Устраиваясь в гостинице «Спокойствие», Пьер руководствовался тем, что улица Шантерен расположена совсем рядом с улицей Мон-Блан, то есть той самой улицей, на которой находился Ивон и куда запретил показываться ему Монтескье.

Гостиница находилась рядом с домом, принадлежащим Наполеону. Он купил его за несколько дней до того, как сочетался странным браком с женщиной, которая была старше его на шесть лет. Но в то время, как Наполеон через год стал старше на этот самый год, Жозефина, с помощью свидетельства о рождении умершей младшей сестры, помолодела на пять.

Эта женитьба оказалась удачной, так как благодаря ей он снискал расположение Барраса, и тот вытащил его из бедности и безвестности. Незадолго до этого тому приходилось напрашиваться к друзьям на обед, так как у него не всегда хватало денег даже на это. В числе таких друзей был и крупнейший трагический актер Тальма. В тысяча семьсот девяносто шестом году Тальма продал Бонапарту дом, куда за несколько месяцев до того тот приходил обедать.

Мадам Бонапарт, которой муж, отправляясь в Египет, запретил все шумные удовольствия, столь любимые ею, на протяжении двух лет вела довольно однообразную жизнь в этом мрачном доме, расположенном между дворцом и садом. А аллея между двумя домами упиралась прямо в фасад гостиницы «Спокойствие», где поселился Кожоль.

Кода Пьер открыл глаза, была уже ночь. В комнате было темно.

— Черт возьми, — сказал он, — у меня нет огнива, чтобы зажечь огонь, я не знаю, где расположена дверь. Однако, надо найти то или другое, так как не могу же я сидеть в темноте!

Он вскочил с постели, однако вдруг остановился в изумлении.

Как раз напротив того места, где он стоял, в самой середине стены светилась маленькая точка. Пьер сообразил, что это отверстие в другую комнату, где горит свет.

— Здесь явно жил кто-то чрезмерно любопытный, надо будет обязательно заткнуть эту дыру, она очень подозрительна.

Молодой человек насторожился и стал прислушиваться к странным звукам, напоминающим визг пилы.

Он подошел к отверстию.

«Вчера в Люксембурге, сегодня в гостинице, — думал он, — кажется, сама судьба заставляет меня подсматривать».

Он увидел мужчину около сорока лет, сидящего за столом, на котором стояла лампа и были разложены инструменты. Человек пытался вставить в отверстие бочонка ружейный ствол.

В это время в дверь его номера постучали. Человек быстро собрал инструменты и сложил их в ящик стола, ружейный ствол сунул под матрац, а бочонок за занавеску.

Но стук явно был условным, и тот успокоился. Он открыл дверь своему посетителю. Тот тихо вошел.

— Ну, Буланже, — спросил пришедший, — как идет ваша работа?

— Движется, господин Томассэн! Завтра я вам доставлю одну вещицу.

— И вы ручаетесь за ее действие?

— О, от этого подпрыгнет вся Директория!

— Прекрасно!

Кожоль молчал и думал:

«Этот Томассэн… Кажется, я знаю его голос… Как бы мне его увидеть?»

Наконец, он разглядел дюжего краснолицего человека. Волосы его были тронуты сединой, одет он был как зажиточный землевладелец.

— Нет, я его не знаю, — разочарованно произнес Пьер.

Но в эту минуту на лице крестьянина появилось столь знакомое Кожолю выражение, что он чуть не вскрикнул от изумления.

— Я узнал его! Аббат Монтескье!

— Видите ли, Буланже, — сказал мнимый крестьянин, — я попал в довольно-таки неудобное положение. Дело в том, что сейчас возвращаются эмигранты, а я с несколькими друзьями купил кое-что из национализированного имущества. Так… никуда не годные замки, разве что на продажу кирпича и земель, на которых они выстроены. Может быть, для того, чтобы эти благородные пришельцы не стали их реставрировать, стоит взорвать, эти развалины. Потому что, если нанимать рабочий, это будет слишком дорого. Я приехал в Париже отыскать мастера, и мне дали ваш адрес. Я надеюсь, что вы справитесь с этим проектом, и все, что должно быть уничтожено, будет сделано быстро.

Буланже достал свой бочонок и положил его на стол, поближе к свету.

— Вот взрывное устройство. Под основание закладывается порох, в отверстие вставляете ружейный ствол, в который заправлено огниво. Аппарат кладется куда угодно, в нем есть шнур произвольной длины, этот шнур и приводит аппарат в действие.

— Может быть, стоит заменить шнур фитилем?

— Фитиль может погаснуть или гореть слишком медленно. В этом случае вы можете захотеть взглянуть, все ли в порядке, а в результате замок может обрушиться вам на голову.

— Сколько надо пороха, чтобы взорвать, скажем, флигель какого-нибудь здания?

— Поместите бочонок под фундамент любого здания и сообщите мне о результатах.

— Но ведь если смешать картечь с порохом, то получится страшный взрыв! — предположил аббат, слишком ужасаясь, чтобы можно было поверить в его искренность.

— О, Да! За один раз можно уничтожить человек сто, или тряхнуть целый квартал, — подтвердил Буланже.

— Стоило бы предложить кое-кому поиграть с подобной штукой, — со смехом сказал аббат.

— О, особенно если учесть, что потянуть за шнурок можно совсем незаметно для других!

— Ну, а, скажем, если я сторожу кого-то, кто должен проехать в повозке по улице, а мы находимся здесь же, то как можно уберечься?

«Какому же дьяволу готовит он этот маленький праздник?» — подумал Пьер.

— Итак, — продолжал аббат, — вечером, на узкой улице я ставлю тележку с устройством, но оставляю свободный проход повозке моей жертве. Затем я беру шнурок и протягиваю его поперек улицы, примерно на высоте груди лошадт, привязываю шнурок к противоположной стороне и спокойно иду дальше. Лошади налетают на шнурок — и… готово! Враг разлетелся на тысячу кусочков!

Мастер слушал аббата внимательно.

— Да, — сказал он, — но для этого слишком многое должно совпасть.

Буланже вынул из кармана часы и посмотрел на них.

— О! — сказал он. — Жена будет беспокоиться, она ждет меня к ужину.

— Она знает, что вы ходите сюда?

— Нет. Я ей сказал, что работаю в Венсенском форту для снабжения Республики военными принадлежностями. Она не любит, когда я работаю дома. И, пожалуй, она права. Она боится за себя и детей, когда я вожусь с порохом. Бедная женщина, она так пугается…

— Кстати о порохе, — сказал аббат, — купите его и для меня, потому что я не разбираюсь в этом деле. Возьмите это на себя.

И господин Монтескье подал Буланже сверток с луидорами.

— Но тут в десять раз больше, господин Томассэн!

— Ничего, мы посчитаемся после. Так возьмите… и — до завтра…

— Нет, завтра я не работаю, я обещал жене и детям, что проведу этот день с ними.

— Ну тогда — послезавтра, — сказал аббат.

— Хорошо, — согласился мастер, спрятал деньги в карман и ушел.

Кожоль оставил свой наблюдательный пункт, желая проверить, пойдет ли аббат следом за мастером. Но на лестнице раздались шаги только одного человека.

«Значит, аббат остался, — решил граф. — Интересно, что он теперь будет делать?». И он снова занял свой наблюдательный пост. Но не увидел ровно ничего. «Уж не заделал ли он отверстие?» — подумал молодой человек. Он ощупью добрался до камина, достал маленькую палочку и принялся ковырять ею в отверстии. Палочка без всякого труда вошла в отверстие на всю свою длину.

— Отверстие не заделано, — сказал себе Пьер. — Значит, он просто погасил свет. Интересно, чего он ждет? Ну да ладно, подожду и я…

Кожоль был уверен, что аббат не выходил. Спать он лечь не мог, так как на постели не было одеял. Другой двери в комнате не было, следовательно, выйти ему было некуда.

Когда он опять приник к отверстию, то на него повеяло свежим воздухом.

— Значит, он открыл окно и следит за улицей, — решил молодой человек.

В принципе Пьеру нужен был аббат для того, чтобы рассказать ему о визите Фуше. Но он понимал, что если даже постучит в дверь, тот ему не откроет.

«И все-таки я должен поговорить с этим дьяволом, — думал Кожоль. — Во-первых, я должен передать ему предложения Фуше, а во-вторых, я хочу его убедить, чтобы он отменил свое приказание насчет Ивона. Надо что-то придумать…»

Пьер отворил окно и, опираясь на маленький железный балкон, стал тихонько насвистывать запрещенный мотив. Однако в соседнем окне никто не появился. Он принялся насвистывать громче. Результат был тот же.

Терпение никогда не принадлежало к числу добродетелей Пьера.

— Если он решил притворяться глухим, так я нанесу ему визит по всем правилам, — решил граф.

Молодой шуан внимательно осмотрел улицу, которая казалась пустынной, затем перешагнул с балкона на карниз и одним прыжком оказался на соседнем балконе.

В тот же момент он услышал щелчок взводимого курка.

— Не стреляйте, аббат, вы рискуете убить друга. Я — Кожоль, — понизив голос, проговорил молодой человек.

Не было ничего удивительного в том, что аббат не слышал свиста молодого человека. Он сидел возле окна в самом отдаленном конце комнаты.

Он положил на стол свой пистолет и тихо произнес:

— Входите и побыстрее отойдите от окна.

Уличный фонарь освещал комнату. В его свете Пьер увидел, что аббат взял со стола лорнет и направил его на дом Бонапарта. Наблюдения эти, однако, не помешали его беседе с Кожолем.

— Могу я узнать, господин Кожоль, чего ради вы наносите мне визит через окно?

— Господин аббат, я ведь ваш сосед. Я решил переселиться сегодня утром.

— Почему?

Опуская некоторые подробности, которые, по его мнению, не стоило слушать священнослужителю, граф рассказал о записке без подписи, о свидании, в котором он невольно занял место Ивона, о сцене, происшедшей между Еленой и Баррасом, о бегстве через Люксембургский сад.

Правда, он не рассказал о своем пребывании у Пуссеты.

Аббат внимательно его слушал.

— Так значит господин Бералек видел эту женщину на балу, куда я его послал?

— Видимо, да. Потому что Баррас напомнил Елене, как она упала в обморок при виде молодого человека, имени которого он не знал.

— Значит, Баррас из ревности хотел убить молодого человека при выходе из дворца?

— Нет. Это дело стражи, приставленной к этой женщине.

— Но кто же она? Откуда? — пробормотал аббат.

— Но мне кажется, что это довольно легко узнать. Ведь Бералек знал ее раньше, значит, надо спросить его… И если вы мне разрешите…

— Нет, — сухо прервал его аббат. — Ваш друг там, где он сейчас нужнее всего. Он гораздо полезнее у этой продавщицы косметики, чем в «Люксембурге». Я хочу, чтобы ничто не помешало ему выполнить ту миссию, которая случайно выпала ему на долю…

И аббат прибавил с улыбкой:

— Без сомнения, он сделает это.

Говоря все это, аббат продолжал наблюдать в лорнет за домом генерала.

— Ну, видите? Я был в этом уверен… Вот один… а вон и остальные…

Приглядевшись, Пьер заметил на аллее, ведущей к дому Бонапарта, тень человека, направлявшегося к дому.

Не прерывая своих наблюдений, аббат продолжал:

— Господин Кожоль! Безусловно, я хочу знать, кто эта женщина в «Люксембурге». Я возлагаю на вас поручение доставить мне эти сведения.

Только такое поручение могло затмить горечь от разлуки с Ивоном. Пьер почувствовал, что Елена начинает занимать в его душе все больше места. Поэтому он с радостью согласился.

— Надеюсь, что это развлечет вас больше, чем пребывание в гостинице «Спокойствие». Здесь ведь нет совершенно никаких удовольствий, — заметил аббат.

— Ну-у, — лукаво заметил Пьер, — я не совсем с вами согласен…

— Что вы хотите этим сказать?

— Развлечения здесь не так редки, как это вам кажется, господин аббат. Ну, во-первых, можно хорошо рассмотреть, что делается у соседей.

При этом намеке граф опустил лорнет и сказал:

— Служба королю, господин граф…

— Простите, аббат, но я имел в виду не вас… господин Томассэн.

Аббат вздрогнул.

— Что это значит?

— Это значит, господин Монтескье, что нужно осмотрительнее выбирать место, когда хочешь заниматься известными работами, как, например, те, о которых вы говорили здесь полчаса назад.

— Но ведь хозяин гостиницы — наш человек, — изумленно проговорил аббат.

— Прекрасно. Но если у обитателя соседней комнаты возникнет желание, как, например, у меня, узнать, чем вы занимаетесь, он не только услышит, но даже и увидит все, что захочет.

— Каким образом?

— Через отверстие в стене. Оно настолько широкое, что я слышал и видел весь ваш разговор об адской машине.

К Монтескье вернулось хладнокровие.

— С чего вы решили, что я занимаюсь адской машиной? Я просто хотел поддержать этого бедного человека, талантливого инженера, но не сапоги же мне ему заказывать? Вот я и придумал подобную историю!

Молодой человек наклонился к аббату и медленно спросил его:

— Вы знаете, почему наши шуаны прозвали меня Собачьим Носом?

— Благодаря вашей редкостной способности делать правильные выводы.

— Это так.

— Ну так какая же связь может быть между мной и этим инженером?

— Вы действительно хотите узнать мое мнение?

Пьер встал и прошелся по комнате.

— Ну что ж, я думаю, что этот несчастный погибнет, принесенный в жертву вашим замыслам по той же причине, по которой вы сейчас наблюдаете за теми, кто пробирается в мадам Бонапарт…

При этих словах Монтескье вздрогнул.

— Я не понимаю, — сказал он холодно.

— Господин Монтескье, безусловно, между нами огромная разница, но мы оба посвятили себя одному делу — восстановить королевство на развалинах проклятой Республики. Вы прекрасно понимаете, что на этих развалинах может возвыситься только один человек. И это именно тот человек, за домом которого вы ведете наблюдение.

— Генерал Бонапарт? Но он в Египте. Англичане преградили ему путь к возвращению. Вы шутите, мои милый?

— Но здесь он оставил своих. Эта свора, жадная до добычи, любыми путями подготовит ему путь к власти. Вы угадали этого человека, господин аббат. Вы — хладнокровный игрок, вы рассчитали шанс на успех, а в случае провала вашей отчаянной ставкой станет жизнь Буланже.

— Итак, торжество Бонапарта кажется вам до того решенным, что вы даже не допускаете мысли, что наше дело может восторжествовать?

— Нет. Наше дело обречено. Мы умрем без пользы…

И закончил голосом, полным отчаяния:

— Мы умрем, мучаясь вопросом: достойны ли были нашей преданности те, кто послал нас на смерть?

Скрывая волнение, аббат тихо произнес:

— Не надо слишком отчаиваться, сын мой. Неопределенность не может продолжаться слишком долго. И мы уже приближаемся к конечной цели, нас отделяют от нее только несколько продажных…

Пьер вспомнил.

— Ах! Есть еще один, которого вы можете включить в свой список, он поручил передать вам, что готов продаться.

— Кто?

— Жозеф Фуше.

— Но в данное время он занимает не настолько высокий пост, чтобы быть полезным нам или навредить…

— Он рассчитывает стать министром полиции.

— Ну тогда мы и будем говорить с ним.

У Кожоля появилось предчувствие, что Монтескье совершил непоправимую ошибку.

— Мне кажется… у меня предчувствие… это ошибка. Нельзя отвергать этого человека.

— Но я не отвергающего, я просто выигрываю время. Он бесполезен без Барраса.

— Но когда же Баррас будет наш?

— В тот день, когда я отсчитаю ему шесть миллионов.

При этой цифре молодой человек вскочил.

— Да где же вы рассчитываете найти такую сумму? Уж не у принцев ли? Так они оставляют нас умирать с голоду…

Аббат покачал головой.

— Нет, тот, кто найдет мне эти деньги — один из наших друзей.

— И кто же это?

— Ивон Бералек.

Кожоль расхохотался.

— Он найдет! Республика до такой степени разграбила его родовые имения, что там жука не найдешь!

— Когда понадобится, Бералек найдет мне не шесть, а даже пятнадцать миллионов, так что я буду в состоянии заплатить Баррасу. Если только он захочет продать себя…

— Ну это он всегда захочет, — насмешливо произнес Пьер.

— Особенно, если вы приметесь за дело, которое Бералек сейчас продолжать не может.

— А именно?

— Вам придется включить в нашу игру женщину, которую вы называете Еленой.

— Можете рассчитывать на меня!

Монтескье встал.

— Пора, граф. Уже поздно. Надо подумать об отдыхе. Закройте окно и идите спать.

Аббат бросил последний взгляд на дом Бонапарта и тихо проговорил:

— У меня есть там шпион, завтра он мне расскажет обо всем, что происходило…

Он хотел уже идти, когда Пьер обратился к нему:

— Может, не следует вам выходить? Эта улица, такая пустынная днем, сейчас кажется заполненной тенями.

— Вероятно, это лакеи. Мадам Бонапарт на сегодня приглашала массу гостей, — сказал аббат, спускаясь по лестнице.

Кожоль слышал, как аббат спустился вниз и отворил ключом входную дверь.

«А огня-то у меня все-таки нет, — подумал граф. — И звать хозяина уже довольно поздно, два часа ночи. Ну да найду постель ощупью. Да и спать теперь как-то не хочется. Разговор с аббатом, не успокоил меня. Хочется веселья…»

Пьер отворил дверь в свою комнату.

Едва он вошел, как чьи-то сильные руки прямо-таки сковали его, а в рот ему быстро воткнули кляп.