Узкая улочка Пла-де-Этен представляла собой холодную сырую щель между двумя рядами высоких хмурых домов. Солнце сюда не заглядывало, и улица, как и большинство ей подобных в Париже, тонула в грязи.

В одно прекрасное июньское утро 1798 года, шестого года Республики, управляемой в то время Директорией, молодой человек появился на углу улиц Бурдоне и Пла-де-Этен. Быстро оглянувшись, по сторонам, словно опасаясь слежки, он уверенно пошел вперед.

Дойдя до середины улицы, он свернул к узким и низким дверям, где на уровне человеческого лица была закреплена решетка.

Он поднял железный молоток и ударил три раза в двери.

Дверца за решеткой распахнулась, и в этом отверстии показалось лицо.

— Шесть, — сказал молодой человек.

— Четыре, — отозвались из-за ворот.

— Шесть и четыре составляют шестнадцать, — заявил пришедший.

Этот невероятный способ сложения, видимо, вполне устраивал спрашивающего. Потому что дверь открылась как раз настолько, чтобы незнакомец смог протиснуться в темную и сырую прихожую.

Рослый парень, служивший сторожем, тотчас же запер дверь на засов и повернулся к незнакомцу.

— Что вам угодно? — спросил он, уставившись на вошедшего. Руки его в это время явно нащупывали оружие в складках широкого плаща.

— Мне нужен господин Бурже.

— Он в деревне.

— Для тех, кто приехал из Шан-Руж, он вернулся, — возразил посетитель.

Фраза явно служила паролем, так как у привратника даже изменился голос.

— Одну минуту, я сейчас узнаю, сможет ли принять вас господин Бурже…

Указав гостю на деревянную скамью у стены, он быстро поднялся по лестнице.

Пришедший сел на скамью. Это был высокий, стройный молодой человек лет двадцати восьми. Его движения были пластичны и грациозны, а небольшой размер ноги и изящные руки выдавали происхождение, тщательно скрываемое под одеждой простого работника. Глубоко надвинутая шляпа скрывала лоб, длинные темные волосы падали на скулы, а подбородок и даже частично рот были скрыты огромным галстуком, только недавно вошедшим в моду. Хорошо видны были только глаза. Внимательные, черные, они сверкали той отвагой, которая в молодости может довести до любого безрассудства.

— Господин Бурже готов принять вас, — доложил появившийся привратник.

Молодой человек последовал за ним. Лестница заканчивалась узкой площадкой, на которую выходила только одна дверь.

Слуга посторонился, пропуская вперед гостя, и тотчас запер дверь, облокотившись на нее. Молодой человек подумал, что в случае чего путь к отступлению отрезан, но не подал виду, что заметил это.

Комната была заполнена множеством коробок, ящиков, чучелами птиц. Повсюду стояли банки с ящерицами, бабочками, змеями… Казалось, что это Ноев ковчег, законсервированный из любви к науке. Посреди комнаты стоял сухой, сморщенный старик в огромных зеленых очках и через лупу рассматривал великолепную бабочку.

При виде молодого человека старик улыбнулся.

— Держу пари, — произнес он скрипучим голосом, — что, наслышавшись о старом дураке, вы решили проникнуть в его берлогу.

Старик бросил взгляд на бабочку.

— С тех пор, как у меня украли целый ящик индийских летучих мышей, ко мне стало не так-то легко попасть.

Молодой человек переждал этот поток слов из уст того, кого в эпоху общепринятого «гражданин» продолжали называть «господин Бурже», и спокойно произнес:

— Я думаю, что нам есть о чем поговорить, кроме летучих мышей, господин аббат.

— Аббат?! Что еще за аббат, любезный друг?

— Меня прислал к вам Великий Дуб.

Старик был ошеломлен.

— Великий Дуб, — повторял он, — Великий Дуб!..

— Ваш старинный друг, господин аббат.

Старик покачал головой и с улыбкой произнес:

— Мой мальчик, я считал, что здесь только один сумасшедший, то есть я, но вижу, что вы не в лучшем состоянии. Что это еще за фантазии? Аббат, Великий Дуб… «старый друг», которым вы меня награждаете…

Он помолчал минуту и продолжал:

— Правда, у меня очень плохая память на лица и имена. Возможно, потому, что я вечно вожусь с бумагами. Во всяком случае, почерк я еще в состоянии запомнить, но имя…

Молодой человек улыбнулся, снял шляпу и вытащил из нее маленькое письмо.

Подав письмо, он другой рукой машинально отбросил со лба прядь волос и открыл лицо.

— Тысяча святых! — воскликнул старик. — Бывают же такие красавцы!

Открыв письмо, он прочел:

«Господин аббат! Вы требовали от меня, чтобы я прислал вам красавца. Я посылаю вам шевалье Ивона де Бералека. Помимо того, что красив, он еще храбрый и энергичный солдат. Я думаю, что все его качества пригодятся нашему делу.

Великий Дуб».

Прочитав письмо, старик внимательно посмотрел на шевалье. Потом скатал письмо в шарик и сжег.

— Жермен, — обратился он к слуге, — ты можешь идти, мне надо поговорить с молодым человеком.

Слуга поклонился и вышел.

— Ну, что же, — начал старик, причем, даже голос его ничем не напоминал прежний, — будем считать, что знакомство состоялось.

Он пригласил Ивона де Бералека сесть, сам уселся поудобнее на другом конце стола, положив на него свои огромные зеленые очки. Открывшиеся теперь глаза были небольшие, серого цвета, лукавые и острые, как буравчики.

Ивон также рассматривал аббата. Вместо дрожащего полоумного старика, с которым он говорил минуту назад, перед ним был человек строгого вида, с внушительным голосом и изысканными манерами.

— Шевалье, я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу вашей жизни…

— Моя жизнь, — невесело улыбнулся Ивон, — похожа на жизнь многих молодых дворян. Когда установилась Республика, я со своим отцом вступил в Вандейскую армию. Шесть лет сражался против синих…

— А ваши родители?

— Отец расстрелян в Нанте, мать умерла на эшафоте в Ренне, — медленно произнес Ивон.

— А какая-либо привязанность?..

— Мой замок сожгли и…

Шевалье колебался.

— И… — настаивал аббат.

— И обесчестили ту, которую я любил, — задыхаясь от гнева, ответил ему де Бералек.

— Итак, вы принадлежите королю?

— Душой и телом!

— И вы готовы на все, чтобы свергнуть их проклятую Республику?

— Да! — отвечал Ивон.

— Даже на самое опасное дело?

— Да, да, да!

— Ну что ж! Мой молодой друг, вы сможете возвратить королю его власть и свергнуть правительство, которое вы презираете!

— Моя кровь, жизнь, честь — все в вашем распоряжении!

— О, мой молодой друг, — заметил старик, — ваша задача будет довольно простой и приятной.

— А именно?..

Аббат улыбнулся, откинувшись на спинку стула.

— Всего лишь дать увлечься собой одной молодой и красивой женщине.

— Вы, конечно, изволите шутить, сударь? — сухо осведомился Ивон.

— Я не оговорился, это действительно очень важно, — серьезно произнес аббат.

Тот, кого шевалье называл аббатом, был одним из руководителей роялистской партии, яростной противницы Республики. Его настоящее имя — Франсуа Ксавье, аббат Монтескье Фезенак, ставший впоследствии герцогом Монтескье. И не было у Республики более непримиримого и упорного врага. Если бы судьба не противопоставила ему генерала Бонапарта, возможно, что судьба Республики была бы предрешена…

Возвратясь недавно в Париж, Монтескье опять начал свою борьбу. Полиция была поставлена на ноги. Но он оказался гениальным конспиратором и скрывался более чем в двадцати заранее подготовленных убежищах. Этот человек, которого мы впервые увидели дряхлым стариком, имел от роду всего сорок лет.

В Англии, Швейцарии, Германии, Париже его приказания членами роялистской партии не обсуждались, какими бы странными они ни казались. Примером может служить хотя бы его приказание шуану Великому Дубу — найти хорошенького юношу.

Шевалье де Бералек, поняв, что старик говорит вполне серьезно, покачал головой.

— Боюсь, я не смогу выполнить вашего задания.

— Отчего же?

— Мое сердце мертво с того дня, как синие похитили мою невесту.

— Но при чем тут ваше сердце, шевалье? — возразил аббат. — Я был бы в отчаянии, если вы хотя бы на минуту почувствовали к этой женщине сердечное влечение. Я поручаю вам сражаться, а не любить!

— Вы называете это сражением?

— Да, Бералек! Я настаиваю на этом. И учтите, это задание уже стоило жизни троим из наших.

Ивон встрепенулся. Опасность манила его.

— Эта женщина стала причиной смерти трех человек?

— Да, трех молодых и не менее храбрых юношей, которые были вашими предшественниками и — пропали…

— Так вы предлагаете мне действительно опасное дело, а не альковное приключение? — с загоревшимися глазами спросил Ивон.

— Вам потребуется быть одновременно осторожным, мужественным и хладнокровным, так как эта женщина окружена тайным надзором. А их агентов я так и не смог до сих пор узнать.

— Если за этой женщиной скрываются мужчины, я готов принять вызов!

— Это достаточно серьезный вызов, друг мой. И если вы преуспеете в этом предприятии, ваше будущее обеспечено…

При слове «будущее» Бералек усмехнулся.

— Если верить ворожее, которая гадала мне перед отъездом в Париж, то мне обеспечена гильотина до тридцати пяти лет. Либо я должен сам подняться на помост для того, чтобы на пути к спасению испить чашу блаженства.

— Да-а, звучит весьма загадочно…

— Но пока голова моя еще принадлежит мне. Да к тому же я не имею ни малейшего желания разгадывать абракадабру безумной старухи; давайте, господин аббат, вернемся к нашему делу.

— Так вы решились?

— Безусловно. Кто же та, которая должна полюбить меня?

— Это любовница Барраса, — отвечал аббат.

При этом имени Ивон пристально посмотрел на Монтескье и спросил:

— Вы действительно уверены, что восстановление королевской власти зависит от этой женщины?

— Я берусь это доказать.

— Я слушаю вас.

— Единственный человек, который действительно опасен для Директории и которого они постарались удалить из страны вместе с армией, — это Бонапарт. Они прекрасно понимают, что у него есть своя цель помимо той, чтобы помогать им удерживать их распадающуюся власть.

— Пожалуй, это действительно их единственный опасный враг.

— И наш также. Но спасибо Республике, она отправила его в Египет, где климат, турки, англичане, чума и многое другое заставят его сложить там голову.

— Да будет так! — добавил шевалье.

— Везде убийства, нищета и проклятия. Между тем эмигранты потихоньку возвращаются на родину…

— Какая роль в ваших замыслах отведена этой женщине?

— Сейчас объясню. Видя что от Республики он может получить намного меньше, чем от нас, Баррас не прочь был бы перейти на нашу сторону, но взамен он требует шесть миллионов экю, сто тысяч ежегодного дохода и замок Шамбор.

— У него явно неплохой аппетит, — заметил Бералек.

— Его привлекает только золото. А его неслыханная расточительность держит его в постоянной нужде. Эту нужду мы должны увеличить до огромных размеров. Этой цели можно достичь только через его любовницу. Безусловно, если руководить ею будем мы. То есть, она должна пользоваться советами «друга»… Тогда Баррас вынужден будет обратиться к нам за деньгами.

— И этим «другом» должен буду стать я?

— Да. И учтите, что предприятие это очень опасно. Там пропало уже трое наших людей. Никто не знает, откуда взялась эта женщина, что она собой представляет. Но ясно одно: шпионы всех мастей крутятся в ее свите. Сначала мы думали, что она работает на Бонапарта. Но у него ни гроша за душой, а такие союзники Барраса не интересуют.

— Еще один вопрос, — вставая, проговорил Бералек, — где я найду эту женщину?

— Она будет руководить праздником, который Баррас дает сегодня ночью в Люксембургском саду.

— Сегодня ночью я ей представлюсь, — заявил Ивон.

— Где вы остановились?

— В отеле «Страус» по улице ла Луа.

— Хорошо. К вечеру вам вручат двести луидоров для начала.

Бералек удалился.

Оставшись один, аббат прошептал:

— Это моя последняя ставка. Кажется, я рассчитал все.

Увы! Расчет его был неточен. Он не знал о существовании грозного врага. Враг этот был — «Товарищи Точильщика».