Итак, прелестная молодая женщина, три года назад похоронившая мужа, входит в комнату Бералека, наконец-то очнувшегося после пятидневного беспамятства…

Но где же Пьер Кожоль? Неужели он так и не смог найти своего друга? Он, знаменитый «Собачий Нос»?

Для того, чтобы объяснить это, нам придется вернуться к графу, которого мы оставили рассматривающим дом под номером двадцать на улице Мон-Блан, указанный ему фермером.

— Кажется, это здесь, — размышлял он.

Взгляд Пьера остановился на фундаменте.

— Эге, — произнес он, — вот то, что мне надо!

На пороге, выложенном каменными плитами, ясно виднелись следы крови.

«Да, это здесь, — решил Кожоль. — Ивон должен был пройти через эту дверь».

Не колеблясь больше, граф вошел в помещение лавки, где в это время был один Лебик.

«Ей-Богу, — подумал Пьер, — этот парень мог бы дотащить двух Бералеков!»

Великан оглядел его и спросил:

— Гражданин хочет купить духи?

— Нет, я хотел бы поговорить с врачом, живущим в этом доме.

— Но здесь нет ни врачей, ни жильцов, — рассмеялся Лебик своим дурацким смехом.

— A-а, — произнес Кожоль, — я думал, что больного перенесли сюда.

Как ни глуп был Лебик, он знал, что грозит за нарушение закона, и ни в коем случае не хотел подводить свою госпожу. Поэтому он сделал удивленное лицо и произнес:

— Какой больной?

— Да тот, которого принесли… Или, может, ты сам принес его утром?

— А, вы, вероятно, говорите о молодом человеке, которого ночью подкинули к нашим дверям?

— Да. Так что с ним стряслось?

— Я оставил его там, где нашел.

— Но это бесчеловечно!

— Но мы не хотим ссориться с полицией из-за укрывательства подозрительных лиц.

— В таком случае, кто же его поднял?

— Может быть, огородники, возвращающиеся с рынка…

— Итак, ты не вносил в дом молодого человека, чтобы оказать ему помощь?

— И не подумал…

В то время, как Лебик отвечал таким образом, взгляд Пьера отыскал на полу целый ряд мелких красных пятнышек. Но вместо того, чтобы сообщить приказчику о своем открытии, граф поклонился и сказал:

— Я, видимо, ошибся. Благодарю вас за сведения.

И Кожоль вышел спокойным шагом.

Лебик, не желая волновать Лоретту, промолчал об этом посещении.

А Пьер, шагая по улице, думал:

«Несомненно, Ивон там! Но они боятся навлечь на себя подозрения. Поэтому, что бы я ни сказал, мне не поверят. Надо придумать иной способ пробраться в дом… Так… Кто мог знать о происшествии? Разумеется, врач! Эти люди должны были послать за врачами, живущими по соседству. Поскольку, если хотят, чтобы пришел хоть один, надо послать к нескольким. Так что мешает мне представиться врачом?! Ха, вон идет старичок, сразу видно, что это настоящий врач!»

Пьер остановился, чтобы лучше рассмотреть маленького старика с белыми волосами, в золотых очках и в плаще каштанового цвета, накинутом поверх черного костюма. Он шел по улице, мелко семеня и опираясь на высокую трость, постукивая ею по мостовой.

«За милю можно разглядеть истинного врача», — подумал Кожоль.

Наконец доктор поравнялся с Пьером, который собирался посторониться, чтобы дать ему дорогу. Но прохожий положил свою сухую руку на плечо молодого человека и вполголоса спросил его:

— Что тут делает граф Кожоль?

Пьер удивленно воззрился на него.

— Да, — повторил старик, — что тут делает шуан Собачий Нос?

При втором вопросе Кожоль побледнел. Но прежде, чем он успел что-либо выговорить, незнакомец сделал рукой масонский знак. Граф расхохотался, с восторгом глядя на старика.

— Честное слово, вы единственный, кто может преображаться подобным образом! Клянусь, аббат, я никогда бы не узнал вас!

— Ш-ш-ш! — предостерег Монтескье.

Этот дряхлый старик на самом деле был аббатом Монтескье, человеком сорока лет, поставившим в тупик всю полицию Директории, ожесточенно преследовавшую его.

Надо заметить, что аббат тоже не бездействовал. Он организовал свою контрполицию, которая действовала в интересах роялистской партии и предупреждала его о всех ловушках и различных маневрах других партий, добивавшихся власти.

Аббат, не довольствуясь донесениями своих агентов, лично проверял их. В этот ранний час он бродил вокруг дома Иосифа Бонапарта, узнав, что он устраивает ночные сборища, участники которых расходились на рассвете.

Это жилье как бы специально было предназначено для тайных сборищ. Оно было расположено в квартале, где было всего несколько домов, и со всех сторон окружено садами и огородами.

Аббата эти ночные сборища не пугали.

— Бонапарты думают о лакомом кусочке для своего братца, — пробурчал он себе. — К счастью, их герой сейчас в Египте и возвратиться не сможет, разве что дезертирует из армии, которую сам же увлек в эту авантюру, Раньше, чем он задумает вернуться, я куплю Барраса вместе со всеми сообщниками, и шутка будет сыграна!

Возвращаясь из своего обхода, он и заметил Кожоля, которого хорошо знал, так же как и других командиров шуанов.

Аббат повернулся к стене, ограждавшей в этом месте улицу, и сделал вид, что читает объявления. Кожоль также уставился в какую-то афишу. Они продолжали разговор, делая вид, что не обращают внимания друг на друга.

— Повторяю свой вопрос, граф, что вы делали в этом квартале?

— Я ищу друга. Сегодня ночью он попал в какую-то ловушку, возвращаясь с бала.

— Его имя?

— Шевалье Бералек.

— Так скоро! — невольно вырвалось у аббата.

— Так вы знали об опасности, угрожавшей Ивону? — спросил Кожоль, немало удивленный этим восклицанием.

— Именно я и дал ему это поручение, — холодно отвечал Монтескье, — и оно уже стоило жизни троим нашим.

Монтескье, не дороживший своей жизнью, точно так же относился к чужим.

Кожоль молчал.

— Итак, он умер? — спросил аббат.

— Нет, но положение его очень тяжелое.

Кожоль рассказал все, что он смог узнать.

— Что за люди, напавшие на него? — продолжал расспрашивать аббат.

— Не знаю. Известно только то, что на месте драки остался обезображенный труп одного из бандитов.

Аббат задумался. Минуту спустя он спросил:

— Знаете ли вы о деле, порученном Бералеку?

— Кое-что он мне рассказал.

— Это правда, что вы друзья детства и что между вами не было тайн?

Кожоль собрался защищать Ивона, но аббат не дал ему заговорить.

— Но, граф, я не осуждаю вашего друга хотя бы потому, что именно благодаря этому мы можем найти его след, — произнес Монтескье, угадавший мысли Кожоля.

«Он прав, — подумал Пьер, — как бы я его теперь мог найти иначе!»

— Как вы считаете, кто мог его подобрать? — спросил аббат.

— Не знаю. Вначале я думал, что это был приказчик. Но потом я понял, что незнакомый спаситель положил его на крыльцо, а хозяйка этого магазинчика приказала приказчику заняться им.

— И вы уверены, что шевалье действительно в этом доме?

— Убежден. Но они боятся признаваться в этом.

— Слушайте, граф… Сейчас вы дойдете до бульвара и подождете меня там, Я осмотрю пока дом и решу, что нам делать дальше.

Кожоль направился к бульвару. Дойдя до него, он обернулся.

Улица Мон-Блан была перед ним, как на ладони. Он увидел аббата, все еще читающего объявления. Затем тот двинулся к нему тем же мелким старческим шагом.

Поравнявшись с домом под номером двадцать, аббат, не замедляя шага, поднял глаза и увидел вывеску. Она состояла из трех слов: «Косметический магазин Сюрко». Аббат заметно вздрогнул и ускорил шаг навстречу Кожолю.

— Господин Кожоль, считаете ли вы, что обязаны мне повиноваться? — спросил он.

— Безусловно!

— Тогда я требую, чтобы ваш друг оставался в этом доме, а вы без моего разрешения не пытались добраться до него.

Кожоль сделал нетерпеливое движение.

— Я вам приказываю, сударь, в интересах дела, которому мы оба служим. Во имя короля, — добавил аббат.

Молодой человек молча поклонился и двинулся в путь. Аббат бросил еще один взгляд на дом Сюрко и весело прошептал:

— Еще никому не удавалось избежать своей судьбы. Там или здесь, но Бералеку на роду написано быть соблазнителем ради торжества королевского дела!