туда… Я должна найти одного человека, его зовут Абулшер Джалис. Вы случайно не знаете его?

– Абулшер Джалис? Да, я его знаю. Но может быть, вас лучше отвезти в гарнизон?

Она понимала его подозрения. Возможно, он догадывался, что произошло нечто серьезное, причем между англичанами. В таком случае ему лучше держаться подальше.

– Поверьте мне… Мне очень нужно видеть Абулшера Джалиса… Скажите, как мне попасть в Тхардж?

Незнакомец все еще колебался. Затем пожал плечами и сошел с лошади.

– Вы сможете ехать верхом?

– Но ведь мы можем ехать вдвоем.

Он посмотрел на нее, не понимая. Садиться вдвоем на одну лошадь здесь было не принято. Но сейчас был необычный случай. Необычной была и эта непонятно откуда взявшаяся белая женщина.

– Если вы так хотите, мисс-сахиб…

Он помог ей сесть на круп лошади, легко поднялся в седло сам. Пришпорив коня, он пустил его так, словно эти проклятые англичане уже гнались за ним.