А теперь мы возвратимся к красавице Елене, сумевшей приковать к себе Барраса.

Какие события побудили эту женщину, первую любовь Ивона Бералека, появиться в Люксембургском саду в роли неограниченной властительницы развратного Барраса? Чтобы понять это, читатель должен вернуться к эпохе Вандейской войны, названной впоследствии «Войной гигантов», когда разыгрывался ее самый кровавый акт…

…В ночь на двадцать второе декабря тысяча семьсот девяносто третьего года толпа женщин бежала под покровом темноты по дороге нижней Бретани от Савенея к Монтуару. Ледяной дождь вовсю хлестал бедных беглянок.

Вдали грохотали пушки, убивая их отцов, сыновей, супругов. Первая Вандейская война была при последнем издыхании.

Теснимые из родной страны синими, вандейцы поверили слуху, будто принцы спешат к ним на помощь из Англии. Переправившись через Луару, они наводнили земли шуанов и, отражая всюду неприятеля, достигли, наконец, места высадки обещанной помощи.

Убедившись, что их ожидания напрасны, вандейцы возвратились по своим следам, усеивая свой путь новыми трупами. День и ночь они отважно боролись с республиканцами, окружавшими их со всех сторон, и двигались вперед по направлению к Луаре.

Наконец, они достигли Луары у Варад, у того самого брода, через который уже переправлялись. Но тут их подстерегали республиканцы.

Перед ними стоял с войсками Вестерманн. С тыла зашел Клебер.

Смерть или, вернее, бойня угрожала этой горсти храбрецов, отправившихся в Гранвилль в составе сорока тысяч, а теперь насчитывавших в своих рядах не более десяти.

Чтобы отыскать брод, они медленно шли по правому берегу Луары, неся на плечах раненых.

Наконец они бросились в маленький городок Савеней в надежде хотя бы на одну спокойную ночь для женщин, переживших все тяготы похода. Здесь судьба сулила погибнуть остаткам этой вандейской армии.

Клебер, подошедший к Савенею поздно вечером, не дожидаясь утра, скомандовал атаку.

Вандейцы поняли, что их положение безнадежно.

Прежде, чем синие успели вторгнуться в город, они вывели женщин за ворота Савенея, чтобы они могли разойтись по соседним деревням. Надо было хитрить, чтобы заставить уйти этих матерей, жен и дочерей, в отчаянии цепляющихся за своих близких.

Главнокомандующий Мариньи велел запереть за ними ворота.

— Теперь, господа, — сказал он, — умрем в бою!

Этот приказ был выполнен столь хорошо, что на другой день от всей Вандейской армии, насчитывавшей когда-то сорок тысяч человек, осталось всего триста беглецов.

Таким образом Первая Вандейская война захлебнулась в крови.

Людовик Восемнадцатый сочинял в это время шутливые стишки, а граф Артур ухаживал за англичанками.

В то самое время, когда женщины покидали город, высокий старик направился к одному из ветхих домов савенейского предместья.

В холодной сырой комнате спала на соломе юная шестнадцатилетняя девушка ослепительной красоты.

Старик с минуту любовался бедным созданием, задремавшим от истощения на этом жестком ложе. Слезы навернулись на его глаза при мысли о том, что ждет бедняжку.

— Господь поможет, — медленно прошептал он.

Склонясь над девушкой, он поцеловал ее в лоб. Эта ласка разбудила спящую, и она улыбнулась старику.

— Мы отправляемся в поход, дедушка? — спросила она нежным голосом.

Находясь в течение месяца при войске, девушка привыкла мгновенно просыпаться.

— Да, дитя мое, пора, — отвечал ей тот, кого она называла дедушкой.

— Ну так едем! — сказала она, поднимаясь.

Встав, она обняла старика и поцеловала его в лоб, обрамленный седыми волосами.

— Вот, дедушка, — весело сказала она, — вот награда, которую я обещала вам!

Несмотря на горе, сжимавшее его сердце, дед храбро улыбнулся.

— Чем же я заслужил подобную награду, моя дорогая?

— В последнем походе вы были очень благоразумны: не слишком много стонали и охали над несчастьями одной девицы.

— Разве я виноват, моя дорогая, что не могу не проклинать эту ужасную войну, отнявшую у нас убежище и единственного защитника, твоего отца!

— О, дедушка, не заставляйте меня жалеть о содеянном, — сказала девушка, грозя старику пальчиком.

— Отчего?

— Как вы смеете сомневаться в мужестве дочери и внучки Валеранов! Неужели кто-то сможет подумать, что я буду дрожать от страха перед врагами?!

— Да, ты мужественное дитя.

— Тогда скажите: «Моя внучка больше не поцелует меня, если я буду считать ее слабенькой».

Елена была прелестна в роли утешительницы.

— А потом, дедушка, — прибавила она, — разве самое страшное уже не позади? Может быть, уже сегодня ночью будет найден брод, и мы избавимся от Клебера, уйдем из-под носа Вастерманна, поджидающего нас на том берегу, и окажемся в нашей милой Вандее!

Говоря все это, она закутывалась в лохмотья.

— Да, поезжай, дитя мое, — сказал старик.

Девушка удивленно посмотрела на него.

— Как, «поезжай», разве вы не едете со мой, дедушка?

Мужество помогло господину Валерану улыбнуться перед тем, как навсегда расстаться с внучкой.

— О, — сказал он, — но ведь ты мужественная девочка! А теперь боишься расстаться со мной на каких-то десять минут?

Елена посмотрела на деда, пытаясь прочитать правду в его глазах.

— Дело в том, что брод, кажется, найден, ниже… со стороны Монтуара, и ночью мы будем перебираться через Луару. Клебер подошел к Савенею и собирается атаковать нас. Поэтому Мариньи решил отправить женщин вперед. Мы же остаемся здесь, чтобы хорошенько встретить неприятеля. А потом мы уходим за ворота и догоняем вас в Монтуаре! Завтра, когда Клебер вздумает осаждать нас здесь, мы будем уже в Вандее…

Валеран сумел даже добавить шутливо:

— Ну что, успокоилась? Вот тебе полный отчет, любопытная!

— Это правда — все то, что вы мне сказали, дедушка?

— Честное слово, — отвечал старик, стараясь казаться искренним.

— В таком случае я еду… и до свидания, — отвечала Елена, подставляя старику лоб для поцелуя.

Валерану очень хотелось вложить всю душу в этот последний поцелуй, но он вынужден был сдерживаться, чтобы не возбудить подозрений внучки.

Дойдя до городских ворот, они увидели женщин, готовых следовать за своими проводниками.

Валеран подошел к молодому человеку лет двадцати четырех, одетому в нижнебретонский костюм. Он должен был охранять девушку.

— Поручаю тебе мое единственное сокровище, — прошептал он. — Скажи мне свое имя, чтобы я мог помянуть его в последней молитве.

— Меня зовут Шарль, — отвечал молодой человек.

Толпа тронулась.

Елена обернулась. Ворота захлопнулись за Валераном, как гробовая доска.

Четверть часа спустя порыв холодного сырого ветра донес до них грохот пушек.

Клебер приступил к осаде.

Этот первый залп отнял у Елены единственного покровителя. Валеран был убит.

При звуке залпа проводник сказал Елене:

— Поспешим, сударыня.

Наступила темнота, но мрак ночи разрывался внезапными молниями и треском пушечной пальбы.

— А! Пляска в полном разгаре! — заметил проводник таким тоном, что Елена невольно вздрогнула.

Стрельба приближалась. Несколько женщин со стоном упали рядом. Они были мертвы.

Во тьме слышались крики раненых. Елена не была ранена, но почувствовала дурноту. Молодой человек, видя, что она вот-вот упадет, схватил девушку за руку и бросился в открытое поле.

— Скорее — на землю! — крикнул он.

И, пригнув ее к земле, сам растянулся рядом.

Дрожала земля. Глухой гул слышался все ближе и ближе.

— Гусары! — прошептал молодой человек.

Гусары ворвались в толпу, рубя ее и давя лошадьми. С минуту длился страшный хаос, потом кавалеристы исчезли, преследуя несчастных, бежавших вдоль дороги.

Лежа рядом с проводником, Елена слышала стоны умирающих.

Тот, кого она должна была называть Шарлем, крепко прижимал ее к земле и шептал:

— Эти бабы сами привлекли своим воем проклятых синих!

Когда шум от лошадиных копыт затих, проводник поднял Елену.

— В путь! — сказал он.

Девушка сделала несколько шагов по вязкой земле.

— Что у вас на ногах? — спросил Шарль.

— Одна крестьянка в Пуансе уступила мне свои деревянные башмаки.

— Я вижу, вы не привыкли к подобной обуви. Но нам надо двигаться скорей, если мы хотим уйти подальше до рассвета.

— Я попробую, — отвечала Елена.

— Попробуйте, — сказал Шарль и пошел дальше. Елена остановила его.

— Но мы, кажется, направляемся не в сторону Монтуара!

— А что вы хотите делать в Монтуаре?

— Но ведь туда должна прийти Вандейская армия!

— Кто вам это сказал?

— Мой дедушка.

— Он обманул вас.

— Мой дедушка никогда не лгал, — сухо возразила Елена.

— Он обманул вас, повторяю, чтобы удалить вас из Савенея, который, он знал, станет его могилой. Он мог сказать что угодно…

Она все поняла.

— Пойдемте, — обратился к ней Шарль.

— Я хочу вернуться в Савеней, — холодно ответила она.

— Там вас ждет смерть…

— Я хочу увидеть дедушку.

— Там идет бой, он принимает в нем участие. Он поручил вас мне. И я обязан вас охранять.

— Вернемся в Савеней, — повторяла Елена.

Пальба все еще продолжалась. Темное небо пылало багровым заревом.

— Посмотрите! Республиканцы подожгли предместья! Возвращаться туда — безумие!

— В таком случае я иду одна, — отвечала девушка. Молодой человек с минуту колебался.

«Нет, — подумал он, — я обязан спасти ее, даже против ее воли».

Прежде, чем Елена могла что-либо заподозрить, он вскинул ее на руки и побежал в поле.

Она пыталась сопротивляться. Но он не обращал внимания на ее крики и мчался все дальше. Вскоре тело ее отяжелело. Она лишилась чувств.

Когда Елена пришла в себя, уже светало. Она лежала в одной из тех кроватей, имеющих форму шкафа, которые украшают хижину любого нижнебретонского крестьянина. Рядом слышались голоса.

Из осторожности она не двигалась.

— Где ты нашел ее? — спрашивал один голос.

— Я привел ее из Савенея. Синие осадили белых, мне поручили охранять эту женщину.

— Честное слово, она прехорошенькая.

— Да я сам только уже здесь заметил, что она красавица.

— Хитришь!

— В самом деле. Мы ведь бежали в темноте.

— Завтра сюда придут синие, куда ты ее спрячешь?

— Отправлю в Лаваль с двумя нашими или сам проведу ее в Витре.

— Скажи-ка, голубчик… — начал насмешливым голосом спрашивающий.

— Что, Жан Котеро?

При этом имени Елена вздрогнула и приподнялась на постели, чтобы рассмотреть человека, носившего его. Луч утреннего солнца, пробиваясь сквозь рамы, освещал это лицо.

Сын лавальского башмачника, Жан Котеро, по кличке «Сова», был зачинщиком ужасной войны шуанов, названных так потому, что Котеро, сзывая своих людей, подражал крику совы. С тремя своими братьями и двумя сестрами Жан Котеро организовал шайку. Скрываясь в лесах Мидона, они вначале делали набеги между Лавалем и Ренном, потом восстание разрослось по всей стране.

— Зачем, — продолжал допрашивать Котеро, — ты взвалил на себя эту обузу в виде девчонки?

— Ну! У нее, вероятно, есть родственники и друзья, которых она переманит на нашу сторону.

— Да, знаю. Поэтому я велел подбирать всех раненых, которых они оставили в своих лагерях, ловить беглецов и отводить их в Фужер для великой пляски.

— Но когда будет эта пляска?

— Терпение! Вся бретонская сторона наготове. Республика видела только наши потешные огни. Теперь, когда она вообразит себя победительницей, ей придется покороче познакомиться с вандейскими молодцами!

Произнеся это, Котеро встал.

— Я ухожу. Мне нужно повидаться с жителями Нозея, они требуют оружия.

— В таком случае, мы увидимся через пять дней на базаре Витре, куда я отведу эту девушку.

— Ах, да, я и забыл! Все-таки тебе хочется ее проводить?

— Потому что, повторяю, она может быть нам полезна, — настаивал Шарль.

— В конце концов, воля твоя. От женщины, если она начинает нам мешать, всегда можно отделаться.

И он вышел.

Через час Елена, переодетая бедной крестьянской девушкой, выезжала по дороге в Витре на маленькой тележке Шарля, превратившегося в разносчика.

После разговора с Котеро проводнику стоило больших усилий разбудить молодую девушку, которая, казалось, была погружена в глубокий сон.

Шарль выбрал проселочную дорогу. Маленькая повозка, запряженная измученной лошадкой, медленно тащилась по изрытой дороге. Проводник рассчитывал добраться до Витре к утру третьего дня.

Закрытая холстом повозки, Елена чувствовала сильный озноб от проникающей сырости. Но если тело страдало, то сила духа не покидала ее. А она умела встречать опасность лицом к лицу. Куда вез ее этот человек, внушавший ей смутное отвращение? Она мало заботилась об этом, лишь бы поскорее выбраться из проклятых мест, где пал последний ее родственник.

Из разговора Котеро с Шарлем она поняла, что нужно следовать за проводником. Елена надеялась встретить в кругу шуанов многих вандейцев, которые сумеют защитить ее.

К полудню дождь прекратился.

Шарль, молча шедший у повозки, остановил лошадь и обратился к своей спутнице:

— Дождь перестал. Воспользуйтесь этим и пройдитесь, чтобы немного согреться. До самой станции мы не добудем огня, а дорога еще длинная…

Елена попробовала сойти, но она совсем закоченела от холода. Ступив на землю, она едва не упала, но проводник, как и накануне, подхватил ее. На бледном лице и в черных жестких глазах Шарля мадемуазель Валеран прочла хитрость и жестокость, хотя и меньшую, чем у Котеро.

Сжимая прекрасное создание, молодой человек почувствовал, как кровь забушевала в голове и жгучее желание молнией мелькнуло в его глазах.

Елена увидела этот блеск и задрожала.

Но это продолжалось всего мгновение, потому что проводник тотчас поставил ее на ноги.

— Облокотитесь на меня.

Она приняла руку, не подавая вида, что заметила короткую вспышку, происшедшую в нем.

— Где мы переночуем сегодня? — спросила она.

— В Бене.

— Кажется, синие оставили там отряд?

— Да, но мы обогнем местечко и остановимся в доме одного товарища по правому делу.

— Что вы называете правым делом? — спросила Елена, не желавшая выдавать, что она подслушала разговор с Жаном Котеро.

— Правое дело — дело короля, ради которого погибли ваши друзья — вандейцы…

— И шуаны одни решают эту задачу?

Шарль улыбнулся.

— О! — возразил он. — Котеро не хочет никому подчиняться… Но в свое время явятся более опытные вожди…

В этом ответе Елена угадала тайную, глубокую ненависть к шуанам.

— О! Нет, — продолжал он: — Эти животные недостойны стать во главе славных малых, готовых на любую опасность! Пока вопрос шел о небольших стычках, Котеро и его брат еще годились. Какой-то аббат Монтескье пользовался их услугами, чтобы подготовить почву, но в тот день, когда колокола загудят, призывая к восстанию, командовать будут другие…

Снова стал накрапывать дождь.

Проводник остановил лошадь.

— Усаживайтесь снова, — сказал он, — и хорошенько укутайтесь от холода. Меньше, чем через три часа мы будем греться у пылающего камина.

Она поместилась под навесом тележки, а молодой человек продолжал идти рядом, все время погоняя лошадь.

Они продолжали свой путь молча.

Вскоре наступила ночь. Наши путешественники двигались в полной темноте.

— Теперь нечего бояться синих, — наконец произнес он, — мы обогнули городок. Первая хижина по дороге Герша будет служить нам ночлегом.

Через пять минут они достигли какой-то развалюхи, стоявшей у самой дороги.

Шарль постучал в дверь.

Никто не отвечал.

Проводник подошел к окну и, повторив свой стук в ставни, прокричал по-совиному с таким неподражаемым искусством, что сам Жан Котеро позавидовал бы.

Ставни чуть-чуть отворились.

— Генюк, отвори! — прошептал Шарль.

— Отведи свою лошадь с телегой в пустошь за домом. Синие недалеко, — отвечал голос.

— Так они рыщут, несмотря на дождь и холод?

— Поворачивай живей!

Когда тележка остановилась, Генюк подошел к молодому человеку и, обнимая его, сказал:

— Теперь за кружкой сидра поговорим.

— Постой-ка, сначала, я помогу вылезти своей попутчице.

— А! Так ты не один? — спросил испуганный шуан.

— О! Ты можешь говорить при этой девушке, она принадлежит к правой стороне.

Елена вылезла из-под навеса тележки.

— Теперь, Генюк, подавай есть, пить и хорошего огонька это самое главное. А после посоветуемся, — сказал Шарль.

Крестьянин бросил в камин связку тонкого хвороста, который тотчас же вспыхнул, потом поставил на стол горшок сидра, большой круглый хлеб, кусок сала и толстый круг сыра.

— Постарайся есть при каминном огне, — сказал он, — не следует привлекать внимание синих.

— У тебя есть причина бояться их?

— Ого!

— Ты, верно, принял к себе беглого или раненого вандейца?

— Да, но я упрятал молодца в такое местечко, что синие, обыскав мой дом, не смогли ничего отыскать. Впрочем, не он меня беспокоит, а другой…

— Какой другой?

Генюк почесал за ухом.

— Синие говорят, что они избегали всю страну, отыскивая отъявленного разбойника. Вышел приказ изловить его и доставить с отрядом в Париж. Судя по данным полиции, он направился в наши края.

— Вероятно, это какая-нибудь значительная жертва, которую революционный трибунал хочет поймать, — заметила мадемуазель Валеран.

Крестьянин сжал губы.

— Пф! — произнес он. — Как послушаешь двух полицейских агентов, посланных Фукье Тинвиллем, так подумаешь, что это отъявленный негодяй, способный на все…

— Ба! — сказал Шарль. — Они обо всех поют одну сказку, когда хотят кого послать на гильотину!

— А к тому же, — прибавила Елена, — ведь ваш беглец не тот, которого ищут? Ему можно помочь бежать, достав какой-нибудь костюм.

— Но прежде следует допросить его, — заметил проводник.

Генюк засмеялся.

— Вы предлагаете две самые неисполнимые вещи! Пусть на него напялят какой угодно наряд, все-таки даже слепой узнает его. Что касается допроса, то тут также нечего толковать: он только и понимает, что по-французски.

— Приведи его. Мы с мадемуазель поговорим с ним, — отвечал проводник шуану, понимавшему только свое родное бретонское наречие.

— О, — отвечал крестьянин, — за ним недалеко ходить!

Он подошел к скамье, на которой лежал человек. Разбуженный, тот встал и сладко потянулся.

— О, да, — сказал Шарль, — с таким ростом трудно переодеваться.

Человек был настоящим великаном.

— Тебя хотят спасти, но скажи правду. Кто ты? — спросил проводник по-французски.

Незнакомец быстро осмотрелся и, вероятно, успокоившись, ответил:

— Я возвратившийся эмигрант, за которым гонятся, чтобы послать на эшафот. Я пробирался в Вандею, чтобы сражаться за своего короля…

— Как тебя зовут?

Гигант гордо выпрямился и прбизнес:

— Я граф Баррасен.

Введенный в заблуждение костюмом Елены, великан, которого читатели вероятно узнали, решил, что видит перед собой простых бретонских поселян.

Он даже не заметил легкой улыбки, скользнувшей по губам Шарля, когда тот переспросил:

— А! Так вы граф Баррасен?

— Как и мои благородные предки.

— И вы из Парижа?

— Прямо из Парижа, а проклятая полиция гонится по пятам после моего бегства из Консьержери!

— Говорят, эта тюрьма переполнена благороднейшими жертвами? — спросила Елена.

— Да, но они там не соскучатся. Самым важным головам — лучшие услуги, — ухмыльнулся Баррасен.

— Так они не принимают во внимание ни возраста, ни пола?

— Ха-ха-ха, пол! — бросил верзила. — Об этих пустяках они не задумываются! Два месяца назад казнили королеву, а три недели назад отрубили голову и Дюбарри!

Он захохотал.

— Эта милая графиня не так охотно кувыркнулась, как королева!

— Мария-Антуанетта умерла героиней, не так ли? — с живым интересом спросила Елена.

— Штука в том, что она удивительным образом приняла приговор. Она была великолепна в свои последние часы в Консьержери!

Шарль слушал, пристально всматриваясь в рассказчика. Услышав его слова о последних минутах королевы в тюрьме, он насмешливо спросил:

— Если вы сами были заключенным, как же вы смогли видеть королеву?

Баррасен обиделся на это недоверие и, желая произвести эффект на своих слушателей, необдуманно изрек:

— Да потому, что мне было поручено подметать в ее камере!

— Как? Вам? Сиятельному графу Баррасену? — вскричал насмешливый проводник.

Гигант прикусил губу от досады, видя, что слишком далеко зашел в своих излияниях и, желая исправить промах, отвечал голосом, которому тщетно старался придать достоинство:

— При королеве и несчастной женщине никакая должность не унизительна.

— Это правда, — заметила мадемуазель Валеран, глубоко тронутая трагической участью Марии-Антуанетты.

— И притом, — продолжал Баррасен, — если я принял эту скромную должность, то потому, что она могла помочь моему побегу. Я скрыл от тюремщиков славное имя своих предков. Принимая меня за бедняка, они взваливали на меня тяжелую работу, которая им надоела, а я все исполнял, чтобы завоевать их доверие. Поэтому они позволили мне свободно расхаживать по всей тюрьме. Я слышал о последних часах королевы от Розалии и Ларивьера.

— Расскажите об этом подробнее, — попросил Шарль.

— Кто такие эти Розалия и Ларивьер, которые Находились при королеве? — спросила Елена.

— Ларивьер — тюремный ключник, впускавший к королеве судей со смертным приговором. Что касается Розалии, то это служанка госпожи Лебо, жены главного тюремщика.

— И они вам рассказали…

— Двадцать раз! Если это доставит вам удовольствие, красоточка, я повторю все дословно, вот только прочищу себе глотку…

Выговорив эти не совсем аристократические слова, сиятельный граф схватил со стола горшок сидра и залпом проглотил такое количество жидкости, которое ясно доказывало, что пребывание в тюрьме значительно повредило его хорошим манерам.

Опершись о стол, мадемуазель Валеран приготовилась слушать рассказчика. Глубоко сочувствуя несчастной королеве, она совсем забыла о собственных несчастьях.

Покачиваясь на громадных ногах, гигант начал.

— В ночь на шестнадцатое октября в тюрьме было объявлено, что суд вынес королеве приговор — смертная казнь! Около семи часов утра жена Лебо приказала своей служанке Розалии пойти к узнице и спросить, не хочет ли она чего-нибудь поесть.

Войдя в камеру, освещенную двумя свечами, она заметила в левом углу молодого жандармского офицера. Осужденная лежала на постели, одетая в черное с головы до ног.

— Госпожа, — пролепетала Розалия, — вы ничего не кушали вчера вечером и почти ничего за весь день… Не угодно ли вам чего-нибудь?

Королева горько рыдала:

— Дочь моя, — отвечала она, — мне больше ничего не нужно…

Розалия, подогревавшая всю ночь бульон и лапшу на своей жаровне, настаивала. Мария-Антуанетта предпочла бульон.

Когда он был подан, осужденная села на кровать, но едва смогла проглотить несколько ложек.

Около восьми утра служанка вернулась к королеве, чтобы помочь ей одеться. Мария-Антуанетта удалилась в проход, оставленный между стеной и постелью. Развернув чистую рубашку, она сделала девушке знак встать перед ней по ту сторону кровати, а сама, нагнувшись и прикрываясь платьем, собралась в последний раз сменить белье.

Тут жандармский офицер быстро поднялся. Подойдя к кровати, он стал у изголовья, глядя на королеву. Пленница тотчас же накинула на плечи платок и кротко сказала:

— Во имя целомудрия, позвольте сменить белье без свидетеля.

— Мне приказано не спускать с вас глаз ни на минуту, — отвечал тот.

Королева вздохнула и, накинув последнюю рубашку, оделась не в черное вдовье платье, сшитое ею самою, а в белый утренний капот. Под самый подбородок она повязала белую кисейную косынку, скрепив ее длинные концы на груди.

Несмотря на слезы и смущение, Розалия заметила, что бедная женщина тщательно свернула свою грязную рубашку. Она спрятала ее в один из рукавов, как в футляр, и сунула в щель между старыми обоями и стеной.

На голову она надела простой батистовый чепец без лент. Имея только одну пару обуви, она сохранила свои траурные черные чулки и прюнелевые башмаки, которые служили ей в продолжение семидесятидневного пребывания в Консьержери.

— Бедная женщина! — невольно прошептала Елена, слушавшая рассказ Баррасена затаив дыхание.

Вытерев слезы, она сказала:

— Продолжайте.

— Вот все, что передала мне Розалия. Напоследок она не вытерпела и убежала в угол, заливаясь слезами.

— Вы больше ничего не знаете?

— Остальное я узнал от сторожа Ларивьера, бывшего при ней до конца.

— Говорите же…

— В десять утра жена Лебо отправила Ларивьера за посудой, в которой подавался два часа тому назад бульон. Возвратившись, он увидел приближающихся судей в сопровождении регистратора Фабрициуса. Мария-Антуанетта, стоявшая на коленях у соломенной постели, приподнялась, чтобы встретить их.

— Будьте внимательны, — произнес председатель суда, — вам зачтут приговор.

— Чтение бесполезно, — отвечала она, — я хорошо знаю свою участь.

— Необходимо, чтобы приговор был зачитан, — возразил председатель.

Она не сопротивлялась, и регистратор начал читать. Когда он произносил последние слова приговора, в тюрьму пошел Генрих Сансон, главный палач, рослый молодой человек.

Подойдя к ней, он сказал:

— Позвольте ваши руки.

Королева отшатнулась с криком:

— Неужели вы еще хотите связать мне руки! Королю этого не делали!

Судья обратился к Сансону:

— Исполняй свои обязанности.

— О Боже великий! — шептала бедняжка.

Палач грубо схватил ее за руки и скрутил их за спиной. Она подняла глаза к небу, но уже не плакала.

Связав руки, Сансон стащил с ее головы чепец и отрезал волосы. Королева, почувствовав прикосновение стали, решила, что ее хотят убить в тюрьме, обернулась и увидела, что палач скручивает ее волосы и кладет их в карман.

— Подай их сюда, — приказал председатель.

Позднее они были сожжены.

Мария-Антуанетта стояла, прислонясь к стене, ожидая конца…

В этот момент рассказ Баррасена был прерван несколькими грубыми ударами.

— Синие, — пробормотал испуганный рассказчик.

Стук разбудил уснувшего бретонца Генюка.

— Генюк, стучат! Это, очевидно, республиканские солдаты, — сказал проводник.

Удары повторились. Крестьянин улыбнулся, услыхав их.

— Нет, — отвечал он, — это не синие. Это другой…

— Какой другой? — спросила Елена.

— Разве я вам не говорил? Странно… Кроме этого великана я принял в дом еще одного вандейца. Сегодня утром республиканцы обшарили весь дом, но не нашли его. Теперь, должно быть, молодец соскучился в своем тайнике и просит выпустить его на свет Божий.

— Так отворите ему, — сказала мадемуазель Валеран.

Генюк поднялся со скамьи, чтобы освободить заключенного, но прежде чем он успел сделать шаг по направлению к его убежищу, Шарль быстро сказал ему:

— Не трогайся с места. Нет никакой надобности показывать его этому громадному черту.

— Ты ему не доверяешь?

— Боюсь, что синие правы, утверждая, что это отъявленный мошенник.

— Можно выдать его, тогда они меньше будут наблюдать за моей хижиной, а я тем временем помогу бежать другому.

— Фи, — произнес тот, — измена — скверное дело даже с подобным негодяем. Лучше спровадим его отсюда.

Во время этого короткого разговора, которого он не мог понять, Баррасен бледнел и дрожа прислушивался к ударам, которые раздавались все чаще и сильнее, и, как казалось ему, звучали снаружи.

Шарль подошел к нему.

— Это синие, — сказал он по-французски, — ты очень хочешь встретиться с ними?

— Черт их побери! Нисколько, — отвечал Баррасен, забывая о своем графском звании.

— Я тебя спрашиваю потому, что республиканцы бегают по всей стране, повторяя везде, что ищут какого-то негодяя, чтобы отослать его к Фукье Тинвиллю, который хочет угостить его не совсем приятной четвертью часочка.

— Да, очень скверными минутками, — прошептал гигант.

— Кажется, это бандит высокого роста… как ты, так что позволительно принять одного за другого. Итак, если ты хочешь воспользоваться добрым советом…

— Каким? — спросил тот быстро.

— Выходи через двор и беги в поля, пока еще синие не выломали дверь!

— С удовольствием…

Шарль быстро распахнул дверь во двор.

Баррасен бросился вон, но, дойдя до двери, обернулся и произнес с непередаваемой гордостью:

— Если я бегу, так единственно для того, чтобы не погибло со мной имя моих предков, потому что я последний в своем роде!

И он скрылся в темноте двора.

Генюк закрыл за ним задвижку.

Елена молчала при этом разговоре.

— Лишь бы он не вздумал спрятаться в твою повозку вместо того, чтобы бежать, — сказал крестьянин проводнику.

— Нет, он понимает, что ему не поздоровится здесь и воспользуется ночью, чтобы подальше улепетнуть.

— Скорее к тайнику! — воскликнула девушка.

Бретонец подошел к камину и отгреб лопаткой в сторону золу и головни.

— Он там, внизу, — сказал он. — Некоторые устраивают потаенные места за стеной камина, но синие знакомы с этой хитростью. Поэтому я устроил свое под самым камином. Вчера они грелись три часа, не подозревая, что под огнем находился один из их врагов!

— Но он там совсем изжарится, — сказал проводник.

— Нисколько! Камин прилегает к толстой стене, за которой находится вход в погреб, а он тянется до самой дороги.

— Однако пленник может умереть там с голоду, если его не освободить, — заметила Елена.

— Да, — отвечал крестьянин, — красивый мальчик, который сидит теперь в западне, легко может погибнуть с голоду. Вчера синие сидели у меня на шее, когда я втолкнул его туда и впопыхах даже не успел предупредить, что существует другой выход…

Генюк кончил свою работу. Когда зола была отметена, за ней показалась толстая железная плита.

— Теперь нам остается только поднять крышку, и наш юноша может выйти.

Чтобы не привлечь внимание республиканцев, Генюк не зажигал света, довольствуясь огнем камина. Остальная часть хижины тонула в густом мраке. Генюк снял блоки, придерживающие еще теплую чугунную доску и поднял опускную дверь с помощью железной рукоятки.

Елена и проводник увидели темное четырехугольное отверстие, над которым шуан нагнулся, говоря:

— Теперь, господин, можете выходить! Только не слишком упирайтесь в лестницу, иначе поплатитесь за это!

— Благодарю за совет, голубчик, — отвечал голос из глубины погребка.

Еще не успела показаться голова, как проводник наклонился к отверстию и произнес:

— Тс!

Его опытное ухо уловило вдали шум приближавшихся по дороге шагов.

— Синие! — прошептал он.

— Они идут в Бен, — прошептал крестьянин, — они пройдут дальше.

Все замерли.

Патруль подошел к хижине.

— Стой! — крикнул чей-то голос.

— Они идут сюда, — быстро проговорил Генюк проводнику, — у тебя есть причины бояться их? В порядке ли твой паспорт?

— За себя я не боюсь, но эта женщина…

В эту минуту дверь затрещала под сильными ударами ружейных прикладов.

Генюк наклонился к уху проводника и шепнул ему:

— Отправь девушку в погребок.

Не теряя времени, Шарль схватил мадемуазель Валеран и поднял ее.

— Молчите, — проговорил он, — или мы погибли!

Он опустил ее в отверстие и продолжал поддерживать до тех пор, пока Елена отыскала ногой первую ступеньку лестницы.

Новые удары в дверь сопровождались словами:

— Эй, кто там? Не подложить ли огонька под дом, чтобы разбудить вас?

— Быстрее золу на место, пока я оденусь, — шепнул Генюк.

Вытаскивая наскоро свои вещи и измяв груду сена, которая служила ему постелью, бретонец кричал сонным голосом:

— Что вам надо, храбрые сограждане?

— Мы хотим войти, дурак!

— Но дайте же хоть немного одеться!

Проводник накрыл отпускную дверь грудой золы и угля.

— Можешь впускать их, — сказал он.

Шуан пошел отворять дверь.

— Да что это за скотина! Ты воображаешь, что мы войдем в такую тьму? Огня!

— Эй, Шарль, — крикнул Генюк, — посмотри, нет ли в камине еще горящего угля, да засвети смолку!

— Так ты не один?

— Нет, ко мне приехал двоюродный брат и спит на скамье, а с рассветом он пустится опять в дорогу.

— Ага, посмотрим на лицо твоего брата, когда будет посветлее!

Когда факел был зажжен, вошел сержант в сопровождении восьми солдат. Его сразу же привлек вид двух приборов, накрытых для Елены и проводника.

— Вы ужинали? — спросил он.

— Да, одни. Но у нас еще остался сидр для молодцов, желающих освежиться.

— Благодарю, за пять часов проливного дождя мы порядочно освежились. Скорее нам надо посушиться.

Генюк поспешно бросил охапку хвороста в камин.

— Подойди сюда, — обратился солдат к Шарлю.

Проводник подошел к нему.

— Откуда ты?

— Из Витре.

— Что делаешь?

— Я разносчик. Шел к Луаре, когда узнал, что по ту сторону произошла битва. Тогда я предпочел переночевать здесь, а завтра — опять в путь.

— Ты разносчик?

— Вы можете осмотреть мой товар в тележке на дворе.

— А не перевозишь ли ты оружие и припасы инсургентам?

— Избави Бог!

Сержант подмигнул одному из своих людей, и тот вышел во двор.

— У тебя есть паспорт?

Шарль открыл бумажник и вынул паспорт, подписанный генералом Тюро, главнокомандующим Западной армией.

— Ладно, — сказал сержант, осмотрев бумагу.

Шарль возвратился к своей скамейке.

— Теперь твоя очередь, — продолжал сержант, обращаясь к Генюку.

Бретонец подошел.

— Днем я заходил к тебе и описывал приметы одного великана, которого мы ищем.

— Это правда.

— Видел ты его?

— Я бы тотчас дал вам знать!

— Ты утверждаешь, что его не было здесь?

— Видит Бог…

— В таком случае принеси один из своих башмаков!

Генюк, делая вид, что спал, был босиком.

С тайным беспокойством он принес башмак.

— Теперь поставь его на пол. Подойдет ли он по величине к этому громадному грязному следу на полу?

Крестьянин понял все.

Обрызганный грязью с ног до головы после своего перехода по вязким полям, Баррасен оставил там и здесь на полу хижины отпечатки своих огромных ног.

В эту минуту выходивший солдат вернулся и прошептал что-то на ухо своему начальнику.

— Эй, разносчик, — крикнул сержант, — какой товар у тебя в телеге?

— Бумажные ткани и головные уборы.

— В твоей телеге, не так ли?

— Конечно!

— А где она?

— Там, на дворе, — отвечал встревоженный Шарль.

— В таком случае твоя тележка уж очень мала, потому что солдат не нашел ни ее, ни лошади.

Генюк и Шарль переглянулись. Вот как «высокородный граф Баррасен» отплатил за оказанное ему гостеприимство!

— Возьмите-ка этих подозрительных молодцов, — сказал сержант солдатам.

Бретонцы видели, что сопротивление бесполезно.

Взгляды их инстинктивно устремились к камину, где скрывались молодые люди.

— Идем, — сказал сержант.

По дороге шуан успел шепнуть Шарлю:

— Положил ли ты груз опять на дверцу?

— Да.

— В таком случае да поможет пресвятая Богородица бедным детям…