Шаги приближались и вскоре в комнату вошел человек. Длинные волосы выбивались из-под касторовой шляпы, голубой камзол, пояс с широкими медными пряжками, широкие шаровары из серой холстины и штиблеты — типичный наряд бретонца того времени. У него было загорелое лицо, обрамленное густой черной бородой.

При виде Ивона он улыбнулся и бросился к нему с криком:

— Ах, кузен! Ивон!

Прежде, чем Ивон успел что-либо сказать, он сжал его в объятиях и шепнул на ухо:

— Я — аббат. Говорите по-бретонски.

Бералек обернулся к Лоретте.

— Госпожа Сюрко, позвольте представить вам моего двоюродного брата Порника, — сказал он по-французски.

— Он приехал за вами? — живо спросил Лебик.

— Сейчас узнаем, — ответил Ивон.

Гигант был неприятно поражен, услышав, что шевалье обратился к приезжему на бретонском наречии.

— Не за мной ли вы приехали?

Что-то вроде крепкого словца проскочило сквозь стиснутые зубы Лебика, когда при нем заговорили на непонятном языке.

— За вами? — вскричал аббат. — О, нет! Вам здесь слишком хорошо для того, чтобы мне пришла в голову жестокая мысль — вырвать вас отсюда.

Говоря таким образом, Монтескье пристально вглядывался в Лоретту. Потом он сказал.

— Примите мои поздравления, шевалье. Если это ваша любовница, она прелестна!

— О, нет, — отвечал Ивон, — это создание, которое я обожаю, и достойное всяческого уважения.

— Она понимает по-бретонски? — спросил аббат, увидя, как щеки Лоретты залились румянцем.

— Не думаю, я ни разу не слышал от нее ни одного слова по-бретонски.

— И все-таки спросите ее об этом.

— Охотно.

Но прежде, чем Бералек обратился к ней с вопросом, Лоретта спросила Лебика.

— Лебик, который час?

— Скоро девять.

— В таком случае пора запирать магазин. Ступай поскорее вниз, да поживее возвращайся! Если эти господа будут еще долго угощать нас своим варварским наречием, так мне есть от чего соскучиться.

Луч радости сверкнул во взгляде Лебика. Если он не мог понять присутствующих, так, во всяком случае, они будут под наблюдением. Он бросился со всех ног на лестницу, чтобы поскорее вернуться.

Тогда Лоретта обернулась с улыбкой к собеседникам.

— Да, господа, я говорю по-бретонски. Извините, Ивон, что я не говорила вам этого до сих пор.

Она запнулась и добавила:

— Но ведь только сегодня мы поклялись друг другу в… союзе.

— Скажите лучше — в любви, — подсказал Ивон.

— Лебик сейчас вернется, — заметила молодая женщина. — Если я вас стесняю, я уйду и постараюсь увести этого шпиона.

— Напротив, мадам, — возразил аббат, — вам необходимо выслушать то же, что и шевалье, если вы боитесь того, кого вы называете Лебиком.

— Я вам потом расскажу, что это за птица, — прервал Бералек.

— В таком случае надо не показывать ему нашего недоверия и сделать так, чтобы он присутствовал при нашем разговоре.

Когда Лебик вошел, Лоретта спокойно вышивала при свете лампы. Ивон разговаривал в другом конце комнаты с аббатом, который проявлял себя настоящим деревенщиной.

— Лебик, ты будешь моей моталкой, — сказала Лоретта.

Гигант протянул свои громадные ручищи к мотку шелка и, указывая глазами на двух бретонцев, сказал:

— Слышите их болтовню? Точно две совы перекликаются…

— Можно подумать, что они щелкают орехи, — добавила его хозяйка.

— Что с вами? — спросил Лебик, заметив, что Лоретта вздрогнула.

— Ты так неловко держишь шелк, смотри, он весь спутался!

Но вздрогнула она совсем не от того, а от вопроса, который задал аббат.

— Ну, шевалье, что вы решили с вашей приятельницей делать с кладом, скрытым в этом доме?

— Так вы знаете? — подскочил от изумления Бералек.

— Так хорошо, что именно за ним я и пришел, — невозмутимо отвечал аббат.

— Но мы только сегодня узнали об этом!

— Не может быть, — вырвалось у Монтескье.

— Еще сегодня утром госпожа Сюрко даже не подозревала о нем.

Ивон рассказал Монтескье о визите нотариуса, передаче письма и его прочтении.

— Письмо у меня в кармане, я не могу показать его вам из-за Лебика.

— И не нужно показывать. Я давно все знаю и могу рассказать историю этого письма.

— Вы знаете, кто его написал?

— Да, одна любезная женщина, жизнь которой, очень счастливая, трагически оборвалась семнадцатого фримера второго года.

— Кто же она?

— Если я назову ее, то непременно привлеку внимание этого человека, имя ведь на любом языке звучит одинаково. Пусть госпожа, которая, я надеюсь, внимательно нас слушает, найдет предлог убрать этого негодяя, и я смогу назвать ее имя.

Госпожа Сюрко наклонилась к Лебику и шепотом сказала ему:

— Если этот бретонский деревенщина будет еще долго болтать на своем жаргоне, то боюсь, что скоро у него пересохнет в глотке.

Лебик был не дурак выпить и решил, что ему совсем не помешает бутылочка вина.

— Я думаю, госпожа, что если бы у него под рукой оказалась бутылочка вина, он бы не принял ее за чернильницу.

— Предложить ему?

— К чему предлагать? Поставьте поближе к нему, и мы посмотрим, хватит ли у него смекалки на это.

— Ты думаешь?

— Предоставьте это мне. Через две минуты я вернусь из погреба.

— Так иди за бутылкой.

— О, я, пожалуй, принесу две, он ведь постесняется пить один.

— Но шевалье болен и не сможет составить ему компанию.

— Придется этим заняться мне, — с видом жертвы заявил Лебик.

Он вышел, а собеседники, казалось, не заметили его отсутствия.

— Это была бедная графиня Дюбарри, казненная несмотря на ее мольбы и слезы, семнадцатого фримера, — спокойно сообщил Монтескье. — Ей сказали, что если она отдаст сокровища нации, то это сохранит ей жизнь. И она отдала этот план, до последней минуты надеясь на спасение. Одним из двух, которые его потребовали, был Сюрко.

На лестнице послышались шаги Лебика.

Когда он поднялся в комнату с двумя бутылками, Ивон все еще беседовал с кузеном, а хорошенькая вдовушка спала, склонив головку на стол.

Верзила был явно навеселе.

При звоне бутылок, которые Лебик ставил на стол, Лоретта проснулась.

— Вот как, — сказала она, — я вздремнула.

— Дело в том, что их собачий жаргон усыпил вас.

— А долго я спала?

— О, не больше пяти минут, я только успел спуститься вниз и вернуться, — соврал верзила, откупоривая бутылку.

— Продолжайте, аббат, ваш рассказ, — попросил Ивон.

— До последней минуты графиня рассчитывала сохранить жизнь, она умерла с верой в обещания тех, кто обокрал ее.

— Они обокрали ее, но не смогли воспользоваться этим богатством, — сказал Ивон.

— Итак, сокровище зарыто здесь и только мы трое знаем о нем!

— Вы ошибаетесь, аббат, о нем знают и другие, — возразил Ивон.

Аббат засмеялся.

— Из четырех, знавших об этом, жив я один…

Но аббат не окончил своей речи, в памяти его мелькнул еще один факт, и он воскликнул:

— Разве Баррасен не умер?

Едва с его языка сорвалось это имя, Лебик выронил бутылку, которая разбилась вдребезги. Вино залило штиблеты и светлые штаны аббата.

— Проклятый левша! — крикнул тот на чистейшем французском языке.

Лебик, мгновенно протрезвевший, выпрямился во весь свой гигантский рост и, казалось, готов был броситься на Монтескье.

Сцена продолжалась не более секунды. Лицо Лебика приняло свойственное ему бессмысленное выражение, и он расхохотался.

— О, да, левша, — подтвердил он, — жаль, славное было вино!

Бералек понял, что надо спасать положение.

— Ну, любезный, что же ты натворил? Если вино было действительно хорошим, то оно было бы весьма кстати, у братца Порника пересохло во рту.

— Бутылка выскользнула у меня из рук.

— Ну-ну, не браните моего бедного Лебика, — сказала, смеясь, Лоретта, — он живо исправит все, вытрет пол и принесет из погреба еще бутылку, пока вы будете распивать ту, которая сохранилась.

Склонив голову, аббат молча рассматривал бедственное положение своей одежды. Потом он невольно перевел взгляд на ноги гиганта. При виде их он подпрыгнул от изумления.

— Ого, — сказал он выпрямляясь.

— Что? — грубо сказал Лебик.

Не отвечая ему, аббат быстро сказал Лоретте по-бретонски, делая вид, что обращается к Ивону.

— Удалите, пожалуйста, на минуту этого человека.

Ивой сказал Лебику:

— Знаешь, о чем ворчит кузен?

— Нет, — недоверчиво ответил гигант.

— Он твердит, что вину место в желудке, а не на одежде.

Лоретта подошла к слуге.

— В таком случае, — кротко сказала она, — сжалься над этим пьяницей и сбегай поскорее за другой бутылкой, захвати также тряпку, чтобы вытереть пол.

Лебик недоверчиво посмотрел на хозяйку, но не заметил ничего подозрительного.

— Хорошо, иду, — ответил он.

Слуга ушел.

— Я дал два промаха, — сказал аббат. — Один раз, выругав его на чистом французском языке, второй, — упомянув имя Баррасена, так его поразившее, что он выпустил бутылку из рук.

— Вы полагаете, что это имя так его поразило? — спросил Бералек.

— Больше того, я уверен, что Баррасен и Лебик — это одно и то же лицо! Но больше того, я теперь уверен, что есть еще один человек, знающий об этом сокровище.

— Объясните, — попросил Ивон.

Шевалье налил вина в стакан и выплеснул его содержимое в камин.

— Он слишком долго копался в погребе. Скорее всего он подмешал в вино свое снадобье. Увидав мокрые стаканы, он подумает, что мы выпили.

— Но я слышу его шаги на лестнице, — заметил аббат.

— А история Баррасена? — спросила Лоретта.

Я расскажу ее на бретонском, называя его Жаком, — ответил аббат.

Лебик вошел, запыхавшись от быстрого бега.

— Как видите, я не копался.

— Как ты ни торопился, а мы тебя обогнали, — весело сказал Ивон, указывая на пустую бутылку.

— Вы празднуете свое выздоровление?! Смотрите, вы еще слабы, и вино может на вас плохо подействовать.

«Скотина, — подумал Бералек, — хорошо, что я вылил вино».

— Лебик, — сказала вдова, — если ты устал, можешь идти, тебе ведь рано вставать.

— Мне надо дождаться, когда уйдет эта трещотка, чтобы закрыть дверь, — возразил гигант.

— Это верно, — вдова боялась настаивать на своем.

Она опять уселась за шитье.

— Так расскажите же нам, аббат, историю этого «героя», называйте его Жаком, и пусть негодяй прислушивается!

— Когда я был в парламенте, туда залез вор, я не видел его лица, но запомнил его ноги, а на большом пальце правой руки у него был глубокий рубец.

В эту минуту Лебик, немного всхрапнувший, сказал все еще вышивавшей Лоретте:

— Я поднесу чарочку этому болтуну, может, это заставит его убраться поскорее.

Он открыл бутылку и наполнил стаканы. Они одновременно посмотрели на его руку и увидели на большом пальце застарелый, глубокий шрам.

Аббат продолжал свой рассказ:

— Он столкнулся с регистратором и выскочил из здания. «Что это за человек?» — спросил я того. «Неужели вы не знаете? Его имя вписано в историю нашей революции. Это каторжник, которому было поручено убирать тюрьму Марии-Антуанетты. Позднее Фукье Тинвилль пользовался его услугами для шпионажа в тюрьмах, и теперь он знает слишком много, его хотят убрать, но он все время проникает сюда, хотя это для него небезопасно».

Аббат посмотрел на часы.

— Уже одиннадцать, я ухожу, приду завтра, ночью продумаю варианты.

От шума передвигаемых стульев Лебик проснулся.

— Разве ваш кузен не хочет выпить на прощанье? — спросил он Бералека, указывая на полные стаканы с вином, принесенным из погреба во второй раз.

Ивон припомнил, что во второй раз Лебик очень быстро вернулся, следовательно, вряд ли он мог успеть разбавить вино своим снадобьем.

— Кузен охотно выпьет на прощанье, только уж и ты не откажись выпить с нами, иначе он станет твоим врагом. Подай-ка свой стакан, любезный!

— С удовольствием, — воскликнул Лебик, поднося два стакана одновременно.

— Голубчик, уж не из двух ли стаканов сразу ты намерен пить?

— Может, и госпожа выпьет немного за здоровье вашего родственника?

Лоретта посоветовалась взглядом с Ивоном.

— Ну, — сказала она, — так и быть, один раз не в счет…

Четыре стакана поднялись вместе, но Лебик вдруг подошел к креслу, где стоял фонарь, с которым он ходил в погреб, и произнес:

— Подождите, мне сначала надо засветить фонарь, чтобы проводить вашего брата.

Ивон поспешно отдернул руку аббата, подносившую стакан ко рту, и оба быстро вылили вино в камин, прежде, чем Лебик обернулся. Лоретта, сидевшая дальше, выпила свой стакан, и Бералек вздрогнул от беспокойства за нее, но потом успокоился.

Лебик засветил фонарь, выпил вино, прищелкнул языком и поставил пустой стакан на стол.

— А славное винцо, — произнес он, — так и пробегает по жилочкам.

«Я напрасно испугался за Лоретту, — подумал Ивон, — он тоже выпил с ней».

Лебик поднял фонарь.

— Пора в дорогу, господин Порник, — крикнул он.

Монтескье коротко попрощался и вышел со своим проводником.

Молодые люди остались одни. Лоретта взяла свечу и собралась идти к себе.

— Как видите, я совершенно не напугана, мой покровитель, — сказала она.

Шевалье поцеловал ее в лоб.

— Спите спокойно, моя прелесть. Бог хранит вас.

Лоретта направилась к двери. Но, дойдя до порога, она зашаталась и прислонилась к стене.

— Ах, — произнесла она, — что со мной?..

Ивон подскочил к ней и едва успел подхватить.

Она из последних сил боролась со сном.

— Опасность близка… будьте рядом, Ивон… вы единственный друг… единственный защитник.

И уже в полузабытьи она прошептала:

— Люблю тебя.

Потом голова ее склонилась и она уснула на руках у Ивона. Бералек отнес ее в большое кресло и, удивленный быстротой наркотического действия, проговорил:

— Я ошибся. Лебик успел заправить вино. Имя Баррасена заставило его встрепенуться. Но однако же я сам видел, как он пил вино…

Он подошел к буфету, где стояли две вазы для цветов. В одну из них Лебик и выплеснул вино.

Вдруг он ударил себя по лбу.

— Черт побери! Лебик уверен, что я пил еще больше его госпожи и, конечно, уже сплю. Сейчас он вернется, чтобы отнести Лоретту в ее комнату.

Множество вопросов теснилось у него в голове.

— Что он собирается делать? Отчего он не возвращается?

Шевалье тихонько отворил дверь и прислушался, перегнувшись через перила. Ни одного звука не долетало до него. «Что он там делает?» — думал Бералек.

Он стал спускаться по лестнице. Силы уже полностью вернулись к нему, и он был уверен, что справится с негодяем раньше, чем тот успеет схватиться за оружие.

В коридоре нижнего этажа он остановился. Было по-прежнему тихо.

Шевалье дошел уже до лавки. Она была пуста, но освещена фонарем, который Лебик поставил на пол.

— Куда же он делся?

Он поднял глаза на дверь и увидел, что задвижки не вставлены.

Итак, Лебик вышел, не заперев за собой дверь.

Молодой человек отворил дверь и, осторожно высунув голову наружу, осмотрелся. В конце улицы Мон-Блан он увидел в лунном свете высокую фигуру Лебика.

Ивон сообразил, что произошло.

Думая, что аббат выпил приготовленное им вино и уверенный в его слабости, а также тех, кто остался в комнате, Лебик пошел за Монтескье, подкарауливая, когда тот грохнется на мостовую. Но, к величайшему его изумлению, лжебретонец продолжал идти, как ни в чем не бывало.

Сначала Ивон думал запереть дверь, но потом понял, что этим он отсрочит опасность всего на несколько часов. Он схватил фонарь и бросился на кухню. Выбрав там нож потяжелее, он поставил на место фонарь и поднялся наверх.

В ту минуту, когда он достиг второго этажа, щелкнул замок и загремели задвижки. Лебик запер дверь.

Помощи ждать было неоткуда, он должен был встретиться с неприятелем лицом к лицу.

Бералек притаился за дверью, готовый броситься на врага.

Стояла тишина, слышно было только тихое дыхание Лоретты, спавшей в кресле.

Но вдруг ему в голову пришла простая мысль.

— Что я за дурак? Этот бандит соврет и перед лицом смерти. К чему насилие, когда хитростью можно добиться гораздо большего!

Ивон спрятал под матрац записку Дюбарри, а нож положил между книгами…

— Господин Лебик уверен, что я сплю, ну так не будем разочаровывать его.

Бералек растянулся во весь рост на полу, как будто его свалил неожиданный сон. Лицо он закрыл рукой, но так, чтобы можно было незаметно наблюдать за врагом.

При виде Лоретты и Ивона Лебик расхохотался.

— Спят пташки, кажется, они чувствительнее, чем этот проклятый бретонец. Тот увернулся-таки…

Он приблизился к шевалье. Тот, видя, что Лебик без оружия, не сопротивлялся, когда слуга стал раздевать его.

— Вот ты и готов, воздыхатель, — приговаривал Лебик, — дурак, до сих пор не догадался, что я принес тебя не только для воркования…

«Вот как, значит это он спас меня, надо это принять к сведению», — подумал шевалье.

— Жалкая баба, — продолжал лакей, — живет тут целые месяцы из-за ямки на голове и только глазки строит!

Часы пробили час.

— Уже! Гром и молния! О, надо его поскорее укладывать!

Он подошел к кровати, откинул одеяло, потом вернулся к Ивону, поднял и положил его, полураздетого, на постель.

— Теперь очередь мадам, — сказал гигант.

Бералек, зная, что мошенник стоит к нему спиной, открыл глаза. Лебик стоял перед спящей Лореттой.

— Бедная малютка, — сказал он, — в сущности, она доброе создание…

Он пожал плечами.

— Тьфу ты, я тут не для того, чтобы нежничать. Ну, хозяюшка, теперь бай-бай!

«Черт побери, — подумал Ивон, — не хватало, чтобы этот молодчик, которого я принимаю за отъявленного негодяя, оказался добродетельной гувернанткой, укладывающей спать больных детей!»

Крик ярости чуть не сорвался с его губ, когда Лебик стал расстегивать корсаж. Через минуту вдова была раздета. Ивон уже был готов кинуться на него, когда услышал шепот:

— Ну, ну, хозяюшка, пойдем бай-бай.

Прежде, чем Бералек успел придумать какое-нибудь объяснение происходящему, гигант поднял Лоретту и уложил ее в постель рядом с ним.

Он осмотрел их и захохотал:

— Ай да картинка!

Ивон закрыл глаза и услыхал, как тот прибавил:

— Красивая картинка, но чего-то не хватает…

Лебик подошел к кровати.

— Ну-ну, красоточка, — хохотнул он, — будь поласковей со своим возлюбленным!

Шевалье почувствовал, что его шею охватывают прелестные руки Лоретты.

Гигант удовлетворенно хмыкнул:

— Ну вот, теперь картина готова! Почтеннейшая публика, мы начинаем!