Давно известно, что индустрия удовольствии достигает самого большого расцвета во времена всеобщей нищеты, коммерческих и политических кризисов.

Промышленность и торговля пришли в упадок. Страна была залита кровью из-за борьбы всевозможных политических партий. Но никогда еще Париж не веселился так лихорадочно.

Страной правил террор, но повсюду устраивались бешеные вакханалии.

Люди умирали от голода, на улицах убивали, но везде происходили гулянья с танцами. Так как частные лица боялись открывать гостиные, то все классы общества объединялись на балах, устраиваемых по подписке или в общественных зданиях.

Великолепный сад генерала Буттино, погибшего на гильотине, названный Тивольским, первым открыл свои ворота для публики. Потом пошли балы в Елисеевском дворце и в Саду Капуцинов. Плясали везде, даже на кладбище Сен-Сюльпис, где надгробные камни просто свалили в одну кучу.

Не стоит, пожалуй, перечислять все балы. Достаточно сказать, что за два года их прошло больше ста шестидесяти. Это уже походило на эпидемию плясок.

Супружеские узы ничего не стоили. Нравы были развращены до предела. Женщины появлялись даже на улице почти обнаженными. Не менее странно были одеты и их спутники, которых народ прозвал «Щеголями».

Бал, на котором должен был присутствовать Бералек, давался по случаю взятия Мальты Бонапартом. Директория праздновала это событие еще и потому, что оно обеспечило ей удаление человека, в котором она видела самого большого врага для себя.

По приказанию Барраса сад был очищен от публики и входы были заперты.

Народ, вытесненный из него, столпился у входа во дворец и встречал подъезжающих свистом и руганью.

Мало-помалу приглашенные собрались, толпа наполнила залы и сад. Все с нетерпением ожидали появления новой пассии Барраса.

Дворцовые часы пробили десять, и толпа зашумела. Со всех сторон слышалось: «Вот она…»